Доклад на 3-м съезде Партии Демократический Союз России 9 ноября 1996 года.
Москва. Гостиница "Арктика".
Из всех модернизаций, которые пережила Россия, нынешняя модернизация, безусловно, самая болезненная и самая глубокая. Более того, она необратима в том смысле, что либо она удастся, либо Россия просто-напросто перестанет существовать. Это произошло от того, что это единственная модернизация, которая делается не только сверху и делается сознательно. Если вы помните, первая модернизация в России состоялась еще во времена молодого Иоанна Грозного, Избранной Радой и о той первой модернизации XVI века до предпоследней модернизации хрущевской оттепели с рецидивами и метастазами во времена Андропова - все эти модернизации делались без подрыва византийско-ордынского механизма государственного и общественного существования. То есть модернизация проводилась щадящим способом, под наркозом, со страховкой, и, как говорят циркачи, с лонжой. (Лонжа - это такой тоненький тросик, который привязан к цирковому артисту, который вполне безопасно может прыгать и знает, что в случае чего он не разобьется, а повиснет на этом тросике.) Тросик не обрезался, поэтому модернизации откатывались волна за волной, приливы и отливы чередовались, и, по сути дела, ничего не происходило непоправимого, потому что у общества всегда была возможность вернуться на круги своя. На этот раз этого не произойдет. Во-первых, в силу, с одной стороны, рвения, а с другой стороны некомпетентности Горбачева, который зашел гораздо дальше, чем можно было зайти в его положении и чем следовало заходить для достижения его целей. Во-вторых, по самим основам общественного и государственного существования был нанесен очень грамотный и очень безжалостный удар. Этот удар был нанесен теми подпольными силами интеллектуального протеста, которые в России существовали в самом жалком и недостойном виде, их принято называть младшими научными сотрудниками. Так вот, гайдаровско-чубайсовская команда, я думаю, что она заслужила большее величие в глазах истории, чем все модернизации вместе взятые, чем все модернизаторы. Потому что они, зная как работает эта схема, они на контур дали соответствующее напряжение в соответствующие точки и совершенно сознательно уничтожили основы жизнеобеспечения прежней системы нисколько не заботясь о том, что будет с населением. Это был, безусловно, героический поступок. Они взяли на себя огромную ответственность и моральную, и политическую, и нас не должно останавливать в нашем восхищении их политическая никчемность, нас не должна останавливать их внешняя политическая несостоятельность, их половинчатость и недосказанность тех целей, которых на самом деле они достигли. Они сделали то, что нужно было сделать. Система, не только советская, но и вообще, конструкция традиционализма в России сломана. Она сломана на уровне жизнеобеспечения. То есть, и экономически, и политически на тоталитарном и даже на авторитарном уровне Россия больше существовать не может, потому что прежние механизмы работать перестали. Экономический механизм работать перестал, потому что трудолюбие клячи с натертой холкой, которая всегда везла тот мешок, который на нее возлагали, и трудилась за горсточку овса на трудодень (межу прочим, во многом она так трудилась и до Октябрьского переворота)... Эти механизмы полностью сломаны и кляча трудиться перестала вообще, потому что по-новому она трудиться еще не научилась, а по-старому она трудиться уже не хочет. Все механизмы советского бытия, вся конструкция подчинения каким-то определенным ритуалам - все уничтожено. Основа традиционализма была в почтении к авторитетам. В России нет более единого авторитета. И теперь Россия или просто-напросто закончится, или она будет вынуждена существовать на совершенно иных основах. А иная основа, которая в России никогда не была опробована - это именно та основа, которая является либеральной и капиталистической. И мы наблюдаем следующую картину: у нас полностью уничтожены прежние экономические механизмы и половина народа, примерно, довольно легко встроилась в новое бытие и прекрасно себя чувствует, по крайней мере, большое удовольствие