ОТНОШЕНИЕ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ К ЗАПАДНЫМ ИНОСЛАВНЫМ ЦЕРКВАМ
(Речь на годичном акте Московской духовной академии 1 (14) октября 1963 года.)
Журнал Московской Патриархии 1963 (11)
Мы собрались сюда под непосредственным впечатлением нашего храмового торжества в честь Покрова Божией Матери, и у каждого из нас еще звучат в сердце слова праздничного кондака: «Дева днесь предстоит в церкви и с лики святых за ны молится Богу!»
И хотя Вселенская Церковь всегда ощущает теплое заступничество Царицы Небесной, но сегодня особенно ясно, глазами веры, мы видим, как бы воочию, простертый над нами Покров Божией Матери.
Мать Предвечного Архиерея, Приснодева Мария, — Она держит в руках священный омофор — символ архиерейского достоинства, охраняя, оберегая Святую Церковь, призывая нас к любви и единению. Покров Пресвятой Богородицы — Покров любви. И сегодняшний праздник соединяет в любви и мире всех христиан, чтущих Царицу Небесную. Сегодня в верующих сердцах особенно сильно стремление к миру церковному, к соединению всех верных во единое стадо, под водительством Единого Пастыря — Сладчайшего Иисуса. И нам, православным, очень больно именно сейчас вспоминать о многочисленных разногласиях, имеющихся среди христиан до сего дня.
Уже почти тысячелетие прошло с тех пор, как христиане пребывают разделенными на разные исповедания, и Церковь Христова скорбит об этом. Правда, и в первое тысячелетие своего существования Церковь Христова знала многочисленные ереси и расколы, однако все эти разделения носили более или менее эпизодический характер или имели место в отдельных местностях, на окраинах тогдашнего мира, и не нарушали единства Вселенской Церкви. Но к концу первого тысячелетия дух розни усилился настолько, что повлек за собой события 1054 года. С тех пор дух вражды окреп между Западом и Востоком и спустя еще полтысячи лет на Западе появился новый раскол. Затем дробление на конфессии усилилось и уже казалось невозможным какое бы то ни было соединение. Чтобы примирить всех христиан, рассеянных по сотням разных толков, переставших понимать друг друга, нужен был подвиг любви. Только любовь могла снова соединить христиан.
И Церковь молилась и молится об этом. Моление о соединении всех, которое мы слышим на великой ектений, приношение Евхаристии о всех и за вся, прошение о единых устах и о едином сердце, которое возносится за литургией, — это молитва к Богу о единстве церковном. Святая Церковь знает, что только Сам Предвечный Пастырь, един знающий времена и сроки, повелевающий стихиями и смиряющий бури, может соединить Свою Церковь.
Возлагая все свои надежды на Бога, Церковь никогда, однако, не проповедовала пассивности.
Чтобы привлечь милость Божию, нужны усилия, ибо «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11, 12). Поэтому Церковь никогда не ослабляла своих усилий, чтобы угасить раздоры и восстановить общехристианское единство. И здесь особое место всегда занимала наша Русская Церковь.
Национализм, чувство расового превосходства чужды и непонятны русскому человеку. И эта русская черта нашла себе выражение и в нашей Церкви. Всем известно, как ревностно отстаивала она драгоценную жемчужину Православия, какой сокрушительный она давала отпор всем поползновениям со стороны других исповеданий подчинить себе русских православных людей.
И в то же время с сердечной любовью Русская Церковь смотрела на тех, кто шел к нам с открытым сердцем, с искренним желанием мира, хотя бы взгляды пришедшего очень отличались от Православия.
И здесь невольно вспоминаются слова покойного Патриарха Сергия, который выразил наше отношение к инославию в следующих простых и ясных словах: «...сын Церкви идет против инославия только во имя истины, ощущение которой так живо в нем и только до тех пор, пока эта истина отрицается. Всему хорошему в инославии, всякой малейшей искре доброго, истинного, что в инославии осталось, христианин искренне будет радоваться, как своему родному, любимому» (Архимандрит Сергий. Лекции по истории и разбору западных исповеданий» читанные студентам 57-го и 58-го курсов С.-Петербургской духовной академии в 1899/1900 году, стр. 6).
Эти слова были сказаны в 1900 году, на заре XX века, но они являются лишь повторением того, что сказал еще в XI веке Первосвятитель Русской Церкви митрополит Иоанн II, выражая мнение своей русской паствы, при первом известии о великом разделении Церквей.
