ПСИХОЛОГИЯ МАСС И ФАШИЗМ
К оглавлению
Глава III - РАСОВАЯ ТЕОРИЯ
СОДЕРЖАНИЕ РАСОВОЙ ТЕОРИИ
Расовая теория является теоретической осью немецкого фашизма. В фашистской идеологии экономическая программа так называемых 25 пунктов ставит своей целью только "генетическое улучшение германской расы и защиту ее от расового смешения", которое, по мнению национал-социалистов, неизменно приводит к упадку "высшей расы". Действительно, национал-социалисты убеждены, что даже культура обязана своим упадком смешению рас. В Германии и в оккупированных Германией странах использовались все доступные средства для практического осуществления этой теории в форме преследования евреев.
В основе расовой теории лежит предположение о существовании в природе "железного закона", в соответствии с которым спаривание каждого животного должно осуществляться только с представителем или представительницей своего вида. Только такие исключительные обстоятельства, как жизнь в неволе, могут привести к нарушению этого закона и расовому смешению. В этих случаях природа начинает мстить, используя все возможные средства для борьбы с такими нарушениями. Месть природы выражается в стерилизации ублюдков или ограничении рождаемости следующих поколений этих ублюдков. При каждой метизации живых существ, стоящих на различных "уровнях" развития, метис неизбежно занимает промежуточное положение между этими уровнями. Но природа стремится к созданию высших форм жизни, и поэтому метизация вступает в противоречие с основным стремлением природы. В повседневной борьбе за выживание реализуется закон естественного отбора. При этом гибнут более слабые, т. е. неполноценные в расовом отношении, существа. Этот процесс соответствует "стремлению природы", ибо улучшение породы прекратилось бы, если бы слабые, которые всегда в большинстве, могли вытеснить сильных, которые всегда в меньшинстве. Поэтому для ограничения числа слабых существ природа предусматривает для них более суровые условия жизни. С другой стороны, природа исключает возможность неразборчивого размножения остальных существ, подвергая их безжалостному отбору на основе критериев энергии и здоровья.
Далее национал-социалисты приступают к применению этого гипотетического закона природы к народам. При этом они рассуждают примерно следующим образом. Исторический опыт показывает, что "смешение арийской крови" с кровью "низших" народов неизбежно приводит к вырождению основателей цивилизации, понижению уровня расы, за которым наступает духовный и физический регресс. Таковы признаки начала "упадка". Северо-американский континент, по мнению Гитлера, будет сильным "до тех пор, пока он (немец, проживающий в Америке) не падет жертвой осквернения крови" [19] , т. е. до тех пор, пока его кровь не смешается с кровью негроидных народов.
"Содействовать развитию такого процесса - значит грешить против воли Всевышнего Творца" [20] .
Эти рассуждения, несомненно, имеют мистический характер: природа "регулирует" и "стремится" "в соответствии с разумом". Здесь мы имеем дело с логическим развитием биологической метафизики.
По мнению Гитлера, человечество следует подразделять на три расы: основатели культуры, носители культуры и разрушители культуры. Только арийскую расу можно считать основательницей культуры, ибо она "заложила основание и возвела стены храма человеческих творений". Азиатские народы, например японцы [21] и китайцы, лишь переняли арийскую культуру, придав ей свою форму. Поэтому они являются носителями культуры. В то же время еврейскую расу можно отнести к разрушителям культуры. Существование "низших людей" служит основным условием создания высшей культуры. Первая культура человечества опиралась на использование низших рас. В древности для пахоты в ярмо впрягали побежденных, и лишь впоследствии для этой цели стали использовать лошадь. В качестве победителя ариец подчинял своей воле покоренные народы и управлял их деятельностью в соответствии с арийскими потребностями для осуществления арийских задач. Тем не менее, по мере того как покоренные народы перенимали языки и обычаи "господ", происходило стирание ясно очерченных границ между господами и рабами, ариец утрачивал чистоту своей крови и "временное пребывание в раю". Таким образом, он утрачивал и гений своей культуры. Разумеется, мы не забыли, что Адольф Гитлер есть расцвет культуры:
"Единственной причиной вымирания культур было смешение крови и, как следствие, снижение уровня развития расы. Ибо люди гибнут не в результате проигранных войн, а в результате ослабления силы сопротивления, присущей только чистой крови".
"Майн кампф", стр.296
В данном случае мы не будем подробно останавливаться на опровержении основной идеи расовой теории фашизма, поскольку оно представляется очевидным как с объективной, так и с методологической точки зрения. Она опирается на дарвиновскую теорию естественного отбора, некоторые элементы которой столь же реакционны, сколь революционно выдвинутое Дарвином доказательство происхождения видов от низших организмов. Более того, за этой идеей скрывается империалистическая цель фашистской идеологии. Ибо если арийцы - единственные основатели культуры, тогда в силу своего божественного предназначения они могут претендовать на мировое господство. Действительно, одно из основных притязаний Гитлера заключается в необходимости расширения границ Германской империи, особенно в "восточном направлении", т. е. за счет территории Советской России. Таким образом, как нетрудно убедиться, прославление империалистической войны вполне вписывается в рамки фашистской идеологии.
"Цель, стоявшая перед нами в мировой войне, за достижение которой мы вели нечеловеческую борьбу, была самой благородной. Мы вели борьбу за свободу и независимость нашего народа, за обеспеченный кусок хлеба, за будущее и честь нации".
"Майн кампф", стр.177
В данном случае нас интересует только иррациональный источник вышеупомянутой идеологии, которая с объективной точки зрения соответствует устремлениям немецкого империализма. В первую очередь для нас представляют интерес существующие противоречия и несоответствия расовой теории. Сторонники расовой теории, которые для обоснования своей позиции ссылаются на биологический закон, оставляют без внимания тот факт, что племенное животноводство является артефактом. Проблема заключается не в том, испытывают ли кошка и собака "инстинктивное отвращение" к межвидовому скрещиванию, а в том, испытывают ли аналогичное отвращение колли и борзая, немец и славянин.
Теоретики расизма, столь же древнего, как и сам империализм, стремятся установить расовую чистоту народов, у которых в результате экспансии мировой экономики смешанные браки зашли настолько далеко, что расовая чистота сохранила какой-то смысл только для болвана. Мы не будем останавливаться здесь на других нелепых утверждениях. Например, будто бы в природе царят закон расового ограничения, а не противоположный закон, закон беспорядочного спаривания в рамках одного вида. В настоящем исследовании не может быть и речи о разумном содержании расовой теории, которая в своих построениях идет не от фактов к оценкам, а от оценок к искажению фактов. Бесполезно выдвигать разумные доводы против фашиста, который нарцисстически убежден в величайшем превосходстве своего германского духа только потому, что он оперирует иррациональными чувствами, а не доводами разума. Поэтому попытки доказать фашисту, что негры и итальянцы не стоят "ниже" германцев в расовом отношении, обречены на неудачу. Он ощущает, что "выше", вот и все. Расовую теорию можно опровергнуть только путем выявления ее иррациональных целей. При этом выделяются две основные цели: выражение определенных бессознательных и эмоциональных потоков, существующих в психике человека с националистической ориентацией, и утаивание определенных психических тенденций. Здесь мы рассмотрим только последнюю цель.
Особое внимание обращает на себя тот факт, что Гитлер упоминает о "кровосмешении" в связи со смешанными браками между арийцами и неарийцами, тогда как под кровосмешением обычно понимаются половые связи между родственниками. Как объяснить наличие таких глупостей в "теории", которая считается фундаментом нового мира, "Третьего рейха"? Если учесть, что в конечном счете иррационально-эмоциональная основа такой теории обязана своим существованием определенным экзистенциальным факторам, и если освободиться от представления о том, что обнаружение иррациональных истоков мировоззрения, возникшего на разумной основе, вызывает необходимость переноса проблемы в сферу метафизики, тогда откроется путь к истокам самой метафизики. Нам понятны не только исторические условия, в которых возникает метафизическое мышление, но и его материальное содержание. Об этом говорят результаты нашего исследования.
