Максим Исповедник

Жизнь, дела и мученичество преподобного отца нашего и исповедника Максима

 Перевод с греческого и примечания проф. М. Д. Муретова

1. Жизнь всех, подвизавшихся по Богу, плодотворна и полезна тем, что побуждает к добродетели и поощряет к подражанию в добре. Но жизнь исповедника и божественного Максима тем успешнее может подготовить к мужеству и тем большую пользу принести душе, чем она выше и всецело славнее. Муж этот отличался не только необычайною жизнью, но и увлекательным словом, как и благородным и несравненным мужеством, о коем даже одно воспоминание может доставлять большое удовольствие и внедрять в боголюбивые души великую любовь к добродетели. Посему и в настоящем слове, намереваясь говорить о нем, мы желаем и главною задачею своею ставим изложение и описание каждого из его деяний, так чтобы от воспоминания их и само слово делалось более приятным и доставляло слушателям великое удовольствие. Однако же невозможно дать полное и цельное изложение всех его деяний, а те, которые могут быть изложены, трудно восхвалить должным образом, ибо даже наименьшие из дел сего досточудного мужа оказываются превышающими силу слова. Итак, по трудности и даже невозможности изложить все подробно, я сам нахожу себя вынужденным делать опущения, нисколько не опасаясь обвинения за эти пробелы, потому что и никто другой из наших предшественников, сколько мы знаем, (доселе) не пускался в изложение всех деяний сего мужа, очевидно считая такое предприятие нелегким и трудно достижимым. Впрочем, чтобы нам не пройти полным молчанием столь важный предмет и, по возможности коснуться всего и не опустить всего,— что почитаю и неполезным и даже не свободным от вины, — оказывается необходимым для меня представить настоящее слово, хотя и вижу что оно весьма незначительно и много ниже излагаемых предметов. Таким образом, мы нашу исполним обязанность и должное посвятим вам, неотступно требующим от нас именно слова о нем. Если же среди речи мне придется напоминать и о некоторых других тогдашних делах, то это конечно не без основания, так как те времена, как знаете, воздвигли великое нападение на истину. Но сначала следует, конечно, сколько можно, сообщить пока о самом преподобном, ради коего мы теперь и предприняли слово.

2. Отечеством божественного и исповедника Максима был первый и величайший из городов Константинополь, обычно называемый также Новым Римом. Его родители принадлежали к старинной благородной фамилии и в мiрской знатности уступали не многим, — отличались благочестием, склонностью к добродетели и исполнением ее, так что этим они могли бы славиться более, чем родом. Произведши на свет сего блаженного они еще в самом раннем возрасте привели его к божественной купели (крещению), чтобы с младенчества он получил очищение, — не позволяли ему предаваться юношеским удовольствиям, ни расслаблять душу разными детскими ребячествами, чтобы еще не сложившаяся и слабая природа не была увлечена к расслаблению и изнеженности нравов. Напротив, воспитывая благородное дитя в суровой строгости, они внедряли ему и сильное влечение к прекрасному и заставляли его всецело устремляться к добродетели. Да и сам он, обладая прекрасною природою и получив такое воспитание, еще будучи юношею, уже имел в себе предначертания добродетели, как бы некие тени и письмена, довольно ясно изображавшие будущее. А с дальнейшим увеличением возраста и приобретением устойчивой твердости души, не начал обладать и более точными образами и чертами ее (добродетели), когда и разум и мысль и все вообще устремлялось у него к лучшему и совершеннейшему.

3. А так как он и к учителям ходил, старательно изучая, как следует, все науки, то нужно ли и говорить, сколько познаний приобрел он в течении непродолжительного времени: грамматику и весь круг прочих воспитательных наук он усвоил весьма тщательно, в риторике и искусстве речи достиг наивысшей ступени, а философию он изучил так прилежно, что никто не мог приблизиться к нему в этом хотя бы и немного. В равной мере обладая трудолюбием и природными способностями, он был необычайно способен ко всем наукам. И всеми ими в отдельности пользовался он, как немало содействовавшими ему иногда к усовершенствованию в добре. Но более всего он изучал и любил философию и связанные с нею науки, предпочитая ее всем другим. И так как он находил в ней знание и разумение вещей, раскрытие как теории, так и практики, исследование природы и мiра и разъяснение всего вообще другого: то поэтому он с тем большим рвением отдавался ей и его ум постоянно был занят ею. И это — не как пришлось и безрассудно. Но софистику ее и всякий обман и ложные умозаключения он совершенно отверг и отбросил, а правила и принципы, равно и прочие логические методы и доказательства признал и усвоил. В самом деле, разве для него возможны были ложные вопросы, сплетения поддельных силлогизмов и таковых же умозаключений, как и вообще все, что пятнает истинную мудрость, — чего нет надобности и говорить о нем? И был он для всех предметом удивления, как обладавший таким знанием и такою добродетелью, а еще более смиренномудрием и скромностью. Никакой предмет никогда не вызывал в нем гордости и не заставлял его много о себе думать: ни знатность рода, ни превосходство над всеми в науках, ни высота добродетели, ни вообще се другое. Напротив, он так заботился о смирении, что в нем только одном полагал достоинство и похвалу жизни и считал выше, чем если бы кто стал предлагать ему сразу всю имеющуюся у людей славу.

4. Но, конечно, было невозможно этому досточудному человеку такой жизни остаться в неизвестности и не проявить себя пред другими на общую пользу, хотя он и ежедневно много старался о том, чтобы убегать от пустой славы и не уловляться разными случайностями жизни, с коими быть даже в соприкосновении он считал большим препятствием к добродетели. И несмотря на то, что сам он так думал и поступал, однако же против воли он берется во двор тогдашнего императора — это был Ираклий — пригласившего его со всем благоволением и сделавшего первым секретарем царской канцелярии. Как обладавшим такими достоинствами и как принадлежавшим к такому роду, царь пользовался им в своих делах и имел в нем помощника и соучастника на все хорошее, так как он отличался большим благоразумием в понимании должного, был весьма способен давать хорошие советы и обладал даром быстро сказать и написать нужное. Поэтому его участием в делах весьма дорожили как сам царь, так и придворные, и этот человек всегда был для них предметом удивления.

5. Но так как он признавал это ничтожным пред философией: и славу и богатство и честь и все, что касается пустого честолюбия, — и кроме того видел повреждение веры тогдашними новшествами и великое осквернение Церкви учением монофелитов, то оставляет все, почитая соприкосновение с этим опасностью для души — и, как давно уже возлюбивший тихую жизнь, скоро принимает монашество, поступив в монастырь, находившийся на противоположном берегу, под названием Хрисопольского, где процветала тогда философия. Там он остриг волосы, облачился во власяную одежду и с того времени постоянно стал изнурять свое тело, пользуясь не только постом и непреодолимым терпением других страданий, но и предаваясь всенощному стоянию и напряженной молитве, а через это очищая душу, отвлекая ум от земли и освобождая ее от уз прежде освобождения (смерти). И до строгой жизни (в монашестве) приучавший себя к подвигам и трудам и проводивший жизнь согласную с философией, он после того как посвятил себя на подвиг, уже ничего другого не желал и не делал. Имел он конечно многих сподвижников, но всех превзошел и пред всеми достиг удивительной высоты. И вот они так поражены были столь великою добродетелью его, что сообща послали к нему усерднейшую просьбу предстоятельствовать у них и принять начальство над ними, ибо незадолго перед тем они лишились своего настоятеля. Но он, отвергая начальство как некую тяжелую ношу, твердо и решительно отклонял их просьбу, не уступая их словам и не склоняясь на их мольбы. Когда же увидал, что они все более и более настаивают и, пожалуй, даже готовы употребить какое-либо насилие, то едва соглашается наконец и принимает настоятельство, думая более не о начальстве, а об ответственном служении.

6. Отсюда тем больше забот было у него и попечения обо всем, так как он должен был наблюдать не за собою только одним и не за тем, как ему самому наилучшим образом проводить жизнь, но и за тем, чтобы жизнь подчиненных ему направить на плодотворный путь и ввести наилучшее благоустройство. Так рассуждал он в себе самом, что для тех, кои сами по себе подвизаются в добродетели, есть, конечно возможность по своему желанию избирать большие или меньшие подвиги, — и им оказывается снисхождение, если они не совершают великих дел. Напротив, тому, кому поручено устроение душ даже и при незначительном ослаблении строгости будет предстоять не малая опасность, -так как ему самому, так и подвластным. Поэтому ему надлежит быть не только наилучшим по добродетели, но и постоянно увеличивать прежнюю добродетель, если он своим примером должен и своих подвластных вести к большей добродетели, взирающих на его жизнь как на образец, и через это направляемых или к добродетели или, напротив, к пороку. Представляя это, божественный Максим сокрушался душою и истощал последние силы тела, погруженный в заботу о своих учениках. Ради сего он то всех вместе, то каждого по одиночке непрестанно побуждал их к добродетели, когда употребляя более нежное слово, а когда более суровое, иногда давая научение тихо и нежно, а иногда выражая его строго и горько, смотря по настроению и природе каждого. Так настроен был он по отношению к своим подчиненным и с таким расположением вел он настоятельство над ними.

7. Когда же он, как мы сказали выше, увидал, что тогдашняя ересь монофелитов стала все более и более усиливаться и с каждым днем ужасно распространяться представителями этого нечестия, то подвергся скорби и погрузился в тяжелую печаль, сожалея особенно и самих виновников этого беззакония. Но он не знал, что ему надо было сделать при столь чрезмерном распространении зла, охватившего весь почти Восток и Запад. И вот в таких трудных обстоятельствах он находит один только выход, плодотворный и для него самого и для тогдашнего положения вещей. Так как он знал, что старейший Рим был чист от такой мерзости, равно как и Африка и другие места и соседние острова, то, оставив здешнюю страну, отправляется туда в намерении защищать истину и вращаться среди тамошних православных. Не без усилий, бед и несчастий совершил такой путь, но все преодолел своим высоким рвением, причем советниками этого путешествия он, быть может, имел и своих подначальных монахов: разлука с ними хотя и была для него тяжела и трудна, но он кроме задуманного не мог сделать ничего другого, так как время теснило его и требовало его отшествия. Однако же слово наше ушло вперед, пропустив речь о том, что было в промежуток этого времени и откуда получило начало мерзкое это и отвратительное учение, так возмутившее Церковь и многих увлекшее в ту же погибель. Поэтому необходимо сказать немного и об этом лжеучении, а потом продолжить в связи с этим наше повествование.

8. Когда Ираклий получил царский скипетр[1] и Сергий занял Константинопольский престол[2], то сначала сам Ираклий, все придворные, сановники и вельможи держались православной веры, исповедуя и проповедуя две природы, два действия и две воли в божестве и человечестве Христа моего. Но когда он, к несчастью, после многих побед над врагами и славной войны против персов, отступил от православного догмата, тогда вместе с ним начали отступать и Церкви, и немалая часть народа перешла на противную православию сторону. А виновником перемены царя был известный Афанасий, так называемый патриарх яковитов, — человек лживый, более всех способный запутать истину. Явившись к Ираклию, пребывавшему в Иераполе Сирийском, он коварно и злокозненно вошел в доверие к нему, прельстив его обещанием, что примет Халкидонский Собор, который провозгласил две природы во Христе, соединенные ипостасно. А Ираклий имел сильное желание, как показали события, склонить к признанию того Собора как самого Афанасия, которому он обещался дать Антиохийский престол, так и других всех, кого он видел не соглашавшимися с этим Собором, хотя, по своей простоватости и легкомысленности, он, никого не привлекши, только запятнал себя неправомыслием. И вот Афанасий, как сказано, разными способами привлекши его к себе, привел в некое колебание относительно двояких действий и хотений двух природ. Этим склоняет его сообщить свое мнение и Сергию Константинопольскому, а известного Кира Фасидского вызвать даже к себе и спросить и его, как подобает мыслить о сем, и что они решат, с этим и ему должно согласиться. Злодей знал, что тот и другой следуют учению об одном действии и одной воле. Когда же Ираклий одного, то есть Кира, пригласил к себе, а патриарху Сергию в письме изложил свое мнение, и обоих нашел в равной мере приемлющими монофелитское учение и без колебаний согласными думать одинаково с ним, тогда и сам всецело оказывается на противной стороне и признает волю, вернее сказать безвольную, чем единовольную.

9. Вслед затем свои вероопределения посылает и Римскому предстоятелю, как бы считая несправедливым, если бы не наполнил всю землю своими дрожжами и не сообщил всем своей заразной ереси. Но сей божественный муж, признав послание его явным заблуждением и вознегодовав на это отвратительное неправомыслие, не только в противопосланиях и сильных опровержениях изобличает и разрушает все его предположения, но и подвергает анафеме тех, кто их содержит и им следует. Однако же это не принесло никакой пользы Ираклию, так как он не поверхностно, а глубоко воспринял это лжеучение: спустя немного он спешит наполнить этою мерзостью и Александрию, послав туда епископом своего единомышленника Кира, чтобы и сама Александрия также согласною с ним была и вместе с ним погибла. Тогда конечно и Кир, сговорившись с Феодором епископом Фаранским, который и сам сильно сочувствовал монофелитам., составляет уже вместе с ним так называемое водоцветное единение (унию). Выражение это, полагаю, указывает на линючую и водянистую окраску, как бы смешанную и трудно различимую, не сохраняющую чисто ни одного из двух цветов, чтобы им было можно, по их желанию, смешивать, сливать и перетолковывать учение о действии, и именно ни простом, ни двойном, и ни том ни другом, — что вернее сказать, — какого нельзя ни мыслить ни называть.

10. Но, решившись сами и убедив обманутых ими признавать одно действие и одну природную волю, они дали повод как яковитам, так и феодосианам превозноситься над нашей верой и подвергать осмеянию и глумлению бывший в Халкидоне Собор. С коварным умыслом они стали говорить, что и сам Халкидонский Собор оказался следующим их учению и признающим одну природу, как это явствует из того, что он провозглашает и одно действие, чего он, как утверждали они, ни в каком случае не сделал бы , если бы не устыдился истинного учения и не получил совершеннейшего представления о нем.

11. А как в то время Иерусалимский престол занял Софроний, — муж, отличавшийся благочестием и добродетелью, — то к нему собираются все архиереи и православные, вместе с ним осуждают и подвергают анафеме признававших во Христе одно природное действие и одну волю, напротив одобряют и подтверждают исповедывавших и признававших при двух природах и два действия со столькими же волями. И желая сделать более известным это определение, этот святый муж отдельно объявляет о нем и Иоанну папе Римскому, — так назывался он, — а также и Сергию Константинопольскому и Киру Александрийскому, — двух последних порицая и сильно укоряя за догмат, а первого, то есть Иоанна, как подобало, одобряя и венчая бесчисленными похвалами.