испытывает и от приобретения, и от накопительства, и от новой небывалой свободы. И неважно, если при этом что-то и растащат, потому что у нас все-таки достаточно хорошая территория с большими ресурсами, и для растаскивания есть какой-то определенный запас, ничего страшного не произойдет. То есть, продать всю Россию не сможет ни одно поколение, как бы оно не пыталось. В политическом отношении - еще более интересная картина. В политическом плане Россия сегодня представляет из себя конституционную монархию, но не стабильную и прочную, как Великобритания, и даже не ту, которая вырисовывалась в России перед Октябрьским переворотом. У нас сейчас ситуация Речи Посполитой, когда центр и регионы существуют на еле-еле-еле сохраняющихся прутиках и резиночках, когда воля монарха, вполне авторитарного по своему духу (вот Ельцин, как раз такой монарх), при наличии конституции не выполняется ни кем. Если в Речи Посполитой любой шляхтич мог встать на Сейме и сказать: "Не позволям!", и закон не проходил, то у нас примерно та же ситуация, поскольку парламент чихать хотел и на конституцию, и на президента, регионы чихать хотели и на парламент, и на президента, и на конституцию, и друг на друга. Определенные классы общества не считаются уже ни с кем, живут сам по себе. Налоги не собираются, то есть полнейшая дезинтеграция на уровне Речи Посполитой. Все это существует на единой территории, просто потому что дальше некуда идти. В какой-то степени - грехи не пускают. Кто мог, уже разбежался, остальные - или не могут, или не хотят, но конструкция Речи Посполитой выполняется железно, то есть огромное количество свободы, полное неосознание необходимости. При этом совершенно очевидно, что та половина народа, которая не готова работать в либеральной конструкции или в последнюю минуту уже на уровне первого этажа, видя, что внизу нет соломки, или она воспарит и научится работать, или она просто шмякнется и вымрет с голода. И, зная, как это все будет происходить, ни Гайдар, ни Чубайс не остановились. Это, конечно, было великое деяние. Они стенку полностью сломали, постаскивали наручники, цепи и оковы. Теперь весь вопрос в том, а может ли этот узник замка Иф встать на ноги и способен ли он идти. Вот, свобода за порогом, никто больше не останавливает. А вот способен ли он идти - это метафизический вопрос, на который не может не только одна партия ответить, но даже и все партии вместе взятые. Этот вопрос будет иметь ответ в исторической реальности, возможно, через пять лет, возможно, через десять лет, возможно, через двадцать лет. И не все здесь от нас зависит. Или у народа осталось достаточно жизненных сил для того, чтобы метафизически измениться, измениться внутренне, изменить саму генетическую конструкцию традиций, которые в нем заложены. Ну просто в силу необходимости, когда человек идет на дно, ему свойственно барахтаться. И только в этой ситуации страна могла опомниться, когда ее швырнули в набежавшую волну из этого челна. Так что Егор Тимурович Гайдар сыграл роль Стеньки Разина. Он за борт выкинул Россию в набежавшую волну. И сейчас мы все наблюдаем за тем, как она захлебывается, барахтается, а вот сможет ли она выплыть, это уже не зависит, к сожалению, ни от Анатолия Борисовича, ни от Бориса Николаевича, ни от Егора Тимуровича, ни даже от нас. Мы можем только в качестве инструктора плыть рядом и показывать, какие надо делать правильные движения, как нужно правильно дышать, и где находится берег. Вот способна ли Россия последовать разумному совету? Я предлагаю всем перестать по этому поводу волноваться, потому что это действительно зависит не от нас, а от нее. Перед нами поле, засеянное не тем, чем мы хотели его засеять. У нас была пшеница, мы в большом количестве, горстями, начиная с 1988 года эту пшеницу раскидывали. Вместо этого мы имеем поле с рожью. Во ржи растут васильки, как вы понимаете, которые абсолютно никому не нужны. Васильков иногда больше, чем ржи. Над полем летают вороны, и поле это собираются потоптать дикие социалистические, коммунистические кони. Перед каждой партией и перед нашей встает вопрос, нужно ли нам заботиться об этом ржаном поле, отгонять от него