|
Оп.: Зеркало недели, № 45 (573) 19 — 25 ноября 2005. www.zn.ua/3000/3150/51811/
См. Холокост.
Имя митрополита Андрея Шептицкого принадлежит истории украинского народа, однако, если прибегнуть к игре слов, никак не уходит в историю. Митрополит всегда среди нас на всех поворотах исторической судьбы, так как задает вопросы, на которые трудно найти ответ. Искать непротиворечивые ответы на сложные противоречивые вопросы была призвана конференция «Митрополит Андрей Шептицкий: Дилемма гуманистического выбора в условиях тоталитарных режимов», состоявшаяся 7 ноября во Львове в здании львовского областного Еврейского благотворительного фонда «Хесед-Арье». Инициатива проведения конференции принадлежит евреям — директору упомянутого фонда львовянке Аде Диановой и научному консультанту центра «Ткума» израильтянину Арону Вайсу, которого во время войны спасла украинка из прикарпатского города Борислава.
Однако настоящим символом конференции стала бывшая львовянка, а ныне британская еврейка Лили Польман-Штерн, в судьбе которой едва ли не более всего среди присутствующих отразилась заявленная дилемма гуманистического выбора. Заметьте: почти всю семью госпожи Польман-Штерн уничтожило гестапо при прямом пособничестве украинской полиции, однако ее саму и ее мать спасли другие украинцы, и прежде всего — митрополит Андрей и игуменья греко-католического студитского монастыря св. Иосифы (в миру — Елена Витер). Когда Лили вспоминает свою семью Штернов, то древнее название города — Леополис — звучит для нее как Некрополис. Когда же вспоминает митрополита, то Святоюрская гора становится горой святой...
«В холодный вечер меня с матерью тайком привели в митрополичьи палаты, в теплое помещение библиотеки, куда вскоре на коляске ввезли Андрея Шептицкого, — вспоминает Лили Штерн. — Митрополит выглядел великаном даже сидя, львиная прическа и борода придавали ему облик патриарха. Он смотрел на нас сквозь очки, а глаза его излучали доброту. Я была им очарована. Шептицкий попросил подойти ближе и сказал: «Не бойся, дитя, тебе ничего плохого не сделают. Здесь ты в безопасности». И в самом деле, страх сразу же покинул меня. Со слезами на глазах митрополит выслушал рассказ о наших мытарствах и приказал, чтобы нас накормили и при удобном случае перевели в дом для сирот при монастыре св. Иосифы, ни в коем случае не разлучая. Со временем в детском доме было решено, что, поскольку мать не говорила по-украински, безопаснее будет, если она будет изображать глухонемую. Вскоре игуменья сделала нам безопасные документы... Решением специальной комиссии Яд Вашема св. Иосифе в 1988 году было присвоено звание «праведницы мира».
Праведность Андрея Шептицкого у Лили Штерн не вызывает никакого сомнения: «В мои годы я решилась приехать во Львов после 60-летней разлуки только лишь благодаря одному имени — Андрея Шептицкого. Ни один религиозный лидер того времени не сумел сказать то, что сказал Шептицкий своим священникам: «Каждый, кто помогает немцам преследовать евреев, будет проклят до конца жизни». Тогда никто, даже евреи, не могли себе представить, к каким зверствам прибегнут цивилизованные немцы. Публичная статья-предостережение Шептицкого «Не убий!» — это ли слова «коллаборациониста»? Спасение 150—200 еврейских детей — это ли не праведность?»
Итак, вопрос о непризнании комиссией Яд Вашема Андрея Шептицкого в качестве праведника мира повис большим вопросительным знаком уже с самого начала конференции. Он раз за разом звучал даже вопреки тому очевидному факту, что формулировать какие-то апелляции в адрес комиссии не было задачей конференции. Более того, мы, украинцы, никоим образом не можем говорить о вероятной предвзятости Яд Вашема, не придя сначала к согласию в отношении фигуры Шептицкого между собой. Достаточно представить себе, какие отборные ругательства сорвались бы с натруженных уст украинской гражданки Наталии Витренко при упоминании имени греко-католического митрополита, чтобы унять свой критицизм в отношении израильской стороны. Как заметил Леонид Финберг, у нас в Украине вообще нет концепции считать праведником того, кто спасал иноплеменников. Но как бы то ни было, вопросы, беспокоящие яд-вашемовскую комиссию, беспокоят и многих обычных украинцев: как найти правду в тех противоречивых обстоятельствах, в которых вынужден был принимать сложные решения Андрей Шептицкий?
