Святая Тереза Младенца Иисуса и Святого Лика

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ДУШИ

К оглавлению

ГЛАВА 8 От монашеских обетов к жертве любви (1890—1895)

Постриг. — Мать Женевьева святой Терезы. — Эпидемия гриппа. - Ретрет отца. Алексиса. — Настоятельство матери Агнессы. — Смерть отца. — Поступление в монастырь Селины. — Конец рукописи А.

Прежде чем поведать вам об этом испытании, мне следовало бы, дорогая матушка, рассказать о ретрете, предварявшем мой постриг; он вовсе не утешил меня. Абсолютная сухость и почти что ос-тавленность стали моим уделом. Господь, как всегда, дремал в моей лодочке. Я заметила, что очень редко человеческие души дают Ему спокойно поспать у себя. Господь так устал от необходимости обо всем заботиться, что поспешил воспользоваться отдыхом, который я Ему предоставила. Наверное, Он так и не проснется до главного моего рет-рета в вечности, но вместо огорчения я испытываю от этого большую радость...

Воистину, я далека от святости. И вот почему: мне следовало бы не радоваться сухости, а приписать ее недостатку усердия и верности; мне бы сокрушаться, что уже на протяжении семи лет я засыпаю на молитве, а я не сокрушаюсь. Я думаю, что уснувшие малые дети так же дороги родителям, как и бодрствующие и что перед операцией врачи не напрасно погружают больных в сон. И, наконец, я думаю, что Господь «знает состав наш, помнит, что мы — персть» (Пс. 102, 14).

Итак, мой ретрет перед принесением обетов был, как и все последующие, ретретом великой сухости. Тем не менее Господь ясно, но без того, чтобы я это замечала, показывал мне, как стать угодной Ему и упражняться в самых возвышенных добродетелях. Много раз я обращала внимание на то, что Господь не желает ничего давать про запас. Каждое мгновение Он питает меня совершенно новой пищей, и я нахожу ее в себе, не ведая, как она там оказалась. Мне кажется, что Сам Господь, сокрытый в глубине моего сердца, милостиво внушает мне то, что угодно Ему, чтобы я сейчас сделала.

За несколько дней до принесения обетов мне посчастливилось получить благословение Папы Римского. Я просила о нем через брата Симеона еще и ради папы, чтобы таким образом отблагодарить его за поездку в Рим.

Наконец наступил прекрасный день моего бракосочетания. Он был безоблачным, но накануне в моей душе поднялась буря, какой я не знала никог
да. Ни разу еще ни одной сомнительной мысли по поводу призвания не приходило мне в голову. Теперь надо было изведать и это испытание. Вечером, когда я совершала крестный путь, мое монашеское призвание показалось мне сном, несбыточной мечтой. Я находила жизнь в Кармеле замечательной, но бес внушил мне уверенность в том, что это не для меня, что я обману настоятельниц, продвигаясь по пути, к которому не призвана. Мрак стал таким, что я уже ничего не видела и не понимала, кроме одного: призвания у меня нет! Как описать томление моей души? Мне казалось (бессмыслица, показывающая, что это искушение), что, если я расскажу свои опасения наставнице, она не позволит мне принести обеты; между тем я хотела исполнять волю Божию (даже если для этого надо вернуться в мир), нежели оставаться, следуя своей воле, в Кармеле. Но я все-таки позвала наставницу и, сильно смущаясь, поведала ей о состоянии моей души. К счастью, она видела яснее, чем я, и полностью меня успокоила. К тому же проявленное мною смирение обратило беса в бегство; он, наверное, думал, что я не осмелюсь признаться в таком искушении. Как только я закончила говорить — все сомнения рассеялись, но, для того чтобы мое смирение стало еще совершеннее, я пожелала также поведать об этом странном искушении нашей матушке, но она лишь посмеялась надо мной.

Утром 8 сентября меня залили потоки мира, и в этом мире, «который превыше всякого ума» (Фил. 4,7), я принесла обеты. Мой союз с Господом был заключен не посреди громов и молний или необычайных милостей, но при веянии тихого ветра, похожего на тот, что слышал на горе пророк Илия... Какие только милости не были испрошены мною в тот день! Я, действительно, чувствовала себя царицей и пользовалась этим, чтобы освободить пленников и добиться благосклонности Царя к его неблагодарным подданным. Словом, мне хотелось освободить из чистилища все души и обратить грешников. Я много молилась о маме, о сестрах, обо всей семье, но особенно о папе, таком исстрадавшемся, таком святом. Я предала себя Гос-

поду, чтобы Он полностью творил во мне Свою волю, и никто из людей никогда этому не препятствовал...

