Галина Стрельцова

ПАСКАЛЬ И ЕВРОПЕЙСКАЯ КУЛЬТУРА

К оглавлению

Введение. Феномен Паскаля

Судьба Паскаля парадоксальна и во многом трагична. Он сам любил парадоксы и владел неподражаемым искусством выражать через них самые глубокие истины. Вдумаемся, например, в такие афоризмы, шокирующие обыденный здравый смысл. "Всякое ничтожество человека само доказывает его величие". "Человек не ангел и не зверь, и горе тому, кто мнит себя ангелом, ибо он становится зверем": "Есть только два сорта людей: праведники, считающие себя грешниками, и грешники, считающие себя праведниками". "Истинное красноречие смеется над красноречием, как истинная мораль смеется над моралью"'. Парадокс шокирует ум с его "прямоугольной логикой", или, как любил говорить Паскаль, "срывает ум с петель", чтобы он посмотрел на вещи совсем с другой стороны и увидел "иную логику", подчас более соответствующую реальной жизни.

Парадокс парализует догматический ум и мобилизует творческие силы человека. Он поражает воображение, будит эмоции и глубоко "оседает" в сознании и памяти. Паскаль уважал своего читателя и через парадокс приглашал его к сотворчеству. Парадокс соответствовал каким-то таинственным глубинам не только творческого гения Паскаля, но и его личности. Он видел вещи с необычной и неожиданной стороны, как никто никогда их не видел, и придавал проблемам такой невиданный ракурс, который открывал иные, нетрадиционные горизонты европейской мысли и духовной культуры в целом. Парадоксальной была и слава Паскаля. Он — едва ли не самая легендарная личность нового времени. Подобно античным философам, его прославляли уже при жизни как "мудреца из Пор-Рояля". И вместе с тем за ним "тянулся шлейф" одиозной славы "безумца" и "сумасшедшего", которую распространяли о нем враги его — иезуиты. Сам Паскаль проницательно и не без грусти как-то заметил, что как низшая, так и высшая степень ума вызывает нарекания в "безумии". Он был "философом-пророком", который видел далеко вперед, "через головы других людей и веков" (Л. Толстой), а его считали подчас "ретроградным мыслителем" (Ламетри, Вольтер, Лев Шестов и др.). Он был оригинальным философом, а его до наших дней "отлучают от философии". Он был страстным сторонником достоверного знания, а его считали "скептиком". Он был искренне верующим христианином, а его вечно обвиняли в атеизме. Он знал цену человеческому разуму, а его клеймили как иррационалиста. Его сердце было полно любви к людям, а его считали "возвышенным мизантропом" (Вольтер). Он предавался аскезе, подобно средневековым мученикам, о нем же ходили слухи, что он склонен к чревоугодию и разврату. Подобно титанам эпохи Возрождения, он внес уникальный вклад в сокровищницу европейской культуры, сказав свое слово в науке, философии, логике, эстетике, ораторском искусстве, моралистике, литературе, языкознании, религиоведенйи и поэзии. Но в XIX в. за ним оставили лишь славу "великого христианина", забыв обо всем остальном и даже его научные открытия "распределив" между Торричелли, Декартом и Гюйгенсом.

'Pascal В . Pensees, fr. 116, 678, 562, 513 // Oeuvres completes (par Louis Lafuma). P ., 1963. P . 513, 590, 580, 576. Далее цит. по этому изданию.

Да, до загадочности странен и многим непонятен был этот "монах" из Пор-Рояля, не принявший монашества. Этот "кроткий отшельник" с несгибаемой волей бойца. Этот преданный христианин, впавший в "ересь" и взбунтовавшийся против церкви. Этот трепетный гуманист с беспощадной требовательностью к людям. Этот трагический мыслитель с неподражаемым даром иронии и тонким чувством комического. Этот великий математик, вдруг развенчавший любимую науку как "бесполезное ремесло". Наконец, этот всемирно известный ученый, мечтавший остаться в неизвестности и умолявший близких даже не обозначать имени на его могиле.

Кто же был он, кости которого, согласно легенде, приказали откопать в год Великой французской революции, чтобы добыть из них философский камень? Паскаль прожил очень короткую, до предела насыщенную жизнь, полную драматических исканий и духовных катаклизмов, и умер в 39 лет, по словам Жана Расина, — "от старости". Универсальный творческий гений, неистовый темперамент борца и колоссальная сила духа были заключены в слабом и болезненном от природы теле, которое буквально сгорело уже в молодые годы. В 19 лет он подорвал свое хрупкое здоровье, конструируя арифметическую машину. После этого, по его словам, он больше никогда не чувствовал себя здоровым, особенно мучаясь ужасными головными болями. Неукротимая страсть к научным исследованиям, стихийно пробудившаяся в 10 лет и не покидавшая его на протяжении всей жизни, лишила его нормального и беззаботного детства, обычных радостей юности, а в зрелые годы была не последней причиной его трагической любви и отказа от семейного счастья. Он был не только "героем" научной революции нового времени, но и "мучеником науки'".

Трагическую судьбу Паскаля разделили и его главные произведения. Антиклерикальный памфлет против ордена иезуитов "Письма к провинциалу" был осужден римско-католической церковью и внесен инквизицией в "Индекс запрещенных книг". По приговору государственного совета Франции они были сожжены рукою палача по всем правилам аутодафе для книг. Главный философский труд Паскаля "Мысли о религии и о некоторых других предметах" (с легкой руки Вольтера называемые просто "Мысли") остался незавершенным ввиду ранней смерти автора. Этот труд задумывался изначально как "Апология христианской религии" и остался в виде отдельных фрагментов, лишь отчасти систематизированных по "тематическим связкам", 27 из которых имели заголовки, а 34 нет. Однако трагизм состоял не в незавершенности сочинения: все равно "Мысли" были признаны гениальным произведением и вошли в сокровищницу .мировой культуры. Трагизм заключался в чудовищном произволе издателей и редакторов, "резавших" "Мысли" по своему усмотрению, вынимая из них неугодные фрагменты и добавляя в лучшем случае кое-что из других сочинений Паскаля, а в худшем — неизвестно откуда взявшиеся идеи, возможно, даже и свои собственные.

' Тисамдье Г. Мученики науки. 3-е. изд. Спб., 1891. 6

Удивительное произведение Паскаля подвергалось нелепому "препарированию" бесчисленное количество раз даже и в нашем веке, уже после восстановления подлинника. Два столетия "Мысли" были известны читающей Европе в искаженном и неполном виде. Первое их издание, осуществленное его друзьями из Пор-Рояля, уже не было аутентичным. Во-первых, потому, что старшая сестра Паскаля Жильберта Перье, страстная янсенистка, скрыла от копиистов ряд текстов, по ее мнению, еретических. Во-вторых, "приложили руку" и сами янсенисты из Пор-Рояля (А. Арно, П. Николь, герцог де Роанне), исключив из "Мыслей" множество фрагментов, либо "крамольных", либо не имеющих прямого отношения к апологии христианской религии'. Таким образом, читатель имел некоторое представление о Паскале-христианине и почти не знал Паскаля-философа: образ неутомимого исследователя, страстного и глубокого мыслителя оставался в тени. Понадобились долгие годы кропотливого труда многих паскалеведов, чтобы восстановить подлинный состав "Мыслей". Впервые эту задачу поставил Виктор Кузен, представив в 1842 г. свой "Доклад Французской академии о необходимости нового издания этого труда" в соответствии с замыслами самого Паскаля. Такое издание осуществлено было Проспером Фожером в 1844 г. под любопытным заголовком: "Мысли, фрагменты и письма. Публикуются впервые в соответствии с оригиналом и большею частью неизданные". Затем появились издание Э. Авэ (1852) и ставшее классическим на долгие годы издание Л. Бренш-вига (1897, 1904, 1914). Позже огромную работу проделал Луи Лафюма, выпустив в 1951 г. три тома "Мыслей" после предварительной публикации в 1949 г. своих "Паскалевс-ких исследований". В 1955 г. он издал "Малые произведения и письма Паскаля". Однако и после него, уже в 70-е гг., тщательная работа по уточнению всего корпуса паскалевс-ких сочинений была продолжена Жаном Менаром. В мировой практике принято цитирование Паскаля либо по изданию Бреншвига, либо — Лафюма. Из "Малых сочинений" Паскаля большое значение имеют: "Предисловие к трактату о пустоте", "О геометрическом уме и об искусстве убеждать", "Разговор с де Саси об Эпиктете и Монтене", "Три рассуждения о положении знати", "Четыре сочинения о благодати", "Молитва об использовании во благо болезней".

' Pascal В . Pensees de Pascal sue la religion et sur quelques autres sujets. 2 ed . P ., 1670. Тираж первого издания 1669 г. был очень небольшим, для родных и близких.

За свою короткую жизнь Паскаль успел сделать очень многое, оставив яркий след в различных областях культуры. Но он страдал от трагического сознания, что почти ничего не сделал и напрасно прожил жизнь. Объективно многое было и дано ему: счастье обретения истины и научных открытий, прижизненная слава "французского Архимеда", "мудреца из Пор-Рояля", "святого", обожание близких людей, любовь прекрасной женщины Шарлотты де Роанне, радость подлинной дружбы с братом Шарлотты герцогом де Роанне. Посмертная судьба Паскаля подарила ему бессмертие и добавила славу великого писателя-классика, "французского Данте", "Расина в прозе", "учителя человечества", "философа-пророка". Сам же он никогда не был удовлетворен ни одним своим успехом, будучи требовательным к себе до жестокости и даже до самоистязания. Последние годы его жизни были уже не жизнью, а "житием Блеза Паскаля". Существовала даже легенда, будто он носил на своем теле "пояс, утыканный гвоздями" и всякий раз, как гордыня овладевала им, он сильно ударял по нему: гвозди впивались в тело, принося мучительную боль, после чего наступало "отрезвление от самодовольства". Поистине "человек бесконечно превосходит человека", говорил он и всю жизнь следовал этой максиме, доводя до высочайшего совершенства все, к чему прикасался его гений, начиная от математики и физики и кончая филигранной отделкой блестящих философских афоризмов. Неистовое стремление к совершенству в сфере творчества и в личной жизни — удивительная особенность его гения. Впрочем, личная жизнь меньше всего интересовала его, хотя он неукоснительно следовал своим убеждениям по врожденной искренности и неспособности к лицемерию и двоедушию. В этом смысле он был светлой и гармоничной личностью при всей своей сложности и противоречивости. Потому больше всего поражали его странные, непонятные и "разорванные" люди, у которых как будто не одна душа, а много душ. Как говорят иногда, может быть, слишком красиво, он "сделал свою жизнь главным аргументом своей философии". Но сознание его было направлено не на себя: он не переносил себялюбия и эгоцентризма. Зато он жаждал абсолютной истины и всечеловеческой правды и справедливости. Он всю жизнь "искал истину со вздохом". Он мучился "предельными основаниями" и конечной целью человеческого бытия, мечтая о Высшем благе для всего человечества: "Все тяготеют к себе, но это противоречит всякому порядку. Надо стремиться к всеобщему, а тяготение к себе есть начало всякого беспорядка"'. В свой жестокий, прагматичный и рационалистический век Паскаль отстаивал прерогативы человеческого сердца с его любовью, упованиями, надеждами и верой в высший смысл жизни и несиюминутные заботы человечества.

Мерой его отношения к людям была доброта. Он любил повторять: "Тайные добрые дела дороже всего" — и помогал людям, особенно беднякам, стараясь оставаться в тени. Его сердце было барометром человеческих бедствий, чутко откликаясь на чужую беду. Все, кто попадал в орбиту его жизни, всегда могли рассчитывать на его бескорыстную и самоотверженную помощь. Узнавая о разразившемся голоде в отдаленных районах страны, он спешил выслать деньги беднякам. Черпая из своего не столь уж богатого состояния на нужды близких и дальних людей, он все беспокоился, что мало помогает им. Незадолго до смерти он организовал для бедняков Парижа дешевое омнибусное движение ("кареты по 5 су"), положившее начало общественному транспорту во Франции. Бездушию мира он противопоставил любовь и милосердие к людям. Под стать его личности и жизни была и его "философия сердца", вызывавшая недоумение у многих поколений европейских интеллектуалов, обвинявших его в мистицизме, иррационализме и фидеизме, хотя -все эти пресловутые "измы" никогда не были ни сильными аргументами, ни аргументами вообще. Зато почти всем на Западе хорошо понятна "философия разума" ("отцом" которой в новое время считается Декарт), которую знал и Паскаль. Но он ее не абсолютизировал, как это было "модно" в его время, и существенно дополнял своей "философией сердца". С Паскалем философия и культура в Европе стали много богаче и полнокровнее, теплее и душевнее, одним словом — человечнее. Когда восточные мыслители представляют западную культуру как весьма рационализированную, суховато-рассудочную, прагматичную и абстрактно-гносеологическую, равнодушную к запросам человеческого сердца, то их следует отослать к "Мыслям" Паскаля, которые могут служить "духовным мостом" между "культурой разума" на Западе и "культурой сердца" на Востоке. Его "философия сердца" заполняет такие уголки "культурного ландшафта", которые без него оказались бы просто пустыми. Знаменитые "мысли-образы" Паскаля вошли в плоть и кровь европейской культуры, поскольку они ярко выражают фундаментальные условия, а главное, коллизии человеческого бытия. Щемящая истина "мыслящего тростника", каковым он считает человека, представляет самую трогательную и трагическую "ноту" паскалевско-го видения мира. Сродни ей печальный образ "узников в цепях", идущих на казнь один за другим, — символ человеческой жизни "перед лицом смерти". Или вот завораживающий образ "космического безмолвия" в ответ на страстный призыв человека: "Вечное молчание бесконечных пространств ужасает меня", что напоминает возникшую в русской культуре особую экзистенциальную тему "равнодушной природы" (Пушкин, Тютчев, Тургенев и др..). Могучий образ "бездны" у Паскаля — почти мистическое воплощение многоликой бесконечности как вне, так и внутри человека. Еще один удивительный образ-символ — хрупкий образ "тени, промелькнувшей на мгновение и исчезнувшей навсегда". Такова наша кратковременная и быстротечная жизнь "перед лицом вечности". О многих других "мыслеобразах" Паскаля я еще буду говорить далее. Все они обладают необычайной силой воздействия: однажды возникнув в сознании, они не угасают в нем со временем. Так и "блуждают" вот уже 300 с лишним лет мысли, образы, картины Паскаля по страницам литературных произведений, будоражат воображение поэтов и художников, вызывают заинтересованный отклик философов, западают в душу религиозно настроенных людей. Между тем ученые обращаются к творчеству Паскаля в поисках образцов научного доказательства, математической строгости мысли, выверенных суждений, корректности экспериментов, многообразия приемов и методов научного исследования. Да, наука была первой мыслью Паскаля, второй его мыслью был человек и, наконец, третьей — Бог. Отдав свою жизнь науке, будучи ее мучеником, он не был ее пленником, равно как не был пленником ни традиционной философии, ни ортодоксальной религии. Мощный заряд иронии наряду с острым критическим чутьем был тем "спартанским лисенком", который все время выглядывал из складок аскетического одеяния ревностного "святого". Они-то и были лучшим противоядием от всякого идейного догматизма и нравственной успокоенности, за что Паскаля называют "французским Сократом".

1 Pascal В. Pensees . P . 552, fr . 421. 9

Паскаль был всегда в пути. Этим он похож на русских духовных скитальцев, вечных странников типа Гоголя, Достоевского, Льва Толстого, Розанова или Вл. Соловьева, которым он идейно и душевно близок. Особенно ценил Паскаля Лев Толстой, называя его "учителем человечества" и "мыслителем-пророком". Здесь писатель был куда ближе к истине, чем многие соотечественники Паскаля, например французские просветители XVIII в. (Вольтер, Кондорсе, Ламетри и др.), которые совсем не ценили его как философа и отнюдь не видели в нем великого мыслителя.

Эта несправедливая традиция перешла в атеистическое паскалеведение, в том числе в нашей стране. Паскаль рассматривался только как религиозный мыслитель, заводящий якобы в тупик философскую мысль. После Октябрьской революции он был известен у нас скорее как ученый, чем как философ и писатель. "Атеистический фильтр" отсек от опубликованных в 1974 г. "Мыслей" Паскаля (в "Библиотеке всемирной литературы", т. 42) две" трети их содержания, а другие его философские работы вообще не публиковались. Не был издан и его гениальный антиклерикальный памфлет "Письма к провинциалу", служивший образцом для многих последующих памфлетистов, в том числе и для "короля памфлетистов" Вольтера, непримиримого идейного врага Паскаля. До моих публикаций в 70—80-е гг. у нас вышла только одна философская статья Л. И. Филиппова "Диалектика Паскаля" в книге "История диалектики XIV—XVIII веков" (М., 1974).

Равнодушие советских философов к идейному наследию Паскаля пытались восполнить наши ученые Кляус Е. М., Погребысский И. Б. и Франкфурт У. И., которые опубликовали книгу "Паскаль" (М., 1971, серия "Научно-биографическая литература"). Они исследовали почти все стороны его творчества, отдавая должное ему как ученому, писателю, философу. Более того, в противовес философам > они совершенно правильно отметили: "Паскаль — одна из центральных фигур века, поэтому понять его — значит понять и самое, быть может, основное в его эпохе. Паскаль — одно из самых светлых имен в истории Франции" (с. 333). Издается книга "Паскаль" и в серии "Жизнь замечательных людей", талантливо написанная Б. Н. Тарасовым. Даже в учебниках по истории философии у нас Паскалю уделялось минимальное внимание, за исключением учебного пособия В. В. Соколова "Европейская философия XV—XVII веков" (М., 1984), в котором наконец Паскаль стоит в одном ряду с великими философами XVII в.

Между тем в дореволюционной России авторитет Паскаля-мыслителя был чрезвычайно высок и школу его "Мыслей" прошли все выдающиеся представители русской культуры, которой паскалевское видение мира оказалось более конгениальным, нежели западноевропейской и даже самой французской культуре. Вышли в свет две добротные монографии о творчестве Паскаля — известного ученого М. М. Филиппова и казанского профессора А. Д. Гуляева. Была переведена книга Э. Бутру "Паскаль". (Подробнее о судьбе Паскаля в русской культуре см. гл. VI.)

Прав Лев Толстой в оценке пророческого дара Паскаля. Если образно представить его мировоззрение в виде "философского древа", то корни его уходят в глубины античной культуры, а могучие ствол и ветви прорастают все пласты последующей культуры вплоть до современности. Никак нельзя согласиться с мнением Льва Шестова, высказанным в его книге "Гефсиманская ночь", будто в противовес Декарту— "отцу" новоевропейской философии — Паскаль является ретроградным "мыслителем-отступником", смотрящим не вперед, а назад. Это до некоторой степени можно отнести лишь к религии Паскаля, опиравшейся на раннехристианское учение Августина, что, однако, не помешало религиозным модернистам нашего века обращаться к нему за идейной поддержкой.[Что же касается философии, Паскаль, по сравнению с Декартом, преодолевает распространенные в то время рационализм, механицизм, догматизм и во многом антидиалектический способ мышления и намечает такие перспективы философского развития, которые реализовались лишь в последущие времена и в нашем веке. Под его влиянием формировались диалектическое видение мира у Лейбница, скептицизм и вольнодумство П. Бейля, антиклерикализм Вольтера, учение о природе и привычке Гельвеция, деизм Жан Жака Руссо, "теория" житейской мудрости Шопенгауэра, философия человека Фейербаха, антисциентизм и парадоксализм Ницше, Кроме того, Паскаля считают предшественником Канта в исследовании проблем возможностей человеческого познания, соотношения философии и науки, науки и религии (А. Г. Гуляев), а также Гегеля — в разработке диалектики (Л. Голдман) и Маркса — в предвосхищении идей диалектического материализма (А. Лефевр). Из философов XX в. он оказал наибольшее влияние на философию жизни А. Бергсона, этическое учение А. Пуанкаре, концепцию У. Джемса, "диалектическую теологию" К. Барта, Р. Нибура, экзистенциализм П. Тиллиха, А. Камю, Ж.-П. Сартра, католический персонализм Лакруа и Недонселя, религиозный модернизм М. Блонделя. Паскаль является зачинателем философской антропологии, ставшей чрезвычайно актуальной в XX в. Он поставил актуальные ныне проблемы антиномии гуманизма и сциентизма, психологии и социологии познания, войны и мира, ограниченности механистической методологии в науке о живом, уровней психической деятельности и многие другие.

Парадокс Паскаля-философа состоит в том, что он был "философом вне философии", заявив, что "философия не стоит и часа труда". Еще более шокирует непосвященных его знаменитый афоризм: "Смеяться над философией — значит истинно философствовать". В дореволюционных переводах придается совсем иной оттенок этой мысли Паскаля: "Пренебрегать философией — значит истинно философствовать". Но я думаю, именно первый смысл, более емкий и содержательный, лучше всего соответствует ироническому складу ума французского философа и отражает его отнюдь не пренебрежительное, а критическое отношение к традиционной европейской философии. Он сам считал себя ученым и не претендовал на роль философа. Но мало найдется ученых, которые бы столь много сделали для философии. В мировой истории философии Паскаль по праву стоит в одном ряду с Декартом, Спинозой и Лейбницем. Он — классик философии, сильнее всех "замахнувшийся" на классическую философию. Своеобразие его положения вытекало хотя бы из того, что он не принадлежал к традиционной систематической философии. Зато он имел редкую возможность взглянуть на нее "со стороны" беспристрастным, незаинтересованным взглядом и подметить ее слабые места и уязвимые точки. В 1-й главе я буду подробно исследовать эту проблему. Здесь же лишь отмечу несомненное философское призвание Паскаля и его тончайшую, данную от природы философскую интуицию. Как говорят, он — "философ от Бога".

Без систематических школьных "штудий" (он получил домашнее образование) Паскаль самостоятельно овладел основным содержанием традиционной метафизики и легко ориентировался в ее "вечных проблемах", внеся в их разработку и свой уникальный вклад. Философов извечно интересовали вопросы о мире и месте человека в нем, о возможностях познания и его неисчислимых трудностях, об истине и заблуждениях, добре и зле, нравственном идеале человека и других гуманистических ценностях, жизни и смерти, образцовом государственном строе и др.

Все их затронул Паскаль и дал им свое оригинальное решение, не успокаиваясь на достигнутых результатах и бросая будущим поколениям пламенеющие вопросы. Что есть истина? Каково загадочное Я человека? Умирает ли человек вместе с телом? Есть ли Бог? Что такое любовь? А счастье? А Высшее благо? А свобода? Как мы мыслим? В чем смысл жизни? И десятки, сотни, тысячи подобных таинственных, головокружительных вопросов! На то они и вечные, что каждое поколение решает их заново. Но не раз и навсегда, хотя бы так и казалось кому-то из мудрецов. Паскаль поражается самонадеянности иных философов, в том числе и великого Декарта, однозначности и догматизму их ответов и решений. Он — враг всяких жестких и всегда ограниченных систем, в которые, как в "прокрустово ложе", пытаются уложить бесконечное развитие мира и самого человека. Он — противник как скептицизма, так и догматизма, усматривая истину скорее в совпадении противоположностей. Его ум и память были счастливо избавлены от "перенасыщения" философской информацией. Иногда он просто не знал, что "так" не может быть в философии, и легко разрывал "паутину" догматизма. Его ум не 'был "засорен" ни философскими штампами, ни шаблонами, ни расхожими мнениями. Потому его философское творчество было столь свободным и плодотворным.

