|
К оглавлению
Глава IX. Депортация евреев Венгрии (1944 год)
19 марта 1944 года немецкие войска оккупируют Венгрию. 25 марта правитель Хорти становится во главе нового правительства преданного немцам человека Цтожайя. В начале мая начинается депортация евреев. В рапорте от 25 мая 1944 года советник миссии фон Тадден описывает то, что уже было сделано, а также планы депортации на будущее:
«…Узнал, что до полудня 24 мая около 11600 евреев были отправлены в Рейх. 200 тысяч других уже интернированы и ждут отправки… 7 июня начнутся операции по концентрации в провинциях, расположенных севернее и северо-западнее Будапешта. Предвидится около 250 тысяч евреев. В общей сложности этими мерами предусматривается достигнуть в круглых цифрах 1000000 евреев (и может быть несколько больше)… Все эти операции должны быть закончены в конце июля (включая отправку в Германию)».
В начале июня военные события ускоряются: в то время, как русские возобновили свое наступление в Польше и Румынии, англо-саксы высаживаются в Нормандии, а 6 июня Рим оказывается в руках союзников.
I. Нота нунция монсиньора Анжело Рота и опасения Вильгельмштрассе
Спустя несколько дней после начала депортации из Венгрии, 15 мая 1944 года апостолический нунций в Будапеште монсиньор Анжело Рота направил в Министерство иностранных дел Венгрии следующую ноту:
«Венгерское правительство готовится депортировать 1000000 человек. Весь мир знает, что означает депортация в действительности.
Апостолическая нунциатура считает своим долгом протестовать против таких мер. Это не ложное чувство сострадания, а от имени тысяч христиан нунциатура требует от нового венгерского правительства прекратить войну против евреев вне рамок, предписанных законами природы и заветами Бога, и избегать всякого действия, против которого Святой Престол и совесть всего христианского мира оказались бы вынужденными протестовать».
Нота нунция Рота имеет особую важность из самого факта того, что она представляет первый официальный протест представителя Святого Престола против депортации евреев.
Содержание ноты несомненно было передано Вильгельмштрассе и, кажется, угроза публичных протестов, которую он содержала, некоторое время беспокоила немцев, что указывает обмен телеграммами между Берлином и представителем Рейха в Будапеште Вейзенмайером.
1 июня 1944 года глава прессдепартамента Вильгельмштрассе Шмидт адресует Штейнграхту следующий меморандум (переданный Вейзенмайеру):
«Из превосходного рапорта об антиеврейских акциях, проведенных в Венгрии, и о готовящихся акциях, я узнал, что предусматривается массовая акция против евреев Будапешта на июнь месяц.
Предусмотренная акция вызывает значительные волнения за границей и, конечно, послужит поводом к неистовой реакции. Наши противники закричат о преступлении, о преследовании человека и попытаются возбудить общественное мнение своих и нейтральных стран путем распространения тревожных новостей…»
Затем Шмидт указал, что должны быть приняты меры, чтобы создать впечатление, что евреи являются саботажниками и организуют военные акции против сил Рейха.
Вейзенмайер отвечает, что такие отвлекающие внимание меры кажутся ему излишними, ибо до дня составления им своей телеграммы, т.е. до 8 июня 1944 года не было ни одной общественной реакции за границей, хотя предусмотренные против евреев Будапешта меры были очевидными. Он пишет:
«Предпринимаемые до настоящего времени меры по эвакуации в Венгрии не вызвали, как нам известно, живой реакции за границей. Без сомнения, будет то же самое и с акцией против евреев Будапешта, ибо давно известно, что операции по заключению в гетто все равно будут иметь место в Будапеште…»
II. Пастырское письмо Кардинала, примаса Венгрии
В течение июня евреи Будапешта, сознавая судьбу, которая их ожидает, распространили в городе в тысячах экземпляров тайную листовку, адресованную христианам Венгрии, начинающуюся следующими выражениями:
«Христианам Венгрии:
В этот решающий час своей трагической судьбы евреи Венгрии обращаются с мольбой к христианам Венгрии. Они обращаются к тем, кто делит с ними тысячелетнее существование как в радости, так и в горе на этой земле, в которой покоятся их предки.
Мы молчали, когда у нас отняли наше состояние, когда мы потеряли наше человеческое достоинство и наше гражданское положение. Мы не решились на такое резкое заявление даже тогда, когда оказались изгнанными от своих очагов. Но теперь речь идет о нашей простой и непорочной жизни. И все равно нам больно писать здесь о том, что речь пойдет, увы, в дальнейшем, только о жизни одной части венгерских евреев…»
В то же время 29 июня 1944 года кардинал примас Венгрии монсиньор Середи составляет и публикует следующее пастырское письмо:
«Мы не отрицаем, – пишет кардинал, – что многие евреи имели вредное и губительное влияние на экономическую, социальную и моральную жизнь Венгрии. Также верно, что другие не протестовали против действий своих единоверцев. Мы не сомневаемся, что еврейский вопрос должен быть разрешен легальным и справедливым способом. Следовательно, у нас нет возражений против мер, принятых в мероприятиях, где вопрос упирается в финансовую систему государства. Сверх того, мы не протестуем против устранения вредного влияния евреев. Наоборот, мы желаем, чтобы это влияние исчезло. Но было бы пренебрежением нашими моральными и епископскими обязанностями не предупредить против всякого посягательства на справедливость, против страданий, причиняемых нашим венгерским соотечественникам и верующим нашей католической Церкви только за их происхождение.
Мы были неспособны добиться желаемых изменений, а именно прекращения нелегальных ограничений гражданских прав и, в частности, депортации. Между тем, веря в христианское сознание и человеческие чувства правительства, мы не оставляем надежду, несмотря на мизерные результаты, полученные до настоящего времени.
Вот почему мы не сделали публичного заявления, принимая, между тем, все возможные меры для достижения нашей цели.
Мы, тем не менее, с великим изумлением считаемся с тем, что несмотря на наши усилия, все переговоры по наиболее важным пунктам оказались до настоящего времени почти неэффективными.
Вот почему мы отвергаем всякую ответственность за последствия…
Молитесь и работайте за всех наших венгерских соотечественников и особенно за наших католических братьев, нашу католическую Церковь и нашу любимую Венгрию»,
III. Посредничество Великих раввинов Палестины при Святом Престоле
Весь еврейский мир с тревогой следил за событиями в Венгрии. С 1943 года Исполнительный комитет еврейского Агентства Палестины находится в тесном контакте с апостолическим легатом Святого Престола в Стамбуле монсиньором Ронкалли (будущим Папой Иоанном XXIII). Последний не жалел никаких усилий, чтобы помочь евреям центральной Европы и Балкан. Он, кажется, даже обратился с ободрениями к нунциям балканских стран, как об этом говорится в ноте, которую ему направил 25 марта 1944 года М.Барлас, делегат еврейского Агентства в Стамбуле:
«Ваше Превосходительство,
Я был очень тронут сегодня Вашим приемом, а также полными человечности чувствами, которые Вы проявили по отношению к нашему несчастному народу в этот роковой момент.
