Иринарх Александрович Стратонов

(1881 - 1942)

Cм. персоналии

Родился 10 января в г. Казань. Окончил Казанский университет. Магистерская диссертация "О земских соборах". Преподавал русскую историю. После революции эмигрировал. Поселился в Берлине. В 1931 г., когда митр. Евлогий вышел из юрисдикции Московского Патриархата, И. Стратонов вместе с протоиереем Прозоровым возглавляли приход, оставшийся в подчинении митрополиту Сергию. Арестован немцами в 1941 г. Погиб в концентрационном лагере.

Творения:

Документы Всероссийской патриаршей Церкви. - Берлин, 1927.

Очерки по истории русской церковной смуты, 1927.

Развитие церковной смуты. - Вюрцелсдорф, 1928.

Русская церковная смута. - Берлин, 1932.

Происхождение современного устройства патриаршей Церкви. - Париж, 1933.

Лит.:

Русские писатели эмиграции: Биографические сведения и библиография их книг по богословию, религиозной философии, церковной истории и православной культуре: 1921-1972 / Составитель Н. М. Зернов.- Boston: G. K. Hall & Co., 1973.

Геде К. "Под колпаком" у Мюллера: Русские православные общины в нацистской Германии действовали под контролем гестапо // НГ-Религии. - 2004. - 21 января. - С. 6.

*

http://kds.eparhia.ru/publishing/vestnik/12/syltanbekov/

Семинарский вестник №3(12) 2004

Сокровища кафедрального собора

На протяжении многих лет неподдельный интерес вызывает история, связанная с сокровищами кафедрального собора. Казанская история дает немало по¬водов для разговоров о различных загадочных сокровищах. Достаточно вспомнить хотя бы версию о бочках с ханским золотом на дне озера Кабан или о таинственных подземных ходах, пронизывающих город. Ходили также слухи и о богатствах заброшенного армянского кладбища, и о знаменитой «дунькиной щели» на выезде по Оренбургскому тракту, где якобы в глубоком овраге зарыто золото шайки, предводимой лихой девицей. Что же касается настоящих сокровищ…

Настоятелем кафедрального собора в Казанском Кремле долгие годы был Андрей Поликарпович Яблоков, протодьяконом – знаменитый бас Аксенов, обладатель могучего голоса, от которого даже гасли свечи. Настоятель был человеком суровым и требовательным. Его страстью была церковная история и ее раритеты. Кстати, он был автором нескольких книжек по истории отдельных храмов и статей в «Православном собеседнике». И вообще была неплохая традиция, когда настоятели храмов, особенно сельских и уездных, публиковали материалы по истории своих епархий, которые практически были краеведческими очерками, затрагивая все стороны жизни населения.

Особой любовью А. П. Яблокова пользовалось редчайшее собрание предметов церковной древности епархии, вверенное его попечению. Таких предметов со времен первосвятителей сохранилось немало. Берег он все это весьма тщательно и рачительно и приумножал по мере возможности. Для хранения наверху была оборудована специальная комната – ризница, а дверь была сделана приходскими умельцами стальная о трех замках, да еще замаскированная. Предосторожность нелишняя. Нас иногда «утешают» рассказами о революционном благолепии и благонравии во всем. И царь был добрейший, и купцы с фабрикантами только и думали о благе народном и т. п. Все, конечно, было гораздо сложнее, хотя и не так карикатурно, как изображали позднее. А вот что касается воровства и лихих людей, то их хватало и тогда, и не следует верить наивным рассказам о том, что в Казани даже замки не покупали… Покупали, да только не всегда они помогали. Одним из любимых объектов покушения уголовного мира всегда были храмы… Вот и в Казани умыкнули воры главную святыню – Казанскую икону Богоматери. Украли было в Седмиозерной пустыни и другую реликвию – Смоленскую икону Богоматери с алмазным окладом, но ее, к счастью, быстро нашла расторопная полиция. Вот от таких случаев и берегся А. Яблоков пуще всего. В ризницу допускал только архиерея. И даже на заседании Церковно-исторического общества демонстрировал, как правило, не сами предметы, а их фотографии, правда, сделанные лучшими столичными мастерами. Собирался даже издать альбом наиболее редкостных из них. Но помешала война. А затем грянула революция и междоусобная смута, именуемая гражданской войной.

Известно, что повторное взятие Казани в начале сентября 1918 года подготавливалось весьма жестокими мерами. На войне как на войне. Ленин, чуть оправившись от ранения, в одной из телеграмм даже упрекал Троцкого в излишнем либерализме по отношению к жителям осажденного города. Хотя упрек был явно незаслуженным. Еще до взятия Казань постоянно бомбила красная авиация, старались попасть в центр города, где жила, по разумению летчиков, только буржуазия. Было повреждено несколько церквей. Артобстрел с Услона усилился, особенно в начале сентября. А так как освобождение Казани от красных приветствовалось в августе почти всей интеллигенцией, а духовенство служило молебны по этому поводу, то нет ничего удивительного в том, что перед падением города из него начался великий исход. По дороге через Столбищи и Пестрецы по направлению к Каме шли десятки тысяч людей и сотни повозок. Были небольшие группы военных, но больше мирного населения. По дороге на них совершали налеты аэропланы красных. Неизвестно, насколько это было оправдано военной необходимостью, но панику вызвало изрядную. В числе ушедших было и немалое число духовных лиц. И как, показали события, эта мера была нелишней. Хоть главный в то время теоретик красного террора, смутивший даже Ленина своими неумными призывами к расправе Лацис и писал что-то вроде: «Город пустынен, некого даже посадить и расстрелять», – однако этот «дефицит» был быстро восполнен. Среди ушедших в Чистополь был и протопоп А. П. Яблоков, очевидно, не думавший, что расстается с городом и предметом своих неусыпных забот надолго.

