Яков Кротов. Путешественник по времени Вспомогательные материалы.
Эра беззакония
Эра беззакония // "Огонек" №27-28, 1994, С. 19.
Пока политики, журналисты, силовые структуры и частные лица с жаром обсуждают все многочисленные «contra» и немногочисленные «рго», относящиеся к Указу Президента по борьбе с преступностью, мы, помня о том, что наглядность — золотое правило дидактики, предлагаем один поучительный сюжет из быта столицы в доуказные времена.
Уже к весне погода изменилась. Тем, кому казалось, что они вернулись с холода, впервые после Октября стало по-настоящему зябко. Если в ноябре, в канун годовщины ленинского переворота, коммунистов прогнали с родной Октябрьской площади и вынудили устраивать свои пикники чуть ли не в подмосковных лесопарках, то в конце зимы в город вернулись красные флаги. Так возвращается плохо залеченный, давний, неисцелимый хронический недуг. 22 апреля парад-алле должен был состояться на Театральной площади.
От апреля до апреля утекло много крови, пота, чернил и воды: если год назад мы ждали решения своей участи, а эта участь зависела от ответов народа на референдуме, и 28 апреля мы уже знали, что пока пронесло, то в этом апреле не было нужды вопрошать оракулов. Президент готовился подписать соглашение о гражданском мире с теми, от кого его демократы защитили и в апреле, и в октябре. А Ленин лежал в своей пирамиде, и даже толки о его возможном переезде на нормальное общедоступное кладбище затихли. Отчаяние заставило демократов вспомнить о старом испытанном средстве — уличных пикетах. Нельзя же было допустить. чтобы 40 тысяч объявленных коммунистами демонстрантов бесновались на Театральной и чтобы никто и нигде хотя бы тихо не возроптал. На массовую акцию никто не замахивался. Когда на встрече демократов на Арбате, 19 под громыхание литавр красно- коричневой амнистии Егор Гайдар сказал, что выходить на улицы не надо, что враги только этого и ждут, что-то кончилось. Слишком велик был контраст между этим выступлением и речью с экранов телевизоров в ночь на 4 октября. После этого демократы выходили уже только на пикеты отдельными стайками. Самые неугомонные демороссы: «Август-91», «Живое кольцо», Антифашистский центр, ДемСоюз. Вот из них-то и решили рекрутировать пикетчиков на 22 апреля.
На месте выяснилось, что Красная площадь надежно огорожена турникетами. К тому же демократы по своей вечной безалаберности не нашли друг друга. Антифашистский центр и ДемРоссия, не добравшись до Лобного места — пункта сбора, ушли на Васильевский спуск, где в прошлом марте сутки отбивали Президента у Съезда Советов. Шесть членов ДС пошли на Никольскую улицу, к ГУМу, и смирно встали у турникетов, после того как милиция отказалась пропустить их на Красную площадь.
Журналистов было раза в два больше, чем пикетчиков. Они активно фотографировали лозунги типа «Похороним тело и дело Ленина». Прохожие происходящим не интересовались. Коммунистов не было, хотя расправа была обещана заранее. Когда дошло до дела, лидеры митинга посоветовали своим подопечным не подходить к нам и не поддаваться на провокации; видимо, до них дошло, что преждевременное убийство нескольких безоружных демократов испортит им всю обедню и вовремя даст понять Президенту и «Выбору России», какие обязательства берет на себя коммуно-фашистская сторона в плане поддержания гражданского мира. Пикетчики собирались простоять на Никольской максимум час, а потом разойтись.
Как вдруг милиция, критически осмотрев плакаты, спросила, кто разрешил здесь, на Никольской, стоять, и без лишних церемоний велела убираться. Если бы земля разверзлась под ногами пикетчиков и они провалились в какое-нибудь подземелье времен Иоанна Грозного, они были бы потрясены меньше. Повторюсь: мы не ждали хорошего от красных, но от власти... Между тем случилось то, что еще не случалось с августа, с 22 августа 1991 года. С тех пор, как покойный Съезд нардепов принял Декларацию прав человека, право на пикет никем не оспаривалось. Даже административная печально знаменитая статья 1661, введенная Горбачевым, чтобы демократы не так быстро перестраивались, регламентировала собрания, шествия, митинги, демонстрации, но не пикеты. Президентский указ от 23 мая 1993 года (изданный после красного первомайского разбоя) регламентировал массовые мероприятия (до тысячи человек — уведомление в супрефектуру, до пяти тысяч — в префектуру, свыше пяти тысяч — в мэрию), а пикет в шесть демократических душ явно под этот указ не подпадал.
