Яков Кротов. Путешественник по времени Вспомогательные материалы.
Наша облигация выиграла
Наша облигация выиграла // "Родина" №9, 1994 г.
К нам, к русской истории, вообще применимо знаменитое изречение Кьеркегора: «У него нет прошлого, о котором он мог бы вспомнить, так как его прошлое еще не наступило». У нас нет незыблемой истории, высеченной в престижных фолиантах, как на бронзовых таблицах, истории, к которой приятно и полезно обращаться, как в банк, где хранится твое солидное состояние, помещенное под хорошие проценты. Счет в порядке; английская, французская, американская, скандинавская история устремляется к сияющему алмазному венцу благополучия и триумфа. Наша же история не установилась, — как лед на реках в октябре-ноябре, она колеблется и принимает каждый раз новые очертания под резцом очередного реформатора, начинающего с чистого листа, ибо история России — это история болезни, скорбный лист, и четыре века подряд, со времен Избранной Рады, через Адашева, Курбского, Крижанича, Василия Голицына, Григория Отрепьева (кто бы он ни был), петровской шоковой терапией, радищевским бунтарством, чаадаевским нигилизмом, тургеневским скепсисом, передавая эстафету вестернизаторам, западникам Гайдару и Милюкову, Россия пытается изменить свою судьбу: постфактум, посмертно, загробно.
Российская история — это история поражения, и мы все время пытаемся ее переиграть на любые три карты и победить не только настоящее, но и прошедшее. Каждое поколение делегирует кучку безумцев на некий матч века: Россия начинает белыми и проигрывает, неизменно проигрывает свою партию Судьбе. Но следующее поколение не желает мириться с неизбежностью и безысходностью и играет опять. Все статьи и трактаты публицистов, историков и политологов — это оправдания русского школьника перед строгим Учителем — Историей, почему у нас опять не выучен урок, почему мы опоздали в класс, провалились на контрольной. Причин полно, и одна уважительней другой: климат, враги, нашествия, большевики. Но что из того, что маленькая сестренка заболела и надо было бежать в аптеку? Что из того, что мешал грипп, что отец опять пришел домой пьяным? Урок все равно не выучен, и двойка неизбежна, и это скажется на отметках в четверти. И климат здесь ни при чем.
Мы страдаем исторической шизофренией, мы продукт неудачного синтеза, наши разные души враждебны друг другу и несовместимы ни во времени, ни в пространстве. Мы несем в себе пять традиций, и только одна из них — западническая, ведущая к разуму, знанию, комфорту и закону. Цивилизацию варяги нам не принесли: тогда у них самих не было ее; они обретали древнее знание от кастальского ключа великого звенящего Рима, принося на оплодотворенные римским рацио кельтские пространства свою волю и драгоценный дар индивидуальной свободы. Но скандинавская традиция, окрашивая наш гиперборейский напиток каплей горечи, никогда не наполняла чашу. Славянская традиция почти подавила ее.
Варяги были Штольцы; славяне были Обломовы и Маниловы. Коммунитарное, коллективистское сознание пришло со славянской традицией: через древнюю «вервь» до колхоза через общину; через толстовское «земля — Божья» до отмены частной собственности на землю эсеровской Учредилкой; от лествичного права, поставившего соборное согласие выше разумного закона, до тендряковского, из «Кончины», крестьянского вопля на сходе: «Не желаем своей земли! Артельно чтоб!» Тогда как у скандинавов, в древней Норвегии, кроме бондов, свободных землевладельцев, не было никого: ни смердов, ни вдачей, ни рядичей, ни закупов.
Традиция Дикого Поля привнесла в нашу кровь разгульное, жаркое, бесшабашное дыхание степей и породила племя бандитов, разбойников, запорожцев, нигилистов — словом, «людей длинной воли».
Византийская традиция сделала нас холопами, все отдающими Кесарю — и Кесарево, и Божье, дала нам магическое христианство безволия и покорности, христианство скита, в отличие от фаустианского христианства крестоносцев, конкистадоров и будущих лютеран. Европейская Реформация вела вперед, в капитализм; наши протестанты, раскольники вели назад, в «душную шубу сибирских степей».
Ордынская традиция дала нам топор палачества и безумное желание покорить весь мир. Империя зла — бесплодная, злая, как осиное гнездо, неэстетичная, как выгребная яма, — это и была Московская Орда, сиречь СССР. СССР — это монгольский аркан, взвившийся над Вселенной, это искры степного костра кочевников, диких и бездомных, издававших «Искру» и создававших ГУЛАГ, это ржание коней и скрежет танков вечного похода.
Мы, русские, ненавидим себя, ибо эти пять традиций несовместимы. В нашей крови — вечное побоище (на Куликовом поле, на льду Чудского озера, под Царьградом, под Полтавой). Танцуя столетиями с Роком, мы выучились решать мировые, проклятые вопросы; однако уравнения нормальной человеческой жизни мы решать не умеем. Моя Россия — юродивая пророчица. Ее выкрики и стоны жадно слушает мир (кто на Западе из приличных людей не читал в переводе Достоевского?), но ноги ее босы, она в посконной рубахе, и в хороший дом ее не впустят. Она как князь Мышкин — с гениальными прозрениями, но без крова и средств к существованию; с великой добротой, но без адекватности в реальной жизни. Другая ее сторона — мрачная страсть Рогожина (мы любим, убивая). В ней плещется вечная истерика Настасьи Филипповны, неистовый бред Петра Верховенского, самосожжение Карамазовых. Россия — персонаж из романа Достоевского.
Как с этим жить? Жизнь не про нас, нам дана только Вечность. Мы не умеем жить в минутах; мы живем в веках: кошмаром, грезой, миражом. Я ненавижу это, но это во мне, и я ненавижу себя. Мы должны освободиться от заклятия Вечности, стать такими, как немцы, французы, англичане, американцы: комфорт, изобилие, цветные этикетки, ванная в каждом доме, уютные фермерские коттеджики, все провинциальные городки, как Твин Пике (только без убийств и призраков). Ухоженная, сытая, довольная, деловая, цивилизованная Россия, забывшая о том, что она мировая держава, не думающая более ни об Истине, ни о смысле жизни, вся в автострадах, парках, иномарках и «Макдональдсах».
Но этого не будет. Запад развеивается, как мираж, и оставляет нас в пустыне социализма. Пусть девочка плачет. Шарик улетел. Наша история сверкает и пенится, как водопад, и так же, как водопад, устремляется в бездну. Могучий порыв — в никуда. Туристы глазеют. Мы — достопримечательность. От нашей бездны они вернутся домой. Обедать. А для нас нет возврата. Пусть Бог сжалится над Россией и пошлет ей либо капитализм западного образца, сияющий, как «Мерседес», либо гибель. Все — или ничего. А пока — Вечность, как вампир, высосала всю нашу кровь. Получается, как в том анекдоте: поколение за поколением вкладывает все в некий заем, а потом, когда это поколение уже на кладбище, между могил бродит старик, стучит клюкой по мраморным плитам и сообщает: «Ваша облигация выиграла».
Наша облигация выиграла. Только получать уже некому и не с кого...