ОБЪЕКТИВНЫЕ И СУБЪЕКТИВНЫЕ ФУНКЦИИ ИДЕОЛОГИИ
Отсутствие различия между объективной и субъективной функцией идеологии нередко приводит к неправильному пониманию связи идеологии с ее исторической функцией. Прежде всего необходимо иметь в виду, что взгляды диктатора можно понять только с учетом экономической основы, определяющей их формирование. Вообще говоря, фашистская расовая теория и националистическая идеология имеют конкретную связь с империалистическими целями правящего класса, который стремится к разрешению трудностей экономического характера. В годы первой мировой войны немецкий и французский национализм апеллировал к "величию нации", за которым скрывались экспансионистские устремления монополистического капитала Германии и Франции. Экономические факторы составляют не сущность соответствующей идеологии, а лишь социальную почву для взращивания националистических идеологий. Короче говоря, они являются необходимым условием для возникновения таких идеологий. Сущность национализма не всегда получает социальное представительство и поэтому не соответствует расовым взглядам. В Австро-Венгрии национализм совпадал не с понятием расы, а с понятием "родины", т. е. с Австро-Венгрией. Если бы Бетман-Гольвег, призывавший в 1914 году "германский дух на борьбу со славянами", решил быть последовательным, ему пришлось бы выступить против Австрии, которая была преимущественно славянским государством. Отсюда видно, что экономические условия возникновения идеологии позволяют понять ее экономическую основу, не обеспечивая при этом непосредственный доступ к ее иррациональной сущности. Ибо иррациональной основой идеологии является характерологическая структура личности. В зависимости от конкретных экономических условий жизни общества человек воспроизводит в своей идеологии определенный экономический процесс. Создавая идеологии, человек изменяет самого себя: сущность человека необходимо искать в процессе, посредством которого он создает идеологии. Таким образом, оказывается, что идеология имеет двойную материальную основу: экономическую структуру общества и типовую структуру личностей, создающих ее, т. е. структуру, которая определяется экономической структурой общества. Отсюда ясно, что иррациональный процесс формирования идеологии придает иррациональный характер психологической структуре личности.
Фашизм характеризуется метафизическим мышлением, неортодоксальными взглядами, одержимостью абстрактными этическими идеалами и верой в божественное предназначение фюрера. Эти основные особенности связаны с более глубоким слоем, для которого характерно наличие прочной авторитарной связи с идеалом фюрера или нации. Для национал-социалистических масс вера в "расу господ" стала основным источником связи с "фюрером" и основанием добровольного признания своей рабской покорности. Кроме того, высокая степень идентификации с фюрером привела к существенным последствиям, поскольку скрывала реальное положение человека как малозначительного представителя масс. Несмотря на вассальное положение, каждый национал-социалист ощущал себя "маленьким Гитлером". Теперь нам хотелось бы рассмотреть характерологическую основу этих психологических особенностей. Для этого необходимо выявить динамические функции, которые, при всей их детерминированности воспитанием и общей социальной атмосферой, настолько изменяют психологические структуры, что в них начинают проявляться реакционно-иррациональные тенденции, причем в силу полной идентификации с "фюрером" массы утрачивают восприимчивость к таким оскорбительным ярлыкам, как "низшие".
Если закрыть глаза на ослепительный фейерверк идеологической фразеологии, сосредоточить внимание на ее иррациональном содержании и показать воздействие такого содержания на процесс формирования идеологии, тогда сразу обратит на себя внимание отождествление стереотипов "расовое отравление" и "отравление крови". Что это означает?
РАСОВАЯ ЧИСТОТА. ОТРАВЛЕНИЕ КРОВИ И МИСТИЦИЗМ
"...наряду с политическим и нравственным разложением народа осуществлялось не менее ужасное отравление народного организма посредством сифилиса".
"Майн кампф", стр.246
Основную причину разложения следует искать в проституировании любви. "Основная причина заключается в проституировании любви. Если бы даже проституция не приводила к сифилису, то уже одних ее моральных последствий было бы достаточно, чтобы уничтожить целый народ медленно, но верно. Эта евреизация нашей духовной жизни и маммонизация полового инстинкта рано или поздно приведут к уничтожению всего нашего молодого поколения".
"Майн кампф", стр 247
Гитлер обобщает свою точку зрения следующим образом:
"Грехи против крови и расы являются самыми страшными грехами на этом свете. Нация, которая предается этим грехам, обречена на гибель".
"Майн кампф", стр.249
Таким образом, согласно этой точке зрения, расовое смешение приводит к кровосмешению, которое, в свою очередь, вызывает "отравление крови народного организма".
"Наиболее очевидные последствия массового разложения (с помощью сифилиса) можно обнаружить у наших детей. В болезнях детей находят свое выражение грехи родителей. Они свидетельствуют о неудержимом разложении нашей половой жизни".
"Майн кампф", стр 248
"Грехи родителей" здесь могут означать только смешение с расово чуждой кровью, особенно еврейской кровью, посредством которой еврейская "всемирная зараза" проникает в "чисто арийскую кровь". Замечательно, настолько близко связана эта теория отравления крови с политическим тезисом об отравлении германского духа "всемирным евреем Карлом Марксом". Иррациональный страх перед сифилисом служит одним из основных источников возникновения политических взглядов национал-социализма и его антисемитизма. Тогда отсюда следует, что расовая чистота, т. е. чистота крови [22] представляет собой нечто такое, к чему надо стремиться и за что необходимо бороться всеми доступными средствами.
Гитлер неоднократно подчеркивал, что говорить с массами необходимо на языке чувств и верований, а не разумных доводов, доказательств и знания. Смутное и мистическое настолько заметны в языке национал-социализма, в языке Кейзерлинга, Дриша, Розенберга и других, что анализ этой особенности, безусловно, окажется плодотворным.
Чем пленял массы мистицизм фашизма?
Ответ на этот вопрос дает анализ "доказательств", предлагаемых Розенбергом в "Мифе XX столетия" для обоснования справедливости расовой теории фашизма. Вначале Розенберг пишет: "В состав живого сознания еще не вошли ценности души расы, т.е. те ценности, которые являются движущими силами нового мировоззрения. И все же душа - это раса, рассматриваемая изнутри, и наоборот, раса - это внешний мир души".
Здесь мы имеем образчик типичной национал-социалистической фразеологии, которая на первый взгляд либо ничего не означает, либо умышленно скрывает свой смысл от всех и, возможно, от самого автора. Для понимания иррационально-политического воздействия таких формулировок необходимо признать, что они оказывают существенное влияние на психологию масс. Далее Розенберг замечает:
"Поэтому история расы является одновременно историей природы и души мистицизма. История религии крови, однако, является всемирной историей великих достижений и падений народов, их героев и мыслителей, их изобретателей и художников".
Признав реальность воздействия этих формулировок, мы приходим к пониманию смысловой тождественности таких фраз, как "борьба крови" и "интуитивный мистицизм экзистенциальных явлений". Здесь говорится не о различных явлениях, а об одном явлении, получившем различное выражение. "Борьба крови", "интуитивный мистицизм экзистенциальных явлений", "расцвет и упадок народов", "отравление крови", "всемирная еврейская зараза" - все это звенья одной цепи, которая начинается с "борьбы крови" и заканчивается кровавым террором против "еврейского материализма" Маркса и геноцидом против евреев.
Одним осмеянием такого мистицизма невозможно отстоять дело свободы. С него необходимо сорвать маску и показать его иррациональное содержание. Основное место в мистицизме занимает биоэнергетический процесс, который служит крайней формой выражения идеологии реакционной сексуальности с иррациональных и мистических позиций. Вера в "душу" и ее "чистоту" является верой в сексуальность, "сексуальную чистоту". В принципе, она служит симптомом сексуального вытеснения и сексуальной робости, причиной возникновения которых является патриархально-авторитарное общество.
"Схватка между кровью и окружающей средой, между кровью и кровью, - вот последняя, достижимая для нас реальность, за которой не осталось места для поисков и исследований", - утверждает Розенберг. Он заблуждается. Мы настолько нескромны, что собираемся исследовать и, отбросив сентиментальность, обнажить живой процесс "между кровью и кровью". Более того, мы собираемся уничтожить столп национал-социалистической веры.
Мы позволим самому Розенбергу доказать, что суть фашистской расовой теории заключается в смертельном страхе перед естественной сексуальностью и ее оргазмической функцией. На примере древних греков Розенберг стремится доказать обоснованность утверждения о том, что в основе возникновения и упадка народов лежит расовое смешение и "отравление крови". Согласно его теории греки изначально воплощали в себе чистоту нордической расы. Боги Зевс и Аполлон и богиня Афина были "символами искреннего благочестия", защитниками "благородного и радостного", "хранителями и учителями порядка, внутренней гармонии и художественных ценностей". Гомер, по утверждению Розенберга, не испытывал ни малейшего интереса к "экстатическому". Об Афине он пишет, что она была
"...символом разящей молнии, мудрой и вдумчивой девой, возникшей из головы Зевса: защитницей эллинов и надежным щитом в их битвах.
