Яков Кротов. Путешественник по времени.- Вера. Вспомогательные материалы: Россия в XXI в.
"Вполголоса" №4-5, 1992. С. 30-33.
(Дискуссионный листок московской организации партии Демократический Союз)
Радикалы обсуждают августовскую «победу»
В сентябрьский день 1991 года группа около 30 человек собралась на частной квартире Е. Анастасиади для проведения тематического семинара по вопросу: «АВГУСТОВСКИЙ ПЕРЕВОРОТ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ».
Здесь присутствовали члены Вольного философского общества (бывшего Младомарксистского), члены и бывшие члены Демократического Союза, правозащитник Кирилл Подрабинек, один из руководителей «Мемориала» Дмитрий Леонов, а также американский «неформал» с тридцатилетним стажем Дэвид из штата Калифорния.
Обсуждение открыл Сергей Васильев из С.-Петербурга, поставивший перед присутствующими следующий вопрос:
– Является ли переворот логическим продолжением перестройки? Или это нечто совершенно новое?
Первыми было предложено выступить «очевидцам и участникам» событий, чтобы поделиться своими впечатлениями. Член ДС Андрей Бицуков сказал, что общая обстановка в городе во время переворота живо напомнила ему воскресные «февральские революции» 1990 года в Москве, с тем единственным отличием, что народу, как игрушки, показали еще и танки.
Кирилл Привезенцев заметил, что «он не относился к числу защитников баррикад, так как ему было абсолютно нечего защищать в эти дни». В то же время он достаточно долгое время провел в районе Белого дома «с исследовательскими целями». Он развил параллель между митинговой активностью 19 августа и «воскресными революциями». «Я был поражен тем, – заявил он, – что обстановка митинга 19 августа в точности соответствовала тем «воскресным революциям», которые регулярно происходят у нас с января 1990 года: тот же истеричный тон выступлений, отсутствие всякого содержания, косноязычность и непереносимость речей, обычные мотивы с той только разницей, что никто в тот момент не ругал Горбачева».
«А в целом, – сказал он в заключение, – дни переворота для меня сейчас представляются в основном коллекцией анекдотов, собранных мной лично и моими товарищами».
Юрий Бехчанов, член «революционного крыла» ДС, рассказал, что в дни переворота он оказался в Вильнюсе, где ситуация была более четкая и ясная. Возле Верховного Совета происходило нечто совсем непохожее на то, что происходило в январские дни. Не звучало призывов ни к оружию, ни к сопротивлению. Во всех выступлениях официальных лиц Литвы повторялось, что главное – не поддаваться на провокации и НИЧЕГО НЕ ДЕЛАТЬ.
Сотрудники Департамента охраны края были созваны с границ в Вильнюс, где у них их начальством было отобрано оружие, после чего они были по существу интернированы своим же руководством.
Ландсбергис в первый же день буквально умолял не предпринимать никаких попыток сопротивления, и заявил: «Через десять дней в Литве не будет ни КГБ, ни ОМОНа, а еще через некоторое время – и армии». Эти слова были переданы по радио.
Затем слово было предоставлено Кириллу Подрабинеку, который прочел доклад по конспекту своей статьи «Странная наша страна» (в настоящем сборнике помещена на стр. 27 – ПРИМ. РЕД.). В выступлении он в то же время сделал ряд любопытных дополнений к содержанию статьи. В частности, он высказал следующее предположение относительно предшествовавших перевороту отставок Шеварднадзе и Яковлева:
«Похоже, что это была подготовка общественного мнения к грядущему перевороту. Потому что если это спектакль, то он должен делаться в контексте общественного мнения, всякий спектакль подразумевает присутствие зрителей и заранее их осведомленность о том, что перед ними происходит: точно так же, если я иду в театр, то я приблизительно знаю, какая будет пьеса, у меня есть билет, я знаю автора».
Кроме того, он поделился личными впечатлениями о перевороте:
«Конечно, может быть, самый удивительный аспект переворота – информационный. Для меня он удивителен тем, что 19 числа, находясь в Брянской области, я, как только узнал о перевороте, побежал на переговорный пункт и звоню в редакцию «Экспресс-Хроники». И редакция мне отвечает!