Будучи гениальным сыном своего времени, он чутко реагировал на его насущные запросы, решая актуальные проблемы тогдашней философии: истинного метода научного познания, критики схоластики, соотношения науки и философии, науки и религии, войны и мира и др. Но особенно его беспокоили судьбы человека в его жестокий век, насыщенный трагическими социальными катаклизмами, бесконечными внутренними (чаще всего религиозными) и внешними войнами. Как всегда, в такие бурные ' эпохи возрастает социальная незащищенность человека, становится особенно хрупкой жизнь, "ставится под вопрос" само бытие. Отсюда понятен обостренный интерес к судьбам человеческим, как то уже было во времена крушения античного мира, а затем, скажем, падения аскетической средневековой культуры, породившей оппозиционный ей многоликий гуманизм эпохи Возрождения. То, что в современной европейской философии условно называется "экзистенциальными измерениями" человеческого бытия, привлекает пристальное внимание Паскаля. Причем не столько радость жизни, сколько горести ее, страдания и неизбежные печальные стороны близки его скорбному сознанию. С позиции самых высоких представлений о "величии" человека он поражается его реальным недостаткам и порокам, противоречивости и дисгармоничности его существа, низости его желаний и устремлений, что он определяет как его "ничтожество". Эта знаменитая паскалевская дихотомия "величия и ничтожества человека" составляет суть его трагического гуманизма. Индивидуальное "ничтожество" людей усугубляется их социальными бедствиями, что побуждает Паскаля исследовать их ближайшие и отдаленные причины. Существующие режимы он клеймит как "империи власти" с их насилием, несправедливостью, вопиющими антагонизмами, гибельным для государства общественным неравенством, их бесконечными войнами за корону, наследство, территории, "истинную веру" и т. д. Паскаль — беспощадный критик абсолютизма и насильственной системы власти, мечтающий об "империи разума", которая давала бы гарантии защищенности, свободы и счастья для всех людей. Эта проблема актуальна и для наших дней: антиномия насилия и социальной справедливости.

"Ренессанс" творчества Паскаля приходится на XX в., причем как на Западе, так и на Востоке. Любопытный факт: один из японских исследователей, Йохи Маеда, в течение более 10 лет писал на каждый из фрагментов "Мыслей" Паскаля подробный комментарий, который известный французский паскалевед Ж. Менар считает "лучшим на японском языке". О колоссальном интересе к творчеству Паскаля свидетельствуют представительные международные форумы, приуроченные к различным юбилейным датам, в которых принимают участие паска-леведы из Франции, Англии, США, Греции, Испании, Италии, Германии и других стран мира. Ученых интересует буквально все в творчестве Паскаля: его учение о человеке, диалектика, научная картина мира, трактовка разума и сердца, понимание бесконечности, своеобразная концепция развлечения, . система изобразительных средств, эстетика, "искусство убеждения", мысли о Боге и вообще феномене религиозной веры и т. д. до бесконечности. Достаточно полно изученное, его творчество оказалось поистине неисчерпаемым, являясь неотъемлемой и существенной частью мировой культуры.

Так, скажем, лишь по одной проблеме методов у Паскаля в его родном городе Клермон-Ферране состоялся в июне 1976 г. международный коллоквиум, материалы которого составили огромный том'. К методологии Паскаля обращаются представители самых различных отраслей знания: математики, физики, философии, эстетики, этики, филологии, искусствоведения, социологии и др. Прав венгерский ученый Альфред Реньи, который считает, что до сих пор творчество Паскаля рассматривается как "горящий факел", освещающий тернистый путь науки. Празднование 300-летия со дня рождения (1923) и затем со дня смерти (1962) ученого и философа вылилось в настоящее "пиршество" европейской культуры. В нем участвовали известные философы и религиозные деятели:

Блондель, Бреншвиг, Маритен, Шевалье, Гиттон, Ла-порт, Менар, Гуйе и многие другие. Юбилей со дня рождения был отмечен в 1925—1927 гг. изданием 5-томной "Общей библиографии трудов о Б. Паскале" (на многих европейских языках), составленной почетным библиотекарем Сорбонны Альбером Мэром. Юбилей со дня смерти породил несколько объемных изданий: "Паскаль в наши дни", Р. Алике "Паскаль живой", "Научное творчество Паскаля", "Паскаль и Пор-Рояль" и др. 2

Более того, во Франции .отмечаются юбилеи со дня выхода в свет отдельных произведений Паскаля, особенно "Мыслей" и "Писем к провинциалу". В 1954 г. было отмечено даже солидной конференцией 300-летие написания знаменитого "Мемориала" Паскаля, обнаруженного после смерти в подкладке камзола и обозначившего его "второе обращение" к религии и уход в монастырь Пор-Рояль. Диссертации и крупные монографии о творчестве Паскаля в XX в., десятки и сотни статей о нем давно уже "перекрыли" все, что было издано за предыдущие столетия. Иные исследователи посвятили долгие годы жизни, а некоторые и всю свою жизнь изучению творчества Паскаля, например Кузен, Сент-Бёв, Бреншвиг, Гиттон, Шевалье, А. Лефевр, Лафюма, Л. Голдман, Менар, Гуйе, М. Легерн, Ф. Селье, книги которых по разным проблемам читатель найдет в списке библиографии.

* Methodes chez Pascal. Actes du Colloque tenu a Clermont-Ferrand 10—13juin 1976. P, 1979.
г Moire A. Bibliographic Generale des ouevres de B. Pascal, t. 1—5. P., 1925—27; Pascal present, Clermont-Ferrand , 1962; Alix R. Pascal vivant, Clermont-Ferrand , 1962; L'oeuvre sientifique de Pascal. P., 1964; Pascal et Port-Royal. P., 1962.

Универсальный гений

Жизнь Блеза Паскаля (1623—1662) приходится на эпоху раннебуржуазного общества, первых буржуазных революций, в социальном плане эпоху переходную, а потому особенно сложную и противоречивую, обремененную как недостатками и коллизиями феодального общества, так и формирующегося буржуазного способа производства. С XVI в. в Европе происходит образование крупных монархий, складывается система абсолютизма, противостоявшая "вольностям" вечно бунтовавших провинций и консолидировавшая всю хозяйственную, политическую и в целом социальную жизнь государств и народов. Формирование абсолютных монархий в XVI—XVIII вв. было исторической необходимостью. В рамках этой формы государственности осуществлялось первоначальное накопление капитала и созревал буржуазный способ производства, прокладывавший себе путь также через научную революцию и промышленный переворот. В условиях непрекращающихся религиозных "распрей", доходящих до кровопролитных гражданских войн, особенно напряженных во Франции, анархических устремлений местного дворянства, эгоистически преданного собственным интересам и не обремененного заботой об общем благе, внешних войн за наследство правящих династий (Бурбонов, Габсбургов и т. д.), парализующих хозяйственную деятельность народов, тормозящих развитие культуры в целом, абсолютная монархия с ее сильной централизованной властью обеспечивала определенный порядок в обществе, его относительную стабильность и прогресс в развитии материального производства, науки, культуры. Вот почему для Паскаля, беспощадного критика и противника абсолютизма ("империи власти и силы", но не "империи разума"), мир представляется как "наибольшее из благ", а "гражданская война — наихудшее из зол" (Паскаль).

Во времена Паскаля абсолютизм во Франции все более набирал силу (при кардиналах Ришелье и Мазари-ни), но окончательно окреп уже после смерти ученого и философа при Людовике XIV, который после смерти Мазарини в 1661 г. принял на себя всю полноту власти, заявив: "Государство — это я!" Последний год жизни Паскаля был омрачен гонением на Пор-Рояль, этот "крамольный монастырь", отшельником которого он был и который решил "стереть с лица земли" "король-Солнце", чтобы истребить оппозицию королевской власти. Абсолютная монархия при Людовике XIV обеспечила определенный прогресс ряда сторон социальной жизни (развитие промышленности, путей сообщения, расширение внутреннего и внешнего рынка и т. д., относительное объединение нации, создание Парижской академии наук в 1666 г., расцвет науки и искусства) при неизбежном регрессе в других областях: обнищание народных масс, истощение финансовых ресурсов страны, отмена Нантского эдикта в 1685 г. и беспощадное преследование протестантов и инакомыслящих, агрессивная внешняя политика и др.

Паскаль был свидетелем укрепления абсолютизма при Ришелье (1624—1642) и Мазарини (1643—1661), а его отец Этьен Паскаль оказался "орудием" центральной власти в Руанском генеральстве, интендантом которого он был назначен по приказу Ришелье. Семья Блеза Паскаля принадлежала к судейскому дворянству, или "дворянству мантии", в отличие от аристократического "дворянства шпаги". Судейское дворянство появилось во Франции при Франциске I (XVI в.), когда была узаконена практика продажи должностей в судебных учреждениях, называемых парламентами. Обладатель должности возводился в дворянское звание и сверх того получал ряд привилегий и частичное освобождение от налогов, от военной службы, военного постоя и др. Представители "третьего сословия", из которого во многом формировался буржуазный класс, охотно покупали должности, приносившие им более высокое положение в обществе, доходы и власть на местах.

Так, во Франции происходило "одворянивание буржуазии" и ее "врастание" в абсолютистскую систему правления, в отличие от Англии, где осуществлялось "обур-жуазивание дворянства" и его участие в буржуазных видах деятельности. Знаменитый мольеровский "мещанин во дворянстве" — это типично французское явление, отражавшее глубокую социальную сущность "третьего сословия" во Франции в эпоху абсолютизма, его политическую незрелость и идеологическую слабость. Французская буржуазия приспосабливалась 'к абсолютной монархии, которая в свою очередь нуждалась в ее капиталах и предпринимательской деятельности и частично делила с ней власть. Более того, сама буржуазия искала покровительства королевской власти для своей научной и промышленной деятельности и нередко его получала.

Королевский двор опирался на буржуазию и в борьбе с антиабсолютистской ориентацией высшей знати, не желавшей мириться с потерей былых "дворянских вольностей" и подчиниться центральной власти. Буржуа занимали высокие должности в королевском государственном аппарате. Людовик XIV признавался: "В моих видах не было брать в министры выдающихся людей. Нужно было первым делом дать понять публике по самому званию, из которого я их брал, что моим намерением не было делиться с ними властью"'.

Однако делиться властью все же фактически приходилось, о чем выразительно пишет Ж. Лябрюйер в своих "Характерах": "Вельможи не желают ничему учиться — не только тому, чем они могли бы послужить монарху и государству, но даже тому, что нужно для управления собственными делами, домом и семьей... Между тем простые граждане знакомятся с внешними и внутренними делами королевства, постигают науку правления, становятся тонкими политиками, изучают сильные и слабые стороны своего государства, помышляют о месте, получают его, возвышаются, достигают могущества и облегчают государю заботы о благе отечества, а вельможи, которые прежде презирали их, склоняются перед ними, почитая за счастье стать их зятьями... В свете можно по пальцам пересчитать такие семейства, которые не были бы одновременно в родстве и со знатнейшими вельможами и с простолюдинами" 2 .. Отсюда понятна "протекционистская" политика по отношению к буржуазии, которую проводил Ришелье и в своем "Политическом завещании" рекомендовал не оставлять ее и в дальнейшем.

' Цит. по: Кареев Н. История Западной Европы в новое время. Спб., 1893. Т. 2.,С. 548.
2 Ларошфуко Ф. де. Максимы; Паскаль Б. Мысли; Лабрюйер Ж. де Характеры. М., 1974. С. 340, аф. 24; С. 459, аф. 12.

Полетта (ежегодный денежный взнос в государственную казну) позволяла буржуа продавать и передавать по наследству занимаемую должность. Ришелье рассматривал полетту как "необходимое зло", благодаря которому буржуа были преданы королю и подальше держались от народа (крестьянства), задавленного налогами.

Предки Паскаля получили дворянское звание за 150 лет до его рождения. Они, как по традиции и их потомки,. служили в клермонском парламенте. Отец Паскаля служил выборным королевским советником финансово-податного округа Овернь, а в 1626 г. купил еще должность второго президента палаты сборов в соседнем городе Монферране. С 1631 г. (после смерти жены) Этьен Паскаль, продав свою должность и оставив государственную службу, жил с детьми в Париже, получая обеспечение от ренты. В 1639 г., когда Ришелье в связи с финансовыми затруднениями страны в Тридцатилетней войне приостановил выплату рент, отец Паскаля стал одним из лидеров бунтующих рантьеров, вступив в конфликт с самим Ришелье. Наиболее активных бунтовщиков посадили в Бастилию. Этой участи не избежал бы и Этьен Паскаль, если бы не спасся бегством в родную Овернь, тогда глухую провинцию. Он был прощен кардиналом при условии согласия на должность интенданта в Руанском генеральстве, где в это время бушевало восстание "босоногих" и хозяйственная деятельность была в упадке. Так Ришелье заставил служить центральной власти выступившего против нее "фрондера", который в январе 1640 г. прибыл с детьми в Руан.

Юный Блез Паскаль оказался свидетелем чудовищной жестокости при расправе с восставшим народом. Канцлер Сегье сам возглавил карательную экспедицию, учредив "кровавую комиссию", которая обрекла на мучительную смерть сотни людей',. В помощь полиции были сняты с полей сражения Тридцатилетней войны регулярные войска под предводительством генерала Гассьона, которому было приказано "утопить восстание в крови". Позже, в период Фронды, когда по требованию парижского парламента была временно упразднена должность интендантов, отец Паскаля навсегда оставил службу, вернувшись с детьми в Париж (1648). Однако бывший "фрондер" не принял участия в этом мощном антиабсолютистском движении и выехал с семьей в родной город.

1 См.: Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623—1648). М.; Л., 1948.

Фронда развивалась в два этапа — "парламентская фронда" (1648—1649) и "Фронда принцев" (1649—1653). Движение против абсолютизма начал парижский парламент, выступив с рядом требований: 1) контроль за налоговой политикой королевской власти, 2) свобода личности _ против ареста без суда и следствия (освобождение 20 тыс. недоимщиков), 3) устранение тирании Мазарини, 4) контроль за учреждением должностей, ликвидация должности интендантов, имевших слишком широкие полномочия и стеснявших деятельность парламентов, 5) отмена откупов, 6) единый налог для всех, 7) отмена внутренних таможен, поощрение торгово-промышленной деятельности. Эти требования свидетельствуют о достаточной идейной зрелости французской буржуазии, получившей к тому же мощную поддержку народных масс.

Как считает Б. Ф. Поршнев, "начало Фронды было попыткой буржуазной революции (дворянство не принимало в нем никакого участия). Ее основой оставались народные восстания..."'. Но французская буржуазия не имела такого сильного союзника, как "новое дворянство" в Англии. Ее союзником мог быть только народ, с которым ей было пока не по пути, ибо ей было необходимо покровительство абсолютистской власти, и она его получала. Парижский парламент боялся народного революционного восстания и довольно быстро пришел к соглашению с королевской властью, поспешившей удовлетворить значительную часть его требований. Роялисты понимали, что надо было оторвать парламент от народа. Так, "отцы города" в апреле 1649 г. предали народ и выступили на стороне двора против "Фронды принцев". Отказ буржуазии от революции произошел "буквально накануне того момента, когда ширящееся народное движение готово было смести абсолютизм" 2 . "Фронда принцев" (принц Конде, принц Конти, принц Марсийяк (Ларошфуко), кардинал Рец (П. Гонди) и др.) продолжалась значительно дольше, но и принцы в конце концов договорились с двором, получив свои привилегии, пенсии, субсидии и т. д., после чего абсолютистское правительство при поддержке аристократии обрушилось на народ, потопив его возмущение в крови. Этот поход против собственного народа при дворе презрительно называли "войнишкой". В конце концов Фронда продемонстрировала политическую незрелость французской буржуазии и прочность позиций абсолютизма. Семья Паскалей скиталась по дорогам гражданской войны, и Блез снова был свидетелем кровавой расправы с народом, бесчинств победителей, торжества силы и оружия, а не разума, истины и справедливости. Вот откуда у него уважительное и сочувственное отношение к народу и критицизм по отношению к "империи власти". Все его философское творчество развивается в послефрондовский период, когда окрепший в борьбе абсолютизм "завинчивал гайки" во всех сферах жизни и не оставлял ни малейшей надежды на реализацию социальной справедливости. В "Мыслях" Паскаль неоднократно откликается на эту ситуацию, рисуя "ничтожество" человека в "империи власти". Эта последняя продержится во Франции еще около 150 лет. Здесь надо видеть социальный исток трагического миросозерцания Паскаля и в конечном счете его ухода в религию. В "Письмах к провинциалу" он вступит в открытый бой не только с иезуитами, но и с абсолютизмом, идеологической опорой которого было Общество Иисуса. В "Мыслях" Паскаль развернет подробную и беспощадную критику "общества насилия".

' Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой. С. 572.
2 Там же. С. 580.

В моей книге "Паскаль" (серия "Мыслители прошлого". М., 1979) дана подробная биография Паскаля, здесь же я остановлюсь лишь на важнейших событиях его жизни. Блез родился в г. Клермон-Ферран (провинция Овернь) 19 июня 1623 г. Его мать, Антуанетта Бегон, дочь судьи, очень добрая и набожная женщина, умерла, когда сыну было два с половиной года, его старшей сестре Жильберте 6 лет, а младшей Жаклине всего несколько месяцев. Отец, Этьен Паскаль, — известный математик своего времени, член кружка М. Мерсенна, после смерти жены более не женился и посвятил свою жизнь воспитанию детей. Он был образован, отличался широтой взглядов и гуманистической ориентацией в духе М. Монтеня. Дети получили прекрасное домашнее образование: их обучали латыни и греческому языку, грамматике, математике, истории, географии и другим наукам. Сестры Паскаля были тоже весьма одаренными, особенно любимица Блеза Жаклина, отличавшаяся замечательной красотой, незаурядным драматическим даром (был оценен при дворе кардиналом Ришелье, а затем и П. Кор-нелем) и поэтическим талантом. Она пользовалась большим успехом в свете, однако предпочла суетной мирской жизни подвижнический путь монахини Пор-Рояля, куда она удалилась ранее брата, в 1652 г. Впоследствии она сыграет немаловажную роль в уходе Паскаля в монастырь. Отличаясь, как и ее брат, страстным характером и великой преданностью религиозной идее, она в 36 лет гибнет от нравственных мучений в период гонений на Пор-Рояль. Она принадлежит к выдающимся женщинам XVII в. В. Кузен напишет о ней специальное исследование'.

Старшая сестра, Жильберта Перье, также отличалась литературным дарованием. Она всегда принимала деятельное участие в жизни брата, а после его смерти — в издании его трудов. Она написала биографию "Жизнь г. Паскаля", проникнутую благоговением перед его светлой памятью. Затем ее дочь Маргарита написала "Воспоминания о жизни г. Паскаля". Все эти сочинения вышли отдельным изданием 2 .

Уже в 25 лет Паскаль был известным ученым: одним из творцов проективной геометрии и гидростатики, а также создателем первой арифметической машины, за что и прославился как "французский Архимед". Однако самоотверженное служение науке настолько подорвало сла-бое здоровье Паскаля, что врачи запретили ему заниматься наукой и посоветовали уделить внимание светской жизни. Молодой ученый отчасти последовал совету врачей, но науки не оставил даже и тогда, когда в 1646 г. пережил свое "первое обращение" к религии под влиянием врачей-янсенистов. Он прочитал предложенные ему книги: "О преобразовании внутреннего человека" К. Ян-сения, "Духовные письма" и "Новое сердце" А. Арно. Они заставили его задуматься не только о вопросах веры, но и о высшем смысле жизни и подлинном достоинстве человека. Особенно поразила его книга Янсения, в которой развенчивалась суетная мирская жизнь и осуждались три "похоти" людей: гордость, любознательность и чувственность. Блез почувствовал себя виновным во второй и стал терзаться угрызениями совести за "напрасно прожитую жизнь". Он превратился сначала в "домашнего проповедника", увлекая за собой отца и сестер, а затем выступил против одного теолога-рационалиста, Жака Фортона, с которым связано "Дело Сент-Анжа" (прозвище Фортона). Паскаль усмотрел в его взглядах разновидность религиозного нечестия и отступление от учения Августина — идейного вдохновителя янсенистов. К тому же Фортон "склонялся на сторону иезуитов", против "внешней религии" которых и их "ослабленной морали" боролись янсенисты'. Так что выступление Паскаля против этого теолога было "первой пробой сил" в его последующей битве с орденом иезуитов. "Светская жизнь" Паскаля в Париже (уже после тяжелой болезни в 1647 г.) в начале 50-х годов обернулась исследованиями в области азартных игр и открытием теории вероятностей. Наука отвлекла его от религиозного подвижничества, хотя "первое обращение" к религии сыграло свою роль в усилении его набожности. Об этом свидетельствует его письмо к сестре Жильбер-те и ее мужу по случаю смерти отца в сентябре 1651 г., в котором утешение целиком им связывается с Богом и бессмертием души, а также религиозной трактовкой жизни и смерти (анализ этого письма дан в главе V).

' Cousin V. Jacqueline Pascal. 3 ed. P., 1856. 2 P ё rier G. е . a. Lettres, opuscules et memoires... P ., 1845.

Было и другое открытие для Паскаля — первого опыта любви к сестре его друга герцога де Роанне, 20-летней Шарлотте, отвечавшей ему взаимностью. Известно, что в то время он собирался купить должность и жениться. Однако ничему этому не суждено было осуществиться. Сначала он был увлечен математическими исследованиями, а затем произошел несчастный случай на мосту Нейи, чуть не стоивший Паскалю жизни. В ноябре 1654 г. он с друзьями отправился на прогулку в коляске, запряженной лошадьми. Надо было переехать через Сену по мосту, который в одном месте был поврежден и не имел перил. Лошади вдруг испугались и бросились в пролом, в котором глубоко внизу зияла темная бездна воды. Еще мгновение, и она поглотила бы всех. К счастью, в бездну сорвалась лишь первая пара лошадей, постромки оборвались... и коляска остановилась на самом краю пропасти. Все были потрясены, а впечатлительный Паскаль потерял сознание. После этого, вследствие развившегося невроза, он не переносил пустого пространства слева от себя и ставил стул на это место. Впоследствии бездна станет одним из трагических образов его философии. В конце концов, "бездна" поглотила и его любовь, сокрыв в своей глубине ее тайны и несбывшиеся надежды. Паскаль имел огромное влияние на судьбу Шарлотты. Когда он ушел в монастырь, она последовала за ним, как и ее брат, уйдя из дома и приняв обет монашества. Но родственники добились особого указа короля о "водворении беглянки" в дом. Однако и дома она вела монашеский образ жизни. Пока был жив Паскаль и еще спустя 5 лет после его смерти, она противилась попыткам выдать ее замуж. Только в 1667 г. она согласилась стать женой герцога де Ла Фейада. До конца своих дней Шарлотта бережно хранила письма Паскаля к ней, но перед самой смертью по требованию своего мужа была вынуждена уничтожить их. Не осталось никаких свидетельств этой человеческой трагедии, но своеобразное "свидетельство" любви все-таки осталось — "Рассуждение о любовной страсти", которое, возможно, было написано Паскалем в "светский период".

' См . подробнее : Gouhier Н . Pascal et les humanistes chretiens. L ' affaire Saint - Ange . P ., 1974.

