Алексей Марченков

СТИХОТВОРЕНИЯ

ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ АЛХИМИЯ
МНОГОЛУНИЕ
ТЕАТР СТАЛАКТИТОВЫХ СИМВОЛОВ
ПАЛИМПСЕСТ
В НАЧАЛЕ БЫЛО…

( Copyright А.Марченков. All Rights Reserved.
( Видное, изд. "Жёлтый дом" , 2000.
Преамбула

Велимир Хлебников как-то сказал о государстве двадцатидвухлетних, имея в виду тот мир, в котором обитает молодость, полный надежд и ожиданий. Каждый из нас бывал в этом мире, но по разным причинам покинул его. И, по-моему, беда не в том, что мы переселились куда-то, а в том, что мы уже и не помним, что совсем недавно мы жили как-то по-другому. Да, нас оставляет память, и задолго до старости. Так вот из стремления не забыть о чудесном времени и безымянной стране, где были мои друзья и был я, и родилась эта книжка… Остывшая память, с которой уже ничего не случится. Но не только… Это еще и дверь, куда можно постучаться, и она откроется.

КНИГА I

ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ АЛХИМИЯ

... По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла...

Арсений Тарковский.

Гномы

Ночь окутала просторы одеялом тьмы.
Ты, мой друг, задёрнул шторы до утра, а мы…
Наш удел – беречь до завтра твой спокойный сон,
Ночь – и не закрыть глаза-то, но таков закон.
Если вдруг ты спросишь, кто мы, что ответить нам?
Мы таинственные гномы; прячась по домам,
Среди мрака и сомненья мы одни не спим,
Мы, ночные привиденья, ваши сны храним.
Но случись тебе проснуться, не заметишь нас.
Не успеешь оглянуться – скроемся из глаз.
Спи же, друг, и знай, что кто-то в эту ночь не спит,
И, убив в себе дремоту, на часах стоит.

1983

Пугало

Иду и послушно внимаю.
И чьими тропами гуляю - не знаю.
Но вижу, здесь кто-то бывал,
И тайно: травы не измял
И тихой воды не коснулся,
Хотя к её глади нагнулся
И долго стоял без движенья,
Дивясь волшебству отраженья.
А после прошёлся по саду
( Наверно, забрел в самый угол он ),
Не ведая, как из засады
Глядит настороженно пугало:
Его провожало взглядом
Страшилище в шляпе. Безногое -
Как будто хотело рядом
Идти с ним одной дорогою...

1988

Спящий дом

Замер спящий дом, темнота кругом.
Веет ночь дыханьем новых строк.
Где их отыскать? Может в лепестках
Тех ночных цветов, чей краток срок?..

Что пустырь таит? За холмом сидит
Чья-то тень, движенья хороня:
Дунет ветерком, тронув куст легко,
И поманит шелестом меня.

Ждет шагов трава; и уже сова
Облетает чащу в тишине;
Где-то стонет сук - и далекий звук
Долетит из глубины ко мне.

Там, среди болот, дом стоит - урод,
Рядом молча кружат стаи сов.
В воду погружён чуть не до окон,
И закрыты ставни на засов.

Дверь ушла на дно, но еще одно
Есть окно - под крышей, на чердак;
Сквозь его стекло матово и зло
Мёртвый глаз уставился во мрак.

Странный этот взгляд… Много дней подряд
К дому подхожу, таясь, и жду -
И пронзает дрожь, и сжимаю нож,
Обводя глазами темноту.

Но - недвижим сон измождённых крон,
Замерла усталая вода.
На воде цветок тянет стебелёк
В глубину стоячего пруда.

Чуть освещены, лепестки видны,
От луны прозрачны и бледны.
Здесь цветы юны, по ночам пьяны,
И вьюны к ним нежности полны.

И вода растёт; я бросаю лот
И в сирени вод ловлю сирен.
Прямо на ночлег следует ковчег,
Серебрясь луной намокших стен.

Плыть невмоготу – я опять уйду
Сквозь болота, по сырой траве,
Среди мхов и трав, так и не узнав,
Кто он, кто зовёт меня к себе… 1987-1988

Отражение солнца

Миг появленья его не схватите:
Вот ожила на асфальте тень,
Ёлочный шар в синеватой вате,
Будто на ветке, парит в высоте.

Миг появленья в бессолнечной заводи
Бури не вызвал: что солнце? – Оно
В этих краях постоянно на западе,
В небе же белое бродит пятно.

Рыбное царство: холодное, странное,
Дальше от света – поближе ко дну.
Друг тебя встретит глазами стеклянными
И, испугавшись, уйдет в глубину.

Жаль рыбака, с тонкой жердью застывшего;
(Что он здесь делает, дремлющий дед?),
И у него, про наживку забывшего,
Видно, не клюнет и тысячу лет.

Но - совершается словно бы чудо:
Мелкая зыбь побежала по пруду,
В зеркале луч изломав многократно,
Берег толкнула, и сразу - обратно.
- Нет, это ветер подул, вероятно.
Он ещё жив, но смертельно обижен:
Хмуро вздохнул. И опять неподвижен.

Воды темнеют, темнеет и золото
Дремлет рыбак подуставший в тени.
Только кузнечик ведёт своё соло, да
Сёла вдали зажигают огни.
Холод прольётся - и спящий проснётся.
... Сон отрясая, за шляпу берётся
И пропадает за тёмною глыбой.
В памяти - где-то на дне - остаётся
Взгляд неподвижно-испуганной рыбы.

1988,1999

Многоточия

Мой страшный сон... Опять сижу средь ночи я,
Белеет на столе квадрат листа.
Но вместо строчек ставлю многоточия,
И стынет речь на скованных устах.

И дует так (а окна заколочены)...
Качает люстру, сыплет по стеклу.
И всё звенит подсвечник позолоченный
Перед Лицом невидимым в углу.

И стынет речь, - я говорю простужено.
Вниманье напрягает темнота...
И в ней блестит, сверкает, как жемчужина,
Слеза печали на лице Христа.

1988

Светло

... Как светло! Дорогу б не забыть,
В сырости иду я от истока.
Вот и лодка, и так долго плыть
К дивным берегам реки далекой.

Утренний туман приник к воде,
Осторожно вёсла воду гладят,
И не видно ни души нигде,
И грести хоть сутки силы хватит.

Опрокинуть лодку не боясь,
Свешиваюсь вбок смотреться в воду,
И туман, как будто мне в угоду,
Расступается, - и я гляжу смеясь:

Мир внизу - такой же, только плоский.
Мною перерезан поперёк,
И стекает с вёсел, как желток,
Солнце, преисполненное лоска…

1988

Сутки

Ночь разрывается в клочья,
Как в сказочных снах.
И, задыхаясь в цветах,
Подступает полночие.

Кровь полыхает в висках,
Как в горячих песках -
И заполняются строчками
Все междустрочия.

* * *

Мга, и круты берега,
И срывается вниз
Нервно исписанный лист,
Кем-то с берега брошенный.

В сером гуляет тоска,
Серый дым - в облаках.
Ветер пургою снега
Надувает, непрошеный.

Метель

Захлопнув двери, пустынный город встретил снег.
Из суеверий злой белый ворон пустился в свет.
Смеялся в голос, сдавив ненастья раздутый мех.
...У клумбы голубь взлетал и падал под жуткий смех.

И синий голубь от синей вьюги изнемог,
Хотел лететь он, крича в испуге, и не мог;
К земле прижался, но оставляло его тепло,
Порыв метался, и заметало... И замело.

Через окно увидишь ветер, поднявший снег,
Лишь у скамейки сугробом светлым собрался снег.
Замёрзли слёзы – и нечем плакать над горкой льда,
И плачет вьюга, за всех на свете, одна всегда.

1988

Одной дорогой

Одной дорогой, но по разным сторонам
Они пошли, - я думал, они - вместе.
Случайный шорох, если будешь там,
Тогда пошли им друг о друге вести.

Идя обочиной, оставят два следа,
А вслед уйдут две тени странной прытью.
Случайный дождь, когда придешь туда,
Зови обоих под одно укрытье.

И тихой ночью, кроме тех одних,
Никто не тронет спящую дорогу.
Случайный странник, если встретишь их,
Найди им кров, где приютиться смогут.

Ведь им друг друга не узнать, пока
В глазах у них густая полночь длится.
Случайный свет, порвавший облака,
Ты озари их на мгновенье лица.

И той дороге, видно, не минуть
Туманных рек, что дышат замирая.
Случайный берег, преградивший путь,
Заставь их вместе отойти от края.

И если в реку я - как камень упаду,
То ждать кругов ещё я долго буду.
А он идет на одинокую звезду,
Как и другой, что с ним идет повсюду.

1988 , 1999

Миф

Единственный, имеющий сто Лиц,
И на любом - оттенков миллион...
По улицам испачканных столиц
Течет холодной зеленью неон.
Дворами пробирается не Он.

Свободная стезя от колесниц,
Булыжник, словно панцирь черепах.
Не буженные криками возниц,
Ютились люди в сонных черепах,
Сокрытые в отверстиях глазниц.

И фонарей кровоточащих гроздь
Висела низко - руку протяни,
Когда б забрёл сюда случайный гость,
Он всё равно остался бы в тени,
И вряд ли узнан был бы странный гость...

И, не разгадан, закопчённый Лик
Над вечным дымом смотрит как судья.
Он здесь исчезнет так же, как возник-
В забытие уйдёт из бытия.

Вот осень: кучу листьев подожгли,
Так летописец жжет свои листы,
И у него в глазах горят угли,
Когда стираются последние мосты
На картах им покинутой земли.

Замрут деревья, листья обронив,
Пройдет ещё унылый пешеход,
Раскисшую дорогу побранив,
Пойдет домой, отыскивая вход,
И для него все остальное - миф...

1988

К тебе…

С холодным термометром на груди,
Обстукивая стены тростью,
Я направляюсь в гости
К тебе...
Ты меня не жди -
Отойди на безопасное расстояние
( Около года на дне океана ), -
И тогда нас опутают
Проводов телеграфных лианы,
И каждый - уткнётся в своё расписание.
Эти изящные книги,
Похоже, мы пишем сами.
Лица станут часами, -
И вдруг в темноте провала
Ты угадаешь движение -
Огня небольшого скольжение.
Контрастный рельеф покрывала
Наклонится чуть в сторону.
Ты скажешь: - Смотри-ка, огонь...
( На улице - похолодание ).
- Нет, это где-то морская дюгонь
Шепчет в ухо мне заклинание:
Слухи, вы чьи слуги?
Кто выпустил вас в скитание?
Ответьте ( слабеет дыхание ),
Не откажите в услуге...
Она набирает
Воздуха для последнего слова
И - исчезает,
Оставляя меня совершенно глухого,
Размахивающего оружием
Возле лица твоего,
Удивлённого, но живого...
... На улице - никого,
Безлунно, а значит - безлюдно,
В дорогу пускаться безумно.
И только собаки-лунатики
В снегу увязают, фанатики,
С пригорка сползают, не лают.
- Так не на что лаять: тьма ведь...
Встречаю дверь в паутине,
Толкаю её лениво,
Во тьме, как в болотной трясине,
Рукой нахожу огниво.
- Но кто ж нес огонь,
И как же
Его не задуло метелью?..
И если он спит,
То что же
Служит ему постелью?
Гаснут огни за столами
В позднем, протяжном часу...
... Скрип снега между стволами
В том бесконечном лесу.
Медленный стон сосен, -
Все на один тон.
Ночью мороз несносен -
Где уж тут будет сон...
... Лунные латы
В сумраке златы,
Сыплется звёзд браслет;
Куда-то назад, куда-то
Движется лес лет,
В чащу бежит след.

1988

Вековая дверь

Кафе ушедшего столетья.
За ненакрытыми столами
Спасались от дождя,
До двери вековой дойдя.
Вот осторожно ест руками
Потусторонний посетитель, -
Его сегодня били плетью,
Беспомощного в нем найдя.
Сюда доносит сквозняками
Дверные скрипы, словно хрипы,
Посуды звоны, словно стоны
Уже измученного дня;
И каждый здесь дыру латает,
Но кто-то, кто-то обладает
Секретом синего огня...
Из необычных же явлений
В глаза бросается, пожалуй,
Стена бумажных объявлений,
Где каждый новый посетитель
Приклеивал листок,
Как будто в грязный, бурный сток
Вода прозрачная бежала...
" Сниму крышу с дома,
Сколько займёт - неведомо,
Обещаю обойтись без лома,
Ну, разве только с вашего ведома..."
" Тащи, плати - и получи:
На маленькой шкатулки дверце
Свожу невидимые лучи,
Прожигая отверстие в виде сердца..."
" Сдаю кровь по субботам
Для последующих воскресений
Всем пострадавшим от потрясений.
Звонить можно и на работу..."
Ещё - часы на стенке бились,
Но много времени в запасе -
И все сидели, все забылись,
Никто не спрашивал о часе.
... А небо вдруг устало плакать
И разбросало одеяла
Тяжёлых туч; ушла и слякоть,
У входа лужа застывала.
В неё упавший лист размытый
Льдом покрывался, как в музее.
Прошёл Отец, снегами сея,
Насупившийся и забытый.
Напротив же, через дорогу,
Уже ушедший посетитель
Стоял – глядел в оконце льда.
Лёд оказался тёмно-синим
В широких розовых разводах,
Как будто бы в канун мороза
Вконец расстроенный художник
Здесь краски нужные разлил, -
И подо льдом в свободных позах
Застыли небеса и дождик,
А опечаленный художник
Сидел в кафе и мойщиц злил.

1988

Колокольчики

У вечерней воды - цветы.
- Колокольчики, - шепчешь ты,
Уходящее солнце ловишь за нитки,
Но чьи-то зенитки
Сбивают его с высоты.
И вот... Обратно бежит ярко-красная конница,
За нею - бессонница.
Коль колокольчики всюду -
Сорву для чарующей звонницы.
Вода - как кувшин изумруда,
И сон твой нелеп, как простуда.
- Нежданное чудо,
Неужели погибнешь к утру?!
- Умру...
Умру, да...

1988

Однокрылый

Сдувает со звёзд тепло,
Осколки бросает в спину
Бредущему на чужбину,
Хромающему на крыло.

Лиловой воды стекло,
Лежащее в снежной пыли, -
Всё время в глубоком тыле
Он движется, всем назло.

Он в снежной пустыне знак
Присутствия нашего, или -
Он просто считает мили,
Кивая на каждый шаг.

И ясно его чело,
Как зеркало перед нами,
Когда неживыми губами
Мы шлём двойнику тепло.

Мы шлём - и оно ушло,
И крылья совсем остыли.
Они тяжелы от пыли,
Как в быстрой воде весло.