Эти возвышенные творения греческой души свидетельствуют о безграничной чистоте внутренней жизни нордического народа; в высшем смысле они служат выражением религиозной веры и доверия к своему народу".
Далее эти боги, символизирующие чистоту, возвышенность и религиозность, противопоставляются богам ближневосточных народов:
"Если греческие боги являются героями света и неба, то боги неарийских, ближневосточных народов наделены земными достоинствами".
Розенберг утверждает, что Гермес и Деметра были органическим продуктом "души этих рас". Дионис, бог экстаза, чувственного наслаждения и необузданного менадизма означал "вторжение чуждой расы этрусков и знаменовал начало упадка эллинизма".
Стремясь обосновать свой тезис о душе расы, Розенберг произвольно подразделяет богов на две группы.
Богов, олицетворяющих "позитивный" процесс в развитии эллинской культуры, он называет греческим. Других богов, также возникших в рамках эллинизма, он называет чужеземными. Вину за наше неправильное понимание греческой истории Розенберг возлагает на исторические исследования, в которых содержится "расовая фальсификация" и ошибочная интерпретация эллинизма.
"Благоговение и трепет охватывали великих немецких романтиков при созерцании мрачных покровов, скрывавших от их взора сияющих небесных богов. Погружаясь в бездны инстинктивного, аморфного, демонического, сексуального, экстатического, хтонического, они приходили к почитанию матери (выделено автором). И все это до сих пор считалось характерным для греков". Во всех видах идеалистической философии отсутствует исследование условий, благодаря которым в определенные культурные эпохи проявляется "экстатическое" и "инстинктивное" начало. Вместо этого представители идеалистической философии стремятся дать абстрактную оценку этим явлениям с точки зрения культуры, столь высоко вознесшейся над "земным" (естественным), что результат оказывается ничтожным. Мы также попытаемся дать оценку указанным явлениям, однако в своей оценке мы будем исходить из условий социального процесса, которые свидетельствуют об "упадке" культуры. Такой подход позволяет определить движущие и тормозящие силы, понять феномен упадка как историческое событие, а также отыскать семя новой культуры и помочь его росту. Когда Розенберг - ввиду упадка авторитарной культуры XX столетия - напоминает нам о судьбе греков, он становится на сторону консервативных исторических тенденций вопреки своим торжественным заявлениям о "возрождении" германского духа. Если нам удастся понять точку зрения политической реакции, мы значительно продвинемся в исследовании подходов к культурной революции и ее сексуально-энергетической основы. Для реакционного философа существуют только две возможности: покорность и скептицизм либо поворот истории вспять с помощью "революционных" средств. Но если при смещении фокуса культурной перспективы приходит понимание, что крушение древней культуры означает падение не культуры вообще, а лишь культуры определенной, а именно авторитарной, тогда происходит изменение оценки элементов культуры, которые прежде рассматривались как положительные или отрицательные. При этом становится понятным, что старая форма культуры "ведет борьбу" с новой, основанной на подлинной свободе формой. Проблема в основном заключается в понимании революционного подхода к явлениям, которые рассматриваются политической реакцией как признаки упадка. В этой связи представляется симптоматичным, что политическая реакция отстаивает в этнологии теорию патриархата, тогда как новаторы отдают предпочтение теории матриархата. Наряду с объективными историческими факторами, в двух противоположных социологических течениях действуют факторы, соответствующие ранее неизвестным процессам сексуальной энергетики. Матриархат, существование которого было доказано историками, соответствует не только структуре естественной рабочей демократии, но и обществу, основанному на естественной сексуальной энергетике [23] .
С другой стороны, патриархат имеет авторитарную экономику и его сексуально-энергетическая структура характеризуется катастрофичностью.
Отказавшись от научных исследований, церковь продолжала пропагандировать метафизическую доктрину "нравственной природы" человека, его склонности, к моногамии и т. д. По этой причине результаты исследований Бахофена поставили под угрозу существование традиции. Замечательным в матриархате представляется не столько существование совершенно иной, системы кровного родства, сколько связанный с ней механизм естественной саморегуляции сексуальности. Морган и Энгельс признавали, что при матриархате не существовало частной собственности на общественные средства производства. В качестве фашистского идеолога Розенберг был вынужден отрицать, что древнегреческая культура ведет свое происхождение от матриархата (доказанный факт), и отстаивать гипотезу, согласно которой "на этом (дионисийском) этапе греки переняли особенности, чуждые их культуре как в физическом, так и в духовном отношении".
В отличие от христианской идеологии (как мы увидим в дальнейшем) фашистская идеология отделает оргастическое стремление человека от психологической структуры личности, возникающей в условиях авторитарного патриархата, и соотносит ее с различными расами: нордическое отождествляется со светлым, величественным, небесным, асексуальным, чистым, тогда как "ближневосточное" отождествляется с инстинктивным, демоническим, сексуальным, экстатическим, оргастическим. Этим объясняется, почему "интуитивные и романтические" исследования Бахофена были отвергнуты на том основании, что в них содержится теория "вымышленной" жизни древних греков. В фашистской расовой теории оргазмическая тревога человека, подчиненного авторитету абсолютизируется, закрепляется в качестве "чистой" и противопоставляется животному и оргастическому. Таким образом, "все греческое" и "все расовое" превращается в эманацию "всего чистого" и "асексуального", причем "все расово чуждое", "этрусское" связывается со "всем животным" и поэтому "низшим". Эти рассуждения приводят к выводу о том, что патриархат является источником истории арийцев:
"Первая великая битва между расовыми ценностями состоялась на греческой земле; исход битвы был решен в пользу нордического характера. С этого момента подход человека к жизни стал определяться дневным светом, самой жизнью. Все, что мы называем греческой культурой и нашим великим наследием античности, возникло благодаря закону света и неба, духу и природе отца".
Авторитарно-патриархальный сексуальный уклад, возникший в результате революционных процессов позднего матриархата (экономическая независимость семьи вождя от материальных родов, рост обмена товарами между племенами, развитие средств производства и т. д.), превращается в основу авторитарной идеологии, лишая женщин, детей и подростков сексуальной свободы, превращая секс в товар и ставя сексуальные склонности на службу экономическому подчинению. С этого момента сексуальность действительно подвергается искажению; она превращается в нечто дьявольское, демоническое, и поэтому должна быть обуздана. В соответствии с патриархальными требованиями невинная чувственность матриархата приобретает вид похотливой разнузданности сия мрака. Дионисийское начало превращается в "греховное томление", которое в патриархальной культуре воспринимается как нечто хаотичное и "грязное". Сексуальные отношения приобретают искаженный, похотливый характер, и патриархальный человек впервые попадает в оковы идеологии, в которой сексуальное и грязное, сексуальное и вульгарное или демоническое ассоциируются как нераздельные.
Эта оценка, однако, имеет рациональное обоснование. В условиях навязанной целомудренности поведение женщин, под давлением их сексуальных потребностей, утрачивает целомудрие. Вместо естественной оргастической чувственности у мужчин появляется сексуальная грубость, а у женщин - восприятие полового акта как чего-то непристойного. Разумеется, внебрачным связям так и не был положен конец. При смене оценок и упразднении установлений, которые защищали и санкционировали естественную чувственность в матриархальном обществе, она вступает в конфликт с официальной моралью и вынуждена вести скрытное существование. Изменение отношения общества к половым связям также влечет за собой изменение внутреннего восприятия сексуальности. Конфликт между естественной и "высокой" моралью препятствует реализации способности индивидуума к удовлетворению своих потребностей. Связанное с сексуальностью чувство вины нарушает естественный оргастический процесс сексуального слияния, ставя препятствия на пути сексуальной энергии, которая впоследствии находит иные пути для своего проявления. Неврозы, сексуальные аберрации и антисоциальная сексуальность становятся распространенными социальными явлениями. Детская и подростковая сексуальность, получавшая положительную оценку в рабочей демократии подлинного матриархата, становится жертвой систематического подавления, которое лишь проявляется в различных формах. Со временем эта искаженная, огрубленная и проституированная сексуальность выступает на защиту идеологии, которой она обязана своим возникновением. Теперь те, кто отрицает существование сексуальности, получают право указывать на нее как на нечто грубое и непристойное. При этом они просто не обращают внимание на тот факт, что эта непристойная сексуальность является не естественной, а всего лишь патриархальной сексуальностью. Эта оценка справедлива не только для вульгарных убеждений, но и для сексологии современного капиталистического патриархата. Таким образом, сексуальность обрекается на полное бесплодие.