С большим удовлетворением я узнал, что вы были так великодушны, что обратились телеграфно к Святому Престолу, а также к апостолическим легатам в Бухаресте и Будапеште с просьбой использовать их влияние в этих вопросах, согласно Вашей беседе.
Я позволил себе, Ваше Превосходительство, сообщить о том, что было сказано выше, Исполнительному комитету еврейского Агентства, а также Великому Раввину, доктору Герцогу…»
22 мая 1944 года Великие Раввины Палестины Герцог и Уцель адресуют Верховному Первосвященнику через апостолическую миссию в Каире телеграмму, прося егосрочного вмешательства против депортации из Венгрии:
«Просим передать в Ватикан о невыразимо ужасной катастрофе, свалившейся сейчас на полтора миллиона евреев балканских стран и особенно Венгрии, где для оставшегося израильского народа в оккупированной нацистами Европе создано положение, подобное положению в Польше. Стоп. Мы обращаемся к Его Высокопреосвященству с просьбой как и ранее использовать свое большое влияние на венгерскую нацию, чтобы помешать дьявольскому плану истребления ее евреев. Стоп.
Может быть, Его Святейшество побудит мирских и духовных руководителей, подчиненных кардиналу архиепископу, чтобы они приложили максимум усилий для спасения евреев вообще и, в частности, для помощи им покинуть Венгрию. Стоп. Бог благословит Его Святейшество и, может быть, мы вскоре увидим исполнение пророчества: земля да исполнится познанием Бога так же, как вода покрывает морские глубины. Аминь. Герцог, Уцель, Великие Раввины Палестины».
Усилия Великого Раввина Герцога, чтобы быть принятым Папой, кажется, наталкиваются на преднамеренное молчание Ватикана. В июле 1944 года Яков Герцог, сын и секретарь Великого Раввина, направляет Исааку Бен-Цви, члену Исполнительного комитета еврейского Агентства следующее письмо:
«Согласно вашей просьбе, я вас информирую о переговорах, имевших место с представителями Ватикана и непосредственно с Ватиканом, чтобы добиться аудиенции у Папы для Великих Раввинов (Герцога и Уцеля).
1) 2 июля я встретился с секретарем апостолической миссии в Иерусалиме и сообщил ему о желании Великих Раввинов направиться с этой целью в Рим.
Я сообщил ему о последней информации, полученной из Венгрии, и о просьбе, о мольбе Великих Раввинов быть принятыми Папой, чтобы они смогли объяснить ему ужас всего еврейского народа и решить принять конкретные спасительные меры.
Секретарь немедленно передал нашу просьбу представителю Ватикана в Каире, чтобы тот передал ее в Ватикан.
2) 8 июля дирекция еврейского Агентства информировала нас, что комитет спасения принял положительное решение относительно поездки Великих Раввинов. 9-го я снова встретил секретаря миссии Ватикана и изложил ему срочный характер этой поездки; он еще раз телеграфировал в Каир, чтобы узнать о развитии событий.
3) 11 июля Великие Раввины телеграфировали архиепископу Спелману в Нью-Йорк, информировали его о просьбе, которую они направили в Ватикан, и просили его также прибыть в Рим по вопросу спасения евреев. В тот же день Великий Раввин Герцог телеграфировал кардиналу Ирландии, прося его вмешаться, чтобы ускорить просимую аудиенцию. До сегодняшнего дня не получено никакого ответа на эти две телеграммы.
4) 15 июля секретарь миссии Ватикана позвонил мне, чтобы проинформировать о получении им телеграммы из Каира, согласно которой легат Ватикана поехал в Рим по срочным делам и перед самым отъездом просил проинформировать Великого Раввина, что он сам представит в Ватикан просьбу об аудиенции Великих Раввинов.
Секретарь сказал мне, что, по его предположению, легат прибудет в Рим 16-го. Как только он получит информацию из Рима, он поставит меня об этом в известность телеграммой.
5) В тот же день Великие Раввины телеграфировали Статс-секретарю Ватикана и сообщили ему, что палестинский легат представит ему просьбу в течение ближайших дней. Они просили Статс-секретаря ускорить все дело в меру возможностей, принимая во внимание последнюю информацию.
6) 23 июля мы телеграфировали секретарю миссии Ватикана, который находится еще в Каире, чтобы высказать ему наше удивление тому, что мы еще не получили ответа на нашу просьбу, и попросили его напомнить об этом в Ватикан».
5 сентября 1944 года Великий Раввин Герцог приглашается в Каир, чтобы встретиться там с легатом Папы для Египта и Палестины монсиньором Гугесом. Протокол их встречи дословно воспроизводится ниже:
«Великий Раввин: Я получил телеграмму, известившую меня о вашем прибытии в Каир, и поспешил прибыть повидаться с вами.
Монсиньор Гугес: Я очень рад принять Вашу Честь и у меня для вас важное специальное послание.
Великий Раввин: Ваше Превосходительство знает, что британский Министр иностранных дел вызвался уладить технические проблемы моей поездки в Ватикан. Я не уехал в Ватикан, потому что получил телеграмму Кардинала-Статс-секретаря Малионе (кончину которого я оплакиваю) такой редакции: «относительно вашего предложения приехать в Рим, монсиньор Гугес вскоре возвратится из Рима с окончательным ответом. Я хочу информировать вас, что монсиньор Гугес согласовал с особым и активным вниманием проблемы, которые Ваша Честь сообщила вниманию Святого Престола. Меры были приняты и в результате общая обстановка улучшилась. Монсиньор Гугес скоро возвратится и передаст Вашей Чести полное объяснение»,
Монсиньор Гугес: Прибыв в Рим, я передал просьбу о визите Вашей Чести самому Святому Отцу и в Статс-секретариат, как я и обещал это сделать. После консультаций, в процессе которых было значительное влияние кардинала Малионе, припомнившего о встрече с Вашей Честью еще в первый год войны, я подготовил телеграмму, приглашающую прибыть Вашу Честь.