Внимание докладчиков (а они представляли различные регионы Украины, Израиль и Польшу) сосредоточивалось преимущественно на тех аспектах, которые вошли в типичные пропагандистские клише, а именно: Шептицкий — «зоологический антикоммунист» и «нацистский коллаборационист». Логический ряд здесь простой: главным организатором военных преступлений, в частности еврейского Холокоста, был немецкий нацизм, тогда как главным победителем нацизма стал Советский Союз. Это определило магистральную ось аргументации, своеобразный код для определения координат добра и зла: все, кто в какой-то момент возлагал надежды на Германию, стали считаться «коллаборационистами»; все, кто возлагал надежды на Советский Союз, — спасителями человечества. Логика победителя стала идеологическим mainstream; любую двусмысленность, не укладывающуюся в эту однозначную картину, отсекали. Однако едва ли не каждый докладчик цитировал те отрывки из посланий Шептицкого, которые тщательно обходили стороной советские пропагандисты, но как раз раскрывавшие мотивацию того или иного отношения Шептицкого к коммунистическому и нацистскому режимам.
Свое отношение к коммунистическому режиму Андрей Шептицкий озвучил еще в трагическом 1933 году, когда по указке Сталина в Украине был организован искусственный голодомор: «Оперта на несправедливості, обмані, безбожництві та деправації, людоїдна система державного капіталізму довела багатий недавно край до повної руїни». Вести с коммунистического Востока были все страшнее и страшнее, и в 1936 году митрополит Андрей пишет свой труд «Осторога перед загрозою комунізму», в котором дает феноменальную оценку этой идеологической доктрине: «Большевизм перетворюється на релігію, в якусь матеріялістичну поганську релігію, що Леніна і йому подібних уважає неначе пів-богами, а брехню, обман, насильство, терор, гноблення вбогих, деморалізування дітей, пониження жінки, знищення родини, знищення селянства і доведення всього народу до крайньої нужди вважає принципами свойого панування, хоч усі ці принципи є брехливими».
Кратковременная советская оккупация Галичины в 1939—1941 годах лишь подтвердила выводы Шептицкого. Безбожный характер коммунизма определил тогдашнюю систему ценностных ориентиров Шептицкого, хорошо коррелировавшую с массовой убежденностью украинцев Галичины в том, что они оказались между высокой немецкой цивилизацией Гете и Гейне и жестокой «азиатчиной» Востока, то есть между полюсом добра и зла. Так и в народном понимании, и в понимании Шептицкого выстроилась линейная перспектива: коммунистический Восток приобрел черты абсолютного зла, спасение от которого может прийти только с Запада. В этой перспективе известная фраза из митрополичьего послания от 1 июля 1941 года выглядит вполне логичной: «Побідоносну німецьку армію, що заняла вже майже цілий край, витаємо з радістю і вдячністю за освобождення від ворога». (Сразу в скобках замечу: для критиков Шептицкого стержневыми здесь являются слова «побідоносну німецьку армію», тогда как для самого Шептицкого — «звільнення від ворога».)
Митрополиту Андрею и до того приходилось публиковать послания по случаю каждой очередной смены власти, и почти всегда ему удавалось формулировать главную предпосылку, при которой христиане могут эту власть признавать, а именно: соблюдение Божьих законов. Вот всего лишь два примера.
1939 год, приход советской власти: «Обернулась карта історії, настала нова епоха. Стрічаймо її покірною молитвою… Будемо повинуватися владі, слухати законів, оскільки вони не противні Божому законові».
1941 год, провозглашение независимости Украинского государства после «освобождения» от большевизма — Шептицкий формулирует условия, при которых церковь будет поддерживать деятельность даже своего, украинского правительства: (1) если его постановления не будут противоречить Божьим законам и (2) если государство будет мудро воплощать свою власть.
Обязанность христианина чтить Божьи законы стала главным рефреном посланий Шептицкого во время немецкой оккупации, когда митрополит Андрей пережил разочарование, а со временем и потрясение. Так начался период активного заступничества за жертв террора перед нацистским режимом и интенсивного проповедования, призванного минимизировать отрицательное влияние военного лихолетья на общественную нравственность и на саму жизнь народа. Тут можно привести одну цитату из его известного послания «Не убий!»: «Дивним способом обманюють себе і людей, що політичне вбивство не вважають гріхом, наче би політика звільняє чоловіка від обов’язку Божого закону та оправдувала злочин противний людській природі. Так не є… За потоптання Божого закону може наступити й наступає Божа кара — найбільше зло і нещастя для людства».
