Византийский автор молится Марии: «Ты сделала немыслимое, родила Бога, дав Ему тело, так убей движения моего тела». Это вовсе не «мамочка, роди меня обратно», это нечто прямо противоположное: роди меня вперёд, роди меня в вечность.
Понятно, что речь идёт вовсе не о телесных движениях. «Движения плоти» — это все те мотивации, желания, мечты, которые рождаются животным в человеке. Прежде всего, конечно, самоутверждение вместо самореализации. Животное в человеке не ищет свободы, животное ищет господства, движется к рабовладению и потому попадает в рабство. Заметим, что животные в природе господства не ищут, а вот в человеке животному неуютно и ведёт оно себя не по Дарвину. Животные страсти не бывают у животных, только у людей.
Рождение Иисуса, как и рождение любого другого человека, есть прежде всего роды Марии. Новорожденный, наверное, испытывает всякое негативное, но мы же этого не помним. Женщина же помнит — и горе женщине, если она забывает, что она освободила того, кто был внутри неё, для движения, для свободного движения, что она родила не комок мяса, а полноценного человека, свободного благодаря её родовым мукам. Вот логика древнего поэта: тот, кто поднял шлагбаум перед Богом, может и опустить шлагбаум перед животным.
Пост это, собственно, имитация болезни. Я меньше двигаюсь и не туда двигаюсь, куда обычно, я меняю рацион, я меняю репертуар движений. Я парализую себя, как парализует меня высокая температура. Я распластываюсь перед Богом. Паралич скотства я лечу параличом молитвы и в результате оказываюсь — могу оказаться, это уж не я решаю, а Дух Божий — оказываюсь в том, что противоположно параличу — в неподвижности благодати.
Встреча с Богом не парализует, а успокаивает, дарует покой как состояние, когда не я — точка отсчёта, а Бог. Это состояние примирённости с тем, что происходит вокруг, потому что Бог — точка отсчёта, которая не отсчитывает, а окутывает, обласкивает, окружает. Мир перестаёт быть страшным. Всё движется в Боге. Ребёнок может умереть во чреве матери, и тогда мать умрёт от заражения крови, но человек, даже если он умирает, в Боге живёт и движется. В Боге все живы. Такое милосердие кажется несправедливым, пока точкой отсчёта ты берёшь себя и своих, но то, что несправедливо у людей, справедливо у Бога, потому что эгоизм — животное начало, мыслящее конечностью, а Бог — человеческое продолжение, продолжение в бесконечность.
Мария родила бесконечное внутри конечного — бесконечное ускорение появилось в мире бесконечного затухания, и теперь человек свободен выбирать — продолжать стремительно бежать в тупик или притормозить, чтобы потихоньку, чтобы не опрокинуться, чтобы свернуть к вечности, а там уже скорость регулируешь не в одиночку, и это большая радость.