Я принес ее на утверждение, но в последний момент она была задержана. Причина этого была в том, что Святой Отец опасался, как бы приезд Вашей Чести в Ватикан по вопросу спасения израильского народа не толкнул немцев на месть остаткам европейского иудейства. Я отправился к Святому Отцу в сопровождении британского делегата по вопросам беженцев в Италии Министра Ж. Клиффорда. Об одном я могу сказать Вашей Чести – что этот Министр поистине святой. Он действует день и ночь, чтобы спасти народ Израиля. У него есть подробная информация о том, что происходит на оккупированных территориях, е его часто встречают в Статс-секретариате Ватикана с планами спасения. Уничтожение европейского иудейства превратило веселого человека, каким он был, в человека, погруженного в ужас, и улыбка больше никогда не появляется на его лице. Я должен сказать Вашей Чести, что в процессе встречи лицо Святого Отца имело странное выражение, какого я еще никогда не видел. Оно выражало исключительное страдание. Святой Отец сказал: «Мы должны сделать все, что в нашей власти, для спасения народа Израиля. Но каждый шаг должен быть рассчитан с большой осторожностью, так как я не смог бы перенести мысль, что наша деятельность даст обратные последствия и станет причиной смерти еще большего числа евреев». Святой Отец, в частности, просил меня встретиться с Вашей Честью и предоставить вам полное объяснение. Ваша Честь знает, что ничто не находится так далеко от действительности как гипотеза, что Святой Отец не желает встречи с вами. Английский Министр Клиффорд имеет одинаковое со Святым Отцом мнение.
Великий Раввин: Я благодарю Папу. Я очень хорошо понимаю его точку зрения и согласен с нею. Не соизволите ли вы рассказать мне об обстановке.
Монсиньор Гугес: Когда нас проинформировали о депортации из Венгрии, Святой Отец предпринял демарш перед венгерским правительством. Я не располагаю всеми подробностями переговоров между венгерским правительством и нами, но я могу сказать Вашей Чести, что детали переговоров были подготовлены самим Святым Отцом со всем его дипломатическим пониманием и его мудростью. Мы были чрезвычайно рады узнать, что депортация прекратилась. Теперь я проинформирую вашу Честь о положении в Италии, где множество евреев было спасено Церковью.
Когда немцы взяли контроль над страной, всем монастырям был отдан приказ прятать евреев. Например, в Риме мои братья – «Белые Братья» – имеют монастырь, где живут четыре священника. В этом монастыре мы прятали тридцать два еврея в течение целого года. Это было действие Провидения, что этот монастырь не обыскали, так как не верилось, что немецкая разведка не отдавала себе отчета в том, что в течение года пищу для тридцати шести человек доставляли в место, где должны были жить четверо. В монастыре сестер британской Церкви спрятали десятки евреев. Однажды явились немецкие офицеры и потребовали, чтобы евреев им выдали. Настоятельница отказалась и заявила, что монастырь этот находится под личным покровительством Святого Отца и что он запретил кому бы то ни было входить без его разрешения. К ее великому удивлению, немцы покинули место, поспорили несколько времени снаружи и удалились окончательно. Нов другом ирландском монастыре немцы добились разрешения на обыск. Строение имело только одну дверь, и когда немцы вошли, страх охватил десятки евреев, которые были спрятаны на верхнем этаже. Немецкий священник спас положение, заставив солдат проходить из зала в зал, запутывая их, что позволило вывести их из здания без инцидентов. Можно было бы еще рассказать о большом количестве фактов подобного рода. У немцев был полный список священников, которые организовывали помощь евреям. Все эти священники спрятались на территории Ватикана и вышли только тогда, когда Рим был взят союзниками. Вшей Чести, конечно, известно, что большое число евреев было спрятано в лоне самого Ватикана и, в частности, в Кастель Гандольфо, месте отдыха Святого Отца. Немцы отомстили на севере Италии и уничтожили многих священников, помогавших спасать евреев. Зверства, чинимые немцами, превосходят всякое воображение, и я смог понять смысл информации, которую передал мне британский Министр по поводу камер смерти в Польше, когда я сам посетил камеру пыток в Риме, куда бросали евреев за то, что они евреи. Туда попало также много неевреев, за то, что они были антинацистами. Ужасно то, что поражение не понуждает немцев положить конец своим зверствам даже тогда, когда они знают, что это будет им дорого стоить. По этой причине Святой Отец требует наибольшей осторожности в операциях по спасению.
Великий Раввин: Я от всего сердца благодарю Папу и Церковь за помощь, которую они нам оказали, и мне хотелось бы знать, имеете ли вы какую-нибудь информацию, полученную также и из других стран.
Монсиньор Гугес: В основном я занимался венгерской проблемой, но я могу очень конфиденциально сказать Вашей Чести, что многие немецкие священники, которых Святой Отец хотел назначить епископами, не получили согласия немецких властей, так как они противились совершаемым зверствам. Нунций Ковно был вынужден немцами уехать с связи с его энергичной позицией против истребления евреев. В Ватикане имеются дела, полностью относящиеся к настоящей ситуации и к вопросу значительной работы, проделанной по спасению народа Израиля. У меня нет всех подробностей, но когда Ваша Честь посетит Ватикан, вам покажут все документы.
Великий Раввин: Я хотел бы поделиться с вами некоторыми мыслями относительно остатков венгерского иудейства. Согласно нашей информации, депортация продолжается, хотя и в меньших размерах, чем ранее. К тому же пути выезда были закрыты, и фактом является то, что отныне единственным средством спасти евреев есть средство влияния, происходящее изнутри, которое привело бы к прекращению зверств. Наиболее важным влиянием было бы влияние Папы. То есть, идея заключается в том, чтобы Папа публично обратился к венгерскому народу и потребовал от него чинить препятствия депортации. Пусть он публично заявит, что всякое лицо, которое помешает депортации, получает благословение Церкви, тогда как любое лицо, помогающее в этом немцам, будет проклято.
Монсиньор Гугес: Я передам мысли Вашей Чести Святому Отцу. Я думаю, что Святой Отец побоится того, как бы публичный призыв к венгерскому народу не толкнул немцев на ликвидацию остатков евреев.
Немцы еще достаточно сильны в Венгрии, чтобы это сделать, даже против воли венгров. Согласно тому, что нам известно, большая часть Венгрии и будет включена во внутреннее убежище, которое немцы будут защищать до конца.
Великий Раввин: Мне понятны ваши аргументы. Но если Папа сочтет мои мысли подходящими, я был бы ему очень признателен, если он сохранит их в сознании. Может наступить момент, когда призыв такого рода будет полезным и когда больше не будет опасности мести.
Монсиньор Гугес: Ваша Честь правы в этом, и я передам предложение.
Великий Раввин: Сегодня утром мы получили телеграмму из Швейцарии, согласно которой правительства Швеции и Швейцарии обратились в венгерскому правительству и потребовали, чтобы депортация не возобновлялась. Имелось, конечно, подобное обращение со стороны Папы.