12. Когда об этом узнал и сам слабоумный Ираклий, то он впал в страх и смущение, колеблясь в своей душе, недоумевая и не зная, как ему изменить нововведенный догмат: быть может он стыдился скорой перемене и быстрому переходу к противоположному учению. И вот он отступает от тех и от других, то есть от проповедующих как два действия так и одно. И это внушил ему презренный Сергий, так как он видел его легкомысленность и податливость во всем и притом опасался увидать его окончательно отделившимся от их общества (монофелитов) и потому с коварной целью одобрил это намерение царя. Обрадовавшись этому как неожиданной находке, Ираклий подтверждает эту нелепость в письменном виде чрез так называемый эдикт (Экфесис)[3], о каковом письменном изложении (монофелитского учения) когда узнали единомысленники Севира, то не только дома и у себя, но и на базарах и в банях стали подвергать его насмешкам, с необузданным злословием говоря, что "прежде единомысленники Нестория халкидониты, — так называя нас, хотя мы отвергли их учение, — одумались и отступили от ложного учения, соединившись с нами посредством признания одного действия в одной природе Христа, а теперь, осудив что было хорошо, погубили то и другое, не исповедуя во Христе ни одну ни две природы". Вследствие этого появилось тогда в церквах замешательство и смятение, так как и пастыри и народ и начальники и подвластные впали в безрассудство, когда не было разумевающихъ и взыскующихъ Господа (Пс.13,2). В самом деле, кто стал бы убеждать народ предпочитать лучшее, когда предстоятели были так настроены, и цари и архиереи вместо других каких распоряжений и законов узаконяли нечестие и принуждали всех подчиняться, разрывая неразрывную ризу Церкви на многие чести и доставляя удовольствие нашим хулителям и клеветникам.

13. Но вскоре после того и Сергий, сеятель лжеучения, многоголовая гидра, скончал свою здешнюю жизнь, собрав себе всю жатву наказания там. На его место Ираклий поставляет Пирра, который также был враждебной православию партии и держался противного ему учения, проповедуя то же, что и умерший. А как и сам Ираклий вскоре скончал свою жизнь[4], то на престол, поставляется его сын Константин[5], которого Пирр, по коварству своего нрава, вместе с известной Мартиной, женщиной дурной и готовой на всякое злодеяние, умертвив ядом, возводит вместо него на царство, сверх ожидания всех сына её по имени Ираклона. Дело, достойное архиерея и приличное его кротости! Но сенат, возненавидев Ираклону, скоро лишает его власти и в то же время изгоняет из столицы и нечестивого Пирра с единонравной Мартиной, и таким образом этот герой, будучи удален от престола и из города, получает возмездие за то, что злокозненно совершил неправедное убийство. Тогда воцаряется Констант, сын убитого Константина, поставивший Павла епископом Византийским, который и сам разделял безрассудный догмат монофелитский.

Но нам следует снова обратиться к делам божественного Максима, коего и поставило своим предметом наше слово, хотя оно и направилось к повествованию о других предметах, о коих воспоминание мы сочли необходимым сделать здесь, согласно нашему обещанию в начале.

14. Итак, когда сей святый муж решил отправиться в Рим по причине распространившегося в Константинополе лжеучения, как это указано мною выше, то он по пути сначала встречается с епископами Африканскими, которым предложив свои беседы и открыв свои богоглаголивые уста, делал их более твердыми в вере и много учил и внушал, как могут они избегать ловушек противников и отклонять их лжемудрования. Благоразумный муж этот знал, что от нас требуется много опытности и красноречия, если мы вознамеримся поражать противников и ниспровергать всякое их превозношение, восстающее против истинного знания. В виду этого он всеми средствами поощрял их, сплачивал, приготовлял беседами к мужеству и наполнял благородными помыслами. Ведь хотя они и превосходили его своим саном, но мудростью и разумом уступали и были ниже, не говоря о других доблестях этого мужа и достославности во всем. Поэтому они соглашались со словами его и беспрекословно повиновались всем его наставлениям и советам, заключавшим так много полезного. Видели они в этом муже жизнь высокую и необыкновенную, слово обильное и богатое, не каплями какими-нибудь, но реками текущее, — разум и прочие свойства души, совершенно ни чем не сравнимые. Благодаря всему этому, не только все священники и епископы, но и правители народные и светские всецело были преданы ему, привлеченные им как магнитом и находясь в отношении к блаженному в таком же состоянии, в каком, говорят, бывает железо к тому камню, или какое испытывают к баснословным сиренам очарованные их пением. Когда же они узнали, что и Римский папа созвал тогда собор епископов, чтобы сообща подвергнуть нелепый догмат проклятию и анафеме, то и сами они под влиянием побуждений и наставлений божественного Максима поторопились сделать это. Епископы не только Африки, но и всех других тамошних островов были привлечены к этому и старательно совершили доброе дело, потому что и они все имели его учителем, наставником и помощником в деле этом.

15. Не много после того прошло времени, и Иоанн, предстоятель Рима, отходит к Господу, а на его престол вступает Феодор, (достойный) преемник его как предстоятельства так и православия. В то же время и Пирр, как прогнанный из столицы, прибывает в Африку и встречается с божественным Максимом, как свои предлагая речи ему, так и принимая их от него. Но разве могу я надлежащим образом представить в настоящее время происходившие между обоими споры и прения, то есть как убедительное и истинное решение святым (Максимом) каждого вопроса, так и поражение и согласие Пирра с каждым ответом? Тот (Пирр), как нечто неопровержимое и непоколебимое, предлагал, что в одном Христе и воля одна, и утверждал, что иное представление не будет истинным. А этот (св. Максим) вопреки тому (Пирру) и единство Христа по ипостаси признавал, но и различал в нем двойство природ, вместе с коими различал и две воли, — что и доказывал весьма сильно и неопровержимо. И еще: один (Пирр) вместе с (двумя) волями вводил и (двух) волящих, нелепо присоединяя нелепость. А святый (Максим) отклонял это, как крайнюю нелепость и непоследовательность, и обличал. "Если допустить, говорит он, что вместе с (двумя) волями вводятся и (два) волящие, — буду употреблять собственные слова блаженного Максима, — то без сомнения должно быть основательным и обратное положение, то есть вместе с волящими (разными) должны вводиться и воли (разные),-и тогда, по вашему (твоему), у пресущного и преблагого и верховнейшего Божества, по причине одной Его воли, должна будет оказаться и одна ипостась, согласно Савеллию, — а по причине трех лиц должны быть и три воли, а потому и три природы, согласно Арию, — если, по отеческим определениям и канонам, различием воль вводится и различие природ".

16. Но зачем мне говорить подробно о всем, что тогда было сказано? Едва ли я смог бы довести все до конца, если бы даже стал излагать целиком только главное содержание: так длинно, разнообразно и глубокомысленно изложение этого спора. Желающие могут прочитать самим святым Максимом составленный об этом труд[6], из коего точнее узнают, как вопросы и ответы святого, все исполненные мудрости и надлежащих рассуждений, так и несогласованность и противоречивость, или лучше сказать неразумность и бессмысленность предположений Пирра, так что он, отрекшись от всего, кладет, как говорится, быка на язык и признает бессилие своих рассуждений. И хотя он представлял их во многих видах и (разнообразил) и всячески изощрял, однако же не получил никакого подкрепления тому, чего желал. И даже прости прощения в том, что он сделал, тут же письменно прокляв свой и монофелитский догмат и представив свое сочинение Римскому папе, которым и был принят с невыразимым радушием. Но этот безумец и крайний глупец как бы ничего нового с ним не произошло, в Равенне оказавшись, опять принял прежнее учение и как некий пес на свою блевотину возвратился. Когда это дошло до слуха святого Максима и самого названного предстоятеля Римского, то они на общем соборе выносят обвинение против него, отсекши и отбросив окончательно погибшего, как некий гнилой и совершенно неизлечимый член. Однако же он и в таком положении нисколько не умерил своего бесстыдства и превеликой гордыни, но смелым натиском опять вступает на Константинопольский престол и в награду за нечестие вторично получает архиерейство.

17. А как в то время случилось и отшествие Феодора от людей, — мужа, как знаем, подвизавшегося в трудах многих и прославленного благочестием, то на его престол возводится святейший Мартин, также отличавшийся великими дарованиями и блиставший преславной жизнью. Высоко ценя его добродетель, божественный Максим часто встречался с ним и, о чем требовалось, вел подобающие беседы. Посему советуется с ним и о собрании отовсюду православных и устроении большого собора, чтобы от стольких богоносных мужей правая вера получила более твердое и непререкаемое исповедание, а учение противников подверглось явному и общеизвестному отвержению. Итак, собравшиеся в количестве ста пятидесяти в присутствии с ними и премудрейшего Максима совершили все с разумом и божественным Духом, а все деяния, как подобало, внесли в памятные записи, причем каждый постарался дать правому учению сильную защиту и представить свои доказательства.

18. И всех виновников безумного догмата подвергли анафеме, именно: Сергия, Пирра, Павла и Петра, худо предстоятельствовавших в Константинополе, а также Кира Александрийского, Афанасия Антиохийского и их единомысленников. Анафематствуют вместе с ними и так называемый Типос, исполненный богохульства, который издал нечестивый царь Констант[7] и объявил Святой Церкви. Но святой Максим, в обличение нечестивцев и для утверждения верных написав сочинения, составив письма и доказательствами от разума и писания утвердив истину нашей веры, рассылает их по всей вселенной, с которыми желающий уже подробно может познакомиться, прочитав изданное при них изложение их содержания.

19. Но божественный Максим, живя с того времени непрестанно в Риме, так как по удалении из Византии он поставил целью поселиться здесь, хотя Африка, объятая сильнейшей любовью к нему и задержала его надолго, — итак, имея потом пребывание в Риме, как сказано, он многим, каждый день приходившим к нему, преподавал нужное устно, беседуя о полезном, — и через составлявшиеся с трудолюбием сочинения наставлял к высокой жизни, убеждая держаться только добродетели и отвращаться низкого и чувственного, чтобы ничему такому, говорит, ум не был подчиняем как возносящийся горе и созданный для устремления к вышним предметам. Рвение невыразимое было у богомудрого привлечь всех к добродетели и заставить любить ее, столь вожделенную саму по себе и желанную, всецело привлекающую к себе объятого любовью к ней. Для сей то цели он и составляет многие и прекрасные сочинения, предлагая в них различный и целесообразный путь, ведущий к ней.

20. Даже и на малое время не переставал он составлять сочинения: то о жизни и строжайшем поведении, то о нравах и заботе о страстях и совершении всего с разумом и рассуждением, а то другой раз о догматах и других умозрениях, исполненных глубочайшего ведения и которых едва ли достигали и превосходнейшие умы, оценивая этим наши желания и возвышая к божественному, — иногда речь у него о воздержании от предметов настоящей (земной) жизни и удалении от всех чувственных удовольствий, а иногда о твердости и терпении и других видах великодушия в искушениях, хотя бы они и казались сильными и непреодолимыми. А его рассуждения о молитве? А сочинения, явившиеся в виде писем и сообщающие жало сокрушения душе и угрызение в сердце? Что же касается до трудов досточудного мужа о любви, ради удободоступности для всех изложенных в виде коротеньких глав, то я почел бы весьма важным подробно сказать о них, если бы не знал, что они известны всем. И так как все, по моему убеждению, знакомы с его рассуждениями о любви, особенно ревнители добродетели и любви, то я оставляю теперь говорить о них то, что желал бы, и скажу только, что тот, кто хоть сколько-нибудь коснется их, тот и истинную любовь познает и возненавидит всякого рода ненависть, удержит проявление гнева не по разуму, сдержит яростную похоть, будет отвлекать свой разум от вещества, возведет свой дух к родственным ему предметам и всего себя обратит к божественному. Также составлять быстро книги и писать главы в виде наставлений он был весьма плодовит и способен. А в изъяснении Писаний и раскрытии их глубочайшего смысла кому уступал и ниже кто был? У кого глубина раскрытия мыслей и духовное объяснение Писаний отличаются большей прикровенностью и таинственностью? У кого изъяснение самых неясных мест как Ветхого так и Нового Завета более возвышенно и необычно? У кого более глубокие рассуждения, тончайшие мысли и объяснения трудностей?

21. Как ум свой он умел утончать, отвлекая от всякого вещественного представления, чтобы без всякого препятствия он мог достигнуть знания, превышающего разум, и подняться до наивысшего созерцания, так и речь свою он удалял от чувственных и грубых образов и поверхностных фраз, но уходил вглубь и бездну вызывал бездной, то есть тончайших слов и мыслей. Кто, например, чтобы не говорить о других, прочитав в шестидесяти пяти главах изложенный досточудным Максимом труд, где он изъясняет трудности ветхого и нового Писания, не подивится и не изумится уму истолкователя и разуму, бременевшему столь необычайными мыслями, а также высоте рассуждений и другим умозрениям и возвышенно-духовному разъяснению их? Но нисколько не менее, чем здесь каждый увидит высоту его рассуждений, прочитав составленные им схолии к сочинениям Великого Григория, ибо многие из них, как знаем, трудны для понимания и не имеют ясного значения, особенно относящиеся к догматам и богословию о Святой Троице: он и смысл их постиг и светом божественного знания привел в большую ясность, изложив свое толкование не только в ясных мыслях и таинственнейших созерцаниях, но и языком возвышеннейшим и речью прекраснейшей.

22. А так как благороднейший Максим видел, что и в сочинениях Ареопагита Дионисия, которые сей божественный муж составил об иерархии и о прочем священнотаинственном чине, большей частью покрыты неясностью, то, занявшись и ими, он прояснил их и раскрыл, по моему, более ясной речью и истолкованием, — не поверхностно и, как говорится, кое-как, но войдя внутрь их и удивительным образом усвоив их глубокий смысл. Все же что относится к священному тайноводству он изъяснил в таинственном смысле, именно: что означает вход иереев в храме, что — кафедра архиерея на возвышении, стояние около него священников, чин и образ псалмопения и чтения, затворение дверей и целование пред этим, падение ниц непосвященных в храме и вообще все, что совершается в тот страшный час. Впрочем, никакая , как и сам я сознаю, другая речь не в состоянии ясно представить это, хотя бы и было употреблено много слов об этом, — один только тот, кто сочинил это и может сказать об этом так, как именно сказал он и иметь в себе представление о таких предметах. Но доколе же я буду говорить о рассуждениях, сочинениях и других трудах премудрого, которые все упомянуть и подробно передать словом кажется мне подобным тому, как если бы я стал пытаться измерять песок морской и перечислять по одиночке звезды? Поэтому, прекратив речь о них, обращу слово свое к другому и отсюда начну представлять преимущественно достославнейшее долготерпение благородного мужа в страданиях.

23. Итак, Констант, внук Ираклия, находился на царстве и владел им девятый год, предоставив полную дерзость лжеучителям, так как и сам подвержен был той же ереси и все наполнив злой пагубой. Но как только он узнал, что все в Риме разнствуют с ним и отвергли его догмат, то, удалившись решительно от других дел, он с особенной заботой принимается за римские.