После принятия долгожданной, выстраданной Конституции все ее бывшие «агенты влияния» и «толкачи» затвердили наизусть ст. 31 («Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование»), ст. 18 («Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием») и ст. 55, п. 2 («В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина»). Под статью 55, п. 2 подпал бы президентский указ, если бы он не предусматривал только массовые мероприятия и уведомительный порядок. То есть в самом худшем случае 50-тысячному митингу мэрия может предложить другую площадь, другой маршрут шествия. Если, конечно, по той же Конституции организации, проводящие митинг, не занимаются тем, что предусмотрено ст. 13, п. 5 («запрещается создание и деятельность общественных объединений, цели или действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни»). Но под эти определения свободно подпадает что угодно: акции коммунистов, баркашовцев, деятельность ЛДПР, октябрьских путчистов, но только не намерение способствовать скорейшему преданию тела Ленина земле. За последние месяцы в Москве состоялись сотни самых экстравагантных пикетов: национал-патриотических — с факелами, свастиками, виселицами, лозунгами типа «Назарбаева — в юрту», с сожжением чучела министра культуры; коммунистических — с извечной темой «Ельцин — иуда»; экономических — с требованиями всех срочно накормить пятью хлебами и пятью рыбами. Демократы пикетировали Генпрокуратуру и Мосгорсуд во время процесса Вила Мирзаянова, съезд и штаб-квартиру ЛДПР, американское посольство после демарша Никсона, МИД, Министерство обороны, Госдуму. Что же до крошечного антиленинского пикета, то о нем была извещена Городская Дума (дабы приняла участие, что она и сделала на Васильевском спуске в лице депутата Евгения Прошечкина); на пикет был персонально приглашен Президент (и, следовательно, знала его администрация); «МК» за две недели напечатал статью-извещение (место, время, цель, лозунги), извещены были все информагентства, данные которых получают и мэрия, и МВД, и ГУВД. О пикете не знали разве что в Китае, хотя наверняка знали в китайском посольстве (их снабжает информацией тот же «Интерфакс»). Китайская перестройка кончилась на площади Тяньаньмэнь. Российская заканчивается там, где начиналась: у Кремля, у выхода на Красную площадь.
На каком уровне российские власти приняли решение касательно российской демократии: «Я тебя породил, я тебя и убью», — а-ля Тарас Бульба? Кстати, за что? Андрей изменил отцу, но демократы Ельцину не изменяли.
Однако 22 апреля у здания ГУМа их впервые за три года спросили, кто разрешил им осуществить их конституционное право.
Дээсовцы протянули стражам порядка Конституцию, как протягивают верительные грамоты, и стали зачитывать свои любимые места. Люди в форме с офицерскими погонами заявили, что никакой Конституции не знают и знать не хотят, после чего все разговоры прекратились, ибо стало ясно, что ни к праву, ни к его охране люди в форме никакого отношения не могут иметь. К ГУМу подогнали легковую машину и пикапчик. На глазах у журналистов, под стеклянным взором камер пикетчиков — всю шестерку — потащили в машины. Закрыли дверцы. Отъехали.
А в это время с демократами на Васильевском спуске происходили еще более интересные вещи. Все утро коммунисты с красными знаменами, лозунгами и портретами подходили к Мавзолею, хотя им разрешили только возлагать цветы. Несанкционированная (многотысячная) демонстрация прервана не была. Зато здесь в 18 часов, на Васильевском спуске, офицеры милиции заявили, что поднять трехцветный флаг — значит нарушить закон и что-то замышлять. Государственный флаг вырвали и топтали ногами...
