Из Бытия читается рассказ про обещание Аврааму: родишь ты наследника, родишь, и вообще у тебя будет потомства как звёзд. «Авраам поверил Богу, и Бог вменил ему это в праведность» (Быт. 15, 6).
Современному человеку трудно читать Библию, прежде всего, потому что архаичные тексты вообще читать трудно, но ещё и потому, что у него неверные ожидания от текста. Точнее, у него никаких ожиданий. Он знает, чем кончилось. Конец у каждого разный, ведь одни читатели иудеи, другие христиане, третьи мусульмане, да и атеисты, бывает, заглядывают. Главное, ответ известен заранее. Конечно, в Илиаде тоже конец известен заранее, но там всякие художественные красоты, с которыми Библия соревноваться не может.
Так и с Авраамом. Читаешь и знаешь, что «праведность» — это либо хасид, либо священник, либо аятолла. В любом случае, какая-то тупая мужская идея про то, что рожает не баба, рожаешь ты, баба в церкви молчит, в синагоге стоит на втором этаже, а в мечети вообще блистает отсутствием. Праведность это что-то страшно скучное.
Между тем, в рассказе праведность как раз убивается. У Авраама есть свои понятия о праведности, он не праведник нимало (это очень красочно расписывается), но Бог пожимает плечами: Бог с ней, с праведностью, только доверься мне.
Бог даже не обсуждает с Авраамом, разумно ли его, авраамово, желание — иметь наследника. У Бога явно есть на этот счёт Своё мнение, но Он его не афиширует — бесполезно! Не афиширует Бог и того, что в «потомство» Авраам и его будущие потомки вкладывают очень разный смысл. Для Авраама потомок — это вереница реплицированных сперматозоидов. А «по вере» в потомках Авраама числятся и эфиопы, и китайцы, и русские, и вообще главное не отец, а мать или крестный отец. В общем, не гены, а та самая вера! Просто вера в то, что у меня будет наследник, превращается в веру в то, что я наследник какого-то совершенно не связанного со мною генетикой кочевника. Если бы Авраам увидел своих нынешних потомков всех конфессий, как минимум удивился бы. Но — вера есть вера. Раз начав... В конце концов, что труднее: поверить, что родит твоя жена-пенсионерка или что русский коммунист, совершивший обрезание и гиюр по всем правилам, и есть твой потомок?
Труднее всего поверить, что твои потомки — это все люди, потому что Бог хочет спасти всех, кого сотворил. То есть, что дело не в том, кому ты отец, а в том, кому Бог Отец. Ну какой Бог Отец всяким идолопоклонникам, египтянам и прочим хананеям? У них свои боги, пусть с ними и целуются...
Авраам страшно боится быть одним. Остаться одним. Он никогда не один, он всегда в надежде, что у него всё-таки будет сын. Без сына Авраам неполный.
Таково начало детектива. Только в Библии загадка не кто убил, а Кто оживил и что такое, собственно, жизнь. Авраам поверил Богу — это лишь завязка сюжета. В конце выяснится, что Авраам-то, собственно, не знал, о чём просит. Просимое у него и так было — вечная жизнь. Только он в неё не верил. И проблема не в том, чтобы зачать сына, а в том, чтобы не родить грех. А с этим у Авраама были проблемы — недаром же вера заменила ему отсутствующую праведность.
Вера в то, что Бог продлит меня в потомстве — это лишь зародыш неверия в то, что я продляюсь в потомстве, и веры в то, что я — такой, как я сейчас — безо всякого потомства — голенький, одинокий — всё равно вечен в Боге.
В Евангелии от Иоанна на этот день (совершенно промыслительно, то есть разбивку я делал достаточно механически) — беседа с Никодимом о втором рождении. Правда, оказывается, в том, что Аврааму не потомок нужен, Аврааму нужен Авраам. Неважно, родится у меня сын или нет. Важно, что я сам ещё не родился. Свидетельство о рождении? Запихнуть его себе знамо куда! «Второе рождение» — это ведь эвфемизм. Рождение человека может только одно, и оно — в Боге, и оно — навсегда. Если родился в Духе, то уже и воскресение не слишком важно, оно так... вроде совершеннолетия.
В чтении из Исайи на этот же день одиночество человека сопоставляется, наконец, с эталонным человеком — Богом. Идолопоклонник делает бога по своему образу и подобию. Идол — это бог после человека. Но Бог — это Бог до человека. Бог, создающий человека по Своему образу и подобию, как гончар создаёт глиняную статуэтку. Человек так же изготавливается Богом, как идол изготавливается ремесленником. Только Бог не поклоняется человеку, почему Бога и можно любить. Бог свободен от человека как Творец свободен по отношению к творению, и Бог одаривает человека той же самой свободой — свободой по отношению к Богу.
Одиночество — это физиологическое измерение свободы. Физиологическое — психологически человек всегда часть человечества. Этим и отличается от Бога, Который всегда Один и Един. Одиночество Творца нам дано лишь в подобии, мы никогда близко не приблизимся к такому одиночеству, мы для него не созданы и его не выдержали бы, потому что оно не для «выдержать», а для «творить». Одиночество Творца — исходный и вечный источник жизни всего творения, всеединства, общения, всего того, что противоположно одиночеству.
Человек должен родиться в Боге, но это ведь лишь «подобие». Авраам-то (как и многие мужчины) представлял наследника не подобием себя, а клоном, слепком, чем-то, что он, как любящий отец, может сформировать, переформировать, перевыформатировать. Гончар! Теург! Так вот дудки! Это Бог — гончар и теург, а люди по отношению друг ко другу или к Богу не гончары. Именно это переживается как трагедия одиночества — нерушимость чужой свободы, автономность чужой личности. Именно в том мудрость Соломона, что он, в отличие от Авраама, ничуть не надеется на продолжение в наследнике, хотя веровать — верует, но это уже вера не гусеницы, а бабочки.
Родиться из коллектива, из рода, из мечтаний о единстве всех людей в одиночество. Так хочется слиться в экстазе, чтобы другие были нашими лучами, мы были лучами других... Нет уж, человек есть одинокий человек, свободный человек, могущий не любить и всё-таки жить, способный на ад одиночества. Вот когда в этот ад родишься, тогда завопишь уже не про наследника, а просто о другом — с большой буквы и с маленьких. Вот тогда одиночество дрогнет и начнёт превращаться в уединение, в сосредоточенность, в личность, которая принимает Бога не как Того, Кто Дарит Сына, а просто как Бога, а сына — и дочь, и жену, и кого угодно — как Того, Кто Подарен Богом, не в наследники, а в любимые.