24. А так как он знал и виновника, — разве мог он не знать человека, столь известного всем и на виду у всех светившего своим учением, — то отдает приказ немедленно привести Святого к нему во дворец, полагая, что если он захватит его, то будет властвовать и над всеми другими. С ним повелевает поскорее доставить в Византию и ученика его Анастасия вместе с одноименным ему и единонравным другим Анастасием, который назывался апокрисиарием[8] Римской Церкви, а также и божественнейшего Мартина с многими западными епископами, будучи разгневан, что естественно, на них за их противное ему мнение. Но относительно иерарха Мартина и тех неистовств, какие совершил над ним нечестивец (царь Констант), подвергнув его многочисленным оскорблениям и побоям, — о, безбожные руки! — предав наказанию невинного и наконец осудив н6а отдаленнейшую ссылку, — Херсон был местом ссылки ему, — то же самое сделав, конечно, и с его епископами: — рассказывать, как произошло это, у меня теперь нет досуга, так как я должен спешить к делам божественного Максима. Многие, вероятно, скажут о них или же и сказали, как полагаю, желая почтить сего мужа и восхвалить его жизнь. Наше же слово пусть обратиться к изложению своего предмета.

25. Итак, этот священный муж уже был взят руками убийц, и все взирали на него. Посмотрим теперь, какую прежде всего встречу устрояют ему и какому суду подвергают его эти хорошие законодатели. Как только он, привезенный на корабле, пристал к Константинополю, к нему приходят посланные царем люди, уже от одного вида являвшие в душе своей большую жестокость. Дерзко схватив Преподобного, босого и без верхней одежды, насильственно вытащили его на дорогу и повели в сопровождении ученика, оплакивавшего эти злодейства. И приведши, заключили его в какое-то темное помещение, не позволив ему даже оставаться вместе с учеником. А по прошествии нескольких дней ведут Праведного во дворец, где восседал весь сенат и каким-то убийственным и драконовским взором смотрел на него. Суд над ним предоставляют сакелларию[9], оказавшемуся первым по чину, человеку опытному в речи, искусному сочинять слова и более всех способному искажать истину. Чего дурного не учинил он? Какого зла не сделал? От какой угрозы и оскорбления Святому воздержался? Не устыдился ни почтенной старости его, — ведь ему тогда было около восьмидесяти лет без малого,[10] — ни являвшейся на лице его благодати, ни его нравственной красоты, как и других благолепных и достопочтенных его качеств. И все это тогда, когда сей нечестивец не имел ни одной справедливой и основательной причины для его обвинения, а только показывал, так сказать, свою грубость и необузданность и негодность нрава. Но хотя он и явился до такой степени бесстыдным, однако же при полном бессилии его возражать против искусных речей Святого и надлежащих ответов его, оказались тщетными все его ухищрения, обнаружив только его злоумие и замечательнейшее коварство.

26. Но подробности того, что тогда было сказано и сделано, и какие клеветы взводили на невинного думавшие найти прикрытие себе во лжи, — обо всем этом в особом изложении рассказывает сам превосходнейший ученик святого, что и нам рассудилось изложить его собственными словами, причем хотя мы и вдаемся в большие частности, но делаем это ради удобства читателей.

Изложение прения, бывшего в секретном помещении дворца

между господином Аввой Максимом и его учениками

с одной стороны и начальниками с другой.

27. В тот день, когда причалили в этом царственном городе святый Максим и его ученики, около солнечного захода явились два мандатора[11] с десятью экскувиторами[12], взяли их с корабля неодетыми и необутыми и, разделив друг от друга, стерегли их в разных помещениях.

Весь суд над ними император предоставил тогдашнему сакелларию своему и сенату. И вот спустя несколько дней их берут во дворец и вводят блаженного Максима в помещение, где собрался сенат и другие люди в большом числе.

И поставляют их перед начальниками восседавшими. Сакелларий говорит ему с великим гневом и яростью: "Христианин ли ты?"

Святый отвечает: "Благодатью Христа, Бога всяческих, я христианин".

Говорит сакелларий: "Это неправда!"

Ответил раб Христов: "Ты говоришь, что я не христианин, но Бог говорит, что я есмь и остаюсь христианин".

Сакелларий: "Но если ты — христианин, то зачем, — говорит, — ты ненавидишь царя?"

"Но откуда это известно?" — отвечал блаженный, — "ведь ненависть есть скрытое расположение души, равно как и любовь".

И сказал Сакелларий: "Из того, что ты сделал, всем стало ясно, что ненавидишь царя и его управление, — ведь один ты предал сарацинам Египет, Александрию, Пентаполь, Триполь и Африку".

Святый: "Но какое этому доказательство?"

И представляют тотчас же Иоанна, который был сакелларием Петра, бывшего претора Нумидии Африканской, — он сказал, что: "Двадцать два года тому назад дед царя приказал блаженному Петру взять войско и идти в Египет против сарацин, — причем тебе написал, обращаясь, как к рабу Божию, имея уверенность в тебе как в святом человеке, чтобы посоветовал ему идти (в поход), а ты написал ему, чтобы он ничего этого не делал, так как Богу не благоугодно содействовать Римскому государству при царствовании Ираклия и его рода".

Говорит раб Божий: "Если правду говоришь, то наверно имеешь как письмо Петра ко мне, так и мое к нему. Пусть представят (эти письма), и я подвергнусь определенному в законе наказанию".

И говорит тот: "Я не имею письма, да и не знаю, писал ли вообще тебе он, но в лагере все говорили в то время об этом".

Говорит ему раб Божий: "Если весь лагерь разговаривал об этом, почему же ты один показываешь это на меня? Видел ты меня когда-либо, или я тебя?".

Он же говорит: "Никогда".

Тогда, обратившись к сенату, святый говорит: "Если справедливо представлять таких обвинителей или свидетелей, то судите, ибо каким судом судите, будите судимы, и какою мерою мерите, будут мерить вам, говорит Бог всяческих".

27. После этого (свидетеля) приводят Сергия (Георгия) Магуду, который говорит: "Девять лет тому назад блаженный авва Фома, придя из Рима, говорил мне, что папа Феодор посылал его к (мятежному) патрицию Григорию сказать ему, чтобы он не боялся никого, ибо раб Божий авва Максим видел такой сон: в небесах на востоке и на западе было множество ангелов, причем восточные взывали: "Константин Август, ты побеждаешь!" — а западные вопияли: "Григорий Август, ты побеждаешь!" — и голос западных пересилил голос восточных".

При этих словах сакелларий кричит: "Послал тебя Бог, авва, на сожжение в город этот".

И сказал Божий раб: "Благодарю Бога, очищающего меня от вольных грехов посредством невольного наказания. Но горе мiру от соблазнов, ибо необходимо придти соблазнам, — горе же (тому), чрезъ кого соблазнъ приходитъ. Действительно, не подобало говорить таких слов в присутствии христиан, ни оставлять безнаказанными выдумывающих это из-за того, чтобы угодить людям тленным, сегодня сущим, а завтра не сущим. Ведь это ему надлежало сказать, конечно, при жизни Григория и показать царю свое благорасположение к нему. И справедливость требует, с чем согласитесь и вы, чтобы прежде сего обвинитель обязан был представить патриция Петра, этот же со своей стороны — авву Фому, а тот, — блаженного папу Феодора. И тогда в присутствии всех я стал бы говорить патрицию Петру: скажи, господин патриций! Писал ты мне когда-нибудь, о чем сказал сакелларий, или я тебе? И когда бы он дал утвердительный ответ, я подвергся бы наказанию. Подобным же образом и блаженному папе: скажи, владыка, я тебе когда-либо рассказывал сон? И если бы обличил меня, то он подлежал бы обвинению, а не я, видевший (такой сон) ибо непроизвольное дело — сон, а закон наказует только произвольные, когда ему противятся".

Когда это сказал святой, говорит ему Троил: "Шутишь, авва! Не знаешь, где ты находишься!"

Святой сказал: "Не шучу, но оплакиваю жизнь мою, сохранившуюся доныне, чтобы испытать такие выдумки".

Говорит Епифаний патриций: "Видит Бог — он хорошо делает, шутя над этим, если это неистинно".

После сего сакелларий опять с гневом сказал: "Все вообще лгут, а ты один говоришь правду?"

При этих словах святой заплакал и сказал в ответ: "Вы власть имеете, по попущению Божию, и оставить мне жизнь и умертвить, — но если эти (свидетели) говорят правду, то и сатана есть Бог по природе, — если же он несомненно не таков, то и эти не сказали правды. И пусть я не удостоюсь вместе с христианами узреть явление пресущного Бога, Творца и Зиждителя и Создателя и Промыслителя и Судью и Спасителя всяческих, если я когда-нибудь рассказывал о таком сне или слышал рассказ от другого, кроме сейчас только (слышанного рассказа) от господина Сергия, (этого) благожелателя Империи".

28. Потом приводят третьего обвинителя, Феодора, сына Иоаннова, бывшего кандидатом, по прозванию Хила, теперешнего зятя господина Платона, патриция, — он говорит, что: "Когда между нами происходила беседа о царе, он глумился над тем, что говорилось (о царе), допуская издевательства и насмешки".

Сказал святый ему: "Никогда, брат, я не разговаривал с тобой, только однажды с преподобнейшим пресвитером господином Феохаристом, братом экзарха, из-за примикирия[13], быв на это вызван письмом о нем, и если окажусь лжецом, готов нести наказание".

29. И после сего вводят Григория сына Фотинова, который говорит, что: "Пришел я в келью аввы Максима в Риме, и на мои слова, что царь есть и священник, авва Анастасий, ученик его, сказал: не достоин быть священником".

Тотчас говорит ему святый: "Побойся Бога, господин Григорий: ведь ничего совершенно в той беседе об этом не говорил тебе сораб мой".

И, повергшись на землю, говорит сенату:

"Имейте терпение к рабу вашему, я скажу все, как было говорено, и пусть обличит меня, если буду лгать. Господин мой, этот Григорий, придя в Рим, удостоил войти в келью раба вашего. Увидав его, я, как это обычно мне, повергся на землю, поклонился, облобызал его и, после того как мы сели, сказал: какая причина желанного пришествия господина моего? Он ответил: добрый и богохранимый наш владыка, в заботе о мире святых Божиих церквей, дал повеление богочестному папе, послав приношение святому Петру, склоняя его к единению с предстоятелем Константинополя, что его благочестивое державство удостоило послать через мое смиренство. 30.И я сказал: слава Богу, соделавшему тебя достойным такого служения. Однако же, при каком условии его боголюбезная тихость (т. е. император) приказала быть единению, если конечно знаешь? И ты сказал: под условием (принятия) Типоса. А я ответил: это, как полагаю, не может состояться, ибо римляне не допустят, чтобы вместе (в соединении) с изречениями нечестивых еретиков уничтожились светоносные изречения святых отцов, или чтобы вместе с ложью погашена была истина, или с тьмою стал в общение свет, ведь у нас тогда ничего не будет достопокланяемого, если совершится уничтожение богонаученных словес. И ты сказал: не уничтожает священные изречения Типос, но замалчивает, чтобы нам устроить мир. А я ответил: один и то же есть в Божественном писании — умолчание и уничтожение, ибо Бог сказал через Давида: "не суть речи, ниже словеса, ихже не слышаться гласы их" (Пс. 18:4) Итак, если не изрекаются и не слышатся, то и совсем не существуют, по Писанию. И сказал ты: не заводи меня в лес, я ведь довольствуюсь святым символом. Но как можешь довольствоваться, сказал я, принимая Типос? — А что препятствует принимать Типос, спросил ты, и говорит символ? — Я ответил, что Типос явно уничтожает символ. Ты сказал: ради Господа, каким образом? — Произнесем, сказал я, символ, и ты узнаешь, каким образом он уничтожается Типосом.

31. И ты начал говорить: Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, и видимого всего и невидимого. — Подожди, сказал я, немного, и узнай, каким образом (в Типосе) уничтожается вера никейцев. Ведь Бог не был бы Творцом, будучи лишен природного воления и действия, если конечно по воле, а не по принуждению, сотворил небо и землю, как истинно говорит в Духе Давид: "вся, елика восхоте Господь, сотвори на небеси и на земли, в морях и во всех безднах" (Пс. 134:6). Если же ради устроения (мира) вместе с зловерием уничтожается спасительная вера, то такого рода так называемое устроение (мира) есть совершенное отделение от Бога, а не единение. Ведь завтра и гнусные иудеи скажут: устроим мир друг с другом и объединимся, — мы уничтожим обрезание, а вы крещение, и уже не станем враждовать между собою. Это ариане некогда предлагали письменно при Великом Константине, говоря: уничтожим выражения "единосущие" и "иносущие", и объединяться между собой церкви. Но не приняли богоносные отцы наши, напротив, предпочли подвергаться преследованиям и смерти, чем замолчать выражение, представляющее единое Отца и Сына и Святого Духа пресущное божество. В этом и великий Константин согласился с теми (отцами), которые предложили это, как повествуется многими, трудолюбиво описавшими тогдашние события. И никто из царей не был в силах средними (обоюдными) речениями убедить богоносных соединиться с бывшими при них еретиками, но они воспользовались ясными, точными и соответствующими (каждому) обсуждавшемуся догмату словами, ясно высказав, что дело священников — делать исследования и определения относительно спасительных догматов кафолической Церкви, а не царей. 32. И ты сказал: что же? Разве всякий царь христианин не есть и священник? Я ответил: не есть, ибо не предстоит алтарю ни после освящения Хлеба не возносит его со словами: "святая святым", не крестит, таинство мvра не совершает, не рукополагает и не поставляет епископов, пресвитеров и диаконов, не помазует храмы, не носит знаков священства — омофор и евангелие, как знаками царства служат корона и порфира. И ты сказал: как же Писание называет Мелхиседека царем и священником (Пс. 109:4; Евр. 5:6)? Я ответил: Единого по природе Царя, Бога всяческих, ставшего ради нашего спасения первосвященником, один был прообраз — Мелхиседек, — если же по чину Мелхиседека другого назовешь и священником, то дерзни сказать и прочее, именно: "без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни" (Евр. 7:3), и смотри, какое из этого возникает зло: ведь таковой окажется другим Богом воплотившимся, священнодействующим наше спасение по чину Мелхиседека, а не по чину Аарона. 33. Впрочем, зачем нам входить в длинные рассуждения? В Святом Возношении (Евхаристии) на святой Трапезе, после архиереев, диаконов и всего священнического чина вместе с мiрянами упоминаются цари, когда диакон говорит: "и в вере почивших мiрян, Константина, Константа и прочих", — также и живых поминает царей после всех посвященных".

34. При этих словах его Мина кричит: "Говоря это, ты разделил Церковь!"

Говорит ему (св. Максим): "Если говорящий слова святых Писаний и святых отцов разделяет Церковь, то что делающим с Церковью окажется тот, кто уничтожает догматы святых, без которых (догматов) невозможно даже самое бытие Церкви?"