1988-1989

Ледяная кисть

Я, признаться, и сам баталист,
И своим инфракрасным чутьём
И без света тебя разыщу,
На окне полотно размещу
( Иль возьму полотно окна )
И минутной стрелы острием,
Что сразила прошедший миг,
Начертаю кромешный миф…
И смешается бой часов
С прирожденной твоей красотой,
Но кто выиграет этот бой?
Поцарапанное окно, -
Этот лес ледяных слов, -
Очарует ли твой взгляд?
Или он полетит над
Этим лесом, туда, ввысь,
Где бессильна моя кисть?
Свежим солнцем залитый холст
Скроет след ледяного письма.
Не дождавшись ответа, твой гость
Пропадёт где-то там, за окном,
А на улице, всё же, зима…

1989 -1999

Фигуристка

Застыла ласточкой на полке фигуристка
Под низким куполом безногого фужера.
Прозрачный колокол, наполненный водою,
Ей служит миром. Радость же одна:

Когда я вечером тихонько шкаф открою
И вдруг случайно домик опрокину,
То в этот миг бумажные снежинки
Гурьбою оторвутся ото дна

И в небесах повиснут, как пушинки.
Засмотрится, закружится сестрица.
И будет снег, как будто настоящий,
И поплывёт настольная луна.

И девочке, на лезвиях летящей,
Опять покажется, что я - под тем же небом
И, положив коньки на лед блестящий,
Смотрю, как весело катается она.

И что как будто ключик не потерян
От двери той, - и я киваю немо,
Забыв про то, что я несоразмерен,
И перед ней - прозрачная стена.

Но ветер стих...и снега увяданье
Напомнит ей, что бал на льду окончен, -
Теперь стоять и молча ждать свиданья
В шкафу на полке, словно у окна.

Вдаль по городу мчит -
Сердце гордо стучит;
Как огромный каток -
Зимний ночной городок.

К небу устремлена,
Словно обречена
Вниз никогда не смотреть
И в белом вихре лететь.

1989 - 2000

Кружева

Залившие бумагу кружева...
Ты снова беспорядок учинила -
И он нечаянно толкнул рукой чернила.
Они легли - и не заметно шва.

Границы слов волной внезапной смыло,
Обнялись сумасшедшие слова...
Десница веткою застыла, не жива,
И статуэтка держит свет уныло...

И снится, будто звуки обещались
Ловить друг друга, где бы ни встречались -
Тесниться в те же самые слова.

Слова же добровольно сочетались,
И только вместе с этих пор читались -
Сплетенные однажды кружева.

1989

Бегство

Словно слуги Святого Духа,
Словеса над землёю витали,
Но в мишени души не попали:
Не ранимо людское ухо.

Он недвижными молвил устами:
Станьте ж каплями ливней несметных.
И дожди потекли на смертных,
Только те укрывались зонтами.

И тогда в небесах решили:
Пусть вода обратится снегом.
Только люди спасались бегом,
В каждом поле лыжню проложили
И в другие края поспешили.

1989

Дому

Мой зевающий дом-кашалот,
В дымке улиц плывет тяжело,
С незажившими окнами-ранами,
Понемногу теряя тепло.

Плохо спится в желудке твоем;
Полно щёлкать дверным языком
И дышать водосточными кранами
У кровати, над самым виском.

Кто-то мучился здесь и до нас…
Вот и ласты надел водолаз
И в проёмы подвалов за жемчугом
Устремился, подальше от глаз.

От него ли шарахнется мрак,
Или призраки бегают так,
Но на клавишной муторной лестнице
Оживает назойливый шаг.

И ступени от чьих-нибудь ног
Зазвучат, и случайный игрок,
Чиркнув спичкой по темени тягостной,
С облегченьем нажмет на звонок...

1989

Трещина

Я разобью хрустальную вазу,
Если она - пустая.
Я подожду: потихоньку, не сразу
В комнате звон растает.

Я подожгу молчаливые шторы,
Если за ними - звёзды,
И позову перелётных, которые
Свили на небе гнёзда.

Ночью осколком стекла незамеченным
Буду, наверное, ранен, -
И просочится ко мне через трещины
Холод прохожим ранним.

Вместе мы день просидим в кручине,
Лицами странно похожи,
И умертвлю я пришельца в камине, -
Зарево вспыхнет в прихожей.

Выползут из огня саламандры,
Грусть и Тоска; и пламя,
Тихо шепча непонятные мантры,
Тронет меня углами.

Я подложу в эту печку уютную
Письма и старую мебель,
Чтобы припомнить, теперь уже смутную,
Быль об утраченном небе.

Боже, куда мне столько посуды!
Рука за хрусталь берётся
Красных углей кровеносная груда
Тихо себе смеётся

1989

Гроза

В чёрных лужах тьма незаметно отражалась,
Звёзды облетали с куполов храма.
Лица любопытные к стеклам прижимались,
Жаждали грозы заросли вольфрама.

Люди ждут - и шёпотом разговоры заводят,
Ждут - не ложатся - вестей небывалых.
На соседней улице стекольный заводик
Занял оборону в подземных подвалах.

Буря началась и - как-то внезапно -
Зазвенели сумерки, хлопнула рама,
Громовые пушки ударили залпом -
Побежали зайчики по нитям вольфрама:

Рушились с веток невидимые птицы,
И крошили двери в темноте клювы;
Лес уже таинственно начинал светиться,
У печи с трубками застыли стеклодувы.

О, они мечтали! только не было мыла, -
Заключили мысли в тяжелые сферы,
И под небеса дирижаблями взмыло
Царство хрусталей неосознанной веры.

Словно в страшном сне, жильцы пытались укрыться,
И на белых лицах отражалось пламя,
Прямо от луны спускалась колесница,
И заржала темь над церковными вратами.

А у самых врат столпились подводы,
Но это не волхвы, хотя близко рожденье.
И злачёный крест им служил громоотводом,
Снова обретая свое назначенье...

1989

Расставание
(письмо-акростих)

Неузнанный, я с Вами... Вы не спите?
А я к Вам - только что из сновидений.
Хватило бы любви прикосновений...
А, впрочем, Вы их нынче избежите,
Лишь пролетев по ниве дуновений.

Неслышно мой фонарик потушите -
Алеющий гранатовою кровью.
Теплу уюта в крохотном зимовье,
Авось, не даст исчезнуть Утешитель...
Шагов моих следы в снегу, ей-богу,
Едва ль отыщете Вы завтра у порога.

1989

Заснеженный торт

Как свеча у праздничного торта,
Милое окно вдали мерцает;
Но тебе и вечер прорицает,
Что его вот-вот задует кто-то.

Этот год – как будто в жизни первый –
Кончился, и проводы повсюду.
Был полет красив, но всё же – прерван,
И сейчас напиться бы не худо.

Падал снег – на скатерть, на посуду,
Вот и торт – под слоем белой пудры.
И тебе достанутся наутро
Леденцов заснеженные груды.

1989-1999

КНИГА II

МНОГОЛУНИЕ

Three rings for the Elven-kings under the sky...

J.R.R. Tolkien, "The Fellowship of the ring"

Первый грач

Он клювом толстым, кремневой фактуры,
Отбил кусок у восковой фигуры.
Кусок был частью глаза - и, слепая,
Она очнулась, по полу ступая,
Тряся сухой, состарившейся пылью.
И за плечами юного амура
Внезапно дрогнули опущенные крылья.
... Бежит к воротам бывшая скульптура,
Взволнованно листая партитуру,
Как будто вдруг откинули портьеры,
Как будто час остался до премьеры...

1989

Жажда

И в этом доме есть три этажа:
Первый и третий.
Второй является в виде миража:
На лестничной клети -
Скопище дыма,
Вы ищете дверь - и всё мимо...
А выше никто не поднялся,
Даже дым;
И вечно слывущий пустым,
Третий слой с пустотой сообщался,
Но... Бог с ним…
Я семьдесят рюмок хрустальных расставил,
И сладостный опий
Разлил -
Я в каждой лицо утопил -
И семьдесят копий
Своих,
Дрожащих от ветра, оставил,
И... мало мне их.
Когда ты войдёшь, непрошенная,
И чуткое зеркало схватит тебя, -
Я сверху платок наброшу, и я
Уверен: мне хватит тебя...

1989

Неприступность

Интересно, что лестница обвалилась,
И... как Вы намерены спускаться оттуда?
- Нет, я уже возвращаться не буду...
Мне приснилось:
Вы огнями играете,
И в объятьях подсвечника плавитесь.
Вы мне нравитесь;
Жаль, что Вы в одну ночь умираете.
Или -
В старый задымленный дом
Вас отвозит воздушный паром.
Вы с балкона спуститься забыли, -
Ничего, забылся и я:
И вожу пересохшим пером
В виде гвоздика или копья.
В моих шлюзах опять прорыв,
Но Вы где-нибудь за сто лет.
Приходите ещё на застолье,
Я тогда расскажу про рыб;
Что мятутся в изломах ваз,
И живут в ледяных графинах...
Не осталось уже парафина, -
И темно; я не вижу Вас.
Ведь без лестницы Вам неуютно...
Вы забыли спуститься с балкона...
Белый дым заливает каюту,
Будто здесь голова дракона.

1989

Исход

Должно быть, год, как я ушел от них,
Подхваченный невидимой рукою,
В сопровождении одних
Слепых теней… Одной луною
Мой освещался путь, едва заметный.
И все вопросы, заданные мною,
У ночи оставались безответны.
Мой замок – ни песчаный, ни воздушный,
Но каменный, холодный и сквозящий,
Где окна выбиты и двери непослушны,
Сырой подвал – и крыши скат летящий.
Ушёл – уже не помню отчего.
И память мне, пророчица слепая,
Из сундука достанет своего
Обрывок прошлого, колоду дней ломая:
"Стоял мороз ( я помню этот год ),
Тут вечер завершали балом.
И всяк дарил другого, в свой черёд,
Отравленным бокалом.
Семьсот свечей истаяли в ночи:
Нещадно гости время торопили.
И кавалеры до утра рубили,
Из ножен вынув звонкие мечи;
Да, так и было..."
- Ей помешал виолончельный скрип:
Сорвались створки старого окна,
Такой ветрило...
И отдавался по всей башне кошачий всхлип.
Она:
"Как страшно ей ложиться в этот ларь!
Заплаканные фрески,
Запятнанные липким занавески...
И слышал Иудейский Царь,
Впотьмах звенело лезвие косое,
Смола катилась резвою слезою -
На землю падал бусинный янтарь,
И резкий ветер разносил повсюду треск...
И вместо лун
Поднявший голову, мог обнаружить крест
В сетях небесных струн."
- Что этот бал – побоище иль тризна –
За скатертью кому ж соображать?
И ель убитую возьмутся наряжать;
Вот только Бог посмотрит с укоризной.
Стоишь, красивая, игрушками дрожа, ты –
А в пальцах свечи остывающие сжаты.

1990, 1999

Ограда

Между рамами - снежное поле ваты,
И от этого слух пропадёт.
Краски на стеклах аляповаты:
Это ведь Новый Год.

Церковь-шиповник колюча крестами,
Свежий мороз-юнец
Надел на неё ледяными перстами
Стужи терновый венец.

Мир торжествует - и только виновник
Ждет нас, один, как встарь.
Всякая изгородь - тот же терновник,
Если за нею Царь.

1990

Кирпичная дорога

Я мог бы двигаться живее:
Я легче пуха,
Но во мне оранжево ржавеют
Глаза...
И в этих срезах, в этом спектре духа
Есть линии железа;
И они
Прошли средь ваших глаз, где царствует слеза...
Она все катится, горячая, по воску -
И - до утра.
А бедный кучер старую повозку
Выводит на кирпичный тракт.
И в вихре фар, столь неразлучных пар,
Мы жмуримся и едем в меньшинстве.
И светофор, завидя нас, впадает в резонанс,
Включая ядовито-жёлтый свет.
Нас заметёт - я пересяду в дроги,
И Муза выкрикнет: "Езжай!.."
Но тратить пыл в извилинах дороги
Ей жаль...
И напрямик, ломая лёд хрупкий,
Коней увеча,
Помчусь, а изо рта - пар, как из трубки,
И синий вечер.
А ближе к небу, на холмах,
С тоской поднимешь ворот;
Как вдруг откроется в снегах,
Уже теряющий в цветах,
Но всё же - изумрудный - город.

1990-1999

Сумеречное волшебство

Потихоньку спуская занавес,
Властелин вечерних раздумий
Растворяется в небесах.
Синий вечер, родившийся заново,
Оживляет полчища мумий
С паутиною в волосах...
И лихое, страшное воинство,
Оцепляет каменный град, -
И дрожит потемневший сад
До утра: то сильней, то тише...
А граниты - домов ланиты -
Остывающим жаром дышат,
И твердеет на небе лак.
Слышно, как заползли термиты
Под уютную дома крышу,
И в руке у каждого - мак...
Кто сидит на верху пирамиды,
Тот уже успокоен, зная:
С поднебесным расставшись троном,
Вновь спешит сюда Неземная,
И, встречая в пути пирамиды,
Ударяет по ним камертоном,
Наводя колдовство на сердце,
Где устало гнездилась тьма...
В темноту открывая дверцы,
Просят милостыню дома;
Перепончатый зверь фаэтона
На граниты бросает терции, -
И просящие без ума...
В тихих зданиях двери ищут
Оживлённые пчеловоды:
Тут везде потайные входы,
Но безвыходно это жилище.
Вот, я вижу, стоят на крыльце
Люди с сетками на лице,
В них закутав свои мечты;
Я открою, конечно, вам,
Только на ночь по всем садам
Запирают в бутоны цветы…
И садовник в замке искусном
Отрешённо ломает ноготь.
И, смотрите, танцуя грустно,
Ваши пчёлы приносят дёготь...

В том же доме, но чуть правее,
Из окна на вас смотрит фея,
Только впустит ли вас она,
Пчеловодов цветного сна?
И на вас она смотрит двояко:
Будто в дом проникает бездомный
И бросает пудовый якорь,
Но колодец - бездонный, бездонный, -
И крича он становится звук!
Вот и вьюга его подхватила,
И в одном колесе закрутила
Упоенье и вечный испуг.

1990

Осень
(видение)

1

Две черных луны удивления, две луны…
А может быть, просто зашторенных два окна,
Чтоб взглядом указывать знаменья и времена,
Магнитные линии в гущу ресниц вплетены, -
И сердце стучит от нахлёста приливной волны.
Я помню ту осень, Луна, а помнишь ли ты?
Мы часто смотрелись друг другу глаза в глаза,
И в горькую ночь мне дарили тебя небеса...
Я помню ту осень, Луна, но помнишь ли ты…
"Закат…" - пронеслось над водою из края в край,
Так чьи-то бесстрастные губы шепнули: "Закат..."
И алое солнце ушло в свой далекий рай.
А здесь... вылетал из воды опечаленный скат
И взмахами крыльев рассеивал дождь и росу,
Твердя заклинания осени про себя;
Летел, далеко-далеко унося грозу,
Громадные крылья краями в воде топя.
Взлетел высоко и полнеба собою закрыл,
Один только месяц выглядывал из-за крыл.

2

Мир остался без молниеносца,
Нас покинул грозы вершитель,
Мир остался без молниеносца
До весны...

И дома - сквозные чертоги,
Волк и ветер тут воют вместе,
И дома - сквозные чертоги
До весны...

