Яков Кротов. Путешественник по времени Вспомогательные материалы.
Дорогой наш генерал
Дорогой наш генерал // «Столица» №21, 1994 г.
Страна, 49 лет подряд тупо и пристрастно празднующая одну-единственную за 77 лет победу, каждое 9 мая выуживая ее из моря поражений на всех остальных фронтах, достойна того, чтобы ею управлял какой-нибудь очередной Гениалиссимус.
Жаль Бориса Николаевича, своей изначальной кадровой политикой обрекшего себя на роль Моцарта в новом союзе Моцарта и Сальери, двух сынов гармонии. Правда, в своих музыкальных, этических, экономических и политических успехах Ельцин не тянет на Моцарта, а Руцкой – даже на Сальери, но главное событие их дуэта остается неизменным: один способен подсыпать яд, пойти на Кремль, послать на Москву боевые самолеты; другой же способен зазеваться и выпить налитый бокал, предварительно сочинив вместо «Реквиема» куда менее талантливый «Договор об общественном согласии».
Россия с XIV века стоит под ружьем, завоевывая то, что ни одному нормальному человеку не нужно, и проигрывая то, что ни одна нормальная держава не может себе позволить проиграть: память, честь, совесть, ум, человеческую жизнь. Четыре века в казармах, военных поселениях и концлагерях не прошли для нас даром. Россияне в массе своей (как недавно сказал певец казарм и вождь военных поселений Александр Руцкой, на 90%) сделались этакими забубенными, серыми, бесталанными буйными головушками, нафаршированными неудобоваримой марксятиной или с хорошеньким органчиком внутри, все время выдающим одну и ту же фразу: «Да здравствует созданный волей народов единый, могучий Советский Союз!». Естественно, на выборах или без оных наших политиков всегда спрашивают: «В каком полку служили?» Что может ответить на это наш бедный президент? Что он, будучи облеченным народным доверием, проходил по президентским выборам? Неубедительно. Зато Александр Владимирович Руцкой может восторженно отвечать: «Всегда!». Таких бурбонов в старое доброе царское время называли в среде интеллектуалов из Генерального штаба и из гвардейской элиты «армеутами». Впрочем, в то время карьера Руцкого закончилась бы на капитанской стадии. В академию он не сдал бы ни одного экзамена. И вреда от него христолюбивому воинству было бы немного: ну, бил бы солдат по мордасам, пил бы горькую, воровал бы потихоньку ротные деньги.
Но у нас армеуты снизу доверху, от капитана до министра обороны, заявляющего pro urbi et orbi, что он не выводить будет войска из Эстонии, а вводить туда ограниченный (больше умственно, чем количественно) воинский контингент. Стеречь специально на сей предмет построенный атомный реактор. В Литве, кстати, тоже есть что стеречь: Игналинскую АЭС. В Латвии постережем радиолокатор. Ох, рано встает охрана! Чем хуже в России жизнь, тем дальше простираются ее жизненные интересы. Как только кончилась наша вторая оттепель, сразу душки военные вспомнили про заморские территории, про которые не вспоминали два года.
Руцкой – это не карикатура, это групповой портрет классического советского коллектива, пропущенного через мясорубку всеобщей воинской повинности. У нас есть два народных вождя, для праздничных и для будних дней. Жириновский – для праздников, Руцкой – для рабочей недели. Один – для парадов, второй – для полевых условий. Когда Руцкой впервые появился на политической арене, еще до того, как его пригласили в вице-президенты, то есть в Сальери, он горячо доказывал, что Ельцин – изменник социалистическому Отечеству, а антисоветчиков из ДемСоюза надо просто посадить. Его сегодняшняя политическая программа не слишком отличается от той, первой. Только сажать они уже не будут. Будут вешать, расстреливать и пытать. И не только ДС: список стал длиннее. Я думаю, что советники и референты (что из органов) «генерала великой нации» сейчас сидят и с карандашиком в руках читают все статьи, написанные против их патрона начиная с 1989 года, и составляют проскрипционные списки. Я думаю, что наивный президент возглавляет все эти списки, ибо наши Вторые всегда стремились подсидеть и убрать своих Первых. Так велит им революционная бдительность и честолюбие бешеных хорьков, перегрызающих горло не ради блага Отечества, а просто из любви к искусству и давно уже определяющих заслуги и распределяющих звания и ордена пропорционально кровожадности.
Я отношусь к Руцкому серьезно. Я знаю, что он полномочный и чрезвычайный представитель нашего давнего врага: Советской Армии. Начиная с 23 февраля 1918 года эта армия воевала против собственного народа, и тот, кто внимательно прочитал «Ледокол» Виктора Суворова, не будет делать исключения для периода 1941-1945 годов. Своих они расстреливали с неменьшим упоением, чем чужих. Тот же маршал Жуков, которому собираются за наш счет ставить памятник, посылал в трибунал за малейшее возражение и расстреливал на месте за невыполнение даже самых безумных приказов. Я давно уже не вижу разницы между криками: «Хайль Гитлер!» и «За Родину, за Сталина!», между Бухенвальдом и Эльгеном, между СС и «СМЕРШ», между НКВД и гестапо.