35. И обратившись Сакелларий говорит людям экзарха с криком: "Скажите экзарху: неужели ты оставишь в живых такого человека, когда имеешь власть!"

И, изведши блаженного Максима вон, вводят ученика его, требуя, чтобы он оговорил учителя в том, что он (Максим) оскорбил Пирра. Но он тихим голосом в ответ сказал правду, что никто так не почтил Пирра, как почтил наставник мой. Тогда они приказывают ему кричать. Но так как он не дозволил себе отступить от подобающего монахам благоговейного голоса, то дали предстоящим повеление бить его. Они же, подвергая его кулачным ударам, довели до полумертвого состояния.

36. Потом, по отпущении их в тюрьму, быстро подходит Мина к преподобному старцу и говорит ему в присутствии начальников: "Вверг тебя Бог и привел тебя сюда, чтобы ты восприял (в возмездие) то, что ты сделал другим, введши всех в ложь догматов Оригена".

Святый же в ответ сказал ему пред всеми: "Анафема Оригену и догматам его и всякому единомышленнику его".

Тогда говорит патриций Епифаний: "Устранено, кир-авва Мина, предъявляемое тобою против него обвинение, ибо если бы и был он оригенистом, то как скоро анафематствовал (это лжеучение, тем самым), освободил себя от такого обвинения. И я уже принимаю это, как нечто такое, чего не говорилось о нем". И отведен был каждый из них в то место, в коем находился под стражею.

37. А на другой день Троил патриций и Сергий Евкратас, блюститель царского стола, явились к рабу Божию и, сев, приказали и ему сесть и сказали ему: "Расскажи нам, кир-авва, беседу между тобою и Пирром, бывшую в Африке и Риме, о догматах, и какими его убедил ты основаниями анафематствовать его собственный догмат (о единоволии во Христе) и согласиться с твоим?"

Преподобный же изложил им все по порядку, что память сохраняла, присоединив и то, что "я собственного догмата не имею, но общий Церкви Кафолической, ибо не употребил какого либо нового слова, чтобы можно было говорить о собственном моем догмате".

38. Потом, после всего сообщения говорят ему: "Не имеешь общения с престолом Константинопольским?"

Он же сказал: "Не имею общения".

"По какой причине не имеешь общения?" — говорят ему.

И ответил: "Они отвергли четыре святых собора чрез девять составленных в Александрии Глав, — и чрез Екфесис, составленный Сергием в этом городе (Константинополе),— и чрез изложенный затем в шестом индиктионе Типос, — и так как что определили в Главах, то осудили в Екфесисе, — а что определили в Екфесисе то упразднили в Типосе, — и уничтожили самих себя столько раз. Осужденные таким образом сами собою и римлянами, на бывшем в восьмом индиктионе соборе низложенные и священства лишенные, какое могут совершать священноводство, или какой Дух может сходить на священнодействия, совершаемы такими (людьми)?"

39. И говорят ему: "Так что же? Один ты спасешься, а все погибнут?"

И сказал: "Никого не обвинили три отрока, не поклонившиеся истукану, когда все поклонились, ибо они заботились не о делах других, (людей), но о том, чтобы самим не отпасть от истины. (Так и Даниил вверженный в ров со львами, не осуждал никого из тех, кои не поклонились Богу по указу Дария, но позаботился о себе самом и предпочел умереть, а не отпасть от Бога и подвергнутся бичеванию своей совести за преступление божественных законов). И мне не дай Бог осудить кого-либо, что я один спасусь, но сколько могу, предпочту умереть, чем страх иметь пред совестью за то, что каким-либо образом преступил веру в Бога".

40. Говорят ему они: "И что ты можешь сделать, если римляне вступают в единение с византийцами, ибо вот вчера пришли апокрисиарии римские и завтра, в воскресенье, будут в общении (за литургией и евхаристией) с патриархом, — и всем становится ясно, что ты совращал римлян, почему и с удалением тебя откуда, они согласились со здешними".

И сказал святый: "(Пришедшие, хотя и вступят в общение, ничего предосудительного для римского престола не соделают, если принесли послания к патриарху, — и) я никогда я поверю, чтобы римляне вступили в общение со здешними, если эти не исповедают, что Господь наш Иисус Христос и Бог по тому и другому (божеству и человечеству), — из чего и в чем и то, что Он есть, — имеет природную волю и действие (в отношении к совершению) нашего спасения".

И говорят они: "А если все-таки соединятся со здешними римляне, что сделаешь?"

Святой ответил: "Дух Святый анафематствовал чрез Апостола (Гал. 1:8) даже ангелов, вводящих что либо новое и чуждое проповеди (евангельской и апостольской). Я думаю не об единении или разделении римлян и греков, а о том, чтобы мне не отступить от правой веры".

41. И говорят: "Есть ли всецелая необходимость говорит о двух волях во Христе и действиях?"

Ответил: "Всецелая необходимость, если, конечно, хотим благочествовать по истине, ибо ничто сущее не существует без природного действия. И святые отцы ясно говорят, что никакая природа ни существует, ни познается без существенного (существу ее свойственного) ее действия. Если же ни существует, ни познается природа без существенно (т. е. сущность ее) ее характеризующего (открывающего, выражающего) действия, то как возможно чтобы знали Христа или чтобы Он давал Себя знать как истинного Бога и человека, без божеского и человеческого действия? Ведь лев, по учению отцов, потерявший способность рыкания, не есть лев, — и пес — способность лаять, не есть пес, — и все другое, потеряв то, что составляет его природу, не есть уже то, что было".

И говорят ему: "Мы знаем действительно, что так это. Однако (смотри) не оскорби царя, только ради мира и составившего этот Типос, — не для уничтожения чего-либо долженствуемого мыслиться о Христе, но для мира допустившего умолчание составляющих причину раздора речений".

42. Тогда раб Божий, повергшись на землю, со слезами сказал: "Не должен оскорбиться добрый и благочестивый владыка на мое ничтожество, ибо я могу оскорбить Бога замалчиванием тог, что говорить и исповедывать повелел Он. Ведь если, по божественному апостолу, Сам поставил в Церкви во-первых апостолов, во вторых пророков, в третьих учителей (Еф. 4:11), то очевидно, что Сам Он и говорил через них. И вот чрез все святое писание как Ветхого так и Нового Завета, святых учителей и соборы мы научаемся, что воплотившийся Христос Иисус Господь и Бог наш не лишен кроме греха, ничего из того, в чем как Бог познается и в чем и как (сущий) по природе человек открывается. А если Он совершен по тому и другому и не имеет недостатка, то явно искажает все таинство о Нем тот, кто не исповедует, что Он есть то, что есть, со всеми, присущими Ему свойствами по тому и другому, из чего, в чем и что Он есть".

43. Немного помолчав и поговорив друг с другом, говорят: "Чем можешь доказать, что представители Константинопольского престола отвергают соборы?"

И говорит им: "Уже было показано подробно в моих, бывших в Риме, беседах с господином Григорием асикритом. И теперь если угодно, это будет доказано. Прикажите дать свободу недостойному рабу вашему, и я приведу доказательства из книг, так как мои отобраны — и всем сделаю это ясным, без какой либо запутанности в словах".

44. И потом, после других многих с обеих сторон разговоров, обратились к доказательствам и рассуждениям от Писания, природы и искусства, коими усладившись, они пришли в веселое настроение и начали говорить Максиму: "Знает Господь, авва, что великую пользу мы получили и отныне досаждать вам (своими посещениями) будем".

45. И говорит ему господин Сергий: "Много раз приходил я келью твою в Вемвас и слышал твое учение, — и Бог да поможет тебе, — не беспокойся, — но ты печалишь всех одним только тем, что многих заставляешь отделяться от общения с здешней Церковью".

Но святой сказал: "Кто может сказать, что я говорил ему: не имей общения с Церковью византийцев?"

Ответил Сергий: "Это самое именно, что ты не имеешь общения, служит великим призывом ко всем, чтобы не иметь общения".

И сказал святой: "Господин мой! Ничего нет сильнее обличений совести и ничего нет дерзновеннее ее одобрений".

46. Когда же кир Троил услыхал, что Типос анафематствуется на всем Западе, говорит святому: "Разве хорошо, что мнение нашего благочестивого владыки (царя) подвергается поношению?"

Ответил святой: "Да долго терпит Бог к тем, кои побудили владыку (царя) составить Типос и признали (его) и допустили".

И говорит Троил: "но кто же суть те, что побудили или допустили?"

Ответил раб Божий: "Представители Церкви побудили, а сановники (сенат) допустили. И вот эта нечисть виновных взыскивается с невинного и чистого от всякой ереси. 47. Hо посоветуйте ему сделать то, что сделал некогда благочестивой памяти его дед (Ираклий). Когда он узнал, что некоторые на Западе подвергают его порицанию, посредством указа сделал себя свободным от церковного осуждения, написав, что "Екфесис не принадлежит мне, так как я ни диктовал его, ни давал приказ составить, но патриарх Сергий, сочинив его за пять лет до возвращения моего с востока, когда я прибыл в этот преблагословенный город, упросил меня издать его от моего имени с подписью, — и я принял ходатайство его, — теперь же, узнав, что некоторые восстают против него, делаю всем известным, что он — не мой?" Такой указ послал он блаженному Иоанну папе, осуждавшему Екфесис в тогдашних письмах своих к Пирру. И с тех пор Екфесис повсюду считается делом Сергия. Это пусть сделает и теперешний благочестивый царь наш, и будет совершенно чисто от всякого порицания имя его".

48. Когда Преподобный сказал это, они, покачав головами, смолкли, сказав только это: "Все трудно и безвыходно".

И после этих слов, отдав взаимные поклоны друг другу, они удалились с полным благодушием.

Потом в другую субботу снова привели их в дворец. Вводят сначала ученика святого. Сошлись тогда два патриарха. Вводят Константина и Мину, обвинителей старца, требуя от ученика подтверждения их словам. Он же со всяким дерзновением сказал сенату:

"Константин вводится в секретарий дворца?! Он — ни пресвитер, ни монах, но трибун фимелийский, — известен африканцам и римлянам, — и каких женок содержа пришел оттуда? Все знают и все отлично постигли его уловки, что делал он, чтобы скрыть это, то говоря, что сестры мои это, то (утверждая), что для того, чтобы не допускать общения с Константинопольской церковью, я взял их, да не осквернятся еретическим общением, но также, если ему не доставало средств на удовольствия и он находил место, где его не знали, то опять (и там) делает то же самое ради скверного стяжания и грязных удовольствий. И для тех, кто желает вести жизнь досточестную, великий позор даже и встречаться с ним".

Потом опять на вопрос: анафематствовал ли он Типос, бесстрашно сказал: "Не только анафематствовал я, но и написал книгу".

А некоторые сказали ему: "И так что же? Не признаешь, что ты сделал худо?"

И говорит: "Не дай Бог, чтобы я сказал, что стало худым то, что я сделал хорошо и по-церковному".

После того как и на другие многие вопросы тот самый ученик Святого дал ответы, его выводят из секретария.

49. Потом вводят Преподобного, и говорит ему Троил патриций: "Скажи, авва, но смотри, все по истине скажи, и помилует тебя владыка, так как, если мы обратимся к (формальному) следствию по закону и оно найдет истинным хотя бы одно обвинение против тебя, то закон подвергнет тебя смерти".

Святой сказал: "Но я уже сказал и опять говорю, что если только одно из того, что говориться (на меня), истинно, то и сатана есть Бог. Если же он не есть Бог, но отступник, то и обвинения против меня ложны и безосновательны. Впрочем, если что повелеваете сделать, сделайте: почитая Бога, я не допущу себе неправды".

Говорит ему Троил: "Не анафематствовал ли ты Типос?"

Он же сказал: "Часто говорил я, что анафематствовал его".

И говорит Троил: "Типос анафематствоал ты? — Царя анафематствовал".

Ответил Божий раб: "Я царя не анафематствовал, но писание, чуждое церковной веры".

Он же сказал ему: "Где анафематствован римским собором?"

И говорит Святой: "В Церкви Спаса и в церкви Богородицы".

Тогда говорит ему епарх: "Стоишь в общении со здешней Церковью или не стоишь?"

Ответил Преподобный: "Не стою в общении".

И епарх: "Почему?"

Святый сказал: "Потому что она отвергла соборы".

Тот: "Если отвергла соборы, зачем же в диптихи вносятся?"

И говорит святый: "Но какая польза в именах, когда догматы отвергнуты?"

50. "И можешь, — сказал епарх, — это доказать?"

И сказал Максим: "если получу дозволение и приказываете, можно доказать это весьма легко".

51 Тогда закричал один клирик: "Воздал тебе Бог тем же, что сделал ты Пирру", — (которому он совершенно ничего не ответил).

52. И когда все смолкли, говорит ему сакелларий: "Почему ты любишь римлян, а греков ненавидишь?"

И в ответ Святой сказал: "Заповедь имеем не ненавидеть никого: люблю римлян как единоверных, а греков как единоплеменных".

И говорит ему сакелларий: "Сколько лет считаешь себе?"

Ответил Святый: "Семьдесят пять".

Сакелларий: "Сколько годов находится с тобою ученик твой?"

Святый: "Тридцать семь"

Когда все это говорилось в секретарие, никто из патриархов совершенно ничего не произнес.

53. Когда же речь шла о соборе римском, Демосфен кричит: "Не имеет силы этот собор, так как собравший его Мартин низложен был".

И говорит Божий раб: "Не низложен был, а подвергся гонению (и изгнанию). Разве было в Актах такое соборное и каноническое определение, в коем несомненно содержится низложение его? Впрочем, пусть и канонически низложен, это не может служить осуждением тому, что определено православно, по божественным канонам, с чем согласуется и написанное святым папой Феодором".

Выслушав это, Троил патриций говорит: "Не знаешь, что говоришь, авва! Бывшее — было".

54. И так как, после всяческих угроз не смогли отклонить его от правого мнения, то, составив совет, епископы, посовещавшись с патриархами, убедили царя осудить их на жестокую и бесчеловечную ссылку, разделив друг от друга святого Старца — в Визию-границу Фракии, а ученика его — в Перверис, бывший конечной границей римского царства, лишенных всяких средств к жизни, с запрещением приближаться к морю, чтобы не иметь призрения от милостивцев. И таким образом они оставались без одежды и пищи, имея одну только надежду на Бога.

55. Спустя несколько дней после изгнания блаженного Максима в Визии, называемый патриархом Петр отправил к нему пресвитеров церковных, высшей степени ученых. Придя в обитель его, они приветствовали его, сели и начали так: богопрославленный и всей вселенной владыка патриарх Петр прислал нас к тебе, чтобы спросили: какой Церкви ты? Византийской, Римской, Антиохийской, Александрийской, Иерусалимской? — Вот все они с подвластными им епархиями объединились между собой. Итак, если ты, как говоришь, принадлежишь к кафолической Церкви, то соединись, чтобы, вводя в жизнь новый и странный путь, не подвергся тому, чего не ожидаешь".

