|
Григорий Богослов, архиепископ Константинопольский (р. в Арианзе, 329 - там же, 389). Сын Григория, епископа Назианза. Григорий был поэт и о своей жизни сообщает в основном в поэтических произведениях. Это не означает, что он обязательно выдумывает, но что подчиняет прошлое настоящему вдохновению — несомненно. Он говорит, что в детстве уже умер для мира, видел свет Божий, посвятил себя Троицы, вспоминает, что мать молилась о его рождении (Григорий был первенецем), делая себя кем-то роде второго Предтечи. Словно второй Иона, он попадает в шторм и чудом спасается. Правда, Григорий не скрывает, что внешне его жизнь шла вполне обычно: он учился сперва в хорошей школе в Назианзе с братом Кесарием, потом в Палестине и в Египте. Им владела любовь (“эрос”) к наукам. Крещение принял поздно. при учился в Афинском университете и там на всю жизнь подружился со св. Василием Великим, к которому относился как к старшему, наставнику. Когда обучение было закончено, Василий уговорил Григория стать преподавателем риторики в Афинах, обещая, что он и сам пойдет по тому же пути, но обманул и уехал — это был первый в жизни Григория случай предательства, он переживал тяжело, хотя не перестал глядеть на Василия как учителя. Впрочем, отчасти “предательство” было проявлением слабости самого Григория: он хотел одновременно и вести жизнь уединенного мыслителя, поэта, и быть общественным деятелем. Тщеславие, честолюбие были ему хорошо знакомы. Вернувшись в родное поместье, он принял крещение, не отказался и от наследства, от руководства огромным хозяйством, хотя хотел быть одновременно “философом”, полу-монахом. Ненадолго он навести Василия в Понте, здесь он составил хрестоматию из трудов Оригена, своего любимого богослова, под названием “Филокалия” (“Добротолюбие”). Отец рукоположил его в священники ок. 362 г., но сделал это против воли сына - Григорий хотел быть монахом и убежал, скрылся вместе с Василием в пустыне Аннеси. Когда император Юлиан начал ограничивать христиан в правах (например, запретил преподавание богословия в светских школах), Григорий выступил с такой резкой критикой, которую можно оправдать лишь его поэтической вольностью: “Ты объявил войну против мира? Ты поднял руку на Того, Кто за тебя и для тебя был пригвожден?” У других ревнителей благочестия и такого оправдания не было. Впрочем, скоро Юлиан погиб на войне, и императоры вновь начали манипулировать церковью, одаривая ее привилегиями. В 372 г., опять против своего желания, на этот раз другом Василием был поставлен в епископы. Василий, страстный политик, и в данном случае подвел Григория, использовав его как пешку в своей борьбе за власть: он поставил его на кафедру, созданную в пику сопернику-епископу, только чтобы “застолбить” территорию. Григорий подчинился, хотя и записал, что не ничего тягостнее тирана-отца и тирана-друга. В сердцах он заметил, что Василий сделал из него “мартышку”, которой манипулирует, словно дрессировщик. К тому же Григорий с аристократическим высокомерием считал мелкими церковные интриги. В 379 г. Григорий опять не устоял перед искушением политикой и отправился в столицу империи, Константинополь, где его проповеди против ариан помогли окончательной победе над этой ересью. Он уже фактически стал епископом этого города, как вдруг его опять предал человек, которого Григорий пригрел у себя дома — некий Максим Циник интригой занял пост патриарха. Реакция Григория была еще более бурной, чем на измены Василия Великого, ведь Максим был ему не другом, а, скорее, слугой. В сердцах он написал на него эпиграмму, в которой величал “собачонкой”. Один из биографов Григория, столкнувшись с необходимостью как-то оправдать своего героя, написал, что тот простил обиду, но считал необходимым предупредить о подлеке. Увы, так можно оправдать слишком многих. Враги Григория тоже не лезли за словом в карман и из их обличений (воспроизведенных самим же Григорием) его облик можно лучше представить, чем глядя на иконы: потертая одежда, невзрачное лицо, лысина, провинциальный акцент, неумение вести себя в обществе, старомодность. Тем не менее, когда в мае 381 г. в Константинополе начался Вселенский собор, Григорий сперва был признан архиепископом Константинополя. Но в ходе заседаний он восстановил против себя большинство — прежде всего, тем, что выступил вместе с представителями Рима в решении одного дисциплинарного вопроса. Восточные епископы тогда уже ненавидели Запад так, что во всем старались идти против его политики. Да и дипломат из Григория был никакой — своих врагов он с легкостью обозвал “галками”. Когда на собор прибыла многочисленная египетская делегация, судьба Григория решилась окончательно: под ничтожным предлогом его сместили, на его место избрали сенатора Нектария. “Где справедливость, когда я трудился и подвергался опасности, впервые начертал в городе благочестие, а теперь другой веселит сердце моими трудами”, — возмутился Григорий. В 382 году его вновь приглашали на собор, он ответил: “Не видел я еще ни одного Собора, который бы имел благополучный конец и скорее избавлял от зол, чем увеличивал их. ... Не буду заседать на собраниях гусей или журавлей, дерущихся между собой без причины, где раздор, где битва, и где, прежде всего, все постыдные тайные дела враждующих собраны в одно место”. Остаток дней провел в созерцательном уединении на своей родине. О соборах он записал: “многоначалие есть анархия ... многочисленный сброд христопродавцев”. Впрочем, была и более серьезная причина. Григорий сознавал, что с точки зрения большинства он из-за своего учения о божественности Святого Духа является создателем “кайнодоксии” — “новой веры” (в противоположность “ортодоксии”, “правой вере”). Хотя Григорий и боролся с ересями, но был не борцом (и в этом смысле - человеком достаточно нежным), а творцом - да и боролся он лишь словом. Он не кокетничал с Богом, знал и признавал, что имеет дар слова - зато от всего остального отказался, да и с поста патриарха Константинопольского ушел, собственно, для должного осуществления своего дара: «Только словом владею я, как служитель Слова; никогда добровольно не хотел бы пренебрегать этим богатством ... Оно - спутник всей моей жизни на пути к Небу». Прозу и стихи свои отделывал тщательнее светских литераторов - потому что писал не чтобы получить гонорар, а чтобы отдать долг Творцу. Память РКЦ 9 мая (была 2 января), 25 января/7 февраля, перенесения мощей в Арианда в Константинополь в 950 г. - 19 января/1 февраля, соборная 30 января/12 февраля. Мощи были крестоносцами перенесены в Рим, но 27.11.2004 были возвращены папой Войтылой патриарху Константинопольскому (частица, впрочем, в Ватикане осталась) и хранятся в Георгиевской соборе в Фанаре.
|