В 1942 году в позиции Шептицкого наступает окончательный перелом, и он в своем письме к папе Пию ХІІ уже формулирует приговор нацизму: «Ця система брехні, обману, несправедливості, грабунку, спотворення всіх ідей цивілізації та порядку; ця система егоїзму, перебільшеного до абсурдної межі тотального божевільного націонал-шовінізму, ненависті до всього, що є красивим та добрим, ця система становить собою таке щось феноменальне, що найпершою реакцією при вигляді цього монстра є оніміле здивування. Куди заведе ця система нещасний німецький народ? Це може бути не що інше, як деґенерація людства, якої ще не було в історії».
Спустя два года, когда ситуация на фронте радикально изменилась, митрополит в своем письме в Ватикан пишет: «Прихід большевиків, можливо, буде корисним у тому значенні, що він покладе край анархії, яка панує тепер на всій землі». Андрей Шептицкий не забыл о доктрине воинствующего атеизма, которой так гордился большевистский режим, а потому предчувствовал, что церковь и народ ожидают тяжкие испытания. Но роком его жизни в условиях второго геополитического «землетрясения» ХХ века были отчаянные поиски меньшего зла. В 1944 году наименьшим злом уже представлялся приход Советской армии, и линия между условным добром и реальным злом пролегла теперь в противоположном направлении.
Вывод, по-моему, однозначный: историческое пространство не является линейным, а потому все без исключения «линейные» идеологические конструкции несостоятельны. Даже если профессиональные историки и будут отрицать справедливость подобного заключения в отношении всей человеческой истории, то в отношении ХХ века сомнений становится все меньше и меньше: этот век подорвал естественную биполярность добра и зла. Он породил тоталитарных близнецов — два полюса зла, каждый из которых попеременно облачался в одежды добра. Настоящий полюс добра был тогда рассеян между их жертвами — умирал в муках от голода в 33-м, стенал в застенках ГУЛАГа и гестапо, задыхался в газовых печах нацистских концлагерей. Шептицкому суждено было оказаться как раз между этими громадными тоталитарными динозаврами, которые поначалу дружно размежевали свои зоны охоты, а потом и сами сцепились в кровавом поединке. В этой глобальной турбулентности зла митрополит Шептицкий стремился прежде всего «не дать сильным погубить человека» (Владимир Мономах) и направить верующих на исполнение Божьих законов. Перед своей совестью духовного пастыря Шептицкий чист, ведь краеугольным камнем в его позиции были не политические или идеологические мотивы, а добро человека, точно соответствующее сформулированному им самим кредо: «Так як я в кожній праці і в кожнім слові, так в тім моїм письмі я шукаю лише добра народа, взглядом котрого почуваюся до важних і святих для мене обов’язків».
Я понимаю, что не в одну душу закрадется сомнение: какое уж тут «добро народа», если приветствовать «победоносную немецкую армию» с «освобождением» Украины?! Однако какая ирония судьбы: судьей стала прежде всего коммунистическая Москва, сама прежде протянувшая Гитлеру руку дружбы и подписавшая пакт о ненападении. Более того, Москва вступила во Вторую мировую войну прямыми военными действиями на стороне нацистского режима! Эта «ошибка» победителя, обернувшаяся преступлениями, по крайней мере против жертв пакта Молотова—Риббентропа, была затушевана; ошибка же Шептицкого, на совести которого нет ни одной человеческой жизни, раздута до размеров преступного «коллаборационизма». Победителей не судят!
Так была отвергнута объективная правда о двух полюсах зла в пользу психологически более легкой биполярности добра и зла, а сам Шептицкий предстал перед судом, который никак не назовешь объективным. Приговор победителей, казалось бы, обжалованию не подлежит, однако правда истории все равно пробивается к свету. Вспомним хотя бы свидетельства о том, как двуглавость зла проявлялась на пограничных вокзалах, где встречались евреи, спасавшиеся бегством из коммунистического ада, и евреи, бежавшие из ада нацистского. Обе стороны не верили друг другу: человек не в силах жить без полюса добра. Не в силах было жить без него и Шептицкому...