В дальнейшем мы увидим, каким образом религиозный мистицизм превращается в организационный центр вышеупомянутых оценок и идеологий. А пока нам необходимо иметь в виду, что религиозный мистицизм вообще отвергает сексуально-энергетический принцип и осуждает сексуальность как греховное явление в жизни человечества, от которого нас может освободить только грядущее. С другой стороны, националистический фашизм относит сладострастие к достоинствам "чуждой расы", низведя ее таким образом до низшего уровня. С этого момента умаление достоинства "чуждой расы" становится частью современного патриархального империализма.
В христианской мифологии бог никогда не появляется без своего двойника, дьявола, "бога преисподней", и победа небесного бога над инфернальным богом становится символом возвышения человека. Эта конфронтация изображалась в греческой мифологии в виде борьбы между оргастической биосексуальностью и стремлением к чистоте. Для отвлеченного моралиста и склонного к мистике философа эта конфронтация выглядит как борьба двух сущностей или "человеческих идей", одна из которых изначально считается вульгарной, а другая - "подлинно человеческой" или "сверхчеловеческой". Тем не менее, установив основной источник "борьбы сущностей" и связанных с ними оценок, определив их место в социологической структуре и установив значение сексуальности как исторического фактора, мы сможем оценить по достоинству следующие данные: в процессе развития от матриархального к патриархальному укладу каждое племя изменяет сексуальные отношения среди своих членов, формируя определенную сексуальность в соответствии с новой формой жизни. Такое изменение вызвано тем, что переход власти и материальных ценностей от демократических родов к авторитарной семье вождя осуществляется в основном с помощью подавления сексуальных стремлений народа. Таким образом, сексуальное подавление превращается в существенный фактор разделения общества на классы.
Брак (и связанное с ним законное приданое) становится осью преобразования одной формы уклада в другую [24] . Поскольку свадебная дань, поступающая от родственников жены в семью мужа, укрепляет власть мужчины (особенно власть вождя), тогда у мужчин родов и семей, занимающих высокое иерархическое положение, возникает стремление закрепить брачные узы на постоянной основе. На этом этапе только мужчина заинтересован в браке. Таким образом, простой союз в рамках естественной рабочей демократии, который можно было без труда расторгнуть в любое время, превращается в долговременную моногамную брачную связь в рамках патриархата. Долговременный моногамный брак стал основным институтом патриархального общества и таковым остается по сей день. Для защиты таких браков, однако, понадобилось обесценить естественные генитальные стремления, налагая на них все более жесткие ограничения. Это относится не только к "низшему" сословию, степень эксплуатации которого постоянно нарастала. В углубляющийся конфликт вынуждены были теперь включиться сословия, которым был неведом раскол между моралью и сексуальностью. Но не следует полагать, что обязательная мораль такого рода оказывала только внешнее воздействие. В полной мере сила ее воздействия начинала ощущаться только после закрепления морали, т. е. после превращения ее в сексуальный запрет, укоренившийся в психологической структуре. На различных этапах этого процесса доминируют различные аспекты конфликта. Так, на первых этапах преобладает сексуальная потребность, а в дальнейшем начинают доминировать обязательные моральные запреты. В период политических сдвигов во всей социальной структуре конфликт между сексуальностью и обязательной моралью неизбежно достигает высшей точки. Одни рассматривают такое положение как вырождение морали, другие усматривают здесь "сексуальную революцию". Во всяком случае победу естественной сексуальности расценивают как "вырождение культуры". Эта победа воспринимается как "вырождение" лишь потому, что она угрожает существованию обязательной морали. С объективной точки зрения разваливается только система сексуальной диктатуры, т. е. система, призванная сохранять в индивидууме обязательные моральные ценности в интересах авторитарного брака и семьи. У древних греков, чья письменная история начинается только после полного развития патриархата, мы находим следующую структуру сексуальности: главенство мужчин, гетеры для высших сословий и проститутки для средних и низших сословий; при этом жены влачат рабское существование, выполняя роль только детородных машин. Во времена Платона мужское главенство приобретает исключительно гомосексуальный характер [25].
Сексуально-энергетические противоречия возникли в современной Греции, когда политика и экономика греческого государства находились в упадке. С точки зрения фашиста Розенберга, в дионисийскую эпоху происходит смешение и, как результат этого, гибель "хтонического" и "аполлонистического". Фаллос, по мнению Розенберга, становится символом восприятия мира в Греции. Поэтому возвращение естественной сексуальности воспринимается фашистами как признак упадка, похотливости, распутства и безнравственности. Однако это нельзя назвать лишь плодом фашистской фантазии; возвращение естественной сексуальности соответствует реальной ситуации, возникшей в результате вопиющего противоречия, заключенного в образе жизни людей в эту эпоху. "Дионисийские праздники" соответствуют маскарадам и балам, устраиваемым нашими реакционными сословиями. Тем не менее необходимо знать, что именно происходит на таких праздниках, чтобы не пасть жертвой распространенного заблуждения, когда в "дионисийском" событии видят воплощение сексуального опыта. Нигде столь великолепно, как на этих праздниках, не обнажаются нерушимые противоречия между распутными сексуальными стремлениями и подточенной моралью способностью к переживанию. "Дионисов закон безграничного удовлетворения половых вожделений означает беспрепятственное расовое смешение между греками и азиатами всех племен и мастей" (Розенберг. "Миф XX столетия"). Подумайте только, что в 4000 году какой-нибудь историк станет изображать сексуальные праздники XX столетия в виде беспрепятственного смешения немцев с неграми и евреями "всех племен и мастей"!
Во всем этом ясно проглядывает смысл идеи борьбы против расового смешения. Она заключается в защите от дионисийского начала, коренящегося в экономической заинтересованности в сохранении обязательного брака в условиях патриархального общества. Поэтому даже в мифе о Ясоне обязательный брак изображен как оплот борьбы против гетеризма.
Гетеры - это женщины, которые отказываются впрячься в ярмо обязательного брака и отстаивают право распоряжаться своей половой жизнью. Это требование, однако, приводит к конфликту с полученным в детстве воспитанием, которое лишает организм сексуальной восприимчивости.
Поэтому, чтобы спастись от своего лесбиянства, гетера бросается из одного приключения в другое либо ведет неуравновешенный, лишенный организующего центра образ жизни. Гетеризм дополняется мужским гомосексуализмом. В силу обязательности супружеской жизни мужчины убегают к гетерам и сладострастницам, чтобы восстановить свою сексуальную восприимчивость. Этим объясняется неизбежность сходства между сексуальной обстановкой платонической эпохи и сексуальной структурой фашистов, которые заявляют о необходимости самой жесткой формы патриархата и фактически возрождают в рамках семьи сексуальный образ жизни времен Платона, т. е. "чистоту" в идеологии, а в действительности распад и патологию. Розенберг и Блюхер рассматривают государство только как мужское государство, созданное на гомосексуальной основе. Любопытно наблюдать, как на основе этой идеологии возникает мнение о никчемности демократии. Пифагор отвергается потому, что он выступал в качестве проповедника равенства всех людей, "глашатая демократического теллуризма, общества товаров и женщин". Эта идея внутренней связи "общества товаров и женщин" играет основную роль в антиреволюционной борьбе. Демократизация правления римских патрициев, при котором вплоть до пятого столетия триста аристократических семей избирали триста сенаторов, началась с пятого столетия, когда были разрешены смешанные браки между патрициями и плебеями, а это привело к "вырождению расы". Таким образом, даже демократизация политической системы интерпретируется как признак расового упадка. Здесь обнаруживается реакционный характер теории, так как теперь половые связи между греками и римлянами, принадлежащими к различным классам, рассматриваются как губительное для расы смешение. Представители угнетенных классов приравниваются к представителям чуждой расы. В другом месте Розенберг характеризует движение рабочих как "восхождение асфальтового человечества больших городов, заполненных отбросами азиатчины". Таким образом, за идеей смешения с чуждыми расами кроется идея половых связей с представителями угнетенного класса. На более глубоком уровне существует стремление политической реакции установить различия, которые представляются строгими с точки зрения сексуальной морали, но одновременно и совершенно неосуществимыми в силу сексуальных ограничений, налагаемых на женщин среднего сословия. В то же время половые связи между различными классами влекут за собой разрушение классового господства, обеспечивая таким образом возможность "демократизации", или, другими словами, пролетаризации, "аристократической" молодежи. При этом у низших сословий каждого общественного строя формируются сексуальные представления и привычки, которые создают серьезную угрозу для правителей любого авторитарного строя [26] .