Этот прекрасный день прошел, как проходят и самые печальные дни, потому что у каждого дня есть свое завтра. Без всякой грусти я положила свой венок к стопам Пресвятой Богородицы. Я чувствовала, что время не унесет моего счастья. Какой праздник — стать невестой Христовой в день рождества Божией Матери! Маленькая Богородица, Которой всего лишь один день, преподносила Свой маленький цветок Младенцу Иисусу. В этот день маленьким было все, кроме полученных мною милостей и мира, кроме тихой радости, которую я ощутила вечером, когда созерцала мерцающие на небосклоне звезды и думала, что скоро моему восхищенному взору откроется прекрасное Небо и я смогу соединиться с моим Женихом в непрестанном ликовании...

24 сентября состоялось мое облачение в покрывало. Этот день целиком был покрыт слезами. Папа не пришел благословить свою принцессу. Отец Пишон был в Канаде. Монсеньор, который должен был приехать, а потом отобедать у дяди, заболел и тоже не приехал, словом, все было — печаль и горечь. Тем не менее на самом дне чаши пребывал мир, неизменный мир. В этот день Господь попустил, чтобы я не смогла удержать своих слез, и они не были поняты. Да, я переносила без слез и большие испытания, но тогда меня поддерживала Божия благодать. 24 сентября Господь предоставил меня собственным силам, и я обнаружила, насколько они малы.

Через восемь дней после моего облачения в покрывало состоялась свадьба Жанны. Невозможно передать вам, дорогая матушка, насколько поучительным был для меня ее пример в том, какие нежности невеста должна расточать своему жениху. Я с жадностью внимала всему, чему могла научиться, потому что стремилась делать для моего возлюбленного Иисуса не меньше, чем Жанна для Франциска, создания, несомненно, вполне совершенного, но, в конце концов, создания!

Я даже немного позабавилась и сочинила приглашение на собственное бракосочетание, чтобы сравнить с приглашением Жанны. Вот как это выглядело:

«Приглашение на бракосочетание сестры Терезы Младенца Иисуса и Святого Лика.

Господь Бог Вседержитель, Творец неба и земли, Верховный Владыка мира и Преславная Дева

Мария, Царица небесного Двора, благоволят уведомить вас о бракосочетании Их августейшего Сына Иисуса, Царя царствующих и Господа господствующих, с девицей Терезой Мартен, ныне Дамой и Принцессой царств, принесенных ей в дар Божественным Женихом, а именно: Младенчества Иисуса и Его Страстей, откуда и взят ее титул: Младенца Иисуса и Святого Лика.

Господин Людовик Мартен, владыка поместий Страдания и Уничижения, и госпожа Мартен, принцесса и благородная дама небесного Двора, благоволят уведомить вас о бракосочетании их дочери Терезы с Иисусом, Словом Божиим, вторым Лицом Пресвятой Троицы, ставшим при содействии Святого Духа Человеком и Сыном Девы Марии, Царицы Небесной.

Не имея возможности пригласить вас на торжественное бракосочетание, назначенное на 8 сентября 1890 года на горе Кармель (допущен только небесный двор), вас просят пожаловать на повторное празднование бракосочетания, которое состоится Завтра, в день Вечности, когда Иисус, Сын Божий, придет на облаках небесных в сиянии Своей славы судить живых и мертвых.

Ввиду того что час еще не известен, вас приглашают быть готовыми и бодрствовать».