Прошел почти год. В отличие от помещений Спасо-Преображенского монастыря в Кремле, превращенного в место солдатского постоя, кафедральный собор простоял почти год нетронутый. Бывали, правда, в нем отдельные военные, поднимались даже наверх, но замаскированную стальную дверь никто не обнаружил, а среди прихожан желающих нагреть на этом руки не обнаружилось.

Так продолжалось до конца лета 1919 года. В августе-сентябре ЧК произвела обыски в ряде церквей. В Петропавловском соборе нашли несколько ящиков с имуществом бежавшего священника, а вот на хорах Кафедрального, наконец, увидели замаскированную дверь. Однако открыть эту махину не удалось, ключи унес с собой А. Яблоков. Просто взломать было тоже невозможно. Это произошло 26 августа. Некоторые горячие головы предлагали засунуть под дверь несколько «лимонок» – и дело с концом, но чекисты на это не пошли и, выставив охрану, стали подыскивать «умельца» из своих «клиентов», сидевших за разные нехорошие, но не политические дела.

Все это стало известно церковной и научной общественности. На квартире Иринарха Аркадьевича Стратонова – знатока церковной истории и руководителя архивной службы губернии – собрались встревоженные священники и некоторые профессора университета. Было принято решение, учитывая историческую ценность предметов, хранящихся за стальной дверью, просить власти не конфисковывать их и передать в распоряжение только что созданного общества археологии и охраны памятников и музея при нем. Стальная дверь оказалась крепким орешком даже для приглашенного «специалиста». Наконец, через шесть часов упорного труда, 29 августа двери со скрипом открылись. На этой церемонии присутствовали, кроме чекистов, Стратонов и несколько других представителей общественности, в их числе и известный искусствовед Дульский. Любопытно было всем. Все, не только чекисты, но и профессора, видели это впервые. Видели в натуре, а не на фотографиях, которые демонстрировал Яблоков.

В двух комнатах в идеальном порядке находились известные по фотографиям и неизвестные сокровища: панагии, старинные кресты, различные облачения, сосуды, книги, иконы; все это переливалось сиянием камней. Впрочем, ценность их заключалась не в самом золоте, серебре и самоцветах, а в исторической значимости.

Много было церковной утвари, принадлежавшей видным церковным деятелям, сыгравшим большую роль в истории России и края, митрополитам, архиепископам, некоторым патриархам, первосвятителям Казанского края.

На следующий день работники ЧК предъявили ордера на конфискацию найденных вещей, однако комиссия, созданная при обществе, опротестовала их, и ее представитель П. Дульский, человек, с именем которого в Казани будут связаны многие культурные начинания, добился приема у председателя губисполкома Николая Антипова. Бывший слесарь, человек весьма крутого и неуживчивого нрава, Антипов проявил в данном случае понимание важности происходящего и немедленно вызвал председателя ЧК Левенталя. Было принято разумное решение – вещи оставить на месте, составить полную опись, сфотографировать наиболее ценные для истории и послать в Москву на экспертизу в Наркомпрос. Одновременно Стратонов и Дульский связались с Луначарским и Грабарем (известный художник, много сделавший в то время для сохранения культурных ценностей, побывавший до этого и в Казани и посетивший Свияжск). Нарком обещал поговорить с Лениным и Дзержинским. Составление описи и фотографирование началось 2 октября, от ЧК участвовал Теплов, от комиссии – Стратонов, Дульский и представители епархии. Работа закончилась 7 октября, была составлена подробная опись и сделано несколько десятков фотографий. Особо подробно описали 33 предмета. Однако посылать их срочно в Москву не пришлось, еще 3-го пришла телеграмма оттуда об отмене конфискации и передаче всех без исключения вещей в музей.

Так в целом благополучно закончилась эта приключенческая история. Правда, не для всех. В 1922 году, когда составлялись списки для высылки за рубеж многих видных ученых на так называемом «философском» пароходе, из Казани в них попали трое – ректор университета Овчинников, профессор-психиатр, ученик Павлова Трошин… и Стратонов , которому припомнили его противостояние с ЧК и чересчур активное участие в делах епархии.

Во время массовой сдачи церковных ценностей в 1922 году, которое прошло в республике без инцидентов, хотя одного серебра в виде сосудов и утвари было сдано более четырехсот пудов, сокровища из ризницы, находившиеся в музее, не трогали.