Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Катакомбная церковь.
Вера
[ВОСПОМИНАНИЯ О КАТАКОМБНОЙ ЦЕРКВИ]
Запись И.Осиповой. http://www.histor-ipt-kt.org/vosp.html
Рассказывает Вера
Дедушка и бабушка по линии матери были очень верующие. Рассказывали, что дедушка оставлял жену дома стряпать, а сыновей и снох посылал в церковь. Их всех в конце двадцатых выслали. Мама рано вышла замуж, родила восьмерых детей, четверо умерло. Семья наша в колхоз не вступала, единоличниками были. Тогда строили дорогу, на ней мама и извелась, умерла в тридцать два года после родов. Остался отец с четырьмя детьми. К тому времени нас раскулачили, все отобрали: лошадь, жеребца выездного, корову.
Жили мы на квартире, мальчишек в семье не было, я была старшей, так что отец меня всегда с собой брал везде. Семья была большая, уже с мая месяца в лес ходили, дрова заготавливали. Но там нам ничего не давали, только хлеб привозили. Хлеб-то давали, если справку принесешь о том, что работаешь в лесу. А осенью мы ходили картошку копать. Во время войны отец ушел на фронт добровольцем, но он изобретателем был хорошим, на фронт его не отправили, а оставили в Москве. Там отец женился, сестру к себе забрал, меня тоже приглашал, но я уже к тому времени замуж вышла. С мужем я познакомилась, когда мне было семнадцать лет. Он из армии пришел, мы познакомились, поженились. Я продавцом работала, муж — в сельсовете, семь детей нажили. Я тогда не понимала ничего и не веровала.
Как-то я заболела и увидела сон, что Наталья Петровна иконку мне дает. Долго я ходила мимо двора тети Наташи, не решалась зайти, а потом все-таки зашла и сказала: «Тетя Наташа, я сон видела, и голос мне сказал — к вам идти. И Господь показал икону». Она мне сказала тогда: «Когда мы штукатурили школу, то нашли в парте икону. Но я не могу ее тебе дать. Надо поговорить с Серафимой парализованной». Потом она поговорила с Серафимой и переставила у себя все иконы, но мне ничего пока не дала. Опять я сон увидела, пришла к ней, рассказала, а она спросила: «А какую икону ты во сне видела?» Я сказала: «Женщину с ребенком, первую в твоем ряду». Она мне: «Так это Богоматерь». Сначала она икону не дала, а потом дала мне другую, икону "Нечаянная радость", сказала, что это икона нашей деревни, и позднее еще две иконы дала.
А с пятьдесят четвертого года я стала общаться с нашими истинно-православными христианами, старшей тогда была Серафима Аликина[1]. а после смерти тетки дочь ее отдала мне еще иконы, а потом и отец Филарет принес. Для нас родные по вере стали как родные сестры. Ребятишки, встречая гостей, от радости прыгали, бывало, прибегут в дом, и кто кого увидел, сразу кричал: «Там четыре человека идут. Там пятеро идут». И рады-рады, радость неисчерпаемая. И когда у нас останавливались верующие, нам в радость это было. У нас месяцами по три-четыре человека жили. Я не работала, огорода у нас не было — а все равно хватало, обходились как-то. Муж, бывало, сядет на пол, ребята вокруг него — и поют. Младший купается в тазу, руками шлепает, слова еле выговаривает — "Ангел Спаса славословит".
Когда дети маленькие были, то молились с нами, с крестами ходили, даже на полуночницу я их поднимала, приучала класть по три поклона. Старшим часы купили, и каждый свой час знал, когда читать Евангелие и Псалтырь. Где бы ни был ребенок, в свой час прибегал и сразу же брался за Евангелие. Маленькие были приучены становиться на колени, водили по строчкам и говорили: «Господи, помилуй». А один из сыновей, взяв желтую бумагу из-под макарон, сделал себе ризу, читал Евангелие — в священника играл. Пока не женились они все молились, а сейчас приходят только по праздникам, но за стол всегда с молитвой садятся.
Помню, на Крещенье вырубили прорубь на речке, она за огородом протекала. Изба наша была полна народа, убрали койки и диван, на потолке с переднего угла сняли две доски — ничего в избе не осталось. Дышать было нечем, столько народа было, даже мирские пришли поглазеть — в дверях стояли. Первым пошел к реке отец Филарет, за ним — все остальные. Соседка кричала: «Их всех "богомолов" надо под лед пустить. И всех детей их». В школе детей обижали, дразнили "богомолы". Но к людям, что обижали нас, ненависти не было, может, обида только была. Вроде так и надо... Желания подчиняться им никогда не было. И мы ничего не боялись, вся семья наша молилась и пела. Всегда на службу я шла с радостью, на покаяние — со страхом. И никогда не жалела ни о чем. Слава Господу, что Божья Матерь привела меня к истинному пути. Слава Ей!
