Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Евангелие в искусстве.

Валерий Всеволодович Каптерев

См. о нем книгу Романушко, 2013.

Валерий Всеволодович Каптерев (5.2.1900, Варшава – 7.5.1981, Москва) - русский художник XX века. Родился в семье офицера.

В 1917 году Каптерев был членом группы художников "Гармония и ритм". В 1921 году – член общества "Бытие". В 1925 году закончил ВХУТЕМАС, где учился у известного художника Александра Васильевича Шевченко. Одновременно учился в Государственном институте кинематографии, который окончил в 1927 году. В 1926 году он организовал "Цех живописцев" и был первым его председателем. В 1930 году вступает в ОМХ, Общество московских художников, впоследствии преобразованное в МОСХ.

Художник много путешествовал с экспедициями по Средней Азии. Первое путешествие совершил в начале 20-х годов. В 1928-м вместе с ботаниками отправился в Джугарское и Заилийское Алатау, в 1930-м — в высокогорную экспедицию по Казахстану, позже участвовал в изучении Памира и Таджикистана.

От довоенного творчества у Каптерева уцелело всего несколько картин, две из которых - "Ночной натюрморт" и "Старый город" - находятся в Третьяковской галерее. Многие картины погибли во время войны, некоторые были уничтожены (например, в Алмаатинском музее) как несоответствующие требованиям соцреализма. Многие картины Каптерева находятся в музеях Москвы и других городов. Особенно интересная коллекция его рисунков и картин собрана в Нукусе. Прижизненные персональные выставки Каптерева устраивали Бюроканская обсерватория и академгородок Черноголовки.

Каптерев был женат на поэтессе Людмиле Федоровне Окназовой (1905-1985).

Его духовником был о.А.Мень.

 

В 1901 году в Москве только следующие Каптеревы (женщины не учитывались в этом году вообще):

Алексей Федорович, врач при Мариинской больнице, при ней и живёт. В 1911 и позже его нет.

Борис Александрович, в 1901 году кандидат богословия, Садовая-Черногрязная, меблир. комнаты "Молдавия". Имп. Технич. Моск. В 1911 году он же - Садово-земляной вал, но меблир. комнаты Фокина. Училище то же. В 1917 - Мерзляковский, мебл. комн. Новикова.

Василий Петрович, свящ. церкви св. Николая Чуд. Садовая-Земляная вал, дом церкви. В 1911 и далее его нет.

Николай Федорович, статский советник, Московская Духовная Академия, живёт в Сергиеве посаде. В 1911 и далее его нет.

*

Екат.Дм. В 1914 г. Коптельский, д. 14, Финляндского. В 1917 г. Мал.Никитская 4, потом. поч. гр.

Елизавета Алексеевна и Павел Васильевич, врач, в 1914 - Коптельский, д. 14, Финляндского, там же, где Екат. Дмитриевна Каптерева. В 1917 отдельно от неё - Страстной, дом 4.В 1911 году работал в женской гимназии М.К.Приклонской и в Серпуховском городском попечительстве о бедных.

В 1917 году еще Павел Николаевич - магистр философии, Арбат, 51, кв. 103. Преподает в женской гимназии О.А.Виноградской и в ин-те московского дворянства.

*

В Москве в 1917 году следующие Каптеревы:

В 1911 году Всеволод Александрович и его жена Каптерева Александра Ивановн- инженер-механик, живут на Водоотводной, дом. 24, Протопова. В 1917 они же - Кадашевская наб., 6. Тел. 504-28 (инженеры богатые были - телефон!!!)

 

 

 

 

В 1914 г. еще Надежда Даниловна - Чудовская, д. 15, Чудовское подворье.

Виктор Кротов

Сто лет Валерию Каптереву

Совсем недавно в Центральном доме художника открылась небольшая выставка небольших картин Валерия Каптерева. Люди, знающие творчество этого художника, были удивлены узким диапазоном экспозиции, как бы снижающей масштаб этой творческой личности. Но всё-таки выставка, и всё-таки внимательному взгляду здесь есть чему порадоваться.