Мой первый вопрос: кто-нибудь арестован? Нет. Какие-нибудь препятствия в работе редакции есть? Нет. Ну, я ошарашено ушел домой, оставив только свой адрес, чтобы дали телеграмму, если будет что-то серьезное».
После выступления Кирилла Подрабинека гость из Калифорнии Дэвид сделал следующее замечание: у него сложилось совершенно иное мнение, чем те, которые он услышал. «Ельцин и Горбачев, – недоуменно сказал он, обращаясь к К. Подрабинеку, – в течение 3 лет друг с другом дрались. А по вашему анализу выходит, что они друг другу подыгрывали?»
Кирилл Подрабинек ответил на это так: «Еще в 1987 году, не только мной, а целым рядом людей была высказана версия о том, что Ельцин и Горбачев делают свои политические ходы с обоюдного рассмотрения и согласия. И есть целый ряд фактов, подтверждающих это».
Затем слово было предоставлено Валерии Новодворской. Она кратко выразила свое кредо:
«Я не соглашусь ни с теми, кто говорит, что это была на 100% игра, ни с теми, кто говорит, что это была на 100% реальность. Кто не играл – так это те, кто пришел к Белому дому».
Далее Валерия подробно остановилась на «силах, которые существуют в советском обществе», выделив:
- силы, которые «правее Горбачева»;
- «просто честных людей», которые уже 4 года говорят властям, «вы нам подсовываете какую-то туфту», и «подавитесь вы своей перестройкой»;
- собственно перестроечный истеблишмент (Горбачев, Ельцин и т.д.).
И, наконец, есть еще одна сила, вернее, это не сила, а просто матрац: абсолютное большинство советского народа, которому на все наплевать, который ни в чем не участвует, ни во времена Брежнева, ни во времена Горбачева, ни во времена ГКЧП. И эта масса превосходит и массу перестроечного истеблишмента, и массу правых, и массу этих истинных демократов.
Это огромный глухой ватный матрац, в котором глохнут все шаги и затухают все звуки».
«Я не разделяю мнение, что 10 лет этой хунты способствовали бы абсолютному свержению советской власти в стране. Я 20 лет этим занималась, до 1985 года, и я помню, как я пыталась организовать хоть одну серьезную подпольную антисоветскую организацию. Так вот, когда они организовывались, они распадались сами, от страха, еще до начала арестов. И первый семинар «Демократия и Гуманизм» мне удалось организовать в 1987 году, когда у инакомыслящих возникла робкая надежда, что их сразу не посадят».
Новодворская попыталась детально, а, может быть, излишне детально описать всю «механику переворота», вплоть до того, что и когда каждый из заговорщиков кому сказал.
«Абсолютное большинство нашего «матраца» не вышло бы защищать идею свободы против власти. Но здесь ситуация была оригинальная: «законная» власть и свобода оказались на одной стороне.
«Матрац» не среагировал ни на что: ему было плевать и на ГКЧП, и на Ельцина, и на свободу и демократию. Они просто занимались своим делом.
Демократы сыграли роль рыцаря Ланселота, искреннюю роль. Дракону в результате срубили головы, и к власти пришла новая генерация драконов.
Горбачев на своей пресс-конференции выглядел откровенно плохо, потрепанным и побитым. Ельцин, взяв его за шиворот, подверг публичному унижению. Но Горбачев делает гениальный шаг, он сдает КПСС. Причем, заметьте, наша подушка ничего не требует: она не требует сокрушения КПСС, этого требует только следующая категория драконов.
Мы вошли в следующий драконовский период, но мы не прогадали, потому что вести себя, как рыцарь Ланселот – это благородно».
Ирина Алешина: Тебе не кажется, Лера, что если бы к Белому дому не пришел ни один человек, большей трагедии как для Ельцина, так и для Горбачева не было бы?