Монсиньор Гугес: Ваша Честь может быть совершенно уверена, что Святой Отец делает все, что возможно сделать, но не расположен к обнародованию. Он вмешивается в момент и в месте, наиболее подходящих.
Великий Раввин: Я хочу также попросить вмешательства Папы в Словакии, где некоторые члены правительства являются католиками и где остались еще тысячи евреев.
Монсиньор Гугес записывает просьбу. Великий Раввин обращается затем с такой же просьбой в отношении евреев Польши и других стран и предлагает, чтобы в Венгрии и других странах Папа отдал приказ, подобный приказу, который он отдал в Италии, чтобы укрывали евреев (как нам известно, Церковь Словакии прячет евреев).
Монсиньор Гугес: Имеет ли Ваша Честь внести еще какие-либо предложения?
Великий Раввин: С вашего разрешения, я спросил бы моего сына, есть ли у него какие-либо предложения. (Сын Великого Раввина являлся также его секретарем. – Прим. автора).
И.Д. Герцог: Вы указали, что в Риме евреи были спасены в одном монастыре в результате заявления настоятельницы, что этот монастырь находится под личным покровительством Папы. Не было бы возможным, чтобы в местах, где спрятаны или спрячут евреев в Венгрии или в другой стране, использовали бы тот же аргумент? И более, не было бы возможным объявить венгерскому правительству, что Папа берет под свое покровительство лагеря, где заключены евреи? Можно, конечно, найти дипломатические пути осуществления этого.
Монсиньор Гугес: Это предложение заслуживает нашего всяческого внимания и я немедленно передам его Святому Отцу, хотя до настоящего времени священникам запрещено входить в лагеря, где содержатся евреи; тем не менее, это важное предложение.
Великий Раввин: если бы венгерские епископы пошли в лагеря и публично объявили, что при продолжении депортации евреев они сами тоже пойдут на смерть, я думаю, что для немцев стало бы затруднительно продолжать депортацию.
Монсиньор Гугес: Епископы Франции и некоторых других стран проделали такого рода демонстрацию. Когда немцы начали депортации, они вышли на улицы с желтыми звездами на одежде. Это произвело значительное впечатление и во многих местах сделало депортацию невозможной. Но в случае с предложением Вашей Чести о Венгрии, Ваша Честь понимает, что для его реализации необходимо «единство действий».
В конце встречи Великий Раввин попросил передать Папе благодарность народа Израиля и его надежды, что он не прекратит действий для спасения этого народа. Великий Раввин добавил, что деятельность католической Церкви по спасению народа Израиля увеличит сияние религии в мире. Он выразил желание узнать все подробности вовремя своего визита в Рим, чтобы вписать их в историю народа Израиля.
Утром в воскресенье, 10 сентября 1944 года Великий Раввин передал монсиньору Гугасу, который вскоре должен был выехать в Рим, следующее письмо:
«Я покидаю Каир сегодня утром и хочу еще раз поблагодарить Вас за помощь, которую Вы оказали и продолжаете оказывать тому, что наиболее священно: спасению остатков нашего измученного народа. Я хотел бы в то же время обратиться к вам с просьбой попросить Его Высокопреосвященство вмешаться в их пользу перед союзниками. Если Его Преосвященство Папа даст также понять представителям немецкого правительства, что продолжение истязаний оставшегося в живых еврейского народа создает все большие и большие трудности всяким по отношению к ним жестам со стороны цивилизованного человечества, это могло бы, возможно, помешать им уничтожить полностью тех, кто пережил преследование. Я убежден, что Папа поймет пользу этого предложения и начнет действовать в этом смысле. Глаза народа Израиля и человечества, жаждущего свободы, обращены в этот критический момент к Папе. Все наши предложения в его руках, чтобы, будучи мудрым, он мог их использовать в такой момент и таким образом, как он это найдет наиболее подходящим. Мы надеемся и верим, что Папа не останется безразличным к величайшей трагедии, какую только знала история. Да направит Бог его шаги.
Пожалуйста, немедленно сообщите мне любой ответ Ватикана».
Некоторые объяснения монсиньора Гугеса являются точным: действительно, например, что в момент, когда апостолический легат встретился с Великим Раввином Герцогом депортации из Венгрии временно прекратились.
В начале июля 1944 года, после новых успехов русских войск, правитель Хорти отдает приказ Цтожаю помешать отправке евреев, оставшихся в Будапеште, в Рейх или в Польшу. Между тем, Папа обратился к Хорти так же, как король Швеции и президент Международного Красного Креста. Неизвестен, к сожалению, текст обращения Пия XII и даже его точная дата. Депортация возобновилась в октябре, когда немцы принудили Хорти уйти в отставку, увезли его в Германию и сформировали венгерское нацистское правительство (крест, украшенный стрелами) под председательством Цалази.
В то же время другие элементы заявлений монсиньора Гугаса трудно объяснимы: так, апостолический легат приводит в пример французских епископов, которые с целью протеста против депортаций вышли на улицы с желтыми звездами на одежде, что послужило помехой перемещению евреев на Восток. Однако, подобной демонстрации французских епископов никогда не было, и монсиньор Гугес не мог игнорировать этот факт. (Что касается Великого Раввина, он очевидно не мог судить о достоверности этих подробностей). К тому же слова апостолического легата по поводу многих немецких священнослужителей, противопоставивших себя Гитлеру, являются по меньшей мере преувеличением.
Тем не менее то, что особенно поражает при чтении этой беседы, так это настойчивость монсиньора Гугеса в частных случаях спасения евреев в Италии, которые он излагает с подробными обстоятельствами, но в то же время пытается уклониться, обещая передать это Папе, от всякого конкретного предложения Великого Раввина, сводя акцию спасения к более общему плану.
Согласно документов, нам известных, кажется, что Святой Престол не принял во внимание конкретные предложения великого Раввина Палестины.
Заканчивая это исследование, которое не претендует быть более чем анализом документов, мы не можем дать окончательный ответ на вопрос, поставленный политикой Святого Престола по отношению к Третьему Рейху вовремя, тем более что мы располагаем только частью документов.
Пусть нам будет достаточно указать, что по двум основным пунктам немецкие документы замечательно согласуются: с одной стороны, Верховный Первосвященник, кажется, имел к Германии расположение, которое не оказалось уменьшенным природой нацистского режима и сохранялось им до 1944 года. С другой стороны, Пий XII боялся большевизации Европы больше, чем чего-либо другого, и казалось, надеялся, что гитлеровская Германия, примиренная в будущем с англо-саксами, была бы основным оплотом против всякого продвижения Советского Союза на Запад.