Оно принадлежит к редкому жанру философско-лю-бовной лирики. С тонким душевным тактом, глубоким психологизмом и столь свойственной ему искренностью Паскаль описывает возвышающее человека чувство любви, которая одна наполняет великим смыслом человеческую жизнь. Любовь — мерило жизни. Ранее он был убежден, что человек рожден для того, чтобы мыслить, теперь он добавляет: и чтобы наслаждаться жизнью и быть счастливым. Ранее одна наука заполняла .его одинокую жизнь, теперь он всеми силами своей горестной души протестует против одиночества. ^-"Одинокий человек представляет собой нечто несовершенное: он должен найти другого, чтобы стать счастливым"^ \— пишет он в "Рассуждении о любовной страсти"'. Паскаль отстаивает глубокое и серьезное чувство любви, подлинное "половодье чувств", которое он противопоставляет поверхностной "игре в любовь", столь распространенной в его время в высшем обществе. "Первое следствие такой любви есть великое почитание того, кого любят, так что нет никого более достойного в мире" 2 . Однако важно найти гармоничное соотношение любви с уважением, иначе это последнее "задушит любовь". Паскаль говорит о любви "великих душ", а "в великой душе все велико". Он не согласен с распространенным представлением о любви как слепой, безотчетной страсти, как бы с повязкой на глазах. Нет, "чистота души порождает чистоту страсти:вот почему великая и чистая душа любит пламенно и хорошо видит то, что любит" 3 . Разум срывает повязку, являясь "глазами любви", человеческой и гармоничной в отличие от всеразрушающей, безрассудной и темной страсти. Еще одно тонкое замечание Паскаля: в истинной любви молчание значит больше, чем слова. Это "Рассуждение" написано в духе светлой веры Корнеля в гармонию разума и страстей, истины и красоты, чувств и добродетели. Здесь еще нет того трагического разлада между сердцем и разумом, который будет осознан Паскалем позже и станет одним из лейтмотивов его "Мыслей" и который более созвучен главной теме великих трагедий Расина. -

• Pascal В. Oeuvres completes . P ., 1963. Р. 287. 2 Ibid . P . 288. ' Ibid . P . 286.

Паскаль поэтизирует это столь естественное для всех людей чувство, "живые и глубокие истоки которого каждый чувствует в своем сердце", настолько глубокие, что "мы рождаемся е образом любви, который побуждает нас любить прекрасное, хотя нас никогда не учили этому. Разве можно сомневаться, что мы существуем в мире-для чего-то иного, а не для любви?"'. Любовь не знает возраста, говорит далее Паскаль, она сопутствует человеку от рождения до могилы. Возраст не определяет ни начало, ни конец любви. Любовь не только спутница, но и мерило жизни. Ясно, что речь идет о любви в более широком смысле, нежели специфическая половая любовь, хотя преимущественно об этой последней и пишет Паскаль. Несмотря на то что он верит в гармонию разума и любви, однако признает невозможность сколько-нибудь полной рационализации этого чувства. "Человек рожден для наслаждения: он это чувствует, и не надо других доказательств. Случается, что он вполне разумно отдается наслаждению. Но чаще всего он чувствует страсть в своем сердце, не зная, каким образом она родилась" 2 . Позже, в "Мыслях", он обратит внимание на неуловимрсть и загадочность любви, особенно в ее истоках. "Вызывает любовь "такая малость", "не знаю что", то есть "почти ничто", зато последствия ее ужасны. И это "ничто" приводит в движение всю землю, государей, армии, целый мир. Будь нос Клеопатры чуть покороче — весь облик земли был бы иным" 3 . Паскаль отметит специфику чувства в отличие от разума, которая заключается в его кажущейся необоснованности, как бы в "иной логике", неуловимой для разума. Вот один из парадоксов любви. Или вот другой: что мы любим в человеке — отвлеченную ли суть его души, загадочное ли и неуловимое его Я или же его реальные свойства (красоту, ум, тело и т. д.), полученные им в "недолгое владение"? Но любить "отвлеченную суть" человека невозможно, да и несправедливо. Значит, мы любим человека за его реальные свойства, которые могут... исчезнуть, как, например, красота после оспы. Так не смейтесь же над теми, кто кичится своими постами и должностями, ибо любят лишь за недолговечные качества. Но что же в самом деле в нас любят? И что такое наше Я, которое отнюдь не исчезает с утратой отдельных наших качеств? Но если нас любят за реальные, столь же реальные, сколь и недолговечные, свойства, которые не тождественны моему Я, то, стало быть, нас-то никто и не любит"'. Может быть, из неуловимости нашего Я, несводимости его к видимым свойствам и отдельным качествам проистекает и неуловимость любви, и неподвластность ее рациональному "вычислению". "У сердца свои законы, которых разум не знает" — вот кредо более зрелого Паскаля. Своей юношеской вере в гармонию разума и чувств он теперь противопоставляет их трагический разрыв. Но дело и не только в этом. Он постигает. качественную специфику различных "порядков" в мире — физического "порядка тел", интеллектуального "порядка умов" и нравственного "порядка любви и милосердия", несводимых друг к другу. Итак, любовь и разум принадлежат к различным "порядкам бытия". Как из всех тел в природе, вместе взятых, нельзя вывести "самой маленькой мысли", так из всех тел и умов, вместе взятых, нельзя получить ни крупицы любви, ни капли милосердия 2 , этих высших ценностей нравственного порядка. В самом деле, говорит Паскаль, не доказывают же разумом причин и оснований любви, что было бы нелепо и смешно, равно как не менее смешно было бы требовать от разума "чувствования его теорем" вместо их доказательств. Какой контраст с его юношеской идеей о том, что разум представляет собой "глаза любви"! Но зато какая зрелость и проницательность — поставить любовь и милосердие выше всего в жизни! Этому кредо он не изменит до конца дней своих. Пройдя впервые через опыт любви, Паскаль от "науки о внешних вещах" обратит] свой взор к человеку и вскоре сделает его предметом;своих философских размышлений.

1 Pascal В . Oeuvres completes. P. 285, 286.
2 Ibid. P. 286.
3 Ibid. P. 549, ft. 413.
• Pascal В. Pensees . P. 591, fr. 688. "Ibid. P. 540, fr. 308.

Случай на мосту Нейи имел и другое трагическое следствие. Иезуиты использовали невроз Паскаля и объявили его "сумасшедшим". Ш. Сент-Бёв в своем "Пор-Рояле" подробно останавливается на этих слухах о "безумии" Паскаля и справедливо отвергает их'. Главное и бесспорное опровержение — его последующая плодотворная деятельность уже после ухода в Пор-Рояль: "Письма к провинциалу", "Мысли", все теологические работы, ряд небольших по объему, но совершенно блестящих по содержанию и форме философских сочинений ("О геометрическом уме и об искусстве убеждать", "Три рассуждения о положении знати", "Разговор с де Саси об Эпиктете и Монтене") и, наконец, победа в Европейском математическом конкурсе в 1658 г. и написание большого тома работ по анализу бесконечно малых величин. Словом, почти все наиболее значимое для науки, философии и культуры содержание его творческого наследия, отмеченное глубиной и ясностью мысли, теоретической зрелостью и подкупающей выразительностью и изяществом формы, было создано после случая на мосту.

Сам Паскаль увидел в нем "чудесное спасение", "призыв Господа" и решил оставить свет и посвятить себя служению Богу. В этой мысли его окончательно укрепило еще одно "чудо", которое произошло в ночь с 23 на 24 ноября 1654 г. Он пережил необычайный опыт "боговдох-новения", результатом которого было написание в ту ночь загадочного документа, небольшого текста религиозно-экстатического содержания. Сначала он былНаписан дрожащей рукой на клочке бумаги, а затем Паскаль переписал его на пергамент и оба документа зашил в подкладку своего камзола. С этой "памяткой" он никогда не расставался, и ни одна душа не знала о ней. Лишь после его смерти она была обнаружена и была названа "Мемориалом" 2 . Кондо-рсе впервые опубликовал его в 1778 г. и назвал "Амулетом Паскаля". Однако более верно видеть в "Мемориале" программу последних лет жизни, которой он безукоризненно придерживался. Он оставил "суетный свет" и в начале 1655 г. удалился в Пор-Рояль без пострижения в монахи, но с очень строгим исполнением всех религиозных обрядов.

Нет, Пор-Рояль "не убил в нем ученого", как считали французские просветители, потому что расцвет его математического творчества приходится на "отшельнический период", плодотворный и в других отношениях. Духовник Паскаля де Саси поражался глубине и оригинальности его философских размышлений. Франция зачитывалась его "Письмами к провинциалу". Математики восхищались его решениями шести задач по проблемам циклоиды и его победе в математическом конкурсе. Ян-сенисты из Пор-Рояля гордились не только Паскалем-святым, но и Паскалем — ученым и философом.

• Samt-Beuve Ch. Port-Royal. P., 1888. Т . 3. Р . 362- 2 Pascal В . Pensees. P . 618, fr . 913.

Крамольный Пор-Рояль, из которого вышли "Письма к провинциалу" и который поддерживал одного из лидеров Фронды, кардинала Реца, был не угоден как королю^ так и ордену иезуитов. Монастырь называли "открытой раной" на теле абсолютизма во Франции. Людовик XIV расправился с Пор-Роялем. Гонения начались с 1661 г. — года самостоятельного правления короля-Солнца. В том же году 4 октября умерла Жаклина Паскаль, мученическая смерть которой потрясла ее брата, пережившего сестру всего на 10 месяцев. Паскаль умер 19 августа 1662 г. в доме своей старшей сестры Жильберты. Он похоронен в Париже, в церкви Сент-Этьен-дю-Мон. Вопреки желанию Паскаля похороны были пышными, а могилу украсили черной мраморной плитой с пространной латинской эпитафией.

1. Служение науке

То, что превышает геометрию, превосходит и нас.
Паскаль

Тайны природы нам открываются по временам.
Паскаль

Побаиваюсь я математиков: чего доброго, они примут меня за теорему.
Паскаль

Научное творчество Паскаля многообразно, отличается ярким новаторством, широтой и глубиной теоретического анализа, методологической зрелостью; а также практическим применением ряда научных результатов. Наука была не только его "первой мыслью", но и всепоглощающей страстью, единственной целью жизни в молодые годы и непреодолимым увлечением" даже в религиозный, последний период его жизни. Недаром Паскаля называют не только героем научной революции XVI— XVII вв., но также и мучеником науки, ибо ей он отдал все свое здоровье в молодости (подорвав его в 19 лет на конструировании арифметической машины), свои зрелые силы и последний взлет творческого гения, закончившийся тяжелой болезнью, преждевременно унесшей его в могилу. Французские просветители (Вольтер, Кондорсе, Дидро и др.) обвиняли Пор-Рояль в ранней кончине Паскаля, но это лишь отчасти правда. Оба наиболее вероятных диагноза его болезни (с позиций современной медицины) — туберкулез и рак желудка с метастазами в мозг — свидетельствуют о хроническом крайнем напряжении всех жизненных сил от природы очень хрупкого физически человека, каким был Паскаль. Более несомненно то, что он "сжег" себя в "горниле творчества", и прежде всего научного, о чем выразительно пишет Г. Тисандье:

"Слишком обширные умственные занятия и напряженная работа мысли должны были сломить его физическую природу, как чрезмерно палящий жар раскаляет и разрушает ту печь, в которой заключен горючий материал"'.

Страсть к науке проснулась в нем с детства. Все биографы отмечают случай Паскаля как наиболее редко встречающийся пример очень раннего проявления гениальности. Уже в 10 лет Паскаль сочинил "Трактат о звуках", поводом для создания которого послужило звучание тарелки за столом. В течение нескольких дней он исследовал это явление и пришел к правильным выводам о звуках (колебание частиц звучащего тела), способе их распространения через воздушную среду, причинах их интенсивности (размах и частота колебаний). Знающие люди сочли "Трактат о звуках" "весьма обоснованным".

Следующий шаг Паскаля в науке был еще более поразительным. В процессе детской игры "в науку геометрию" 12-летний Блез самостоятельно дошел до 32-го предложения Евклида о сумме углов треугольника. Предложенные ему для чтения "Начала" Евклида Блез легко и с увлечением одолел, не только не обращаясь к отцу за помощью, но развивая и дополняя по-своему рассуждения и доказательства великого античного математика. Творческое прочтение "Начал" Евклида ребенком ошеломило не только отца, но и других математиков из его окружения. "Можно поэтому сказать без всякого преувеличения, — считает М. М. Филиппов, — что Паскаль вторично изобрел геометрию древних, созданную целыми поколениями египетских и греческих ученых. Это факт, беспримерный даже в биографиях величайших математиков"'.

' Тисандье Г. Мученики науки. 3-е изд. Спб., 1891. С. 126. 30

В 13 лет Паскаль стал активным участником научного математического кружка М. Мерсенна, который в ученых кругах называли "Парижской академией". В него входили многие известные тогда математики: Роберваль, Ж. Дезарг, К. Арди, К. Мидорж, Ле-Пайер, Паскаль-отец и др., которые с 1636 г. собирались в келье Мерсенна, чтобы обсудить новости в науке и культуре. Через переписку с Мерсенном в этих обсуждениях принимал участие Декарт. Отец Паскаля был не простым любителем математики, а довольно способным ученым, оставившим свой след в истории науки. Так, ему принадлежит открытие и исследование алгебраической кривой четвертого порядка, которая названа в его честь "улиткой Паскаля".

В кружке Мерсенна юный Паскаль проявил себя как наиболее творчески мыслящий ученый. Он тонко чувство- ' вал далекие перспективы тех или иных новых и необычных идей и умел оригинальным образом развивать их. В те годы талантливый математик, архитектор и инженер-практик Жерар Дезарг разрабатывал новые универсальные методы в геометрии, применение которых привело к созданию проективной геометрии. Он опирался на учение О перспективе, получившее развитие в эпоху Возрождения, и свой опыт инженера-строителя. В отличие от Декарта (с которым был в дружеских отношениях), основоположника аналитической геометрии, использовавшего аналитический метод сведения геометрических элементов и отношений к алгебраическим формулам и преобразованиям, Дезарга привлекали чисто геометрические построения и проективные преобразования на основе пространственной интуиции. Дезарг ввел понятие проективного пространства, в котором не выполняется 5-й постулат Евклида о параллельных и которое образуют бесконечно удаленные элементы. Он сформулировал также основную теорему проективной геометрии: если точки пересечения соответственных сторон двух перспективных треугольников находятся на одной прямой, то прямые, соединяющие их соответственные вершины, пересекаются в одной точке — центре перспективы. Дезарг изложил свои взгляда в "Черновом наброске подхода к явлениям при встреча конуса с плоскостью", который мало кем был понятен и оценен из современников. В эпоху господства механики стического мировоззрения им больше импонировали анаЦЦ литические приемы в геометрии Декарта, чем сложные синтетические методы Дезарга. -

'Филиппов М. М. Паскаль, его жизнь и научно-философская деятельность. Спб., 1891. С. 13.

Лишь один математик XVII в. сумел по достоинств^ оценить "заманчивые перспективы новой геометрии, творчески овладеть ею и тотчас обогатить новым фундаментальным результатом"'. Этим математиком был юный-ДЦ Блез Паскаль, который в 16 лет написал "Опыт о кони-3 ческих сечениях", маленький математический шедевр в 53 строчки, вошедший в золотой фонд математики 2 . Он был отпечатан на одной стороне листа в виде афиши с указанием лишь инициалов автора. Отталкиваясь от "Чернового наброска" Дезарга, Паскаль в своем "Опыте..." дает формулировку одной из основных теорем проективной;! геометрии, которую восхищенный Дезарг назвал "вели-1 кой Паскалевой теоремой": три точки пересечения противоположных сторон шестиугольника, вписанного в коническое сечение, лежат на одной прямой.

Это открытие прославило имя Паскаля среди ученых. Им заинтересовался и Декарт, который в письме Мерсен-ну выразил желание познакомиться с "Опытом..." Паскаля. Мерсенн переслал его Декарту, и Паскаль с нетерпением ожидал отзыва маститого ученого и философа. Но отзыв оказался весьма сдержанным: Декарт сразу узнал в Паскале ученика Дезарга, которого уважал, но проективные методы которого не считал перспективными в геометрии. Мнение Декарта не охладило научного пыла юного ученого, с увлечением тогда работавшего над большим сочинением о конических сечениях. По свидетельству Мерсенна, Паскаль вывел из своей теоремы о "мистическом шестиугольнике" около 400 следствий и других теорем. В Обращении к "Парижской математической академии" (так неофициально назывался кружок Мерсенна) в 1654 г. Паскаль уведомляет ученых о подготовленных им многих научных трудах, среди которых назван и "Полный труд о конических сечениях"'. С этим последним познакомился Лейбниц в Париже в 1676 г. и очень советовал тогда срочно его опубликовать, о чем и написал в письме Этьену Перье, племяннику Паскаля. Но это так и не было сделано, а позже этот труд был утерян и не найден до сих пор. Лишь незначительная его часть сохранилась благодаря копии, сделанной тогда Лейбницем 2 . Между тем это сочинение содержало ряд таких решений и теорем, которые обгоняли свое время на 100—150 лет.

' Юшкевич А. П. Блез Паскаль как ученый // Вопросы истории естествознания и техники. Вып. 7. М., 1959. С. 76.
1 Pascal В. Oeuvres completes . P . 35—37. — Рус. пер.: Паскаль Б. Опыт о конических сечениях. Пер. Игнациуса Г. И. // Историко-матема-тические исследования. Вып. XIV. М., 1961. С. 603—607.

Кроме того, принцип построения, или конструирования, а также преобразования математических объектов на основе интуиции, использованный Паскалем в проективной геометрии, найдет широкое применение почти через 300 лет в математическом интуиционизме (Брауэр, Вейль, Гейтинг, Клини и др.) и в советской школе конструктивной математики (А. А. Марков и его группа). Таким современным было математическое творчество юного Паскаля. Кстати, здесь же отметим, что позже Паскаль разработал метод полной математической индукции, сыгравший большую роль в становлении интуиционистской математики "как орудие интуитивных математических рассуждений" 3 и как принцип порождения потенциальной бесконечности, или абстракции потенциальной осуществимости. В противовес математическому формализму (Гильберт и его последователи) интуиционисты опираются на содержательную математику, что было характерно и для математического творчества Паскаля. "Вкус к конкретному", содержательному анализу в математике и недоверие к абстракциям, символам и формулам определили как замечательные достижения Паскаля в математике, так и границы его творчества, особенно в инфинитези-мальных исследованиях, которыми он занимался в последние годы своей жизни. "Вкус к конкретному" был привит Паскалю в кружке М. Мерсенна, особенно его старшим другом Робервалем, презиравшим спекулятивную философию и схоластическую умозрительность в науке. Эта ориентация в науке соответствовала и характеру математического гения Паскаля, которого А. Койре относит к "геометрам", обладающим "даром видеть в пространстве, опираясь на мощное воображение" в отличие от "алгебраистов (Декарт, Лейбниц), предпочитающих прозрачную чистоту алгебраических формул"'. Все это объясняет нелюбовь Паскаля к символам и формулам в математике. Отсюда его сдержанное отношение к аналитической геометрии Декарта и "очарованность" проективными методами Дезарга.

' Pascal В . Oeuvres completes. P . 101—103. 2 Ibid . P . 372.

В 17 лет, желая помочь отцу в громоздких вычислительных операциях, связанных со сбором податей в Руанском генеральстве, интендантом которого был отец, Паскаль задумал создать счетную машину. Облегчение счета путем его автоматизации было не только его личной задачей, а одной из актуальных научных проблем XVII столетия. Ее пытались решить многие ученые и разными способами. Так, для умножения и деления многозначных чисел Дж. Непер, И. Бюрги и др. предложили логарифмические таблицы, для менее сложных операций Непер создает свои "счетные палочки", появляются первые варианты логарифмической линейки (Э. Гунтер, У. Уотред, С. Пертридж).

Мысль Паскаля работала в другом направлении. Но любопытнее всего то, что в год рождения Паскаля немецкий ученый В. Шиккард, профессор Тюбингенского университета, создал первый в мире экспериментальный экземпляр счетной машины, механически выполнявшей все четыре действия арифметики, о чем он и сообщил в пись-. ме И. Кеплеру. К несчастью, в следующем году этот ' единственный экземпляр машины сгорел, и больше о ней ничего не было слышно ни от ее изобретателя, ни от : Кеплера. Историки науки считают, что о машине Шик-карда ни Паскаль, ни другие ученые Франции ничего не могли знать, так что юный Паскаль шел к этому изоб-, ретению совершенно своим путем. Путь этот был терние- Ц тым, потребовавшим от Паскаля не только больших творческих усилий, но и огромного волевого и физического напряжения, а также значительных материальных затрат, на которые, кстати, не скупился его понимающий отец. Все это в определенной степени объясняет то, что Шиккард после несчастного случая не возобновил работы над своей машиной 2 .

Созданию счетной машины Паскаль отдал 5 лет своей хрупкой и короткой жизни (1640—1645). Он вложил в нее все свои знания по математике, механике, физике, талант изобретателя, природную сноровку мастера. По .замыслу Блеза, счетная машина-сумматор должна была облегчить сложные расчеты "без пера и жетона" любому человеку, не знакомому с математикой. В теоретическом плане принцип ее действия довольно прост: автоматический перенос десятков с помощью вращательного движения зубчатых колес, замена десятков нулем в одном разряде и автоматическое прибавление единицы в следующем. Но для низкой техники того времени реализация этого простого замысла была сопряжена с невероятными трудностями, через которые пришлось пройти Паскалю.

' Коугё A. Pascal savant // Blaise Pascal, 1'homme et 1'oeuvres. P ., 1956. P .260—261.
l Kляyc Е. М., Погребысский И. Б., Франкфурт У. И. Паскаль. С. 343—346.

Одну из первых готовых машин Паскаль с благодарственным посвящением подарил канцлеру Сегье, который в трудный момент поддержал пошатнувшиеся надежды юного изобретателя. "Кровавый палач" народа Сегье был покровителем наук и страстным собирателем редких книг и рукописей. В 1649 г. канцлер добился от короля "Привилегии на арифметическую машину" для Паскаля, согласно которой за автором закреплялось право на приоритет, ее изготовление и продажу'. Некоторое время Паскаль занимался производством счетных машин и какое-то количество из них продал; посредником в деле сбыта машин был Роберваль, друг обоих Паскалей. Но кустарная техника того времени делала производство машины очень сложным и дорогостоящим предприятием, которое не могло долго продержаться на личных средствах и героических усилиях изобретателя. Тем более что тяжелый труд на протяжении 5 лет подорвал и без того хрупкое здоровье Паскаля. Его начали мучить изнурительные головные боли, которые давали о себе знать всю последующую жизнь.

Трудно переоценить значение счетной машины Паскаля как для .XVII в., так и для последующих времен. Она начинает эпоху автоматизации счета в истории техники. Над совершенствованием машины Паскаля будет работать в 70-х гг. Лейбниц, предложив суммарномножитель-ный механизм счета, а затем еще не одно поколение изобретателей. Первый арифмометр, вполне пригодный для широкой практики, будет построен лишь в 1874 г. инженером из Санкт-Петербурга В. И. Однером. Счетная машина Паскаля имеет отнюдь не только историческое значение. Основной принцип ее действия не устарел и поныне: он используется в современных арифмометрах. Эту заслугу Паскаля высоко оценил "отец кибернетики" Нор-берт Винер.

• Pascal В . Oeuvres completes. P. 191—192.