Сквозь пруды изумрудного камня
Мы осенней бежим дорогой.
Сквозь пруды изумрудного камня -
Мы оставим в них зелень...

И не верю своим рукам я ,
Когда воду несу в ладонях,
И не верю своим рукам я:
Не вода в них, а зелье...

Здесь, при свете "летучей мыши"
Я сижу... За окном все тише.
Здесь, при свете "летучей мыши"
До весны...

3

На небесах накатан синий лёд,
Зияет прорубь, выбитая лунка.
А сквозь неё на землю свет течёт,
И струйка - как серебряная струнка...

Так натекают лунные моря
И плещут на заснеженные пляжи,
Латунным одеянием даря
Всех тех, кому здесь не хватало пряжи...

1990, 1992

Колдунья

Подняты заслонки-веки, легонько дунь - и
Печные глаза загорятся, лучи теряя.
Верста за версту - я до дома дойду колдуньи,
Та выйдет навстречу и сгорбится вдруг: "Стара я,
И мне не увидеть тебя даже в день Многолунья."
Но лишь приоткроет глаза, - обомлею: другая
Напротив стоит и смеётся; она, озорница,
Зовёт огнеглазого беса к себе вороного...
Вот каждый подсвечник огнём золотым коронован,
И в страхе сгореть к потолку прилипает зарница.
И слышатся шорохи леса иного,
Уже позади граница;
Хозяйка тотчас ворожить готова,
И с просьбою падаю ниц я:
Преврати меня в синедубый лес,
Подстели под меня рубиновый мох,
И пускай вместо листьев срывается вздох
Под зелёным солнцем очес.
Растопи для меня колдовские котлы,
Наведи на меня заклятие сном.
И пускай нам хватит твоей метлы
Чтобы ночью летать вдвоём.

1990

Сон солнца

Дует без конца.
Какой прямой проспект -
Как будто коридор...
А впереди луна,
И все дороги - к ней.
Я знаю, кто она:
То просто солнца сон,
И воплощённый бред,
И призрак бывших дней.
Но город изумлён,
Светила не узнав,
И ловит лунный свет...

Магнитные дожди,
Прошедшие насквозь, -
Как руки колдуна:
И те, кто были врозь,
Окажутся вблизи.
Как будто ночь больна
И путает людей;
Магнитные пути
Им вдруг предстанут въявь:
Из города - скорей
По лунной глади вплавь!

Не светится ль окно?
- О нет, милейший, нет...
В окне черным-черно,
И словно нет её,
Но я отправлюсь к ней.
Чернильное копьё
В снегах оставит след,
И ландыш фонарей
В дороге прорастёт.
Из города - скорей
По лунной глади вброд!

Теперь я весь - клубок;
Прохожие крючки
(Я их не выношу)
Грозят задеть пальто, -
И я кидаюсь вбок,
В подъезд, и там гляжу:
На ящиках очки
Квартирного лото.
И скудного житья
Читаю манускрипт,
Но чьей-то двери скрип
Напомнит о беде, -
И быстрая швея,
Пронзая мой висок,
Колотит в пустоте...

Сюда шагают - кто б?!
И слышен на ручных
Часах пружин озноб,
Попутчиков ночных
В дверях столкнул испуг
И нежный, тонкий звук
Ослабшей тетивы...
Я рад, что это Вы.

И взгляд-веретено,
Опутывая Вас,
Спасительную нить
Потянет за собой.
Наверно, Вам темно,
И Ваших чёрных глаз
Никак не осветить
Серебряной луной.

- Зачем я здесь стою?
- Ах да… здесь ветра нет,
Зашёл передохнуть
От долгого пути;
Но, впрочем, Вам домой,
И мне уже идти,
А чая я не пью,
Когда есть лунный свет.

…Луна струится вниз
Со сказочной горы
(Сейчас закроет дверь
И подойдет к окну),
А я сойду с крыльца
И навсегда нырну
В промозглые насквозь
Осенние дворы.

1990

Гонец

Здравствуй, Серебряный Век.
Нету на мне лица...
Не обрати в бег
Измученного гонца.

Коль суету сверг,
Так не лиши венца,
Я не сомкну век...
Здравствуй, Век без конца.

1990

Со стороны

Я хотел бы раствориться в листве,
И в сырой день прилипать на подошвы,
Чтобы Вы не знали о моём родстве
С двуногими... Проклиная дождь, Вы

Спешили бы переулками мимо серых домов,
Что ещё с детства Вас окружали,
И, прощаясь с деревом, я бы ждал Ваших шагов,
Чтобы, сорвавшись, опуститься на Вашей шали.

1990

Письмо

Мне к вам хочется очень
И я бы уплыл - но куда?
И пока вы забыться себя заставляете, -
В нашем заливе купается Ночь.
Представляете,
Как почернела вода?
Только ивам кажется,
Что уже не вода, а - тушь...
И они, окуная плети,
Всё лишь мажутся;
А в моей чернильнице - сушь,
И я возьму у них -
Для моих соцветий.
... Холодно ивам - и Вам,
И мы будем топить закатом -
Сначала комнату,
А потом он утонет сам,
Растворившись в дымке синеватом.
Где же мой проводник? -
Лишь висят провода,
Словно нитки, вдетые в голые мачты.
И на птичий крик я шепчу:
- Не плачь ты.
Хочешь, я прилечу? -
Ты лишь крикни, куда...
И качается Ночи глава,
В страницах волн отражённая скупо...
Я слыхал: над лесом есть купол,
И молитва под ним жива.

Ковчег

Многопалубный особняк,
О каком бы мечтал и Ной...
Я сюда захожу без спроса
(Это редко бывает со мной).

А навстречу - седой лифтёр,
Мы знакомы давным-давно;
Вечерами он смазывал тросы
И махал мне рукой в окно.

Дружат с эхом мои шаги,
Этажами гуляет страх,
Мне когда-то сказали матросы, -
Там летает моя Сестра.

Тьма расступится лишь вверху,
Где светильник подвешен на крюк.
Но канатов тяжелые косы,
Хохоча, ускользают из рук...

1990

Музыкальное

Прозрачный Ангел грусти по Москве сновал.
Светило дня от времени тускнело -
Монетою, как жертва неизвестного,
В лазурь воды упавшая несмело.

Растерян лес, и листья краснокожие
В кругу сидят у тотема ветвистого,
И вождь их - ветер, слышен пересвист его:
- Чужой в лесу, невидимый; и кто же он?

Скользнул Печальный вдоль окна открытого,
Глядели внутрь глаза его латунные.
И эхо прыгнуло во тьму угла забытого,
Его скрипач ловил, опутывая струнами.

И Ангел двигался, сводя с ума нашедшего
Следы его; пока луна над чернью
Не поднялась, как жертва сумасшедшего,
Двугривенный, упавший в тушь вечернюю.

1990

Маятник

Кто-то лампу зажег в пылу,
А над ней - паутинная пряжа,
Да ещё по всему стеклу
Поразмазана сонная сажа

Колыбельной луны пассажи,
Полуночного чоканья гаммы...
Ты хрустальной рукою посажен
В бурелом вековечного гама.

Мерный маятник строк запущен,
Но пуглива времени серна...
Ты глядишь на часы, - и верно:
Час короткий тебе отпущен.

Ты портной; но тесны костюмы,
Даже если тела - незримы.
И стихают с неясной думы
Ручейки стихотворного грима.

1990

Милостыня
(посв. Л. Якушевой)

Шоколадная медаль сургуча
Не растает на бумажной обложке.
Поместилась в серебряной ложке
Перелитая в надежду свеча.

Расставаясь с воеводством слепых,
(Где и руки за руками следят),
Разбросала круглолицых медят -
В радость бедным сторожам мостовых.

1990

Внутри

Лист, просвеченный огнём, - насквозь линеен.
Ночи длинные, и я пишу длиннее.
Фонарей дурманит синий чад.
Я боюсь; но страх ещё сильнее,
Если вдруг в окошко постучат...

В стеклах - вой, стенает всё живое.
И, авось, сотрётся в этом вое
Всякий стук и всякий крик чужой.
... Только пламя свеч - сожмётся вдвое.

1990

Погоня

Прекрасная Дева -
По камням, по скалам
Бежала - искала
Спасенья от гнева.
Она в океане плескалась, и - Боже! -
Сей танец владыку морского встревожил.
Русалкой плескалась,
Лишь ночь опускалась,
Тем временем царственный ожил.
Косматый, дремучий
Недолго лукавил -
Погоню отправил
Грозящею тучей.
... Взбегает по кручам,
У ней за плечами
Несётся крылатая
Стража с мечами;
Утёсы темнеют,
Над ней нависая;
Следы каменеют -
А Дева босая
Всё выше ступает,
И плещется платье.
И только в затишья
Ночною порою
Она, покидая
Морфея объятья,
Спускается к братьям
Любимой сестрою.

1990

Надпись

На пустынном погосте мой крест - ржавая снасть.
И куда я уплыл, что повсюду лилейный ил?
Скрип нацеленных вёсел бывал мне когда-то мил,
И внезапная власть прибоя нездешних сил.

Под звездою застать в этих стенах рождение слов,
Самых блудных сынов (их ворует, ворует печь…),
А жильцы и не знают, что рядом такая течь,
И сияние свеч... Они спят до семи часов.

Ты придумал им имя. Но где же он, дышащий хлев,
И осанистый лев, и задумчиво-пристальный бык?!
Мы, я вижу, в азарте: у нас прибавляется пик,
А у смерти заядлой - целое кладбище треф.

На пустынном погосте мечется снежный барс;
Что из двух на земле: снег идет - или война?
А в ограде моей лишь рябина стоит одна, -
И она зажигает в каждой ягодке красный Марс!

1990

Ветка

Своё предвидя Воскресенье,
Слезами радости весенней
Облились худенькие вербы.
Ах, нам бы, нам бы этой веры...

1990, Вербное Воскресенье

Интермедия

Мне повезло: моя юность длилась очень долго. Внутренне это ощущалось как захватывающий спектакль, только я сижу в зрительном зале и твердо знаю, что как бы ни обстояли дела на сцене, со мною ничего плохого не случится. А дальше – дальше сцена и совсем новое чувство, что я вот в этот миг сам направляю действие, и обратного пути нет. Конечно, играешь не только ты, - играют и другие, причем иногда против тебя. Или – не замечая тебя… Как часто хочется прыгнуть обратно в зал, слиться со зрителями, и – нельзя. Но, с другой стороны, интересно, чем же кончится эта серьезная суета актеров, среди которых я – самый неумелый и нелепый. Все-таки, дождемся занавеса.

КНИГА III

ТЕАТР СТАЛАКТИТОВЫХ СИМВОЛОВ

Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.

Велимир Хлебников

Ночные строфы

На постое - тень, на постое - тишь,
Накренилась месяца корма.
Ночь у вас гостит, и единой лишь
Гостье рады ваши терема.

Медленно тони в торфяной реке,
Парусник в безветренной глуши.
Свист угомони в дымном очаге,
Зачерпни из бездны и пиши...

Где огонь блуждал, свой или чужой, -
Заросли и гибельная топь.
Ты кого-то ждал с трепетной душой;
Вместо стука - дождевая дробь.

Карканье ворон, знаки на воде,
Вместо дыма тянется дурман.
Ты - из дома вон: страшен в темноте
Тонущий бревенчатый капкан.

Лес в испуге - ёж… Колокола зык
Кликал помощь в царствии былом.
А осталось что ж: вырванный язык?
Колокольня - дерево с дуплом.

Тёмна и лиха почерка стезя,
Пятятся надводные огни.
... Божьего стиха буквицу неся,
Слова никому не пророни...

1990

Начало весны

В лиственном омуте бронзовы нимфы,
Зелень - до рези в глазах.
Святость ольхи, и пчелиные нимбы -
Облаком в волосах.

Дивно белёсы берёзы седины;
Листья, лениво замлев,
Слишком похожи на паутину,
Чтобы тянуть к земле.

Тёплым дыханием книгу раскрыло,
Впору сбежать именам.
И над ольхою гласят многокрыло
Пчёлы "живете" нам.

1990

Фонари

На тёмной нашей улице стояли свечи розовые.
Чтоб дом иль двери высветить - как надо поднатужиться!
С тех пор здесь фонари вкопали, словно лики бронзовые,
И лунный самородок поставил сети ужаса.

Но статуи фонарные цветами не поделятся,
А на цепочке времени - луны и солнца слитки.
Вы тайнами оцеплены, мои домовладельцы,
И дом ваш - лабиринт испуганной улитки.

Ведь вы даете занавес посереди спектакля,
И в спину вам юпитеры глядят не отрываясь.
Дай волю небесам - они бы плакали и плакали,
Смывая бледных звёзд бесчисленную завязь.

1990

Дуэлянты

Тревожный вечер облачной дуэли:
Не кровь ли это капает по кровле?
И тучи - не таинственный покров ли
Кольчуги пепельной? И синее надели

Нахмуренные ветры-секунданты,
И северный, и - редкий гость - восточный,
Дыханье притаили музыканты:
Вот-вот - и трубы станут водосточны.

Хлестнуло по земле, как из-под крана.
И, чтоб жилища крыши остудили,
Пришел сквозняк... Но велика ли рана?
И в небеса стрелявшему уйти ли?

Стрела огня - как джинн из заточенья,
Дверь завалили облаков сугробы,
Пробьётся радуга над серым полем, чтобы
Напомнить всем, что нам дано прощенье.

1990

Вдох

Переулки шумят, как распахнутое окно.
Не поймать, но - вдохнуть, и уже никогда не дышать.
И взволнованный ангел, с листвою сливаясь в одно,
То зовёт меня сверху, то прячется в травах опять.

1990

Листая летописи

... Далёкий смех обрызгает сознанье.
Я что-то вспомню, что - не угадаю.
Повествованье о моём вчерашнем
Загадочно, как древнее сказанье.

Дай поклониться опустевшим башням,
Не знавшим эха каменным темницам,
И подступить без давешнего страха
К разрезам глаз сверкающих - бойницам.

Далёкий город... Это там смеялись
По вечерам, не ведая запрета.
И ангелы, хранящие молчанье,
Как часовые, до утра сменялись.

В лесной часовне ты была отпета,
Эпоха снов, уснувшая принцесса,
И грустный ослик смёл поникшим ухом
Обрывки слов, растерянных по лесу...

И я поймаю одичавшим слухом,
Как, подойдя к воротам монастырским,
Забвенья зверь качает их настырно;
И удержать зубов молочных ярус

Не могут белокаменные прясла;
Как выгнуть из ворот железный парус -
Сумел порыв... Но знаю я о том, что
Ещё осталось в тех лампадах масло,

И перед ликами, хранящими молчанье,
Свеченье не погасло, не погасло...

1990

Стук в окно

... Кинь кольчугу, забудь закон, -
По карнизу копыто стучит.
О, мне ведомо, что ты за конь...
Отовсюду из-за окон -
Богиня дождя...
То прильнет, то отлынет, молчит,
И, рукой по лицу проводя,
Собирает жемчужных слезинок полную горсть,
Выдыхает расплывчатость пятен...
О, мне ведомо, что ты за гость!
И хотя мне едва ль понятен
Сей союз, но я знаю: вас
Надо звать, и скорей, в светлицу.
Здравствуй же, дождь-девица,
Здравствуй и ты, Пегас...