Один ветеран войны, инвалид I группы, которому стукнуло уже 72 года, прислал мне свои стихи о наших вояках, наших войнах и наших победах. Я не назову его имени и адреса (нам всем пора начинать зашифровывать фамилии под письмами наших читателей, чтобы руцкие, тереховы и макашовы не потащили их вслед за нами на свои виселицы). Это стихотворение много пожившего и много понявшего человека, которое имеет к политической карьере Александра Руцкого самое непосредственное отношение:
Россия сильна дураками,
И нет в ней загадки иной,
Россия своими руками
Расправу вершит над собой.
Из этой армии давно выкинули тех, кто хоть сколько-нибудь походил на майора Евдокимова, на Евгения Шапошникова, на шаламовского майора Пугачева. И переписаны имена командиров, посягнувших 4 октября на «Белый дом». Кто в следующий раз подчинится командам Ельцина, зная, что он оставит не только в живых, но и на свободе тех, кто будет записывать в расстрельный реестр имена его спасителей?
Вице-президент Руцкой – это символ. Символ недобитой Совдепии, вражеской армии, всех этих злобных орков из романов Толкиена, орудиями труда которых были 75 лет танки и саперные лопатки жуковых, тухачевских, язовых, руцких. И это их Ельцин взял в попутчики, разделил с ними власть, искал примирения, хотел сделать проводниками реформ! Руцкой простирает над Россией свои черные крылья нетопыря. В мире темнеет, потому что армеуты заговорили на своем родном языке. Они бросили прикидываться, эти всадники без головы. Они понимают только язык силы и танковых снарядов. Единственный аргумент, доступный пониманию Руцкого, – это танковые залпы по окнам его кабинета. В сущности, советское воинство – это трусы. Они нападают стаями, как шакалы и гиены, и только на тех, кто уже не может защищаться. Только Договора об общественном согласии нам не хватало, чтобы вся эта красная кавалерия нас приняла за падаль и решила, что пора по коням.
Советских вояк выкинули в 1920 году из Польши, в 1940 году из Финляндии, в 1989 году – из Афганистана, совсем недавно – из Чечни. Я, как полномочный представитель пятой колонны Запада в казематах нашего Востока, от души желаю советскому воинству проиграть все грядущие войны, как против своего народа, так и против иноплеменников: в Таджикистане, в Грузии, на Украине, в Латвии, в Эстонии, в России.
Руцкие храбры только среди безоружных и беззащитных. Когда им дают по рукам, они прячутся за спину жены и начинают плаксиво звонить во все посольства. Все сатрапы и деспоты трусливы, все убийцы и тати хотят жить.
Бесчестие – главная черта поведения советского генерала. Посылать военные эскадрильи бомбить Москву, подписывать смертные приговоры всему народу, если он не признает Александра Владимировича президентом, отправлять на смерть незрелых юнцов, сдаться в плен живым, похоронить 140 соратников, а самому уцелеть и выйти из «Лефортова» в бороде и при эполетах. Советские генералы не стреляются. Они расстреливают. Руцкому не надо больше притворяться, как в недолгие месяцы, когда Ельцин был настолько силен, что спорить с ним было опасно.
Пытаясь притвориться демократом, Александр Владимирович никак не мог вжиться в роль. Он то объявлял себя евреем, то антисемитом, то писал научные труды об аграрной реформе, то учил казаков создавать на Дону кибуцы. Будучи типичным самозванцем, он никак не мог решить, кому подражать: Емельяну ли Пугачеву, Тушинскому ли вору, Григорию ли Отрепьеву или царевичу Димитрию. И попытался сыграть сразу все роли: и первого любовника, и благородного отца, и инженю, и характерного злодея. Получилось очень странное зрелище.
Но теперь-то он в своем амплуа. В амплуа Тараканища. Здесь можно рычать, и кричать, и шевелить усами под бессмертный текст: «Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, я сегодня их за ужином скушаю». Плохо, что звери поступили прямо как при первом Усаче, славном предшественнике Руцкого. То есть по полям, по лесам разбежалися, тараканьих усов испугалися. Есть вакансия на роль Воробья, Чижика-Пыжика, Жаворонка. Лишь бы склевали. Бедный Жириновский! Если Руцкой раньше него дорвется до власти, развязать химическую войну будет уже нельзя, потому что Руцкой раньше успеет развязать атомную. Ни человечества для Жириновского не останется, ни ядерных боеголовок. Указ о вторжении и ядерной атаке – это единственный Указ, который способен издать Руцкой, исключая, конечно, наш коронный сюжет: «О правильном пирогов печении». Правда, пироги печь будет не из чего, ибо диалог Гайдар–Руцкой показал, что Александр Владимирович искренне считает, что творог добывается из вареников, а золотой запас – из одиннадцати чемоданов.
Конечно, рукосуям, гущеедам и головотяпам нашего города Глупова не надо лучшего градоначальника. Вместе станут щуку на яйца сажать.
Но 10% населения, по словам самого Руцкого, его не поддерживают. Им не мешало бы перестать любоваться у моря цунами и, не дожидаясь, пока их в бой пошлет товарищ Ельцин, остановить владимиров вольфовичей и александров Владимировичей тем же способом, которым однажды остановили душку Адольфа. Другие способы здесь не подействуют.