Исходя из этих двух элементов, основательно подкрепленных немецкими текстами, можно поставить себе определенное число вопросов относительно молчания Папы перед по поводу истребления евреев. В настоящее стадии изучения документации ответы могли быть только предположительными. Вследствие этого, мы воздерживаемся от установления связи между двумя предыдущими утверждениями и молчанием Святого Престола, так как ни один документ не свидетельствует об этом неопровержимо.
Пусть нам будет достаточным напомнить, что согласно документам, мы располагаем четырьмя объяснениями, данными Верховным Первосвященником или его Статс-секретарем относительно молчания.
По кардиналу Малионе, Верховный Первосвященник не мог осуждать отдельные злодеяния, тогда как Пий XII позволил заметить, что он не мог бы осудить немецкие злодеяния, не осудив злодеяний большевистских.
В своем письме монсиньору Прейзингу, Верховный Первосвященник писал, что во избежание еще больших бед, он не отступит от своей сдержанности.
Наконец, в своем выступлении в Священной Коллегии в июне 1943 года Пий XII снова выдвинул тот же аргумент, добавив другую причину молчания (менее ясно выраженную): бесполезность всяких демаршей, уже осуществленных перед немцами.
Заметим еще, что архивы Вильгельмштрассе, которые мы смогли изучить, не содержат демаршей Святого Престола перед немцами по вопросу евреев, за исключением трех вмешательств монсиньора Орсениго, природу которых мы указали.
Между тем, как мы это уже подчеркнули, возможно, что документы о вмешательстве, которые в данных немецких отчетах исчезли, имели место.
Наконец, читая немецкие документы, задаешь себе два неизбежных вопроса:
Как можно представить, что уже в конце 1943 года Папа и высшие должностные лица Церкви желали победоносного сопротивления немцев на Востоке и, следовательно, согласились, по существу, с поддержкой, хотя бы и временной, нацистской машины истребления?
Как объяснить проявление особенного предпочтения, которое Верховный Первосвященник продолжал расточать немцам даже в 1943 году, прекрасно зная природу гитлеровского режима?
Эти вопросы остаются без ответа.
Констатируя эти пробелы, историк надеется, что основные документы, которых ему не хватает, и в частности, документы ватиканских архивов вскоре будут опубликованы, что позволит поставить в точное соответствие события и людей.
Послесловие
Книга Саула Фридляндера говорит по существу сама за себя: в ее предисловии, примечательном ясностью и равновесием, автор сам с точностью объяснился о характере ее источников, методе, рамках ее сюжета и его результатов. Читатель без труда установил, что неизданные ранее документы, воспроизведенные в работе, представляют наибольший интерес. Заметно, что его толкование текстов было одновременно острожным и решительным, иногда изобретательным в выяснении вопросов, путем возражения туманным или до сего времени плохо интерпретированным формулировкам, как например, в ключевой фразе выступления от 2 июня 1943 года:
«Викарий Христа… оказался перед дверью, которую не может открыть ни один ключ…»
Автор в то же время первый воспринял, что тексты – это еще не все: сколько слов, сколько поступков не отражается в документах, особенно в эпоху секретов, скрытность позволяет часто спасти других.
Взять простой пример интеллектуальной предосторожности в использовании книги, как эта: по поводу судьбы евреев во Франции. С. Фридляндер воскрешает в памяти, – еще в период «французского действия» Евгения Вебера, телеграмму, направленную прелатами юга маршалу Петэну. Среди них епископ провинции Фрежу (монсиньор Годель). Итак, нам было бы легко собрать свидетельства о неоценимой и смелой помощи монсиньора Годеля, оказанной евреям-беженцам в его епархии. Однако, эта помощь не явилась объектом ни одного документа, и читатель настоящей работы рискует быть введенным в суровое суждение о епископе. Фридляндер прав, отправляя своего читателя у двум другим исследованиям, к прекрасной, важной и ясной книге Жака Нобекура «Викарий и История» и к весьма определенному тому Гюнтера Леви «Католическая Церковь и нацисты Германии», которому можно только желать скорейшего французского перевода. «Пий XII и Третий Рейх» дополняет их в основных пунктах. Три важных труда, появившихся в один год по весьма близким сюжетам, не говоря о множестве немецких публикаций 1963-1964 годов: откуда возник интерес исследователей и общественности к отношениям между католицизмом и национал-социализмом?
Пьеса Рольфа Хохута, очевидно, привлекла во всех отношениях эффектным образом внимание на поведение одной по отношению к другой двух сущностей, ставших модными в шестидесятые годы по различным причинам: гитлеровская Германия – потому что спустя двадцать лет после окончания ужаса, молодое поколение как во Франции, так и в Германии хочет узнать «как это могло случиться»; Римская Церковь – потому что деятельность Иоанна XXIII привлекла на нее внимание одновременное пылкое, доброжелательное и требовательное со стороны некатолического мира.
Читатель или зритель «Викария» смог, конечно, читать «Пий XII и Третий Рейх», ища там подтверждения там опровержения тезисов Хохута. Он перечитал в их контексте некоторые документы, как, например, рапорт Вайцзеккера о слабом протесте Папы против депортации евреев Рима. Он констатировал, что нунций Орсениго был еще менее склонен серьезно защищать преследуемых перед правительством Рейха, чего Хохут не предполагал. Он вновь нашел Герштейна в то время, когда судьба его рапорта в Ватикан еще была покрыта мраком. Он констатировал, что защита против большевизма по существу составляла основную заботу Папы, отчасти по причине событий в Мюнхене в 1919 году, на которые Жак Нобекур также обратил внимание. Он без удивления увидел подтверждение, что годы, проведенные в Германии в качестве нунция, наложили отпечаток на позицию Пия XII, и что итальянская ситуация и судьба его страны влияли на его анализы и действия, как епископа Рима и итальянца, проживающего в Италии.
Документы, приведенные С. Фридляндером, почти достоверно передают то, как в Ватикане сделали ставку на идею разрыва союзов или, по крайней мере, сепаратного мира на Западе. Такой текст очень напоминает переданное по радио послание, в котором адмирал Денниц, преемник Гитлера, должен был обратиться к немцам 1-го мая 1945 года: «Наш Фюрер, Адольф Гитлер пал… Он очень рано распознал ужасную опасность большевизма и посвятил свое существование борьбе с ним. Лично борясь и противопоставляя себя поднявшейся большевистской волне, он тем самым боролся за Европу, за всю цивилизацию… Англо-американцы же не продолжают больше войну в интересах своих наций, а единственно, чтобы благоприятствовать распространению большевизма в Европе». Однако, всего несколькими днями позже один американский дипломат, докладывая о беседе с Черчиллем, сообщал: «Я откровенно заявил ему, что, прослушав такие неистовые громы и молнии против угрозы советского господства и против распространения коммунизма в Европе… я спрашивал себя, готов ли он заявить миру, что он, Премьер-министр, и британский народ совершили ошибку, не поддержав Гитлера».
