Мф. 17, 17 Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? приведите его ко Мне сюда.

Мк. 9,19 Отвечая ему, Иисус сказал: о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? Приведите его ко Мне. 20 И привели его к Нему. Как скоро бесноватый увидел Его, дух сотряс его; он упал на землю и валялся, испуская пену. 21 И спросил Иисус отца его: как давно это сделалось с ним? Он сказал: с детства; 22 и многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам. 23 Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему. 24 И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию.

Лк. 9, 41 Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами и буду терпеть вас? приведи сюда сына твоего.

См. Мк 9: 24.

№88 по согласованию. См. вера. Фразы предыдущая - следующая.

С древности тянется спор о том, кого имел в виду Иисус, когда сказал: "Род лукавый и развращённый", обращаясь к несчастному отцу, попросившему об исцелении единственного сына, и к апостолам, которые не смогли мальчика исцелить. А может, Иисус к человечеству обращался - к людям, которые способны любить только мальчика, только единственного сына - то есть, не человека любить, а пенсионный фонд несчастного отца.

*

У Марка есть пять фраз, которые не вошли в Мф., хотя должны бы следовать после 17, 17:

Мк. 9, 20 И привели его к Нему. Как скоро [бесноватый] увидел Его, дух сотряс его; он упал на землю и валялся, испуская пену. 21 И спросил [Иисус] отца его: как давно это сделалось с ним? Он сказал: с детства; 22 и многократно [дух] бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам. 23: Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему. 24 И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию.

Знаменитая фраза неточно переведена, хотя смысл не меняется. Слова “веровать” в лучших рукописях нет. Точнее перевести: Иисус сказал: “Что значит “если что можешь” - верующему все можно”. Мягкий упрек. Или, точнее, зеркало: отец больного говорит Иисусу "Если можешь, исцели"... Иисус отвечает: "Если можешь, веруй". Иисус не издевается, не утяжеляет жизнь, прямо наоборот: человеку веровать так же легко, как Богу легко исцелять. "Все возможно верующему" в современном русском языке звучит двусмысленно: все может случиться с верующим, например. Но это неверное понимание, а верное: верующий может все. *

Самые первые толкователи гнев Христа относили к фарисеям. Средневековые (Феофилакт) - к отцу лунатика, которого не могли исцелить ученики. Современные - к ученикам. Прогресс налицо.

*

"Верую, Господи, помоги моему неверию!" Человек, произносящий это, глядит на Бога, не на "своё неверие". Рассказ об этом читается в воскресенье, которое посвящено "Лестнице духовной" - сочинению преп. Иоанна. Вообще образ лестницы - очень опасный. Не случайно "карьерист" (человек, взбирающийся по духовной лестнице) - это не похвала. Чем круче лестница, тем легче с неё упасть, а особенно легко возгордиться - мол, я поднялся во-он как высоко... а там, долине, букашечки и коробочки... Тут лестница-то напрягается, выгорбливается и сбрасывает гордеца вниз - к букашечкам. Нетрудно подняться по духовной лестнице - трудно подняться по лестнице духовной к Богу, а не к самодовольству. Тут помогает тот же принцип, что при хождении по любой высоте: не надо смотреть вниз. Не надо смотреть на свои достижения, вспоминать пройденный путь, сколько не съедено, не выпито, не выругано, сколько подано, проповедовано, сотворено. Вверх надо смотреть. Это и есть "верую, помоги моему неверию".

*

Изречение Ансельма Великого "Credo, ut intelligam" Музиль предлагает переводить "несколько вольно ... на современный язык примерно так: "Господи Боже, дай моему духу кредит производительности!" Ибо всякое человеческое кредо есть, наверно, лишь частный случай кредита вообще. В любви и в коммерции, в науке и при прыжках в длину нужно сначала верить, а потом уже можно победить и достигнуть, так почему же должно быть иначе в жизни вообще?! Как ни обоснован ее порядок, доля добровольной веры в этот порядок всегда в нем есть, она, вера, обозначает, как если бы перед нами было растение, место, откуда пошел побег, а если эта необъяснимая и ничем не обеспечиваемая вера израсходована, то вскоре следует крах; эпохи и империи рушатся не иначе, чем коммерческие предприятия, когда теряют кредит" (I, 594). (Примечательно, что вера ассоциируется у Музиля с евангельским образом, с растением).

Вот причина, по которой сомнения в вере не должны исчезать с возрастом, а, пожалуй, должны даже нарастать. Легче верить, когда перед тобой пустое пространство жизни, как интереснее строить дом, когда в нем надеешься прожить много лет. Но когда жить осталось год, так ли уж важно, сколько процентов дает банк? Поверить в честность банкира намного легче, чем поверить в собственное воскресенье. Если варенья осталось на самом донышке банки, зачем ложка? Отсюда сомнения зрелого возраста - кажется, что кредита просто не нужно.

