Грехнев М.В., Миркина М.А.
К вопросу о литературном творчестве К.П.Победоносцева
Оп.: Нестор. - 2000. - №1. - С. 405-416.
Номер страницы перед текстом на этой странице.
M.V.Grekhnev, M.A.Mirkina. On the literature works by K.P. Pobedonostzev.
In this study the students of St. Petersburg State University consider
the characteristic features of the New Testament translation by K.P. Pobedonostzev,
the Head (Ober-Prokuror) of the Holy Synod. They show the connection between
Pobedonostzev archaic language and his conservative political views.
К.П.Победоносцев - один из виднейших государственных деятелей пореформенной
России. Он, будучи обер-прокурором Святейшего Синода с 1880 по 1905 год,
оказывал большое влияние не только на политическую, но и на социально-экономическую
сферу государственной жизни. В особенности это влияние было сильно в начале
царствования Александра III:
«Главным идеологом и вдохновителем нового "обратного хода"и новой
охранительной политики, "главным ретроградом" и был на этот раз
обер-прокурор Святейшего Синода, незадолго перед 1 марта назначенный К.П.Победоносцев.
Его имя - символ эпохи» (Флоренский 1991:410).
В последнее время, когда интерес к К.П.Победоносцеву возрастает и активно
изучаются различные аспекты его деятельности, кажется необходимым обратиться
к некоторым особенностям его мировоззрения, что позволит нам с большей
полнотой и объективностью определить его место в жизни России того времени.
Политическая линия того или иного государственного деятеля складывается
не только под воздействием внешних факторов, и большое влияние на нее оказывает
мировоззрение, подчас именно оно играет едва ли не решающую роль. Для того,
чтобы изучать мировоззрение Победоносцева, необходимо, прежде всего, обратиться
к его сочинениям, ко всему тому письменному наследию, которое он по себе
оставил, к характеру и целям его творческой деятельности. Также важно обратить
внимание на особенности его языка и стиля.
* Максим Валерьевич Грехнев, Мария Анатольевна Миркина -студенты СПб ГУ
(исторический и филологический факультеты). © М.В.Грехнев, М.А.Миркина,
2000
406
Проникновение в систему взглядов Победоносцева через анализ характерных
особенностей его творческой деятельности представляется перспективным направлением
исследования, которое может привести к интересным и неожиданным результатам.
О деятельности К.П.Победоносцева в области государства и церкви написано
немало, но до сих пор не существует специальных работ, посвященных мировоззрению
обер-прокурора. Есть лишь отдельные, но довольно ценные высказывания на
этот счет, которые будут приведены и рассмотрены ниже. К.П.Победоносцев
оставил после себя множество разного рода сочинений, переводов и компиляций
на самые различные темы. Это его научные статьи в области юриспруденции,
истории и педагогики, художественные произведения и многочисленные переводы.
По мнению многих исследователей, таких как Б.В.Глинский, Б.В.Никольский,
В.В.Розанов, Победоносцев обладал очень своеобразным и самобытным литературным
талантом, и даже «Московский сборник», эту квинтэссенцию его умозрений,
которая имеет компилятивно-публицистический характер, они склонны относить
к жанру художественной прозы:
«За четверть века нашей литературы это одна из самых прелестных, до
известной степени обворожительных по изложению, по стилю, по темам и по
строению книг. Поэзия и проза сплели узор ее страниц» (Розанов 1996: 301).
п
Последним трудом творчества К.П.Победоносцева (1906) является «Новый Завет
Господа нашего Иисуса Христа в новом русском переводе». Напомним, что К.П.Победоносцев
ушел в отставку 19 октября 1905 года, через два дня после появления знаменитого
манифеста 17 октября, который ознаменовал собою крах всей политической
системы обер-прокурора. Во время работы над этим переводом Победоносцев
отстранен от политической деятельности, он наедине с самим собой, перед
лицом надвигающейся смерти (умер 10 марта 1907 года). Его «Опыт усовершенствования
перевода» можно даже рассматривать как своеобразное завещание. Не случайно
он распорядился, чтобы сразу после его смерти самым близким друзьям были
разосланы экземпляры его перевода «Нового Завета». Попытаемся, анализируя
язык и стиль этого перевода К.П.Победоносцева, проникнуть в систему его
взглядов.
При работе над «Опытом усовершенствования перевода» К.П.Победоносцев использовал
русский синодальный текст «Нового Завета» и кирилло-мефодиевский перевод.