Новодворская: Если бы народ не вышел к Белому дому, это было бы величайшей трагедией для народа, и подарком для всех трех сил: и для Ельцина, в том числе, который бы понял, что может делать с народом все, что угодно.
Я не вижу смысла в таком эксперименте на самих себе, чтобы мы стали себя вести абсолютно не по-человечески в надежде не потрафить Горбачеву и Ельцину. Мы ведем себя, как люди, в любой ситуации, даже если она разыграна с начала до конца.
И дня меня свет в окошке – Тамара Целикова, которую судили за оскорбление величия Горбачева и которая стояла в эти дни с лозунгом «Свободу Горбачеву!». А теперь будет кричать «Долой Горбачева!».
ДС, вся демократическая общественность в этой ситуации, не мудрствуя лукаво (оживление, смех) вели себя по-человечески. И это не пропадет.
По-человечески, это значит, не быть уверенным, что это на 100% игра. Скажем, взяли бы штурмом Белый дом, прикончили бы этого Ельцина. Все-таки божья тварь, жалко.
Здесь разгорелась любопытная полемика между Новодворской и Юрием Бехчановым, принадлежащим к той же фракции ДС, что и она (революционно-либеральной).
БЕХЧАНОВ. Лера, ты начала с симпатией относиться к Ельцину, советской власти?
НОВОДВОРСКАЯ. Абсолютно не начала.
БЕХЧАНОВ. В средствах массовой информации ДС ставится на одну полку с присягнувшими на верность Ельцину частями ВДВ, КГБ, «ДемРоссией» и т.п.
НОВОДВОРСКАЯ. Мы на этой полке не залежимся. Если у нас человеческое поведение перестает проявляться, если человек только обдумывает, но не чувствует, то для нас и революция когда-нибудь станет невозможной, потому что революция – это живые человеческие неостывшие чувства.
БЕХЧАНОВ. Но Белый дом никто не штурмовал...
НОВОДВОРСКАЯ. Но была информация, что будут штурмовать. Десять раз будет такая информация, десять раз надо будет ходить.
В этот момент Дэвид сделал замечание, которое вызвало веселое оживление среди присутствующих. То, что Валерия пыталась выразить с оговорками и т.д., американец увидел прямолинейно:
– Я приветствую Ваше заявление, что без борьбы демократических сил не могло быть победы! Это замечательные слова.
Очевидно, смутившаяся, Новодворская вынуждена была возражать:
– Нет, я совсем не говорила это. (Оживление, смех). Я сказала, что демократические силы не в накладе. Нас хотели обмануть. Но мы получили свои баррикады, свой опыт неповиновения, тренинг для будущей революции.
То, что мы получили реально – увеличение числа инсургентов в стране за счет классической интеллигенции типа «Московской трибуны», «Коммерсанта», «МН».
КПСС они сдали бы и без нас, даже если бы никто не пошел к Белому дому. Но мы заработали это, в отличие от народа, который ничего не заработал, поэтому мы имеем право порадоваться, что с одним драконом мы покончили, теперь будем иметь дело со следующим.
Затем выступал Александр Элиович. В начале своего выступления он повторил ряд моментов из его статьи «Перестройка и психоанализ».
Затем выступал Александр Элиович. В начале своего выступления он повторил ряд моментов из его статьи «Психоанализ перестройки», (помещена в настоящем сборнике на стр. 12 – ПРИМ. РЕД.).
Он заметил: «Все происшедшие события, на мой взгляд, являются органичной частью перестройки. Поэтому нужно давать оценку, что такое перестройка. На мой взгляд, перестройка – это ответ на то, что к 1984 году стратегическое соревнование Востока и Запада было Востоком проиграно.
Необходимы были какие-то адекватные ответные меры. На поверхности таких мер видно не было. Видно лишь, что система загнивает, что Брежнев и Хрущев, а до них отчасти и Сталин, «сидя в окопах», позиции Системы потеряли – в мировом масштабе. И есть только один рецепт – попытаться как-то активизировать Систему, активизировать людей. Не факт, что из этого что-то получится, но другого выхода просто нет.