Для XVII столетия счетная машина Паскаля была' настоящим "чудом", посмотреть на которое стекалось много народу: она демонстрировалась для широкой публики в Люксембургском дворце. Один неизвестный поэт написал по этому поводу стихи, в которых назвал автора изобретения "французским Архимедом". Заинтересовался счетной машиной Паскаля и Декарт, перед которым она была продемонстрирована Робервалем во время посещения Декартом больного Паскаля в сентябре 1647 г. Слава о молодом изобретателе перешагнула далеко за пределы его родины. В 1652 г. Паскаль преподнес свою машину в дар королеве Швеции Кристине. Восемь экземпляров машины Паскаля сохранились до наших дней. Один из них находится в Парижском музее искусств и ремесел.

Наконец, в плане философском Паскаль реализовал мысль Декарта об автоматизме некоторых психических функций человека, мысль новую и непривычную в условиях XVII в. Попытка естественно-научного объяснения Декартом психической деятельности с помощью идеи рефлекса дала теоретическую базу для создания автоматов, имитирующих работу человеческого мозга. Здесь Паскаль, как и в случае с проективной геометрией Дезар-га, чутко уловил новое научное веяние и по-своему откликнулся на него. Позже в "Мыслях" Паскаль использует идею Декарта об автоматизме и свяжет ее с механизмом привычки: человек представляет собой "настолько же автомат, насколько и ум"; привычка увлекает за собой автомат, как доказательства увлекают ум'. Кроме того, Паскаль проницательно укажет на возможности и на ограниченность сконструированного автомата, сравнивая его с животными: "Арифметическая машина совершает действия, которые приближаются значительно больше к действиям мысли, чем ко всему тому, что делают животные, но она не делает ничего такого, что указывало бы на наличие у нее воли, которая есть у животных" 2 .

Едва закончив работу над арифметической машиной и несмотря на предостережения врачей, в 1646 г. Паскаль с не меньшим энтузиазмом начинает серию экспериментов с вакуумом, завершившихся рядом блестящих научных результатов. К тому времени во Францию дошла весть об опытах с пустотой учеников Галилея, Торричел-ли и Вивиани, легко получивших феномен ныне хорошо известной "торричеллиевой пустоты", а тогда ошеломивших ученый мир самим фактом опровержения устоявшейся догмы средневековой науки: "природа боится пустоты". Знаменитая " horror vacui " ("боязнь пустоты") считалась абсолютной, так что теоретически казалось возможным поднять воду в трубах, например фонтанов, сколь угодно высоко, "хоть до облаков". Однако практически эта "боязнь пустоты" была ограниченной и позволяла подниматься воде в трубах лишь на высоту 34 футов (10,3 м), а ртути в трубке — на высоту всего 76 см. Торричелли выдвинул гипотезу об атмосферном давлении воздуха как причине поднятия и удержания жидкости в сообщающихся сосудах и возникновения пустоты над уровнем ртути в трубке, но неопровержимо обосновал ее только Паскаль. В самом деле, Торричелли доказал, что природа "не боится" пустоты и "спокойно ее терпит", но его опыт отнюдь не исключал другой естественной причины вакуума, помимо давления воздуха.

' Pascal В . Oeuvres completes. P. 604, fr. 821. 2 Ibid. P. 596, fr. 741.

Сначала Паскаль в разных вариантах повторил опыт итальянского ученого, экспериментируя с различными жидкостями (маслом, вином, водой, ртутью и др.) и получая пустоту в разных объемах. Творческий ум Паскаля не мог ограничиться простым повторением опыта Торричелли, и он прибавил к нему восемь своих оригинальных экспериментов, свидетельствующих о большой изобретательности ученого. Согласно А. Койре, один из описанных Паскалем опытов со стеклянной трубкой длиной 46 футов (около 14 метров) мог быть лишь мысленным экспериментом, так как сделать ее довольно трудно даже в наши дни, а в его время — вообще было невозможно'.

Он описал их вместе со своими выводами в небольшом трактате "Новые опыты, касающиеся пустоты", увидевшем свет в октябре 1647 г. В нем Паскаль еще стоит на точке зрения horror vacui , но считает эту "боязнь" ограниченной и вполне измеримой величиной, равной силе, с которой вода, поднятая на высоту 31 фута, устремляется вниз. "Сила, сколь угодно мало превышающая эту величину, достаточна для того, чтобы получить видимую пустоту, сколь угодно большую..."' Под "видимой пустотой" Паскаль имеет в виду "пустое пространство, не заполненное никакой известной в природе и чувственно воспринимаемой материей". Пока не будет доказано, продолжает Паскаль, что эта "видимая пустота" заполнена какой-либо материей, он будет считать ее "действительной пустотой" 2 . Однако эти опыт ты еще не давали достоверного ответа относительно действительной причины пустоты.

' Koyre A. Pascal savant // Blaise Pascal, 1'homme et 1'oeuvre. P ., 1956. P . 275. / // '

Но и эти весьма еще скромные выводы показались кое-кому слишком революционными и вызвали решительную оппозицию иезуитов, зорко стоявших на страже схоластической науки. Ректор иезуитского колледжа Кле-рмон в Париже Э. Ноэль (бывший учитель Декарта) прислал Паскалю письмо, в котором выступил против того, что Блез называл "видимой пустотой". Ученый-иезуит был противником любой пустоты в природе, называя пустое пространство "телом, которое может действовать на другие тела" (например, передает свет или заставляет опускаться ртуть, когда трубка опрокидывается) 3 . Но и это, и дальнейшие его абстрактно-философские рассуждения не могли поколебать достоверности вполне определенного естественно-научного факта существования пустоты, о котором только и шла речь в трактате Паскаля. Иезуит был умен и образован, легко ориентировался как в древних авторах (ссылался на Аристотеля), так и в новейшей философии, хорошо знал Декарта и умело использовал ряд его аргументов против пустоты, особенно его гипотезу о "тончайшей материи".

Несмотря на свою болезнь, лишившую его даже возможности писать, Паскаль продиктовал ответное письмо, в котором четко и ясно выразил не только свое мнение, а по сути дела кредо новой науки. Он излагает "универсальное правило", которому надо следовать при исследовании истины. Во-первых, доверять только тому, что "представляется ясно и отчетливо чувствам или разуму", и фиксировать достоверные положения в виде "принципов, или аксиом, как, например, если к двум равным вещам прибавить поровну, то получим также равные вещи". Во-вторых, выводить из аксиом совершенно необходимые следствия, достоверность которых вытекает из достоверности аксиом. Это двойное правило, согласно Паскалю, предостерегает от всяких "видений, капризов, фантазий" и т. д., которым не должно быть места в науке'.

' Pascal В. Experiences nouvelles touchant Ie vide // Oeuvres completes . P .198.
2 Ibidem .
3 Pascal В. Oeuvres completes . P . 199.

Довольно легко Паскаль "разбивает" аргументы иезуита против существования пустоты. Гипотеза о "невидимой, неслышимой, не воспринимаемой никакими чувствами материи" вызывает у него больше сомнений, чем веры в нее. Если позволено придумывать и изобретать "материи и качества", говорит Паскаль, специально для того, чтобы легко выходить из трудных ситуаций в науке, то ни о какой объективной истине не может быть и речи. Но мнимое решение научных проблем не продвигает нас в понимании сущности исследуемых явлений: "тончайшая материя" ничего не объясняет в явлениях, связанных с вакуумом.

По поводу авторитетов (особенно схоластизирован-ного Аристотеля) Паскаль решительно заявляет свой протест против слепого преклонения перед ними: "Когда мы цитируем авторов, мы цитируем их доказательства, а не их имена" 2 . Юный Блез Паскаль заставил старого иезуита отказаться от многих своих возражений; правда, у того не было недостатка в новых. В вопросах истины Паскаль бескомпромиссен, смел и решителен, а спекулятивная изворотливость иезуита не мешает ему видеть "слабость защищаемого им мнения, как и силу его ума". В конце письма Паскаль опасно откровенен (иезуиты были сильны и влиятельны) и не отказывает себе в удовольствии высказать своему оппоненту то, что он о нем думает: "Несомненно, что та ловкость, с которой вы доказывали невозможность пустоты, легко заставляет предположить, что с не меньшим успехом вы бы защищали и противоположное мнение, опираясь на то преимущество, которое придают ему опыты" 3 . '

Но полемика эта не прошла для него бесследно: перед ним очень остро встала проблема более строгого обоснования своих выводов о возможности пустоты и обнаружения ее действительной причины. Прежде всего Паскаль решил проверить гипотезу Торричелли о тяжести воздуха как причине удержания жидкости в трубке. Если она верна, то изменение высоты воздушного столба должно привести с необходимостью к изменению высоты жидкости в трубке. Для этого надо было измерить уровень жидкости у подножия и на вершине высокой горы, что и было сделано у горы Пюи-де-Дом, близ родного города Паскаля, 19 сентября 1648 г. Опыт был проведен с величайшей тщательностью и дал блестящие результаты, пдлностью подтвердившие теоретический расчет Паскаля: на вершине горы столбик ртути опустился на 84,4 миллиметра. К концу 1648 г. Паскаль выпустил в свет брошюру "Рассказ о великом эксперименте равновесия жидкостей", в которой окончательно похоронил многовековую догму о horror vacui , в утверждении которой, согласно Паскалю, "соревновалось множество философов". Во всеуслышание Паскаль объявил: "Природа не имеет никакого страха перед пустотой". Все, что ранее объясняли с помощью этой мнимой причины, легко объясняется давлением воздуха'.

' Pascal В . Oeuvres completes. P. 201. 2 Ibid. P. 202. ' Ibid . P . 204.

Большой неприятностью для Паскаля была выраженная Декартом претензия на приоритет. В 1649 г. в письме Каркави он заявил, что идею "великого эксперимента" именно он подал Паскалю во время их встречи в 1647 г., хотя после выхода в свет брошюры Паскаля "Новые опыты, касающиеся пустоты" Декарт в письме X. Гюйгенсу от 8 декабря 1648 г. весьма неуважительно отозвался об исследованиях и выводах Паскаля: "Мне кажется, что у молодого человека, написавшего эту книжечку, слишком много пустоты в голове и что он очень торопится" 2 . В письме М. Мерсенну от 13 декабря 1648 г. он даже обещал защищать от Паскаля свою "тончайшую материю". Паскаль оставил без ответа претензии Декарта, а история науки признала приоритет Паскаля.

Однако следует заметить, что как философ, отвергавший пустое пространство в том смысле, что в нем нет "никакой субстанции", Декарт был прав. Но Паскаль не претендовал на подобного рода вывод. При встрече оба ученых не могли найти общего языка, поскольку говорили о разных явлениях: Декарт имел в виду абсолютно пустое пространство и отвергал его, а Паскаль — условную пустоту, вызываемую давлением воздуха.

' Pascal В . Oeuvres completes. P. 226.
2 Descartes R. Correspondance (par Ch. Adam et Michaud). P., 1960. Т . 7. P . 376.

Еще несколько лет Паскаль посвятил экспериментам с вакуумом, результатом которых было несколько открытий:

Закон Паскаля: жидкости передают оказываемое на них давление во все стороны одинаково.
Усовершенствование барометра, идея которого была предложена Торричелли: столбик ртути колеблется не только от перемены атмосферного давления, как думал Торричелли, 'но также и от температуры воздуха, его влажности, направления ветров и других факторов.
Установление возможности измерения высоты местности с помощью барометра (идея высотометра, или альтиметра).
Вычисление общего веса атмосферного воздуха:полученная Паскалем цифра (8,5 триллиона французских фунтов) приближается к современным расчетам.
Изобретение "новой машины для увеличения человеческих сил в желаемой степени" — гидравлического пресса.

Несколько ранее, в конце 40-х гг., Паскаль изобрел два весьма простых, но очень полезных приспособления для перевозки тяжестей — тачку и роспуски (длинные дроги). Недаром А. П. Юшкевич отмечает, что "изобретения Паскаля в технике совершенствуются уже более трехсот лет"'.

Результатом теоретического осмысления всех своих опытов с вакуумом был "Трактат о пустоте", о завершении которого Паскаль сообщает в письме де Рибейру (первому председателю податной палаты Клермонского парламента) от 16 июля 1651 г. Но трактат так и не увидел света (впоследствии был утерян и не найден до сих пор), от него дошло до нас знаменитое "Предисловие" 2 . В период с 1651 по 1653 г. Паскаль написал еще два трактата: "О равновесии жидкостей" и "О тяжести воздушной массы", которые были изданы Флореном Перье в 1663 г. уже после смерти ученого 3 . Так, наряду с Архимедом и голландским ученым Симоном Стевином, Паскаль заложил основы гидростатики 4 .

' Юшкевич А. П. Блез Паскаль как ученый // Вопросы истории естествознания и техники, вып. 7. С. 85.
2 Pascal В. Oeuvres completes . P . 230—232.
' Ibid . P . 233—263. Рус. пер. в кн.: Начала гидростатики (Архимед, Стевин, Галилей). М.; Л., 1932..С. 369—398.
4 См. подробнее о физике Паскаля: Guenancia P . Dn vide a Dieu . Essai sur la physique de Pascal. P ., 1976.

Следующий важный этап в научных открытиях Паскаля связан снова с математикой. Один светский человек, кавалер де Мере, предложил Паскалю решить две задачи из области азартных игр: 1) сколько раз надо бросать кости, чтобы выпало наибольшее число очков? 2) как разделить ставку между игроками, если игра не окончена? Для кавалера эти вопросы имели чисто практическое значение, а Паскаль подошел к ним как математик и в высшей степени теоретически. О второй задаче де Мере Паскаль сообщил Пьеру Ферма в Тулузу. Оба ученых блестяще решили эту задачу независимо друг от друга, и каждый оригинальным способом. Но результат получился совершенно один и тот же, что привело в восхищение Паскаля, который радовался тому, что в Париже и в Тулузе "истина одна и та же"'. Так закладывались в XVII в. основы теории вероятностей. Аналогичные задачи решал и X. Гюйгенс, который разрабатывал свою концепцию, издав в 1657 г. сочинение "О расчетах в азартных играх". Дальнейший скачок в развитии теории вероятностей был сделан в книге Я. Бернулли "Искусство догадки" (1713).

"Теория" азартных игр давно интересовала ученых как частный случай исследования возможности описания закономерностей случайных событий. До Паскаля ими занимались Лука Пачоли в XV в., Кардано и Тарталья в XVI в., отчасти Г. Галилей в XVII в., но все они не достигли четких и однозначных результатов, как Паскаль, Ферма и Гюйгенс. При решении задач де Мере Паскаль легко находил число сочетаний из п элементов по k элементов.

Введение этого важного понятия ("число сочетаний" — " combinaison ") в область .комбинаторики принадлежит именно Паскалю 2 . Кроме того, он производил сложение и умножение вероятностей, оперировал понятием математического ожидания 3 . При этом Паскаль использовал свой "арифметический треугольник", операции над числами которого помогали ему для решения вероятностных задач. В "Трактате об арифметическом треугольнике" (1654 г.) он исследует свойства биномиальных коэффициентов при возвышении бинома в любую целую положительную степень (частный случай бинома Ньютона). Важно отметить, что биномиальные коэффициенты Паскаль рассматривал как числа сочетаний. Он находит их, впервые в истории математики сознательно применяя метод полной математической индукции, способ рассуждения от п к п+ 1. Паскаль не дает формулы бинома, как это сделал впоследствии Ньютон, но А. Койре справедливо отметил, что "он не находит общей формулы потому, что он ее и не ищет'". Он очень просто определяет биномиальные коэффициенты при помощи рекуррентных вычислений, находя п-й член последующей строки арифметического треугольника через сложение стоящих над ним членов предыдущей строки, в чем Паскаль также является пионером 2 . По этому поводу один из исследователей, П. Костабель, замечает: "Надо ли сожалеть об отсутствии формул там, где нам дан закон рассуждения, удачно названный рекур-ренцией. Не лучше ли признать, что наши критерии мало эффективны для оценки такого ума" 3 . К "Трактату об арифметическом треугольнике" примыкает ряд других математических работ Паскаля: "Трактат о числовых порядках", "О сочетаниях", "О свойствах делимости чисел", "Сложение числовых множеств" и др. 4

' Pascal В . Oeuvres completes. P . 43.
2 Ibid . P . 55.
3 См. подробнее: Кляус Е. М., Погребысский И. Б., Франкфурт У. И. Паскаль. С. 350—360; Успенский В. А. Треугольник Паскаля. М., 1979.

Наконец, в пор-рояльский период жизни Паскаль отнюдь не отрекается от науки, как это обычно считается в нашей литературе, но плодотворно и напряженно работает в области инфинитезимальных исследований, создав на протяжении 1658—1659 гг. ряд превосходных трактатов по циклоиде. Сестра Паскаля, Жильберта Перье, будучи правоверной янсенисткой, стремилась "оправдать" его научные занятия "зубной болью", от которой якобы однажды ночью Паскаль пытался избавиться с помощью размышлений по проблемам циклоиды, или ру-летты (от фр. rouler — катить), кривой, описываемой точкой круга, катящегося по плоскости. По ее свидетельству, весенней ночью 1658 г. ее брат под напором небывалого вдохновения легко решил множество труднейших задач на вычисление криволинейных площадей и объемов (квадратур и кубатур) и определение центров тяжести образуемых циклоидою тел вращения. К утру Паскаль

' Koyre A. Pascal savant. P. 264.
2 Pascal В . Oeuvres comletes. P. 50—54.
3 Costabel P. Pascal et les mathematiques // Pascal et Port-Royal. P ., 1962. P . 74.
4 Pascal В. Oeuvres completes . P . 54—94.

был совершенно здоров и поделился своими открытиями с навестившим его герцогом де Роанне, не собираясь ничего записывать и не придавая им большего значения, чем "лекарства от боли". Но герцог и другие отшельники Пор-Рояля посоветовали Паскалю обнародовать свои открытия, предварительно предложив лучшим математикам Европы принять участие в конкурсе (с премией в 60 пистолей) на решение шести задач по циклоиде.

В июне 1658 г. Паскаль, скрывшийся под псевдонимом Amos Dettonville (анаграмма от Louis de Montalte ), направил им соответствующее письмо, оговаривая условия и срок конкурса 1 октября 1658 г. В Пор-Рояле были заранее убеждены в победе Паскаля, славой которого хотели воспользоваться для укрепления позиций опального монастыря. Расчет оказался безошибочным: решения Паскаля были признаны наилучшими. Из других математиков со всеми решениями справился один Джон Валлис, с четырьмя — X. Гюйгенс (правда, попутно изобрел еще циклоидальный маятник), Р. де Слюз — лишь с одной. Пор-Рояль торжествовал, а Паскаль работал с увлечением и, как всегда, самозабвенно. За короткий период (до лета 1659 г.) он создал целый том математических трудов, в которых столь далеко продвинулся в инфинитезималь-ных исследованиях, что историки математики единодушно признают в нем ближайшего предшественника Ньютона и Лейбница, творцов основ математического анализа".

Циклоида — эта "обожаемая возлюбленная" математиков XVII в. — помогала им оттачивать методы анализа бесконечно малых величин. Среди блестящей плеяды математиков, подготовивших почву для открытия Ньютона и Лейбница ( Б. Кавальери, Э. Торричелли, Р. Декарт, П. Ферма, Ж. П. Роберваль, Д. Валлис, X. Гюйгенс), Паскаль, согласно Г. Вилейтнеру, "с полной ясностью проник в существо интеграционного процесса, заметив, что всякое интегрирование сводится к определению некоторых арифметических сумм... Паскаль подошел к понятию определенного интеграла ближе всех своих современников" 2 . Паскаль умел вычислять интегралы многих, тригонометрических, а также иррациональных

' См.: Цейтен Г. Г. История математики в XVI—XVII веках. М.; Л., 1938. С. 283—285; Вилейтнер Г. История математики от Декарта до середины XIX столетия. М., 1960. С. 106; История математики ...: В 3 т. М., 1970. Т. 2. С. 189—191; Бурбаки Н. Очерки по истории математики / Пер. И. Г. Башмаковой. М., 1963. С. 195—199.
2 Вилейтнер Г. История математики... С. 106.

алгебраических функций. Он доказал теоремы, позволяющие производить замену переменной и интегрирование по частям. Вот почему исследователь научного творчества Паскаля П. Умбер считал его "Трактат о рулетте" "в определенном смысле первым трактатом по интегральному исчислению...'".

Близок был Паскаль и к открытию дифференциального исчисления: именно его "характеристический треугольник" (бесконечно малый треугольник, образованный дугой кривой и приращениями ординаты и абсциссы) из "Трактата о синусах четверти круга" 2 "озарил новым светом" Лейбница и способствовал наряду с прочими источниками открытию им дифференциального исчисления. Тем не менее гениальный Паскаль не творец, а предшественник основ математического анализа, хотя и стоявший как бы на пороге его открытия. Антиалгебраическая установка Паскаля помешала ему увидеть в своих результатах предельную общность и взаимную обратимость операций дифференцирования и интегрирования. Если Лейбниц увидел в "характеристическом треугольнике" отношение дифференциалов, т. е. отношение в математическом смысле, и дал ему символическое выражение ( dy / dx ), то Паскаль его рассматривал как математический объект, обладающий существованием вне ума и имеющий такие свойства, которые ум не ищет и не находит, а как бы "встречает" неожиданно.

Однако "математическое остроумие" Паскаля (Г. Вилейтнер) было столь велико, а результаты носили столь общий характер, что легко допускали их запись на символическом языке математического анализа. Эту особенность отмечает Н. Бурбаки: "Валлис в 1655 г. и Паскаль в 1658 г. составили, каждый для своего употребления, языки алгебраического характера, в которых, не записывая ни единой формулы, они дают формулировки, которые можно немедленно, как только будет понят их механизм, записать в формулах интегрального исчисления. Язык Паскаля особенно ясен и точен; и если не всегда понятно, почему он отказался от применения алгебраических обозначений не только Декарта, но и Виета, все же нельзя не восхищаться его мастерством, которое могло проявиться лишь на основе совершенного владения

' Humbert P. Cet effrayant genie... L'oeuvre scientifique de B. Pascal. P ., 1947. P . 219.
2 Pascal В. Oeuvres completes . P . 155—158.

языком'". Это искусство владения научным языком будет впоследствии осмыслено Паскалем в разработке восьми правил аксиоматико-дедуктивного метода. Неприятие алгебраической символики Паскалем иногда объясняют просто "капризом гения", однако имеются и более глубокие причины философского характера. С юных лет он воспитывался в духе конкретного постижения истины, доверия к чувственным данным, опыту и эксперименту. Такова же была ориентация многих участников математического кружка М. Мерсенна, и в частности старшего друга Блеза математика Роберваля. Скорее всего именно он внушил молодому Паскалю нелюбовь к абстракциям, отвлеченным рассуждениям, умозрительной философии. Вот почему уже в юном возрасте Паскаль составит решительную оппозицию философии великого Декарта за ее рационалистические установки, отвлеченность и догматизм. Потому и в математике Паскаль был верен духу конкретных исследований, используя язык слов, но язык строгий и точный.

Оценивая в целом научное творчество Паскаля с точки зрения его методологической значимости для науки и философии нового времени, следует отметить многообразие используемых им методов и приемов исследования в зависимости от изучаемых предметов, что ставится ему в заслугу и современными методологами. Паскалевед из США, Дэвидсон, в докладе "Методологический плюрализм у Паскаля" подчеркивает: "...методологические тенденции у него варьируются в соответствии с проблемами и предметом рассмотрения. Паскаль — не идеалист: понятия и средства изучения не имеют приоритета над вещами и их свойствами" 2 . На эту последнюю особенность обращает внимание и Р. Татон, который видит главное отличие Паскаля от других философов (например, от Декарта) в том, что он не допускал абстрактно-методологических рассуждений, но осмысливал результаты собственной научной практики в той или иной области 3 .