коней, выпалывать из него васильки, или нам следует сразу махнуть на все рукой, потому что это поле засеяно не пшеницей. Движение "Нет" сделало оргвыводы, что поскольку на поле растет не пшеница, а рожь они есть не хотят, то они не будут делать ничего. Не будут выпалывать васильки, не будут отгонять от этого поля лошадей, а просто будут стоять, сложив руки. Часть "Мемориала" и часть бывших диссидентов решила примерно также, и часть интеллигенции... Я думаю, что это совершенно безнравственная позиция. Позиция для безнравственных бездельников. Иногда леность находит свое оправдание в безнравственности, а безнравственность подкрепляется леностью. Это очень удобно. Но это ржаное поле - это все поле деятельности, которое предоставлено нашему поколению. Другого поля деятельности у нас не будет. Поэтому все что мы можем делать, мы можем делать только на этом поле. И действительно, нам остается охранять от диких коней эту рожь, которая нас не очень устраивает - этот хлеб будет весьма кислым для нашего изнеженного вкуса, и выпалывать васильки.
На выбор у нас только две значительные силы в этой ситуации. Силы олигархии, которая включает в себя плохо, очень плохо, вкривь и вкось усвоенные либеральные идеи, и которая обслуживается всеми имеющимися в стране либералами. Просто потому, что эта олигархия не является по своей природе ни коммунистической, ни социалистической, это не ее классовый интерес, она безусловно является первоначально такой протобуржуазной, хотя еще и без соответствующей идеологии, и без соответствующей религии. Просто вот такая первичная протобуржуазная материя. И вот эту протобуржуазную материю пытаются как-то обтесать организовать и идеологически оформить различные либералы. То, что эта протоматерия очень боязлива и съеживается от любого прикосновения коммунистов и нацистов, это вполне естественно, потому что она не имеет еще ни идеологии, ни собственной чести, и слишком недавно что-то приобрела, и имеет слишком легкий выход из положения перевести деньги в иностранные банки и при первом же звоночке просто туда к этим деньгам отправится. Поэтому все уступки и то, что она отпрыгивает, эта масса с отростками, когда на нее наступают коммунистические и социалистические силы - это понятно. Но это - сила, это - материк, это - протомасса, она включает в себя интересы очень и очень многих, в частности полуживого такого, недоношенного, среднего класса, который путем аборта получен в семимесячном состоянии и лежит еще в инкубаторе, и не понятно, будет он дышать или нет.
С другой стороны у нас здоровые силы такой коммунитарной реакции, коммунитарного реванша, вот как раз останки этого сознания, достаточно прочные, ордынского и плюс к этому еще и византийского. И эта мощь двух очень сильных традиций в истории России, она еще подкрепляется тем, что декоммунизация страны фактически плохо очень ей сопутствует вестернизация... Понимаете, у нас декоммунизация идет скажем в этом направлении, и рядом с ней не идет линейно вестернизация. То есть половина идет в вестернизацию сил, а половина идет назад, в дооктябрьский традиционализм. Отсюда и черносотенцы, отсюда и чеченская война, отсюда и лужковские эскапады насчет завоевания Севастополя. Происходит восстановление исторической памяти. Что прежде всего вспоминается? То что было во времена Новгородской и Псковской республики или что было вот только что, каких-нибудь восемьдесят лет назад? Конечно вспоминается то, что было восемьдесят лет назад. А что было восемьдесят лет назад? Какие классы общества были вестернизированы? Вестернизирована была часть буржуазии, только часть, я про старообрядцев не говорю - это была невестернизированная часть, а была часть традиционалистская. Дворянство было вестернизировано, часть интеллигенции, не левой интеллигенции, а такой вот кадетской, была вестернизирована. Дай Бог, чтобы вестернизированы были 20%. 80% страны были абсолютно традиционалистскими. И вот сейчас, когда возвращается историческая память, у нас часть сил, конечно, идет в традициоанализацию, а часть сил идет в вестернизацию, но не достаточно. Скажем так, 30% в вестернизацию, остальное - в традиционализацию.
