К началу
БАСНИ ХАРЬКОВСКИЕ
Басня 1
Собаки
Басня 2
Ворона и Чиж
Басня 3
Жаворонки
Басня 4
Голова и Туловище
Басня 5 Чиж
и Щегол
Басня 6
Колеса часов
Басня 7 Орел
и Сорока
Басня 8
Голова и Туловище
Басня 9
Муравей и Свинья
Басня 10 Две
Курицы
Басня 11
Ветер и Философ
Басня 12
Оселка и Нож
Басня 13
Орел и Черепаха
Басня 14
Сова и Дрозд
Басня 15
Змея и Буфон
Басня 16
Жабы
Басня 17 Два
ценных камушка: Алмаз и Смарагд
Басня 18
Собака в Кобыла
Басня 19
Нетопырь и два птенца — Горлицын и Голубнцын
Басня 20
Верблюд и Олень
Басня 21
Кукушка и Косик
Басня 22
Навоз и Алмаз
Басня 23
Собака и Волк
Басня 24
Крот и Линкс
Басня 25 Лев
и Обезьяны
Басня 26
Щука и Рак
Басня 27
Пчела и Шершень
Басня 28
Оленица и Кабан
Басня 29
Старуха и Горшечник
Басня 30
Соловей, Жаворонок и Дрозд
Любезный
приятель!
В седьмом
десятке нынешнего века, отстав от учительской должности и уединяясь в лежащих
около Харькова лесах, полях, садах, селах, деревнях и пчельниках, обучал я себя
добродетели и поучался в Библии; притом, благопристойными игрушками забавляясь,
написал полтора десятка басен, не имен с тобою знакомства. А сего года в селе
Бабаях умножил оные до половины. Между тем, как писал прибавочные, казалось,
будто ты всегда присутствуешь, одобряя мои мысли и вместе о них со мною
причащаясь. Дарую ж тебе три десятка басен, тебе и подобным тебе.
Отеческое
наказание заключает в горести своей сладость, а мудрая игрушка утаивает в себе
силу.
Глупую важность
встречают по виду, выпроваживают но смеху, а разумную шутку важный печатлеет
конец. Нет смешнее, как умный вид с пустыми потрохами, и нет веселее, как
смешное лицо с утаенною дельностью. Вспомните пословицу: «Красна хата не
углами, но пирогами».
Я и сам не
люблю превратной маски тех людей и дел, о которых можно сказать малороссийскую
пословицу: «Стучит, шумит, гремит... А что там? Кобылья мертвая голова бежит».
Говорят и великороссийцы: «Летала высоко, а села недалеко» — о тех, что богато
и красно говорят, а нечего слушать. Не люба мне сия пустая надменность и пышная
пустошь, а люблю то, что сверху ничто, но в середке чтось, снаружи ложь, но
внутри истина. Такова речь, и человек назывался у эллинов silnvog,
картинка, сверху смешная, но внутри благолепная.
Друг мой! Не
презирай баснословия! Басня и притча есть то же. Не по кошельку суди сокровище,
праведен суд суди. Басня тогда бывает скверная и бабья, когда в подлой и
смешной своей шелухе не заключает зерно истины, похожа на орех пустой. От
таких-то басен отводит Павел своего Тимофея (I к
Тимофею, гл. 4, ст. 7). И Петр не просто отвергает басни, но басни ухищренные,
кроме украшенной наличности, силы Христовой не имущие. Иногда во вретище
дражайший кроется камень. Пожалуй, разжуй сии Павловские слова: «Не внимая
иудейским басням, ни заповедям людей, отвращающих от истины». Как обряд есть
без силы божьей — пустошь, так и басня, но без истины. Если ж с истиною, кто
дерзнет назвать лживою? «Все ибо чистое чистым, оскверненным же и неверным
ничто же чисто, но осквернися их ум и совесть» (К Титу, I).
Сим больным, лишенным страха божия, а с ним и доброго вкуса, всякая пища
кажется гнусною. Не пища гнусна, но осквернился их ум и совесть.
Сей забавный и
фигурный род писаний был домашний самым лучшим древним любомудрцам. Лавр и
зимою зелен. Так мудрые и в игрушках умны и во лжи истинны. Истина острому их
взору не издали болванела так, как подлым умам, но ясно, как в зерцале,
представлялась, а они, увидев живо живой ее образ, уподобили оную различным
тленным фигурам.
Ни одни краски
не изъясняют розу, лилию, нарцисс столь живо, сколь благолепно у них образуется
невидимая божия истина, тень небесных и земных образов. Отсюда родились hieroglyphica, emblemata, symbola, таинства, притчи, басни, подобия, пословицы... И не
дивно, что Сократ, когда ому внутренний ангел-предводитель во всех его делах
велел писать стихи, тогда избрал Эзоповы басни. И как самая хитрейшая картина
неученым очам кажется враками, так и здесь делается.
Само солнце
всех планет и царица Библия их тайнообразующих фигур, притчей и подобий
богозданна. Вся она вылеплена из глинки и называется у Павла буйством. Но в сию
глинку вдохнен дух жизни, а в сем буйстве кроется мудрое всего смертного.
Изобразить, приточить, уподобить значит то же.
Прими ж,
любезный приятель, дружеским сердцем сию небезвкусную от твоего друга мыслей
его воду. Не мои сии мысли и не я оные вымыслил: истина безначальна. Но люблю —
тем мои, люби — и будут твои. Знаю, что твой телесный болван далеко разнится от
моего чучела, но два разноличные сосуда одним да наполняются ликером, да будет
едина душа и едино сердце. Сия-то есть истинная дружба, мыслей единство. Все не
наше, все погибнет и сами болваны наши. Одни только мысли наши всегда с нами,
одна только истина вечна, а мы в ней, как яблоня в своем зерне, скроемся.
Питаем же
дружбу. Прими и кушай с Петром четвероногих зверей, гадов и птиц. Бог тебя да
благословляет! С ним не вредит и самый яд языческий. Они не что суть, как
образы, прикрывающие, как полотном, истину. Кушай, пока вкусишь с Богом лучшее.
Любезный
приятель! Твой верный слуга, любитель священной Библии Григорий Сковорода.
1744 г., в селе Бабаях, накануне 50-тницы.
В селе у
хозяина жили две собаки. Случилось мимо ворот проезжать незнакомцу. Одна из
них, выскочив и полаяв, поколь он с виду ушел, воротилась на двор.
— Что тебе из
сего прибыло? — спросила другая.
— По крайней
мере не столь скучно,— отвечала она.
— Ведь не все
ж, — сказала разумная,— проезжие таковы, чтоб их почитать за неприятелей нашего
хозяина, а то бы я и сама должности своей не оставила, несмотря на то, что с
прошедшей ночи нога моя волчьими зубами повреждена. Собакою быть дело не худое,
но без причины лаять на всякого дурно.
Сила. Разумный
человек знает, что осуждать, а безумный болтает без разбору.
Неподалеку от
озера, в котором видны были жабы, Чиж, сидя па ветке, пел. Ворона в близости
тоже себе квакала, и, видя, что Чиж петь не перестает:
— Чего ты сюда
же дмешься, жаба?
— А отчего ты
меня жабою зовешь? — спросил Чиж Ворону.
— Оттого, что
ты точно такой зеленый, как вон та жаба.
А Чиж сказал: —
О, ежели я жаба, тогда ты точная лягушка по внутреннему твоему орудию, которым
пение весьма им подобное отправляешь.
Сила. Сердце и
нравы человеческие, кто он таков, свидетельствовать должны, а не внешние
качества. Дерево из плодов познается.