Мне кажется, что Горбачев – прагматик, обладающий колоссальной властью в стране, и его цель – сбросить весь балласт, каким он не окажется. И не он сам выявляет балласт, балласт выявляет логика событий, – он как бы говорит: «Я сдам абсолютно все, что потребуется, и мне нужно только одно: сильная и стабильная держава, в которой люди с огнем в глазах могли бы делать что-то: например, производить какие-то технологии. Которая имела бы сильные позиции, например, в Третьем мире». И в этой позиции совершенно понятно, что сохранять коммунистические убеждения, которые уже не работают, уже не эффективны – какой в этом смысл? Они уже отжили свое.
Такова ситуация «сверху». Ситуация «снизу» еще более трагична. Потому что люди знают, что перед лицом государства они ничто, и в ближайшие два-три поколения вряд ли что-то изменится. Но человек не может психологически пережить ситуацию, когда он – ничто. Он должен себе доказать, что он есть субъект, кто-то. Как это сделать? Самый простой выход – найти врага. Я нахожу врага, проявляю активность, нападаю на него, ненавижу его, побеждаю или терплю какие-то временные поражения. Я – уже кто-то. На конференции в Юрмале в июне этого года мы во время одного из обсуждений пришли к парадоксальному выводу, что конфликтов в СССР нет. Люди нуждаются во враге, в конфликте, потому что это – основа легитимности их существования.
Если есть конфликт, если есть враг – то я уже субъект. Я уже могу забыть, что я – никто. В этом и причина, в частности, антикоммунистического популизма. Но эта ситуация страшная, ситуация взрывчатой смеси, потому что человек все равно знает, в то же время, что он – никто. И он вынужден строить все более правдоподобные подставки, пытаясь обмануть сам себя, идет «расходящийся круг» снизу.
В этом-то вся проблема, что с разгоном коммунистов ничего не изменится, точнее, ничего не остановится. Потому что ситуация может измениться только тогда, когда люди станут хозяевами, а не получат «чувство хозяина». Когда запускаются такие процессы, шаг за шагом начинается обвал.
Общая же цель властей здесь – динамизировать массы, так как основной тоталитарный принцип – все должно быть по воле народа.
И если посмотреть логику перестройки, то видно то, о чем говорил Горбачев в книге «Перестройка и новое мышление»: ситуация должна стать такой, чтобы все происходило так, как того желает народ. Чтобы народ действительно был активной силой перестройки. В более позднем «Слове о Ленине» Горбачев три раза повторил, что «социализм – это живое творчество масс».
Почему сняли памятник Дзержинскому? И – в то же время – никто не полез на саму Лубянку? Потому что Феликс Эдмундович всем своим видом, стоя на этом месте, показывал людям, кто они такие, «были, есть и будут». Его нужно было снять, и его сняли. Это – война против символов, того, что давит на сознание людей, причем люди занимаются не решением своих реальных проблем. Пользуясь выражением Армена Мнацаканяна, все происходит «в сфере досуга», только это очень агрессивный и потенциально опасный «досуг».
Возвращаясь к своим ощущениям накануне событий, я могу сказать, что было ощущение обычной «воскресной революции», только более мерзкое. Кирилл Привезенцев, Виктор Володин, я понимали, что общий закон всего этого спектакля в СССР в том, что если людей не убивают, то спектакль слишком очевиден. Спектакль не становится частью жизни. Людей нужно повязать кровью. И мы знали, что будут убитые.
Отметив сходные моменты в событиях в Тбилиси-1989, Баку, Вильнюсе и августовских событиях в Москве, Элиович заметил:
– Общее движение идет в сторону психоза, в сторону этнократических и откровенно фашистских идей, причем все это аккуратно называется «демократией», «правами человека», «независимостью» и другими святыми словами.
Теперь о народе, который Валерия называла «матрацем», «подушкой», в которых все гаснет. Я считаю, что не наша победа, но большое поражение Ельцина, Горбачева и всей этой команды, что народ в своем большинстве остался пассивен.
