Яков Кротов. Путешественник по времени Вспомогательные материалы.
Умру ли я под сводом Эскуриала?
Умру ли я под сводом Эскуриала? // Новое время. - 1996. - № 40.
Сначала нам казалось, что это последняя тучка рассеянной бури; бессильные, запоздалые заморозки уходящей зимы; журчание в водосточных трубах после проливного дождя; топот сапог уходящей колонны, замирающий вдали.
Но в мире темнело; лед не таял и днем, а однажды утром выпал снег; дожди шли все злее, и размокшие иллюзии текли по тротуарам, а уходящий арьергард плавно развернулся на марше и стал авангардом, и якобы уходящие в прошлое сапоги стали ощутимо наступать правозащитникам и демократам на любимые мозоли. Как ни наклонна плоскость, дорога по ней идет все-таки не вверх, а вниз. Это и был главный лот на выборах-96, это и был тайный смысл дилеммы Ельцин — Зюганов. Умереть сразу или сначала помучиться? Наклонная плоскость или пике? Сердцем, поротой спиной, помнящей свинцовые времена селезенкой, всем своим трепыхающимся нутром мы выбрали наклонную плоскость. Потому что, кроме нее и пике, никаких других маршрутов предложено не было.
Мартиролог инакомыслия
Хрущев даровал своим тут же растаявшим от умиления подданным гражданское право сидеть только за то, что они хотят свободы (или недовольны пайкой, как повстанцы Новочеркасска). Это был неоспоримый прогресс по сравнению со сталинскими временами. Тогда сажали, пытали и расстреливали даже тех, кто не только никакой свободы не хотел, но и не подозревал о ее существовании, а пайкой был доволен, потому что сравнивать было не с чем: тех, кто помнил парижские бистро и московские трактиры до 1917 года, прикончили в первых рядах.
Леонид Ильич внес во все эти спектакли «органов», во все их «органные концерты» новую ноту. Хрущев карал свободолюбивую личность. При Брежневе и Андропове свободолюбивую личность стали уничтожать, но заживо. Просто стирать резинкой. Было найдено «ноу-хау»: карательная психиатрия. Солженицынские «потоки по канализационным трубам» уже не хлестали, но ручеек журчал и не иссякал.
Меня арестовывали по 70 ст. УК в октябре 1986 года. Тогда опять таяло, и кое-кто подумал, что это последнее политическое дело в стране. Однако скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Карательная психиатрия перестала применяться только весной 1987 года. И пока перестроечные журналы дружно хлопали страницами в такт аплодисментам растроганной интеллигенции, на которую, наконец, упал луч света с генсековских высот, Анатолий Марченко ценой жизни выбивал из режима освобождение политзеков без унизительного отречения от своих убеждений. Он не пережил смертельной голодовки, но до властей дошло: перестройка на фоне гробов политзаключенных выглядит из рук вон плохо.
Это была не последняя голодовка.
Если жертвы инфлюэнцы не кончаются, если вирус валит людей регулярно, хотя и индивидуально, рано или поздно надо ждать эпидемии. Для Золотого века перестройке не хватало чего-то очень существенного. Например, разрешения на мирные митинги и пикеты выдавались в зависимости от вкусов властей. Демократический Союз, в частности, этим вкусам не соответствовал, потому что хотел слишком многого: свободы не по талонам и не по карточкам. Поэтому за митингом или пикетом следовала тюрьма. С 1988 года по 1991. На 15 суток. Хватало и «политиков». Арест комитета «Карабах». Да еще без статуса политзаключенных, в Бутырскую тюрьму. И надолго. На много месяцев. Дело екатеринбургского журналиста Сергея Кузнецова. За критику в адрес местных партийных боссов — статья 130, ч. 3 (клевета на особо важное лицо). Больше года тюрьмы. И тоже в одной камере с уголовниками. Две пыточные психиатрические экспертизы: в Екатеринбурге и в Москве. Голодовки. Последняя — на 45 дней. Доставление в суд на носилках. И, наконец, освобождение почти умирающего журналиста, приговоренного к исправительным работам, поглощенным годом тюрьмы. Торжество, так сказать, демократии и гласности. Русская рулетка: смертельная голодовка с неясным финалом. Что наступит раньше, смерть или «восстановление социалистической законности»?
А потом беды пошли косяком: Тбилиси (1989 г.), Баку (1990 г.), Вильнюс (1991 г.). Это было уже похоже на «царствие чумы». И вот снова заработала 70 статья в новой редакции. Я лично ее обновляла. И я помню, что даже лефортовская администрация и сами следователи КГБ считали возобновление политических арестов по ст. 70 первыми тактами какой-то грозной мелодии «из бездны». Но общество осталось безмятежным, и этот звоночек из недавнего прошлого не пошел ему впрок. «МК», я помню, мило шутил по этому поводу. А зимне-весенние дела по оскорблению чести Горбачева! (19-летняя Лена Авдеева, брошенная в Бутырки и освобожденная в результате той же традиционной сухой голодовки.)
В августе выяснилось, что майские аресты по обновленной 70-й были первыми тактами государственного переворота.
Перестройка не для нас
Перестройка кончилась, началась эпоха реформ. Строй снимали слоями, как шелуху с луковицы: закрытие сезона для КПСС, вывод войск из стран Балтии, ликвидация СССР, падение Советской власти, капитализм, новая Конституция… Мы делали брезгливую гримаску, нам все казалось мало, пошло, топорно. Мы не успевали радоваться. Мы еще не знали тогда, что это все, что отпустила нам судьба, что лучшего нам не дождаться, что больше ничего в нашей жизни не будет. Мы спорили с Козыревым из-за уступок имперской идеологии и считали Гайдара нерешительным и слишком осторожным.