1990

Затмение
(видение нечистой силы)

Кто-то светило, как лампочку, сшиб;
Глаз обратился в зеркальный зрачок.
Белая бабочка чьей-то души
Ночью попала в сачок.

Как заплутавшийся в чаще малыш,
Я оглянусь, не узнав никого.
Рядом проснется летучая мышь -
Дьявольское существо.

Если б открылись немые уста,
Если б услышал внимательный друг,
Что надо мной - два кленовых листа
Призраком скрещенных рук.

Больше гостиная - мне не уют,
Больше не греет утихший камин.
С улицы к стёклам деревья прильнут;
Я ведь не справлюсь один!

Боязно, дико, бесформенный мрак
К свету ползёт, как большая змея.
Хлопают крылья, и хлопает флаг
Шторы на древке копья...

1990

Остыванье

К губам смертельно раненной богини
Ночная стужа подносила зеркала,
И был ответом ей дыханья иней.

Богиня плача - нет, не умерла,
Она лишь невидимкою скользила
Поверх воды... Морозная стрела

Больную грудь последних волн пронзила;
И вот: не пруд, замерзшее окно,
А за окном - вся дождевая сила.

И молча плещет оловянное вино
В отлитом изо льда бокале пруда.
И трижды тридцать стынуть суждено

Хмельному зелью в берегах, покуда
Шептуньи, фрейлины зеркал, не сгинут прочь,
И в мёрзлое окошко стукнет чудо,

Стекло со звоном лопнет в эту ночь,
И вспенится вода, послушна слову...
Ах, голову мне, вечер, не морочь:

Я в небе вижу белую подкову,
И синий конь стоит без седока.
Уже дорога к странствию готова

И льёт серебряную тень на облака.
Ни облика и ни следа в округе,
Лишь вольномыслий тихая река.

Хочу тепла. Ко мне, больные слуги,
Камин и - девой краснощёкой - головня.
Все перья нынче, до единого, упруги

И не спешат послушаться меня.
Они - что вороны, почуявшие рано
Во мне клиническую смерть огня.

Но нет же, слуги не оставят пана...

1990

Вуаль

Провисало небо, как плохой навес,
Волочилось по садам и паркам,
Дам дымноволосых суетный наезд
Чудился в присутствии неярком
Пасмурного утра, в стынущих парах,
Будто прах истлевшего огарка.

Праздничные шляпы, незаметный взмах -
Барышни несутся в упоеньи.
Вот и вы меж ними, с тюлем на глазах,
Мастерица моего волненья.
Я бы подарил вам дорогой сервиз -
Десять чашек адского терпенья.

Самую воздушную ожидает приз -
Растворенье в зеркале стоцветном:
Прихоти рубина, белизны каприз,
И сапфир в мерцании рассветном,
Глубиною взгляда наделивший высь, -
Так молись о тайном и заветном.

Бал оледеневший, в странствие умчись
С ветром, что покажется попутным.
Олово и сизость смешивала кисть
Целый век, - и вот на свете мутно,
Голуби и души потеряли вес -
И взлетают в небо поминутно...

1990

Предчувствие нового года

Часы с металлическим храпом,
С претензией на скворечню,
Мечтали идти поспешнее.
Да стрелки, видать, коротки.
А звёзды с небес накрапывали,
Смазываясь и высыхая,
И вновь набухая каплями,
Как будто текли потолки
Всегда белоснежного рая...
Порывистый жест руки -
И дни, понемногу сгорая,
На миг показались крылатыми,
Пока не исчезли в дым,
Туда, где, сверкая латами,
На страже стоит херувим.
Буянит огонь и бесится,
Вкусив новогодний хмель,
Засыпана блёстками лестница,
И месяц блестит, как форель.
Но тише... Вот оду полночи
Часов заиграл клавесин;
Вот эха стальные помочи -
Так чей же я нынче сын?
Огарок упал - я сумерничаю,
И хрипам предсмертным внемлю;
А год все же умер - нечаянно,
А гений и нега дремлют.
Родился ли кто-то с надеждой,
Пока новый год рождался?
Боюсь, не узнаю. И где же мне,
Ведь я в том году остался!

1990

Петербург Достоевского

Вода в гранитах влюблена в страдальцев.
- На званый вечер, - плещется, - придите...
Она таит судеб несчастных нити,
Как ручка, обольстительница пальцев.

К воде сойдутся бедные фантоши
По набережным, мокрым от прибоя,
Зонты и трости захватив с собою,
Надев свои любимые галоши.

По воле волн пойдет концерт, по воле
Волн - и о музыке не может быть и речи.
Тарантулы запрыгнут им на плечи
И посвятят их в генералы боли.

Вода: - Не плачьте, - плещется, - уймитесь!
Зачем же, милый, в стужу ты расхристан?!
Фонарь с небес глядит на них, как витязь,
И "Где же пристань?" - шёпот, - "где же пристань?"

1990

Язычник

Я жилец ночного озера.
Сбросить ткани и разуться -
И миры в ловушке пойманы
Силой моего трезубца.

Тронуть небо наконечником
(Кровь Луны бледна и вечна),
Перекраивать созвездья -
И ни страха, ни возмездья.

Пусть трезубец будет стило,
Небо обо мне узнает...
А невинная русалка
В небо ноги опустила
И дивится, и мечтает.

Сети кинуты кольчугой -
Гладь покрылась чешуёю.
Раздвоился тёмный берег
С неуютною лачугой.

В ней дремучий дед ночует,
Сын чужого поколенья,
Он при звёздах тайно верит -
Одному мерцанью вверит
Сокровенные моленья.

1990

Ледяные цветы

Всё течёт, и протекает надо мною потолок,
И потоки не питают ко мне жалости, ничуть.
Вдоль по доскам разбежалась наступающая муть,
И, как люстра, прицепился сталактитовый цветок.

Не Венеция, а - вена дождевая порвалась,
К зеркалам ночами тянется стеклянная герань.
И цветочными огнями комнатушка налилась,
Но цветок тотчас заплачет, только чуть его порань.

1990

Посещение

Кто он был, этот прошлый непонятый гость,
Что исчез, как письмо безответное?
Он оставил сомненья волшебную кость;
Его тайнопись тихо манит и манит, -
В этой силе есть нечто запретное.

Где-то рядом упрямый упрятан магнит.
Я уснул, растянувшийся по столу.
А на улице - тёплые чудо-огни,
Они - света дневного апостолы...

И почудилась блажь, будто ветер ретив,
Будто слёзы на взор нанизали Вы,
И шептал карандаш: кто-то должен прийти,
Осенённый внезапным порывом дождя,
Освещённый в спичечном зареве.

Уже листья под кем-то внизу шелестят,
Где-то сумерки стали изменчивы.
И едва лишь ворота во тьме заскрипят,
Я увижу Вас рядом, идущей в дожде,
Только сами всё меньше и меньше Вы.

1990

Пропасть

Мы в океане-пропасти совсем-совсем одни,
Но никаких мостов меж нами нет.
Здесь ночи холоднее и короче дни,
И тянется зима на много лет.

Пусть мы единокровные, пусть ты моя сестра,
Но нет того, что б связывало нас.
Здесь ночи холоднее, и не жгут костра,
Зато как много в небе лишних глаз...

1988, 1990

Сказка

Уснула фея, выронив перо.
Таинственный спектакль остановился.
Стеклянный дождь застыл и не разбился,
И все на свете - так уже старо,
Как будто это в раннем детстве на ночь
Нам нашептал волшебник Шарль Перро.

И девочка, открывшая - на стук
Чужого сердца - медленные двери,
В империю бумажных суеверий
Из памяти переселилась вдруг,
С большими полудетскими глазами,
Хранящими как будто бы испуг.

И с тех пор стоим мы с тобой в музее,
Нас окутал сумрак на сотню лет.
Все это однажды придумала фея,
Но у сказки той продолжения нет.

И тот поэт, что бегал с фонарём
По закоулкам песенного Рима,
И что волхвам сопутствовал незримо,
Пока во мраке плавал спящий дом, -
Он вместе с той навек вошёл в преданье,
И если они живы, то - вдвоём.

И их огонь - он был неугасим -
Вдруг охладел, и не поднялся к небу.
Закрыт их дом, и невидимка-невод
Украл звезду, горящую над ним.
Круг небосвода больше не кружится,
Не зная, сколько лет и сколько зим.

Можно век стоять в глубине витрины
И не отрывать друг от друга глаз,
А снаружи вечно меняют картины,
И идет спектакль, но совсем без нас.

Вздохнула фея, нежная, как снег,
Проснётся - и продолжит увлеченье,
И через час куда свернёт теченье...
А здесь уже прошёл неполный век,-
И всё зима... И ночь не шелохнётся,
И только думает: когда она проснётся?

Кто-то и теперь носит наши лица
И зачем-то письма в столе хранит.
Только им, наверно, уже и не снится
Город, что за книжной обложкой скрыт.

1990 - 2001

Проснувшись

Алчущий бегун в стране бегоний
Гонит стаю давешних видений,
То ли сонм кочующих хотений,
То ли табор мифов и сказаний,
Только к ним летит огонь погони
Стрелами орлиных оперений,
Смелостью кипящих притязаний.

Их пути слеженью недоступны...
Можно лишь схватить за край одежды,
Можно лишь скитаться неотступно,
Если добрый ветер помогает.
Или только находиться между
Тех, кто убегая - убегает.

И коснутся по ошибке руки
Вместо струн - болтающихся лесок,
И в глубоких складках занавесок
Скроются вчерашние картины,
Будто дом твой - логово разрухи,
День - лишь к ночи млеющий довесок,
И на окнах сплошь висят гардины.

- Вечный город, где тебя искати?!
Встретимся ли, словно два теченья? -
И душа исполнится общенья
С тайной переулков нелюдимых,
Где певец - на черепичном скате,
И колонны издают свеченье,
Где дороги - неисповедимы...

1990

Позвонили

Позвонили в парадное - так далеко позвонили,
В рукава коридоров замёрзшей рукой запустили.
... Здесь ещё есть огонь, что качается, как балерина,
И алмазная статуя молча сидит у камина.

Позвонили опять... или всё наваждение вздорное? -
Невозможно понять. - Эй, живее к дверям, коридорные!
- Если там не ушли, то зовите их в землю подводную,
Дайте им корабли и шелковую нить путеводную.

1990

Быль о зиме

В прошлое заточённая,
Приснилась городу быль...
С чем-то заточенным по-ветру
Носилась снежная пыль.

Путник, хотя он и был жителем
Города на снегу,
Всё у окна стоял нерешительно,
Выброшенный в пургу.

И, чем больше заваливал снег растения,
Сравнивая холмы,
Тем отчужденней жилось за стенами, -
Тёплого дома-тюрьмы.

Путник проваливался в сугробы,
Он был одиноко жив.
И в награду платиной высшей пробы
Его обдавал порыв.

А в сумерках продолжали греться
И жить силуэты тех,
Кому на окне никогда не стереться.
Они - провожали смех.

А он провожал вереницу строчек,
Которым сорваться лень;
И медленно стал уклоняться к ночи
Его беззаботный день.

А сам-то он кто, и какой он веры?
- Не знаю, но помню суть:
Он был посетитель одной таверны,
Где пили ночами ртуть.

Наверно, от этого (и от мороза)
Так бледно его лицо
Бывало в минуты, когда он розы
Бросал на её крыльцо.

Ах, помню я, помню: туда набивался
Забавно-престранный люд,
И эхом лучины в глазах зажигался
То жемчуг, то изумруд.

Смеялся огонь переливчатый. Там не
Бывало, чтоб он потух.
И, унося драгоценные камни,
Едва прокричит петух,

Они устремлялись за первой свирелью,
Но каждый - в свою страну,
Чтоб, верно, составить собой ожерелье
На множество вёрст в длину.

1990

Москва - Петербург
(полёт души)

Я не зря лежу головою на север,
Я тихонько всю ночь прислушиваюсь,
Как ветер в полях нападает на клевер,
С высот на него обрушиваясь.

Как полированные зеркало-нити
Пугают своей прямизною
И сходятся вместе на камне-магните,
Что тянет сбежать из зноя.

Я слышу, как огненная гирлянда,
Меняя свое положение,
Цветными суставами с маркой Finland`a
Танцует танец движения;

Как вдруг начинает в болотах росница
Охоту... И, между прочим,
Ночной Петербург между ними таится,
Мой странный, мой чудный отчим.

1990

Полуночные падежи
(акростих)

Отряхни
Лавину с белых плеч:
Я уже подножия достиг.

Оброни
Ласкающую речь,
Или просто - в воду золотник.

От огня
Лампады на цепях
Еле видно, где кончать строку.

Ото дня -
Лишь лебединый взмах
Юной кисти, тонущей в снегу.

1990

Счёт месяцев

Вот улица, и башенка-ладья
На ней,
И ворон в чёрной мантии своей -
Судья,
Вплётенный в иерархию ветвей.

Блик бархата, на крыльях - фиолет
Парчи.
В его словах чеканный триолет
Звучит,
И он любитель редкостных монет.

Решёткою чугунного литья -
Октябрь,
Его делам - седеющий ноябрь -
Судья,
А всех мудрей - простуженный декабрь.

Где улица от бешеных шагов
Спаслась,
Там суд идет заборов и дворов,
И вязь
Решётчатая ждет своих оков.

1990

Память

Вечерний пруд, твое глубокое зерцало
Воздушный сумрак тишью натирал.
Вода - как пол огромнейшего зала,
Где час назад утих навеки бал,
И только свечка малая мерцала,
Пока огонь звездою не упал.

Там кто-то ходит, ищет отраженья,
Но пруд его глубинами томит,
И распаляет лишь воображенье,
Не возвратив вещам привычный вид.
Он из всего мирского окруженья,
Быть может, небо только отразит.

1990

Потомок Ноя

... И меня унесёт новый потоп.
Очнусь - никого кругом.
По высокому берегу ходит Циклоп,
Прозванный маяком.

И его светоносный глаз ко мне
Направлен; вселяя жуть,
Оттого, что мигание в такт волне -
Как повеленье тонуть.

Волны солёные пьет земля,
Роем летит роса.
У меня даже нет своего корабля,
Чтобы свернуть паруса.

И меня закрутит, меня унесёт,
И встретит подводный царь.
И я буду пойман в пучину вод,
Как стрекоза в янтарь.

1991

Финальный штрих

Когда на фоне мрачного окна
Твой силуэт стирался и немел,
Судьба (ах, как она умна!)
В мою ладонь тогда вложила мел.
... У нас горела душная сосна,
И Дух огня, баюкая, свистел.

Но Духи тьмы, конечно, не могли
Простить двоим такого ликованья.
Они схватили чёрные угли
И замерли в зловещем ожиданьи
По обе стороны от моего окна,
Пока лицо не заслонит луна.