«И даждь Благий и Милостивый Бог, — пишет он папе Клименту III в 70-х годах XI века, — при тебе и твоих днех исправитися, посреде вас и нас иже не веде откуда и како возникнуша соблазны и возбранение Божественного пути... зело чудюся сему. Не вем бо, кий бесг лукав же и завистлив и истине враг и благочестия супостат, яже... братскую вашу и нашу любовь пременив, отверже всякого христианского совокупления. Не реку, яко не христианы вы (христианы бо вас Божьею благодатью из начала знаем), но еже во всем веру держите хрестьянску, но во мнозе разделяетеся» (А. С. Павлов. Критические опыты по истории древнейшей греко-русской полемики против латинян. СПб., 1878, стр. 169 — 171).
Искренняя скорбь о происшедшем разделении и горячее стремление примирить враждующие стороны слышатся в этом первом отклике Киевского митрополита на раскол. И сразу бросается в глаза резкое отличие его послания от раздраженных и запальчивых выпадов греческих полемистов, осыпавших Рим ругательствами, называвших католиков еретиками и даже ставивших их наравне с неверными. Это общее настроение — настроение любви и мира — двух первосвятителей Русской Церкви — Иоанна и Сергия, отделенных друг от друга девятью веками, глубоко символично.
Конечно, были моменты в русской истории, когда русские люди (особенно когда иноземные завоеватели под знаменем католицизма вторгались в пределы земли Русской, чтобы ее поработить) пылали гневом и возмущением по отношению ко всему иноверному, однако не это характерно для Святой Руси. Как правило, русский человек, с присущей ему справедливостью, всегда умел отличать то ценное, что имелось в других исповеданиях.
В XI и XII веках, во время самой яростной борьбы между Востоком и Западом, на Руси существовала полная свобода римско-католического богослужения. Католические храмы были в Киеве, Новгороде, Полоцке и Пскове (Проф. Е. Е. Голубинский. История Русской Церкви, т. I, 2-я пол., изд. 2, М., 1904, стр. 813 и далее).
В этой связи интересно вспомнить происхождение у нас праздника перенесения мощей Святителя Николая из Константинополя в Барград. Для историков Русской Церкви всегда представлялось загадкой, почему этот католический праздник, которого не знает Православный Восток, пришел на Русь.
Между тем проф. Е. Е. Голубинский в своей «Истории Русской Церкви» дает этому факту простое и ясное объяснение, что русские видели в этом перенесении мощей освобождение их из рук нехристианских в руки, хотя не православные, но все-таки христианские (там же, стр. 399). «Крайние взгляды на латинян, — говорит тот же историк, — не достигали у нас в период домонгольский того всеобщего и решительного господства и той силы, как это мы видим впоследствии» (там же, стр. 803 и далее).
Но и в период послемонгольский, в период Московской Руси, мы не видим проявлений ненависти и вражды к иноверцам. Наоборот, все иностранцы отдавали должное русскому гостеприимству. Правда, русский народ и его Церковь отвергли Флорентийскую унию, видя в ней беспринципный политический компромисс, насилие над совестью. Однако и в это время мы не видим никакого особого озлобления против «латинян», а лишь твердое желание сохранить свою веру чистой и неповрежденной.
И в Московской Руси мы найдем подлинно духовных людей, проникнутых настроением первосвятителей Иоанна и Сергия, — настроением любви и мира.
Таким человеком был преподобный отец, нерусский по национальности, но так любивший Русь и так много страдавший на ней, что Русская Церковь его как бы усыновила и считает его в сонме русских угодников. Мы говорим о преподобном Максиме Греке, мощи которого почивают в священной земле Троице-Сергиевой Лавры. Максим Грек в высшей степени обладал той способностью, о которой говорит Патриарх Сергий, — отрицательно относиться к инославию и в то же время искренне радоваться всему хорошему в иноверцах, всякой малейшей искре доброго, истинного, что в инославии осталось.
Не было в XVI веке на Руси более искусного и более убежденного защитника Православия, чем Максим Грек. И в то же время не было человека, относящегося с большим уважением и восхищением ко всему светлому, что было в религиозной жизни Запада. Здесь хочется вспомнить замечательное произведение преподобного — «Инока Максима Грека повесть страшна и достопаметна и о совершенном иноческом жительстве». Начинается повесть описанием Парижа — его философов и богословов (Сочинения Преподобного Максима Грека, ч. III, Казань, 1897, стр. 145).