Обращение к церковнославянскому подлиннику для него очень важно:
«Наш церковнославянский язык - великое сокровище нашего духа, драгоценный
источник и вдохновитель нашей народной речи. Сила его, вырази-
407
тельность, глубина, в нем отражающаяся, гармония его созвучий, построение
всей речи создает красоту его неподражаемую, И на этом языке вдохновенные
творцы его, воспитанные на красоте и силе эллинской речи, дали нам книги
Священного Писания, дали Святое Евангелие, дали весь текст нашего богослужения.
Ведь он - искони родной, свой нашему народу; на нем образовался нормативный,
классический строй русского языка, и чем дальше отступает от этого корня
язык литературы, тем более портится, теряет определительность и ясность
и тем менее становится родным и понятным народу» (Победоносцев 1996: 208).
При чтении этого перевода возникает впечатление, что в Синодальный текст
неуместно и нелепо вкраплены старославянизмы, неудачно выписанные из кирилло-мефодиевского
подлинника:
«Пилат вышел к ним вон и сказал: "В чем ваше обвинение на Человека
Сего?"»(Ш 18:29);
«А иудеи обратно ему сказали: ''Какое знамение покажешь Ты нам, что властен
так поступать?'» (Ин2:18);
«Привели к Нему книжники и фарисеи жену, ятую в прелюбодеянии, и, поставив
среди, сказали Ему: 'Учитель! Сея жена ята ныне в прелюбодеянии, а Моисей
в Законе повелел побивать таковых камнями: Ты лее что скажешь?'» (Ин8:3-5).
Подобное же впечатление, очевидно, возникало и у протоиерея Георгия Флоровского
(1991: 405), который в своей книге «Пути русского богословия» назвал этот
«Опыт» «неудачным даже стилистически» .
Цели и задачи «Опыта к усовершенствованию перевода» Победоносцева (1906:
II) во всей полноте выражены во вступлении к переводу:
«Признано, однако, нужным иметь русский перевод Евангелия, и сделан первый
опыт, который, по трудности этого дела, конечно, не мог быть совершенным.
Небходимо продолжать эти опыты, доколе мы не получим перевод на языке,
достойном славянского подлинника, на языке, который не тревожил бы уха,
знакомого с гармонией церковного чтения».
Этот новый перевод трудно воспринимать сообразно тем целям, которые преследовал
Победоносцев, потому что неловкое вкрапление церковнославянизмов создает
дисгармонию и нарушает целостность восприятия текста. Попытаемся же ответить
на вопрос, почему столь благородные задачи Победоносцева так кардинально
расходятся с результатом его работы.
В средние века на Руси функцию литературного языка выполнял церковнославянский
язык:
«С началом секуляризации его твердое положение ослабевает, он начинает
вытеснятся из центра языковой жизни. В связи с этим
408
встает задача формирования нового литературного языка, особенно обострившаяся
после (и уже вовремя) петровских реформ» (Бу-харкин 1999: 95).
Наметились два различных пути формирования нового литературного языка.
Первый, ориентированный на разговорный язык, представлен речевой практикой
А.П.Сумарокова и Н.М.Карамзина. Второй путь, ориентированный на высокую,
книжную, церковнославянскую норму, представлен речевой практикой М.В.Ломоносова,
А.Н.Радищева и А.С.Шишкова (Живов 1996:73).
Русский и церковнославянский языки воспринимались Ломоносовым (1898: 227)
как разные стили: русский - средний, церковнославянский - высокий:
«Сим штилем преимуществует российский язык перед многими нынешними европейскими,
пользуясь языком славянским из книг церьковных.»
Если руководствоваться этой системой, то при переводе Евангелия на русский
язык текст неизбежно попадает из высокого штиля в средний. Примерно такого
рода ломоносовской системы, но уже в начале XX века, придерживался и К.П.Победоносцев
(1906: I), который, боясь «испортить» текст, почти доходит до отрицания
необходимости работы над переводом:
«Язык Святого Евангелия исполнен такой высокой простоты, и каждое слово
в нем, и каждая речь в целости своей исполнена такого священного значения
и такой священной памяти, что, казалось бы, нет никакой надобности переводить
его на нашу обыденную речь, на тот язык, на котором мы говорим, на котором
сочиняются книги нашей так называемой литературы...»