Протоколы стали составлять через 5 часов, в 23.00 (а не в пределах трех часов, как положено). Четверых задержанных загнали за стекло в крошечное помещение вместе с алкоголиками и хулиганами, незаконно обыскав. Потом алкоголиков и хулиганов выпустили. Остались «политические». Дверь открыли только тогда, когда демократы стали терять сознание. Оставили до утра ждать суда, хотя все имели паспорта, дипломы и не отказывались явиться в суд, наоборот, требовали его. (Такого не было с 1990 года.) Не дали спать, заставив 20 часов подряд просидеть на стульях (чего не было с 1986 года; даже в горбачевские времена какие-нибудь нары да предоставляли). Депутаты Городской Думы всю ночь сидели на работе, организовав штаб по спасению пикетчиков, но, когда они обыскивали все камеры в 14-м отделении, демократов уже перевезли в 64-е. Пресса и телевидение били «в набат», но это ведь не спасло от «Матросской тишины» даже Вила Мирзаянова, которого защищало правительство США. Пищи задержанным не предложили (даже за их деньги), от воды они отказались сами, объявив сухую голодовку. Ведь дальше шел только сталинский конвейер с «выстойкой» (впрочем, и так после этих 20 часов трое из шести пикетчиков слегли). Словом, глумились, как могли, с долго (аж 3 года) сдерживаемой яростью, объясняя вслух, что голосовали за Жириновского, да и Сталина не мешает воскресить.
Утром пришли депутаты. Их послали в Тверской суд к 10 часам, обещав тут же отвезти задержанных. Услав всех журналистов и демократов, тайно привезли судью в отделение (не практиковалось с 1989 года). И если бы депутат Катаев не оказался таким недоверчивым и они с Е. Прошечкиным не решили бы часть депутатских и прочих сил к суду не отправлять, судьба дээсовцев была бы решена: 15 суток, острог на 101-м километре, продолжение сухой голодовки, смерть от жажды, пока пресса и демократы пытались бы достучаться до тех, кто может отменить приговор. Но здесь судье пришлось согласиться на разбирательство с адвокатом и выдать повестки на 27 апреля.
27 апреля в битком набитом прессой и демократами зале выяснилось, что адвокат и свидетели защиты здесь ни к чему. Судье Бабуриной Н. Д., похоже, все было ясно еще до начала суда. Разбирательство проходило по формуле Юлия Кима:
Судье заодно с прокурором
Плевать на детальный разбор.
Им лишь бы прикрыть разговором
Готовый уже приговор.
Свидетели обвинения в погонах защищали честь мундира такими баснями, что превзошли дедушку Крылова. По их словам, шестерка пикетчиков: «1) перекрыла Никольскую улицу; 2) перекрыла вход в ГУМ; 3) мешала гражданам проходить на богослужение; 4) мешала проходить к Мавзолею Владимира Ильича Ленина; 5) мешала разгружать машину со стройматериалами (это у ГУМа-то!); 6) призывала убивать коммунистов. Юридический результат выразился в 30 тысяч штрафа одному, 20 тысяч — другому и еще двоим по 15 тысяч... Причем непонятно, по какому кодексу. В УК этого вообще нет, а в административном по 1661 пикет не предусмотрен. Ни пикет, ни кара за него.
23 февраля и 27 апреля — это очень убедительно. Все участники пикетов на Никольской и Васильевском вечером 3 октября, тоже в 18 часов, выскочили на Красную площадь защищать Президента. Никакое отделение по охране Красной площади эту площадь в ту ночь не охраняло. Но вот приглашенный на пикет Президент своих защитников защищать не пришел, и трехцветное знамя было брошено к Мавзолею, как флаг разбитого вражеского полка. И здесь президентский указ никак помочь не мог, ибо в нем санкции не предусмотрены. Судья сочла, что шестеро — это массовое мероприятие, а люди в погонах предложили считать массой даже одного пикетчика. Всем, кто жил в брежневское время, уже все понятно. Гражданское примирение с красно-коричневыми могильщиками демократии открывает не эру милосердия, но эру беззакония. И новые диссиденты, прижимая к груди тоненькую книжечку с двуглавым орлом, будут требовать на своих процессах, как требовали прежние диссиденты: «Соблюдайте свою Конституцию!» И этот аргумент поможет новым диссидентам так же, как помог старым.
