Яков Кротов

ИНВАЛИДЫ НЕБЫВАЛОЙ СВОБОДЫ

К оглавлению "Дневника литератора"

На первый взгляд, русская интеллигенция — явление иррациональное, любящее бичевать себя, провозглашать себя несуществующей, изучать то, что она ненавидит. Может быть, так и определить: интеллектуал сжигает то, в чем разочаровался, интеллигент начинает это изучать. Но это же самоистязание: достаточно почитать многочисленные предисловия и послесловия многоуважаемых Ренаты Гальцевой к Бердяеву, Сергея Лезова к Евангелию, Модеста Колерова ко всему религиозно-философскому ренессансу вместе взятому. Казалось бы, ну не согласны вы с Бердяевым, так пишите о Хайдеггере, или сами что-нибудь сфилософствуйте. Полагаете, что евангелия написаны много десятилетий спустя после жизни Иисуса и все врут — так займитесь биографией кого-нибудь более документированного. Так нет — не веруют и копаются в том, во что не веруют. Как Мандельштам изумлялся советскому радио: сначала долго объясняют, какой Кальман некачественный, а потом предлагают его послушать.

Иррациональное становится вполне рациональным, впрочем, если мы предположить, что перед нами все-таки не самоистязание, а просто истязание. Когда начинается активная травля интеллигенции — а она возобновляется регулярно, в том числе и сегодня — перед нами не самобичевание, перед нами процесс отбраковки. Люди покидают ряды интеллигенции и присоединяются к рядам другим. Совесть их грызет — немного, иначе бы не ушли, но достаточно, чтобы появилась потребность заглушить голос совести агрессивностью в адрес бывших единомышленников. И вот уже в некогда демократических "Известиях" интеллигенцию упрекают в том, что она менее терпима, чем Ельцин, поскольку требовала запрета фашизма. Но тут хоть факт имел место, интеллигентный человек действительно требует запрета фашизма (кстати, и коммунистической партии тоже). Но когда интеллигенцию начинают упрекать в том, что якобы она вся — за Явлинского, тут уже и факта нет, а есть просто прогорклый стеб.

С другой стороны, вчерашнего интеллигента от обычного, неинтеллигентного пособника беззакония и казнокрадства отличает потребность в самооправдании — и наличие таковой потребности вызывает определенное уважение, пусть даже самооправдания эти неизбежно оказываются агрессивной ложью. Модест Колеров: "Разве интеллигенция прониклась охранительной любовью к государству, гарантирующему небывалую для России всех времен свободу духовную, политическую, экономическую, информационную и т.д.?" ("Новый мир", 1994, №8, с. 171). И ведь даже не соврал: действительно, свобода у нас "небывалая". Правда, хочется свободы не только "небывалой", но и максимально возможной в данных условиях — но это хочется интеллигенту, а бывшему интеллигенту это вовсе ни к чему. Бывший интеллигент (и пусть не мнит себя интеллектуалом, он всего лишь именно бывший интеллигент) посвящает себя именно доказательству того, что свобода есть ограничение свободы. И вот уже Колеров (не какой-нибудь чиновник, ничего не понимающий в интернете!) гордо заявляет, что зарегистрировал свое интернетное хозяйство как СМИ и согласен с любыми соответствующими ограничениями (вот она, "охранительная любовь") — это не его личное дело, потому что он тут же требует, чтоб и все пользователи интернета так же поступили, будь у них хоть одна-единственная страничка ("Известия", 29.11.1999).

Вот Колеров рассуждает о благотворительности: "Помогать только себе и своему будущему — детям" ("Знамя", 1999, №7, с. 175). Правда, как и Бендер, он готов приравнять к детям военных или, точнее, их семьи. И всей тяжестью — по собратьям-интеллигентам: "Проекты, творимые представителями науки и культуры, — всегда чрезмерны ... просто одна из форм заработка". Речь не интеллигента, а self-maid man, человека, который сам себя уделал. Как же, свой сайт Колеров недавно оценил в полмиллиона долларов (правда, у него двое компаньонов) (The Moscow Times, 9.3.2000, статья Catherine Belton).

Кто не знает — работал Колеров в ОНЭКСИМ-банке, в пресс-службе, там и милостыню распределял. Себе — ничего, кроме, конечно, положенной зарплаты. Настоящий интеллигент: способен уловить разницу между МММ и Онэксим-банком, не то что мы, грешные, которые даже между МММ  и российским правительством никак второго различия не отыщем (одно-то понятно: у МММ не было нефтяной скважины и ядерного чемоданчика). Не хватает интеллекта и понять, где же теперь работает Колеров — что ни публикация, то по новому его представляют: и как крупнейшего интернетчика, и как сотрудника некоего "МФК-Ренессанс". Визитки на все случаи жизни — прежде всего, на случай очередного обрушения финансовой пирамиды.

А правда заключается в том, что в России, кроме бывших интеллигентов, есть еще достаточно интеллигентов настоящих, и слава Богу. Конечно, этих интеллигентов на конресс русской интеллигенции не пригласят, и к подписыванию коллективных анти-западнических писем не привлекут, — и это очень хорошо. Этим интеллигентам не дождаться грантов ни от Колерова, ни от Сороса, ни, тем более, от правительства — что ж, за свободу надо платить. Именно эти интеллигенты бесплатно или почти бесплатно пишут то, что потом публикуют, что изучают, на чем делают карьеру интеллигенты бывшие. И хотя, конечно, хотелось бы соединить гонорары Ивана Иваныча с творчеством Сергея Сергеевича, но, в конце концов, интеллигент на то и интеллигент, чтобы творить даже (и особенно) тогда, когда его берут измором под предлогом заботы о детях.