' Бурбаки Н. Очерки по истории математики. С . 199. О Паскале - ученом см . дополнительно : L'oeuvre scientifique de Pascal /Pref. de R. Taton. P., 1964; Blaise Pascal: philosophic des sciences. P., 1981 //Revue philos. de la France et de 1'etranger, 1981.A. 106. N 4, p. 401—527; Colloque de mathematique a 1'occasion du Tricentenaire de la mort de B. Pascal. P., 1962.
г Davidson Н . Le pluralisme methodologique chez Pascal // Methodes chez Pascal. P . 19.
3 Methodes chez Pascal . P . 131.

Как ученый, он действовал конкретно, верный предмету своего исследования и объективной истине о нем. Этому должна была служить и вся совокупность приемов, средств, методов изучения, применяемых избирательно, дифференцированно. Так, при изучении явлений природы он опирался на эксперимент и индукцию, в силу чего его естественно-научный метод называют то "экспериментальным", то "индуктивным", то просто "апостериорным", противопоставляя его аксиоматико-дедуктивному методу Декарта и сближая его с методом Ф. Бэкона. Однако в математике Паскаль широко использует дедукцию и в "геометрическом методе" видит "совершенный метод" доказательства истины, что роднит его с Декартом. Более того, у Паскаля нет теоретической разработки индуктивной методологии, но зато есть теоретическое обоснование преимуществ именно аксиоматико-дедуктивного метода, дополненное четкой формулировкой восьми правил этого последнего (см. его методологическое сочинение "О геометрическом уме и об искусстве убеждать")'.

Вместе с тем нельзя говорить о каком бы то ни было "методологическом дуализме" у Паскаля в плане обособления или абсолютизации индуктивных и дедуктивных приемов исследования. Так, в физике он применяет, как и Декарт, гипотетико-дедуктивный метод, а в разгар экспериментов с вакуумом формулирует "универсальное правило" разыскания истины, аксиоматико-дедуктивное по существу, тогда как в математике с успехом использует полную математическую индукцию. Не считая возможным однозначно определить методологию Паскаля, исследователи называют ее то универсальной, то синтетической, то диалектической, то плюралистической. Паскаль не принимает абстрактной философии, спекулятивных рассуждений (по словам Паскаля, "видений" и "фантазий"в науке), умозрительных истин, схоластических догм и т. д. Отсюда у Паскаля критическое отношение к традиционной метафизике, философской системе Декарта, к его "романтическим гипотезам" ("тончайшей материи" в физике; "кратчайшего расстояния" в диоптрике), абстрактно-умозрительному решению человеческих проблем, что нашло отражение в его философских размышлениях.

' Pascal В . De 1'espirt geometrique et de 1'art de persuader // Oeuvres completes. P . 348—359.

Паскаль-ученый неотделим от Паскаля-философа и даже нередко сбивает с толку Паскаля-христианина. Ясный и точный язык, краткость фразы, логическая последовательность, концептуальность, общность выводов, гибкость анализа и синтеза — все эти особенности научного стиля Паскаля проявятся в его философских и даже теологических произведениях. Какие бы проблемы ни волновали Паскаля-мыслителя, он не может не пропустить их через горнило научного анализа. Большого труда стоит Паскалю-христианину убедить Паскаля-ученого, и фундаментом этого убеждения могла быть лишь позиция четкого отделения области aepbt от области научного знания. Ни о какой гармонии веры и разума, науки и религии, с точки зрения Паскаля, не могло быть и речи.

2. "Французский Данте"

Паскаль — один из самых великих поэтов в классической французской литературе.
Г. Лансон

Истинное красноречие смеется над красноречием.
Паскаль

Лучшие книги суть те, при чтении которых каждый верил бы в то, что сам мог бы их написать.
Паскаль

-"€ не меньшим успехом, чем в науке, Паскаль выступил как писатель, мастер французской прозы и один из создателей французского литературного языка. Хотя такие его произведения, как "Письма к провинциалу" и "Мысли", не предназначались для специального литературно-художественного восприятия, они вошли в сокровищницу европейской литературы. Ж. Шевалье называет "Мысли" "самой прекрасной книгой на французском языке'". Паскаля называют "Расином в прозе" и даже сравнивают с Платоном. А . Суарес говорит : "Паскаль — это наш Данте"'. Выражая общепринятую на Западе точку зрения и разделяя ее, С. Д. Коцюбинский пишет о том, что по самому строгому счету Паскаль принадлежит к "пантеону классиков", занимая во французской литературе "место, близкое к вершине... из всех его современников только Расин первенствует над ним в виртуозности стиля и только, может быть, Мольер превосходит его своим художественным кругозором и широтой восприятия действительности" 2 .

' Pascal В . L'oeuvre de Pascal. Texte etabli et annote par J. Chevalier. P ., 1936. P . 822.

Французские литературоведы (Ш. Сент-Бёв, Ф. Брю-нетьер, Г. Лансон) относят творчество Паскаля к эпохе классицизма, поскольку оно противостояло "прециоз-ной" и "бурлескной" литературе того времени, поднимало важнейшие общественные и нравственные вопросы и было обращено к широкому читателю. Так, Брюнетьер видит в Паскале учителя и предшественника Расина, противопоставляя их рационалистической традиции, а Лансон, напротив, подчеркивает его верность идеалам разума 3 .

В нашей литературе этой французской традиции следует также В. Я. Бахмутский, отмечая "особое место" "Мыслей" в литературе классицизма, но все же "принадлежащих этому художественному течению" 4 .

Но есть и противники данной точки зрения. Например, Д. Обломиевский в книге "Французский классицизм" критикует указанных французских литературоведов за насильственное сближение позиций Паскаля с идеалами классицизма. Он не находит у него ни культа разума, ни героики, п:' воспевания человека и его достоинства, столь характерных для высоких жанров классицизма, и прежде всего трагедии. Если классицизм продолжал некоторые традиции Ренессанса (почитание человека, его разума и достоинства, преклонение перед античной классикой), то Паскаль, согласно Обломиевскому, "по направленности своего творчества резко враждебен традициям Ренессанса и классицизма", ибо "подчеркивает в человеке его слабость, его безволие, акцентирует в нем страсть, им владеющую"'.

' Suares A. Les puissances de Pascal. P ., 1923. P . 6.
2 Коцюбинский С. Д. Литературное наследие Паскаля // Записки Ленинградского университета. Вып . 8., 1941. Серия филологических наук . С . 31.
3 Brunetiere F. Histoire de la litterature francaise classique. P ., 1912. Т. 2. P . 357—359; Лансон Г. История французской литературы. Спб., 1899. Т. 1. С.104—105.
4 Бахмутский В.Я. Французские моралисты // Ларошфуко Ф. де. Максимы. Паскаль Б. Мысли; Лабрюйер Ж. де. Характеры. М., 1974. С. 28 (Библиотека всемирной литературы. Т. 42).

Противопоставляя паскалевское трагическое мировоззрение героическому корнелевскому оптимизму с его культом гармонии разума и чувств, Обломиевский вместе с тем отмечает его большую близость мировосприятию Расина, в трагедиях которого, как и в "Мыслях" Паскаля, человек обладает более сложным внутренним миром, чем герои Корнеля, умевшие подчинять свои страсти "неподкупному разуму". Расин вслед за Паскалем и Ларошфуко описывает драму внутренней борьбы между разумом и страстями, кончающуюся поражением гордого человеческого разума. Расин видит силу бессознательного в душе человека, ее подчас сокрушительную мощь, отчего коллизии в его трагедиях отличаются большой напряженностью и взрывчатой силой, сметающей на своем пути все рационально принятые решения человека.

Однако Обломиевский считает, что Расин умел отстоять наследие эпохи Возрождения — достоинство человека, а потому не изменял и основному принципу классицизма — апологии человека, тогда как Паскаль был озабочен больше апологией Бога 2 . Но представить Паскаля просто врагом Ренессанса и классицизма Д. Обломиевскому все же не удалось, и он сам указывает на своеобразный гуманизм Паскаля, на его "психологизм, сближающий его и с классицизмом, с Корнелем..." 3 . Если же учесть диалектическую противоречивость и необычайную сложность мировоззрения Паскаля, сочетавшего в себе идеи величия и ничтожества человека, борьбы его разума и страстей, если учесть духовное родство с Расином, пусть и не без различий, то приходится признать более правильной старую традицию, в соответствии с которой Паскаль-писатель является мастером именно литературы классицизма.

На мой взгляд, более близок к истине С. Д. Коцюбинский, опирающийся на французское литературоведение и видящий в Паскале не только блестящего стилиста эпохи классицизма, но и виднейшего выразителя идейного содержания искусства классицизма, и прежде всего той его стороны, которая отражала общественные запросы своего времени. В связи с укреплением абсолютизма, искоренением местнических интересов и подчинением их центральной власти остро выступили проблемы взаимоотношений личности и общества, роли и границ государственной власти, создания "новой этики", которая бы определяла поведение "человека для государства" в отличие от поведения "человека для себя". Коцюбинский правильно отмечает, что в "Письмах к провинциалу" Паскаль в противовес иезуитской морали, попирающей многие личные и общественные нормы нравственности, выдвигает требование новой этики, удовлетворяющей потребности человека и общества, а более всего разума, истины и справедливости.

* Обломиевский Д. Французский классицизм. Очерки. М., 1968. С. 119—120.
2 См. там же. С. 141—145.
3 Там же. С. 129.

Коцюбинский рассматривает Паскаля как "последнего великого отпрыска Ренессанса" и вместе с тем его "добровольного могильщика". В метаниях великого ученого между наукой и религией он видит трагедию Паскаля и считает ее эпохальной, поскольку она "есть лишь одно из наиболее ярких проявлений трагичности европейского сознания в переходный период от Ренессанса к абсолютизму; это — противоречия эпохи, еще не преодолевшей до конца антагонизма между прежними феодальными нормами бытия и новым сознанием. ...Борьба Паскаля с Монтенем приобретает монументальные формы и обобщается как борьба двух стадий в развитии европейской культуры'". Не вдаваясь пока в подробный анализ отношения Паскаля к Монтеню (см. ниже ч. 3 данной главы), хочу заметить только, что этим оценкам Коцюбинского действительно соответствует коллективистский настрой паскалевской этики, в противовес, в общем, индивидуалистической этике Монтеня, а также идеи Паскаля об атрибутивности мысли человеку (в духе рационализма эпохи), о преодолении "естественного человека" воспитанием и др.

Пожалуй, Коцюбинский слишком представляет Паскаля врагом Монтеня и идейной системы Ренессанса, не показывая, чем первый обязан второму, хотя и отмечая, что, "борясь с Монтенем, Паскаль следует ему, следуя ему, Паскаль борется с ним'.. открывая крестовый поход против Монтеня, Паскаль стремится вытравить в самом себе следы монтеневского мировоззрения" 2 .

' Коцюбинский С- Д. Литературное наследие Паскаля // Записки Ленинградского университета. Вып. 8. Серия филологических наук. С. 44.
2 Там же. С. 46.

Да, но культ природы, вечной и бесконечной, — совсем в духе эпохи Возрождения — остался в произведениях Паскаля, таких, как "Предисловие к трактату о пустоте", "О геометрическом уме и об искусстве убеждать" и, наконец, "Мысли". Если оторвать Паскаля от эпохи Возрождения, лучшие идейные и культурные традиции которой унаследовал рационалистический XVII в., то будет совершенно не ясно, как Паскаль мог стать идейным выразителем искусства классицизма и глашатаем животрепещущих проблем своего времени.

В том-то все и дело, что Паскаль с его обостренным чувством современной ему эпохи стал зеркалом всех ее светлых и темных сторон. Так, вышедшие из стен Пор-Рояля и призванные защитить его религиозное учение — янсенизм — "Письма к провинциалу" разбудили общественное мнение Франции. Они взывали к человеческой совести французов и француженок, к их чувству порядочности, представлениям о правде и справедливости, чести и достоинстве, к их сердцу и разуму, наконец. Л. Толстой проницательно и совершенно правильно заметил: "В сочинении этом Паскаль не столько оправдывал и защищал учение янсенистов, сколько осуждал врагов их — иезуитов, обличая безнравственность их учения'".

Как это ни парадоксально, но "Письма к провинциалу" оказались важной вехой в развитии именно светской этики, той новой этики, которой требовало его сложное и динамичное время, той этики, которая бы определила поведение более свободного и мыслящего человека, чем в предшествующие эпохи, причем этики общественно значимой, правдивой и нелицемерной. Вот почему Паскаль обращается в своих "Письмах..." не к узкому кругу специалистов в богословских вопросах, а к самой широкой аудитории, к народу в целом, в силу чего они подняли общественное мнение французской нации на более высокую ступень, чем то было ранее. Как театр Корнеля, Расина и Мольера, проза Ларошфуко и Лабрюйера, как басни Лафонтена, "Письма к провинциалу" сыграли выдающуюся роль в духовной культуре XVII в., способствуя прогрессу идейного самосознания народа, формируя, воспитывая более духовно требовательного читателя, озабоченного не только своими узко личными интересами, но благом общества в целом, истиной и справедливостью. В этом, на мой взгляд, и состоит прежде всего идейный вклад Паскаля в искусство классицизма, в культуру вообще и в частности в ее демократизацию. Поль Луи Курье, отмечая эту заслугу Паскаля, пишет: "...в народной памяти Паскаль пребывает великим не за свои ученые труды, изобретение счетной машины и опыты, а благодаря именно памфлетам, этим летучим листкам"'.

' Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 41. С. 481. 52

Еще один парадокс. "Великий христианин" Паскаль "Письмами..." вписал свою яркую страницу в историю свободомыслия в Европе вместе с Эразмом Роттердамским, У. фон Гуттеном, П. Бейлем, Вольтером. Л. Эмери называет "Письма..." Паскаля "подрывными листовками" и записывает их "в актив либерализма его времени" 2 .

"Мысли" Паскаля по сравнению с "Письмами к провинциалу" сыграли противоречивую роль в истории европейской культуры. И все же есть такое бесспорное содержание тысячу раз оспоренных "Мыслей", которое роднит его с идейным арсеналом искусства классицизма. Это мысли о величии человека и его разума, об атрибутивности разума человеку (образ "мыслящего тростника"), нравственно-дидактическая тенденция, идеи о борьбе разума и страстей, силы и справедливости в социальном мире, пристальное внимание к душе и сердцу человека, тонкий психологический анализ разнообразных феноменов человеческой жизни (скука, суета, развлечения, себялюбие и т. д.).

Если есть большие разногласия по вопросу об оценке идейной направленности "Мыслей", то их превосходный литературный стиль ни у кого не вызывает сомнений, равно как и художественное совершенство "Писем к провинциалу". Паскаль — общепризнанный мастер слова и замечательный стилист, умело использующий все выразительные средства литературно-художественного изображения, в силу чего произведения его считаются шедеврами французской литературы. Коцюбинский дает следующую характеристику етиля Паскаля: "Предельная логика слова, удивительная по силе и красоте конструкция фразы, точный и безошибочный синтаксис, огромный диапазон художественно-изобразительных средств — сравнение, гипербола, парафраза, риторическое обращение, уменье вовремя прибегать к убедительным образам... Простота, ясность и лаконичность его слога позволяют квалифицировать его произведения как законченную реализацию эстетических норм классицизма'". Все эти особенности литературного стиля Паскаля роднят его с Расином, которому он и по духу близок. Исследователи отмечают поэтическую мощь слога Паскаля, неотразимую силу образов-символов и картин, олицетворяющих те или иные его идеи. С первого взгляда врезаются в сознание читателя трогательный образ "мыслящего тростника", символизирующий одновременно силу и слабость, величие и ничтожество человека, или могучий образ "бездны", олицетворяющий для Паскаля бесконечность и вечность природы, безличного бытия, или хрупкий образ "тени, промелькнувшей на мгновение и исчезнувшей навсегда", выражающий кратковременность че-ловедеской жизни. Чтобы показать власть воображения над человеком, Паскаль рисует картину, в которой мудрец, философ страшится ступить на широкую доску, переброшенную через пропасть. Для изображения трагизма человеческой жизни (ввиду всех ожидающей смерти) Паскаль создает картину "узников в цепях, приговоренных х смертной казни". Я привела примеры из "Мыслей" Паскаля, но впечатляющие образы и картины используются им и в других произведениях.

' Курье П. Л. Сочинения. Ч . I. Спб ., 1897. С . 351. 2 Emery L. L'age classique. Lyon , 1969. P . 65.

Так, в сугубо не поэтическом, а методологическом и логико-гносеологическом произведении "О геометрическом уме и об искусстве убеждать" Паскаль уподобляет схоластических логиков незадачливым людям, бряца-ющим грудой камней в руках и кичащимся обладанием сокровищами, в то время как не умеют отличить драгоценные камни от простых. В небольшом сочинении "Три рассуждения о положении знати" образом кораблекрушения (см. с. 240) он показывает случайность и эфемерность ее власти над людьми, опровергает какую-либо обоснованность наследственной власти вообще. Это сочинение записано на основе устной беседы Паскаля с сыном герцога де Люина, которая была задумана как наставление молодому человеку. В беседе Паскаль подчеркивает не только случайность института наследственной власти, но главным образом "естественное равенство" между всеми людьми, власть имущими и их подданными.

Но особенно богаты выразительными образами и картинами "Письма к провинциалу", в которых создана целая галерея образов. Это и добродушный патер-иезуит, выкладывающий перед Монтальтом все секреты казуистики, и множество злых и лицемерных казуистов. Сам автор сначала выступает в образе простоватого, несведущего и любопытного человека, жаждущего поучиться у преподобных отцов, а затем превращается в умного и грозного их обличителя, искушенного в вопросах казуистики, богословия, политики, юриспруденции и нравственности. Чтобы продемонстрировать бесполезность абстрактных богословских споров о благодати и свободе воли для верующих, Паскаль уподобляет участников дискуссии врачам у постели больного, которые безбожно тратят время на пустые препирательства, вместо того чтобы сразу приступить к лечению больного. Жан Расин видел в "Письмах к провинциалу" настоящую комедию с выразительными диалогами и образами. Общепризнанным является то, что мольеровский Тартюф навеян па-скалевскими образами ханжей-иезуйтов.

' Коцюбинский С. Д. Литературное наследие Паскаля//Записки Ленинградского университета. Вып. 8. Серия филологических наук. С. 64.

Исследователи давно обратили внимание на поразительное значение образа не просто в литературном стиле, но в самом строе мышления Паскаля. Причем образная сила паскалевской мысли сочетается с ее математической ясностью, строгостью и лаконичностью. Как справедливо отмечает М. Легерн, дело здесь не только в прямом использовании образов, но в целой г'амме разнообразных средств, многократно усиливающих чувственно-образный строй паскалевской речи: "...этот феномен языка содержит одновременно области метафоры, аллегории, сравнения, конкретного примера, а также метонимии... в общем, образ есть конкретный элемент, который служит писателю для прояснения смысла его речи и для достижения воздействия на чувство читателя через посредство воображения'". Важно отметить, что все это применяется Паскалем не для того, чтобы произвести эффект, поразить читателя "ложными красотами стиля", подобно тому, как плохие архитекторы, по выражению самого Паскаля, навешивают "фальшивые окна для симметрии", но исключительно для выражения идейного содержания, как бы "скульптурного изображения" той или иной мысли, для более отчетливого понимания видения мира.

Недаром Паскаль наряду с "искусством доказательства" мысли разрабатывает "искусство убеждения", понимаемое им как тактика воздействия на сердце читателя, его волю, чувства, воображение и т. д. (см. ч. 4, гл. III). Не мыслью единой жив человек, но и сердцем тоже — так думает прежде всего Паскаль-мыслитель, а потом уже Паскаль-писатель. Потому его "литературная техника" строго подчинена духу его миропонимания. Он специально обращает внимание на диалектику формы и содержания, затрагивая вопросы стиля, красноречия, гармонии мысли и слова, мысли и чувства в произведении. Давно стал знаменитым его блестящий афоризм: "Истинное красноречие смеется над красноречием". Но что такое красноречие" Паскаль дает ему развернутую и содержательную характеристику. Красноречие, полагает он, — это искусство говорить так, чтобы нас слушали не только без труда, но и с удовольствием. Стало быть, оно состоит в умении установить связь между умами и сердцами слушателей и нашими собственными мыслями и словами, а это значит, что прежде всего мы должны хорошо изучить человеческое сердце, знать все его пружины, только тогда наша речь дойдет до него и его убедит. Поставим себя на место слушателей и проверим на себе, верна ли избранная нами форма, гармонирует ли она с темой, производит ли на них такое впечатление, что они не в силах ей противостоять. Надо по возможности сохранять простоту и естественность, не преувеличивая мелочей, не преуменьшая значительного. Форма должна быть изящной, но этого мало, она должна соответствовать содержанию и заключать в себе все необходимое, но только необходимое. После этого становится ясно, что парадоксально звучащий афоризм Паскаля направлен против внешнего красноречия, внешней формы, не связанной с содержанием.

Le Guern М . L'image dans 1'oeuvre de Pascal. P ., 1969. P . 2—3. 55

Во фрагменте из "Мыслей", посвященном стилю, Паскаль указывает на соответствие формы и содержания произведения убеждениям его автора. "Когда встречаешься в произведении с естественным стилем, то удивляешься и восхищаешься, ибо ожидал увидеть автора, а познакомился с человеком. Но каково удивление людей с хорошим вкусом, которые ожидали найти человека, а познакомились только с автором'". Паскаль сознательно и упорно работал над стилем своих сочинений, добиваясь наиболее выразительной и гибкой формы. Эта работа явно видна в "Мыслях", незавершенном произведении, сохранившем как бы "в разрезе" таинства творческой лаборатории писателя. Паскаль шлифовал и оттачивал свои афоризмы, стремясь в минимальном количестве слов выразить максимум содержания, отчего многие его мысли имеют совершенную форму выражения и очень емкое содержание. Вот несколько примеров: "Мысль составляет величие человека"; "У сердца свои законы, которых разум не знает"; "Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем";"Истинная философия смеется над философией" и т. д. Афоризмы Паскаля входят в сокровищницу французского языка, как и афоризмы Ларошфуко и Ла-брюйера.

' Le Guern М . L'image dans 1'oeuvre de Pascal. P . 590, fr . 675. 56

"Письма к провинциалу", весьма объемистый том, были написаны за очень короткий срок, написаны как будто экспромтом — столько в них живости и непосредственности. Однако и над ними Паскаль кропотливо работал» редактируя, исправляя, переписывая текст. Известно, что письмо восемнадцатое переделывалось не менее 13 раз, а в письме шестнадцатом Паскаль жалуется на то, что "не имел времени сделать его покороче". Первые четыре письма написаны как сатирические комедии с неподдельным юмором, живыми диалогами, психологически достоверными картинами, почему Вольтер и сравнивал их с комедиями Мольера. Зато последние письма, по мнению Вольтера, своим грозно обличительным характером напоминали лучшие проповеди Боссюэ. "В самом деле, — пишет С. Д. Коцюбинский, — по неподдельному красноречию, одновременно пылкому и тщательно взвешенному, последние письма Паскаля явились образцом для развившегося во второй половине XVII века ораторского искусства. ...Бурдалу и Боссюэ обязаны Паскалю пластичностью и выразительностью своих речей и проповедей"'.

