Яков Кротов. Путешественник по времени.- Вера. Вспомогательные материалы: Россия в XXI в.
СТРАШНЕЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Страшнее гражданской войны // Газета "Утро России" №1 (16), январь 1991. (издание партии Демократический Союз, Поволжский регион)
Сегодня изо всех окон, из либеральных, из консервативных, из КПССных, из ДПРовских несутся заклинания: только бы не было гражданской войны… Лучше конец света, чем гражданская война. Создается ощущение, что нет ничего страшнее гражданской войны. Так ли это?
Давайте вспомним кое-что из истории известных нам гражданских войн. Война Севера против Юга, та американская война, которая уничтожила добрую часть американской свободы: после 1864 года США были уже не те. И не надо говорить, что северные штаты выступали против рабства. Еще до войны они законодательно запрещали неграм жить на их территории и относились к ним как к нечистым тварям. Им нужен бы южный хлопок, и поэтому они воспрепятствовали праву Юга выйти из Союза. Знакомая ситуация, не правда ли: штаты (или республики) хотят воспользоваться своим правом «на выход», «сильный центр» (Север) посылает войска.
Север воевал с женщинами и детьми; Шерман осуществлял тактику выжженной земли; Юг был предан огню и разорению; северяне во многом были предшественниками СС. Еще бы южане не сопротивлялись этому с оружием в руках. Они защищали не рабство, но свободу и свою земля. Их поражение стало потрясением свободы штатов, скованных федеральным законом по рукам и ногам.
А наша гражданская? Дикое насилие большевиков, это марсианское вторжение из «Войны миров», это планомерное уничтожение цивилизации и самой жизни, эта поступь командора – и не сметь защищаться? Мне было бы тяжелее и позорнее. То, что кто-то не сдался без боя; что дикие, варварские, нечеловеческие злодеяния кто-то опровергал с оружием в руках; что многие предпочли пасть на поле битвы, но не жить под властью большевистской орды – единственное, чем мы можем оправдаться перед историей. Мне далеко не все нравится в Белом движении, я, как булгаковский генерал Чарнота, возможно, разгромила бы контрразведку, но они, белые, все-таки сражались за ту жизнь, в которой была надежда и эволюция, и цивилизация, и культура.
Россия до Февраля и после Октября несопоставима, как соринка в глазу и бревно там же. Аля меня это решенный вопрос: в те годы я была бы в Белой Армии и сражалась бы с большевиками с оружием в руках, вступила бы в савинковский Союз защиты Родины и Свободы (только не стала бы клясться перед смертью как Борис Викторович), делала бы то, что делала Мария Захарченко. А вы? Неужели пошли бы с красными или уклонились от борьбы? Тот, кто так поступил, виновен во всем, что случилось с нашей несчастной страной.
И не страшно ли, что, кроме Гумилева, не нашлось восставших против них поэтов и что в 30-х, в 40-х уже не было гражданской войны, а была бойня для покорного своим палачам уже не народа, а стада...
Давайте вопросим свою память и свою совесть, и они ответят нам, что гражданское бессилие, гражданская смерть каждого, гражданская неполноценность страшнее гражданской войны, поэтому последняя свидетельствует о наличии гражданской позиции у общества, на которое напали.
Гражданская война – это кровь. Но в крови повинен тот, кто пролил ее первым, а не тот, кто взял меч для защиты. Я никогда не смирюсь с поруганием памяти тех, кто попытался нас защитить в 1918, 1919, 1920 гг. и погиб, но не приспособился.
Поймут потом, лжи свергнув власть,
Что лучшая победа – пасть.
Г. Ибсен
А сегодня, чего мы боимся сегодня? Горбачева, армии, «Памяти», гражданской войны. Позора не боимся, рабства мы не боимся. Что ж, рабы, восставшие со Спартаком, и были взяты в плен в бою, а мы рождены в холопской доле от отцов-холопов. На наших глазах убивают безоружных, беззащитных, невинных – в Тбилиси, в Баку, в Сумгаите, – а мы боимся гражданской войны, а не соучастия в этих злодеяниях...
Скажите, вы готовы бросить камень в тех мальчиков из Сальянских казарм в Баку, которые не стали участвовать в геноциде на советской стороне, не выполнили приказ и защищали от карателей безоружное население с оружием в руках, пока их не уничтожили всех до последнего? По-моему, они исполнили свой человеческий и гражданский долг. Вас страшит такая гражданская война? Тогда позаботьтесь о том, чтобы на улицы вышли все: только это остановит власть от попыток повторить Новочеркасск и Тянанмэнь.