Если окажется, что в основе идеи расового смешения лежит идея смешения представителей правящего и угнетаемого классов, тогда мы получим ключ к решению проблемы роли сексуального подавления в классовом обществе. В этой связи можно выделить несколько моментов. Известно, например, что материальное угнетение связано только с низшими сословиями, но это не относится к сексуальному подавлению. Связи между сексуальным подавлением и классовым обществом значительно сложнее. Здесь необходимо выделить два момента.
1. Поскольку причиной сексуального подавления является экономическая заинтересованность в браке и закон о наследовании, оно начинается в пределах самого правящего класса. Вначале требования морали (и целомудрия) строго применяются к женщинам правящего класса. Она предназначена для зашиты ценностей, приобретенных путем эксплуатации низших классов.
2. На ранних стадиях капитализма и в больших феодальных обществах Азии правящий класс еще не заинтересован в сексуальном подавлении порабощенных классов. Сексуально-моральные запреты начинают действовать, когда материально угнетенные классы начинают организованную борьбу за социально-политические улучшения и повышение культурного уровня широких слоев масс. Только тогда правящая каста начинает проявлять интерес к "морали" угнетаемых классов. Таким образом, одновременно с возникновением организованного рабочего класса начинается противоположный процесс, а именно процесс идеологического уподобления правящему классу.
В процессе идеологического уподобления правящему классу рабочие не отказываются от своих сексуальных привычек; они продолжают существовать наряду с моралистическими идеологиями, которые в дальнейшем начинают укреплять свои позиции. Это приводит к возникновению в структуре личности вышеупомянутого противоречия между реакционными и свободолюбивыми тенденциями. Исторически возникновение этого противоречия в психологической структуре масс совпадает с ослаблением феодального абсолютизма благодаря развитию буржуазной демократии. Безусловно, при этом изменилась лишь форма эксплуатации. Но это изменение повлекло за собой определенное изменение характерологической структуры масс. Этим обстоятельствам Розенберг дает мистическое толкование, когда пишет, что предвечный бог земли Посейдон, отвергнутый богиней асексуальности Афиной, властвует в облике змея в подземелье ее храма подобно тому, как в подземелье храма Аполлона в Дельфах властвует "пеласгический дракон Пифон". "Однако нордический Тесей не везде уничтожил азиатских тварей; стоит арийской крови задремать. как вновь появляется чужеземное чудовище - азиатская ублюдочность и физическое здоровье восточного человека".
Ясно, что здесь подразумевается под "физическим здоровьем". Оно представляет собой пережиток сексуальной спонтанности, которая отличает угнетенные классы от правящего класса. Эта спонтанность постепенно ослабевала в процессе "демократизации", но полностью так и не была утрачена. С психологической точки зрения змей Посейдон и дракон Пифон олицетворяют генитальную чувственность, символизируемую фаллосом. Феодальная аристократия, непосредственно заинтересованная в отказе от естественной сексуальности (как, например, в Японии), ощущает угрозу своему существованию со стороны стихийности сексуальных привычек угнетаемых классов еще и потому, что она не только не покорила чувственность, но, напротив, видит, как извращенная чувственность вновь проявляется в среде ее собственного класса. Таким образом, сексуальные привычки масс представляют для правящего класса не только психологическую, но и социальную опасность, причем правящий класс ощущает угрозу существованию его института семьи. До тех пор, пока правящие касты будут сохранять политическую и экономическую власть, они без труда будут сохранять свою полную сексуально-моральную отъединенность от масс. Примером тому может быть английская буржуазия середины XIX столетия. В периоды потрясения основ власти правящего класса и особенно во время острого кризиса (как, например, кризис, возникший в начале XX столетия в центральной Европе и Англии) происходит ослабление моральных ограничений на сексуальность в среде самого правящего класса. Распад сексуального морализма начинается с искоренения семейных уз. Вначале, при наличии полной идентификации с крупной буржуазией и ее моралью, различные группы мелкой и средней буржуазии становятся настоящими поборниками официальной, надежно защищенной антисексуальной морали. При проявлении признаков развала мелкобуржуазной экономики естественная сексуальность неизбежно создает определенную угрозу дальнейшему существованию сексуальных установлений. Поскольку мелкая буржуазия служит главной опорой авторитарного строя, этот строй придает особое значение своей "морали" и "сохранению чистоты", несмотря на "влияние низших рас". Любой диктатор столкнется с серьезной опасностью, если моралистическое отношение мелкой буржуазии к сексу ослабеет до такой степени, что она утратит промежуточное положение между промышленными рабочими и крупной буржуазией. Ибо в среде мелкой буржуазии также таится "дракон Пифон", всегда готовый разбить свои оковы, а следовательно, и реакционные тенденции. Поэтому во время кризиса диктатура всегда усиливает пропаганду "морали" и "укрепления брачных и семейных уз". Это объясняется тем, что авторитарная семья служит мостиком между жалким социальным положением мелкой буржуазии и реакционной идеологией. В случае разрушения основ буржуазной семьи в результате экономических кризисов, пролетаризации среднего класса и войн под угрозой оказывается существование и авторитарной системы, столь прочно укоренившейся в психологической структуре масс.
Эту проблему необходимо рассмотреть подробнее. Мы вынуждены согласиться с Ленгом, национал-социалистом, биологом, сторонником расовой теории из Мюнхена, который утверждал, что авторитарная семья является стержнем культурной политики. Он сделал это заявление в 1932 году на заседании национал-социалистического общества "Дойчер штаат". Поскольку подобные замечания имеют далеко идущие последствия, мы можем добавить, что авторитарная семья является стержнем как реакционной, так и революционной политики в области культуры.
Глава IV - СИМВОЛИЗМ СВАСТИКИ
Мы убедились, что фашизм следует рассматривать как проблему масс, а не как проблему Гитлера или политики национал-социалистической партии. Мы показали, почему обнищавшие массы народа столь бурно обратились к архиреакционной партии. Для того чтобы в данном исследовании постепенно подойти к практическим выводам для реализации сексуальной политики, нам в первую очередь необходимо обратить внимание на символы, использованные фашистами для сковывания сравнительно незаторможенных психологических структур масс. У фашистов отсутствовало понимание используемого ими метода.
Национал-социалистам понадобилось немного времени, чтобы сплотить в штурмовые отряды (СА) рабочих, которые в своем большинстве были безработными либо очень молодыми. Следует отметить, что эти рабочие в значительной степени были революционно настроены и все еще придерживались авторитарных взглядов. Поэтому национал-социалистическая пропаганда была противоречивой и определялась тем классом, к которому она была адресована. Только в одном она была ясной и последовательной - в манипулировании мистическими чувствами масс. В беседах со сторонниками национал-социалистической партии, особенно с членами штурмовых отрядов, со всей очевидностью было установлено, что революционная фразеология национал-социализма играла решающую роль в деле привлечения масс на свою сторону. Один из моих собеседников узнал от национал-социалистов, что Гитлер не представляет интересы капитала. Другой собеседник слышал, как штурмовики предупреждали Гитлера, что он не должен предавать дело "революции". Третий собеседник узнал от штурмовиков, что Гитлер - это немецкий Ленин. Из лагеря социал-демократии и центристских либеральных партий на сторону национал-социализма переходили революционно настроенные люди. Накануне перехода для большинства из них были характерны либо аполитичность, либо политическая неопределенность. Те, кто перешел на сторону национал-социализма из коммунистической партии, были нередко революционно настроены, но совершенно не могли разобраться в противоречивых политических лозунгах немецкой коммунистической партии. На некоторых из них произвели большое впечатление внешние атрибуты гитлеровской партии, ее военный характер, безапелляционность и другие особенности. Прежде всего необходимо обратить внимание на символику флага, который выделялся среди остальных символов, используемых в целях пропаганды.
"Мы - армия свастики -
Поднимем выше красные стяги.
Проложим для немецкого рабочего
Путь к свободе".
По своему эмоциональному содержанию этот текст, несомненно, революционен. Национал-социалисты сознательно использовали революционные мелодии, под которые они распевали реакционные стихи. В гитлеровских газетах публиковались сотни политических формул, построенных в этом духе. Например:
"Политическая буржуазия скоро сойдет с исторической сцены Для выполнения своей исторической миссии на сцену теперь выходит угнетенный класс, труженики с нахмуренными лицами и сжатыми кулаками, рабочий класс".
Здесь явственно слышится отзвук коммунистической пропаганды.