Что мне осталось рассказать вам, дорогая матушка? Я думала, что уже закончила, но я ничего не рассказала вам о выпавшем мне счастье быть знакомой с матерью Женевьевой. Какая это бесценная милость: Господу Богу, Который уже столько всего ниспослал мне, было угодно, чтобы я жила рядом со святой, обладавшей обычными и незаметными добродетелями, со святой, которой можно подражать. Не раз я получала от нее великие утешения. Однажды в воскресенье я, как обычно, ненадолго зашла, чтобы навестить мать Женевьеву и застала у нее двух сестер. Улыбаясь, я посмотрела на нее и готова была уйти, потому что невозможно находиться втроем рядом с больной, но она по наитию взглянула на меня и сказала:

«Подождите, моя девочка, я скажу вам только несколько слов. Каждый раз, когда вы приходите, вы просите меня подарить «духовный букет», так вот, сегодня я дарю вам этот: «Служите Богу в мире и радости, помните, дитя мое, что наш Бог — Бог мира». Чистосердечно поблагодарив ее, я вышла, взволнованная до слез и уверенная, что Господь открыл ей состояние моей души: в тот день я была крайне удручена, почти в унынии, в таком мраке, что уже не знала, любит ли меня Господь. Вы дога-

дываетесь, дорогая матушка, какую радость и утешение я ощутила!

В следующее воскресенье мне захотелось узнать, какое откровение было матери Женевьеве. Она заверила меня, что не получила никакого. Мое восхищение стало еще больше, когда я увидела, как сильно пребывает в ней Господь, побуждая ее действовать и говорить. Да, вот такая святость кажется мне самой настоящей, самой святой, и именно к ней я стремлюсь, потому что в ней нет никакого заблуждения...

В день принесения обетов я получила немалое утешение, узнав от матери Женевьевы, что перед ее обетами она прошла через такое же испытание, как и я. А во время наших великих скорбей вы припоминаете, матушка, какие утешения мы обретали подле нее? Словом, мать Женевьева оставила в моем сердце самое светлое воспоминание. В день, когда она ушла на Небеса, я почувствовала себя особенно растроганной. Впервые я присутствовала при смерти, и, воистину, это было удивительно... Я сидела рядом с постелью умирающей святой и прекрасно видела ее самые незаметные движения. Мне казалось, что после двух часов, проведенных таким образом, моя душа должна была бы ощутить себя исполненной усердия. Мною же, наоборот, овладела некая бесчувственность, но в самый момент рождения на Небе нашей святой матери Женевьевы мое внутреннее состояние изменилось. В мгновение ока я почувствовала в себе несказанную радость и горение, словно мать Женевьева поделилась со мной своим блаженством, потому что я совершенно уверена, что она ушла прямо на Небо. Еще при жизни я однажды сказала ей: «Матушка! Вы не попадете в чистилище!» — «Надеюсь,» — с кротостью ответила мне она. Конечно же, Господь не мог обмануть надежду, полную такого смирения, и доказательством тому являются все полученные нами милости. Каждая из сестер поспешила попросить себе что-нибудь на память, и вы знаете, матушка, какой святыней мне посчастливилось обладать. Во время агонии матери Женевьевы я заметила слезу, блестевшую, как бриллиант у нее на веке. Это слеза, последняя из всех, что она пролила, не упала. Еще в церкви я видела, как она блестела, и никто не думал ею завладеть. Тогда, взяв лоскуток тонкого полотна, я решилась подойти к ней вечером так, чтобы меня не видели, и собрать как святыню эту последнюю слезу. С тех пор я все время ношу ее в мешочке вместе с моими обетами.

Я не придаю значения снам. К тому же у меня' они редко имеют скрытый смысл, я даже спрашиваю себя, как так получается, что, думая целый день о Господе Боге, я не занимаюсь этим еще больше во сне. Обычно мне снятся леса, цветы, ру-;

чьи, море. Почти всегда я вижу детишек, ловлю никогда не виданных мной бабочек и птичек. Вы видите, матушка, если мои сны и имеют поэтический облик, то они далеки от мистических. Однажды ночью, после смерти матери Женевьевы, я увидела нечто более утешительное. Мне снилось, что она составляет завещание и каждой сестре дает что-нибудь из принадлежавшего ей; когда очередь дошла до меня, я думала, что не получу ничего, потому что у нее уже ничего не осталось, но приподнявшись она три раза проникновенно сказала: «А вам я оставляю мое сердце».

Через месяц после кончины нашей святой матери в монастыре началась эпидемия гриппа. На ногах оставались я да еще две сестры. Никогда я не смогу описать всего увиденного: ни того, что показалось мне жизнью, ни того, что проходит...