Вольтер называл "Письма к провинциалу" Паскаля "первой гениальной книгой, написанной в прозе". Надо отдать должное Вольтеру в этом отношении: недооценив Паскаля-мыслителя, Вольтер неизмеримо высоко ставил его как писателя. "Из всех прошлых полемистов остался один Паскаль, ибо он один был гениальным человеком. Он один стоит на развалинах своего века" 2 . Сам Вольтер не уставал учиться у Паскаля-писателя, находя у него "все'формы красноречия". Л. Эмери считает, что Паскаль "в совершенстве владел даром философской и сатирической комедии, модель которой следовало бы искать в лучших платоновских диалогах", а "равновесие тонкости и строгости, высокой гармонии, виртуозности в модуляциях соотносят "Письма к провинциалу" с тем, что есть лучшего в диалогах Эразма, небольших картинках Монтеня и даже в игре маленьких отравленных стрел Вольтера..."'.

1 Коцюбинский С. Д. Литературное наследие Паскаля // Записки Ленинградского университета. Вып. 8. Серия филологических наук. С. 67..
2 Voltaire F . М. Ouevres completes . V. 31. P . 4.

Наконец, есть у Паскаля-писателя и такой дар, который заставляет исследователей видеть в нем своеобразного поэта в прозе, в силу чего его и называют "Раси-ном в прозе" или "французским Данте". Он умеет не только создать образ или нарисовать картину, но и вызвать соответствующее настроение, впечатление, ощущение — словом, такую напряженность чувств, их динамику и силу или же, напротив, их неуловимость и мимолетность, которые характерны для поэзии. Г. Лансон называет Паскаля "одним из самых великих поэтов в классической французской литературе". Он видит его "поэтическую самобытность... в метафизическом характере образов, которыми пламенеет его стиль" и полагает, что Паскаль более всего становится "поэтом могучим, скорбным или величественным до ужаса, когда подходит к непознаваемому". Лансон отмечает также религиозный лиризм Паскаля, особенно в сочинении "Тайна Иисуса Христа", которое считается небольшой "лирической поэмой". Лансон усматривает заслугу Паскаля в умении выразить "поэзию веры, не внешнюю, а интимную, личную..." 2 .

Л. Эмери указывает на "великую и возвышенную поэзию" в открытии Паскалем "двух бесконечностей, трех порядков познания и даже в общем наброске истории", в силу чего "открываются необъятные горизонты во всех измерениях и становится очевидным, что Паскаль является одним из самых великих поэтов, озаривших нас" 3 . Столь же высоко оценивая поэтический дар Паскаля, Жан Менар называет "Мысли" "большой лирической поэмой" 4 .

' Emery L. L'age classique. P . 66.
1 Лансон Г. История французской литературы. Спб ., 1899. Т . 1. С . 114—115.
3 Emery L. L'age classique. P. 89. *MesnardJ. Pascal, 5 ed. P., 1967. P . 183.

Влияние литературного мастерства Паскаля очень велико, начиная с его современников (Ларошфуко, Мольер, де Лафайет, де Севинье, Лабрюйер и др.) и кончая нашим временем. Например, Франсуа Мориак, отмечая заслуги Паскаля перед Францией, в числе первых называет уникальный язык "Писем -к провинциалу" и "Мыслей", в котором почитателей языка до сих пор пленяют "изысканность и юношеская сила, наряду с совершенством зрелого мастерства"'.

В заключение еще раз'подчеркну наличие мощного художественно-образного пласта в философском мышлении Паскаля, в силу чего он относится к весьма немногочисленной плеяде философов-художников в европейской культуре (Эмпедокл, Платон, Августин, Ф. Бэкон, Ж.-Ж. Руссо, Ницше и др.). С этой особенностью в значительной степени связаны и феномен паскалевской "философии сердца", и культ любви в его религиозной концепции, и человековедческая проблематика, а также "экзистенциальные мотивы" в его философии. На мой взгляд; Паскаль-философ неотделим от Паскаля-писателя. Первый вносит в художественное видение мира второго глубину и обобщенность, аналитизм и концептуальность, тогда как от второго идет требование конкретности и реальности, нередко реализуемых в философии Паскаля.

3. Философ "сне философии "

Смеяться над философией — значит истинно философствовать.
Паскаль

Философия не стоит и часа труда.
Паскаль

Если значимость научного и литературного творчества Паскаля никогда не подвергалась сомнению, то философский аспект его идейного наследия неоднократно ставился под вопрос. Начали "отлучать" Паскаля от философии французские просветители (Ла-метри, Вольтер, Кондорсе), затем эту традицию продолжили. в XIX в. В. Кузен, в XX в. В. Виндельбанд и др. Этот последний в своей "Истории новой философии" выносит о "Мыслях" следующее неглубокое суждение: это произведение "привлекает не как философия, а как личная исповедь и производит впечатление не великой работы мысли, а великой личности..."'. Подобного рода мнения время от времени заставляли паскале-ведов отвечать на. вопрос "Философ ли Паскаль?", и, естественно, отвечать положительно, ибо исследование его идейного наследия обнаруживало его философскую глубину и оригинальность, равно как отрицательное решение этого вопроса скорее было связано с простым незнанием его философии. Хотя в настоящее время это давно пройденный этап в паскалеведении, некоторые авторы до сих пор считают своим долгом вернуться к "апологии" Паскаля-философа.

' Mauriac F . Pascal en France // Pascal et Port - Royal . P .,1962. P . 5. 59

Так, исследователь из США Т. М. Харрингтон в докладе (на международном симпозиуме в 1976 г.) "Паскаль и философия" подвергает анализу известный па-скалевский афоризм "Смеяться ( se moquer ) над философией — значит истинно философствовать". Он полагает, что Паскаль считал достойной осмеяния не только схоластическую, но и всякую другую философию, которая мнит себя наукой, по существу таковой не являясь. Паскаль и Декарта критикует за проект создания философии как "универсальной математики". Отвергнув традиционную метафизику за абстрактность, Паскаль, согласно Харрингтону, связывает "истинную философию скорее с .чувством и тонким умом, чем с геометрическим разумом и его правилами" 2 . Подчеркивая то, что философские принципы у Паскаля отнюдь не исходят из религии или теологии, Харрингтон видит в нем прежде всего "великого философа" и лишь потом религиозного мыслителя 3 .

Другой автор, Флорика Нэго из Румынии, в статье "Блез Паскаль-философ" связывает главную причину его оппозиции традиционной философии с ее догматизмом и систематизацией: в те далекие времена "ему и в голову не могло прийти, что может быть другая философия, помимо догматической и систематической. Именно поэтому Паскаль, который имел абсолютное призвание к философии, устранился от нее, убежденный в том, что она может быть только догматической". Отсюда она называет Паскаля "философом, который не придавал большого значения философии'". Добавим в этой связи, что лишь спустя 200 лет появятся философы, которые сознательно и с вызовом для всей предшествующей философской традиции заявят о том, что философия не только может, но и должна быть несистематической, если она "хочет" быть ближе к жизни и человеку (С. Кьер-кегор, Ф. Ницше, Л. Шестов и др.).

1 Виндельбанд В. История новой философии. Спб ., 1908. Т . 1. С . 297.
2 Harrington Т . М . Pascal et la philosophic // Methodes chez Pascal. P .
' Ibid . P . 41.

Правда, Паскаль отвернулся от существующей догматической философии, в том числе и от философии Декарта, ибо он, как ученый, был чужд "духу системы и умозрительности", убежденный в том, что никакая замкнутая философская система не может схватить ни полноты, ни бесконечного многообразия действительности. Он удивляется многообещающим названиям иных философских трудов: "О природе вещей", "Начала философии", "Обо всем познаваемом" и т. д., в чем он усматривал либо необоснованные претензии, либо поверхностные суждения неглубоких мыслителей 2 . С этой точки зрения понятны и другие скептические высказывания Паскаля о философии. Так, в "Мыслях" он говорит " о суетности разных видов философской жизни, в частности пирронизма и стоицизма" 3 . Или, уличая в односторонности различные "философские секты", он как будто выносит окончательный приговор философии в другом широко известном афоризме: "Философия не стоит и часа труда" 4 . Но поверить здесь "на слово" Паскалю — значит ошибиться в оценке его как философа, что и случилось с В. Кузеном, "отлучившим" его от философии.

Нет, Паскаль не отвернулся от философии вообще, что он и выразил в вышеприведенном афоризме. От природы обладая глубокой философской интуицией, он подчас безошибочно нащупывал область "проблематического и вечно проблематического" в философии. Его ищущий и кипучий ум всю жизнь терзался проблемами "предельных оснований" 'бытия и познания, истины и лжи, добра и зла, долга и счастья и т. д. Каких бы вопросов ни касался Паскаль, они неизбежно получали философский резонанс . Правильно подчеркивает один польский исследователь, В. Марцишевский, что "Паскаль стремился программно выразить философские идеи во французском течении мысли"'.

Neagoe F. Blaise Pascal Philosophe //Revue Roumaine des sciences sociales. Serie des Philosophic et logique. T. 19. 1975. N 2. P. 146, 143. 2 Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P. 526, fr. 199. Э Ibid.P.591,fr.694. 4 Ibid. P. 510, fr. 84.

Паскаль — парадоксальный философ не только в том смысле, что чрезвычайно противоречив, но и в античном смысле этого термина: своеобразен до странности и неожиданности. Я уже указывала на главное противоречие его мировоззрения — между разумом и верой, наукой и религией. В конечном счете оно многое объясняет в парадоксальном характере его философствования, многое, но не все. Большая или меньшая зависимость философии от религии (хотя бы только в форме деизма) была характерна для многих мыслителей XVII в.

Особое место Паскаля в философии этого периода, его противостояние существующей метафизике обусловлено реальным противоречием, чутко им уловленным, между наукой и традиционной философией. Конечно, по сравнению со схоластикой новая философия была ориентирована на науку, эксперимент и практическое освоение мира. Однако в немалой степени в ней сохранялись и умозрительность, и абстрактность, и априоризм, особенно характерные для рационалистических систем, что как раз вызывало протест Паскаля-ученого, воспитанного в традиции конкретного изучения действительности. Этим вызвана его оппозиция философии Декарта, которую Паскаль называл "романом о природе в духе романа о Дон-Кихоте" 2 . Таким образом, с одной стороны, Паскаль критиковал существующую философию за ненаучность, а с другой стороны, за своеобразный культ науки в ней, т. е. по существу за сциентизм, если использовать более поздний термин. Так, Декарт (ранее Ф. Бэкон, особенно в его "Новой Атлантиде") наивно верил в возможность достижения человеческого счастья с помощью науки, разума, познания.

Паскаль с его трагическим миросозерцанием подмечает противоречие между прогрессом научного знания и благоденствием человечества. Он с грустью констатирует, что все успехи "отвлеченных наук" не сделали счастливее бедное человечество. В этой связи становятся понятными два его критических замечания в адрес Декарта в "Мыслях": "Написать против тех, кто слишком углубляется в науки. Декарт"; "Декарт бесполезен и недостоверен'". Конечно, не вообще "бесполезен", а именно в решении человеческих проблем, равно как и другие философы, предложившие, согласно Паскалю, 288 различных способов решения проблемы Высшего блага человека (он использует классификацию Варрона, взятую им из "Опытов" Монтеня). Подобное многообразие он считает верной приметой того, что философы в действительности не знают, в чем состоит Высшее благо людей.

' Marciszewski W. A. Rationalistic Interpretation of "Reasons of the Heart": a studi in Pascal // Dialectics and Humanism. Vol. VII. N 4. Autumn 1980. P. 158.
2 Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P . 641, fr . 1008.

Развенчав с этих позиций всю традиционную метафизику, Паскаль отмежевался от нее, оказавшись "философом вне философии". Вот один парадокс Паскаля-мыслителя. Сам же он нашел однозначное решение проблемы блага человека в вере в Бога 'и его "спасительную благодать". Изверившись в истинности светской философии и справедливости социального порядка, Паскаль с помощью религии вполне искренне хотел "укротить" свой научный разум, но... не смог этого сделать до конца.

Здесь возникает другой парадокс Паскаля-мыслителя и Паскаля-христианина. В его "апологии христианской религии" слишком много светских, в том числе "каверзных" для веры вопросов. Согласно Вольтеру, в "Мыслях" есть такие "рассуждения, которые как будто служат для того, чтобы плодить атеистов". Чего стоит, например, знаменитый аргумент-пари, в котором "Бог разыгрывается на рулетке", что представляется Вольтеру кощунственным и "не соответствующим важности предмета" 2 . Жан Менар указывает и на такой парадокс: сам замысел апологии религии, "задача которой состоит в изложении доказательств", резко контрастирует с основным положением паскалевской религии "как далеко от познания Бога до любви к нему" 3 . В V главе я подробнее исследую феномен веры великого ученого, а теперь лишь напомню об огромной роли Паскаля-христианина в истории свободомыслия в Европе. Правильно подчеркнул Франсуа Мориак: "Письма "к провинциалу" стали арсеналом, из которого черпали все враги церкви в течение трех веков, начиная с Вольтера и кончая нашим временем" 4 .

Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P. 580, fr. 553; p. 615, fr. 887.
2 Voltaire F. Remarques sur les Pensees de Pascal // Oeuvres completes. P., 1879. Т . 22. P. 33.
3 Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P. 546, fr. 377.
4 Mauriac F. Pascal en France // Pascal et Port-Royal. P . 6.

Как личность, так и творчество Паскаля как бы "окутаны" парадоксами. И сам он чрезвычайно привержен парадоксам, выражая через них свои наиболее сокровенные мысли или противоречащие общепринятым мнениям идеи. Нетрадиционный характер его философии, "свежий" взгляд на вещи, умение видеть истину с разных сторон и через противоположности, склонность к афоризмам создают благоприятную почву для "игры парадоксов" в его произведениях. Паскаль хотел донести истину не только до разума людей, но и до "сердца", обращаясь к их чувству, воле, воображению. Для него были важны не только строгая логика изложения и доказательная сила аргументов, но и простота, доходчивость, эмоциональная яркость в сообщении истины. В "игре" паскалевских парадоксов нет ничего показного, вычурного или надуманного:

они призваны более выпукло оттенить истину. Так, например, подчеркивая противоречивость человека, он говорит об его "величии в ничтожестве" и "ничтожестве в величии" или о бесконечности человека в самой его ограниченности ("бесконечность в малом") и т. д.' За эту приверженность парадоксам любил Паскаля Ф. Ницше и считал его своим учителем, кстати, не только в этой области, но и в других (в критике рационализма и сциентизма), развенчивая его, однако, за религиозный пиетет 2 . Но если у Ницше "игра парадоксов" зачастую превращалась в "игру парадоксами" и носила вызывающе-бравирующий характер, то у Паскаля парадоксы обычно трагически серьезны.

Важно отметить также у французского мыслителя связь парадоксов с его диалектикой. Ряд его парадоксов выражает диалектические противоречия, равно как эти последние принимают форму парадоксов. Таковы вышеприведенные парадоксы о человеке. Конечно, диалектика Паскаля исторически специфична и, на мой взгляд, не следует ее "притягивать" к более поздним типам диалектики (антитетике Канта или диалектике Гегеля), но скорее поставить ее в связь с диалектикой Николая Кузанс-кого, о чем подробнее речь будет ниже. Если глубинную суть паскалевской диалектики составляет совпадение противоположностей, то формой ее выражения нередко оказывается парадокс. Условно говоря, "парадоксалистская диалектика" Паскаля является характернейшей особенностью его философии наряду с понятиями "сердца" и бесконечности, а также ее "экзистенциальным измерением" и принципиальной несистематичностью. Даже традиционное религиозное содержание его философии (идеи первородного греха, божественной благодати, искупительной миссии Иисуса Христа) как бы "тонет" в оригинальном философском контексте и приобретает нетрадиционное "звучание". Скорее Паскаль-философ "ведет" Паскаля-христианина, а не наоборот, равно как ученый в нем иногда превалирует над философом. Я уже обращала внимание на тесную связь его философии с новым временем и по ряду проблем ее устремленность в будущее, а также на значение его научной и литературной деятельности для формирования его философских взглядов. Теперь рассмотрим философско-теоретические истоки его мировоззрения, которые также обнаруживают специфику идейных симпатий и антипатий, "проблемное поле" его исканий.

1 Pascal В. Pensees // Oeuvres completes . P . 513, fr . 116, 117.
2 Leveille-Mourin G. Pascal — Nietzsche. Le langage chretien, antichretien de la transcendance. P., 1978; Dionne J. R. Pascal et Nietzsche. Etude historique et comparee. N. Y ., 1974.

Общепризнанным в западном паскалеведении считается влияние на Паскаля Монтеня, Декарта и Августина. В качестве истоков тех или иных его взглядов называют также идеи Платона, Эпиктета, Фомы Аквинского, Дунса Скота, Пьера Шаррона, Гуго Греция, Гоббса, К. Янсе-ния, аббата Сен-Сирана. Наконец, в ряде размышлений Паскаля видят реминисценции идей Николая Кузанского и Ф. Бэкона, хотя о них он нигде не упоминает. Второй ряд источников лишь отчасти достоверен, ибо трудно сказать, читал ли Паскаль Платона, Дунса Скота, Греция или знал об их концепциях из вторых рук. Кроме Платона, никто из них не упомянут Паскалем. Собственно, не в упоминании дело, а в действительном влиянии. Скажем, на Фому Аквинского Паскаль ссылается в "Письмах к провинциалу" и в "Сочинениях о благодати", но в учении о Боге следует скорее за Августином, не разделяя концепции Аквината о гармонии веры и разума. Впрочем, у Фомы Паскаль ищет поддержки в пользу необходимости божественной благодати (против Л. Молины и моли-нистов вообще) и, разумеется, находит ее, ибо в понимании роли благодати в деле спасения людей Фома не так уж противостоит Августину, на которого сам Паскаль опирается'. Кстати , Аристотеля иногда упоминает Паскаль (например, в "Мыслях" или в четвертом письме к провинциалу), но никто не говорит о его влиянии на французского философа.

' Pascal В . Ecrits sur la grace (Premier ecrit) // Ouevres completes. P . 316—317.
3 Заказ № 4951 65

Что же касается реминисценции идей в философии Паскаля, то это явление — совсем необязательно результат прямого или косвенного влияния, но скорее идейных и общекультурных веяний времени и некоторых философских и религиозных традиций, избежать которых, разумеется, не мог Паскаль. Так, о влиянии Ду.нса Скота говорят лишь в связи с францисканской традицией с ее культом воли и любви в богопознании в противовес томистской традиции с ее рационализмом в богословии. Поскольку орден францисканцев (или ми-норитов) имел свои ответвления во Франции XVII в. (М. Мерсенн был монахом-миноритом), то влияние этой традиции на Паскаля считается если не вполне бесспорным, то и не слишком сомнительным'. Однако интересно то, что в некотором отношении Дунс Скот был отдаленным идейным предшественником Паскаля (различение актуальной и потенциальной бесконечности, теология откровения, нерационалистическая трактовка человека, отказ от рационалистической этики), что нисколько не подтверждает факта его влияния на последнего. Между прочим, на великое множество идейных предшественников Паскаля указывает А. Д. Гуляев в своей книге "Этическое учение в "Мыслях" Паскаля", что тем не менее не проясняет вопроса о философских источниках его мировоззрения.

Чтобы покончить с проблемой всяких "малых влияний" на Паскаля, к тому же зачастую весьма сомнительных, отмечу вкратце, что концепция "естественного права" (если ее связывать с Гуго Гроцием) подвергается им резкой критике в "Мыслях". Влияние П. Шаррона вполне покрывается влиянием Монтеня, ибо первый в своем "Трактате о мудрости" реализовал лишь часть обширного содержания "Опытов" второго. Правда, он иначе кое-где расставил акценты и превратил скептицизм Монтеня из оружия борьбы с религией скорее в средство ее апологии, что могло быть воспринято Паскалем. Впрочем, и это идет от Монтеня, который внешне уничижал разум и человеческое знание якобы в угоду Богу и религии, а по существу сокрушал теологизирующий разум и схоластическую ученость. Был этот заряд и в книге Шаррона, но значительно меньшей силы, чем у Монтеня.

' Ferrier F. Peut-on rapporocher Pascal de Duns Scot? // Methodes chez Pascal. P . 427—431.

Луи Лафюма допускает возможность прочтения Паскалем книги Гоббса "О гражданине", изданной во Франции в 1647 г., и видит его влияние в представлениях французского философа о роли силы в обществе, "праве шпаги", развиваемых в связке "Основания действий", а также в умении извлекать из одного принципа или предложения все возможные следствия и в требовании исключать лишние слова'. Другие авторы присоединяют к этому идеи общественного договора (якобы реализованные Паскалем в "Трех рассуждениях о положении знати") и вражды людей в естественном состоянии по причине природного эгоизма 2 . На мой взгляд, все это достаточно проблематично. Незачем возводить к Гоббсу то, что вытекало из собственных научных занятий Паскаля и его личной проницательности. К тому же в "Мыслях" он развивает отнюдь не договорную концепцию общества (см. подробнее гл. IV, раздел 5). Пожалуй, лишь в оценке силы и гражданского мира, то есть в осуждении войн, существует действительное сходство во взглядах обоих мыслителей, что, впрочем, характерно и для других философов этой эпохи, раздираемой внутренними и внешними войнами.

К Николаю Кузанскому можно возводить представления Паскаля о бесконечности, "ученом незнании", отчасти его диалектические идеи (совпадение "бесконечно^ сти в большом" и "бесконечности в малом"), но никто из исследователей всерьез не занимался подобным вопросом. Трудно определенно говорить об этом влиянии на Паскаля, который нигде не упоминает Кузанца, а указанные идеи могли, естественно, вытекать из его занятий наукой, особенно математикой.

Что касается Платона, то Паскаль 4 раза упоминает о нем. В методологической работе "О геометрическом уме и об искусстве убеждать" он иронически отзывается об определении человека, .встречающемся в диалогах Платона: "Человек — это двуногое животное без перьев". Паскаль показывает бессмысленность подобного рода определений, обращая внимание на то, что "человек не перестает быть человеком, лишаясь обеих ног, равно как петух не становится им, теряя свои перья'". В "Мыслях" есть одно важное замечание: "Платон предрасполагает к христианству" 2 , свидетельствующее о знании Паскалем существа концепции античного философа. Зато в другом фрагменте он указывает на бесполезность философии в деле религиозного обращения язычников: "...Такие мудрецы, как Платон и Сократ, не смогли их убедить" 3 . Есть еще один любопытный фрагмент, в котором Паскаль указывает на практически-жизненный характер философии в Древней Греции: "Пусть не воображают Платона и Аристотеля педантами в длинных мантиях. Это были честные люди, которые, подобно другим, шутили со своими друзьями. Когда же они открывали законы или обращались к политике, то делали это по ходу самой жизни. Это была как раз менее философская и серьезная сторона их жизни; истинный философ жил просто и спокойно.

1 Pascal В . Ouevres comletes. P. 656.
2 Mac Kenna A. L'arsument "Infini-Rien" // Methodes chez Pascal. P . 506, 522.

Если они писали о политике, то для того, чтобы внести порядок в дом сумасшедших.

Если они делали вид, что говорят о ней как о чем-то великом, то ведь они знали, что безумцы, к которым они обращаются, мнят себя королями и императорами. Они входили в их положение, чтобы, насколько возможно, умерить их безумие меньшим злом" 4 .