Преподобный с большим уважением отзывается о западном монашестве (там же, стр. 149) и затем после вступления переходит к своей главной теме — воспоминаниям о знаменитом Савонароле, которого он всюду называет иноком Иеронимом. О нем преподобный повествует в духе безграничного уважения.
«Флоренцыа — град есть прекраснейший и предобрейший сущих в Италии градов, их же сам видех, — повествует Максим Грек, — в том граде монастырь есть мнихов, отчина глаголемых полатински предикаторов, еже есть Божиих проповедников... В сей обители игумен бысть некий священный инок, Иероним званием, латинин и родом и учением, преполон всякиа премудрости и разума богодохновенных писаний... и божественною ревностию довольно украшаем» (там же, стр. 158).
Далее следует настоящий панегирик Савонароле, восторженное описание его проповеди, слушателем которой был Максим Грек, и скорбно-величавое описание его страдальческой смерти. А в конце повествования преподобный прямо перекликается с приведенными выше словами Патриарха Сергия:
«Сия же пишу... да яко покажу православным, яко и неуправомудренных у латынех есть попечение и прилежание евангельских спасительных заповедей и ревность за веру Спаса Христа, аще и не по совершенному разуму» (там же, стр. 164 — 165).
Здесь необходимо отметить одно существенное обстоятельство. Всем известно, что враги Максима Грека искали в его сочинениях улик в ереси, придирались буквально ко всякому слову, однако никто из них не поставил ему в вину цитированной выше повести. Из этого следует, что взгляд преподобного Максима был общим взглядом, распространенным на Руси.
В полемике преподобного Максима с латинянами, наряду с резкой критикой богословских мнений, мы находим постоянные призывы к миру. «Но аще послушаете тех моих худых словес, — говорит он в одном из своих посланий, — аще есть вам отнюд печаль о нужнем вашем доброхвалении и общем спасении, приидете, распрю древную отринувше, возлюбим пакы богодарованный мир, о нем же радуется Христос» (Сочинения преподобного Максима Грека, ч. I, Казань, 1895, стр. 166).
О том, что на Московской Руси не было религиозной нетерпимости, можно судить даже по такому, казалось бы, незначительному, но имеющему очень важное значение, обстоятельству. На Руси для строительства храмов приглашались искусные мастера архитектуры и живописи с Запада. Православные зодчие вместе с католиками мирно трудились над созданием величественных храмов. Например, Успенский кремлевский собор — главная святыня Русской земли — был построен в XV веке архитектором-католиком, итальянцем Аристотелем Фиоравенти...
Более остро, чем на Московской Руси, ощущался антагонизм с Католической Церковью на Украине. Мы не будем сейчас вспоминать о злополучной Люблинской унии, представлявшей собою попытку силой обратить православных христиан в католичество. Печальные события, связанные с унией, всем хорошо известны. Одним из самых стойких защитников Православия был славный Киевский митрополит Петр Могила. Однако и в самые драматические моменты своей борьбы с католиками митрополит никогда не забывал о том, что соединение Церквей есть самая светлая надежда Русской Православной Церкви. Один из историков передает мысль митрополита в следующих словах: «Вы желаете, — говорит Петр Могила латино-униатам, — соединения с нами; мы сами этого желаем. Святая Восточная Церковь ежедневно просит Господа, чтобы Он путями, Ему ведомыми, привел разделенные Церкви к единению, которое существовало между ними почти в течение тысячелетия» (С. Голубев. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники, т. I, Киев, 1883, стр. 228).
Этот же исследователь в очень четкой и ясной формуле выразил взгляд знаменитого митрополита на Люблинскую унию: «Рим, призывая православных к унии с собой, разумел под нею не соединение Церкви Греко-Восточной как равной с равною, а присоединение первой к католицизму, подчинение ее папскому престолу, порабощение» (там же, стр. 229).
Характерно, что решительная борьба Петра Могилы с унией не мешала ему усваивать для основанного им училища многие положительные стороны католических духовных школ. Отчасти под влиянием украинских иерархов западное влияние во второй половине XVII века просачивается в Москву. В 1647 году в Москве появляется первый перевод на русский язык замечательной книги Фомы Кемпийского «О подражании Христу», сделанный Орестом Настурола. О большом впечатлении, которое произвела эта книга на тогдашнее религиозное общество, свидетельствует тот факт, что уже через 17 лет, в 1664 году, появляется новый перевод этой книги, сделанный Игнатием Беленевским. Эта книга католического инока издавалась впоследствии в России много раз. (в одном только XIX веке — семь раз).