Еще в древние
века, в самое то время, как у орлов черепахи летать учились, молодой Жаворонок
сидел недалече того места, где одна из помянутых черепах, по сказке мудрого
Эзопа, летанье свое благополучно на камне окончила с великим шумом и треском.
Молодчик, испугавшись, пробрался с трепетом к своему отцу:
— Батюшка!
Конечно, возле той горы сел орел, о котором ты мне когда-то говорил, что она
птица всех страшнее и сильнее...
— А по чему ты догадываешься,
сынок?— спросил старик.
— Батюшка! Как
он садился, я такой быстроты, шуму и грому никогда не видывал.
— Мой
любезнейший сынок! — сказал старик. — Твой молоденький умок... Знай, друг мой,
и всегда себе сию песенку пой:
Не тот орел,
что высоко летает, Но тот, что легко седает...
Сила. Многие
без природы изрядные дела зачинают, но худо кончат. Доброе намерение и конец
всякому делу есть печать.
Туловище,
одетое в великолепное и обширное с дорогими уборами одеяние, величалось перед
Головою и упрекало со тем, что на нее к десятая доля не исходит в сравнении с
его великолепием...
— Слушай, ты
дурак! Если может поместиться ум в твоем брюхе, то рассуждай, что сие делается
не по большему твоему достоинству, но потому, что нельзя тебе столь малым
обойтись, как мне, — сказала Голова.
Фабулка сия для
тех, которые честь свою на одном великолепии основали.
Чиж, вылетев на
волю, слетелся с давним своим товарищем Щеглом, который его спросил:
— Как ты, друг
мой, освободился?.. Расскажи мне!
— Чудным
случаем, — отвечал пленник. — Богатый турок приехал с посланником в наш город
и, прохаживаясь из любопытства по рынку, зашел в наш птичий ряд, в котором нас
около четырехсот у одного хозяина висело в клетках. Турок долго на нас, как мы
один перед другим пели, смотрел с сожалением, наконец:
— А сколько
просишь денег за всех? — спросил нашего хозяина.
— 25 рублей, —
отвечал он.
Турок, не
говоря ни слова, выкинул деньги и велел себе подавать по одной клетке, из
которых, каждого из нас на волю выпуская, утешался, смотря в разные стороны,
куда мы разлетались.
— А что же
тебя, — спросил товарищ, — заманило в неволю?
— Сладкая пища
да красная клетка,— отвечал счастливец. — А теперь, пока умру, буду благодарить
Бога следующею песенкою:
Лучше мне
сухарь с водою, Нежели сахар с бедою.
Сила. Кто не
любит хлопот, должен научиться просто и убого жить.
Колесо часовой
машины спросило у Другого:
— Скажи мне,
для чего ты качаешься не по нашей склонности, но в противную сторону?
— Меня, —
отвечало Другое, — так сделал мой мастер, и сим вам не только не мешаю, но еще
вспомоществую тому, дабы наши часы ходили по рассуждению солнечного круга.
С и л а. По
разным природным склонностям и путь жития разный. Однако всем один конец —
честность, мир и любовь.
Сорока Орлу
говорила:
— Скажи мне,
как тебе не наскучит непрестанно вихрем крутиться на пространных высотах
небесных и то в гору, то вниз, будто по винтовой лестнице шататься?..
— Я бы никогда
на землю не опустился, — отвечал Орел, — если б телесная нужда к тому меня не
приводила.
— А я никогда
бы не отлетывала от города, — сказала Сорока, — если бы Орлом была.
— И я то же бы
делал, — говорил Орел, — если бы был Сорокою. Сила. Кто родился для того, чтоб
вечностью забавляться, тому приятнее жить в полях, рощах и садах, нежели в
городах.
— Чем бы ты
жива была, — спросило Туловище Голову, — если бы от меня жизненных соков по
частям в себя не вытягивала?
— Сие есть
самая правда, — отвечала Голова, — но в награждение того мое око тебе светом, а
я вспомоществую советом.
Сила. Народ
должен обладателям своим служить и кормить.
Свинья с
Муравьем спорили, кто из них двоих богаче. А Вол был свидетелем правости и
побочным судьею.
— А много ли у
тебя хлебного зерна? — спросила с гордою улыбкою Свинья. — Прошу объявить, почтенный
господин...
— У меня
полнехонька горсть самого чистого зерна. Сказал как только Муравей, вдруг
захохотали Свинья и Вол со всей мочи.
— Так вот же
нам будет судьею господин Вол, — говорила Свинья. — Он 20 лет с лишком
отправлял с великою славою судейскую должность, и можно сказать, что он между
всею своею братиею искуснейший юрист и самый острый арифметик и алгебрик. Его
благородие может нам спор легко решить. Да он же и в латынских диспутах весьма,
кажется, зол.
Вол после сих
слов, мудрым зверьком сказанных, тотчас скинул на счеты и при помощи
арифметического умножения следующее сделал определение:
— Понеже бедный
Муравей только одну горсть зерна имеет, как сам признался в том добровольно, да
и, кроме зерна, ничего больше не употребляет, а, напротив того, у госпожи
Свиньи имеется целая кадь, содержащая горстей 300 с третью, того ради по всем
правам здравого рассуждения...
— Не то вы
считали, господин Вол, — прервал его речь Муравей. — Наденьте очки да расход
против приходу скиньте на счеты...
Дело зашло в
спор и перенесено в высший суд.
Сила. Не малое
то, что в обиходе довольное, а довольство и богатство есть то же.
Случилось Дикой
курице залететь к Домашней.
— Как ты,
сестрица, в лесах живешь? — спросила Домовая.
— Так слово в
слово, как и прочие утицы лесные, — отвечала Дикая. — Тот же бог и меня питает,
который диких кормит голубей стадо...
— Так они же и
летать могут хорошо, — промолвила хозяйка.
— Это правда, —
сказала Дикая, — и я по тому ж воздуху летаю и довольна крыльями, от бога мне
данными...
— Вот этому-то
я, сестрица, не могу верить, — говорила Домоседка, — оттого, что я насилу могу
перелететь вон к этому сараю.
— Не спорю, —
говорит Дичина, — да притом же то извольте, голубушка моя, рассуждать, что вы с
малых лет, как только родились, изволите по двору навозы разгребать, а я
мое летанье ежедневным опытом твердить принуждена.
Сила. Многие,
что сами сделать не в силах, в том прочим верить не могут. Бесчисленные негою
отучены путешествовать. Сие дает знать, что как практика без сродности есть
бездельная, так сродность трудолюбием утверждается. Что пользы знать, каким
образом делается дело, если ты к тому не привык? Узнать не трудно, а трудно
привыкнуть. Наука и привычка есть то же. Она не в знании живет, но в делании.
Ведение без дела есть мученье, а дело — без природы. Вот чем разнится scientia et doctrina (знание и наука).
— О, чтоб тебя
черт взял, проклятый!..
— За что ты
меня бранишь, господин Философ? — спросил Ветер.
— За то, —
ответствует Мудрец, — что как только я отворил окно, чтобы выбросить вон
чеснокову шелуху, ты как дунул проклятым твоим вихрем, так все назад по целому
столу и по всей горнице разбросал, да еще притом остальную рюмку с вином,
опрокинувши, расшиб, не вспоминая то, что, раздувши из бумажки табак, все блюдо
с кушаньем, которое я после трудов собрался было покушать, совсем засорил...
— Да знаешь ли,
— говорит Ветер, — кто я таков?
— Чтоб я тебя
не разумел? — вскричал Физик. — Пускай о тебе мужички рассуждают. А я после
небесных планет тебя моего внятия не удостаиваю. Ты одна пустая тень...
— А если я, —
говорит Ветер, — тень, так есть при мне и тело. И правда, что я тень, а
невидимая во мне божья сила есть точно тело. И как же мне не веять, если меня
всеобщий наш создатель и невидимое все содержащее существо движет.