Революционный характер национал-социалистических масс отчетливо проступает в продуманной композиции флага, о котором Гитлер пишет следующее:
"Для нас, национал-социалистов, наш флаг олицетворяет программу наших действий. Красный цвет олицетворяет социальные идеи нашего движения. Белый цвет - идею национализма. В свастике заложена идея борьбы за победу арийцев и творческого труда, который всегда был и будет антисемитским".
"Майн кампф", стр. 496
Красное и белое наводят на размышление о противоречивости психологической структуры личности. Что остается неясным, так это роль свастики в эмоциональной жизни. Чем объясняется притягательность этого символа для мистических чувств? Гитлер утверждал, что свастика служит символом антисемитизма. Но свастика приобрела это значение значительно позже и поэтому вопрос иррационального содержания антисемитизма пока остается открытым. Неправильное толкование естественной сексуальности как чего-то "непристойного и плотского" помогает понять иррациональное содержание расовой теории. В этом отношении представляется характерным, что в сознании фашиста отсутствует различие между евреем и негром. Это относится и к американскому фашизму. В Америке расовая борьба с неграми идет преимущественно в сфере защиты сексуальных интересов. На негров смотрят как на похотливых скотов, насилующих белых женщин. В связи с оккупацией французскими войсками, среди которых было много негров, земли Рейна Гитлер писал:
"Только во Франции сейчас существует внутреннее единство стремлений контролируемой евреями фондовой биржи и государственных деятелей с шовинистическими убеждениями. Но в этом единстве заключена огромная опасность для Германии, и поэтому Франция остается самым страшным нашим врагом. Благодаря нарастающему притоку негритянской крови и общему с евреями стремлению к мировому господству французы создают постоянную угрозу существованию белой расы в Европе. Ибо стремление наводнить Европейский континент ублюдками, привезя негров на берега Рейна, вполне согласуется как с извращенной садистской жаждой мести нашего традиционного врага, так и с хладнокровными расчетами евреев. Заражая народ кровью низшей расы, они надеются подорвать основы независимого существования белой расы в центре Европы".
"Майн кампф", стр.624
Нам постоянно нужно обращать пристальное внимание на то, что именно говорят фашисты. Это отнюдь не вздор. Теперь мы лучше понимаем эмоциональное содержание этой концепции, которая, в сочетании с теорией отравления нации, производит впечатление одержимости манией преследования. Свастика также обладает содержанием, способным затронуть глубинные эмоции личности, но совершенно иным образом, чем мог бы представить себе Гитлер.
Прежде всего следует отметить, что свастика существовала и у семитов. Так, например, она была найдена в Миртовом дворе Альгамбры в Гранаде. Была обнаружена она Гертой Гейнрих и в развалинах синагоги Эдд- Дикке на Генисаретском озере. В этом случае она выглядела следующим образом [27].
Свастику нередко находят вместе с фасеткой. В этом случае свастика является символом мужского принципа, а фасетка - женского. Перси Гарднер нашел свастику в Греции, тое она называлась хемерой и служила символом солнца, олицетворяя мужской принцип. Левенталь приводит описание свастики XTV века, изображение которой он обнаружил на напрестольной пелене (Maria Zur Wiese in Soest ). Она украшена вульвой и двойным крестом. В этом случае свастика, по-видимому, символизирует грозовое небо, а фасетка - плодородную землю. Смигорский обнаружил индийский вариант свастики в виде молнии с четырьмя ветвями, причем возле конца каждой ветви помещались три точки [28].
Лихтенберг нашел свастики с черепами вместо трех точек. Таким образом, свастика изначально была сексуальным символом. Со временем она принимала различные значения, в том числе и значение мельничного колеса, которое символизировало труд. С эмоциональной точки зрения труд и сексуальность были первоначально тождественны. Это позволяет нам понять надпись на свастике, обнаруженной Билмансом и Пенгеротсом на митре святого Фомы Бекетского, которая восходит к индо-германским временам: "Приветствую тебя, о Мать людей. Расцветай в объятиях Бога. Изобилуй плодами на благо людей".
Здесь плодородие олицетворяется половым актом Матери-Земли и Бога-Отца. Как утверждает Зеленин, древнеиндийские лексикографы называли самца и самку свастиками. Другими словами, крючкообразный крест символизирует половой инстинкт.
Если мы теперь обратимся к свастикам, изображенным на предыдущей странице, то увидим схематическое, но легко узнаваемое изображение двух соединенных человеческих фигур. Свастика, расположенная слева, изображает половой акт в положении лежа, а свастика, расположенная справа - половой акт в положении стоя. Отсюда видно, что свастика символизирует основную функцию жизненного процесса.
Воздействие свастики на бессознательную эмоциональность личности не объясняет успех массовой пропаганды фашизма, но, безусловно, способствует ему. Произвольное тестирование мужчин и женщин, различающихся по возрасту и социальному положению, показывает, что, посмотрев некоторое время на свастику, большинство людей раньше или позже приходят к интуитивному пониманию ее значения. Поэтому можно предположить, что свастика, изображающая две соединенные фигуры, оказывает мощное воздействие на глубинные слои психики, причем сила ее воздействия определяется степенью неудовлетворенности и интенсивностью полового влечения личности. Восприятие свастики существенно облегчается, когда ее представляют как эмблему честности и верности. Таким образом, учитываются защитные стремления моралистического эго. Однако не следует полагать, что, раскрывая сексуальное значение свастики, мы стремимся преуменьшить степень его воздействия. Во-первых, мы, безусловно, не собираемся уменьшать ценность полового акта, а во-вторых, в своей деятельности мы можем столкнуться с сильным противодействием со стороны моралистического лицемерия. Сексуально-энергетическая психология имеет в виду нечто иное.
Глава V - СЕКСУАЛЬНО-ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АВТОРИТАРНОЙ СЕМЬИ
Поскольку авторитарное общество воспроизводит себя в индивидуальных структурах масс с помощью авторитарной семьи, отсюда следует, что политическая реакция должна рассматривать и защищать авторитарную семью как основу существования "государства, культуры и цивилизации". В своей пропаганде реакционные политики могут рассчитывать на глубинные иррациональные факторы психологии масс. При этом они опасаются открыто заявлять о своих истинных намерениях, так как трудно предположить, что у большинства немцев нашел бы отклик, скажем, лозунг, призывающий к "завоеванию всего мира". Поскольку политическая пропаганда ставит своей целью психологическое воздействие на массы, сфера ее деятельности охватывает психологические структуры личности, а не экономические процессы. Это соображение предписывает необходимость применения определенного подхода, и поэтому неприменение такого подхода может привести к ошибкам в области массовой психологии. Следовательно, революционная сексуальная политика не может обходиться одной лишь констатацией существования объективной основы авторитарной семьи. Для оказания определенного воздействия на психологию масс она должна апеллировать к страстному желанию человека обрести счастье в жизни и любви.
С точки зрения общественного развития семью следует рассматривать не как основу авторитарного государства, а лишь в качестве одного из важнейших институтов, на которые опирается государство. И тем не менее мы будем рассматривать семью как клетку зародыша политической реакции, важнейший центр производства реакционеров (мужчин и женщин). Благодаря возникновению и развитию на основе определенных общественных процессов семья превращается в важнейший институт для сохранения авторитарной системы, которая формирует ее. В этом отношении до сих пор сохраняют силу результаты исследований Моргана и Энгельса. Однако нас не интересуют исторические аспекты возникновения и развития семьи. В настоящее время нам представляется важной проблема создания методов эффективной борьбы сексуальной энергетики с реакционной политикой в области сексуальности и культуры, в которой авторитарная семья играет решающую роль. Подробный анализ основы авторитарной семьи и результатов ее воздействия имеет огромное значение еще и потому, что даже в революционных кругах отсутствует ясность по этому вопросу.
Для создания эффективной системы сексуально-энергетической гигиены на массовой основе необходимо подробно рассмотреть одно из противоречий, заключенных в существовании авторитарной семьи.