В XVIII веке появляются переводы и других католических духовных писателей: в 1656 году выходят три Слова Бернарда Клервоского, переведенные Епифанием Славинецким, а в 1657 году было переведено житие блаженного Макария Римлянина (см. И. А. Ш ляпкин. Св. Димитрий Ростовский и его время. СПб., 1891, стр. 82 — 84).
XVIII век — век, когда было положено начало оживленных контактов, с Европой, значительно расширил связи Русской Церкви с инославными исповеданиями. Иерархия Русской Церкви, внимательно присматриваясь к жизни религиозного Запада, воспринимает некоторые положительные черты, главным образом в области духовного просвещения. С Запада к нам пришел школьный духовный театр, среди устроителей которого можно назвать такого великого святителя, как св. Димитрий Ростовский. Знаменитые французские проповедники Боссюэ, Массильо» и Бурдалу являлись главными учителями в области русской гомилетики. Их влияние чувствуется у многих знаменитых проповедников XVIII века.
Особенное внимание уделял западной проповеди прославленный святитель екатерининского времени митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Гавриил (Петров). Им лично были переведены на русский язык проповеди Сорена и Мосгейма — известных протестантских проповедников (М. И. Сухомлинов. История Российской Академии. СПб., 1874, стр. 116).
Справедливость требует признать, что на Западе не остался незамеченным этот великий иерарх, соединявший строгое монашеское благочестие с широким и всесторонним образованием. Здесь интересно вспомнить следующий эпизод: когда в 1767 году Екатерина II совместно со своим придворным кружком перевела пьесу Мармонтеля «Велизарий» и посвятила этот перевод митрополиту Гавриилу, автор пьесы знаменитый французский писатель Мармонтель особенно благодарил «за посвящение его труда одному из достойнейших иерархов, напоминающему своим нравственным величием те счастливые времена, когда святые вещи находились в святых руках» (там же, стр. 124).
К XVIII веку относится начало интенсивных сношений нашей Церкви с Англиканской. Здесь нельзя не вспомнить великих заслуг в деле сближения англикан с Русской Церковью двух, теперь полузабытых, священников: протоиерея Андрея Афанасьевича Самборского (1732 — Ш14 гг.), проведшего в Англии 15 лет, и его преемника о. Матфея Смирнова, служившего в православном храме в Лондоне несколько десятилетий (см. В. Н. Алекса ндренк о. Русская посольская церковь в Лондоне в XVIII веке. Варшава, 1895). Эти два иерея пользовались в Лондоне огромным авторитетом и уважением, они были посредниками в сношениях Англиканской Церкви с российскими иерархами.
Первым иерархом, вступившим в прямые сношения с Англиканской Церковью, был приснопамятный Московский митрополит Платон (Левшир).
Его биограф рассказывает об одном знаменательном эпизоде из. жизни митрополита: «Английские пытливые богословы через полномочного министра при дворе Великобритании С. М. Воронцова отнеслись с вопросами к митрополиту Московскому о разделении и разности Восточной Церкви от Западной, о святом крещении и поклонении святым иконам... Митрополит, сообщив английским богословам замечания свои об этом важном и любопытном предмете, послал им и сочинение свое о Христианской Богословии в латинском переводе, с тем намерением, как он выразился в послании своем, «дабы из него лучше могли понять силу того учения, коему следует Греко-Российская Церковь, и убедились, бы в том, что люди, через меру мудрствующие, всегда покушаются смешивать древнее с новым и неизвестное с известным». Замечания и книга Платона приняты были в Англии с отменным уважением и переведены, на английский язык; богословие его употреблялось при богословских лекциях в Оксфордском и Глазговском университетах. И другие иностранные ученые в Германии, Италии, Швейцарии и Франции для расширения своих познаний о духовном состоянии России старались заводить переписку с Платоном, имя которого славилось в Европе, что доказывают их письма и отзывы о нем в сочинениях» (Н. М. Снегирев.. Жизнь Московского митрополита Платона, ч. I. M., 1890, стр. 101 — 102).
Особенной популярностью пользовалась в Европе «Церковная Российская История» митрополита Платона, переведенная еще при его жизни на немецкий язык.