Блаженный ответил посланным достойно своей мудрости и благочестия, сказав: "Бог всяческих объявил Кафолической Церковью правое и спасительное исповедание веры в Него, назвав блаженным Петра за то, что он исповедал Его (Мф. 16:18). Впрочем, я хочу узнать условие, на котором состоялось единение всех Церквей, и если это сделано хорошо, я нее стану отчуждаться".

Они же сказали преподобному: "Хотя мы и не имеем приказания относительно этого, однако же скажем, чтобы у тебя не осталось совершенно никакого оправдания. Два действия, говорим, по причине различия и одно по причине единения".

Святой говорит: "два, говорите, по причине единения стали единым, или кроме них — другим?"

"Нет, говорят, но два — одним, по причине единения".

"Мы потеряли предмет, сказал святой, придумав себе веру безосновательную и Бога несуществующего. Ведь если в одно сольем два (действия) по причине единения и опять — на два разделим по причине различия, то ни единства не будет уже, ни двойства действий, так как они всегда будут уничтожаться друг другом и делать бездейственным Того, Кому присущи природно, и совсем несуществующим: ибо, что не имеет от природы неотъемлемого и никакому образу изменения не подлежащего движения, то, по учению отцов, лишено всякой сущности как не имеющее существенно характеризующего его действия. Поэтому я не могу говорить и не научен от святых отцов исповедывать это. И что угодно вам, обладающим властью, делайте".

"Но выслушай", сказали они, "угодно владыке (царю) и патриарху по приказанию папы римского предать тебя анафеме за непослушание и подвергнуть определенной ими смерти".

Преподобный сказал: "Пусть исполнится то, что прежде всякого века определено обо мне Богом и принесет Ему славу, определенную прежде всякого века".

После того как блаженный так прекрасно и надлежащим образом защитился, они ушли без успеха и все возвестили пославшему их.

Том, содержащий сообщение о догматах,

бывших предметом спора между святым Максимом и Феодосием, епископом Кесарии Вифинской
и консулами, которые были с ним.

56. Спустя несколько лет властям опять вздумалось подвергнуть святого испытанию, и вот, посылают к нему в место его ссылки, где он содержался под стражей — именно в Визии — Феодосия епископа Кесарии, епархии Вифинской, а также Павла и Феодосия консулов.

57. Они, вошедши к блаженному Максиму в то место, где он был заключен, сели и позволили сесть и ему, причем присутствовал с ними и епископ Визийский.

И говорит ему Феодосий епископ: "Как живешь, господин авва Максим?"

Ответил святой: "Как предопределил Бог прежде всех веков Свое промыслительное обо мне решение, так и живу".

Феодосий говорит: "Но разве прежде всякого века о каждом из нас предопределил Бог?"

Максим сказал: "Если предуведал, то без сомнения и предопределил" (Рим.8,29).

Феодосий: "Что значит это "предуведал и предопределил"?

Максим: "Предведение есть (касается) находящихся в нашей власти мыслей и слов и дел, а предопределение касается не находящихся в нашей власти событий".

Феодосий: "Что находится в нашей власти и что находится не в нашей власти?"

Максим: "Как кажется, господин мой, зная все, ради испытания беседует с рабом своим".

Феодосий: "Ради (клянусь) истины Бога, я спросил по незнанию и желанию узнать различие между тем, что в нашей власти и что не в нашей власти, и каким образом одно находится под предведением Божиим, а другое — под предопределением".

Максим: "В нашей власти находится все добровольное, именно добродетели и пороки, а не в нашей власти — подвержение нас разного рода случающимися с нами наказаниям или противоположному им (наградам). Так не в нашей власти ни наказующая нас болезнь, ни одобряющее здоровье, но производящие их причины (в нашей власти), например, невоздержание — причина болезни, как воздержание — здоровья, и соблюдение заповедей — причина царства небесного, как преступление их — огня вечного".

Говорит Феодосий "Что же? Потому терпишь скорбь в этой ссылке, что сделал ты что-либо достойное этой скорби?"

Максим сказал: "Молю Бога, чтобы Он в этой скорби совершил воздаяние за то, в чем я согрешил Ему чрез преступление оправдательных заповедей Его".

Но Феодосий говорит: "Разве скорбь не посылается многим и ради испытания?"

Святый Максим сказал: "Испытание касается святых, чтобы их расположение к тому, что благо по природе, чрез скорбь явлено было в жизни людей, открывая вместе с тем в себе неизвестные всем их добродетели, как это было с Иовом и Иосифом: первый подвергался испытанию для проявления скрывавшегося (в нем) мужества, а второй искушался для откровения (его) освятительного целомудрия. И всякий из святых, не добровольно подвергаясь скорбям в сем веке, терпит это из-за каких-либо подобных же целей (Божиих), чтобы они посредством немощи, которой предоставляется им (от Бога) подвергнуться, попирали гордеца и отступника дракона, то есть диавола, ибо терпение есть дело испытания у каждого из святых".

Феодосий: "Свидетельствую истиною Бога, ты прекрасно сказал, и я признаю это полезным, — я всегда стремился побеседовать с вами об этих предметах. Но так как и я и (эти) господа мои будущие (превосходнейшие) патриции явились к тебе и прошли такое расстояние по другому главному делу, то убеждаем тебя принять наши предложения и (тем) доставить радость всей вселенной".

Святый сказал: "Какие это, господин! И кто я и откуда, чтобы согласие (мое) на то, что предлагается мне, доставило радость вселенной?"

А Феодосий опять: "Свидетельствую истиной Господа нашего Иисуса Христа, что скажем тебе, и я и (эти) господа мои будущие (превосходительнейшие) патриции, это мы слышали из уст владыки нашего патриарха и благочестивого царя".

Святый Максим сказал: "Благоволите, владыки мои, сказать то, что желаете и что вы слышали".

58. Феодосий: "Просит царь и патриарх чрез нас узнать от тебя, по какой причине ты не имеешь общения с престолом Константинопольским?".

Сказал святый: "Имеете относительно сего письменное приказание от благочестивейшего царя и от патриарха?"

И Феодосий: "Не должно тебе, господин, иметь недоверие к нам, ибо хотя и ничтожен я, однако считаюсь епископом, но и (эти) господа мои состоят членами сената, и мы пришли не искушать тебя, — не дай (этого) Бог!"

Святый Максим сказал: "С какой бы целью не пришли вы к рабу вашему, я без всякого стеснения скажу причину, (по которой не имею общения с вами). Впрочем, если другим и естественно спрашивать меня, по какой причине (я не имею этого общения), но не вам, знающим вернее меня эту причину.

59. Ведь все вы знаете бывшие в шестом индиктионе прошлого круга нововведения, начавшиеся в Александрии изданными Киром, — не знаю как сделавшимся там предстоятелем, — девятью главами, подтвержденными от Константинопольского престола, — и другие изменения, прибавки и уменьшения, сделанные соборно предстоятелями церкви Византийской, говорю о Сергии, Пирре, и Павле, — каковые нововведения знает вся вселенная. По этой причине не имею общения, раб ваш, с церковью Константинопольской. Пусть устранятся препятствия, положенные названными лицами вместе с самими положившими их, как сказал Бог: и камни с пути разбросайте (Ис. 62:10), — и прямым и торным, свободным от всякого терния еретического путем Евангелия пусть пойдут, — тогда и я, найдя это, как было прежде, пойду без всякого увещания человеческого. Но пока предстоятели Константинопольские величаются положенными препятствиями и теми, кто их положил, никакие рассуждения и меры не заставят меня быть в общении с ними".

60. И Феодосий говорит: "Но что же дурное мы исповедуем, чтобы тебе отделяться от общения с нами?"

А святый:

"То, что, признавая одно действие божества и человечества Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, вы смешиваете учение богословия (о триипостасном божестве) и домостроения (о Христе, как Воплощенном Сыне Божием). Ведь если должно верить святым отцам, говорящим: у кого одно действие, у тех и сущность одна, то святую Троицу вы делаете четверицей, так как единоприродной с Словом становится плоть Его и лишается родственного с нами и с Родившей Его тождества по природе.

61. А также: уничтожая (два) действия и утверждая одну волю божества Его и человечества, вы отнимаете у Него раздаяние благ. Ведь если бы Он не имел никакого действия, согласно постановившим это, то ясно, что если и пожелает, Он не может помиловать, с отнятием у Него действия благ, если, конечно без природного действия ничему из сущего не свойственно действовать или совершать.

62. Иначе: и плоть вы делаете по воле (вследствие единоволия во Христе) сотворцем всех веков и того, что в них, вместе с Отцом и Сном и Духом, и недавнюю (тварную) по природе (плоть делаете) творцом по природе или, вернее сказать, безначальной по воле, — если, конечно, божественная воля безначальна как воля безначального божества, — что превышает не только всякое безумие но и нечестие, ибо вы говорите не просто только то, что одна воля (во Христе), но и то, что она божеская, а для божественной воли никто не может придумать временного начала или конца, так как это несвойственно и божественной природе, которой существенно принадлежит воля.

63. Также и другое вводя новшество, вы совершенно отнимаете все характерных признаки и свойства божества и человечества во Христе, постановляя законами и типосами не говорить ни об одной ни о двух в Нем волях или действиях, — что возможно (только) для несуществующего предмета. В самом деле, ничто из сущего, если оно духовно, не лишено желательной способности и действия, а если чувственно — чувственного действия, (если растение — растительного и питательного действия), если всецело бездушно и непричастно всякой жизни — так называемого по состоянию действия или годности. И все таковые существа являются подлежащими восприятию чувствами чувственных (существ), ибо действие таковых состоит в том, чтобы подлежать — зрению по своему внешнему виду, слуху по звуку, обонянию по некоему природному испарению (запаху), вкусу некими соками и осязанию по сопротивлению. И как действием зрения мы называем зреть, (так и действием зримого — быть зримым), — и прочее все, мы видим, совершается таким же образом.

Если таким образом ничто из сущего отнюдь не лишено всякого природного действия, а Господь наш и Бог, — милостив буди, Господи, — не имеет никакого природного хотения (воли) или действия, по тому и другому (по божеству и человечеству), из чего, в чем и что Он есть, то разве можем или быть или называться благочестивыми, утверждая, что покланяемый от нас Бог никоим образом не имеет (способности) воли или действия? Ведь мы ясно научаемся от святых отцов, говорящих: не имеющее никакой силы (действия) не существует, н есть нечто и совсем нет какого-либо положения (положительного признака бытия) его".

64. Феодосий говорит: "что бывает для домостроения (благоустроения церковной жизни), ты не должен принимать за точный догмат".

Святый Максим сказал: "Если Типос и закон, определяющий не говорить ни о какой воле или действии Господа, отнятие которых означает несуществование Того, у Кого они отняты, — не есть действительный догмат тех, кто принимает (Типос), — то по какой причине вы отдали меня варварским и безбожным народам, лишив чести? По какой причине я осужден жить в Визии, и сорабы мои — один в Перверисе, а другой в Месемврии?"

И говорит Феодосий: "Богом, имеющими меня судить, свидетельствуюсь, что и тогда, когда составлен был Типос, я говорил и теперь то же самое говорю, что худо был он составлен и во вред многим, — а поводом к изданию его послужили споры православных между собой о волях и действиях, и (вот) для примирения всех друг с другом некоторые решили, чтобы не произносились эти слова".

Святый Максим сказал: "Какой верный примет домостроение, замалчивающее такие слова, которые говорить удостоил Бог всяческих чрез апостолов и учителей и пророков? Но рассмотрим, господин великий, до какого зла достигает затрагиваемый предмет этот. Ведь если Бог поставил в Церкви во-первых апостолов, во-вторых пророков, в третьих учителей, к совершению святых (Еф. 4:11), сказав в Евангелии апостолам, а чрез них (и) тем, которые после них: что говорю вам, всем говорю (Мк. 13:47) и опять: принимающий вас, Меня принимает (Мф. 10:40) и отвергающий вас Меня отвергает (Лк. 10:16), то очевидно (и ясно), что не принимающий апостолов, пророков и учителей, но отвергающий их слова, отвергает Самого Христа.

65. "Но рассмотрим и другое. Бог, избрав, воздвиг апостолов и пророков и учителей, в совершении святых (Еф. 4:11), а диавол лжеапостолов и лжепророков и лжеучителей против благочестия, избрав, воздвиг, так что нападениям (их) подвергается и древний закон и новый. А под лжеапостолами и лжепророками и лжеучителями я разумею (одних только) еретиков, которых слова и мысли развращенны (Деян. 20:30).Итак, принимающий истинных апостолов и пророков и учителей, Бога принимает: так и принимающий лжеапостолов и лжепророков и лжеучителей, диавола принимает. Поэтому, кто в союзе с проклятыми и нечистыми еретиками изгоняет святых, тот в союзе с диаволом явно осудил Бога, — примите меня, говорящего истину".

66. Если таким образом, исследуя явившиеся в наши времена нововведения, заходим их достигшими до крайней степени зол, то смотрите, как бы под предлогом мира не оказаться страждущими отступлением (и проповедующими), о котором божественный апостол сказал, (II Фес. 2:3–4), что оно будет предтечею пришествия антихриста.

Это без стеснения сказал я вам, господа мои, чтобы вы пощадили себя самих и нас. Приказываете, чтобы я, имея это написанным в книге моего сердца, вошел в общение с той церковью, в которой это проповедуется, и чтобы я стал общником тех, которые действительно отвергают Бога, то есть якобы диавола в союзе с Богом? Да не будет (этого) со мною от Бога, ради меня ставшего (человеком) как я, кроме греха".

И, сделав поклон, сказал: "Я, если что повелите сделать с рабом вашим, сделайте: я с принимающими это никогда не буду общником".

67. Епископ же и бывшие с ним, пораженные этими словами святого, склонив вниз свои головы, молчали долгое время. А после того Феодосий епископ, подняв голову и устремив взор на авву Максима, сказал: "Мы ручаемся тебе за владыку нашего царя, что, если ты войдешь в общение, он похоронит Типос".

Говорит ему святый: "Слишком далеко мы разошлись друг с другом: что станем делать с термином "одна воля", который для устранения всякого действия соборно утвержден Сергием и Пирром и Павлом?"

Феодосий сказал: "Уничтожена в каменных стенах, но и не в разумных душах: пусть примут осуждение их, соборно в Риме утвержденное посредством благочестивых догматов и канонов, — и тогда разрушится средостение и не надо будет убеждать нас".

68. Феодосий: "Не имеет силы собор Римский, так как он был без царского приказа".

