Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.
К оглавлению
ДЕВЯТЬ ДНЕЙ, КОТОРЫЕ ИЗМЕНИЛИ МИР
Идея паломничества, то есть путешествия к святым местам для молитвы, покаяния и раздачи милостыни, глубоко укоренилась в религиозном сознании людей. В библейские времена паломничества в Иерусалим, приуроченные к Празднику кущей, Пасхе и Пятидесятнице, были обычным явлением. В эпоху раннего христианства паломники посещали Святую Землю. По мере распространения христианства в Средиземноморье возникали и другие святые места, часто связанные с находящимися там мощами апостолов.
Традиция паломничества, выражающая уверенность Церкви в том, что Господь действительно существовал в определенное время и странствовал в определенных, вполне конкретных местах, была легко перенесена на другие культуры по мере того, как они впитывали христианство. Польша в этом отношении не является исключением. Свидетельствами о великих паломничествах к иконе Черной Мадонны Ченстоховской и в Кальварью Зебжидовску пронизана вся многовековая история Польской Церкви. Еще ребенком Кароль Войтыла отдал дань этой древней традиции. И вот теперь он готовился совершить то, что один журналист позднее назвал «самым фантастическим паломничеством в истории современной Европы».
Объявляя о предстоящем визите понтифика в специальном коммюнике от 4 мая 1979 г., польские епископы особо подчеркивали, что Папа прибудет по их приглашению и что «путешествие Святого отца будет иметь характер религиозного паломничества на родину в год 900-й годовщины мученической смерти святого Станислава, епископа Краковского. Паломничество охватит все места, освященные кровью мучеников». Называя предстоящие события паломничеством, епископы вовсе не хотели насолить властям - просто это слово наилучшим образом отражало отношение самого Иоанна Павла II к своим путешествиям по планете. С момента вступления в должность он решил, что его визиты в качестве главы Римско-Католической Церкви должны носить пастырский характер.
«Модель» зарубежных поездок Папы, апробированная во время посещения Доминиканской Республики и Мексики в январе 1979 г., с тех пор не менялась. Прибывая в ту или иную страну, понтифик первым делом опускался на колени и целовал землю, чтобы продемонстрировать свою убежденность в том, что Господь присутствует именно в этом месте, рядом с этими людьми. Во время встреч Папы с главой государства и другими официальными лицами страны дипломатические формальности обычно бывали сведены к минимуму. Разъезжая по стране в своем «папа-мобиле», понтифик никогда не брал с собой политических деятелей, а только местного епископа или главу национальной конференции епископов, поскольку считалось, что он находится у них в гостях. Главные события любой поездки носили литургический, а не политический характер. Говоря о значении своего визита для общественной жизни страны, Иоанн Павел II любил повторять, что оно определяется ее гражданами, религиозными лидерами и - это он подчеркивал особо - Святым Духом.
2 ИЮНЯ - ВАРШАВА
В субботу 2 июня 1979 г., в 10 часов 7 минут утра, Иоанн Павел II сошел с трапа самолета «Citta di Bergamo» авиакомпании «Алиталия», опустился на колени и поцеловал польскую землю. По всей стране зазвонили церковные колокола, возвещая о начале исторического события. Президент Польши Генрик Яблоньский и Примас Вышыньский выступили с краткими приветственными речами. Ответ понтифика четко определил атмосферу предстоящих девяти дней: папа-поляк приехал на родину, чтобы вернуть своему народу его подлинную историю и культуру.
Однако не следовало забывать и о формальностях. Иоанн Павел поблагодарил президента Яблоньского за любезный прием и выразил надежду, что его визит послужит «великому делу сближения и сотрудничества народов». Обращаясь к кардиналу Вышыньскому, понтифик добавил, что программа предстоящих дней будет его ответом на приветствие Примаса.
Затем Папа обратился к своим «возлюбленным братьям и сестрам», «дорогим соотечественникам», которых он хотел бы в этот знаменательный день поприветствовать «теми же словами, которыми 16 октября прошлого года приветствовал собравшихся на площади Святого Петра: "Да будет благословен Господь наш Иисус Христос!"»
Именно так он обращался к полякам прежде, с этими же словами пришел к ним теперь. Пять лет нацистской оккупации и 33 года коммунистического правления лишили Польшу ее истории и культуры. Ныне он, сын Польши, вернет своему народу то, что принадлежит ему по праву.
После триумфального въезда в столицу - его путь пролегал по улицам, запруженным сотнями тысяч людей, - Иоанн Павел направился в Старый город. Первая остановка произошла у собора Святого Иоанна, жестоко пострадавшего во время Варшавского восстания 1944 г., когда воины польской армии сражались не на жизнь, а на смерть с солдатами вермахта, и отстроенного заново. И снова Папа начал словами:
- Да будет благословен Господь наш Иисус Христос!
И снова он воззвал к исторической памяти людей, чье присутствие в соборе подтверждает «освященное веками право гражданства, которое Церковь и по сей день имеет в жизни столицы, нации, государства». Находясь в этом восстановленном соборе, продолжал понтифик, он вспомнил то, «что однажды сказал Христос: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2.19). История спасения принадлежит не только прошлому - она является тем драматическим контекстом, в котором жила и продолжает жить Польша. Разве не сказал некогда королю Болеславу святой Станислав, годовщину мученической смерти которого он, Папа, приехал почтить в Польшу: «Разрушьте эту церковь, и Христос в течение веков восстановит ее»? Именно в контексте этой истории, отмеченной знаками Божьей воли, он встречается сегодня со своими соотечественниками - «первый Папа с польской кровью, на пороге второго тысячелетия крещения народа и его истории».
В подобном же духе выражался понтифик и во дворце Бельведер, официальной резиденции Президента Польши, где Иоанн Павел и кардинал Вышыньский встречались с президентом Яблоньским и коммунистическим лидером Эдвардом Гереком. Папа был вежлив, но тверд. По его словам, он приехал по приглашению польского епископата, «выражающего волю католиков моей родины». Он благодарен руководителям Польской Народной Республики, которые «также открыли мне двери моей родной земли». С уважением отметив титанический труд, благодаря которому удалось залечить раны, нанесенные столице и королевскому дворцу войной, понтифик подверг резкой критике моральные устои тоталитарной системы.
Поляки знают, что государство само по себе не является конечной целью. Напротив, «смысл его существования - это обеспечение суверенитета общества, народа, родины» . Именно в этом заключается «жестокий урок», преподанный польской историей XIX в., в результате чего после Первой мировой войны страна превратилась «в новую кузницу патриотизма». Нынешнее польское государство не раз провозглашало свою приверженность политике «мирного сосуществования», ставшую неким коммунистическим заклинанием. Однако эта приверженность, по убеждению Иоанна Павла, имеет «глубинное этическое значение» , поскольку исходит из «объективно существующих прав народа», включающих право «на собственную культуру и цивилизацию». В подлинной истории польской культуры нет места навязанным идеологическим догматам.
Что касается международного положения, то, по мнению понтифика, «мирное сосуществование» возможно только в том случае, если будет положен конец «всем формам экономического и культурного колониализма». Это означает, что любой союз, в который вступает государство, должен базироваться на «добровольном сотрудничестве». Варшавский Договор не был упомянут, да в этом и не было нужды. Церковь не «ищет привилегий» - ей нужна только свобода в осуществлении своей проповеднической и моральной миссии. Именно такой была на протяжении 30 лет деятельность «человека редких качеств, кардинала Стефана Вышыньского, Примаса Польши». Он, Кароль Войтыла, разделял убеждения Примаса, будучи архиепископом Краковским, продолжает разделять их и теперь. Апеллируя к чувству «ответственности», которая ложится на плечи каждого из пригласивших его коммунистов «перед лицом истории и перед вашей собственной совестью», понтифик - «сын той же родины», как он себя назвал, - недвусмысленно дал понять, что будет пристально наблюдать за событиями, происходящими в его стране: «Позвольте мне продолжать считать благо [Польши] своим благом и чувствовать, что я причастен ко всему происходящему, словно продолжаю жить на этой земле и остаюсь ее гражданином... Позвольте мне продолжать так думать, чувствовать, надеяться и молиться об этом».
Это была надежда и вместе с тем предостережение, адресованное не только варшавским, но и московским властям. Вне всякого сомнения, оно дошло до адресата.
К концу дня огромный крест на площади Победы уже разобрали.
3 ИЮНЯ - ГНЕЗНО
Переночевав в резиденции Примаса, Иоанн Павел на следующее утро, в воскресенье, отслужил мессу в честь праздника Пятидесятницы для десятков тысяч варшавских студентов, многие из которых еще с ночи стали занимать места в университетском костеле Святой Анны и на соседней площади. Обращаясь к присутствующим, понтифик предложил своим «юным друзьям» задуматься над тем, что есть человек. Этот основной, по мнению Иоанна Павла, жизненный вопрос логически влечет за собой другой, гораздо более сложный: «Что должно стать мерилом человеческой ценности?» Физические возможности человека? Его знания? Священное Писание в той части, где говорится о сегодняшнем празднике - празднике сошествия Святого Духа, предлагает другой ответ: истинным мерилом человеческого сердца и души является «мера совести», «мера открытости души перед Богом». Молодые граждане Польши знают, что их страна живет в ожидании, но чего? Польша ждет, напомнил собравшимся Папа, как в свое время святой Петр напомнил римлянам, что в них «откроется Сын Божий». Она ждет от будущих «врачей, инженеров, юристов, профессоров... что в них до некоторой степени воплотится сам Господь Бог».
Из столицы Иоанн Павел на вертолете отправился в Гнезно, город, где находятся останки святого Адальберта, первого миссионера, побывавшего в Польше. Именно здесь по-настоящему началось паломничество Папы «по историческому пути народа» - из Гнезно в Ченстохову, а затем в Краков, к мощам святого Станислава.
Население Гнезно составляет всего 60 тысяч человек, однако на обширной равнине в окрестностях города, где тысячу лет назад состоялось крещение страны, собралось не менее миллиона поляков. Прямо в аэропорту Папа, обращаясь к сельским жителям, подчеркнул важность религиозного воспитания детей, которые, как он надеется, будут «легче общаться с Христом». Те же, кто отказывает им в этом праве, подобны тем, кого «сурово» осудил Иисус, когда сказал, что лучше бы мельничный жернов повесили им на шею и бросили их в море, нежели соблазнять малых сих (см. Лк. 17.2).
- Давайте все задумаемся над этими словами, - предложил Иоанн Павел, спускаясь с помоста и направляясь к ожидавшей его толпе. Он пожимал руки, благословлял, целовал детей, которых протягивали к нему родители.
В полдень на главной площади Гнезно, перед знаменитым кафедральным собором Х в., состоялась месса. Повсюду, насколько хватало глаз, плотными рядами стояли люди. Вначале Иоанн Павел поздравил Польшу с тем, что «таинствами крещения и конфирмации она причислена к тайнам Божественной жизни». Подобно апостолам «в верхней горнице», продолжал понтифик, мы собрались здесь, чтобы еще раз вспомнить «торжественную дату... от которой начался отсчет истории нашей родины и Церкви, ее неотъемлемой части, - истории Польши, "твердой в вере"». Согласно Новому Завету Пятидесятница была днем лингвистических чудес. В Священном Писании говорится, что в этот день апостолы начали проповедовать в Иерусалиме на разных языках, так что их понимали все народы Средиземноморья. Вот и сегодня, продолжал Иоанн Павел, Польша переживает нечто подобное, причем это касается всего славянского мира и его недавней истории - и ставит под сомнение итоги послевоенного раздела Европы.
То, что Святой Дух продолжает говорить на всех языках мира, подтверждено тысячелетним опытом славянских народов, у каждого из которых имеется свое, отличное от других наречие. Возможно, рассуждал понтифик, именно поэтому Святой Дух привел его к первосвященству: чтобы «ввести в церковный обиход слова и языки, которые по-прежнему кажутся странными для слуха, привыкшего к романским, германским и кельтским наречиям». Не было ли то волей Христа, «чтобы Папа-поляк, Папа-славянин именно в этот момент стал символом единства европейской Церкви», явившегося результатом «неустанного созидания Святого Духа?»
- Да, - отвечал сам себе Папа, - такова воля Христа, к этому призывает и Дух Святой... Мы не вернемся в прошлое! Мы пойдем вперед, к будущему!«Примите Духа Святого!» (Ин. 20.22). Амен!
Во время этой вдохновенной проповеди Иоанн Павел заметил над толпой транспарант: «Святой отец, не забудьте ваших чешских братьев». Папа специально прервал свою речь, чтобы уверить этих многострадальных людей, а также всех тех, чей голос намеренно не хотят услышать, что он никогда о них не забывает.
В тот же день вечером Иоанн Павел, выступая с балкона резиденции архиепископа, высказался в защиту духовной независимости польской культуры. «Христианское вдохновение, - сказал он, - продолжает быть главным источником творчества польских художников и вообще людей искусства», и именно в нем «отражена душа нации». Свою речь Папа закончил шуткой, предметом которой стала небывалая для этой поры погода:
- В июне тридцатиградусная жара в 150 милях к западу от Варшавы - такое же обычное явление, как понтифик-поляк.
4-6 ИЮНЯ: ЧЕНСТОХОВА
Ясная Гура, храм Черной Мадонны Ченстоховской возведен на вершине известнякового холма, возвышающегося над плоской силезской равниной. Более миллиона поляков собралось здесь 4 июня, чтобы послушать Иоанна Павла, которому предстояло обратиться к собравшимся со стены монастыря, где в 1655 г. было остановлено шведское нашествие. Свою проповедь понтифик начал словами из поэмы Адама Мицкевича «Пан Тадеуш», в постановке которой в «Театре восторга» когда-то сам принимал участие: «О Матерь Божия, Ты светишь в Острой Браме, / Твой чудотворный лик и в Ченстохове с нами...» Эти вдохновенные строки «выражают то, что билось тогда и бьется до сих пор в сердцах всех поляков». Именно к Ясной Гуре каждый поляк приходит или обращается мысленно в «решающие, самые ответственные моменты» своей жизни, прося совета у Мадонны.
Звенящим от волнения голосом Иоанн Павел говорил о том, что невозможно себе представить, чтобы первый Папа-поляк не посетил Ясную Гуру. Как мог он не побывать у «этого храма великой надежды», где «я так часто шепотом молился» пред образом Девы Марии? Как мог он не прийти сюда и не «услышать, как бьется сердце Церкви и Родины, сливаясь с биением сердца Богоматери»?
Ясная Гура - это «национальная святыня». Именно здесь каждый человек узнает, что представляют собой на самом деле Польша и поляки. Каждый, кто хочет «узнать, как... преломляется история в сердцах поляков... должен прийти сюда» и услышать «эхо жизни целого народа, отраженное в сердце его Матери и Королевы».
Тринадцать лет назад, в разгар торжеств, посвященных тысячелетию польского христианства и началу новой эпохи, ознаменованной Вторым Ватиканским Собором, польский народ вновь вверил свою судьбу Деве Марии, умоляя «о свободе Церкви во всем мире и в Польше». И теперь Папа просит согласия своих соотечественников, «чтобы я как преемник святого Петра, находящийся сегодня здесь, с вами, доверил Богородице всю Церковь с той же живой верой, с той же смелой надеждой», как это было сделано тринадцать лет назад.
- Позвольте мне доверить все это Деве Марии. Позвольте, и я доверю ей это по-новому и торжественно.
- Я, - заключил понтифик, - человек великой веры. И этому я научился здесь.
Во время проповеди Папа неожиданно отвлекся, позволив себе порассуждать о том, что говорят о нем его коллеги - итальянские прелаты: «Что нам делать с этим поляком, этим славянином? Да и можем ли мы что-нибудь сделать?» На что толпа ответила не смолкавшими в течение 10 минут «громовыми аплодисментами и восторженными криками».
Вечером, помолившись в одиночестве у иконы Черной Мадонны, Иоанн Павел встретился с представителями Ченстоховской епархии и с болящими, собравшимися в окрестностях монастыря. Сколько бы он ни беседовал со страждущими, признался понтифик, еще в свою бытность простым священником, а потом епископом, он всегда чувствовал, что слов утешения тут недостаточно. Но существует «единственная реальность, где человеческие страдания преображаются»: крест Христов. На этом кресте Сын Божий искупил людские страдания. И именно поэтому «крест, возложенный на чьи-то плечи, приобретает свойства, непостижимые человеческим разумом». Глубже проникая в тайну Креста, страдание облагораживается. И потому он. Папа, обращается к болящим с такой просьбой:
- Вы, слабые и страждущие, станьте источником силы для своих братьев и отцов, которые сердцем и в молитве находятся рядом с вами.
Отслужив мессу для шести тысяч монахинь, названных им «живым свидетельством... человечности, [которому] нет цены», Иоанн Павел принял участие в пленарной ассамблее польского епископата, состоявшейся в Ясногурском монастыре. На этом форуме перед Папой был поставлен непростой вопрос. За четыре дня он проявил себя как выразитель дум и чаяний всего польского народа, о чем недвусмысленно свидетельствует реакция на его выступления со стороны широких масс. Однако менее чем через неделю понтифик покидает Польшу, а 78 остающимся на родине епископам, в том числе кардиналу Вышыньскому, предстоит нести тяжелое бремя - ежедневно защищать ту свободу, которую он создал. Продолжая выступать от имени Польши, не ставит ли Папа под удар своих братьев-епископов и Примаса? Имеет ли он на это право в момент, который является чрезвычайно ответственным и эмоциональным для него и для его бывших коллег?
Отвечая на эти нелегкие вопросы, Иоанн Павел подтвердил глубокую приверженность стратегии, на которой в течение более 30 лет настаивал Вышыньский. Свое официальное выступление понтифик начал с того, что заметил:
- Качество, особенно характерное для конференции польских епископов, - единство, источник духовной силы.
Это единство позволило обществу «справедливо и заслуженно» доверять Церкви и польскому епископату. Воплощением же этого единства и этого доверия является Примас. Сегодня Папа как глава Римско-Католической Церкви хотел бы повторить своим братьям - польским епископам то, что уже говорил польским паломникам в Риме и польским властям в Варшаве: кардинал Стефан Вышыньский - это «человек, ниспосланный самим Провидением для нашей Церкви и Родины».
Работа в качестве епископа, продолжал Иоанн Павел, «позволила мне детально изучить проблемы современной церкви в их универсальном измерении». Кое-кто склонен считать положение в Польше исключением из общего правила; он же видит в нем отражение общего кризиса современности. Вместе с тем в Польше конца XX в. есть и нечто уникальное. В ответ на острейший кризис гуманизма страна укрепила свою христианскую веру, и этот урок резонансом откликнулся далеко за пределами польских границ.
Во времена прежних кризисов польские иерархи поддерживали, а порой и спасали польскую нацию - факт, который трудно осознать современным противникам церковной иерархии. Для поляков же «это просто часть подлинной истории их родины», и именно об этой истине он, Папа, хотел бы напомнить людям. Как написано в его последнем стихотворении, подтверждением этой истины служат не споры, а кровь, «наследие святых мучеников, епископов Войцеха [Адальберта] и Станислава».
Иоанн Павел напомнил собравшимся, что согласно принятой на Втором Ватиканском Соборе «Догматической конституции о Церкви» иерархи являются слугами Церкви, осуществляющими ее миссию. Отношения Церкви и государства в Польше должны восприниматься именно в этом евангелическом контексте. «Нормальной» в понимании Иоанна Павла II как одного из участников Собора следует считать общественную ситуацию, описанную в принятой на Втором Ватиканском Соборе «Декларации о религиозной свободе», положения которой, не без ехидства добавил понтифик, «полностью совпадают с принципами, заложенными в основополагающих государственных и международных документах, в том числе и в Конституции Польской Народной Республики». Речь идет о свободном праве гражданина при выборе вероисповедания руководствоваться требованиями своей совести, свободном праве Церкви выполнять свою евангелическую миссию, а также свободном праве отдельных верующих и Церкви в целом служить общественным интересам. Только этого просит Церковь - не больше, но и не меньше. Своей просьбой она напоминает государству, что существует для служения обществу, а не наоборот.
Жизнь святого Станислава, его проповедническая деятельность и мученическая смерть в результате столкновения с деспотичной государственной властью сделали достоянием польской истории и культуры великую истину, продолжал Иоанн Павел: законы, провозглашаемые государством, должны подчиняться моральному закону, предписанному Богом для природы и людских сердец. Моральный закон «накладывает обязательства на всех - правителей и их подданных». Только осознав этот моральный закон, можно преодолеть кризис современности. Только в этом случае «достоинство человеческой личности будет уважаться повсеместно».
Годовщина смерти святого Станислава, сказал понтифик в заключение, дает полякам повод поразмыслить о себе и своей стране «в европейском контексте». Можно с полным основанием говорить о «Западной Европе» и «Восточной Европе», но не следует разделять их «железным занавесом». «Несмотря на разные традиции, существующие в западной и восточной частях Европы, и там и здесь живет христианство, берущее начало от одного и того же Христа, принимающее одно и то же Слово Божие и связанное с одними и теми же 12 апостолами». Именно эта «духовная генеалогия» делает Европу Европой. Единство польского епископата, давно служащего нации и ее единству, теперь должно быть поставлено на службу еще более ответственным целям, ибо «христианство обязано вновь посвятить себя формированию духовно го единства Европы. Одних экономических и политических мотивов недостаточно, чтобы решить эту задачу. Мы должны пойти глубже: обратиться к этическим мотивам».
В тот же день вечером Иоанн Павел рассуждал о единстве, достигаемом через примирение народов, на мессе, которую он отслужил для миллиона паломников из Нижней Силезии. Однако для варшавских и московских властей выступление Папы, в котором религиозная свобода и национальная целостность Польши связывались с европейским единством, означало только одно. Даже не упоминая слова «Ялта», Иоанн Павел II от своего имени и от имени Церкви выступил против послевоенного раздела Европы. Стало ясно, что этот человек представляет угрозу всему коммунистическому строю прежде всего потому, что использует оружие, в отношении которого коммунисты особенно уязвимы.
Навязшие в зубах лозунги «Партия для народа» по-прежнему украшали здания по всей стране. И лишь к одному из них кто-то тайком приписал: «...а народ для Папы».
6-10 ИЮНЯ: КРАКОВ
6 июня, в последний день своего пребывания в Ченстохове, Иоанн Павел отслужил мессу для семинаристов и послушников религиозных орденов, встретился с тысячами священников и орденских братьев, напомнив им о польских священнослужителях, замученных в концентрационных лагерях во время Второй мировой войны, и отслужил еще одну мессу для сотен тысяч шахтеров и рабочих Верхней Силезии. Стоя на той же монастырской стене, откуда три века назад приор Кордецкий бросил вызов вторгшимся в страну шведам, Иоанн Павел видел перед собой широкую панораму Ченстоховы и ее окрестностей, в том числе сталелитейный завод имени Болеслава Берута и окружающие его шахты Силезского угольного бассейна. Шахтерам не дали выходного, но они все равно пришли, одетые в традиционные - черные с золотыми пуговицами - сюртуки, принадлежность их профессии, и черные шляпы, украшенные белым пером. В своей проповеди Папа призвал рабочих всегда помнить слова поэта Норвида («Труд существует... для возрождения») и не дать «соблазнить себя утверждением, будто человек может полностью раскрыться, отрицая Господа, исключив молитву из своей жизни и сосредоточившись только на работе, тем самым поддаваясь иллюзии, будто плоды его труда могут удовлетворить все потребности человеческого сердца. «Не хлебом одним будет жить человек» (Мф. 44)».
Вечером 6 июня Иоанн Павел II вылетел в свой «возлюбленный Краков».
- Он уезжал с сумкой, зубной щеткой и парой булочек, - разоткровенничался с иностранными журналистами швейцар гостиницы. - А посмотрите, как приехал.
Это было поистине триумфальное возвращение. Гигантская толпа, стоя на бульваре под проливным дождем, ждала Папу. Казалось, из дальних странствий в лоно большой семьи вернулся один из ее членов. Он чувствует себя «еще ближе ко всем вам», признался понтифик, из-за того, что «Господь, призвав меня на Петров престол, вынужденно разлучил нас». В ближайшие дни, закончил свою речь Папа, он собирается делать «то же, что делал всегда: говорить «о великих делах Божиих» (Деян. 2.11), свидетельствовать Евангелие и служить во имя достоинства человека, как это делал святой Станислав много веков назад».
Иоанн Павел II ехал по городу в открытом автомобиле и видел вокруг восторженные лица мужчин, женщин и детей, которых он в свое время крестил, конфирмовал и исповедовал; супружеские пары, чей союз он благословил и чьих родителей когда-то проводил в последний путь. Заметив в толпе знакомое лицо, Папа окликал этого человека и махал ему рукой. Прибыв в Вавельский собор, понтифик вслух подивился «неисповедимым путям» Провидения, которое столь неожиданным образом привело его домой, чтобы отметить закрытие Краковского синода. Ночь Иоанн Павел провел в своей старой спальне на Францишканьской, 3. Если не считать вазы со свежими цветами, здесь все осталось так же, как было 2 октября, в день его отъезда в Варшаву и далее - в Рим.
В эту ночь, как и в последующие три, улицы, прилегающие к резиденции архиепископа, и крыши соседних домов были оккупированы молодыми людьми: школьниками старших классов, студентами университета, рабочими, устроившими, к вящему неудовольствию властей, нечто вроде импровизированного праздника в честь приезда понтифика. В первую ночь Иоанн Павел вышел на балкон и удивленно спросил:
- Кто это так шумит? Последний раз я слышал нечто подобное в Мексике, где люди кричали: «El Papa, El Papa»...
Молодые люди восприняли это как намек и тут же принялись скандировать нараспев: «El Papa, Sto lat, El Papa, Sto lat!» [«Сто лет жизни папе!»], потом потребовали, чтобы понтифик произнес речь. Иоанн Павел отказался, сославшись на больное горло. Тогда молодежь начала петь (кстати, это повторялось и в последующие три ночи). Местных жителей, осведомленных об энциклопедических познаниях Кароля Войтылы в области польского песенного творчества, не удивило то, что вскоре он сам присоединился к пению. Но одна реплика бывшего архиепископа показалась краковцам особенно трогательной. В какой-то момент Папа откровенно признался:
- А вот эту песню я не знаю - должно быть, она совсем новая.
Когда Иоанн Павел, разбуженный восторженными криками и непрекращающимся пением, в первый раз вышел к толпе, ему пришлось встать на подоконник, чтобы его было лучше видно. Тут же чья-то заботливая рука ухватила Святого отца за сутану, чтобы он не упал.
- Когда я был архиепископом, - с улыбкой заметил понтифик, - мне не приходилось скакать по подоконникам, а если случалось выглянуть в окно, никто меня не придерживал.
Позднее он шутливо жаловался:
- Быть Папой в Риме довольно плохо, но еще хуже быть им в Кракове - приходится всю ночь, не смыкая глаз, стоять у окна. Даже подумать некогда!
Наконец в полночь Иоанну Павлу все же удалось уговорить толпу разойтись.
- Вы просили сказать хотя бы два слова, - обратился он к собравшимся. - Вот они: спокойной ночи!
Утром следующего дня, 7 июня, Иоанн Павел совершил паломничество в Кальварью Зебжидовску. Здесь, признался понтифик, он «нашел ответы» почти на все вопросы, с которыми сталкивался в свою бытность архиепископом, и произошло это не в результате умозрительных заключений, а в молитве, среди «великой тайны веры, которую содержит в себе Кальварья». Благодаря пролегающим здесь путям Иисуса и Марии, а также своим холмам, оврагам и ручейкам эта великая святыня «олицетворяет собой символ нашего земного паломничества», которое ведет из тьмы к свету через воплощение Бога в Его Сыне. Из лесов Кальварьи Папа хотел бы обратиться ко всем, кто его слышит, с «простой, но имеющей фундаментальное значение просьбой: молитесь». Особенно молитесь, уточнил понтифик, «за того из паломников Кальварьи, кого Христос призвал теми же словами, что некогда сказал Симону Петру: «Паси агнцев Моих... Паси овец Моих» (Ин. 21.15-17). Молитесь за меня, пока я жив, и после моей смерти».
Из Кальварьи Папа отправился на вертолете в свой родной город Вадовице. Добравшись до места, он устремил взор на видневшиеся на горизонте горные вершины Бескид и начал называть их одну за другой, а в конце спросил, не забыл ли он какую-нибудь. Оказалось, что нет. Тридцать тысяч человек - вдвое больше обычного населения города - ожидали Папу на футбольном поле, где он когда-то играл как голкипер, и на площади, где Кароль Войтыла и Ежи Клюгер подшутили над местным полицейским, офицером Цьвенком, и чуть не угодили в участок. Окруженный земляками, Папа пожимал руки, благословлял детей, а когда местный оркестр заиграл «Польша в вере тверда», начал подпевать.
- Наше Вадовице всегда славилось хорошими музыкантами, - растроганно произнес понтифик. - До войны это был оркестр 12-го пехотного полка. Хотя молодежь вряд ли его помнит...
Понтифик был официально принят своим старым учителем, монсеньором Эдвардом Захером, который до сих пор исполнял обязанности городского пастыря. Приветствуя Папу, отец Захер обратился к присутствующим со словами, которые восемь месяцев назад произнес в Риме кардинал Феличи: «Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam!» В ответ Папа сказал, что хотел бы помолиться за всех дорогих ему людей, «начиная с моих родителей, брата и сестры, память о которых неразрывно связана для меня с этим городом». Больше всего, продолжал понтифик, он хотел бы поблагодарить за свое крещение 20 июня 1920 г. Перед тем как обратиться к толпе, Папа зашел в костел, опустился на колени и поцеловал купель, в которой его крестили.
От жизни к смерти, от проявлений добра к величайшему воплощению современного зла пролегло паломничество Иоанна Павла, когда он на вертолете отправился в Освенцим, где в годы Второй мировой войны располагался печально знаменитый нацистский концентрационный лагерь. Выйдя из вертолета в окрестностях города, Папа на лимузине подъехал к воротам концлагеря. Его автомобиль медленно двигался мимо полумиллиона поляков, бросавших Папе букеты цветов. Однако ни место, ни время не располагало к улыбкам. Иоанн Павел вошел в железные ворота с циничной надписью «Arbeit Macht Frei» [«Труд сделает тебя свободным»] и по усыпанной гравием дорожке, проложенной между красными кирпичными бараками, направился к бараку номер 11. В подвале этого здания, в 18-й камере, нашел мученическую смерть Максимилиан Кольбе. Опустившись на колени, понтифик прочел молитву, поцеловал цементный пол, на котором корчился в агонии несчастный страдалец, и возложил на это место букет красно-белых цветов и пасхальную свечу, привезенную из Рима. За бараком находилась «Стена смерти», у которой расстреливали узников. Перед тем как помолиться за упокой их души вместе с кардиналом Германом Фольком, приехавшим из Западной Германии, понтифик тепло обнял 78-летнего Францишека Гайовничека, ради спасения которого отец Кольбе пожертвовал своей жизнью.
Короткое путешествие на вертолете, и вот Папа уже в Биркенау, на месте второго концентрационного лагеря, где менее 35 лет назад шла массовая бойня с применением самых изощренных средств уничтожения. Будущих жертв привозили сюда по железной дороге в вагонах или на открытых платформах, чтобы затем отправить кого сразу в газовую камеру или крематорий, а кого - в грубо сколоченную деревянную лачугу, где они должны были ожидать своей участи. Сейчас одна из платформ превращена в своеобразный алтарь. Крест на ней «увенчан» колючей проволокой. С него свисает клок полосатой материи, из которой шили робы для узников.
Иоанн Павел II медленно, склонив голову, двигался по этому скорбному месту. У памятника жертвам нацизма, имена которых высечены на каменных плитах на 20 языках, понтифик остановился. Задержавшись дольше всего у плиты с еврейскими, русскими и польскими фамилиями, Папа снова прошел мимо бараков, останавливаясь всякий раз, когда видел бывшего узника в характерной полосатой лагерной робе, а затем направился к алтарю, где отслужил мессу, на которую собралось более миллиона человек. Ему помогали священники и епископы, которые в годы войны сами были узниками концлагерей. В своей проповеди Иоанн Павел назвал Освенцим «современной Голгофой». Он говорил о том, что отцу Кольбе удалось одержать «победу благодаря его вере и любви» в месте, специально «построенном для отрицания веры - веры в Бога и человека». Это место предназначалось для того, чтобы «растоптать не только любовь, но само человеческое достоинство и человечность», место, «возведенное на ненависти и презрении к человеку во имя безумной идеологии». Возможно, некоторые удивятся: зачем Папа пришел сюда, где все «замешано на ненависти»? Он хотел бы напомнить, что «начал свою первую энциклику словами «Redemptor Hominis» и посвятил ее защите человека, его достоинства и неотъемлемых прав, предостерегая от опасностей, угрожающих ему...» Вот почему, «будучи Папой, я не мог не побывать здесь».
И он пришел сюда как простой паломник, чтобы помолиться.
Я склоняю голову перед памятью жертв Освенцима, имена которых одно за другим высечены здесь на самых разных языках: польском, английском, болгарском, цыганском, чешском, датском, французском, греческом, иврите, идише, испанском, фламандском, сербскохорватском, немецком, норвежском, русском, румынском, венгерском и итальянском.
Я особо останавливаюсь... перед надписями на иврите, ибо они напоминают о народе, чьи сыновья и дочери подвергались самому беспощадному уничтожению. Этот народ происходит от Авраама, нашего отца в вере (см. Рим. 4.12). Тот самый народ, который воспринял от Бога заповедь «Не убий», как никакой другой испытал на себе, что значит убийство. Никто не может пройти мимо этих надписей равнодушно...
Помнить об Освенциме, сказал в заключение Папа, означает взять на себя обязательство строго придерживаться принципов, закрепленных Всеобщей декларацией прав человека, а именно: всемерно уважать и чтить права каждого человека, а также законное право каждого народа на собственный язык, культуру, свободу и развитие. То, что произошло в Освенциме, никогда не должно повториться. «Никому не позволено добиваться своих целей за счет других, ценой порабощения народов, ценой подавления, насилия, эксплуатации и уничтожения... Боже, да святится имя Твое! Боже святый и всемогущий! Боже святый и бессмертный! От чумы, голода, огня и войны избави нас, Господи. Амен».
На следующий день, в пятницу, Папа, так и не долечив горло, отправился в небольшой городок Новы-Тарг, расположенный в предгорьях Карпат, где ему предстояло встретиться с местными жителями. И снова собралось более миллиона человек. Верные своему пристрастию к ярким национальным костюмам, собравшиеся горцы представляли собой чрезвычайно колоритное зрелище. Посмотреть на Папу явились не только верующие из окрестных приходов, но и жители Чехословакии и Венгрии, не поленившиеся ради такого случая перевалить через горы. Алтарное возвышение было сооружено в местном стиле - из грубо обтесанного дерева - и венчалось деревянной статуей Мадонны Людмежской, особо почитаемой в Татрах. Сегодняшняя атмосфера разительно отличалась от той, что царила накануне. Понтифик, по обыкновению, шутил с собравшимися, причем выяснилось, что он блестяще владеет местным диалектом. Его проповедь была хвалебной песнью «этой прекрасной земле», любви к труду, которая на протяжении веков воодушевляла поляков, и польской семье. Папа призвал молодых людей стать «свидетелями Христа», напомнив, что слово «мученик» происходит от греческого слова «свидетель». Представители движения «Свет и жизнь» принесли с собой огромные хлебные корзины, только на этот раз в них лежали не буханки, а Библии. Понтифик помог раздать книги, а затем предложил молодым людям поклясться на Библии, что они будут неустанно бороться за «избавление от рабской приверженности алкоголизму и наркомании, лжи и страху». После мессы была исполнена серенада в честь Папы. Ее пропел хор в составе ста горцев, выступавших под аккомпанемент скрипок, гобоев и волынок. Пока понтифик ехал в аэропорт, под колеса его автомобиля летели красочные горские шляпы - так местные жители выражали гостю свое уважение.
В тот же день Иоанн Павел председательствовал на торжественном закрытии Краковского синода в Вавельском соборе. Месса началась с процессии, в которой приняли участие 1500 членов Синода, после чего архиепископ Махарский вручил своему предшественнику документы Синода и памятную медаль. Свою речь Иоанн Павел начал с откровенного признания: «Сегодня осуществилось самое горячее желание моего сердца». Синод, созванный им для реализации в Кракове решений Второго Ватиканского Собора, а также для осознания связи между деятельностью Иоанна XXIII и подвижническим служением святого Станислава, закончил свою работу. В знак уважения к епископу-мученику понтифик возложил на его саркофаг документы Синода.
Пока Папа присутствовал на закрытии Краковского синода в Вавельском соборе, десятки тысяч молодых рабочих и студентов собрались у костела Святого Михаила в Скалке, чтобы встретиться с Иоанном Павлом. Встреча была назначена на вечер того же дня. После краткой молитвы в костеле - именно здесь принял мученическую смерть святой Станислав - понтифик вышел на площадь, чтобы обратиться к молодежи. Все были очень взволнованы и возбуждены. Волна эмоций, непрестанно нараставшая в течение всей недели, наконец достигла пика, вылившись в лихорадочный юношеский энтузиазм. На Папу снова обрушились букеты цветов и нескончаемые серенады под аккомпанемент струнного оркестра, труб, гитар и медных духовых инструментов. Молодые люди так долго и так громко кричали Sto lat, sto lat, что Иоанн Павел, не выдержав, спросил шутливо:
- Как может Папа прожить сто лет, если вы его совсем оглушили? Дайте же мне хоть слово сказать! - Когда некое подобие порядка было наконец восстановлено, понтифик произнес всего четыре слова: - Я люблю вас всех.
Для этой встречи Папа заготовил официальную речь, в которой хотел обратиться к собравшимся с простой просьбой:
- Не отгораживайтесь от Христа... Бойтесь только беспечности и малодушия.
Однако, опасаясь, что до крайности наэлектризованные юнцы, чье поведение грозило вот-вот выйти из-под контроля, превратят собрание в политическую демонстрацию и дадут властям повод применить силу, Иоанн Павел объявил, что не будет читать подготовленный текст, во-первых, потому что у него все еще болит горло, а во-вторых, потому что «текст, который я подготовил, не годится для данного случая», и добавил:
- По-польски я пока могу говорить и без бумажки. Одобрительный смех в ответ на эту шутку позволил несколько разрядить атмосферу, и понтифик перешел к воспоминаниям молодости.
- Когда мне объявили, что скоро я буду епископом, я спросил Примаса, не помешает ли мне это ездить в Татры. Он ответил, что нет. Теперь, когда я стал епископом Рима, до Татр добраться куда сложнее...
- Так оставайтесь с нами! - предложил чей-то задорный голос, и все подхватили:
- Оставайтесь, оставайтесь!
- Ах, вот вы как заговорили, - не остался в долгу Иоанн Павел. - А где же вы были 16 октября [в день его избрания]? Тогда никто и не подумал защитить меня. Впрочем, это типично для поляков - закрывать дверь сарая, когда лошадь уже сбежала.
Толпа снова разразилась смехом. Обмен шуточками продолжался до половины одиннадцатого. Время от времени молодые люди принимались петь и скандировать, а Папа, улучив подходящий момент, давал им вполне серьезные советы. Постепенно напряжение спало: чувствовалось, что молодые люди размышляют над услышанным, хотя еще недавно казалось, что ничто не сможет удержать толпу от стихийной демонстрации. И вдруг несколько юношей взметнули ввысь двенадцатифутовый крест, а десятки тысяч собравшихся подняли маленькие кресты, которые прежде прятали. «Это было фантастическое, незабываемое зрелище, - писал позднее один из иностранных журналистов. - Молодые лица, кресты над ними, и все это озарено светом уличных фонарей». Одного слова из уст Папы, одного еле уловимого сигнала от человека, которому верили безоговорочно, оказалось бы достаточно, чтобы прямо здесь начались беспорядки.
Однако Иоанн Павел II произнес совсем другие слова:
- Уже поздно, друзья мои. Давайте спокойно разойдемся по домам.
Его послушались беспрекословно. Пока лимузин вез Папу на Францишканьскую к дому номер 3, гитары играли прощальную песню. А сидевший в машине человек в белом плакал, закрыв лицо руками.
На следующее утро понтифик встретился в своей бывшей резиденции со студентами и преподавателями Папского теологического факультета, после чего отправился на вертолете в окрестности Новой Гуты, в цистерцианский монастырь, расположенный в местечке Могила. Поскольку власти не позволили ему посетить храм в Новой Гуте, Иоанн Павел ограничился тем, что, пролетая над ним, сбросил вниз букет цветов. Сотни тысяч жителей города собрались на встречу с человеком, который в свою бытность епископом так ревностно защищал их религиозную свободу. Прихожане хотели, чтобы Папа освятил статую Девы Марии для их многострадального храма; когда же власти вычеркнули Новую Гуту из маршрута понтифика, люди решили принести статую в цистерцианский монастырь. В своей проповеди Иоанн Павел напомнил присутствующим о драматической борьбе, развернувшейся вокруг костела в Новой Гуте, и сказал, что возвращается «сердцем и в молитве к блаженной памяти отцу Юзефу [Курзее]», усилия которого по строительству костела стоили ему жизни. Находясь среди рабочих Новогутского сталелитейного завода, понтифик особо подчеркнул, что «Христос ни в коем случае не позволит, чтобы человека считали или он сам считал себя... простым средством производства или чтобы его уважали и ценили только в соответствии с этим принципом. Христос никогда этого не одобрит». Крест, воздвигнутый на месте, где ныне стоит новогутский костел, символизирует тот факт, что Христос и христиане осуждают «унижение человека в любой форме». Однако строительство костела, величайшее достижение само по себе, - это всего лишь начало.
- Вы построили храм, - сказал понтифик в заключение. - Теперь постройте свою жизнь в соответствии с Евангелием. Во время проповеди из толпы раздался голос:
- Да здравствует Папа, который знает, что делает! После короткого отдыха в доме на Францишканьской Иоанн Павел помолился у могил своих родителей и брата на кладбище в Раковице, встретился с монахинями костела Девы Марии на рыночной площади Старого города, принял в своей старой резиденции почетных гостей, в том числе епископов, специально приехавших по этому случаю, и побывал на концерте во францисканском костеле, где ему так часто приходилось говорить о крестном пути Христа. Предстояла премьера сочинения Генрика Гурецкого «Beatus Vir» [«Блаженный муж»], причем дирижировать должен был сам композитор. Латинский текст псалмов для своей оратории Гурецкий почерпнул из молитвенника Петра Малецкого, давнего знакомого Кароля Войтылы и первого его прислужника в костеле Святого Флориана. Этот молитвенник Войтыла подарил Малецкому еще в пятидесятых годах. Проходившая незадолго до премьеры генеральная репетиция «Beatus Vir», над которым Гурецкий трудился буквально до последней минуты, была внезапно прервана - музыканты в едином порыве бросились к окну, чтобы поприветствовать проезжавшего мимо Иоанна Павла. Кардинал Касароли и архиепископ Пауль Марцинкус, сопровождавшие Папу во время паломничества, в один голос заявили, что в костеле ему надо сесть не впереди, как он намеревался, а сзади. По окончании концерта Гурецкий, с трудом преодолев 80-метровый центральный проход (он был хром), подошел к Папе и, едва сдерживая слезы, обнял его.
10 июня - последний день паломничества начался с мессы на главной краковской площади, где присутствовало рекордное число людей - по разным оценкам, от 2 до 3 миллионов. Месса знаменовала собой официальное закрытие юбилейных торжеств в честь святого Станислава, и евангелическим текстом, легшим в ее основу, послужило обращение Христа к апостолам: «И, приблизившись, Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам;
и се, Я с вами во все дни до скончания века. Амен» (Мф. 28.18-20). В этих словах, сказал Иоанн Павел, скрыта «величайшая тайна в истории человечества и в истории каждого человека».
Время служит ритмом, организующим человеческую жизнь, но чтобы стать истинно человечным, оно должно быть направлено на достижение определенной цели, иначе человек рискует исчезнуть в пучине прошлого. Только что прочитанные слова Евангелия помогают людям преодолеть хрупкость времени и придают истории благородство, принадлежащее ей по праву. Христос остается со своими последователями во времени и в истории, погружая их в мир «Бога живого» и подготавливая к вечной жизни в единении с Богом, «для которой земная жизнь служит лишь предисловием, прологом». Цель человеческой жизни следует искать в «мире Бога». Только так люди смогут достичь «полноты жизни и своего предназначения».
Чтобы выполнить это предназначение, требуется внутренняя свобода, помогающая нам искать истину и свободно ее придерживаться. Мужчины и женщины, собравшиеся здесь, - не странники, блуждающие в современном мире. Они - наследники традиции, составляющей «бесценное сокровище, духовное богатство... величайшее общее благо». Разве можно отбросить эти ценности? «Можно ли отринуть Христа и все то, что Он привнес в историю?»
Почти каждый, кто стоит сейчас перед ним, продолжал Иоанн Павел, в юности прошел через таинство конфирмации. И сегодня, в годовщину мученической смерти святого Станислава, эти люди переживают «великую «Конфирмацию истории», новое причащение Святым Духом, знаменующее тысячелетие крещения Польши. Перед тем как покинуть «этот Краков, где мне дорог каждый камень», «мою Польшу», принявшую его так, как она не принимала ни одного из своих сыновей за тысячу лет, папа хотел бы обратиться к собравшимся с такой просьбой:
Вы должны быть сильными, дорогие братья и сестры... Вы должны быть сильны силой веры.. . Сегодня эта сила нужна вам более, чем когда-либо. Вы должны быть сильны силой надежды - надежды, доставляющей самую большую радость в жизни и не позволяющей нам скорбеть о Святом Духе.
Вы должны быть сильны любовью , которая сильнее смерти... и которая помогает нам вести величайший диалог на свете - диалог между человеком и миром, диалог с самим Богом - Отцом, воплощенным в Его Сыне через Святого Духа, диалог спасения...
Если мы сильны верой в Святого Духа, мы также сильны и верой в человека... А потому нам нечего бояться...
Итак... я призываю вас: никогда не теряйте веры, не падайте духом, не сдавайтесь... Я призываю вас: верьте и... всегда ищите духовной силы в Нем, памятуя о том, что бесчисленные поколения наших предшественников уже нашли ее там. Никогда не отделяйте себя от Него. Никогда не теряйте своей духовной свободы... Никогда не отвергайте милосердия, этой величайшей добродетели, проявляемой у Его креста...
Обо всем этом я умоляю вас в память о Пресвятой Мадонне и чудесах, сотворенных ею в Ясной Гуре и других святынях польской земли; в память о святом Адальберте, принявшем смерть за Христа у Балтийского моря; в память о святом Станиславе, павшем от королевского меча в Скалке.
К этому я призываю вас.
Амен.
УРОК ДОСТОИНСТВА
10 июня, накануне отъезда из Польши, Иоанн Павел встретился с журналистами, освещавшими в мировой прессе его паломничество. Заканчивая официальную речь на французском языке, понтифик, с трудом сдерживая слезы, дрожащим голосом произнес:
- Надеюсь, надеюсь, надеюсь снова встретиться с вами в этой стране. Надеюсь...
В последний раз автомобильный кортеж проехал по переполненным краковским улицам, увозя Папу в Балице. В аэропорту президент Яблоньский попытался несколько скорректировать общий тон визита, заявив, что некритическое отношение к культурно-историческому наследию вряд ли послужит благу современной Польши. Внимательно выслушав Яблоньского, Иоанн Павел отметил, что согласие правительства на его визит было «актом мужества», - замечание, окрашенное явной иронией, возможно, непредумышленной. Во время слов Примаса Вышыньского:
- Вы пролили бальзам на наши сердца вашей живой верой... - было видно, как понтифик смахивает слезы. Затем, поцеловав «землю, связь с которой всегда жива в моем сердце», Иоанн Павел поднялся по трапу в лайнер польской авиакомпании LOT и вылетел в Рим.
Тринадцать миллионов поляков - больше трети всего населения страны - воочию видели Папу. Остальные наблюдали за ним по телевидению и слушали его выступления по радио. За девять дней страна пережила то, что политолог Богдан Шайковский назвал «психологическим потрясением, способствовавшим массовому политическому катарсису». То, во что люди верили и в чем за последние три с лишним десятилетия не смели открыто признаться, выразил Иоанн Павел. Он даже говорил по-другому - «на ясном, звучном польском языке, столь отличном от закостенелого казенного языка коммунистической Польши». Сам понтифик не переставал повторять, что его визит - это паломничество, главные результаты которого с наибольшей очевидностью проявятся в царстве человеческого духа.
Так оно и случилось.
Люди ощутили перемены еще до того, как сумели понять, что же с ними произошло. Сами того не сознавая, они стали вести себя по-другому. Как писал Адам Михник, один из самых известных в стране диссидентов (кстати, не католик), «те же люди, которые еще недавно ругались и ссорились в очередях, превратились в некое радостное и счастливое сообщество, в народ, преисполненный достоинства... Везде царил образцовый порядок». Коммунизм, провозглашавший солидарность народов, породил лишь отчуждение, озлобленность и недоверие. Иоанн Павел II воплотил в жизнь то, что обещали, но не сумели воплотить «товарищи», и начал с успехом залечивать нанесенные ими раны.
До июня 1979 г. было понятно, кто такие «они»: представители власти, мелкие партийные чиновники и сотрудники службы госбезопасности. А вот кто такие «мы», сколько «нас» и можем ли «мы» доверять друг другу, оставалось неясным. Десятки миллионов поляков в результате визита Папы получили однозначный ответ на данный вопрос: «мы» - это все общество, и страна принадлежит нам, а «они» - это некое искусственное образование. Напомнив людям об их личном достоинстве и коллективной власти, Иоанн Павел II тем самым одержал величайшую победу, благодаря которой возврат к старому стал невозможен. Он начал изгонять страх, беззаконие, чувство безнадежности, которые прежде мешали «нам» объединиться.
Для 25-летнего студента-физика Мацея Зенбы паломничество Папы стало тем моментом, когда «искусственный мир вокруг нас», мир лжи, созданный коммунистами, попросту обрушился. Вслушиваясь в слова Иоанна Павла II, произнесенные им на площади Победы:
- Да снизойдет Дух Твой и обновит лик мира, лик этой земли, - Зенба понимал: что-то должно измениться. И это изменение надо начинать с себя. «Возможно, нам придется жить и умереть при коммунизме. Но с сегодняшнего дня единственное мое желание - перестать лгать».
По мнению отца Юзефа Тишнера, старого друга и коллеги Иоанна Павла, слова Зенбы могли бы повторить многие. Во время папского паломничества люди решили для себя главное: «Надо прекратить лгать». Пока это решение было чисто умозрительным, концептуальным, однако, по убеждению Тишнера, оно базировалось на массовом внутреннем осознании того, что без «нашего» морального обновления нельзя бросить серьезный вызов «им».
У этого всепоглощающего чувства, вызванного визитом Папы, была и другая, куда более простая и прозаическая причина. Ее грубовато, но точно сформулировал один польский шахтер, который на вопрос: зачем надо быть верующим в коммунистическом государстве? - ответил: «Чтобы славить Богородицу и презирать этих ублюдков». Нет сомнения, что именно это и происходило в июне 1979 г, И все же во фразе, произнесенной Иоанном Павлом в Кракове: «Будущее Польши зависит от того, сколько людей окажутся достаточно зрелыми, чтобы уйти от конформизма», ключевым стало слово «зрелые». На самом деле не было никакого противоречия между стремлением «презирать этих ублюдков» и призывом Иоанна Павла к зрелости, что подтвердило достойное поведение миллионов людей во время его паломничества. Лидер с другой харизмой легко мог бы превратить массовое недовольство режимом в открытое неповиновение, однако миролюбивый характер паломничества был сохранен, а его результатом явился не кровавый катаклизм, а чрезвычайно важный опыт проявления социальной солидарности и чувства общности.
Осознание того, что такое «мы», было поразительным, и немалую роль тут сыграла наиболее часто упоминаемая черта Иоанна Павла, продемонстрированная им во время пребывания на родине: его сверхъестественная способность разговаривать с людьми так, что у каждого создавалось впечатление, будто понтифик обращается лично к нему. На мессе в Ченстохове среди миллиона поляков присутствовали два шахтера. Когда один попытался во время проповеди заговорить с приятелем, тот его оборвал:
- Черт побери! Помолчи, когда со мной говорит Папа. Известный писатель и богослов Тадеуш Мазовецкий вспоминает аналогичный случай. Окна квартиры его друга выходили на Новосвятский проспект, по которому должен был проехать автомобильный кортеж Папы, и Мазовецкий попросил, чтобы приятель позволил его тетушке с балкона наблюдать за процессией. Позже престарелая дама утверждала, что Папа остановился у этого дома специально, чтобы благословить ее. Порой это замечательное чувство единения охватывало огромное множество людей. Когда Иоанн Павел сказал на площади Победы, что поляки имеют право думать о своей родине как о «стране исключительно ответственного свидетельства», каждый воспринял эти слова как адресованные лично ему и задался вопросом: «А всегда ли я соответствовал столь высокой миссии?»
Словом, подытоживал Адам Михник, это был великий «урок достоинства».
Правительство, писал Михник, «вздохнуло с облегчением», когда Иоанн Павел наконец улетел. Однако лошадь уже сбежала из сарая - слова Папы, произнесенные им в Скалке совсем по другому поводу, как нельзя лучше подходили к данному случаю. Власти выполнили свое обещание относительно телетрансляции наиболее значимых событий визита, однако сделали это в типичной для коммунистов манере: кусочек площади, кусочек толпы - и нигде не видно самого Папы. По мнению одного французского журналиста, это напоминало телерепортаж с футбольного матча, когда в объектив попадает все, кроме мяча. Столь же избирательно камеры фиксировали людей, собиравшихся, чтобы послушать проповеди понтифика: например, после репортажа из Гнезно создалось впечатление, что мессе внимала лишь горстка пенсионеров и монахинь.
По сравнению с предыдущими десятилетиями правительство вело себя довольно разумно. Коммунистическая риторика была сведена к минимуму, но отказаться от нее совсем партийным вождям оказалось не под силу, поэтому встреча во дворце Бельведер оставила жалкое впечатление: Герек упорно твердил о Леониде Брежневе, а Иоанн Павел вдохновенно рассуждал о Боге. Не было массовых арестов диссидентов, хотя лидера КЗР Яцека Куроня, человека, досье которого в службе госбезопасности даже превосходило досье Иоанна Павла, фактически продержали под домашним арестом в течение всего визита - очевидно, чтобы оградить от контактов с мировой прессой. Подконтрольные государству печатные средства массовой информации публиковали тексты проповедей и выступлений Папы с минимальной цензурной правкой. Отдельные жалобы на якобы политические выпады понтифика исходили в основном от коммунистических руководителей низшего звена и мелких чиновников. На официальном же уровне было объявлено, что партия и правительство «в целом удовлетворены» визитом. Это была стратегия «хорошей мины при плохой игре», порожденная извращенным миром коммунистической лжи. Власти «пытались делать вид, будто миллионы сияющих лиц вокруг Иоанна Павла II не означают убедительного провала их собственного 30-летнего господства и тем самым не лишают их морального права претендовать на управление страной».
Западная пресса широко освещала визит. В целом его восприняли благосклонно, хотя в некоторых публикациях почему-то утверждалось, что понтифик способствует разрядке напряженности в отношениях с коммунистами. Адам Михник, выступая от лица левых некатоликов, полагал, что на Западе слишком увлекаются тем, что, по мнению польских диссидентов, было весьма смелой аналогией, а именно: проводят параллель между возвращением Папы в Польшу и возвращением аятоллы Хомейни в Иран. «Более чудовищную ошибку трудно себе представить», - писал Михник. Однако потом пресса еще не раз возвращалась к этой аналогии, настойчиво ища сходство между «белым муллой» и «черными муллами».
Больше всего Адама Михника поразила способность Папы обращаться к сознанию как верующих, так и неверующих. Осуждая «постыдный образ жизни», понтифик напоминал о древней польской культурной традиции, выхолощенной коммунизмом, - «духе самопожертвования, под знаменем которого наши отцы и деды никогда не прекращали бороться за национальное и человеческое достоинство». Это был призыв к моральному обновлению, обращенный к каждому, и Иоанн Павел сумел донести его, не бросая камень в своих противников, ибо на самом деле ими были не коммунисты, а собственная лень поляков, с чьего открытого или молчаливого согласия началось и продолжало осуществляться насильственное навязывание стране чуждой ей формы правления.
Это были мысли, изложенные в «Личности и действии», однако на сей раз приспособленные к массовой аудитории. Солидарность и противостояние являются главными движущими силами полноценной человеческой жизни, а свобода мыслить самостоятельно неизбежно приводит к служению на благо другим. Один особенно дотошный западный корреспондент сформулировал это так: «Как ни поверни, но самое подходящее слово здесь - любовь. [Папа] пользуется любовью всего народа, которая доставалась в истории лишь великим освободителям и диктаторам, но ему каким-то образом удается возвратить этот опасный подарок, оставляя по одну сторону человека в его целостности, а по другую - миллионы людей, которые уходят домой, преисполнившись уважения к самим себе».
Иоанн Павел, ни разу не прибегнув к политическим аргументам или маневрам, фактически провел своеобразный народный референдум, результаты которого не вызывали сомнений еще до начала паломничества.
Революция духа стала неизбежной.
От солидарности к «солидарности»
Спустя 448 дней после того, как Иоанн Павел II покинул краковский аэропорт Балице, бывший безработный электрик по имени Лех Валенса гигантской сувенирной ручкой с портретом улыбающегося Папы - память о визите понтифика в Польшу в июне 1979 г., - подписал на гданьской судоверфи имени Ленина соглашение с польским правительством, где признавалась законность первого в коммунистическом мире независимого самоуправляемого профсоюза. Его назвали «Солидарность». Не способствовала ли солидарность, проявленная поляками во время девятидневного пребывания Иоанна Павла на родине в июне 1979 г., созданию одноименного профсоюза в августе 1980-го?
Провозглашенная Эдвардом Гереком стратегия «практического материализма» была на самом деле, по определению Галины Бортновской, бывшей ученицы Кароля Войтылы, экономической фантазией, которая грозила рано или поздно окончиться крахом. Пытаясь спасти то, что спасти было невозможно, Герек в июле 1980 г. поднял цены, однако этим лишь ускорил неизбежное. По всей стране начались массовые выступления рабочих, кульминацией которых стала знаменитая августовская забастовка на гданьской судоверфи - и создание «Солидарности». Однако моральная атмосфера, в которой происходили события августа 1980-го, - вновь обретенное рабочими чувство собственного достоинства, их терпение, неожиданная способность создавать коалицию с диссидентами-интеллектуалами, миролюбие, призыв к моральному обновлению нации, наконец, широкая поддержка населения, - все это было принципиально новым в истории рабочих волнений коммунистической Польши. Как считают участники тех событий, а также те, кто позднее пытался осмыслить происшедшее, ничего бы этого не случилось, если бы не девятидневное паломничество Иоанна Павла II в июне 1979 г. Тогдашняя моральная революция заложила основу будущей социально-политической революции.
Новое чувство собственной значимости, новое осознание личного достоинства, решительное противостояние попыткам запугивания со стороны «власти» были эхом папского визита, равно отозвавшимся в сердцах как верующих, так и неверующих. Если, как утверждает историк Норман Дэвис, до «Солидарности» «суть происходящего в Польше можно было охарактеризовать одним словом - унижение», то именно Иоанну Павлу II удалось снять с людей это бремя, благодаря чему стало возможно широкое ненасильственное движение общественной самозащиты.
Когда «Солидарность» только создавалась, Юзеф Тишнер назвал ее «гигантским лесом, посаженным разбуженной совестью». Основы этой совести закладывались в чрезвычайно трудных обстоятельствах неустанным трудом родителей, духовных наставников и священнослужителей. Как выразился старый друг Папы Мечислав Малиньский, участники гданьской забастовки когда-то были детьми, которым он и многие другие польские священники давали первые религиозные и моральные наставления в промерзших церквах во времена Великой Новены кардинала Вышыньского. Разбуженная совесть членов «Солидарности» своим пробуждением была обязана многим, однако именно Иоанн Павел II в июне 1979 г. обострил это чувство до такой степени, что оно приобрело целенаправленность и позволило людям открыто заявить о своих правах. Французский политолог Ален Безансон очень точно обозначил это чувство, когда сказал, что в «Солидарности» народ Польши вновь «обрел голос» и этот голос во всеуслышание заявил о твердом намерении жить по законам истины.
Приверженность совести помогает понять, почему члены «Солидарности» предпочитали ненасильственные методы борьбы, ставшие их самой яркой отличительной чертой. За 16 месяцев свободы не пострадал ни один человек - поистине уникальное явление для современных революций. Если учесть, что власти располагали всеми видами оружия, приходится признать, что для «Солидарности» это был не вопрос тактики, а вопрос принципа. Члены движения прекрасно сознавали справедливость утверждения, несколько лет спустя изящно сформулированного Адамом Михником, который сказал, что те, кто начинал с разрушения бастилий, кончили тем, что стали строить свои. Революция, вдохновителем которой явился Иоанн Павел II, положила конец кровавой модели социальных катаклизмов, утвердившейся в Европе с 1789 г. и принесшей ее народам неисчислимые страдания.
Александр Солженицын, еще один славянин - убежденный противник коммунизма, в 1970 г. в своей лекции по случаю вручения ему Нобелевской премии заявил, что пропагандируемые коммунизмом культура лжи и насилие связаны между собой настолько тесно, что стоит развеять ложь, как насилие «исчезнет само собой». В июне 1979 г. Иоанн Павел II развеял ложь, и в результате стало возможным то, что казалось немыслимым в послевоенной Восточной Европе: жители Польши превратились в настоящих граждан, способных создать свою независимую организацию, само существование которой доказывало обреченность коммунистической системы, вынужденной прибегать к насилию ради собственного выживания.
ПУТИ СВОБОДЫ
Истины личные и общественные
8 апреля 1979 - обращение «Великий Четверг...» Иоанна Павла II - письмо к католическим священникам всего мира.
30 июня 1979 - на первой при Иоанне Павле II консистории избраны 14 новых кардиналов.
5 сентября 1979 - Папа начинает рассчитанную на четыре года серию обращений к верующим, посвященную «теологии тела».
29 сентября - 1 октября 1979 - Первый в истории визит понтифика в Ирландию.
1-7 октября 1979 - Папа совершает первую паломническую поездку в Соединенные Штаты.
2 октября 1979 - Иоанн Павел II выступает на 34-й сессии Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций.
5 ноября 1979 - Папа собирает Коллегию кардиналов на первое за 400 лет консультативное совещание.
10 ноября 1979 - Иоанн Павел призывает Церковь и науку пересмотреть дело Галилея.
13 ноября 1979 - советское руководство одобряет план действий «по борьбе с политикой Ватикана в отношении социалистических стран».
26 ноября 1979 - Мехмет Али Агджа грозится убить Иоанна Павла II.
29-30 ноября 1979 - Иоанн Павел II наносит визит Вселенскому Патриарху Димитриосу I в Стамбуле.
15 декабря 1979 - Конгрегация доктрины веры постановляет, что отец Ханс Кюнг не может считаться католическим богословом; Иоанн Павел II выступает в Папском григорианском университете, где говорит о роли теологии в осуществлении проповеднической миссии Церкви.