— Знаю, —
сказал Философ, — что в тебе есть существо неповинное постольку, поскольку ты
Ветер...
— И я знаю, —
говорил Дух, — что в тебе столько есть разума, сколько в тех двух мужиках, из
которых один, нагнувшись, поздравил меня заднею бесчестною частью, задравши
платье, за то, что я раздувал пшеницу, как он ее чистил, а другой такой же
комплимент сделал в то время, как я ему не давал вывершить копну сена, и ты у них
достоин быть головою.
Сила. Кто на
погоды или на урожай сердится, тот против самого Бога, всестроящего, гордится.
Нож беседовал с
Оселкою.
— Конечно, ты
нас, сестрица, не любишь, что не хочешь в стать нашу вступить и быть ножом...
— Ежели бы я
острить не годилась, — сказала Оселка, — не отрек-лася бы вашему совету
последовать и состоянию. А теперь тем-то самым вас люблю, что не хочу быть
вами. И конечно, став ножом, никогда столько одна не перережу, сколько все те
ножи и мечи, которые во всю жизнь мою переострю; а в сие время на Оселки очень
скудно.
Сила. Родятся и
такие, что воинской службы и женитьбы не хотят, дабы других свободнее поощрять
к разумной честности, без которой всяка стать недействительна.
На склоненном
над водой дубе сидел Орел, а в близости Черепаха своей братии проповедовала
следующее:
— Пропадай оно
летать... Покойная наша прабаба, дай бог ей царство небесное, навеки пропала,
как видно из Историй, за то, что сей проклятой науке начала было у Орла
обучаться. Сам сатана оную выдумал...
— Слушай, ты,
дура! — прервал ее проповедь Орел.— Не через то погибла премудрая твоя прабаба,
что летала, но через то, что принялась за оное не по природе. А летанье всегда
не хуже ползанья.
Сила.
Славолюбие да сластолюбие многих поволокло в стать, совсем природе их
противную. Но тем им вреднее бывает, чем стать изряднее, и весьма немногих мать
родила, например, к философии, к ангельскому житию.
Как только Сову
усмотрели птицы, начали взапуски щипать.
— Не досадно ли
вам, сударыня,— спросил Дроздик,— что без всякой вашей виновности нападают? И
не дивно ли это?
— Нимало не
дивно,— отвечала она.— Они и между собою то же самое всегда делают. А что
касается досады, она мне сносна тем, что хотя меня Сороки с Воронами и Граками
щиплют, однако Орел с Пугачом не трогают, притом и афинские граждане имеют меня
в почтении.
Сила. Лучше у
одного разумного и добродушного быть в любви и почтении, нежели у тысячи
дураков.
Как Змея весною
скинула линовище, Буфон, ее усмотрев:
— Куда вы,
сударыня, — сказал с удивлением, — отмолодели! Что сему причиною? Прошу
сообщить.
— Я вам с
охотою сообщу мой совет,— Змея говорит.— Ступайте за мною!
И повела Буфона
к той тесной скважине, сквозь которую она, с великою трудностью продравшись,
всю старинную ветошь из себя стащила.
— Вот, господин
Буфон, извольте пролезать сквозь узкий сей проход. А как только пролезете, тот
же час обновитесь, оставив всю негодность по другую сторону.
— Да разве ты
меня тут хочешь задушить?— вскричал Буфон. — А хотя мне сюда удастся
протащиться, тогда с меня последнюю кожу сдерет...
— Прошу ж не
погневаться, — сказала Змея, — кроме сего пути нельзя вам туда дойти, где мне
быть удалось.
Сила. Чем лучше
добро, тем большим трудом окопалось, как рвом. Кто труда не перейдет, и к добру
тот не прийдет.
Как высохло
озеро, так Жабы поскакали искать для себя новое жилище. Наконец все вскричали:
— Ах, сколь изобильно озеро! Оно будет нам вечным жилищем.
И вдруг
плюснули в оное.
— А я,— сказала
из них одна,— жить намерила в одном из наполняющих ваше озеро источнике. Вижу
издали приосененный холм, многие сюда поточки посылающий, там надеюсь найти для
себя добрый источник.
— А для чего
так, тетушка? — спросила молодка.
— А для того
так, голубка моя, что поточки могут отвестись в иную сторону, а ваше озеро
может по-прежнему высохнуть. Родник для меня всегда надежнее лужи.
Сила. Всякое
изобилие оскудеть и высохнуть, как озеро, может, а честное ремесло есть
неоскудевающий родник не изобильного, но безопасного пропитания. Сколь многое
множество богачей всякий день преобразуется в нищих! В сем кораблекрушении единственною
гаванью есть ремесло. Самые беднейшие рабы рождаются из предков,
жительствовавших в луже великих доходов. И не напрасно Платон сказал: «Все
короли из рабов, и все рабы отраживаются из королей». Сие бывает тогда, когда
владыка всему — время — уничтожает изобилие. Да знаем же, что всех наук глава,
око и душа есть — научиться жизнь жить порядочную, основанную на законе веры и
страха божьего, как на главнейшем пункте. Сей пункт есть основание и родник,
рождающий ручейки гражданских законов. Но есть глава угла для зиждущих
благословенное жительство, и сего камня твердость содержит все должности и
науки в пользе, а сие общество в благоденствии.
Высоких качеств
Смарагд, находясь при королевском дворе в славе, пишет к своему другу Адамантию
следующее:
— Любезный
друг!
Жалею, что не
радишь о своей чести и погребен в пепле живешь. Твои дарования мне известны.
Они достойны честного и видного места, а теперь ты подобен светящему свечнику,
под спудом сокровенному. К чему наше сияние, если оно не приносит удивления и
веселья народному взору? Сего тебе желая, пребуду — друг твой Смарагд.
— Дражайший
друг! — ответствует Алмаз.— Наше с видного места сияние питает народную
пустославу. Да взирают на блестящие небеса, не на нас. Мы слабый небес список.
А цена наша, или честь, всегда при нас и внутри нас. Грановщики не дают нам, а
открывают в нас оную. Она видным местом и людскою хвалою не умножается, а
презрением, забвением и хулою не уменьшится, В сих мыслях пребуду— друг твой
Адамантий.
Сила. Цена и
честь есть то же. Сей, кто не имеет внутри себя, приемля лживое свидетельство
снаружи, тот надевает вид ложного алмаза и воровской монеты. Превратно в народе
говорят так: «Сделали Абрама честным человеком». А должно было говорить
так: «Засвидетельствовано перед народом о чести Абрама». Просвещение или вера
божия, милосердие, великодушие, справедливость, постоянность, целомудрие... Вот
цена наша и честь! Старинная пословица: «Глупый ищет места, а разумного и в
углу видно».
Кобыла, поноску
носить научена, чрезмерно кичилась. Она смертно не любила Меркурия — так
назывался выжель — и, желая его убить, при всяком случае грозила ему задними
копытами.
— Чем я виноват,
госпожа Диана? — говорил выжель Кобыле. — За что я вам столь противен?..
— Негодный!..
Как только стану при гостях носить поноску, ты пуще всех хохочешь. Разве моя
наука тебе смех?..
— Простите,
сударыня, меня, не таюся в сем моем природном пороке, что для меня смешным
кажется и доброе дело, делаемое без природы.
— Сукин сын!
Что ж ты хвастаешь природою? Ты неученая невежа! Разве не знаешь, что я
обучалась в Париже? И тебе ли смыслить то, что ученые говорят: Ars perficit naturam. А ты где учился и у кого?