От франко-советского договора 1935 года до вступления Федеративной республики Германии в Атлантический союз, проходя через германо-советский пакт 1939 года и великую коалицию против Гитлера после 21 июня 1941 года, были такие шатания, что лучше избегать решительных суждений о позициях и людях.
Наконец, в книге «Пий XII и Третий Рейх» увидели, какие объяснения наиболее правдоподобны для наиболее страстно оспариваемых фактов с момента первого представления «Викария»: молчание или почти молчание Папы перед злодеяниями нацистов. Однако, должен быть поставлен другой вопрос, которого Фридляндер в своей заботе историка умышленно едва коснулся , по меньшей мере, контуры которого мы хотели бы наметить.
Какой ответ дает Католическая Церковь на вопросы: Кто является моим ближним? Как она определяет зло, с которым она должна бороться в политическом обществе? Имеет ли она право, является ли ее долгом вмешиваться в это общество, основываясь на морали?
«Никто не чужд сердцу Церкви… Всяк тот, кто гуманен, смотрит на Нас». В 1964 году эти фразы ПавлаVI в «Эклезиам суам» не вызвали никакого удивления. Но такие формулы не были положены в практику ни в какое время. Их всегда нелегко было применять. С 1935 по 1945 год Католическая Церковь не считала, может быть, ни одного немца чуждым своему сердцу, однако она делала серьезное различие между немцами-католиками и другими. Все документы согласуются для показа Церкви в кооперации с гитлеровским режимом, отходящей от него на определенное расстояние только тогда, когда католики или католицизм оказывались атакованными этим режимом. В момент, когда конкордат предписывал епископам в июле 1933 года верноподданническую присягу правительству, последнее уже открыло концентрационные лагеря и преследовало коммунистов, социалистов и евреев.
Действительно, Церковь тогда вела себя таким же образом, как и громадное большинство немцев и организованных сил в Германии: каждый из рабочих синдикатов «Стальные каски» позволял раздавить соседа, говоря себе, что лишь бы самому уцелеть.
Вот мысль, которую выразил пастор Нимеллер, говоря в послании 1946 года своим протестантским братьям, напомнив, что в 1937 году он был отправлен в лагерь: «Лагерь был открыт в 1933 году, и те, кто был в него отправлен, были коммунистами. Кто об этом позаботился?.. И только гораздо позже обвинили Церковь как таковую». Хуже того: евреи держались на расстоянии от других евреев. Это сентиментальная слабость, когда немецкие евреи не могут решиться действовать против евреев Востока с твердостью, составляющей очевидный долг всякого немца», – пишет генеральный секретарь Союза евреев немецкой национальности.
Действовать как все, между тем, не является достаточным оправданием, чтобы действовать оспариваемым образом. Итак, можно поражаться стойкостью одной и той же темы во всех документах: в первую очередь нужно защищать католиков. Смелый протест монсиньора Гелена против «убийства из сострадания» полностью увенчался успехом. Был бы этот протест таким же смелым, если бы причиной его не были католики? Пытались поверить этому, усматривая в этом отнюдь не тактическое различие, которое непрерывно делалось между евреями крещеными, т.е. ставшими католиками, и некрещеными. И если в Германии Церковь в первую очередь защищает католиков, так это покровительство немецким католикам, кажется, составило основную заботу Папы. Он оказался парализованным в защите других людей боязнью репрессий против стада, пастырем которого он себя чувствовал в особенности.
Но католики Германии не были просто заложниками. Саул Фридляндер, конечно, вправе писать: «Воодушевленные своими собственными епископами, преданными в подавляющем большинстве национал-социализму, немецкие католики, вероятно, отвернулись бы от Рима, если бы Пий XII открыто осудил гитлеровскую агрессию». Эта констатация требует два вида замечаний.
Во-первых, у Фридляндера, как и у Леви, на виду тесная взаимозависимость между позициями верующих, немецкой иерархии и Ватикана. Однако, если напоминание о христианских обязанностях держит на расстоянии верующих Рима, не является ли их «верность» скорее социологической, нежели религиозной? Другими словами, когда речь шла и противопоставлении себя войне, или позднее, массовым зверствам, не предпочел ли Ватикан сохранить в лоне Церкви католиков, которые способствовали процветанию католицизма крещением и верноподданническим чувством, но не моралью и поведением? Не правда ли, что Церковь изменила этому двадцать лет назад? Как мечтают о борьбе епископов Юга в Соединенных Штатах, против части их верующих в вопросе сегрегации! Как особенно мечтали о позиции французского епископата во время войны в Алжире! Когда монсиньор Дюваль, архиепископ Алжира, принял под защиту мусульманские жертвы репрессий против громадного большинства своих пасомых, он не дал ближнему такого же прямого оправдания, как немецкие епископы или Святой Престол в годы гитлеризма.
Во-вторых, немецкие католики, прежде чем стать католиками или, более того, ближними для немецкого большинства и его епископов, были в первую очередь теми, кто скорее принадлежал к той же партии, чем теми, кто причислял себя к той же Церкви, или еще, как и все люди вообще. Речь здесь, конечно, не идет о специфически немецком явлении. Пятидесятая годовщина 1914 года воскрешает в памяти весь сборник епископских цитат, присоединяющий Бога к национальному делу. Но германский случай был вдвойне оригинален. С одной стороны, разоблаченные преступления были преступлениями руководителей нации, а не преступлениями, совершенными во имя другого народа: во Франции никогда достаточно полно не скажут, даже тогда, когда война в Алжире хорошо раскрыла людям глаза, насколько трудно бороться за моральную чистоту Родины, когда эта борьба ведется в ущерб ее физической мощи.
С другой стороны, Нобекур и Леви хорошо показали, сколько немецких епископов принимали еще большее участие в национальном коллективе, чем прелаты других стран. Это именно относится к антисемитизму. Но здесь еще нужно остерегаться впасть в антигерманизм. Жюль Исаак и Лев Поляков собрали доказательства одавнем и постоянном христианском антисемитизме. Сколько примеров во Франции! Когда «Ля Круа», рассказывая о людях, пораженных книгой «Я обвиняю», писала 16 января 1898 года: «Они не верят в Бога, однако они верят в Золя», она ясно показала в первую очередь, что Дрейфус был для нее менее близок, чем католик, заподозренный в несправедливости.