28 декабря 1979 - Иоанн Павел назначает Карло Марию Мартини, ректора Папского григорианского университета, архиепископом Миланским.
Отец Ян Шотте был встревожен.
Утром 2 октября 1979 г. самолет Иоанна Павла II «Пастырь-1» летел из Бостона в Нью-Йорк, а находившийся на его борту Шотте, бывший бельгийский миссионер, ныне сотрудник ватиканского Государственного секретариата, просматривал в это время обращение, с которым Папа намеревался выступить на Генеральной Ассамблее ООН. Поскольку весь документ был слишком длинен, существовало два его варианта: устный, в котором часть абзацев были заключены в скобки (предполагалось, что они будут опущены во время выступления), и полный официальный текст, который позднее будет опубликован в мировой прессе.
Проблема состояла в том, что кардинал Агостино Касароли при подготовке устного варианта исключил из речи понтифика почти все, что могло быть истолковано как критика в адрес Советского Союза и других коммунистических держав, в том числе и ряд замечаний по поводу прав человека и религиозной свободы. Касароли полагал, что эти вопросы следует решать осторожно, при встречах дипломатов один на один, а не на широкой публике. Шотте, участвовавший в составлении документа, придерживался иного мнения. На его взгляд, защита прав человека и вызов тоталитаризму составляли основу обращения понтифика. Если исключить эти места из устного варианта, он потеряет всю свою остроту. Однако младшие сотрудники Государственного секретариата редко осмеливались спорить с кардиналом Касароли, главным советником Папы.
Во время перелета Иоанн Павел II работал в своем кабинете; туда-то и направился Шотте. Показав Папе искромсанный, на его взгляд, документ, бельгиец начал объяснять, что изъятие этих мест из текста выхолостит его смысл и что, соглашаясь на предложение Государственного секретаря, понтифик рискует впасть в серьезную ошибку. Затем Шотте показал обведенные кружком фразы, которые, по его мнению, просто необходимо было произнести с трибуны, поскольку именно в них заключался главный смысл папского обращения. Иоанн Павел внимательно прочел документ, подумал и в конце концов согласился с Шотте. Он решил, что не примет предложений Касароли, а будет смело обсуждать на Генеральной Ассамблее нравственную основу мира - права человека.
По традиции личный секретарь папы, монсеньор Станислав Дзивиш, передавал ему текст речи, когда тот поднимался на трибуну, - мелочь, составлявшая одну из привилегий секретаря. Пока в штаб-квартире ООН улаживались последние формальности, Дзивиш отозвал отца Шотте в сторонку и сказал:
- Святой отец просит, чтобы текст ему передали вы. Бельгиец был потрясен. Когда он появился на трибуне с листками в руках, все члены ватиканской делегации не преминули отметить этот факт. Своим жестом Иоанн Павел II не только выражал признательность отцу Шотте, но и намеревался донести до сверхчувствительных членов Римской Курии простую истину: любой, самый смелый совет будет внимательно выслушан и принят с благодарностью, если он направлен на защиту прав человека и религиозной свободы.
НОВОВВЕДЕНИЯ
Еще до своего исторического паломничества в Польшу в июне 1979 г. Иоанн Павел II начал обновление папства, старейшего из существующих в мире институтов.
31 марта 1979 г. понтифик обратился к 10 тысячам энергичных юнцов - членов организации «Comunione e Liberazione» [«Общность и освобождение»], которых он поддерживал еще в Польше и которые, как он надеялся, могли бы стать инструментом морального обновления итальянской политики, в особенности ее Христианско-демократической партии. Поблагодарив молодежь за ее «благородный энтузиазм» и «самопожертвование», с которыми она отстаивает свои идеалы, Папа сказал, что и Церковь, и мир в целом возлагают большие надежды на их веру в Христа. Когда официальная часть встречи была закончена, молодые люди не отпускали Папу до тех пор, пока он не спел с ними несколько песен и не обменялся шутками.
8 апреля Иоанн Павел направил письмо всем священникам мира. Оно было написано в Великий Четверг - день, когда в церквах совершается ежегодная епархиальная Месса помазания, во время которой священники подтверждают свои обеты перед епископом, а также благословляется миро для крещения, конфирмации и соборования умирающих. Письмо явилось еще одним шагом Папы по укреплению морального духа священников всего мира.
Потрясения, затронувшие католическое духовенство после Второго Ватиканского Собора, почти не коснулись Польши, но уже в первые полгода своего пребывания на посту первосвященника Иоанн Павел вплотную столкнулся с этой проблемой. Папа Павел VI удовлетворил более 32 тысяч прошений, поступивших от священников, желавших сложить с себя духовный сан, - столь массового исхода Церковь не знала со времен Реформации. Вскоре после избрания Иоанн Павел положил конец этой практике «секуляризации». Своим письмом он хотел возродить в братьях-священниках чувство ответственности за свое призвание.
Священство, утверждал Иоанн Павел, - это призвание, а не карьера. Священство святых орденов существует для того, чтобы помочь другим пережить священническое измерение их христианской жизни, стать жертвой живой, «святой, благоугодной Богу» (Рим. 12.1). Священство - это дар Христа Церкви и каждому отдельному священнику, который выступает «in persona Christi», «от лица Христа», доброго пастыря. «Секуляризация» священнического призвания и образа жизни лишает их уникальной формы свидетельства: исключительной способности пастыря проникнуть в драму жизни человека и привести его к Богу.
Существование только «для других», «для Царства Божьего» является также основанием для безбрачия, которое Иоанн Павел назвал своеобразным подобием родительства. «Священник, отказываясь от отцовства, приличествующего женатым мужчинам, ищет иного отцовства и даже в каком-то смысле иного материнства, если вспомнить слова апостола [Павла] о детях, порожденных им в страдании. Это дети его духа, люди, порученные его попечению добрым пастырем, [и их] гораздо больше, чем может вместить обычная человеческая семья». Врачующиеся, давая обет перед алтарем, вправе ожидать, что священники будут так же верны своим обетам. Эта верность помогает духовному братству создавать Церковь.
В конце послания Иоанн Павел предлагал всем священникам, в особенности «тем, кто сомневается в значении своего призвания или в ценности своего служения», представить себе места, лишенные пастыря:
...подумайте, как страстно люди ждут там священника, как, в течение многих лет ощущая его отсутствие, они не перестают надеяться, что он у них будет. Порой случается, что они собираются в каком-нибудь заброшенном храме, покрывают алтарь епитрахилью, бережно ими сохраненной, и произносят все молитвы благодарственной литургии; а затем, в момент, когда должно бы состояться пресуществление, наступает глубокая тишина, иногда прерываемая чьим-то плачем... так страстно они жаждут услышать слова, которые могут произнести лишь губы священнослужителя. Как страстно они желают приобщиться Святых Тайн, но это невозможно без посредства пастыря, как хотят они услышать Божественные слова: «Ego te absolve a peccatis tuis» [«Ныне отпускаю грехи твои»]. Так что если кто-то из вас сомневается в значении священства, если кому-то оно кажется «социально» бесполезным или бессмысленным, подумайте о том, что я сказал!
15 мая все епископы Италии съехались в Рим на свою ежегодную встречу, первую с момента избрания Папы. И снова перед Иоанном Павлом II встала деликатная задача.
Согласно древнему обычаю, Иоанн Павел в качестве епископа Рима становился также «архиепископом и митрополитом Римской провинции» и «Примасом Италии». Впервые за последние 455 лет эти титулы принадлежали неитальянцу. Из Польши, страны живого католицизма, Папа переехал в Италию, где католические обряды исполнялись гораздо небрежнее. Со времени объединения Италии в 1870 г. каждый папа неизменно сохранял под своим неослабным контролем все дела Итальянской Церкви, как внутренние, так и в отношениях с итальянским правительством. У Иоанна Павла был иной взгляд на суть первосвященства, а также на отношения Церкви и государства. Понтифику предстояло продемонстрировать всем свою озабоченность делами местной Церкви, во главе которой он теперь стоял, одновременно намекнув, что он не собирается ограничивать ее самостоятельность во внутренних делах.
Свои взгляды он вначале обосновал теологически. Это произошло во время мессы в Сикстинской капелле, где присутствовал весь итальянский епископат. Свою проповедь понтифик начал с размышлений о парадоксе христианской жизни, а затем искусно перевел разговор на сегодняшние проблемы, в частности на самоуспокоенность епископов. Хотя Христос обещал своим последователям мир и призывал их не тревожиться, ибо Он всегда будет с ними, Церковь Христова выросла и окрепла, лишь пройдя через многие испытания, страдания и мученичество. Так обстояло дело с Итальянской Церковью: именно Христос, Глава Церкви, направил Петра и Павла в Рим, где за свои проповеди они заплатили жизнью. Это не просто факт древней истории - это объясняет, почему сегодня епископы находятся в Риме. Все, кто сейчас его слушает, подчеркнул понтифик, являются участниками драматической истории спасения - пьесы, написанной Божественным Автором.
Затем Иоанн Павел дал понять присутствующим, что именно они отвечают за состояние Церкви в стране, и если у них возникают «какие-то проблемы», они вольны обращаться за советом к нему. На Втором Ватиканском Соборе было подтверждено, что Церковь исторически несет ответственность «за спасение человека», происходящее в реальных конкретных местах. Папа предложил разделить с епископами эту ответственность «в духе коллегиальности» .
Через три дня, 18 мая 1979 г., Иоанн Павел продемонстрировал на практике, что означает коллегиальность в его понимании. Президент Конференции итальянских епископов, кардинал Антонио Пома из Болоньи, занимавший этот пост в течение 10 лет, обращался с просьбой об отставке и к Павлу VI, и к Иоанну Павлу I. Уговорив Пому не покидать своего поста хотя бы первые несколько месяцев, пока новый папа войдет в курс дела, Иоанн Павел II в конце концов согласился на уход кардинала, но это решение, как признался понтифик своим итальянским собратьям, поставило его «перед серьезной проблемой». Согласно статуту Конференции, разработанному в период первосвященства Павла VI, папа сам назначает ее президента. Блестяще продемонстрировав, что, когда обстоятельства того требуют, он может изъясняться не менее уклончиво, чем уроженцы Апеннинского полуострова, Иоанн Павел заметил, что выполнение требований статута возлагает на него «труднейшую задачу», поскольку он сам «не принадлежит к кругу итальянских епископов», о чем сами эти епископы были прекрасно осведомлены, а некоторые уже заранее противились тому, чтобы президента им навязывал поляк. В то же время, продолжал понтифик, он не хотел бы «идти вразрез с нормой закона», что могло бы показаться критикой Павла VI. Как же быть? Он посоветовался с главами региональных конференций итальянских епископов, и большинство рекомендовали назначить новым президентом национальной конференции архиепископа Анастазио Баллестреро из Турина. Подтверждая согласно букве статута это решение, папа хотел бы подчеркнуть, что местные итальянские епископы не должны считать себя послушными исполнителями воли Римской Курии. Примас Италии намерен исполнять свои обязанности как проповедник, а не быть директором-распорядителем итальянского католицизма.
30 июня Иоанн Павел II провел свою первую консисторию, на которой в Коллегию кардиналов были избраны 14 новых членов, в том числе новый Государственный секретарь Агостино Касароли; бывший Sostituto Джузеппе Каприо; новый президент Конференции Анастазио Баллестреро; Марко Се, преемник Альбино Лучани на посту Патриарха Венеции; а также два поляка: Францишек Махарский, преемник Иоанна Павла в Кракове, и Владислав Рубин, Генеральный секретарь Синода епископов. Жозеф Мари Трин Ван Чан, архиепископ Ханойский, получил красную биретту, как и архиепископ Марселя Роже Эчегарай, которому через пять лет предстояло вернуться в Рим в качестве президента Папского совета за справедливость и мир и стать личным помощником папы по улаживанию дипломатических конфликтов. Имя одного из назначенных кардиналов осталось тайной. (Только через 12 лет, на пятой консистории, он был назван. Им оказался Игнатий Гун Пиньмэй, епископ Шанхайский, отбывавший пожизненное тюремное заключение в коммунистическом Китае.)
22 июля новый Папа встретился с представителями сантэгидской общины, что явилось частью его плана по поддержке активного католицизма в Италии. Основанная в 1968 г. по инициативе студентов Римского университета, эта организация провозгласила своими главными целями возвращение города в лоно Церкви и благотворительную помощь обездоленным. Центром деятельности общины была избрана приходская церковь Сант-Эгидио, расположенная в римском квартале Трастевере. Именно там во время Пасхи прошла встреча Папы с римскими студентами - обычай, который понтифик перенес в Рим из Кракова. Позднее община немало способствовала урегулированию гражданских конфликтов в странах «третьего мира». В этой связи небезынтересно вспомнить слова Иоанна Павла, обращенные к 600 членам сантэгидской общины, собравшимся в папской летней резиденции Кастель-Гандольфо.
- Я слышал, - сказал понтифик, - что церковь Сант-Эгидио становится для вас слишком мала. Надеюсь, что, оставаясь верными своей родной церкви, вы расширите свою деятельность настолько, что весь Рим покажется вам мал.
Встречи с представителями организации «Comunione e Liberazione», традиционно ассоциируемой с консерваторами, а затем с членами сантэгидской общины, не менее традиционно отождествляемой с итальянскими «левыми» католиками, обозначили принцип, которому Иоанн Павел II намеревался твердо следовать в течение всего периода своего первосвященства. Если движение мирян провозглашает своей целью подлинно христианское служение, его политические взгляды никого не касаются. Еще на Втором Ватиканском Соборе Кароль Войтыла отстаивал тезис об апостольской миссии мирян. Будучи архиепископом Краковским, он не раз повторял, что у социальной доктрины Церкви нет единого политического выражения и что инициативы мирян - это дело их, а не церковников. Было очевидно, что, став епископом Рима, понтифик не собирается менять своих убеждений.
Точно так же, как не собирается отказываться от порой неожиданных или необычных поступков. Однажды в апреле во время аудиенции беременная женщина попросила Папу окрестить ее будущего ребенка. Иоанн Павел с радостью согласился, и церемония состоялась в Кастель-Гандольфо 11 августа. В конце того же месяца Папа встретился с представителями стран Европы, Африки и Средиземноморья - участниками 33-го чемпионата по водным лыжам, проходившего неподалеку от папской резиденции, на озере Альбано. В прошлом заядлый байдарочник, волею судеб ставший главой католической Церкви, наверняка украдкой вздохнул при мысли о том, что в этом году в традиционный поход друзья по «Шродовиско» отправятся без него. Спортсменам же он сказал, что «спорт является замечательной школой подлинного человеческого мужества».
Приближалась первая годовщина первосвященства Иоанна Павла II. Если бы этот человек, привыкший смотреть в будущее, оглянулся назад, на прошедший год, то мог бы с удовлетворением отметить, что ему удалось вдохнуть в папство новую жизнь. Он не изменил своему намерению оставаться самим собой даже на новом высоком посту. В первое лето понтифик пригласил к себе в Кастель-Гандольфо старых друзей по «Шродовиско», в том числе Ежи Янека с семьей. Янеки приехали из Кракова по приглашению Папы, ожидая, как позднее признался глава семьи, что им вряд ли удастся часто видеться с Иоанном Павлом. «Оптимистично настроенные члены нашей семьи полагали, что нас примут два раза - в начале и в конце визита, пессимисты считали, что не больше одного». Очутившись в небольшом городке среди холмов в окрестностях Рима, профессор Янек представился гвардейцу, охранявшему вход на виллу, и на вопрос, что привело сюда его и его спутников, ответил просто:
- Мы приехали повидаться с Папой.
Гвардеец позвал монахиню, которая отвела путешественников во флигель, отстоявший на несколько сотен ярдов от ворот, и сказала, чтобы они ждали «дальнейших распоряжений». Через два часа туда позвонил Папа:
- Юрек, я был в саду, когда вы приехали. Сейчас же поднимайся ко мне с Ясей и девочками.
Иоанн Павел провел гостей по всей вилле:
- Давайте я покажу вам, как живу. Вот моя спальня - на этой кровати умер Павел VI. Вот часовня...
Когда экскурсия была окончена, понтифик спросил:
- Ну, какие у вас планы? Где бы вы хотели еще побывать? Янек, памятуя о занятости Папы, ответил, что, вероятно, им придется ограничиться этим свиданием. Они посмотрят Рим и поедут домой. Но Иоанн Павел и слышать об этом не захотел:
- Нет-нет, Рим можно посмотреть и в другой раз. Раз уж вы здесь, мы будем встречаться часто, а главное - разговаривать.
За несколько месяцев до приезда Янеков Иоанн Павел затеял строительство плавательного бассейна в своей летней резиденции. Кто-то спросил, во что это обойдется. Понтифик ответил, что нужно же ему иногда размяться, а что касается стоимости, то бассейн обойдется намного дешевле, чем проведение очередного конклава.
Как бы ни морщили нос сторонники традиций, привыкшие «манипулировать папами», новый стиль поведения понтифика завоевывал все большую популярность. В Римском совете по туризму подсчитали, что за первые полгода своего первосвященства Иоанн Павел II привлек в город более 5 миллионов гостей. Весной 1979 г., когда позволяла погода, еженедельные обращения папы к верующим (так называемые общие аудиенции) происходили на открытом воздухе, и тогда вокруг площади Святого Петра возникали транспортные пробки, поскольку порой до 800 туристских автобусов пытались одновременно высадить там своих пассажиров. Вряд ли такая популярность объяснялась лишь необычным стилем поведения нового Папы. Решая давно назревшую проблему необходимости религиозного руководства, Иоанн Павел сумел зарядить папство новой энергией, хотя некоторые полагали, что оно уже неспособно быть центром духовной силы.
За первый год своего первосвященства Иоанн Павел II внес значительные изменения в традиционный способ общения между папством, с одной стороны, и миром политики и властью - с другой. Дотошные обозреватели, среди которых были не только сторонники, но и противники понтифика, сразу поняли, что его триумфальное турне по Польше знаменует появление на мировой арене новой - непредсказуемой и чрезвычайно мощной силы. И все же вряд ли кто возьмется оспаривать утверждение, что самым значительным событием первого года первосвященства Иоанна Павла II, в огромной степени определившим облик Церкви и всего мира в XXI в., была серия еженедельных обращений к верующим по вопросам катехизиса, начатая в Риме в среду, 5 сентября 1979 г., во время очередной общей аудиенции.
ЯЗЫК ТЕЛА И БОЖЕСТВЕННАЯ БЕСЕДА
Когда в 1870 г. Италия завершила свое объединение, ликвидировав Папскую (Церковную) область, тогдашний Папа Пий IX объявил себя «пленником Ватикана» и отказался выходить за Львиную стену, огораживавшую папские владения близ собора Святого Петра. Чтобы не прерывать контакта с людьми, мимо которых он еще недавно свободно проезжал в карете, Пий ввел в обычай «общие аудиенции». Во время них Папа встречался и беседовал с большими группами паломников, что отличало эти встречи от «частных аудиенций», которыми понтифик удостаивал отдельных посетителей, дипломатов, высокопоставленных священнослужителей и так далее. В этом отношении общие аудиенции явились первой попыткой установления общественных связей, предпринятой главой Ватикана в то время, когда общественное мнение только начинало приобретать вес.
Общие аудиенции также возрождали древнюю традицию, согласно которой епископ выступал в качестве учителя. В первые века существования Церкви епископы чаще всего были не администраторами (эти функции возлагались на дьяконов), а проповедниками, учителями, богословами и духовными вождями. Такие выдающиеся мыслители, как Амвросий Медиоланский, епископ Миланский, Августин, епископ североафриканского города Гиппон, и Иоанн Златоуст, епископ Константинопольский, разработали свои теологические системы, выступая в качестве проповедников и учителей перед большими собраниями христиан. Именно эту традицию возрождали нынешние общие аудиенции, хотя Пий IX и его последователи не считали их подходящим местом для вдохновенных богословских пассажей, ограничиваясь рассуждениями на знакомые публике темы.
Иоанн Павел II, однако, имел в виду нечто совсем иное. В сентябре 1979 г., начиная цикл еженедельных общих аудиенций, которые транслировались на весь мир по ватиканскому радио и публиковались в выходившем на шести языках еженедельном приложении к ватиканской газете «Оссерваторе Романо», он рассматривал их как форум, трибуна которого позволяла создавать чрезвычайно сложные теологические конструкции, отталкиваясь от одной основной темы. Сама идея «тематических аудиенций» была новшеством, заставившим кое-кого в Римской Курии удивленно поднять брови: это еще что такое? А уж тема показалась и вовсе скандальной. Начиная с 5 сентября 1979 г. Иоанн Павел II в течение четырех лет развивал на общих аудиенциях идею, впервые предложенную им в «Любви и ответственности», а именно: идею о том, что человеческая плотская любовь является символом внутренней жизни Бога и Святой Троицы.
ОДИН АКТ ИЛИ ДВА?
Драму первосвященства Иоанна Павла II принято делить на два акта. В первом Папа боролся против коммунизма, и его правоту подтвердили революции 1989 г., произошедшие в Восточной Европе, а также распад Советского Союза в 1991 г. Во втором акте Папа отверг многие аспекты религиозной свободы, становлению которой он сам же способствовал, причем наивысшего накала конфронтация достигла во время Всемирной конференции по вопросам народонаселения и развития, состоявшейся в Каире в 1994 г. В подобных рассуждениях есть доля истины. Действительно, в первые 13 лет своего первосвященства Иоанн Павел II уделял делам Восточноевропейской Церкви гораздо больше внимания, чем в последующие годы. Однако это пресловутое деление на два акта в конечном итоге оказывается несостоятельным, поскольку в таком случае первосвященство воспринимается через призму его влияния на мировую политику, что для Иоанна Павла всегда было соображением второстепенным. Более того, подобное деление несправедливо оставляет за скобками многочисленные публичные инициативы, предпринятые Иоанном Павлом II в 1980-х гг., которые имели глобальный характер и впрямую не касались его родины. Но самое главное заключается в том, что теория «двухактного» первосвященства не принимает во внимание исключительную роль воображения, которым отмечены все поступки Кароля Войтылы на посту главы католической Церкви.
В письме Анри де Любаку от 1968 г. Войтыла отмечал, что, по его мнению, кризис современности означает «деградацию, более того... распыление основополагающей уникальности каждого отдельного человека». Коммунизм наряду с нацизмом и фашизмом является наиболее очевидным, опасным и мощным проявлением этого кризиса. Но дегуманизация человеческой личности может происходить другими путями, в том числе и в свободном обществе. Там, где личностью начинают манипулировать - не важно, кто это делает: управляющий фирмой, мастер в цехе, ученый, политик или любимый человек, - немедленно возникает «распыление основополагающей уникальности каждого отдельного человека». Еще одной угрозой будущему человечества Войтыла считал «утилитаризм», когда «полезность для меня» становится единственным критерием человеческих взаимоотношений. Эта угроза никак не связана с применением ядерного оружия, ужасами тайной полиции или архипелага ГУЛАГ, но она не менее опасна - отчасти потому, что не так очевидна.
Борьба с тем, что способствует «распылению» уникального достоинства каждого отдельного человека, является лейтмотивом всего первосвященства Иоанна Павла II, связывающим его в единое целое. Оно было одноактной драмой, хотя по ходу действия противники главного героя, появляясь на авансцене, порой завладевали вниманием публики. А вот драматическая коллизия оставалась неизменной: борьба между многочисленными псевдогуманистическими теориями, на словах возводящими человека на пьедестал, а на деле его унижающими, и подлинным гуманизмом, мощным свидетельством которого служит библейское представление о человеке.
Развивая идею о том, что самоотверженная плотская любовь является символом внутренней жизни Бога, Иоанн Павел исходил из концепции достоинства и свободы человека, с помощью которой он бросал вызов восточноевропейскому коммунизму. На его взгляд, все это было взаимосвязано.
ОПЯТЬ ГАЛИЛЕЙ?
Уже в момент своего избрания Кароль Войтыла осознавал, что последняя попытка Церкви обратиться к теме сексуальной революции и ее связи с добродетельной жизнью, предпринятая в 1968 г. в энциклике Папы Павла VI «Humanae Vitae», оказалась крайне неудачной в пастырском и катехизическом смысле, хотя в ней верно трактовались отдельные вопросы, касающиеся морально приемлемых методов регулирования рождаемости. Предлагаемый в «Humanae Vitae» взгляд на эту проблему был отвергнут большинством католиков мира. Многие из тех, кто его отверг, полагая, что их опыт сексуальной жизни был игнорирован или принижен религиозными лидерами, приходили к выводу, что Церковь в принципе не способна последовательно трактовать любой аспект человеческой сексуальности.
Павел VI, глубоко верующий человек, вовсе не имел намерения принизить институт брака. Однако после появления «энциклики о контроле над рождаемостью» сложилась ситуация, при которой любое высказывание Церкви по вопросам секса воспринималось с подозрением, а кое-кем - например, представителями западной элиты - и с открытой враждебностью. Поскольку сексуальная революция до предела обострила конфронтацию, а само определение «свободы» стало своеобразным пугалом для развитого мира, возникшие противоречия во взглядах грозили обернуться небывалым кризисом Церкви. Появилось новое «дело Галилея», только на этот раз оно было связано не с отвлеченными космологическими рассуждениями, а с самой интимной стороной человеческой жизни.
Иоанн Павел II был убежден, что пришла пора перевести дискуссию в иную плоскость.
До сих пор Церковь не нашла в себе мужества ответить на вызов, брошенный ей сексуальной революцией. Иоанн Павел полагал, что он и его коллеги из Люблина и Кракова начали делать это, предложив свое понимание человеческой сексуальности, которое нашло отражение в «Любви и ответственности» и в работе епархиального отдела по вопросам семейной жизни, руководимого Каролем Войтылой. Теперь настало время углубить этот анализ на основе текстов Священного Писания и предложить его мировой аудитории. Так родились 130 обращений, произнесенных за четыре года во время общих аудиенций, которые позднее составили труд Иоанна Павла II «Теология тела».
Обращения были объединены в четыре цикла. Первый, названный «Изначальное единство мужчины и женщины» и состоявший из 23 лекций, начался 5 сентября 1979 г. и окончился 2 апреля 1980 г. Основанный на словах Христа, сказанных им в ответ на вопрос фарисеев, позволителен ли развод: «Не читали ли вы, что Сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их?» (Быт. 1.27), этот цикл исследовал самые глубинные личные аспекты человеческого существования на примере истории Адама и Евы, изложенной в первых трех главах «Книги Бытия». Второй цикл, «Блаженны чистые сердцем», начатый 16 апреля 1980 г. и законченный 6 мая 1981 г., включал в себя 41 обращение. Как явствует из названия, он основывался на Нагорной проповеди. Пытаясь понять, что значит «чистота сердца», Иоанн Павел подробно анализировал слова Христа, что «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5.28), - ключевое, хотя зачастую неверно толкуемое выражение, отвергающее сексуальный утилитаризм, согласно которому один человек превращается в объект манипуляций другого.
Третий цикл Иоанн Павел начал 11 ноября 1981 г. В него вошли 50 обращений, объединенных под названием «Теология брака и безбрачия». Библейской основой этого цикла, завершившегося 4 июля 1984 г., стал диспут между Христом и саддукеями о воскресении. Как, спрашивал Иоанн Павел, идея «воскресения тела» на небесах, когда «не будут ни жениться, ни замуж выходить» (Мк. 12.25), помогает нам понять наше сексуальное воплощение в качестве мужчин и женщин здесь и сейчас? Последний, четвертый цикл обращений под названием «Размышления по поводу «Humanae Vitae» начался 11 июля 1984 г. и завершился в том же году 28 ноября.
Сто тридцать текстов, вошедших в «Теологию тела», нелегко воспринимать на слух или зрительно. Это чрезвычайно насыщенные 15-минутные богословские и философские лекции, в которые Иоанн Павел II стремился вместить как можно больше материала. Однако, невзирая на эти трудности, обращения достойны внимательного и подробного изучения, поскольку в них понтифик, часто представляемый как «несгибаемый консерватор», предложил одно из самых смелых за последние несколько веков прочтений католической теологии.
«ИЗНАЧАЛЬНОЕ ЕДИНСТВО МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ»
Мысли, которые впоследствии легли в основу «Теологии тела», посещали Кароля Войтылу еще в Кракове. По его собственным воспоминаниям, в августе 1978 г. он привез на конклав, где был избран Папа Иоанн Павел I, наброски с результатами своих рас-суждений и продолжал работать над ними в Риме. Исправно исполняя пастырские обязанности, Войтыла-философ не переставал ломать голову над завораживающей интеллектуальной загадкой: почему Бог, создавая человечество, разделил его на мужчин и женщин? Это само по себе было «интересной проблемой», как выразился однажды бывший архиепископ Краковский. Как понятие человечества, выражающего себя через мужественность и женственность, может помочь нам понять человека вообще, а также мужчин и женщин в частности? Затем появилась «Humanae Vitae», вызвавшая смятение в рядах священнослужителей. Необходимо было что-то делать, чтобы более убедительно объяснить точку зрения Церкви на этику сексуальной жизни. В конце концов Войтыла решил написать об этом книгу. Так заметки, над которыми он работал на конклаве 1978 г., неожиданно стали основой его общих аудиенций.
Цикл «Изначальное единство мужчины и женщины» начался со спора между Иисусом и фарисеями по поводу развода. Почему, спрашивал Иоанн Павел, Христос, отвергая Моисеев закон о разводе, придает столь большое значение тому, что Господь сотворил людей мужчинами и женщинами «в начале» - словосочетание, повторенное им дважды (Мф. 19.3-12)? Это заставило понтифика обратиться к истории творения, изложенной в «Книге Бытия», где, как он считал, содержатся чрезвычайно глубокие рассуждения и непреходящие истины о человеке, переданные через мифические предания о происхождении человечества. Первое из этих рассуждении, утверждал Иоанн Павел, связывает загадку сотворения человека как «подобия Божия» с людской способностью производить потомство («Плодитесь и размножайтесь...»). Второе, акцентируя внимание на способности человека осознавать самого себя и делать моральный выбор, служит «субъективным» двойником «объективной» истины, содержащейся в первом рассуждении, а именно: мы являемся подобием Божиим также в наших мыслях и выборе. Под разным углом зрения эти два рассуждения свидетельствуют о человеческом достоинстве, где тесно переплетены сексуальность, воспроизведение и моральный выбор.
Иоанну Павлу всегда нравилось философствовать, ставя себя на место Адама в Эдемском саду: пытаться взглянуть на только зарождающийся мир, воссоздавать чувство удивления и восхищения, которое, по убеждению Аристотеля, служит началом философии. В «Изначальном единстве» понтифик рассуждает об испытываемом Адамом чувстве одиночества, позволяющем понять нечто очень важное о человеке вообще. «Изначальное одиночество» Адама имеет двойной смысл. Во-первых, он одинок потому, что не является ни животным, ни Богом, и это чувство он разделяет с Евой и любым другим человеком на протяжении истории. Поразмыслив над этой стороной одиночества, мы сумеем осознать себяличностями . В отличие от объектов природы мы являемся ее субъектами, ибо можем мыслить, выбирать, действовать. Уразумев этот факт, мы переходим к понятию свободной воли, то есть способности решать, как мы должны действовать. На глубинном уровне это означает выбор между добром и злом, жизнью и смертью. Совершая подобный выбор, мы начинаем осознавать своютелесность , поскольку без тела невозможны человеческий выбор и действие. Тело не механизм, в который мы вселяемся волей случая. С его помощью мы выражаем свою сущность и воплощаем в жизнь наши решения.
Во-вторых, Адам ощущает себя одиноким потому, что в мире нет другого человеческого существа, подобного ему. Вот почему, считал Иоанн Павел, «полное и окончательное сотворение человека» происходит, только когда Господь создает Еву, а Адам узнает в ней человеческое существо, родственное ему, хотя и отличное. Его радость при этом открытии показывает, как «изначальное одиночество» уступает место чудесному осознанию подлинной связи с другим человеком, отчего собственная личность человека не только не страдает, но, напротив, ее ценность приумножается.
Вот что, по мнению Иоанна Павла, означает «творение», а это, в свою очередь, позволяет нам понять нечто важное о Боге-творце. Мужчины и женщины являются подобием Божиим не только благодаря интеллекту и свободной воле, но прежде всего потому, что «с самого начала мужчина и женщина образуют некое единство... Человек становится подобием Божиим... в момент единения». Стремление отдать себя и получить другого, которое символизируют слова, сказанные Адамом о Еве: «плоть от плоти моей», является основой человечества. «С самого начала» оно несет в себе благословенную способность плодородия, еще одно доказательство того, что человек является подобием Божиим, поскольку воспроизведение рода повторяет загадку сотворения мира.
Итак, «с самого начала» сотворение нас в качестве людей, имеющих тело, и в качестве мужчин и женщин есть священная реальность, символ жизни Бога. Тело делает видимым невидимое, духовное и божественное. В «Книге Бытия» мы встречаемся с необычной стороной обыденного, на этот раз через нашу телесность и сексуальность.
Но если сексуальность придана нам «изначально», почему Адам и Ева устыдились своей наготы? Иоанн Павел предполагал, что «изначальная нагота» наряду с «изначальным одиночеством» и «изначальным единством» являются тремя частями загадки, кем же мы были «с самого начала». «Стыд» - это, по сути своей, страх, который мы испытываем перед человеком, когда начинаем воспринимать его как объект. Адам и Ева не стыдились своей наготы, пока жили общностью самоотдачи, связанные, по существу, брачными отношениями, выраженными их телесным воплощением в качестве мужчины и женщины. Они не испытывали стыда, когда свободно отдавали себя. «Первородный грех», нарушая присущий нам закон дарения, заставляет превращать другого человека в объект, в вещь, которую можно использовать. Это действительно грех, и не только потому, что Бог однозначно провозглашает его таковым, но и потому, что подобные действия идут вразрез с истиной человеческого существования, запечатленной в нас как в мужчинах и женщинах.
Если внимательно вчитаться в историю сотворения мира, изложенную в «Книге Бытия», то становится ясно, что процветание человечества зависит от самоотдачи, а не от самоутверждения. Взаимная самоотдача в плотской любви, возможность которой определяется нашим телесным воплощением в качестве мужчин и женщин, есть символ этой великой моральной истины.
«БЛАЖЕННЫ ЧИСТЫЕ СЕРДЦЕМ»
Второй цикл своих общих аудиенций Иоанн Павел начал еще одним эпизодом из Евангелия. Во время Нагорной проповеди Иисус, излагая моральные основы блаженной жизни - жизни, предполагающей «чистоту сердца», - говорит: «Вы слышали, что сказано древним: «не прелюбодействуй». А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5.27-28). В течение веков эти слова воспринимались как труднодостижимый или вовсе недостижимый идеал. Однако для Иоанна Павла они в такой же мере являются «ключом» к пониманию теологии тела, как и напоминание Христа о том, что мы были сотворены мужчинами и женщинами «в начале».
Грех, развивал свою мысль понтифик, входя в мир, искажает истинную самоотдачу, продиктованную любовью. Когда самоотдача воспринимается как ограничение, а не как высшее проявление любви, любовь превращается в вожделение, и образ сотворенного добра (и самого Творца), «изначально» воплощенный в плотской любви, разрушается. Люди теряют свою «изначальную уверенность» в том, что мир добр и что мы можем жить в нем в единении с другими. Различие между мужчиной и женщиной, некогда служившее источником этого единения, становится причиной конфронтации. «Мир» превращается в место страха и тяжкого труда, разрывая прежнюю взаимосвязь между творением и Творцом. Человеческое сердце становится ареной борьбы между любовью и вожделением, между самообладанием и самоутверждением, между свободой отдавать и свободой брать - борьбы, от которой чаще всего страдает женщина, уточнял Иоанн Павел. Возвращаясь к «Книге Бытия», можно сказать, что все вышеизложенное происходит в результате уступки сатанинскому соблазну переосмыслить суть человечества, заложенную в нас как в мужчинах и женщинах. При таком понимании библейского текста «змий» в «Книге Бытия» предстает главным и наиболее опасным проводником идей ложного гуманизма.
Слова Христа о том, что можно «прелюбодействовать в сердце», теперь становятся яснее. Вожделение, по мнению Папы, является полной противоположностью подлинному влечению. Испытывая подлинное влечение, человек стремится делать добро другому, отдавая ему всего себя; когда он охвачен вожделением, он ищет лишь преходящего удовольствия, используя другого, порой весьма цинично. Женщина, на которую мужчина взирает с вожделением, перестает быть личностью и превращается в объект, а секс в этом случае сводится к низменной цели удовлетворить «желание». «Прелюбодействовать в сердце» можно, и состоя в браке. Когда объектом вожделения мужчины становится другая женщина, а не его жена, нарушается единение двух людей, а несчастная жена превращается в объект.
Предположение о возможности прелюбодеяния в браке вызвало бурю в мировых средствах массовой информации, которая нисколько не улеглась после того, как в ватиканской газете «Оссерваторе Романо» была напечатана язвительная статья, где утверждалось, что хулители Папы просто не обладают «достаточной культурой», чтобы понять, что имел в виду Иоанн Павел. В действительности рассуждение о возможности прелюбодеяния в браке перекликалось с широко известными взглядами феминисток и было явно навеяно теологией тела, над которой Папа работал не один год. Всякому, кто на основании этого рассуждения поспешил объявить Иоанна Павла II сторонником манихейства, которое считает половую жизнь отвратительной и греховной, пришлось бы признать, что понтифик выбрал весьма своеобразную форму для выражения своих комплексов. Тем же, кто всерьез воспринял постулат о том, что секс в браке является символом внутренней жизни Бога, поскольку выражает единение двух людей, вышеприведенное утверждение представлялось вполне логичным.
Сексуальная этика христианства, продолжал Иоанн Павел, избавляет сексуальность от опасности угодить в ловушку вожделения. Она не только не запрещает эрос, но, напротив, придает ему «полноту и зрелость», при которой «извечное влечение» полов воплощается во взаимной самоотдаче и взаимном уважении достоинства партнера. «Новая этика», нашедшая отражение в Нагорной проповеди и в учении Христа о блаженстве «чистых сердцем», - это этика «искупления тела», новое историческое осознание самоотдачи как истины о человеке, существующей «с самого начала».
Эта этика не изгоняет желание - скорее она пытается направить его в нужное русло, чтобы наши желания воплощались как должно - через единение людей, являющихся подобием Бога. «Чистота сердца» - это талант, добродетель, способность обратить желание в стремление к самовыражению «в святости и чести». Плотская любовь, соединенная с «чистотой сердца», приводит к святости, которой завершается единение двух людей. Понтифик предполагал, что христиане имеют особые причины для восприятия сексуальности именно таким образом, поскольку человеческое тело послужило сосудом, благодаря которому Бог стал человеком, а Христос искупил грехи мира.
Созданные мужчинами и женщинами, мы наделены благородством и достоинством, потому что самоотдача мужчины и женщины в плотской любви есть зримое воплощение внутренней моральной «структуры» человеческой личности. Псевдогуманистические теории представляют человека бесконечно податливым и уступчивым. Подлинный же гуманизм, как и подлинная свобода, признает, что, поскольку некие истины даны человеку изначально, его процветание зависит от их осознания. К ним, утверждал Иоанн Павел, относится и сексуальность.
«ТЕОЛОГИЯ БРАКА И БЕЗБРАЧИЯ»
В Евангелии от Марка говорится, что саддукеи, отрицая воскресение и намеренно пытаясь довести этот вопрос до абсурда, однажды пришли к Иисусу и рассказали о таком случае: было семь братьев. Первый взял жену и, умирая, не оставил детей, затем ее же взял второй, третий, и так все семеро. После них умерла и жена. «Итак в воскресении, - спрашивали саддукеи, - когда воскреснут, которого из них будет она женою? ибо семеро имели ее женою. Иисус сказал им в ответ: ...когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как Ангелы на небесах» (Мк. 12.23-25). Если воскресение дает мужчинам и женщинам полноту жизни, обещанную Богом «в начале», не означает ли ответ Иисуса принижение ценности брака и сексуальности? В третьей части «Теологии тела» Иоанн Павел утверждал, что верно как раз обратное.
Жизнь в Царстве Божием - это жизнь, исполненная совершенной самоотдачи и совершенного приятия. Это жизнь «изнутри» внутренней жизни Бога, если можно так выразиться, тройственная сущность людей, вечно отдающих и вечно принимающих. «Отдавать» в Царстве Божием - значит постоянно приносить себя в дар Богу и получать взамен Его дар, выраженный в воскресших телах мужчин и женщин. «Воскресение» не означает потери наших тел, что было бы негуманным. В некотором смысле его можно назвать их обожествлением, поскольку мы начинаем походить на воскресшего Христа, Который остается Богом и человеком. Это «обожествление» людей завершает брачное предназначение человеческого тела, являясь символом закона дарения, возникшего в момент творения как отражение внутреннего динамизма собственной жизни Бога.
Безбрачие ради «будущего Царства» исторически предвосхищает жизнь в Царстве Божием, в котором «совершенный дар» возможен и без брака. Брак, изначально неся в себе элемент исключительности, не существует на небесах, где все воскресшие будут жить, по выражению Папы, в «совершенной межсубъективности» - современное философское понятие, возникшее на основе того, что в христианстве традиционно именовалось «общностью святых». На протяжении всей истории брак является своеобразной школой, где мы готовимся к жизни в Царстве Божием, учась полностью отдавать себя другому. Тот, кто не вступает в брак, тоже должен учиться этому, готовясь к будущей жизни. Однако безбрачие должно быть плодотворным, подводя к духовному отцовству и материнству, что в браке происходит через воспроизведение рода и воспитание детей. Брак и безбрачие являются двумя взаимодополняющими с «матримониальной» точки зрения способами вести жизнь христианина. Безбрачие в ожидании будущего воскресения позволяет понять, что ожидает всех верующих в Царстве Божием, тогда как брак является символом супружеской любви Господа к своему Народу, народу Израиля, и к Церкви.
Брак, продолжал Иоанн Павел, в некотором смысле «древнейшее таинство», поскольку «с самого начала» именно в обыденной реальности необычный факт творения представал актом самоотверженной любви. Заключая брачный союз, мужчина и женщина несут на себе Божью благодать, а «язык тела» в супружеской любви - это способ, с помощью которого супруги ведут «матримониальный диалог», приличествующий браку как призванию. Для христианина супружеская любовь является также символом искупления, поскольку уже в Новом Завете любовь между мужем и женой уподобляется любви Христа к его невесте - Церкви. Брак обогащается новым смыслом, если воспринимать его как реальность человеческой жизни, наилучшим образом отображающую взаимосвязь между искупителем-Христом и людьми, чьи грехи Он искупил. Сотворение и искупление равно представлены в браке, что помогает прояснить вопрос о разводе, дебатируемый на всем протяжении истории христианства. Если священный брак, символ животворной и искупляющей любви Господа, нерушим, то равно нерушима любовь Господа к миру и любовь Христа к Церкви.
«Теология брака и безбрачия» заканчивалась вдохновенным панегириком супружеской любви. Плотская любовь, делал вывод Иоанн Павел, - это акт поклонения. «Брачная жизнь приобретает... литургический оттенок», когда «язык тела» становится средством достижения через священный опыт того, что Бог «с самого начала» желал для мира и человечества. Свободно даря себя и свободно получая ответный дар, люди, связанные узами брака, получают возможность освятить весь мир.
РАЗМЫШЛЕНИЯ ПО ПОВОДУ «HUMANAE VITAE»
В четвертом цикле общих обращений, составивших «Теологию тела», Иоанн Павел задавался вопросом: может ли плотская любовь способствовать счастью человека? Как придать ей чистоту? Ответ понтифика таков: ограничив сексуальность четырьмя основными добродетелями, то есть благоразумием, справедливостью, мужеством и сдержанностью, мы сумеем наслаждаться плотской любовью так, как подобает человеку.
Рассуждая об этих сложных предметах, авторы «Humanae Vitae» придавали супружеской чистоте несколько негативный оттенок, призывая к «терпению». «Теология тела» рассматривает эту проблему в совершенно иной плоскости. Задаваясь вопросом, как разные способы плотской любви соответствуют иконографии брака, Иоанн Павел отвечал, что, ведя половую жизнь, мы следуем нашей телесной воплощенности в качестве мужчин и женщин, а плотская любовь в браке становится, таким образом, наивысшим из возможных символов самоотдачи.
Вначале Папа напоминал, что все супружеские пары обязаны стремиться к «ответственному родительству», но это не означает, что они должны «избегать рождения». Семью следует строить, исходя из принципов благоразумия. Решить, сколько в семье будет детей, должны сами супруги «перед Господом» и перед своей совестью. Что касается «регулирования рождаемости» - на взгляд понтифика, это более удачное словосочетание, нежели «контроль над рождаемостью», - то и здесь решение остается за супругами. Не может быть «моральных оснований» для ограничения рождаемости, а если учесть катастрофическое ее снижение в некоторых странах, то, напротив, есть все основания, в том числе и моральные, стремиться к большой семье.
Если планирование семьи является важной моральной ответственностью каждого вступившего в брак, то возникает следующий вопрос: как регулировать рождаемость и выполнять родительские обязанности, сохраняя человеческое достоинство супругов и уважая иконографию брачной жизни в качестве взаимной самоотдачи? Иоанн Павел убежден, что негуманно переносить механические и химические методы, характеризующие власть человека над природой, на плотскую любовь. Периодическое воздержание от сексуальной активности, когда в качестве средства регулирования рождаемости используются естественные ритмы человеческого тела, представляется наиболее гуманным способом добиться чистоты супружеской любви и ответственного исполнения родительских обязанностей. Воздержание также соответствует сакраментальному характеру брака, поскольку телесно воплощает тот факт, что супружеские пары являются «исполнителями Божьего замысла» относительно воспроизведения рода. Добиваясь чистоты в супружестве, муж и жена облагораживают факт рождения потомства, становясь, с христианской точки зрения, сосудом благодати.
Иоанн Павел полагал, что только «естественное» наилучшим образом соотносится с человеческим достоинством, с природой человека как разумного существа, стремящегося к зрелости через самообладание. При перенесении дискуссии о сексуальной морали в более широкие рамки подлинного гуманизма извечный моральный вопрос: «Что мне запрещено?» приобретает иное звучание: «Как мне вести половую жизнь, чтобы не утратить своего человеческого достоинства?» Даже в таком контексте некоторые вещи остаются за гранью допустимого, но это происходит потому, что в противном случае принижается наша человеческая сущность и подрывается единение людей, которое призвана укрепить плотская любовь.
Достичь зрелости путем самообладания непросто. Блюсти чистоту в супружестве означает смотреть на брак как на служение, к чему должна стремиться каждая пара, наслаждаясь любовью, «пролитой в [их] сердца даром Святого Духа». Взросление супружеской пары как союза двух людей предполагает сексуальное выражение и сексуальное воздержание, восторг и аскетизм. Убрать этот накал из супружеской жизни - значит лишить ее внутреннего драматизма и человечности. Истина и любовь неотделимы от загадочного, восторженного, аскетичного «языка тела».
ТЕОЛОГИЧЕСКАЯ БОМБА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ?
Пройдет немало лет, прежде чем католические богословы полностью осознают значение 130 всеобщих обращений Иоанна Павла II. Если отнестись к «Теологии тела» с той серьезностью, какой она заслуживает, то придется признать, что этот фундаментальный труд сыграл решающую роль в изгнании демона манихейства с его пренебрежением к человеческой сексуальности из католических богословских учений о морали. Мало кто из теологов воспринимал наше телесное воплощение в качестве мужчин и женщин так серьезно, как Иоанн Павел II. Мало кто решался трактовать основополагающие аспекты католических таинств - невидимое, выражаемое в видимом, необычное, находящееся по другую сторону от обыденного, - так смело, как это делал Иоанн Павел, говоря, что самоотверженная плотская любовь является символом внутренней жизни Бога. Мало кто осмеливался возвестить на весь мир: «Человеческая сексуальность гораздо величественнее, чем вы себе представляете». Мало кому удавалось столь убедительно продемонстрировать, как возрождение драматической структуры праведной жизни придает новый импульс этике добродетели и выводит нас далеко за узкие рамки зашоренной морали, склонной делить всех на «прогрессистов» и «консерваторов».
«Теология тела» заставляет нас осознать сущность человека через его сексуальную жизнь, а затем перейти к размышлениям о Божественном. Содержащееся в труде Иоанна Павла напоминание о том, что «с самого начала» мы были телесно воплощены в мужчин и женщин, позволяет проникнуть в суть действий и целей Творца. Анджело Скола, ректор Папского латеранского университета в Риме, считает, что практически любое понятие: Господь, Христос, Троица, Благодать, Церковь, Таинства - может предстать в новом свете, если богословы в полной мере осознают глубину внимания к человеку, предложенную Иоанном Павлом II в его теологии тела.
Мало кто из современных теологов откликнулся на этот призыв. Еще меньше священников касаются данных тем в своих проповедях. И уж совсем ничтожное число - буквально микроскопический процент - живущих в мире католиков вообще догадывается о существовании теологии тела. Почему так? Немалую роль здесь играет насыщенность материала. Необходим «перевод» мыслей Иоанна Павла на более доступный массам язык. «Каноническое» представление средствами массовой информации церковных разногласий, касающихся контроля над рождаемостью, абортов, развода, женщин-священников, также мешает правильному восприятию рассуждении Иоанна Павла. «Теология тела» явно не вписывается в наш век, стремящийся - не без помощи масс-медиа - повесить на любую идею ярлык «либеральной» или «консервативной». Возможно, теология тела будет оценена по достоинству, лишь когда ее создатель сойдет с исторической сцены. 130 катехизических обращений в совокупности представляют собой своего рода теологическую бомбу замедленного действия, которая сработает в третьем тысячелетии существования Церкви, что будет иметь грандиозные последствия.
Это может случиться уже в XXI в., и тогда, вероятно, «Теология тела» предстанет как эпохальное событие не только в католическом богословии, но и в истории современной мысли вообще. В течение 350 лет западная философия настаивала на первичности человека - думающего субъекта. Кароль Войтыла воспринял этот «поворот к субъекту» со всей серьезностью, как философ; Иоанн Павел II не менее серьезно отнесся к этому повороту как богослов, утверждая, что телесное воплощение человека является исключительно важным для его самосознания и отношений с миром. Блестяще продемонстрировав, как достоинство человека может быть «выведено» из его телесного воплощения, Иоанн Павел обогатил современное понимание свободы и плотской любви, соотнеся их между собой.
ЗАЩИТНИК ПРАВ ЧЕЛОВЕКА
2 октября 1979 г., четыре недели спустя после начала катехизических обращений, посвященных теологии тела, Иоанн Павел II произнес самую пламенную речь за все время своего первосвященства. Произошло это на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций в штаб-квартире ООН, расположенной в Нью-Йорке. Точка зрения понтифика относительно прав человека разительно отличалась от того, как многие государства - члены ООН смотрели на международную политику и проблемы достижения мира.
В СТРАНЕ СВЯТОГО ПАТРИКА
По пути в Нью-Йорк Иоанн Павел на два с половиной дня остановился в Ирландии. В этой некогда строго католической стране, в последнее время явно отходившей от исторических корней христианства, уже на протяжении многих лет велась яростная гражданская война якобы во имя идеалов католицизма или протестантизма. Формальным поводом для визита стало желание понтифика посетить графство Мейо, где в 1879 г. верующим явилась Дева Мария. Иоанн Павел хотел напомнить ирландцам, что их история и культура, подобно истории и культуре поляков, немыслимы вне церковного контекста, а также высказать свои соображения по поводу насилия, чинимого во имя христианства.
Папа прибыл в Дублин 29 сентября. День выдался необычно солнечным. Во время официальной церемонии приветствия в аэропорту Иоанн Павел выразил свою радость от пребывания на Изумрудном острове молитвой под названием «Нагрудник святого Патрика». Обращаясь к ирландцам, он сказал:
- Я счастлив, что нахожусь среди вас, следуя по стопам святого Патрика и по пути Евангелия, которое он оставил вам как великое наследие. Я убежден, что Христос находится именно здесь: «Христос предо мною, Христос позади меня... Христос в сердце каждого, кто думает обо мне, Христос на устах каждого, кто говорит со мной».
Первая в истории Ирландии месса, проведенная главой католической Церкви, состоялась в тот же день в Феникс-парке, в месте, называемом «Пятнадцать акров». Общественный транспорт не работал, однако более 1,2 миллиона человек сумели добраться до парка, где перед шеренгой из 60 флагштоков, на которых развевались красно-белые папские знамена, был установлен гигантский 120-футовый крест. В своей проповеди Иоанн Павел призвал ирландцев, давших миру сотни тысяч миссионеров, вновь обратиться к вере.
Проехав по улицам Дублина, Папа на вертолете отправился в Дроэду, расположенную примерно в 30 милях от границы, отделяющей Ирландскую Республику от Северной Ирландии, входящей в Соединенное Королевство. Первоначально предполагалось, что понтифик по приглашению англиканского архиепископа Джорджа Симса посетит древнюю епархию Примаса в Арме (Северная Ирландия). Однако, опасаясь беспорядков, устроители визита изменили планы, и остановка была сделана в Дрозде, не менее достославном историческом месте. Именно здесь в 1649 г. Оливер Кромвель учинил самое кровавое побоище за всю ирландскую историю. В Дрозде также находятся мощи святого Оливера Планкетта, архиепископа Армского, повешенного и четвертованного в 1681 г. на лондонском Тайбернском холме. Около 300 тысяч человек, в основном жители Северной Ирландии, собрались, чтобы увидеть и послушать Папу, который обратился к присутствующим со страстным призывом положить конец религиозной ненависти и насилию.
Святой Оливер Планкетт, сказал понтифик, не является символом мести, поскольку он словом и делом проповедовал «любовь Христа ко всем людям... Будучи защитником угнетенных и поборником справедливости, он тем не менее никогда бы не одобрил насилие... Умирая, он простил всех своих врагов». Иоанн Павел публично поблагодарил англиканского Примаса за приглашение, к которому «присоединились... лидеры и рядовые члены других церквей, в том числе североирландских».
Эти приглашения доказывают, что вопреки расхожему мнению, усиленно насаждаемому средствами массовой информации, «беспорядки» на севере страны не являются «религиозной войной, битвой между католиками и протестантами». По мнению Иоанна Павла II, это скорее борьба между ненавистниками, а Церковь осуждает ненависть. Несправедливость должна быть устранена, но христианство решительно выступает против того, чтобы искать «выход из проблемных ситуаций через ненависть, убийство беззащитных людей, терроризм... Заповедь «Не убий» должна свято соблюдаться всеми, если мы не хотим повторить трагическую судьбу Каина».
К «каинам», которые, возможно, сейчас его слушают, Папа обратился с самой страстной мольбой: «На коленях умоляю вас свернуть с тропы насилия и вернуться на путь мира... насилие уничтожает справедливость... Если насилие в Ирландии продолжится, это будет означать крушение страны, которую вы любите, и ценностей, которые для вас святы...» Развитие событий показало, что многие, к кому обращался в тот день понтифик, остались глухи к его призывам. Но в обнадеживающих знаках мира, появившихся десятилетия спустя, чувствовалось несомненное влияние той памятной речи. Как и во многих других случаях, ценность произнесенных Иоанном Павлом слов невозможно измерить их непосредственным воздействием, однако рано или поздно они находят дорогу к сердцам тех, кому были адресованы, ибо в этих словах содержится истина.
Тридцатого сентября Иоанну Павлу предстояло встретиться с молодыми ирландцами, но по пути в Голуэй понтифик сделал краткую остановку в Клуайнмокку, величайшем центре учености в мрачные времена средневековья, откуда сотни тысяч миссионеров отправлялись в Европу. Стоя в одиночестве на величественных руинах монастырского города, Папа помолился у гробницы одного из местных святых, после чего вылетел в Баллибрит, где его ожидали 300 тысяч молодых людей. Он сказал им то же, что некогда говорил молодым жителям Кракова, когда был архиепископом этого города:
- Всем сердцем, всею силой моего убеждения я верю в молодежь.
После проникновенных слов Иоанна Павла:
- Иногда нам кажется, что, не выдержав тяжелейших исторических испытаний, любовь утратила свою силу... И все же в конце концов любовь всегда побеждает. Молодые люди Ирландии, я люблю вас, - раздался шквал аплодисментов. Овации, приветственные крики и пение не смолкали в течение четверти часа. Присутствующие угомонились, лишь когда местный священник призвал всех успокоиться, чтобы можно было продолжить мессу.
В Ноке Папа навестил 3000 страждущих, освятил камни, которым предстояло лечь в основание 34 новых церквей по всей стране, и отслужил мессу для полумиллиона ирландцев. Он говорил о том, что именно здесь согласно местному преданию Дева Мария в сопровождении святого Иосифа и Иоанна Богослова явилась группе крестьян.
Появление Девы Марии в Ноке - событие уникальное и вместе с тем сугубо ирландское... Мадонна предстала не перед ребенком или группой детей, а перед людьми самых разных возрастов... В стране, где все древние святыни лежали в руинах или находились в руках ирландской [англиканской] Церкви, она не просила нового храма. В стране, жители которой прошли через невероятные испытания и угнетение... она не просила покаяния. В стране ревностного служения Церкви она не требовала процессий или паломничества. Фактически она не просила ни о чем. В стране, где, как известно, любят поговорить, она - и это поразительно! - не сказала ничего. Но она пришла... Когда казалось, что все уезжают - кто в Австралию, кто в Бостон, кто в Нью-Йорк, мать Иисуса пришла сюда. Будучи настоящей дамой, она появилась в стране, где глубоко чтят женщину, брак и священнослужителей, в сопровождении своего супруга, святого Иосифа, и Иоанна Богослова, одетого прелатом. Ни тот, ни другой также не промолвили ни слова. Кстати, явились они в дождь.
После встречи с ирландскими епископами, семинаристами, священниками и монахинями, состоявшейся в национальной семинарии в Мейнуте, Иоанн Павел отслужил свою последнюю публичную мессу на ирландской земле. Это произошло утром 1 октября на ипподроме «Грин-парк» в Лимерике, где собралось 250 тысяч человек. Затем из ближайшего аэропорта «Шеннон» понтифик на самолете «Aer Lingus-747» вылетел в Бостон, куда прибыл в тот же день вечером. В аэропорту его встречали супруга Президента Розалии Картер и помощник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, который, возможно, в этот момент вспоминал, как летом 1976 г., повинуясь внезапному порыву, посетил лекцию в Гарвардском университете, которую читал заезжий польский кардинал. Погода была не слишком благоприятной, однако проливной дождь и порывистый ветер не помешали 2 миллионам бостонцев собраться на папскую мессу. Если учесть, что при этом также присутствовало несколько сот тысяч некатоликов, мессу можно назвать величайшей экуменической службой за всю историю христианства. Пока понтифик шел к алтарю, в небо взмыли тысячи красно-белых воздушных шаров - так бостонские ирландцы выражали свое уважение польскому гостю.
Перед мессой Иоанн Павел встретился в бостонском соборе Креста Господня с несколькими тысячами священников и монахинь. Покидая собор, понтифик заметил прикованную к инвалидному креслу 26-летнюю Джейн де Мартино, пострадавшую в результате автомобильной аварии. Понтифик подошел к девушке, взял ее за руку, наклонившись, что-то прошептал ей на ухо, поцеловал и подарил маленькую шкатулку с бело-золотыми четками. Стоявший неподалеку бостонский полицейский даже прослезился.
- Надо бы почаще ходить в церковь, - сказал он и тут же зашел в собор.
ПРАВДУ ВЛАСТЯМ В ЛИЦО
На следующее утро Иоанн Павел вылетел в Нью-Йорк. После шутливого обмена репликами с мэром Эдвардом Кохом (мэр: «Ваше преосвященство, я здешний мэр». Папа: «Постараюсь вести себя как добропорядочный гражданин») кортеж понтифика проследовал из аэропорта в штаб-квартиру ООН на Ист-ривер, где гостя приветствовал Генеральный секретарь Курт Вальдхайм. Иоанн Павел II вошел в здание Секретариата, как будто проделывал это каждый день - излучая энергию, силу и спокойную уверенность человека, который ощущает себя комфортно в любой ситуации. Улыбающийся, вежливый, он олицетворял силу - не столько физическую, сколько мощь пытливого ума. Это был добродушный человек, нечувствительный к лести и дипломатическим тонкостям. Когда настала его очередь выступать, Папа так же уютно почувствовал себя и на трибуне. Он обращался к делегатам, гостям и прессе, словно перед ним сидели его люблинские студенты: не смущаясь, менял позу, опирался на руку, подчеркивая важность того, что в этот момент произносил, коротким жестом призывал к вниманию, как будто говоря: «Послушайте, что я вам сейчас скажу...»
Иоанн Павел поднялся на трибуну Организации Объединенных Наций в тревожное время: во всем мире нарастало беспокойство по поводу непрерывного наращивания ядерных вооружений, в котором Восток соревновался с Западом. Переговоры по ОСВ-2 зашли в тупик. Демонстрации против гонки ядерных вооружений набирали силу как в Соединенных Штатах, так и в Европе, а движение за «ядерное замораживание» начинало все сильнее влиять на американское общественное мнение. И дипломаты на переговорах, и уличные демонстранты, казалось, в равной степени были убеждены в том, что ядерное оружие следует вынести за скобки политического противостояния НАТО и Варшавского Договора и что, проявив должную волю, можно решить спорные вопросы в области вооружений и достичь мира, даже если идеологические разногласия останутся неразрешенными. Война ведется с помощью оружия, мир означает отсутствие войны, предотвратить войну можно путем контроля над вооружением. Как бы ни разнились методы работы дипломатов и демонстрантов, и те и другие молчаливо сходились на вышеприведенном «реалистическом» прочтении гонки вооружений.
Иоанн Павел II имел совершенно иное мнение по поводу того, какой должна быть мировая политика в конце XX в., и свою точку зрения намеревался высказать со всей прямотой.
Его часовое выступление на Генеральной Ассамблее началось с обычной для представителя Ватикана констатации важности ООН и роли Святого Престола в международных делах. Затем Папа напомнил слушателям, что Христос, представ перед римским наместником Иудеи Понтием Пилатом, сказал, что «пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине» (Ин. 18.37). То же самое намерен делать он сам как викарий Христа на земле. Он обращается к присутствующим не как очередной дипломат, изъясняющийся на языке власти в соответствии с некими корпоративными правилами, а как свидетель истины о «человеке во всей его целостности и полноте, во всем богатом многообразии его духовного и материального существования».
Политика, напомнил понтифик, имеет дело с людьми. Их благополучие и ничто другое является движущей силой политики, «как национальной, так и международной», поскольку любая легитимная политика всегда «исходит от человека , осуществляется человеком , существует для человека» . Любая политика, не принимающая во внимание этот важнейший гуманистический критерий, теряет право называться таковой, ибо «вступает в противоречие с человечностью».