День моего 19-летия был отпразднован смертью, за которой вскоре последовали еще две. Тогда я осталась одна в ризнице: старшая по послушанию сестра была серьезно больна, и я должна была готовить похороны, открывать решетки во время мессы и т. д. В то время Господь одарил меня многими милостями и дал силы. Сейчас я спрашиваю себя, как я могла без страха делать все, что делала. Смерть царила повсюду; за самыми больными ухаживали те, кто еле волочил ноги, и едва какая-нибудь из сестер испускала последний вздох, как сразу же приходилось ее оставлять. Однажды утром, когда я вставала, у меня появилось предчувствие, что умерла сестра Магдалина. В дортуаре было темно, и никто не выходил из келий. Тогда я решилась зайти к сестре Магдалине, дверь у нее была открыта; и правда, она, одетая, лежала на соломенном тюфяке. Я не испытывала ни малейшего страха. Увидев, что у нее нет свечки, я отправилась за ней, а также за венком из роз.

Вечером того дня, когда умерла помощница настоятельницы, я была одна вместе с сестрой, ухаживавшей за больными. Невозможно представить себе печальное состояние монастырской общины в то время. Только те, кто был на ногах, могут иметь об этом некоторое представление, но посреди такой оставленности я чувствовала, что Господь Бог хранил нас. Умирающие без усилия переходили в лучшую жизнь. Сразу же после смерти на

их лицах появлялось выражение мира и радости, напоминающее сладкий сон; и это истинная правда, ибо после того, как образ мира сего пройдет, они пробудятся, чтобы бесконечно наслаждаться радостями, уготованными избранным...

В этот период тяжелых испытаний, выпавших на долю общины, мне довелось обрести несказанное утешение — причащаться каждый день. Как это было чудесно! Господь долго баловал меня, гораздо дольше, чем других Своих невест, ибо позволял, чтобы мне Его преподносили, когда остальные не имели счастья Его принять. Еще я была очень счастлива, оттого что прикасалась к священным сосудам, готовила платы', предназначенные принимать Господа Иисуса. Я чувствовала, что мне надлежало быть очень усердной, и часто вспоминала слова, которые обращают к дьякону: «Очистите себя, носящие сосуды Господни» (Ис. 52,11).

Не могу сказать, что я часто получала утешения во время благодарственных молитв, скорее, в эти мгновения их было меньше всего. Я нахожу это совершенно естественным, потому что предала себя Господу не как человек, желающий принять Его ради собственного утешения, но, наоборот, ради удовольствия Того, Кто отдает Себя мне. Я представляю свою душу как пустую землю и прошу Пресвятую Богородицу убрать с нее всякий мусор, который мешал бы ей оставаться пустой. Затем я молю Ее, чтобы Она Сама разбила просторный шатер, достойный Небес, и Сама украсила его, потом я приглашаю всех ангелов и святых прийти и устроить самый лучший концерт. Мне кажется, когда Господь сходит в мое сердце, Он радуется, что Его так хорошо принимают, а я — я тоже радуюсь... Все это не мешает рассеянности и дремоте посещать меня, но когда по окончании благодарственных молитв я вижу, как плохо их возносила, то решаю благодарить Господа весь оставшийся день. Вы видите, дорогая матушка, что я далека от того, чтобы идти путем страха, мне всегда удается найти способ быть счастливой и извлекать пользу из своих немощей. Конечно, это нравится Господу, ведь Он, похоже, поддерживает меня. Однажды, вопреки обыкновению, я была немного смущена, когда подходила к Причастию. Мне показалось, что Господь недоволен мною, и я сказала себе: «Если получу сегодня лишь половину хостии, меня это сильно огорчит, и я буду думать, что Господь как бы нехотя входит в мое сердце». Я подхожу и... о счастье! Первый раз в жизни вижу, как священник берет две хостии и подает их мне! Вы понимаете

мою радость и слезы, что я пролила при виде такого великого милосердия.