Разумеется, это обманчивое впечаление, проистекающее из эгоизма - эгоизма, для которого со своей смертью умирает вселенная. Ведь не мы же, в конце концов, пуп земли, не мы создали Создателя. Нам кажется, что кожа съежилась, конец близок, а на самом-то деле все прямо наоборот: близок старт, начало, и Бог, оказавший нам кредит, только теперь и должен начать получать проценты на Свою веру в нас, верующих и неверующих. В этом смысле "Верую, Господи, помоги моему неверию" (Мк. 9, 24) можно прочитывать и как "Верую в то, что Ты вечен, помоги моему неверию в собственную вечность".

Фраза эта у Мф. отсутствует, вообще рассказ этот намного подробнее у Марка. *

"Верую, Господи, помоги моему неверию", - молиться так надо буквально: помоги моему неверию не исчезать, укрепи сознание того, что человеку невозможно быть верующим, что, если я ищу в себе веру, то не найду ее никогда, потому что вера - дело Духа Божия, вера дело Церкви, а человеческое - маловерие, и тот, кто мнит себя верующим раз и навсегда, верующим по своей силе, тот либо отпадет от веры в самый неподходящий момент и в самое неподходящее место, либо превратится ханжу.

*

Беснование кажется явлением страшным в силу своей исключительности. Только оно вовсе не редкое. Беснование не есть постоянная одержимость бесами - тогда оно не было бы ужасным. В этом отношении беснование схоже с теми болезнями, которые не хронические, к которым не привыкнуть, которые сваливаются неожиданно, взрывая все планы. Беснование срывает не человеческие планы, конечно, а Божьи, человек-то как раз часто планирует беснование. А как иначе назвать военную промышленность, подготовку убийц в армии, да просто обдумывание планов по супружеской измене. Беснуемся мы каждый раз, когда сбиваемся с пути к Богу - и обычно именно близость Бога вызывает беснование как последнюю попытку от Бога спрятаться. Собственно, грехопадение было беснованием, попыткой спрятаться от созерцания Бога. Беснование подрывает веру человека в будущее. Только что знал, что будет через минуту, что будет сегодня, завтра - и вдруг всё обрушилось. Этим беснование и многие болезни хуже болезней, которые становятся фоном жизни, от заикания до диабета.

Беснование есть сотрясение, есть попытка очистить жизнь, построить вечность через бросание от крайности в крайность. От глубин греха до высот покаяния. Такое покаяние есть разновидность маникально-депрессивного психоза, Богу оно неугодно, человеку вредно (превосходно описано в рассказе Лескова "Чертогон"). Противоположно беснованию не марш-бросок на небо, а созерцание лестницы, на небо возводящей. Подниматься по этой лестнице - это как Бог захочет и даст силы, а от человека требуется одно - не дёргаться, разжать твёрдо сжатые губы, выдохнуть... Да, это похоже на смерть, на последний вздох. Но ведь это и на Бога похоже.

Человек выдохнул - и превратился в песок. Бог выдохнул - и стал подлинно Богом, посылающим Своего Духа Святого людям, Богом не только непознаваемым и бесконечно далёким, но и Богом бесконечно близким, невыразимо живым.

Человек не тогда верует, когда не сомневается, а тогда верует, когда отвечает на сомнения верой. Сомнения - тень веры, которая исчезнет лишь тогда, когда Бог окажется в зените, а до этого ещё далеко. Человек не тогда верует, когда лопается от веры, а когда открыт Духу Божию сознанием своей пустоты. Человек не тогда верует, когда словно горошина в погремушке болтается в глухой сфере догматов, обрядов, фарисейства, а когда задыхается от нехватки Бога и людей. 

Всё творение устремлено к Творцу, но всё творение устремлено к Творцу одинаково. Человек устремлён больше вируса, больше ангелов, потому что ангелу нужен только Бог, другие ангелы его не волнуют, человеку же Бог внедрил способность любить Бога и через эту любовь - других людей.

1498

Одно из воскресных чтений (обычно летом): рассказ об исцелении Спасителем бесноватого, которого не смогли исцелить апостолы. Почему не смогли? Иисус поставил ученикам простой диагноз: "Род неверный и развращенный!" (Мф. 17, 17). Пожалуй, даже в разгар антирелигиозных большевистских кампаний противники христиан не говорили о них с такой резкостью, как Тот, Кто дал христианам Своё Имя. А что именно имел в виду Христос под "развращенностью" Своих последователей, видно из того отрывка из послания апостола Павла к коринфянам, которое читают в этот же день в качестве введения в Евангелию: "Гонят нас, мы терпим, хулят нас, мы молим" (1 Кор. 4, 13). Слова эти часто понимают как проповедь против гонителей христианства, но напрасно. Апостол вовсе не имел в виду какое-то Коринфское общество воинствующих безбожников, которое его якобы гонит и хулит. Он говорит о коринфских христианах, которые разгордились и решили, что им уже и Павел, проповедовавший им Евангелие, не указ. И хотя Павел подчеркивал: "Не к постыжению вашему пишу сие", христиане должны стыдиться того, что они они не только грешат, как все люди, в быту и на работе, но еще и грешны специфически церковными грехами, самыми мерзкими: спорят, кто из них лучше понимает Христа, кто ближе ко Христу — и за спорами теряют ту мощь, которая таится в самой крошечной вере, потому что уже не в Христа веруют, а в совершенство своего христианства.