Прогресс следует оценивать не только с позиций науки и техники, но «также - и это главное - с точки зрения того, стоят ли духовные ценности на первом месте и есть ли прогресс в добродетельной жизни» . В царстве совести мир человека проявляет себя наиболее человечно. Там, где отрицаются требования совести и моральной истины, наука и техника используются для того, чтобы превратить мир в бойню. Вот почему «основополагающим документом» ООН, документом, составляющим нравственный смысл ее существования, является не Устав, а Всеобщая декларация прав человека 1948 г., «краеугольный камень на долгом и тернистом пути человечества». Способствовать миру можно, только «если мы определим, обозначим и будем всемерно уважать неотъемлемые права личности и всех народов».
Уважение к правам человека предполагает уважение достоинства и ценности каждой личности. Следовательно, как только одерживает верх политика, характерной чертой которой является «безудержная жажда власти», мир находится под угрозой. Такое может происходить как внутри одной нации, так и между ними. Если национальные «интересы» становятся единственным критерием международной политики, а само понятие «интересов» лишается морального содержания, дипломатия перестает быть честной. Достичь мира можно, принимая во внимание не только интересы, но и обязанности.
Перейдя к вопросу гонки вооружений, Иоанн Павел решительно отверг тезис о том, что опасность ядерной войны можно рассматривать отдельно от конфликта между коммунизмом и его противниками. Угроза войны в современном мире исходит не от оружия как такового, а от всех форм несправедливости, порой сознательно насаждаемой государствами, которые пренебрегают правами человека, подрывают устои общества и, следовательно, ставят под угрозу весь международный порядок.
В настоящее время мировое сообщество пытается определить «хотя бы некоторые из неотъемлемых прав человека», и Иоанн Павел хотел бы внести свою лепту в эту дискуссию, обозначив те права, которые, по его мнению, абсолютно необходимо зафиксировать на международном уровне. В первую очередь это «право на свободу мысли, совести и религии, право на отправление религиозного культа индивидуально или в составе общины, публично или частным образом». Это очень важно, поскольку «ценности [человеческого] духа» являются главной движущей силой «развития цивилизации» и стремления к миру, когда «человек получит беспрепятственный доступ к истине, а также полную возможность морально развиваться и наслаждаться благами культуры, которую он унаследовал и обогатил своим собственным творчеством».
Несправедливости, чинимые в экономике и духовной сфере, представляют собой величайшую угрозу миру, а потому так важен «гуманистический критерий» при оценке социально-экономических и политических систем. Ликвидация эксплуатации и свободное участие каждого в экономической и политической жизни - вот те стандарты, по которым можно судить о той или иной системе. Экономические, политические и социальные устройства, систематически нарушающие этот «гуманистический принцип», по своей природе представляют угрозу миру, равно как и несправедливости, творимые в духовной сфере, которые «наносят смертельный удар по внутренним отношениям человека с истиной, по его совести, глубоко личным убеждениям, по его взглядам на мир, религиозным воззрениям, словом, по всему тому, что мы называем гражданскими свободами». Цивилизация веками стремилась к такому политическому устройству, «где были бы в полной мере защищены объективные права духа, совести человека и его творческих способностей, в том числе отношений человека с Богом», и сегодняшние политические лидеры обязаны учитывать эту историческую динамику.
Чтобы не осталось непонимания относительно того, кто именно постоянно чинит «несправедливость в сфере духа», Иоанн Павел назвал угрозой миру существование систем, которые, подписывая международные соглашения по правам человека, одновременно создают такие формы «общественной жизни... при которых практическое осуществление этих свобод низводит человека... до положения гражданина второго или третьего сорта, ставит под удар... его профессиональную карьеру, лишает его доступа к ответственным постам и даже не оставляет возможности свободно воспитывать своих детей». С трибуны Генеральной Ассамблеи ООН к миру обращался верховный понтифик Римско-Католической Церкви, но его устами говорил и архиепископ Краковский Кароль Войтыла, свидетельствуя о тех страданиях, которые пришлось претерпеть Яцеку Возняковскому, Станиславу и Дануте Рыбицким, Генрику Гурецкому, Станиславу Родзинскому и многим другим полякам, поплатившимся карьерой за свои убеждения.
В конце своей речи Иоанн Павел вновь обратился к теме религиозной свободы как ключевому понятию борьбы за мир. На Втором Ватиканском Соборе было провозглашено, что лишение человека права на свободный поиск истины и следование ей является в высшей степени негуманным, поскольку стремление к истине изначально присуще человечеству. Верующие, агностики и даже атеисты должны согласиться с этим тезисом, составляющим основу общегуманистического мировоззрения. Вопрос о религиозной свободе ни в коем случае нельзя отнести к сугубо церковным.
Выступление Иоанна Павла II на Генеральной Ассамблее ООН было историческим по нескольким причинам. В нем содержался глубокий анализ кризиса современности, который не исчерпывался конфликтом между Востоком и Западом, между капитализмом и социализмом, между богатыми и бедными. Этот кризис поразил душу человечества, и бороться с ним следовало духовными и моральными методами.
Хотя в выступлении ни разу не прозвучали слова «коммунизм» или «марксизм-ленинизм», оно явилось вызовом всей советской системе и было воспринято как таковое. Вот что сказал бывший представитель США при ООН Дэниел Патрик Мойнихен, присутствовавший на заседании:
- Я могу подтвердить, поскольку видел это своими глазами, что делегаты от Советского Союза и стран Восточной Европы прекрасно поняли, о чем говорил Иоанн Павел. Впервые в этих стенах они выглядели испуганными, а не скучающими.
Однако, следуя духу гуманизма, речь Папы также ставила под сомнение идею о том, что политика является лишь совокупностью технических приемов, - идею, имевшую весьма влиятельных сторонников на Западе.
Обращение понтифика было историческим и в том смысле, что католическая Церковь впервые недвусмысленно заявила о своей приверженности делу свободы и защиты основных прав человека как главной цели деятельности Ватикана на международной арене. Эта приверженность просматривалась уже в энциклике Иоанна XXIII от 1963 г. «Pacem in Terris» и в «Декларации о религиозной свободе», принятой на Втором Ватиканском Соборе. Однако Иоанн Павел II заявил об этом во всеуслышание, а его поездка в Мексику в январе 1979 г. и паломничество в Польшу в июне того же года подтвердили, что эта приверженность будет носить политический оттенок. Церковь намерена защищать права человека на основе гуманизма, чьи преимущества будут по достоинству оценены всеми людьми доброй воли.
Обращение также бросало вызов привычным представлениям о мире. Стоя на трибуне ООН, Иоанн Павел убеждал собравшихся, что, для того чтобы избежать войны, недостаточно сократить вооружения, хотя это само по себе благо, или посвятить себя миротворчеству и благотворительной деятельности подобно матери Терезе, которая позднее в том же году была награждена Нобелевской премией мира. Нет, мир скорее является результатом моральной приверженности делу свободы человека, воплощенной в справедливых политических структурах на национальном и международном уровнях. Мир и права человека неразделимы. С точки зрения Иоанна Павла, Церковь тогда наилучшим образом способствует миру, когда смело встает на защиту прав человека, главным из которых является религиозная свобода.
Пока понтифик произносил свою речь, в аудитории стояла мертвая тишина. Никто не ходил по залу, что порой случается на заседаниях Генеральной Ассамблеи. Как бы представители власти ни истолковали обращение Иоанна Павла, они поняли, что он олицетворяет собой силу, с которой им отныне придется считаться.
ТРА-ЛЯ-ЛЯ!
Пятидневное турне по Соединенным Штатам, совершенное в октябре 1979 г. человеком, которого журнал «Тайм» окрестил «Иоанн Павел-суперзвезда», представляло собой калейдоскоп событий, широко освещавшихся в прессе и оставивших после себя неизгладимые воспоминания.
Выступив на Генеральной Ассамблее ООН, Иоанн Павел вечером того же дня отслужил мессу для 75 тысяч человек, собравшихся на стадионе «Янки». В проповеди он призвал американцев, гордящихся открытостью своего общества, задуматься над самим понятием открытости: «Христос призывает к открытости, которая означает нечто большее, чем просто благосклонное внимание, символические акции или мало что стоящие действия, в результате которых бедные остаются такими же обездоленными, как и были, а порой впадают в еще большую нищету». По пути на стадион Иоанн Павел сделал краткую остановку в приходе святого Карло Борромео в Гарлеме и обратился к небольшой группе жителей Южного Бронкса:
- Умоляю вас: не предавайтесь отчаянию... И не забывайте о том, что Господь заботится о вас. Он всегда с вами и зовет вас к добру, к новым свершениям.
Утром 3 октября десятки тысяч подростков ожидали Иоанна Павла в «Мэдисон-сквер-гарден». То, что там произошло, не имеет аналогов в истории папства. «Папамобиль» (изготовленный по специальному заказу «форд-бронко») медленно двигался вдоль арены. В это время оркестр бруклинской начальной школы имени святого Франциска наигрывал мелодии из «Rocky» и «Battlestar Galactica», а Папа пожимал руки экзальтированным юнцам, напиравшим на железное ограждение. В какой-то момент Иоанн Павел начал жестами изображать игру на барабане, а потом, обернувшись к толпе, поднял вверх большие пальцы, как бы одобряя происходящее. Молодые люди подарили понтифику синие джинсы, футболку с надписью «"Большое яблоко" приветствует Иоанна Павла II» и гитару. Шум стоял невообразимый. Ни одна рок-группа, выступавшая на знаменитом стадионе, не производила такого фурора. Исчерпав названия католических молодежных организаций и местных школ - всем им были провозглашены здравицы, - молодые люди принялись скандировать под музыку:
- Иоанн Павел II, мы любим вас! Понтифик рассмеялся, взял в руки микрофон и в той же манере пропел:
- Тра-ля-ля, Иоанн Павел II тоже вас любит! Когда ажиотаж немного улегся, наступило время для более серьезных вещей. Обращаясь к собравшимся, Папа заговорил о зрелости. Каждый из вас, сказал он, «приближается к такому моменту в своей жизни, когда вы должны взять на себя личную ответственность за собственную судьбу». Принимая это решение, «обратитесь к Христу. Пытаясь разгадать тайну своего предназначения, обратитесь к Христу, который наполнит вашу жизнь смыслом. Задумываясь над тем, что значит быть зрелым человеком, обратитесь к Христу, который является наиболее полным воплощением человечества». В конце, как обычно во время разговоров с молодежью, понтифик упомянул о вере:
- Церковь нуждается в вас. Мир нуждается в вас, поскольку он нуждается в Христе, а вы принадлежите Христу...
На следующий день Иоанн Павел отслужил мессу в филадельфийском «Логан-серкл», где собралось более миллиона человек. В своей проповеди, навеянной образом Колокола свободы, хранящегося в Зале независимости, понтифик призвал американцев к углубленному пониманию свободы. Свобода облагораживается, когда свободный человек делает мудрый выбор. Свобода, связанная с истиной, и свобода, направленная на процветание человека, неотделимы в общественной жизни и личных взаимоотношениях, в том числе и в отношениях между полами. В этом и заключается ценность моральных норм, призывающих к чистоте в супружеской жизни, - благодаря им истинная свобода способствует успеху брака.
Выступая перед председателями приходских советов всех епархий Соединенных Штатов, Иоанн Павел напомнил о том, что «быть священником - это не просто работа... [а] призвание, зов, к которому надо прислушиваться вновь и вновь». После этого он вылетел в Айову. Город Де-Мойн первоначально не значился в планах понтифика, но незадолго до визита он получил написанное от руки письмо от фермера по имени Джо Хейс, в котором тот приглашал Папу посетить сельскохозяйственный центр страны. Иоанн Павел принял приглашение, и в Де-Мойне начались лихорадочные приготовления, длившиеся целых пять недель. Перед квадратным десятифутовым полотнищем, игравшим роль задника (над ним в течение двух недель трудились 15 женщин-добровольцев, расшивая его темно-оранжевыми, синими, зелеными и красными нитями), поместили алтарное возвышение. Обращаясь к величайшей в истории Айовы толпе, собравшейся под необъятным небом Среднего Запада, Иоанн Павел произнес самую трогательную проповедь за время своего американского паломничества, выбрав в качестве отправного пункта щедрость земли, а от нее перейдя к щедрости Христа, утоляющего голод человечества Святым Причастием.
Повсеместно крестьяне растят хлеб для всех, но лишь Христос является Хлебом Жизни... Даже если утолить физический голод всего мира, даже если каждый, кто голоден, будет накормлен благодаря собственному труду или щедрости ближних, глубочайший голод человека по-прежнему будет существовать... Вот почему я призываю вас: «Придите к Христу. Он - Хлеб Жизни. Придите к Христу, и вы больше никогда не будете голодны...»
Прослушав проповедь, протестантский священник из Грейнджера одобрительно заметил, обращаясь к стоявшему рядом с ним Джо Хейсу:
- Похоже, ваш Папа умеет папствовать.
Затем Иоанн Павел отправился в Чикаго. Где бы он ни появился, десятки тысяч этнических поляков тут же принимались скандировать:
- Sto lat!
- Если так пойдет и дальше, - пошутил понтифик, - люди начнут думать, что это польский государственный гимн.
Выступая в Городе на ветрах, перед епископами Соединенных Штатов, Иоанн Павел напомнил, что благочестие должно стать «нашим первейшим жизненным и служебным долгом». Выполняя этот долг, епископ обязан говорить правду, в том числе и своим противникам. Именно так, подчеркнул Папа, всегда поступали американские епископы, осуждая расизм в своих публичных речах и в документах, принятых на конференциях; отвергая развод; защищая право на жизнь еще не рожденных, увечных и больных; бросая вызов сексуальной революции и призывая американский народ не отступать от идеалов истинной свободы и равенства для всех. Иоанн Павел также посоветовал епископам возродить таинство исповеди и наполнить новым благоговейным смыслом литургию, которая является «прежде всего «почитанием Божественного Величества».
Отслужив в Грант-парке мессу для полумиллиона собравшихся и побывав на концерте Чикагского симфонического оркестра, который состоялся в соборе Святого Имени, Иоанн Павел 6 октября вылетел в Вашингтон, округ Колумбия, последний пункт своего американского маршрута. Здесь, на авиабазе Эндрюс, его встречал вице-президент США Уолтер Мондейл. Посетив собор Святого Матфея, Иоанн Павел направился в Белый дом. На Северной лужайке он встретился с президентом Джимми Картером, который приветствовал Папу по-польски: «Niech bedzie Bog pochwalony» [«Благословен Бог»]. Президент и понтифик уже в течение некоторого времени вели частную переписку, и, хотя маловероятно, чтобы она могла повлиять на политику Ватикана или США, сам факт ее существования лишний раз доказывает, насколько первые же месяцы пребывания Иоанна Павла II на посту главы Римско-Католической Церкви изменили стиль папства. После часовой беседы Папа и президент вышли к 6 тысячам гостей, собравшимся на Южной лужайке Белого дома, и здесь произошло то, что журнал «Тайм» позже назвал «одним из самых трогательных моментов президентства» Картера. Обращаясь к польскому католику, баптист из Джорджии сказал:
- Поскольку мы оба, каждый по-своему, работаем ради справедливости в настоящем и стремимся построить будущее на основе мира и любви, нам надо чаще встречаться. Добро пожаловать в нашу страну, наш новый друг.
После чего понтифик обнял президента, а гости разразились продолжительными аплодисментами.
В тот же день Иоанн Павел провел несколько часов в ватиканском посольстве в Вашингтоне, обсуждая международное положение с помощником Картера по национальной безопасности Збигневом Бжезинским. Эта встреча не была запланирована заранее. В ответ на приглашение Папы Бжезинский заметил, что, поскольку речь идет об уик-энде, ему бы не хотелось оставлять семью. Тогда Иоанн Павел предложил будущему собеседнику привести с собой жену и детей. Прощаясь, Бжезинский признался, что порой, разговаривая с президентом Картером, он не может отделаться от ощущения, что перед ним религиозный лидер, а во время беседы с Иоанном Павлом II ему постоянно казалось, что он разговаривает с государственным деятелем международного масштаба. Услышав такую характеристику, понтифик рассмеялся.
Воскресное утро 7 октября Иоанн Павел провел в Католическом университете Америки. Перед встречей с экуменическими лидерами и ректорами католических колледжей и университетов он отслужил утреннюю мессу в храме Непорочного Зачатия, где присутствовали несколько тысяч американских монахинь. Обращаясь к понтифику от имени монашеской организации, известной своим воинствующим феминизмом, ее президент, сестра Тереза Кейн, сказала, что женщины должны быть «представлены на всех церковных постах», явно намекая на возможность возведения представительниц слабого пола в духовный сан. Кое-кто из присутствующих посчитал речь сестры Терезы актом мужества, кое-кто - проявлением дурного тона. Папа внимательно слушал, не произнося ни слова. Сестра Тереза, одетая в деловой костюм, подошла к нему, преклонила колени и поцеловала его кольцо. Посчитав такой поступок выражением слабости, несколько монахинь молча встали в знак протеста. В ответном слове Иоанн Павел заговорил о монашеской жизни, освященной религией и наполненной любовью к Христу.
Две главные силы управляют вашей жизнью: ваша любовь к Христу - а через него ко всем, кто ему принадлежит, - и Его любовь к вам.
Вот почему каждая из вас нуждается в живом общении с Господом, глубочайшем любовном союзе с Христом, вашим небесным Супругом...
Но любовь Христа к вам гораздо важнее вашей любви к Христу. Он призвал вас, сделал частицей Своего воинства, осенил вашу жизнь благодатью евангелического служения, так что теперь все вы принимаете участие в осуществлении величайшей миссии, возложенной Христом на Церковь, - миссии спасения...
Ваше служение Церкви - это продолжение служения Христу, которому вы посвятили свою жизнь... И потому ваша жизнь отныне вам не принадлежит. Вы должны быть готовы по первому зову отправиться туда, куда пошлет вас Церковь, публично свидетельствовать о Христе, которого вы любите...
То, что произошло в храме Непорочного Зачатия, в особенности речь сестры Терезы, по понятным причинам привлекло всеобщее внимание и широко освещалось в прессе, однако встреча Папы с лидерами других христианских конфессий, состоявшаяся в часовне колледжа Святой Троицы, расположенной через улицу от знаменитого храма, также не прошла незамеченной. Обращаясь к собравшимся, Иоанн Павел подчеркнул. что их должны волновать не только вопросы веры, но и проблемы общественной морали и добродетельной супружеской жизни.
- Добродетельная жизнь и жизнь, исполненная веры, - указал понтифик, - так тесно переплетены, что их невозможно разделить.
Речь Папы вызвала оживленную дискуссию в экуменических кругах, и к ней еще не раз обращались впоследствии.
Визит Иоанна Павла в Вашингтон закончился вечером того же дня мессой на Эспланаде, где присутствовало 200 тысяч человек. Зеленое папское облачение шелестело на прохладном осеннем ветру, а сам он напоследок вдохновенно рассуждал о том, с чего Томас Джефферсон в свое время начал Декларацию независимости, - о неотъемлемом праве на жизнь. «Ничто, - убежденно говорил Иоанн Павел, - не может сравниться с величием и достоинством человеческой личности», а потому Церковь «встает на защиту человеческой жизни всякий раз, когда ей угрожает опасность», будь то аборты, жестокое обращение с детьми, экономическая несправедливость, любая форма эксплуатации, пренебрежение к больным, старикам и так далее. Поступая таким образом, продолжал понтифик, католическая Церковь служит идеалам, провозглашенным одним из благороднейших деятелей американской истории. Разве не Джефферсон говорил о том, что «забота о жизни человека и его счастье, а не их разрушение является справедливой и единственно законной целью хорошего правительства»? Первый Папа, которому довелось проповедовать под сенью памятника Вашингтону, рядом с Капитолием и мемориалом Линкольна, заключил свою речь словами благодарности всем тем американцам - представителям «других христианских церквей, всем мужчинам и женщинам, воспитанным в иудейско-христианской традиции, а также всем людям доброй воли», которых объединяет «приверженность благородному делу защиты жизни во всей ее полноте и отстаивания прав человека».
АВТОРИТАРИЗМ ИЛИ АВТОРИТЕТ?
Американское паломничество Иоанна Павла II широко освещалось в прессе. Тон публикациям задал броский заголовок в журнале «Тайм» - «Иоанн Павел-суперзвезда», высветивший один из важнейших аспектов этой во всех отношениях замечательной недели, а именно: магнетическое воздействие понтифика на публику. Однако некоторые из его выступлений подняли вопрос, который беспокоил многих комментаторов со времени избрания Кароля Войтылы на пост главы Ватикана. Как может этот страстный поборник и убежденный защитник прав человека быть таким «доктринером» в подходе к проблемам, которые, по мнению представителей масс-медиа, были самыми животрепещущими для современного римского католицизма: контроль над рождаемостью, аборты, развод, посвящение женщин в духовный сан? «Тайм» выразил чувства многих, когда утверждал в своей обзорной статье, что речь Папы перед епископами явилась еще одним доказательством «того, что христианство - это скорее совокупность застарелых догматов, нежели вера, которую надлежит приспособить к требованиям современности».
Сам Иоанн Павел II считал такое противопоставление ложным. Если говорить кратко, в основе христианства стоит личность Иисуса Христа. Церковь, свидетельствуя о Христе, исходит из того, что представление главных истин веры должно учитывать особенности эпохи и культуры, в которых оно происходит. Речь понтифика в ООН служит прекрасным примером подобного сочетания доктрины и культуры. Незыблемая библейская истина о достоинстве человеческой личности, помещенная в контекст современной философии и политической теории, дала начало новой форме христианского гуманизма с его защитой прав человека.
Однако гибкость церковной доктрины не бесконечна. Церковь является хранительницей истин - ее еще традиционно называют «сокровищницей веры», - но она перестанет быть таковой, если начнет кромсать эти истины в угоду кому-то. Другими словами, есть определенные пределы, которые важны не только сами по себе, но и для развития вероучения, ибо, если таких пределов не будет, как узнать, является ли то или иное предлагаемое изменение подлинно христианским или нет? В то же время не может быть никаких пределов щедрости Церкви, когда она проповедует истины, хранительницей которых является. Как сказал понтифик, обращаясь к епископам в Чикаго, истина всегда должна проповедоваться с любовью.
Защищать истины веры не значит быть «доктринером». Это означает серьезное отношение к вопросам вероучения. Провозглашая эти истины в качестве епископа Рима, Иоанн Павел обнародовал не личные воззрения Кароля Войтылы на католицизм. Он изложил суть традиции, для которой был не хозяином, а слугой. В данном случае он выступал не как авторитарный диктатор, а как рупор авторитетной традиции.
Тонкость подобного различия было нелегко уловить в культурной атмосфере Соединенных Штатов, где доктринальные расхождения как внутри различных религиозных общин, так и между ними зачастую считаются делом личного выбора, а не вопросом истины. Еще труднее было это сделать в окружении средств массовой информации, для которых вознесение политиков на пьедестал и их низвержение давно стали общим местом, а практически любое утверждение можно оспорить. Однако, не уяснив разницу между авторитаризмом иавторитетом , невозможно понять отношение Иоанна Павла II к своей должности и к той ответственности, которую она на него возлагает.
НЕЗАВЕРШЕННОЕ ДЕЛО
Миновала первая годовщина избрания Иоанна Павла, а уже через три недели он приступил к очередному эксперименту по управлению Церковью.
Хотя Коллегию кардиналов порой называют церковным сенатом, на протяжении многих веков она собиралась в полном составе только для избрания Папы. Большинство кардиналов присутствовали также при назначении в Коллегию новых членов. Но подобные назначения являются прерогативой Папы, а Коллегия лишь формально одобряет их. Иоанн Павел намеревался использовать этот орган значительно чаще. Подобная идея уже обсуждалась кардиналами на их встречах перед конклавами 1978 г. По мнению понтифика, Коллегия кардиналов разделяет с ним sollicitudo omnium ecclesiarum [заботу обо всех (местных) церквах], а также о Церкви вообще. Быть кардиналом - это не личная привилегия, а корпоративная ответственность за Церковь в целом, которую кардиналы несут вместе с Папой и под его руководством. Итак, 5 ноября 1979 г. Иоанн Павел созвал кардиналов на первое «пленарное заседание», на котором присутствовали 120 человек. Впервые за 400 лет Коллегия собралась не по поводу избрания Папы.
Во вступительном слове Иоанн Павел сказал, что хотел бы посоветоваться с кардиналами по нескольким вопросам, и предложил им в дальнейшем самим выбирать темы для дискуссий, причем уточнил, что будут рассматриваться как устные, так и письменные предложения. Понтифик остановился на ряде проблем, периодически возникающих при воплощении в жизнь решений Второго Ватиканского Собора, что «остается главной за дачей Святого Престола». Одна из этих проблем - правильное понимание свободы Церкви, которая всегда считалась «свободой для», а не «свободой от». Необходимо также возродить «солидарность» внутри Церкви, которую слишком часто раздирают противоречия. Эта солидарность, предполагая более эффективный обмен ресурсами между «богатой и свободной» Церковью и Церковью «бедной и униженной», должна послужить стимулом для нового понимания евангелизма, к чему в свое время призвал и Второй Ватиканский Собор. Пришло время возродить энтузиазм и страсть проповедничества - еще одна заповедь Собора.
Иоанн Павел просил у кардиналов совета по трем конкретным вопросам: реструктуризация Римской Курии, возрождение Папской академии наук и плачевное состояние финансов Ватикана. По третьему, наиболее щекотливому вопросу Папа высказался обиняками: необходимо, сказал он, «обратить внимание на экономические ресурсы». Дело в том, что начиная с 1970 г. бюджет Святого Престола имел постоянно увеличивающийся дефицит и надо было что-то делать, чтобы привести расходы в соответствие с доходами.
Ни один из предложенных вопросов - ни мелкий, ни крупный - так и не был решен в ходе четырехдневного заседания, однако важно было создать прецедент подобных консультаций. Вновь образованному органу - Комиссии кардиналов - предписывалось выработать рекомендации по выходу из финансовых затруднений.
Пять дней спустя, 10 ноября, Папская академия наук торжественно отметила столетие со дня рождения Альберта Эйнштейна. Обращение Иоанна Павла II, приуроченное к этому событию, явилось первой попыткой преодолеть веками существовавшую пропасть между Церковью и наукой. Поскольку дело Галилея символизировало начало этого противостояния, Иоанн Павел не побоялся высоко оценить «величие Галилея» и признать, что тот «немало пострадал... от рук священнослужителей и от действий церковных институтов». Понтифик выразил надежду, что «богословы, ученые и историки, вдохновленные идеей сотрудничества, глубже изучат дело Галилея и, откровенно признав несправедливости, с какой бы стороны они ни исходили, положат конец недоверию, которое по-прежнему существует в сознании многих и мешает плодотворному взаимодействию науки и веры...»
Через неделю после того, как он в присутствии ученых подтвердил, что истина, каков бы ни был ее источник, не перестает быть истиной, Иоанн Павел продолжил рассуждения о разуме и вере в своей римской альма-матер, ныне официально именуемой Папским университетом святого Фомы Аквинского, но оставшейся для всех, как и прежде, «Angelicum'ом». Понтифик говорил о непреходящем значении для философии и богословия Фомы Аквинского, «который был глубоко человечен, поскольку был глубоко верующим христианином, и именно потому, что он был глубоко верующим христианином, он был глубоко человечен». По мнению Иоанна Павла, открытость Фомы Аквинского для восприятия «реальности во всей ее полноте, во всех проявлениях и формах» чрезвычайно важна для сегодняшних студентов, воспитанных в разреженном культурном климате. Подобная открытость в восприятии целостной реальности, отметил Папа, «является существенной отличительной чертой христианской веры».
Меньше месяца спустя, 15 декабря, вопрос о церковном понимании истины встал вновь, когда Конгрегация доктрины веры решила выяснить кое-какие доктринальные тонкости с одним из наиболее известных католиков-диссидентов, швейцарским богословом Хансом Кюнгом, долгое время занимавшим пост профессора католической теологии в Тюбингенском университете (Западная Германия). Красавец и прекрасный оратор, Кюнг олицетворял собой новое явление в католической Церкви после Второго Ватиканского Собора - диссидентствующий богослов и одновременно звезда мировых средств массовой информации. В свое время Кюнг проделал огромную работу, заранее оповестив католиков всего мира о том, какие вопросы будут обсуждаться на Соборе. Его докторская диссертация, в которой говорилось о сходстве, чуть ли не тождестве, католического понятия «оправдания» и теологии Карла Барта, выдающегося протестантского богослова нынешнего столетия, явилась несомненным новаторством в экуменической теологии. Однако, по мнению некоторых коллег Кюнга, его интеллектуальное детище с годами утратило свой блеск. Других беспокоило то, что швейцарец, избалованный вниманием средств массовой информации, ныне больше склонен делать сенсационные заявления, нежели заниматься повседневной внутрицерковной работой. Сам Кюнг никогда не скрывал своей позиции. По некоторым вопросам, в том числе относительно того, может ли Церковь выступать с обязывающими и неизменяемыми доктринальными определениями, руководствуясь принципом папской непогрешимости, Кюнг имел иное мнение и не собирался проповедовать в качестве истины то, что не совпадало с его убеждениями, даже если католическая Церковь выдавала это за истину.
Пятнадцатого декабря 1979 г. Конгрегация доктрины веры вынесла официальное решение по делу Ханса Кюнга. Поскольку Кюнг не учит тому, чему учит Церковь, он «не может считаться католическим богословом». Его звание профессора католической теологии было аннулировано.
Дело Кюнга получило скандальную огласку во всем католическом мире, особенно в богословских кругах. Естественно, что прессу в основном занимало несогласие Кюнга с принципом папской непогрешимости, провозглашенным на Первом Ватиканском Соборе. Как писали германские епископы, выступившие в защиту решения Конгрегации доктрины веры, главным здесь был древний догмат о том, что Святой Дух охраняет Церковь и не дает ей впасть в существенную ошибку. В целом с этим был согласен и Кюнг, однако он считал, что это не мешает Церкви совершать «конкретные ошибки в определениях, касающихся веры», даже в том случае, когда «церковные магистры объявляют [эти определения] истиной в последней инстанции». Конгрегация доктрины веры не могла принять подобный тезис, поскольку он ставил под сомнение фундаментальное положение христианства, основанное на вере в Святого Духа, о том, что Церковь следует истине, которую сама же авторитетно провозглашает. Германские епископы, которых вряд ли можно было обвинить в богословском обскурантизме, согласились с решением Конгрегации.
Ханса Кюнга не отлучили от Церкви и даже не лишили духовного сана. Он продолжал преподавать в Тюбингенском университете, но уже не в качестве профессора католической теологии. Со временем интерес к нему со стороны средств массовой информации угас. Теперь, когда Кюнг перестал быть официально признанным католическим богословом, его расхождения с Церковью по вопросам вероучения уже никого не занимали.
В день, когда Конгрегация выносила свое решение, Иоанн Павел II отправился на пьяцца делла Пилотта близ Пантеона, чтобы встретиться со студентами и преподавателями Папского григорианского университета, основанного в 1551 г. Святым Игнатием Лойолой. В своем выступлении понтифик намеревался остановиться на особом вкладе, вносимом теологией в осуществление проповеднической миссии Церкви, которая является свидетелем истины о человеке.
Он начал с того, что высоко оценил заслуги иезуитов - основателей университета, которым удалось найти «союзников» богословия в лице представителей искусства и науки. С тех пор наука значительно продвинулась по пути специализации, однако «основополагающее требование - принимать во внимание ее успехи в том, что касается человека и его жизни», и по сей день остается в силе, и им должна руководствоваться практическая теология.
Современная теология продолжает искать союзников и в других интеллектуальных сферах, в том числе в философии. Сегодня богословие нуждается в диалоге с современной философией, а не только с великими мыслителями и системами прошлого. «Не надо бояться, - призвал Иоанн Павел, - величайших достижений современной мысли». То, что углубляет наше понимание «истины» о человеке, углубляет и наше понимание Христа-искупителя. Конечно, не каждая современная философия может стать союзницей богословия. Некоторые философские течения «настолько слабы или ограниченны», что любой диалог с ними попросту невозможен. Сегодня богословы должны взять на вооружение принцип, который два тысячелетия назад предложил святой апостол Павел в послании к фессалоникийцам: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5.21).
Теология, продолжал Иоанн Павел, - это не умозрительные религиозные штудии, существующие вне Церкви, которые можно уподобить бесстрастному естествоиспытателю, изучающему интересный природный феномен. Теология - это «духовная наука», которая «произрастает внутри Церкви и служит ее целям». Следовательно, ее развитие, несомненно предполагающее проницательную критическую оценку сделанного, должно базироваться на «ответственном осмыслении наследия» христианской мудрости. Настоящее теологическое образование, развивал далее свою мысль понтифик, начинается не с критического ниспровержения традиции, а с ее изучения.
Теология также неразрывно связана с благочестием. Истинная теология - это встреча с Христом, а истинное богословское учение является способом «передать молодежи его живой опыт». Теология существует не для себя, а для Церкви и для «формирования христиан». Богословам следует «работать ради истины мужественно и открыто, избегая предубежденности и узости мысли». Как писал Фома Аквинский, богословы должны стремиться к «совершенству истины», а не к совершенствованию собственных навыков.
Менее двух недель спустя, 28 декабря, Иоанн Павел II назначил отца Карло Марию Мартини, ректора Папского григорианского университета, архиепископом Миланским - пост, считавшийся самым престижным в итальянской иерархии. Дело Кюнга породило слухи о том, что Папа якобы начал войну против теологов. Выступление Иоанна Павла в Григорианском университете и назначение Мартини, всемирно признанного ученого, возглавлявшего одно из ведущих теологических заведений, должны были продемонстрировать, что подобные слухи абсолютно беспочвенны.
ПЕТР И АНДРЕЙ
Вскоре после избрания Иоанн Павел II вызвал к себе кардинала Йоханнеса Виллебранда, президента Секретариата содействия христианскому единству, и попросил начать подготовку визита в Константинопольскую епархию, к Вселенскому православному Патриарху Димитриосу I. После Второго Ватиканского Собора римско-католические и православные делегации обменивались регулярными визитами, приуроченными к праздникам святых покровителей Римской и Константинопольской (ныне Стамбульской) епархий. Для католиков это 29 июня, день святых апостолов Петра и Павла, а для православных - 30 ноября, день святого Андрея Первозванного, кровного брата Петра. По желанию Иоанна Павла его паломничество к Патриарху Димитриосу должно было состояться в конце ноября 1979 г.
Еще в момент избрания Кароля Войтылы на пост главы католической Церкви искренность его экуменических пристрастий вызывала недоверие. Первый же год первосвященства развеял все сомнения. По настоянию понтифика экуменические встречи и совместные службы стали неотъемлемой частью его заграничных поездок. Энциклика Папы «Redemptor Hominis» подтвердила приверженность экуменизму, провозглашенную на Втором Ватиканском Соборе. Халкидонский архиепископ Мелитон, представлявший Патриарха Димитриоса, был тепло принят в Риме 29 июня, в день святых Петра и Павла. Своим кратким визитом в Стамбул Иоанн Павел II намеревался недвусмысленно ориентировать римский католицизм на Восток.
Поляк по происхождению, понтифик вырос на границе католицизма и православия. Он изучал старославянский, традиционный язык богослужения православных славян, послуживший основой многих современных славянских языков. В отличие от большинства польских священнослужителей Кароль Войтыла всегда с глубоким уважением относился к православию с его выразительной литургией и уникальной духовностью. Рассматривая Европу как культурное единство, нынешний понтифик часто сравнивал ее с организмом, который дышит двумя легкими - восточным и западным, причем под «Востоком» и «Западом» в данном случае подразумевались два отличных друг от друга выражения одной культуры, а не два противоборствующих политических лагеря.
Необходимость положить конец противостоянию Римско-Католической Церкви и ее православных сестер Папа ощущал острее некоторых своих коллег-католиков и большинства представителей православия, с которыми ему доводилось беседовать. Его первосвященство пришлось на период перехода от второго к третьему тысячелетию истории христианства. Первое тысячелетие, когда величайшие вопросы христианского вероучения решались Востоком и Западом совместно, было тысячелетием христианского единства. Второе оказалось временем раскола христианства: в 1054 г. Восток и Запад разошлись в вопросах веры, а в XVI в. произошел дальнейший распад западного христианства. Удастся ли на пороге третьего тысячелетия преодолеть хотя бы один из этих барьеров - разногласия между Константинополем и Римом?
На протяжении всего первосвященства это оставалось главной задачей Иоанна Павла, Ради ее осуществления он терпел душевные страдания, глотал насмешки и оскорбления, выслушивал обвинения в наивности и предательстве от своих же коллег, которые не были заинтересованы в «диалоге любви» с Православной Церковью, чьи лидеры были их главными гонителями в период коммунистического правления в России и странах Восточной Европы. Однако ни одно из этих препятствий не смогло поколебать решимости Папы. Он считал своей обязанностью покончить с расколом между Римом и Востоком.
Активное осуществление этой великой мечты началось 28 ноября 1979 г. Иоанн Павел летел в столицу Турции Анкару, где по требованию турецких властей предстояло уладить кое-какие дипломатические формальности, прежде чем состоится его встреча с Димитриосом. На следующее утро понтифик вылетел в Стамбул. В аэропорту его встречал Вселенский Патриарх, Духовные лидеры обнялись, и Папа улыбнулся, не в силах скрыть своего удовлетворения. В соборе Святого Георгия в Фанаре (квартал Стамбула, где располагается Вселенский Патриархат) Иоанн Павел напомнил собравшимся, что, несмотря на значительные доктринальные расхождения, «две наши церкви-сестры были едины в течение первого тысячелетия христианской истории» и «сохранили величайшую живую традицию» единства. В русле «этой общей апостолической веры» они встречаются сейчас, чтобы «вместе идти к полному единству, нарушенному силой исторически; обстоятельств». В ответ Патриарх Димитриос заметил, что их с понтификом встреча «предназначена для будущего - будущего, в котором возродятся живое единство, общая вера, полное единение в Божественном Святом Причастии».
Вечером, после встречи с армянскими католиками и православными, Иоанн Павел отслужил торжественную мессу в стамбульском католическом храме Святого Духа, на которой присутствовали Патриарх Димитриос с синодом, а также другие христианские лидеры. События последних лет, сказал в своей проповеди Папа, «побудили нас вновь обратиться к братству наших церквей и их общности, пусть несовершенной». На завтрашнем празднике в честь святого Андрея «мы не сможем вместе вести богослужение». Но общность в молитве «рано или поздно приведет нас к общности Причастия. Смею надеяться, что этот день близок. Мне бы очень хотелось, чтобы он был близок».
На следующий день Патриарх провел Божественную литургию в честь праздника святого Андрея. Присутствовавший при этом Иоанн Павел вновь подтвердил свою убежденность в том, что «полная общность с Православной церковью является непременным условием дальнейшего прогресса всего экуменического движения». В конце второго тысячелетия, вопрошал папа, «не пора ли ускорить процесс братского примирения», чтобы эффективнее наставлять в христианской вере? В ответ Патриарх Димитриос высоко оценил «талант к свободе», которым обладает Иоанн Павел, и объявил о конкретных результатах своих бесед с Папой: положено начало официальному богословскому диалогу между римским католицизмом и православием на международном уровне.
В тот же вечер Иоанн Павел вылетел в Рим, преисполненный «волнующих чувств», как он сам признался в римском аэропорту. Наместник Петра вместе с наместником Андрея благословили паству по окончании литургии в честь святого Андрея, проведенной согласно ритуалу католической Церкви. Епископ Рима обменялся поцелуем мира с Вселенским Патриархом на православной литургии в честь того же праздника, состоявшейся на следующий день. Это не было полным единением, и замечание Патриарха относительно возможности такового в будущем можно было трактовать по-разному. Однако Иоанн Павел недвусмысленно дал понять, что сам он стремится к полному единению, причем чем скорее, тем лучше.
ЦАРСТВО ТЕНЕЙ
Кремлевские обитатели с ястребиным взором, вероятно, не слишком интересовались взглядами Иоанна Павла на богословские разногласия между римскими католиками и православными христианами или его усилиями по обновлению основ сексуальной этики католицизма. А вот что их действительно интересовало и даже пугало, так это возрастающая роль Иоанна Павла II на международной арене, в особенности его влияние на положение дел во внутренней и внешней сталинских империях - Советском Союзе и странах Варшавского Договора. В одном из официальных советских документов с тревогой отмечалось, что Ватикан начал «использовать религию в идеологической борьбе против стран социализма», что, разумеется, рассматривалось как «агрессия» в отношениях между церковью и коммунистическими властями.
Необходимо было что-то делать. 13 ноября 1979 г. секретариат ЦК КПСС одобрил проект постановления «О борьбе с политикой Ватикана в отношении социалистических стран». Документ был плодом коллективного творчества нескольких авторов, в число которых входил и заместитель председателя КГБ Виктор Чебриков. Среди тех, кто одобрил этот план, были Михаил Суслов, хранитель коммунистического идеологического огня, и два человека, каждому из которых вскоре предстояло стать Генеральным секретарем ЦК КПСС, а фактически - главой Советского Союза: Константин Черненко и Михаил Горбачев.
Контрнаступление включало в себя шесть компонентов. Коммунистические партии советских республик со значительным католическим населением: Литвы, Латвии, Белоруссии и Украины, а также государственное телевидение, Академия наук СССР, ТАСС и «другие организации... Советского государства» должны были развернуть широкую «пропаганду против политики Ватикана». Коммунистическим партиям Западной Европы и Латинской Америки предписывалось предоставлять как можно больше информации об активизации католицизма в их странах, явившейся результатом деятельности Иоанна Павла II, и одновременно вести собственную антиватиканскую кампанию. Третьим объектом было католическое движение за мир, все увереннее заявлявшее о себе в Северной Америке и Западной Европе. Министру иностранных дел следовало «войти в контакт с представителями католической Церкви, координирующими это движение», с тем чтобы «разъяснить им суть политики Советского Союза, направленной на достижение мира во всем мире».
Четвертый пункт кремлевского плана действий был самым зловещим как в силу неопределенности цели, так и по выбору учреждения, которому предстояло его осуществить. Не только Министерству иностранных дел, но и КГБ предписывалось «повысить качество борьбы с новой восточноевропейской политикой Ватикана». Пункт пятый также касался КГБ: «используя особые каналы» на Западе и подконтрольные средства массовой информации в странах коммунистического блока, КГБ должен был «доказать, что руководство Ватикана в лице нового папы Иоанна Павла II представляет собой опасность для католической Церкви». Между тем Академии наук СССР поручалось тщательно изучать деятельность Церкви во всем мире, обращая особое внимание на «пропаганду научного атеизма».
Через две недели после того, как высшее руководство Советского Союза фактически объявило войну Иоанну Павлу II, Мехмет Али Агджа, молодой турецкий террорист, только что бежавший из тюрьмы, направил письмо в стамбульскую газету «Миллиет». В нем он утверждал, что его глубоко оскорбляет предстоящее паломничество папы в Турцию, которое он рассматривает как попытку «империалистов Запада» развязать «крестовый поход» против «Турции и братских мусульманских государств». «Если этот визит... не будет отменен, - писал в заключение Агджа, - я без малейших колебаний убью верховного понтифика. Таков единственный мотив, заставивший меня бежать из тюрьмы...»
Тени в призрачном царстве вокруг Ватикана начали обретать вполне реальные очертания.
ПЕТР СРЕДИ НАС
Вселенский пастырь как апостолический свидетель
16 октября 1979 - апостольское послание «Catechesi Trandendae» завершает работу Синода епископов 1979 г.
14-31 января 1980 - специальное собрание Синода епископов, посвященное Голландии.
24 февраля 1980 - апостольское послание Иоанна Павла II о Евхаристии «Dominicae Cenae».
24-27 марта 1980 - в Риме собирается Синод украинских греко-католических епископов.
5 апреля 1980 - в Польше начинается ежемесячное издание «Оссерваторе Романо».
1 мая 1980 - Иоанн Павел II обращается к Венгерской Церкви с требованием более настойчиво утверждать идеи католицизма.
2-12 мая 1980 - первый визит Иоанна Павла II в Африку.
30 мая - 12 июня 1980 - первый пастырский визит Папы во Францию.
2 июня 1980 - Иоанн Павел II обращается к 109-й сессии Исполнительного совета ЮНЕСКО.
30 июня - 12 июля 1980 - первый пастырский визит Иоанна Павла II в Бразилию.
16-19 августа 1980 - первый семинар в Кастель-Гандольфо для физиков.
1 сентября 1980 - Иоанн Павел II утверждает приоритет религиозной свободы в послании участникам Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, проводившемуся в Мадриде.
26 сентября - 25 октября 1980 - Международный Синод епископов рассматривает роль христианской семьи в современном мире. Иоанн Павел II завершает работу Синода 21 ноября 1980 г. апостольской проповедью «Familiaris Consortio».
15-19 ноября 1980 - первый пастырский визит Иоанна Павла II в Западную Германию.
30 ноября 1980 - вторая энциклика Иоанна Павла II «Dives in Misericordia».
31 января 1981 - Иоанн Павел II назначает Жана Мари Люстиже епископом Парижским.
16-17 февраля 1981 - первый визит Иоанна Павла II в Азию.
В ноябре 1980 г. самолет итальянской авиакомпании «Алиталия» пересек Альпы и направился дальше на север в сторону Кёльна. На границе с Германией самолет Иоанна Павла II был окружен эскортом истребителей «Люфтваффе». Со времени бомбардировок Кракова германской авиацией и следования с толпой беженцев по дороге на Тарнув Кароль Войтыла, вероятно, впервые увидел самолеты с черными рыцарскими крестами. Еще задолго до первого пастырского визита Папы в Западную Германию многие поляки считали, что любому поляку, даже такому знаменитому, как Кароль Войтыла, негоже целовать германскую землю. Историческая память все еще будоражила их души, но, помимо всего прочего, были проблемы более современные, свежие, как новости утренних газет. В Германии насчитывалось немало католиков, совершенно равнодушных к предстоящему визиту «реакционного», по их мнению, Папы; некоторые из них, в том числе и ряд известных германских теологов, и вовсе открыто демонстрировали свою враждебность к нему. Не отличались особым энтузиазмом и протестанты, а наиболее радикальные студенты даже изрисовали стены кёльнских домов надписями «Визит Папы? Нет, спасибо».
Благополучно прибыв в аэропорт, Иоанн Павел II спустился по трапу под проливным дождем, преклонил колени и поцеловал землю Германии.
Однако интерес населения к этому визиту оказался гораздо больше, чем ожидалось. Немецкое телевидение, освещавшее визит Папы по восемь часов в течение пяти дней, отмечало, что количество желающих посмотреть на приезд Папы побило все предыдущие рекорды. Телекамеры часто выхватывали лицо понтифика крупным планом, и многие немцы увидели то, чего никак не ожидали. Они опасались увидеть самодовольное и самоуверенное лицо высшего церковного иерарха, а им предстало лицо человека, погруженного в мистическое озарение даже во время довольно длительной мессы. Углубившись в молитву, этот человек, казалось, пребывал в каком-то ином измерении, которое просто невозможно описать словами. Словом, немцы увидели перед собой лицо мистика, чего представить себе не могли.
Но меньше всего они ожидали наличия у него чувства юмора. Когда школьники возле кёльнского аэропорта кричали ему с балконов:
- Amo te! Amo te! - Папа добродушно рассмеялся и спросил:
- И это вся ваша латынь?
А после церковной службы в Кёльне все прихожане разразились громкими аплодисментами, когда Папа удачно завершил службу словами святого Павла.
- Я благодарю вас от имени святого Павла, - последовал ответ.
От прежнего недоверия не осталось и следа. Все прихожане поняли, что перед ними не фанатичный сторонник жесткой церковной дисциплины, от которого слова нормального не услышишь, а самый что ни на есть обычный человек.
Кроме того, ограниченный и замкнутый в себе церковный иерарх никогда не позволил бы себе заявить высшему руководству Евангелической церкви, а также лютеранам, что он приехал сюда, желая «припасть к неувядающему духовному наследию Мартина Лютера» и что «мы все грешны» в разрыве уз христианского единства. Любой реакционер, в том числе и польского происхождения, ни за что на свете не признал бы христианский долг перед детьми Авраама, заявив при этом лидерам западногерманской еврейской общины, что никому не дано постичь Христа, отвергая одновременно иудаизм. И какой же вывод сделали «антибуржуазные» радикалы из его заявления перед старейшинами, которых он назвал ценностью, постоянно демонстрирующей ту истину, что «смысл жизни заключается вовсе не в том, чтобы накапливать и тратить деньги»?
На многих германских теологов подобное заявление не произвело абсолютно никакого впечатления, однако некоторые светские оппоненты Папы были слегка шокированы. Президент баварского «Клуба Вольтера» заявил корреспонденту радиостанции «Свободная Европа», что Иоанн Павел II заметно расширил уже существующий раскол между христианами:
- Я бы предпочел, чтобы этот Папа был менее симпатичным и менее благородным как личность. Его харизма затрудняет наш диалог.
Что же до остальных, то они были гораздо менее деликатны в своих высказываниях. Какой-то голландец, изображая адвоката дьявола, постоянно спрашивал, отчего это Папа, который работает по шестнадцать часов в сутки, никогда при этом не снисходит до физического труда. Внимание публики старалась привлечь также какая-то девушка в костюме Жанны д'Арк и с петлей на шее, которая постоянно повторяла, что она из числа феминисток и что «Церковь, главный враг женщин, очень хотела бы сжечь нас всех на костре инквизиции». Был замечен и какой-то оппозиционно настроенный священнослужитель из Оснабрюка, который то и дело кричал в мегафон, что «нам недостаточно красивых слов, медалей и священных молитв!»
И все же, несмотря на ужасную погоду, по всему пути следования Папы выстраивались огромные толпы народа. И никто из этих людей, и прежде всего сам Иоанн Павел, не считал, что он пытается одним махом разрешить кризис католицизма в Германии или кризис немецкой культуры. Но какие-то потаенные струны германской души ему все-таки удалось затронуть.
За сто десять часов своего визита Иоанну Павлу II удалось преодолеть почти 1800 миль по территории Западной Германии, отслужить семь месс, произнести двадцать четыре обращения к верующим, непосредственно пообщаться с миллионами людей и с еще большим количеством благодаря телевидению. Вероятно, самое запоминающееся событие для Папы-поляка на германской земле произошло в городке Брюль. После встречи с известными общественными деятелями во дворце Шлосс Аугустусбург Иоанн Павел направился в освещенный факелами двор, сопровождаемый президентом страны Карлом Карстенсом и канцлером ФРГ Гельмутом Шмидтом. По обеим сторонам длинной ковровой дорожки, украшенной вазами с желтыми хризантемами, стояли навытяжку бравые музыканты военного оркестра, облаченные в столь знакомые для поколения Папы военные мундиры и характерные военные каски. После исполнения французских, итальянских и английских военных маршей они вдруг заиграли польский национальный гимн, который начинается словами «Польша еще не погибла...»
Иоанн Павел II, медленно шествуя по ковровой дорожке к «папамобилю» «мерседес», на мгновение остановился и с легкой дрожью в голосе шепнул сопровождающим по-польски:
- Какой трогательный момент. Она не погибла! Она действительно не погибла!
Петр и апостолы
В течение первых двух лет своего понтификата Иоанн Павел II не только стремился к всемерному укреплению роли папства в международной политике, но и старался объяснить, почему Папу принято считать апостолом Петром среди всех епископов католической Церкви.
В «Annuario Pontificio» за 1979 г., толстом ватиканском ежегоднике в красном переплете, отмечалось, что день 22 октября 1978 г. является днем «официальной инаугурации» Иоанна Павла в качестве вселенского пастыря Церкви. У некоторых критиков само название церемонии вызвало чувство раздражения. Не означает ли это, думали они, что у Церкви есть лишь один пастырь - Папа, а все остальные епископы являются всего лишь его заместителями или даже просто управляющими местными отделениями Церкви? Однако первые годы деятельности Иоанна Павла II наглядно продемонстрировали, что он воспринимает свое служение в качестве «вселенского пастыря» через призму Евангелия от Луки, где Христос заповедал Петру: «утверди братьев твоих» (Лк. 22.32). По мнению Иоанна Павла II, эти слова следует интерпретировать в буквальном и в евангелическом смысле. У Папы есть обязанность перед Христом представлять народ Божий, где бы люди ни находились. Эту обязанность традиционное папство стало понимать в конце XX в. как «заботу [Папы] обо всех церквах» (sollicitudo omnium ecclesiarum). Но это отнюдь не означало, что Папа является главным исполнительным чиновником корпорации под названием Римско-Католическая Церковь, при котором все остальные епископы выглядели просто как управляющие ее местными отделениями.
Во всем мире действительно нет ни одной организации, которая могла бы служить аналогией взаимоотношений епископа Рима с Коллегией епископов. Американская правительственная модель - исполнительная власть (Папа) и законодательная власть (Коллегия или Синод епископов) - совершенно не подходит для этого случая. Не годится также и так называемая Вестминстерская модель: премьер-министр (Папа) и парламент (Коллегия или Синод епископов, а также регулярно собираемый Экуменический совет). Не подходит и модель традиционной корпорации: председатель совета директоров (Папа) плюс определенное количество младших чиновников (епископов). Впрочем, в последнем случае сходство отсутствует практически полностью. Примерно то же самое можно сказать и о моделях так называемого коллективного руководства при авторитарных режимах: первый среди равных (Папа), который не может действовать без согласия или разрешения политбюро или хунты (епископов). Ни одна из вышеуказанных аналогий не может пролить свет на тайну взаимоотношений Папы и епископов, закрепленную в решениях Ватикана II.
Собор подтвердил, что в соответствии с волей Христа Церковь управляется единоначалием Папы и коллегиальной ответственностью епископов. Он указал также, что Папа и находящиеся с ним в согласии епископы в равной степени делят ответственность за всю Церковь, хотя сама Коллегия епископов не может осуществлять свою власть без ее главы - епископа Рима. В этом смысле Папа, являясь епископом Рима, должен воплощать в себе «заботу обо всех церквах», а епископы в точном соответствии со своими обязанностями и в тесном взаимодействии с епископом Рима - проявлять заботу о Вселенской Церкви далеко за пределами их местной юрисдикции. И поскольку Церковь не является политической организацией, единоначалие папы и коллегиальность епископов отнюдь не являются игрой вничью, когда усиление власти епископов неизбежно приводит к умалению власти Папы. Более того, взаимодействие единоначалия и коллегиальности навсегда останется основополагающим началом в жизни Церкви.
Суть Церкви воплощает в себе теологический термин «община». При этом Церковь выполняет много других функций: административные, законотворческие и даже судебные. Однако ее главная сущность заключается все же в общине - объединении братьев и сестер во Христе. Взаимоотношения людей в этом сообществе разительным образом отличаются от всех других взаимоотношений, в которые им приходится вступать в своей частной жизни, так как они основаны на идее Христа, Сына Божия и Спасителя мира. Мужей и жен, родителей и детей, священников и прихожан объединяют глубокое религиозное чувство и стремление жить в общине себе подобных по законам своей веры.
Папе и епископам надлежит строить свои взаимоотношения на основе коллегиальности. Во всяком случае, теория подобного сосуществования разработана достаточно ясно и в полном соответствии с принципами разума. Епископы, наследники апостолов, образуют некую «коллегию или постоянно действующее сообщество» во главе с апостолом Петром. Христос же возжелал, чтобы как коллегия, так и ее глава стали надежными составляющими неизменной структуры Церкви. И обе эти части, каждая по-своему, несут на себе ответственность «за все церкви». Возникает вопрос: как именно должен осуществляться принцип коллегиальности?
В отличие от многих других епископов - участников Ватикана II - польские церковные иерархи со времен Второй мировой войны приобрели действительно важный опыт коллегиальности. Это был уникальный опыт, воплотивший не только насущные политические реалии, но и безоговорочный авторитет Примаса, кардинала Вышыньского. И тем не менее это был опыт истинной коллегиальности. Польские епископы ежегодно проводили конференции, создали координационный комитет, который руководил работой епископов и принимал ответственные решения между конференциями, и даже образовали особый секретариат в то время, когда в других странах о подобных вещах даже мечтать не могли. Сами же конференции представляли собой собрание весьма авторитетных деятелей, представляющих самые разнообразные сферы жизни: работа с молодежью, студенческое самоуправление, проблемы семейного воспитания и многое другое. Это был по-настоящему полезный обмен мнениями и опытом повседневной жизни людей, сопровождавшийся горячими дебатами. А когда прения, которые, кстати сказать, всегда проходили за закрытыми дверями, заканчивались, наступал период полного и совершенно искреннего единства.
Именно такой опыт коллегиальности Кароль Войтыла принес с собой в Ватикан. Братья епископы, работая совместно, активно обсуждали стратегию церковной жизни и ее самые злободневные проблемы, принимали соответствующие решения, а потом поддерживали друг друга в их практической реализации. Словом, это была та самая коллегиальность, которая укрепляла позиции епископов, Примаса, а заодно и всей церковной общины данного региона. Одной из главнейших обязанностей «вселенского пастыря» в понимании Иоанна Павла II было распространение подобной коллегиальности на другие национальные епископаты и в конечном итоге на весь Святой Престол.
И он без устали работал над выполнением этой задачи в течение более двадцати лет. Итоги этого непосильного труда были весьма неоднозначными, но только не по причине отсутствия воли или недостатка усилий с его стороны.
КОЛЛЕГИАЛЬНОСТЬ И УПРАВЛЕНИЕ В КРИЗИСНОЙ СИТУАЦИИ
В январе 1980 г. Иоанн Павел II попытался найти коллегиальное решение одной из наиболее сложных проблем католицизма после Ватикана II - католической Церкви в Нидерландах.
Вплоть до Второй мировой войны голландский католицизм был одним из самых сильных и действенных в мире. Фашистская оккупация страны заставила непримиримых некогда католиков и протестантов позабыть о былых противоречиях и посмотреть друг на друга как на граждан единой страны, которые избавились от прежних предрассудков и готовы жить в мире. Однако подобное примирение неизбежно ослабило столь характерное для голландских католиков чувство идентичности с институциональной Церковью.
А затем наступило время Второго Ватиканского Собора. Голландские епископы приняли самое активное участие в его работе, а после окончания Собора в 1965 г. вернулись домой с неистребимой жаждой проведения всех необходимых реформ. Но их опыт внедрения Соборных решений в корне отличался от того, что делал в это время в Кракове Кароль Войтыла. Решения Собора были немедленно донесены до всех церковных иерархов, однако претворение их в жизнь оказалось в руках людей, которые, несмотря на все свое желание и добрую волю, так и не смогли осознать их истинную глубину. Кроме того, попытки внедрения в жизнь решений Собора совпали по времени с культурными потрясениями второй половины шестидесятых годов, с особенной силой поразившими Нидерланды.
Более того, в некогда спокойной Голландии стали проводиться невиданные ранее радикальные литургические эксперименты, а так называемый «Новый катехизис» был признан Конгрегацией доктрины веры в Риме как не соответствующий канонам Церкви. В 1970 и в начале 1972 г. назначение двух новых епископов, подвергавших критике тенденции либерализации, посеяло еще более глубокую рознь в и без того поляризованной Голландской Церкви и в особенности в отношениях голландских католиков с Римом. Подобная радикализация и поляризация в церковной общине Нидерландов после Собора шла рука об руку с быстрым оттоком прихожан из местных церквей. И тем не менее проблемы религиозной жизни по-прежнему оставались в поле зрения людей и вызывали неослабный интерес голландцев, страстно обсуждавших их в прессе.
В 1975 г. по настоянию Папы Павла VI Примасом Нидерландов становится кардинал Йоханнес Виллебранд, президент Секретариата по вопросам укрепления христианского единства. Папа возложил на него обязанность содействовать ослаблению противоречий между различными фракциями и прежде всего улучшению отношений между голландскими католиками и Римом. Однако Вилленбранду так и не удалось решить эту задачу, поскольку все это время он разрывался между своими непосредственными обязанностями в Ватикане и престолом Примаса в Утрехте. Таким образом, ко времени смерти Папы Павла VI Голландская Католическая Церковь оказалась в глубоком кризисе, а церковный раскол усилился, к сожалению, даже среди самих епископов. Некоторые из них стали поговаривать даже о схизме - то есть об окончательном отходе от Рима.
В начале осени 1979 г. Иоанн Павел II проживал в Торре Джованни, башне XIX в., которая одновременно служила гостиницей Ватикана, в то время как апартаменты папы в Апостольском дворце подвергались тщательной реконструкции. Однажды вечером он созвал экстренное собрание, посвященное ситуации в Нидерландах. Среди приглашенных были кардинал Касароли, кардинал Виллебранд, архиепископ Мартинес Сомало, епископ Йозеф Томко (словак по национальности и бывший сотрудник Конгрегации по делам епископов, назначенный в июле 1979 г. Генеральным секретарем Синода епископов), а также преподобный отец Ян Шотте. После того как присутствующие несколько раз возвращались к вопросу о том, что можно сделать для оказания помощи Церкви Нидерландов, Папа неожиданно предложил:
- А почему бы нам не созвать Синод?
Разрабатывая законодательную базу для проведения синодов епископов, Павел VI специально зарезервировал возможность «особого собрания», хотя подобная практика ни разу не применялась по отношению к той или иной местной Церкви. И вот теперь группа священнослужителей пришла к выводу, что это тот самый инструмент, который просто необходим им в данный момент: коллегиальная дискуссия с участием голландских епископов и соответствующих официальных лиц Курии во главе с Папой. Именно в такой дискуссии можно было бы обсудить проблемы раскола Голландской Церкви и в то же самое время избежать одностороннего навязывания Нидерландам воли Рима. Папа Иоанн Павел II, который всегда считал, что Святой Дух обретается посредством Синода, очень надеялся, что подобное коллегиальное творчество высших иерархов Церкви поможет залечить раны персонального раздора между голландскими епископами и снова заставит их работать в режиме единой команды.
Собрание епископов, вошедшее в историю под названием «Партикулярный Синод Голландии», проходило в Ватикане с 14 по 31 января 1980 г. В повестку дня Синода были включены наиболее острые вопросы, касающиеся не только голландских епископов, но и всей Голландской Католической Церкви: литургия, религиозное образование, деятельность семинарий и священнослужителей, посвящение в сан и проблемы экуменизма. Что же до самого Синода, то с лингвистической точки зрения это был самый настоящий кошмар. На нем присутствовали семь голландских епископов, не имевших единого языка общения. Кроме того, было столько же чиновников Курии, которые не понимали по-голландски, а один из них, кардинал Джеймс Нокс, не говорил даже по-итальянски. Поэтому отцу Шотту приходилось переводить все и всем. (Однажды во время затянувшейся дискуссии Иоанн Павел II наклонился к нему и прошептал: «Иногда ваш перевод представляется мне более ясным и четким, чем то, о чем говорит этот парень...»)
Более двух недель продолжались напряженные дискуссии и молитвы, после чего торжественной мессой в Сикстинской капелле Синод завершил свою работу. Каждый голландский епископ подписал итоговый документ встречи, включавший сорок шесть положений Синода. И все внезапно осознали, что между ними что-то произошло. После заключительной торжественной мессы два голландских епископа подошли к отцу Шотту и со слезами на глазах сказали ему:
- Почему мы не сделали этого раньше?
Кроме того, голландские епископы решили учредить специальный Совет Синода, который будет ежегодно собираться в Риме под руководством Генерального секретариата Синода епископов для совместного обсуждения своих проблем и претворения в жизнь решений, принятых Голландским синодом. Работа этого Совета не прерывалась в течение всего периода понтификата Иоанна Павла II.