Наряду с экономической зависимостью жены и детей от мужа и отца институт авторитарной семьи нуждается в дополнительных факторах для своего существования. Угнетенные сословия в состоянии выносить эту зависимость только при условии максимального блокирования пробуждения у женщин и детей сознания своей сексуальной природы. Жена должна играть роль не только роженицы, но и сексуального существа. В принципе, идеализация и обожествление материнства, которые находятся в вопиющем противоречии с тем жестоким обращением, которому подвергаются матери в среде трудящихся, позволяют блокировать у женщин проявление сексуального сознания, подавляя сексуальные инстинкты и поддерживая существование сексуальной тревоги и чувства сексуальной вины. Признание прав сексуально пробужденных женщин неизбежно приведет к полному крушению авторитарной идеологии. Консервативные реформаторы в области сексуальности неизменно допускают ошибку, выдвигая лозунг, гласящий: "Каждая женщина имеет право распоряжаться своим телом". Вместо этого им следовало бы выступить в защиту прав женщины как сексуального существа по крайней мере с такой же энергией, с какой они защищают ее материнские права. Более того, в своей сексуальной политике консервативные реформаторы исходят из задач деторождения, тогда как им следовало бы вести борьбу с реакционными убеждениями, отождествляющими сексуальность и деторождение. По этой причине реформаторы оказались не в состоянии вести эффективную борьбу с мистицизмом.
Идеология, превозносящая "достоинства больших семей", необходима для сохранения авторитарной семьи и обеспечения реализации устремлений воинственного империализма. Ее основная задача заключается в том, чтобы в отличие от функции деторождения скрыть сексуальную функцию женщины. Отчетливое различие между "матерью" и "проституткой", которое можно найти, например, в работах философа Вейнингера, соответствует различию, проводимому реакционером между вожделением и деторождением. С этой точки зрения занятие сексом ради удовольствия принижает достоинство женщины и матери. Проститутка - это женщина, которая одобряет удовольствие и живет ради него. Основной особенностью реакционной сексуальной политики является представление о том, что сексуальность моральна только тогда, когда служит задачам деторождения. Все, что не соответствует задачам деторождения, аморально. Это представление остается реакционным и в том случае, когда его отстаивают такие коммунисты, как Залкинд и Столяров.
Агрессивные империалисты категорически требуют, чтобы роль женщины ограничивалась только ролью машины для деторождения. Это означает, что сексуальное наслаждение не должно препятствовать производству потомства. Тем не менее женщина, сознающая свою сексуальность, никогда не будет обращать внимание на реакционные лозунги, ставящие своей целью ее порабощение. Это противоречие между сексуальным наслаждением и деторождением применимо только к авторитарному обществу. На рабочую демократию оно не распространяется. Вопрос заключается в социальных условиях, в каких женщина должна рождать детей: гарантируют или не гарантируют социальные условия надежную защиту прав матери и ребенка. Другими словами, если женщины должны рождать и растить детей без социальной защиты и если они лишены права решать, сколько иметь детей, и должны мириться с таким положением, тогда, в противоположность сексуальной функции женщины, необходимо идеализировать материнство.
Понять, почему во время выборов гитлеровская партия, подобно центристским партиям, в основном возлагала надежды на голоса женщин, можно только с учетом ее иррационализма. В данном случае действует иррациональный механизм противопоставления двух функций женщины - рождение детей и сексуальная жизнь. Эти соображения позволяют нам лучше понять взгляды фашистов, типичный образчик которых можно найти, например, в статье, опубликованной 14 октября 1931 года в "Фелькишер Беобахтер".
"Сохранение уже существующих больших семей определяется социальным чувством; сохранение формы большой семьи определяется биологической концепцией и национальным характером. Большую семью необходимо сохранять не потому, что она голодает; большую семью необходимо сохранять потому, что она является важной и необходимой частью немецкого народа. Большая семья важна и необходима не только потому, что только она может обеспечить сохранение населения в будущем, но еще и потому, что национальная мораль и национальная культура находят в ней самую сильную поддержку. Сохранение существующих больших семей и сохранение формы большой семьи суть две нераздельные проблемы... Сохранение формы большой семьи диктуется национальной, культурной и политической необходимостью.. С этой точки зрения необходимо категорически возражать против отмены параграфа 218. Прекращение беременности противоречит смыслу существования семьи, чья задача заключается в воспитании будущего поколения. Кроме того, прекращение беременности приведет к окончательному уничтожению большой семьи".
Таким образом, семейная политика реакционеров позволяет лучше понять проблему прекращения беременности, чем ранее выдвинутые на первый план факторы - промышленная резервная армия и пушечное мясо для империалистических войн. Довод в пользу промышленной резервной армии почти полностью утратил силу в годы экономического кризиса, когда в Германии насчитывалось несколько миллионов безработных. В 1932 году во всем мире насчитывалось около 40 миллионов безработных. Когда политические реакционеры непрерывно твердят нам о необходимости сохранения закона, запрещающего искусственное прерывание беременности, в интересах семьи и "морального порядка" и когда социолог Гротьян, который сам был социал-демократом, выдвигает в этой связи такие же доводы, как и национал-социалисты, тогда мы должны согласиться с ними в том, что "авторитарная семья" и "моралистическая этика" являются существенно важными реакционными силами. Мы не должны отметать их как нечто несущественное, ибо здесь затрагиваются такие важные моменты, как прикрепление женщин к авторитарной семье путем подавления их сексуальных потребностей; реакционное влияние таких женщин на своих мужей; защита результатов воздействия реакционной сексуальной пропаганды на миллионы угнетенных женщин, которые терпеливо переносят свое угнетение. С революционной точки зрения необходимо внимательно следить за действиями политических реакционеров, повсюду разоблачая их попытки защитить свою систему. Таким образом, интерес к авторитарной семье как институту, который ставит своей целью "сохранение государства", занимает центральное место среди всех вопросов реакционной сексуальной политики. Он соответствует аналогичным интересам всех представителей среднего сословия, владеющих небольшими предприятиями, для которых семья является - или по крайней мере являлась - хозяйственной единицей. Именно с этой точки зрения фашистские идеологи рассматривают государство, общество, экономику и политику. Более того, подход, определяемый старым, мелкобуржуазным характером производства, побуждает реакционных сексологов называть государство "органическим целым". Для современного рабочего больше не существует прямой зависимости между семьей и социальным образом жизни. Семья не имеет экономической укорененности. Поэтому современный рабочий может рассматривать государство как некий общественный институт принуждения. Для его сексологии и сексуальной энергетики неприемлем "биологический" подход, согласно которому государство рассматривается как "органическое целое". В тех случаях, когда рабочий попадает под влияние таких реакционных убеждений, это объясняется воспитанием, которое он получил в авторитарной семье. Мелкие фермеры и мелкие буржуа смогли бы лучше осознать свою социальную ответственность, если бы их семейная ситуация не была органически связана с их экономической ситуацией.
В период мирового экономического кризиса выяснилось, что в результате разорения мелких предприятий произошло ослабление связи между семьей и экономикой. Тем не менее основные особенности вышеупомянутой традиции мелкой буржуазии, а именно узы авторитарной семьи, по-прежнему сохраняли свое влияние. Поэтому мелкая буржуазия оказалась более восприимчивой к воздействию фашистской идеологии "большой семьи", чем к революционной идеологии регулирования рождаемости. Объясняется это еще и тем, что в революционном движении этот вопрос не получил приоритетного значения и остался без надлежащего разъяснения.
Сколь бы ясной ни представлялась необходимость регулирования рождаемости, мы допустим ошибку, оставив без анализа эту проблему в ее взаимосвязях с противоречащими ей факторами. Наш анализ неизбежно будет неверным, если не будут учтены противоречия, существующие в жизни сексуально заторможенной личности. Прежде всего необходимо отметить решающее значение противоречия между сексуально-моралистическим мышлением и чувством, с одной стороны, и конкретным образом сексуальной жизни, с другой.
Поясним это на следующем примере. В западной Германии существовало множество преимущественно "социалистически" настроенных групп, выступавших в защиту регулирования рождаемости. В 1931 году во время кампании Вольфа Кинле был поставлен на голосование закон об абортах. При этом оказалось, что женщины, отдавшие свои голоса за центристские партии и НСДАП, высказались за отмену этого закона, тогда как их партии энергично возражали против отмены. Эти женщины проголосовали за сексуально-энергетическое регулирование рождаемости, стремясь добиться права на сексуальное наслаждение. В то же время они проголосовали за НСДАП и партии центра, но не потому, что не знали о реакционных намерениях этих партий, а потому, что их сознание все еще было пропитано реакционной идеологией "чистого материнства", для которой характерно противооставление между материнством и сексуальностью. Кроме того, в большинстве своем они находились под влиянием авторитарной идеологии. Ничего не зная о социологическом значении авторитарной семьи в условиях диктатуры, эти женщины испытывали на себе воздействие сексуальной политики политических реакционеров. Они одобряли регулирование рождаемости и в то же время опасались ответственности перед революционным обществом.