... Ночь задохнулась, и - конец войне.
Сиянье вырвалось из каменного грота,
Но Духи тьмы на утреннем окне
Нарисовали чёрные ворота,
Ключи от коих недоступны мне.

1990

Сон времени

Если времени Вий
В наших водах не высмотрит мели,
К побережью стихий я приду, -
И старик, и Емеля.

Как сорвавшийся вздох,
Там туман голубится зыбко,
Поднимается мох,
И плывёт Золотая рыбка...

Тенью берег одев,
Просыпаются сны водоёма,
Стаи призрачных дев
Выплывают, устав от подъёма,

Там растут в глубину
Отраженья, вбирая вёрсты.
Я ковшом зачерпну –
Спят на донце морские звёзды...

Побережья чисты,
И в изгибе волны - улыбка,
Через толщу воды
Мне блеснет Золотая рыбка,

Там, на дне, в глубине,
Ей полцарства в лицо знакомо,
И не терпится мне
Расспросить Золотую - о ком, а?

1989, 1990, 1992

Сонет печали

Моей печали угасать ли в Лете,
Раз есть на свете ремесло пиита!
Я эту птицу заточу в сонете,
В изящной клети чистого графита.

В напёрсток дня вино любви налито,
Зерно печали -в золотой кювете.
Такая смесь пускай и ядовита,
Но не для грусти с голосом Лоретти...

Моей любви лишь гробовые плиты
Одни б достались, если б ремесла
Неволить звуки не было открыто.

Избрав сонет, я попадаю в сети
Стихов коротких строгого числа, -
И обрываю речь на междометьи...

1990

Путь

Рамы голубых домов
Крестили ночь,
И сверкал меж тёмных облаков
Месяц-нож.

Хладный отсвет падал на снега,
Поливал следы.
У дороги - уже берега -
Если ты

Уж задумал вправду миновать
Заросли следов,
То смотри: кругом такая гладь,
Путь тебе готов.

... И колосья снега шелестят,
Как идет нога.
Здесь их некому собрать (хоть месяц рад
Бы) в белые стога.

Взявшись за руки, пережидают век
Мумии древес.
Словно кладбище калиток и телег -
Зимний лес...

1990-1991

Сонет

Лазурь и мглу - одним и тем же ворсом;
Не верит кисть ни холоду, ни жару.
Творец вершит на рубеже притворства,
Переходя в тоске от жанра к жанру.

Чем тоньше кисть, тем путаней орнамент,
Была аллея - а теперь валежник.
И я спрошу, отыщет ли подснежник,
Кто ворошит, как старый снег, пергамент.

Найдёт ли след сердечного недуга,
Что второпях означен был любовью?
Иль, может, встрепенётся от испуга,

Лишь признаки приметив нездоровья
Душевного у пишущего друга...
Или, скорей, - не поведёт и бровью.

1991

Воспоминание

Её прибило волнами восточной темноты
(Закат смывал строения на голубых песках).
Она, не знав дороги, вошла в мои сады
И вызвала волнение в нечётных лепестках.

И было странно видеть, как чашечка цветка
Внезапно покидает обжитые места,
И на ковре ладоней, вдруг сделавшись легка,
Фонариком бумажным плывёт невесть куда.

Потом листва окрасилась, как медная деньга,
Два века прогулявшая по шляпам и рукам, -
Мы ждали появления ночного мотылька,
Чтобы лететь в погоню по сумрачным ветвям.

И вот теперь мне кажется, что это была ты,
Ну а тогда я в зеркале не утаил лица -
И девушка чужая лишь задела за цветы,
С них долго после сыпалась и сыпалась пыльца.

И снегопад повсюду всю ночь её искал -
На цветники садилась серебряная тля...
И каждая снежинка кружилась, как штурвал
Захваченного бурей корабля.

1990, 1991

Бессонница

По улице тёмной блуждает авто,
Сигналит столбам, будто что-то болит,
Мерцает сквозь чёрных ветвей решето
В созвездиях правильных окон и плит.

Однако летящему над колесом
Весь мир будет мниться сошедшим с ума:
Прохожий навстречу с горящим лицом,
И сверху огней золотая тесьма.

Вот тут и ответь на приветствия лип,
Что вечно несут у домов караул,
Где свет пристаёт к мостовой, как полип,
И рыщут машины с глазами акул.

А позже, когда воцаряется тишь,
Дворы цепенеют, и только слыхать,
Как молча ступает небесная рать,
И Ты, полноокий, из бездны глядишь.

1991

Окованная душа

Дело уж к исходу марта - и такой снег!
Нет ни пяди непокрытой, ни главы.
И ручьи, вчера живые, обратились в бег
Вместе с озером небесной синевы.

Прилетевшие пернатые несут скорбь,
Они - словно окрылённая тоска.
Велики её владения, и суд скор,
И любая связь к бессвязности близка.

Я шепчу молитвы небу, но один пар
Поднимается и кутает слова.
Ах, они неузнаваемы; и Твой дар
Улетел, как пожелтевшая листва.

Я пишу тебе посланье, но моя боль
Не утихнет, даже если ты прочтёшь.
Дело уж к исходу марта, на дворе - ноль,
Я всё так и не могу унять дрожь.

Но готова моя грамота, и в ней синь
Набухает, словно вены на руках,
На заснеженное сердце ты не трать сил,
В нём и так лишь ледяной прах.

1991 - 1992

В дневнике

Я больше не поэт. Мои зрачки
Задумчиво посеяли стрелу,
Она привилась к древнему стволу,
И крону опоясала огнём...
Мои глаза - ночные светлячки -
Привыкли к одинокому дуплу
И совершенно растворились в нём...

1991

I

Занавес

Слово повисло, и зритель - незрим...
Я сбежал бы в другой же миг,
Если б не занавес: тоже великий мим,
И во тьме он играть привык.

Дерзновенно на что-то надежду храня,
Я едва дочитал листы,
Как, раскрыв объятья, он спрятал меня
От камней и плевков пустоты.

1991-1992

II

Покров

Нам теперь ничто не застилает света:
Свет лежит на каждом шагу,
И для зимних птиц новое либретто
Пишут не в листве, а в снегу...

Стало, наконец, усыпляюще тихо,
Даже мостовая - и то
Бросила шуршать - и, словно зайчиха,
Ночью поменяла пальто.

1990-1991

Замерзая

От неподвижности немеют хрустали в моём дворце,
Перо замёрзло в ледяных чернилах, -
Как ствол - в пруду, в тех месяцах унылых,
Когда природа с гримом на лице
Уже других обманывать не в силах
Своей красой, и мыслит о конце.

Нет-нет, конца не будет! - я спешу предостеречь.
Оцепенелые, вернутся к жизни строки,
Навеки помня тишины уроки
И то, как обрывалась только начатая речь
Почти у откровенья на пороге...
Нет, им ещё под небом течь и течь.

И маятник магистра будет плавать над столом,
А фея - подносить листы и перья.
Воскреснут даром задремавшие поверья,
А ледяной король уйдёт, и поделом.
За ним бесшумно вмиг закрою дверь я,
Вооружась струящимся огнём.

Присутствие осколков обнаружится, и вот
Я растоплю и смою их слезами,
Свеча потом в углах неосвещённых подметёт,
Кукушка вновь подружится с часами,
И побегут они, какой-то там отсчитывая год,
Какой - не вижу близорукими глазами...

1992

Коле

Как тебе живется между ними,
Знающими столько слов и смыслов?
Всё ль несёшь дорожками своими
Жребия кривое коромысло?

А вода, что в вёдрах, потемнела,
Уж по водяному в них таится.
Ты невольник своего удела -
Ходишь, как привязанная птица.

Затаив дыханье над листами
Первой и последней твоей сказки,
Водишь ты упрямыми перстами
По аллеям типографской краски.

Ты сидишь, согнувшийся, как будто
Лебеди вот-вот тебя поймают.
Рядом дети фыркают надуто,
Глядя в твою сказку, - и не знают,
Что тебе в ней улыбался Будда.

6 декабря 1991

(знакомому больному мальчику, который едва ходил и так же едва читал; любил пересказывать всё время одну сказку - про лягушку-путешественницу, - что вызывало смешки соседских детей)

Колыбельная

Космос плачет над кроватью
Светом тысяч глаз, - и я
Юркну в звездные края,
Но и там тепла не хватит.

Еле сдерживает кров
Чёрной полночи объятья,
Колдовских болот проклятье
Ахнет в сумраке лесов.

Крутится во сне малыш,
И, зарывшись под подушку,
Синеглазой грезит лишь
Юною своей подружкой,

Что же это? - спросит днём:
То ли сна воспоминанье,
Или детских душ свиданье
От родителей тайком?

1992

Под замком

Поэзия взрослела под замком:
Её на божий свет не выпускали;
Она жила инкогнито, и ей под потолком
Хватало паутины для вуали.

Ко стенам обращаться непонятным языком,
Внимать учетверённое молчанье,
И находить везде лишь одичанье
Столетних стен, да паутины ком.

И узница несчастная темницы
Лишилась зрения: зачем оно певице?
И гладью неподвижного зрачка

Ловила света робкое скольженье,
И, чувствуя восхода приближенье,
Осанну пела голосом сверчка.

1992

Близорукость

Как не хватало ясности в очах,
И через стёкла свет не пробивался.
И в темноте судил он о вещах
Наощупь, коль на них он натыкался.

И вот - не свет, тогда уже, - роса.
И вешние созвездия - мимозы
Вновь не распустятся; и ночью небеса
Покроют лишь серебряные слёзы.

Искринки от вселенского костра
Ничьим дыханьем кружатся вслепую,
Он говорит им: ты - моя сестра, -
Любой звезде, и позовёт любую.

И та ему - нашёптывать стихи,
И целовать глаза его больные,
Пока зарёю третьи петухи
Не поклюют колосья голубые.

1992

Венчание

Пушился снег, и я забыл, что он вода,
Пушистый зверь, шагов крадущий звуки,
И древеса воздели тихо руки -
В ладони льётся снежная фата.

И колокольни заспанная ель
Стряхнула сон в то самое мгновенье,
И перед новым чудом в изумленьи
Качнула многозвучную качель.

И так светло, что нужен поводырь
Тем, кто случайно рядом оказался.
И, ослеплённый снегом, попрощался
С землёю бренной белый монастырь.

1992

Приглашение

Ты маленькое солнце - и цветы,
Припавшие к прохладе застеклённой,
Вращают головами изумлённо
Вслед за тобой, когда проходишь ты,
И долго не стихает их киванье...
И тихих слёз на лепестках следы -
Приметы грустного, под вечер, расставанья.

И эта ночь, наверное, без сна:
За духотой - когда бы лишь напиться!
Они цветут - им в вазе не стоится,
И на часах у них всю ночь весна,
Они плывут, и с них сдувает слёзы
Ночной порыв. Где соль? - твои устна
Внимают сок струящейся амброзы.

Не помнит дней своих цветения эон,
Измеренный песочными часами.
В то утро дева с напоёнными глазами
Войдет и спрячется в раскрывшийся бутон.
И никому своё не скажет имя,
Пока однажды не взойдёт на трон
Среди цветов, чтоб царствовать над ними.

1994

Заре

Легко переступая по сплетениям листвы,
Ещё с лица не скинув покрывала,
Навстречу куполу, уснувшему в потоке синевы,
Аврора шла и молча рассыпала
Янтарь с алмазами в безветренность травы.
Тайком она сдувала с неба Млечные пути,
Едва на них своим дыханьем вея,
Будила птиц, сидящих в тишине, как взаперти,
Язык любви дарующая фея...
Лишь в сумерках лесных ещё немотствует "вчера",
Ютится по оврагам, как последний
Безликий снег весной - но только до утра:
Луна растаяла, а ты уже в передней,
Юнее юности и пламенней костра.

1994

КНИГА IV

ПАЛИМПСЕСТ

Я вернулся в свой город, знакомый до слёз...

Осип Мандельштам

Ещё не всё…

Пятнадцать лет у руля
Загадочного корабля,
Что с крыльями, как серафим,
И чьим-то дыханьем гоним.
Но ветра нет у меня –
И жду я погожего дня.
Без ветра опущен флаг…
Не знаю, откуда и как
Придёт он, играя волной,
И парус разбудит мой.

1998

Возраст

Всё меньше пишется, всё больше – о зиме,
И это странно, ведь года считают
По летам, не по зимам, - значит, мне
Не так уж много лет, и всё витает

Душа на привязи, как снежно-белый змей
В руках у мальчика, бегущего в сугробах,
Что хочет время обогнать скорей,
Не думая о временах суровых,

Когда замёрзнет гладь красивых вод
В его пруду,- и станет, как литая;
И больше никогда не приплывет
К нему на берег Рыбка Золотая.

1998

Улицы судьбы

Московских улиц клети…
Здесь ты не на распутье,
Московских улиц плети
Свисают по холмам.
В каком угодно месте
Таксист тебя разбудит –
Ты всё равно вернёшься
К сухим своим корням.

Ты поливай их, вечер,
Своим дыханьем хладным,
Ты поливай их вечно –
Авось, и процветут.
И в комарином вече
С его напевом ладным
Ты станешь снова тем же,
Кем век назад был тут.

Пройди без ностальгии
По давешним маршрутам.
Они теперь другие,
Да ведь и ты другой.
Но прежнею стихией
Наполнен город утром.
А вдруг весна вернётся
И встретится с тобой.

А вдруг весенний шорох
Придёт и воцарится,
И на скамейках ворох
Весёлой кутерьмы,
Дорожной пыли порох,
И молодой возница,
И бесконечный город…
Куда-то мчимся мы?

Всё обернётся сказкой:
И ветхие домишки
Со скудною окраской
Вдруг мигом оживут,
Когда своей указкой,
Как сказочник из книжки,
Ты стен едва коснёшься,
Как маг - волшебных пут.

Слетают сна оковы,
Освободя движенья.
И ржавые подковы
С дверей снимают враз.
И вовсе не суровы
На лицах выраженья...
Они вот-вот поскачут
На край земли сейчас.

1998

Изгнанники

Мы закрыли двери и оглохли,
И теперь не знаем, что снаружи.
Костяные руки – как оглобли –
Тянутся друг к другу неуклюже.

Мы не дети, мы совсем не дети:
Мы игре и смеху неподвластны.
Через форточки струится ветер,
И на сердце – будто день ненастный.

Где же ты, души бездонной кладезь,
И прямая старая дорога?
…А душа, в листве зелёной прячась,
Бедной Евой сторонится Бога.

Впрочем, сами мы себя изгнали…
Но и ныне над стеною храма
Херувим, исполненный печали,
Всё же кличет падшего Адама.

1998-2000

Уходящее детство

Как мне жаль облетевших зелёной листвы шалашей,
Аккуратных прудов с потайными лесными ключами,
И в весенних цветах утопающих нас – малышей,
Что открыты, как книги, и с вечностью дружат ночами.

Тихих шелестов ветра и робких движений души,
Разговоров о жизни и дружбу скрепляющих песен,
И протяжных молчаний в глухой полуночной тиши,
Когда город родной уж не кажется скучен и тесен.