Синод, таким образом, создал своеобразный механизм сотрудничества епископов в рамках конференции для решения важнейших задач их пастырской деятельности. Утверждать, что он добился чего-то большего, было бы явным преувеличением. Когда епископы вернулись домой, оказалось, что претворение в жизнь ранее принятых на Синоде решений происходит в разных епархиях по-разному, а расхождения во взглядах на роль Церкви и ее отношение к современному обществу не исчезли, как, впрочем, не исчезли и различия в семинарском образовании. И все же епископы, которые с тех пор постоянно общались друг с другом, весьма серьезно относились к принципу коллегиальности. В ряде случаев подобная коллегиальность действительно способствовала достижению заметных успехов при решении кризисных ситуаций.
Еще одним серьезным кризисом местного масштаба, с которым Папа Иоанн Павел II столкнулся самым непосредственным образом, было положение в Украинской Греко-Католической Церкви. Правда, здесь ему предстояло решить совершенно иной набор проблем.
Чтобы избежать осложнений накануне предстоящего визита Папы в Польшу в июне 1979 г., его письмо украинскому кардиналу Иосифу Слипому от 19 марта 1979 г. было опубликовано лишь по возвращении Папы в Ватикан. В этом письме он защищал Брестскую унию 1596 г., во время которой украинцы изъявили желание присоединиться к Риму и одновременно сохранить свою восточную обрядность. Кроме того, Папа выражал сочувствие миллионам верующих, «которые терпят лишения и несправедливости ради Христа» и тем не менее «демонстрируют верность святому Кресту и Церкви». В таком же духе Папа призывал всячески противодействовать попыткам Советской власти уничтожить Греко-Католическую Церковь, доказывая, что такая политика Кремля и Русской Православной Церкви, формально отделенной от государства, но на деле находящейся от него в полной зависимости, противоречит основным положениям Всеобщей декларации прав человека. Многие сотрудники Секретариата по укреплению христианского единства, пытаясь избежать конфликта с руководством Русской Православной Церкви, считали подобное отношение ошибочным.
Протест православной Патриархии (и, вероятно, Кремля) был выражен незамедлительно и состоял в отмене совместного теологического коллоквиума между представителями Римско-Католической и Русской Православной Церквей, который должен был пройти в Одессе. А митрополит Ювеналий, представитель отдела внешних сношений Патриархии, направил кардиналу Виллебранду, президенту Секретариата по укреплению Христианского единства, послание, в котором настоятельно просил разъяснить «истинный смысл» папского письма и обещал выступить с «публичной критикой» в том случае, если он и его коллеги не будут удовлетворены ответом.
Папа, однако, был преисполнен решимости во что бы то ни стало взять под защиту право украинцев на религиозную свободу. Он знал, что они ощущают себя преданными Восточной политикой Павла VI и его экуменическими попытками найти общий язык с руководством Русской Православной Церкви, и всячески стремился подчеркнуть, что не пожертвует принципом религиозной свободы ради абстрактного экуменического диалога, который к тому же постоянно осложнялся весьма запутанными отношениями между Московской Патриархией и кремлевской властью. Одним из наиболее ярких примеров такой обеспокоенности было письмо Папы кардиналу Слипому, датированное мартом 1979 г. Подобные настроения были высказаны и во время Синода греко-католических епископов, которые по инициативе Папы собрались в Ватикане 24 марта 1980 г. со всего мира и представляли интересы многочисленной украинской диаспоры.
Поскольку кардиналу Слипому было уже далеко за восемьдесят, особое внимание на этом Синоде было уделено его будущему преемнику, который смог бы обеспечить в обозримом будущем преемственность власти в Украинской Греко-Католической Церкви, даже если ее представители все еще находятся в изгнании (в основном в Северной Америке и Австралии). Кроме того, было немало и других важных проблем, обсуждение которых не терпело отлагательства: продолжающаяся борьба украинцев за право называть епископа Львовского Патриархом, противоречия, связанные с допуском женатых мужчин к сану священников в украинской диаспоре, насущные императивы экуменического движения и прежде всего обеспечение поддержки подпольной деятельности Греко-Католической Церкви в самой Украине.
Синод продолжал работу четыре дня. На заключительном заседании Иоанн Павел II подтвердил сделанный ранее выбор Синода и согласился назначить преемником кардинала Слипого Мирослава Ивана кардинала Любачивского, которого он еще в прошлом сентябре утвердил в качестве греко-католического архиепископа Филадельфийского. Это означало, что Любачивский унаследует пост архиепископа Львовского после смерти кардинала Слипого. Таким образом историческая преемственность власти в Украинской Греко-Католической Церкви была обеспечена, однако все другие важные вопросы решить не удалось. Выразив намерение всячески защищать религиозные права греко-католиков, Папа тем не менее подтвердил свое желание содействовать по мере сил и возможностей развитию и укреплению экуменических отношений с Русской Православной Церковью - самой крупной православной организацией в мире. Выполнение этих двух весьма противоречивых задач, осложненных как нетерпимостью и страстностью украинских епископов, так и давлением сторонников более тесных связей с Русской Православной Церковью, явилось одной из самых деликатных и противоречивых проблем понтификата Папы Иоанна Павла II.
Два месяца спустя, 29 мая 1980 г., Иоанн Павел во второй раз встретился с участниками ежегодной Конференции итальянских епископов. За семнадцать месяцев своего папства он осуществил двадцать девять пастырских визитов в церковные приходы Рима и посетил в общей сложности большее количество городов - Ассизи, Монте-Кассино, Канале-Адордо и Беллуно, Тревисо, Неттуно, Лоретто, Анкону, Помецию, Помпеи, Неаполь, Норчию и Турин, - чем все его итальянские предшественники, включая Иоанна XXIII и Павла VI. Словом, он был сейчас в гораздо лучшем положении, которое позволяло ему анализировать сложившуюся ситуацию в Церкви и предлагать некоторые рекомендации по ее улучшению.
И пусть итальянский католицизм многим кажется упадочным, пусть высокая итальянская культура неравнодушна к марксизму, пусть политическая жизнь страны насквозь пронизана коррупцией и парализована городским терроризмом и бандитизмом. Хотя в такой ситуации итальянские католики и их пастыри, возможно, заразились чувством собственной маргинальности, Папа Иоанн Павел предложил совершенно другую точку зрения на их жизнь. Итальянцы, неустанно твердил он, выступая перед епископами, являются народом «религиозным, католичество пустило глубокие корни в их душах, и этот неизгладимый след постоянно проявляется в повседневной жизни, в семейных традициях, в каждодневных пристрастиях, в их гражданском обществе, в высокой и глубоко нравственной деятельности благотворительных институтов, как, впрочем, и в религиозной архитектуре, в изящных искусствах и утонченной литературе».
Именно это он видел в своих многочисленных поездках и именно поэтому хотел, чтобы епископы стремились к реевангелизации страны.
- Вы, - говорил он им, - ...несете ответственность за состояние Церкви в своей стране независимо от национального происхождения Папы.
Особое внимание при этом Иоанн Павел уделял социальной активности католиков, их религиозному образованию и воспитанию, семейной жизни, проблемам молодежи, считая все это важнейшей частью пастырского служения народу. Это был в высшей степени откровенный и страстный разговор со своими духовными коллегами, предназначенный для широкого круга людей, и в то же самое время очередная попытка Иоанна Павла подтолкнуть епископов к более праведному и более евангелическому пониманию своей роли в современном обществе.
Две недели спустя, 13 июня, Иоанн Павел отправил Итальянской Церкви апостольское послание «Amantissima Providentia» [«Исполненное любви Провидение Бога»], посвященное шестисотлетию со дня смерти Екатерины Сиенской - одной из наиболее почитаемых в Италии покровительниц страны, женщины, которая всеми силами старалась заставить епископов исполнять свой священный долг.
В августе и сентябре того же года Папа отправился в пастырскую поездку по ряду регионов страны - область Абруцци, в Веллетри и Фраскати, в Сиену, Кассино, Отранто и Камповерано. А в ноябре, когда южные районы страны постигло ужасное землетрясение. Папа Иоанн Павел отправился туда, чтобы засвидетельствовать свою солидарность с жителями пострадавших районов, включая селение Бальвано, где под развалинами местной церкви были погребены почти все члены этого прихода, и в том числе много детей, пришедших туда на воскресную службу.
Примас Италии, который совсем недавно призывал братьев во Христе, итальянских епископов, к реевангелизации страны, стремился словом и делом внести посильный вклад в это благородное дело и не упустил такой возможности даже во время встречи с Итальянским союзом парикмахеров 16 июня.
У себя на родине Иоанн Павел продолжал наращивать усилия по укреплению Церкви, начало которым было положено еще во время его первого визита в июне 1979 г. С 5 апреля 1980 г. в Польше стала ежемесячно выходить ватиканская газета «Оссерваторе Романо», главным издателем которой стал известный польский священник преподобный Адам Бонецкий. Это был еще один важный инструмент в борьбе за влияние в Польше. Газета подробно информировала соотечественников Папы о его деятельности и взглядах на важнейшие проблемы католицизма. Как и в еженедельных изданиях в Англии, Франции, Германии, Испании и Португалии, там публиковались важнейшие папские послания, проповеди и другие документы Церкви.
Если поляки издавна были правоверными католиками, то с Венгерской Католической Церковью дела обстояли намного хуже. С тех пор как ярый антикоммунист кардинал Миндченти в результате Восточной политики Павла VI оставил Будапешт, крупнейшие церковные иерархи Венгрии все больше приспосабливались к правящему режиму, и в конце концов Церковь оказалась в ужасающем положении. Несмотря на то что почти шестьдесят процентов жителей страны являлись крещеными католиками, в лучшем случае около четверти из них изредка посещали церковь, и только третья часть этих «активных католиков» принимала регулярное участие в богослужениях. Партийно-государственный аппарат Венгрии контролировал все религиозные учреждения страны, вмешивался в религиозное образование, подвергал цензуре религиозные издания и даже влиял на назначение приходских священнослужителей. В 1976 г. средний возраст католических священников равнялся примерно шестидесяти семи годам, а в некоторых приходах миряне не видели новых священников в течение многих лет.
В декабре 1978 г., то есть вскоре после своего избрания Папой, Иоанн Павел попытался вдохнуть жизнь в деятельность венгерских епископов и обратился к ним со специальным посланием. Четыре месяца спустя, во время торжественного празднования 400-летия Венгерской католической коллегии, он встретился в Риме с Примасом Венгрии кардиналом Ласло Лекаи, лидером той самой партии, которая выступала за сотрудничество с властями. Вскоре после этого Ватикан посетили и некоторые другие венгерские епископы. В ходе этих встреч Иоанн Павел наконец-то получил возможность утвердить четырех новых епископов на освободившиеся престолы в этой стране. И вот теперь он решил, что настало время еще раз обратиться ко всем верующим католикам Венгрии с особым посланием, посвященным проблемам развития религиозного образования. Это послание, датированное 1 мая 1980 г., начиналось с напоминания о том, что «каждый должен ознакомиться с катехизисом», а далее в письме содержался настойчивый призыв к епископам и священнослужителям Венгрии относиться к религиозному образованию с соответствующей ответственностью и всячески ему содействовать. Это была серьезная попытка собрать воедино всю Венгерскую Католическую Церковь и не допустить ее дальнейшей маргинализации. Правда, для этого требовалось совершенно новое и в высшей степени энергичное руководство. Когда Иоанна Павла спросили о возможном пастырском визите в эту страну, он сказал:
- Папа посетит Венгрию только тогда, когда ее кардинал научится громко стучать кулаком по столу.
МОЛОДЫЕ ЦЕРКВИ
Одновременно с усилиями по активизации деятельности голландских, украинских, итальянских и венгерских епископов Иоанн Павел обратил свой взор на юг, в сторону Африки, куда собирался нанести в ближайшее время первый пастырский визит. Никто из лидеров мирового масштаба за последние двадцать лет двадцатого века не уделял столь пристального внимания Африке, как Иоанн Павел II. После непродолжительного воодушевления в связи с завершившейся недавно деколонизацией и неожиданно возникшими противоречиями по поводу системы апартеида Африка стала постепенно превращаться в забытый континент. Единственным мировым институтом, который продолжал настаивать на том, что Африка с ее 450-миллионным населением не должна оказаться на задворках всемирной истории, была Римско-Католическая Церковь.
Духовенство африканских церквей с энтузиазмом восприняло избрание Иоанна Павла, что еще раз подтвердило вселенское значение католицизма и в особенности присутствие в нем новых мирян, каковыми они себя сами считали. «Поскольку африканцы являются новыми почитателями Христа, - заявил однажды нигерийский кардинал Фрэнсис Аринзе, - за исключением, разумеется, египтян и эфиопов, это приятное чувство принадлежности к великой Церкви и к тому же не в качестве второсортных граждан является чрезвычайно важным. В особенности если учесть, что в мировой политике Африку считают даже не второсортным, а третьесортным членом». Кардинал Аринзе выразил убеждение, что Папа Иоанн Павел приехал в Африку прежде всего для того, чтобы «помочь людям осознать тот важный факт, что человек должен привлекать к себе внимание не только из-за своей принадлежности к христианству, а просто из-за того, что все люди находятся в доме своего Отца». Благообразный облик Папы стал мгновенно известен по всему континенту, а все находящиеся там поляки стали вдруг замечать, что к ним обращаются со словами «Ндуйю йд Папа» [«брат Папы»].
Первый африканский вояж Иоанна Павла начался 2 мая, когда его самолет «ДС-10» компании «Алиталия» после семичасового перелета из Рима благополучно приземлился в аэропорту Нджили, что неподалеку от Киншасы, столицы Заира. Папу встречал многолетний диктатор этой страны Мобуту-Сесе-Секо. А рядом с ним находилась его законная супруга, с которой он сочетался браком за день до прибытия Папы. В честь этого визита Мобуту позволил своему народу двухдневные празднества, и поэтому дорога в Киншасу была запружена огромными толпами встречающих, приветливо помахивающих маленькими бело-желтыми папскими флажками. Припав губами к земле Африки, Иоанн Павел обратился к народу с простыми и доступными для всех словами:
- Я прибыл к вам как пастырь, верный слуга Иисуса Христа и преемник Святого Петра. Прибыл как человек веры и посланник мира и надежды.
А в кафедральном соборе Киншасы его приветствовал кардинал Джозеф Малула, который еще в 1978 г. заявил журналу «Тайм» перед вторым конклавом: «Все это имперское убранство, вся эта таинственная изоляция Папы, все эти средневековые пережитки, заставляющие европейцев считать свою Церковь исключительно западным явлением, - все это не дает им возможности понять, что молодым странам, к которым принадлежу и я, нужно нечто другое. Нам нужна простота. Нам нужен Иисус Христос. А все эти пережитки прошлого должны измениться».
И вот теперь он слышит, как Папа, которого сам избирал некоторое время назад, обращается к нему и к его африканским братьям-епископам со словами Петра и заверяет их, что готов обменяться с ними свидетельствами веры. В тот же вечер Иоанн Павел нанес президенту страны Мобуту и другим членам правительства визит, в ходе которого еще раз подчеркнул свою убежденность в том, что религиозная свобода чрезвычайно важна для социального развития Заира. Затем он отправил послание в Кремль, в котором выразил уверенность в том, что «если все проблемы Африки будут решаться без какого бы то ни было вмешательства извне, то этот в высшей степени положительный опыт может оказаться весьма эффективным и на других континентах». Поздно вечером того же дня в посольстве Ватикана в Киншасе Папа имел продолжительную беседу с шестью заирскими епископами и в конце концов впервые отужинал на Африканском континенте. На стол были поданы блюда из морского окуня, креветок и местных фруктов, приготовленные единственным в столице итальянским ресторатором.
Папская месса в церкви Святого Петра в Киншасе, которую он отслужил на следующее утро, была типичной для подобного рода литургии и неоднократно проводилась в последующие дни визита. Началась она на французском, потом сопровождалась гимнами на суахили и других местных наречиях и наконец завершилась молитвой Господу на латыни. В своей проповеди Иоанн Павел решительно оспорил мнение о том, что моногамия, которая всегда была большой проблемой для привыкших к полигамии традиционных обществ, имеет исключительно «западное происхождение». Он напомнил прихожанам, что она всегда была в основе гуманистической традиции «божественного вдохновения», вполне приложимого ко всем без исключения культурам и конкретным обстоятельствам жизни. В то же время он воздал хвалу чисто африканским традициям супружеского постоянства, уважения к матери и детям, социальной солидарности и почитания предков, что само по себе способствует укреплению семейных уз. Кроме того, он призвал местное духовенство превратить подготовку к браку в важнейшую часть пастырского служения в Африке. После встречи с епископатом Заира и посещения кармелитского монастыря Иоанн Павел направился в столичную больницу для больных проказой, где благословил каждого из несчастных пациентов.
В воскресное утро 4 мая миллион жителей Заира и других государств Африканского континента заполнили площадь перед Народным дворцом Киншасы, где Иоанн Павел торжественно возвел в сан восемь новых епископов Африки - четырех представителей Заира, одного из Джибути, двоих граждан Бурунди и одного суданца. После продолжавшейся почти все утро торжественной церемонии Папа встретился с африканскими студентами и представителями интеллектуальной элиты, однако ему пришлось отменить «культурный вечер», организованный в его честь. Свой поступок он объяснил соболезнованием по поводу невероятной давки перед входом на площадь, в результате которой восемь человек были затоптаны насмерть, а еще восемьдесят получили серьезные увечья. Папа ничего не знал о случившемся до тех пор, пока сам президент Мобуту не сообщил ему об ужасной трагедии.
Затем последовала встреча Папы с польскими миссионерами в Заире, во время которой он еще раз подчеркнул, что считает процесс рождения молодой нации и связанное с ним «волнующее чувство начала» явлением «в высшей степени замечательным». И в этой связи он вынужден был ответить, хотя и не напрямую, своим критикам в Риме:
- Многие думают, что Папе вовсе не следует так часто путешествовать. Что ему нужно сидеть в Риме, как в прежние времена. Я часто слышу подобные советы или читаю их в газетах. Но здешние жители постоянно говорят мне: «Слава Богу, что вы приехали к нам, поскольку только так вы могли узнать о нашем существовании. Как вы можете быть нашим пастырем, ничего не зная о нашей жизни? Не подозревая о том, кто мы такие, как живем и через какой исторический период времени проходим в данный момент?» Это еще больше укрепляет во мне веру в то, что для епископа Рима настало время... быть преемником не только Петра, но также и святого Павла, который, как нам хорошо известно, никогда не сидел на одном месте и постоянно находился в движении.
Он оставил им образ Богоматери из Ченстоховы, чтобы «у вас, на вашем черном континенте, было некое подобие нашей Черной Мадонны. Она, правда, не такая черная, как африканки, но все же темнокожая. И мне кажется, что именно благодаря вашей вере и вашим чернокожим прихожанам она всегда будет напоминать вам о темнокожей Матери Христа».
После четырехдневного визита в Заир, где лучшее время было проведено в Киншасе, дальнейшее пребывание в Африке Папа Иоанн Павел продолжил в ускоренном темпе. На 5 мая был запланирован его визит в Браззавиль, столицу Конго, рассчитанный на полдня. Официально исповедовавшее марксизм правительство этой страны тем не менее устроило Папе грандиозную встречу и даже позволило отслужить мессу на открытом воздухе, температура которого достигала ста градусов по Фаренгейту. А когда Папа проезжал по улицам Браззавиля, следуя к гробнице принявшего мученическую кончину кардинала Эмиля Байенда, казалось, все население страны высыпало на улицы, чтобы приветствовать дорогого гостя. После этого Папа снова вернулся в северо-восточную часть Заира, в город Кисангани, с ответным визитом к архиепископу Августину Фатаки Улуэке, который посетил его в Кракове в 1978 г. Там он остановился на ночь в здании местной миссии, а на следующее утро отслужил торжественную мессу для сотен тысяч заирцев, благословив деятельность многочисленных миссионеров, мужчин и женщин, мученически погибших в 1964 г. в Кисангани и других местах.
В полдень того же дня Папа отправился в Восточную Африку и прибыл в Найроби в 4 часа дня. Там он выслушал приветствие президента страны Даниэля Мои на английском и суахили, которое закончилось национальным гимном Кении «Да благословит Господь нашу страну и нацию». А когда Папа повторил эти слова на суахили, огромная толпа народа взорвалась возгласом одобрения. Следующий день, 7 мая, принес самые незабываемые впечатления тем, кто созерцал главу Римско-Католической Церкви и внимал его проникновенным словам. Месса в Ухара-парке собрала более миллиона кенийцев, а после этого Папу в буквальном смысле завалили подарками, среди которых был даже живой козел, почтительно внимавший словам Папы во время службы, как сообщила читателям газета «Тыгодник повшехны». Однако самое яркое впечатление Иоанн Павел произвел, когда он, облачившись в национальный кенийский головной убор со страусовыми перьями, со щитом в одной руке и копьем в другой, восседал на огромном барабане из шкуры леопарда. Его обращение к народу Кении было простым и вместе с тем четко отражавшим человеческую, то есть христианско-гуманистическую, сущность самого Иоанна Павла: «Христос не просто и не только Бог, но также и Человек. И в качестве простого человеческого существа Он вполне может быть африканцем». В этот момент огромная толпа народа взорвалась аплодисментами, после чего Иоанн Павел добавил лишь одну фразу:
- Во время следующего визита в Кению я непременно произнесу молитву на суахили.
На другой день Папа пересек на самолете весь континент и приземлился в Аккре, столице Ганы. Его прощание с многолюдной толпой в Найроби, которая собралась в 8 часов утра, было очень трогательным и печальным. Люди пели песни и танцевали в течение нескольких часов, а потом упали на колени и молча наблюдали, как самолет Папы поднимался в воздух. А когда лайнер исчез за горизонтом, они все еще молились, не обращая внимания на попытки местной полиции разогнать их по домам.
В каждой поездке Иоанн Павел II настойчиво добивался организации экуменических встреч. Например, в Аккре состоялась самая настоящая международная встреча, так как именно в это время в Гане находился архиепископ Кентерберийский Роберт Рансай. Епископ Рима и глава англиканской Церкви встретились в посольстве Ватикана, где и подписали совместное коммюнике, в котором подчеркивалось, что «времени осталось слишком мало, а безотлагательных проблем слишком много, чтобы тратить энергию христиан на разрешение старых противоречий». Это заявление имело особый смысл, так как самым непосредственным образом касалось деятельности африканской миссии.
После Ганы Папа Иоанн Павел посетил Верхнюю Вольту (которая позже получила название Буркина-Фасо), а также Берег Слоновой Кости (ныне - Кот-д'Ивуар, где он впервые за время своей поездки имел продолжительную встречу с большой исламской общиной) и после этого вернулся в Рим 12 мая.
За время своего десятидневного вояжа Папа провел около пятидесяти выступлений перед мирянами и предоставил многочисленным репортерам и верующим возможность еще долго восхищаться его обаянием и поразительной простотой в общении. Так, например, в самый разгар путешествия корреспондент западногерманской «Дойче прессе агентур» отослал домой срочное сообщение под заголовком «Папа держится до конца». «Некоторые римские прелаты, - отмечалось в нем, - кажется, находятся на «пределе возможностей» после пяти дней пребывания в Африке; журналисты же просто валятся с ног от усталости и невыносимой жары. Папа - единственный, кто не выказывает абсолютно никаких признаков усталости. Когда он вышел из приземлившегося в Кисангани почти посреди зеленого океана джунглей самолета, то выглядел таким свежим, как будто только что покинул Рим».
Наблюдательный германский корреспондент считал, что в личных качествах Папы Иоанна Павла и его привычках он обнаружил секрет необыкновенной живучести папства. Он смог уловить редкое обаяние Папы, не покидавшее его даже во время весьма продолжительных церемоний, и его уникальную способность восстанавливать силы с помощью того, что можно описать как внутренний источник энергии. «В таких случаях его глаза устремлялись куда-то вдаль, как будто в какой-то другой неведомый мир, откуда он черпал неистощимую живительную силу». Верующие называют подобное явление «неиссякаемой силой молитвы». Иоанн Павел действительно в такие минуты отрешенности пребывал в состоянии молитвы и словно подзаряжался для следующих встреч, выступлений или богослужений.
Он на самом деле получал огромную радость от посещения Африки, был тронут до глубины души искренней верой африканцев и необыкновенно воодушевлялся подсознательной радостью этих новых христиан. Иоанн Павел никогда не подтрунивал над теми, кто, казалось, не поспевал за его глубочайшей верой и убежденностью в своей правоте. Однажды он приветливо помахал команде германских телерепортеров и спросил:
- Ну как вы там, парни, еще живы? А потом обратился к своим куриальным коллегам и тоже попытался подбодрить их:
- Не волнуйтесь, для разнообразия мы встретим Рождество на снегу в Терминилло.
Это был весьма популярный горнолыжный курорт в Абруцци. Однако прелатов Церкви, давно уже привыкших к сумасшедшему ритму Ватикана, это нисколько не утешило.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К МАРСОВУ ХОЛМУ
Евангелическая свобода, которую спонтанно исповедуют африканские христиане, заметно контрастирует с настроением западноевропейских католиков, которые давно уже пребывают в убеждении, что это не имеет отношения к современной жизни. Через две с половиной недели после вылета из Абиджана Иоанн Павел предпринял очередную попытку вдохнуть жизнь во французский католицизм, пребывающий с некоторых пор в состоянии упадка.
Поводом для первого пастырского визита к «старшей дочери Церкви» послужило приглашение выступить на Исполнительном совете ЮНЕСКО, Организации Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры, штаб-квартира которой находится в Париже. Это была возможность обратиться ко всему мировому сообществу с проблемой, которая с некоторых пор стала доминирующей в понтификате Иоанна Павла - приоритет культуры в формировании общечеловеческого будущего. И в то же самое время обращение Папы к ЮНЕСКО должно было представлять собой пастырское послание, и Иоанн Павел с нетерпением ждал момента, когда он сможет обратиться к стране, чьей культурой он всегда восхищался и чьи католические корни стали постепенно утрачиваться. Таким образом, обращение Папы к ЮНЕСКО было сделано в промежутке между пастырским визитом в Париж и посещением кармелитского монастыря «Маленький цветок», носящего имя святой Терезы - вероятно, самой популярной из современных католических святых.
За три дня до начала визита Папа обратился к французам по радио и телевидению со словами, что сложившаяся во французском католицизме после Второго Ватиканского Собора «особая ситуация» может рассматриваться как вызывающая растущее беспокойство и «неутихающую боль». Это предположение должно было быть проверено во Франции с еще большей тщательностью, чем ситуация в Африке. Иоанн Павел прибыл в Париж рано утром в пятницу 30 мая 1980 г. и до конца понедельника двадцать восемь раз выступил практически перед всеми слоями французских католиков. Помимо этого, он встречался с главным раввином Парижа и видными представителями еврейской общины Франции, с мусульманскими лидерами и официальными лицами, включая, разумеется. Президента Франции Валери Жискар д'Эстена, премьер-министра страны Раймона Барра и мэра Парижа Жака Ширака.
И во время всех этих встреч Иоанн Павел постоянно возвращался к своей главной мысли о том, что французские католики должны избавиться от чувства маргинальности, возродить былое достоинство и неустанно гордиться христианским наследием, которое внесло огромный вклад в формирование так называемого «французского гения». А главную цель своей миссии он определил 30 мая в ответном слове на приветствие президента страны Жискар д'Эстена. Он подчеркнул, что приехал сюда, чтобы передать послание веры:
- Веры в Господа, конечно, но также... и веры в простого человека, веры в чудесные возможности, которые даны ему Богом и которыми он должен пользоваться сообразно своему разуму, ради всеобщего блага и во славу Творца.
1 июня подобное послание получили от Папы и французские епископы. У них больше не было возможности уйти в свой спасительный бункер солипсизма и зализывать там кровоточащие раны последних веков. Разумеется, современное общество охвачено чувством отчаяния, но разве епископы не являются носителями «Духа и святости, которые всегда были свойственны французским католикам?» Разве христианство не является имманентно присущим «гению вашей нации»? Разве не остается Франция до сего времени «старшей дочерью Церкви»? А на торжественной мессе в аэропорту Ле Бурже в тот же день Папа высказался с еще большей определенностью, спросив 350 тысяч присутствующих мирян и еще большее количество следящих за визитом с помощью радио и телевидения, об их верности Богу:
- Позвольте мне... задать вам один вопрос: Франция, старшая дочь Церкви, ты по-прежнему верна заветам крещения? Позвольте мне спросить вас: Франция, дочь Церкви и учительница народа, ты по-прежнему привержена человеческой доброте, по-прежнему связана тесными узами с вечной мудростью?
Четыре дня проповедей Иоанна Павла, естественно, не могли радикальным образом изменить негативные тенденции, нараставшие около двух столетий. Не мог он также залечить язвы раздора между «левыми» и «правыми» в Католической Церкви Франции. Восемь месяцев спустя после паломничества в эту страну Папа, абсолютно убежденный в необходимости смены руководства всей Католической Церкви Франции, предпринимает смелую попытку назначения новых епископов, чтобы наконец-то изменить курс современной истории французского католицизма.
Папа Иоанн Павел II отнесся к выступлению на форуме ЮНЕСКО 2 июня как к одному из самых важных в своей жизни. В основном оно было создано самим Каролем Войтылой, философом культуры, и включало несколько экскурсов в область философского языка, что, вероятно, озадачило тех делегатов форума, которые не были сильны в этой области. В какой-то момент Иоанн Павел, говоря по-французски, попытался описать человеческую личность как «единственный онтологический субъект культуры» и сделал вывод, что, поскольку мы судим о культуре по ее конечным продуктам, она сама «содержит в себе возможность отступления назад, в противоположном направлении, к своей казуальной зависимости». Однако вслед за тем он стал весьма страстно защищать человеческий дух и его творческий потенциал, что и описал с помощью понятия «Ареопаг» или «Марсов холм современного» мира.
Иоанн Павел начал с оценки ситуации, в которой оказались его слушатели, как в свое время Святой Павел поступил на ареопаге в Афинах (см. Деян. 17. 16-34). Растущая неуверенность людей относительно будущих перспектив человечества опустошает современную жизнь, лишая ее «радости и жизнеутверждающей силы», столь важной для поддержания творческих способностей. Пути преодоления этого кризиса, предположил Папа, могут быть найдены только в глубине человеческой души, в мире культуры, так как она воплощает в себе все те продукты человеческого творчества, которые делают нас более человечными и вносят вклад в наше существование в большей степени, чем в наше обладание вещами. Культура содержит некое духовное ядро и не может быть понята в качестве исключительно сопутствующего продукта различных экономических сил, как понимают ее марксисты. Следовательно, Папа прибыл на форум ЮНЕСКО, чтобы «провозгласить свое восхищение перед творческим богатством человеческого духа перед его беспрерывными усилиями, направленными на познание и укрепление человеческой индивидуальности».
Защита человеческой личности, которую нужно любить не за ее утилитарную ценность, но исключительно за величие «индивидуального достоинства», связала воедино послание Христа и Его Церкви с современными требованиями человеческого достоинства и свободы. Нельзя считать правдой, настойчиво доказывал Иоанн Павел, что религиозная вера свела человеческое существование к условиям малодушной зависимости от Бога. И доказательства того, что религиозный импульс стал сущностью «цельного человека», были у них перед глазами: несмотря на тотальное подавление религиозной веры и религиозных институтов, в результате которого верующих насильно превратили во второсортных граждан, религиозные идеи и произведения искусства неизменно возрождались. И правда об этом «цельном человеке» должна быть выражена соответствующим образом.
То же самое можно сказать и о национальных культурах. Несмотря на все усилия угнетателей, «суверенитет общества, который сам по себе есть проявление культуры», не может быть окончательно уничтожен, так как именно суверенная культура является той питательной средой, через которую проявляется суверенность человеческой личности.
Таким образом, речь Папы в ЮНЕСКО была нацелена на защиту фундаментального духовного суверенитета человеческой личности, которая выражает себя посредством индивидуального творчества и национальных культур. Делегаты должны противостоять «колониализму» во всех его проявлениях, так как с его помощью любая более мощная в материальном отношении сила пытается подавить и подчинить себе духовный суверенитет культуры. Возможность выступить перед руководством ЮНЕСКО, заключил понтифик, осуществила «одно из глубочайших желаний моего сердца». Ему хотелось оставить в их памяти «крик, исходящий из самых глубин моей души. Да, будущее современного человека всецело зависит от культуры! Да, мир на земле всецело зависит от первичности духа! Да, мирное будущее человечества всецело зависит от любви...»
А Жан Мари Люстиже, епископ Орлеанский, прислушиваясь к словам Иоанна Павла на форуме ЮНЕСКО, думал про себя: «С коммунизмом покончено». Наконец-то нашелся человек, громогласно заявивший, что миром правит не экономика, а культура, которая и является самым что ни на есть настоящим двигателем истории.
СЛОЖНЫЕ ПРОБЛЕМЫ: БРАЗИЛИЯ И ЗАПАДНАЯ ГЕРМАНИЯ
27 июня 1980 г. Иоанн Павел II предпринял ряд очередных перемен в Курии, одна из которых имела самые серьезные последствия для жизни католиков в Соединенных Штатах. Умер кардинал Серджио Пиньедоли, чья кандидатура на должность Папы была широко разрекламирована по всему миру в 1978 г., но это оказалось чистой воды выдумкой досужих журналистов. В качестве его преемника на посту президента Ватиканского секретариата по работе с нехристианами Иоанн Павел назначил архиепископа Жана Жадо, бельгийского клирика, апостольского делегата в Соединенных Штатах с 1973 г. Жадо, в свою очередь, был заменен в Вашингтоне архиепископом Пио Лаги, который, находясь в Аргентине в качестве нунция, помог организовать в этой стране участие Святого Престола в диспуте по поводу пролива Бигл. А в прощальном обращении к аудитории Лаги Иоанн Павел не удержался и высказал своим новым представителям озабоченность положением католической Церкви в Соединенных Штатах: проблемами эффективного продвижения духовного песнопения, включая празднование святых дней и религиозное образование, назначением епископов и положением дел в монастырях и обителях, а также воспитанием священников в духовных семинариях.
Тогда же кардинал Владислав Рубин был назначен префектом Конгрегации восточных церквей, кардинал Пьетро Палаццини, человек с репутацией борца с римской бюрократией, был назначен префектом Конгрегации по делам канонизации, в которую Папа давно уже хотел вдохнуть жизнь, а епископ Поль Пупар, ректор Парижского католического института, был призван в Рим, чтобы возглавить Секретариат по делам неверующих. Кроме того, отец Ян Шотте, который завоевал доверие Папы еще в первый год его понтификата, был назначен секретарем комиссии понтификата «Справедливость и мир».
На следующий день Иоанн Павел принял православного архиепископа Мелитона Халкидонского и делегацию из Вселенского Патриархата в Константинополе, которая прибыла в Рим по случаю торжественного празднования дня святых Петра и Павла. Потом, 30 июня того же года, Иоанн Павел осуществил очередной визит в Бразилию - современную столицу наиболее многочисленной католической общины мира, где провел двенадцать дней, всемерно расширяя и развивая значение уже заслуженно приобретенного звания «вселенского пастыря».
«ИОАНН БОЖИЙ»
Это паломничество было сопряжено с большими трудностями. Бразильское правительство, многие высшие должностные лица которого были католиками, находилось в конфликте с руководством католической Церкви, поводом для которого послужили медленные темпы демократизации, продолжающееся содержание в тюрьмах политических противников и вопиющее неравенство граждан страны в доходах и уровне жизни. Правительство постоянно жаловалось папскому нунцию, что руководство Церкви так и не осудило насильственные действия «левых», а епископы, в свою очередь, отвечали, что правительство ровным счетом ничего не предпринимает для облегчения положения обездоленных. Бразильские епископы были весьма недовольны тем, как их деятельность преподносится Ватикану, и из-за этого в Риме стали думать, что бразильские епископы совершенно перестали заниматься теологической и общественной работой. Споры возникли даже из-за того, откуда должно начаться паломничество Папы. Бразильцы предложили Форталезу, самый бедный район страны, где Папа мог бы открыть национальный Евхаристический конгресс, а Секретариат Ватикана настаивал на городе Бразилиа, чтобы не обидеть правительство.
Однако все это не могло омрачить очередной триумф Папы. За каких-то двенадцать дней Иоанну Павлу, который в течение нескольких месяцев специально изучал португальский язык и говорил на нем в Бразилии, каким-то образом удалось воссоздать былое единство в разделенной Церкви и разделенном обществе. Более двадцати миллионов людей видели Папу собственными глазами и еще десятки миллионов внимательно следили за его визитом по телевидению. А самым важным ключевым словом всего паломничества стало слово «равновесие», наполненное поистине евангелическим смыслом.
В первый день своего визита Папа встретился с президентом страны Жуаном Батистой Фигейредо, присутствовал на официальном приеме в свою честь, куда пришли около двух тысяч представителей элиты бразильского общества, а затем провел полчаса в одной из местных тюрем, где пообщался с заключенными. Во время торжественной мессы в Белу-Оризонти, собравшей почти полмиллиона прихожан преимущественно из числа местной молодежи, Папа вряд ли мог видеть с алтаря дальний край этого огромного моря людей, растянувшегося до самого конца долины. Далее Папа причастил слепого мальчика, парализованную девочку, двух прокаженных, польскую монахиню, двух студентов университета, нескольких рабочих и пожилую супружескую пару, отметившую шестьдесят восьмую годовщину совместной жизни. И в этот момент молодые люди в толпе стали громко выкрикивать:
- Иоанн Божий! Наш Владыка!
Вскоре эти слова были подхвачены всеми остальными мирянами по всей огромной стране и звучали до тех пор, пока Папа не встретился со 150 тысячами рабочих в Сан-Паулу, которые тотчас же изменили этот клич, преобразовав его в «Иоанн Божий - наш брат!» Тогда же Папа решительно отверг «пропасть» между горсткой богатых и «огромным большинством живущих в нищете», а в своей молитве еще раз подчеркнул, что «классовая борьба, вдохновляемая материалистической идеологией, не может принести людям счастья - оно может быть достигнуто только посредством христианской социальной справедливости». Иоанн Павел принял меморандум о репрессиях против рабочих, подготовленный делегацией христианских профсоюзов и адресованный «нашему товарищу по труду Иоанну Павлу II, нашему коллеге, трудящемуся во имя Христа».
В Рио-де-Жанейро, когда Папа прошелся по фавеле, пораженный ужасающей бедностью, люди приветствовали его специально придуманной по этому поводу самбой. Иоанн Павел был так растроган, что снял с пальца кольцо и отдал его местному бедняку. Это было то самое кольцо, которое он получил во время своего назначения кардиналом из рук Папы Павла VI. А в городе Сан-Сальвадор-да-Баия в самом бедном районе Папа потребовал от всех, кто имеет хоть какое-то влияние в бразильском обществе - профессионалов, предпринимателей, политиков, рабочих лидеров и учителей, - создания «социального порядка, основанного на справедливости», а также общества, в котором вопросы этики и морали будут признаны главенствующими по сравнению с технологией, а жизнь людей будет считаться более ценной, чем вещи.
В дебрях Амазонки Папа встретился с вождями местных индейских племен и с большой горечью выслушал их обвинения в геноциде индейцев, адресованные бразильскому правительству. При этом местные власти хотели, чтобы индейцы исполнили свой традиционный танец, но те решительно отказались, сославшись на то, что они не актеры, а их встреча с Папой не является развлечением. Папа Иоанн Павел попросил их представить свои требования в письменной форме, что они незамедлительно и сделали.
В Ресифи Папа публично обнял архиепископа Хелдера Камару, одного из самых несговорчивых прелатов Бразилии. Однако он отметил, что бразильские епископы должны помнить о своей уникальной миссии и высоком предназначении, о чем Иоанн Павел еще раз заявил в обращении к Конференции епископов, проходившей при закрытых дверях. Его выступление было отражением характера всей Церкви как религиозной общины, католической социальной доктрины и необходимости всемерного укрепления католического единства. Церковь должна быть вовлеченной в мирские дела, но не партийной; Церковь должна проявлять заботу о бедных, но при этом не подстрекать верующих к классовой борьбе; это должна быть Церковь народа и для народа, но непременно с доктриной и авторитетным руководством. Духовенство должно быть страстным в вопросах социальной справедливости, но при этом не превращаться в клерикальных политиков или революционеров. Попросту говоря, Церковь после Второго Ватиканского Собора должна отличаться полнотой бытия, и именно такую Церковь Иоанн Павел призвал своих епископов создавать в Бразилии. Как и ожидалось, кое-кто расценил подобное обращение как «консервативное», но более точным термином было бы слово «евангелическое».
НА ЗЕМЛЕ ЛЮТЕРА
Католицизм в Западной Германии был еще одним трудным случаем в деятельности Иоанна Павла II, который впервые посетил эту страну 15-19 ноября 1980 г.
Немецкие теологи оказали необычайно глубокое влияние на деятельность Второго Ватиканского Собора, который иногда называют Собором, во время которого Рейн влился в Тибр. И тем не менее в последующие годы германская теология раскололась, а бывшие друзья неожиданно стали противниками, желчно реагирующими друг на друга. Страна же тем временем по-прежнему оставалась в высшей степени секуляризованной. Очень немногие западногерманские католики регулярно посещали мессу, хотя их католическая Церковь, по мнению многих специалистов, являлась самой богатой в мире, по крайней мере по размерам принадлежащего ей имущества. «Церковный налог», автоматически изымаемый государством в пользу Церкви, позволил западногерманской католической Церкви создать огромные финансовые ресурсы. Это, в свою очередь, значительно повысило авторитет католических миссионерских организаций в странах «третьего мира», где многие епископы напрямую зависели от финансовой поддержки своих пастырских программ. Однако, несмотря на всю свою интеллектуальную мощь, немецкий католицизм продолжал бороться с глубоко укоренившимся и практически неистребимым комплексом культурной неполноценности. Давние шрамы от пресловутого «культуркампфа» Бисмарка, который долго и упорно старался внедрить в массовое сознание мысль о том, что только протестант может быть добропорядочным немцем, так и не были до конца излечены. А после Второй мировой войны зародилась новая волна агрессивного секуляризма, на сей раз тесно связанного с философией, литературой, искусством, а сама война оставила невыносимо тяжкое бремя стыда.
Многие считали, что пятидневный визит Иоанна Павла в Западную Германию будет чем-то вроде катастрофы. Однако они ошиблись. Это был очередной личный триумф Папы, поскольку даже самые упрямые скептики и откровенные противники визита оказались прикованными к телевизорам и как загипнотизированные следили за действиями и словами Папы-поляка, который с самого начала заявил, что хотел своим визитом засвидетельствовать «честь и достоинство великой германской нации». Экуменисты были довольны тем, что Иоанн Павел отошел от привычной линии поведения и упомянул в своем выступлении о 450-летней годовщине Аугсбургского исповедания, канонического документа лютеранской Реформации. Это было поводом, как он подчеркнул, чтобы наполнить христианскую молитву словами Евангелия: «Да будут все едино» (Ин. 17.21).
Защита Папой брачных отношений и церковной сексуальной этики носила скорее не авторитарный, а гуманистический характер. Как не может быть нормальной «жизни по решению суда» и «смерти по решению суда», так не может быть и «любви по решению суда» или брака по той же причине, так как человек не может любить только по чужому решению и в течение определенного периода времени. Обращение Папы к шести тысячам немецких профессоров и студентов в Кёльне было своего рода хвалебной песнью христианской науке и взаимному обогащению веры и разума. Он призвал немецких епископов всемерно укреплять церковное единство, неустанно помогая тем, кого так часто называют «прогрессивными», чтобы они могли преодолеть фальшивую дихотомию, часто навязываемую понятиям авторитета религиозной традиции и человеческой свободы. Кроме того, они должны помочь отчужденным от Церкви людям понять ту простую истину, что «Церковь после Второго Ватиканского Собора, как, впрочем, и Церковь образца Первого Ватиканского Собора, Тридентского Собора и вообще первых Соборов, является одной и той же».
Старый друг и издатель Иоанна Павла Ежи Турович, сообщая о визите Папы в краковскую газету «Тыгодник повшехны», писал: «Визит Папы смел старые стереотипы и изменил представление о папстве и о католической Церкви». Это было вполне понятное и простительное преувеличение со стороны человека, который жаждал польско-германского примирения и хотел видеть Папу Римского в качестве умиротворителя. Отчасти эти надежды оправдались. Население Западной Германии собственными глазами увидело перед собой человека с совершенно прозрачной верой, который продемонстрировал способность быть «вселенским пастырем» на фоне омраченных и весьма болезненных исторических воспоминаний. Первый вояж Иоанна Павла в Западную Германию не привел к драматическим коллизиям среди мирян Федеративной Республики, хотя ему и не удалось в полной мере снизить уровень напряженности в отношениях между католическими интеллектуалами Германии и Римом. В течение его понтификата это напряжение постепенно спадало, однако главные противоречия так и не были разрешены окончательно. Говорящий на немецком языке католический мир (в Австрии и Швейцарии помимо самой Германии) все еще продолжал оказывать спорадическое сопротивление учению Иоанна Павла II.
СЕМЕЙНЫЙ СОЮЗ
Ответственность Церкви по отношению к семье и семейной жизни была одним из главных вопросов на первой Генеральной Ассамблее Синода епископов, проходившей под руководством Иоанна Павла II. Незадолго до открытия Синода 26 сентября 1989 г. Папа совершил еще одно важное вторжение в область мировой политики в своем стремлении оградить права человека.
ПРИОРИТЕТ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
Поводом для этого послужило Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), которое было проведено в Мадриде. Хельсинкский Заключительный акт, подписанный в 1975 г., предусматривал периодическое проведение подобных совещаний для мониторингового контроля за выполнением принятых решений. Именно поэтому Мадридская встреча 1980-1981 г, стала важным международным форумом, целью которого было заставить Советский Союз и его сателлитов по Варшавскому Договору выполнять в полном объеме принятые на себя в Хельсинки обязательства по соблюдению прав человека. Ситуация с соблюдением прав человека в европейских коммунистических странах ничуть не улучшилась с момента подписания Заключительного акта. Более того, она значительно ухудшилась.
1 сентября 1980 г. Папа разослал послание главам государств тридцати восьми наций, подписавших Заключительный акт в Хельсинки, которые вскоре должны были встретиться в Мадриде. С самого начала этот документ мало напоминал обычную дипломатическую переписку. Иоанн Павел сразу же перешел к сути дела: права человека все больше признаются в современном мире в качестве важнейшего компонента политики по сохранению мира, и мадридская встреча должна самым серьезным образом «изучить сложившуюся ситуацию» со свободой в Европе, уделив при этом особое внимание свободе религиозной.
В послании Папы содержался своеобразный проверочный список, по которому делегаты мадридского форума могли бы определить, выполняется ли на практике требование соблюдения религиозной свободы. Свободны ли люди в своих правах верить в Бога и приобщаться к соответствующему религиозному сообществу? Имеют ли они возможность молиться индивидуально и коллективно, а также есть ли у них для этого соответствующие места? Свободны ли родители в выборе религиозного образования для своих детей и религиозных школ без опасения подвергнуться тому или иному наказанию? Имеют ли священнослужители реальную возможность исполнять свои обязанности в различных общественных учреждениях - больницах, армейских подразделениях и тюрьмах? Имеют ли мужчины и женщины полную свободу в выборе веры и исполнении религиозных обрядов без опасения подвергнуться наказанию со стороны государственных органов? Могут ли религиозные институты свободно избирать руководство, управлять своими собственными делами и обучать своих служителей? Могут ли священнослужители свободно и беспрепятственно исполнять свои обязанности перед мирянами? Имеют ли религиозные общины право и возможность свободно распространять веру посредством устного и печатного слова? Могут ли они свободно публиковать и получать уже опубликованные материалы и использовать средства массовой информации? Имеют ли они возможность свободно проводить благотворительную деятельность в обществе? Могут ли они свободно поддерживать контакты с другими религиозными институтами и верующими в других странах? Ни одна из коммунистических стран даже близко не подошла к более или менее удовлетворительному выполнению этих конкретных критериев религиозной свободы.
Послание Иоанна Павла II участникам СБСЕ в Мадриде было еще одним безошибочным вызовом Ялтинской системе и той идеологии, которая оправдывала ее в глазах Советского Союза. А тот факт, что оно было отправлено на следующий день после принципиального согласия правительства Польши на разрешение деятельности свободных профсоюзов в Гданьске, с советской точки зрения лишь усугублял эту проблему. Неделю спустя Иоанн Павел предпринял еще один шаг в этом направлении, сформулировав тему своего ежегодного послания по случаю Всемирного дня Мира, проводящемуся 1 января, следующим образом: «Служить миру, уважать свободу». Советская точка зрения, что соблюдение всеобщего мира может быть обеспечено без каких бы то ни было ссылок на права человека, весьма деликатно выраженная Андреем Громыко в его обращении к Иоанну Павлу в январе 1979 г., подверглась жесткой критике с самых разных сторон.
СИНОД О СЕМЬЕ
Синод епископов, созданный Павлом VI во время Второго Ватиканского Собора, преодолел за первые десять лет своего существования много бюрократических и теологических проблем. Синод не был ни своеобразным продолжением Собора, ни мини-Собором, хотя многим казалось, что он будет действовать именно таким образом. Всемирный епископат вместе с епископом Рима и под его непосредственным руководством осуществляет всю полноту власти над Вселенской Церковью, и эта власть не может быть делегирована какой-то одной части всемирного епископата. Небольшая часть епископов, какой бы представительной и авторитетной она ни была, не может принимать ответственных решений за других епископов и даже простых верующих Церкви. Они имеют право говорить только от своего собственного имени, и, если их мнение имеет для Церкви большое значение, оно все равно не может быть определено в терминах всеобщей доктрины или обязательной для всех практики. Все решения Синода должны непременно подкрепляться авторитетом Папы и только после его безусловного одобрения выходить в свет в качестве официальных.
Синод не представлял собой своеобразный законодательный орган, но вместе с тем обладал определенным весом в качестве выразителя коллективной воли Коллегии епископов. Поэтому с самого начала важнейшей организационной проблемой в деятельности Синода стал вопрос о том, как заставить его епископов конкретно и правильно отражать специфический характер религиозной общины. Первая же попытка предоставить Синод самому себе породила целый ряд серьезных проблем. Документ Синода от 1971 г. под названием «Справедливость в мире» погрузился в темные воды мрачных теологических споров и сопровождался попытками уравнять политическую активность с евангелизмом и церковными таинствами, которые воспринимались бы в качестве «конституционных основ» Церкви. А Синод 1974 г. по вопросам евангелизации зашел в тупик и даже не смог достичь консенсуса по итоговому заявлению.
Иоанн Павел II попытался внести ясность в некоторые процедуры Синода и таким образом защитить его права в системе римской бюрократии, назначив 14 июля 1979 г. словацкого епископа Йозефа Томко Генеральным секретарем Синода епископов. Томко был весьма опытным куриальным сановником, который прекрасно понимал, каким образом можно усилить присутствие Синода во внутренней бюрократической структуре Ватикана. Кроме того, у Томко было еще два серьезных преимущества перед другими: он был известен как человек самого Папы, а тот, в свою очередь, не скрывал намерения оживить деятельность Синода и не только во время его регулярных заседаний, но в течение всего длительного процесса подготовки встреч, выработки решений и претворения их в жизнь.
Синод 1980 г., посвященный роли христианской семьи в современном мире, был первым в ряду тех, которые готовились, проводились и завершались при непосредственном участии Иоанна Павла и Томко. Он же послужил своего рода образцом активного участия Папы в работе Синода в течение последующих лет его понтификата. Он аккуратно посещал все генеральные заседания, внимательно слушал выступающих, никогда ничего не говорил, но при этом тщательно фиксировал на бумаге все происходящее. Кроме того, он приглашал на обед или ужин в свои апартаменты каждого члена Синода и служил мессу в начале и в конце Синода.
Дискуссии на заседании Синода 1980 г. продемонстрировали, что пятнадцать лет, прошедших со времени выхода энциклики «Gaudium et Spes», и двенадцать лет после «Humanae Vitae» так и не привели к согласию между епископами всего мира по поводу кризиса семейной жизни в современном мире или по проблемам церковной этики брачных отношений. Одни епископы полагали, что во время разработки «предложений», которые Синод должен был представить Папе, чтобы тот подготовил соответствующее послание всей Церкви по вопросам семьи и брака, они подвергаются манипуляции со стороны римских чиновников. Другие же считали, что епископам, оказывавшим давление ради пересмотра сексуальной этики, защищаемой энцикликой «Humanae Vitae», так и не удалось в полной мере оценить пророческую позицию Папы Павла VI против агрессивного натиска сексуальной революции на брачные отношения. Были также и те, кто думал, будто все эти дискуссии не оказывали сколько-нибудь серьезного влияния на современную семейную жизнь. Если все синоды, как выразители определенной коллегиальности, должны были способствовать укреплению единства всего мирового епископата, то Синод 1980 г. по вопросам семьи явно не соответствовал этой задаче.
Зашедший в тупик Синод 1974 г. по проблемам евангелизации завершился первым «постсинодальным» апостольским призывом Папы Павла VI «Evangelii Nuntiandi», обнародованным в 1975 г. Иоанн Павел II решил перенять этот метод завершения Синода соответствующим апостольским документом - совершенно новой формой воздействия Папы. 16 октября 1979 г. он издает «Catechesi Trandendae», чтобы тем самым отметить завершение в октябре 1977 г. деятельности Синода по вопросам религиозного образования и катехизиса. Однако следует признать, что есть некоторая разница между апостольским посланием Папы - главным документом вероучения, выходящим в качестве заключительного документа Синода, и теми дискуссиями, которые велись в течение всего периода его работы. Все согласны с тем, что эти дискуссии должны играть важную роль в жизни Церкви. Но их реальный вес вне зависимости от того, как полно и точно они отражены в апостольском послании Папы, явно преуменьшается самим фактом издаваемого Папой итогового документа, напоминающего Церкви о работе Синода.
Как бы то ни было, метод, использованный в таких энцикликах, как «Evangelii Nuntiandi» и «Catechesi Trandendae», был применен к Синоду, посвященному семье. Новое апостольское послание под названием «Familiaris Consortio» [«Семейный союз»] было подписано 21 ноября 1981 г. Этот документ, который Папа считал одним из наиболее важных в течение всего своего понтификата, остается выдающимся вкладом в решение проблем современной семьи.
«Familiaris Consortio» связывает современные проблемы семейной жизни с тем, что давно уже стало ключевой темой понтификата Иоанна Павла, - с истинным значением свободы. Позитивные «знаки времени» - все большее значение личной свободы при вступлении в брак, высокая ценность межличностных отношений, диктуемая современной культурой, защита достоинства женщины, всемирное значение образования - все это является современным требованием свободы, достойной человеческого существования. Нависшие над современной семьей «тени» - вызов естественной власти родителей, государственное, социальное и культурное вторжение в права родителей как главных воспитателей, отрицание благословенного характера продолжения рода, эксплуатация женщин со стороны мужчин, одержимых «комплексом мачо», - все это отражает искаженные представления о свободе. Подобные тенденции создали неправильные представления о семье как о случайной связи индивидуумов, которые проживают вместе только потому, что это соответствует их эгоистическим интересам. Все эти случайные связи имеют весьма незначительную силу взаимного притяжения и могут быть разорваны по собственному усмотрению.
В противоположность тихой хитроумной концепции семейной жизни и брака Иоанн Павел учит, что брачные узы не могут строиться только на взаимной договоренности, как, впрочем, они не могут быть основаны исключительно на утилитарном удобстве. Поскольку человеческие существа созданы «для любви» и «посредством любви», а сама любовь является «фундаментальным и врожденным свойством каждого человека, именно это свойство есть сердцевина брака и ядро семьи. Для христиан искупительная и жертвенная любовь Христа лишь подтверждает, что потребность и обязательства семейной жизни освобождают человека», а не ограничивают его.
В своей миссии «защищать, обнаруживать и передавать любовь», миссии, которая является «частью любви Господа Бога к человеку и безграничной любви Христа к Церкви», христианская семья предстает в качестве «домашней Церкви» - специфическом образе жизни для всех последователей Христа. И в этом смысле Папа Иоанн Павел всеми силами защищает «равное достоинство и равную ответственность мужчин и женщин», отстаивая в то же самое время точку зрения, что «истинное развитие женщины требует четкого и ясного понимания ценности материнства и ее высокой роли в семейных отношениях по сравнению с другими общественными и профессиональными обязанностями». Мужчины же, со своей стороны, призваны бережно хранить свое отцовство как икону «отцовства самого Бога».
В этом же сакраментальном контексте «Familiaris Consortio» пытается переосмыслить дебаты по поводу контрацепции, отстаивая ту точку зрения, что упор на контрацепцию в сексе неизбежно нарушает святость брака, лишая его ощущения плодотворности любви и создавая «объективно противоречивый язык общения... препятствующий полной отдаче друг другу». Так же решительно Иоанн Павел берет под защиту «неотъемлемые» права родителей на первичное воспитание детей и доказывает, что все остальные образовательные учреждения должны быть только помощниками родителей и семьи. Причем это в равной степени касается как демократических стран, так и коммунистических. Сделав соответствующий вывод из дискуссии на заседании Синода, Иоанн Павел набросал схему основных «прав семьи», которые были предложены участниками Синода и которые он обещал тщательно изучить, а потом и опубликовать в виде «Хартии прав семьи».
«Familiaris Consortio» разочаровала тех, кто надеялся или ожидал, что Папа Иоанн Павел провозгласит доктринальные изменения в церковной этике сексуальных отношений или по крайней мере предложит новый подход к таким важнейшим проблемам, как разведенные или разделенные семьи католиков или их сожительство в гражданском браке. Подобные ожидания позволяли совершенно неправильно истолковывать природу развития церковной доктрины в жизни Церкви. Папы не могут так просто объявить доктринальные изменения, как будто речь идет о произвольном изменении того, что кем-то когда-то было произвольно принято.
В микрокосмосе брачных и семейных отношений все ценности имеют ту же природу, что и в борьбе за свободу от политической тирании, и именно это породило самый главный вопрос: вопрос о «распылении» человеческой личности. С этой точки зрения Синод 1980 г. и энциклика «Familiaris Consortio» дали весьма авторитетное толкование учения Второго Ватиканского Собора по вопросам семьи и брака и поставили эти два базисных института - жертвенную любовь и правильно понимаемую свободу - в самый центр пастырской повестки дня служителей Церкви.
ОТЦОВСТВО И МИЛОСЕРДИЕ
Начав писать свою инаугурационную энциклику «Redemptor Hominis», Папа Иоанн Павел не думал тогда, что она станет первой частью своеобразного триптиха, состоящего из трех частей отражения Бога как Святой Троицы. Гуманизм, в центре которого неизменно находился Христос, стал главенствующей темой его понтификата, а первая энциклика «Redemptor Hominis» [«Искупитель человечества»] должна была во всеуслышание заявить об этом Церкви и всему миру. Размышления о достоинстве человеческой личности, спасенной Христом, естественным образом подводили к размышлениям о самом Господе Боге, который послал своего Сына для спасения человеческого мира. А это, в свою очередь, неизбежно приводило к размышлениям о Святом Духе, ниспосланном Отцом и Сыном для завершения начатого Христом спасения мира и освящения его работы. Таким образом, энциклика «Redemptor Hominis» привела к появлению двух других: «Dives in Misericordia» [«Богат в милосердии»], посвященную Богу Отцу и опубликованную 30 ноября 1980 г., и «Dominum et Vivificantem» [«Божественный и Животворящий»], в которой рассматривается Бог Дух Святой, опубликованную 18 мая 1986 г.
Энциклика «Dives in Misericordia» была одной из наиболее насыщенных в теологическом плане и также отражала два важнейших измерения духовной жизни Папы Иоанна Павла II.
Краков был центром религиозного движения Божественного милосердия, возникшего по инициативе сестры Фаустины Ковальской, молодой, мистически настроенной польки, умершей в 1938 г. в возрасте тридцати восьми лет. Благодаря обретенному мистическому опыту сестра Фаустина уверовала в то, что она призвана обновить преданность католиков милосердию Господа Бога, а это, в свою очередь, должно способствовать обновлению всей духовной жизни католической Церкви. Важными элементами созданного ею движения Божественного милосердия стали празднование первого воскресенья после Пасхи как Воскресения Божественного милосердия, венки и гирлянды Божественного милосердия, набор молитв, в которых обращена просьба к Богу ниспослать милосердие на католическую Церковь и весь мир в целом, а также проведение священного часа в память об искупительной смерти Христа, сопровождаемого непрерывными молитвами во славу Господа и Евхаристией. Главной иконой этого обряда стала икона Христа милостивого и милосердного - образ облаченного в белые одежды Христа, из груди которого исходят два ярких луча. Именно таким увидела его сестра Фаустина 22 февраля 1931 г, Кроме того, она записала свое мистическое прозрение в тайный дневник, который начала за четыре года до своей смерти. После того как обряд Божественного милосердия распространился по всей стране и встал вопрос о канонизации сестры Фаустины в качестве святой, этот дневник стал предметом тщательного богословского изучения отцом Игнацием Ружицким, бывшим учителем Кароля Войтылы, его соседом по улице Канонича и научным руководителем его дипломной работы, посвященной деятельности Макса Шелера.
В качестве архиепископа Кароль Войтыла всячески защищал сестру Фаустину, когда его стали расспрашивать в Риме, основываясь на очень плохом переводе дневника с польского на итальянский, а потом всеми силами отстаивал идею причисления ее к лику святых, Иоанн Павел II неоднократно отмечал, что духовно он очень близок к мистике сестры Фаустины и очень много думал о ней во время написания энциклики «Dives in Misericordia». Это чувство духовной близости со временем углубилось и заметно усилилось его вторым личностным элементом, который отчетливо проявился при написании этой энциклики.
Папа Иоанн Павел много размышлял над природой отцовства. Жизнь с отцом и благотворное влияние близкого ему по духу кардинала Сапеги дали Папе бесценный опыт как семейного, так и духовного отцовства. Он даже к своей церковнослужительской деятельности относился как к своеобразной форме патриархального отцовства. А когда интуитивное понимание отцовства усилилось, Кароль Войтыла счел возможным выразить его в своем поэтическом эссе «Размышление об отцовстве». «Все на свете окажется несущественным и незначительным, кроме следующего: отец, ребенок, любовь. И тогда, глядя на самые простые вещи, все мы скажем: разве мы не знали всего этого много лет назад? Разве все это не лежит в основе всего сущего?».
Именно отцовство, а не электроны, не протоны, не нейтроны или какие либо другие элементарные частицы, лежит в «основе всего сущего». Неустанно работая над энцикликой «Dives in Misericordia» и развивая свою поэтическую интуицию для постижения реальности, Папа Иоанн Павел открыл для себя совершенно новые грани понимания классических библейских текстов.