Оп.: Куранты, 10 авг. 1996, № 1350;

ПРУЖИНА ТВОРЧЕСТВА

Мк. 9, 19 «Иисус сказал: о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?»

(По проповеди в воскресенье 22.3.2015)

Наша жизнь есть поиск жизни – поиск жизни «настоящей», «вечной». Мы твердо знаем, что то, как мы живем, - это не настоящее и не вечное, потому что нам есть с чем сравнивать. Еще до того, как мы находим Бога, мы имеем опыт жизни вечной – в любви, в добре, в творчестве. Но это лишь точечные проколы вечности в суету, а благодать превращает капли, о которых и сказать-то с уверенностью ничего нельзя, в океан.

Только вот незадача: вечная жизнь и у верующего все-таки не вполне вечная. Слишком много проколов. Правда, теперь это проколы греха, но ведь тут грех, там грех, и в итоге наша вечность похожа на решето. Еще пара дырок, и уже трудно будет сказать, то ли это свет мерцает, то ли это грех с проблесками света.

Мы штопаем нашу жизнь, чем придется. Для Авраама вечность жизни гарантируется наличием потомства, причем девочки не в счет. Для современного человека качественность жизни гарантируется наличием денег, знаний, друзей, достижений, правильной религиозности. Что, Бог должен был разубеждать Авраама? Но разве Ему под силу разубедить хотя бы Васю Пупкина, что не в двухсотом уровне компьютерной игры счастье?

Бог поступает иначе. Он говорит Аврааму, что у того будет бесчисленное потомство, гарантирующее вечность. Говорит Он и каждому из нас что-то, что затапливает наше сердце сладостным ощущением успеха.

Сладкая пилюля, а внутри еще слаще. Человек молится, человек доверяет Богу свои тяготы и вопросы, Бог отвечает, и вдруг Аврааму – или, скорее, потомку Авраама в двадцатом колене – закрадывается в голову мысль, что его сын – не просто сберегательная книжка, а самостоятельное существо. Может быть, в сороковом поколении мы додумаемся до того, что и дочь, вообще женщины тоже… того… не матрешки. Вот уже и Христос распялся и воскрес, уже и Средневековье началось и закончилось, и мы начинаем понимать, что тот, в ком я вижу свое продолжение, сам не прочь видеть во мне свое предисловие, а во всех остальных – примечания к своей жизни. Каждый человек Авраам, даже Сарра! К каждому приходит Единый в трех ангелах, да вот не каждый знает, чем угостить.

Когда в Евангелии Иисус – редчайший случай – обзывает сразу все человечество родом лукавым и развращенным, это именно об этом. Это и об отцах, которые своим эгоизмом доводят своих сыновей до беснования, это и об учениках, которые видят и в больных, и в Боге, и в Иисусе только материал для самоутверждения. «Сей род», который изымается лишь молитвой и постом – это род, у которого и прародитель, и потомство, и все-все-все это мое Я миллионноличное. «Помоги моему неверию» - «да как же сделать, чтобы сдохла мое неверие в то, что другой это другой?!»

Самое ужасное, что исцеленный сын – тоже не стал же святым, не стал философом. Просто откровенное, физиологическое беснование переходит в стадию беснования тихого, повседневного.

Мы сегодня знаем, что из людей, живших на земле тысячи лет назад, у большинства потомства нет среди ныне живущих. Может быть, не осталось и потомков Авраама – во всяком случае, по мужской линии, спасибо тем, кто высчитывает иудейство по матери. Ну и что? Бог обманул Авраама и тот рыдает на лоне Авраамове от разочарования? Бог не только из камней делает потомков Авраама – Бог из людей их делает, а это куда труднее, ведь камни не бывают бесчеловечными, а люди сплошь и рядом.

В древнем переводе Евангелия одно слово кажется непонятным – что бесноватый «пружався». А ведь оно однокоренное с таким понятным словом как «пружина». Беснование – это всего лишь искаженная активность, это взрыв того, что в человеке пытаются сломать, подавить. В послании к евреям, отрывок из которого читается как предисловие к этому рассказа Марка, как раз Павел и призывает не лениться (Евр. 6, 12). Жаль, что текст поделен так, что как раз эта фраза отделена от положенного абзаца, потому что «долготерпение», к которому призывает Павел – это не просто залечь в окопе и ждать. Это выйти из траншеи, это положить ружье, это решиться быть в жизни не пулей, а пружиной. Нам кажется, что лениться от нас не зависит. Лень приходит – я ложусь. Неправда! Мы страшно много сил тратим на то, чтобы пружина внутри нас не распрямлялась. Дать себе свободу быть творцом – и дать такую же свободу другим, чего бы это ни стоило. Может и Голгофой обернуться, потому-то и Христос спасает не словами, а Голгофой и Воскресением. И наше воскресение, наша вечность – не в том, чтобы в других обрести свое спасение, а в том, чтобы найти себя в Боге и обрести в Боге других, освободив таящееся в нас единство.