Имя Валерия Всеволодовича Каптерева (1900-1981) относится к числу имен, незаслуженно оставшихся в тени истории русской живописи. Нам ещё предстоит открыть для себя его творчество, как мы открыли творчество Филонова, Зверева, Сидура и других художников, не вместившихся в прокрустово ложе советской идеологии. Каптерев - это художник, сумевший осуществить себя вопреки всему, что его окружало. Сумевший сохранить свой взгляд на жизнь, своё виденье живописного искусства, свою мысль о человеке.

В тихом Телеграфном переулке в самом центре Москвы (тогда он назывался улицей Огарёва), напротив Министерства внутренних дел, много лет привлекал внимание прохожих маленький сад, зелёным взрывом выбивавшийся из каменной плоскости солидного дома. На приподнятой над тротуаром лоджии - на удивление городу - росли ивы, цвели красными огоньками турецкие бобы, торжественно раскидывал свои широкие листья могучий ревень, белели ромашки, голубели незабудки... А в глубине зарослей уютно светились окна одной из самых необычных московских квартир.

Здесь жили художник Валерий Каптерев и его жена - замечательный поэт Людмила Окназова. Жили они одновременно бедно и богато.

По деньгам, конечно, жили бедно: на две маленькие пенсии. Не было в их доме ни телевизора, ни радио, даже крохотный холодильник появился у них лишь под старость лет: кто-то из друзей купил себе новый, а старый отдал им.

Каптерев не был разрешённым художником, музеи его картины не покупали. Лишь изредка наезжал Савицкий, директор художественного музея из Нукусе, отбирал картины и рисунки, обещая, что когда-нибудь сколько-нибудь музей, может быть, за них заплатит. Временами удавалось сдать работу под именем знакомого художника, имеющего доступ к государственной "кормушке". Да порой находил деньги на картину кто-то из знакомых, торгуясь с Каптеревым "навыворот": пытаясь заплатить хоть немного побольше мизерной цены, установленной художником, который считал, что жить трудно всем, и очень переживал, когда не мог просто подарить картину.

Живопись Каптерева разнообразна и неожиданна. Ему нравилось предложенное одним искусствоведом определение "магический символизм". Фантастические образы, необычные черты обыденности, абстрактные композиции, обострённое внимание к спиралям научного познания, парадоксальность художественного мышления, обращение к античным, ветхозаветным и евангельским мотивам - всё это помогает Каптереву прикоснуться к тем тайнам человеческой души и бытия, к которым ведет подлинное искусство.

"Креветки, играющие в мяч", "Восточные мудрецы, рассуждающие о вреде атома", "Увядшие цветы в разбитом кувшине в расколотом пространстве"... - сами названия картин говорят нам о тонком юморе их автора. Он много путешествовал, особенно по Средней Азии, Казахстану и Крыму, много читал, прекрасно разбирался в музыке, в поэзии и в философии, сохраняя при этом детскую непосредственность жизни и творчества.

Каптерев был из старинного рода. Сам он любил говорить, что род его берёт начало от средиземноморского пирата, но его обычная лукавая невозмутимость не позволяла понять, шутит ли он или говорит всерьёз.

Семья его издавна жила на Кадашевской набережной в большой старой квартире, которая революцией была превращена в коммуналку. Советская власть обеспечила его классическими коммунальными соседями, прекрасно владевшими языком скандалов и рукоприкладства. На память о них остался каптеревский "Коммунальный домовой" - отчуждённый и забитый, вызывающий и жалость, и улыбку, и горесть.

Зато из их окон была видна старая Москва и Кремль. Зато в их комнату заглядывало вечернее солнце, активно участвуя в показе картин друзьям. Нередко Каптерев назначал время встречи специально "к солнышку".

В 1917 году Каптерев стал членом группы художников "Гармония и ритм". В 1918 году он организовал "Цех живописцев" и был первым его председателем. В 1925 году закончил ВХУТЕМАС, где учился у Александра Шевченко. Одновременно учился и в Государственном институте кинематографии, который окончил в 1927 году. В 1930 году вступил в Общество московских художников (ОМХ), впоследствии преобразованное в МОСХ.