На следующий год после принесения монашеских обетов, за два месяца до смерти матери Жене-вьевы, я обрела множество милостей во время рет-рета. Обычно ретреты с проповедями для меня мучительнее тех, что проходят в одиночестве. Но тогда было иначе. Девять дней я с большим усердием молитвенно готовилась2, несмотря на предчувствие, что священник3 не сможет меня понять, ибо его особое призвание — помогать великим грешникам, а не душам монашествующих. Господу было угодно показать мне, что лишь Он Один является моим Духовником. И Он воспользовался именно этим священником, которого оценила одна лишь я. В то время у меня бывали большие внутренние искушения разного рода (вплоть до того, что я иногда задавала себе вопрос: существует ли Небо?). Я не была расположена что-либо говорить о них, не зная, как все это выразить; едва я вошла в исповедальню, как ощутила, что душа моя раскрывается. Произнеся лишь несколько слов, я была чудесным образом понята, а скорее угадана... и моя душа стала подобна книге, в которой отец читал лучше меня самой. На всех парусах он пустил мой кораблик по волнам доверия и любви, которые так влекли меня, но сама я не осмеливалась двигаться вперед. Он сказал, что мои недостатки не огорчают Господа Бога и что, замещая Его, он говорит от Его имени, что Господь очень доволен мною.

Как я была счастлива услышать эти утешительные слова! Я никогда еще не слыхала, чтоб недостатки могли не огорчать Господа. Такое заверение наполнило меня радостью и помогло терпеливо переносить изгнание... В глубине сердца я чувствовала, что это так, ибо Господь нежнее матери, а вы, дорогая матушка, разве вы не готовы всегда простить мне невольные мелкие проступки? Сколько раз я испытала это на собственном опыте! Никакой ваш упрек не тронул бы меня так, как любое проявление ласки с вашей стороны. У меня такой характер, что страх заставляет меня отступать, а любовь — с ней я не просто продвигаюсь, я лечу вперед...

Да, матушка, особенно с того благословенного

' Чистый белый плат, лежащий раскрытым на престоле при совершении мессы.

2 Новенна — особое моление в течение девяти дней.

3 Отец Алексис Пру, францисканец, который выступал с проповедями перед большими аудиториями, на заводах и т.д.

дня, когда вас избрали, я лечу по путям любви. В тот день Полина стала для меня живым Господом и во второй раз — моей «мамой».

Уже почти три года я с радостью смотрю на те чудеса, что творит Господь с помощью моей дорогой матушки. Я вижу, что только страдание может дать жизнь человеческим душам, и как никогда ранее во всей своей глубине раскрываются слова Господа: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12, 24). Какая обильная жатва была вами собрана! Вы сеяли в слезах, но вскоре узрите плод ваших трудов и возвратитесь с радостью, неся снопы свои (см. Пс. 125, 5—6). Среди этих снопов, матушка, затаился один беленький цветок. На Небесах он обретет голос, дабы воспеть кротость и добродетели, в которых, он видел, вы упражнялись каждый день во мраке и тишине изгнаннической жизни...

Да, за три года я поняла немало тайн, скрытых до того от меня. Господь Бог явил мне милосердие, как царю Соломону. Он не захотел, чтобы у меня осталось хоть одно неисполненное желание — как совершенства, так и то, суетность которого я понимала, но не узнала еще на собственном опыте.

Я всегда смотрела на вас, дорогая матушка, как на идеал и хотела во всем быть похожей на вас. Видя, что вы пишете прекрасные картины и стихи, я говорила себе: «Как я была бы счастлива, если б могла рисовать, если б умела выражать свои мысли в стихах и творить добро человеческим душам...» Но мне не хотелось испрашивать эти природные дары, и мои желания оставались затаенными в глубине сердца. Господу, тоже там затаившемуся, было угодно показать, что «под солнцем... все — суета и томление духа...» (Екк. 2, 17). Господь Бог дал мне возможность использовать уроки моей дорогой матушки, и, к великому удивлению сестер, я стала рисовать. Еще Он пожелал, чтобы я смогла, следуя ее примеру, писать стихи и сочинять пьесы, которые находили неплохими. Как царь Соломон оглянулся на дела рук своих и на труд, которым трудился он, делая их: и вот, все — суета и томление духа (см. Екк. 2, 11), так и я узнала на опыте, что счастье состоит в том, чтобы скрыться и пребывать в неведении обо всем сотворенном. Я поняла, что без любви все дела — ничто, даже самые блистательные, такие как воскресение мертвых или обращение народов.

