ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ЛИЧНОСТЬ
Ср. Частное Время. - Приватность.
Понятие личности появилось лишь в XVIII веке. Оно сразу стало обозначать нечто столь высокое, что верующие люди наивно убеждены, что понятие это связано с верой, что основы личности - в Боге. Наивно здесь не просто незнание истории (ведь в течение тысяч лет вера существовала, не порождая представления о личности). Наивно представление о Боге как о Ком-то, кто может быть описан человеческими понятиями. Бог оказывается эталонной Личностью, сатана - безлик. Это красиво, но с таким же успехом лошадь могла бы сказать, что Бог подкован, а сатана нет. Это лишь проекция на Бога наших представлений о том, какими мы видим себя, каковы наши идеалы. Был Иисус личностью? А был Он грамотен? Как Иисус относился к исламу? Это бессмысленные вопросы. В эпоху Иисуса и много позже современного представления о личности попросту не было. Когда об Иисусе говорили как о персоне, речь шла о совсем другой классификации человека, само слово означало всего лишь театральную маску.
Конечно, представление о личности тесно связано именно с христианством. Только не со всяким христианством, а лишь с христианством Западной Европы Высокого Средневековья и Возрождения. Более того - организованное христианство в огромной степени сопротивлялось и продолжает сопротивляться идее личности. Был какой-то дополнительный ингредиент, не вполне понятная по сей день "присадка",
Причина, по которой понятие личности конфликтует с христианством, хотя рождено было внутри христианства, проста: в христианстве не решена проблема веры и власти, идёт конфликт любви и справедливости. Слишком часто христианство (не говоря о других религиях) поощряет безликость, хотя приветствует индивидуальность. Индивидуальность принимает безропотно идеалы, ценности учителя. Учитель рад, что его ценности принимаются особым, индивидуальным образом. Личность же может и не принять то, чему её учат, может создать свои ценности. "Уважать личность" поэтому намного труднее, чем "уважать индивидуальность", потому что это означает признавать, что у другого есть право на ошибку, что я сам могу ошибаться. Чтобы такое признать, уже надо быть личностью.
*
Явление личности, "персонализация", "субъективизация", "атомизация", "индивидуализация" развивается одновременно с отрицанием личности - "объективацией".
Личность боится объективизации. Казалось бы, странно - ведь именно Новое Время создаёт само представлении об объективном, реализуя его в науке и в живописи.
Однако, объективному может противостоять как личное, так и безличное. Древняя "объективность" была порождена безликостью власти, коллектива, рода. Это "объективированное общее", как говорил Бердяев, а в самой остаточной форме - конформизм.
Новая объективность порождается снизу. Эксперимент - то есть, личный опыт личности - становится важнее любого коллективного утверждения, опыта большинства. В крайнем случае, лучше добросовестно следовать личному опыту, чем вопреки совести соглашаться принять общий опыт. Противопоставление "личный" - "коллективный" сменяется противопоставлением "мой личный" - "чужой личный".
Какая-то часть в человеке бунтует против этого и требует "объективного" как независимого от личности. Однако, выбор неширок: нет такого "объективного", которое не было бы отравлено "коллективным". Тоску по объективности можно отчасти избыть напоминанием, что "личное" отрицает не "объективное", не "бытие", не "что", а отрицает лишь "как", притязания сугубо всяческой коллективности на доступ к "объективности".
Наивная и деспотичная претензия выступать единственным рупором объективности уродует религию, особенно христианство, когда от имени абсолюта пытаются всеми руководить люди, которым Бог открылся в анти-абсолютном виде. Сами получившие веру от Духа, они требуют, чтобы другие приняли веру от авторитета принявших Духа.
Уродует такая наивность и науку, когда говорят "наука доказала, что Бога нет", вместо того, чтобы сказать "мои и чужие эксперименты доказали, что Бога нет".
*
*
Чеслав Милош так объяснял разницу между свободным, нормальным писателем и писателем советским: кто подчинил себя идеологии, тот "перестанет быть писателем - нравственным авторитетом, а станет писателем-педагогом, который показывает в своих книгах не то, что мучает его самого, а то, что признано полезным" (Обреченный разум, 142).
Может, когда-нибудь поймут люди, что не только в государственной школе, но вообще нигде нельзя "преподавать религию"? Не потому, что это насилие над слабым (хотя это насилие), а потому, что это насилие над собой. "Спасение" не есть избавление человека от мучений - мучительных вопросов о себе, о смысле жизни, о мире. Спасение есть избавление человека от диктата "полезности", освобождение для того, чтобы по-настоящему, всем сердцем мучаться о том, о чём только и стоит мучаться. Только эта внутренняя мука есть источник подлинного авторитета и открывает дорогу взаимопониманию. Педагога нельзя понять, можно понять лишь то, чему педагог учит. Разница такая же, как между драмой внешних обстоятельств (и педагогика - о внешнем, и не должна быть о внутреннем) и трагедией внутренней жизни.
Чему и кого может учить Лир? Его трагедия в том, что все три дочери - это он в неразрывном единстве. Он увидел себя в них - и более всего в дурных, а не в хорошей - увидел, как на Страшном суде увидит себя человек в зрачках Иисуса.
Человек не просто животное, у которого растянуто созревание. Созревание всё более растягивается. Первобытный охотник в семь лет вполне уже зрел, сегодня и в 30 лет человек учится и дозревает. Меняется, соответственно, и само понятие "созревание". Оно растягивается не потому, что программисту нужно усвоить больше знаний, чем охотнику (не намного больше). Растягивается не передача знаний, не "полезное", не "педагогика", а именно схождение внутрь себя.
Конечно, как и в первобытном обществе, человек волен выбирать. Он может не становиться охотником, а паразитировать на других. В отличие от первобытных времён, сегодня можно паразитировать бесконечно долго. Можно даже представить себе поэта или эссеиста паразитом, как можно представить предпринимателя - спекулянтом. Первобытный охотник именно так и представлял, почему и был всего лишь первобытным. Только в наше время "паразит" - не тот, кто ест чужой хлеб, а тот, кто живёт чужим страданием.
|