Каптерев был удивительно артистической натурой. Жизнь воспринимал как увлекательное путешествие. Ему нравились игра, розыгрыш, веселье души. Татьяна Александровна Шевченко (которая училась в двадцатые годы в мастерской отца, а потом дружила с Каптеревым всю жизнь), вспоминала, как Валерий приходил на занятия: каждый раз у него была по-новому окрашена борода, и к его приходу многие заключали пари на то, какой будет цвет сегодня. Живописный маскарад продолжался и в более солидном возрасте. Вот "Автопортрет в кубинском стиле", где пожилой мастер видит себя молодым, с шоколадной бородкой и почему-то в красной феске. А вот его терракотовый профиль глядит с древнего керамического обломка ("Археология").

От довоенного творчества у Каптерева уцелело всего несколько картин, две из которых - "Ночной натюрморт" и "Старый город" - находятся теперь в Третьяковской галерее и участвуют во всех больших выставках, посвящённых русскому искусству двадцатых-тридцатых годов. Многие картины погибли во время войны, некоторые были уничтожены (например, в Алмаатинском музее) как несоответствующие требованиям "социалистического реализма".

Переезд с Кадашевской набережной на улицу Огарёва дался Каптереву нелегко. "Это я бегаю, добиваясь квартиры!" - с этими словами он показывал гостям картину, на которой ошалевший от беготни фантастически яркий петух косил сумасшедшим глазом, пытаясь понять, куда же ему мчаться дальше.

Реальность сливается с фантазией почти во всех его картинах. Нередко он рисовал "внутренние портреты", на которых порою вовсе не было обычного портретного лица. Это мог быть голубой барашек, или букет тюльпанов, или старая игрушка, но тот человек, чей портрет был здесь зашифрован, задумавшись перед ним, вдруг кивал своим мыслям и говорил: "Да, это действительно я".

В доме Каптеревых постепенно образовалось три особых мира, каждый из которых жил по своим законам.

В комнате Валерия Всеволодовича царил дух Востока. Циновки на полу, узбекский халат, висящий на стене под старинным матерчатым фонарём с медным верхом и низом, расшитые тюбетейки, старинные пиалы, медные и глиняные кувшины, кристаллы горного хрусталя, черепки из раскопок Афрасиаба, Пантикапея, Херсонеса, множество простых и загадочных предметов, которые то и дело возникали и на его картинах - и, конечно, картины, картины...

Здесь, прямо на мольберте, Каптерев показывал новые работы. Он держал общие тетради, заменявшие музейную книгу отзывов. Ведь он привык годами не выставляться.

Комната Людмилы Фёдоровны была полна музыки и стихов. Заполняющий половину маленькой комнаты старый рояль, на рояле - кусочек морского побережья, усыпанный крымскими камушками... Иконы, лампадка, прозрачная фигура Христа -- старинный светильник. Нитки фантастических бус (не догадаешься, что они сделаны из хлебного мякиша). Древняя пишущая машинка на табуретке, груды стихотворений, которые Окназова раздаривала так щедро, что порою у неё не оставалось экземпляра, и приходилось сочинять как бы заново.

Кстати, о возрасте: Людмила Окназова начала писать стихи, когда ей было пятьдесят восемь лет. И какие стихи!.. А поженились они с Валерием, когда обоим было за сорок.

Но я не сказал ещё о третьем "мире" этой квартиры. Это была кухня. Тесная кухня с квадратным столом на львиных лапах. Но тесной эта кухня была лишь до тех пор, пока не начиналось чаепитие. И сколько бы ни собралось гостей, все они удивительным образом помещались за этим столетним столом.

День на кухне начинался рано. Валерий Всеволодович был "жаворонок". Когда он приходил утром на кухню, там его обычно ждала ночная записка от жены - в стихах, с какой-нибудь смешной картинкой. Он шёл в магазин или на рынок, готовил завтрак, принимался за работу.

А кончался день Каптеревых ночью, даже под утро. Людмила Фёдоровна была "сова", и стихи свои писала в основном по ночам...

Общим для них было удивительное нестарение. Конечно, земная жизнь брала своё, и возрастные испытания достались им очень напряжённые. Были болезни, были операции, были бесконечные житейские тяготы, была бедность. И при всём этом - немеркнущая юность душ. Неутомимая творческая работа. Непредсказуемые открытия. Неиссякаемое дружелюбие. Истинное богатство жизни! Молодёжь, бывавшая у них в доме, училась здесь молодости.