Вместо того чтобы принести вред и увлечь в суету, дары, которыми Господь щедро наделил меня (без моих на то прошений), влекут меня к Нему, и, я вижу, что один Он неизменен, один Он может осуществить мои огромные желания...

Были еще и другие желания, которые Господ} было угодно исполнить: детские желания, подобные снегу в день моего облачения. :

Вы знаете, матушка, как я люблю цветы; становясь узницей в пятнадцать лет, я навсегда отказывалась от счастья бродить по полям, пестреющим весенним убранством; так вот, никогда у меня не было цветов больше, чем со времени моего поступления в Кармель... Обычно женихи довольно часто преподносят цветы своим невестам. Господь не забыл и об этом. Он в изобилии посылал мне охапки васильков, маргариток, диких маков — цветы, которые я люблю больше всего. Был даже цветок куколь;

я не встречала его со времени нашего переезда в Лизье. Мне очень хотелось снова увидеть этот цветок моего детства, который я срывала на полях Алансона. Именно в Кармеле он пришел улыбнуться мне и показать, что Господь, как в самом малом, так и в большом, уже в этой жизни дает во сто крат более тем душам, которые из любви к Нему оставили все (см. Мф. 19, 29).

Но самым заветным моим желанием, самым большим, которое, мне казалось, никогда не исполнится, было поступление Селины в наш Кармель. Эта мечта казалась невероятной: жить под одной крышей, делить радости и горести с подругой детства. Поэтому я целиком принесла эту мечту в жертву и доверила Господу будущее моей любимой сестры, готовая к тому, что, если нужно, она отправится на край света. Лишь с одним я не могла согласиться — с тем, что она не станет Христовой невестой. Я любила ее, как Но самым заветным моим желанием, самым большим, которое, мне казалось, никогда не исполнится, было поступление Селины в наш Кармель. Эта мечта казалась невероятной: жить под одной крышей, делить радости и горести с подругой детства. Поэтому я целиком принесла эту мечту в жертву и доверила Господу будущее моей любимой сестры, готовая к тому, что, если нужно, она отправится на край света. Лишь с одним я не могла согласиться — с тем, что она не станет Христовой невестой. Я любила ее, как саму себя, и для меня было просто невозможно подумать, что она отдаст свое сердце смертному. Я уже и так сильно страдала, зная, что в миру она подвергается неведомым мне опасностям. Я могла бы сказать, что со времени моего поступления в Кармель моя привязанность к Селине стала скорее любовью матери, чем сестры. Однажды она должна была пойти на вечеринку; это меня так огорчило, что я умоляла Господа не дать ей танцевать и даже (вопреки обыкновению) проливала потоки слез. Господь соблаговолил услышать меня: в этот вечер Он не позволил Своей будущей невесте танцевать (хотя она и не затруднялась грациозно проделывать это, когда требовалось). Она не смогла отказаться, когда ее

пригласили, но кавалер был совершенно бессилен заставить ее танцевать; к великому его смущению, ему пришлось просто отвести ее на место, потом он украдкой вышел и больше не появлялся. Это единственное в своем роде происшествие помогло мне возрасти в доверии и любви к Тому, Кто, поставив Свою печать на моем челе, одновременно запечатлел ее и на челе Селины...

29 июля прошлого года Господь Бог, разрешая узы (см. Пс. 115,16) Своего верного слуги и призывая его к вечной жизни, одновременно разрешил и узы, которые удерживали в этом мире Его невесту. Она заменяла собою всех нас рядом с нежно любимым отцом и выполнила эту миссию подобно ангелу. Но ангелы не остаются на земле, исполнив волю Господню, они сразу же возвращаются к Нему, для этого-то им и даны крылья. Наш ангел тоже расправил свои белоснежные крылья и приготовился лететь далеко-далеко, чтобы обрести Господа, но Господь дал пролететь ему совсем немного. Ему хватило согласия на великую жертву, оказавшуюся довольно мучительной для Терезы. Целых два года Селина скрывала от нее одну тайну'. И как же она сама страдала! В конце концов, с небес, мой дорогой король, который и на земле-то не любил медлить, поспешил устроить запутанные дела Селины, и 14 сентября она присоединилась к нам!

