Когда страна прикажет быть героем
Когда страна прикажет быть героем // Иностранец. - 1998. - №17.
Героизм у нас всегда был расхожей монетой. Как до октябрьского переворота, так и после него. Мы объелись героизмом, мы всю дорогу хлестали его из горла.
За свою геройскую историю мы неоднократно имели возможность убедиться в том, что герои — люди опасные и вредные. Бациллоносители. Героизм способен создать в стране, в блоке (Варшавском, например), на континенте и даже на планете плохую эпидемиологическую ситуацию.
Ни одна история не фонтанирует таким количеством актов героизма, как наша. Другие народы, отводя героизму весьма локальную экологическую нишу, по формуле «делу — время, потехе — час», успевали еще и строиться, богатеть, хорошеть, обрастать перьями и идти по пути прогресса. Мы, как всегда, не тратили время на такие досадные мелочи, а хлебали героизм большой ложкой и поэтому оказались к XXI веку с голым задом, битой рожей и кривым фейсом. Корень героизма сладок, но плоды его горьки.
Если взять за шкирку нашу великую и трагическую историю и слегка потрясти, чтобы немножко сбить с нее спесь и постное выражение вечно скорбного и надменного лица, то окажется, что без добрых 7/8 объема героических свершений мы запросто могли бы обойтись.
Не считать же героизмом, право, свары князей, которые собачились друг с другом до полной аннигиляции порядка и права на Руси, не говоря уж о чести и славе. Когда кончились неразумные хазары, печенеги и половцы, все полки того или иного Игоря, Святослава или Владимира тут же перегрызлись.
За что русичи героически пали на поле битвы при Липице в 1216 году? В количестве 9.000 человек? За что же Ваньку-то Морозова? За то, чтобы правил Константин, младший сын Всеволода Большое Гнездо, поддержанный Мстиславом Торопецким (Удалым, или Удатным), а не Юрий, старший сын князя?
Героизм, кстати, понятие функциональное. Он не может употребляться вместо закона о престолонаследии. Он не заменяет механизм легитимной смены власти. Знаменитый Игорь из «Слова о его полку», судя по всему, был просто никчемным полководцем, да еще и выскочкой.
Конечно, когда Игорь без плана кампании, обскакав других князей, только бы не делиться с ними лаврами, попер на половцев, и те его побили, как ребенка, да еще взяли в плен, пришлось проявлять героизм, чтобы драпать обратно к Ярославне. Здесь, по-моему, требовалось не оперу писать, а собирать высокий трибунал. Но отношения между княжествами были тогда еще почище, чем нынешние контакты между субъектами Федерации. К тому же не случилось ни одного Ельцина, чтобы их всех мирить и распространять между ними кредиты, дотации и субвенции. Унимать было некому. Уняли монголо-татары. Здесь как раз героизм пригодился бы, потому что его грамотное определение — это стоицизм и готовность к любым издержкам в ходе достижения благородной, разумной и общественно значимой цели. Избежать тоталитарного Ига Орды, носительницы самых отсталых и варварских социальных и государственных идей, исключающих индивидуализм, было бы, несомненно, разумно и общественно значимо. Избежать рабства у примитивного кочевого народа, который не мог повысить уровень нашей цивилизации, было бы благородно.
Но после короткого периода подлинного античного героизма, достойного Прометея, Алкида, Тезея и Антигоны, где утренними звездами сияют имена Евпатия Коловрата, Федора Рязанского, Михаила Черниговского, Михаила и Александра Тверских, как-то очень быстро все это захлестывает житейская проза, перемешанная с компромиссом и консенсусом, которая выразилась в полном подчинении Орде, в уплате дани, в полном последующем уподоблении завоеванных завоевателям.
