Изыди от земли твоея и от рода твоего и от дому отца твоего (Быт. 12, 1).

Много нас говорящих, но мало делающих. Но никто не должен искажать слово Божие в угоду своей беспечности, а лучше исповедать свою немощь, не скрывая истины Божией, дабы вместе с преступлением заповедей не сделаться повинными еще в перетолковании слова Божия.

Св. Максим Исповедник, О любви IV, 85

Почему монашество?

Познбим братие, таинства силу, от греха бо ко отеческому дому востекшаго блуднаго сына преблагий отец предусрйт лобзает, и паки своея славы познание дарует: и таинственное вышним совершает веселие, закалая тельцб упитаннаго, да и мы достойно сожительствуем, заклавшему же человеколюбцу отцу, и славному заколению, Спасу душ наших.

Уразумеем, братья, значение таинства: ибо от греха к отчему дому прибежавшего заблудшего сына преблагой отец, выйдя навстречу, целует, и вновь дает познание своей славы, и таинственным образом доставляет радость вышним силам, закалая упитанного тельца, — чтобы и мы стали достойно жить вместе с заклавшим человеколюбцем-отцом и со славным Закланным — Спасителем душ наших.

Это песнопение Недели о блудном сыне (Господи воззвах, стихира 2-я, глас 1) вот уже несколько столетий помещается и в конце чинопоследования монашеского пострига. Здесь оно объясняет, что же только что совершилось — когда еще один блудный сын возвратился во объятия отча. Итак, для чего оказывается нужным монашество? Почему именно о монашестве так радуется Церковь? — Всего лишь потому, что тако (т. е. больше) радость будет на небеси о единем грешнице кающемся, нежели о девятидесятих и девяти праведник (Лк. 15, 7). Монашество — это всего лишь образ «достойного сожительствования» Отцу и Сыну, то есть, говоря попросту, христианской жизни. И однако, эта жизнь есть таинство — недоступное внешнему, не из Церкви взирающему, уму.

Говоря о внутреннем содержании понятия «монашество», приходится говорить о христианской жизни — самой обыкновенной христианской жизни, той, которую должны вести все христиане, но которая не имеет ничего общего с жизнью мiрской, и которая нередко навсегда остается непостижимым таинством для христиан, живущих по-мiрски, — неважно, в мiру или в монастыре. Впрочем, удивляться тут нечему: апостол Павел говорит всем истинным христианам: умросте бо, и живот ваш сокровен есть со Христом в Бозе (Кол. 3, 3).

Оставаясь своим умом на поверхности мiрской жизни, христиане теряют жизнь во Христе — сначала теряют из виду, а потом теряют и окончательно... если не приобретут ее вновь всецелым и добровольным внутренним отречением от всего того, с чем все равно придется расставаться хотя бы невольно. Или мы добровольно умираем для мiра со Христом, соучаствуя в Его добровольной смерти, или мы невольно умираем сразу и для мiра и для жизни будущего века — без Христа.

Итак, монахи не придумывали никакого нового христианства. Нам придется повторять это и в дальнейшем, но заранее скажем, что мы не видели бы нужды умножать количество публикаций на эту тему. [1] Также мы не ставим своей задачей обобщить современные научные данные по истории раннего монашества — в смысле фактографии этой истории. [2] Нас будут интересовать только богословские идеи — и абсолютно всё остальное, но лишь в пределах, в каких мы будем в состоянии это использовать для лучшего понимания все тех же идей.

Монашество не принесло с собой нового христианства, но зато во многом по-новому — применительно к новым условиям жизни Церкви — объяснило христианство «старое», то есть всегдашнюю веру Церкви.

Монашеское богословие проповедует истину христианства обмiрщенному «христианскому» мiру — языческой по сути цивилизации, столь же успешно усвоившей внешние нормы христианской жизни, сколь успешно Святые Отцы из языческой философии научились делать добротные обертки для христианских богословских понятий.

Монашество явилось тогда, когда христианство, как будто бы, победило мiр — разумеется, победило лишь внешне, так как последняя победа христианства над мiром состоится лишь по завершении всемiрной истории, после того сокрушительного поражения христианства, о котором говорит Апокалипсис. Вероятно, мы дожили до этих времен, и наша эпоха стала как бы зеркальным отражением эпохи Константина Великого: мы опять только что миновали границу между цивилизациями языческой и христианской, хотя направление нашего нынешнего движения теперь противоположное.

Это означает, что некоторые моменты учения Отцов-основателей монашества, — именно те, которые, как может показаться, давно уже перестали интересовать кого-либо, кроме специалистов-историков, — способны многое объяснить в христианстве именно для людей нашего времени, времени резкой смены господствующего типа цивилизации.

Постановка проблемы

Сказав немного о предыстории монашества, мы сосредоточим свое внимание на монашестве в Египте. Причин тому несколько.

Те формы монашества, которые явились в Египте, не были единственно возможными, и даже не только они определили правила монашеской жизни в христианской Церкви V и более поздних веков. Но нет ни одной эпохи и ни одной местности, которая была бы для истории монашества важнее, чем Египет в IV в. Поэтому, говоря о раннем монашестве в Египте, мы хотя и не охватим всё, но то, что мы охватим, — будет главным.

Помимо ранней истории монашества в Египте мы коснемся и истории более поздней, начиная с конца V в. Совсем не сказать о той монашеской жизни, которая продолжалась на географическом месте начала египетского подвижничества, значило бы лишить изложение исторической перспективы. Самое же главное — мне хотелось продемонстрировать, как полезно бывает иногда опираться на знание той самой среды, которая донесла до нас огромную часть древних источников первостепенной важности. Даже для тех, кто не проявляет специального интереса к средневековой истории Христианского Востока, некоторое знакомство с ней является методологической необходимостью хотя бы с точки зрения источниковедения.

Нужно немного сказать и о том, чего в книге не будет.

Мы сознательно отказываемся от задачи огромной важности, но и слишком большой сложности — представить египетское монашество в контексте других форм аскетической жизни, развивавшихся параллельно или во взаимодействии с ним в остальных частях христианского мiра. Современная наука располагает довольно целостным представлением о развитии монашества на сирийском Востоке [3] (после Египта это наиболее важный для истории монашества регион), на латинском Западе, [4] в Византии. [5] Накоплены некоторые, но все еще весьма фрагментарные, сведения о египетском монашестве VI и более поздних веков, монашестве эфиопском [6] и о тех формах аскетической жизни, которые были распространены в доникейском христианском и дохристианском иудейском мiре. [7] Но, по всей видимости, еще не пришло время создавать «общую историю христианского монашества», и лучшее, на что мы тут можем рассчитывать, — это серия зарисовок отдельных периодов по отдельным регионам. Одной такой зарисовкой мы и ограничимся.