Большое видится на расстоянии. Когда Бог близок, Бог невидим.
Человек начинает с того, что видит Бога. Видит и описывает.
Правда, описание рисует самого человека.
Это называется «антропоморфизм».
«Бог есть Любовь» — тоже антропоморфизм, хотя и из лучших, лучше чем «Бог — это огонь поядающий». Громовержец.
По тому, как люди описывают Бога, хорошо видно приближение Бога к людям.
Бог не ждёт, пока люди подымутся до Его, Бога, уровня. Бог считает, судя по всему, что сперва надо опуститься к людям (не «до людей», а «к людям», «в людей»), потом уже они начнут подыматься.
Утром Бог, вечером богопознание, а через неделю, при удачном стечении обстоятельств, богоподобие. Ну и распять Сына Божия где-то в промежутке, как без этого.
Первое описание Бога: Бог есть Справедливость.
Судья. Громовержец. Тот самый огонь. Выносит приговор и сам приводит в исполнение.
Справедливости всегда страшно не хватало человеку. Даже больше, чем любви. Даже больше, чем секса. Справедливость делает секс безопасным. Отсюда такие мечты: «Блажен, кто возьмёт и разобьёт головы твоих младенцев о камень».
Впрочем, нет. Справедливость — это уже вторичное описание Бога. Первое, хотя не совсем очевидное: Бог есть Созидание. Творчество. Бог — Творец и Отец.
«Отец» удачно сочетает Справедливость и Мастеровитость.
И ещё одно, третье не очень явное свойство человека, которое человек обнаруживает в Боге: разумность.
Бог есть Ум. В таком виде это начинают писать довольно поздно, зато сразу очень изысканная получается философская теология (теологическая философия, богословское любомудрие). Но ощущение это было, видимо, изначально, только смутное. Конечно, антропоморфизм: Бог как папа. Не римский, а обычный. Умный, всё может, защитит от соседского мальчишки-хулигана, сделает из чего угодно игрушку.
Вот — базовое ощущение Бога, и все вопросы о том, почему Бог терпит зло, возможны лишь на этой базе. Если Бог как папа, то почему Бог не как папа?
Потом человек взрослеет и начинает понимать, что папа не всесилен. Вопросов про Бога сразу убавляется на один. Если папа не очень умный и ленивый, то и на все три.
Ум, справедливость, созидание — сила, творческая сила.
Это всё в глубокой древности — то есть, до букв, до письменности. Это всё не такими вот абстрактными понятиями, которые поздние, а образами. Дядя с молниями, тётя с весами, кузнец с молотом.
Когда же начинается письменность, появляется Бог — Любовь и Бог — Добро.
Конечно, любовь и доброта до азбуки были, но какие? Ну типа «что ты ждёшь, я же тебя не бью».
Эпоха Сократа и Исайи, век Илии и Платона — тут начинается развилка.
Для Иеремии и Илии Бог — помимо прочего — Любовь. Страшная, но именно любовь.
Для Сократа и Платона Бог — добро. Даже так: Бог — благо.
Потом, через тысячу лет, два ощущения Бога соединятся, хотя целиком не сольются и по сей день не соединяются.
Пожалуй, это продуктивно. Не надо сливать Бога.
Пусть остаётся Бог со всеми гранями человека: Царь, Мудрец, Поэт, Судья, Творец.
Поэт, он же Пророк, а главное — Любящий. Любовь превращает прогноз в пророчество, а прозу в поэзию.
Пусть Бог остаётся в той дали, откуда приходит, но пусть не уходит из той близи, куда приходит.
Бог приходит в человека как ветер в паруса.
Можно описать и ветер как ум, любовь, доброту. Но тут уже не до описаний — надо ловить ветер, подставлять паруса. Штопать паруса. Укреплять мачту. А когда корабль начинает тонуть — а он начинает, Бог обещает воскресение, но не вечную же молодость, Он, напомним себе, Ум. Было бы очень глупо Богу быть золотой рыбкой.
Глупее только человеку быть подстилкой у Бога. Человек — парус творения, бытия, вселенной. И немножечко — других людей. Друг у друга паруса.
Вот такое кругосветное путешествие жизнь получается. Кругом — Свет, так и сам не будь тьмой. И не надейся увидеть Бога — большое видится на расстоянии, надейся на Бога, делающего расстояние между Собой и тобой ничтожным.