Итак, миф о гражданской войне как о самом ужасном, что только может случиться, оборачивается в сагу о нашей трусости. А баррикады? Термин «баррикадное мышление» подается как чистый негатив. Конечно, если возможен консенсус, баррикады ни к чему. Но у нас консенсуса не будет – после этих 73 лет. Более того: консенсус со злом нам не нужен. Не надо предлагать им переговоры и круглые столы. Только безоговорочная капитуляция, уход от власти и вечность непрощения и остракизма. Кары не надо тоже, ибо, покарав наших палачей, мы сами станем палачами. Но простить и забыть мы не смеем, иначе у нас будет тошнотворное общество, сытое, но бездуховное и бесчестное. Пусть свершится справедливость и погибнет тот мир, в котором мы перестали быть людьми. Свободная Россия ни в чем не будет походить на Советскую.
Так что такое баррикады? Сейчас не 1848 год и не 1905-й. Тогда силы были примерно равны: у повстанцев ружья и бомбы, у правительства ружья... Но здесь была и артиллерия, и шрапнель. Так что даже тогда баррикада скорее означала восстание духа, чем кровожадное стремление убить ближнего. А сегодня, при наличии газов, минометов, огнеметов, танков, гранат и прочего, о какой-то сопоставимости возможностей власти и народа вообще говорить не приходится.
Баррикады не означают насилия, но свидетельствуют о готовности умереть за свободу. Баррикада – не орудие убийства, не инструмент войны, а символ непокорства и освобождения народа. Если народ идет на баррикады, это означает, что ему тесен старый государственный порядок. Здесь многое зависит от власти. Наша милейшая «Софья Васильевна» никогда не жалела чужой крови, рассматривая народ как противника.
Так что миф о баррикадах возник в нашем приниженном сознании, которое не может вскарабкаться на их высоту, высоту неповиновения и восстания против деспотизма.
А революция? О, я слышу много реплик, и добрая половина из них – про большевиков. Мы просто забыли, что такое революция. Нам в детстве твердили про Октябрьскую революцию, и поэтому слово это ассоциируется у нас с кошмаром. Но Октябрь не был революцией, а был бандитским военным переворотом над бессильным и безоружным обществом (это, кстати, не к его чести: бессилие не добродетель). Февральская революция была неполноценной, с сильным включением охлократического элемента. Гражданское общество было в зачатии, политические и правовые приоритеты подавлялись социально-экономическими.
Революция не совершается только во имя желудка. Мир знает мало удачных революций. Английская была отравлена казнями и репрессиями, французская (1789) перешла в якобинский большевизм. Одна только американская революция не опустилась до вульгарной мести и выработала законы и порядок, которые украсили человечество и которых хватило до 1861 года (после гражданской войны американская демократия неполноценна).
Революция не означает ни террора, ни хаоса. Это переворот гражданского общества над неугодным ему государственным строем. Революция означает переход к более свободному и более гуманному общественному устройству. Ей предшествует эволюция человека, эволюция человеческого сообщества. Сначала негодный строй отвергают, затем свергают. Революция может быть только демократической. Если она не приводит к демократии, то будьте уверены, это была не она. И не все ли равно, как сформулируют наши враги (Горбачевы, Язовы, Ельцины, Поповы) свою 71 о «насильственном свержении антинародного государственного строя». За призыв к революции полагается 7 лет. За попытку ее совершения могут дать гораздо больше, вплоть до «высшей меры социальной защиты». Но путь из тоталитаризма в демократию лежит через демократическую революцию. Надеюсь, что наша революция не запятнает себя виселицами и трибуналами, как венгерская 1956 года или румынская наших дней. Тот, кто возвысился над коммунистами, не станет кричать «смерть им!», ибо здесь он уподобится большевикам.
Там, где есть виселицы, нет революций. Пункт о ненасилии должен быть записан у каждого в душе, где действует компас – совесть человека и христианина. Если нет нравственности, Уголовный кодекс ее не заменит. Человек должен понимать, что дозволено, а что нет, не справляясь с программами и указами. Только тогда он свободен и самостоятелен. Только тогда он имеет право совершать революцию. Об этом писал Высоцкий:
Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает, как тень,
И в награду за ночи отчаяния
Будет вечный полярный день.
Слава им не нужна и величие,
Вот под крыльями кончился лед,
Но найдут они счастье птичье,
Как награду за дерзкий полет.