Жаль пахучих аллей, подступающих к нашим домам,
Жалко ёлок-старушек, сгущающих тень у фонтана,
И квадратных окошек, мигающих по вечерам,
Под которыми можно часами стоять неустанно.

Жалко, что прикоснуться к ушедшим друзьям не посметь,
Ни позвать, не вернуться, а если позвать – не услышат.
А по нашим тропинкам спешит торопливая смерть,
Топчет наши следы и порой прямо на ухо дышит.
~
А берега утонули там вдалеке,
Лодка легка, как хочу я плыть вверх по реке.
Чтоб не вернуться к лютой колдунье-зиме,
И наглядевшись в воду времён, улыбнуться себе.

1999

Часы в 3/4

Где-то тикает в комнатах – это наш век утекает,
Убегает, как с крыши вода, чтобы в землю впитаться.
Ах, куда ты уходишь, мне б в тебе замереть и остаться
Вечным отроком, что нелюбви никогда не узнает.

Впрочем, стынет кровать, и на кухне мой чай остывает,
Вот ещё попривыкну – и всё меня в жизни устроит.
Но внутри дирижёр машет палочкой – не утихает,
Если сердце стучится, то кто-то, наверно, откроет…

1999

Сыну

Ты устал? Ну что ж, полежим,
Снова небу подставим лицо,
Долог путь во взрослую жизнь,
Отдохни и иди за отцом.

Ты спросил, для чего дрова?
Я и сам не могу понять:
Разве Тот, Кто тебя даровал,
Вдруг решится тебя отнять?

Не спеши, все равно дойдёшь,
Как бы долго дорога ни шла,
А судьба твоя острый нож
Для души твоей припасла.

Почему? – Я не знаю, сын.
Но когда подойдёшь к холмам,
Ты останешься вдруг один,
Папы больше не будет там.

Мне от жизни не удержать
Тебя, мальчик: она как сеть.
И тебе придётся пылать,
Но смотри, не пришлось бы тлеть.

Отдохни, пока день не иссяк,
А при звездах пойдём к холмам.
Ты смеёшься, как Исаак,
Я печален, как Авраам.

А поодаль шуршат листы:
С нами Кто-то ещё идёт.
Не страшись, Он такой же, как ты,
Это Он за тебя умрёт.

Твой ровесник, твой лучший друг,
Только Папа Его в небесах.
Ты не бойся, пройдёт испуг –
Ты заметишь Его и сам.

Он закроет тебя Собой,
Только смерть застучит по крыльцу.
Посмотри, Он как ты, такой,
Посмотри, Он идёт к Отцу…

Симфония дня

И свет во тьме светит,
И тьма не объяла его.
На улице кричат дети,
В подъезде поднимают пьяного
.
За окном музыка громкая,
Звон стекла, по ночам танцы,
А Иоанн отвёл их в сторонку
И указывает им на Агнца.

В магазине опять в очереди
Разговор о делах важных.
- Не рыдайте обо Мне, дочери,
А рыдайте о чадах ваших.

И, конечно, вспоминают Сталина,
И то, что давно позади…
А Иисус говорит расслабленному:
Встань, возьми твой одр и иди.

1999

Вернувшийся

Как после долгого сна или дальней поездки,
Выйдешь и ахнешь: вокруг всё неверно, не так.
Боже, как время сломалось: внезапный и резкий
С ним приключился удар, и упали подвески
Старых, налаженных гирь, что сверяли твой шаг.

Карты вчерашних дорог можешь выбросить, путник.
Лёжа в руинах, оставлены те города,
Где ты с утра до утра наполнял свои будни,
И над ветвями твой Ангел летал, словно спутник,
Тихо мерцая вверху (а ты думал – звезда).

Вот оглянулся – и нет уже праздничной свиты
Старых друзей, да и той нету, с кем на века
Лёгкое иго любви так мечтал понести ты;
Где-то обжились, их гнёзда давно уже свиты,
Только те дали – по-прежнему ждут чужака.

Вынуть заржавленный компас и выстругать посох,
И в тишине напрягать притупившийся слух,
Чтоб, утопая в туманах и утренних росах,
Всё же добраться, дойти в этот край, где не воздух
Веет над спящей землёй, а Утешитель Дух.

1999

Сказочник (А.Чернышеву)

Сторож одинокой избы
На ночь огонёк зажигал,
Жребий одинокой судьбы
До утра его настигал.

В сумерках тонули листы,
Пялились четыре угла,
Свечка оттеняла черты
Рыцаря с пером у стола.

Тикают часы и сверчок,
Рыцарь неподвижно-сутул.
Поглядеть – не спит ли ещё –
Ангел за окошком прильнул.

Ожиданья сказочный час,
Ожиданий канувший год.
Кажется, вот прямо сейчас
Кто-то твою дверь распахнёт.

Слышится: идут и идут,
Видится ещё вдалеке,
Странную звезду узнают
В одиноком том огоньке.

Тысячи потраченных дней -
И одна волшебная ночь,
И звезда, что стала видней
Над его избушкой точь-в-точь.

Когда весь мир оглох,
И мы с тобой глухи,
В саду гуляет Бог
И шепчет нам стихи.

Мерцанием огня
Опять звезда зажглась.
Там сторож ждёт меня,
Над сказкою склонясь.

2000

Игрушки
1
На заснеженной ветке ели
Две игрушки
Висят, отражаясь друг в друге.
Их нашли - и они на мушке
У охотника, скрытого чащей,
И сказать даже слова не могут:
Лишь охотник услышит их шёпот,
Отряхнёт он ветку от снега,
И со снегом исчезнут они...
Содрогается ветка от ветра,
И звенят, и качаются обе,
Извиняясь за эту неловкость,
И одними губами просят,
Чтоб как можно скорее проснулась
Эта девочка с теми глазами,
Что во сне видят ёлку сейчас.
2
Эта дрожь стеклянных созданий,
Этот дождик плакучей бумаги,
Эти красные, синие флаги –
Это мир, куда мы опоздали.

После песен и праздничных пушек
Остановится жизнь на мгновенье,
И не слышно ни шума, ни пенья –
Только звоны разбитых игрушек.

Но, лишь ветер качнёт, оживают
Застеклённые их оболочки.
Это жизнь превращается в строчки,
(Или строчки её убавляют).

Ну а девочка дремлет и дремлет,
Кто сейчас её сны охраняет
И несмелые звёзды роняет
Свысока на затихшую землю?

Я тебе говорил: всё смешает
Этот сон твой… Но, видно, напрасно.
Ведь во сне ты, ей-богу, прекрасна,
И игрушки тебя обожают,

На тебя с восхищением, прямо,
Всё глядят и блестят, будто слёзы,
Не заметив нависшей угрозы –
Что в лесу есть охотник упрямый…

1988 – 2000

Памяти о. Александра Меня

Ах, неужели Вам уже пора?-
А мы вот только-только Вас узнали.
Как много судеб Вы в одну связали...
Но вечер начинается с утра,-
И Вы стоите словно на вокзале.

Ваш поезд - неужели это Ваш?!
Всегда он скорый, и скорей чем надо.
Портфель и плащ - и это весь багаж;
А вдоль путей - откосов бельэтаж
И молчаливых сосен колоннада.

А мы и попрощаться не пришли,
Не знав неумолимых расписаний,-
Испуганно гремела голосами
Вагонов стая на краю земли,
Как беспокойных птиц под небесами.

Но как всегда, не в силах мы помочь,
Ведь мы не ангелы и в небе не летаем.
А ветер сдул оцепененье прочь
С усталых крон, тропинку подметая...
Был вечер, было утро, была ночь.

2000

Солдатик

Завалившийся когда-то
Под диван и там забытый
Всё лежал ты как убитый:
Ты и вправду был солдатом.

Несмотря на то, что тонок,
Только ждал приказа к бою.
Помнишь, рядом жил ребенок,
Что командовал тобою ?

Помнишь, в окна враг стучал ?
Детский сон ты защищал
От ночных метелей,
Стоя у постели.

Только мальчик жил недолго:
Взрослым он себя представил,
И утратив чувство долга,
Свою армию оставил

Разбрелись бойцы повсюду,
Заржавели в ножнах сабли...
Ветер дул невесть откуда,-
И у них сердца озябли.

В окнах треснуло стекло-
В спальню снега намело,
И враги тенями
Встали между нами.

Они ждут всего лишь слова,
Эти рыцари на страже.
Мы бы их позвали снова,-
Нам бы был никто не страшен.

Грозной армии осколок,
Спи, солдат, в пыли столетней.
Грянет марш – и будет долог
Справедливый бой последний.

Снова каждый встанет в строй,
Станет маленьким герой,
И солдат ватагу
Поведёт в атаку.

Жёлтому Дому

Возьми свой заснеженный торт,
Разрежь его цепью следов,
И пусть твой любимый аккорд
Покроется инеем слов.

Хоть сердце опять заболит,
Как только посмотришь вокруг,-
Не думай, что ты инвалид,
Ты просто отзывчивый друг.

И двое таких же, как ты,
Отыщут покинутый дом,
Повесят на стенах цветы,
И кухню заставят вином.

И после второго гудка
Отчалит он вдруг от земли.
И те, кто опоздали слегка,
Увидят лишь крышу вдали.

Ни качка, ни волны, ни мель
Корабль не воротят с пути.
И в пять этажей колыбель,
Лети под луною, лети.

Сшибая бортом фонари,
Он рвёт за собой провода.
И тем, кто остались внутри,
Не выйти уже никогда.

Твой якорь забыт впопыхах,
А трап – на костры извели,
И дому с трубой в небесах
Не видно печальной земли.

С судьбой воевать не берусь,
Как в те золотые года.
Но наша вселенская грусть
Должна отступать иногда.

2000

( На музыку Павла Ерохина )

Второй Потоп

Куда
Подевалась эта прыть,
Эта лёгкая вода,
По которой просто плыть,
Пока не видно льда ?

И где
Этот верный маячок ?
Он качался на воде
И показывал восток,
Когда мы в темноте.

И метался по волнам
Старый дом, как старый плот,
По уплывшим городам
Плакал небосвод.

Кто носился над водой,
Под безвидностью небес,
И делился с пустотой
Россыпью чудес ?

Та,
Что тебя звала, звала
В необжитые места,-
Повернулась и ушла,
И нет её следа.

Вдоль
Запустевших берегов,
В эту странную юдоль,
Где кругом, взамен снегов,
Лежит морская соль.

Но прибой вздыхает так,
Словно знает, где живёт
Неземная красота,
Что тебя зовёт.

Ты бы мог и сам узнать,
Только имя, вот, забыл,-
И теперь весь век искать,
Если хватит сил...

2000 ( На музыку Павла Ерохина )

Veto.

На старые лица и песни наложено veto.
И мальчик крылатый с колчаном и лирой звенящей
Знакомых конвертов давно не бросает мне в ящик,
И глядя в глаза мне, не ждёт никакого ответа.

И правильно делает: в небо с ответным визитом
Никак не спешу я; и даже луне-недотроге
Впотьмах не пишу без конца посвящения строки,
А только окликну, скитаясь по лунной дороге,
Бросая небрежно: висишь ещё?- ну и виси там!

Да был ещё конь один – странной породы и масти;
Он ждал меня, ждал у крыльца, отбивая чечётку.
И часто я им любовался в окно через щёлку...
Но вот ускакал он, оставив подкову на счастье.

А я дни и ночи сидел и читал партитуру,
И диву давался, что так высоко написали.
Поди, доиграй это здесь, на уставшем рояле,
Не хватит ни силы, ни пальцев, ни клавиатуры.

2000

Избранный

Как Блудный Сын, ключи отдавший
Отцу, стоящему в дверях,
Пойдёшь – ещё никем не ставший –
Один, затерянный в полях.

И, не умея видеть знаков,
Начнёшь, у страха не спросясь,
Бороться с Богом - как Иаков,
Над самой бездною кружась.

И, сил покуда не истратив,
Себя владыкой возомнишь;
Но, продан от лукавых братьев,
Ты свой Египет посетишь.

И в полночь, порывая с цепью,
В страну, где молоко и мёд,
Помчишься морем, словно степью, –
Ты, - а погоня не пройдёт.

И будешь жить, но - всё не дома,
Хотя все улицы – в домах;
Как Лот с горящего Содома,
Восстанешь, отрясая прах.

И, раненный людьми лихими,
Ты при пути уснёшь один,
Пока найдётся меж слепыми
Твой видящий Самарянин.

А после – через тьмы и чащи –
В страну, где молоко и мёд,
И где Отец, в дверях стоящий
В руках с одеждой светлой ждёт.

2000

Зимняя песня

Когда б душе такого снегопада,

Чтоб занесло по самые глаза,
Она б глядела - тихая отрада, -
Как снег творит на окнах чудеса.

Тогда любовь, высокой грусти чадо,
Затеплится опять в неясной мгле,
Как в доме негасимая лампада.

И вряд ли будет место на земле,
Куда бы свет её не проливался,-
И у тебя на ледяном стекле

Рисунок вдруг, гляди, куда девался?
И холод убегает со всех ног
Из твоего жилища, где остался

Навеки жить волшебный огонёк.
И ты опять отправишься на поиск,
С тобой и я пошёл бы, если б мог,

Но в это время мой уходит поезд…
Ему - что сердце, что по рельсам стук;
И он скользит, как выроненный пояс,

Что не связал наши дороги в круг.
Теперь им жребий верный - расходиться,
На каждой станции - и никакого "вдруг"!

Но ты идёшь, и всматриваясь в лица,
Не можешь мир представить без меня…
Оно и ясно: ведь во мне частица

Такого же, как у тебя, огня,
И он мигая требует остаться.
Но, заблудившись среди бела дня,

Ты станешь частью медленного танца
С небес упавших снежных лепестков;
Подумаешь, как просто потеряться,

И на земле - полно уже цветов,
Что утром колыхались в поднебесье.
Ты - среди них, и в шорохе шагов

Мне слышно ненароком: здесь я, здесь я…

Молитва
Возникни из тайного жеста, из нескольких букв,
В неправильной речи, где всё ещё место пустует,
В бескрайней земле, где пожизненно верят в судьбу,
И где несомненно лишь против неё протестуют.

Быть может, мне хватит немногих, но искренних слов,
И станет твоё появление тут неизбежным.
В той бездне, где вместо улыбки – всё скрежет зубов,
И в зеркале «да» обращается адом кромешным.

Я думал позвать тебя раньше, но что-то не звал,
И долго искал в словарях позабытое имя,
Когда в эту странную дверцу ты вдруг постучал…
Я просто хотел тебя встретить, не путая с ними.

Войди в это сердце, пусть каменным домом оно
Стоит в отчужденьи и смотрит на мир с неприязнью,
Как бывшая крепость… Но ты приходи всё равно
Туда, где любовь непременно кончается казнью.

Я знаю, тебя не пугает моя простота.
Ты медлишь у двери – как день не торопит денницы,
Когда до зари лишь одна остаётся черта,
И в сумерках серых уже просыпаются птицы.