— Матушка! Если
вас учил славный патер Пификс1, то меня научил всеобщий наш отец
небесный, дав мне к сему сродность, а сродность — охоту, охота — знание и
привычку. Может быть, посему дело мое не смешное, но похвальное.
Диана, не
терпя, стала было строить задний фронт, а выжель ушел.
Сила. Без
природы, как без пути: чем далее успеваешь, тем беспутнее заблуждаешь. Природа
есть вечный источник охоты. Сия воля, по пословице, есть пуще всякой неволи.
Она побуждает к частому опыту. Опыт есть отец искусству, ведению и привычке.
Отсюда родились все науки, и книги, и хитрости. Сия главная и единственная
учительница верно выучивает птицу летать, а рыбу — плавать. Премудрая ходит в
Малороссии пословица: «Без Бога ни до порога, а с ним хоть за море».
Бог, природа и
Минерва есть то же. Как пахнущая соль без вкуса, как цвет без природного своего
духа, а око без зеницы, так несродное делание всегда чего-то тайного есть
лишенное. Но сие тайное есть глава, а называется по-гречески to prepov, сиречь благолепие, или красота,
и не зависит от науки, но наука от него. Госпожа Диана, как чересчур обученное,
но с недостатком благоразумия животное, изволит противо-ставить: Ars perficit naturam.
Но когда
сродности нет, тогда скажи, пожалуй, что может привести в совершенство обучение?
Словцо perficit значит точно то: приводит в
совершенство или в окончание. Ведь конец, как в кольце, находится всегда при
своем начале, зависящий от него, как плод от семени своего. Знать то, что
горница без начала и основания крышею своею с венчиком не увенчается.
1 Слово эллинское, значит обезьяна рода и роста
большого.
Великий
преисподний зверь, живущий в земле так, как крот, кратко сказать, Великий Крот,
писал самое сладкоречивейшее письмо к живущим на земле зверям и к воздушным
птицам. Сила была такая:
— Дивлюсь
суеверию вашему: оно в мире нашло то, чего никогда нигде нет и не бывало: кто
вам насеял сумасброд, будто в мире есть какое-то солнце? Оное в собраниях наших
прославляется, начальствует в делах, печатлеет концы, услаждает жизнь, оживляет
тварь, просвещает тьму, источает свет, обновляет время. Какое время? Одна есть
только тьма в мире, так одно и время, а другому времени быть чепуха, вздор,
небыль... Сия одна ваша дурость есть плодовитая мать и других дурачеств. Везде
у нас врут: свет, день, век, луч, молния, радуга, истина.
А смешнее всего
— почитаете химеру, называемую око, будто оно зерцало мира, света приятелище,
радости вместилище, дверь истины... Вот варварство! Любезные мои друзья! Не
будьте подлы, скиньте ярем суеверия, не верьте ничему, пока не возьмете в
кулак. Поверьте мне: не то жизнь, чтоб зреть, но то, чтоб щупать.
От 18 дня, апр.
1774 года. Из преисподнего мира. Сие письмо понравилось многим зверям и птицам,
например Сове, Дремлюге, Сычу, Удоду, Ястребу, Пугачу, кроме Орла и Сокола. А
паче всех Нетопырь ловко шатался в сем высокородном догмате и, увидел Горлицына
и Голубицы-на сынов, старался их сею высокопарною философиею осчастливить. Но
Горлицын сказал:
— Родители наши
суть лучшие тебе для нас учителя. Они нас родили во тьме, но для света.
А Голубчик
отвечал:
— Не могу
верить обманщику. Ты мне и прежде сказывал, что в мире солнца нет. Но я,
родившись в мрачных днях, в днешний воскресный день увидел рано восход
прекраснейшего всемирного ока. Да и смрад, от тебя и от Удода исходящий,
свидетельствует, что живет внутри вас недобрый дух.
Сила. Свет и
тьма, тление и вечность, вера и нечестие — мир весь составляют и одно другому
нужно. Кто тьма — будь тьмою, а сын света — да будет свет. От плодов их
познаете их.
Африканский
Олень часто питается змеями. Сей, нажравшись досыта оных и не терпя внутри
палящей ядом жажды, быстрее птиц в полудни пустился на источники водные и на
горы высокие. Тут увидел Верблюда, пьющего в поточке мутную воду.
— Куда спешишь,
господин Рогач? — отозвался Верблюд.— Напейся со мною в сем ручейке.
Олень отвечал,
что он мутной пить в сладость не может.
— То-то ваши
братья чрезмерно нежны и замысловаты, а я нарочно смущаю: для меня мутная
слаще.
— Верю,— сказал
Олень.— Но я родился пить самую прозрачнейшую из родника воду. Сей меня поточек
доведет до самой своей головы. Оставайся, господин Горбач.
Сила. Библия
есть источник. Народная в ней история и плотские имена есть то грязь и мутный
ил. Сей живой воды фонтан подобен киту, испускающему вверх из ноздрей
сокровенную нетления воду, о которой писано: «Вода глубока — совет в сердце
мужа, река же исскачущая — и источник жизни» (Притчи, 18 и 20).
Кто Верблюд,
тот возмущение потопных глаголов пьет, не достигая к той источничьей главе:
«Маслом главы моей не помазал». И Олень к чистой воде востекает с Давидом: «Кто
напоит меня водою из рва, который в Вифлееме при вратах?» (2-я Книга Царств,
23, стих 13). Слово, имя, знак, путь, след, нога, копыто, термин есть то
тленные ворота, ведущие к нетления источнику. Кто не разделяет словесных знаков
на плоть и дух, сей не может различить между водою и водою, красот небесных и
росы. Взгляни на 33 гл. ст. 13 Второзакония: «И есть скот нечистый, не
раздвояющий копыто». А каков есть сам, такова ему и Библия. О ней-то точно
сказано: «С преподобным преподобен будешь...» Описатели зверей пишут, что
верблюд, пить приступая, всегда возмущает воду. Но олень чистой любитель.
Сия басня
писана в светлое воскресение по полудни, 1774 в Бабаях.
Кукушка
прилетела к черному Дроздику.
— Как тебе не
скучно? — спрашивает его,— Что ты делаешь?
— Пою,—
отвечает Дроздик,— видишь...
— Я и сама пою
чаще тебя, да все, однако, скучно...
— Да ты ж,
сударыня, только то одно и делаешь, что, подкинув в чужое гнездо свои яйца, с
места на место перелетая, поешь, пьешь и ешь. А я сам кормлю, берегу и учу
своих детей, а свои труды облегчаю пением1.
Сила.
Премножайшие, презрев сродную себе должность, одно поют, пьют и едят. В сей
праздности несносную и большую терпят скуку, нежели работающие без ослабы.
Петь, пить и есть не есть дело, но главного нашего сродного дела один только
хвостик. А кто на то ест, пьет и поет, чтоб охотнее после отдыха взяться за
должность, как за предлежащий путь свой, сему скуку прогнать не многого стоит:
он каждый день и делен, и празден, и о нем-то пословица: «Доброму человеку
всякий день праздник». Должность наша есть источник увеселения. А если кого
своя должность не веселит, сей, конечно, не к ней сроден, ни друг ее верный, но
нечто возле нее любит, и как не спокоен, так и не счастлив. Но ничто столь по
сладко, как общая всем должность. Она есть искание царствия божиего и есть
глава, свет и соль каждой частной должности. Самая изрядная должность не
веселит и без страха божиего есть, как без главы, мертва, сколько бы она
отправляющему ни была сродна. Страх господен возвеселит сердце. Оно, как только
начнет возводить к нему мысли свои, вдруг оживляется, а бес скуки и уныния, как
прах ветром возметаемый, отбегает. Все мы не ко всему, а к сему всяк добрый
человек родился. Счастлив, кто сопряг сродную себе частную должность с общею.