Об отношении иностранцев к личности митрополита Платона свидетельствует следующее письмо, полученное однажды митрополитом из далекой Швейцарии от префекта Верхне-Альпийского департамента Ладусета: «Ваше Высокопреосвященство! Осмеливаюсь представить Вам «Опыт о старости», читанный мною в публичном заседании Общества соревнования при верхних горах Альпийских. Желаю, чтобы конец сего малого сочинения не показался Вам слишком недостойным своего предмета. Общие рукоплескания доказали восторг, который внушало Ваше имя. Примите, Ваше Высокопреосвященство, жертву моего почтения. Ладусет, 1803 года, февраля 5».
В приложенном к письму трактате Ладусета говорится о митрополите Платоне в выражениях, которые указывают на ту легендарную славу, которой было окружено в Европе имя престарелого иерарха. «Обратите мысленные взоры ваши к стране, близлежащей к исходищу древнего Борисфена; посмотрите на сего священного патриарха, — патетически восклицал швейцарский оратор, — сто пять лет (?) неослабили ни его гласа, ни его дарований, ни его бодрости! Слова его не дерзновенны, не безрассудны... Владыки народов! Говоря к одному из вас, он говорит всем вам, ваша польза заставляет вас внимать ему — он имеет великую и достойную своей великой души цель: он хочет дать рам право на любовь подданных и предохранить вас от проклятья потомства. Имя ему Платон, и он кажется древним Платоном, воскресшим для того, дабы излить небесный свет на землю. О, первосвященник! О, Платон! Я повергаю перо свое пред тобою: твое имя и твое бытие суть прекрасная похвала старости» (Н. М. Снегирев, ч. II, стр. 171 — 172).
Каково было, однако, отношение митрополита Платона к инославию? И здесь опять приходится вспомнить уже несколько раз приводившиеся нами слова Патриарха Сергия.
О полном совпадении мыслей этих двух иерархов свидетельствует следующее сообщение Н. М. Снегирева — автора наиболее полной биографии митрополита Платона: «Пользуясь инославными богословами Римско-Католической и Реформатской Церквей, он всегда крепко держался догматов и уставов Греко-Российской Церкви, как неизменного основания своего вероисповедания... По его мнению, вера состоит в соединении духа нашего с Духом Божиим и в отношении всего к Богу, а добродетель есть непременный плод такого благословенного древа таковыя веры. О вере судить надо не столько по догматам, сколько по житию; где более любви, там есть и истина веры» (Н. М. Снегирев, там же, стр. 89 — 90).
Так же относился к инославию и другой великий русский иерарх — приснопамятный митрополит Московский Филарет. Будучи строгим и бдительным стражем Православия, митрополит всегда с радостью приветствовал то светлое, что сохранилось в инославных исповеданиях. Известны одобрительные замечания митрополита при посещении иезуитской коллегии, известно также его доброе отношение к знаменитому московскому врачу Гаазу — верующему католику, о котором митрополит разрешил служить заупокойную литургию и панихиду.
В своем сочинения «Разговоры между Испытующим и Уверенным о Православии Восточной Греко-Российской Церкви» святитель Филарет на вопрос Испытующего, равно ли суть от Бога Восточная и Западная Церкви, отвечает: «Да, поелику и та и другая исповедуют Иисуса Христа во плоти пришедша: то, в сем отношении, они имеют один общий Дух, который от Бога есть» («Разговоры между Испытующим и Уверенным о Православии Восточной Греко-Российской Церкви». СПб., 1815, стр. 14).
XVIII и XIX века значительно сблизили Русскую Церковь с религиозным Западом: из всех православных автокефальных церквей Церковь Российская была наиболее терпимой и миролюбивой. Характерно, что Русская Церковь, несмотря на настойчивые требования со стороны греков, не приняла постановления Константинопольского Собора 1757 года о «перекрещивании латинян».