Для ознакомления с периодом немецкой оккупации, если с чувством перечитывают у Фридляндера замечательное пастырское послание кардинала Сальежа, двумя страницами выше с ужасом знакомятся с телеграммой Отто Абетца, гласящей: «Послание архиепископа Тулузы читалось на прошлой неделе только в некоторых церквах. Почти половина священников не последовала данной инструкции…но, наоборот, обратила внимание префектур на подрывную деятельность архиепископа».
Но антисемитизм не пропитал широкую часть клира и епископата, как это было в случае с Германией еще до прихода Гитлера к власти. Какова бы ни была цена свидетельствам, показывающим, что священники рассматривали евреев как своих ближних, чтение высказываний, собранных Леви, является поистине удручающим.В нем находят ужасные тексты людей, тем не менее уважаемых и почитаемых, таких как кардинал Фельхабер или иезуит отец Густав Гундлах. Нужно было бы, чтобы Папа осуществил значительное давление на немецкую иерархию, чтобы она действительно вступила в борьбу за защиту евреев, и показать им «исполненное уважение», о котором говорит «Экклезиам суам».
В борьбу против кого? Во имя каких ценностей? Ответ менее прост, чем кажется вначале. Забота Церкви осуждать только тогда, когда верующие в опасности, или она сама оказывается оскорбительной атакованной, когда грезят о жертвах. Но возможно и другие освещение. Возьмем еще раз наиболее недавнее папское поучение. «Для нее никто не враг, – говорит «Экклезиам суам», – если только сам, со своей стороны не хочет им быть… Жалоба наша скорее есть стон, нежели приговор судей».
Заключается ли роль Церкви в разоблачении преступления? К ответу нужно подходить осторожно. Конечно, когда ограничивают некотором образом протест в совершенно особенном аспекте католической морали, является досадным: когда 15 марта 1940 года, как мы видим из документов этой книги, нунций попросил, чтобы «умершие священники (в лагере Заксенхаузен) не подвергались кремации, так как кремация в корне противоречит правилам Церкви», он тогда не коснулся условий жизни в этом лагере.
Но Церковь не должна была жаловаться на преступления одних и молчать о преступлениях других. Если Папа, как мы думаем, публично разоблачил истребление людей в Аушвице или Треблинке, он не должен был бы хранить молчание о таких преступлениях как бомбардировка Дрездена или разрушение Хиросимы, о депортациях, о массовых убийствах, совершенных советским правительством, размах которых показал г-н Хрущев в 1956 году, но о совершении которых было известно по меньшей мере во время совершения гитлеровских зверств. Желая, чтобы Церковь судила тех, кто заставляет страдать даже детей, опять уместно упрекнуть ее, оглянувшись назад, за то, что она не подняла голоса, когда предприниматели XIX века заставляли работать по десять часов в день детей четырехлетнего возраста.
Между тем, в случае с Германией эта католическая погрешность была признана даже самой иерархией. 23 августа 1945 года ассамблея епископов, собравшаяся в Фульде, опубликовала заявление, которое подвело итого жизни немецкого католицизма при гитлеровском режиме. Высокопоставленные деятели Церкви вспоминали время, когда они»выступали за права личности», когда они «отражали посягательства государства на жизнь Церкви». Они выражали признательность родителям, которые «смело выступали в пользу католических школ». В тоже время они с сожалением констатировали: «Много немцев, даже в наших рядах, позволили обмануть себя ложной доктриной национал-социализма и оставались безразличными к преступлениям против свободы и человеческого достоинства, многие своей позицией содействовали преступникам, многие сами стали преступниками. Тяжелая ответственность лежит на тех, кто мог бы помешать атким преступлениям своим влиянием, однако не только не сделал этого, но сделал возможным эти преступления и заявил о солидарности с преступниками».
Текст менее ясный, чем это кажется при первом чтении. Включалась ли часть епископов в круг тех, «кто мог бы помешать таким преступлениям своим влиянием»? Как бы то ни было, декларация в Фульде составила акт покаяния, торжественно возобновленный семнадцать лет спустя, накануне открытия Собора. Можно ли сказать, что новый гитлеризм нашел бы епископат более настороженным и более решительным? В 1960 году по случаю поста, епископы и епископские комиссары Восточной Германии распространили пастырское послание «Христианам в атеистическом окружении». Один абзац был озаглавлен: «Не участвуйте непосредственно и определенно в действиях, противоречащих христианскому сознанию». Там, в частности, можно прочесть: «Если вы не можете заниматься определенной профессией без того, чтобы не отвернуться от Церкви, или без того, чтобы не вести жизнь, противоречащую христианским предписаниям, мы должны посоветовать вам с тяжелым сердцем отказаться скорее от этой профессии». Между 1933 и 1945 годами Церковь никогда так не говорила, даже думая о католиках, предназначенных для СС.
Почему сегодня, а не вчера? Отчасти потому, что в 1945 году имело место испытание совести. Только отчасти: конечно, Церковь осудила бы новые кремационные печи, но она не является обязательно чувствительной к менее тяжелым преступлениям против человеческой личности ил, более точно, ее порядок первенства в тяжести этих преступлений не всегда такой же, как в Декларации прав человека. С атеизмом следует бороться до диктатуры. В этом нет ничего удивительного, а между тем мы касаемся одного коренного элемента проблем, поднятых документами Саула Фридляндера. Церковь упрекает тоталитаризм в основном потому, что он тоталитарный, т.е. потому, что он вторгается в религиозную область и в частную жизнь. Двойное осуждение 1937 года, осуждение нацизма энцикликой «Мит бреннендер Сорже» и осуждение коммунизма энцикликой «Дивини Редемпторис» было направлено прежде всего на язычество одного и атеизм другого, на эти два явления, активно посягающие на религиозную свободу и права верующего и главы семьи. Ликвидация общественной свободы, католической монолитности и даже использование принуждения против оппозиционеров уходят на второй план. Могло ли быть иначе, если достоинства, поставленные на первое место, XIX веком и выраженные американской и французской декларациями прав, являются без сомнения евангельскими, но в целом мало соответствуют католическим традициям? Свобода совести, отказ от преследования противника силой не являются составной частью наследия римской Церкви.
Во время депортации римских евреев, монсиньор Гудал, управляющий немецкой Церковью в Риме, пытался их защитить по своей милости. Тексты, воспроизведенные Саулом Фридляндером, прочитают с волнением. Но это тот самый епископ (Гудал), который писал в 1937 году: «что стены гетто были разрушены в XIX веке в первую очередь либеральным государством, а не Церковью», и что «принципы современного государства, (основанного на равенстве всех перед законом) созданы французской революцией и не являются лучшими с точки зрения христианства и гражданства».