Придерживаясь этой системы, Победоносцев (1996: 208) оправдывает себя,
полагая, что и русский народ тоже воспринимает церковнославянский и русский
языки близко к ломоносовской системе:
«Поставьте вместо славянского текста русскую деланную фразу-исчез-нет и
цезура, и ритм, и смысл каждой отдельной фразы, и весь лад пения, к ней
примеренный; многое и перевесть нельзя без безобразного искажения. Ведь
сколько лет в дальние века слышал эти слова народ на молитве, сколько их
входило ему в душу и оставлось в памяти!..»
В «Опыте усовершенствования перевода» Победоносцев (1906: II)
стремится насколько можно меньше «испортить» церковнославянский текст,
с одной стороны, и приблизить красоту русского языка к церковнославянскому,
с другой, признавая, что
«переводить на этот язык славянскую речь Евангелия - значит портить ее,
Ь. перекладывать ее перефразировкою - значит обезображивать ее с опасностью
опошлить чистое и принизить возвышенное».
Итак, вставляя церковнославянизмы в русский синодальный текст, Победоносцев
пытается вернуть его на старое место, т.е. из средне-
409
го штиля переместить в высокий, считая при этом, что весь русский народ
воспринимает соотношение церковнославянского и русского языков точно так
же, как и сам Победоносцев, т.е. в системе, близкой к системе М.В.Ломоносова.
Для К.П.Победоносцева вообще характерно при решении многих вопросов обращаться
к некому народному авторитету, что точно констатировал в своем труде Г.Флоровс-кий
(1991:408):
«Победоносцев верил в прочность патриархального быта, в растительную мудрость
народной стихии и не доверял личной инициативе. Он верил просто в народ,
в силу народной простоты и не хотел разлагать эту наивную целостность ядовитой
прививкой рассудочной западной цивилизации... Победоносцева радовало и
удовлетворяло вполне, что во всех этих невоспитанных умах воздвигнут неизвестно
кем "алтарь неведомому богу ". Его совсем не смущало, что слишком
многие в этой молящейся толпе не могут сознательно следить за словами церковной
службы. Народ "не понимает решительно ничего ни в словах службы церковной,
ни далее в "Отче наш ", повторяемом нередко с пропусками или
с прибавками, отнимающими всякий смыслу слов молитвы ", но ведь истина
постигается не разумом, но верою, стоящей выше всех теоретических формул
и выводов разума...»
Опора Победоносцева на народный авторитет вовсе не придает его воззрениям
на проблемы перевода Библии надлежащей весомости и значимости народного
мнения.
Проблема формирования нового литературного языка, возникшая в результате
петровских преобразований, была окончательно снята А.С.Пуш-киным:
«Без всякого сомнения, языкотворческая деятельность А. С.Пушкина была,
если можно так выразиться, всеобъемлющей, она носила синтетический характер.
Несмотря на все многообразие пушкинского языка, в его основе лежит, в конце
концов, естественное словоупотребление» (Бухаркин 1999: 98-99).
В его текстах старославянизмы маркированы как цитаты, то есть они не являются
элементами, принадежащими к разным функциональным стилям одного языка,
а воспринимаются как взамодействие своего и чужого языков (См.: Виноградов
1982:256-263):
«Давно ли стали мы писать языком общепонятным? Убедились ли мы, что славянский
язык не есть язык русский и что мы не можем смешивать их своенравно...»
(Пушкин 1978:440).
Поэтому перевод КП.Победоносцева не может осознаваться нами как целостный
текст, написанный на одном языке. Такая попытка обречена на неудачу, потому
что в одном тексте насильственно сталкиваются две разнородные языковые
структуры, в качестве литературного языка принадлежащие одному и тому же
народу в разные эпохи, обслуживающие разные типы культуры.
