Мф 2, 16: Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался, и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов.
Вифлеемских младенцев убили за Христа, а Христа — за меня.
№17 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая. Иллюстрации. Комментарии: Златоуста; Фотия;
Избиение младенцев Иродом - классический пример наказания по принципу коллективной ответственности. Бог противопоставляет этому принцип коллективной безответственности: человечество в целом Он спасает. Парадокс в том, что с тех пор особенно опасно положение тех людей, которые пытаются раствориться в человечестве, отождествиться целиком со своей должностью, возрастом, эпохой. Я, мол, младенец вифлеемский, пустите меня вне очереди в царство! Коллективной ответственности противостоит личная ответственность - включая ответственность за то, чтобы никогда и никого не судить как часть целого, не судить по национальности, возрасту, даже не судить о человеке по тому, что он делал вчера, не спрося его сегодня о важном.
*
См. смех.
Евангелист, кажется, не оспаривает того, что волхвы - точнее, руководивший волхвами Бог - поставили Ирода в смешное положение. Обманули дурака на четыре кулака. Он им доверился, что они придут и расскажут всё, а они устроили издевательство.
Однако, точно ли Бог опозорил Ирода? Бог спас от смерти, кого мог. Мог - Иисуса, мог - волхвов. Спасти младенцев - а как мы себе это представляем? Послать по ангелу в каждую семью? Разве Мария и Иосиф верили ангелу, потому что - ангел? Верили, потому что Мария, потому что Иосиф. Как позднее грустно пошутит Иисус в притче о Лазаре, к обычному человеку хоть Моисея посылай, не послушают.
Да, любой из нас Ирод уже потому, что над нами смеются, над обманывают, наше доверие предают - и правильно делают. Ложь во спасение от меня, любимого - простительна. Не убили ведь Ирода? Нет. Не свергли? Тоже нет. Всего лишь спаслись от Ирода. Если считать, что нас оскорбляют, когда не следуют нашей воли, то это и будет иродство.
Означает ли это, что мы живём в безопасном мире? Нет, конечно. Инфантильная надежда ведёт к инфантильной же злобности, и Ирод, возможно, чувствовал себя больше доверчивым наивным ребёнком, чем все вифлеемские дети вместе взятые. Голубиная детская кротость и змеиная взрослая трезвость – вот полюса личности. Даже по биологии ясно, что сколь мерзки бы мы ни были, а всё же никто не станет тратить свою жизнь на то, чтобы испортить нашу. От нас отвернутся, нас забудут, - печально, но не смертельно. Да и не такие мы гнусные, и не такие злопамятные окружающие. Отвернутся и забудут, как мы забываем своих врагов – не мир, но и не меч, вот она, биология и гомеостаз.
Если же не по материи, а по духу, то бояться надо не того, что нас высмеют, а что мы не высмеем себя прежде всех. Спаситель смеялся над Собой, когда замечал, что Ему негде выспаться. Спаситель смеялся над Собой, когда сравнивал себя с наседкой, кудахтающей и пытающейся собрать цыплят – безуспешно. Спаситель над Собой смеялся и солдаты над Спасителем смеялись – победил Его смех.
Мы победим – все победим – и потому не нужно бояться, не нужно сердиться, не нужно нападать и защищаться, а главное – не нужно срывать свой гнев на невинных. Между тем, именно такое срывание гнева на невинных – главная причина зла и страданий в мире. Демагогия все рассуждения про то, что нас обманули, на нас напали. Кто обманул, напал, ограбил, тот уже далеко, может, умер. А дети – и вообще невинные, слабые – вот они, под рукой.
1475
Рождество - праздник, что парадокс не только потому, что Христос родился, чтобы умереть (в конце концов, это общечеловеческий парадокс, и глупо следовать за античными философами, которые предлагали отмечать день рождения трауром как первый шаг к смерти). Рождество было причиной гибели "всех младенцев в Вифлееме". Вот своего рода ответ на всевозможные этические загадки: поддаваться ли шантажу, можно ли рисковать гибелью детей для спасения кого-то. Если бы Христос не родился, может быть (хотя вряд ли) эти младенцы не погибли. Однако, Евангелие не посвящает отдельную главу оплакиванию этих младенцев и размышлениям а ля Карамазов о том, что нехорошо невинным младенцам погибать.
Дух Святой слишком хорошо знает, что невинных младенцев не существует — потому что нельзя младенцев отрезать от взрослых, и кто называет младенцев невинными, тот пытается перерезать невидимую пуповину, по которой взрослый грех перекачивается в новорожденных, а во-вторых, что нельзя убивать никого.
Ирод увидел "себя осмеянным волхвами". Кстати, вполне возможно, что волхвы смеялись -- все-таки Рождество. Но между смеялись и осмеивали -- пропасть, и тоже благодаря Рождеству. Если уж кто виноват, что волхвы к нему не возвратились, так это Бог, их предупредивший, во-вторых, и Бог не собирался осмеивать Ирода, Он лишь хотел спасти Иисуса. Ирод проявляет здесь самое яркое свойство гордости: обидчивость, мнительность — из которых рождается и кровавая агрессивность.
Златоуст, объясняя избиение младенцев (Мф. 2, 16), предлагает усложнить вопрос, чтобы его решить: спрашивать не только о причине гибели невинных детей, но и о причине гибели грешников, взрослых людей. (Златоуст предлагает быть честгным -- именно честности большинство думающих о Боге не хватает; а честным быть сложнее, но --честным быть честнее).
Ближайшая причина ясна -- греховность того, кто убил. Бог пытался его вылечить -- а не вышло, но "разве небрежность больного падает на премудрого Врача душ"? В пределах этой метафоры (врач-больной) окончательного ответа, однако, не может быть. В больнице не позволяют больным резать друг друга.
На что Златоуст отвечает парадоксом: "Обижающих много, а обижаемого нет ни одного". Он не говорит, что нет обижающихся. Обида -- реакция естественная, это часть страдания, и было бы неразумно требовать, чтобы всякий мучимый вел себя как мученики в средневековых легендах: улыбался, сиял, не чувствовал боли. Но обиду можно терпеть, пусть и обижаясь, а можно не терпеть -- например, отвечая обидой на обиду. Что ж, тогда человек оказывается в убытке. Златоуст рассказывает притчу совершенно талмудическую: раба ограбили -- и господин раба либо возмещает рабу ущерб, может быть даже с лихвой, или хотя бы прощает часть того, что ему должен раб. Конечно, тут проглядывает не римское, а византийское рабство, где у раба может быть какая-то собственность, какие-то денежные отношения с хозяином.
Это не рациональный ответ на вопрос о смысле страданий, это ответ мистический: необходимо увидеть Бога, сосредоточиться на Боге, а не на причиняющих страдание. Страдания опасны не только болью -- боль проходит; страдания опасны соблазном отвлечения от Бога. Удовольствие, конечно, тоже может отвлечь, но тут человек знает, что он неправ, что он должен и может в счастье благодарить Бога -- от этого счастье станет полнее. Благодарить Бога в страданиях кажется извращением. Но нет, это страдание - извращение, а благодарность Богу -- норма, которую можно сохранять в любых обстоятельствах. Разумеется, если нет веры, то все это болтовня, противная сердцу и уму, поэтому христианский ответ о смысле страданиях понятен лишь там, где вера, и страдающему неверующему преступно говорит: "Благодари!" Его нужно утешать: "Я верю, друг...".