То есть героизм Евпатия Коловрата и св. Михаила Тверского Руси впрок не пошел, в отличие от героизма Жанны д'Арк, которая худо-бедно инициировала изгнание англичан с континента, то есть сохранение территориальной целостности французского королевства. И у меня есть очень сильное подозрение, что героизм не пошел нам впрок не случайно. Идея западничества и либерализма не была осознана как национальная, спасительная, приоритетная. Поэтому чувство отторжения от Орды было недостаточным. У героизма не было идейного обоснования. А православную веру монголы не пытались отменить. Их еще Чингис-хан научил тому, что не надо у покоренных народов отбирать их богов. Важно оставить им право выть, скулить, плакаться на судьбу и бить себя в перси. Религия — прибежище побежденных, отдушина для слабых.
Если следовать идеологии наших этатистов, что вечно твердят про национальные приоритеты в виде православия, самодержавия и народности, то под Игом мы как раз все это и имели. Православия монголы не касались, разве что иногда лошадей загоняли в храмы (ну да ведь после 1917 года народ-богоносец не помешал коммунякам хранить в соборах картошку, кирпичи, цемент или делать из них клубы). Самодержавия тоже было навалом: не все ли равно какой держиморда выбивает тебе зубы сапогом, монгольский мурза или под энным номером Иван отечественного разлива? А народность, если понимать оную как лапти, покорность, смирение стреноженной овцы и порку на конюшне, была при нас как под Игом, так и после него. Беда вся в том, что Орда не была достаточно чужеродна для Руси. Поэтому Русь и не смогла от нее отбиться, будучи сильнее Польши. А слабая Польша отбилась. Потому что была горда, потому что была иной. Была Западом.
И здесь мы приходим к печальному выводу, хотя когда это у нас были веселые… Героизм, даже приложенный к нужной проблеме, в правильном направлении, в подходящем месте, не шел стране впрок и не мог подхлестнуть историю. Потому что он шел поперек истории. Против ее течения. История Руси, начиная с XI века, текла не туда. Героизм немногих плывших против течения становился фактом их биографии и спасал их личную честь, но не общее дело. Общее дело было гиблое и пахло керосином.
Так что с XIII века происходит дегероизация Руси. Начинается абсолютно негероический период, причем под наглое завывание медных труб, которые постоянно зовут свершать великие дела. Про героизм россиян в эти темные века, уныло бредущие по мрачным лабиринтам к самому черному веку в нашей истории, к двадцатому, можно ставить пародии вроде «Бей первым, Фредди!» или комедий Леонида Гайдая. Особенно хорошо смотрится город-герой Москва. Его героизм начался с двух мерзких братьев Даниловичей: Юрия и Ивана, того самого Калиты. Они были отпетыми коллаборационистами-полицаями, хоть сейчас суди за измену Родине: брали Тверь, восставшую против Орды, донесли на князя Рязанского, выпускавшего самиздат, и на князей Тверских, пытавшихся поднять народное восстание против Ига. Они хапали и приватизировали Русь, но не так, как Чубайс, во имя благой цели и не в свой карман, а как хорьки — все под себя, а что не съедим, тому просто из любви к искусству горло перекусим.
Потом начинаются Иваны и Василии. Василии дошли до номера 3 и завяли. Иваны кончились на номере 4.
Мне даже неохота считать за героизм знаменитую историю с Куликовым полем, хотя Сергий Радонежский, Пересвет и Ослабя были, конечно, классными ребятами. Но сам Дмитрий Иванович Донской еще до 1380 года успел запустить на Москве институт политических казней за государственную измену. В 1378 году он казнит Ивана Вельяминова, своего боярина, за намерение трудоустроиться у другого русского князя. До этой поры дружинники свободно меняли князей и сохраняли трудовой стаж и трудовую книжку. И если Дмитрий Донской освободил Русь от Орды монгольской, то от московской Орды, ханом которой был он сам, Русь уже некому было освободить…
С Ивана III национальный официозный героизм отливается в формы, которые станут классическими при Иване IV. Мы все время что-то завоевываем (опять-таки уже Балтию, то есть Ливонию, и, к счастью для нее, в то время безуспешно), чаще всего, конечно, самих себя: то Новгород, то Тверь, то Псков, а в свободное время наши предки мыли царям ноги и эту воду пили. Захлебываясь от удовольствия. Время нам предлагает два образца для подражания, два героических имиджа, активный и пассивный. Активный — это, конечно, опричник. Этакий сталинский сокол. «Студеною зимой, опять же под сосной, с любимою Ванюша встречается, кольчугой он звенит и нежно говорит: «Вернулся я к тебе, раскрасавица». А у седла наших героев, понятное дело, висят метелочка и песья голова. Песья голова — для врагов унешних (грызть, как пес, врагов государевых — Устав всех наших караульных спецслужб). Метелочка — для врагов унутренних. Опять-таки все мучительно ясно: надо выметать из нашей избы, изо всех ее красных уголков различный диссидентский сор.