Сия есть истинная жизнь. И теперь можно разуметь следующее Сократово слово:
«Иные на то живут, чтоб есть и нить, а я пью и ем на то, чтоб жить».
1 Самое доброе дело есть скучным без ослабы, а одно
только безделье делать во сто раз скучнее.
Тот-то самый
Навоз, в котором древле Эзопов петух вырыл драгоценный камушек, дивился Алмазу
и любопытно вопрошал:
— Скажи мне,
пожалуйста, откуда вошла в тебя цена столь великая? И за что тебя люди столь
почитают? Я удобряю нивы, сады, огороды, красы и пользы есть я податель, а при
всем том ни десятой доли не имею чести в сравнении с твоей.
— И сам не
знаю,—отвечает Алмаз.— Я та же, что и ты, есть земля и гораздо хуже тебя. Она
есть пережженный солнечным зноем пепел. Но только в сухих моих водах благолепно
изображается блистание солнечного света, без которого силы все твои удобрения
пустые, а произращения мертвы, по старинной пословице: «В поле пшеница годом
родится, не нивою, не навозом».
Сила. Светские
книги, бесспорно, всякой пользы и красы суть преисполнены. Если бы они спросили
Библию: для чего сами пред нею ни десятой доли чести и цены не имеют, для чего
ей создаются алтари и храмы? — И сама не знаю,— отвечала бы она,— Я состою с
тех же слов и речей, что вы, да и гораздо с худших и варварских. Но в невкусных
речи моей водах, как в зерцале, боголепно сияет невидимое, но пресветлейее око
божие, без которого вся ваша польза пуста, а краса мертва.
Конечно, сим-то
древом жизни услаждается невкусных речей ее горесть, когда обычная вода ее
претворяется в вино, веселящее сердце человеку. А точно о ней одной сказывает
Соломон следующее: «Превоз-неслася ты над всеми. Ложного угождения и суетной
доброты женской нет в тебе». Взгляни на конец притчей. Бог часто в Библии
означается годом, погодою, благоденствием, например: «Лето господне приятно...»
«Се ныне время благоприятно...» Прочти начало Соломонова проповедника о
времени. «Время» — по-римски tempus, оно значит не
только движение в небесных кругах, но и меру движения, называемую у древних
греков puvmox. Сие слово значит то же, что такт: и сие
греческое же от слова (tassw — располагаю) происходит.
Да и у нынешних музыкантов мера в движении пения именуется темпо. Итак,
темпо в движении планет, часовых машин и музыкального пения есть то же, что в
красках рисунок. Теперь видно, что значит tempo и puvmox. И премудро пословица говорит:
«В поле пшеница
годом родится...» Премудро и у римлян говаривали: Annus producit, non ager. Рисунок и темпо есть
невидимость. Басня наша да заключится сими Аристотеля о музыке словами:
πυωμω δε γαιρομωώ
δια το
χώωριμοώ ζαι
συωτεταγμεώοώ.
Кто сие разжует, тот знает, что значит рифм. Сие слово в России во многих
устах, но не во многих умах.
У Титира,
пастуха, жили Левкои и Фиридам, две собаки, в великой дружбе. Они прославились
у диких и домашних зверей. Волк, побужден их славою и сыскав случай, поручал
себя в их дружбу.
— Прошу меня
жаловать и любить, государи мои,— говорил с придворною ужимкою Волк.— Вы меня
высоколепно осчастливить в состоянии, если соизволите удостоить меня места быть
третьим вашим другом, чего лестно ожидаю.
Потом насказал
им о славных и богатых предках своих, о модных науках, в которых воспитан
тщанием отцовским.
— Если ж, —
промолвил Волк, — фамилиею и науками хвалиться у разумных сердец почитается за
дурость, то имею лучшие меры для приведения себя в вашу любовь. Я становитостью
с обеими вами сходен, а голосом и волосом с господином Фиридамом. Самая
древнейшая пословица: «Simile ducit deus ad simile». В одном только не таюсь, что у меня лисий хвост, а
волчий взор.
Левкон отвечал,
что Титир на них совсем не похож, однако есть третий для них друг, что он без
Фиридама ничего делать не начинает. Тогда Фиридам сказал так:
— Голосом и
волосом ты нам подобен, но сердце твое далече отстоит. Мы бережем овец,
довольны шерстью и молоком, а вы кожу сдираете, съедая их вместо хлеба. Паче же
не нравится нам зерцало твоей души лукавый взор твой, косо на близ тебя
ходящего барашка поглядывающий.
Сила. И
фамилия, и богатство, и чин, и родство, и телесные дарования, и науки не сильны
утвердить дружбу. Но сердце, в мыслях согласное, и одинаковая честность
человеколюбной души, в двоих или троих телах живущая, сия есть истинная любовь
и единство, о котором взгляни 4 гл. стих 32 в «Деяниях» и о котором Павел: «Не
есть Иудей, не эллин...» «Все бо вы едино есть во Христе Иисусе» (Послание к
галатам, гл. 3).
По сказкам,
зверь Линкс имеет столь острый взор, что в несколько аршин землю презирает.
Сей, в земле увидев Крота, начал смеяться слепоте его.
— Если бы ты,
негодная тварюшка, имел моей прозорливости сотую долю, ты бы мог проникнуть
сквозь самый центр земли. А теперь все щупаешь, слеп, как безлунная полночь...
— Пожалуйста,
перестань хвастать, — отвечал Крот.— Взор у тебя острый, но ум весьма слеп.
Если тебе дано, чего я лишен, и я ж имею, чего у тебя нет. Когда помышляешь об
остром твоем взоре, тогда не забывай и острого моего слуха. Давно бы имел, если
бы для меня нужны были очи. Вечная правда блаженной натуры никого не обижает.
Она, равное во всем неравенство делая, в остроте моего слуха вместила чувство
очей.
Сила. Глупость
в изобилии гордится и ругается, а в скудости оседает и отчаивается. Она в обеих
долях несчастна. Там бесится, как в сумасбродной горячке, а тут с ног валится,
как стерво. Сия вся язва родится оттуда, что не научился царствию божию и
правде его, а думают, что в мире все делается на удачу так, как в беззаконном
владении. Но распростри, о бедная тварь, очи твои и увидишь, что все делается
по самой точной правде и равенству, а сим успокоишься. Если в богатстве есть,
чего в нищете нет, справься — и сыщешь в нищете, чего в богатстве нет. В
которой земле менее родится плодов, там в награду здоровость воздуха. Где менее
клюквы и черницы, там менее скорботной болезни; менее врачей — менее больных;
менее золота—менее надобности; менее ремесел — менее мотов; менее наук — менее
дураков; менее нрав — менее беззаконников; менее оружия — менее войны; менее
поваров — менее испорченного вкуса; менее чести — менее страха; менее
сластей—менее грусти; менее славы — менее бесславия; менее друзей — менее
врагов; менее здоровья — менее страстей. Век и век, страна и страна, народ и
народ, город и село, юность и старость, болезнь и здоровье, смерть и жизнь,
ночь и день, зима и лето,— каждая стать, пол и возраст и всякая тварь имеет
собственные свои выгоды. Но слепая глупость и глупое неверие сего не разумеет,
одно только худое во всем видит, подобна цирюльничьим пиявкам, негодную кровь
высасывающим. Для сего век над веком возносит, народ выше народа, недовольна
своею ни статью, ни страною, ни возрастом, ни сродностью, ни участью, ни
болезнью, ни здоровьем, ни смертью, ни жизнью, ни старостью, ни юностью, ни
летом, ни зимою, ни ночью, ни днем и при удаче то восходит до небес, то
нисходит отчаянием до бездн, лишена как света и духа веры, так и сладчайшего
мира с равнодушием и жжется собственным своих печалей пламенем, дабы
исполнилось для нее: «А не верующий уже осужден есть». Все же есть благое кроме
не видеть царствия божия и правды его, кроме болеть душою и мучиться из
роптания неудовольствием; сие одно есть злое. Сие есть гордость сатанинская,
воссесть на престоле вышнего покушающаяся. Сей есть точный центр ада и отец
страстей. «И не дает Нов безумия богу». «Благословлю господа на всякое время».
