Жизнь как бушующее море — образ не новый сейчас, вряд ли он был новым и полторы тысячи лет назад. Однако византийский автор в гимне этого дня образ изменяет: бушующее море («пучина») это не вообще жизнь, а время поста. Море вспучивается пеной, но пена — это «волны мысли моея». Вспоминается философический роман француза Бориса Виана «Пена дней». Великий пост — пена сорока дней.
Это ведь только внешне Иисус — в пустыне, как и до Него, и после сотни аскетов. Не пустыня, а бушующий океан. Не безмолвие, а грохот. Поэтому в том же гимне молитва — о тишине: «утишая волны мысли», дай мне «пучину преплыти тихо».
Есть странное заболевание, когда в ушах звон, хотя никаких причин для этого нет. Видимо, этот звон (шум) абсолютно фиктивный, просто какие-то клетки в мозгу сбиваются, считают, что шум есть, хотя его вовсе нет. Это не лечится, но можно заглушить этот иллюзорный шум настоящим — музыкой или шумом городских улиц. Пост это время встречи с этим — очень малоприятным — шумом лицом к лицу. Что неправильно обрабатывается у меня в мозгу? Почему я слышу то, чего нет? Паникую, нервничаю, начинаю сбиваться, люблю то, что ненавижу, а ненавижу то, что люблю.
Молчание — это не только отсутствие слов. Раздавать милостыню постом — это ведь не только забота о бедняках, это ещё отказ тратить деньги на что-то для себя, а покупки — это ведь речь. Мы что-то говорим очень важное, когда тратим деньги. А когда раздаём — это молчание, и лучше, чтобы молчание было святым. То же и с едой. Мы же не скоты, для нас еда — способ что-то выразить окружающему миру, отсюда все ухищрения кулинарии и богатый символизм застолья. А пост — в еде — это отказ от всего этого изобилия. Если же мы просто меняем материал, сигналим о чём-то гречкой, а не мясом, то и поста нет.
Пост — это не море само по себе, это путешествие по морю. Куда? «В пристанище воскресения окорми». «Окорми» замечательно, потому что тут слиты «кормчий» и «корм». Путешествие в порт Воскресения. Остров Пасхи. Но чтобы приплыть куда-нибудь, надо отплыть от чего-нибудь. Из сорока дней Великого поста обычно на отплытие — прощание, махание платочками, отдание швартовых — уходит дней 30. Да хоть бы и все сорок! Воскресение, в отличие от смерти, всегда неожиданно — если, конечно, это воскресение там же, где смерть, где ты потонул в грохоте мыслей, тревог, паники. Воскресение не приходит вместе с Пасхой — точнее, это не наше воскресение, Пасха. Не наша речь. Так ради того и пост, чтобы перекрыть внутренний шум не внешним шумом, а тишиной Божьей.
«Пристанище воскресения» — в современном русском разошлись в разные стороны слова «пристанище» и «пристань», а было одно. Капитан ещё на корабле, никто не сходит на берег, но Царство Воскресения — вот оно, мы к нему причалили, и буря — там, за молом, за косой, в общем, пристань там, где берег чем-то огорожен от бури, чтобы корабли могли не бояться крушения.
Порт Воскресения — как амфитеатр, только наполненный водой, и вокруг смерть, а у нас — мир. Не бессмертие, а именно мир — Воскресение противостоит войне, гибели, тому, что составляет злую сердцевину смерти. Если мы добрались до пристани, то, ещё и не сойдя на берег, ещё покачиваясь на волнах своих мыслей, мы уже в безопасности. Где-то за молом грохочет буря, молнии сверкают — и это буря моих мыслей, молнии моих страхов, но я сам уже защищён от них, они мои, но они — не я, я — не их. Молчание — не отсутствие звуков, а покой и мир, может быть, беззвучный, может быть, говорящий, но в любом случае — Божий.