Максим: "Если приказы царей дают значение бывшим соборам, а не благочестивая вера, то прими бывшие против единосущия соборы, так как они происходили по приказу царей. Разумею именно: первый — в Тире, второй — в Антиохии, третий в Селевкии, четвертый — в Константинополе при Евдоксии арианине, пятый — в Нике Фракийской, шестой — в Сермие и, после этих спустя много времени седьмой — в Ефесе вторично, на котором председательствовал Диоскор. Все эти соборы собирались по приказу царей и однако же все они были осуждены по причине безбожности утвержденных на них догматов. И почему не отвергаете собор, низложивший Павла Самосатского при святых и блаженных Дионисие папе Римском и Дионисие Александрийском и Григории Чудотворце, председательствовавшем на этом соборе, так как он был не по приказу царя? Какой канон повелевает принимать только те соборы, которые собирались по приказу царя или вообще всем соборам собираться по приказу царя? Те соборы благочестивый канон Церкви признает святыми и принятыми, которые одобрила правота догматов. Но , как ведает господин мой и других учит, канон повелел дважды в году бывать соборам[14] в каждой епархии, не сделав никакого упоминания о царском приказе для охранения спасительной нашей веры и исправления всего, что относится к божественной сущности Церкви".

69. Феодосий: "Это так, как говоришь: правота догматов утверждает соборы. Впрочем, разве не принимаешь книгу мины, в которой он изложил догмат об одной воле и одном действии Христа?"

Максим: "Не дай Господь Бог! Вы не принимаете, но отвергаете всех учителей, бывших после святого в Халкидоне собора, боровшихся против мерзостной ереси Севира. И разве я могу принять книгу Мины, явившуюся после собора, в которой он явно защищает Севира и Аполлинария и Македония и Ария и всякую ересь и своими догматами обвиняет собор, а вернее — совершенно отвергает?"

Феодосий: "так что же? Не принимаешь одного действия авторитетных отцов?"

И привел Феодосий употребляемые у них подложные места из сочинений святых, как то: Юлия Римского, Чудотворца Григория, Афанасия, — и прочитал их.

И сказал Максим: "Побоимся же Бога и не посмеем прогневать Его приведением (в доказательство) еретических мест: ведь всякий знает, что это — дело нечестивого Аполлинария. Если другие имеешь, покажи — так как приводя эти, более убеждаете всех в том, что в действительности вы возобновили зло Аполлинария и его единомысленников".

И приводит (тот же епископ Феодосий) под именем якобы Златоуста другие два места, которые прочитав авва Максим сказал: "они принадлежат Несторию, страдавшему недугом (учения о) личной двойственности во Христе".

И, тотчас закипев яростью, Феодосий сказал: "Господин монах! Сатана изрек (это) устами твоими".

Максим: "Не оскорбись, владыка мой, на раба твоего".

И взяв, тотчас показал ему, что именно эти самые изречения принадлежат Несторию и в каких сочинениях (его) находятся.

Феодосий: "Видит Бог, брат, эти места дал мне патриарх. Впрочем, одни назвал ты изречениями Аполлинария, другие — Нестория". И приведя место святого Кирилла, в котором говорится: "показуя одно и сродное и чрез оба (естества) действие" говорит: "что на это скажешь?"

70. Максим: "Некоторые действительно указали это изречение, в качестве прибавления помещенное в толковании Евангелия, составленном из этого святого отца Тимофеем Элуром. Но пусть по-вашему оно будет его (изречение св. Кирилла). Исследуем, в таком случае, смысл отеческих слов и узнаем истину".

Феодосий: "Быть этому я не допускаю, ибо необходимо принимать изречения простые (просто)".

Максим: "Будь любезен, скажи мне, в чем различие простых речений в сравнении с искусственными?"

Феодосий: "В том, чтобы принимать речение как оно есть и не исследовать смысл его".

Максим: "Очевидно, вы вводите новые и чуждые Церкви законы и относительно речений (Св. Писания). Если, по-вашему, не должно исследовать речений Писания и Отцов, то мы отвергнем все Писание, как древнее так и новое. Вот я слышал слова Давида: "блаженны исследующие свидетельства Его, всем сердцем взыщут Его" (Пс. 118:2), так что никто не может взыскать Бога без исследования. И еще: "Вразуми меня, и буду исследовать закон Твой и сохраню его всем сердцем моим" (34), таким образом исследование ведет к познанию закона и знание побуждает достойных к желанию сохранить его в сердце посредством исполнения содержащихся в нем святых заповедей. И опять: "Дивны свидетельства Твои, посему исследовала их душа моя" (ст. 129). Зачем и приточное слово желает, чтобы мы исследовали притчи, загадки и темные изречения (Притч. 1:6)? Зачем и Господь, говоря в притчах, желает, чтобы Его ученики разумели (их), если разъясняет смысл притчей (Мф. 13:18; Лк. 8:11)? Зачем повелевает: исследуйте Писания, как свидетельствующие о Мне (Ин. 5:39)? Зачем первый из апостолов Петр желает научить, говоря о спасении, о котором исследовали и изыскивали пророки (I Петр. 1:10)? Зачем Павел божественный апостол говорит: "Еесли закрыто Евангелие, то среди погибающих закрыто, в которых бог века сего ослепил сердца и очи разума их, чтобы не воссиял им свет знания Бога" (II Кор. 4:3–4). Как кажется, вы желаете уподобить нас иудеям, которые простыми речениями, как говорите вы, то есть одной только буквой, как бы неким мусором засыпав свой ум, отпали от истины, имея покрывало в сердцах своих, так что не разумеют Господа Духа, закрытого буквой, о чем говорит (Апостол): "буква убивает, а Дух животворит" (II Кор. 3:16), — пусть же удостоверится владыка мой, что я не допущу принять изречение без содержащегося в нем смысла, чтобы не стать явно иудеем".

71. И Феодосий: "Об одном действии Христа ипостасном должны мы говорить".

Максим: "Рассмотрим то зло, какое является отсюда, и покинем это странное выражение, ибо оно принадлежит одним только еретикам, многобожникам. Ведь если говорим об одном ипостасном действии Христа, а Сын различается от Отца и Духа по ипостаси, а следовательно и по ипостасному действию: то мы вынуждаемся уделять ипостасные действия как Сыну, так и Отцу и Духу. Но (в таком случае), по-вашему, блаженное божество будет иметь четыре действия: три, что отделяют лица, в которых оно есть, — и одно общее, обозначающее общность, по природе трех ипостасей. А потому, согласно отцам, если, конечно, принимаем их учение, мы подвергнемся недугу четверобожия, ибо всякое действие они объявляют природным, а не ипостасным. И если это истинно, как и действительно есть (таково), то мы окажемся говорящими о четырех природах и четырех (по природе) богах, различающихся друг от друга как ипостасью, так и природой. Кроме того: кто может высказать в слове или представить в уме действие, обособляющее что-либо такое, что подводится под какой-либо вид и находится по природе под общим определением вида? Ведь то, что является общим (свойством предметов) по природе, никогда не бывает свойством только единичного чего-либо, ибо личные (ипостасные) признаки, например, длинный или нос, ясные глаза, (плешивость) и все таковое, — суть случайности[15], служащие определением предметов, различающихся друг от друга числом. Так всякий человек имеет свойство действовать как сущий нечто по природе (общечеловеческой), а не как некто по ипостаси, соответственно той, и частной и общей, категории, что (при этом) представляется в уме и выражается в слове. Например: животное разумное смертное — относится к общеродовому свойству нас, ибо все мы причастны одной и той же жизни, и одной и той же разумности, и одному и тому же течению и утечению (рождению и смерти), также сидению и стоянию, говорению и молчанию, видению, слышанию , осязанию — что (все) относится к тому, что мыслится о нас вообще. Итак, не должно нововводить речение, не соответствующее ни Писанию, ни отцам, ни природе, но должно считаться чужим и изобретенным чрез развращение (людей). Впрочем, покажи мне у какого-либо отца это речение, и тогда мы опять исследуем смысл его у изрекшего его".

72. Феодосий: "Что же? О Христе совсем не подобает говорить: "одно действие"?

Максим: "От святого Писания и святых отцов мы не уполномочены говорить ничего такого, но имеем повеление веровать и исповедывать как две природы во Христе, из которых Он есть, так и (две) природные Его воли и (два) действия одновременно и соответственно Ему, как сущему по природе вместе Богу и человеку".

Феодосий: "Так и мы исповедуем и природы и различные действия, то есть как божественное так и человеческое, — и божество Его (исповедуем), как волительное, так как не без воли была душа Его. Но не говорим "два", чтобы не представить Его враждующим с Самим Собою".

Максим: "Но разве, говоря "две природы", вы представляете их по причине числа, враждующими?"

Феодосий: "Нет".

Максим: "Что же? Когда число употребляется о природах, тогда оно разделяет, а когда говорится о волях и действиях, не может разделять?"

Феодосий: "Без сомнения в этом случае (также) производит разделение, — и отцы о волях и действиях не употребляли числа, избегая разделения, но (говорили) иная и иная, божественная и человеческая, двойная, двоякая, и как они сказали, говорю, — и как они изрекли, говорю".

73. Максим: "Ради Господа (ответь): если кто тебе скажет: "иную и иную", — сколько разумеешь? или "божественную и человеческую", — сколько разумеешь? или "двойную и двоякую", — сколько разумеешь?".

Феодосий: "Знаю, как понимать, — говорит, — но два не говорю".

Тогда авва Максим, обратившись к начальникам, сказал: "Ради Господа (скажите): если вы услышите одно и одно (действие), или иное и иное, или дважды два, или дважды пять, — что разумея вы ответите говорящим?"

И сказали: "Так как ты заклинаешь нас, то (ответим, что) под одним и одним (действием) понимаем два, и под иным и иным — два понимаем, и под дважды два — четыре, и под дважды пять — десять".

И как бы устыдившись ответа их, Феодосий сказал: "Чего не сказано отцами, (того) не говорю".

"Но авва Максим тотчас взял книгу Деяний на святом апостольском соборе в Риме, показал отцов, ясно говорящих о двух волях и действиях Спасителя нашего и Бога Иисуса Христа, которую взяв от него, Феодосий консул прочитал все изречения святых отцов.

И тогда Феодосий епископ сказал в ответ: "Видит Бог, если бы этот собор не положил анафемы на известных лиц, я более всякого человека принял бы его. Но чтобы не терять здесь времени, если что сказали отцы говорю и тотчас письменно излагаю, — две природы и две воли и два действия: только вступи с нами в общение и да будет единение".

74. Максим: "Владыка, я не дерзаю принять от вас письменное согласие относительно такого предмета, будучи простым монахом. Но так как Бог внушил вам принять изречения святых отцов, как (этого) требует канон, то к римскому предстоятелю об этом письменно пошлите (известие), то есть царь, патриарх и его синод. Я же без этого не вступлю в общение, пока подверженные анафеме лица упоминаются за святым возношением, ибо боюсь осуждения анафемы".

75. Феодосий: "Бог видит, не осуждаю тебя за эту боязнь ни я и никто другой кто. Но дай нам совет, ради Господа, как это может осуществиться!"

Говорит ему святый: "Какой совет могу вам относительно этого дать? — Идите, разузнайте, было ли когда что-либо такое и разрешался ли кто по смерти от обвинения относительно веры (и от объявленного в нем осуждения), — и пусть согласятся и царь и патриарх подлежат снисхождению Бога и составят: один (император) — ходатайственный приказ, а другой (патриарх) — соборное прошение к папе римскому. И, конечно, если найдется церковный образец, разрешающий это ради правого исповедания веры, я соглашусь с вами в этом.

76. И Феодосий: "это без сомнения будет. Но дай мне слово, что если меня пойдешь, ты пойдешь со мной".

Святый Максим сказал: "Владыка! Полезнее тебе будет взять с собой сораба моего, находящегося в Месемврии, чем меня, ибо он и язык (латинский) знает, и все достойно чтут его, как столько лет подвергающегося наказанию за Бога и правую веру, которая держится на его престоле (римском)".

И говорит Феодосий: "Разные столкновения друг с другом мы имели, и мне неприятно отправиться с ним".

Святый Максим сказал: "Владыка! если это угодно (тебе) пусть будет исполнение твоего желания, — и когда прикажете, последую с вами".

И при этом встали все с радостью и слезами, совершили поклоны и была молитва. И каждый из них поцеловал святые евангелия, честный крест, икону Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа и Владычицы нашей, родившей Его, Пресвятой Богородицы, — приложив и свои руки в подтверждение того, что было сказано.

77. Потом, немного побеседовав друг с другом о богоугодной жизни и исполнении божественных заповедей, обратившись Феодосий к авве Максиму, сказал: "Вот все соблазны устранены и настал мир при помощи Бога, и будет. Но ради Господа, не скрой от меня: неужели ты никоим образом не назовешь одну волю и одно действие во Христе?"

Максим: "Никогда недопустимо для меня сказать это. И я высказываю причину: так как чуждо это речение святым отцам — (называть) одну волю и (одно) действие двух (различных) природ. А потом: говорящий это встречает прямо против него направляющиеся и (другие) всякого рода нелепости. Во-первых: если скажу "природная" (одна воля или одно действие) — боюсь слияния. Во-вторых: если скажу "личная" — разделю Сына от Отца и Духа и окажусь вводящим три воли, не сходствующие друг с другом, равно как и ипостаси. В-третьих: если назову одну волю и (одно) действие как одного (из лиц Святой Троицы), то вынужден буду назвать, хотя бы и не желал, и одну волю и (одно) действие и, как одного, Отца — и, как одного, Духа, — и окажется, что наша речь впадет в многобожие. В-четвертых: если назову (одну волю) относящейся к состоянию (а не к природе), то введу личное разделение (лиц во Христе — божеского и человеческого) Нестория. В-пятых: если скажу "против природы", то уничтожу существование волящего, ибо уничтожением для природы служит то, что против природы, как говорят отцы".

78. Феодосий: "Без всякого сомнения мы должны называть одну волю Спасителя нашего по причине единения, как, хорошо обдумав, по моему мнению, написали Пирр и Сергий".

Максим: "С твоего позволения, владыка, скажу несколько слов об этом. Если по причине единения стала одна воля Бога и Спаса нашего, как Пирр, Сергий и Павел написали, то, во-первых, Сын будет, согласно им, иноволен с Отцом, имеющим одну волю с Сыном по природе, а не по единению, если, конечно, не одно и то же есть единение и природа. Второе: если по причине единения одной, по их мнению, стала воля Спасителя нашего, то какою волей, по их мнению, явилось само единение? Ведь они конечно, не скажут, заботясь об истине и избегая нелепости, что (оно явилось волей), явившейся по причине ее. Четвертое: если по причине единения явилась одна воля Спасителя, то очевидно, что прежде единения Он был или многоволен или совсем безволен, — и если многоволен был, то, сократившись до одной воли, потерпел уменьшение (многих) воль и явно подвергся состоянию изменения — уменьшению природно присущих Ему многих воль, — если же всецело был безволен, то единение Он явил превышающим природу, от которой Он получил Себе волю, которую природа не имела, и также явился изменчивым, приобретши по состоянию то, что не присуще ему по природе. Пятое: если пот причине единения одна Спасителя нашего по тому и другому (божеству и человечеству), из чего Он есть, явилась воля, то по воле стал тварным Богом Тот же самый по причине единения оставаясь по природе вечным, — и (стал) по воле безначальным человеком, оставаясь по природе тварным, что невозможно, чтобы не сказать нечестиво. Шестое: если по причине единения явилась одна воля (двух) природ, то почему же по той же самой причине не явилась одна (двух) природ природа?"