В этой связи следует заметить, что для Паскаля "честный человек" (" honnete homme ") стоит выше всякой его ограниченной специализации и обладает универсальностью содержания и самовыражения. Пожалуй, можно сказать, что он для него Человек, как таковой, обладающий человечностью: "Важно, чтобы можно было сказать: не математик, не проповедник, не оратор, но честный человек. Только это универсальное качество нравится мне. Когда, видя человека, вспоминают о его книге, это плохой признак" 5 . Подчеркивая человечность и человеколюбие античных мыслителей, Паскаль и сам выступает как поборник гуманизма.

Греческий исследователь Е. Мутсопулос в докладе "О некоторых платоновских реминисценциях в "эстетике" Паскаля" обращает внимание на сходство идей "мимеси-са", "симметрии" и эстетического вкуса у обоих мыслителей. Кстати, на вопрос о том, читал ли Паскаль Платона в подлиннике, автор доклада отвечает отрицательно, полагая, что он знал его "из вторых рук"'. Я считаю, что Платон вряд ли сыграл какую-либо определяющую роль в становлении мировоззрения Паскаля, каковая принадлежит Монтеню, Декарту и Августину. Вышеупомянутые Янсений и аббат Сен-Сиран (некоторое время стоявший во главе пор-рояльской общины) принадлежат, в общем, к августинианской традиции.

3 Pascal В . Oeuvres completes. P. 350. 'Ibid. P. 586, fr. 612. 'Ibid. P. 557, ft. 447.
4 Ibid. P. 578, fr. 533.
5 Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P . 588, fr . 647.

Круг философского чтения Паскаля не столь обширен, как у некоторых философов-эрудитов типа Аристотеля, Лейбница или Гегеля, а также у тех философов, которые учились в коллегиях и университетах, подобно Декарту, Вольтеру или Дидро. Однако, учитывая сугубо домашнее образование Паскаля и его довольно позднее и самостоятельное обращение к философии, он достаточно начитан и в древней, и в новой, и в современной ему философии, чтобы составить о ней совершенно оригинальное и нередко удивительно глубокое представление.

Новаторство Паскаля в философии отчасти вытекало из незнания им тех традиций, границ, рамок, а подчас и штампов, в пределах которых развивалась европейская философия. То, что в области научного творчества известно в качестве феномена "безумной идеи", у Паскаля в философии выступало как независимость от признанных образцов философствования, как свобода от власти авторитетов и как свежий взгляд на общепризнанные проблемы.

Отмечу еще одну особенность Паскаля как философа. Он любит выражать свою точку зрения в полемике с идейными противниками (например, Декартом, Монте-нем, атеистами, пирронистами) или принимаемыми и уважаемыми им мыслителями, указывая на односторонность их взглядов. Недаром некоторые исследователи особо выделяют "полемический метод" у Паскаля. Он не допускал огульной критики своих идейных противников, всегда отдавая должное сильным сторонам их концепций. Истовый христианин, он умел прислушиваться к доводам атеистов, деистов и других вольнодумцев, равно как не закрывал глаза на слабости религиозного суеверия. Будучи убежденным противником пирронизма и страстно разоблачая его несостоятельность, Паскаль не забывал отметить необыкновенную привлекательность "коварного пирронизма" для определенного рода умов и силу ряда аргументов его сторонников. Точно так же он говорит о силе и слабости догматизма. Паскалю не претило инакомыслие, ибо он искал истину и умел извлекать уроки из любой точки зрения, отстаивая, однако, свою собственную. С этим связана и его терпимость по отношению к неверующим и иноверцам. Разумеется, эта особенность интеллектуального стиля Паскаля проистекала из его преданности науке и объективной истине, широты его взглядов и синтетического характера его мировоззрения. Отсюда проистекает и сила воздействия на читателей его размышлений и аргументов, не страдающих какой-либо "сектантской" или догматической узостью.

' Moutsopoulos Е . De quelques reminiscences platoniciennes dans Г "esthetique" de Pascal // Methodes chez Pascal. P . 411—417.

Теперь обратимся к анализу основных философско-теоретических истоков его мировоззрения. Здесь на первое место по значимости ставятся "Опыты" М. Монтеня. Один французский автор, Б. Крокэт, в своей монографии "Паскаль и Монтень" скрупулезно, шаг за шагом проследил большое и малое сходство в концепциях, сюжетных линиях, темах, идеях и проблемах обоих мыслителей, даже вплоть до текстуальных совпадений и чуть ли не буквального тождества'. Как бы отвечая на подобного рода исследования и отстаивая свою идейную независимость, Паскаль подчеркивает в "Мыслях": "Не в Монтене, а в самом себе я нахожу все то, что вижу здесь" 2 .

Да, он нередко использует материал "Опытов", цитирует различных авторов по Монтеню, ссылается на его авторитет, размышляет над его выводами, но чаще всего не соглашается с ними. Он высоко ценит его обширную эрудицию, искренность, "писательскую манеру", отвергая "языческий" характер его философии: "Что есть у Монтеня хорошего, то достигается лишь с трудом. Что есть в нем плохого, за исключением нравственных убеждений, то может быть легко исправлено, если указать ему, что он очень много рассказывает разных историй и слишком много говорит о себе" 3 .

1 Croquette В . Pascal et Montaigne. Geneve, 1974.
2 Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P. 591, fr. 689.
3 Ibid. P. 588, fr. 649.

Некоторые черты философии Монтеня импонируют Паскалю, и он творчески развивает их. Прежде всего это концепция "нового знания" и "новой науки", ориентированная на опыт, конкретное постижение природы, "наблюдение шаг за шагом" за жизнью и нравами людей. (у1онтень резко критикует "ученых педантов", забивающих свою память всяческой "лжемудростью" и оставляющих "разум и совесть праздными", выступает против образования в отрыве от воспитания, за гуманистическое значение научного знания.

Страстный отклик в душе Паскаля-ученого найдет Смелая борьба Монтеня с авторитаризмом, косностью и догматизмом схоластической философии, призывавшего умело пользоваться "чужой ученостью", с помощью которой можно быть учеными, тогда как "мудрыми можно быть лишь собственной мудростью"'. Все эти стороны мировоззрения Монтеня найдут оригинальное развитие в предисловии к "Трактату о пустоте" Паскаля, в котором он кратко и содержательно набрасывает программу науки нового времени 2 .

Есть в "Мыслях" также идущее от Монтеня описание величия природы и какое-то языческое восхищение многообразием ее форм, ее "простотой и совершенством", бесконечной и универсальной взаимосвязью в ней 3 . Здесь Паскаль отнюдь не противостоит философии эпохи Возрождения с ее культом природы. Однако, в отличие от Монтеня, распространявшего поклонение "матери-природе" на человеческую природу и считавшего "уменье достойно проявить себя в своей природной сущности признаком совершенства и качеством почти божественным" 4 , Паскаль видит в природе человека противоречия, "двойственность", источник добра и зла, а корень этого последнего в "природном себялюбии" людей. Поэтому для него достойна любви и уважения лишь добрая сторона человеческого существа, тогда как существующее в нем зло заслуживает ненависти 5 .

Но, подобно Монтеню и не без его влияния, Паскаль критикует нравы светского общества, их лицемерие, лживость и суетность и отзывается с уважением о народе, считая "мнения народа здравыми", а также считая простолюдинов по природе равными великим мира сего, "величие" которых проистекает лишь из "человеческих, по существу, социальных установлений'".

1 Монтень М. Опыты: в 3 кн. М" 1979. Кн. I. Гл. XXV. С. 129. ''Pascal В . Preface. Sur Ie Traite du vide // Ouevres completes. P. 230-232.
3 Pascal В . Pensees // Ouevres completes. P. 527, fr. 199.
4 Монтень М . Опыты . Кн . III. Гл . XIII. С . 310.
5 Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P . 513, fr . 119.

Наконец, Паскаль следует за Монтенем в своей трезвой оценке роли и возможностей человеческого разума как в жизни, так и в процессе познания. В отличие от рационалистов с их культом разума и некоторой недооценкой опыта и чувственного знания Монтень и Паскаль видят как великую силу разума, так и его слабости и недостатки, вследствие чего он не признается ими в качестве "верховного судьи" (Паскаль) в вопросах истины. Самый главный недостаток разума состоит в его небескорыстности, подверженности всяческому влиянию: со стороны чувств, страстей, воображения, интересов личных и общественных и т. д. Согласно Монтеню, "...этот разум, обладающий способностью иметь сто противоположных мнений об одном и том же предмете, представляет собой инструмент из свинца и воска, который можно удлинять, сгибать и приспособлять ко всем размерам:нужно только умение владеть им" 2 . Если выбирать между разумом и чувствами, умозрением и опытом в качестве критерия истины, то Монтень скорее склонен отдать предпочтение опытуи чувствам, ибо они "являются началом и венцом человеческого познания" 3 . Недаром Ф. Бэкон зачитывался его "Опытами", не без влияния которых разрабатывал свой индуктивно-эмпирический метод.

По сути дела, Монтень скептически относится к "искусному и велеречивому уму философов", еще более — к теологизирующему разуму схоластов, изощренному в ловких доказательствах всего возможного и невозможного, а также к "житейскому разуму" людей, подверженному изменчивым и шатким, противоречивым и поверхностным суждениям и мнениям. Но его скепсис не распространяется на естественный человеческий разум, равно как и на научный разум, опирающий свои суждения на опыт, показания чувств, "природу вещей". Не сомневается Монтень ни в ценности научного познания, ни в возможности прогресса познания из поколения в поколение.

' Pascal В . Pensees // Oeuvres completes, P. 511, fr. 95, 96, 101; Trois discours sur la condition des Grands // Oeuvres completes. P . 366. 2 Монтень М. Опыты. Кн. II. Гл. XII. С. 498. 'Там же. С. 520.

Подобные тенденции в оценке человеческого разума есть и у Паскаля: с одной стороны, воспевание "величия разума", а с другой — развенчание его слабостей и недостатков. В отличие от Монтеня, он решает вопрос о критерии истины неоднозначно, в зависимости от сферы компетентности той или другой познавательной способности, не ущемляя ни роли чувств, ни опыта, ни разума, ни доказательства в познании, но всему отдавая должное.

Однако основы мировоззрения Монтеня — скептицизм, эпикуреизм и вольнодумство — он подвергает, как считает Паскаль, резкой критике. Монтень для Паскаля — это скептик, антипод философа-догматика, каковым он считал, например, Декарта. Паскаль как бы простодушно верит на слово Монтеню и связывает с его позицией "коварный пирронизм", с точки зрения которого человек ничтожен, слаб и "ничего не может знать", уподобляясь в этом отношении животным. Он слишком буквально понял одно из тонких высказываний Монтеня: "Самый мудрый способ ввериться природе — сделать это как можно более просто. О, какой сладостной, мягкой, удобной подушкой для разумно устроенной головы являются незнание и нежелание знать! Я предпочел бы хорошо понимать самого себя, чем Цицерона. Если я буду прилежным учеником, то мой собственный опыт вполне достаточно умудрит меня" 1 . В культе "естественного человека" Паскаль увидел снижение духовных и нравственных требований к человеку, ибо человек по природе двойственен: и велик, и ничтожен одновременно, не может "всего знать", равно как не может "ничего не знать". Монтеневская "похвала незнанию" была истолкована Паскалем в духе принижения величия человека, что для него недопустимо, как и недоучет его ничтожества. Принципиальная критика пирронизма, которая имеет место в "Мыслях", в значительной мере Паскалем относится именно к Монтеню, хотя и неправомерно.

Паскаль не рассматривал скептицизм Монтеня как прогрессивное явление в борьбе со схоластикой, авторитаризмом и догматизмом. Он видел в нем своего идейного противника, скептицизму которого противопоставлял концепцию возможности достижения достоверного знания 2 . Между тем, как отмечает В. М. Богуславский, "в своей борьбе за свободу мысли, за необходимость представить все вопросы на суд разума Монтень — крупнейший предшественник Декарта"'.

' Монтень М. Опыты. Кн. III. Гл. XIII. С . 272. 2 Pascal Д ..Pensees // Oeuvres completes. P . 512, fr . 110.

Странно, но факт, что проницательный Паскаль, глубоко уважавший Монтеня, недооценил ни научного духа его философии, ни антисхоластической направленности его скептицизма. Зато его не обманули нередко формальные "реверансы" Монтеня в сторону религии, внешний характер его набожности, сопряженный с вольнодумством, языческая тенденция его философии, что он и подвергает критике как религиозный мыслитель: "Недостатки Монтеня велики. ...Непозволительны его чувства по отношению к самоубийству и смерти. Он без страха и раскаяния внушает равнодушие к вопросу о спасении. Его книга не порождена набожностью и не склоняет к ней... Если как-то можно извинить его вольные и сладострастные чувства в некоторых жизненных ситуациях, то совершенно недопустимо его языческое отношение к смерти. Пришлось бы отказаться от всякой набожности, если не желать по крайней мере умереть по-христиански. Он же думает лишь о том, как бы умереть полегче и поприятнее" 2 . Монтень, как представитель гуманистической культуры Ренессанса, пытается избавить человека от страха смерти, указывая на ее естественность и неизбежность. Он противопоставляет тревожной религиозной или философской рефлексии о смерти спокойное приятие ее простыми людьми, ближе стоящими к природе и подающими пример жизненной стойкости и непоказного мужества.

Паскаль с его трагическим миросозерцанием, напротив, снова ставит человека перед "лицом смерти", считая отсутствие рефлексии о ней непозволительным легкомыслием. Не одобряет он и самоубийства как языческого своеволия, не допустимого с точки зрения христианской морали.

Как христианин, Паскаль выступает и против концепции секуляризованной морали в духе эпикуреизма, которую исповедовал Монтень. Правда, сначала Монтень увлекся этикой стоицизма, но по зрелым размышлениям отверг величавый нравственный ригоризм стоиков как несовместимый с идеалом "естественной жизни" и как недостижимый для большинства людей. Поскольку поклонение природе и.разуму объединяло этику стоиков и Эпикура, постольку Монтень без особог.о насилия над собой переходит на позиции эпикуровского гедонизма с ренессансной "поправкой" к нему — оптимистическим воспеванием радостей жизни. Однако, как и в случае со скептицизмом Монтеня, Паскаль упрощает его этическое учение (не без влияния христианской традиции в оценке Эпикура) в духе вульгарного эпикуреизма.

1 Богуславский В. М. У истоков французского атеизма и материализма. М., 1964. С. 177.
2 Pascal В. Pensees // Oeuvres completes . P . 590, fr . 680.

В "Разговоре с де Саси" Паскаль развенчивает этику Монтеня, несправедливо обвиняя его в потакании человеческим слабостям и даже порокам, полагая, что он "подкладывает подушки под локти грешников". Этим Паскаль объясняет отказ Монтеня от "стоицистской добродетели", которую изображают в виде "фантома, пугающего детей": "со строгим видом, суровым взглядом, взъерошенными волосами, нахмуренным и вспотевшим от тяжких усилий лбом, вдали от людей и в удручающем молчании возвышающегося одиноко на вершине скалы"'. Сам Монтень, согласно Паскалю, представляет добродетель этакой "приятной, наивной и доступной всем вещью, позволяющей изнеженно пребывать в состоянии спокойной праздности" 2 . Поскольку для Монтеня нет ничего достоверного, продолжает Паскаль, постольку главное правило его поведения состоит в спокойствии и удобстве. Но монтеневские рекомендации хотя и легко исполнимы для людей, ибо не насилуют их природы, но "решительно пагубны для тех, кто сколько-нибудь склонен к нечестию и порокам" 3 .

Светскому идеалу человека и его жизни у Монтеня Паскаль противопоставляет духовно-религиозный идеал жизни у стоиков, в частности у Эпиктета. В "Разговоре с де Саси" он с уважением подчеркивает, что "Эпиктет является одним из светских философов, который лучше всех понял долг человека. Прежде всего он хочет, чтобы человек рассматривал Бога как свой главный объект" 4 . Бог у Эпиктета, продолжает Паскаль, есть мудрый и справедливый устроитель мира, которому человек должен всем сердцем довериться. Никогда не забывая о предстоящей смерти, человек не может предаваться суетным делам и недостойным мыслям, а должен творить добро тайно и бескорыстно.

' Pascal В . Entretien avec М . de Saci // Oeuvres completes. P. 296. 'Ibidem. 'Ibid. P. 297. "Ibid. P. 292—293.

Однако, хорошо поняв то, "что человек должен", считает Паскаль, этот философ самонадеянно заблуждался в том, "что человек может". Эпиктет полагал, что человек располагает всеми средствами для достижения высшего совершенства и счастья. Он может стать святым и даже уподобиться в этом самому Богу. Эти принципы "дьявольской гордости", говорит Паскаль, приводят Эпиктета и к другим заблуждениям, в частности к оправданию самоубийства (здесь он ошибочно приписывает Эпиктету позицию стоиков вообще). Если Мон-тень, согласно Паскалю, недооценил величия человека, то Эпиктет, напротив, недооценил его бессилия и ничтожества. Таким образом, Эпиктет, "указав людям верный путь, не смог повести их по нему"'. Это — путь божественной благодати.

Как и в случае с Монтенем, здесь снова сталкивается христианская позиция Паскаля с языческой верой Эпиктета в естественные возможности человека. Потому в "Мыслях" он объявляет "требования стоиков неисполнимыми и суетными": уповать на глубины человеческой мудрости, вместо того чтобы ждать милости от Бога 2 . Впрочем, хорошо почувствовав дух стоицистского оптимизма Эпиктета (в отличие от пессимизма, скажем, Марка Аврелия), Паскаль не заметил родственных христианству "мотивов" его учения: зависимость человека от Бога и, как следствие этого, отрицание самоубийства, а также признание "его бессилия и несостоятельности в необходимых вопросах", в чем Эпиктет видит начало философии 3 . В отличие от Сенеки он отвергает недвусмысленно самоубийство: "Люди, подождите Бога. Когда он даст знак и освободит вас от этого служения, тогда отправляйтесь к нему. А пока вы должны вынести то, что вы обитаете в том месте, куда Он вас поставил. ...Останьтесь, не уходите необдуманно" 4 .

Леметр де Саси, духовник Паскаля в Пор-Рояле, отметил философскую глубину в его рассуждениях и удивительную согласованность его религиозных представлений с концепцией Августина, полагая, что Паскаль самостоятельно пришел к этим мыслям. Но де Саси ошибался, ибо еще в период "первого обращения" Паскаль познакомилея с доктриной Августина, защищая которую он и выступил против теолога Жака Фортона. Затем в процессе работы над "Письмами к провинциалу" Паскаль более внимательно вчитывался в произведения отца церкви Августина.

1Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P. 518, fr. 140.
2 Ibid. Р . 519, fr. 144, 146.
2См.: Эпиктет. Беседы // Вестник древней истории. 1965. № 3. С.
4 Там же. №2. С. 225.

Августин принадлежит к числу любимых и глубоко почитаемых авторов Паскаля. К нему он часто обращается в "Мыслях", цитируя его "Исповедь", "Против Пелагия", "О граде Божием". В своих религиозных взглядах Паскаль следует именно за августиновским вариантом христианства с его акцентом на преемственности первородного греха, необходимости искупления этого греха посредством жертвы Иисуса Христа и возможности спасения избранных с помощью божественной благодати. Особенно привлекает Паскаля .у Августина культ любви к Богу до всякого знания и культ "сердца" как высшей постигающей способности, ярко выраженные в "Исповеди":

"Готово сердце мое и слух ушей моих пред Тобою, Господи; отверзи их и скажи душе моей: Я твое спасение... И я возлюблю Тебя всем существом моим и предамся Тебе всецело...'". Конечно, Августин не отрицает ни истину, ни знание, ни разум, ни мудрость, но ничто из этого невозможно без любви к Богу: "И кто познал истину, тот познал и Свет этот, а кто познал этот Свет, тот познал и вечность. Любовь же одна только может постигнуть все это. О истина вечная! О любовь истинная!" 2 . Однако если Августин согласует любовь со знанием и знание с любовью, то Паскаль не боится противопоставить любовь к Богу знанию Его: "Как далеко от познания Бога до любви к нему".

Не только одни религиозные взгляды Августина получили отклик в душе Паскаля, но и некоторые его философские мысли, в частности против академиков (Аркеси-лая и Карнеада), позиции которых, согласно Августину, неприемлемы прежде всего с практической точки зрения, равно как и с теоретической тоже: "...мудрый, если бы ничему не доверял, ничего бы не делал... Ибо каким бы образом мудрый одобрял,, или... следовал подобию истины, если бы не знал, что такое само истинное" 3 . Подобную же аргументацию развивает Паскаль против пир-ронистов (см. подробнее в гл. III). Кроме того, на страницах "Мыслей" можно встретить августиновские идеи о непостижимости способа объединения духа с телом, о познании как уподоблении (это идет от античности), о добровольном подчинении разума только самому разуму, об отрицании у материи способности мыслить и др. Наконец, морально-антропологическая ориентация паскалевской философии роднит ее с философией Августина.

1Августин. Исповедь // Творения Блаженного Августина. 2-е изд. Киев, 1901. Ч. 1. С. 5, 21.
2Там же. С. 180.
3 Августин. Против академиков // Творения Блаженного Августина. Киев, 1905. Ч. 2. С. 100.

Однако уважение к Августину не мешает Паскалю видеть слабости и недостатки у него и критиковать их. К примеру, на обложке своей Библии Паскаль написал: "Все ложные красоты, которые есть у святого Августина, находят себе почитателей, и притом в большом числе"'. А в "Мыслях" он критикует Августина наряду с Монте-нем за неумение увидеть причины тех или иных деист- -вий. "Они относятся к тем, кто обнаружил причины, как люди, имеющие лишь глаза, относятся к тем, кто имеет еще и ум. Ибо действия чувственно воспринимаемы, а причины видны только уму. И хотя эти действия усматриваются тоже умом, но этот ум относится к уму, который видит причины, как телесные чувства относятся к уму" 2 .

Но в чем Паскаль резко расходится с Августином, так это в отношении к инакомыслящим. Если неистовая страстность "святого Августина" в отстаивании принципов истинной религии доходила подчас до убеждения в необходимости насильственного обращения еретиков, то не менее страстный в своем личном благочестии Паскаль не допускал ни малейшего насилия и принуждения по отношению к неверующим и инакомыслящим. Он считал, что все эти меры не идут на пользу, но вредят им: "Бог, управляющий всем посредством кротости, обращает к вере умы — доводами,. сердца — благодатью. Но обращать умы и сердца силой и угрозами — значит наполнять их не верой, а ужасом. Скорее террор, чем религия" 3 . Ужасы религиозных войн, особенно изнурительных во Франции, равно как не дозволенные и зачастую безнравственные приемы обращения людей к вере, практикуемые и во времена Паскаля представителями ордена иезуитов, научили этого пылкого христианина веротерпимости. Вот почему Паскаль оказался более чувствителен к этому передовому веянию своей эпохи, нежели к позиции уважаемого им отца церкви.

1 Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P. 641, fr. 1007.
2 Ibid. P. 582, fr. 577.
3 Ibid . P . 523, fr . 172.

И еще в одном Паскаль отличается от Августина, настаивающего на безоговорочном, признании авторитета церкви при решении всех религиозных споров и толковании Священного писания. Паскаль не признает безоговорочной веры ни в какой человеческий авторитет, ' будь то авторитет "святых отцов", церкви или всемогущих пап, считая их незастрахованными от человеческих слабостей и ошибок и оставляя за собой свободу критиковать их (см. ниже гл. V). Более того, он считал для себя возможным в неравной борьбе с иезуитами пренебречь официальным осуждением янсенизма папой Иннокентием X, выступить в защиту гонимого церковью учения К. Янсения в "Письмах к провинциалу" и даже через голову церкви взывать к суду самого Господа Бога.