И, безусловно, у нас как у сознательного либерального момента в истории России, такого вот либерального сгустка, на выбор есть вот эти две силы, и четкое сознание того, что если мы ни к одной из этих сил не примкнем, то, безусловно, мы будем болтаться, как цветочек в проруби, но в историческом процессе участвовать мы не будем, потому что никаких других сил сейчас нет. Все силы социального протеста задействованы в левой части спектра, и с ними связываться - себе дороже, потому что любая попытка с ними связаться усилит эту часть спектра, и, значит, может привести к полной гибели страны, потому что по-прежнему жить они не смогут, а все ростки протобуржуазного этого социума будут уничтожены.
Я думаю, что мы делали до сих пор правильный выбор, отдавая голоса своего разумного либерального и сознательного электората этой протобуржуазной части, и я не думаю, что у нас есть основания краснеть за это и об этом сожалеть. Мы совершенно сознательно - прошло три года с нашего последнего съезда - мы совершенно сознательно поддержали Ельцина, и на этом поимели ликвидацию советской власти, первую в истории России нормальную Конституцию. Неважно, она не выполняется, но это некий задел на будущее... И то, что мы на выборах во втором туре, не только во втором, голосовали за Ельцина. И то, что мы уже с первого тура, агитируя за Явлинского, высказывались однозначно за то, чтобы во втором туре голосовать за Ельцина, выполнив определенный ритуал, принятый между интеллектуалами, мы, тем не менее, заранее знали, что нужно высказаться в пользу протобуржуазной части, этой такой первичной конструкции протоматерика и отдать ему живые силы либерального воздействия, потому что просто их больше отдавать некому.
Совершенно очевидно, что до подавления этих византийско-ордынских сил, до полного подавления левого спектра, на уровне 30 миллионов, у нас не будет самостоятельного политического контингента, с которым мы сможем выходить на арену борьбы, и который сможет выдвигать президентов исключительно от себя. То есть в ближайшее десятилетие у нас ни Гайдар, ни Чубайс, ни Константин Боровой президентами избраны не будут. Пока левый спектр не будет сведен к минимуму, причем дикий левый спектр, не европейского вида, мы не сможем выступать самостоятельно, нам придется работать на этот протобуржуазный материк. И к этому нужно быть готовым. Наша роль в этой ситуации, даже если мы не можем играть самостоятельную организационную роль и самостоятельную революционную роль, это роль вдохновителей и прогрессоров. Как прогрессоры мы вносим в общество грамотную либеральную идею. По любому поводу, по любому верному или неверному общественному решению мы непременно высказываемся. И во многом, мы способствуем тому, чтобы более крупные и менее радикальные либеральные силы типа ДВР все-таки это усваивали. Я думаю то, что Егор Гайдар наконец произнес, что они собираются строить капитализм, что у них западническая антикоммунистическая партия, мы облегчили ему это признание тем, что сами ушли далеко за горизонт.
Другая наша роль - это роль вдохновителей. Мы должны всем продемонстрировать, что силы зарождающегося капитализма - это силы чистые и благородные. Не одна нажива, не одна жратва, ни одни супермаркеты, в чем, кстати, обвиняют "новых русских". Что это силы почти религиозные, силы идейного возрождения. И вот то, что мы фактически себе ничего не берем, а действуем во имя чужих иномарок, зачастую не имея своих. Это жреческие силы, это сакральные силы. Мы задаем модернизации в России то, чего ей не достает - ее сакральную направленность, составляющую будущее протестантской этики. И если мы сумеем остаться хотя бы прогрессорами и вдохновителями, инспираторами, то, я думаю, что наша историческая роль, в принципе, будет выполнена.