Сей есть свет истины и видения божиего. Посему и священники именуются сердца, в
неверии сидящие, божиим светом озаряя. «Вы есть свет миру». «Столь прекрасны
ноги благовествующих мир...» «Святи их в истину твою...»
Лев спит
навзничь, а спящий весьма схож с мертвым. Толпа разного рода Обезьян, почитая
его мертвым, приблизившись к нему, начали прыгать и ругаться, забыв страх и
почтение к царю своему. А как пришло время восстания от сна, подвигнулся Лев.
Тогда Обезьяны, одним путем к нему пришедшие, седмицею путей рассыпались.
Старшая из них, придя в себя, сказала:
— Наши и предки
ненавидели Льва, но Лев и ныне Лев и во веки веков.
Сила. Лев есть
образ Библии, на которую восстают и ругают идолопоклонничьи мудрецы. Они
думают, что она мертва и говорит о мертвости стихийной, не помышляя о том, что
в тленных ее образах скрывается жизнь вечная и что все сие восстает и
возносится к тому: «Бог наш на небесах и на земле...» И не разумея, что исходы
ее суть исходы жизни, ругаются, слыша сие. «О горнем мудрствуйте...» «Нет
здесь»1.
А как только
блеснул свет восстания се, тогда исполняется на них: «Расточатся враги его».
Вот для чего Василий Великий говорит о Евангелии, что оно есть воскресение мертвых.
Иуда, сын
Иакова, вместо Льва образом невидимого царя и бога лежит, и посему то написано:
«Возлег почил, как Лев. Кто воздвигнет его?» Лежит львица и царица наша, чистая
дева, Библия, и о ней-то жизнь и воскресение наше Христос сказывает: «Не умерла
девица, но спит...»
Блажен, не
смежающий очей перед блистанием ее! Сей да поет с Давидом: «Сколь возлюбленны
селения твои...» «Сколь красны дома твои, Иаков...»
Зверей
описатели пишут, что Лев, родившись, лежит мертв, пока ужасным рыком возбудит
его отец его, а сие делает в третий день. Возможно ль найти благолепнейший для
божественной книги образ?
1 Сие Хамово племя смеется наготе отчей.
Щука, напав на
сладкую еду, жадно проглотила. Но вдруг почувствовала сокровенную в сладости
уду, увязшую во внутренностях своих. Рак сие издали приметил и, на утрешний
день увидев Щуку, спросил:
— Отчего вы,
сударыня, не веселы? Куда девался ваш кураж?
— Не знаю,
брат, что-то грустно. Думается, для увеселения поплыть из Кременчука в Дунай.
Днепр наскучил.
— А я знаю
вашей грусти родник, — сказал Рак, — вы проглотили уду. Теперь вам не пособит
ни быстрый Дунай, ни плодоносный Нил, ни веселовидный Меандр, ни золотые
крыльца.
Сила. Рак
точную правду сказывает. Без бога и за морем худо, а мудрому человеку весь мир
есть отечество: везде ему и всегда добро. Он добро не собирает по местам, но
внутри себя носит оное. Оно ему солнце во всех временах, а сокровище во всех
сторонах. Не его место, но он посвящает место, не изгнанник, но странник и не
отечество оставляет, а отечество переменяет; в которой земле пришелец, той
земли и сын, имея внутри себя народное право, о котором Павел: «Закон духовный
есть».
Страх господен
— источник мудрости и веселья, и долгоденствия, а неверие есть сладчайшая еда,
скрывающая горчайший яд. Трудно сей яд приметить. Трудно проникнуть беззаконие.
«Грехопадение кто разумеет?» Тот, кто проникнул страх божий. Корень его
горький, но плоды сладчайшие. А беззаконие есть уда, сладостью обвитая,
уязвляющая душу.
Честолюбие ли
тебя ведет ко греху? Оно есть сладость, обвившая уду. Плотская ли сласть
пленила? Проглотил ты уду. За серебром ли погнался и впал в неправду? Пленен ты
удою. Зависть ли, месть, гнев или отчаянность увязла в душе твоей? Проглотил ты
уду, о которой Павел: «Жало же смерти — грех». Безбожие ли вселилося в сердце
твоем? Проглотил ты уду, о которой Исайя: «Не радоваться нечестивым». «Говорит
безумный в сердце своем: нет Бога...» Вражда ли с Богом воцарилась внутри тебя?
Пожер ты уду, о которой Моисей: «Проклят ты в городе, проклят ты на селе...»
Мучит душу твою страх смерти плотской? Увязла в ней уда, о которой Исайя:
«Беззаконные взволнуются и почить не смогут». Грех, значит, жить по закону
плотских членов и страстей наших, воюющих против закона ума нашего. Таков где
скроется? Какое место увеселит его? Какая прибыль раскуражит сердце его? В душе
своей и в сердце своем везде и всегда носит несчастие. Взгляни и послушай
несчастного раба! «Которое бо хотеть, принадлежит мне, а что делать но
обретаю...»
Вот истинный
плен! «Всяк согрешающий раб есть греха».
— Скажи мне,
Пчела, отчего ты столь глупа? Знаешь, что трудов твоих плоды не столько для
тебя самой, сколько для людей полезны, но тебе часто и вредят, принося вместо
награждения смерть, однако не перестаете дурачиться в собирании меда. Много у
вас голов, но безмозглые. Видно, что вы без толку влюбилися в мед.
— Ты высокий
дурак, господин Советник,— отвечала Пчела.— Мед любит есть и Медведь, а Шершень
тоже лукаво достает. И мы бы могли воровски добывать, как иногда наша братия и
делает, если бы мы только есть любили.
Но нам
несравненно большая забава собирать мед, нежели кушать. К сему мы рождены и не
перестанем, пока умрем. А без сего жить и в изобилии меда есть для нас лютейшая
смерть.
Сила. Шершень
есть образ людей, живущих хищением чужого и рожденных на то одно, чтоб есть,
пить и проч. А пчела есть герб мудрого человека, в сродном деле трудящегося.
Многие шершни без толку говорят: для чего сей, например, студент научился, а
ничего не имеет? На что-де учиться, если не иметь изобилия?.. Не рассуждая слов
Сираха: «Веселье сердца — жизнь человеку»,— и не разумея, что сродное дело есть
для него сладчайшее пиршество. Взгляните на правление блаженной натуры и научитесь.
Спросите вашу борзую собаку, когда она веселее? — Тогда,— отвечает вам,— когда
гоню зайца. Когда вкуснее заяц? — Тогда,— отвечает охотник,— когда гоняю.
Взгляните на
сидящего пред вами кота. Когда он куражнее? Тогда, когда целую ночь бродит или
сидит возле норки, хотя, уловив, и не ест мышь. Запри в изобилии пчелу, не
умрет ли с тоски в то время, когда можно летать по цветоносным лугам? Что
горестнее, как плавать в изобилии и смертно мучиться без сродного дела? Нет
мучительное, как болеть мыслями, а болят мысли, лишаясь сродного дела. И нет
радостнее, как жить по натуре. Сладок здесь труд телесный, терпение тела и
самая смерть его тогда, когда душа, владычица его, сродным услаждается делом.