Вне его критики, пожалуй, остается лишь Священное писание, цитаты из которого рассыпаны по всем "Мыслям". Но даже и здесь Паскаль не допускает слепого преклонения перед авторитетом Библии, весьма корректно отбирая материал из нее для разъяснения или подтверждения своей религиозной концепции. Общепризнанная противоречивость библейских сказаний, их смысловая многозначность и неопределенность нисколько не шокируют Паскаля с его диалектическим умом и склонностью к парадоксам, с его скептицизмом по отношению к разуму и логическим доказательствам в вопросах религиозной веры и отрицательным отношением ко всякой спекулятивной теологии и абстрактно-умозрительной религии (например, в форме деизма).

Паскаль часто обращается в "Мыслях" к Посланиям апостола Павла, цитируя Послание к римлянам, Первое послание к коринфянам, Послание к галатам, Второе послание Тимофею. В них Паскалю импонируют культ живой личной веры, убежденности в вере сердцем, а не доводами разума, идея спасения только верою, а не добрыми делами и соблюдением буквы ветхозаветного закона, дихотомия сердца и ума, противостояние божественной мудрости человеческому суемудрию, то есть во многом как раз те элементы религиозной концепции, которые заимствованы у апостола Павла святым Августином. Исследователь из Японии К. Кавамата считает влияние этих духовных авторов на Паскаля "стольницах "Мыслей" можно встретить августиновские идеи о непостижимости способа объединения духа с телом, о познании как уподоблении (это идет от античности), о добровольном подчинении разума только самому разуму, об отрицании у материи способности мыслить и др. Наконец, морально-антропологическая ориентация паскалевской философии роднит ее с философией Августина.

Однако уважение к Августину не мешает Паскалю видеть слабости и недостатки у него и критиковать их. К примеру, на обложке своей Библии Паскаль написал: "Все ложные красоты, которые есть у святого Августина, находят себе почитателей, и притом в большом числе"'. А в "Мыслях" он критикует Августина наряду с Монте-нем за неумение увидеть причины тех или иных деист- -вий. "Они относятся к тем, кто обнаружил причины, как люди, имеющие лишь глаза, относятся к тем, кто имеет еще и ум. Ибо действия чувственно воспринимаемы, а причины видны только уму. И хотя эти действия ус- • матриваются тоже умом, но этот ум относится к уму, который видит причины, как телесные чувства относятся к уму" 2 .

Но в чем Паскаль резко расходится с Августином, так это в отношении к инакомыслящим. Если неистовая страстность "святого Августина" в отстаивании принципов истинной религии доходила подчас до убеждения в необходимости насильственного обращения еретиков, то не менее страстный в своем личном благочестии Паскаль не допускал ни малейшего насилия и принуждения по отношению к неверующим и инакомыслящим. Он считал, что все эти меры не идут на пользу, но вредят им: "Бог, управляющий всем посредством кротости, обращает к вере умы — доводами,. сердца — благодатью. Но обращать умы и сердца силой и угрозами — значит наполнять их не верой, а ужасом. Скорее террор, чем религия" 3 . Ужасы религиозных войн, особенно изнурительных во Франции, равно как не дозволенные и зачастую безнравственные приемы обращения людей к вере, практикуемые и во времена Паскаля представителями ордена иезуитов, научили этого пылкого христианина веротерпимости. Вот почему Паскаль оказался более чувствителен к этому передовому веянию своей эпохи, нежели к позиции уважаемого им отца церкви.

1Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P. 641, fr. 1007.
2 Ibid. P. 582, fr. 577.
3 Ibid . P . 523, fr . 172.

И еще в одном Паскаль отличается от Августина, настаивающего на безоговорочном признании авторитета церкви при решении всех религиозных споров и толковании Священного писания. Паскаль не признает безоговорочной веры ни в какой человеческий авторитет, будь то авторитет "святых отцов", церкви или всемогущих пап, считая их незастрахованными от человеческих слабостей и ошибок и оставляя за собой свободу критиковать их (см. ниже гл. V). Более того, он считал для себя возможным в неравной борьбе с иезуитами пренебречь официальным осуждением янсенизма папой Иннокентием X, выступить в защиту гонимого церковью учения К. Янсения в "Письмах к провинциалу" и даже через голову церкви взывать к суду самого Господа Бога.

Паскаль часто обращается в "Мыслях" к Посланиям апостола Павла, цитируя Послание к римлянам, Первое послание к коринфянам. Послание к галатам, Второе послание Тимофею. В них Паскалю импонируют культ живой личной веры, убежденности в вере сердцем, а не доводами разума, идея спасения только верою, а не добрыми делами и соблюдением буквы ветхозаветного закона, дихотомия сердца и ума, противостояние божественной мудрости человеческому суемудрию, то есть во многом как раз те элементы религиозной концепции, которые заимствованы у апостола Павла святым Августином. Исследователь из Японии К. Кавамата считает влияние этих духовных авторов на Паскаля "столь обширным и всеобъемлющим, что оно даже не поддается измерению", и "Паскаль никогда не переставал признавать и углублять это видение мира"'.

Но это влияние, однако, не следует преувеличивать, ибо в основном оно было ограничено религиозными взглядами Паскаля. Никак нельзя согласиться с исключительно религиозной интерпретацией его творчества па-скалеведом-католиком Ф. Селье, который в своем обширном труде "Паскаль и святой Августин" считает, что "паскалевское видение мира конституировалось шаг за шагом, исходя из евангельской традиции", и видит "три источника его жизни и мысли: Библию, святого Августина и литургию" 2 . Селье не учитывает ни то, что Паскаль был ученым, ни то, что его "Мысли" просто фактически не сводятся лишь к религиозным раздумьям. Этим автором Паскаль рассматривается только как "один из самых великих теологов августинианской традиции" 3 .

На мой взгляд, Паскаль прежде всего ученый, затем философ и наконец теолог. Что касается его философии, то здесь ряд авторов справедливо усматривает преобладающее влияние Декарта. Один из них, Мишель Ле-герн, в своей монографии "Паскаль и Декарт" выражает убеждение в том, что "если хотят говорить о философии Паскаля, то надо сначала допустить, что она создавалась, исходя из, картезианства" 4 . Этот вдумчивый исследователь совершенно правильно отвергает давнюю традицию в истории философии, согласно которой Декарт и Паскаль рассматривались как два диаметрально противоположных полюса в развитии французской мысли. К ней примыкают В. Кузен, Л. Бреншвиг, Л. Шестов, А. Бергсон и др.

Обычно противопоставляют рационализм, дедуктивную методологию, "гносеологический оптимизм", догматизм и в целом своеобразную "антиэкзистенциальную" направленность философии Декарта мистицизму, индуктивной методологии, скептицизму и ярко выраженному "экзистенциальному" характеру мировоззрения Паскаля. Л. Бреншвиг распространяет "антагонизм между Декартом и Паскалем не только на их отношение к религии и философии... но и на их способ действия в науках", ибо в науке, Паскаль как будто ставил своей задачей разрушить модель, созданную Декартом"'. Л. Шестов идет еще. дальше и в своей книге "Гефсиманская ночь" противопоставляет Паскаля как вообще "ретроградного мыслителя" (сравнивая его с Юлианом Отступником) Декарту как "отцу новой философии": "История неумолима к отступникам... Таково суждение истории: восхищаются Паскалем, но отвергают его путь. Это суждение не подлежит апелляции" 2 . Однако Шестов явно "хватил через край", ибо то, о чем он говорит, не относится ни к религии Паскаля, ни к его философии. Что же касается "его пути", то здесь Шестов просто фактически не прав, так как за Паскалем последовали многие, а в современной Франции создано "Общество друзей Паскаля".

1Kawamata К . Pascal et Saint-Cyran // Methodes chez Pascal. P., 1979. P.435.
2ellier Ph. Pascal et Saint Augustin. P., 1970. P. 5—6.
3 Ibid. P. 5.
*Le Guern М . Pascal et Descartes. P ., 1971. P . 178.

Увлеченные идеей противопоставления, авторы подчас слишком однозначно представляют действительные позиции Декарта и Паскаля. При этом не без успеха используется ряд критических и отрицательных оценок Паскалем тех или иных сторон философии Декарта и оставляется в тени как общность их борьбы на научном фронте против "идолов схоластики", так и факт идейного влияния Декарта на Паскаля. Между прочим, о Монтене тоже достаточно отрицательных замечаний у Паскаля, однако его влияние на последнего никто не подвергает сомнению. М. Лагери не без основания полагает, что Паскаль познакомился с философией вообще именно через произведения Декарта. К моменту беседы с Декартом в сентябре 1647 г. Паскаль уже был знаком с "Рассуждением о методе", "Метафизическими размышлениями" и "Началами философии" Декарта.

Позже Паскаль прочитал "Переписку" Декарта, изданную Клерселье в 1657 г. Так что, скорее всего, "Опыты" Монтеня были прочитаны позже произведений Декарта и подверглись осмыслению и оценке сквозь призму картезианских представлений.

Декарт и Монтень в сознании Паскаля должны были взаимно оттенять достоинства и недостатки друг друга. Проверив, так сказать, взгляды Монтеня философией Декарта, он отнес к их недостаткам "коварный пирро-низм", "невзыскательный эпикуреизм", "невежество" в области наук, и особенно в математике. На этом фоне ярче засверкали достоинства философии Декарта: математическая строгость мысли, аксиоматико-дедуктивный метод, "гносеологический оптимизм", высокая оценка человеческого разума и его доказательств. Зато сильная антидогматическая тенденция у Монтеня, культ "матери-природы", скептицизм в отношении теологизирующего разума, неприязнь к умозрительной философии, высокая оценка опытного знания более выпукло представили сознанию Паскаля ограниченность картезианского рационализма, его догматизм, умозрительность его физики, механицизм в понимании живого (например, идея животных-машин).

1Brunschvicg L. Descartes et Pascal. Lecteurs de Montaigne. N. Y.-P., 1944. P . 158.
2Chestov L . La nuit de Gethsemani . P ., 1923. P . 2—3.

Паскаль проницательнее всех из современников Декарта почувствовал не только силу, но и слабость, уязвимость картезианского рационализма, не только воспринял некоторые передовые идеи Декарта и творчески развил их, но и пытался преодолеть слишком односторонние решения великого рационалиста. Однако начинал Паскаль не с оппозиции, а с усвоения философии Декарта и глубокого уважения к нему как признанному мэтру французской науки и философии. Потому при встрече с ним он больше молчит и не решается ему возражать, хотя и был не согласен с его гипотезой "тончайшей материи". Сила философской мысли Декарта научила Паскаля быть весьма скромным и осторожным в философских выводах по поводу своих экспериментов с вакуумом. В начале 1650-х гг. Паскаль был настолько под влиянием Декарта, что его светские друзья (кавалер де Мере, Митон — весьма образованные либертэны) считали его картезианцем.

Позже, уже будучи "отшельником Пор-Рояля", он в работе "О геометрическом уме и об искусстве убеждать" будет отстаивать интеллектуальную оригинальность Декарта перед Августином в использовании положения: cogito ergo sum . "Пусть Августин сказал это прежде Декарта за тысячу двести лет, — пишет он, — но я не оспариваю чести изобретения этого начала у Декарта, хотя бы он взял его из сочинений этого великого святого:ьведь одно дело — высказать нечто случайно, не вдаваясь в дальнейшие размышления о нем, и другое — извлечь из него замечательные следствия, доказывающие различие природы материальной и духовной, и сделать его незыблемым фундаментом целой физики, чего и хотел достигнуть Декарт'". Конечно, следовало бы сказать "всей метафизики", но в этой неточности заключен глубокий • смысл, ибо для Паскаля-ученого умозрительность физики Декарта вытекала из его метафизики, в частности из приоритета cogito и духовной субстанции над материальной. С этим связана, согласно Паскалю, и идея необходимости "первощелчка" в физике Декарта.

Не случайно Паскаль столь высоко оценивает картезианское cogito : здесь заключен важнейший пункт его согласия с Декартом. Знаменитый его фрагмент о "мыслящем тростнике" и ряд других о "величии человека в мысли", безусловно, навеяны чтением Декарта. Это — далеко не случайная тема в размышлениях Паскаля, что вынуждены признавать даже сторонники противопоставления двух великих мыслителей, как, например, В. Кузен в своих "Этюдах о Паскале": хотя намерение Паскаля состояло в том, чтобы "развенчать картезианскую философию", но он усвоил из нее "великий принцип мысли как знак и доказательство человеческого существования" 2 . Эта тема как "эхо картезианского cogito " многократно усиливается Паскалем в "Мыслях" и является одной из ведущих в них, а отнюдь не преходящей "истиной среди других истин", как полагает Э. Бодэн 3 .

Есть и другое "общее измерение" между мыслью Декарта и Паскаля — признание математики и математического аксиоматико-дедуктивного метода в качестве образца научной строгости и доказательности при исследовании истины. Паскаль считает именно "геометрический метод" наиболее "совершенным" методом познания и творчески развивает его вслед за Декартом (см. подробнее гл. III, 3).

Более того, М. Легерн не без основания обнаруживает влияние Декарта во многих других произведениях Паскаля, равно как и в других темах его "Мыслей": в "Письмах о пустоте" (формулировка "универсального правила" исследования истины), в "Разговоре с де Саси" (существование истины ставится в зависимость от доброго Бога), в методологической работе "О геометрическом уме и об искусстве убеждать" (изложение 8 правил аксиоматико- дедуктивного метода), а в "Мыслях" находит картезианскую концепцию универсума, идеи о бесконечном Боге, дуализме души и тела, мыслящего и материального начал и многое другое"'.

1Pascal В . De 1'esprit geometrique et de 1'art de persuader // Oeuvres completes. P. 358.
2 Cousin V. Etudes sur Pascal . P., 1857. P. 82.
3 Baudin Е . Etudes historiques et critiques sur la philosophic de Pascal. P ., 1946. V. 1. P . 95.

На мой взгляд, Легерн даже слишком "привязывает" "Мысли" Паскаля к картезианству и преувеличивает влияние Декарта на Паскаля. Так, например, картина мира у Паскаля отличается от декартовского универсума, который лишь неограничен ( indefinie ), ибо один Бог бесконечен ( infini ), тогда как Паскаль говорит о двойной бесконечности мира infinite en grandeur и infinite en petitesse (бесконечности в большом и в малом, или вширь и вглубь). Идея бесконечности мира играет в философии Паскаля настолько фундаментальную роль, что без нее у него не понятны ни мир, ни человек, ни познание. У Декарта же она функционально связана только с Богом, и осторожный философ опасается отнести к миру этот "божественный атрибут".

Полемика с Декартом иногда явно, а чаще всего неявно пронизывает многие разделы "Мыслей" Паскаля. Особенно знаменитый фрагмент "Дисгармоничность человека" является как бы ответом на "Начала философии" Декарта, хотя имя последнего в нем не упоминается, зато называется это произведение. Самое серьезное замечание Декарту Паскаль делает в связи с его догматизмом, проявившимся в наивной претензии на однозначное и окончательное решение истины. Чего стоят, например, следующие заявления Декарта: "А этот мир может быть создан лишь так, как это я вообразил" 2 ; "...нет нужды искать иных начал, помимо изложенных мною, для того чтобы достичь высших знаний, какие доступны человеческому уму..." 3 . Декарт настолько был уверен, что добытые им истины окончательны, что полагал, будто они "устраняют всякое основание для споров, располагая тем самым умы к кротости и согласию..." 4 . Паскаль же убежден в том, что бесконечный мир не может быть постигнут полностью и до конца никакой конечной системой философии. Критика эта ведется им не с позиций скептицизма, который он едко развенчал в "Мыслях", а с позиций своеобразной диалектики природы и диалектики познания (см. ниже гл. III).

'Декарт Р. Начала философии // Избранные произведения. С. 418. <Там же. С. 423.

Le Guern М . Pascal et Descartes. P., 1971. Parties I, II ch. 2. 2 Декарт Р. Трактат о свете // Избранные произведения. М., 1950. С. 196.

Другое серьезное замечание Паскаля направлено против сциентизма Декарта: "Написать против тех, кто слишком углублен в науки. Декарт"'.

Не принимает Паскаль и односторонний рационализм Декарта, который полагал, "что познавательная способность присуща только интеллекту, но что для него могут быть помехой или помощью другие способности, а именно: воображение, чувства и память" 2 . Паскаль же считал, что "мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем" 3 . Если Декарт признавал ограниченность человеческого разума главным образом перед лицом "всеведающе-го и бесконечного Бога", то Паскаль видел его ограниченность и в области "естественного света". Это позволило ему отдать должное и другим гносеологическим способностям (внешним чувствам, "сердцу" как внутреннему чувству, наряду с "геометрическим умом" — "уму тонкому"), конкретно оценивая их возможности в зависимости от предметов и задач познания.

Преодолевая механицизм Декарта в понимании живого, Паскаль признает наличие психики у животных. У них нет разума, но есть воля, так что они отнюдь не бездушные автоматы, как считал Декарт, связывавший психику, по существу, с мышлением, сознанием, что порождало рационализм и в психологии. Паскаль же понимает психику более широко, чем Декарт, фактически выделяя два ее уровня: бессознательную инстинктивную психику животных и разумную психику человека, обладающего также и бессознательной психикой на уровне сердца, чувств, эмоций, воображения, а также психических автоматиз-мов. Он переосмысливает идею автоматизма, идущую от Декарта, и связывает автоматизм человеческой деятельности с механизмом привычки как "второй натуры" человека, тогда как автоматизм в поведении животных объясняет действием инстинкта. В противовес Монтеню, признававшему у животных наличие своеобразного ума, Паскаль защищает идею Декарта об автоматизме поведения животных. В полемике с герцогом де Лианкуром, который усматривал "разум" в поведении лягушек, очень ловко выклевывающих глаза у щук при защите от их нападения, Паскаль замечает: "Они это делают всегда однообразно и никогда иначе, отнюдь не обладая разумом'". Но в противовес Декарту, он не видел в отсутствии разума у животных отсутствия психики. Выделение Паскалем в "век разума" двух уровней психики опередило развитие европейской психологии почти на три столетия, ибо лишь в современной психологии прочно утвердилась мысль о невозможности сведения психики к сознанию и необходимости признания бессознательной психики не только у животных, но и у человека.

1 Pasfal В . Pensees // Oeuvres completes. P . 580, fr . 553.
2 Декарт Р. Правила для руководства ума // Избранные произведения. С. 110.
3 Pascal В. Pensees // Oeuvres completes . P . 512, fr . 110.

Однако, несмотря на все разногласия Паскаля и Декарта в философии, равно как и в науке (развивавших разные направления в математике и физике), они оставались в пределах "естественного света" человеческого познания, пока не попадали в. "интеллектуальные тупики", из которых выходили с помощью обращения к Богу. Декарт это делает при решении проблемы обретения истины ("Бог не может быть обманщиком") и достоверности внешнего мира, Паскаль — при решении проблемы счастья и "спасения" человека. Пока речь идет о философских функциях Бога, оба мыслителя перед лицом схоластики выступают как бы "по одну сторону баррикад".

Другое дело, когда речь идет об исповедуемом ими типе религии — вот здесь они действительно противостоят, как деист и рационалист в религии может противостоять христианину и мистику. Декарт считает необходимым доказывать бытие Бога и бессмертие души "скорее посредством доводов философии, чем богословия", то есть доказывать "эти две истины естественным разумом" 2 . Паскаль же убежден в бесполезности философии для религии. Четко отделяя области веры и разума, критикуя спекулятивное богословие, он связывает религиозную веру с откровением, божественной благодатью, мистическим вдохновением, которые "изливаются" в сердце человека, понимаемое здесь в качестве "мистического посредника" между Богом и человеком.

В отличие от Декарта Паскаль прекрасно понимает, что доказать бытие Бога доводами разума нельзя, в чем и выразился его скептицизм по отношению к "теологизирующему" разуму. Бог у Паскаля не просто "творец природы" и "геометрических истин", но живой личный Бог, который согревает сердца людей надеждой на спасение, а не Бог ученых и философов, который организует космос. Деизм, с точки зрения Паскаля, столь же чужд христианской религии, как и атеизм. Декарта он считал деистом и правильно почувствовал антирелигиозный подтекст его философии, в которой царил культ разума, явно предпочитаемый великим рационалистом культу религии, несмотря на все его "христианнейшие оговорки". Паскаль не может простить Декарту его свободомыслия и желания "отделаться от Бога во всей своей философии, но он не смог обойтись без него, прибегнув к Божественному первощелчку для приведения мира в движение, после чего Бог ему больше не нужен"*. Правда, это замечание относится к физике Декарта, а не к его метафизике, в которой функциональное значение Бога весьма велико. Но Паскаль проницательно подметил, что Бог является не целью, а средством картезианской философии. Как справедливо полагает Л. Бреншвиг, "Декарт требует от Бога подтверждения триумфа разума; Паскаль же умоляет о спасении души. Здесь противостоят не просто две доктрины, а как бы две цивилизации" 2 . Декарт с его деизмом смотрел вперед и шел навстречу веку Просвещения, а Паскаль своей религией в некотором смысле звал назад: отчасти к раннехристианской доктрине Августина, отчасти к периоду Реформации, если при этом не учитывать всех "контраверз" и парадоксов его апологии религии. Что же касается науки и философии, то оба мыслителя — каждый по-своему и по-разному — шли вперед, определяя не только их рубежи, но и далекие перспективы 3 .

' Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P . 596, fr . 738. 1 Декарт Р. Метафизические размышления // Избранные произведения. С. 321.

В заключение данной главы следует отметить, что в значительной степени специфика философского наследия Паскаля связана с универсальным характером его творчества, приложением сил 'в столь разнородных сферах человеческой культуры, .как наука, литература, философия, логика, этика, эстетика, религия. Отсюда происходят, с одной стороны, его "вкус к конкретному" и неприятие умозрительной и абстрактно-спекулятивной философии, а с другой — синтетическое видение проблем, целостное и многостороннее их рассмотрение, открытость его мировоззрения противоположным точкам зрения и уважительное отношение Паскаля к своим идейным противникам. Следствием этого является идейная насыщенность его философского творчества, как бы многослойная его глубина, связанная с чутким вниманием к фактам, эмпирическому материалу, конкретным и целостным предметам исследования, а также к сложной и подчас запутанной феноменальной картине действительности, и вместе с тем стремление выйти за рамки эмпирии, описания явлений и "докопаться" до их "предельных оснований", многообразных внутренних взаимосвязей, что уже свидетельствует об их теоретическом осмыслении. Если писательское мастерство помогает Паскалю живописать мир явлений, то теоретическая "хватка" ученого и философа — объяснять их из объективных условий и оснований.

' Pascal В . Pensees // Oeuvres completes. P. 640, fr. 1001. 2 Brunschvicg L. Descartes et Pascal. Lecteurs de Montaigne . N. Y - P .,1944. P . 189.
'См. подробнее: Стрельцова Г. Я. Декарт и Паскаль // Вопросы философии. 1985. № 3.

Кроме того, практическая ориентация Паскаля (выраженная также в его научно-экспериментальной и изобретательской деятельности) обращает его философский взор на реальные проблемы человеческого бытия, войны и мира, социальной жизни и т. д., что всегда вызывало особый интерес к его философии. В этом Паскаль был достойным сыном нового времени.