Сюжеты из Ветхого Завета обогатили размышления Иоанна Павла по поводу милосердия Христа и его отражения в Евангелии, а также послужили иллюстрацией убежденности Папы в том, что христианство может быть правильно понято только через иудаизм и его уникальную роль в религиозной истории. В то время как спасительная любовь Бога зарождается «в самой тайне создания», пишет Иоанн Павел, опыт народа Израиля обнаруживает, что «милосердие означает особую силу любви», достаточно крепкую, чтобы преобладать над «грехом и неверностью». И хотя Ветхий Завет постоянно напоминает о том, что Бог есть прежде всего Бог справедливости, в нем также говорится о том, что «любовь есть нечто большее, чем справедливость, причем это «большее» следует понимать в том смысле, что оно первично и фундаментально в своей основе». А для христиан это учение завершается тайной Страстей Христовых, Его искупительной смертью и Воскресением, что само по себе является наиболее наглядным примером милосердия Отца. Следовательно, милосердие здесь сильнее не только греха, но и самой смерти.
Притча о блудном сыне (Лк. 15. 14-32) является, по мнению Иоанна Павла, синтезом библейской теологии милосердия и демонстрирует, как вопрос об истинном гуманизме неизбежно влечет за собой вопрос о Господе Боге. В анализе Иоанна Павла этой проникновенной притчи Нового Завета блудный сын выступает в качестве всеобщего человека, обремененного трагедией человеческого существования, которое, в свою очередь, есть «осознание расточительного сыновства» потерявшего достоинство человека. Всепрощающий отец, оставаясь верным своему отцовскому долгу и превосходя общепринятые нормы справедливости, принимает сына и возрождает в его глазах истину о себе самом, что и есть, собственно, утраченное достоинство сыновнего долга. Милосердие, таким образом, никак не ослабляет и не унижает того, на кого оно направлено. Оно просто утверждает его в собственном достоинстве.
Милосердие имеет также и корпоративное, или социальное, измерение. В условиях бессилия или отчужденной гуманности, говорит Иоанн Павел, что само по себе является следствием технического прогресса, Ветхий и Новый Завет становятся важным источником истины. «Одна только справедливость совершенно недостаточна, если к ней не прилагается более мощная сила - сила любви. Именно она должна формировать человеческую жизнь в многочисленных ее проявлениях». Единственный путь, преодолевающий современные трудности, заключается в построении такого общества, в котором справедливость открыта любви и милосердию, и именно в этом состоит воплощение человеческого духа.
Энциклика «Dives in Misericordia» привлекла к себе значительно меньше внимания, чем «Redemptor Hominis», которая оказалась более востребованной и информативной в силу своего программного характера и стилистической доступности для простого читателя. Однако в мире существует много видов информативности. От всех остальных энциклик «Dives in Misericordia» отличается прежде всего тем, что она явилась выражением пастырской души Иоанна Павла II и вместе с тем важнейшим показателем того, как эта душа формировалась опытом Кароля Войтылы и его пониманием отцовства.
ПЕРЕВОРАЧИВАНИЕ С ГОЛОВЫ НА НОГИ
Еще до своего паломничества протяженностью в 21 тысячу миль в страны Азии Папа Иоанн Павел осуществил, как тогда говорили, самое дерзкое предприятие за весь период своего понтификата.
Арон Люстиже родился в Париже в 1926 г. и был сыном польского еврея, который в начале века эмигрировал во Францию. В течение первого года Второй мировой войны юный Арон, воспитанник французской католической семьи в Орлеане, не получивший абсолютно никакого еврейского образования, перешел в католицизм и был крещен 25 августа 1940 г., приняв христианское имя Жан Мари. Его мать была депортирована из Франции и умерла в Освенциме в 1943 г. Пройдя курс изучения литературы, философии и теологии в Сорбонне, Жан Мари Люстиже был в 1954 г. рукоположен в сан священника и в течение последующих пятнадцати лет служил в чине капеллана родного университета. В 1969 г. он был назначен пастырем парижского прихода Святой Жанны Шантальской. Предыдущая работа со студентами помогла ему привлечь к себе внимание многих местных интеллектуалов и тем самым заметно расширить приход.
В 1979 году парижский кардинал Франсуа Марти стал готовить себе преемника и обратился к священникам своей епархии с просьбой составить список качеств, необходимых для нового архиепископа. Небольшая группа его коллег пришла к отцу Люстиже и фактически посадила его под домашний арест со словами: «Напишите нам, что вы думаете по этому поводу». Люстиже подготовил весьма пространный и достаточно подробный отчет о состоянии католицизма во Франции, а также не преминул изложить свой стратегический план относительно его улучшения.
Из этих записей следовало, что до Французской революции католическая Церковь во Франции была «Церковью власти», непосредственным образом связанной с установившимся политическим порядком, и в известном смысле зависела от него. Затем наступил 1789 г. и последовавший за ним период террора, в результате которого Французская Церковь понесла самый ранний (и самый тяжелый до начала XX в.) урон со стороны секуляристской модернизации. Не выдержав такого страшного удара, Церковь в конце концов окончательно раскололась. Сторонники реставрации искали любую возможность, чтобы вернуться к прежнему режиму, причем сперва они выступали за его полное восстановление, а потом, когда подобный исход оказался совершенно невозможен с политической точки зрения, стали ратовать за реставрацию культурных ценностей Церкви. Со временем это течение в католицизме произвело на свет экстремистов из организации «Аксьон франсез», группу сторонников маршала Петена в годы Второй мировой войны и в конце концов раскольников архиепископа Марселя Лефевра, которые стали напрочь отрицать решения Ватикана II. В качестве противоположного по духу течения выступили сторонники примирения с секуляризмом и левыми политическими партиями, что вскоре привело к рождению оппозиционного «христианского марксизма». Огорчительные стычки между этими двумя лагерями раскололи французских католиков почти на сто пятьдесят лет и начисто лишили Французскую Церковь ее живительного евангелического духа.
Творческая ценность анализа Люстиже заключалась прежде всего в том, что он сумел разглядеть в этих двух течениях различные вариации одного и того же ложного выбора - нацеленность на статус «Церкви власти». Они отличаются друг от друга выбором предпочтительной политической силы, которая могла бы стать партнером Церкви. Оба течения сходятся в одном, хотя никогда и не признаются в этом публично: быть Церковью во Франции означает прежде всего быть «Церковью власти».
А Люстиже не согласился с этим. Именно связь Церкви с властью, по его мнению, сделала ее уязвимой для светской модернизации. Что же до пастырской стратегии, то совершенно невозможно отыскать удовлетворяющую всех середину между сторонниками реставрации и модернизации. Первые относятся к принятой на Втором Ватиканском Соборе «Декларации о религиозной свободе» как к ереси, в то время как вторые ошибочно восприняли принцип открытости модернизации, изложенный в «Пастырской конституции о Церкви в современном мире», как предложение к сотрудничеству с марксизмом и чуть позже с деконструктивизмом, хотя оба эти течения так или иначе ведут к крушению христианской ортодоксии. В этих условиях, пишет Люстиже, единственно правильным выбором может быть только выбор евангелический. Церковь должна отбросить все свои прежние притязания на власть, отказаться от сотрудничества с любой политической силой и приступить к реевангелизации Франции, не вовлекаясь в политические интриги, а способствуя возрождению культуры. Это означало, что законы Евангелия должны быть взяты на вооружение всеми, кто так или иначе формирует и создает высокую культуру Франции, то есть прежде всего глубоко секуляризованной французской интеллигенцией. Причем начинать нужно с самых сложных проблем, а саму Францию следует «перевернуть с головы на ноги».
Позже Люстиже говорил о своем меморандуме как об «очень, очень радикальном». На самом же деле он представляет собой явную параллель с пониманием первостепенной роли культуры в истории Иоанном Павлом II. Они никогда прежде не встречались, но их незаурядные интеллектуальные интересы воплотились в деятельности Ежи (Джорджа) Калиновского. Бывший люблинский коллега Кароля Войтылы проповедовал на французском языке и в свое время познакомил Люстиже и руководителей «Коммунио», издающегося во Франции ежеквартального теологического журнала, с работой Войтылы «Источник обновления» и другими работами польского кардинала середины 1970-х годов. Таким образом, Люстиже и молодые французские интеллектуалы из журнала «Коммунио» имели благодаря Калиновскому весьма неплохое представление о взглядах польского кардинала Войтылы на проблемы французского католицизма в момент избрания его Папой Римским. С одной стороны, Войтыла восхищался французским католицизмом, а с другой - подвергал резкой критике. И это причудливое сочетание восхищения и критики было в полной мере продемонстрировано Папой в Париже с 30 мая по 2 июня 1980 года.
Люстиже не совсем в этом уверен, но вполне вероятно, что его меморандум кардиналу Марти все-таки нашел дорогу в Рим. Во всяком случае, 10 ноября 1979 г. Жан Мари Люстиже был утвержден епископом Орлеанским. В течение всего 1980 г. продолжались поиски возможного преемника кардинала Марти. Иоанн Павел, очевидно, никак не мог принять окончательного решения и постоянно испытывал душевные терзания по этому поводу. Он прекрасно понимал, что его решение будет иметь важные последствия для Франции. Было совершенно ясно, что этой стране требуется новое церковное руководство, которое могло бы проложить новый курс и дать новое направление французскому католицизму. Однако любое назначение так или иначе будет связано с тем или иным течением в Церкви.
Самый вероятный внешний кандидат на этот пост Поль Граммон, аббат монастыря Ле Бек-Хеллоуин, сразу же предупредил, что в возрасте шестидесяти девяти лет он вряд ли сможет принять подобное предложение. Исключением из современной французской иерархии был только Люстиже, но он стал епископом всего лишь несколько месяцев назад, и его назначение в Орлеан могло бы вызвать недовольство тех французских епископов, которые увидели бы в нем удачливого конкурента в церковных делах. Кроме того, в подобном назначении имелись определенные биографические сложности. Может ли сын польского еврея быть архиепископом Парижским?
Иоанн Павел решал эту проблему, преклонив колени в часовне в своих ватиканских апартаментах. Наконец-то решение было принято. Епископ Люстиже, получив известие о своем назначении в Париж, был просто ошеломлен. Ему казалось, что Папа идет на ужасный риск и просит его сделать то же самое. Ознакомившись с письмом, он тотчас же написал Папе, «напомнив о том, кто я такой и кем были мои родители». Но Иоанн Павел остался непреклонен. Он пошел на риск, назначив его епископом, и теперь был готов рискнуть, назначая архиепископом. Трижды мои сеньор Дзивиш, секретарь Папы, повторил одну и ту же фразу:
- Ваше назначение - результат долгой молитвы Папы. Это обстоятельство немного успокоило Люстиже. Позже он скажет, что, если бы не был уверен в том, что его назначение является результатом молитвы Папы, он ни за что на свете не принял бы его. Только молитва Иоанна Павла могла хоть как-то сгладить противоречивое отношение других к подобному назначению.
Католическая Франция застыла в изумлении. Папа Иоанн Павел совершил неслыханную вещь. Причем волна критики понеслась не только со стороны католиков, но и со стороны евреев, которые были явно не в восторге от того, что их соплеменник резко пошел вверх по церковной лестнице, хотя до этого постоянно повторял, что все еще считает себя сыном еврейского народа. Люстиже довольно болезненно относился к подобной критике, отчаянно доказывал свою правоту и часто организовывал встречи с коллегами по иерархии, где пытался развеять их сомнения. А между тем он продолжал напряженно работать над решением проблемы реевангелизации, а в некоторых случаях и просто евангелизации французских католиков. Словом, он всячески старался перевернуть Францию «с головы на ноги», не прекращая своих проповедей перед студентами и интеллигенцией в кафедральном соборе Нотр-Дам и трудясь в поте лица над серией популярных книг.
ПАЛОМНИЧЕСТВО В АЗИЮ
Иоанн Павел II продолжил укрепление своей репутации «вселенского пастыря», отправившись в феврале 1981 г. в очередной двенадцатидневный вояж в Пакистан, на Филиппины, в Гуам, Японию и на Аляску.
Восточная Азия стала величайшим евангелическим провалом Церкви за всю двухтысячелетнюю историю, если, конечно, не считать Филиппины - наиболее преданную католицизму страну в мире. Христиане всех направлений составляют в Восточной Азии примерно один процент населения, а в Японии, например, количество католиков в 1981 г. практически не изменилось по сравнению с 1945-м, и это несмотря на быстрый послевоенный рост населения. Паломничество Папы изначально задумывалось ради причисления к лику блаженных Лоренцо Руица, филиппинского миссионера, жестоко убитого в Японии, и имело две главные цели. Во-первых, Иоанн Павел хотел продемонстрировать свое уважение к древним культурам Восточной Азии. А во-вторых, он по примеру апостола Петра решил укрепить дух братьев, отдаленных от него географически (Лк. 22. 32). Во время подготовки к этой поездке Папа решил спешным порядком пройти курс японского языка и языка тагальского, на котором говорят коренные филиппинцы. Он занимался языками по два часа в день в течение нескольких недель перед поездкой.
16 февраля Иоанн Павел вылетел на своем самолете «Луиджи Пиранделло» авиакомпании «Алиталия». По пути в Манилу была сделана «техническая остановка» для заправки горючим в пакистанском городе Карачи. Этот эвфемизм был использован для того, чтобы отвлечь внимание наиболее ревностных мусульман от того прискорбного для них факта, что на их землю ступила нога Папы Римского. «Техническая остановка» продолжалась около четырех часов. В аэропорту Папу встречал сам президент Пакистана Зия-Уль-Хак, а потом его провезли по шумным улицам, заполненным телегами с деревянными колесами и одетыми в белое стариками, крутившими педали своих велосипедов. Папа вскоре обнаружил, что многие из них направлялись на местный стадион, где он должен был отслужить торжественную мессу для 100 тысяч пакистанских католиков. Папа поблагодарил президента страны и напомнил ему:
- Одной из главных черт характера Авраама, патриарха, признанного не только христианами, но и мусульманами и иудеями, было его гостеприимство.
Филиппинский кардинал с довольно странной для католика фамилией Хайме Син, крупный и пышущий здоровьем этнический китаец, архиепископ Манилы с 1974 г., предложил организаторам папского вояжа три возможных маршрута. Иоанн Павел выбрал тот из них, который показался ему наиболее целесообразным.
- Ну что ж, - тяжело вздохнул кардинал Син, - будем надеяться, что репортеры смогут угнаться за лидером в белом.
Кардинал имел и другие, более серьезные причины для беспокойства. Для него не было секретом, что глава государства Фердинанд Маркое и его супруга полны решимости использовать визит Папы в целях укрепления своих личных политических позиций. Имельда Маркос уже попыталась заручиться поддержкой со стороны общественного мнения страны за приглашение Папы и отступила от своего плана только тогда, когда кардинал Син пригрозил прочитать во всех церквах пастырское послание и объяснить верующим, что Папа приезжает в страну исключительно по приглашению епископов, а Маркосы все врут. По этой же причине незадолго до приезда Папы президент Маркое отменил в стране военное положение, которое он ввел еще в 1972 г. Однако на таких людей, как кардинал Син, это не произвело никакого впечатления.
- Несмотря на все законотворческие попытки Маркоса приукрасить свой режим и придать ему вид вполне респектабельной демократии, на самом деле это чистейшей воды диктаторское правление.
Первая супружеская пара Филиппин вела себя во время визита Папы довольно комично. Почти все, что они предпринимали, чтобы произвести на Папу благоприятное впечатление, неизбежно приводило к противоположному результату. Так, например, они устроили ему грандиозную встречу в аэропорту Манилы с почетным караулом, продолжительным артиллерийским салютом, показательными полетами военной авиации и многочисленными школьниками, одетыми в военную форму. А торжественный прием в честь Папы, устроенный в президентском дворце Малаканьянг, поражал воображение своей роскошью и богатством. По этому случаю резиденция главы государства была превращена в огромную филиппинскую деревню, что, естественно, потребовало колоссальных расходов, а богатые гости щеголяли в национальных костюмах. Первая леди страны на своем персональном самолете специально вылетала заранее во все те места, которые по плану должен был посетить Папа Римский, и создавала там впечатление, что именно она принимает Папу. Ко времени третьей остановки в городе Давао Иоанн Павел, долготерпение и врожденная деликатность которого стали уже легендарными, не выдержал подобной опеки и стал обращаться к местным жителям, словно не замечая присутствия вездесущей супруги президента. А контролируемое семьей Маркоса филиппинское телевидение всегда старалось держать Папу на втором плане, повсеместно выпячивая на первый миссис Маркое, окруженную, как это часто повторялось, «любящими гражданами страны».
Замечания Иоанна Павла по поводу филиппинской политической элиты показывают, что он испытал определенное влияние кардинала Сина и демократически настроенных филиппинских епископов. Во время приема в президентском дворце Папа решительно осудил военное положение в стране, недавняя официальная отмена которого никак не оправдывала действия правительства в предыдущий период. Любые конфликты между интересами национальной безопасности и соблюдением прав человека, заявил он, должны решаться с точки зрения общепринятого факта, что государство существует для того, чтобы служить интересам народа и его неотъемлемым правам. И если государство систематически нарушает эти права, то это никак не может служить интересам всеобщего блага.
Несмотря на то что внимание средств массовой информации полностью сфокусировалось на драматическом конфликте между семейством Маркое и отстаиванием Папой прав человека, сам Иоанн Павел главное внимание уделил положению в Филиппинской Католической Церкви - самой сильной католической Церкви в Восточной Азии. Его послание к этой Церкви было во многом сходным с тем посланием, которое он адресовал Бразильской Церкви: защита религиозной свободы и других прав человека; утверждение принципов социальной справедливости, но при этом без привлечения политики и без принесения евангелических принципов в жертву сиюминутным политическим интересам. Епископы и священнослужители должны трудиться во благо всего общества, но не посредством революционной борьбы, а руководя католиками в соответствии с теми моральными нормами, которые в свое время были зафиксированы в социальных доктринах Церкви - теми самыми нормами, которые отражены в энцикликах, но не в силу своего приказного характера, а в силу правильного понимания решений Второго Ватиканского Собора, когда социальная активность католиков воспринимается в качестве одного из важнейших элементов всеобщего призыва к святости. До этого визита никогда прежде Папа Иоанн Павел II не подчеркивал такой важной евангелической роли мирян и их ответственности за соблюдение основ веры их соседями.
Центральной частью филиппинского вояжа Папы стала беатификация 18 февраля Лоренцо Руица и его соратников - последняя ступень перед причислением их к лику святых. Это была первая подобная церемония, когда-либо проводившаяся за пределами Рима или Авиньона. Кардинал Син выразил пожелание, чтобы беатификация этого филиппинца и его миссионеров, невинно убиенных в Нагасаки в XVII в., была проведена в Маниле, с чем Папа охотно согласился. На эту церемонию в Лунета-парк пришло около миллиона филиппинцев, а к самому Папе присоединились епископы из Австралии, Бангладеш, Гонконга, Индии, Индонезии, Японии, Южной Кореи, Макао, Шри-Ланки и Тайваня. Перейдя с английского на тагальский, Иоанн Павел напомнил огромной толпе собравшихся на самом грандиозном мероприятии католической Церкви в истории Азии слова приговоренного к смерти мученика за веру, которые тот произнес перед японским судом: «Даже если бы мое смертное тело имело тысячу жизней, я бы без колебаний отдал их за то, чтобы не отвернуться от Христа». Этот человек, будучи сыном китайца и филиппинки, уже сам ставший мужем и отцом, «напоминает нам всем, что жизнь человека должна всецело и полностью принадлежать Христу». Особое значение этого акта заключается в том, что «беатификация впервые проводится в Восточной Азии, которая должна пробудить жизнь всех христиан Дальнего Востока... ради распространения слова Господа по всему миру». Для филиппинцев приглашение Папы имело символическое значение, так как они получили возможность «глубоко укрепиться в своей вере и вдохнуть новую надежду» из примера жизни своих мучеников. То, что они так радостно праздновали в Лунета-парке, было «истинной любовью к Иисусу Христу, который воспринимается верующими как Свет современного мира». Именно такое представление о католиках филиппинцы должны привнести в страны Азии.
График поездки был, как всегда, крайне жестким - шестнадцать часов в день без каких бы то ни было перерывов. Папа Римский встречался с семьями простых людей, с духовенством, семинаристами, монахами, прокаженными, студентами университетов. Он посетил самые бедные районы страны, а также лагерь беженцев, где в ужасающей нищете ютились вьетнамцы. Кстати сказать, всего за несколько часов до приезда Папы к беженцам правительство распорядилось убрать оттуда колючую проволоку. Однажды во время остановки какая-то девочка решила преподнести Папе букет цветов. Папа уже протянул было руку, но она вдруг передумала и спрятала цветы за спину. Сопровождавшие его монахини чуть в обморок не упали от смущения, а Папа лишь рассмеялся. Посетив 21 февраля католическую радиостанцию «Веритас», он передал сообщение всем странам Азии: «Христос и Его Церковь не могут быть чужими для любого человека, любой нации и любой культуры. Слово Христа по праву принадлежит всем и адресовано всем... Церковь в Азии, как, впрочем, и во всем мире, хочет быть знаком всемилостивой любви Бога, нашего общего Отца». Это радиообращение Папы преследовало несколько целей, в том числе и проникновение в Китай. И оно оказалось далеко не последним.
После остановки на ночь в Гуаме 23 февраля Иоанн Павел прибыл в Японию. Нынешняя напряженность в отношениях между традиционными японцами и японцами-католиками имеет более чем 400-летнюю историю и уходит корнями в XVII в., когда волна кровавых погромов пронеслась по всей стране и привела к уничтожению большинства католических общин. Именно поэтому визит Папы в Японию представлял собой современную попытку возобновить давно забытый разговор на эту тему.
Император Японии Хирохито проявил к визиту понтифика исключительное внимание и лично встретил Папу на пороге императорского дворца. Никогда раньше император, чей религиозный статус в Японии и ее культуре приближается к статусу монарха божественного происхождения, не встречал подобным образом ни одного представителя какой бы то ни было религиозной конфессии. В тот день Иоанна Павла приветствовали тысячи японских подростков и молодых людей, причем далеко не все они были христианами. После ставших обычными в таких поездках Папы песен и танцев Иоанн Павел долго беседовал с японской молодежью, наиболее активные представители которой задавали ему массу вопросов и спрашивали обо всем, начиная от основ веры и кончая проблемами современного мира. Однако наиболее трогательным событием того же самого дня стал визит Папы к брату Зено, францисканскому миссионеру польского происхождения, который прибыл в Японию вместе с Максимилианом Кольбе еще в 1930-х годах. После войны брат Зено стал защитником изгоев и беспризорных. Он днями бродил по улицам Токио, подбирал на помойках остатки еды и приносил их своим подопечным. Больной, девяностолетний брат Зено едва слышал. Когда Иоанн Павел наклонился над ним, старик спросил его, правда ли, что тот действительно является Папой-поляком. Иоанн Павел ответил утвердительно, и по морщинистым щекам старика покатились слезы. А когда Папа сердечно обнял старого францисканца и нежно погладил его по голове, никто из собравшихся в комнате не смог сдержать слезы. Японские газеты много лет писали о том, что брату Зено, чьи святые дела давно уже завоевали ему огромное уважение среди местных жителей, даже несмотря на его западное происхождение, «не хватает времени, чтобы умереть». И вот теперь еще один «брат Господа нашего», как драматург Войтыла назвал когда-то отличившегося небывалым самопожертвованием брата Альберта Хмеловского, мог спокойно умереть счастливым человеком.
25 февраля Папа прибыл на мемориал Мира в Хиросиму, где выступил перед собравшимися на японском, английском, французском, испанском, португальском, польском, китайском, немецком и русском языках. Это обращение повторялось три раза и содержало такие слова: «Помнить прошлое - значит, думать о будущем». Человечество, подчеркнул Иоанн Павел, «не обречено судьбой на самоуничтожение», а антиподом угрозы новой войны должна стать «система законов, которые будут регулировать международные отношения и служить делу сохранения мира». Он завершил выступление молитвой на японском языке, попросив «Создателя всего сущего, Творца человека, истины и красоты утвердить в сердцах людей мудрость, справедливость и радость человеческого общения».
После выступления перед учеными и студентами Университета Объединенных наций Иоанн Павел отбыл в Нагасаки - центр современного японского католицизма, который встретил его ледяным ветром и снегом. Там он посетил Холм мучеников, где были распяты Лоренцо Руиц и его собратья, а также дом, в котором в 1930-е годы жил Максимилиан Кольбе, больше известный местным епископам по прозвищу Сумасшедший Макс из-за своей нетерпимости по отношению к японцам, которые с трудом воспринимали его проповеди. Во время мессы в кафедральном соборе Нагасаки понтифик в первый же день посвятил в духовный сан пятнадцать священников, а на следующий день во время торжественной мессы на стадионе Матсуяма им был совершен обряд крещения семидесяти семи мужчин и женщин, стоявших под непрерывно падающим на головы снегом.
Обратный путь домой пролегал через полюс, самолет Иоанна Павла сделал остановку для дозаправки горючим на Аляске, в Анкоридже, где погода была намного лучше, что позволило 50 тысячам жителей посетить мессу на открытом воздухе в Делани-Парк-Стрип. Это было самое грандиозное собрание людей за всю историю малозаселенного штата. Какой-то американец польского происхождения преодолел 600 миль на санях с собачьей упряжкой с единственной целью повидать Папу Римского. К несчастью, у него не было билета на мессу, и его поначалу не пускали на стадион. Однако собаки подняли такой шум, что охранники сочли за благо впустить его и не создавать себе тем самым лишних проблем.
В своем приветственном обращении архиепископ Фрэнсис Т. Харли отметил, что «никогда в будущем ни один Папа ни за что на свете не отправится севернее Вечного города, если у него не будет личного космического корабля, - это вызов, который, несомненно, может оказаться весьма заманчивым для его высокопреосвященства». В аэропорту, отправляясь в Рим, Иоанн Павел проделал последние сто футов до трапа на собачьей упряжке.
- Это было великолепно, - сказал он и поблагодарил погонщика и девять его собак.
На пути к Аляске самолет Папы перелетел из восточного полушария в западное, и все пассажиры таким образом получили в свое распоряжение еще один день.
- Теперь нам предстоит решить, - подытожил Папа с озорным блеском в глазах, - что делать с этим лишним днем, который был нам так великодушно подарен.
Перед бурей
Месяцы насилия и разногласий
14 - 31 августа 1980 - забастовка на судоверфях Гданьска кладет начало профсоюзу и движению «Солидарность».
20 августа 1980 - послание Иоанна Павла II руководству Польской Церкви с требованием оказать поддержку бастующим.
27 августа 1980 - Конференция польских епископов поддерживает призыв бастующих к созданию независимых профсоюзов.
24 октября - 10 ноября 1980 - разворачивается кризис по поводу юридической регистрации профсоюза «Солидарность».
2 декабря 1980 - четыре монахини-американки убиты в Сан-Сальвадоре.
5 декабря 1980 - Советское правительство приостанавливает план вторжения войск стран Варшавского Договора в Польшу.
16 декабря 1980 - Иоанн Павел II пишет письмо Леониду Брежневу в защиту суверенитета Польши.
31 декабря 1980 - апостольское послание «Egregiae Virtutis» называет святых Кирилла и Мефодия покровителями Европы.
15 - 18 января 1981 - Иоанн Павел встречается в Ватикане с делегацией профсоюза «Солидарность».
Март 1981 - кризис в Быдгоще распространяется на всю Польшу. Советская пресса усиливает нападки на Папу Иоанна Павла II.
9 мая 1981 - Иоанн Павел учреждает Совет понтификата по вопросам семьи в качестве постоянного куриального органа.
13 мая 1981 - Папа Иоанн Павел II становится жертвой вооруженного нападения Мехмета Али Агджи на площади Святого Петра.
28 мая 1981 - в Варшаве умирает Примас Польши кардинал Стефан Вышыньский.
3 июня 1981 - Иоанн Павел возвращается в Ватикан после лечения в больнице Джемелли.
20 июня 1981 - Иоанн Павел снова попадает в больницу Джемелли для уточнения диагноза и лечения от вирусной инфекции.
7 июля 1981 - Юзеф Глемб назначен Примасом Польши.
22 июля 1981 - после трехдневного суда в Риме Мехмет Али Агджа признан виновным и приговорен к пожизненному заключению.
14 августа 1981 - Иоанн Павел покидает больницу Джемелли, чтобы продолжить лечение в Кастель-Гандольфо.
5 сентября 1981 - в Гданьске открывается первый общенациональный конгресс профсоюза «Солидарность».
14 сентября 1981 - выходит первая социальная энциклика Иоанна Павла II «Laborem Exercens».
25 сентября 1981 - в официальном письменном вердикте по приговору Агджи содержится вывод о существовании заговора с целью убийства Папы Римского.
5 октября 1981 - Иоанн Павел II назначает «персонального делегата» для руководства иезуитами.
18 октября 1981 - генерал Войцех Ярузельский становится Первым секретарем Польской объединенной рабочей партии.
8 декабря 1981 - Иоанн Павел благословляет икону Марии Матери Церкви, первое изображение Богородицы, на площади Святого Петра.
11 декабря 1981 - Иоанн Павел посещает римскую Лютеранскую конгрегацию.
12 - 13 декабря 1981 - генерал Войцех Ярузельский объявляет в стране военное положение, вводит комендантский час и приказывает арестовать тысячи активистов движения «Солидарность».
18 декабря 1981 - Папа пишет письмо Ярузельскому, требуя положить конец насилию и перейти к национальному диалогу.
1 января 1982 - послание Иоанна Павла по поводу ежегодного Всемирного дня Мира извещает о «лживости мира» в тоталитарном обществе.
Май - июнь 1982 - Папа едет в Великобританию и Аргентину во время войны за Фолклендские (Мальвинские) острова.
13 мая 1981 г. Мехмет Али Агджа, двадцатитрехлетний турок, покинул пансион «Иса» на виа Чичероне, что неподалеку от площади Кавура и замка Сант-Анджело на ватиканском берегу Тибра. Был чудесный весенний день, вместе с 20 тысячами паломников Мехмет отправился на площадь Святого Петра на еженедельную встречу с Папой Иоанном Павлом II.
Агджа не был типичным паломником. За два года до этого, 1 февраля 1979 г., он убил главного редактора весьма популярной стамбульской газеты «Миллиет» Абди Ипекчи. Его тут же арестовали, и он признался в содеянном, но во время суда 3 октября 1979 г. наотрез отказался от своих показаний. 23 ноября, до окончания суда, Агдже удалось сбежать из хорошо охраняемой тюрьмы Картал-Мальтепе, переодевшись в солдатскую форму. Три дня спустя он написал письмо в газету «Миллиет», в котором подтвердил свою угрозу убить Папу Римского, если Иоанн Павел окажется столь безрассуден и осмелится прибыть в Турцию 28 ноября, как было запланировано ранее. Эта угроза так и осталась угрозой, и разыскиваемый полицией по всей стране Агджа сгинул на время в темных закоулках современного мира.
Турецкий суд между тем заочно приговорил его в апреле 1980 г. к смертной казни, но ни турецкие власти, ни Интерпол так и не смогли отыскать преступника. А Агджа, молодой человек из бедной семьи, без каких бы то ни было средств к существованию, тем временем свободно путешествовал по самым разным странам, включая Иран, Болгарию, Швейцарию, Германию и Тунис. Не исключено также, что именно в это время ему удалось посетить Советский Союз. В январе 1981 г. он прибыл в Рим, а февраль провел в Швейцарии и Австрии. Вернувшись в апреле на несколько дней в Рим, он отправился в Перуджу, записался на университетский курс и даже посетил несколько занятий, а потом переехал в Милан, где заказал билет на двухнедельную поездку на Майорку. Во время пребывания на острове туристы из его группы практически не видели Агджу. В начале мая он вернулся в Рим и девятого числа поселился в пансионе «Иса». Причем комнату ему забронировали еще до прибытия в Рим. 11-12 мая Агджа ходил на площадь Святого Петра, чтобы изучить место будущего преступления.
На следующий день он снова отправился туда вместе с тысячами паломников и жителей Рима. Пройдя вверх по виа делла Кончилиационе, он пересек улицу и вошел на площадь, стараясь не отходить от колоннады Бернини. Все огромное пространство площади было разделено деревянными перегородками на отдельные секции, которые создавали узкий коридор, по нему должен был проехать на «папамобиле» с открытым верхом Папа Римский, чтобы поближе приветствовать толпы паломников. Мехмет Али Агджа нашел удобное место за спинами людей, толпившихся у одной из таких перегородок. Его отделяли от Папы не более десяти футов. Он занял позицию и стал ждать.
НАЧАЛО БУРИ
Невероятно, чтобы Папа оставил в стороне все дела Церкви и ее проблемы и в течение нескольких недель или месяцев фокусировал внимание на чем-то одном, даже самом важном, - такой роскоши он себе позволить не может. Папа всегда находится в центре урагана активности, который практически никогда не кончается. Каждый день что-нибудь случается, и где-то происходят события, требующие его безотлагательного вмешательства. Только так Папа может оказывать благотворное влияние на жизнь всей Церкви.
Чрезвычайная сложность возлагаемых на него задач, а также его исключительно важное значение для интеллектуального и духовного развития Церкви было наглядно продемонстрировано в период между визитом Папы Иоанна Павла в Польшу в июне 1979 г. и его двойным визитом в Соединенное Королевство и Аргентину во время Фолклендской (Мальвинской) войны 1982 г.
Первые глобальные попытки Иоанна Павла оживить миссию Петра ради «укрепления христианского братства» и его первоначальные усилия возобновить ответственность Церкви за кризис гуманизма в конце XX в. начались с его родной земли, где в это время развернулась ожесточенная ненасильственная борьба против коммунизма. Издание труда «Теология тела», многочисленные обращения понтифика в ООН и ЮНЕСКО, паломничество в Ирландию, Соединенные Штаты, Бразилию, Африку, Францию, Западную Германию и Восточную Азию, историческая встреча с Вселенским Патриархом, усилия по возрождению Итальянской Католической Церкви, Синод епископов по вопросам семьи и брака и вторая энциклика «Dives in Misericordia», Синод епископов по проблемам Голландии и Украинской Греко-Католической Церкви, неустанные попытки уменьшить разрыв между наукой и верой, множество назначений новых епископов, включая такие важные епархии, как Милан и Париж, - все это произошло в то самое время, когда в Польше разворачивалась деятельность независимого профсоюза «Солидарность», в его первые шестнадцать месяцев триумфального, ничем не ограниченного шествия по стране.
Один день этого беспокойного периода почти графически иллюстрирует все более возрастающее давление на оперативную работу Папы Иоанна Павла II.
2 декабря 1980 г. Пока Ватикан с обеспокоенностью наблюдает за событиями в Польше, Соединенные Штаты, Европейский союз и НАТО настойчиво предупреждают Советский Союз, чтобы он не вмешивался во внутренние дела Польши, считая ее своим сателлитом. В тот же самый день в Риме собирается Синод епископов Украинской Греко-Католической Церкви в изгнании и принимает официальную резолюцию, провозглашающую недействительными решения так называемого Львовского Собора 1946 г., который проходил под присмотром советских властей и именно поэтому фактически ликвидировал основные положения Брестской унии 1596 г., а также провозгласил Украинскую Греко-Католическую Церковь инкорпорированной в Русскую Православную Церковь. В советской прессе с каждым днем усиливается кампания антипапской пропаганды, начавшаяся еще в ноябре 1979 г. Иоанн Павел II подвергается ожесточенной критике и все чаще обвиняется в поддержке президента Джимми Картера и его советника по национальной безопасности Збигнева Бжезинского в их попытках дестабилизировать положение в СССР.
В тот же день в Сан-Сальвадоре были изнасилованы, а затем жестоко убиты три монахини-американки - последние жертвы чудовищной гражданской войны, развязанной в стране после убийства Оскара Арнульфо Ромеро - архиепископа Сальвадорского. Ситуация в Никарагуа продолжала ухудшаться с каждым днем, несмотря на жесткую критику католическим духовенством многочисленных нарушений прав человека со стороны сандинистского режима.
В тот же день была официально опубликована энциклика Папы Римского «Dives in Misericordia».
2 декабря 1980 г. еще на один день приблизило бурю, уготованную Папе Римско-Католической Церковью, которая все еще не пришла в себя после Второго Ватиканского Собора, - той самой Церковью, в которой «инакомыслие» могло означать только одно - отход от истины.
С конца лета 1980 г. и вплоть до начала лета 1982 г. Иоанн Павел постоянно сталкивался с целым рядом дипломатических, церковных и даже личных кризисов, причем ни один из них не мог быть разрешен в то время и в тех условиях. Так или иначе, участвуя в их решении, Папа Иоанн Павел по-прежнему оставался «вселенским пастырем» Церкви - об этом важнейшем факторе необходимо помнить всегда, чтобы понять, как этот ураган выглядит изнутри.
КРИЗИС «СОЛИДАРНОСТИ»
Тот фитиль, который Папа Иоанн Павел зажег в Польше в июне 1979 г., горел медленно, но тем не менее горел. Четырнадцать месяцев спустя, 14 августа 1980 г., его слабый, казалось, огонь, привел к мощнейшему взрыву ненасильственной борьбы, в результате которой в следующем десятилетии наступил крах всей коммунистической системы.
БОЛЕЗНЕННЫЕ РОДЫ
Еще одним поводом к взрыву послужила попытка польского правительства навести порядок в так называемой экономике «Алисы в Стране чудес». 2 июля 1980 г. цены на потребительские товары, такие как говядина, свинина, хлеб и многие другие, подскочили от тридцати до ста процентов. За этим последовала волна массовых забастовок, в ходе которых рабочие и служащие решительно потребовали от правительства навести порядок в экономике, снизить цены на продукты питания и повысить заработную плату. Местные власти вынуждены были подчиниться этим требованиям, в то время как центральное правительство во главе с Эдвардом Гереком подтвердило новые цены и напрочь отказалось повышать уровень доходов. 16 июля диспетчеры железной дороги, соединяющей Польшу с Советским Союзом, прекратили работу и заблокировали железнодорожное сообщение между двумя странами. Вскоре к ним присоединились и другие работники железных дорог, а также работники пищевой и молочной промышленности. Со временем в требованиях рабочих и служащих стали преобладать политические по своей сущности мотивы. Помимо снижения цен на продукты питания, они стали требовать удовлетворения своих законных прав из забастовки, гарантии безопасности участникам подобных акций, новые выборы руководства во всех старых профсоюзах и проведения прямых переговоров с центральными властями. Требования бастующих Люблина были удовлетворены в течение трех дней, однако на этом волнения не закончились. Воодушевленные победой, рабочие стали впервые за послевоенное время требовать предоставления им реальной свободы. Более сытое рабство больше не может удовлетворить народ. Как выразил подобные требования один из поэтов «Солидарности»: «Все кончилось тогда, когда они заткнули нам рот колбасой».
Люблинские требования эхом отдались по всей стране. 7 августа была уволена работница судоверфи имени Ленина в Гданьске Анна Валентинович, опытная крановщица и ветеран независимого профсоюзного движения. Она собирала огарки свечей на кладбище, чтобы сделать новые свечи в память расстрелянных во время демонстрации в Гданьске в 1970 г. рабочих, и была уволена за кражу. 14 августа 17 тысяч рабочих судоверфи объявили о том, что занимают предприятие в знак протеста. Во главе их стоял безработный электрик по имени Лех Валенса, который перелез через забор высотой двенадцать футов, чтобы пробраться на старое место работы. Забастовочный комитет судоверфи издал программу действий из восьми пунктов, которая резко усилила политическую часть требований. В дополнение к чисто экономическим рабочие выдвинули требования образовать свободное профсоюзное движение. Они также потребовали от властей морального удовлетворения - сооружения мемориала в честь рабочих, расстрелянных полицией в ходе массовых выступлений на судоверфи в 1970 г.
Предпринимая попытки связаться с местными партийными органами и правительственными чиновниками, епископ Гданьский Лех Качмарек предложил властям разрешить священнослужителям доступ к бастующим. По его мнению, подобные действия могли бы заметно прояснить обстановку и снять излишнее напряжение в обществе. Власти согласились на это. 17 августа отец Хенрик Янковский, пастырь Леха Валенсы, отслужил первую мессу на открытом воздухе на территории судоверфи имени Ленина, которая собрала не менее 4 тысяч рабочих и служащих. При этом еще около 2 тысяч членов их семей и друзей собралось за пределами проходной. В самом конце мессы отец Янковский благословил огромный деревянный крест, сооруженный усилиями местных плотников. Он был тотчас же установлен рядом с проходной № 2 и с тех пор служил в качестве временного мемориального знака в память о погибших во время забастовки 1970 г.
Первая торжественная месса в Гданьске и водружение мемориального креста придали этому городу и бастующим характер общенациональных героев, мгновенно ставших хорошо известными по всему миру. С тех пор все выступления рабочих в Гданьске стали сопровождаться образом Черной Мадонны и другими религиозными символами, которые со временем превратились в самые настоящие реликвии, посредством которых восставшие поляки подтверждали истину, предсказанную Иоанном Павлом II еще в июне 1979 г. Он еще тогда предвидел, что его соотечественники рано или поздно продемонстрируют возродившееся чувство собственного достоинства и докажут страстное стремление к свободе. Мадонна на воротах судоверфи, месса для бастующих рабочих, а также толпы выстроившихся в очередь бастующих, желающих во что бы то ни стало принять участие в религиозном обряде, - все это символизировало политизированный характер борьбы, которую они отчаянно вели с властями. Это должно было стать ненасильственной и саморегулирующейся революцией, которую так яростно опровергали в свое время Робеспьер, Ленин и многие другие сторонники насильственных действий в пантеоне современных революций.
Многие польские епископы, включая самого Примаса Вышыньского, очень медленно схватывали суть происходящих в Гданьске событий. Епископ Качмарек был в этом смысле весьма примечательным исключением. Проповедь Примаса в Ченстохове по случаю праздника Успения 15 августа не имела прямого отношения к событиям в Гданьске и больше напоминала торжества по случаю победы маршала Пилсудского над Красной Армией в 1920 году во время так называемого «чуда на Висле». Однако уже 17 августа, произнося проповедь в Вамбьежице, в Нижней Силезии, где находится мемориал Марии, Примас Польши упомянул «национальные волнения и национальную трагедию», а также обратился с призывом к «тем рабочим, которые борются за свои социальные, нравственные, экономические и культурные права». Слегка упрошенная версия этой проповеди, из которой были изъяты все решительные призывы и нарочито подчеркнуто все, что нацелено на поддержание «разума и спокойствия», была 20 августа передана по варшавскому телевидению. К этому времени Папа Иоанн Павел II уже предпринял первое вмешательство в эту драму и выслушал подробный отчет о двухнедельном визите в Польшу своего личного секретаря монсеньора Станислава Дзивиша. А во время традиционной встречи с паломниками 20 августа Папа призвал всех помолиться за «мою Польшу», а чуть позже в тот же день отправил личное послание кардиналу Вышыньскому. Обнародованное три дня спустя, это послание Папы самым непосредственным образом связало Церковь с требованиями рабочих гданьской судоверфи:
«Я снова молюсь о том, чтобы польский епископат во главе с Примасом... присоединился к нации в ее борьбе за ежедневный кусок хлеба, за социальную справедливость и за законное право жить по своему усмотрению и в соответствии с результатами своего труда». Подобные послания Папы были отправлены кардиналу Махарскому в Краков и епископу Стефану Бареле в Ченстохову. 21 августа епископ Качмарек отправился в Варшаву, чтобы ввести в курс дела кардинала Вышыньского и секретаря конференции епископов епископа Бронислава Дубровского. Кроме того, он хотел заверить духовенство в том, что лидеры забастовочного комитета действительно представляют интересы рабочих Гданьска. 22 августа позиции бастующих были заметно усилены, когда к ним по их просьбе прибыла группа польской интеллигенции во главе с Тадеушем Мазовецким, издателем ежемесячного католического журнала «Вьензь» [«Связь»]. Они должны были сыграть роль советников и помочь бастующим защитить свои права. Это был прекрасный пример лишенной классовой подоплеки социальной солидарности, основы которой были заложены еще во время визита Папы Иоанна Павла II в Польшу в 1979 г. Кроме того, это было важным сопутствующим результатом открытого диалога между католической и некатолической интеллигенцией, организованного в Кракове по инициативе кардинала Войтылы. На следующий день, вернувшись в Гданьск, епископ Качмарек обнародовал заявление в поддержку рабочих, потребовав, правда, при этом, чтобы намеченные на тот же день переговоры с властями проводились в условиях «взаимопонимания и без ненависти».
Переговоры между правительственной комиссией и забастовочным комитетом судоверфи, который на самом деле представлял интересы рабочих всего Балтийского побережья Польши, достигли весьма деликатной фазы, когда 26 августа, в праздник Богоматери Ченстоховской, кардинал Вышыньский произнес слова традиционной молитвы в Ясногурском монастыре. В условиях, когда ситуация в Гданьске еще не нашла своего разрешения, у всех на уме была реально существующая угроза вторжения советских войск. Давление правительства на участников переговоров, вынуждая их принять предложенный правительством «компромисс», усиливалось с каждым часом, и вся нация хотела знать, что скажет по этому поводу Примас.
Проповедь кардинала горько разочаровала участников забастовки. Они, конечно, могли бы понять его призывы быть «спокойными, уравновешенными, мудрыми, осмотрительными и ответственными за судьбу всей польской нации», но при этом никак не могли взять в толк, почему в этот ответственный момент кардинал счел возможным критиковать польских рабочих за производительность их труда и практически возлагать на них ответственность за ту экономическую катастрофу, в которой оказалась Польша. Предлагаемый в проповеди суверенитет в качестве абсолютного условия для социального и экономического прогресса наводил на мысль о том, что главной заботой Примаса по-прежнему оставалась угроза возможного советского вторжения. Он, казалось, совершенно не осознавал, что в Гданьске наступил весьма специфический момент истины, или «кайрос», говоря словами Библии.
И снова в события вмешался Иоанн Павел II, хотя и осторожно, но тем не менее достаточно твердо. Обращаясь на следующий день к толпе паломников и к представителям мировой прессы, прекрасно зная, что к его словам будут прислушиваться не только рабочие в Гданьске, но также польское и советское правительства, он доверил «великие и важные проблемы нашей страны» Богоматери Ченстоховской, праздник которой отмечали накануне многие польские паломники и постоянно проживающие в Риме поляки. Понтифик всячески защищал бастующих рабочих и постоянно повторял, что те проблемы, с которыми они так неожиданно столкнулись, являются насущными и могут быть окончательно решены только в том случае, если «в нашей стране воцарятся мир и справедливость». В тот же самый день Главный Совет польского епископата, собравшийся на чрезвычайную сессию в Варшаве, предпринял самые решительные действия и обнародовал коммюнике, в котором содержались бескомпромиссная поддержка требований бастующих и их права на создание независимого профсоюза. При этом неоднократно делались ссылки на решения Второго Ватиканского Собора, в которых провозглашалось право рабочих на организацию своих профессиональных союзов. Суть этого послания была предельно ясна - Конференция епископов выражала уверенность в том, что рабочим не следует прекращать забастовку. Более того. Им нужно настаивать на своих правах до последнего и требовать создания независимых от правительства профсоюзов в качестве важнейшего условия обновления страны.
Именно благодаря хотя и осторожной, но все-таки довольно четкой поддержке Папы и решительному заявлению Конференции епископов забастовщики сохранили твердую позицию и в конце концов вынудили правительственных чиновников уступить их требованиям. Соглашение, подписанное 31 августа, предусматривало образование независимого профсоюза. Рабочая революция в Гданьске самым серьезным образом подорвала старую коммунистическую доктрину, смысл которой заключался в том, что рабочие якобы нуждаются в авангардной партии, которая единственная может разъяснить им их собственные интересы. Условия соглашения, основанные на признании права на независимые рабочие союзы, означали также своеобразное разделение власти в стране. А разделение власти, в свою очередь, свидетельствовало о близости конца тоталитарного режима.
Таким образом, движение «Солидарность» громко заявило о своем рождении.
ОСЕННИЙ КРИЗИС 1980 Г
Соглашение в Гданьске стало триумфом забастовщиков и в конечном итоге самого Папы Иоанна Павла II. Однако оно не привело в одночасье к созданию независимого самоуправляемого профсоюза, о котором говорилось в согласительном документе. Постепенно забастовки захлестнули всю страну, охватив металлургов, горняков и многих других рабочих государственных предприятий. Польское правительство и Коммунистическая партия тоже оказались в состоянии полнейшего разброда. В результате ожесточенных дискуссий в парламенте по поводу ставших очевидными для всех провалов в работе администрации пережил сердечный приступ и вскоре после этого 5 сентября был смещен с поста руководителя Польской объединенной рабочей партии Эдвард Герек. Его преемником на посту первого секретаря стал Станислав Каня - бывший министр внутренних дел Польши, который сразу же пообещал членам Политбюро «вернуться к ленинским нормам партийной жизни» и более эффективно проводить в жизнь подкорректированную линию партии.
Несмотря на то что коммунистические режимы всегда незаконно руководили своими государствами, они тем не менее старательно создавали видимость законности и формально соблюдали различного рода юридические процедуры. Именно с помощью законотворческих маневров и весьма туманных юридических формулировок первый секретарь Станислав Каня попытался нейтрализовать движение «Солидарность». Что же до самого этого движения, то оно уже в середине сентября превратилось в поистине общенациональную структуру, когда делегаты от тридцати пяти недавно созданных независимых профсоюзов собрались в Гданьске и официально признали «Солидарность» в качестве нового общенационального профсоюзного объединения. Все были абсолютно убеждены в том, что эти события так или иначе связаны с июньским 1979 г. посланием Папы Иоанна Павла II. В сутолоке и хаосе совершенно обезумевших от счастья людей, с такой радостью переживавших свой первый опыт демократического самоуправления, делегаты съезда составили проект официального Устава движения «Солидарность», который 24 сентября того же года был направлен Лехом Валенсой в Варшавский окружной суд для регистрации. К этому времени, однако, стало совершенно ясно, что «Солидарность» в силу известных обстоятельств - не просто профсоюзная организация. «Это было по меньшей мере массовое и абсолютно уникальное социально-политическое движение, - писал в то время один из обозревателей, - движение, которое, вероятно, можно лучше всего описать как «гражданский крестовый поход за национальное возрождение».
Именно по этой причине польские власти всеми силами старались затянуть выполнение уже принятых на себя в Гданьске обязательств, и на 3 октября того же года была запланирована предупредительная часовая забастовка. Рабочие и служащие по всей стране проявили исключительную дисциплину и ровно в полдень организованно прекратили работу до часу дня. Профсоюз «Солидарность» по-прежнему был лишен доступа к средствам массовой информации, и поэтому местные комитеты профсоюза разослали подробные инструкции по всей Польше. Эта демонстративная забастовка возымела нужное действие. Центральный Комитет Польской объединенной рабочей партии вынужден был собрать чрезвычайный пленум, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и предпринять соответствующие меры по ее стабилизации. После двух дней напряженных дискуссий ЦК согласился на проведение важных внутрипартийных реформ.
Тем не менее местные судебные органы продолжали отказывать профсоюзу «Солидарность» в регистрации, и поэтому в течение всего октября напряжение в стране усиливалось с каждым днем. В начале месяца Тадеуш Мазовецкий отправился в Рим, чтобы посоветоваться с Иоанном Павлом по поводу дальнейших действий. У Папы был один-единственный вопрос: «Это будет продолжаться и дальше? Есть ли у этого движения будущее?» Мазовецкий заверил его в том, что движение «Солидарность» действительно имеет будущее и не прекратится даже в самом крайнем случае.
Конференция польских епископов, собравшаяся в Варшаве 15 - 16 октября, подтвердила свои прежние обязательства и безоговорочно поддержала требования рабочего профсоюза, касающиеся немедленного выполнения всех требований Гданьского соглашения. Три дня спустя Примас Польши встретился с варшавским лидером «Солидарности» Збигневом Буяком и столь же решительно поддержал его требования, заявив при этом: «Я с вами». 21 октября кардинал Вышыньский провел переговоры с новым руководителем ПОРП Каней, который незадолго до этого встречался с руководителями внешнеполитических ведомств стран - участниц Варшавского Договора. А через пару дней Примас Польши вылетел в Рим для участия в заключительной сессии Синода по вопросам семьи и прежде всего чтобы изложить Папе свои впечатления о происходящих в Польше событиях.
Неповоротливая законодательная система Польши в конце концов пришла в движение, правда, лишь для того, чтобы совершить еще одну политическую ошибку. 24 октября Лех Валенса вновь явился в Варшавский окружной суд, где судья Здзислав Косьцельняк торжественно объявил ему о регистрации профсоюза «Солидарность». Однако впоследствии выяснилось, что он в одностороннем порядке внес в Устав этой организации весьма сомнительный пункт о признании социалистического строя, ведущей роли Коммунистической партии в обществе и всех без исключения международных обязательств Польши. Восемь миллионов членов профсоюза «Солидарность» были вне себя от ярости и возмущения. Лех Валенса тотчас же отверг односторонние поправки и решительно заявил о том, что возглавляемый им профсоюз никогда не согласится с произвольно навязанными ему изменениями в Уставе, принятом демократическим путем.
С тех пор напряжение в стране стремительно нарастало, и не только в Польше, но и во всей Центральной Европе. Руководство «Солидарности» потребовало немедленной встречи с премьер-министром страны, причем не в Варшаве, а в Гданьске. А на многочисленных плакатах, на которых раньше были слова «Мы требуем регистрации «Солидарности», появилось дополнение: «...с неизмененным Уставом». После долгих переговоров с заместителем премьер-министра руководство «Солидарности» в конце концов согласилось на встречу с представителями правительства в Варшаве, но они предъявили ультиматум: если до 12 ноября правительство не зарегистрирует профсоюз на прежних условиях, будет объявлена общенациональная забастовка. 28 октября Чехословакия закрыла границы с Польшей. На следующий день первый секретарь ЦК ПОРП Станислав Каня вылетел в Москву, а средства массовой информации Чехословакии и Восточной Германии развернули ожесточенную критику деятельности профсоюза «Солидарность», и в особенности ее лидера Леха Валенсы. Руководитель ГДР Эрих Хонеккер даже написал советскому руководителю Леониду Брежневу письмо с требованием предпринять срочные действия, пока «социалистическая Польша» еще окончательно не потеряна.
В изданном по итогам встречи Брежнева и Кани коммюнике говорилось, что Москва все еще не потеряла веру в своих людей в Варшаве. Впрочем, возможно, советские власти просто пытались выиграть время. Кризис в Польше, вызванный проблемой немедленной регистрации профсоюза «Солидарность», окончательно завершился лишь 10 ноября, когда Верховный суд Польши отменил решение Варшавского окружного суда и изъял из Устава оскорбительные для бастующих добавления. Однако и «Солидарность» пошла на известный компромисс, приняв поправку о ведущей роли партии в польском обществе в качестве приложения к Уставу.
На тот момент угроза немедленной массовой общенациональной конфронтации была устранена. Кардинал Вышыньский устроил по этому случаю прием для руководителей «Солидарности», на котором вспомнил свое пребывание на посту профсоюзного капеллана в межвоенной Польше, а затем весьма осторожно предупредил, чтобы лидеры профсоюза не выдвигали слишком радикальных требований, которые государство не сможет выполнить. Примас Польши, видимо, так до конца и не поверил, что угроза советского вторжения полностью исключена. После окончания приема Лех Валенса и другие руководители «Солидарности» отправились праздновать победу в местный театр, где главной темой этого вечера стала знаменитая мелодия политической песенки «Чтобы Польша осталась Польшей». В тот момент она как нельзя лучше соответствовала истинным намерениям движения «Солидарность».
А эти намерения делали предстоящую конфронтацию с правящим режимом в Польше и его советским союзником совершенно неизбежной. «Солидарность», которая никогда не была обычным профсоюзом, просто не могла сосуществовать с тоталитарным государством. Руководство Советского Союза прекрасно понимало это и в течение какого-то времени предпринимало немало усилий, чтобы заставить «Солидарность» уйти в тень.
С этой целью на декабрь 1980 г. была запланирована военная кампания по нейтрализации польской оппозиции. В течение первого дня на территорию Польши должны были вступить двенадцать воинских дивизий Советского Союза, две дивизии Чехословакии и одна дивизия Восточной Германии, за которыми на следующий день должны были последовать еще девять советских дивизий. Вся эта информация стала известна правительству Соединенных Штатов из разведданных американских спутников, от одного генерала Советской Армии в Москве, а также из донесений о передислокации советских войск, доставленных в Варшаву хорошо информированным польским офицером, полковником Ришардом Куклиньским, сотрудником Польского генерального штаба и помощником генерала Войцеха Ярузельского. Кроме того, этот польский офицер служил в качестве связного с советским Главнокомандующим Объединенного командования Организации Варшавского Договора. В воскресенье вечером 7 декабря советник по национальной безопасности США Збигнев Бжезинский связался по телефону с Папой Римским и рассказал, что и каким образом стало известно американскому правительству. Советские войска и отдельные воинские части стран Варшавского Договора приближаются к границам Польши и с 4 декабря находятся в состоянии боевой готовности. Из этого следовало, что они в любой момент могут предпринять попытку вторжения. Бжезинский также сообщил, что его правительство считает такое вторжение возможным 8 декабря. Полученная благодаря разведывательным спутникам информация подтверждает тот факт, что в пятницу вечером войска сосредоточились на польской границе и дальше не продвигались, но это могло свидетельствовать о подготовке к осуществлению операции. Всю последующую неделю слухи о предстоящем массированном советском вторжении на территорию Польши настойчиво циркулировали по всему миру.
Опасения, однако, не подтвердились. Как выяснилось много лет спустя, 5 декабря Советское правительство распорядилось остановить войска на границе. Для этого важного шага существовало множество причин. Каня от имени польского партийного руководства заявил Леониду Брежневу, что для ввода войск нет абсолютно никаких причин и что Польская объединенная рабочая партия не может гарантировать пассивную реакцию населения страны, если они увидят на улицах своих городов советские войска. Поскольку советский план наведения порядка в Польше, детально изложенный полковником Куклиньским, предусматривал ликвидацию руководителей движения «Солидарность» с помощью введения военного положения и вооруженных сил, это могло бы вызвать огромные потрясения в стране, которая все еще помнила трагические события Второй мировой войны и расценила бы подобные меры, как аналог резни в Катыни.
На решение Советского правительства оказала влияние и международная ситуация. Реакция Соединенных Штатов на вторжение Советского Союза в Афганистан в 1979 г. со всей очевидностью продемонстрировала, что отношение к подобному вторжению в Польшу уже не будет таким осторожным и вялым, как в 1968 г., когда советские войска вторглись в Чехословакию. Администрация президента Картера, советником по национальной безопасности которого был Збигнев Бжезинский, недвусмысленно и твердо заявила о своей позиции по поводу возможного вторжения советских войск в Польшу. Переданное Кремлю по «горячей линии» сообщение президента США содержало строгое предупреждение о том, что советское военное вмешательство во внутренние дела Польши будет иметь «весьма драматические» последствия для советско-американских отношений. Аналогичные предупреждения Советскому правительству были посланы через Индию, поскольку премьер-министр этой страны Индира Ганди была в хороших отношениях с Брежневым, а также с помощью канцлера Западной Германии Гельмута Шмидта и президента Франции Валери Жискар д'Эстена. Кроме того, войска НАТО были приведены в полную боевую готовность, о чем советское руководство, естественно, было уведомлено. Рассчитывая на утечку информации и на то, что она рано или поздно дойдет до Москвы, Збигнев Бжезинский направил в Государственный департамент США меморандум, в котором был приведен список современного оружия, предназначенного администрацией Картера для продажи Китаю, а несколько позже стал известен даже список того оружия, которое не подлежало продаже другим странам.
Помимо всего прочего, американская администрация провела переговоры с президентом АФТ - КПП (Американская федерация труда - Конгресс производственных профсоюзов) Лэйном Керклендом по поводу всемирного профсоюзного бойкота советских воздушных и морских судов, что позволило бы отрезать СССР от мировой торговли без официального объявления эмбарго. При этом Керкленд высказал абсолютную уверенность в том, что возмущение мирового общественного мнения попытками Советского Союза уничтожить профсоюз «Солидарность» с помощью вооруженной силы будет настолько сильным, что это будет фактически означать мировую изоляцию СССР. Кроме того, Збигнев Бжезинский организовал утечку информации репортерам «Уолл-стрит джорнэл» и поведал им о существовании планов организации всемирной акции профсоюзов в поддержку требований польских рабочих, что тотчас же стало известно советскому руководству.
Примерно такой же позиции придерживалась и новая, незадолго до этого избранная администрация Рональда Рейгана. Еще до инаугурации от ее имени было издано заявление о полной поддержке тех решительных мер, которые предпринимает по данному вопросу уходящая администрация. Учитывая заверения Кани, цена вторжения Советского Союза в Польшу могла показаться советскому руководству совершенно неприемлемой, тем более что оно уже основательно увязло в Афганистане и могло столкнуться в будущем с еще более жесткой антисоветской позицией нового президента США Рональда Рейгана.
Ощутив широкое сопротивление попыткам навязать военное решение проблемы по образцу чехословацкой модели 1968 г., советское руководство решило найти другие способы ликвидации движения «Солидарность».
ВМЕШАТЕЛЬСТВО ИОАННА ПАВЛА II
В самый разгар непрекращающихся слухов о возможном вторжении советских войск в Польшу ради спасения «социалистического строя» Папа Иоанн Павел II решился на собственные энергичные действия. Папские дипломаты традиционно использовали весьма изощренный язык «непрямого воздействия», с тем чтобы оставить возможность как для Святого Престола, так и для того или иного правительства выйти из тяжелого политического кризиса, не потеряв при этом своего лица. Вот и сейчас, используя этот самый язык многоопытной дипломатии и вместе с тем не оставляя никаких сомнений в своих намерениях, Папа отправил 16 декабря совершенно беспрецедентное послание советскому руководителю Леониду Брежневу. Написанное на безукоризненном французском языке с соблюдением всех традиционных дипломатических формулировок и вместе с тем отражающее утонченный стиль самого Иоанна Павла, послание извещало о следующем:
Его Превосходительству господину Леониду Брежневу, Председателю Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик.
От имени Европы и всего мира я выражаю свою озабоченность той напряженностью, которая за последние месяцы возникла вокруг событий в Польше. Польша является одной из стран, подписавших хельсинкский Заключительный акт. В сентябре 1939 г. эта страна стала первой жертвой агрессии, за которой последовала продолжавшаяся до 1945 г. оккупация. На протяжении Второй мировой войны поляки всегда бок о бок сражались со своими союзниками на всех фронтах, где в ожесточенной и кровопролитной борьбе погибло почти шесть миллионов лучших сыновей Польши, то есть фактически пятая часть довоенного населения.
Принимая во внимание весьма серьезные мотивы, которые привели к росту напряженности в современной Польше, я убедительно прошу Вас сделать все возможное, чтобы в конце концов устранить ее причины и успокоить взбудораженное общественное мнение. Этот шаг был бы чрезвычайно важен для укрепления разрядки в Европе и во всем мире. Я полагаю, что добиться нормализации обстановки вокруг Польши можно только благодаря неукоснительному соблюдению основополагающих принципов хельсинкского Заключительного акта, который провозгласил четкие критерии урегулирования отношений между государствами, и в особенности таких важнейших принципов, как уважение национального суверенитета и невмешательство во внутренние дела любого из подписавших этот документ государств. События последних месяцев, происходящие в Польше, вызваны безотлагательной потребностью реформирования национальной экономики, что, в свою очередь, практически неосуществимо без соответствующих моральных преобразований, основанных на активной социальной деятельности людей и солидарности всех здоровых сил общества.