В дверь звонят – вот чудеса.
Я так рад, что не верю глазам.
Долог путь, но слякоть дорог
Не коснулась ничуть твоих ног.
Фуга

Как ты пришла в этот мир, не скажут следы
Вовсе не случай, что рядом именно ты
Может быть, грёзы мои как-то будничным днём
В облако сбились и с неба пролились дождём.

И пока ещё твой дом – колыбель,
Над суетой тихо плыви, мудрою стань.
Даже если и встретится мель,
Будь ты простой, маму зови, как встарь.

И пока ещё твой ум в небесах,
Звёздам успей дать имена, вдаль наглядись.
Обойди вокруг сладостный сад:
В платье теней ты здесь одна тянешься ввысь.

Где-то ударят часы, и лист упадёт.
И колыбельку пустую никто не толкнёт.
Следом игрушки крадучись выйдут за дверь,
Ты позовёшь, и никто не ответит, поверь.

И пока ещё ты плачешь от книг,
С куклой шепчась, в небо смотри, жди журавлей.
И грусти о том, что мы здесь одни,
Словно свеча, молча гори, слёзы пролей.

И пока ты смеёшься во сне,
Страх прогони, дай этот бой, взвейся, душа.
Навсегда оставаясь в весне,
Пусть эти дни сами собой спешат.

Плюшем и бархатом снег облачает дворы,
Странно и тихо ты выйдешь из этой игры
С куклой, совком и ведёрком, с букетом гвоздик,
С песенкой лета и принцем из маминых книг.

Остановка

Где-то слева биенье стихло:
Что за участь меня постигла?

Я один (или, всё ж, с тобою?)
И уже становлюсь землёю.

Но рыданий не слышно эха,
Лишь звенит отголосок смеха

То ли сверху, то ли поодаль…
Это странно – не речь, не ода,

А, похоже, сама беспечность
Мою душу проводит в вечность.
Новогодний дуэт

Дед Мороз:
Я целый год спешу к тебе
Из сказочной страны
По долгой узенькой тропе,
Где лишь снега видны.

Я за спиной несу мешок,
А в нём – мои дары.
Повесь на ёлочку, дружок,
Гирлянды и шары.

Я в мир принёс не только снег –
Подарков целый воз.
И тот, что видел ты во сне, -
Я и его принёс.
Снегурочка:
Я целый год спешила к вам
На санках и пешком,
Идя за дедом по пятам,
И со своим мешком.

Зима – и праздник на земле,
Горит огнями ель.
Мороз рисует на стекле,
А я кружу метель.

Как много песен тут и там
Звучат в моём краю…
И ту, что трудно вспомнить вам, -
Я и её спою.

В церкви

Я не помню о последнем часе
И не плачу – мне б хоть прослезиться.
Сердце перепилено на части,
И в сосудах – странная водица.

Муравьи стекаются к обедне:
В двери, в окна, прямо через крышу.
Неужели этот век – последний?
Еле-еле я Твой голос слышу.

Но зачем же вы назвали верой –
Право не терзаться над сомненьем?
Как рабы, повенчаны с галерой,
Вы скрипите вёслами учений.

А пророк шагает по пустыне
Раскалённой, жалящей, зыбучей.
Даже ночью воздух не остынет,
И никак не снять венец колючий.

Бард

Нервная Муза дружила с одним пастухом.
Вся извелась, обучая приличным манерам
Дикого парня… А он на лошадке верхом
Ездил себе, неподвластный ладам и размерам.

И находил он созвучия в тёплой земле,
В дальних холмах, затянувшихся сизою дымкой,
В поступи овчей и в шорохе ночью во мгле.
И до утра оставался в степи невидимкой.

Белые овцы бредут, как над речкой туман;
Всадник медлителен, словно рыбак на затоне,
Вдумчиво ловит мелодии северных стран,
Едет и слушает, к уху подставив ладони.

В северных песнях – стенание, стужа и вой.
Песней такою ни с кем нелегко поделиться.
Странная Муза парит над его головой,
Видом прекрасна и трепетна, словно девица.

Любит она его, - он же любовник травы:
Вечно в объятьях росистого, свежего луга.
И пролежал бы он век, - не подняв головы,
Если б не пела ревнивая Муза-подруга.

Звуки слетают с небес, и – как капли дождя –
Ищут, куда бы упасть, на кого бы пролиться.
И покружив в тишине, никого не найдя,
В землю уйдут, чтобы к песням отцов приложиться.

Думаешь…

Думаешь, я не хотел – по рельсам?
Если бы рельсы вели прямо в гору,
Я бы умчался за эдельвейсом,
Что распускается в летнюю пору.

Думаешь, я не хотел – по нотам
Партию жизни исполнить умело,
Радуясь втайне флажкам и длиннотам,
Что на доске нарисованы мелом?

Думаешь… впрочем, зачем об этом,-
Кончились рельсы, рассыпались ноты.
Знаешь, я в детстве мечтал быть поэтом,
Выдумать мир для себя, но что-то

Не удалось… я живу всё там же,
Ставлю будильник на полседьмого,
Пыль протираю тряпкой из замши,
Чтобы блестел мой очаг, как новый.

Эсхатон

Земля ты – и в землю отыдешь,-
Ложатся в историю годы,
И белый сверкающий Китеж,
Как камень, уходит под воду.

Земля ты, а значит, ты поле,
Покрытое зеленью мая.
Ты берег, знакомый до боли,
Ты лилия, вечно живая.

Боишься, судьба изувечит?
От стрел её не увернёшься,
Но вот, что тебе я отвечу:
Ты сказка – и в сказку вернёшься!

КНИГА V

В НАЧАЛЕ БЫЛО…
2004 - 2005

что я видел, то видел, и что осязал, то знаю:
копьё проходит до сердца и отверзает его навеки…

Сергей Аверинцев
Два слова
Вот, который уже раз, написав что-то, убеждаешься, что надо было сделать всё чуть-чуть по-другому, что чего-то важного не хватает, но уже нет сил переписывать слова, и приходится соглашаться на очередной компромисс. И в результате, творчество – череда таких вот компромиссов, помноженных на собственную усталость. Совсем не поэтичное определение… То, что Вы прочтёте ниже – итог прожитого, очень трудного года, оттого в этих стихах такие разные оттенки, можно сказать, есть и зима, и лето. Библейская тема, которая выстаивалась столько лет, наконец, вышла на поверхность. Сразу скажу, что это не иллюстрации на тему Писания, а лично пережитые его фрагменты. Вообще, всё здесь объединено скорее не по смыслу, а по глубине и интенсивности восприятия тех или иных сторон жизни. Так Юдифь оказалась рядом с Булатом Шалвовичем, а Херсонес – с Битлами. Но из таких ингредиентов ведь и состоит наша жизнь…

Паук и письмо

Я думал раньше, что у нас у всех
Какое-то одно предназначенье,
И как бы наши долгие пути
Ни расходились, словно ветви древа,
Они должны когда-нибудь сойтись…
Ушедшие из дому – воротиться,
И непременно обрести язык,
Который будет каждому понятен.
Тогда, на этом самом языке
Мы скажем то, что нынче позабыли, -
И, наконец, друг друга обретём,
Избавившись навек от разделений.
А мелочи потонут в небесах,
Мы скоро потеряем их из виду,
Зато деревья, птицы и цветы
Поделятся секретами своими, -
И мы узнаем их простую жизнь,
Которая достойна удивленья
И протекала рядом, в двух шагах,
А мы её в упор не замечали.
Когда-то испытавшие любовь
Вдруг ощутят её знакомый привкус,
И, главное, они найдут ответ
На все эти проклятые вопросы…
Я думал так… Желаю и теперь
Так думать, но помимо воли
Мне всё отчётливей приходит и ясней
Совсем другая грустная картина:

Седая полночь зимнего двора;
На крыше трубы, как на пароходе,
Оцепенели в стуже флюгера.
Пишу письмо, а письма – не доходят.

Погасли окна, словно маяки,
И улица – как океан – безбрежна.
Прибой любви – конвульсии руки,
Пишу письмо, - ты не прочтёшь, конечно.

Уже как год, не ходит почтальон.
И адрес твой, как «Отче наш», привычный
Стал архаизмом… где этот район,
Прямая улица и старый дом кирпичный?

Мы спали, а невидимый паук
Соткал на окнах строгие узоры.
Внимательно он ловит каждый звук,
И мягкой лапой оплетает взоры.

Сомнений нет: мы в паутине дней.
Нам приготовлен тихий тёплый кокон
Высоких стен и запертых дверей,
И матово заиндевевших окон.

И только дёрнись – жало уже ждёт,
Пускай и есть недолгая отсрочка.
Ко мне никто на помощь не придёт,
Паук отыщет нас поодиночке.

Но я пишу… А позади едва
Стоит мой Ангел, в золото обутый.
И он сейчас возьмёт мои слова
И понесёт, порвав земные путы.

Ещё один сон времени

В осеннем городе всё думают о лете,-
И так мечтают подвести часы,
Чтоб снова к бабушкам разъехались все дети
И чтоб вернулись птицы средней полосы.
И вот, в плащах одних по улицам мощёным
Снуют фигурки, ёжась и дрожа. –
То горожане ищут время обречённо:
Ему, поверьте, посчастливилось сбежать.

Теперь никто не опоздает на работу
И не проспит обедню в выходной.
Кривая времени зашла в тупик – и всё тут,
И все рассыпались минуты до одной.

Застряло солнце возле тучи – вот удобство!
И потому - не бойся, не умрёшь…
Не превзойдя себя, живи хоть до ста.
Но вот что жаль ещё – теперь бессмертна ложь.

И, к сожалению, весны не будет тоже,
И новых красок, радующих глаз.
И никогда уже рассеянный прохожий
Не спросит у тебя: который час?

Только бы…

Я не имею претензий,
«Кто виноват»,- не знаю.
Бедный, как father McKenzie,
Я по ночам читаю.

Что ж, опустел Элизий,
Но умолкать не смею.
Видел бы брат из Ассизи,-
Как проповедуют змеям.

В шёпоте тонет возглас;
Здесь не смеются годами.
В воздухе всё промозгло,
Суша покрыта льдами.

В мыслях – рога и копыта,
В сердце – метла и ступа.
Та, что страшней Аида,
Входит ко мне без стука.

Ночью пастух опасен:
Бьётся в зубах добыча.
В хоре безумных басен
Я Твоё Имя кличу.

Только бы не оглохнуть
В шумной железной клетке,
Только бы не засохнуть
Тонкой зелёной ветке.

Юность

Юность подарена перьям и скрипкам,
Праведной лексике, значимой роли.
Очень взыскательна к чьим-то ошибкам,
Столь же чувствительна к собственной боли.

Юность отмечена общим вниманьем,
Часто – таланта незримой печатью,
Горько обижена непониманьем,
Но спасена предвкушением счастья.

Юность нацелена на достиженья:
Громкие планы, высокая планка…
То – беззаботно идёт на лишенья,
То – беззащитно клюёт на приманку.

Юность потрачена на разговоры:
«Любит – не любит», да «правы – не правы».
Юность умчалась за синие горы,
Лошадь сменив у последней заставы.

Оглянувшись

Когда ты крепко спишь, когда
Душа, как белый пар, витает
И видит странные места,
Где наяву и не бывает,

Свободная от груза лет,
Она летит в свои пенаты…
Я думаю, меня там нет,
Хотя со мною и нежна ты.

Как будто жизнь прошла с тех пор,
Как мы с тобою неженаты,
А только небо – всё висит.

И тот несчастный разговор, Так никогда и не начатый,
За нас судьба пусть домолчит.

Инструментальное

Как много струн у души, и как
Им трудно в согласье прийти самим.
Ведь вместе, во след: виртуоза рука
И лапа кошачья, - проводят по ним.

И рвут друг у друга два странных певца
Покрытый загаром веков инструмент;
И нет ни начала игры, ни конца,
А только один настоящий момент,

В котором мелодии не распознать,
И к музыке, споря, мешается крик…
Да разве я сам так умею играть?
И разве моя это песня, старик?!

Нить

Во сне увидел я престранную картину:
Две птицы медленно парили надо мной,
Огромный кречет с хищными когтями
И нежная кофейная голубка.
И были связаны они подобьем нити
За лапки – так что, сколько б ни старались,
А разлететься не могли никак.
И кречет рвался в скалы, к поднебесью,
Но для неё там холодно и страшно;
И устремлялась горлица к долинам,
К листве садов и жизни копошенью,
Но для него тут тесно и уныло.
Вот так и нас судьба соединила…

Последняя дверь

Уже на пороге вечности
Начинаешь искать ключи
И долго нервно позванивать,
Перебирая связку.
А, может, всё дело – в пароле?
Но сторож в дверях молчит,
Храня на иконном лике
Невозмутимую маску.

А за спиною – время
Змеится бескрайним хвостом;
И вот бы, подобно ящерице,
Его мгновенно отбросить.
Но чувствуешь, что прирос к нему
Всем своим существом,
А страж ничего не ответит
И ни о чём не спросит.

Смотреть в замочную скважину –
Не дело, особенно тут;
Однако стоишь с надеждой,
Пока она не померкла,
Томительно вспоминая:
“Стучите – и вам отопрут”,
И вдруг под ладонью – гладкая,
Холодная плоскость зеркала.

А молчаливый сторож –
Да это почти что ты,
Ну, разве, чуть-чуть постарше,
Побольше в глазах печали,
И за плечами – море
Сапфировой чистоты;
И барка, идущая в вечность,
Похоже, вот-вот отчалит.

Когда я состарюсь

Когда я состарюсь, пером скрипя,
И снова вернусь к началу,
То стану во всех узнавать тебя,
Как Сальвадор – свою Галу.

И если память оставит меня,
А время – силы отнимет,
То я и тогда буду день ото дня
По буквам слагать твоё имя.

Таится взаимности нашей печать
Внутри: она где-то под кожей…
Уйду я – а ты так и будешь встречать
Меня вечерами в прихожей.

Экспонат

Античного города древняя слава
Уснула навек на музейном погосте,
Теперь не для вечности, а для забавы;
Хозяева здесь – прихотливые гости.

И правда: для ужина и для свиданий
Отлично подходят вот эти руины…
И видится мне: среди остовов зданий
Крадутся восставшие сарацины.

Они неизбежно придут, как цунами,
Они наступают, сгоняют с дороги,
Чтоб вытоптать всё, что посеяно нами;
Их взгляды практичны, а игры жестоки.

И наши дома с алтарями героев
Они превращают в курганы и гравий…
О рае мы грезили, город построив,-
А вышла лишь студия для фотографий.

Теория распада

Наблюдать мне всё чаще приходится –
Телескопа не нужно – воочию,
Что вселенная наша расходится,
Даже днём, а не только ночью.

Распускается наша галактика,
Как цветок – перед тем, как увять ему.
Расстаётся теория с практикой,
Брат с родными прощается братьями.

Да и красное спектра смещение
Замечаю без приспособлений:
Это вовсе не краска смущения, -
Окровавленный след поколений.

Так разводится мимика с жестами,
И любимая прыгает в омут;
Так гора расстаётся с блаженствами,
В океанах Титаники тонут.