В пятьдесят пятом году выборы были, и верующих силой заставляли идти на выборы. Одну бабушку даже стащили прямо с печки, руки вывернули, но притащили[2]. Многие из наших верующих скрывались от них, прятались. Мы хоронились у тети Наташи, а две старушки, мать Марья и тетка Федора, в подполе спрятались. А секретарь сельсовета просто не внес в списки свою семью, так на выборы они и не пошли. Начальство из района приехало, а муж мой сказал им: «Я заболел, встать не могу». Так они ни с чем и ушли.
А с отцом Филаретом всегда было так: ему можно было не говорить, он все мысли мои читал, как только подумаешь о чем, а он уже мысли твои знает и ответ дает. Однажды пришли мы в одно село на молитву, а у икон на стене лампада горела, ее из Москвы привезли. А я подумала: «Вот бы мне лампадку дали, ведь нет лампадки». И спросила Филарета: «Батюшка, можно лампадку купить?» Он мне: «Пожалуйста». Но взял не из связки, а подвешенную лампадку, и отдал без денег. А потом, когда мужа хотели выслать, то Филарет иконку ему дал, сказал: «Поставь в угол. Тебя не отправят». Так и было…
А в пятьдесят седьмом году в Духов день пришли к нам со Святого ключа, молились мы там. Наш односельчанин пригласил отца Филарета окрестить детей. Филарет сказал ему: «Иди, нагрей воду. Будем младенцев крестить. Да и бабушек-старушек приобщать». А я стояла и думала: «Какие же мы грешные. Даже ребенка своего крестить куда-то понесу, ведь дома нельзя». А Филарет сказал тут же: «Давай детей здесь окрестим, и бабушек приобщим». Однажды после богослужения перебирались мы через реку, а я ревела. Муж спросил: «Почему?» — «Попроси у батюшки людей для подкрепления души». Муж пошел к батюшке, но спросить не успел даже, а тот с плота сказал ему: «Не беспокойся. Вас Господь не оставит. И голодные не будете». И уехал.
К пятьдесят восьмому году мы уже вышли из колхоза. Свекор Герасим, до революции он дьяконом был, говорил: «Будут закрыты церкви, потом откроют их, но в те церкви ходить нельзя». А в августе начался суд над владыкой Михаилом. Муж мой ходил на суд свидетелем и, когда зашел в зал, то крикнул: «Христос посреди нас!» Все встали, а отец Михаил сказал: «И есть, и будет!» Муж сам видел, как взошел владыка Михаил в зал и засиял. И становился то маленьким, то большим — прямо на глазах, и как потом в лице менялся, то сделался огненным, то стал совсем другим.
Он на суде сказал: «Если дадите мне двадцать пять лет, пошлю бурю и пошлю зной. Вся земля у меня в руках, что захочу, то и сделаю. Хоть поверну, хоть дуну — все-все сожгу». А они ему: «Если тебя выпустим, ты из нас веревки будешь вить». Во время суда в здании провалился туалет, и владыку и других арестованных вынуждены были выводить на улицу. А птички летали над владыкой, просто тьма их была. И все видели это и плакали. Потом уже письма отца Михаила из лагеря читали с болью, и, где можно, с радостью. И поплачешь со скорбью, что терпел такое.
После суда нас с мужем с работы сняли, то он получать деньги отказался. И от скотины отказался, как раскулачили. И одиннадцать лет нам не давали огород сажать. Я, правда, еще полгода поработала, а потом стала шить и валенки валять, я хорошо их валяла — и на базаре все продавала. Валяла валенки в подполе, чтобы за патент не платить, а потом на меня налог наложили. Как-то пришли ночью, а у меня как раз валенки на печке сушились, так все отобрали, да еще оштрафовали — патента не было.
В пятьдесят восьмом году провожали в армию сына, а тут машина с двумя флагами подъехала. Так муж мой залез на машину и один флаг сорвал. Когда же мы совсем порвали с властями, то от света сами отказались, свечки ставили в этой избе и молились. А мне как-то односельчанин мирской сказал: «Вы-то молитвой успокаиваетесь. А нам надо водку пить»…
[1] Серафима Денисовна Аликина.
[2] Приведем весьма показательный рассказ верующей Фени: «На выборы мы не ходили, и так пугали нас... А в шестидесятые годы просто силой заставляли идти. Тетю Олю так мучили, что она в обморок падала. Прятались мы — нас искали. Я даже во сне видела, что улетаю, чтоб только на выборы не ходить. А ведь сейчас сами не ходят голосовать».