Я выражаю уверенность в том, что Вы предпримете все возможное, чтобы окончательно развеять возникшую напряженность и восстановить нормальное отношение широкого общественного мнения к столь сложной и весьма деликатной проблеме.
Я очень надеюсь, что Вы соблаговолите уделить достаточно внимания тем словам, высказать которые считаю своим важнейшим долгом, принимая во внимание тот непреложный факт, что я старался руководствоваться исключительно интересами всеобщего мира и взаимопонимания между народами.
ИОАНН ПАВЕЛ II
Ватикан, 16 декабря 1980
Несмотря на сдержанные дипломатические выражения, это послание тем не менее было достаточно резким и именно так воспринималось теми, кому было адресовано. То, что происходило в Польше, действительно было внутренним делом поляков и не имело никакого отношения к Советскому Союзу. Неявно выраженная параллель между возможным советским вторжением в Польшу в 1980 г. и нацистской агрессией в сентябре 1939 г. недвусмысленно подразумевала некую моральную подоплеку, с помощью которой Папа Иоанн Павел попытался определить природу советской угрозы. Весьма символичным было также упоминание «солидарности» среди «здоровых сил общества», что само по себе уже связывало все происходящее в Польше с нравственным и экономическим возрождением. Папа не упоминает названия нового движения, однако оно подразумевается в ряду важнейших политических сил страны. Если бы Иоанн Павел не хотел выразить поддержку этим новым силам, он, несомненно, нашел бы другие слова.
Неоднократное обращение Папы к основным положениям хельсинкского Заключительного акта поставило Советский Союз в весьма уязвимое положение, так как СССР сам настаивал на ратификации этого документа в качестве важнейшего нормативного акта послеялтинского статус-кво в Европе. Таким образом, то, что Брежнев и другие советские лидеры представляли себе как средство обеспечения завоеваний сталинской империи, сейчас обернулось против них. Ее трактовки суверенитета и невмешательства во внутренние дела (излюбленные советские увертки в ответ на критику в области прав человека) стали теперь главным доводом против советского гегемонизма в Восточной и Центральной Европе.
Папа Иоанн Павел отнюдь не собирался, как тогда часто говорили, немедленно вылететь в Польшу в случае советского вторжения. Он вообще не принадлежал к тому типу людей, которые способны на подобные угрозы. В его послании не было ни слова о дислокации войск Организации Варшавского Договора вдоль польской границы. Да ему и не нужно было о ней упоминать. Он просто сослался на те положения международного договора в Хельсинки, в которых были четко и ясно зафиксированы права народов на самостоятельное развитие и которые были подписаны как Польшей, так и Советским Союзом. В Хельсинки в 1975 г. Советский Союз отнесся к Польше как к суверенному государству, и поэтому послание Иоанна Павла Леониду Брежневу лишний раз напоминало о моральной обязанности и политических обязательствах одного государства перед другими. Кроме того, он еще раз подчеркнул, что нравственные критерии остаются важнейшим фактором в политических отношениях между отдельными нациями.
ВЕСЕННИЙ КРИЗИС 1981 Г .
Очередное доказательство того, что Иоанн Павел II анализировал разворачивающуюся драму в Восточной и Центральной Европе с позиций преимущественно религиозно-культурных, обнаружилось 31 декабря 1980 г., когда Папа издал апостольское послание «Egregiae Virtutis» [«Люди высочайшей добродетели»], в котором назвал святых Кирилла (826-869) и Мефодия (815-885) первыми евангелистами славянских народов и в то же время покровителями всей Европы наряду со святым Бенедиктом, основателем западного монашества.
Кирилл и Мефодий были братьями, родившимися в благородной семье в Фессалониках. Ради евангелизации Моравии Кирилл создал славянскую азбуку и перевел на славянские языки Евангелие, послания апостола Павла, псалтырь и чин римской литургии, заложив тем самым основы славянской литературы. А Мефодий к концу своей жизни полностью перевел на славянский язык Библию. Таким образом к западным славянам пришла письменность, которая воспринималась тогда как Слово Божие. Наследники бенедиктинского монашества спасали западноевропейскую культуру в течение долгого периода мрачных веков, а Кирилл и Мефодий создали возможность дальнейшего развития духовной культуры в Восточной и Центральной Европе.
Идея прославления двух братьев созревала у Папы в течение года. В 1979 г. Иоанн Павел как бы невзначай спросил епископа Йозефа Томко:
- Как вы думаете, что мы можем сделать для Кирилла и Мефодия?
Первая мысль, которая пришла епископу Томко, - провозгласить их докторами Церкви, этот весьма почетный титул всегда присуждался наиболее влиятельным теологам католицизма. Затем, вспоминает сам Томко, в глазах Папы блеснул тот самый «фантастический огонек», который появляется у него всякий раз, когда его посещает необыкновенное вдохновение. Он посмотрел на епископа и сказал:
- Покровители Европы.
По словам епископа Томко, это было «великое прозрение», знаменательный символ обращения Церкви к народам Восточной и Центральной Европы и высокой оценки их подлинной истории и культурного наследия.
Энциклика «Egregiae Virtutis» была воспринята на Западе как весьма благожелательный, но вместе с тем не совсем последовательный жест Папы в сторону славянского братства. Что же до самих славян Восточной Европы, то для них это был еще один яркий пример того, как христианские образы становятся важнейшими символами возрождения культурной целостности и свободы.
В начале 1981 г. «Солидарность» попыталась оформиться в качестве самостоятельной политической силы и продолжить социальную революцию на основе принципов самоуправления и самоограничения. Еще в августе 1980 г. Лех Валенса пообещал себе, что если переживет забастовку на судоверфи в Гданьске и если независимость профсоюза будет признана властями, то свою первую зарубежную поездку он совершит в Рим, чтобы лично поблагодарить Иоанна Павла II. 15 января 1981 г. делегация профсоюза «Солидарность» встретилась в Ватикане с Папой Римским, который сердечно принял их и провел частную беседу. Папа еще раз продемонстрировал ясное понимание движущих сил истории, отметив во время беседы, что воспринимает «Солидарность» как силу, которая борется скорее не против чего-то, а за что-то. Приверженность «нравственной доброте общества», подчеркнул он, является «краеугольным камнем» всей деятельности профсоюза «Солидарность» и одновременно началом любого «реального прогресса» в деле национального возрождения. Это совершенно иной тип социальной революции. Ее энергия направлена «не против кого-то», а ко «всеобщему благу» национальных реформ. А право на осуществление такого обновления, заключил Папа, намекая на политику Москвы, «признано и подтверждено международным правом».
В воскресенье 18 января делегация вновь посетила Ватикан, чтобы принять участие в торжественной мессе и завтраке в апартаментах Папы. За завтраком Иоанн Павел еще раз напомнил, что «неустанный труд поляков должен служить укреплению человеческого достоинства, возвышению человека, развитию семейных отношений и возрождению всего народа». «Солидарность» будет служить «великому делу» свободы только в том случае, если каждый человек будет неуклонно следовать библейскому завету: «Я иду, Господи, я иду, чтобы осуществить Твою волю».
В следующий раз Лех Валенса увидел Папу в «совершенно другой ситуации», как он сам отмечал в своих мемуарах.
Когда Папа в феврале 1981 г. готовился к визиту в страны Азии, ситуация в Польше вновь обострилась. Десятидневная забастовка в городе Бельско-Бяла закончилась 6 февраля уходом в отставку местного губернатора и трех его помощников. Три дня спустя в разгар продолжающихся волнений по поводу отказа правительства признать сельскую «Солидарность» и попыток фермеров включиться в движение национальных реформ премьер-министром Польши был назначен министр национальной обороны генерал Войцех Ярузельский, который сразу же предложил объявить мораторий на проведение забастовок в течение девяноста дней. В тот же день началась всеобщая забастовка рабочих в городе Зелёна-Гура. Слабый луч света для польской экономики появился 27 февраля, когда ведущие страны Запада согласились перенести выплату польского внешнего долга на более поздний срок. Однако политическое давление на коммунистическое правительство Польши продолжало нарастать и через неделю достигло небывалых размеров. Первый секретарь ЦК ПОРП Станислав Каня и глава правительства Ярузельский были срочно вызваны в Москву, где 4 марта имели продолжительную беседу со всем составом советского Политбюро.
Три месяца спустя после отказа Советского правительства от военного решения польской проблемы советское руководство, очевидно, сочло, что настало время для решительных действий самого польского правительства. «Солидарность» должна уйти в тень, а предпочтение следует отдать введению в стране военного положения, даже несмотря на угрозу международных санкций. В генерале Ярузельском, которому советское руководство доверяло безоговорочно, они увидели человека, способного навести порядок в стране.
Через две недели в Быдгоще разразился еще один кризис после того, как агенты службы безопасности жестоко избили лидеров «Солидарности». 27 марта 1981 г. продолжавшаяся в течение четырех часов забастовка парализовала практически всю страну, и десятки миллионов поляков выступили с резким протестом против коммунистического правления. Это было самое крупное выступление в Восточной Европе за весь послевоенный период. А на 31 марта была назначена всеобщая бессрочная забастовка трудящихся в поддержку сельской «Солидарности» с требованием строго наказать виновных в жестоком избиении в Быдгоще. Рабочие приготовились занимать свои фабрики и заводы, и снова поползли слухи о возможном вторжении советских войск, в особенности когда на границах с Польшей начались военные учения Организации Варшавского Договора под кодовым названием «Союз-81».
28 марта Иоанн Павел отправил письмо кардиналу Вышыньскому, в котором настоятельно рекомендовал продолжить 31 марта политический диалог с властями, избегая опасной конфронтации. Не могло быть никакого национального обновления без согласия властей выполнять «основные принципы, содержавшиеся в подписанном прошлой осенью соглашении». В отношении восточного соседа Папа продолжал настаивать на том, чтобы «поляки имели неотъемлемое право решать все свои внутренние проблемы собственными усилиями». Он заявил, что готов преклонить колени вместе с Примасом Польши «перед образом Богородицы в Ясной Гуре, дарованным нам, чтобы защищать нашу нацию, и я снова вверяю ей многотрудную судьбу в этот чрезвычайно важный момент в жизни нашей страны...»
Послание Папы было подкреплено личной просьбой Примаса Польши. 28 марта кардинал Вышыньский (уже серьезно больной раком) позвонил членам Национального координационного комитета движения «Солидарность» и призвал их к сдержанности. Вышыньский был твердым сторонником сельской «Солидарности», но в то же время считал, что национальные интересы страны требуют отмены уже назначенной забастовки. 29 марта советское информационное агентство ТАСС подлило масла в огонь, сообщив, что движение «Солидарность» готовит план осуществления контрреволюционного переворота в Польше, сооружает на улицах баррикады, готовится к захвату центров коммуникации, запугивает полицию и так далее и тому подобное. В тот же вечер представитель правительства продемонстрировал кардиналу Вышыньскому один из множества напечатанных плакатов, в котором извещалось о введении в Польше военного положения.
30 марта, после достижения компромиссного соглашения с правительством, Лех Валенса и другие лидеры «Солидарности» наконец-то согласились приостановить проведение запланированной на 31 марта забастовки. В соответствии с достигнутыми договоренностями власти обязались провести расследование жестокого избиения в Быдгоще и строго наказать виновных. Правда, власти не решились немедленно признать сельскую «Солидарность», но согласились при этом, что вплоть до официальной регистрации будут действовать так, словно она уже признана. Валенсу тотчас же обвинили в предательстве, и несколько членов национального руководства «Солидарности» подали в отставку. Хотя проходившие на границе с Польшей военные учения «Союз-81», вероятно, были все-таки блефом, угроза введения в стране военного положения со всеми вытекающими отсюда последствиями была вполне реальной. Именно так воспринимали эту угрозу Иоанн Павел II и Примас Польши, действуя соответствующим образом.
2 апреля кардинал Вышыньский встретился с руководством сельской «Солидарности» и заявил, что «Солидарность»... обладает всей полнотой власти, и поэтому можно сказать, что, помимо власти коммунистической партии, в Польше также есть и социальная власть народа». И непременно наступит тот час, заключил он, когда «социально-экономические требования перестанут быть единственным достижением этого поистине массового движения...» Леонид Брежнев не мог с ним не согласиться. Было совершенно очевидно, что контрреволюция в Польше идет полным ходом. В тот же самый день в Москве в полном составе собралось Политбюро, которое подвергло польских товарищей резкой критике. А поздно вечером следующего дня в Брест были вызваны Станислав Каня и Войцех Ярузельский. Там они провели несколько долгих часов в железнодорожном вагоне, обсуждая с руководителем КГБ Юрием Андроповым и министром обороны СССР Дмитрием Устиновым сложившуюся в Польше ситуацию. Встреча продолжалась шесть часов и закончилась в 3 часа утра 4 апреля. Полякам было навязано решение о введении в стране военного положения. Позднее Ярузельский заявит, что Советский Союз грозил ему военной интервенцией. Как бы то ни было, польское руководство смогло убедить Андропова и Устинова в том, что оно полностью и достаточно эффективно контролирует ситуацию в стране и непременно предпримет все необходимые меры для подавления контрреволюционных выступлений в соответствующее, как они выразились, время. А 10 апреля, то есть неделю спустя, польский парламент запретил на два месяца все забастовки в стране.
Весной 1981 г. общественно-политический кризис в Польше, казалось, пошел на спад. 26 апреля Иоанн Павел II отправился в Бергамо, а затем и в Сотто-иль-Монте - родной город Папы Иоанна XXIII на церемонию празднования столетия со дня его рождения. В торжественной проповеди во время поминальной мессы в Сотто-иль-Монте, куда пришли близкие родственники Анджело Ронкалли, Иоанн Павел II назвал Иоанна XXIII «человеком, поистине ниспосланным Богом», который «оставил всем нам необычайно разнообразное и бесценное наследие» в области духовного развития и неустанных трудов во время Второго Ватиканского Собора. В этой проповеди также неоднократно упоминалась озабоченность Иоанна XXIII проблемами современной семьи, в связи с чем две недели спустя, 9 мая, преемник Иоанна XXIII придал этой озабоченности вполне конкретные очертания, торжественно объявив об учреждении Совета понтификата по вопросам семьи в качестве постоянно действующего отдела Римской Курии. А 13 мая того же года Иоанн Павел намеревался начать новый цикл общих приемов, чтобы тем самым отметить девяностолетие выхода в свет энциклики «Rerum Novarum» [«О новых вещах»] - знаменитого исторического документа Папы Льва XIII, ставшего первой главой в современной социальной доктрине католицизма. Вторую часть своих теологических размышлений Папа Иоанн Павел завершил 29 апреля, когда коснулся теологии тела, а 6 мая он выступил с проповедью моральной ответственности художников, изображающих тайну человеческого тела, а также с позиций гуманизма подверг резкой критике порнографию.
И вот сейчас он оказался на пороге нового, весьма опасного испытания.
КАИНОВА ПЕЧАТЬ
В мае 1981 г. в Рим для встречи со старым другом прибыли Тереза Гейдель Жичковская и ее супруг, долгое время бывшие членами «Шродовиско» Кароля Войтылы. 9 мая они посетили мессу, отслуженную папой в Ватиканском саду, а во вторник 12 мая присутствовали еще на одной мессе, устроенной в честь делегации Ягеллонского университета. Несмотря на волнения в Польше, воссоединение с Вуеком оказалось счастливым, и супруги Жичковские с нетерпением ожидали встречи с Папой, намеченной на 13 мая на 5 часов вечера на площади Святого Петра.
Иоанн Павел II обедал в тот день со своими давними друзьями - профессором Жеромом Лежене и его женой. Профессор Лежене был выдающимся французским генетиком, который в свое время идентифицировал хромосомную патологию, вызывающую синдром Дауна, возглавлял международное движение за сохранение жизни. В пять часов вечера, точно по графику, небольшой автомобиль Папы проследовал через Колокольную арку и въехал на площадь. Весело улыбающийся Папа добродушно приветствовал собравшуюся публику. Согласно давнему обычаю, автомобиль должен был сделать один или два круга по площади, а потом остановиться перед «саграто» - невысоким помостом возле базилики, откуда Папа должен был обратиться к публике. Автомобиль медленно продвигался вперед по узкому коридору, ограниченному двумя рядами деревянных барьеров, над которыми собравшиеся люди часто поднимали своих младенцев, чтобы понтифик мог благословить их. Папа как раз вернул родителям маленькую девочку, и автомобиль направился к Бронзовым дверям Апостольского дворца, когда ровно в 17.13 Тереза Жичковская, стоявшая на другой стороне огромного открытого пространства непосредственно перед базиликой, услышала какой-то странный звук. Сотни голубей тут же взмыли в воздух, и через какие-то доли секунды она поняла причину их беспокойства. Тем более что мощная акустика площади заметно усиливала все звуки.
Стоявший за первым рядом паломников почти у самого деревянного барьера Мехмет Али Агджа только что произвел два выстрела в Папу из девятимиллиметрового полуавтоматического пистолета системы «браунинг». Пули попали Иоанну Павлу в живот, и он рухнул навзничь на руки своего личного секретаря монсеньора Дзивиша. Фотография бездыханного Папы Римского, сделанная в ту секунду, облетела весь мир и напомнила многим верующим бессмертные художественные полотна древних мастеров, изобразивших столь же бездыханное тело Христа после снятия с креста. Сестра Эмилия Эрлих, находившаяся среди паломников на площади Святого Петра, вспомнила в тот момент строку из последней поэмы Войтылы «Станислав», где приводились слова обреченного на жестокую казнь епископа Краковского, брошенные им своим палачам: «...если слово не смогло обратить в веру, то это сделает кровь».
Иоанна Павла тотчас же отнесли в находившуюся неподалеку машину «скорой помощи», и она понеслась по вечерним римским улицам в клинику Джемелли, что в четырех милях от площади Святого Петра. Обычно машина Папы добиралась до клиники минут за двадцать пять, а то и больше, но сейчас он был доставлен туда за восемь. В течение всей поездки Папа находился в сознании, тихо повторяя пересохшими губами короткие молитвы. Позже он вспомнит, что «в тот самый момент, когда я упал... во мне поселилась уверенность в том, что я буду спасен». В больничном покое Папа потерял сознание, и всех вокруг охватила безотчетная паника. Когда в клинику позвонили из Ватикана, никто не смог сказать ничего путного. Просто сообщили, что ему плохо, но это могло означать, что его ударили, в него стреляли, он упал, случился сердечный приступ или что-нибудь в этом роде. Врачи решили осмотреть Папу в его персональных апартаментах на десятом этаже клиники, где он обычно лечился. И только там, среди панического хаоса и криков вдруг наступило осознание ужасного факта: состояние раненого критическое. Пульс все время слабел, а кровяное давление быстро падало. Не теряя ни секунды, Папу отправили на девятый этаж в хирургическое отделение и стали немедленно готовить к операции, а монсеньор Дзивиш тем временем отдавал все необходимые в таком случае распоряжения.
Один из трех главных хирургов клиники Джемелли доктор Франческо Кручитти в тот самый момент, когда произошло покушение на Папу, находился в другой больнице, на виа Аврелия. Он тут же сел в машину и помчался через весь город, не соблюдая никаких правил уличного движения, то и дело объясняя вооруженным до зубов полицейским причину такой спешки. К счастью, предусмотрительный персонал больницы заранее подготовил лифты к его приезду, и он сразу же поднялся в операционную на девятый этаж. Там уже ждавшие его приезда медсестры и ассистенты сорвали с него верхнюю одежду, облачили в хирургический халат, а он тем временем лихорадочно мыл руки и готовился к операции. Другой врач неотступно следил за состоянием пациента и кричал из хирургической палаты:
- Давление восемьдесят на семьдесят и постоянно падает.
Кручитти вошел в операционную в тот самый момент, когда Иоанну Павлу уже сделали анестезию, и приступил к операции.
Пуля Агджи нанесла очень тяжелые повреждения. Сделав первый разрез, Кручитти обнаружил обильное кровотечение внутренних органов. «Кровь была везде», - вспоминал он позже, и ее было так много, что, казалось, невозможно ничего сделать. С превеликим трудом кровотечение удалось остановить, обнаружить и быстро перекрыть его источник. Когда кровотечение заметно уменьшилось, давление крови стало понемногу возрастать, а пульс несколько стабилизировался, С этого момента, как выразился сам Кручитти, хирурги стали работать «намного спокойнее». Исследовав полость живота, он обнаружил многочисленные рваные раны, вызванные хаотичным движением пули. В общей сложности врач насчитал восемь сложнейших повреждений в полости живота, каждое из которых требовало немедленного хирургического вмешательства. Понадобилось более пяти часов напряженной работы хирургов, чтобы зашить все раны, удалить двадцать два дюйма кишечника и выполнить временную блокировку толстой кишки.
В восемь часов вечера журналистам было сделано первое предварительное сообщение о состоянии здоровья Папы Римского. Все это время тысячи людей находились на площади Святого Петра и с тревогой ожидали хоть каких-нибудь новостей о здоровье понтифика. Официальное заявление было в целом обнадеживающим, но весьма неопределенным. Группа польских паломников доставила на площадь копию иконы Черной Мадонны, которая, как говорят в Польше, всегда помогает в подобных случаях. Как только машина «скорой помощи» увезла Папу в больницу, они сразу же принесли эту икону и установили ее на том самом кресле, с которого Иоанн Павел должен был обратиться с посланием к своим слушателям. Неожиданный порыв ветра опрокинул ее, и все увидели надпись на обратной стороне, сделанную за несколько дней, а может, и недель до этого: «Да спасет наша Мадонна Святого отца от вездесущего зла». Около часа ночи был обнародован второй бюллетень, в котором говорилось, что операция прошла успешно и состояние Папы оценивается как удовлетворительное. Огромная толпа народа, которая молилась за жизнь Иоанна Павла в течение почти шести часов, наконец-то облегченно вздохнула и стала постепенно рассеиваться. Тереза Жичковская и ее муж вернулись в гостиницу, чтобы дожидаться дальнейших новостей от Вуека.
ПАЦИЕНТ
Иоанн Павел позже скажет, что «одна рука стреляла, а другая направляла пулю». Это было признание того чудесного вмешательства, которое большинство людей постарались бы скрыть. Агджа, профессиональный убийца, стрелял с небольшого расстояния, и все же нацеленная в Папу пуля не попала в жизненно важные органы, пройдя лишь в какой-то доле дюйма от артерии. Если бы она поразила артерию, то Папа истек бы кровью по дороге в больницу. Более того, поразившая его пуля не затронула позвоночник и расположенные поблизости основные нервные узлы. Первая пуля Агджи пробила ему палец, потом пронзила тело навылет и упала на пол автомобиля, где ее и нашли. Вторая же пуля слегка задела локоть, а потом ранила двух американских паломников.
Папа пробыл в отделении интенсивной терапии клиники Джемелли четыре дня. Сразу же после операции он принял Святое Причастие, а 17 мая уже начал участвовать в проведении мессы, не вставая с постели. Едва придя в себя 14 мая, он спросил своего секретаря монсеньора Дзивиша, провели ли они повечерие, заключительную молитву литургического дня, на что тот весьма деликатно ответил, что это будет только на следующий вечер. С того самого дня Иоанн Павел всегда молился во время литургии, которая транслировалась ему в больницу, пока он не набрался сил, чтобы проводить молитву с Дзивишем или другим секретарем, отцом Иоанном Маджи.
17 мая паломники на площади Святого Петра услышали записанный на магнитофонную ленту голос Папы Иоанна Павла II, который решил не пропускать традиционную встречу. Его обращение к паломникам завершилось следующими словами:
- Я очень сочувствую тем двоим, которые были ранены вместе со мной. Я постоянно молюсь за нашего брата, который стрелял в меня и которого я искренне прощаю. Объединенный с Христом, Священником и Жертвой, я адресую свои страдания Церкви и всему миру. А тебе, Мария, я снова повторяю: «Totus tuus ego sum».
В тот же день Италия проголосовала за расширение легализованных абортов, против чего Папа так яростно боролся последние годы.
Вечером 18 мая поправляющийся Иоанн Павел был переведен из отделения интенсивной терапии в свои обычные апартаменты на десятом этаже, которые состояли из гостиной, спальни, ванной, второй спальни для монсеньора Дзивиша и большой приемной, где время от времени собирались лечащие врачи Папы, которых он называл «синедрионом», и обсуждали состояние его здоровья.
Со временем бригада врачей была усилена другими известными специалистами, которых кардинал Касароли пригласил из Западной Германии, Соединенных Штатов, Франции, Испании и Польши. Это было мудрое решение, придавшее всему делу поистине международный характер и к тому же усилившее гарантии скорейшего выздоровления Папы. Польшу в этой международной команде представлял старый друг Иоанна Павла Габриэль Туровский, возглавивший впоследствии отдел трансплантологии и иммунологии Краковской медицинской академии имени Коперника. Туровский пробыл в Риме три месяца, «составляя компанию своему страдающему старому другу» и давая профессиональные рекомендации коллегам. Иоанн Павел даже написал письмо жене Туровского Божене, в котором от чистого сердца поблагодарил ее за то, что она на некоторое время одолжила ему мужа. В то время семья Туровских с нетерпением ждала появления на свет внука. Папа почти каждый день спрашивал друга, не стал ли тот дедом, и когда в конце концов это произошло, радостно отправил свое благословение младенцу и его родителям.
20 мая Иоанн Павел впервые принял пищу обычным способом и отведал немного супа и одно яйцо. До этого его кормили внутривенно. После обеда он вместе с монсеньором Дзивишем прочитал традиционный в таких случаях благодарственный гимн Господу, а три дня спустя лечащие врачи оповестили мир о том, что Папа быстро поправляется и отныне его жизнь находится вне опасности. Но эта благая весть была тут же омрачена. Жар загадочного происхождения несколько обеспокоил врачей.
Папа Иоанн Павел II был весьма активным и любознательным пациентом, стремившимся во что бы то ни стало понять суть процессов, происходящих в его организме, и постоянно вмешивавшимся в дела врачей. Так, например, он вынудил доктора Кручитти объяснить ему все тонкости человеческой анатомии и нормальную работу всех внутренних органов. В особенности его интересовало, каким образом происходит питание организма при поражении желудочного тракта. А когда доктора собирались в большой приемной комнате для взаимных консультаций, Папа часто кивал в их сторону и спрашивал:
- Ну что там говорит сегодня синедрион? Что решил синедрион от моего имени?
Он постоянно шутил, но в его шутках была доля правды. Неотъемлемой частью успешного процесса выздоровления, однажды сказал он своим врачам, является тот факт, что пациенту приходится стать «субъектом своей болезни», вместо того чтобы оставаться «объектом лечения». Достоинство человеческой личности не должно прерываться на пороге больничной палаты.
Подобным же образом не должна прерываться и ответственность Папы за происходящее в мире. В Польше назревал очередной политический кризис, связанный с болезнью фактически умирающего Примаса Польши кардинала Вышыньского. Иоанн Павел отправил в Варшаву своего личного секретаря монсеньора Дзивиша, чтобы тот навестил безнадежно больного Примаса. Дзивиш пробыл в Варшаве 11-12 мая и тотчас же вернулся в Рим с запечатанным конвертом для Папы. Дальнейшее общение Примаса и Папы происходило по телефону. Их последний разговор состоялся 25 мая вскоре после полудня. Кардинал Вышыньский, с трудом превозмогая сильную боль, прерывающимся голосом попросил Папу благословить его. Иоанн Павел отдал должное старому человеку за все, что тот совершил в своей жизни, и сказал, что благословил «все дела и слова его». Примас Польши скончался 28 мая, и Папа отслужил по нему вечернюю мессу. Три дня спустя Папа внимательно следил за похоронной церемонией по радио и снова отслужил мессу в то же самое время, когда в Варшаве началась поминальная служба.
Для Иоанна Павла это был еще один жестокий удар судьбы. Хотя кардинал Вышыньский никогда не был покровителем Кароля Войтылы, как, например, кардинал Сапега, Войтыла все же восхищался в душе его достоинствами. Папа молился за него во время конклава в 1978 г., а также в ходе своей поездки в Польшу в 1979 г., причем делал это совершенно искренне, а не из чувства вежливости или показного почитания. Примас же, со своей стороны, пришел к мысли о том, что его молодой коллега является личностью провиденциальной не только для Польши, но и для всей Церкви. Разумеется, реакция стареющего кардинала на небывалый подъем движения «Солидарность» не слишком соответствовала велениям времени, однако в период весеннего кризиса 1981 г. он все-таки признал, что видит в «Солидарности» будущее Польши.
Пока Иоанн Павел скорбел по поводу кончины Примаса и размышлял над кандидатурой его преемника, лечащие врачи испытывали немалое беспокойство по поводу состояния здоровья своего пациента. Еще 27 мая, то есть за день до смерти Вышыньского, у Папы вдруг заметно осложнилось дыхание, поднялась температура и появились боли в груди. В течение последующих нескольких дней его состояние немного улучшилось, и врачи даже согласились с тем, что 3 июня он может вернуться в Апостольский дворец, чтобы продолжить лечение в домашних условиях. А Папа, в свою очередь, страстно желал поскорее вернуться к делам и принять участие в двух важнейших торжествах 6 и 7 июня: 1600 лет с момента проведения Собора в Константинополе и 1550-я годовщина Эфесского Собора, на котором Дева Мария была единодушно названа Богоматерью. Но подобная нагрузка была ему пока не по силам. Единственное, что он мог себе позволить, так это появиться 6 июня в своей лоджии и обратиться с пятиминутной речью к собравшимся на площади Святого Петра. А на торжества 7 июня в базилику Санта-Мария Маджоре была послана магнитофонная лента с записью речи Папы.
До 10 июня температура у Папы медленно повышалась, достигла отметки 39,5, а затем стала постепенно снижаться. В правом легком у него обнаружили абсцесс, но его можно было вылечить антибиотиками. К тому же, как выяснилось, он не имел отношения к повышению температуры тела и никоим образом не мог помешать общему выздоровлению Папы. Страх за жизнь пациента снова охватил всех его коллег и докторов. Папа выглядел просто ужасно, его серое от недомогания лицо внушало всем наихудшие опасения. Глубоко запавшие глаза утратили прежний привычный блеск, а темные круги под ними еще больше усиливали ощущение безнадежности. Никто не мог толком объяснить, что с ним происходит. Врачи снова перешли на искусственное кормление, а к 20 июня состояние Папы настолько ухудшилось, что его опять отвезли в больницу для дальнейшего обследования. В течение нескольких дней ему сделали серию рентгеновских снимков и компьютерную томографию, однако так ничего и не обнаружили. В конце концов врачи поставили правильный диагноз. Папа Иоанн Павел II был поражен цитомегаловирусом, который проник в его организм во время переливания крови 13 мая. «Вторая агония», как назвал действие этого вируса Габриэль Туровский, была результатом большой потери крови в период между выстрелом и поступлением Папы в больницу. Цитомегаловирус имеет суточный жизненный цикл, и если бы предназначавшуюся Папе донорскую кровь подержали чуть больше двадцати четырех часов, все было бы нормально. Однако ситуация в тот момент требовала решительных действий, и ему была перелита свежая донорская кровь, пораженная вирусом. Как только причина ухудшения здоровья стала известна, Папа тут же захотел узнать, как выглядит этот злосчастный вирус. Доктора показали ему снимки, на основании которых был поставлен диагноз.
Поскольку никакие антибиотики против вируса не помогали, Папе прописали поддерживающую терапию - внутривенное кормление, глюкозу, болеутоляющие и жаропонижающие средства. В конце концов организм сам поборол инфекцию. К 24 июня температура понизилась до нормальной, а изданный в тот же день медицинский бюллетень сообщил: «общее самочувствие пациента неуклонно улучшается», а это является добрым знаком. Во время обострения кризиса доктора сказали Папе, что ему не следует читать деловые бумаги, и посоветовали перейти на триллеры или что-нибудь подобное, чтобы отвлечься от дурных мыслей и отдохнуть. Следуя их рекомендациям, Иоанн Павел перечитал «Камо грядеши» Сенкевича и даже ознакомился с мемуарами Яна Новака «Курьер из Варшавы», посвященными деятельности польской армии и Варшавскому восстанию.
ПРОДОЛЖАЮЩИЙСЯ КРИЗИС
Пока Папа боролся с последствиями выстрела террориста Агджи и с тем, что Андре Фроссар назвал «вспомогательным террористом», имея в виду злополучный вирус, управление деятельностью Церкви осуществлялось из больничной палаты на десятом этаже, куда часто приезжали ближайшие сотрудники Папы, причем чаще всего его навещали кардинал Касароли, глава администрации архиепископ Мартинес Сомало, а также «министр иностранных дел» архиепископ Сильвестрини. Наиболее важной проблемой в то время было назначение преемника кардинала Вышыньского. Кардинал Касароли всерьез опасался, что если все-таки советское вторжение в Польшу произойдет, а в стране в это время не будет Примаса, то Церковь может лишиться возможности утвердить нового представителя. 14 июля должен был состояться очередной съезд Польской объединенной рабочей партии, а в начале сентября того же года планировалось провести съезд движения «Солидарность». Именно поэтому было очень важно, чтобы к началу этих поистине исторических и, возможно, потенциально взрывоопасных событий был назван и приступил к работе новый Примас Польши.
Одним из кандидатов на этот высокий пост был личный секретарь покойного Примаса Юзеф Глемб, епископ Вормии и с апреля 1979 г. - председатель Польской комиссии епископов по вопросам мира и справедливости. Покойный Примас всячески поддерживал его кандидатуру, и вообще эти два человека были тесно связаны узами личной дружбы. Однако кардинал Вышыньский не был сентиментален и, выдвигая Глемба в качестве своего преемника, руководствовался не только личными мотивами. Глемб имел степень доктора гражданского и канонического права, а это, по мнению Вышыньского, могло сыграть важную роль на следующем этапе борьбы поляков за религиозные права и либеральные свободы. Словом, этот человек знал дух и букву закона, что было в тот момент очень важно.
Юзеф Глемб был назначен архиепископом Гнезнинским и Варшавским и соответственно Примасом Польши 7 июля 1981 г., то есть почти шесть недель спустя после смерти кардинала Вышыньского. Это довольно продолжительное «междуцарствие» - что само по себе не могло не повлиять на обострение и без того сложной ситуации в Польше - нельзя относить исключительно на счет физического состояния Папы Иоанна Павла II. Подобное решение вызвало множество противоречивых откликов и споров. Назначение Глемба Примасом Польши могло поставить его в тяжелейшее, почти невыносимое положение. Вышыньский пользовался громадным и бесспорным авторитетом в польском обществе, а это нельзя автоматически передать другому человеку, даже если его назначит сам Папа Римский. Вышыньский был тяжело болен, с чем нельзя было не считаться, а Глемб физически здоров. Вышыньский славился тем, что мастерски умел обращать на пользу Церкви религиозные чувства верующих, а Глембу, который прослыл не менее интеллигентным человеком, чем Примас, недоставало именно этого качества, не говоря уже об отсутствии опыта бюрократического управления и личного обаяния, что не менее важно, чем владение популистской терминологией. Вышыньский мог призвать народ к единству внутри Церкви и говорить с властями от имени человека, который отверг существующий режим своей эпической книгой «Non possumus». Столкнувшись с более молодым активистом движения «Солидарность» или каким-нибудь молодым священником, поддержанным Иоанном Павлом II или руководством «Солидарности», Юзеф Глемб мог полагаться только на авторитет своего положения и в этом смысле мог быть расценен как сторонник авторитарных методов управления церковными делами. Глемб смотрел на все переговоры с властями с точки зрения юриста, что предполагало участие в них экспертов, а подобный подход не позволял ему завоевать крепкое доверие со стороны рабочих и интеллектуальной оппозиции, которые только начали приобретать опыт демократического управления в рамках движения «Солидарность». И наконец, последнее: об этом никто не говорил открыто, но все прекрасно понимали, что со смертью кардинала Вышыньского самый что ни на есть настоящий Примас Польши находится в Риме.
И тем не менее после долгих и мучительных размышлений Иоанн Павел II все же остановил свой выбор на епископе Глембе. Новый архиепископ Гнезнинский и Варшавский был преданным священнослужителем и польским патриотом. Однако его избрание в качестве Примаса Польши не принесет успеха ни ему самому, ни Польской Церкви, ни даже тому человеку, который его назначил.
Три дня спустя после назначения архиепископа Глемба Примасом Польши начался очередной съезд польских коммунистов, который длился четыре дня и отличался необыкновенной хаотичностью и кипением страстей. Перед самым окончанием съезда произошла коренная перетряска всего Политбюро и Центрального Комитета партии. Эдвард Герек был смещен со своего поста и исключен из партии. Станислав Канья на время сохранил членство в партии, однако фундаментальные противоречия в польском обществе так и не были решены. Партия, продолжавшая настаивать на своей «руководящей роли» в общественной жизни, была решительно отвергнута большинством пробужденной к активности нации.
К концу июля Иоанн Павел все более настойчиво стал уговаривать врачей, чтобы те провели операцию раньше, чем планировали. Врачи предложили подождать до осени, когда будет намного прохладнее, и к тому же у них все еще были опасения, что недавно побежденный вирус может вновь заявить о себе. Однако Папа продолжал твердить, что чувствует себя хорошо и готов перенести любую операцию. При этом он добавил своему «синедриону», что, несмотря на их обширные познания в области медицины, он, оставаясь послушным пациентом, тоже имеет право голоса и должен объяснить им свои проблемы. Помимо всего прочего, он не хотел возвращаться в Апостольский дворец до полного выздоровления, чтобы ничто уже больше не напоминало ему о покушении. Всю жизнь, говорил он, я стремился защищать права человека, а сегодня «сам стал человеком», права которого должно уважать. На доктора Кручитти эти слова произвели большое впечатление. Папа напомнил врачам, что они далеко не оракулы и что каждый человек знает себя лучше, чем могут показать все известные науке приборы и тесты.
К концу разговора медики все же согласились с доводами Папы, и он сам назначил себе день операции - 5 августа, день празднования Богоматери Снегов. Длившаяся несколько часов операция прошла весьма успешно, и 14 августа Папа вернулся в Ватикан. А на следующий день он выступил перед собравшимися на площади Святого Петра 50 тысячами паломников и тем самым открыл торжественное празднество по случаю Успения Девы Марии. Это было невиданное по количеству собравшихся зрелище, тем более что происходило оно в то время, когда римляне обычно стараются покинуть Вечный Город и уехать куда-нибудь на лоно природы. Вечером того же дня Иоанн Павел улетел на вертолете в свою летнюю резиденцию Кастель-Гандольфо, где оставался до конца сентября.
5 сентября в Гданьске открылся первый съезд «Солидарности». В тот же день Советский Союз, и прежде никогда не отличавшийся особым политическим тактом, начал на Балтийском море проведение массированных военно-морских учений, включая высадку десанта на побережье Литвы и Латвии. Однако это не испугало 896 делегатов съезда, которые представляли интересы 9 484 000 членов «Солидарности». Их напряженная работа завершилась требованием провести свободные выборы в польский парламент, а также в местные органы власти. Кроме того, было выдвинуто требование самоуправления в промышленности и полной ликвидации так называемой «номенклатурной системы», в соответствии с которой на важные государственные посты назначались только члены правящей партии. Делегаты были настроены весьма радикально. Даже Лех Валенса подвергся резкой критике за слишком умеренные взгляды. Правда, он все-таки был избран лидером «Солидарности», но на сей раз за него проголосовали лишь пятьдесят пять процентов делегатов. Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза отправил своим польским товарищам гневное письмо, в котором первый съезд «Солидарности» был назван «отвратительной провокацией».
Съезд начался торжественной мессой, которую провел новый Примас Польши архиепископ Глемб. На следующий день Папа Иоанн Павел II выразил озабоченность советской реакцией на открытие съезда «Солидарности», заявив группе польских паломников в Кастель-Гандольфо, что «право нашего народа на независимость является непременным условием мира во всем мире». А во время самого съезда «голосом» Папы стал голос его старого краковского друга и единомышленника отца Юзефа Тишнера, капеллана съезда. Его проповедь на второй день работы съезда со всей очевидностью выявила всю гамму различий между движением «Солидарность» и правящим режимом, между христианской концепцией труда и его марксистским пониманием, причем это было сделано путем обращения к принципам христианского гуманизма, которые отец Юзеф на протяжении многих лет обсуждал с Каролем Войтылой:
...Мы должны посмотреть на проблему труда с высоты, как, например, смотрим на мир с вершин Татр, где берут начало воды Вислы. Сам обряд мессы побуждает нас к этому... Этот хлеб и это вино станут через минуту Телом и Кровью Сына Божьего. Этот обряд имеет глубочайшее значение... Если бы не человеческий труд, не было бы этого хлеба и этого вина. А без хлеба и вина не было бы среди нас Сына Божьего. Господь Бог приходит к нам не только через создание самой природы, священных деревьев, воды или огня. Бог приходит к нам прежде всего посредством созидания культуры - хлеба и вина. Труд, создающий хлеб и вино, прокладывает единственно верный путь к Богу. Но туда же приводит практически каждый вид деятельности. И наш труд тоже. И в этом смысле наша работа, работа каждого из нас, прокладывает путь к Богу...
Наша главная забота - сделать труд поляков независимым. Но независимость не означает разрыв с остальными. Труд - это прежде всего взаимодействие, взаимный договор, многосторонняя зависимость друг от друга. Труд создает общину людей...
Мы - живая история, то есть история, которая приносит плоды. Христос сказал: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8. 22). Давайте сделаем то же самое. Давайте займемся выращиванием плодов...
Единодушным решением всех делегатов проповедь отца Тишнера была включена в официальные протоколы съезда.
Два дня спустя Иоанн Павел II в первой социальной энциклике представил авторитетное мнение по поводу многих проблем, о которых так страстно молился его старый друг в Гданьске.
ЕВАНГЕЛИЕ ТРУДА
Современная католическая социальная доктрина уходит интеллектуальными корнями в Германию и Францию середины XIX в., однако ее окончательное формирование связано с Папой Львом XIII и с его знаменитой энцикликой «Rerum Novarum» [«О новых вещах»], появившейся на свет в 1891 г. Папа Пий XI в 1931 г. решил отметить сороковую годовщину этой энциклики историческим документом «Quadragesimo Anno» [«В год сороковой»]. Папа Иоанн XXIII продолжил эту традицию ив 1961 г. издал «Mater et Magistra» [«Мать и наставница»]. Папа Иоанн Павел II поначалу хотел продолжать этот обычай и отметить девяностолетие «Rerum Novarum» соответствующим документом, однако годовщина энциклики пришлась на 15 мая 1981 г., когда Папа уже два дня находился в больнице после покушения на его жизнь. Во время лечения он постоянно работал над своей социальной энцикликой, и 14 сентября 1981 г. она наконец-то была опубликована под названием «Laborem Exercens» [«Трудом своим»].
В этой энциклике Иоанн Павел в отличие от своих предшественников попытался усилить гуманистический аспект «социального вопроса» и сфокусировал внимание на социальной природе труда и достоинстве рабочего человека. И в этом смысле его энциклика, несомненно, является наиболее социальной за всю историю развития современной социальной доктрины католицизма. Более того, она является в высшей степени личностной, поскольку Иоанн Павел обратился к собственному трудовому опыту, что позволило ему всесторонне проанализировать нравственное значение человеческого труда.
Наиболее значимые с теологической точки зрения части энциклики раскрывают суть учения Иоанна Павла о роли труда в жизни человека. Только через труд люди приобщаются «к самому акту создания Творцом универсума» и выполняют тем самым первоначальную заповедь Бога «быть плодотворными, умножать результаты своего труда, наполнять землю трудом и подчинять ее». В работе человеческое существо призвано «подражать Богу». Труд - это призвание человека «с самого начала».
Благодаря работе люди начинают понимать, кто они такие, а не только что они делают и что производят. Рабочие - это высший класс общества, вне зависимости оттого, каким трудом они занимаются - сельскохозяйственным, индустриальным или художественным творчеством. А это означает, что только в работе - естественно, правильно понимаемой - человеческое существо всегда становится чем-то большим, чем просто производителем, старающимся произвести как можно больше. Именно такая нравственная, духовная или, другими словами, субъективная сторона дела придает труду его истинную ценность, а рабочему сообщает его особое, специфическое достоинство.
Работа тяжела. И все же именно она облагораживает человека, несмотря на все негативные последствия тяжкого труда. Именно в работе, пишет Иоанн Павел, «человек не только преобразует природу, приспосабливая ее к собственным нуждам, но и всемерно наполняет свою собственную природу, обогащает себя как человеческое существо и в известном смысле становится более человечным». Труд - это еще один сигнал трансцендентности обычной реальности, обратная сторона которой отмечена абсолютной истиной человеческого достоинства. Вот почему, следуя традиционной социальной доктрине католицизма, Папа Иоанн Павел II проповедует «принцип приоритета труда над капиталом» и отвергает так называемый «экономизм», который «рассматривает человеческий труд исключительно с точки зрения его экономических целей». Объявленный Папой приоритет труда над капиталом также затрагивает вопрос собственности. Иоанн Павел подтверждает право на частную собственность, но ставит его гораздо ниже социальных гарантий. Собственность должна обеспечивать человеку свободу, реализацию его творческих возможностей и тем самым служить всеобщему благу. Труженик должен иметь «свою долю ответственности и прилагать максимум творческих усилий в том деле, которым он занимается». Папа приходит к выводу, что участие в принятии решений и в распределении прибылей является несомненным выражением такой экономической системы, которая признает рабочего в качестве «истинного субъекта труда, обладающего собственной инициативой».
В размышлениях о «правах рабочих» Папа Иоанн Павел II защищает право на труд, право на справедливое вознаграждение и соответствующие ему льготы, а также право на организацию свободных профессиональных союзов, что само по себе уже предполагает право на забастовку. Все эти права давно уже стали традиционными темами для католической Церкви, как, впрочем, и подтверждение права на «семейный заработок», что означает доход, вполне достаточный для содержания семьи с одним работающим родителем. При этом Папа Иоанн Павел II придал своим идеям более современный вид, предложив такие альтернативные социальные льготы, как «семейные дотации или гранты одиноким матерям, самостоятельно воспитывающим детей». Мнение Иоанна Павла о том, что общество лишь выиграет, если матери будут более тщательно заниматься воспитанием детей, несомненно, могло оскорбить чувства сторонников феминизма, но оно было основано на личном опыте Папы, который неплохо знал попытки коммунистов разложить семью, вынуждая обоих родителей заниматься подневольным трудом. Как бы то ни было, Папа настаивал на том, чтобы мать не наказывали за рождение и воспитание детей нищетой и не подвергали «психологической или практической дискриминации» в том случае, если она решила посвятить себя исключительно воспитанию детей. Система аргументации по-прежнему основывалась на гуманистических идеях и предполагала конкретные способы обеспечения скользящего графика работы и щедрого вознаграждения в случае отпуска, связанного с осуществлением материнских прав и обязанностей.
Социальная доктрина католицизма всегда считала профессиональные союзы «движением солидарности» и важным инструментом утверждения социальной справедливости. Профсоюзы, говорил Папа, не должны заниматься исключительно повышением заработной платы или улучшением условий труда, хотя это само по себе важно. Они должны воспитывать у людей «субъективные» факторы труда, с тем чтобы рабочие могли не только получать большую зарплату, но и «реализовывать свои способности в самых различных направлениях».
Иоанн Павел очень часто использует в энциклике выражение «Евангелие труда», чтобы лишний раз подчеркнуть, что труд имеет духовное измерение, уходящее корнями в Божественное создание мира Творцом. Труд изначально был облагорожен Христом, который провел первую часть Своей короткой земной жизни в качестве простого плотника. Труд соприкасается с тайной Искупления в тот момент, когда труженик отождествляет тяготы труда со страданиями и смертью Спасителя. Поступая таким образом, труженик принимает участие «не только вразвитии царства земного , но также и Царства Небесного» .
Насколько можно судить по теологическому окончанию энциклики, «Laborem Exercens» представляет собой еще одну главу задуманной Папой Иоанном Павлом II книги о христианском гуманизме. В ней отчетливо ощущается влияние польского поэта Норвида, воспевшего бессмертную силу «труда, воспринимаемого с любовью в качестве высочайшего проявления человеческой свободы». Таким образом, энциклика «Laborem Exercens» стала первым документом подобного рода, в котором главным теологическим вдохновителем выступил поэт.
Что же касается анализа современной мировой экономики, то здесь, видимо, энциклика менее убедительна. Экономические проблемы в «Laborem Exercens» остались на уровне экономики промышленной революции, а все драматические трансформации мировой экономики, порожденные компьютерной революцией, оказались за пределами ее досягаемости. Весьма спорными представляются также и некоторые другие аспекты энциклики. Так, например, в ней осуждается постоянно растущая стоимость сырья и энергии, хотя на многие сырьевые товары она за последнее десятилетие значительно снизилась. В документе также выражается озабоченность растущим загрязнением окружающей среды, хотя всем известно, что за последние годы уровень загрязнения в развитых странах пошел на спад. Энергичная защита Иоанном Павлом свободных профсоюзов и права на свободное объединение рабочих, несомненно, была серьезной поддержкой «Солидарности», однако не вполне ясное представление о путях и методах завоевания профсоюзами своего законного места в условиях свободной рыночной экономики заметно ослабляет весь анализ состояния современного тред-юнионизма.
Сразу после выхода в свет энциклика «Laborem Exercens» стала расцениваться наблюдателями как философская защита Папой движения «Солидарность». Однако она представляла собой нечто большее, чем просто защита. Ее бесспорная ценность заключается прежде всего в подробном и богато иллюстрированном анализе того достоинства, которое труд придает человеку, и в этом смысле она заметно обогащает всеохватывающий проект Иоанна Павла по возрождению гуманизма в двадцать первом веке.
ТАЙНА АГДЖИ
Мехмет Али Агджа был арестован на площади Святого Петра в день покушения 13 мая 1981 г. и сразу же препровожден в римскую тюрьму Ребиббия, где подвергся тщательному допросу. Суд над ним открылся 20 июля того же года во Дворце правосудия, где он предстал перед судьей Северино Сантьяпиччи и шестью присяжными. Суд начался с сообщения о результатах расследования. По словам самого Агджи, он был международным террористом, связанным с другими террористами подобного рода, и не делал никакого различия между терроризмом «левым» и «правым». При этом он уточнил, что, принимая решение о покушении на Папу единолично, он не желал понтифику смерти. Если бы он стремился к этому, то разрядил бы в него всю обойму, а не ограничился двумя выстрелами из пистолета, приобретенного им, по его собственным словам, в Болгарии. Показания Агджи изобиловали противоречиями и темными пятнами, которые так и не были проанализированы в обвинительном заключении. Суд был озабочен главным вопросом: покушался Агджа на Папу или нет.
С самого начала адвокат террориста, назначенный в установленном порядке, попытался оспорить юрисдикцию итальянского суда на том основании, что его подопечный был арестован за преступление, совершенное на территории государства Ватикан, а не в Италии. Суд отверг этот протест и сослался на весьма туманные положения Латеранского соглашения от 1929 г. между Святым Престолом и Италией. Во время этого спора Агджа встал и заявил об отводе своего адвоката, а потом выступил с краткой речью, в которой «абсолютно» отверг юрисдикцию итальянского суда и еще раз напомнил, что был арестован на территории «Ватикана... после того, как я дважды выстрелил в главу государства». Вслед за этим Агджа заявил, что подвергался пыткам во время допроса, призвал Ватикан действовать, как и положено независимому суверенному государству, и постоянно кричал, что не будет отвечать на вопросы суда и сотрудничать с ним в ходе разбирательства. Когда судья Сантьяпиччи спросил его, будет ли он отвечать на вопросы суда, он ответил:
- Я не буду этого делать. Я не признаю правомочность этого суда. Этот суд закончен, спасибо.
Почему Агджа выбрал именно такую линию поведения, до сих пор не ясно. Возможно, просто пытался выиграть время. Не исключено также, что он был крайне раздосадован тем обстоятельством, что ему не удалось скрыться с площади Святого Петра, или надеялся, что его освободят из римской тюрьмы. Можно даже предположить, что все это было проявлением самого обыкновенного упрямства, не более того. Как бы там ни было и что бы он ни предполагал, Агджа наотрез отказался сотрудничать с судом и тем самым косвенно признал свою вину, что намного облегчило задачу суда присяжных. В итоге Римский суд признал его виновным и 22 июля приговорил к пожизненному заключению. А на следующий день в тюрьме Агджа заявил своему адвокату, что отказывается подавать прошение о помиловании, что стало еще одной загадкой этого таинственного судебного дела.
Официальный вердикт Римского суда, в котором содержалось обвинительное заключение по этому тяжкому преступлению, был вручен осужденному судьей Сантьяпиччи 25 сентября 1981 г. На основании собранных к тому времени доказательств судья пришел к выводу, что Агджа действовал не один. «Зловещая фигура Мехмета Али Агджи, - говорилось в вердикте, - появилась в толпе паломников, чтобы исполнить почти с бюрократическим хладнокровием ту задачу, которую поставили перед ним другие люди, охваченные ненавистью и составившие основу заговора». И тем не менее судья не мог не признать, что «доказательства... не позволяют нам выявить состав участников или мотивы этого заговора...» Пока Агджа находится в тюрьме Ребиббия и в силу этого обстоятельства вне пределов досягаемости тех сил, которые могли бы заставить его замолчать навсегда, заметил он, расследование может продолжаться.
Кто же такой этот таинственный Мехмет Али Агджа? Первоначальные предположения западной прессы свидетельствуют о том, что Агджа был всего-навсего религиозным фанатиком, который попытался убить Папу Римского по причине сектантского фанатизма. Еще одна версия того времени описывает Агджу как ветерана ультранационалистической террористической организации «Серые волки» - турецкой банды фашистского толка, которая, по словам известного публициста Георгия Анне Гейера, «испытывает ненависть к Западу в целом, к христианству в частности и использует любую возможность для нападения на них».
Правда, нашлись такие, кто считал Агджу просто сумасшедшим. Однако ни одна из этих версий так и не получила должного рассмотрения. Если Агджа действительно был религиозным фанатиком, то почему в его биографии нет абсолютно никаких следов религиозного пиетета или даже сколько-нибудь серьезной исламской религиозной практики? Если же он был фанатично преданным своему делу фашистом или просто правым радикалом, то почему оставил в гостинице записку, явно рассчитанную на всеобщее внимание, в которой говорилось, что он застрелил Папу Римского, чтобы ускорить процесс освобождения Афганистана и Сальвадора? Связь Агджи с группами террористов, которых можно было бы причислить к «фашистам» или «правым экстремистам», несомненно, могла служить своеобразным прикрытием для совершенно других идеологических заказчиков. Если же он был просто сумасшедшим, то как ему удалось открыто путешествовать практически по всему миру и почему он оказался способен действовать вполне разумно и обоснованно в тех случаях, когда ему это было нужно?
Было ясно, что проблема установления личности Агджи так или иначе связана с проблемой мотивации. Почему он стрелял в Папу Римского?
В сущности, каждый симпатизирующий Папе поляк и даже те, кто таких симпатий не испытывал, были уверены в том, что Агджа действовал от имени и по поручению Советского Союза, либо напрямую, либо через каких-нибудь посредников. Причастность Советского Союза давала наиболее достоверный ответ на вопрос: кому это выгодно? Было совершенно ясно, что позиция Папы по многим вопросам представляла собой угрозу не только Варшавскому пакту, но и внутреннему порядку в самом Советском Союзе. Советские средства массовой информации - весьма показательный барометр настроений в Кремле - набросились с нападками на Иоанна Павла еще в начале 1981 г. Так, например, в марте один белорусский журнал назвал Папу «коварным и опасным идеологическим врагом», который еще в годы Второй мировой войны был неотъемлемой частью нацистско-ватиканского сговора с целью полного уничтожения польского народа. Кроме того, ему был навешен ярлык «злобного, презренного, услужливого и льстивого прислужника американского милитаризма», поющего под дудку своего «нового босса в Белом доме». Этот в высшей степени язвительный сарказм был самым непосредственным образом связан с Украинским Синодом 1980 г. Тогда же главный журнал Центрального Комитета Коммунистической партии Украины обозвал греко-католических епископов «сборищем политических трупов... сотрудничавших с немецко-фашистскими оккупантами». Связь Агджи с проживавшими в Риме и в других городах болгарами, по мнению поляков, также косвенным образом подтверждала причастность Советского Союза к этому покушению. Никто из людей, имевших продолжительный опыт проживания в стране - участнице Варшавского Договора, ни секунды не сомневался в том, что какой-то болгарин не может предпринимать какие-либо действия без согласования с Москвой.
Есть также некоторые свидетельства неудавшегося покушения Агджи на Леха Валенсу во время визита лидера «Солидарности» в Рим для встречи с Папой в январе 1981 г. Несмотря на то что Лех Валенса был весьма удобной и вполне доступной мишенью для террористической акции, он все же был человеком несколько другого масштаба, к тому же возглавляющим мощную и хорошо организованную структуру с большим количеством ярких лидеров, которые могли легко и безболезненно заменить его в любую минуту. А Иоанн Павел II был личностью более крупной и обладающей необыкновенной притягательной силой. Когда известие о безнадежной болезни кардинала Вышыньского достигло Москвы, что могло произойти уже к концу марта 1981 г., возникла идея нанести по Польше двойной удар. Если Иоанн Павел будет убит, а вскоре после этого умрет своей смертью кардинал Вышыньский, то вызванный этими событиями шок может до основания разрушить внезапно укрепившийся дух сопротивления поляков, который сам по себе представлял серьезную угрозу для Организации Варшавского Договора и всей советской империи.
Пока все эти предположения усиленно циркулировали среди поляков, ватиканских чиновников и многих других людей, Леонид Брежнев прислал быстро выздоравливающему Иоанну Павлу II прочувствованное послание, в котором говорилось: «Я глубоко возмущен покушением на Вашу жизнь. Желаю Вам скорейшего и полного выздоровления». А советская пресса стала в один голос возлагать всю ответственность за случившееся на Соединенные Штаты Америки. Папа Иоанн Павел II, утверждали советские средства массовой информации, стал непреодолимым препятствием для американской политики на Ближнем Востоке и в Сальвадоре.
Как бы то ни было, многие обстоятельства драматического покушения Агджи на жизнь Папы Римского 13 мая 1981 г., а также вопрос об истинных заказчиках этого преступления, вероятно, никогда не станут известны нам до конца. Предположение, что Агджа действовал самостоятельно и исключительно в силу религиозного фанатизма, не выдерживает сколько-нибудь серьезной критики, в особенности учитывая его финансовые возможности, маршруты передвижения, многочисленные контакты, использованное оружие и всю его предыдущую биографию. Соответствующие советские архивы все еще остаются недоступны, но даже если они будут в конце концов открыты, вряд ли исследователи найдут там что-то такое, что могло бы пролить свет на это таинственное покушение. Все главные участники советского заговора, если таковой действительно существовал, уже давно отошли в мир иной. Именно поэтому расследование всех обстоятельств покушения Мехмета Али Агджи на Папу Римского будет продолжено, если появятся новые документальные источники информации. Самый простой и наиболее интригующий ответ на вопрос «кому выгодно?» всегда будет подпитывать различного рода предположения о том, что Советский Союз вряд ли можно считать совершенно непричастным к этому делу.
Что же касается самого объекта покушения, то он не обнаруживает никакого интереса к поискам документально доказанного ответа. За день до тех трагических выстрелов Папа Иоанн Павел II прочитал небольшой отрывок из Нового Завета, представляющий собой часть вечерней молитвы: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить» (1 Петр. 5. 8). В этом кратком тексте Иоанн Павел нашел ответ на вопрос, почему в него стреляли. В мире есть зло, и имя ему легион, и проявляет оно себя через людей. Нет никакой необходимости в поиске более точного определения мотивов этого преступления, и, в сущности, ни одно из них не может быть более ясным и более интересным.
Вмешательство в дела иезуитов
Вскоре после возвращения в Ватикан из своего осеннего послеоперационного пребывания в резиденции Кастель-Гандольфо Иоанн Павел II решительно вмешался в дела внутреннего управления Общества Иисуса - самой престижной мужской организации католической Церкви, известной под названием ордена иезуитов. 5 октября 1981 г. он назначил своим «персональным делегатом» для управления орденом отца Паоло Деззу, а в качестве его заместителя - отца Джузеппе Пито. Этот беспрецедентный акт был кульминацией многолетней напряженности в отношениях между Ватиканом и Обществом Иисуса, вызванной требованием Святого Престола обновить деятельность иезуитов и наполнить ее новым, более современным содержанием.
Принимая выдвинутое в XVI в. Игнатием Лойолой предложение о создании элитной религиозной общины, которая отличалась бы духовной стойкостью, высоким интеллектуальным уровнем, храбростью, самоотверженностью, исключительной дисциплиной и яростной приверженностью папству, католическая Церковь шла на значительный риск. Любая элитарность всегда влечет за собой ревность, зависть, фракционность, всевозможные интриги и в конечном итоге - борьбу за власть. Однако все эти трудности были мало известны в период до Реформации и даже в ходе ожесточенной борьбы с ней. Перед Обществом Иисуса стояли задачи совершенно иного рода: самоуправляемое, самосохраняемое и самообеспечивающееся элитное сообщество клерикалов не впадет в ересь, не перейдет на другую доктринальную и дисциплинарную орбиту, так как постоянно будет находиться под влиянием епископа Рима и сохранит приверженность авторитетной власти католической Церкви. И если это элитное сообщество когда-либо ослабит связь с Церковью или откажется беспрекословно повиноваться ей, то неизбежно выродится в клику изгоев, номинально связанных с материнской Церковью, но убежденных в своем интеллектуальном и духовном превосходстве, что позволит ему продвигаться по своему особому пути.
Каждая великая религиозная харизма в истории католицизма неизбежно несет в себе известное искушение. Такими были искушение францисканцев и соблазн слащавой духовности святого Франциска Ассизского, искушением для доминиканцев стал изощренный интеллектуализм, а главная цель святого Доминика была искажена стяжательством сгруппировавшихся вокруг него высокоинтеллектуальных священников. Бенедиктинцы, неукоснительно следуя заведенному еще в VI в. святым Бенедиктом правилу хранить единство и стабильность общины, стали жертвой обязательства пожизненно оставаться в стенах своего монастыря и таким образом поддались искушению самодовольства и гордыни. Что же до иезуитов, то они с некоторых пор стали испытывать искушение самодостаточности, что неизбежно приводило к гордыне и ощущению большей святости, чем само освященное традицией руководство Церкви. И в этом смысле возникало еще одно искушение: не считаться с мнением церковных авторитетов.