В 1933 году Пий XI заключил конкордат, потому что он думал, что осуществление власти сотрет разницу между Муссолини и Гитлером, которого считали его первым преданным учеником. Ошибка в оценке природы национал-социализма была глубокой, но то, что важно здесь, так это то, что фашизм по-итальянски был приемлемым. А почему этого не было? Церковь желает быть нейтральной к политическим режимам. Если реализация сферы Бога и сферы Кесаря имеет смысл, не является ли это пунктом для организации государства? Противники Церкви сходятся здесь на учении пап: Рим не вмешивается в функции политического общества! Ее упрекали скорей за недостаточную сдержанность. Даже некоторые из ее верующих не признают за ней любую компетенцию вмешательства в деятельность правительства и в поступки правящих. Когда 28 марта 1933 года немецкие епископы снимают запрещение, наложенное на национал-социализм, и рекомендуют верующим быть лояльными законной власти и прекратить всякую нелегальную или подрывную деятельность, сделали ли они что-либо другое, кроме подтверждения решения избирателей от 5 марта и голосования Рейхстага от 23-го? Иначе говоря, не было ли это покушение на права Кесаря?
Между тем, их решение подверглось критике перед лицом Церкви и внутри Церкви, теми же людьми или теми же силами, которые были поборниками разделения сфер. Противоречие налицо, даже если обычно этого не признают, потому что хотели бы, чтобы тот или иной режим составлял исключение и должен быть подвергнут атакам Церкви. Ей предстоят непреодолимые трудности: образ правления людей основывается, явно или неявно, на определенных силах или на отрицании определенных сил. Церковь, со своей стороны, не только ни разу не отказалась от силы, но и приводила ее в действие. Точное разделение сфер должно было бы предполагать, что эти самые силы не имеют ничего общего с силами политического мира. Но ничего подобного в этом нет. Проверки не могут не выявить этого. Но когда действует такая проверка, она не является очевидной для всех. Можно считать, вопреки немецким епископам того времени, что гитлеровский режим с 1933 года причислил к процессу католические силы, т.е. люди преследовались и тюрьмы были заполнены. Церковь вправе думать, вопреки многим из своих противников, что законодательство о школе или о браке затрагивает не менее важные силы из религиозной сферы. Конфликты о закономерности молчаний или вмешательств Церкви являются неизбежными.
Вмешательства против кого? Против тех или иных действий правителей, против правительства, против режима? Нужно ли было перед лицом национал-социализма протестовать по поводу частных акций или осудить гитлеровское государство в целом, в самой его природе? В этом случае, каковы были бы последствия для немецких католиков? Нужно ли было призывать их к неповиновению и мятежу? Мы не можем обсуждать здесь вопросы, трудность которых куда больше, чем об этом говорят в самой Церкви или вне ее. Отметим только, насколько уважение к светской власти, инспирированное разделением сфер, плохо подготавливает Церковь к руководству сопротивлением властям, вследствие неизбежного полного осуждения. В результате иногда создается безвыходное положение.
В своих знаменитых проповедях летом 1941 года монсиньор Гален, епископ Мюнстера, поднял свой голос против гестапо и против незаконных арестов. Но он утверждал также: «Мы, христиане, не делаем революции. Мы продолжаем исполнять наш долг… Мы продолжим нашу борьбу против внешних врагов, но против врагов среди нас, которые нас мучают и бьют, мы не можем бороться с оружием». Немецкий клир заплатил тяжелую дань гитлеровскому варварству. Только в Дахау американцы нашли 326 интернированных немецких священников. И это были только выжившие. Однако среди членов немецкого Сопротивления те, кто вдохновлял католическую веру, не имели никакого содействия со стороны Церкви, как организации: нужно было к тому же отказаться от определенных действий и ни в коем случае не пытаться свергнуть режим насильственным путем. Но можно ли свергнуть тоталитарный режим другим путем?
В 1871 году папство имело шанс потерять территории, управление которыми делало Святого Отца главой государства среди других глав. Его моральная сила от этого значительно возрастала. Однако, даже с этого момента католическая Церковь не есть и не может быть силой чисто духовной, если в ней понимают силу, действующую вне всякой структуры и без влияние на политическом поприще. Церковь не напоминает организацию, а сама является организацией. Под этим названием она включается в социальную жизнь стран, в которых она представлена, и кто наметит точные рамки между общественным и политическим? Под этим названием она представлена в международной жизни. Под этим названием она порождает ответственность своей главы.
Более того, если бы даже попечение католицизма не воодушевляло Папу, если бы даже наличие церковного общества не было важным в жизни наций, большая часть действий, слов и молчания Верховного Первосвященника не имели бы от этого меньший политический характер, потому что силы, которые он защищает, являются принятыми, отвергнутыми или оспариваемыми политическим обществом.
Подводя итог пьесе Хохута, Бертран Пуаро-Дельпеш писал в газете «Монд»: «Преемник Антигона, сделавшись Креоном, породил других Антигонов». Еще предстоит узнать, что Папа, наделенный ответственностью одновременно за внутреннюю организацию Церкви и за неизбежные политические последствия своих действий, является одновременно Креоном и Антигоном. И само собой разумеется, что дипломатические архивы раскроют больше заботы Креона, чем крик Антигона.
Читая книгу С. Фридляндера и затем воскрешая в памяти эволюцию Церкви с 1945 года, можно между тем согласиться, что изменение произошло: в папских заботах диалог Креона с другими Креонами занимает меньше места, чем забота везде порождать Антигонов, т.е. христиан, которые меньше заботились о защите структур или прав чисто католических, нежели о свидетельстве своими действиями среди людей сил, носителями которых их делает их вера.
Прежде чем заключить и составить понятие, следует еще обратиться к себе с последующим предостережением. Не нужно уступать искушению (С. Фридляндер иногда это делает, несмотря на всю свою честность) слишком рационализировать идеи, волю и поступки одного человека или института. Когда обстановка предъявляет противоречивые требования, когда никакое решение не является хорошим и никакой жест не остается без пагубных последствий, колебание, неуверенность, сомнение являются наиболее вероятными, чем проведение раз и навсегда определенной политики, ясно указанной и нерушимо последовательной.
Саул Фридляндер хотел дать простое представление документов. Размышления, на которые наводит его книга, проблемы, которые ставят эти документы, заставляют нас найти ее название слишком скромным. Помимо вклада в историю книга «Пий XII и Третий Рейх» представляет собой вклад в понимание сегодняшней политической и моральной действительности.
Альфред Гроссер
|