23 марта 2000 г., Яков Кротов:

ПОДАЙТЕ ГЕРОЮ ПНЕВМЫ!

Лучше всего понял русскую интеллигенцию Гоголь, когда сделал ее главным персонажем "Ревизора". Правда, вдова-флагеллантка не появляется на сцене, лишь городничий рапортует, что унтер-офицерша сама себя высекла, но ведь театр не всесилен. Извержение вулкана тоже не изобразишь. И на вопрос, чем интеллигент отличается от интеллектуала, ответ один: любовью к самоистязанию. Интеллектуал сжигает то, в чем разочаровался, интеллигент начинает это изучать. Но это же самоистязание: достаточно почитать многочисленные предисловия и послесловия многоуважаемых Ренаты Гальцевой к Бердяеву, Сергея Лезова к Евангелию, Модеста Колерова ко всему религиозно-философскому ренессансу вместе взятому. Казалось бы, ну не согласны вы с Бердяевым, так пишите о Хайдеггере, или сами что-нибудь сфилософствуйте. Полагаете, что евангелия написаны много десятилетий спустя после жизни Иисуса и все врут — так займитесь биографией кого-нибудь более документированного. Так нет — не веруют и копаются в том, во что не веруют. Как Мандельштам изумлялся советскому радио: сначала долго объясняют, какой Кальман некачественный, а потом предлагают его послушать.

Самоистязание интеллигентов вызывает раздражение не потому, что заставляет сомневаться в своей интеллигентности (не дождетесь!), а потому что граница между самоистязанием и истязанием очень подвижна. Замахиваясь плетью, чтобы выпороть себя, легко заехать кончиком кнута по моему копчику. Допустим, тот же Колеров хочет любить власти — его дело, в отличие от педофилии властофилия уголовным законом не наказуется. Но ведь он же требует, что все занимались властофилией, особенно собратья по сословию, и упрекает меня: "Разве интеллигенция прониклась охранительной любовью к государству, гарантирующему небывалую для России всех времен свободу духовную, политическую, экономическую, информационную и т.д.?" ("Новый мир", 1994, №8, с. 171). И ведь интеллигент — не придерешься, действительно, в 1994-м году мы гуляли в тюремном дворике, а не в тюремном коридорике, что для России вольность почти дворянская.

Мазохизм в условиях современной цивилизации переходит в садизм необычайно легко. Когда Колеров (не какой-нибудь чиновник, ничего не понимающий в интернете!) гордо заявляет, что зарегистрировал свое интернетное хозяйство как СМИ и согласен с любыми соответствующими ограничениями (вот она, "охранительная любовь") — это не его личное дело, потому что он тут же требует, чтоб и все пользователи интернета так же поступили, будь у них хоть одна-единственная страничка ("Известия", 29.11.1999).

И даже когда мазохизм ограничивается педофилией, страдают больше всего взрослые. Вот Колеров рассуждает о благотворительности: "Помогать только себе и своему будущему — детям" ("Знамя", 1999, №7, с. 175). Ну, правда, как и Бендер, он готов приравнять к детям военных или, точнее, их семьи (то есть, опять же прежде всего детишек — ах, проказник!). И всей тяжестью — по собратьям-интеллигентам: "Проекты, творимые представителями науки и культуры, — всегда чрезмерны ... просто одна из форм заработка". Речь не интеллигента, а self-maid man, человека, который сам себя уделал. Как же, свой сайт Колеров недавно оценил в полмиллиона долларов (правда, у него двое компаньонов) (The Moscow Times, 9.3.2000, статья Catherine Belton). Такой чубайсик в одну тысячную оригинала — работал-работал и заработал несколько сотен тысяч.

Кто не знает — работал Колеров в ОНЭКСИМ-банке. К кассе его не подпускали, он давал интеллектуальное прикрытие, пресс-служил, милостыню распределял. Это вам не какие-то корыстные монографии сочинять и картинки ляпать, это все равно что в поле с молотом, у станка с серпом, тяжелый производительный труд на благо сирот. Себе — ничего, кроме, конечно, положенной зарплаты. Настоящий интеллигент: способен уловить разницу между МММ и Онэксим-банком, не то что мы, грешные интеллектуалы, которые даже между МММ  и российским правительством никак второго различия не отыщем (одно-то понятно: у МММ не было нефтяной скважины и ядерного чемоданчика).

До сих пор наши властофилы и педофилы вымачивали террористов, которые посягнули на самое для педофила святое — детей. Теперь, когда с террористами материальными разобрались, а мускулатура только разгулялась, пора приняться за террористов интеллектуальных, которые не прониклись охранительной любовью к власти, которые вымогают деньги на издание своих книжонок. Они еще нашим детям будут мозги полоскать! Нет уж, нашим детям мозги полоскать имеем право только мы, да здравствует указ о реставрации гражданской обороны в школе, ура! А если дите посмеет повзрослеть и начать писать книжки, или бороться за независимость своей национальной квартиры, тут уж извиняйте — как для педофила нет ничего неприятнее повзрослевшей жертвы, так для властофила нет ничего омерзительнее человека, способного обойтись без лицензирования, и разговор с этим человеком будет известно какой.