Случилось ли все это с Обществом Иисуса сразу после Второго Ватиканского Собора? Международное руководство Общества настойчиво отрицает этот факт, но некоторые иезуиты, глубоко озабоченные развитием своей общины, недвусмысленно указывают на то, что именно после Собора обнаружились столь драматические изменения в процессе обучения и воспитания молодых членов Общества. Собор, по их мнению, заметно притупил интеллектуальную жизнь общины, ослабил некогда строгую дисциплину и заменил одухотворенный психологизм предсоборной жизни чрезмерно спокойным жизненным стилем, когда трудно отделить чисто религиозные добродетели от мирской суеты и различного рода коррумпированности. Те иезуиты, которых беспокоило постсоборное направление их деятельности, были всецело преданы социальной доктрине Церкви, а некоторые из них относились к числу наиболее способных и последовательных ее исполнителей. Однако они были убеждены в том, что иезуит Фернандо Карденаль, возглавив правительственную программу ликвидации неграмотности в Никарагуа, то есть пойдя в услужение самопровозглашенному марксистско-ленинскому режиму, подверг тем самым свое духовное звание серьезной угрозе. Они также осудили выступающего за разрешение абортов члена Общества Иисуса Роберта Дринана, члена палаты представителей американского конгресса от штата Массачусетс. И они, естественно, интересовались, почему руководство Общества Иисуса не обращает никакого внимания на все эти новые формы политического клерикализма. Некоторые иезуитские теологические факультеты по всему миру, некогда слывшие наиболее ортодоксальными в доктринальном смысле, в последнее время встали на путь совершенно недопустимых теологических спекуляций, вызвав резкую критику даже со стороны своих коллег. А у ведущих иезуитских интеллектуалов за последнее время вошло в привычку публично бросать открытый вызов учению Церкви и даже сомневаться в мудрости ее официальных проповедников.
Разумеется, количество членов Общества Иисуса само по себе не говорило о состоянии этой общины, но резкие демографические изменения также не могли не вызывать беспокойства. Так, например, в 1965 г., в момент окончания работы Второго Ватиканского Собора, иезуитов насчитывалось около 36 тысяч, а к 1975 г. в результате слабой работы по набору новых членов и уходу старых численность общины сократилась до 29 тысяч. Причем эта тенденция сохранилась и в последующие годы, включая 1980-е, хотя в некоторых странах, таких, как Индия, пополнение общины заметно усилилось. И все же Общество Иисуса продолжало оставаться наиболее влиятельной религиозной общиной среди всех римско-католических организаций. Исторически сложилось, что именно иезуиты всегда были ведущей организацией, и поэтому тот путь, по которому развивалось Общество Иисуса после Второго Ватиканского Собора, многими был признан в качестве наиболее перспективного. В конце концов именно это направление развития общины получило поддержку и было с энтузиазмом подхвачено членами 32-й Генеральной Конгрегации в 1974 г.
11 декабря 1978 г. Генерал Общества Иисуса Педро Аррупе, харизматический баск, стоявший во главе иезуитов с 1965 г., получил первую аудиенцию у Папы Римского, чтобы засвидетельствовать верность Общества новому Папе. Десять месяцев спустя, в сентябре 1979 г., на ежегодной Конференции иезуитов, где был рассмотрен вопрос о международной деятельности Общества, Иоанн Павел обратился к ним по инициативе отца Аррупе. Обращение было довольно резким и вызвало в Обществе самый настоящий шок.
За столь малый срок, уточнил Папа, он не мог в полной мере оценить положительную деятельность Общества. Однако он заявил следующее:
- Хочу сказать, что ваша община давно уже вызывала серьезную озабоченность у всех моих предшественников, а также у папы, который сейчас говорит с вами.
В дополнение к этим весьма неприятным высказываниям Иоанн Павел II напомнил, что еще Иоанн Павел I хотел послать отцу Аррупе критический отзыв о деятельности Общества, но не успел сделать этого до своей внезапной кончины. Поэтому Папа Иоанн Павел II ставит в известность членов Общества об этом послании и выражает свое полное с ним согласие.
В июне 1979 г. отец Аррупе начал вести тайные переговоры с генеральными ассистентами - самыми высокопоставленными помощниками и советниками - насчет своей будущей отставки. При этом он часто напоминал, что избран Генералом не пожизненно, а до того времени, пока у него будет достаточно сил для выполнения своих непосредственных обязанностей. И вот настал тот момент, когда силы иссякли и пора найти замену. Ассистенты долго обсуждали создавшееся положение между собой и с отцом Аррупе. Через полгода, 3 января 1980 г., отец Аррупе вновь встретился с Папой Римским, чтобы договориться о следующей встрече с генеральными ассистентами, на которой они могли бы высказать свою точку зрения на будущее Общества и тем самым определить, каким образом это могло бы соответствовать главным направлениям деятельности понтификата. Иоанн Павел согласился с его доводами, но время встречи так и не было назначено.
Отец Аррупе продолжал обдумывать все детали своей предстоящей отставки. В феврале 1980 г. он наконец-то сообщил четырем генеральным ассистентам, что решил уйти окончательно. В течение первой недели марта он потребовал проведения консультативного голосования среди генеральных ассистентов по поводу своей отставки, ссылаясь при этом на свой возраст как на самое важное препятствие для осуществления руководства Обществом согласно его законам. После недели горячих дискуссий генеральные ассистенты в конце концов согласились с тем, что почтенный возраст Генерала является достаточно серьезной причиной для ухода с поста. Это решение было передано Генералу через старшего ассистента, американца по происхождению отца Винсента О'Кифи. В соответствии с установленной процедурой восемьдесят пять иезуитских провинциалов всего мира обсудили вопрос о предстоящей отставке Генерала и подавляющим большинством голосом выразили согласие с таким решением.
В соответствии с законами Общества Иисуса отец Аррупе должен был созвать Генеральную Конгрегацию, высший законодательный орган иезуитов, который только и мог принять окончательное решение об отставке Генерала. Аррупе объявил это Иоанну Павлу во время частной встречи с ним 18 апреля 1980 г., отец О'Кифи, как обычно, должен был присутствовать на этой встрече, но на сей раз его попросили остаться за дверью комнаты, где проходила аудиенция. Это заставило его немного понервничать. Позже он скажет, что отец Аррупе вел себя в присутствии Папы «как ребенок» и даже передвигался так, словно у него вместо ног «спагетти», хотя в нормальной обстановке он никогда не испытывал никаких затруднений в общении с другими людьми. Иоанн Павел выразил искреннее удивление тем, что дискуссия об отставке тянулась так долго, и спросил, имеет ли он согласно законам иезуитов право вмешиваться в процедуру отставки Генерала. Аррупе пояснил, что не имеет, хотя по существующему обычаю Папу всегда информировали о предстоящей Генеральной Конгрегации и обсуждали с ним повестку дня. После этого Иоанн Павел спросил, что станет делать Генерал, если Папа попросит его не уходить в отставку. Аррупе ответил, что Папа стоит выше по должности и он не может этого не учитывать. Иоанн Павел завершил аудиенцию, пообещав хорошенько подумать и письменно сообщить о своем решении.
Две недели спустя, 1 мая, Иоанн Павел прислал отцу Аррупе письмо с просьбой не уходить в отставку и не созывать по этому поводу Генеральную Конгрегацию ради блага Церкви и самого Общества Иисуса. После возвращения из Африки, продолжал уговаривать Папа, они возобновят диалог, чтобы решить важную проблему. Генеральные ассистенты Аррупе решили, что наконец-то состоится их долгожданная встреча с Папой, однако, судя по всему, Иоанн Павел имел в виду нечто иное.
30 декабря трое генеральных ассистентов, отчаявшись организовать встречу с Папой для Аррупе и себя лично, остановили Иоанна Павла в иезуитской резиденции неподалеку от своей церкви, где Папа только что закончил традиционную мессу с членами иезуитской общины Рима, посвященную окончанию года. Когда отец Аррупе привел Папу в дом для встречи с молодыми иезуитами, трое его ассистентов преградили им путь, окружили Папу и сказали:
- Святой отец, мы - главные советники отца Аррупе, мы писали вам о наших проблемах и сейчас надеемся, что вы найдете время для встречи с ним, потому что мы оказались в очень трудном положении.
Иоанн Павел ответил:
- Sara presto [Это произойдет очень скоро].
А когда он и сопровождающие его лица уезжали, монсеньор Дзивиш еще раз заверил Аррупе, что такая встреча действительно скоро произойдет. Она состоялась 17 января 1981 г., но стороны не достигли согласия. Между тем итальянская пресса вовсю продолжала спекулировать на разногласиях между Папой и Педро Аррупе или, точнее сказать, между Ватиканом и Обществом Иисуса.
Очередная встреча произошла 13 апреля 1981 г. Иоанн Павел заявил Аррупе, что серьезно обеспокоен тем, как может повести себя Генеральная Конгрегация без такого авторитетного руководителя. Этой Генеральной Конгрегации предстояло утвердить отставку Аррупе, избрать его преемника, которым могли стать либо отец О'Кифи, либо отец Жан Ив Кальве, еще один генеральный ассистент из Франции, а также заняться всеми остальными делами, которые будут внесены в повестку дня. Иоанн Павел также напомнил, что Папа Павел VI был в 1974 г. чрезвычайно озабочен предполагаемыми результатами 32-й Генеральной Конгрегации. Папа Иоанн Павел II, вероятно, полагал, что уход в отставку отца Аррупе ухудшит ситуацию во время проведения 33-й Генеральной Конгрегации. Отец Аррупе всячески отрицал, что Генеральная Конгрегация бросила вызов и отказалась повиноваться Папе Павлу VI, а вскоре написал Папе пространное письмо, в котором всеми силами защищал ее деятельность. Эта встреча завершилась настойчивым заверением Иоанна Павла, что диалог непременно будет продолжен в самое ближайшее время. А через месяц прозвучали выстрелы в Папу.
7 августа, возвращаясь из поездки на Филиппины, отец Аррупе перенес сердечный приступ в международном аэропорту Леонардо да Винчи и был немедленно направлен в больницу Сальваторе Мунди. Закупорка артерии привела к параличу левого полушария мозга и всей левой части тела. Отец О'Кифи исповедал разбитого параличом Генерала, отослал телеграммы о его болезни всем провинциалам Общества Иисуса, а также сообщил о случившемся кардиналу Касароли, попросив того оценить ситуацию и дать совет. Касароли, в свою очередь, попросил разрешения повидаться с больным Аррупе. Отец О'Кифи ответил, что врачи не рекомендуют допускать каких бы то ни было волнений и эмоциональных срывов во избежание нового сердечного приступа. Когда выяснилось, что Генерал Аррупе вполне способен принимать решения и отдавать себе отчет в происходящем, они вместе вошли к нему в палату и спросили, не желает ли тот назначить своего викария временно исполняющим обязанности руководителя Общества Иисуса на период его болезни. Аррупе охотно согласился.
- Кого вы хотели бы видеть в качестве заместителя? - спросили они.
Он указал на отца О'Кифи. Кардинал Касароли и провинциалы Общества Иисуса были немедленно оповещены о новом назначении с соответствующим указанием на статью 787 Устава Общества.
Несколько недель спустя врачи отца Аррупе вызвали отца О'Кифи и других ассистентов и поставили их в известность, что с медицинской точки зрения Аррупе «не может больше занимать какой-либо ответственный пост». Они также сообщили, что Аррупе вполне в состоянии принять кардинала Касароли. По пути в больницу Сальваторе Мунди тот заехал за отцом О'Кифи в иезуитский генералитет и всю дорогу они обсуждали предстоящую встречу с Аррупе. О'Кифи продолжал уговаривать кардинала Касароли, чтобы тот разрешил созвать Генеральную Конгрегацию, поскольку Общество Иисуса, по его мнению, не может эффективно управляться простым Генеральным викарием. Касароли отверг это предложение. Когда они прибыли в больницу, он попросил О'Кифи прочитать Аррупе личное послание Папы Римского, в котором выражалась его симпатия больному, подчеркивалось, что они оба нуждаются в скорейшем выздоровлении, а также высказывалось пожелание всего наилучшего. На обратном пути отец О'Кифи снова попытался оказать давление на кардинала Касароли и даже заявил, что вынужден будет написать письмо Папе, чтобы добиться его согласия на созыв Генеральной Конгрегации. Касароли согласился с таким предложением и даже добавил, что будет лично держать Папу в курсе всех дел.
Письмо было готово к 3 сентября. В нем говорилось, что Аррупе неспособен в данный момент исполнять свои непосредственные обязанности, и высказывалось предложение, чтобы Генеральный викарий как можно скорее созвал Генеральную Конгрегацию. Однако поскольку именно против этого так решительно выступал Папа Римский, отец О'Кифи и другие ассистенты настойчиво пытались объяснить ему, что, по их мнению, ситуация кардинально изменилась. Подобные письма были отправлены всем иезуитским провинциалам. Отец О'Кифи передал письмо кардиналу Касароли, а тот пообещал, что непременно вручит его Папе. Он также заверил, что все проблемы будут решены только тогда, когда Папа полностью поправится и вернется в октябре из Кастель-Гандольфо в свою резиденцию.
Однако решение оказалось совершенно не таким, каким оно представлялось отцу Аррупе и его генеральным ассистентам. 6 октября, когда отец О'Кифи проводил встречу, в зал вошел секретарь Аррупе и сообщил, что звонил кардинал Касароли и просил о встрече с Аррупе, который находился в лазарете в штаб-квартире Общества Иисуса. О'Кифи спросил, не хочет ли тот поговорить также и с Генеральным викарием, на что секретарь ответил:
- Нет, в этом нет необходимости.
Когда кардинал Касароли прибыл в иезуитский лазарет, О'Кифи перехватил его перед входом в палату Аррупе. Касароли сказал, что хотел бы переговорить с отцом Аррупе с глазу на глаз, и попросил О'Кифи остаться в коридоре. Тот ждал у двери около пятнадцати минут, а потом его пригласили в палату. Оказалось, кардинал просто не мог понять, о чем говорит отец Аррупе. О'Кифи сразу обратил внимание на какие-то документы, лежавшие на небольшом кофейном столике, внимательно выслушал Аррупе, а потом сообщил Касароли, что тот хочет, чтобы О'Кифи организовал кардиналу Касароли встречу с отцом Паоло Деззой. О'Кифи ответил, что непременно сделает это, оставил кардинала в больничном вестибюле, отправился к Деззе и вернулся с ним обратно. Отец Аррупе показал рукой на документы и попросил О'Кифи прочитать их. Это было письмо Папы Иоанна Павла II: в нем он назначал отца Деззу, которому через пару месяцев должно было исполниться восемьдесят лет, своим «персональным делегатом»; в его обязанности отныне входило управление Обществом Иисуса вплоть до особого распоряжения. А заместителем и помощником отца Деззы становился отец Джузеппе Пито, бывший ректор университета Софии в Токио, а также бывший провинциал в Японии.
Таким образом, нормальное управление Обществом Иисуса было приостановлено, а созыв 33-й Генеральной Конгрегации откладывался на неопределенное время. О'Кифи был заметно озадачен и спросил Аррупе:
- Ну и до каких пор, по-вашему, это будет продолжаться? Аррупе ответил:
- Не знаю. Вам нужно поговорить об этом с отцом Деззой.
После этого отец О'Кифи направился на переговоры с другими ассистентами, а вечером того же дня переговорил с отцом Деззой, который уже знал о письме Папы. Самое главное, что они должны были безотлагательно решить, как сообщить об этом всем членам Общества Иисуса. Иезуитский генералитет и Ватикан решили, что вплоть до конца октября на эту новость будет наложен запрет, а к тому времени иезуиты во всем мире будут оповещены в частном порядке. Первое сообщение об этом решении появилось в одной испанской газете в конце октября, после чего новость сразу же подхватили итальянские газеты, и отец Дезза вынужден был согласиться с отцом О'Кифи, что необходимо снять всяческие запреты на информацию. Для иезуитов во всем мире это был самый большой шок после того, как Папа Клемент XIV в 1773 г. запретил Общество Иисуса.
Вмешательство Папы в дела Общества привело в ярость всех, кого устраивало руководство Аррупе и кто надеялся, что положение дел не изменится и при избранном им преемнике. Совершенно неубедительной представляется точка зрения, что все происшедшее - результат недоразумения, основанного на взаимном непонимании того, что случилось на 32-й Генеральной Конгрегации. После Второго Ватиканского Собора религиозная жизнь во всех монашеских орденах пришла в состояние упадка, и хотя Папа Иоанн Павел II вряд ли считал, что положение дел в Обществе Иисуса хуже, чем в других орденах, он все же верил, что пора подумать о переменах. И если бы он не ценил так высоко уникальную харизму Общества и ту роль, которую оно продолжало играть в процессе реализации решений Второго Ватиканского Собора, не отдавал должное огромному потенциалу иезуитов, то вряд ли решился бы на открытое вмешательство в его внутренние дела, о чем Папа неоднократно говорил отцу Деззе и отцу Пито.
Вмешательство Папы было своего рода шоковой терапией, главная цель которой заключалась в прекращении ожесточенной конфронтации внутри самого Общества, а также между Обществом в целом и высшим руководством католической Церкви, что само по себе уже создавало благоприятные условия для укрепления взаимного доверия. Иоанн Павел II, очевидно, полагал, что на 33-й Генеральной Конгрегации, руководимой отцом О'Кифи, подобные вещи будут просто невозможны. То, что О'Кифи и другие ассистенты отца Аррупе не видели абсолютно никакой необходимости в таких весьма драматических переменах, стало очевидным, когда обнаружились их настойчивые усилия добиться от Папы согласия на проведение очередной Генеральной Конгрегации в наиболее выгодных для себя условиях, пока все бразды правления в Обществе Иисуса находились в надежных, то есть их собственных руках. Фундаментальные различия в подходах к оценке сложившейся ситуации требовали совершенно неординарных мер, и Папа Иоанн Павел II нашел их, лично и весьма решительно вмешавшись в руководство Обществом Иисуса.
Оставалось лишь немного подождать и по реакции иезуитов определить, достаточно ли эффективны подобные меры со стороны Иоанна Павла и его соратников.
СОСТОЯНИЕ ВОЙНЫ
Через две недели после памятного визита кардинала Касароли к иезуитам вновь обострилась ситуация в Польше. 18 октября 1981 г. Станислав Каня был смещен с поста Первого секретаря Центрального Комитета партии, а его место занял Председатель правительства генерал Войцех Ярузельский, в руках которого сконцентрировалась практически вся полнота власти - военная, административная и партийная. В ноябре того же года политический кризис обострился еще больше, когда по северной части страны прокатилась волна нелегальных забастовок, участники которых протестовали против быстро ухудшающегося экономического положения. 21 ноября Леонид Брежнев направил Войцеху Ярузельскому письмо, в котором еще раз выразил озабоченность тем, что в Польше «нет никаких возможностей спасти социализм», пока не будут предприняты «самые решительные меры по борьбе с классовым врагом».
Папа Иоанн Павел II был полностью согласен с первой частью утверждения Брежнева. Встречаясь в начале ноября в Риме с группой польской интеллигенции, поддерживающей движение «Солидарность», он обнадежил их заверением, что освободительное движение в Польше носит необратимый характер. Люди, вновь обретшие давно утраченное чувство собственного достоинства, никогда не пойдут на бездумные уступки правящему режиму. С коммунизмом в Польше покончено раз и навсегда. Поляки достигли завершающего этапа борьбы и непременно одержат победу, даже если для этого потребуется много времени. Однако Иоанн Павел и его собеседники чувствовали, что обстановка накаляется, и именно поэтому их встреча закончилась раньше запланированного времени. Лидеры «Солидарности» прекрасно понимали, что в этот трудный момент они должны быть на родине, пока гром не грянул. Предчувствуя приближающуюся грозу, они оставили Рим, разделив с Папой общую озабоченность судьбой своей страны.
Пока Польша приближалась к тому, что многие поляки называли драматическим поворотом в истории страны, Папа Иоанн Павел II продолжал работать в привычном для него сумасшедшем темпе. В промежуток времени между 18 октября, когда Ярузельский был назначен Первым секретарем ЦК, и второй неделей декабря Папа встретился с тринадцатью различными группами епископов - из Анголы, Сан-Томе, Судана, Ганы, Берега Слоновой Кости, Северной Африки, Мали и пяти регионов Италии. 11 ноября того же года Папа начал третью серию выступлений по вопросам теологии тела, прерванных выстрелами на площади Святого Петра. Первое из этих обращений начиналось шутливым замечанием Папы: «После затянувшейся паузы мы сегодня продолжим наши размышления...» А своим посланием от 12 ноября, посвященным 750-й годовщине со дня смерти святой Елизаветы Венгерской, Иоанн Павел предпринял очередную попытку собрать воедино Венгерскую Католическую Церковь. Десять дней спустя Папа подписал апостолическое послание «Familiaris Consortio» [«Семейное единство»], завершив тем самым Синод 1980 г. по проблемам семьи.
8 декабря, в день празднования Непорочного Зачатия Девы Марии, Иоанн Павел отслужил торжественную мессу в базилике Санта-Мария Маджоре и возобновил акт освящения, которым епископы, отмечавшие 1550-летие со дня Эфесского Собора, подтвердили свою приверженность Церкви и всего мира Деве Марии. Незадолго до этого Иоанн Павел благословил мозаичную икону Марии, Матери Церкви, которая была размещена на углу Апостольского дворца, выходящего на площадь Святого Петра. Это был первый образ Марии среди 153 статуй на вершине базилики Святого Петра и ее многочисленных колонн. Через три дня Иоанн Павел посетил лютеранскую церковь в Риме, где усердно молился вместе с ее руководством и всеми прихожанами.
Между тем экономическая ситуация в Польше с каждым днем ухудшалась, что вызывало дальнейшее обострение в отношениях между лидерами «Солидарности» и польским правительством. Национальная валюта практически обесценилась, медицинское обслуживание стало недоступным простым гражданам, а молоко и многие продукты детского питания исчезли с прилавков магазинов. 28 ноября Центральный Комитет Польской объединенной рабочей партии дал указание коммунистам в парламенте голосовать за введение в стране чрезвычайного положения и предоставление правительству чрезвычайных полномочий, включая право на запрет несанкционированных забастовок. Для лидеров «Солидарности», которые уже подошли к опасной черте подрыва своего авторитета среди членов движения, это означало попытку ликвидировать практически все завоевания августа 1980 г. В их распоряжении оставалось единственное оружие - угроза 24-часовой забастовки в случае обсуждения подобного закона и всеобщей бессрочной забастовки в случае его принятия парламентом. Пытаясь добиться от правительства продолжения диалога, архиепископ Глемб отправил письма всем членам польского сейма, генералу Ярузельскому, Леху Валенсе, а также членам Независимого студенческого союза с просьбой соблюдать сдержанность в своих действиях. Но было уже слишком поздно. Вероятно, подобные меры были запоздавшими даже 4 ноября, когда Ярузельский встречался с Примасом Польши и лидерами «Солидарности» с целью организации и проведения нового диалога и создания «Фронта национального согласия».
С 11 по 12 декабря Национальная координационная комиссия движения «Солидарность» провела чрезвычайный пленум в Гданьске, где попыталась определиться с выбором позиции. Те, кто хотел дозвониться до них или послать телекс около полуночи, неожиданно обнаружили, что это невозможно. К этому времени уже началась попытка государственного переворота, организованного генералом Ярузельским.
12 декабря ровно в 23.57 все 3,4 миллиона частных телефонов в Польше были одновременно отключены, а по всей стране на дорогах установлены блок-посты. По улицам Варшавы загрохотали танки, а почти все лидеры «Солидарности» были арестованы в гданьских гостиницах. Лех Валенса был задержан на своей квартире после того, как наотрез отказался искать убежище в более надежных местах. Генерал Ярузельский, опасавшийся, что любое промедление может вызвать яростную реакцию рабочих Гданьска, решил действовать энергично и обезглавить движение «Солидарность» быстрыми арестами его руководителей, собравшихся на пленум Национальной координационной комиссии. Проснувшиеся воскресным утром 13 декабря поляки вдруг обнаружили, что их страна оккупирована и захвачена собственной армией при поддержке службы безопасности, чьи мощные компьютеры, установленные в Гдыне, содержали адреса всех подозрительных граждан. В течение одной ночи аресту подверглись более четырех тысяч мужчин и женщин.
Таким образом, коммунисты лишились возможности ввести законное военное положение, а то, что произошло, можно было назвать только «состоянием войны». Именно об этом заявил генерал Ярузельский во время обращения к нации в 6 часов утра. Когда он объявил о создании Военного совета национального спасения, поляки сразу же сообразили, что произошло в стране. Власть объявила войну обществу.
В воскресенье в 5 часов утра Примас Польши был извещен о том, что генерал Ярузельский вот-вот введет в стране военное положение и это может случиться буквально в течение часа. Архиепископу Глембу также сообщили, что он будет волен свободно перемещаться по стране, а если ему понадобится телефон, то он может воспользоваться одним из аппаратов в Совете министров, расположенном в полутора милях от его резиденции. Что же до Папы Иоанна Павла II, то он был извещен об этом событии примерно в час ночи, когда посол Польши в Италии позвонил ему и сообщил о решении Войцеха Ярузельского ввести в стране «временные чрезвычайные меры». И поскольку все телефонные линии в Польше были одновременно отключены, Папа не имел ни малейшей возможности связаться со своими епископами или с кем бы то ни было.
На следующий вечер на площади Святого Петра прозвучал молебен за Польшу. Иоанн Павел обратился к тысячам собравшихся на площади людей из окна своего кабинета и шесть раз произнес слово «солидарность» в благодарность за то, что они проявили озабоченность по поводу событий на его родине. В среду во время очередной встречи с верующими Папа еще чаще употреблял это слово и даже вспомнил популярный лозунг «Солидарности»: «Чтобы Польша была Польшей», заявив о том, что поляки борются за свободу и за свои права «оставаться самими собой». Заявления Папы, сделанные в воскресенье и в среду, были сразу же переданы по ватиканскому радио - единственному средству общения Польши с внешним миром.
В некоторых частях страны начались акты насилия. Дольше всех продолжала сопротивление Силезия, и репрессии там были наиболее жестокими. Близ Катовице 1300 горняков забаррикадировались в шахте «Пяст» и находились там до окончания Рождества. Попытка освободить шахту 16 декабря с помощью слезоточивого газа и резиновых пуль закончилась гибелью девяти шахтеров и четырех полицейских. Более сорока человек были ранены. Иоанн Павел направил послание Войцеху Ярузельскому, в котором потребовал «немедленного и полного прекращения кровопролития». При этом он воззвал к «вашей совести, генерал, и к совести тех, кто должен был решить эту проблему».
Похоже, именно генерал Ярузельский решил этот важный вопрос. О том, что Советский Союз планировал вторжение в Польшу в декабре 1981 г., нет никаких данных. Более того, советское руководство отклонило просьбу Ярузельского послать туда небольшой контингент советских войск после введения в стране военного положения. (Ярузельский, человек далеко не глупый, вероятно, надеялся заручиться поддержкой своих сторонников в Москве.) Военное положение в Польше было введено в декабре 1981 г. не потому, что это был единственный способ предотвратить советское вторжение, а потому, что Ярузельскому не удалось сделать то, что удалось Владиславу Гомулке в 1956 г., - запугать народ советской угрозой и с помощью этой угрозы навести в стране порядок.
Генерал Ярузельский не был предателем. Он не хотел советского вторжения в Польшу, к которому стремились все твердолобые коммунисты в стране, и не хотел полного уничтожения лидеров движения «Солидарность», когда они все оказались под его непосредственной властью. Однако это могли сделать советские власти в декабре 1980 г., а польские коммунисты - в декабре 1981 г. Он неправильно истолковал угрозу советского вторжения и упустил возможность ускорить процесс обретения Польшей независимости от советского влияния. Советский Союз в декабре 1981 г. уже не имел никакой возможности вмешаться во внутренние дела Польши. Ярузельский настолько твердо держал власть, что мог подавить даже наиболее твердолобых своих сторонников из числа коммунистов, если бы, конечно, дело дошло до этого. Единственным разумным объяснением того, почему он предпринял все эти действия, вместо того чтобы взять курс на национальное примирение и консолидацию национальных сил, является тот факт, что Папа Римский, Польская Церковь и руководство движения «Солидарность» считали его убежденным коммунистом.
Кароль Войтыла всегда любил Рождество, но Рождество 1981 г. было для него, несомненно, наименее счастливым после окончания Второй мировой войны. Накануне Рождества в 6 часов вечера на подоконнике Апостольского дворца появилась свеча - Иоанн Павел выразил таким образом символическое сочувствие соотечественникам и поддержал Польшу в ее освободительной борьбе, начало которой положили два швейцарских священника - Морис Грабер, протестант, и Андре Бабель, католик. Его традиционное рождественское благословение «Urbi et Orbi» заканчивалось особым поздравлением «моим любимым и дорогим соотечественникам» и в особенности всем тем, «кто страдает, кто оторван от родных и близких, кто оказался жертвой репрессий, пребывает в отчаянии». А в своем новогоднем послании в 1982 г. по поводу Всемирного дня Мира Папа решительно отверг «фальшивый мир тоталитарных режимов». В тот же самый день он поблагодарил всех, кто посвятил свою молитву Польше, и попросил их продолжать это благородное дело, потому что это «важно... не только для одной страны, но и для всей истории человечества».
Он говорил как истинный польский патриот, но на самом деле представлял собой нечто большее. Культурологическая точка зрения на всеобщую историю давала ему возможность глубже познать историю собственной страны и перешагнуть границы национализма, а также предчувствовать будущее, в которое его страдающие соотечественники не могли поверить. Военное положение было для них концом всех надежд и весьма серьезным препятствием на пути к свободе. А Иоанн Павел расценивал этот шаг правительства как конвульсию гибнущего несправедливого режима, что нашло свое подтверждение даже в весьма сдержанном ответе генерала Ярузельского на письмо Папы от 18 декабря.
Таким образом, сбывалось все, о чем он говорил в ноябре представителям польской интеллигенции. Подобный прогноз Папа сообщил аккредитованному при Святом Престоле дипломатическому корпусу во время ежегодной с ним встречи 16 января. Поскольку человеческое достоинство плотно «вписано в человеческое сознание», потребность в свободе всегда будет восходящей, а не нисходящей линией в мировом развитии.
ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРИЗИС - ЕВАНГЕЛИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ
Через пять месяцев настало время серьезных испытаний для дипломатических способностей Иоанна Павла II. На конец мая 1982 г. была запланирована его поездка в Великобританию. За восемь недель до прибытия Папы в Лондон военный режим Аргентины захватил контроль над Фолклендскими островами, которые последние 149 лет являлись британскими владениями. Аргентинцы давно уже предъявляли претензии на эти острова, которые они называли Мальвинскими, и в конце концов попытались силой отвоевать их. Они видели в этом справедливый возврат некогда утраченных территорий и не выказывали никаких намерений оставлять их англичанам, которые, разумеется, расценили подобный акт как вторжение на свою территорию. Британский флот был тут же приведен в боевую готовность и направился в Южную Атлантику, чтобы силой оружия восстановить свой суверенитет.
Надвигающаяся война поставила Иоанна Павла в чрезвычайно сложное положение. Запланированный визит в Великобританию уже породил у него большие надежды. Католическое население Соединенного Королевства с воодушевлением ожидало встречи с Папой, а с архиепископом Ранси, главой Англиканской Церкви, была назначена важная экуменическая встреча в кафедральном Кентерберийском соборе. В отдаленной исторической перспективе этот визит мог положить конец давним подозрениям со стороны Великобритании к католицизму вообще и к Ватикану в частности. С другой стороны, Великобритания была на пороге войны с Аргентиной, официально католической страной, которая к тому же выступила в этом конфликте в качестве агрессора, что еще больше затрудняло общую ситуацию для Папы Римского. Ватиканские дипломаты не скрывали своей озабоченности тем обстоятельством, что предстоящий визит Папы в Великобританию может самым серьезным образом подорвать репутацию Святого Престола как традиционно нейтральной стороны во всех международных конфликтах. Британские епископы очень хотели, чтобы этот визит все-таки состоялся, и часто выражали обеспокоенность тем, что его отмена может крайне негативно сказаться на британских католиках и деморализовать их. Что же до аргентинских епископов, то они выражали удивление тем, что Папа помышляет посетить протестантскую страну, которая готовит войну против бедного католического народа. По мнению многих аргентинцев, мальвинский конфликт нужно было рассматривать в качестве примера того, как страна «третьего мира» ведет справедливую войну против колониализма развитых государств. И разве Папа Римский не выступал в качестве борца за интересы развивающихся стран? Разве он не высказывал решительное осуждение всех проявлений колониализма?
Пока аргентинцы окапывались на островах, а британский флот упрямо продвигался в район Южной Атлантики, визит Папы в Великобританию казался совершенно невозможным. И тут Иоанн Павел нашел единственно правильное решение. Первым шагом в этом деле стал для него принцип коллегиальности мирового епископата. 18 мая, в самый разгар фолклендского конфликта, Папа встретился в Риме с кардиналом Безилом Хьюмом и другими британскими епископами, прибывшими туда с последней надеждой спасти визит Папы в Великобританию. Тогда же Папа собрал кардиналов и епископов из Аргентины и через несколько дней напряженной работы с ними объявил, что решение этой сложной проблемы возможно исключительно путем евангелического и пастырского служения. Он посетит как Великобританию, так и Аргентину и во время этих визитов попытается отыскать способ примирения обеих стран в качестве посланника мира и доброй воли. Кстати сказать, это решение настойчиво защищал и кардинал Хьюм. 22 мая Папа завершил все необходимые консультации, отслужив мессу на папском алтаре в соборе Святого Петра вместе с аргентинскими и британскими епископами.
Визит Папы в Великобританию оказался весьма успешным. Кроме Лондона, он посетил Кентербери, Ковентри, Ливерпуль, Манчестер, Йорк, Эдинбург, Глазго и Кардифф. Встретившись с королевой Елизаветой II в Букингемском дворце, Папа Иоанн Павел заверил ее, что постоянно молится о благополучии ее сына принца Эндрю, который на своем вертолете воевал в это время на Фолклендах. Помимо всего прочего, Папа позаботился о давно назревшем церковном примирении. Отслужив молебен в Вестминстерском соборе по погибшим в годы Реформации католикам Джону Фишеру и Томасу Мору, Папа заметил, что «в этой Англии справедливости и щедрого ума никто больше не станет завидовать гордости католической общины, имеющей столь давнюю историю». На следующий день Иоанн Павел и архиепископ Ранси вместе руководили службой в Кентерберийском кафедральном соборе, где вспомнили общее экуменическое прошлое. После этого Папа и архиепископ подписали Общую декларацию единства, возобновившую экуменический диалог после Второго Ватиканского Собора и выразившую общую надежду на благоприятное будущее. Эта Декларация стала важнейшим документом в истории взаимоотношений Римско-Католической и Англиканской церквей за годы после Второго Ватиканского Собора.
Иоанн Павел оставил Соединенное Королевство 2 июня и через девять дней прибыл в Буэнос-Айрес. Несмотря на то что официальная капитуляция Аргентины произошла только 15 июня, было совершенно ясно, что это государство окончательно проиграло фолклендскую (мальвинскую) войну. Спешно организованный и проведенный в течение двух дней визит Папы предоставил ему возможность воодушевить население страны, горько переживавшее поражение. Архиепископ Альфонсо Лопес Трухильо, президент СЕЛАМ (Совет епископов Латинской Америки - высший руководящий и координирующий орган католической Церкви в этом регионе), получил незадолго до визита Папы приглашение прибыть на консультации в Рим, а после возвращения из Колумбии быстро организовал специальную ассамблею СЕЛАМ, чтобы достойно встретить Папу Римского в Буэнос-Айресе. Визит Папы в Аргентину официально имел паломническую направленность, его целью было посещение мемориала Богоматери Лухианской. Во время этой встречи, на которую прибыли епископы из всех стран Латинской Америки, духовенству дали ясно понять, что Папа прибыл на их континент как «посланник мира». Подобная интерпретация визита Иоанна Павла была подкреплена убедительными доказательствами миротворческих усилий Папы по предотвращению чуть было не разгоревшейся войны между Аргентиной и Великобританией в 1982 г.
Двойной визит Иоанна Павла в Великобританию и Аргентину ознаменовал собой конец двухлетнего кризисного периода, когда Папа боролся за официальную регистрацию движения «Солидарность» в Польше, подвергся покушению Агджи, пережил смерть кардинала Вышыньского, долгое время поправлял здоровье, решительно вмешался в руководство Обществом Иисуса, тяжело перенес введение военного положения в Польше и наконец вступил в борьбу за выживание «Солидарности» в условиях ограничения свободы. На фоне всех этих трудностей шестнадцать тяжелых дней мая и июня 1982 г. были финальным аккордом этой фазы его понтификата. Столкнувшись с, казалось, совершенно неразрешимой проблемой, Папа нашел уникальный евангелический способ разрешения конфликта, и все это только потому, что он сумел изменить тот стиль работы, которому следовали все предыдущие папы в отношении как самой Церкви, так и всего мира.
ОСВОБОЖДЕНИЕ ОСВОБОДИТЕЛЕЙ
Ограниченность политиков и обещание искупления
25 ноября 1981 - кардинал Йозеф Ратцингер назначен префектом Конгрегации доктрины веры.
27 февраля 1982 - провинциалы иезуитов встречаются с Иоанном Павлом.
13 мая 1982 - в первую годовщину покушения Иоанн Павел II посещает мемориал Мадонны Фатимской.
7 июня 1982 - Иоанн Павел встречается в Ватикане с Президентом США Рональдом Рейганом.
10 октября 1982 - Папа Иоанн Павел II канонизирует святого Максимилиана Кольбе как мученика.
28 ноября 1982 - Иоанн Павел учреждает первую в Церкви личную прелатуру для «Opus Dei».
18-19 января 1983 - Ватикан дает обзор проекта пастырского послания епископов США по вопросам ядерного оружия.
25 января 1983 - апостольская конституция «Sacrae Disciplinae Leges» дает новый свод канонического права. Апостольская конституция «Divinus Perfectionis Magister» способствует пересмотру процесса беатификации и канонизации.
2 февраля 1983 - Иоанн Павел на своей второй консистории учреждает восемнадцать новых кардиналов.
24 февраля 1983 - чрезвычайное совещание в Ватикане решает, насколько рискованно паломничество Папы в Никарагуа.
2-9 марта 1983 - Иоанн Павел наносит визит в Центральную Америку.
25 марта 1983 - начало Святого Года Спасения.
16-23 июня 1983 - второй пастырский визит Иоанна Павла в Польшу.
21 июля 1983 - генерал Ярузельский официально отменяет военное положение в Польше.
Август 1983 - первый семинар по проблемам гуманитарных наук в Кастель-Гандольфо.
2 сентября 1983 - в Риме открывается 33-я Генеральная Конгрегация Общества Иисуса.
29 сентября - 29 октября 1983 - Синод епископов рассматривает проблемы наказания и примирения в церковной практике. Работа Синода завершается апостольским посланием «Reconciliatio et Paenitentia» [«Примирение и наказание»], изданным 2 декабря 1984 г.
5 октября 1983 - Леху Валенсе присуждается Нобелевская премия мира.
31 октября 1983 - послание Папы кардиналу Йоханнесу Виллибранду знаменует собой пятисотлетний юбилей Мартина Лютера.
16 ноября 1983 - Иоанн Павел II направляет послание китайскому лидеру Дэн Сяопину с просьбой о личной встрече.
27 декабря 1983 - Папа Иоанн Павел II посещает Мехмета Али Агджу в римской тюрьме Ребиббия.
10 января 1984 - между Соединенными Штатами Америки и Святым Престолом установлены дипломатические отношения в полном объеме.
26 января 1984 - Иоанн Павел назначает Джона Дж. О'Коннора архиепископом Нью-йоркским.
11 февраля 1984 - выходит апостольское послание «Salvifici Doloris» о христианском понимании страдания.
8 апреля 1984 - кардинал Бернарден Гантен назначен префектом Конгрегации епископов. Кардинал Роджер Эчегари назначен президентом Совета понтификата по вопросам мира и справедливости.
2-12 мая 1984 - второй вояж Папы в Азию.
12 июня 1984 - Иоанн Павел обращается к участникам Всемирного Совета церквей в Женеве.
6 августа 1984 - Конгрегация доктрины веры издает наставление «Определенные аспекты теологии освобождения».
9-21 сентября 1984 - первый пастырский визит Иоанна Павла в Канаду.
19 октября 1984 - отец Ежи Попелюшко убит агентами польской государственной безопасности.
22 марта 1986 - Конгрегация доктрины веры издает наставление «О христианской свободе и освобождении».
22 февраля 1983 г. архиепископ Андреа Кордеро Ланца ди Монтеземоло, апостолический нунций в Никарагуа, занимавшийся подготовкой весьма многотрудного визита Папы в эту страну, неожиданно получил телефонограмму от архиепископа Эдуарде Мартинеса Сомало, заместителя Государственного секретаря Ватикана.
- Это очень срочно, - сразу же предупредил его заместитель Госсекретаря, - Папа хочет немедленно видеть вас, архиепископа Обандо и епископа Барни. Вылетайте первым же рейсом.
Нунций запротестовал:
- Мы находимся на последней стадии подготовки визита. Его вышестоящий начальник отнесся к этим словам с пониманием и добавил:
- Я поговорю с Папой и перезвоню вам. Мартинес Сомало позвонил на следующий день и сказал одно-единственное слово:
- Приезжайте.
Очередной рейс из Никарагуа был на Майами, поэтому нунций архиепископ Мигель Обандо Браво из Манагуа (глава Никарагуанской Церкви), а также епископ Хулиан Луис Барни, францисканский миссионер итальянского происхождения, который должен был встречать Папу в Леоне, вылетели во Флориду, а затем пересели на самолет, следующий в Рим. В римском аэропорту их встретили служащие Ватикана и сразу же отвезли к Папе. Там они тотчас же были препровождены к Иоанну Павлу и трем его высшим куриальным чиновникам: кардиналу Агостино Касароли, архиепископу Мартинесу Сомало и архиепископу Акилле Сильвестрини - «министру иностранных дел» Ватикана. Римская Курия была обеспокоена возможной катастрофой в Манагуа.
Иоанн Павел сразу же перешел к делу.
- Все, кажется, готово, - сказал он, - но есть немало противников этого визита. Может, нам действительно следует отложить его? Что вы думаете на этот счет?
Монтеземоло сказал, что архиепископ Обандо и епископ Барни должны отвечать на этот вопрос первыми, чтобы его слова не настроили их на определенный лад. Оба епископа изложили все «за» и «против» такого визита, но тем не менее воздержались от каких бы то ни было определенных рекомендаций. После этого Иоанн Павел повернулся к Монтеземоло:
- Ну а вы что думаете по этому вопросу? Представитель Папы в Никарагуа ответил, что здесь нужно обсудить три вещи:
- Есть возможности, есть вероятности и есть определенности. Возможность заключается в том, что мы сможем договориться с режимом насчет этого визита, а он не будет эти договоренности соблюдать. Вероятность заключается в том, что режим постарается насильно втиснуть что-либо в программу визита. Что же касается определенности, то правящий режим, несомненно, попытается сделать все возможное, чтобы использовать визит Папы в своих интересах. Иоанн Павел немного подумал и спросил Монтеземоло, считает ли тот возможным в таких условиях его визит в эту страну. Нунций ответил:
- Сейчас мы находимся на таком этапе подготовки визита, что его отмена принесет нам больше вреда, чем пользы.
Эту же мысль повторили архиепископ Обандо и епископ Барни. Был час пополудни. Папа, который все это время напряженно прислушивался к мнениям своих коллег и постоянно задавал самые острые вопросы, неожиданно сказал:
- Приходите ко мне чуть позже сегодня вечером, и вы узнаете мой ответ.
Когда все трое вернулись к нему после обеда, Папа уже был занят другими неотложными делами, но их приняли кардинал Касароли, Мартинес Сомало и Сильвестрини. Кардинал Касароли сообщил, что Папа все-таки решил ехать. Монтеземоло следует немедленно вернуться в Манагуа и приложить максимум усилий, чтобы реализовать «все возможности, вероятности и определенности».
Ветераны дипломатической службы в Государственном секретариате были по понятным причинам излишне нервозны и напуганы предстоящим визитом Папы в страну, правление которой находилось в руках строптивого, враждебного режима. Кое-кто даже высказывал опасения по поводу личной безопасности Папы в сандинистской Никарагуа, справедливо полагая, что в такой ситуации события очень часто выходят из-под контроля. Однако христианское освобождение давно уже стало лейтмотивом понтификата Иоанна Павла. Если же в Никарагуа будут какие-либо неприятности, то Папа готов встретить их. Он не может отступиться от своих принципов из-за мнимой или реальной опасности. Именно так Папа понимал свою святую обязанность служения обществу.
НИКАКИХ СОВПАДЕНИЙ
Отдавая должное роли Папы Иоанна Павла II в развитии движения «Солидарность» в Польше и тому значению, которое эта революция оказала на все события конца XX в., многие исследователи не могут избежать соблазна назвать его папство «политическим». Некоторые изображают Папу искусным дипломатом, осторожно и вдумчиво направлявшим переход Польши к свободе и умело договаривавшимся с рушащимся коммунистическим режимом. Кому-то Иоанн Павел II видится пророком ненасильственных действий, чья политическая подпольная борьба в условиях военного положения в Польше чем-то напоминает кампании гражданского неповиновения Ганди в Индии накануне провозглашения независимости, а также движение за гражданские права американского проповедника Мартина Лютера Кинга, что ставит его в ряд выдающихся политических деятелей двадцатого столетия.
В каждом из подобных утверждений есть, разумеется, доля истины, и Папу впрямь можно назвать политиком. Иоанн Павел в самом деле продемонстрировал в 1980-е гг. незаурядные дипломатические способности. Он действительно имел ясный взгляд на развитие исторического процесса и постоянно подчеркивал, что истинное освобождение от всех форм тоталитаризма не должно предполагать применения тоталитарных методов борьбы, если оно, конечно, хочет оставаться верным своим изначальным принципам. Однако слова и дела Папы вовсе не означают, что он мнил себя политической фигурой или государственным деятелем.
Ответом самого Иоанна Павла на вопрос, что он думает о своей деятельности и о своем папстве, могут служить события 12 мая 1982 г. в Португалии, в мемориале Мадонны Фатимской. Папа отправился туда в паломничество в первую годовщину покушения Мехмета Ал и Агджи на его жизнь, чтобы воздать хвалу Господу и Марии за чудесное спасение от пули террориста. Прибыв в Фатиму, Папа суммировал свои воззрения на сущность жизни, истории и собственной миссии в знаменательной фразе: «В провиденциальных замыслах Бога нет совпадений».
Что же касается покушения, то ни сами выстрелы, ни тот факт, что они прозвучали в день благодатного явления в Фатиме Марии, ни причины, которыми они были вызваны, ни его спасение - ничто не было случайным совпадением, как и все события в его жизни, в том числе и избрание Папой. И это, как он считал, подтверждалось во всем и всегда. Весь мир, включая, естественно, и мир политики, был захвачен драмой спасения в истории человечества. Это, по мнению понтифика, было знаменательным посланием, которое Второй Ватиканский Собор хотел направить современному миру, напуганному всевозрастающей бессмысленностью человеческого существования. Главная цель Церкви заключалась в том, чтобы поведать миру историю его спасения, час за часом, на примере миллиардов судеб, в которых и в помине нет никакого совпадения.
И политика имела к этому самое непосредственное отношение. Ради достижения своей цели Церковь потребовала от мира свободы, ибо только так можно осуществить евангелическое предназначение, а еще она попросила мир задуматься над возможностью своего спасения. Вот и все, чего Церковь добивалась от мира, но сам факт предъявления подобных требований имел огромный общественный резонанс, поскольку далеко не каждое государство могло их выполнить. Евангелическая миссия Церкви делала ее антитоталитарной - ведь упомянутые требования неизбежно накладывали ограничения на все претензии правительств в отношении своих подданных.
Церковь проповедующая всегда является Церковью народной , так как евангелизация всегда представляет собой обращение к народу, а ее последствия сказываются на жизни многих людей. И все же Церковь увлекает за собой мир, не будучи соперником государственной власти, но являясь свидетелем истины о человеческой природе, человеческом обществе, человеческой истории и человеческой судьбе. С исторической точки зрения Церковь далеко не всегда вела себя подобным образом. Эта цель сформировалась после Второго Ватиканского Собора, и именно с этого момента Церковь становится публичной, а себя Папа Иоанн Павел II называет «специфическим наследником» Второго Ватиканского Собора, пытающимся закрепить и развить его достижения.
Евангелический взгляд Иоанна Павла на историю и политику помогает лучше понять его взаимоотношения с другим видным деятелем мировой политики - Рональдом Рейганом, президентом Соединенных Штатов Америки.
Президент США и Папа Римский имели ряд общих убеждений. Оба искренне верили, что коммунизм представляет собой моральное зло, а не просто антинаучную экономическую доктрину. Они были абсолютно уверены в способности свободного народа ответить на коммунистический вызов. Оба были убеждены, что в соревновании с коммунизмом победа не только возможна, но и неизбежна. Оба глубоко понимали суть драматических событий конца XX в. и нисколько не сомневались в том, что высказанное слово истины может разорвать постоянную ложь коммунизма и поднять людей на борьбу против рабства.
Будучи еще только кандидатом в президенты, Рейган увидел в теленовостях сюжет о торжественной мессе Иоанна Павла II на варшавской площади Победы 2 июня 1979 г. и, по словам его помощника Ричарда Аллена, был тронут до глубины души. Что же до Иоанна Павла, то у него не было никаких оснований не доверять правдивости жесткого, хотя и противоречивого по сути, антикоммунистического заявления Рональда Рейгана. Папа-поляк знал по более чем тридцатилетнему опыту, что Советский Союз был не просто империей, а империей зла. Рональд Рейган неизменно восхищался Папой Иоанном Павлом II и делал все возможное, чтобы он всегда был в курсе всех разведданных США в отношении стран Восточной Европы. Он также признавал, что католическая Церковь преследует свои интересы и имеет свои методы борьбы с коммунизмом. Иоанн Павел, назвав однажды Рейгана «хорошим президентом», тем не менее настойчиво оберегал собственную свободу мысли, объективного анализа и право на соответствующие действия. Церковь не должна была впадать в зависимость от какого бы то ни было государства или его политических амбиций.
Встретившись впервые 7 июня 1982 г., Иоанн Павел и Рональд Рейган быстро признали параллелизм интересов в отношении Ялтинской системы. Однако утверждение о том, что они вступили в определенный сговор ради свержения коммунистических режимов, - не более чем журналистская выдумка. С точки зрения Советского Союза самый серьезный удар по коммунистической системе Иоанн Павел нанес во время своего визита в Польшу в июне 1979 г., то есть за семнадцать месяцев до того, как Рональд Рейган был избран президентом, и за девятнадцать месяцев до того, как он принял дела в Белом Доме. Решение Рейгана поделиться американскими разведывательными данными было высоко оценено в Ватикане, однако Иоанн Павел имел свои, весьма надежные источники информации в Восточной Европе, и до сих пор нет никаких доказательств, что полученные от США спутниковые фотографии или данные разведки имели сколько-нибудь серьезное значение для выработки политики Ватикана. Во всяком случае, это никак не повлияло на изменение точки зрения самого Папы в отношении указанных проблем. Конечно, истории о том, как Папа склонился над высококачественными спутниковыми фотографиями советских военных баз, могут подстегнуть воображение, но они ни о чем не говорят, по сути дела, и уж тем более о последствиях событий 1980-х годов, скрытых или явных. Между Соединенными Штатами и Иоанном Павлом II не было абсолютно никаких «сделок» относительно того, что США оказывают поддержку Польше в обмен на молчание Ватикана по вопросу о размещении в Европе американских ракет среднего радиуса действия или об американской политике в Центральной Америке. Предполагать, что Папа Иоанн Павел мог допустить мысль о подобной торговле, значит не понимать сути характера этого человека.
Иоанн Павел и Рональд Рейган были страстными сторонниками идеи освобождения тех народов, которые их поколение называло «угнетенными нациями». Однако к одной и той же цели они шли разными путями. Ни о каком сговоре и речи быть не может.
ВСЕЛЕНСКИЙ ПРИЗЫВ К СВЯТОСТИ
Пока Польша страдала от навязанного генералом Ярузельским «военного положения», Папа Иоанн Павел II делал все возможное, чтобы оказать соотечественникам посильную помощь, а заодно предпринял ряд серьезных шагов, весьма существенно повлиявших на состояние Церкви накануне XXI века.
УНИКАЛЬНОЕ ПАРТНЕРСТВО
За три недели до переворота Ярузельского Иоанн Павел сделал единственное важное назначение в Курии за весь период своего папства. Кардинал Йозеф Ратцингер, архиепископ Мюнхенский и Фрейзингский с 1977 г., стал префектом Конгрегации доктрины веры.
Ратцингер родился 16 апреля 1927 г. в небольшой деревне в Верхней Баварии и был младшим из троих детей. Изучать теологию он начал после войны, когда в германских католических кругах обозначился небывалый интеллектуальный интерес к религии. После рукоположения в сан священника, докторской диссертации о святом Бонавентуре и года работы в церковном приходе отец Ратцингер стал одним из самых молодых и самых популярных профессоров теологии в Германии и советником кёльнского кардинала Йозефа Фрингза. Фрингз входил в число лидеров партии реформ на Втором Ватиканском Соборе, и Ратцингер помогал ему составлять проекты резолюций, три из которых сыграли важную роль в определении основного курса Собора на его первой сессии в 1962 г. На завершающей стадии Собора Ратцингер начал задумываться над ролью Церкви в современном мире и пришел к выводу, что некоторые ее действия перестают соответствовать Догматической конституции. Вернувшись в Германию на должность преподавателя теологии Тюбингенского университета, Ратцингер проявил более серьезную озабоченность тем чересчур радикальным курсом, который проводили некоторые постсоборные германские теологи, не говоря уже об их легкомысленном флирте с марксизмом.
Когда его интеллектуальные коллеги по Второму Ватиканскому Собору, вместе с которыми он помогал основывать теологический журнал «Консилиум», отказались начать борьбу с этими тенденциями, Ратцингер и ряд других весьма влиятельных теологов времен Второго Ватиканского Собора (включая Анри де Любака, члена Общества Иисуса и друга Кароля Войтылы) основали еще один журнал - «Коммунио», чтобы, не отходя от истины, интерпретировать соборные решения. Раскол между сторонниками «Консилиума» и «Коммунио» означал не просто расхождение во взглядах. Рухнули дружеские связи, а в ходе последовавших за этим дискуссий Ратцингер обнаружил, что стал объектом злобных нападок со стороны бывших коллег. В разгар этих разногласий он написал книгу «Введение в христианство», основанную на тюбингенских лекциях 1967 г. и на весьма современных библейских, философских и теологических материалах. Несмотря на довольно серьезные различия между журналами «Консилиум» и «Коммунио» в вопросах интерпретации итогов Второго Ватиканского Собора, обе группы прекрасно понимали, что являются его наследниками, и в силу этого факта вместе противостояли всем, кто напрочь отвергал историческое значение Собора; к их числу они относили и диссидентствующего французского архиепископа Марселя Лефевра.
Весной 1977 г. Папа Павел VI выдернул Ратцингера из академического кресла, назначив его архиепископом Мюнхенским и Фрейзингским и сделав кардиналом. С Каролем Войтылой Ратцингер впервые лично познакомился на конклаве 1978 г. До этого, с 1974 г., они обменивались книгами. Вскоре после своего избрания Иоанн Павел II, пожелавший видеть баварского кардинала на посту префекта Конгрегации по католическому образованию, заявил Ратцингеру:
- Нам придется забрать вас в Рим. Ратцингер ответил, что это невозможно, так как он совсем недавно прибыл в Мюнхен.
- Прошу вас, дайте мне какое-то время, - сказал он. Вскоре после этого представился еще один случай, и тогда Ратцингер заявил Папе, что «не может сопротивляться повторному приглашению».
В течение более чем пятнадцати лет Ратцингер подвергался нападкам и изображался в виде карикатурного инквизитора и «кардинала в панцире» или даже в образе мрачного германца, не поспевающего за развитием современного мира. В 1996 и 1997 гг., когда благодаря многочисленным интервью проявилось обаяние его личности, возобладало мнение, что кардинал существенно изменился. Однако это было не так. Все, кто хотел понять мировоззрение префекта Конгрегации доктрины веры Ратцингера, могли обнаружить за штрихами карикатуры взгляды самого Иоанна Павла на теологическую ситуацию, сложившуюся в Церкви после Второго Ватиканского Собора.
Прежде всего назначение Ратцингера свидетельствовало, что Папа весьма серьезно относится к теологии и к теологам. Привнеся значительный вклад в развитие теологии и обладая энциклопедическими познаниями в области западной теологической традиции, Ратцингер заслуженно пользовался как со стороны друзей, так и со стороны врагов репутацией первоклассного теолога. Назначение префектом такого человека, а не куриального ветерана говорило о том, что Папа действительно намерен придать импульс развитию теологии. Кроме того, назначение Ратцингера означало, что Папа намерен связать деятельность Конгрегации доктрины веры с международным теологическим сообществом и придать им более современный характер. Папа Иоанн Павел II назначил на эту важную должность не специалиста по средневековому католицизму и даже не специалиста по патристике, а вполне современного теолога, который весьма серьезно занимался современной философией и экуменической теологией.
Кардинал Ратцингер был первым должностным лицом такого ранга, который воспринимал Фому Аквинского как своего учителя в области философии и теологии. Папа с уважением относился к томизму и томистам, и все же он нарушил давнюю традицию и назначил префектом Конгрегации доктрины веры человека, томистом не являющегося. В таком решении заключался весьма прозрачный намек на то, что он верит в законный плюрализм теологических методов и что этот плюрализм должен учитываться при формировании авторитетного учения.
Это было сделано ради весьма интересного партнерства. Папа был философом, а префект - теологом. Иоанн Павел был поляком, а Ратцингер - немцем. Кароль Войтыла был одним из создателей «Пастырской конституции о Церкви в современном мире», а Ратцингер спустя десятилетие после Второго Ватиканского Собора стал одним из наиболее острых критиков последующей интерпретации этого важнейшего документа. В течение всего своего понтификата Иоанн Павел часто говорил о двадцать первом веке как об эпохе «возрождения» Евангелия после долгой зимы двадцатого столетия. В то же время кардинал Ратцингер всячески углублял точку зрения, что Церковь в ближайшем обозримом будущем будет терять свои силы и чистоту, и хотя не превратится в катакомбную Церковь, но все же, несомненно, перестанет быть доминирующей силой в западной культуре, какой она некогда была. Кардинал Ратцингер, кажется, полагал, что Запад и вся его гуманистическая концепция впадают в необратимый процесс культурного упадка. А Папа все же верил, что возрождение гуманизма вполне возможно.
Если бы Папа Римский и кардинал Ратцингер, как изображала одна из карикатур, общались только с единомышленниками, то, вероятно, они не могли бы продолжать этот в высшей степени интеллектуальный спор в течение двадцати лет. Ратцингер признавал в харизматическом пастыре Войтыле некую «страсть к человеку» и способность обнажить «духовную составляющую истории», то есть две главные черты, которые сделали нацеленность Церкви на евангелизацию мощной альтернативой фальшивому гуманизму новейшей эпохи. Что же до Войтылы, то он признавал в скромном, застенчивом и весьма ученом Ратцингере современного интеллектуала, более образованного в теологическим плане, чем он сам. А вместе они представляли сильную интеллектуальную команду.
Их заранее запланированные регулярные встречи проводились по пятницам вечерами. Во время этих встреч Ратцингер без посторонних сообщал Папе о своей работе в Конгрегации. А по вторникам перед обедом, а то и во время обеда они часто говорили об интеллектуальных исследованиях, но на сей раз в беседах принимали участие коллеги. Все эти обеденные дискуссии порой давали толчок к появлению новой энциклики или апостольского послания, некоей темы для дальнейшего обсуждения (биотики, например, ситуации в экуменизме или различных направлений в теологии освобождения). Чаще всего обсуждались вопросы, связанные с очередным обращением Папы к паломникам на площади Святого Петра. Иоанн Павел, которого Ратцингер называл человеком, пребывающим в «счастье от нескончаемой работы», именно на таких встречах вырабатывал свои послания, энциклики, теологические идеи и даже шестилетний катехизис о символе веры (1985-1991), что само по себе стало отличительной чертой его понтификата.
ПЕРЕСМОТРЕННЫЙ КОДЕКС КАНОНИЧЕСКОГО ПРАВА
Пересмотр Церковной законодательной системы, то есть Кодекса канонического права, был главной инициативой Папы Иоанна XXIII, объявившего об этом решении вскоре после своего избрания в 1958 г. Деятельность комиссии по пересмотру Кодекса была приостановлена во время Второго Ватиканского Собора, а серьезная работа над проектом нового Кодекса канонического права возобновилась только в 1966 г. Этот процесс продолжался более пятнадцати лет, пока наконец Иоанн Павел II не принял в нем самое непосредственное участие и не довел дело до логического конца.
В феврале 1982 г. Папа создал группу из семи экспертов по каноническому праву из разных стран, каждый из которых имел свое собственное представление о целях и задачах правовой реформы. Во время делового обеда Папа Иоанн Павел II объявил членам группы, что он дважды прочитал проект нового Кодекса и хочет еще раз встретиться с ними для обсуждения проекта в целом, канон за каноном, чтобы понять и оценить то, о чем именно говорится в каждом из 1752 законов и их многочисленных комментариях. Группа экспертов встречалась с Папой четырнадцать раз между февралем и ноябрем 1982 г., и каждая встреча продолжалась не менее четырех часов. Как-то один из экспертов пожаловался, что другие несправедливо критикуют все положения проекта нового Кодекса. Иоанн Павел в ответ сказал, что критика способствует выработке надежного Кодекса и что она «является их прямой и непосредственной обязанностью».
Кодекс канонического права 1917 г. представлял собой свод законов предыдущего церковного законодательства, многие из которых являлись слабой имитацией гражданского права. Старый Кодекс был разделен на разделы, имеющие отношение к таким понятиям, как «личность», «вещи», «процессы» и «преступления и наказания». В этом вполне гражданском законодательном контексте все, что было связано со святостью, с центром духовной жизни Церкви и ее культами, относилось к категории «вещей». Иоанн Павел был абсолютно уверен в том, что новый Кодекс должен стать аутентичным выражением духа Второго Ватиканского Собора и его отношения к современной Церкви. Новый Кодекс после определения его главных и общих правовых норм начинается с «Избранного Богом народа», устанавливает равенство всех верующих в обряде крещения и организует церковные законы в триединстве составляющих частей - миссия Христа как пророка, священнослужителя и царя. Это и есть те самые рамки, в которых происходит управление учительством, его задачами в освящении (где священность надлежащим образом локализована) и его структурой. Только после всех этих церковных дел, являющихся самыми главными для мирян, новый Кодекс может переходить к таким проблемам, как собственность, нарушения законности и санкции, а также к законотворческому процессу. В последней категории семь канонов требуют, чтобы перед официальным принятием закона было проведено совещание соответствующих специалистов. Новый Кодекс не представляет закон в качестве борьбы соперников, включая победителей или проигравших, но ставит своей целью достичь примирения за пределами Церкви, если это, конечно, возможно.