79. И прервав на этом течение речи (св. Максима), Феодосий епископ сказал: "Что же таким образом явилось по причине единения, если ничего такого не явилось по причине его?"

Максим: "Явило оно (единение), что неложно стал воплотным бесплотный, — Того, Кто по природе есть Бог и Творец всяческих, ясно представило ставшим по природе человеком, не переменою природы или уменьшением чего-либо из принадлежащего природе, но истинным восприятием умственно одушевленной плоти, то есть не имеющего недостатков человечества, чистого по природе от всякой прародительской вины, — и, на основании взаимообщения, что поистине удивительно и для всех поразительно, — (единение божества и человечества во Христе явило) совершенным в человечестве Богом Того же Самого, Кто всецелым остается при своих (человеческих) свойствах, — и совершенным в Божестве того же Самого, Кто всецело остается не лишенным Своих (божеских) свойств. По причине единения явилось именно прохождение друг в друга природ и им присущих природных свойств, по учению богоглаголивых отцов наших, но не прехождение или превращение, что свойственно тем, которые единение злокозненно превращают в слияние и вследствие этого вдаются в многообразные новшества и по недостатку твердости своего разума подвергают благочестивых гонению".

80. Выслушав это, Феодосий епископ с остальными, прибывшими с ним, казалось, принял слова эти. И опять тот же епископ сказал святому: "Сотвори любовь, скажи нам: что значит, что никто не действует как некто по ипостаси, но как нечто по природе, ибо я не понял этих слов и они смущают меня".

Максим: "Никто не действует как некто по ипостаси, но как нечто по природе. Например, Петр и Павел действуют, но не по-петровски и павловски, а человечески, ибо оба они — люди природно по общему определению природы, а не ипостасно по отдельно-личным качествам. Также Михаил и Гавриил действуют, но не михаиловски и гаврииловски, а ангельски. И таким образом во всякой природе, определяемой многим числом (предметов) мы созерцаем общее, а не единичное действие. Итак, кто говорит об ипостасном действии, тот самую природу, которая одна, представляет бесконечной по действиям и по множеству подходящих под нее неделимых (особей) различествующей саму с собой, — что если признаем верным, то вместе со всякой природой уничтожим образ бытия в ней".

81. После этих слов, при целовании их сказал Феодосий консул: "Вот, все прекрасно произошло, но согласится ли царь сделать ходатайственный приказ?"

Говорит святый: "Конечно сделает, если пожелает быть подражателем Христа и претерпеть унижение вместе с Ним, ради общего всех нас спасения. Он должен иметь в виду, что если Бог, будучи спасителем по природе, не спас, пока не подвергся добровольному унижению, то как человек, будучи по природе спасаемым, может спастись или спасти, не подвергаясь унижению?"

И говорит Феодосий консул: "Надеюсь, при сохранении Богом моей памяти, я скажу ему эту речь, и он согласится".

И при этом поцеловавшись друг с другом, отошли в мире.

Епископ дал авве Максиму несколько посланных ему денег, стихарь (монашеский) и срачицу; (и стихарь — тотчас же принес епископ Визийский, но в Регие отняли не только несколько данных ему денег, но и все другое, что у него было от благотворения, вместе с остальными его жалкими вещами и одеждами).

82. После же отшествия их в восьмой день сентября месяца настоящего пятнадцатого индиктиона, консул Павел опять прибыл в Визию к святому Максиму, принесши приказ, имевший такое содержание:

"Повелеваем твоей славности придти в Визию и привести Максима монаха с великой честью и заботливостью, как по причине (его) старости и немощи, так и потому, что он от предков наш и был он (у них) в чести. А поместить его в благочестивом монастыре святого Феодора, расположенном в Регие. И придти и известить нас. И мы пошлем (к нему) от лица нашего двух патрициев, долженствующих передать ему наше желание, любящих нас душевно и любимых нами. (И придти и возвестить нас о его прибытии)".

Итак, приведя преподобного, и поместив его в названном монастыре, этот самый консул отправился известить (царя).

83. И на следующий день выходят к нему Епифаний и Троил патриции с большой свитой и пышностью, а также и Феодосий епископ, — и приходят к нему в катехумение церкви этого монастыря. Сделав обычное приветствие, сели, принудив и его сесть.

И начав речь к нему, Троил сказал: "Владыка вселенной повелел нам прибыть к тебе и высказать нам волю Его Богохранимого Владычества. Но прежде скажи нам, исполнишь ты приказание царя или не исполнишь?"

Говорит святый: "Владыка, выслушаю, что повелел Его благочестивое Владычество и (тогда) должным образом отвечу, так как на неизвестное мне какой могу ответ дать?"

Троил настаивал, говоря: "Не допустимо, чтобы мы когда-либо сказали что, если ты прежде не скажешь, исполнишь или не исполнишь приказание царя".

И так, когда увидал святый, что они еще более настаивают при его медлительности и свирепее смотрят и грубее отвечают вместе со всеми, бывшими с ними, кои сами гордились мiрскими достоинствами в ответ сказал им: "Если не допускаете сказать рабу вашему угодное владыке нашему и царю, то вот я говорю пред внемлющим Богом и святыми ангелами и всеми вами: что ни повелит мне о каком бы то ни было предмете, разрушающемся и погибающем вместе с этим веком, охотно сделаю".

Тогда Троил тотчас встал и сказал: "Помолитесь о мне, я ухожу, ибо этот (человек) ничего не делает".

И так как произошел весьма великий беспорядок и большое замешательство и смятение, то Феодосий епископ сказал им: "Сообщите ему ответ (царя) и узнайте, что станет говорить, так как не благоразумно уйти, ничего не сказав и ничего не услыхав".

Епифаний патриций сказал: "Вот что тебе объявляет через нас царь, говоря: так как весь восток и запад развращаются, взирая на тебя, и все ради тебя восстают, не желая согласиться (с нами) в вере, то да побудит тебя Бог вступить в общение с нами принятием изданного нами Типоса, — и выйдем мы самолично в Халку и облобызаем тебя и подадим вам десницу нашу и со всякой честью и славой введем вас в Великую Церковь, и вместе с собой поставим на том месте, где согласно обычаю стоят цари, и сотворим вместе литургию и приобщимся вместе пречистых и животворящих Тайн животворящего Тела и Крови Христа и объявим тебя отцом нашим, — и будет радость не только в царственном и христолюбивом нашем городе, но и во всей вселенной, ибо мы верно знаем, что когда ты вступишь в общение с святым здешним престолом, то все соединятся с нами, ради тебя и твоего учения отторгшиеся от общения с нами".

84. И обратившись к епископу, святый Максим сказал со слезами: "Господин великий, дня судного ожидаем все, — ты знаешь постановленное и решенное над святыми евангелиями и животворящим крестом и иконой Бога и Спасителя нашего и родившей Его пречистой Богородицы и Приснодевы Марии".

И, опустив вниз лице свое, епископ тишайшим голосом говорит к нему: "Но что могу сделать, когда другое нечто рассудилось благочестивейшему царю".

И говорит к нему святый: "Но для чего же ты коснулся святых Евангелий и бывшие с тобой, если не в вашей власти было исполнение сказанного? Поистине вся сила неба не заставит меня сделать это, ибо что отвечу, не говорю Богу, но моей совести, если бы ради славы человеческой, самой по себе не имеющей никакого существования, (клятвенно) отрекся я от веры, спасающей любящих ее?"

85. При этих словах встали все, сильнейшая ярость овладела ими, и они подвергли его щипкам, ударам и толчкам, от головы до ног покрыв его многочисленными плевками, от которых распространялась вонь, пока не смочили одежды, в кои он был облечен.

Тогда епископ встал и сказал: "так не должно быть, но выслушать только от него ответ и пойти возвестить доброму владыке нашему, ибо канонические дела производятся другим образом".

И едва только убедил их епископ успокоиться, снова воссели, подвергнув его многочисленным оскорблениям и проклятиям.

Потом Епифаний с гневом великим и яростью и грубостью говорит: "Скажи, наихудший градопожиратель [16] : считая нас за еретиков, и город наш, и царя, сказал ты эти слова? В действительности мы более тебя христиане и исповедуем, что Господь наш и Бог имеет и божественную волю и человеческую волю и разумную душу, — и что всякая разумная природа имеет и волю и действие, так как движение есть свойство жизни и воля есть свойство ума, — и волительным знаем Его не по божеству только, но и по человечеству, и две воли Его и (два) действия не отрицаем".

86. В ответ раб Божий сказал: "Если так веруете, то как требуете войти в общение (с вами) под условием (принятия мной) Типоса, содержащего (в себе) одно только отрицание того, что вами исповедано?"

И сказал Епифаний: "Ради домостроения сделано это, чтобы не было вреда народу от этих тончайших речений".

В ответ святый сказал: "Напротив, всякий человек освящается чрез точное исповедание веры, а не чрез уничтожение (умолчание), содержащееся в Типосе".

И сказал Троил: "Во дворце я уже сказал тебе, что не уничтожил (Типос речения о двух волях и действиях Христа), а повелел молчать, чтобы умирились все мы".

Святый Максим сказал: "Замалчивание слов есть уничтожение слов, ибо чрез пророка говорит Дух Святый: не суть речи, ни слова, коих звуки не слышаться (Пс. 18:3). Поэтому не выговоренное слово совсем не существует".

И сказал Троил: "имей в сердце своем, как хочешь, никто тебе не запрещает".

Святый Максим сказал: "Но не ограничил Бог сердцем все спасение, сказав: кто не исповедует Меня пред людьми, и Я не исповедаю его пред Отцем Моим, сущим на небесах (Мф. 10:32).И божественный Апостол учит, говоря: сердцем веруется в правду, устами же исповедуется во спасение (Рим. 10:10). И так, если и Бог и пророки Божии и апостолы повелевают исповедывать тайну словами святыми — (тайну) великую и страшную и для всего мiра спасительную, то нет нужды каким бы то ни было образом замалчивать проповедующее ее слово, чтобы не было вреда спасению замалчивающих".

87. Епифаний с гневом сказал: "Подписался ты в книге?"

Святый ответил: "Да, подписался".

Епифаний: "И как осмелился ты подписаться и предать анафеме исповедующих и верующих, как (исповедуют) разумные природы (ангелы) и Кафолическая Церковь? Поверь, по моему суду мы введем тебя в город, поставим связанного на площади и приведем актеров и актрис, продажных блудниц и весь народ, чтобы каждый и каждая и ударили и плюнули в лицо твое".

В ответ на это святый Божий сказал: "Как вы сказали, да будет, если мы подвергли анафеме исповедующих (две) природы, из которых Господь есть, и соответственные Ему две природные воли и (два) действия, как Богу истинному по природе и человеку. Прочти, владыка, деяния и книгу, и если найдете, как говорите, — делайте, что хотите, ибо и я и сорабы мои и все, кто подписались., подвергли анафеме признающих согласно Арию и Аполлинарию одну волю и одно действие,— (и) не исповедующих Господа нашего и Бога по тому и другому, из чего, в чем и что Он есть по природе разумным и потому соответственно обеим (природам) обладающим (божественными и человеческими) волей и действием (совершением) нашего спасения".

Во время этих слов святого они сказали друг к другу: "Если мы будем вдаваться в рассуждения с ним, останемся без еды и питья, но встанем, позавтракаем и пойдем — скажем, что слышали, ибо этот (человек) продал себя сатане".

И, встав, позавтракали и удалились с гневом, — и пошли возвестить царю (в канун Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста).

88. А на следующий день (с рассветом) вышел Феодосий консул к святому Максиму и отнял у него все, что имел, сказав ему от лица царя, что: "Ты не захотел чести, — она и отнята от тебя, — иди же туда, где достойным быть ты сам осудил себя, имея осуждение учеников твоих, — который в Месемврии и который в Перверах, бывшего нотарием блаженной нашей бабки".

(Также и патриции, Троил и Епифаний, говорили, что: "Конечно, мы приведем и двух учеников твоих, как находящегося в Месемврии так и находящегося в Перверах, и подвергнем и их испытанию и посмотрим, чем и они кончат. Впрочем, знай, господин авва, что хотя малый вред получим от народных волнений, клянусь Святой Троицей, мы должны будем присоединить к вам и папу, теперь надмевающегося, и всех тамошних болтунов и остальных твоих учеников, и всех вас сплавим [17] , каждого в подобающем ему месте, как сплавлен Мартин").

И взяв преподобного, тот же консул Феодосий передал воинам, и они отвели его в Силиврию.

89. И пробыли там два дня. И один из воинов пришел и распустил молву в крепости, говоря, что сюда пришел монах, хулящий Богородицу. Сделали же это для того, чтобы возбудить войска против святого Максима (как хулителя Богородицы). Потом, после двух дней, воин, возвратившись, взял его в крепость. И, по внушению от Бога, военачальник или местоблюститель военачальника послал близких к нему предводителей отрядов, а также пресвитеров и диаконов и благочестивых знаменохранителей. Увидав их, святый Божий, встав, сделал им поклон. Они тоже ответили ему (поклоном) и сели, приказав и ему сесть.

И вот один из них, весьма почтенный старец, говорит к нему с великим благоговением: "Отче, так как соблазнили нас некоторые относительно твоей святости, — что будто бы ты не называешь Владычицу нашу Пресвятую Деву Богородицей, то заклинаем тебя Святой и Единосущной (и Животворящей) Троицей сказать нам истину и снять с сердец наших этот соблазн, чтобы нам несправедливо соблазняющимся не потерпеть вреда".

Тогда, сделав поклон, святый встал и, протянув руки к нему, со слезами сказал: "Кто Владычицу нашу Всехвальную и Пресвятую, Пречистую и всякой природой разумной Чтимую не называет ставшей истинно по природе Матерью Бога, сотворившего небо и землю и море и все, что в них, — тот да будет анафема и катафема (отлучен и проклят) от Отца и Сына и Святаго Духа, Единосущной и Пресущной Троицы и всей небесной Силы и лика святых Апостолов и Пророков и бесчисленного сонма святых Мучеников, — и всякого духа, в правде совершенного (ныне и присно и в бесконечные веки веков, аминь)".

Выслушав это с великой пользой для себя и проникшись благоговением к этому человеку, они со слезами молились о нем, говоря: "Бог да укрепит тебя, отче, и да удостоит тебя беспрепятственно совершить путь сей".

После этих слов собралось много воинов, и, выслушав много произнесенных прекрасных слов, все сошедшиеся получили превеликую пользу. Но один из слуг военачальника, увидав, что собирается много войска и назидается и осуждает происходящее (с ним), подумав Бог знает что, приказал схватить его и удалить на две мили от крепости, пока не собрались и не пришли охранявшие его до Визии. Впрочем, движимые божественной любовью, клирики прошли пешком две мили, и пришли и приветствовали его. Потом, помолившись о нем и взяв своими руками, положили на животное и возвратились с миром в места свои, а святый отведен был в прежнее место (в Перверы) заключения.