Разумеется, это проявлялось и в творчестве. Авангардизму Каптерева могли позавидовать самые дерзкие из молодых художников. В живописи его открывались всё новые и новые измерения. Его работами особенно интересовались учёные, находя в них важные для себя витамины новизны представлений о мире. Недаром Бюроканская обсерватория и академгородок Черноголовки устраивали у себя почти невозможные в те времена персональные выставки Каптерева.

Окназова вкладывала в свои стихи всё, чем одарила её жизнь: свой южный темперамент, тонкий вкус, свою чудесную улыбку и то мудрое понимание жизни, которому мог бы позавидовать любой философ. Её стихи стали понемногу печатать в московских журналах, в сборнике "День поэзии". Её приглашали на встречи с читателями - приглашали как молодого поэта, ведь это имя в поэтическом мире было совсем новым.

Картины Валерия Каптерева и стихи Людмилы Окназовой вовсю "работали" в том мире, центром которого стала квартира с маленьким садом на лоджии. Они служили камертоном к настоящему общению, в котором на первый план неминуемо выплывали главные ценности человеческой жизни, а не те модные звонкие темы, которые служат предметом салонных разговоров. Поэтому и круг такого общения всегда был в лучшем смысле слова тесным. Насколько он при этом был широк, выяснилось позже, когда настал срок прощания - сначала с ним, а потом с нею.

Да, у Каптеревых было множество друзей. Для званых обедов не было ни возможностей, ни желания, но гостя всегда ждала чашка ароматного чая и неторопливый разговор о том, что для него сейчас важнее всего на свете. Здесь смотрели невероятные картины, пахнущие не высохшими ещё красками, здесь играл старенький рояль, здесь барды пели свои новые песни, а поэты читали свои стихи. Каждый приходил сюда с лучшим, что у него есть. Здесь говорили о науке и о философии, об археологических открытиях и о космосе, говорили о самых разных вещах, связывая их воедино и стараясь понять те насущные истины, которых жаждет любая человеческая душа. В этом доме люди сближались на всю жизнь.

Здесь каждый чувствовал себя свободным. Можно было без оглядки говорить обо всём, что волнует, называя вещи своими именами. В каждом здесь оживали лучшие стороны души. И скольких людей поддерживали в трудные минуты немногословное участие хозяина дома и мудрое сочувствие Людмилы Федоровны...

Общение всегда было личностным, сердечным, при котором только и возможно найти нужные слова, обращённые друг к другу. Это чувствуется и в картинах, и в стихах: они кажутся поначалу тихими, не претендующими на грандиозный масштаб. Но когда мы входим в них полностью, маленький сад разворачивается в бескрайнюю вселенную. В этом саду-вселенной каждый цветок наполнен космическим смыслом, каждый лучик света шепчет нам о тех необходимых человеку основах жизни, о которых мы так легко забываем в своей повседневности. Здесь - как и в доме Окназовой и Каптерева - главенствуют творчество, доброта и любовь.

Лучше, чем написала о Валерии Каптереве Людмила Окназова, не скажет никто:

Художник

Несоразмерен, непонятен презрев ненужный возраст свой, он цветовым смещеньем пятен творил немое волшебство.

Не мудрствуя и не лукавя, не путаясь в добре и зле, он оживлял цветы и камни на жаждущей чудес Земле.

И, робостью высокомерье своё не в силах обуздать, он создавал, превысив меру, не образы, но - образа.

Не знающий тоски и сплина, ребёнок леса и горы, писал он властно, дико, дымно - в размах космической игры.

И мимо догм, и мимо правил, невеждой века укорён, он своевольничал и правил в разливах судеб и времён.

Остаётся пожелать, чтобы выставки каптеревской выставки случались почаще и были бы достаточно представительными. Остаётся мечтать о большой сводной выставке (с привлечением картин из Нукуса и из Третьяковской галереи), которая положит начало подлинному открытию каптеревской живописи. Остаётся надеяться, что Каптеревым по-нстоящему заинтересуются искусствоведы. Ведь живописи необходимы эти постигающие усилия, чтобы она продолжала жить, а не просто стариться в музеях и частных собраниях.

Но Каптерев - нестареющий художник. Он был и остаётся интереснейшим собеседником для всех, кто знает, что цвет и свет могут рассказать нам о жизни то, что нельзя выразить никаким другим способом.