О том настроении, которое преобладало в середине XIX века по отношению к инославным исповеданиям, свидетельствует архиепископ Анатолий (Мартыновский) в своем известном произведении (изданном под псевдонимом «Записки Авдия Востокова») «Об отношении Римской Церкви к другим христианским исповеданиям и ко всему человеческому роду» (СПб., 1857), доставившему автору высокую степень доктора богословия. «Вообще кротость, мягкость в обращении, снисходительное терпение к заблудшим, благодушное ожидание обращения на путь истины уклонившихся от нее, — читаем мы в этом произведении, — составляет столь отличительные свойства пастырей нашей Отечественной Церкви, что в храмах ее почти не слышно слов, направленных против разномыслящих относительно учения веры. Изредка только чрезвычайно важные обстоятельства заставляют знаменитейших наших пастырей возвысить иногда голос в защиту какой-нибудь истины веры или церковного предания, но и то в самых кротких, нимало оскорбительных для противников Церкви преданиях. Даже в наших духовных академиях и семинариях наставники ограничиваются историческим изложением событий и лишь указанием времени, в которое появилось какое-либо учение, противоречащее первоначальному христианству. Бывает и то, что, когда воспитанники духовных наших академий и семинарий сами порываются писать рассуждение о неосновательности каких-либо мнений, противоположных догматам Восточной Церкви, начальники и наставники удерживают юношеский порыв, внушая им, что ...самая лучшая защита православного вероучения состоит в обуздании собственных страстей и в образе жизни, сообразуемом с волею Божией, начертанной в законе Господнем» («Записки Авдия Востокова», стр. 3 — 4).
В 1854 году состоялась первая в истории Русской и Римской Церквей встреча русского архимандрита с Римским Папой. Этот архимандрит (впоследствии епископ) Порфирий (Успенский) в одной из своих бесед в Риме изложил столь ясно и полно взгляд Православной Церкви на отношение ее с Католической Церковью, что и сейчас его можно повторить почти без всяких оговорок. В дневнике епископа Порфирия мы читаем: «Почин соединения Церквей должен последовать от Папы, потому что авторитет его весьма важен во всем католическом мире. Но с чего ему начать это великое и благотворное для человечества дело? Пусть начнет с малого и кончит большим. Пусть внушит своему духовенству и мирским писателям, чтобы они перестали называть нас схизматиками, выкидышами и другими пакостными названиями, так как мы воздерживаемся от подобных нареканий и западных христиан называем лишь католиками. На эту сдержанность нашу, сдержанность благоразумия, кротости и христианского братолюбия, ожидается ответ из Рима, соответственный нашей евангельской скромности. Вы, западные, и мы, восточные, мало знаем друг друга. От малознания происходит взаимное у нас отчуждение. Будем же сближаться и знакомиться не только посредством умных книг, но и лицом к лицу, ходя мы к вам, а вы к нам и присматриваясь к благотворным действиям христианства у нас /и у вас. Тогда мы ощутим веяние благодати у нас и у вас и, ощутивши это, призадумаемся и, обдумавши, поспешим подать друг другу чистые и теплые руки свои. Вас разъединяет с нами учение о Святом Духе, об Евхаристии, чистилище, главенстве Папы и еще кое о чем. Но есть и одинаковые учения у вас и у нас, например, об искуплении, благодати и о воскресении мертвых, о будущей жизни, значит, мы стоим не спинами друг к дружке, а рядом, и когда взываем к Богу: Господи, помилуй, Отче наш... остави нам долги наша, — тогда Бог равно слышит вас и нас. Христианские добродетели, смирение перед Богом, преданность Его воле святой, самоотвержение, любовь к врагам и прочее и .прочее у нас те же, что и у вас. Значит: и у вас и у нас сердца теплы. А в теплоте-то сила и жизнь. Из-за чего же мы чуждаемся друг друга и даже враждуем?.. Когда я беседовал с Пием IX, он сказал мне, что единственное счастье его есть соединение всех Церквей в Иисусе Христе; слышите, во Христе, а не в нем. Итак, сей Папа признал главою Христа, а не себя. Я был рад этому признанию и благоговейно поцеловал его святительскую руку» (Епископ Порфирий Успенский. Книга бытия моего, ч. VI, СПб., 1900, стр. 323 — 325).
Во второй половине XIX века связи Русской Церкви с Западом еще более крепнут. В это время появляется на русском языке ряд богословских произведений инославных авторов, которые пользуются большой популярностью в кругах Православной Церкви. Среди них надо в первую очередь назвать двух английских богословов: Фаррара, главное произведение которого «Жизнь Иисуса Христа» было впервые издано в Москве в 1876 году, и Джона Робертсона, сочинение которого «История христианской Церкви» было издано в 1878 году; оба произведения вышли в прекрасном переводе Федора Максимовича Матвеева.
