Богочеловеческая комедия
7 век: Исаак Сирин и творческий дух
См.: Алфеев, Исаак Сирин. Уныние.
Иларион Алфеев, в 1990-е годы переводивший сочинения Исаака Сирина на русский, написавший о нём книгу, так объяснил истоки своего интереса к этому автору:
"[Я] прочитал следующие слова из Исаака: «И что есть сердце милующее?.. Возгорение сердца у человека о всем творении, о людях, о птицах, о животных, о бесах и о всякой твари». Исаак, продолжая, говорит о слезах, которые проливает человек, обладающий таким сердцем, испытывая боль и сострадание к каждому живому существу: «И от великой жалости умаляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого–либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью».
Помнится, я тогда спросил себя: «Кто такой этот Исаак, пишущий о сострадании с таким сильным ощущением космического единства?»
Ключевым, видимо, здесь является слово "космическое". Оно помогает понять, каким образом сентиментализм сочетается с жесткостью, декларации о любви к птичкам с бессердечием в отношении к людям.
Алфеев родился в 1966 году, Исаака Сирина прочёл году в 1980-м, видимо, сделал стремительную карьеру в период очередной оттепели вместе со своими покровителями - сперва это был Алексий Ридигер, потом Кирилл Гундяев. До воцарения Ельцина это была карьера подчёркнутого либерала, после - церковного деятеля советского типа, то есть, человека безо всяких убеждений, исполняющего по указанию начальства роль либерала в общении с иностранцами и одновременно осуществляющего построение Кощеева царства - царства чистого, без социализма совка, царства путинизма. Он стал типичным представителем новой номенклатуры. Демонстративное, гламурное богатство, создание сети зарубежных филиалов Московской Патриархии на деньги, которые уж точно не из пожертвований прихожан. Произнесение речей на различных европейских форумах, церковных и светских. Воспитание кадров, близких по духу.
На Западе европейские манеры Алфеева никого долго не обманывали. Очень быстро выяснялось, что это традиционный тип кремлёвского архиерея, у которого на первом месте обслуживание соответствующих государственных органов. Это клон митрополита Никодима Ротова, однако, ухудшенный: митрополит Никодим ненавидел номенклатуру и использовал ее для защиты церковных интересов, а его преемники чувствуют себя в кремлёвской выгребной яме как рыба в воде. Конечно, для большинства номенклатурных деятелей и их низовых единомышленников Алфеев - "слишком умный", но приходится терпеть, пока с Западом нужно дружить. Дай Бог, наступит настоящее время, тогда вперёд двинут "нутряных" православных, но пока что ж...
Дружба с Западом Алфееву удаётся не вполне. Дипломатичные улыбки римских пап и кентерберийских епископов, рукопожатия, приветствия и посаждение в президиумы, не могут заслонить очевидного: западные люди, при всей их классовой близости к Путину, Алфееву и ему подобным, испытывают к ним гадливость. Разорвать отношения невозможно - слишком большая материальная сила стоит за ними, слишком велика опасность. Приходится приспосабливаться. Есть у Алфеева и свои "взорванные дома" - он лично раздавил митрополита Антония Блума и его церковное дело, осуществив "рейдерский захват" Кремлём собора в Лондоне. Потом - конечно, не в одиночку, в главном помогал Сам и Мид - так же отобрали собор в Ницце, поглотили две трети "белоэмигрантских" приходов и т.п. Делалось всё предельно цинично и жестко. Но его милующее сердце по-прежнему горит состраданием к кошечкам, травиночкам и бесам.
Есть другой вариант - православие несентиментальное, суровое, кстати, часто тоже вполне образованное, но предпочитающее ворчать на власть. Именно на фоне такого православия Алфеев смотрится очень выигрышно. Добрый следователь. Верует, что все спасутся, что адские муки не вечные, - как и Исаак Сирин. За что подвергается со стороны сурового православия суровой критике.