Или так жить, или должно умереть. Старик Катон чем мудр и счастлив? Не
изобилием, не чином — тем, что последует натуре, как видно в Цицеро-новой
книжечке «О старости». Сия одна есть премилогордная мать и премудрая
путеводительница. Сия преблагая домостроительница несытому дарует много, а мало
даст довольному малым.
Но раскусить же
должно, что значит жить по натуре. Но закон скотских членов и похотей наших, но
значит блаженное оное естество, называемое у богословов трисолнечное, всякой
твари свою для нее часть и сродность вечно предписывающее. О сем-то естестве
сказал древний Епи-кур следующее: «Благодарение блаженной натуре за то, что
нужное сделала нетрудным, а трудное ненужным».
А поскольку в
Боге нет мужского пола, ни женского, но все в нем и он во всем, для того
сказывает Павел: «Который есть всяческое во всем...»
В польских и
венгерских горах Оленица, увидев домашнего Кабана:
— Желаю
здравствовать, господин Кабан,— стала приветствовать,— радуюсь, что вас...
— Что ж ты,
негодная подлость, столь не учтива! — вскричал, надувшись, Кабан.— Почему ты
меня называешь Кабаном? Разве не знаешь, что я пожалован Бараном? В сем имею
патент, и что род мои происходит от самых благородных Бобров, а вместо епанчи
для характера ношу в публике содраную с овцы кожу.
— Прошу
простить, ваше благородие,— сказала Оленица,— я не знала! Мы, простые, судим не
по убору и словам, но по делам. Вы так же, как прежде, роете землю и ломаете
плетень. Дай бог вам быть и Конем!
Сила. Не можно
довольно надивиться глупцам, пренебрегшим и поправшим премного честнейший и
бесценный добродетели бисер на то одно, чтоб продраться в чин, совсем ему не
сродный. Какой им змий в ухо нашептал, что имя и одежда преобразят их в бытии,
а не жизнь честная, достойная чипа? Вот точные граки Эзоповы, одевающиеся в
чужие перья. Из таковых сшитое жительство подобное судну, в котором ехали морем
одетые по-человечески обезьяны, а ни одна править не умела. Если кто
просвещенное око имеет, какое множество видит сих Ослов, одетых в львиную кожу!
А на что одеты? На то, чтоб вполне могли жить по рабским своим прихотям,
беспокоить людей и проламываться сквозь законов гражданских заборы. А никто из
достойных чести на неучтивость скорее не сердится, как сии Обезьяны с Ослами и
Кабанами. Древняя эллинская пословица: «Обезьяна обезьяною и в золотом
характере».
Вспоминает и
Соломон о свинье с золотым в ноздрях ее кольцом (Притчи, гл. II,
стих 22). Знаю, что точно он сие говорит о тленных и бренных фигурах, в которых
погрязло и скрылось кольцо вечного царствия божия, а только говорю, что можно приточить
и к тем, от которых оное взято для особливого образования в Библию.
Добросердечные и прозорливые люди разными фигурами изображали дурную душу сих
на одно только зло живых и движимых чучел. Есть и в Малороссии пословица:
«Далеко свинья от коня».
Старуха
покупала горшки. Амуры молодых лет еще и тогда ей отрыгалися.
— А что за сей
хорошенький?..
— За того
возьму хоть 3 полушки,— отвечал Горшечник.
— А за того
гнусного (вот он), конечно, полушка?..
— За того ниже
двух копеек не возьму...
— Что за
чудо?..
— У нас,
бабка,— сказал мастер,— не глазами выбирают: мы испытываем, чисто ли звенит.
Баба, хотя была
не подлого вкуса, однако не могла больше говорить, а только сказала, что и сама
она давно сие знала, да вздумать не могла.
Сила. Конечно,
сия премудрая Ева есть прабаба всем тем острякам, которые человека ценят по
одежде, по телу, по деньгам, по углам, по имени, не по его жития плодам. Сии
правнуки, имея тот же вкус, совершенно доказывают, что они суть плод от сей
райской яблони. Чистое, и как римляне говорили, candidum
— белое, и независтное сердце, милосердное, терпеливое, куражное, прозорливое,
воздержное, мирное, верующее в бога и уповающее на него во всем — вот чистый
звон и честная души нашей цена! Воспоминает и сосуд избранный Павел о сосудах
честных и бесчестных (2, «К Тимофею», гл. 2, стих 20, и «К римлянам», 9, стих
21). «Утроба буйно как сосуд сокрушен и всякого разума не удержит» (Сирах, гл.
21, ст. 17).
Известно, что в
царских домах находятся фарфоровые, серебряные и золотые урыналы, которых,
конечно, честнее глиняная и деревянная посуда, пищею наполняемая, так как
ветхий сельский храм божий почтеннее господского бархатом украшенного афедрона.
Изрядная великороссийская пословица сия: «Не красна изба углами, а красна
пирогами».
Довелось мне в
Харькове между премудрыми эмблематами на стене залы видеть следующий: написан
схожий на черепаху гад с долговатым хвостом, среди черепа сияет большая золотая
звезда, украшая оный. Посему он у римлян назывался stellio,
а звезда — stella, но под ним толк подписан следующий:
«Sub luce lues», сиречь под сиянием язва. Сюда
принадлежит пословица, находящаяся в Евангелии: «Гробы повапленные».
Среди высокой
степи стоял сад — жилище Соловьев и Дроздов. Жаворонок, прилетев к Соловью:
— Здравствуй,
господин певчий,— сказал ему.
— Здравствуй и
ты, господин Соловей,— отвечал ему певчий.
— Для чего ты
меня твоим именем называешь? — спросил Жаворонок.
— А ты для чего
меня называешь певчим?..
Жаворонок. Я
тебя не без причины назвал певчим: твое имя у древних эллинов было ανδωώ,
сиречь певчий, а φδν — песня.
Соловей. А твое
имя у древних римлян было alauda, сиречь слава, а
славлю — laudo.
Жаворонок. Если
так, теперь начинаю тебя больше любить и прилетел просить твоей дружбы.
Соловей. О
простак! Можно ли выпросить дружбу? Надобно родиться к ней1. Я часто
пою сию мою песенку, научен от отца моего:
Ομοιοώ
προζ μοιοώ
αγει ώεοζ 2.
Жаворонок. И
мой батька сию песенку поет. Я ж тебе как в прочем, так и в сем подобен, что ты
поешь Христа, всей твари господа, а я его ж славлю, и в сем вся наша забава.
Соловей.
Хорошо, я совершенный твой друг, если в саду жить станешь.
Жаворонок. Ая
искренний твой любитель, если в степи жить станешь.
Соловей. Ах, не
волоки меня в степь: степь — мне смерть. Как ты в ней живешь?..
Жаворонок. Ах,
не волоки ж меня в сад: сад — мне смерть, как ты в нем живешь?..
— Полно вам,
братья, дурачиться,— молвил, недалече сидя, Дрозд.— Вижу, вы рождены к дружбе,
но не смыслите любить. Не ищи то, что тебе нравно, но то, что другу полезно:
тогда и я готов быть третьим вашим другом.
Потом, всяк
своим пением пропев, утвердили в боге вечную дружбу.
Сила. Сими
тремя птичками образуется добрая дружба. Дружбы нельзя выпросить, ни купить, ни
силою вырвать. Любим тех, кого любить родились так, как едим то, что но
природе, а у бога для всякого дыхания всякая пища добра, но не всем. И как
нельзя коня с медведем, а собаку с волком припрячь к коляске, так не можно,
чтобы не оторвалось ветхое сукно, пришитое к свежему, а гнилая доска,
приклеенная к новой. Равное же несогласие есть между двумя разных природ
людьми, а самая вящая несродность между злым и добрым сердцем. Жаворонок с
Дроздом и Соловьем дружить может, а с ястребом, нетопырем — не может. Если бог
разделил, тогда кто совокупит? Премудрая и предревняя есть сия пословица: «Ομοιοώ
προζ μοιοώ
αγει ώεοζ». «Подобного к подобному
ведет бог». Одна только несносность жаворонку жить в саду так, как соловью в
степи. Сие у эллинов именовалось αυτιπαυεια3.