Сексуальная реакция не церемонилась в выборе средств для использования сексуальной тревоги в своих целях. В связи с отсутствием соответствующей сексуально-энергетической контрпропаганды со стороны революционеров нижеприведенный образчик пропаганды неизменно производил определенное впечатление на жен обычных рабочих и мелких буржуа, которые придерживались христианских или националистических убеждений.
В 1918 году Союз борьбы с большевизмом отпечатал плакаты следующего содержания:
<a name=2></a><center><h2>"НЕМЕЦКИЕ ЖЕНЩИНЫ</h2></center>
Знаете ли вы, какую участь уготовил вам большевизм?
Большевизм собирается обобществить женщин:
1. Отменяется право собственности на женщин в возрасте от 17 до 32 лет.
2. Все женщины становятся собственностью народа.
3. Прежние владельцы сохраняют приоритетное право на своих жен.
4. Каждый мужчина, желающий воспользоваться образчиком народной собственности, должен получить разрешение в комитете рабочих.
5. Каждый мужчина имеет право пользоваться женщиной в пределах трех часов и не более трех раз в неделю.
6. Каждый мужчина обязан сообщить о женщине, оказавшей ему сопротивление.
7. Каждый мужчина, который не принадлежит к рабочему классу, обязан платить ежемесячный взнос в размере 100 рублей за право пользования указанной общественной собственностью".
Омерзительность такой пропаганды столь же очевидна, как и ее лживость. Но если обычную женщину такой текст приводит в ужас, то реакция прогрессивной женщины может выглядеть следующим образом:
"Я допускаю, что для нас, рабочих, существует только один выход из нынешнего страдания, и таким выходом является социализм. Но он должен оставаться в определенных разумных пределах и не отвергать все ранее существовавшее как неправильное и ненужное. В противном случае это приведет к огрублению обычаев, что еще хуже, чем нынешнее печальное материальное положение. К сожалению, брак, этот чрезвычайно важный и возвышенный идеал, подвергается критике со стороны социалистов. Они требуют полной свободы, абсолютной распущенности и в какой-то мере сексуального большевизма. Каждый должен жить "на полную катушку", предаваться разгулу свободно и без запретов. Муж и жена не должны принадлежать друг другу. В зависимости от настроения муж будет проводить время каждый день с новой женщиной. Это называется свободой, свободной любовью, новой моралью половой жизни. Но эти красивые слова не в состоянии скрыть тот факт, что здесь таятся серьезные опасности. Такой образ жизни приведет к вырождению у мужчин таких возвышенных и благородных чувств, как любовь, верность, жертвенность. Представляется совершенно невозможным, что мужчина или женщина может одновременно любить много других женщин или мужчин. Это противоречит природе В результате произойдет ужасное огрубление нравов, которое приведет к разрушению культуры. Я не знаю, как обстоит дело в Советском Союзе, но либо русские особые люди, либо они не разрешили такую абсолютную свободу и у них еще существуют определенные запреты. - Какой бы прекрасной ни была социалистическая теория и как бы я ни соглашалась с вами по всем экономическим вопросам, все же я не понимаю вас, когда вы рассуждаете о проблемах секса, и поэтому я нередко начинаю во всем сомневаться".
(Письмо рабочей к редактору.)
В этом письме отражается конфликт, с которым сталкивается обычный человек: его заставляют верить, что он должен сделать выбор между обязательной сексуальной моралью, с одной стороны, и сексуальной анархией - с другой. Обычный человек не знает о существовании сексуально-энергетического регулирования, которое стоит столь же далеко от обязательной морали, как и от анархии. Реакция на жесткое принуждение выражается у него в форме неупорядоченных импульсов. Он защищается и от обязательной морали, и от анархии. Мораль воспринимается им как тяжкое бремя, а инстинкт - как огромная опасность. Воспитанный и связанный авторитетом человек не знает о существовании естественного закона саморегулирования. Он не доверяет себе. Он боится своей сексуальности, так как не научился естественному отношению к ней. Поэтому он отказывается брать на себя ответственность за свои поступки и решения и требует, чтобы им руководили.
Революционное движение пока еще не достигло заметных успехов в своей сексуальной политике. Это объясняется тем, что оно не использовало соответствующие средства для борьбы с успешными попытками политической реакции использовать в своих целях подавленные сексуальные силы личности. Сексуальной реакции не удалось бы привлечь на свою сторону ни одного человека, если бы она ограничивалась только ознакомлением населения со своей политической программой. Своим успехом она обязана использованию сексуальной тревоги женщин и девушек. Реакционеры умело связывали свои цели с обязательными моральными запретами, действующими в народе, причем делали они это на всех уровнях общества. Об этом свидетельствует существование множества христианских организаций рабочих.
Приведем еще один пример пропагандистских методов из арсенала политических реакционеров [29] :
"С самого начала своей борьбы со всем буржуазным миром большевики уделяли особое внимание семье, "этому самому крепкому пережитку проклятого старого режима". Уже 10 июня 1924 года на пленарном заседании Коминтерна было объявлено: "Революция бессильно до тех пор, пока существует старая идея семьи и семейных отношений". В связи с такой установкой немедленно была развернута яростная борьба с семьей. Бигамия и полигамия не запрещены, а, следовательно, разрешены. Отношение большевиков к брачным узам характеризуется следующим определением, которое было предложено профессором Гойхбаргом: "Брак - это институт, предназначенный для удовлетворения половых потребностей менее опасным и более удобным способом". О степени распада семьи и брака в таких условиях свидетельствуют данные всеобщей переписи населения за 1927 год. В "Известиях" написано: "Во время проведения переписи населения в Москве были установлены многочисленные случаи полигамии и полиандрии. Две и даже три женщины нередко называли одного мужчину в качестве своего супруга". Не вызывает удивления следующее описание семейных отношений в России, приведенное немецким профессором Зельхаймом: "Произошло полное возвращение к сексуальным порядкам доисторических времен, на основе которых в процессе развития сформировались брак и приемлемый сексуальный порядок".
Обязательный характер супружеской и семейной жизни также подвергались нападкам. Провозглашалась полная свобода половых связей. Известная коммунистка Смидович разработала план сексуальной морали [30], регламентирующей поведение юношей и девушек. План выглядит примерно следующим образом:
1. Каждый студент рабфака, даже несовершеннолетний, имеет право и обязан удовлетворять свои половые потребности
2. В тех случаях, когда мужчина испытает желание обладать девушкой (студенткой университета, рабочей или просто школьницей), она обязана уступить его желанию. В противном случае ее следует считать буржуазной девушкой, которая не может претендовать на звание настоящей коммунистки. "Правда" вполне открыто писала: "У нас между мужчиной и женщиной существуют только половые отношения. Мы не признаем существования любви. Любовь следует рассматривать как нечто психологическое. У нас только физиология имеет право на существование. В соответствии с таким коммунистическим подходом каждая женщина и девушка обязана удовлетворять половые потребности мужчин. Поскольку это не всегда происходит на добровольной основе, изнасилование женщин в Советском Союзе превратилось в настоящее бедствие".
От таких измышлений политических реакционеров невозможно отделаться простым изобличением их лживости. Малоэффективными здесь оказываются и доводы в пользу того, что другие люди не столь же "нравственны", как и реакционеры, и революция не разрушает авторитарную семью и мораль. Суть дела заключается в том, что в процессе развития революции происходит изменение сексуальности и ослабление старых обязательных норм и ценностей. Это невозможно отрицать. Кроме того, трудность правильного определения сексуально-энергетической позиции заключается еще и в том, что наши сторонники терпимо относятся к аскетическим взглядам на эти вопросы. Поэтому в дальнейшем мы подробнее рассмотрим эту проблему.
Те, кто стремился достигнуть подлинной свободы в сексуальной области, постоянно терпели неудачу, пытаясь дать интерпретацию и определение сексуально-энергетическому регулированию половой жизни. Они не поняли природу страха женщины перед сексуальным здоровьем. Самое основное, однако, заключается в том, что им не удалось достичь ясности в своих рядах путем постоянного и последовательного подчеркивания различия между сексуально-энергетической и реакционной концепцией сексуальности. Опыт показывает, что при достаточно ясном объяснении идеи сексуально-энергетического регулирования сексуальности обычный человек соглашается с ее правильностью.
Антиреволюционное движение возникает на основе реакционных убеждений, объединяемых идеологическим мистицизмом и мелкобуржуазным характером экономики. В центре культурной политики реакционеров стоит проблема сексуальности. Поэтому в центре революционной политики в области культуры также должна стоять проблема сексуальности.
Только сексуальная энергетика может устранить неразбериху, возникшую в результате противоречия между обязательной моралью и половой распущенностью. |