Однажды, когда трудности казались непреодолимыми, я сказала Господу во время благодарственных молитв: «Боже мой, Ты знаешь, как я хочу знать, отправился ли папа прямо на Небо. Я не прошу Тебя говорить об этом, но покажи мне знаком. Если сестра Эме Иисуса согласится на поступление Селины или хотя бы не будет препятствовать, — это станет ответом, что папа отправился прямо к Тебе». Как вам известно, дорогая матушка, эта сестра находила, что нас и так уже слишком много и, следовательно, не хотела принимать еще одну. Но Господь Бог, Который держит в руке Своей сердца людей и направляет их, куда захочет (см. Притч. 21,1), переменил мнение этой сестры. Она оказалась первой, кого я встретила после благодарственных молитв; она приветливо подозвала меня, попросила подняться к вам и заговорила со мной о Селине со слезами на глазах...

Как много у меня причин благодарить Господа, сумевшего исполнить все мои желания!

И теперь у меня нет иного желания, кроме одного: любить Господа до безумия... Мои детские влечения улетучились, и, хотя, конечно, мне еще нравится украшать цветами алтарь Младенца Иисуса, с тех

пор как Он подарил мне желанный цветок — мою любимую Селину, мне больше не хочется других, и ее как самый лучший букет я преподношу Ему...

Я больше не желаю ни страдания, ни смерти, хотя люблю и то и другое; одна только любовь влечет меня. Долгое время я стремилась к ним; я страдала и думала, что касаюсь небесных берегов, я думала, что весенней порой цветок будет сорван. Теперь меня ведет лишь самоотречение, и иного компаса у меня нет! Я больше ничего не могу просить с жаром, кроме одного: чтобы воля Господня совершенно исполнилась в моей душе и чтобы люди не могли этому препятствовать. Я могла бы сказать словами из духовного песнопения нашего отца святого Иоанна Креста: «В подвале у Любимого я выпила вина, и, выйдя оттуда, на всей той равнине не нашла ничего для себя и утратила то стадо, за которым доселе я шла... Душа стала служить Ему всем, что имела. Стада теперь я не пасу, другой работы не несу, любовь моим уделом стала ныне!» Или еще: «Мощна в своих деяниях любовь с тех пор, как я изведала это все, она умеет из всего извлечь корысть, добра ли, зла ли, что во мне найдет, чтоб душу всю преобразить в себя»2. Дорогая матушка, как сладок путь любви! Конечно, можно сильно пасть, можно совершать неверные поступки, но любовь умеет из всего извлечь корысть и очень быстро истребляет все, что может не понравиться Господу, оставляя в сердце смиренный и глубокий мир...

Сколько света почерпнула я в произведениях нашего отца святого Иоанна Креста! В возрасте семнадцати-восемнадцати лет у меня не было иной духовной пищи. Но позже все книги оставляли меня в состоянии сухости, и до сих пор я пребываю в таком настроении. Открывая книгу о духовном (даже самую прекрасную, самую проникновенную), я сразу же чувствую, как сжимается мое сердце, и читаю, если можно так сказать, не понимая. А если и понимаю, то мой ум останавливается, не имея возможности молитвенно размышлять. В этом бессилии мне приходят на помощь Священное Писание и «Подражание»; в них я нахожу надежную и настоящую пищу. Но более всего во время молитвы меня поддерживает Евангелие, там я черпаю все, что нужно моей нищей маленькой душе. Я всегда открываю в нем новый свет, скрытый и таинственный смысл...

* Тереза имеет в виду замысел отца Пишона о переезде Селины в Канаду. 2 Перевод Василия фон Бурмана.

Я понимаю и знаю по опыту, «что царствие Бо-жие внутри нас» (см. Лк. 17, 21). Господу вовсе не нужны ни книги, ни учителя для наставления душ. Он, Учитель учителей, наставляет без громких слов. Я никогда не слышала, чтобы Он говорил, но я чувствую, что Он во мне. Каждую минуту Он руководит мною и внушает то, что я должна говорить или делать. Как раз в тот самый момент, когда нужно, я нахожу свет, который до сих пор не видела, и чаще всего это происходит не во время молитвы, какой бы она ни была глубокой, а среди повседневных занятий...