Я не считаю, что это плохо, когда человек сидит дома и у него есть свои интересы: семья, огород, дача и т.п. Когда у человека есть интересы – это уже шаг вперед. А когда перестроечный человек носится полностью манипулируем, носится по всем этим митингам, пытаясь решить свои психоаналитические проблемы за чей-то счет, то это, я считаю, уровень гораздо менее высокий.
Мы можем провести «следственный эксперимент», проверить, сколько бы людей вышло на площадь, если бы переворот был бы настоящий. Еще раз подчеркиваю, я не могу представить, чтобы этот переворот мог бы быть настоящим, потому что «в стране дураков на дурака не нужен нож».
Но, допустим, мы уже, как Польша, удостоились военного переворота, против нас послали аж танки, какие мы все стали свободные и опасные для власти люди. Сколько же будет людей на площади?
19 числа, до того, как начались все странности, до того, как два раза показали по ТВ в программе «Время» Ельцина на танке, и сообщили разные обнадеживающие вещи в «Известиях», люди молча читали листовки, не обсуждали их, и расходились. Первые два часа переворот был почти настоящим. Потом люди начали что-то понимать, и, тем не менее, 19 числа, вечером, когда Ельцин выступал на танке, на площади было около 150 человек.
Другой пример: в Татарии, где Шаймиев ввел чрезвычайное положение, своим начальственным голосом придал какую-то реальность событиям, на митинге 20-го было от 200 до 300 человек. Самым смелым революционным лозунгом был: «Где же наш Горбачев?». Вот следственный эксперимент.
Я не спорю, что среди 20-30 тысяч людей, которые вышли, были и такие, которые вышли бы и в случае настоящего переворота. Но их количество было бы соответствующим.
Насчет утверждений о том, что «империя рухнула». Понятно, что империя не только не рухнула, но и не может в принципе рухнуть. Для меня лично было неожиданностью, что Горбачев отдал Прибалтику. Хотя уже целый год многие прибалты говорили, что Горбачев ее отдаст.
Все остальное рухнуть просто не может. Украина, например, не может уйти хотя бы потому, что Хрущев подарил ей Крым. Вся империя сцеплена намертво, сцеплена кровью и жизнью людей, и рухнуть она может только в том случае, если люди снизу начнут учредительный процесс, будут друг с другом договариваться. Но для этого должны быть реальные интересы у людей, субъекты политических изменений. Их нет.
То, что происходит – это децентрализация тоталитарной пирамиды. Горбачев отдал часть своих полномочий на ступеньку ниже. Но децентрализация пирамиды не означает того, что кто-то от нее может отделиться.
Валерия говорила: Горбачев вернулся слабым после Фороса. Он выглядел бледно, плохо, и т.д. (Смех). Да он должен был выглядеть бледно и плохо! Единственный способ организовать «добровольное забегание» – это отдать все, что требовала республиканская номенклатура, например, союзные предприятия. До этого никакого новоогаревского процесса, добровольного забегания быть не могло. Почему путч был сделан до подписания новоогаревского соглашения? Потому что единственный способ сделать империю в виде нового «содружества» легитимной – организовать именно такой «путч».
Но коммунисты подарили Горбачеву тоже хороший «подарок»: они не сняли его с поста генсека КПСС. Я уверен, что по планам Горби они должны были его снять. Если бы они это сделали, вал бы покатился мощнее.
Относительно роли Лукьянова. «Погиб поэт, невольник чести...». Лукьянов – одна из центральных фигур в этом деле. Очень похоже, что Лукьянов им давал какие-то надежды, хотя ничего прямо не обещал – и был одним из ключевых людей Горбачева в этой команде. А 20-го утром взаимопонимание ГКЧПистов и Лукьянова неожиданно разлаживается, они говорят: «Надо бы собрать Верховный Совет, чтобы все это легитимировать». А он: «Нет, ВС соберется только через неделю». И вот они и «зависли».