Из иерархов Русской Церкви, способствовавших сближению с инославным Западом, следует назвать двух — митрополита Киевского Платона (Городецкого) и митрополита Петербургского Антония (Вадковского).
Митрополит Платон был иерархом, проникнутым духом терпимости и любви к иноверцам; дух этот проявлялся во все периоды его деятельности: будучи епископом в Ковно, он делал все для того, чтобы смягчить религиозный антагонизм между православным и католическим населением; будучи епископом Рижским, он сумел найти правильную линию во взаимоотношениях с протестантами; будучи архиепископом Донским, он приобрел любовь в среде калмыков-буддистов. И его известная речь при посещении костела в местечке Коростышеве в 1884 году, когда он уже был митрополитом Киевским, является лишь обобщением всей его деятельности. В этой речи, как известно, он призвал католиков и православных к взаимной любви, назвал Католическую и Православную Церкви двоюродными сестрами и сказал крылатую фразу: «Наши земные перегородки до неба не достигают».
Тем же духом любви и мира была проникнута вся деятельность митрополита Петербургского Антония: как известно, он был первым православным иерархом, который в 1897 году (в сане архиепископа Финляндского) посетил Англию. Этот исторический визит является одной из важнейших вех в истории взаимоотношений Православной и Англиканской Церквей.
О тех чувствах, которые возбуждал в иноверцах обаятельный образ митрополита Антония, свидетельствует его переписка с одним из католических епископов, побывавших в Петербурге. «Владыко! Образ ученого и святого православного архиерея, который я встретил в лице Вашего Высокопреосвященства, не покидал меня ни во Франции, ни в Африке, — писал епископ Роконкур. — Поэтому я не могу равнодушно отнестись к получению Вами нового докторского креста. Знаю, что для таких людей, как Вы, мирская слава — ничто, и почести составляют скорее тягость. Но Православной Церкви радостно Вас приветствовать. Будучи римским католиком, но соединенный почтительной дружбой с Вами, я позволю себе выразить чувство преданности новому доктору. Если эти строки застанут Вас в монастыре, где Вы были столь милостивы, разрешив мне молиться с Вами, прошу Вас усердно помянуть меня у Престола Божия. Молю Бога снова увидеть и испросить у Вас благословения на Русской земле, которую я так люблю. Пока же доставьте мне радость получить от Вас несколько приветственных строк. Глубоко преданный Вашему Высокопреосвященству прелат Его Святейшества папы Льва XIII викарий Дании Роконкур. Париж, 18 мая 1895 года».
На это письмо митрополит Антоний ответил следующее: «Монсиньор! Позвольте мне в свою очередь выразить Вам чувство глубокой признательности за Вашу память. Ваше поздравление и расположение глубоко меня тронули. Мне радостно сознавать, что ни различие наших национальностей, ни мое православие не препятствуют нашим добрым отношениям, основанным на взаимном благочестии и любви к Господу нашему Иисусу Христу... С радостью исполню Вашу просьбу за Вас молиться и также поручаю себя Вашим молитвам...» (М. Б. «Антоний, митрополит С.-Петербургский и Ладожский». 1915, стр. 108 — 109).
На долю митрополита Антония выпало счастье быть учителем двух будущих Патриархов: в числе студентов Петербургской академии, когда он был ее ректором, находились Василий Иванович Белавин (будущий Патриарх Тихон) и Иван Николаевич Страгородский (будущий Патриарх Сергий).
Оба эти высокие ученики митрополита Антония испытали на себе большое влияние своего учителя. Влияние это сказалось и в их взглядах на инославие. Будучи архиепископом Алеутским и Северо-Американским, будущий Патриарх Тихон вел сердечные и дружеские переговоры с Американской Епископальной Церковью, которые открыли новую страницу в наших отношениях с американскими христианами.
Совершенно особая роль в наших отношениях с инославием принадлежит приснопамятному великому богослову — Святейшему Патриарху Сергию. Его словами мы начали нашу речь.
Уже в конце своей жизни покойный (Патриарх (в бытность его еще митрополитом — Заместителем Патриаршего Местоблюстителя) выступил в «Журнале Московской Патриархии» с двумя большими статьями, в которых дал глубокий богословский анализ взаимоотношений Православной Церкви с инославием. Первая из этих статей — «Отношение Церкви Христовой к отделившимся от нее обществам» — была опубликована в 1931 году (перепечатана в «Вестнике русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата», № 19 [1954 г.], стр. 106 — 126). Вторая — «Значение апостольского преемства в инославии» — в 1932 году (перепечатана в «ЖМП». 1961, № 10, стр. 30 — 45).