В грешном же мире «органов» шли свои процессы. Юные анархисты А.Родионов и А.Кузнецов, с 12 марта 1991 года пропадавшие в Бутырках за якобы нанесенные омоновцам увечья (на мирной демонстрации!), не могли дождаться освобождения. Понадобилась массовая сухая голодовка анархистов и «сопутствующих демократов», потеря сознания, реанимация. Элементарная справедливость в политических делах стала достигаться на пороге морга. А в феврале 1992 года мы жизнерадостно пошли на суд (Останкинский, а тогда еще Дзержинский). Мы думали, что все позади.
Замшелый прокурор попросил четыре года, а суд дал три. И все началось по новой: массовки, голодовки и так далее. Мосгорсуд выдал полуживых мальчиков, тихих студентов-отличников, на руки родителям. Кстати, даже не за избиение, а за убийство омоновца В.Толокнеева не судили никого. За неимением убийцы были же под рукой организаторы несанкционированного шествия. По статье 79 УК «Массовые беспорядки» ответственность именно на них.
Так и пошло: красно-коричневые устраивают несанкционированные акции, жгут российские флаги (лето 1992 года), призывают к вооруженному восстанию или даже устраивают его, но не несут никакой ответственности, за исключением несчастного слабоумного Осташвили, брошенного на съедение демократам истинными вдохновителями его акции из национал-«патриотов». И чем нагляднее была безнаказанность «сил тьмы», тем больше смелели и распоясывались их адепты в МВД, в ФСБ, в Генпрокуратуре, в прокуратурах и в судах.
Дела против демократов можно идеологически объединить в «пакеты» и «направления». Восстановление «железного занавеса» — один пакет. Это дела Вила Мирзаянова и Александра Никитина. Чтобы никто и никогда не смел выносить сор из избы, общаться с иностранными коллегами, жаловаться в международные организации. Эти дела снова закрыли страну. Особенно поражает жестокость нашего гестапо, с десятым названием не утратившего своей жуткой сути. Заполненный вооруженной охраной Мосгорсуд, а в середине целого полка автоматчиков — щуплый немолодой профессор в выпуклых очках. Приговор выносить было не за что, но суд не освободил Мирзаянова из-под стражи, а, отправив дело на доследование, бросил его даже не в чистое и приличное Лефортово, а в «Матросскую тишину». Насилу президентская администрация его оттуда извлекла. А сейчас и она ничего не может (или руки не доходят?). Восемь месяцев сидит в Большом Доме, тюрьме питерского КГБ, Александр Никитин. «Эмнести Интернейшнл» объявила его узником совести. Но то ли Борис Николаевич главному тамошнему гэбисту В.Черкесову приказа не отдал, то ли тот уже и президента в упор не видит.
За два года дела ухудшились. И статья более тяжелая у А.Никитина (не 8 лет, а расстрел), и сидит дольше, чем В.Мирзаянов. Наклонная плоскость. Угол падения.
Направление против прессы — это дела А.Костина и «Собеседника». Еще под покровом ночи, под видом защиты нравственности. А.Костина держали год в тюрьме за газету «Еще». Хотя за грязные журнальчики не берут никого. Но у Костина были антикоммунистические картинки. И кто поверит, что Дмитрий Быков и Александр Никонов оказались в тюрьме за шуточную газету «Мать», а не за позицию «Собеседника»: против чеченской войны, против политических процессов, против Коржакова и византийской власти? Просто боевик! Обыск у журналиста! Группа захвата в кустах! Выпустили быстро, но судят до сих пор, по заседанию суда в год. Глотать трудно, а выплюнуть жалко. Кирилл Ганин просидел восемь месяцев за постановку пьесы Сартра «Ад — это другие». М.Захарова и Ю.Любимова ведь не посадишь, неудобно. Сублимация. Дикая ненависть к интеллигентам, писакам, умникам, нон-конформистам. Задают вопросы, смеют рассуждать. «Ах, недосажали, не дожали, недогнули, недоупекли…»
Алину Витухновскую посадили за отказ стать сексоткой. Как при Сталине.
Настала очередь моя
И все это должно было кончиться процессом правозащитника. Уже без эвфемизмов. И кончится во Дворце Правосудия на мне. Статья 74. Когда национальное большинство себя защищает от критики — это нацизм. А если защищается оно от члена своей же корпорации (русский народ — от русского диссидента), здесь явно политическое дело. Дело «врага народа».
Правозащитники мешали браконьерам из ФСБ охотиться вне всяких правил в нашем лесу. И теперь озверевшие браконьеры охотятся за лесниками. Чтобы потом спокойно стрелять в белых лебедей. Это не явление зомби из заколоченного Чубайсом гроба, это полноценный реванш. Мы спустились по наклонной плоскости в безлунную долину. Чеченская война сократила путь и подтолкнула нас в спину. Болезнь президента заставила коммунистов сбросить маски. Первый акт государственного переворота разыгрывается в Мосгорсуде.
Поэтому вопрос о том, умру ли лично я под сводом Эскуриала, не принципиален. Правозащитники уже жили по этим законам во времена «застоя». «Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Рано или поздно тебя убьют. В этом можешь быть уверен. Сиди и жди, и тебя убьют». Это сказал воевавший Хемингуэй. А не воевавший Дмитрий Быков его дополнил:
Нам нечего здесь прославлять,
Помимо цветов или пташек,
Нам некого здесь оставлять,
Помимо мучителей наших.
Мириться устала душа,
Пружинить устала рессора.
Не всякая жизнь хороша.
Да здравствует добрая ссора!
Виталий Третьяков устами Титуса Советологова предлагает сажать диссидентов во Владимирскую тюрьму, ведь в Перми, в тамошних лагерях, сейчас музей. Ниточка струится из клубка. Вы знаете, что будет в конце.