410
Для средних веков в эпоху «культуры готового слова» (по выражению А.В.Михайлова
(1991)) характерно мышление синтагмами. Такой тип мышления В. В. Ко лесов
(1999) называет синтагматическим. Представления человека о мире и Боге
выражаются набором словесных формул-клише. К этому типу культуры принадлежит
Библия, Ветхий и Новый Завет и весь корпус богослужебных текстов. Почти
любое евангельское зачало, вырванное из контекста и читаемое во время богослужения,
начинается словами: «во время оно» или «рече Господь притчу сию». Чтение
Апостола чаще всего начинается обращением «братие». Произнесенное начало
формулы неизбежно требует за собой окончание: «паки и паки» требует «миром
Господу помолимся», «слава» требует «Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне
и присно и вовеки веков. Аминь», а если же этого не следует, то возникает
эффект обманутого ожидания. При сочленении двух частей разных формул в
одну возникает формула, приемлемая по внешнему виду, но бессмысленная и
даже кощунственная по содержанию. Подобные, даже анекдотические примеры
для создания гротескных образов используются Н.С.Лесковым (1989: 341) в
рассказе «На краю света», в котором упоминается один чтец, у которого всегда
за словами «иже на всякое время и на всякий час на небеси...» следовало
«и на земли да святится Имя Твое», и пока он не доходил до слов «но избави
нас от лукавого», не мог остановиться. Окружающие считали его бесноватым,
но оказалось, что он просто не умел читать. В его голове неразрывно соединились
две части разных формул. Другое, еще более уродливое смешение встречается
в той же епархии, когда вечно пьяный инспектор семинарии во время молитвы
произносит:
«Упование мое Отец, прибежище мое Сын, покров мой Дух Святой. Троица Святая,
мое вам почтение!»
Здесь сталкиваются функционально различные формулы: богослужебная и светская.
Эти примеры мы приводим для иллюстрации формульности средневековой культуры
как таковой.
Для нового времени характерна «культура неготового слова», то есть для
описания бытия каждый раз создается новая формула-синтагма (Михайлов 1991).
Окружающая действительность мыслится не целостными формулами, а отдельными
словами, каждый раз сознательно отбираемыми из синонимического ряда-парадигмы.
Такой тип мышления В.В.Колесов (Колесов 1999) называет парадигматическим.
Теперь при описании конкретных явлений человек не использует готовых форщл,
а создает каждый раз новые. Именно поэтому конкретные явления каждый человек
описывает по-своему, и в этом проявляется его индивидуальность.
Сейчас с культурой готового слова мы встречаемся в церкви, пото-
411
му что богослужебные тексты сохранились неизменными. Евангелие воспринимается
нами формульно, как в церковнославяском, так и в русском синодальном переводе.
Церковнославянский текст мы по-прежнему, как и в средние века, слышим в
церкви, а в домашнем чтении обычно пользуемся русским синодальным переводом,
который с течением времени глубоко запечатлелся в нашем сознании. Место
этих текстов четко разграничено: первый - всегда в церкви, второй - всегда
дома, вместе они никогда не сталкиваются Смешение этих текстов в один влечет
за собой ситуацию, близкую к описанной Лесковым в вышеупомянутом рассказе,
который, кстати, нравился Победоносцеву (Победоносцев 1925:44).
Для Победоносцева (Победоносцев 1906: III) синодальный перевод еще не стал
формулой, а церковнославянский воспринимался им как готовое слово:
«Думаю, что не следует менять без особой нужды обороты и построения славянской
фразы, а следует, где возможно, к нему применяться. Очень многое означает
гармония фразы, какую мы слышим в церкви. Она зависит от созвучия, от сопоставления
слов и, в особенности, в заключительном звуке. Меняя конструкцию, мы нередко
нарушаем эту гармонию, а для соблюдения ее в каком бы то ни было описании
следует сочинять фразу "не мыслим только, но и слухом"».
Поэтому собственный перевод ему не кажется соединением разного рода формул
в одну, как это воспринимается нами, ибо по прошествии ста лет после работы
К.П.Победоносцева синодальный текст тоже приобрел формульность. Можно предположить,
что Победоносцев (1906: IV-VI) вводит формулы в живой синодальный текст
для его сакрализации:
«Заменяя слово другим, ходячим в разговоре, мы рискуем изменить или ослабить
смысл употребляемого в священном тексте термина,-так, например, ставя "узнал"
вместо "уразумел", "примут" вместо "обрящут",
"знал" вместо "ведал", "берет" вместо "вземлет",...
"странно" вместо "жестко"... и т. д. И во множестве
случаев нет никакой нужды в этой замене, от которой речь нисколько не становится
понятней, а только вульгаризируется... Слово "знамение" приличнее
оставить вместо "чуда"..., слово "студенец" не для
чего заменять "колодцем" и "корабль" "лодкою",
даже приличнее вместо "лодки" "ладья"... В некоторых
местах, думается, слова "сый" и "паки"могут быть оставлены...»