Дорогая матушка! После стольких милостей разве не могу я воспеть вместе с псалмопевцем:

«Ибо благ Господь, ибо вовек милость Его» (см. Пс. 117,1). Мне кажется, что если бы все люди получали те же милости, что и я, — никто больше не боялся бы Бога, каждый любил бы Его до безумия, и из любви, а не от страха, никакая душа никогда бы не согласилась Его огорчить. Между тем я понимаю, что души могут быть непохожими друг на друга, они должны быть разными, чтобы каждое из божественных совершенств было прославлено особым образом. Мне же Он даровал Свое бесконечное милосердие, через призму которого я созерцаю другие божественные совершенства и преклоняюсь перед ними! Тогда они все представляются мне озаренными любовью, и само правосудие (может быть, даже больше других) кажется мне облеченным в любовь. Какая радость размышлять над тем, что Господь справедлив, то есть, что Он принимает в расчет наши слабости и в совершенстве знает бренность нашей природы. Чего ж мне бояться? Если бесконечно справедливый Бог с такой добротой соблаговолил простить все грехи блудному сыну, то не должен ли Он быть справедливым и по отношению ко мне, которая «всегда с Ним»? (см. Ак. 15, 31).

В этом году 9 июня, в день Пресвятой Троицы, мне было дано понять особенно ясно, как Господь хочет быть любимым.

Я думала о душах, приносящих себя в жертву божественному правосудию, о тех, кто навлекает на себя кары, предназначенные виновным. Такая жертва казалась мне великой и щедрой, но я не чувствовала себя способной на нее. «Боже мой! — воскликнула я в глубине сердца, — ведь не одному Твоему правосудию нужны души, приносящие себя в жертву? Разве Твоя милосердная любовь не нуждается в них тоже? Никем она не признается и везде отвергается. Ты хочешь наполнить сердца любовью, а они, вместо того чтобы броситься в Твои объятия

и принять ее, обращаются к людям с просьбой о мимолетном счастье. Боже мой! Сохранится ли в Твоем Сердце всеми презираемая любовь? Мне кажется, что, если б Ты нашел души, готовые принести себя в жертву всесожжения Твоей Любви, Ты быстро бы потребил их. Мне кажется, Ты был бы счастлив не подавлять те волны бесконечной нежности, что заключены в Тебе... Если даже Твое правосудие, которое не простирается за пределы земли, стремится найти выход, — насколько сильнее желает воспламенять души Твоя милосердная любовь, ибо «милость Твоя до небес» (Пс 35, 6). Господи! Пускай этой счастливой жертвой стану я! Истреби эту жертву огнем Твоей божественной Аюбви!»

Дорогая матушка, вы позволили мне вот так предать себя Господу, и вам известны те потоки или, вернее, океаны благодати, которые наводнили мою душу. Начиная с этого счастливого дня, мне кажется, что любовь пронизывает меня и окружает. Мне кажется, что каждое мгновение эта милосердная любовь обновляет меня, очищает душу и не оставляет в ней никакого следа греха, и поэтому я не могу бояться чистилища. Я знаю, что сама не была бы достойна даже войти в это место искупления, потому что только святые души могут иметь туда доступ. Но я знаю также, что огонь Любви более свят, чем огонь чистилища. Я знаю, что Господь не может желать нам бесполезных страданий и что Он не внушил бы мне испытываемых мною желаний, если бы не хотел их исполнить...

Как сладок путь Любви! Как хочется мне приложить все свои старания, чтобы постоянно исполнять волю Господа Бога с наибольшим самоотречением!

Вот, дорогая матушка, все, что я могу рассказать о жизни вашей маленькой Терезы. Вы сами гораздо лучше знаете, что она из себя представляет и что сделал для нее Господь. Поэтому вы мне простите, если я сильно сократила историю ее монашеской жизни...

Как завершится «история маленького белого цветка»? Быть может, он будет сорван совсем рано или его пересадят в другие края...' Мне это неведомо, но я уверена, что милосердие Божие всегда будет сопровождать его, и никогда он не перестанет благословлять свою матушку, которая принесла его в дар Господу. Он будет вечно радоваться тому, что стал одним из цветов ее венка. И вместе с ней он будет вечно воспевать всегда новую песнь Любви...

' В один из кармелитских монастырей Индокитая.

Далее