Докладчики обращали внимание на ловушки, подстерегающие интерпретаторов судьбы Шептицкого: (1) антиисторичности, когда митрополита судят на основании представлений дня сегодняшнего (Ярослав Грицак, Дан Михман); (2) неизученности его позиции и трафаретного подхода к ее оценке (Олег Турий); (3) не учитывание того, что митрополит поддерживал освободительную борьбу украинцев, но лишь при том условии, что они не противоречили Божьим законам (Шимон Редлих); (4) несправедливости, когда Шептицкого судят как символ, а не как реального человека (Игорь Щупак); (5) игнорирования фактора веры, коей руководствовались спасители и которую как раз разрушали тоталитарные идеологии (Жанна Ковба, Фаина Винокурова); (6) стереотипности взгляда о якобы обязательном прозелитическом характере спасения евреев, поскольку спасенные в монастырях все-таки обладали свободой выбора: еврейка Мария Ляхер осталась студитской монахиней и после ухода нацистов, тогда как Курт Левин ушел из монастыря, где он скрывался, и уехал за границу (Мирослав Маринович). Другие докладчики, а именно Татьяна Чайка и Рудольф Мирский, подчеркивали, как важно быть на уровне духовного потенциала Шептицкого, учиться на печальном опыте прошлого и не попадать в ловушки человеконенавистничества, в частности антисемитизма.
Присутствие на конференции греко-католического духовенства, в том числе патриарха УГКЦ Любомира Гузара и многолетнего постулятора беатификационного процесса митрополита Андрея — епископа Михаила Гринчишина из Франции, было важным по двум причинам. Во-первых, благодаря братьям Андрею и Клименту Шептицким в Греко-католической церкви в военный период была развернута целая сеть по спасению евреев, охватывавшая большое количество духовенства и монашество Студитского устава. Эта сеть действовала безотказно, и ни в одном звене не было зафиксировано предательства, которое повлекло бы за собой ликвидацию всех звеньев. Этот подвиг оценен в Украине еще явно недостаточно. Во-вторых, говоря словами Арона Вайса, «работая над прошлым, важно облагораживать будущее», а потому в своем выступлении патриарх Любомир предложил людям доброй воли обеих национальных групп — украинцев и евреев — работать совместно над формулой взаимопрощения и примирения.
С целым рядом конкретных предложений обратился к присутствующим директор киевского Института иудаики Леонид Финберг: создание базы данных спасенных и спасителей из Украины, публикация переписки Андрея Шептицкого с иудейскими деятелями, проведение выставки, издание на украинском языке книги воспоминаний Курта Левина (совместный проект Института иудаики, Украинского католического университета и монастыря отцов-студитов в Уневе).
Кратко упомяну о том, что происходило за рамками конференции. Лили Польман-Штерн вместе со своим коллегой историком Шимоном Редлихом приехала туда, куда ровно 60 лет не ступала ее нога, — на Святоюрскую гору. Во Львове в этот день стояла действительно золотая осень, и Лили с трепетом поднялась по мостовой, вошла в храм святого Юра, а затем в крипту, где и положила цветы на могилу Андрея Шептицкого. Она планировала и на следующий день положить цветы на могилу сестры Иосифы в селе Брюховичи, что под Львовом. Невозможно было без волнения наблюдать за этой встречей спасителя со спасенной, а в моем сердце пульсировало чувство благодарности за ту неутомимость, с которой спасенные митрополитом евреи настаивают на восстановлении справедливости. Для признания самого принципа воздаяния за добро это имеет неоценимое значение.
Та неутомимость спасенных евреев на фоне основополагающих геополитических изменений, фактически похоронивших обе тоталитарные идеологии, сигнализирует сегодня о возможности формирования мировоззренческой плоскости, в которой фигура Шептицкого будет надлежащим образом оценена, а упомянутая выше двуглавость зла получит свое непротиворечивое концептуальное объяснение. Возможно ли это на самом деле? Мне вспомнилась ироническая еврейская шутка, берущая начало, кажется, от одной хасидской притчи. Речь идет о мудром ребе, который согласился с совершенно противоположными тезисами, а когда ему заметили, что это невозможно, он согласился и с этим утверждением. За рассказанным стоит основополагающая мудрость этого мира, которую так хорошо улавливает Талмуд: мир, в котором мы живем, — антиномичен, то есть логические разногласия лежат в самой его сути. Найти в нем статическую «золотую середину» до какого-то эсхатологического момента невозможно. Поэтому обязанностью человека является непрерывная динамика — каждый раз сверяться с нравственным компасом и решать дилеммы нравственного выбора. Именно это всю свою жизнь и делал митрополит Андрей Шептицкий.
|