90. И еще вот что надо знать: в Регие Троил выставлял против аввы Максима такое обвинение, что консилиарий (советник) Иоанн писал ему (Троилу) о предполагавшемся у них соглаше6нии и что осуществиться ему тогда воспрепятствовало бесчиние учеников. Но я думаю, что названный консилиарий Иоанн писал не Троилу, а Менне монаху, и он сказал придворным.

91. После того как при всех притеснениях и опровержениях власть имущие оказались не в силах отклонить его от правой веры, они, не вынося позора, по прошествии малого времени снова привели в Константинополь как святого старца так и двух его учеников. Здесь после многих истязаний и жестоких пыток царь произвел суд над ними (что же претерпеть настояло им?) и после анафематствования и проклятия их предал начальникам, сказав так:

"О, Максим! Ты, облекшись в темное одеяние всенародных проклятий, предался излюбленной тобой партии геенны и уклонился от канонического послушания соприсущему нам достославному и всеми соуправляющему, честному и священному синклиту (сенату), тотчас после нас имеющему принять суд (над тобой) и совершить и над тобой соответствующее политическим законам наказание, как определят они, за таковые твои хулы и своеволие".

Тогда судьи, взяв их, вынесли такой приговор против них:

"Так как настоящий синод, при содействии Всесильного Христа истинного Бога нашего, канонически определил должное против вас, Максим, Анастасий и Анастасий, — ведь долг требовал подвергнуться вам более строгим законным наказаниям в соответственно нечестивым вашим словам и делам, — хотя вы в настоящей жизни и не получите достойного за таковые ваши преступления и хуления (возмездия), — предоставив вас для высшего наказания Праведному Судие и этим совершая (ослабляя) точное исполнение законов, так как вам оставляется жизнь,— повелеваем присутствующему с нами славнейшему епарху тотчас взять вас в свой градоначальнический преторий, бить по спинам жилами, а богохульные языки отрезать изнутри, — потом же и послужившие богохульному вашему разуму кривые десницы отсечь мечем, — водить вместе с отнятием самых мерзостных членов, обходя двенадцать частей сего владычнего города, — сослать вас на всегдашнее заточение и притом под постоянной стражей в стране лазикской во все время вашей жизни оплакивать свои богохульные заблуждения с обращением придуманного вами на нас проклятия на ваши головы".

92. Тогда епарх, взяв их и введши в преторий, сначала божественного Максима распростерши на полу, приказал бить затвердевшими жилами, причем нечестивец не пощадил ни старости его, ни скривленных членов плоти, ни изможденного постами и трудами тела, но так жестоко бил, что от множества вытекавшей крови окрасился весь пол под ним, все тело было изранено и не осталось ни одного даже малого члена целым.

Потом зверь этот переходит к ученику его, а вслед за тем и к соименнику его: подвергает их многочисленным ударам и покрывает рубцами, приставив тут и глашатаев, выкрикивавших во время бичевания: "неповинующиеся царским постановлениям и пребывающий в упорстве достойны и подвергнуться этому". И уже едва дышавших, их вынесли и бросили в тюрьму.

93. А на следующий день опять приводят преподобного вместе с учениками его, всего покрыто рубцами, всего распухшего, всего воспаленного от ран. И несмотря на такие страдания его, не воздержались однако же против него от другого худшего, совершенно пренебрегши природой: язык этот богословствующий и обильнее рек источивший слова они беззаконно отрезают внутри, от гортани и соприкасающегося язычка, чтобы с отнятием у него голосового органа вместе с тем отнято было слово и учение, и после того он уже оставался бы в молчании и безгласным. Однако же и по урезании языка, о преславный Максим, ты не намеревался молчать и не произносить тех приятнейших слов. Но кто устроил язык младенцев и немому и глухому дал слово, Он и тебя чудесным образом сделал способным издавать голос и говорить и произносить более, чем прежде, членораздельные слова.

94. Когда же тоже самое сделали и с учеником Анастасием и язык внутри отрезали и ему, тогда и его укрепила та же благодать и даровала слово без голосового органа, и при том слово необычайно сильное и обильное. Из-за этого, еще большей ненавистью пораженные, нечестивцы подвергли подвижников другому новому истязанию, как бы считая обидою для себя, если бы не испытали на них всякие жестокости, для коих (подвижников) конечно гораздо лучше было подвергнуться смерти, как это было желательно и им самим, чем быть преданным таким казням: обвив блаженного тонкими веревками и отовсюду стиснув орудиями пыток, ножом и молотом отсекают его правую руку и бросают на пол. Потом тотчас же приступают и к сподвижнику Анастасию, подвергая и его одинаковой казни, чтобы конечно и он вкусил равную славу. Извлекши их безъязычных и безруких из претория, влачили и обводили по площади, показывая отсеченные члены, издавая недостойные крики и подвергая их насмешкам и издевательствам. Затем, после этого бесчестного обхода (по городу), отдают на отдаленнейшую ссылку, — вместе с апокрисиарием Анастасием, оставленных без попечения, неодетых, необутых, без пищи, лишенных всяких средств к жизни, с запрещением приближаться к морю, чтобы не иметь призрения от милостивцев, и что ужаснее всего, даже разделенных друг от друга! И только то одно хорошее сделали святым эти нечестивцы, что отослали их (далеко) от себя [18] .

Но божественное правосудие, хотя и долготерпящее весьма многое, не оставалось в нерадении и спустя немного совершило наказание над беззаконствовавшим царем, далеко удалив его (от Константинополя) и в Сиракузе Сицилийской заставив подвергнутся самой жалкой смерти. Возбудивший у Византийцев справедливую вражду к себе своими делами и сделавшийся весьма ненавистным, он боялся подвергнуться какой-либо беде от них и с супругой и детьми удалился туда. И вот когда он вошел однажды в баню мыться, один из прислуживавших ему, шайкой нанесши по голове смертельный удар, раздробил весь череп и лишил несчастного жизни. Когда же сын его, который назывался Константином (Погонат), вместе с братьями своими Ираклием и Тиверием восшел на царство, он решил не идти дорогой отца, чтобы не подвергнуться и одинаковой участи. Поэтому собрав отовсюду отцов и устроив великий собор, который и шестым из вселенских называется, — многое и другое достойное памяти совершил на нем и две воли Христа и (два) действия при двух природах яснее определил, а привнесших и проповедующих тот монофелитский догмат подверг его проклятию и анафеме. То же самое, движимый Божественным Духом, совершил прежде в Риме его предстоятель Агафон, который возведен на престол был после Мартина: и он также объявил проклятыми и отпавшими от Церкви совершивших эти беззакония. Но это — после.

Итак, когда, как сказано (выше), божественного Максима отправили в ссылку, много пришлось ему пострадать на пути и многим подвергнуться бедствиям, так как он не был в состоянии сесть на осла ни на носилки, потому конечно, что перенес много трудов и испытал бесчисленные скорби. Поэтому положив его в какую-то корзину, сплетенную из прутьев, и медленно и с трудом неся, они совершили этот длинный путь и, отдав под стражу в одной из крепостей Алинии, так называемой Схимарион, оставили его без всяких попечений. Сначала и преславного ученика с соименником его гнали тою же дорогой, ног потом разделяют обоих с учителем, а после отделяют их друг от друга и каждого отдельно ведут по многим местам и уводят куда-то далеко за страну Авасгов. Вследствие этого один из них, обессилевший от многого злострадания, испустил и самый дух свой, который один только и оставался у него. Однако же не известен точно самый день, в который он преставился, как говорит современник его, то есть апокрисиарий Анастасий.

Но божественному Максиму, уже в течении трех лет находившемуся в заключении в крепости в Алании и самолично служившему своим телесным потребностям, хотя и исполненному дней, как сказано, и немощному телом, явилось свыше некое божественное видение, открывшее ему день кончины и призвавшее в тамошние обители. Когда же настал день тот, — это было тринадцатое число августа месяца [19] , — оставляет здешнее и восходит к небесам истинно достойный небес и обитания там. И на могиле, в которой погребено было священное его тело, в одну из ночей (явившиеся) блестящие три светоча сияют с того времени, испуская чудный блеск, внушая зрителям,, как этот естественно, величайшее изумление и являя преизобильнейшую благодать щедродателя Бога к служителям Своим.

Но тебе, священнейший Отче, великая и здесь слава и светлость, так как Господь и здесь почтил тебя более других, но гораздо больше и превосходнее тамошний жребий небесный, — тебе предстоящему при Свете Великом и восприемлющему себе весь блеск Блаженной и началосветной Троицы и зрящему Бога, — но что всего удивительнее, и самому чрез единение ставшему богом и по причастию (к Божеству) всему обоженному и неизреченное обожение (в себе) осуществившему. Достигнув такой славы, подавай же великую от себя помощь и нам, еще совершающим течение настоящего века и переплывающим это длинное и полное многих опасностей житие, чтобы под тобой, кормчим и путеводцем, мы, легко переплыв непостоянное море, достигли тихих и вечных пристаней, где блаженное жительство и упокоение тишайшее.

95. Это тебе, наилучший их отцов и чадолюбивейший, слово, хотя и совсем, как и сам знаю, неравное (твоим) делам, но любовью (к тебе), думаю, никому не уступающее. Виновник же слова и наставнтель — преданнейший тебе иерарх, который украсился как одноименностью, так и единонравием с пастыреначальником в Мирах , — сей удивительный любитель твоих слов и изрядный почитатель тебя, усладой языка соделавший твое приятнейшее имя, коему и да воздашь сообитанием и сожительством с тобой, так как и он, как видишь, ведет борьбу за добро и отдает самую душу свою, лишь бы только совершить что-либо лучшее в делах своих.

Во Христе Иисусе, Господе нашем, с Которым Отцу слава, вместе со Всесвятым и Животворящим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

На Константинопольцев поношение, сочиненное одним монахом от огорчения сердечного.

Не разумеющие истину, как должно, вместо нее, конечно, отдаются лжи, ибо, когда душа бывает по причине своего нерадения недостойна божественного освещения, она наполняется неведением и тьмой и видит свет тьмой и тьму светом. И как безрассудный стрелок, хотя и натягивает послушную тетиву, но бесцельно и напрасно пускает стрелу, так и она, выставляя слова и дела, предъявляет их криво, искаженно и нестройно, и особенно пред теми, которые удостоились воспринять небесную каплю. Это и случилось с неразумнейшим и глупейшим царем, а также с Епифанием, вернее же — Апофанием, — огнесожженным, а не патрицием, — и Феодосием — ипоскопом (подзирателем), а не епископом (надзирателем), которые святого Максима и третьего богослова подвергли отсечению языка и десницы и то же самое наказание присудили двум Анастасиям, изначальным его ученикам.

Что же, — хочу немного поговорить с вами от превеликого огорчения и волнения, — что нашли вы нечестивого в превосходных богословских и душеполезных его догматах и в мыслях о нравственности, познании и боговедении, как неуместное для писания, чтобы этого праведника как нехристя подвергать такому бесчеловечному наказанию чрез отсечение рук и языка? — Семя лукавое, выкидыши недоношенные, птицы ночные, черви дождевые, утробы праздные, застольные великаны, женские ястреба (развратители)! Вот под руками книга его недоумений, которой удивлялись всякого рода люди, и удивляются и еще будут удивляться! Вот две и четыре сотницы, которые высоко ценились, не говорю о вас недостойных, но и весьма превосходными людьми. А собрание решений да почтится молчанием, так как предметы, превышающие естественные силы природы, подвергаются умалению и от похвал. Ваша десница должна бы быть отсечена как бешенствующая осязанием, как всякой мерзостью, чтобы не сказать непристойного слова, оскверненная, как вместилище второго идолослужения! Надлежало вырвать ваши глаза, как сподручнейшее орудие диавола, как предтечу разврата, как предуказателей бешеной похоти! Язык ваш подобало вырезать с корнем, как вознесшийся до неба и оттуда сброшенный, как питающий изнурение и труд и простирающий похоть до гортани, зачинающий богохуление и порождающий праздное и нищеубийственное! Спину вашу следовало истерзать и полную ярости грудь, как седалище демонов, как место пресмыкания змея, как игралище демонов, как хранилище нечестия! Таковы похвалы твои, седмихолмный Вавилон! Такое безбожное и мiропожирательное потомство питаешь ты! Кровью святых украшаешься! Убийством преподобных играешь! Всякую кровь праведную неправедно истощил ты и не страшишься! Ни один праведник не избежал гонения от тебя, и ты не краснеешь! Коварствуешь и риторствуешь! Закалаешь и философствуешь! Режешь языки и причащаешься! Отсекаешь десницу, разумею Божию истину, и бесчувственно возглашаешь: "Святая Святым!" — но неизбежный суд Божий научит тебя и твоих! А исповедников и мучеников приимет вечное царство Христово, которого и мы, хотя и дерзновенно сказать это, да достигнем, чрез их Богу приятные ходатайства. Аминь.

[1] Царствовал с 610 по 641 г.

[2] С 610 по 638 г.

[3]Изложение веры в виде императорского указа (638 г.), запрещавшего споры об одной и двух волях Христа, хотя и провозглашавшего правильность монофелитства.

[4] В 641 году.

[5] Константин Ш, царствовавший в 641 году.

[6] Диспут происходил в июле 645 года (индикта 3-го), как помечено в заглавии.

[7] В 648 г. .В Типосе под угрозой тяжких наказаний запрещались всякие споры о волях во Христе и предписывалось довольствоваться изложением веры на предшествовавших Вселенских Соборах.

[8] Букв.: ответчиком, ведшим сношения с другими церквами, ходатаем, поверенным.

[9] Должность казначея при царском дворе и в Великой Церкви.

[10] Далее св. Максим сам говорит, что ему было тогда семьдесят пять лет.

[11] Мандаторами назывались послы с царскими приказами.

[12] Excubitor — стражник, здесь придворные стражники.

[13] Должность церковная, придворная, военная.

[14] Имеется в виду правило 20 Антиохийского Собора и 19 Халкидонского.

[15] simbebykota, accidentia — признаки частные, случайные.

[16] В лат. рукописях: гадкий старикашка, разоритель государства, старый прожора.

[17] Заточим, уморим, уничтожим.

[18] Историк Феофан под 6149 годом пишет: "В том же году учинено было мучение св. Максима и учеников его, подвизавшихся за веру против монофелитов: не быв в силах склонить их к своему злоучению. Констанс отсек богомудрый и многоученейший язык святого вместе с правой рукой его, как весьма много вместе с учениками его Анастасиями сочинившего против его нечестия, — о чем они и написали подробно, как знают любознательные". Далее под 6150 г.: "В том же году сослан был Мартин, святейший папа Римский, за истину мужественно подвизавшийся и ставший исповедником, скончавшийся в восточных пределах".

[19] 662 г.