Концепция Патриарха Сергия известна: она является развитием традиционного взгляда Русской Церкви. Мы, православные, признаем только одну истинную Церковь — такой является наша Церковь. Однако мы относимся с братской любовью и к христианам других исповеданий; их церкви и сообщества мы рассматриваем как зеленеющие и плодоносящие ветви церковного древа, лишь пересаженные на другую почву, и искренне желаем со всеми ими соединения.
Так мыслил покойный Патриарх Сергий. Так мыслит и его преемник Святейший Патриарх Алексий. Во время правления Патриарха Алексия наши связи с инославными церквами расширились в такой степени, в какой этого никогда не было в истории Русской Церкви.
Нет необходимости подробно перечислять те многочисленные памятные события в наших отношениях с инославием, которые произошли в эти годы. Многие из этих событий происходили в этих священных стенах, и все мы были если не участниками, то их свидетелями.
За последние 20 лет наша Церковь укрепила и углубила братское общение с Англиканской Епископальной Церковью, и это принесло свои плоды: взаимопонимание церквей растет, стремление к сближению и полному единству приобретает некоторую реальность. Особенное впечатление оставило последнее посещение нашей страны Архиепископом Кентерберийским — Примасом всея Англии — д-ром Михаилом Рамзеем. Его пребывание в Московской духовной академии и избрание его почетным членом нашей академии — это прекрасный итог всех встреч и собеседований, которые имели место в последнее время.
Стремится наша Церковь и к братскому общению со Старокатолической Церковью. В подтверждение этого достаточно привести слова Главы Русской Православной Церкви, обращенные к XVIII Старокатолическому конгрессу: «...Общение Русской Православной Церкви и Старокатолической Церкви уже имеет свою историю, и Божественный Промысл определит ее дальнейшее течение, а двери Русской Православной Церкви для этого общения всегда открыты» (ЖМП, 1962, № 2, стр. 43).
Тепло относится Русская Православная Церковь и ко всем протестантским Церквам. Вступление нашей Церкви во Всемирный Совет Церквей и активное участие в Экуменическом движении служат ярким подтверждением ее широкого взгляда на необходимость интерконфессиональных связей в разделенном христианском мире и твердой уверенности, что Православная Кафолическая Церковь может стать основой общего единения христиан.
Знаменательны в настоящий момент отношения Русской Православной Церкви с Римско-Католической Церковью. Впервые за много веков Католическая Церковь заняла позицию братских отношений к другим церквам, впервые открыто заявила о стремлении служить святому делу сохранения мира на земле. Это настроение Римско-Католической Церкви, конечно, не могло не вызвать должного внимания Русской Православной Церкви. Наша Церковь сочла возможным принять приглашение на Второй Ватиканский Собор Римско-Католической Церкви и послала своих наблюдателей. Что же касается посещения Высокопреосвященным митрополитом Никодимом месяц назад Ватикана и приема его Папой Павлом VI, то это, несомненно, историческое событие; это вообще первое посещение Ватикана русским иерархом, — отсюда и его важность и значение.
Наконец, наша Церковь совместно с многими инославными Церквами участвует в великом деле служения человечеству — в борьбе за мир во всем мире, что создает благоприятную атмосферу для решения проблемы общехристианского единения. Участие Русской Православной Церкви и других христианских Церквей в работе Христианской Мирной Конференции является живым примером этого.
Как видно даже из этого беглого очерка отношений Русской Церкви с инославием, Святейший Патриарх Алексий и его помощники — архипастыри Русской Православной Церкви — в своих отношениях с иными церквами не допустили никаких новшеств: это лишь развитие традиционных взглядов Русской Православной Церкви, которых она держалась на протяжении всей своей истории.
Усилим наши молитвы к Господу и приложим свои силы к тому, чтобы приблизился час нашего соединения, чтобы произошло чудо любви, о котором так усердно молится наша Церковь.
И будем верить, что Пречистая Матерь Божия, Которая «предстоит ныне в церкви и за ны со всеми святыми молится Богу», примирит и соединит всех нас под Своим омофором, чтобы все христиане едиными усты и единым сердцем воспевали и славили Предвечного Ее Сына — Господа нашего Иисуса Христа.
Архимандрит Филарет
|