А в прочем во всем между ими равная сносность συμπαυεια4
1 Один бог есть сеятель дружбы.
2 Сиречь подобного к подобному ведет Бог.
3 Разностность, или противострастие.
4 Ревностность, или сострастие.
Не должно же
друга нудить к тому, что тебя веселит, а его мучит. Многие помянутой пословице
противоречат, должно-де и врагов любить. Бесспорно, но дружба так, как
милостыня; многие степени окружают центр престола ее. Всем доброжелателем быть
можешь, но не наперсником. Иначе благодетельствуем домашним и сродственникам,
иначе прихожим и странным. Бог всем благодетель, но не для всех сие его слово:
«Обрел Давида, мужа по сердцу моему», а только для тех, которые сердце свое в
божественную совсем преобразив волю, о всем благодаряше веруют, надеются, любят
его и слышат: «Вы друзья мои...» (от Иоанна, гл. 15).
Счастлив, кто
хоть одну только тень доброй дружбы нажить удостоился. Нет ничего дороже, слаще
и полезнее ее. Великая Русь просвещенно поговаривает: «В поле пшеница годом
родится, а добрый человек всегда пригодится». ««Где был?» —У друга. «Что пил?»
—Воду, лучше неприятельского меду»». Носится и в Малороссии пословица: «Не имей
ста рублей, как одного друга». Но не достоин дружеской любви превозносящий
что-либо выше дружбы и не положивший оную остатним краем и пристанищем всех
своих дел и желаний. Соловей преславное свое имя уступает самовольно другу.
Сладка вода с другом, славна с ним и безименность. Катон сказал: «Пропал тот
день, что без пользы прошел». Но Траян (чуть ли не Тит) яснее сказал: «О
друзья, погиб мой день — никому я не услужил».
Всякой власти,
званию, чину, состряпию, ремеслу, наукам начало и конец — дружба, основание,
союз и венец обществу. Она создала небо и землю, сохраняя мир миров в красоте,
чине и мире. «Бог любви есть...»
А кто пленился
ею, тот высший законов гражданских, самим управляется Богом. «Всяк, кто в нем
пребывает, не согрешает...» (I Иоанна, гл. 3, стих 7).
«Праведнику закон не положен, но беззаконным» (I, К
Тимофею, гл. 1, стих 9).
Не надобно
приводить трубами воду туда, где отрыгает чистейшее питье сам источник — всех
поточков отец и глава. «Своему господу стоит или падает» (К римлянам, гл. 14).
К сей главе нас
возводить есть должность богословия, одной из трех главнейших наук, содержащих
в благоденствии жительство. Сих одних учителя именуются в Европе doctores.
Единственный их
предмет есть человек. Медицина врачует тело; юриспруденция страхом приводит
каждого к должности, а богословие из рабов делает сынами и друзьями божиими,
вливая в сердце их охоту свободную к тому, к чему гражданские законы силою
волокут. «Уже ты не раб, но сын...» (К галатам.., гл. 4). Чем множе таковых в
жительстве, тем оно счастливее, и не напрасно есть пословица: «Доброе братство
лучше богатства».
А что сказано о
дружбе, то ж разумеется и о состоянии. Как в том, так и к сему вождь верный
есть природа; счастлив же последующий ему. Впрочем, как помянутые птички
образуют верного, избранного по природе, сиречь по Богу, друга, так друг есть
фигура и образ священной Библии. Взгляни на гл. 6, стих 14 Сираха. Читай их
подалее и понимай, что Христос есть всех тех слов цель. Он есть премудрость
божия, глаголящая к нам: «Вы друзья мои... Се мать моя и братья...» (Марка, гл.
3).
А как творящие
волю божию суть мать и братья Христовы, так взаимно им Библия. Взгляни на конец
14 гл. и на начало 15 Сираха. Точно о Библии речь: «Вырастит его, как мать...»
Скажи мне, что
есть друг? Слуга и доброжелатель. Какая ж лучшая услуга, как привести к ведению
божию? Все есть ложь, сиречь непостоянное и нетвердое, кроме Бога. Но Библия
учит о Боге: «Я на сие родился... чтоб свидетельствовать истину» (От Иоанна,
стих 37, гл. 18). «Слово твое истина есть» (гл. 17, От Иоанна). Вся наша жизнь
в руке божией; сие значит врожденное нам предписание пищи, состояния, дружбы...
Самое маленькое дело без его руководства есть неудачное. «Без меня не
можете...» Кто знает Бога, тот знает план и путь жития своего. Что есть житие?
Есть всех дел и движений твоих сноп. Видишь, что познавший Бога все свое
разумеет. Вот для чего сказано: «Друг верен — покров крепок...»
Ничему нас
Библия не учит, кроме богознания, но сим самим всего учит. И как имеющий очи
все видит, так чувствующий бога все разумеет и все имеет — все, что для себя. А
если черепаха крыльев не имеет, какая нужда? Они для птицы нужны. Не в том
совершенная премудрость, чтоб весь мир перезнать. Кто может сие? А невозможное
и ненужное есть то же. Но если все знаешь, что тебе надобно, сие значит
совершенную мудрость. Пересмотрев все планеты и приобрев все миры, не имея и не
зная то, что для тебя, и скуден, и не знаток, и не весел ты, так как, перевидав
все дороги, но не увидав твою, отчего и не знаешь, и не имеешь, и не куражен.
Да и как быть можешь куражен, лишен для тебя нужного? Как иметь станешь, не
сыскав? А как сыщешь, не узнав? Как же узнаешь, лишен сладчайшего и
всевожделеннейшего твоего руководителя — света божиего? Старинная пословица:
«Охота пуще неволи». Злая охота побуждает злодея к ужасным предприятиям. Но не
менее сильна и святая охота. Охота, любовь, огонь, свет, пламень, разжжение
есть то же, «Бог любви есть...»
Сия распалила и
устремила апостольские, пророческие и мученические сердца на лютые страдания, а
пустынников и постников к горчайшим подвигам разожгла и оживляла их. О сем
просвещающем и распаляющем, но не опаляющем огне Соломон в Песне Песней:
Крепка, как смерть, любовь,
Жестока, как ад, ревность,
Крылья ее — крылья огня;
Углие огненное — пламя ее (гл. 8).
Сей
божественный кураж просвещал тьму их, согревал отчаяние, прохлаждал зной,
услаждал горести, а без сего всякое счастье есть несчастное. Итак, Библия есть
наш верховнейший друг и ближний, приводя нас к тому, что есть единое дражайшее
и любезнейшее. Она есть для пас предками нашими оставленный завет, хранящий
сокровище боговедения. Боговедение, вера, страх божий, премудрость есть то же.
Сия одна есть истинная премудрость. Сей друзей божиих и пророков готовит
(Премудрости Соломона, гл. 4).
«Сию возлюбил и
поискал из юности моей». «Сия благолепнее солнца». «Проницающая, как утро,
добра, как лупа, избрана, как солнце». «Труды ее суть добродетели: ибо
целомудрию и разуму учит, правде и мужеству, их же потребнее ничто же есть в
житии людям» (Песнь Песней и Премудрости Соломона, гл. 7 и гл. 8).
Печатается по изданию Г.С. Сковорода. Сочинения. Харьков,
1894. |