И пассивный образ страдальца за самодержавную идею: Василий Шибанов, стремянный, казненный царем за то, что доставил ему письмо Курбского. «За Грозного, Боже, царя я молюсь, за нашу святую, великую Русь, и твердо жду смерти желанной.— Так умер Ишбанов, стремянный». В общем, все понятно. «За Родину, за Сталина, за Власть Советов!»
С XV века, когда уничтожается последний оплот свободы, господин Великий Новгород, героизм на Руси обязательно должен иметь гарнир в виде лояльности царю, престолу и отечеству. Ряды деревянных героев с пустыми оловянными глазами проходят через нашу историю к неизбежному апофеозу, к котловану Советской России, где экскаваторы гулагов, пятилеток, гражданских и отечественных войн всех аккуратно закапывают под фанфары, накрывая кумачом, и пишут надпись, что у Советской власти был народ, и она его любила и, хотя народ и не видел ни кусочка мяса, она его убила. И в землю закопала, и надпись написала!
Крепостная Россия 1812 года проявляет чудеса героизма, отбиваясь от передовой и прогрессивной Франции. Отстояв свою отсталость, крепостничество, вечное рабство и дремучесть, мы празднуем победу: «Гром победы, раздавайся, веселись, о храбрый росс!» Суворовские «чудо-богатыри» зачем-то лазали на Альпы и что-то кому-то завоевывали в Европе. Апофеоз суворовского героического пути — это, конечно, взятие Варшавы. Сколько раз наши «чудо-богатыри» героически давили сапогами чужую свободу? Ведь кто-то же носил (и носит!) ордена и медали за подавление польских восстаний 1830 и 1863 годов, не считая 1799 года, за лопаты снега, брошенные в пражскую весну 1968 года, за бойню в Будапеште, за Афган и за Чечню…
По всей Восточной Европе стоят памятники воинам-освободителям, которые было бы правильнее именовать памятниками оккупантам-освободителям, потому что, героически освободив порабощенные народы от тирании гитлеровской Германии, они любезно и бесплатно предложили им свою собственную тиранию, тиранию Советского Союза, который, при наличии своих гестапо и СД, единственно верного учения и своих Освенцимов и Дахау, не имел ни автобанов, ни фольксвагенов, ни бюргеров, ни фермеров, ни Круппа, ни приличных заводов, ни млека, ни яйков, ни курок.
В XVI веке героизмом становится измена Родине и покушение на царский авторитет, что и проделал публично митрополит Филипп Колычев. Страна не приказывала быть антигероями. Ей нужны были опричники и восторженные холопы.
Одинаково нелепы и герои Раскола, мрачные и дикие фанатики с безумными глазами, готовые заживо сгореть в скитах, чтобы не пить кофе и не есть картошку, не одеваться по-людски в европейское платье и не знать иностранных языков, и палачи из Преображенского приказа, тащившие на дыбу всех, кто отказывался пить кофе и курить табак. Петр, по-моему, не претендовал на героизм. Он был то плотником, то мясником, то моряком, то реформатором. Он не требовал лавров, он тащил из болота своего несчастного бегемота — Россию. Он был спасателем, пожарником, поджигателем гражданского мира, палачом и новатором, убийцей и мессией. С его царствования и до самого заката Империи, до эсеров-максималистов, в стране будут две группы, претендующие на звание героев, два стандарта.