Еще раз относительно народа. По пословице, «народ сер, но мудр». Я считаю, что в Советском Союзе все же есть действительно много людей, которые хоть в какой-то степени осознают свои интересы, которых мало волнуют все эти перестроечные игры. Которые сознают, что Пуго, Язов, Горбачев, Ельцин – люди разные, но из одной команды, занимающие разные места, но в единой пирамиде. И хорошо, что народ остался в целом равнодушен к этим событиям. Я не говорю, что это доблесть, но это хорошо в том смысле, что теперь хунвейбиновские настроения имеют несколько меньшие потенции.
Ближайшие события, которых хотелось бы избежать – это события, сходные с культурной революцией в Китае, с румынской «революцией» (например, поход шахтеров). Т.е. какие-то погромы, провокации, нагнетание страстей, эмоций.
Нужно, по-моему, иначе относиться к простому «серому» народу, который мы все называем «совками». Мне кажется, что «совками» является как раз перестроечная интеллигенция, которая друг у друга гордо спрашивает «А ты был на баррикадах в ту ночь, когда я защищал демократию?». Как раньше в ДС мы спрашивали «Сможешь выйти на площадь?»...
Любопытно, что газеты сейчас наполнены классическим оруэлловским двоемыслием. Типичный текст в газете: «Заговор. Страшно. Мой муж пошел на защиту Белого дома... и т.д.». И тут же: «Площадь перед Белым домом напоминала игру в «Зарницу» или слет туристов». Т.е. идут противоположные мысли, через запятую. Или заголовок: «Россия спасла мир». Подзаголовок: «Путчисты не могли победить». (Смех.)
И постоянно повторяется мысль, во многих статьях: «я ощущал все это спектаклем, пока не пролилась кровь».
В заключение Элиович остановился на моменте цикличности в истории России.
Наконец, одним из последних выступал Дмитрий Леонов, представитель «Мемориала». Он сразу заметил, что «концепции произошедших событий у меня нет, что же касается интриги, то я должен честно сказать, что я ее не понимаю».
Он отметил, что последствием «демократического» «антипутча» стала волна репрессий, ничуть не меньшая, чем при прошлом режиме. И нет никаких признаков того, что эта волна будет спадать, скорее, наоборот.
Сразу после путча казалось, что эта волна может вообще захлестнуть, потом она несколько спала, но перспективы до того, как обретется новое не политическое, а силовое равновесие, – пройдет много времени, прольется много крови.
Везде происходит острая борьба, как правило, в незаконных или полузаконных формах. И если раньше Гамсахурдиа был, может быть, единственным или почти единственным примером «демократа», который гнал инакомыслящих, то сейчас и коммунисты гонят антикоммунистов, и антикоммунисты – коммунистов. Репрессии идут и по национальному признаку. Их картина, которую мы имеем сейчас, очень богата, хотя никто не располагает даже не то что полнотой, но хотя бы общим впечатлением от происходящего. Страны, в которой мы живем, на сей момент мы не знаем абсолютно.
«Мне кажется, – заметил он, – что при таком стремительном развитии событий мы могли не тратить столько времени сегодня на выяснение того, что происходило в эти три дня».
Дмитрий Леонов сказал: «что касается позиции «Мемориала», то я буду за то, чтобы мы находились не в политической, а именно в правозащитной оппозиции тому новому истеблишменту и тем нарушениям прав человека, которым теперь открыта зеленая улица».
Александр Майсурян задал вопрос, какой статус с точки зрения правозащитных документов имеют «новые арестованные» на местах, и члены ГКЧП, могут ли они считаться политическими заключенными?
Кирилл Подрабинек, отвечая на этот вопрос, дал установившееся де-факто понятие политзаключенного:
- человек, в действиях которого были элементы политической деятельности;
- и который при этом не нарушал своими действиями чьих-то прав.
Слишком широкое определение таит в себе опасность, – заметил он.
Дмитрий Леонов, в ответ на слова К. Подрабинека, заметил, что, например, Джаба Иоселиани и его люди под это определение не подпадают.
«Я, – сказал Леонов, – разговаривал с Кронидом Любарским на эту тему, и если исходить из его понимания, то гекачеписты – политические заключенные».