В своем переводе Победоносцев не замечает существенных недостатков. Он
не чувствует, что насильственное сталкивание двух разнородных языковых
структур в одном тексте сильно затрудняет, а порой даже искажает самый
смысл Священного Писания:
«Он же сказал ему в ответ: писано: "не о хлебе едином жив будет человек,
но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих " (Мф4:4);
412
«будут землетрясения великие по местам, глад и мор, страхования же и знамения
велия с небеси будут» (Лк21:11);
«И сказал им: когда Я посылал вас без влагалища, без сумы и без сапог,
имели ли вы нужду в чем? Они отвечали: ни в чем» (Лк22:35);
«И да будет слово ваше "ей-ей ", "ни-ни ", а что сверх
того - от лукавого» (Мф5:37);
«В начале было Слово и Слово было к Богу» (Ин 1:1).
Неудача опыта усовершенствования перевода Священных книг Нового Завета
К.П.Победоносцева, по нашему мнению, обусловлена тем, что в его сознании
соединились в один два типа культуры, принадлежащие к разным эпохам и принципиально
не соединимые. Парадигматический и синтагматический типы мышления влекут
за собою два различных целостных видения мира, которые никогда не могут
соединиться в о дно.
IV
Приверженность К.П.Победоносцева к церковнославянскому языку является одной
из составляющих архаичной методологии его писательской деятельности. Среди
других составляющих можно выделить: псевдонимность, отсутствие оригинальности,
компилятивный характер литературной деятельности. Такие черты присущи средневековым
писателям и богословам, работающим в рамках традиции досекуляр-ной церковной
культуры (Лихачев 1979:72-79).
Средневековый характер писательской деятельности К.П.Победоносцева отмечался
уже его современниками, как критиками, так и апологетами. Приведем две
полярных точки зрения на литературное творчество Победоносцева: критическую,
принадлежащую А. Амфитеатрову, и апологетическую - Б.Никольскому.
В своей скандально известной статье «Победоносцев» А.Амфитеатров (Амфитеатров
1996: 334) называет язык Победоносцева «лживым, темным языком кудесника»,
относя себя к людям «позитивного знания и свободной мысли», совершенно
не приемлет ни в одной из отраслей жизни присутствие средневековых черт,
и поэтому крайне негативно относится к насаждаемому Д.А.Толстым и К.П.Победоносцевым
классическому образованию в школе: «Опять пристрастие к мертвечине, гнили,
к тлению». А.Амфитеатрова (Амфитеатров 1996: 319-320) раздражает характер
писательской деятельности К.П.Победоносцева, она ему кажется несовременной
и отсталой:
«...читая Победоносцева, вы часто опускаете книгу в изумлении: где пишет
этот человек? в каком веке он пишет? для кого он пишет?... Ни одной непосредственной
мысли, ни одной искры живого пылкого
чувства, - все мертвые схемы, облеченные в риторику мертвого карам-зинского
слова... Какой это автор? Какой литератор? Это - просто экспроприатор заплесневелых
библиотек... Ну, - вот Бэкон, вот Эмерсон, вот Карлейль...
413
вот - ах, скажите, пожалуйста! - даже Герберт Спенсер. Но -Победоносцев-то,
Победоносцев-то где же? Где его мысль ? Где его личность? Довольно гробокопательства,
довольно глубокомыслия, заимствованного у покойников... Себя покажите -
живого себя!»
В восторженно-апологетической статье, посвященной литературной деятельности
К.П.Победоносцева Б.Никольский (1996:365-368) указывает на те же особенности
его стиля, что и А.Амфитеатров, но придает им иное, противоположное значение
и видит в них
«отпечаток художественного благородства, вышедшего из школы писателей древнего
мира, этих более чем служителей, а скорее жрецов слова».
Б.Никольский отмечает эклектичность сознания Победоносцева, в котором так
поразительно для современников соединились новое, объективно научное знание
со средневековым типом мышления и полным отсутствием индивидуализма:
«Он не только не старается, не только далее не хочет быть самим собой,
а напротив, как будто не нуждается в этом и более всего стремится слиться
с окружающей его жизнью, усвоить себе и осуществить выработанные ею идеалы,
ценимые им выше всякого индивидуально-творческого произвола... Манера его
письма всецело заимствована им у наших духовных писателей и может быть
признана манерой церковной стилистики по преимуществу...».