Стандарт и канон государственной власти с петлей и мешком на голову в качестве символов, мученики которой начинаются с Александра II, бесчисленных губернаторов и градоначальников, вплоть до Столыпина. Стандарт и канон террористов, имеющих в виде символики кинжал, бомбу и револьвер и начинающих свой иконостас со «светлого образа» Ивана Каракозова. Далее — везде. Иван Каляев, боевики 1905 года, Виталий Бонивур, Павлик Морозов.
Однако до 1917 года еще разрешалось быть мирным обывателем, и хоть в жизни всегда было место подвигам социальных маньяков типа Желябова и Перовской, оставалось укромное местечко и для тех, кто хотел делом заниматься.
Но вот и 1917 год. Наступает самое героическое время в истории нашей многострадальной Родины. Герои плодятся, как кролики; ходят дивизионами; летают, как саранча, тучами. И чем больше героев, тем хуже идут в стране дела, тем меньше в ней свободы, здравого смысла и еды. И тем больше танков, бомб, палачей, вохры, лагерей и дураков! Герои всюду: в забоях и на фабриках, в детских яслях и в аэроклубах. Стахановы, Папанины, Чкаловы и Кожедубы перевыполняют планы на 300%. В результате страна отстает от Европы еще на 500 лет. Чем ближе СССР к полному коммунизму, тем дальше он заходит в Средневековье. Все знатные: свинарки, доярки, кухарки, шпионы, палачи, стукачи. Свинины не хватает, зато свинства полно. Молока мало — зато до Млечного пути рукой подать, и полет Гагарина служит доказательством для всех маловеров, которые считали, что в каменном веке космические полеты были невозможны.
Несчастна та страна, у которой нет героев, еще несчастней та, у которой все граждане — герои. Наш героизм выплескивается из берегов и заливает Восточную Европу, Китай, Юго-Восточную Азию, Кубу, часть Африки, Афганистан. От нас начинают делать прививки, как от оспы и чумы. Заводят комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Ведут, терпя огромные убытки, холодную войну. Тратятся на СОИ, на «голоса», на ЦРУ.
Когда я читаю Кондратьева, Астафьева, Василя Быкова, Бориса Васильева, Светлану Алексиевич, отрешившись от памяти и истории, локально, как мифы Древней Греции, я нахожу примеры героизма в истории Великой Отечественной войны. Но когда отключенная реальность вдруг возвращается ко мне, я перестаю считать героизмом этот абсурд: страну рабов, отчаянно защищающую своих хозяев, своих убийц и тиранов от их иноземных оппонентов, которые бросают в бой такие же толпы своих обезумевших рабов. Одни рабы, говорящие на языках народов СССР, побеждают других рабов, говорящих по-немецки, по-японски и по-итальянски. Их хозяин принимает яд. Наш хозяин вознаграждает своих рабов плетьми, виселицами и каторгой и берет под свою руку вакантных рабов своего конкурента. Потомки рабов с тех пор каждый год отмечают День Победы. Что нормальный человек может делать с остатками такой героики? Только заплакать.
В 1991 году мы, наконец, утонули в своем героизме и захлебнулись в своем вранье. Так что если встретите утопленника из КПРФ или ЛДПР с РНЕ, пусть плывет дальше по реке, отпихните его. Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов. Отныне герои должны быть у нас вне закона. Мы — мирные буржуа, бюргеры, обыватели. Мы пойдем на костер за банки, частную собственность (чужую, не нашу!), за свободу слова и печати, за капиталы и капиталистов, за доллар и социальное неравенство. Мы будем драться с социальной справедливостью, как с Лернейской Гидрой. В нашей жизни нет больше места подвигам. Сбросим героев с корабля современности! «Возникай, содружество доллара с дельцом, укрепляйся, мужество, золотым Тельцом!»
Все ищут ответа,
Где главный идеал,
Пока ответа нету,
Копите капитал!