Тонкость же заключается в том, что Исаак Сирин к обоим описанным типам православия не имеет ни малейшего отношения. Он - не сентиментален, не жесток, не агрессивен ни в малейшей степени. Можно списать это на обстоятельства: Исаак родился в Сирии, епископом был в Ираке (Мосул - она же древняя Ниневия, столица Ассирии, город на севере Ирака, вновь ставший знаменитым в ходе американской интервенции 2000-х годов). В общем, под пятой иноверцев. Страдания якобы облагораживают, бессилие делает добрым... Ага, а бытие определяет сознание! Щас! Много бессильных, угнетённых, обездоленных, нищих, а добрых мало, почему и добавлено к "блаженны нищие" - "блаженны нищие духом". Если бы страдания и бедность делали людей лучше, тогда ад имел бы смысл, и надо было бы больше ада на земле устраивать. "Чему в истории мы тьму примеров видим". Собственно, ненавидящие Алфеева "кондовые православные" в основном люди безвластные и небогатые. Тем не менее, именно они и порождают тот деспотизм, на который так любят ворчать за его недостаточную, с их точки зрения, деспотичность.
Нет, правда в том, что не обстоятельства сделали Исаака Сирина таким, каков он был. Сказать, что он стал таким благодаря благодати Божией, значит ничего не сказать. Благодать ко всем приходит, да не все от этого приходят к любви. Многие просто используют благодать для оформления своего эгоизма. Впрочем, к атеизму и прочим формам безблагодатности это тоже относится.
Человек - не просто приёмник благодати. Человек - творец. Этим и жив. Возможно ли творчество зла? А как же! Творческий подход человека ко злу и есть главная причина существования зла. Без творческих способностей человека зло давно бы испарилось. Вот одна из любимых тем Исаака - как и всякой аскетики - борьба с унынием. Уныние побеждается смирением. Это странно, потому что - в России, во всяком случае - смирение отождествляется с пассивностью. Я грешный, я слабый, я ничего не могу, всё только Бог может, пусть мне Бог прикажет через тех, кто лучше знает. Это не смирение, это всё то же уныние, только вывернутое наизнанку. Обычное уныние говорит: я лучше всех, мне и Бога не нужно, и никого не нужно, потому что всё равно никто не может понять, меня оценить, никто не способен мне помочь, остаётся лечь и забыться.
Унылые сатане не нужны, ему нужны творческие люди. Чтобы писали книги, чтобы умилялись травинкам, жалели кошечек и собачек, плакали над скрипочкой, - и ещё успевали вносить свою лепту в строительство Вавилонской башни несвободы. Кто наверху, как Алфеев, кто внизу, как его недоброжелатели, неважно - лишь бы не молчали, не валялись по кроватям, а продуцировали что-то.
Богу тоже неважно, унылый или смиренный, а важно, какой унылый и какой смиренный. Уныние - важная составляющая творчества, когда человек в остолбенении созерцает предстоящий объём работы, понимает, что никогда не насыпет эту гору, а если и насыпет, то никто не оценит, а если оценят, то напрасно, потому что выйдет не совсем то, что задумано, и в любом случае через пару миллионов лет всё это забудется и гора превратится в песок. Пережить это, содрогнуться и - вперёд, за дело, в сравнении с которым остановить солнце или пройти по воде просто шалости. Потому что творческое уныние, как оно ни огромно, всё же меньше творческого смирения. Ну да, гора... Значит, гора! Чем больше скулить, тем меньше успею! Хорош трындеть, пора за дело браться! Ну, не получится, как задумал - так, пожалуй, оно и хорошо, ведь я поумнею, выйдет лучше. Ну, не оценят - и слава Богу, оценить можно только конечное, а я буду творить бесконечное. Ну, забудется-сотрётся-рассыпется, не беда, ещё что-нибудь придумаем! Что, смерть? Не надо рассчитывать вечно жить? Ай, бросьте! Смиритесь с тем, что жизнь вечнее, чем кажется, и живите как царь Соломон - всё суета-сует, а царство никому не отдам и лично всё его процарствую.
Исаак даёт очень странную молитву о смирении:
"Боже, даруй мне смирение, чтобы мне освободиться от бича и чтобы благодаря смирению приблизился я даже к тем наслаждениям разума, о которых, пока нет у меня смирения, я не знаю, как ни хотелось бы мне узнать о них!"
"Бич" - это уныние, о котором каждый знает всё. Смирение же определяется как в русской сказке - "то, не знаю, что". Галич советовал бояться того, кто думает, что он знает, как надо. Исаак борется с "бичом знания" такой вот молитвой, исповеданием "Не знаю". "Я знаю, что не знаю самого главного".
Уныние - это преклонение конечного перед конечным. Смирение - это преклонение бесконечного перед Бесконечным.