Переводы, занимающие такое большое место в творческом наследии К.П.Победоносцева
(1996) - это, большей частью, не калька с оригинала, а, скорее, компиляции
- творческое переложение на русский язык тех мыслей из трудов иностранных
авторов, которые были ему близки. Это видно из письма к С.А.Рачинскому
от 21 января 1879г.:
«Очень рад, что вам понравилась моя статейка ^Конечная цель жизни*, которую
я послал Вам. Я составил ее из попавшихся мне английских статей и дал "Православному
обозрению"... Я старался об ясности - иностранные статьи и книги,
взятые целиком, редко бывают вполне понятны русскому читателю на русском
языке» (Цит. по: Победоносцев 1996: 15).
Еще одной характерной чертой литературной деятельности К.П.Победоносцева
является архаичное и чуждое нам понимание категории авторства:
«Свои книжечки и книги он (Победоносцев - М.Г., М.М.) имел обыкновение
издавать безымянно, точно он их создает или составляет, точно в них он
передает или излагает чьи-то чужие мысли и мнения. Это условная псевдо-нимность
для него очень характерна. Он был враг личного творчества» (Флоренский
1991:406).
414
К.П.Победоносцеву свойственно не ставить своего имени под написанными им
статьями, будь то компиляции или переводы, или работы, им самим написанные.
Посылая свои статьи в журнал «Гражданин» Ф.М.Достоевскому, К.П.Победоносцев
пишет:
«...Припомните, что я не подписываю своего имени под статьями. 21 июня
- 03 июля 1873 г.»
Комментируя переписку К.П.Победоносцева с Ф.М.Достоевским, Л.Д.Гроссман
(Гроссман 1934:121-124) отмечает, что все статьи, помещенные в «Гражданине»,
печатаются под подписью ZZ или ***.
Самым ярким примером неактуальности для Победоносцева категории авторства
в современном понимании является то, что он часто издает под своим именем
работы, явно ему не принадлежащие. Это давало повод современникам обвинять
его в плагиате. После издания Победоносцевым «Учебника по истории русской
церкви», который в действительности оказался сокращенным переложением двухтомных
рассказов из руской церковной истории А.Н.Бахметьевой, эти обвинения обрушились
на него с особенной силой. Любопытной в этом смысле кажется эпиграмма В.С.Соловьева
и С.Н.Трубецкого (1996: 282):
«Зачем без нужды вновь себя замарал? Зачем у старушки ты книгу украл? Кого
обокрал ты? Не ксендза, не ламу: Придворную даму! И как не пропал ты От
сраму?..»
Лучшим доказательством того, что для Победоносцева нерелевантна категория
авторских прав, служат строки из его собственного письма С.А.Рачинскому
от 4 января 1892 г.:
«Я не понимаю, как может быть речь о плагиате. В начале книги объяснено,
что это не самостоятельный труд, а выписки из разных сочинений. Из Бахметьевой
взяты отрывки, сплоченные в целое... Моя книга учебная. Статья 298 Цензурного
Устава гласит: помещение в учебных книгах каких-либо статей или отрывков
из других сочинений не почитается самовольным изданием, хотя бы таковое
заимствование в сложности разных мест книги составляло и более одного печатного
листа. Я никак не предполагал, что Бахметьева могла иметь претензию, ибо
учебная книга ни в чем не помешает ходу ее рассказов... Правда, что и "составление"
книги из отрывков требовало труда немалого. Не понимаю и вашей мысли, чтоб
А.Н.Бахметьева издала книгу под своим именем. Едва ли она и вправе на это.
От нее зависит составить от себя "вновь"учебную книгу из своих
рассказов. Иное дело, если б я издал книгу под своим именем, как "свое"
сочинение. Но у меня прямо было сказано, что тут все взято из готового.»
(Цит. по: Победоносцев 1996: 11-12).
В статве «Скептический ум», посвященной литературной деятельности Победоносцева,
В.В.Розанов (1996: 299) дает тонко прочувственную характеристику такого
типа творчества, с которой трудно не согласиться:
415
«Каждый человек много думает и много читает. Если это в то лее время серьезный
человек, то читаемое и найденное самостоятельно у него сливаются в один
ком, где он не умеет и не хочет различать свое и чужое. Самолюбие авторства
отходит на второй план перед величием темы.»