Новый Кодекс канонического права был провозглашен апостольской конституцией «Sacrae Disciplinae Leges» [«Законы священной дисциплины»]. Папа Иоанн Павел II подписал его 25 января 1983 г. Апостольская конституция, написанная собственноручно Иоанном Павлом, предполагает полное раскрытие его личного понимания церковного права. Новый Кодекс, как неоднократно подчеркивал понтифик, должен служить достижению главной миссии Церкви, заключающейся в евангелизации и освящении. Эта миссия разворачивается в недрах человеческого общества, которое требует определенной структуры законов для нормального функционирования прав собственности. И тем не менее этот Кодекс «никоим образом не должен служить основой в вопросах веры, благодати и в особенности благотворительности в жизни Церкви и вероисповедания». Эти дары Святого Духа всегда были первостепенными для Церкви, и главная задача Кодекса заключается в том, чтобы ускорить их развитие в недрах католической общины. Кодекс был основан на концепции Церкви, из которой вытекает, что церковная община является общиной верующих людей в отличие от государства и его граждан.
Пересмотр Кодекса канонического права был первым из трех законодательных инициатив в понтификате Иоанна Павла II. Апостольская конституция 1988 г. под названием «Pastor Bonus» [«Хороший пастырь»], реформирующая структуру Римской Курии и пересматривающая Кодекс Восточного канонического права, провозглашенная 1 октября 1990 г. для католических церквей восточного обряда, завершила эту триаду и предоставила понтификату Иоанна Павла уникальную законотворческую свободу. Папа воспринимал законотворчество как выражение своей приверженности идее полного воплощения решений Второго Ватиканского Собора.
Торжественное принятие нового Кодекса произошло во время второй консистории Иоанна Павла 2 февраля 1983 г., посвященной назначению новых кардиналов. Среди восемнадцати новых членов Коллегии были Жан Мари Люстиже из Парижа, колумбиец Альфонсо Лопес Трухильо, Джозеф Бернардин из Чикаго, Годфрид Дэнилз из Бельгии, Юзеф Глемб из Польши и Юлианус Вайводс из Риги. На этой консистории Папа Иоанн Павел П начал свой обычный обряд чествования старейших теологов времен Второго Ватиканского Собора с вручения красной кардинальской шапки. Первым из названных им был Анри де Любак, восьмидесятисемилетний архиепископ, которому он вручил этот важнейший церковный титул, ранее принадлежавший кардиналу Альфредо Оттавиани, стороннику совершенно противоположного крыла теологии, с которым де Любак боролся в конце 1940-х годов.
СВЯТЫЕ ДЛЯ МИРА
Наиболее очевидным выражением желания Папы Иоанна Павла II напомнить Церкви о вселенском призыве к святости стали бесчисленные беатификации и канонизации. 805 мужчин и женщин были объявлены блаженными и 205 провозглашены святыми за первые двадцать лет его понтификата - намного больше, чем удалось сделать любому папе за всю предыдущую историю, даже если учесть, что иногда канонизации и беатификации подлежали целые группы мучеников.
Церковь никогда не «делала» святых, как, впрочем, и сам Папа. Она просто распознавала святых благодаря папству и церковному учению и приходила к выводу о том, что именно на этих людей снисходила Божественная благодать. Кароль Войтыла давно уже пришел к убеждению, что Бог чудесным образом расточителен в наделении людей святостью и что святые Божии всегда затрагивают все проявления церковной жизни. Таким образом, святость - это не сохранение духовенства и не удел одних монахов и монахинь, которые ушли из мира, чтобы посвятить себя Богу. Святость является принадлежностью каждого христианского акта крещения.
Христианским идеалом в понимании Папы Иоанна Павла II является мученик: свидетель, чья жизнь полностью совпадает с истиной и всецело поглощается жертвенной любовью. Папа постоянно напоминал миру, что двадцатый век наиболее жертвенный из всех предыдущих - по числу погибших свидетелей веры - в христианской истории. Но никто из мучеников двадцатого века, по мнению Иоанна Павла, не может быть более наглядным образом для иллюстрации призыва к святости через чрезвычайную и жертвенную любовь, чем Максимилиан Кольбе. Кольбе был «святым первичного хаоса», человеком, заглянувшим в самое сердце современной тьмы и при этом сохранившим преданность Христу, пожертвовав своей жизнью ради другого в голодном бараке Освенцима и помогая своим сокамерникам умирать, сохранив человеческое достоинство и надежду на спасение.
Канонизация Кольбе была намечена на воскресенье 10 октября 1982 г. на площади Святого Петра. Но тут встал один вопрос. Отец Кольбе был широко известен как мученик в буквальном смысле слова, как человек, погибший за дело веры. При этом очевидцы его гибели свидетельствуют, что он не был арестован за веру и комендант Освенцима, некто Фриш, просто принял самопожертвование Кольбе, который решил заменить обреченного на смерть Франциска Гайовничека, даже не подозревая о том, что казнит священника. Теологи и эксперты Конгрегации по делам канонизации стали оспаривать точку зрения, что Кольбе является святым в традиционном смысле этого слова. Во время беатификации Кольбе в 1971 г. Папа Павел VI заявил, что Кольбе можно рассматривать как «мученика из благородства», но это был его личный жест, а такое понятие в христианской теологии или каноническом праве отсутствует. С тех пор, однако, польские и немецкие епископы стали посылать петиции Святому Престолу, что Кольбе должен быть канонизирован как мученик, а не как исповедник, погибший при чрезвычайных обстоятельствах.
Иоанн Павел II назначил двух специальных судей, чтобы те рассмотрели этот вопрос с теологической и исторической точек зрения. Потом их отчеты были представлены специальной комиссии советников. Большинство членов комиссии заключили, что самопожертвование блаженного Максимилиана Кольбе не удовлетворяет традиционным критериям мученичества, хотя, несомненно, это был героический поступок. В день его канонизации так и не было ясно, будет ли Кольбе причислен к разряду мучеников, как того требовали многие поляки, немцы и католики других национальностей.
10 октября 1982 г. в чудесное осеннее утро на площади Святого Петра собралось двести пятьдесят тысяч человек. Перед ними колыхался огромный стяг с портретом отца Кольбе, свисавший с центральной лоджии. И все же вопрос оставался открытым: будет ли Кольбе признан мучеником? Ответом стало появление Иоанна Павла: он торжественно вышел из базилики в красном одеянии - литургическом цвете мучеников - и направился на площадь. Папа переубедил членов комиссии и заявил:
- ...Достоинством своей апостольской власти я объявляю, что отныне Максимилиан Мария Кольбе является мучеником за веру!
Приняв решение, что святой Максимилиан Кольбе действительно является мучеником, то есть при жизни он как личность был объектом систематической ненависти, Иоанн Павел сделал важный теологический шаг. Иначе говоря, он доказал, что поступок Кольбе является действием, равноценным в современном мире традиционным критериям мученичества. Это следует из того, что христианская вера подтверждает: тот, кто проявляет ненависть к человеческой личности, ненавидит, таким образом, и христианскую веру, потому что она превыше всего ставит человеческое достоинство. Современный тоталитаризм в этом смысле тоже является скрытой формой ненависти к человеку, так как ограничивает свободу и низводит личность до положения вещи.
Три месяца спустя после канонизации Кольбе Иоанн Павел издал еще одну апостольскую конституцию под названием «Divinus Perfectionis Magister» [«Хозяин Божественного совершенства»]. Она вышла 25 февраля 1983 г. и самым радикальным образом пересмотрела процесс признания Церковью святыми своих сынов и дочерей.
Может показаться, что идея официального признания святых находится в противоречии с идеей Церкви об универсальном характере призвания к святости во Христе. Если каждый верующий призван быть святым, если каждый должен стремиться к святости, причем совершенно не важно, признан он или нет, чтобы найти спасение на небесах, то какой смысл в выделении того или иного верующего для канонизации? Однако обе эти идеи на самом деле дополняют друг друга. Каждый христианин имеет свое призвание. Иногда оно является единственным, воплощающим некоторые ранее не обнаруженные или кем-то недооцененные аспекты Божественного замысла для Церкви. Примером подобного рода могут быть великие основатели нового религиозного порядка, которых вполне можно считать святыми Господа Бога «первого уровня». В другие же времена святость проявляется более органично, когда мать, отец, священник, монахиня, епископ, Папа, художник или ученый живут своей жизнью в соответствии с призванием, но при этом не обязательно совершают религиозный подвиг. В обоих случаях общественное признание святых Церковью служит вселенскому призванию к святости. Приближенные к Богу являются напоминанием, что в мире существуют различные формы Божественного призвания к святости, в соответствии с которыми и нужно жить. Верные своему призванию и удостоенные канонизации служат примером того, как христиане могут прикоснуться к Божественной воле и тем самым достичь святости посредством милосердия.
Благодаря реформам Папы Урбана VIII в 1625 и 1634 гг. Церковь четко разделяла святых «первого уровня» и тех, кому предстояло добиваться причисления к лику святых в ходе законодательного процесса. Бремя доказательства при этом возлагалось на тех, кто ходатайствовал за потенциального святого. Затем официальный чиновник, известный как «покровитель веры» (а более популярно - «адвокат дьявола») делал все возможное, чтобы подвергнуть сомнению святость кандидата, который, так сказать, считался виновным, пока не доказано обратное. Защитник кандидата, в свою очередь, отвечал на все вопросы, что превращало процесс в самый настоящий церковный суд.
«Divinus Perfectionis Magister» самым драматическим образом изменила этот порядок. Юридическую процедуру заменила процедура академически-историческая, «адвокат дьявола» был выброшен за борт вместе с многочисленными советниками, стоявшими между «покровителем веры» и защитниками кандидата. Теперь принципиально важная роль в процессе отводилась теологическим советникам, а ответственность за определение истины, касающейся жизни кандидата, отводилась новой структуре - «коллегии релаторов». Они изучали все обстоятельства его жития, чтобы позже составить глубоко документированную и весьма критическую биографию. Кроме того, они могли приглашал, свидетелей, которые обязаны были давать касающиеся кандидата показания, однако весь этот процесс скорее напоминал исторические семинары, а не судебное заседание. Релатор исполнял на процессе роль как защитника кандидата, так и «адвоката дьявола», а ученые мужи заменяли юридическую адвокатуру.
Новые процедуры были нацелены на то, чтобы сделать сам процесс более мягким, менее дорогим, более научным, более коллегиальным (местные епископы несли теперь ответственность за подбор и обработку всей необходимой информации о кандидате). В результате процесс канонизации стал более эффективным и более продуктивным. Предыдущая юридическая процедура обладала рядом важных достоинств. Она защищала Церковь от необоснованного энтузиазма кандидатов, от ложных или фальсифицированных чудес, которые совершенно необходимы для канонизации кандидата или его беатификации. Однако теперь уделялось больше внимания повседневной жизни кандидата, более тщательно идентифицировались его поступки и в конечном итоге определялось, в какой степени жизнь и поступки кандидата соответствуют христианству. Кроме того, новый порядок более серьезно учитывал решения Второго Ватиканского Собора и его видение плюралистических форм святости в Церкви. А юридическая процедура всегда содержала в себе риск навязывания некоего абстрактного шаблона на универсальный призыв к святости.
Новые процедуры также отражали понимание Папой того, что история представляет собой сцену, на которой играют свою пьесу Божественная свобода и свобода человеческая, и результатом такой игры, несомненно, является освобождение человека. Пастырский опыт Кароля Войтылы научил его, что святые всегда находятся вокруг нас, и он полагал, что Церковь должна возвысить как можно больше святых, чтобы тем самым доказать неисчерпаемое богатство жизни. С одной стороны, «Divinus Perfectionis Magister» представляла собой весьма радикальный акт бюрократической перестройки, а с другой, то есть со стороны пастырских намерений Иоанна Павла, это была еще одна попытка напомнить всем, что наша жизнь чревата гораздо более серьезными последствиями, чем мы себе представляем.
«ЛИЧНАЯ ПРЕЛАТУРА» ДЛЯ «OPUS DEI»
Реформы Иоанна Павла, касающиеся беатификации и канонизации, широко приветствовались во всем мире. Намного больше противоречий вызвало другое его новшество - учреждение «личной прелатуры» для управления движением, известным под названием «Opus Dei» [«Божье дело»] или просто «Дело», как предпочитают называть его сами члены движения.
Основанное в Испании в 1928 г. священником Хосемарией Эскрива де Балагер, умершим в 1975 г., это движение насчитывает около 80 тысяч членов-мирян и около 2 тысяч священников по всему миру. Участники движения «Opus Dei» делятся на соблюдающих обет целибата «нумерариев», то есть действительных членов сообщества, живущих в центрах «Opus Dei» и связанных обетами по образцу монашеских, «облатов», то есть «посвященных», которые также соблюдают целибат, но живут за пределами подобных центров, и «супранумерариев» («сверхштатных») - женатых мужчин и замужних женщин, которые заняты своей карьерой и живут в собственных домах. «Opus Dei» является спонсором университетов в Риме, Испании и Латинской Америке. Его священники осуществляют духовное руководство членами движения, проводят службы в своих центрах, колледжах и студенческих общежитиях, где процесс евангелизации является приоритетным для «Opus Dei».
Слово «противоречие», кажется, внутренне присуще деятельности «Opus Dei». Его критики обвиняют движение в том, что оно служило оплотом франкистского режима в Испании. Некоторые из таких критиков все же признают, как, впрочем, и большинство профессиональных историков, что члены «Opus Dei» сыграли решающую роль в мирной трансформации Испании в демократическое общество. Противники движения считают «Opus Dei» дособорным реакционным движением. Члены «Opus Dei» постоянно подчеркивают стремление работать в светских организациях по всему миру, что в свое время стало ключевой темой Второго Ватиканского Собора. Даже те, кто так или иначе симпатизирует «Opus Dei», находят его основополагающий документ - сборник размышлений монсеньора Эскрива под названием «Путь» - довольно туманным. Многие критически настроенные обозреватели также считают, что «Opus Dei» предоставляет своим самым активным и умудренным опытом членам средства к существованию. Разумеется, большинство из высказанных претензий объясняются прежде всего самой элементарной завистью. Руководству движения всегда удается собирать значительные суммы пожертвований, которые идут на финансирование большого количества организаций и учреждений во всем мире. Представляется также вполне вероятным, что защищенность некоторых членов «Opus Dei» лишь усиливает подозрения в том, что излишняя секретность этой организации противоречит ее изначально церковной и религиозной сущности. Знакомые с историей люди признают, что многие упреки, высказанные в адрес «Opus Dei» в XX в., и в особенности обвинения в недопустимой элитарности в лоне Церкви, ранее, еще в период Контрреформации в Европе, высказывались в адрес Общества Иисуса.
Кардинал Кароль Войтыла давно не скрывал своих симпатий к «Opus Dei» и часто выступал в римских студенческих центрах движения в течение 70-х годов. Внимание «Opus Dei» к священному характеру труда в жизни человека через апостольскую пре данность профессионализму соответствовало убеждениям самого Иоанна Павла и его пониманию главных идей Второго Ватиканского Собора. Таким образом, совершенно неудивительно, что Папа Иоанн Павел II с пониманием отнесся к требованию руководства «Opus Dei» о признании этого движения «личной прелатурой», что явилось юридической инновацией в жизни Церкви, предусмотренной решениями Второго Ватиканского Собора. Для движения «Opus Dei» предоставление такого необычного ранга означало признание его в качестве всемирной и внетерриториальной епархии. Руководство движения всячески доказывало, что обретение подобного юридического статуса позволит прелату укрепить столь необходимый для всего движения дух религиозности и эффективно направлять работу своих священников далеко за пределами национальных и епархиальных границ.
Однако идея предоставления «личной прелатуры» «Opus Dei» с самого начала встретила довольно сильное сопротивление со стороны некоторых членов Римской Курии и даже ряда епископов. Критики движения активно противодействовали предоставлению ему этого беспрецедентного статуса, который, как они полагали, выведет его из-под юрисдикции местных епископов. Папу не убедили многочисленные аргументы противников «Opus Dei», и 28 ноября 1982 г. он издал апостольскую конституцию, которая трансформировала движение в первую в истории Церкви «личную прелатуру», назвав Альваро дель Портильо, ближайшего помощника и преемника монсеньора Эскрива, прелатом.
Для Папы Иоанна Павла II это был еще один способ подчеркнуть свою приверженность идее вселенского призыва к святости. Однако движение «Opus Dei» в течение всего его понтификата останется объектом острой полемики и ожесточенных споров среди духовенства.
КОНФРОНТАЦИЯ В НИКАРАГУА
Для обретения святости на пути служения человечеству и его освобождению все концепции «освобождения» являются в равной мере актуальными и современными, что было еще раз доказано во время многочисленных ожесточенных дебатов по поводу будущего Церкви в странах Латинской Америки. В начале 1980-х гг. Иоанн Павел считал, что латиноамериканский католицизм оказался на пересечении трех важнейших групп проблем.
Первая несла на себе печать теологической неразберихи: жизнь многих миллионов людей на этом континенте определялась идеологами «теологии освобождения», основывавшейся на доктринально неприемлемых идеях. В особенности это касалось стран Центральной Америки. Все эти ложные теологические идеи приводили, в свою очередь, к другой группе проблем, затрагивающих жизнедеятельность Церкви и всего религиозного сообщества. В Никарагуа, Сальвадоре и Гватемале так называемая «Народная церковь» всеми силами пыталась заменить собой то, что она называла «Церковью институциональной». Кроме того, в Никарагуа эта «Народная церковь» пользовалась всемерной поддержкой со стороны сандинистского правительства, включавшего некоторых священников. Они оставались членами правительства, игнорируя требования вышестоящих иерархов не заниматься политикой. Правительство оказывало серьезное давление на епископов и простых священников. В ходе революции сложилась весьма скандальная ситуация: священнослужители поддержали атеистически настроенное правительство, началось окончательное разложение Церкви. Нечто подобное происходило и на Кубе, где режим Кастро уже давно и самым бесцеремонным образом набросил петлю на шею Церкви.
Обращение Иоанна Павла в 1979 г. в Пуэбле не оставляло никаких сомнений относительно его личного понимания пути, по которому должно происходить истинно христианское освобождение в Центральной Америке: вовлеченная в социальную активность Церковь, которая тем не менее не должна превращаться в Церковь партизанскую; Церковь, которая пытается сплотить в единое сообщество фрагментарные и весьма агрессивные части национальных обществ стран Центральной Америки; Церковь, которая отказывается идентифицировать Евангелие с программой какой-либо политической партии; Церковь, которая не пытается заменить мировой утопией Царство Небесное; и, наконец, Церковь, которая всеми силами стремится защитить религиозную свободу от любого посягательства любой идеологии. Именно такой социально ориентированной и духовно единой Церкви не было в странах Центральной Америки в начале 1980-х годов.
Сальвадор с конца 1970-х гг. был охвачен всепожирающим пламенем кровавой гражданской войны между опиравшимся на военную силу правительством и партизанами Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти. Сальвадорское правительство и военные пошли на неслыханные нарушения прав человека и считали, что имеют законное основание для подавления воодушевленного марксистами партизанского движения. Что же до самих партизан, то они были абсолютно уверены, что имеют право свергнуть ненавистный режим любыми средствами, и в деле нарушения прав человека тоже были далеко не новичками. Ненасильственный «третий путь», представленный Христианско-демократической партией и в особенности ее лидером Хосе Наполеоном Дуарте, который в свое время тоже был жертвой военного режима, пытался удержать позиции в этих трудных условиях. В результате в конце 1970-х и начале 1980-х гг. Церковь Сальвадора оказалась крайне поляризованной и разделенной, а архиепископ Сан-Сальвадорский Оскар Ромеро стал все чаще высказываться против нарушения прав человека правящим военным режимом. Ромеро, в свою очередь, попал под влияние иезуитских идеологов «теологии освобождения» Иона Собрино и Игнасио Эллакурии.
Архиепископ Ромеро стал первой жертвой в стране, погрузившейся в пучину братоубийственной войны и насилия. 24 марта 1980 г. он был убит у алтаря членами «эскадрона смерти», которые пользовались поддержкой правящего военного режима. В телеграмме президенту Конференции сальвадорских епископов Папа Иоанн Павел II строго осудил «кощунственное убийство» и выразил «глубочайшее возмущение» подобным актом насилия над священником. Преемник архиепископа Ромеро архиепископ Артуро Ривера Дамас сделал все возможное, чтобы овладеть катастрофически ухудшающейся ситуацией в стране. Он часто выступал с резкой критикой нарушения прав человека со стороны правящего режима, но в то же время не мог согласиться с теми, кто, несмотря на храбрость и отвагу в борьбе с правыми реакционными кругами, игнорировал жестокости со стороны Фронта национального освобождения. Он очень тихо и спокойно удалил членов архиепископата по вопросам справедливости и членов комиссии мирян, которые, по его мнению, закрывали глаза на преступления, совершаемые членами Фронта национального освобождения. Этим поступком архиепископ уменьшил подозрения в адрес Церкви, связанные с выдвигаемыми правыми обвинениями в адрес священников за участие в антиправительственной деятельности. Одновременно он укрепил свой моральный авторитет в качестве борца против нарушения прав человека вне зависимости от того, кто их нарушает. В ситуации почти полной утраты контроля над событиями в начале 1980-х гг. архиепископ Ривера попытался усилить христианско-демократическую альтернативу как кровавому военному режиму, так и левым партизанам Фронта национального освобождения. Понадобилось более десяти лет, чтобы партизаны ФНО потерпели полное поражение, а военные экстремисты были поставлены под надлежащий гражданский контроль.
Несмотря на ужасный террор в Сальвадоре, Никарагуа все еще оставалась ключом к решению проблемы аутентичного христианского освобождения в странах Центральной Америки. Эта страна даже в период правления сандинистов в большей степени, чем какая-либо другая в Латинской Америке, оставалась лабораторией развития самых различных теорий «теологии освобождения». Ситуация в Церкви здесь была порой даже более сложной и непредсказуемой, чем в Сальвадоре. В правительстве активно работали два священника - Мигель д'Эското, министр иностранных дел Никарагуа, и Эрнесто Карденаль, министр культуры. А третий священник, брат отца Карденаля Фернандо, иезуит, руководил сандинистской программой образования. Архиепископ Манагуа Мигель Обандо Браво, тучный мужчина крестьянского происхождения, который с самого начала активно поддержал революцию и боролся против семейной диктатуры Сомосы, стал наиболее серьезным и решительным критиком сандинистов после того, как новые правители не сумели обеспечить гарантии соблюдения прав человека и его политических свобод. Сандинисты, в свою очередь, активно поддерживали так называемую «Народную церковь» в противовес архиепископу.
Апостолический нунций в Манагуа архиепископ Андреа Кордеро Ланца ди Монтеземоло, седовласый итальянский аристократ, отец которого, видный антифашистский лидер в Италии времен Муссолини, был казнен нацистами, считался одним из наиболее известных и опытных дипломатов в дипломатической службе Святого Престола. Его назначение нунцием в Никарагуа означало, что Ватикан уделяет большое внимание событиям в этой стране. Монтеземоло с самого начала встретился с лидерами сандинистов, которые по привычке называли его «товарищ нунций», несмотря на всю комичность подобного обращения. Впрочем, комизм ситуации закончился весьма трагически. Даниель Ортега, руководитель Сандинистского фронта и глава правительства, однажды подъехал к дому нунция в шикарном красном спортивном автомобиле, заполненном вооруженными до зубов сандинистами. Архиепископ Монтеземоло встретил нежданных гостей у ворот и заявил команданте Ортеге, что он лично может быть его гостем, но все солдаты должны остаться за пределами резиденции: «Это же посольство».
А сейчас нунцию предстояло вести переговоры с правительством насчет предполагаемого визита Папы в Никарагуа и другие страны Центральной Америки в марте 1983 г. Архиепископ Обандо и другие никарагуанские епископы пригласили Папу, чтобы убедиться, как впоследствии выразился Обандо, что «присутствие Святого отца послужит во благо Церкви и всего нашего народа». Как позже вспоминал архиепископ Монтеземоло, сандинисты не очень обрадовались такому визиту и не хотели сотрудничать со священниками.
Первые проблемы возникли у архиепископа Манагуа, когда команданте Ортега заявил Монтеземоло:
- Мы не хотим, чтобы Папа находился один на один с архиепископом Обандо.
Монтеземоло ответил, что это вряд ли возможно:
- Он является архиепископом столичного города и президентом Конференции епископов.
В конце концов договорились, что Папу постоянно будут сопровождать все епископы Никарагуа, однако возникли другие проблемы. Все епископы не могли поместиться в автомобиле Папы. Тогда нунций решил заказать для поездки автобус, но так и не нашел ни одного во всей стране. Монтеземоло, узнав об этой проблеме, связался с мексиканским кандидатом в президенты, который совершал подобные поездки по стране на автобусе с открытым верхом. После наведения необходимых справок и оформления запроса мексиканское правительство выслало этот автобус в Манагуа.
Следующая проблема касалась находившихся в правительстве священников, которые настойчиво отказывались выполнить требования своего руководства и покинуть государственные должности. Монтеземоло заявил Ортеге, что Папа хочет раз и навсегда решить дело с участием священников в правительстве. Ортега ответил, что «это дело их совести, и меня совершенно не касается». Затем он спросил, что произойдет, если отец д'Эското и отец Карденаль вздумают приветствовать Папу в аэропорту. Нунций предположил, что Папа, вероятно, не обрадуется такой встрече и не захочет видеть их на торжественной церемонии, так как они изъявили открытое неповиновение высшему церковному руководству. Ортеге это явно не понравилось, и Монтеземоло отправился на переговоры с министром иностранных дел Мигелем д'Эското.
Упрямый священник из Мэрикнолла разозлился и заявил, что он - министр иностранных дел Никарагуа и непременно должен не только встретить Папу, но и сопровождать его в поездке по стране. Монтеземоло ответил, что, к сожалению, Папа никогда не путешествует с политическими деятелями. Д'Эското был в ярости. На обратном пути из министерства иностранных дел один из сопровождавших нунция тихо пробормотал:
- Завтра кто-то из них уйдет в отставку - либо нунций, либо министр иностранных дел.
После этого Монтеземоло отправился к отцу Карденалю. Во время их первой встречи в 1980 г. нунций был поражен его выложенным плиткой кабинетом в каком-то необычном здании, которое, как оказалось, когда-то было старым дворцом семейства Сомосы. Отец Карденаль, который тогда произвел на Монтеземоло впечатление человека духовно напряженного, но вместе с тем «очень абстрактного», даже несколько рассеянного, без обиняков объяснил:
- О, это была ванная господина Сомосы.
После того как Монтеземоло изложил ему суть дела и разъяснил ситуацию, связанную с предстоящим визитом Папы, тот незамедлительно ответил:
- Но я обязательно должен присутствовать на встрече. Руководство страны и сам Даниель Ортега хотят видеть меня в числе встречающих.
Нунций в ответ заявил, что видел недавно команданте Ортегу и тот считает это дело личной проблемой Карденаля и не имеет к нему никакого отношения. Карденаль по-прежнему был непреклонен.
Таким образом, вопрос о встрече Папы Эрнестом Карденалем остался пока открытым. Однако Ортега, опасавшийся каких-нибудь неприятных инцидентов на глазах у представителей мировой прессы, позаботился о временном устранении упрямого д'Эското. Через несколько дней после встречи с нунцием он позвонил в офис архиепископа Монтеземоло и сказал:
- Товарищ нунций, я забыл сообщить вам при нашей встрече, что во время пребывания Папы в нашей стране в Индии будет проходить важная международная встреча, на которой обязательно должен присутствовать наш министр иностранных дел.
Архиепископ Монтеземоло был далеко не единственным официальным лицом из Ватикана, который столкнулся с серьезными проблемами во время подготовки визита Папы в Никарагуа. Отец Роберто Туччи из Общества Иисуса, главный организатор всех поездок Папы, был так озабочен непредсказуемым и в высшей степени рискованным поведением сандинистов в конце 1982 г., что даже посоветовал Иоанну Павлу пригрозить им отменой визита, если они не примут некоторых важнейших условий, включая свободный доступ населения к тем местам, которые намерен посетить Папа, а также контроль со стороны Церкви над проведением торжественной мессы в Манагуа. Иоанн Павел II, преисполненный решимости во что бы то ни стало прибыть в Никарагуа и подбодрить преследуемую и угнетенную Церковь этой страны, ответил Туччи, что он все равно поедет туда, даже если будет очень трудно.
В конце концов 4 марта 1983 г. Папа прибыл в Манагуа. Когда его самолет коснулся взлетно-посадочной полосы, все сандинистское правительство уже выстроилось на летном поле и с нетерпением ожидало момента, чтобы поприветствовать Папу. Архиепископ Монтеземоло направился к трапу вместе с начальником протокола. У входа в самолет их встретил кардинал Касароли. Он отвел нунция в сторону и спросил:
- Присутствуют ли на этой встрече священники из состава правительства?
Монтеземоло подвел Государственного секретаря Ватикана к одному из окон самолета и показал рукой на правительственную делегацию:
- Посмотрите сами, Эрнесто Карденаль здесь, а д'Эското нет. Касароли немного подумал и сказал:
- Нам следует сообщить об этом Папе.
Они тотчас же направились в передний салон, где сидел Иоанн Павел, и указали ему на Карденаля. Папа спросил нунция, что теперь делать. Монтеземоло ответил:
- Святой отец, я не вправе давать вам какие-либо советы, но если вы откажетесь поприветствовать его, они стерпят это.
- Нет, - решительно заявил Иоанн Павел, - я, разумеется, поприветствую его, но не знаю, что ему сказать.
После приветственной речи Даниель Ортега, явно нервничая, повел Папу и следовавшего за ним нунция Монтеземоло к членам своего правительства. В нескольких ярдах от шеренги высших чиновников Никарагуа Ортега наклонился к Папе:
- Нам не обязательно приветствовать их всех. Мы можем просто пройти мимо.
- Нет, - ответил Папа, - я хочу их поприветствовать. Тогда Ортега подвел его к шеренге министров и начал их представлять. Когда они поравнялись с Эрнесто Карденалем, министр культуры снял головной убор и преклонил перед Папой колено. Энергично жестикулируя, Папа подошел к священнику и протянул руку.
- Нормализуйте свои отношения с Церковью, - сказал он дружелюбным тоном и снова повторил: - Сверяйте свою позицию с Церковью.
Папский нунций впоследствии вспоминал, что это был не упрек, не осуждение, а скорее приглашение.
Однако главные трудности наступили чуть позже в тот же день во время торжественной мессы в Манагуа. Мессу было решено проводить в местном парке - это было главным предметом обсуждения во время подготовки визита Папы. Монтеземоло предлагал соорудить временные подмостки для алтаря в том конце парка, где сандинисты никогда не проводили своих митингов и где не было огромных портретов Сезара Аугусто Сандино, Маркса, Ленина и других революционных вождей. Команданте Ортега сразу высказал недовольство подобным планом.
- Нет, мы не можем пойти на это, - заявил он. - Но мы все сделаем как надо.
Несколько дней спустя Монтеземоло заметил, что огромные портреты вождей исчезли из той части парка, где обычно проходили митинги. «Ну что ж, - подумал он, - это уже важная уступка». Позже выяснилось, что портреты отвезли в мастерскую на реставрацию, чтобы снова водрузить их на прежнем месте. Когда нунций рассказал об этом Папе, тот ответил:
- Не беспокойтесь. Когда я поднимусь туда вместе со всеми епископами, никто не будет таращить глаза на эти портреты.
Как оказалось впоследствии, правящий режим намеревался гораздо жестче манипулировать событиями.
Отец Туччи прибыл в Манагуа за несколько дней до начала визита Папы вместе с Пьервинченцо Гудичи, старшим инженером Ватиканского радио и специалистом в области звуковых систем. Гудичи сразу же направился в парк, чтобы осмотреть место проведения мессы, и вскоре вернулся совершенно ошарашенный. Там была установлена вторая звуковая система - новая, мощная и управляемая сандинистами. Архиепископ Монтеземоло тут же поинтересовался у представителей правительства, что происходит, и незамедлительно получил подчеркнуто вежливый ответ:
- Ничего страшного, мы просто хотели быть готовыми к любым чрезвычайным обстоятельствам.
Во время предыдущих переговоров Монтеземоло настаивал, чтобы площадь в парке была разделена на несколько секторов и чтобы сектор в самом центре перед алтарем был зарезервирован за представителями различных католических организаций и движений. Когда же эти представители прибыли на мессу, то увидели, что вся центральная часть площади уже заполнена сторонниками сандинистов, включая участок перед алтарем. Таким образом. люди, ради которых, собственно говоря, и проводилась эта месса, оказались оттесненными на заднюю часть площади, а полиция стала стрелять поверх голов тех из них, кто пытался во что бы то ни стало пробиться к алтарю.
Как раз рядом с алтарем Папы находился другой помост, за полненный членами сандинистского правительства и вождям! сандинистской партии. Их поведение тоже не отличалось излит ней почтительностью к происходящему. В течение торжествен ной мессы все девять членов Сандинистского национального ди ректората, включая и самого Даниеля Ортегу, размахивали сжатым в кулак руками и громко кричали:
- Власть народу!
Во время проведения Папой службы конфронтация еще более ожесточилась. Сандинисты установили открытые микрофоны непосредственно перед алтарем, где находились их сторонники, а микрофоны, установленные на алтаре, контролировались сандинистскими звукоинженерами. Только сейчас стало ясно, что подразумевалось под «чрезвычайными обстоятельствами». В начале службы, посвященной единству Церкви, голос Иоанна Павла доходил до самых отдаленных уголков площади и мог быть услышан верующими католиками. Позже понтифик скажет, что, видя, как они бурно аплодируют ему, он понимал, что его голос доходит до них. Но когда он дошел в своей проповеди до того места, где объясняется принципиальная несостоятельность «Народной церкви», деятельность которой направлена против законных пастырей, огромная толпа возбужденных сандинистов, сгрудившихся вокруг алтаря, стала грозно роптать и даже попыталась стащить его вниз. При этом звукоинженеры выключили все микрофоны Папы и усилили громкость микрофонов, установленных среди сандинистов. А в это время члены правительства и правительственные чиновники, разместившиеся на трибуне рядом с алтарем, продолжали нагнетать обстановку. В конце концов разгневанный Иоанн Павел не выдержал и закричал в толпу:
- Тихо!
Постепенно был восстановлен относительный порядок, хотя в самом конце мессы сандинистский шеф протокола подошел к звукоинженерам и потребовал, чтобы те вместо религиозного гимна включили гимн сандинистов. Иоанн Павел остановился перед правительственным помостом, высоко поднял над головой свой увенчанный крестом епископский посох и стал размахивать им, приветствуя сотни тысяч никарагуанских католиков, оттесненных сандинистами на задворки.
Последовавшие позже утверждения сандинистов, что попытки толпы сбросить Папу с помоста выглядели спонтанной реакцией, были откровенной ложью. Попытки сорвать торжественную мессу в Манагуа имели политические последствия. Отец Туччи убедил правящий режим присоединиться к региональной телевизионной программе, чтобы происходящее во время мессы стало известно жителям всей Центральной Америки. Миллионы людей были шокированы вульгарным поведением сандинистов, а когда Папа вечером того же дня вернулся в Коста-Рику, его встретила огромная толпа народа, еще больше, чем накануне. Более того, люди стали гораздо дружелюбнее по отношению к Папе. Сандинистский миф потихоньку рассеивался как утренний туман.
За девять дней Иоанн Павел, кроме Никарагуа, посетил также Коста-Рику, Панаму, Сальвадор, Гватемалу, Гондурас, Белиз и Гаити. В Сальвадоре он отслужил мессу и призвал молиться за примирение всех верующих, а также предпринял незапланированный ранее визит к могиле архиепископа Ромеро. В Гватемале он выступил в защиту коренного населения страны и подверг резкой критике репрессивные меры правительства под руководством генерала Эфраина Риоса Монтта. В Гаити Папа резко критиковал политический режим семейства Дювалье. Правда, в его адрес тоже доносилась критика оппонентов. Так, например, он подвергся нападкам за то, что в проповеди в Сальвадоре не упомянул трагически погибшего архиепископа Ромеро, а некоторые критиковали весь визит в целом, считая его несвоевременным. Эти люди находили много общего между сальвадорскими повстанцами и сандинистами Никарагуа, считая их борьбу проявлением демократии. Однако видный католический деятель Никарагуа, архиепископ Обандо был в целом удовлетворен визитом. Он знал, что народ в большинстве своем высоко оценил решение Папы посетить их неспокойную страну и для многих безобразное поведение сандинистов открыло глаза на происходящее. «Люди начали спрашивать, - вспоминал позже архиепископ Обандо, - кто они такие, чтобы так мерзко вести себя в отношении Церкви? А те, у кого еще были какие-то сомнения относительно целей и задач революции, наконец-то поняли, на чьей стороне они теперь находятся. И это понимание пришло к ним только после того, как они своими глазами увидели отношение правящего режима к Святому отцу». Папа же, со своей стороны, весьма недвусмысленно дал понять о своей поддержке храброго архиепископа Манагуа, возведя его в мае 1985 г. в сан кардинала.
Год спустя после памятного визита Папы в Центральную Америку Хосе Наполеон Дуарте, лидер христианских демократов, победил на президентских выборах в Сальвадоре Роберта д'Обиссона, бывшего офицера, которого многие подозревали в причастности к гибели архиепископа Ромеро. Это был важный показатель настроений народа Сальвадора, который отверг насилие и выразил стремление к мирному переходу от правления традиционной олигархии к демократии. Правда, сандинисты все еще удерживали власть в Никарагуа, а священники в правительстве оставались верными прежнему курсу. В августе 1984 г. отец д'Эското и братья Карденаль были официально уведомлены Святым Престолом, что они нарушают основы канонического права и должны покинуть занимаемые ими посты. Все трое дружно отказались выполнить это требование.
Наставление по «теологии освобождения»
Конгрегация доктрины веры довольно продолжительное время работала над разъяснением своего отношения к «теологии освобождения». Ее «Руководство по отдельным аспектам «теологии освобождения» было издано 6 августа 1984 г., то есть за неделю до того, как сандинистским священнослужителям было дано указание покинуть свои посты. Руководство берет свое начало в беседе Иоанна Павла и кардинала Ратцингера, состоявшейся в 1982 г. Инициатором этого разговора был Папа, который совершенно искренне верил, что освобождение является важнейшей темой как Библии в целом, так и христианства в частности. И именно в связи с этим Церковь несет главную ответственность за развитие подлинной «теологии освобождения» и в особенности в свете того, что происходит в странах Латинской Америки. Поскольку этот вопрос затрагивал проблемы соответствующих теологических разработок, Папа постоянно предлагал Конгрегации разрешить эти проблемы.
В то время наиболее выдающимся и наиболее одаренным идеологом «теологии освобождения» в Латинской Америке был отец Густаво Гутьеррес. Конгрегация тщательно изучила все его труды, затем проанализировала взгляды других деятелей Церкви и попыталась выяснить сам процесс «перевода» их учения на язык религиозного образования, проповедей и всей пастырской практики. С этой целью члены Конгрегации проконсультировались со многими епископами Латинской Америки, а Ратцингер постоянно держал Папу в курсе всех этих дискуссий. Пока текст Руководства находился в стадии разработки, стало совершенно ясно, что в первую очередь нужно сделать следующее: дать критический разбор насущных проблем Латинской Америки, нашедших отражение в «теологии освобождения», и отыскать их позитивное решение в рамках христианского учения. Таким образом, пока шла неустанная работа над «Руководством по отдельным аспектам «теологии освобождения», было принято решение предварить его первое издание отдельным критическим обзором всей проблематики «теологии освобождения», что могло бы заложить основы для более адекватного восприятия этой доктрины.
Принципиальные положения первого Руководства, лично одобренного Иоанном Павлом, содержали много общего с обращением Папы к латиноамериканским епископам в Пуэбле в 1979 г. Освобождение, говорилось в этом Руководстве, является одной из важнейших тем в христианстве. Слишком много простых людей в странах Латинской Америки живут в условиях невыносимой нищеты, и Церковь несет особую ответственность за данное положение дел. В Руководстве также признавалось, что существует несколько версий «теологии освобождения», как, впрочем, и несколько версий современного марксизма.
Однако некоторые проблемы во всех этих версиях «теологии освобождения» никак не совместимы с ортодоксальным христианством. Великий библейский образ Исхода не может быть сведен к узкому политическому значению. Грех не может быть преимущественно сосредоточен в таких областях жизни, как социальная, политическая или экономическая. Он коренится в самом сердце человека. «Добро» и «зло» не могут быть исчерпывающе поняты в политических категориях. Что же до истины, то она тоже носит вселенский, универсальный характер и не может принадлежать какой-либо «партии». Классовая борьба отнюдь не является главной динамической силой мировой истории, а ее использование в качестве модели для оправдания насильственных революций против «структурного насилия» в корне противоречит христианскому пониманию истории. Евангелие «нищих духом» не является «пролетарским», пользуясь марксистской терминологией. Церковь - не партийная организация и не принадлежит к какому-либо социальному классу или экономической группе. Мученическую смерть Христа на кресте непозволительно интерпретировать как «исключительно политическую жертву», как символ борьбы всех угнетенных за построение нового общества. И Евхаристия - центральный и важнейший акт христианской литургии - не сводится к «празднованию увлеченных борьбой людей».
Беспокойство состоянием дел в Латинской Америке содержится в самом конце Руководства: «Нужно быть всегда начеку и не допускать политизации своего существования, а иначе ложное понимание значения Царства Божия и трансцендентной сущности человеческой личности придает политике сакральный характер и тем самым предает религию в интересах разного рода революционных проектов».
Христиане провозглашают гораздо большую свободу.
Значение ее было ясно и четко выражено двадцать месяцев спустя, в марте 1986 г., когда вышло «Руководство по христианской свободе и освобождению». Глубочайшее значение освобождения, говорилось в этом втором Руководстве, заключается в спасении души и искуплении грехов, поскольку в этих религиозных актах мы освобождены «от наиболее радикального зла, греха и власти смерти». Таким образом, в евангельском призыве к единению с Богом человеческие существа узнают об истинном значении своей свободы. Тоталитаризм является злом прежде всего потому, что нарушает истинную свободу человеческой личности и попирает тайну Господа Бога, который «жаждет любви свободных людей».
Грех или «отчуждение... от истины... бытия в качестве любимого Богом создания» есть фундаментальное препятствие как этого, так и всех остальных столетий на пути к освобождению. Работа по освобождению человека всегда была и остается моральной основой деятельности всех христиан, что в самом Руководстве определяется как «принцип солидарности». Следовательно, свобода в этом мире заключается в добровольном труде ради свободы других. Церковь действительно исповедует «предпочтительную любовь» к самым бедным и несвободным, но только потому, что она не является «партийной». Эта любовь не знает исключений, так как она - свидетель дарованного Богом достоинства каждой человеческой личности. Что же до «естественного развития» в бедных странах, то оно требует внедрения открытых политических систем, в которых происходит «реальное разделение между ветвями власти в одном государстве», что защищает людей от произвола правительства в отношении прав человека.
Претензии некоторых идеологов «теологии освобождения» к тому, что в первом «Руководстве по отдельным аспектам «теологии освобождения» якобы неверно трактуется ряд положений их учения, были безосновательны. Столь же безосновательны и утверждения бразильского идеолога «теологии освобождения» Леонардо Боффа и его сторонников, что второе «Руководство по христианской свободе и освобождению» якобы полностью подтверждает их позицию. Оба эти документа различаются лишь по тону, а на самом деле взаимно дополняют друг друга и являются составными частями единого целого, описанного Иоанном Павлом с точки зрения усиливающегося кризиса современности. Истинно христианский гуманизм, превыше всего ставящий освобождение человека и призывающий к повсеместной реформе современного общества, был совершенно необходимой альтернативой фальшивому гуманизму марксизма и предлагаемому им столь же фальшивому освобождению. Второе Руководство также явилось важным моментом в развитии социальной доктрины Иоанна Павла, делающей упор на укоренение демократии как способа помочь в освобождении бедных и несчастных от несправедливости и угнетения. Развитию именно таких взглядов посвятил последующие годы своей деятельности Иоанн Павел. Это был открытый вызов не только всем сторонникам марксизма, но и всем тем членам латиноамериканской Церкви, кто чувствовал себя слишком комфортно в сложившихся социальных и экономических условиях.
Оба Руководства обеспечивали дальнейшее развитие общих идей Папы и кардинала Ратцингера по вопросу о решениях Второго Ватиканского Собора и убеждали в том, что социальный активизм, закрепленный в Пастырской конституции о Церкви в современном мире, должен пониматься исключительно в церковном смысле и в соответствии с доктриной католицизма как сообщества, управляемого Догматической конституцией Церкви. И поскольку уникальное послание Церкви по вопросу освобождения через Христа глубже любого политического анализа, Церковь привносит в социальную доктрину идеи Евангелия и, тем самым, способствует освобождению людей от нищеты и политического бесправия.
«ОН ОПЕЧАЛЕН... ОН ПОНИМАЕТ»
Три месяца спустя после памятной встречи с сандинистами в Манагуа Папа Иоанн Павел II столкнулся с еще одним вызовом истинному пониманию христианского освобождения. На сей раз это произошло на его родине.
Введенное генералом Ярузельским военное положение в Польше и его попытки восстановить «нормальную» ситуацию насильственными методами основывались на четырех ложных предпосылках. Первая из них заключалась в том, что движение «Солидарность» оказалось в руках экстремистов и после их удаления с политической арены люди сами вернутся к прежнему образу жизни. Вторая предпосылка основывалась на том, что если устранить лидеров «Солидарности» и одновременно принять меры по улучшению экономического положения трудящихся, то все вернется на круги своя. Партийные лидеры Польши наивно полагали, что главная причина волнений заключается прежде всего в материальных условиях жизни людей. Словом, главной их целью являлась так называемая «кадаризация» польского общества по образцу венгерского. Третья предпосылка исходила из того, что католическая Церковь в конечном итоге пойдет на примирение и поладит с правительством за счет «Солидарности». И наконец, последняя ложная предпосылка заключалась в том, что Запад, ведомый интересами крупнейших банкиров, обеспокоенных польским долгом и возможным дефолтом, не станет упорствовать в своей поддержке оппозиции и согласится на реставрацию прежних порядков. Первые три предпосылки свидетельствуют о том, как превратно правящие круги страны понимали сложившееся положение и как недальновидно недооценивали уровень морального сопротивления, начавшегося с момента визита в Польшу Иоанна Павла II в июне 1979 г.
Вернуть Польшу к прежнему состоянию, существовавшему до августа 1980 г., было невозможно. Страна уже перешагнула тот моральный и психологический порог, после которого о возвращении назад не могло быть и речи. Но власть все еще оставалась в руках партийного правительства, которое могло без особого труда окончательно испортить жизнь людей, сделав ее совершенно невыносимой. Польша во время военного положения, которое официально было отменено лишь в июле 1983 г., и в последующий период времени находилась в состоянии полного распада. Потерпев поражение в попытках проведения политики «кадаризации», правительство постепенно утрачивало контроль над страной и шаг за шагом отступало, «как поразившая страну эпидемия чумы». Экономическое положение Польши ухудшалось с каждым днем, а уж о жизни простых людей и говорить не приходится.
Отчасти по убеждению, а отчасти по необходимости многие члены Польской Церкви приняли в этот период стратегию «сопротивления посредством культурной независимости» в отличие, скажем, от политики времен нацистской оккупации, которые некоторые поляки, включая Кароля Войтылу, называли гораздо худшим положением. Если Польша подверглась оккупации со стороны своего собственного государства, то Польская Церковь имеет полное право провозгласить свою, так сказать, «моральную экстерриториальность». Как посольства в любой другой стране пользуются принципом «экстерриториальности», то есть правом легального статуса и правом называться суверенной территорией представляемой страны, так и католическая Церковь в Польше становится как бы посольством своего народа в своей стране.
Символом именно такой стратегии культурного сопротивления стал молодой варшавский священник Ежи Попелюшко. Его приход - костел Святого Станислава Костки в Варшаве - находился в районе Жолибож, как раз неподалеку от площади Защитников Парижской Коммуны, традиционного места сбора леворадикальной интеллигенции и богемной молодежи, где каждый мог найти себе в качестве собеседника интеллектуально развитого марксиста.
В январе 1982 г. тридцатипятилетний отец Попелюшко начал служить в костеле Святого Станислава Костки «мессу во благо Отечества». Вскоре к нему стали стекаться огромные толпы людей, включая рабочих, студентов, интеллигенцию, аристократов, крестьян, торговцев «черного рынка» и даже членов Коммунистической партии, которые толпились за дверью костела, чтобы услышать его проповедь, транслировавшуюся через громкоговоритель, даже в самую ненастную погоду, под дождем и снегом, на пронизывающем ветру. Иногда собиралось более 10 тысяч человек, и все они внимали тихому голосу священника. Проповеди молодого священника вполне соответствовали призыву Папы Римского бороться со злом с помощью добра. Попелюшко настаивал как на ненасильственных действиях против режима, так и на твердом сопротивлении ему. Сопротивление, по его мнению, являлось моральной обязанностью каждого человека перед лицом власти, а ненасилие представлялось истинно христианским способом сопротивления.
Отец Ежи Попелюшко обращался к своей пастве и ко всем тем, кто пришел к нему на проповедь, со следующими вопросами: «На чьей стороне вы находитесь? На стороне добра или на стороне зла? На стороне истины или на стороне лжи? На стороне любви или на стороне ненависти?» Шеф варшавского бюро «Нью-Йорк тайме» Майкл Кауфман позже признал тот моральный подъем, который вызывали у слушателей слова священника: «Никто от Восточного Берлина до Владивостока не мог позволить себе роскошь стоять перед микрофоном и обращаться к тысячам слушателей с резкой критикой и осуждением ошибок государства и правящей партии. Нигде больше на огромном пространстве, которое населяли почти четыреста миллионов человек, никто не смел открыто говорить перед тысячами людей, что неповиновение властям является священной обязанностью сердца, души, религии, нации и всего человеческого сообщества».
Во время военного положения и после него в Польской Католической Церкви наметился серьезный раскол. Кардинал Глемб имел совершенно иные приоритеты и по-иному понимал роль духовенства в происходящих событиях, чем отец Попелюшко и другие активные священники «Солидарности». Будучи адвокатом, Примас, похоже, не разделял точку зрения Папы Иоанна Павла II, что с коммунизмом покончено раз и навсегда. Более того, он вел себя так, словно надеялся вести переговоры с генералом Ярузельским еще как минимум лет десять. Кардинал Глемб сомневался в существовании плюрализма внутри «Солидарности» и не был уверен в ответственности Церкви перед диссидентами-некатоликами. Он наследовал традицию Вышыньского, в соответствии с которой Примас является единственным и бесспорным представителем польского католицизма. Не имея в отличие от старого Примаса репутации участника героического Сопротивления, Глемб не обладал моральным авторитетом, чтобы выполнять данную миссию, что, впрочем, было совершенно невозможно при сложившихся обстоятельствах. В течение пятнадцати месяцев свободы движение «Солидарность» стало развиваться по своим собственным законам, не контролируемым клерикалами.
Таким образом, ситуация, сложившаяся к июню 1983 г., когда в Польшу во второй раз прибыл с визитом Иоанн Павел II, была весьма драматической. Возрождение «Солидарности» затруднялось не только жестокими мерами правящего режима, но и ослаблением солидарности между простыми поляками, вдохновленными Папой четыре года назад.
Иоанн Павел хотел приехать в Польшу еще в августе 1982 г. на празднование 600-й годовщины Черной Мадонны из Ясной Гуры, однако введенное в стране военное положение сделало такой визит невозможным, да и правительство генерала Ярузельского явно не желало, чтобы такой визит состоялся. Режим сделал все возможное, чтобы не позволить Папе выступать перед большими скоплениями народа. Пустили даже слух, что американское ЦРУ непременно организует какой-нибудь инцидент, а потом обвинит во всем польское правительство. Кроме того, правительство настаивало на полном контроле доступа ко всем местам религиозных собраний, мотивируя это интересами общественной безопасности. Однако было совершенно ясно, что правящий режим хочет во что бы то ни стало снизить накал предстоящей встречи людей с Папой. Наиболее сложным вопросом во время этого визита был вопрос о возможной встрече Папы с лидером «Солидарности» Лехом Валенсой. Министр внутренних дел генерал Чеслав Кищак долго обсуждал этот вопрос с главным организатором визита Папы в Польшу отцом Роберто Туччи и даже ухитрился ни разу не произнести имя лидера «Солидарности», предпочитая называть Валенсу словами «тот парень» или «человек из большой семьи».
- Почему, - требовал ответа министр внутренних дел, - Папа Римский так настойчиво добивается встречи с человеком, который не представляет чьи-либо интересы в этой стране?
Во время этих переговоров, к вящему удивлению Папы, Туччи удалось убедить власти в необходимости обеспечить радиопередачи выступлений Папы по всей стране, чтобы верующие могли слушать его во всех концах Польши одновременно.
Иоанн Павел прибыл в Варшаву 16 июня и сразу же обнаружил разительные перемены в стране по сравнению с предыдущим визитом. Во время церемонии встречи он был печален, стоял, низко опустив голову, и какая-то старая женщина так прокомментировала это событие:
- Он опечален. Вы же видите, он все понимает. Однако этого нельзя было сказать про президента Генрика Яблоньского. Приветствуя Папу, он заявил:
- Визит Его Преосвященства свидетельствует о постепенной нормализации жизни в нашей стране.
Позже, в тот же день, в кафедральном храме Святого Иоанна Папа объяснил, что хотел сказать своим скорбным видом во время встречи в аэропорту. Он прибыл в Польшу, чтобы вместе со всеми своими соотечественниками «застыть перед крестом Христа».
- В особенности с теми из них, - говорил Папа, - кто хлебнул горя, испытал горечь разочарования, перенес унижение, вынес страдания, связанные с лишением свободы и попранием человеческого достоинства.
Затем он возблагодарил Господа за то, что кардинал Вышыньский не стал свидетелем «весьма болезненных событий декабря 1981 г.». Цензоры вырезали эту фразу из текста выступления Папы, который был напечатан не только в католических, но и во многих светских газетах Польши. В тот день тысячи поляков прошли торжественным маршем от кафедрального собора мимо зданий, где размещались учреждения Коммунистической партии, громко скандируя лозунги:
- Со-ли-дар-ность, со-ли-дар-ность! Лех Ва-лен-са, Лех Ва-лен-са! Де-мо-кра-тия, Де-мо-кра-тия!..
Визит Папы в Польшу быстро превратился в крупное общественное событие, вызвавшее у многих людей ощущение политического очищения. Однако сам Папа не ставил перед собой такой задачи. Он, как всегда, приехал в Польшу в качестве прежде всего евангелиста, причем на этот раз хотел развеять настроение отчаяния, которое заметно ослабило силы нации после 13 декабря 1981 г. Еще он хотел преподать урок личного морального сопротивления правящему режиму. Одна из самых крупных проповедей на эту тему была произнесена им в Ченстохове во время встречи с молодыми поляками. Вначале Папа немного разрядил напряженность в толпе молодых людей, которых набралось не менее полумиллиона, своим экспромтом. Когда Иоанн Павел появился на помосте, сооруженном во дворе монастыря, он поначалу просто не мог говорить. А толпа в это время громко скандировала:
- Да здравствует Папа! Папа с нами!
Шум был настолько силен, что невозможно было ничего услышать. Спустя несколько минут над площадью все же послышался уверенный голос Иоанна Павла:
- Я хочу спросить вас всех, может ли перед вами выступить человек, который сегодня приехал к вам из Рима в Ясную Гуру? Толпа на площади взорвалась новым криком:
- Может! Мы слушаем!
Вскоре эти слова сменились новым призывом:
- Ближе к нам, ближе к нам!
Иоанн Павел снова наклонился к микрофону:
- Вы слышите меня? Я иду к вам!
С этими словами он стал спускаться вниз с помоста по устланным красным ковром ступенькам, а за ним неуверенно последовала монахиня Паулина, держа в руках портативный микрофон. Не дойдя до первого ряда собравшихся перед ним верующих ярдов пятьдесят, он остановился. И все же этот театральный жест породил электрический разряд между Папой и толпой, как это было в 1979 г. Но теперь они застыли в молчании. Папа понял, что можно начинать проповедь.
Он говорил как человек, переживший оккупацию страны и знающий, что такое отчаяние и унижение. И никто не мог упрекнуть его в том, что он не знает нынешних настроений своих соотечественников. И именно поэтому его евангельское обращение могло быть высказано самым простым способом: любовь Христа была гораздо сильнее, «чем все те разочарования и весь тот опыт, который уготовила нам жизнь». Каждый поляк может испытать на себе эту любовь и жить в ней, независимо от политических обстоятельств и выбирая гораздо «большую степень свободы», которая позволяет коренным образом изменить свою собственную жизнь. А преобразование жизни является важнейшей предпосылкой реформы всего общества. Они должны «назвать добро и зло своими именами». Только так можно выстроить «прочные барьеры против наступления деморализации». Затем он спокойно произнес самые главные слова о «фундаментальной солидарности между человеческими существами» как основе жизнестойкости всего общества и важнейшем принципе «морального и социального обновления».
- Богоматерь Ясногурская, - завершили проповедь слова молитвы, - помогает нам сохранить надежду.
А когда он медленно поднимался на помост, а потом направился в здание монастыря, возбужденная толпа скандировала ему вслед:
- Оставайся с нами, оставайся с нами!
22 июня, в Кракове, Папа подарил Польше два новых образца «большей свободы», достигаемой в ходе морального и культурного сопротивления, беатифицировав «двух повстанцев», за которых молился еще в 1963 г. - кармелита Рафала Калиновского и «брата Альберта» Хмеловского. Папа также продолжил некое подобие вечернего диалога с краковскими прихожанами, начавшегося еще во время первого визита в 1979 г. А однажды вечером он вернулся в свою резиденцию довольно поздно после чрезвычайной, ранее не запланированной встречи с генералом Ярузельским. Кардинал Махарский, будучи хозяином встречи, попросил кардинала Касароли, парижского кардинала Жана Мари Люстиже приступить к ужину. Иоанн Павел нехотя подошел к столу, съел немного супа, а затем услышал шум собравшейся на площади толпы студентов, которые требовали, чтобы он вышел к ним. Он встал, подошел к окну и довольно долго общался с собравшимися. Минут через пятнадцать кардинал Касароли повернулся к сидевшим за столом коллегам:
- Чего он добивается? Очередного кровопролития? Неужели он хочет войны? Или хочет таким образом свергнуть правительство? Каждый день мне приходится объяснять властям, что у него нет и быть не может подобных намерений.
Папа Иоанн Павел II хорошо знал, чего он хочет и как далеко может зайти в своих действиях. В своих официальных замечаниях накануне неофициальной встречи с генералом Ярузельским в Бельведерском дворце в Варшаве он сознательно избегал любого проявления озабоченности по поводу возможной реакции Советского Союза, то есть по поводу христианской основы европейского культурного единства и исторических последствий ялтинского раздела континента. Однако он не пошел на уступки польским руководителям. «Социальное обновление» - излюбленный лозунг польских коммунистов - может начаться только тогда, заявил он генералу Ярузельскому, когда ему будет соответствовать «социальное согласие», достигнутое в 1980 г. Позже люди, которые находились за пределами комнаты, услышали возбужденные мужские голоса, причем голос Папы настойчиво убеждал генерала Ярузельского перейти к открытому диалогу с движением «Солидарность» и с его лидерами, которых тот арестовал. А на торжественной мессе в Варшаве Папа вновь вернулся к теме диалога, настаивая на том, что социальный порядок, «при котором будут неукоснительно соблюдаться права человека», возможен исключительно на основе двустороннего диалога между правителями и управляемыми.
Это было не слишком приятное послание для людей, которые претендовали на роль единственных спасителей польского суверенитета от вполне возможной советской интервенции. Как вспоминал потом Тимоти Гартон Эш, Иоанн Павел обратился к генералу Ярузельскому и его коллегам со следующими словами:
- Вы никогда не устаете повторять, что являетесь суверенным государством, - хорошо, в таком случае ведите себя как настоящее суверенное государство.
Эти слова принадлежат человеку, который не считал, что у Ярузельского нет выбора. Генерал просто-напросто сделал то, что сделал еще в декабре 1981 г.
Во время встречи с Ярузельским и польским епископатом Иоанн Павел еще раз подчеркнул, что не примет решения, в котором Церковь поменяет свою независимость на сотрудничество с властью посредством официально признанных католических союзов или официально санкционированной католической «оппозиционной» партии. Некоторые деятели Польской Церкви были готовы согласиться на такие условия, и именно на такой исход дела надеялся правящий режим. У Папы не было подобных намерений. «Солидарность» имела собственную концепцию единства и права на независимость от властей предержащих. Не могло быть никакого настоящего диалога и соответственно никакого социального обновления без истинной независимости профсоюзных ассоциаций рабочих. Другими словами, Церковь не должна заключать никаких соглашений с правящим режимом за спиной профсоюза «Солидарность». И, как будто желая вернуться к этому вопросу, Иоанн Павел настаивал на встрече с лидером «Солидарности» Лехом Валенсой. В конце концов правительство согласилось на проведение» «сугубо частной встречи» в какой-то хижине в Татрах, куда Валенсу доставили на вертолете. Отец Юзеф Тишнер, бывший капеллан конгресса «Солидарности», взорвал миф об этой «сугубо частной встрече» одной-единственной фразой:
- С Папой не может быть частной встречи.
Валенса, со своей стороны, выделил сам факт состоявшегося диалога в своих последующих публичных заявлениях. А власти тем временем продолжали повторять, что «никакого диалога... с бывшим лидером «Солидарности» нет и в помине». Тем временем в стране продолжался процесс распада правящего режима и упадка польской экономики.
Иоанн Павел так и не смог убедить генерала Ярузельского и правительство в целом перейти к диалогу с оппозицией, но его восьмидневное пребывание в Польше в июне 1983 г., несомненно, укрепило положение Церкви, ясно дало понять, что нет и не может быть никакого соглашения по поводу уступок со стороны движения «Солидарность», и совершенно отчетливо показало, что соотечественники Папы надеются на благоприятный исход противостояния в стране и с надеждой смотрят в будущее. Главная проблема, как и в случае со странами Центральной Америки, оставалась прежней - истинно христианское освобождение. Самые тяжелые цепи, какие только могут обременять человеческую личность, подчеркивал Иоанн Павел в беседе с поляками, - это «цепи взаимной ненависти...» Истинное освобождение может ассоциироваться только с крестом в самом христианском смысле этого слова: «Прощение - это сила любви. Прощение - не проявление слабости. Прощать - не означает отходить от истины и справедливости».
Некоторые люди восприняли эти слова как нечто туманное, неопределенное и даже как попытку приспособления. Однако потребность назвать добро и зло своими именами оказалась весьма взрывоопасной в современном мире. У Иоанна Павла не было никаких сомнений, что Польша стала достаточно зрелым государством, чтобы не следовать по пути конформизма, отдать все свои силы борьбе за истину, попираемую коммунистической культурой лжи и ненависти. Именно в этом нонконформизме он видел залог того, что его родина рано или поздно добьется истинного освобождения и в борьбе, достойной истинно христианской нации, станет свидетелем всеобщей правды и достоинства человеческой личности. Это было лишь делом времени.