Итак, в творческом сознании К.П.Победоносцева эклектично соединились методы
работы, характерные для средневекового писателя-богослова, и современное
ему объективно-научное знание. На эти особенности мировоззрения Победоносцева
верно указывает С Л.Эвен-чик(1969:108-109), автор самой полной на сегодняшний
день монографии о нем:
«Мировоззрение К. П. Победоносцева малооригинально и эклектично... Он теолог
и метафизик... Его исторические взгляды не оригинальны», но апеллируя лишь
к внешним факторам, то есть к политической деятельности К.П.Победоносцева,
С.Л.Эвенчик приходит к ложным и упрощенным выводам:
«Победоносцев больше политик и практик, чем идеолог. Вера у Победоносцева
подменена ханжеством, а разглагольствования о народности являлись пустым
лицемерием. За этой маской все более активно выступает лицо запуганного
крепостника, теряющего свои позиции, ненавидящего все проявления прогресса...
Сохранить абсолютизм, укрепить его позиции с помощью церкви, силой искоренить,
уничтожить, предупредить выступление врагов самодержавия - таковы идеи,
пронизывающие все мировоззрение К.П.Победоносцева».
Этот пример наглядно иллюстрирует нам, что, опираясь лишь на внешние факторы,
нельзя получить полного представления о мировоззрении К.П.Победоносцева.
Поэтому обращение к внутренним факторам, то есть к языку, стилю и методам
его работы, кажется нам крайне важным. По нашему мнению, анализировать
мировоззрение К.П.Победоносцева можно лишь принимая во внимание особенности
его писательской методологии. Конечно, данная работа не претендует на исчерпывающий
анализ мировоззрения Победоносцева, да и вряд ли такой анализ вообще возможен,
потому что мировоззрение человека является слишком сложной, многогранной,
индивидуальной системой, и учесть все факторы, ее составляющие, не представляется
реальным. В нашей статье был рассмотрен лишь один из аспектов этой сложной
системы. Обращение к мировоззрению К.П.Победоносцева помогает выявить первопричины
и смысл его политической деятельности и дает возможность нового, более
объективного подхода к изучению этой личности.
416
ЛИТЕРАТУРА:
Амфитеатров 1996-Амфитеатров А. Победоносцев//Победоносцев : pro et contra.
СПб .,1996.
Бухаркин 1999 - Бухаркин П.Е. Поэтический язык А.С.Пушкина и проблемы секуляризации
русской культуры // Христианство и русская литература. Сб. 3. СПб., 1999.
Виноградов 1982 - Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного
языка. М., 1982.
Гроссман 1934 - Гроссман Л.Д. Достоевский и правительственные круги 70-80-х
годов. Победоносцев и Достоевский // Лит. наследство. №15. М., 1934.
Живов 1996 - Живов В.М. Язык и культура в России ХУШв. М., 1996.
Колесов 1999 - Колесов В.В. Лекции по истории русского языка, читанные
в СПбГУ в 1998-1999 гг.
Лесков 1989 - Лесков КС. Собр. соч. в 12 т. М., 1989. Т. 1.
Лихачев 1979 - Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Изд. 3. М.,
1979.
Ломоносов 1898 - Ломоносов М.В. Сочинения. СПб., 1898. Т.4.
Михайлов 1991- Михайлов А.В. Языки культур. М., 1991.
Никольский 1996 - Никольский Б.В. Литературная деятельность К.П.Победоносцева
// Победоносцев: pro et contra. СПб., 1996.
Победоносцев 1906 - Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа в новом русском
переводе К.П.Победоносцева. Опыт к усовершенствованию на русский язык священных
книг Нового Завета. СПб., 1906.
Победоносцев 1925 - Победоносцев К.П. Письма к Александру III: в 2 т. М.,
1925. Т. I.
Победоносцев 1996 - Победоносцев К.П. Сочинения. СПб., 1996.
Пушкин 1978 - Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: в 10 т. 4-е изд. Л., 1978.
Розанов 1996 - Розанов В.В. Скептический ум // К.П.Победоносцев: pro et
contra. СПб., 1996.
Соловьев, Трубецкой 1996 - Соловьев В., Трубецкой С. Эпиграмма на К.П.Победоносцева
// Победоносцев: pro et contra. СПб., 1996.
Флоровский 1991 - Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991.
Эвенчик 1969 - Эвенчик С.Л. Победоносцев и дворянско-крепостническая
линия самодержавия в пореформенной России // Ученые записки МГПИ им. Ленина.
1969. № 309.
|