Распрощается яблоко с веткою,
А уж с матерью дочь – и подавно.
Что-то делят соседка с соседкою,
А католики – с православными.

Распадается мир, и наверное,
Как бы я ни берёг свою душу, -
Удаляться от всех равномерно я
Буду щепкой законопослушной.

В алтарях повисает молчание,
И водой разливается млечность,
Остаётся пустыми ночами мне
Только руки тянуть в бесконечность…

Как это звучит сейчас…

Перемещаясь долго по стране,
В природе лишь увидишь перемены:
Там – всё холмы и море в белизне,
А здесь – леса, где сосны словно стены.

И в роскоши мифических картин
То здесь, то там, под звук небесной скрипки,
Везде мелькает тот полукретин,
Кого царём назвали по ошибке.

__________________________________________
*В начале века это звучало гордо…
Под стук трамвайных колёс

Быстрый на рельсах трамвай, я в пустынном вагоне,
Нет остановок, и даже кондуктора нету.
Стуки на стыках слышны и – как будто – погоня,
Мчусь я по городу, мчусь по окраинам где-то.

Мне десять лет, и вся жизнь моя – недоуменье,
В окнах мелькают картины и лиц не запомнить.
Мне бы поменьше боязни, побольше уменья,
Вот и страницы – и надо их чем-то заполнить.

Так, на ходу, разродиться звенящей строкою,
Что, словно лава, сойдёт и застынет навеки;
Но нелегко совладать с непослушной рукою, -
Из-под пера расползаются строчки-калеки.

Шумно несётся трамвай по безлюдным кварталам,
Ставший моей колыбелью и домом родимым,
Но меж колёс пробивается голос усталый,
Время считая невнятно и неотвратимо.

Скоро и рельсы, как нити, порвутся внезапно,
Голос усталый объявит тогда передышку,
Двери откроют, войдёт неизвестное “завтра”
И подберёт со скамейки ту детскую книжку

На постаменте

Поэзия – не профессия,
Она бытия основа
И, можно сказать, конфессия
Хранителей тайны слова.

Остра как штык, изощрённая,
Как меч короля Артура,
И в хаос секунд помещённая,
Словесная архитектура.

Веками стоит, не двинется,
Когда б и луна – упала;
То бедной вдовой прикинется,
А то – королевою бала.

А кто её рыцари, кто они?
Совсем не свирепы с виду,
Одеты в смешное пальто они
И склонны прощать обиды.

Они без конца скитаются:
По дольним тропам, и выше,
Беспочвенно улыбаются
И что-то такое слышат,

Что, видно, не ими сложено,
И слухом едва уловимо,
И что повторить не сможем мы,
Как первое “да” любимой
На полпути

В ту половину года, когда небо земли темней,
Тогда и дела, и мысли, - всё как-то незавершённо;
Пройдя полдороги, - не знаешь, идти ли дальше по ней,
И просто стоишь на обочине, больной и опустошённый.

И та половина природы, что видит особый шик
В превращении бабочки в гусеницу и в кокон,
Предъявит тебе своё право на жизнь и на полдуши,
И будет, как злая наследница, всё время мелькать где-то сбоку.

Уйдёт половина недругов, а половина друзей
Станет недосягаемой, как в паводок – дальний берег;
Бескрайне холодное море… но где-то ведь Моисей
Бредёт по волнам, открывая одну из своих Америк.

И где-то в ином полушарии находится тот вокзал,
Куда, наконец, прибудут отбившиеся от стаи;
Где полусладкие губы и полусухие глаза,
Где флагом полощется время, и жизнь – как игра, простая.

Еврейский прадед

Неважно, что живёшь ты не теперь,
Ведь словеса над временем летят, -
И я представлю, как ты будешь рад,
Когда я вдруг толкну входную дверь

И заглянув к тебе, произнесу: шалом!
И пусть они не верят тыщу раз,
Что через нас проходит эта связь
Земли и неба, что душа – псалом,

Настроенный на голоса небес.
Они не верят – им и поделом:
Для них всё небо – тучи за окном,
Гнетущие, как многотонный пресс.

А ты встречаешь радостный Песах,
В кругу семьи, задолго до тревог,
И весь в огнях твой мирный городок…
Всё как во сне, как будто на часах –

Не без пяти двенадцать, и вот-вот
Не возвестит кукушка нам о том,
Что век окончен, словно книжный том,
А то, что будет, - страшно наперёд.

И вновь ты избран, и твоя тропа
Ведёт наверх, а там уже готов
Простой алтарь, под ним – вязанка дров,
А сзади – любопытная толпа.

И хочется часы перевести,
Но поздно: за окном шаги судьбы –
Погромы, гетто, камеры, гробы…
Так я пришёл сказать тебе: прости!
Tefilla

Страна камней, в которой каждый шаг –
По острию, где тяжело дышать,
Взбираясь вверх, пока полдневный час
Царит кругом… зачем ты вывел нас?

Страна холмов, где нет прямых дорог,
Где вечно рядом запад и восток,
И их не в силах различать компас,
Как близнецов… зачем ты вывел нас?

Страна-мишень, которую не жаль;
Где соберёт трёхкратный урожай
Та жница, что без плоти и без глаз…
О Господи, зачем ты вывел нас?!

Мы вечно ждём тревожащих вестей,
И это поле страшное костей –
Совсем не миф… но в огненном столпе
Ты нас ведёшь, - и мы верны тебе.

Видение Исаака

Я держу на руках твоего сына,-
Я уже почти превратился в отца.
У меня под ногами желтеет пустыня,
Как пергамент, жаждущий трости писца.

И на нём следы – отметины века,
Что до первого ветра будут видны.
Я зову тебя снова: ты слышишь, Ревекка? –
Я, лежавший на жертвеннике без вины.

Из её любви, да моих сомнений,
На руках, как на лодке, качаться легко;
Ты проснёшься внезапно, маленький гений,
И тотчас убежишь в темноту далеко.

Взмоет лестница в небо, и с облаками
Выйдут люди с крыльями за спиной,
А я буду стоять с пустыми руками,
И качать темноту… и Ревекка со мной.

Плач Иеремии

Ты хочешь, чтобы я не говорил им
Ни о пирах, ни о победах громких,
И сделался бы праведным мерилом…
А я мечтаю лишь стоять в сторонке

И не тревожить их больных амбиций…
Но ты сказал – я не могу не слушать, -
И пожалев, что поспешил родиться,
Скорблю я, обходя моря и суши.

И словно прокажённый пред людьми я,
Когда твержу о скорых потрясеньях.
Врагом народа стал Иеремия,
Всем досадив, виновен перед всеми.

Мне ненавистны правильные речи
И жертвенники с тучными тельцами,
Где выбирают на безумном вече
Себе святых, кого желают сами.

И я воззвал с обидой и сомненьем,
Воззвал, свою беду живописуя;
И он ответил мне через мгновенье:
Кого люблю – того и наказую.

Юдифь

Где твои виноградники, о Кармель?
Где весёлые песни твоих долин
И довольная жизнь благодатных земель,
У которых Всевышний лишь – Господин?

По стране ураганом идёт Ассур
И стучится камнями в створы ворот;
Вся равнина усыпана тьмою фигур, -
И ничто не поможет и не спасёт.

Старый город пылает огнём костра,
Опрокинута башня и страж убит.
Уже нету братьев, но есть сестра,
Молодая и пламенная Юдит.

Для кого твои косы, смуглая дочь,
Что с цветными лентами сплетены?
Неужели наступит брачная ночь, -
Посреди страданий, в пылу войны?!

Ты нарядна, и поступь твоя легка,
Ты слетаешь с холма бесшумной совой,
И губами зовёшь своего Жениха,
Обращаясь к небу над головой.

Говорят, что любовь – как смерть, крепка,
И что тот, кто любит, - непобедим.
Обхватив во тьме рукоять клинка,
Ты прекрасна, как огненный херувим.

Но смертельны объятия нежных рук;
И прошепчет голос во мгле ночной:
О глупец, моя сила – не меч, не лук,
А Господь, что один лишь владеет мной!

Отцу Александру

Он ушёл от нас туда, где, видно, его ждали,
Где забудется, как сон, наш нелёгкий век.
Соберёт по черепкам разбитые скрижали
Тот пророк, чьё имя значит – просто человек.

Он ушёл; его следы вряд ли заметутся,
Но ищейки всё равно потеряют след.
Нам бы, милые мои, поскорей проснуться:
В наши окна уж давно заглядывает свет.

Все мы ранены одним топором-убийцей,
Но прочнее всяких уз – кровное родство.
И его большое сердце продолжает биться,
И теперь им никогда не убить его.

В начале было…

Ещё не звенела вода в ручьях,
На пажитях – не зеленела трава,
Земля была девственна и ничья,
А в воздухе только носились слова

Того, кто мир разбудить пришёл,
Слегка присев к нему на кровать,
С кем было настолько же хорошо,
Как с мамой в детстве книжки читать.

Ещё не сказал он: да будет жизнь!
Не насаждал свой чудесный сад,
Ещё не провёл по земле межи,
Высоких гор не поставил ряд.

Ещё не вылепил он того,
Кто станет после тонуть во зле…
И ангелы слушали песнь его
О тех временах, что грядут вослед,

О тех неминуемых временах,
Когда в Эдеме вырастет лес,
Когда любовь обратится в страх,
А звёзды посыплются вдруг с небес,

А люди во всём потеряют стыд,
И будет приятен им только тот
Пророк, который уже убит,
И вот тогда пресечётся род…

И песнь умолкла, и слёз капель
Легла росою, как первый снег…
Качалась под деревом колыбель,
И славный ребёнок сопел во сне.

Вопросы Окуджаве

Ну как Вы там, московский шансонье,
О чём Вы грезите, пока другие спят?
И есть ли там свой старенький Арбат,
Чтоб музыка, как лебедь в полынье,
Кружилась в сотах уличных дворов?
Тогда он – правда, лучший из миров.

Куда летит упрямая душа,
Которой крылья резали, спеша;
И закрывали плотно на засов,
Чтоб перелётных не услышать зов?
И вечные глаза – на что глядят?
Ах, я бы много дал за этот взгляд.

А мы бежим, стирая каблуки,
И всё слышнее музыка тоски
По тем печальным, строгим часовым.
Они свой век стояли, как могли,
И потихоньку вдаль от нас ушли.
Их пост оставлен – нам, а мы – бежим…

Филология

Мне в детстве не давались языки
(Хотя и были склонности к наукам),
Стремленья к чуждым письменам и звукам
Казались мне от жизни далеки…

И думал я: куда б ни занесло –
Я как-нибудь сумею объясниться,
И языкам так и не стал учиться,
Осваивая жизни ремесло.

И вот с тех пор – я вечный ученик,
Висит всё тот же за плечами ранец,
По городу хожу, как иностранец:
Мне не понятен улицы язык.

Да и моя порой бессвязна речь,
Когда в толпе знакомых окликаю, -
Они лишь, извинительно кивая,
Несутся дальше, избегая встреч.

Похоже, свой у каждого секрет
Особых слов, слогов, тире и точек;
И, господа, нам нужен переводчик,
Вот так же, как в подвале нужен свет.

А помните, был древний Зиккурат,
Где племена перемешались страшно?
Теперь у всех есть собственная башня,
И языки умножились стократ.

Примечания

Ещё один сон времени.
Не бойся, не умрёшь. – Такую мысль высказал Змей в раю Еве и, конечно, соврал (Бытие 3:4). Вообще, всякий раз, когда время засыпает, происходят неприятные вещи.
Только бы…
Father McKenzie – герой известной песни The Beatles “Eleanor Rigby”, священник, который пишет ночами проповеди, но их некому услышать.
Элизий – то же, что Рай, опустевший после изгнания прародителей.
Упомянутый брат – Франциск Ассизский, любивший проповедовать животным и птицам.
Юность
Последняя застава – намёк на историю исчезновения Лао-Цзы, которого последний раз видели у пограничной заставы, так что он оказался столь же неуловим, как и само Дао, предмет его философии.
Инструментальное
Ещё пифагорейцы уподобляли вселенную хорошо настроенной лире, они, кстати, открыли и некоторые музыкальные интервалы. Душу также считали микрокосмом, исполненным всяческих совершенств.
Последняя дверь
Стучите – и вам отопрут. – Известное изречение Иисуса Христа из Нагорной проповеди.
Когда я состарюсь
Сальвадор Дали чуть ли не все женские портреты писал со своей жены Галы.
Экспонат
Это не совсем про город, хотя мысли возникли на развалинах Херсонеса Таврического.
Теория распада
Иллюстрация модели расширяющейся вселенной, возникшей в связи с открытием т. наз. красного смещения в спектре излучения далёких светил.
Под стук трамвайных колёс
Название взято из кинофильма Акиро Куросавы.
Еврейский прадед
Песах – еврейская Пасха, воспоминание Исхода из земли Египетской. Избранность для Израиля – вовсе не привилегия, а инаковость пути, заключающая в себе и такие страшные вещи, как Холокост.
Tefilla - то есть молитва.
Под прозрачным ты здесь разумеется библейский Господь, Адонай, Который вывел Израиль из «дома рабства».
Поле страшное костей – видение пророка Иезекииля (Иез. 37), характеризующее состояние народа во время вавилонского плена. Далее пророк говорит о воскрешении сухих костей.
Огненный столп сопровождал народ Израиля при переходе через Красное море.
Видение Исаака
Иаков, сын Исаака, вынужден был бежать от гнева брата в Месопотамию. По дороге же, во сне, он увидел лестницу в небо, символизирующую присутствие Божие, а спустя несколько лет он был Самим Всевышним переименован в Израиля. Иаков, таким образом, из сына Исаака становится сыном Божиим. Здесь же всё это увидено глазами Исаака.
Плач Иеремии
Пророку Иеремии выпал тяжёлый жребий – возвещать гибель собственной страны и плен своего народа. Эта миссия порой вызывала в нём внутренний протест, но он исполнил её до конца, став жертвой незрячих «патриотов».
Кого люблю – того и наказую. – Притчи Соломона, 3:12.
Юдифь
Кармель или Кармил, - гряда холмов в земле Израиля, на склонах которых издавна возделывали виноград.
Ассур – Ассирийское войско, согласно книге Юдифь.
Отцу Александру
Скрижали, каменные плиты с высеченными на них Десятью Заповедями, разбил пророк Моисей, сойдя с горы и увидев, что народ отвернулся от истинного богопочитания.
Фамилия о. Александра в западных языках читается как Men, что созвучно слову человек.
В начале было…
За основу взяты начальные стихи 2-ой главы книги Бытия, здесь также много аллюзий на другие библейские места.
Вопросы Окуджаве
На первый взгляд странное присутствие Окуджавы в окружении библейских реалий для автора совсем не удивительно.
Филология
Смешение языков при строительстве знаменитой Вавилонской башни (зиккурата) до сих пор даёт о себе знать самым трагическим образом.

С О Д Е Р Ж А Н И Е

стихотворения 1
Преамбула 2
ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ АЛХИМИЯ 3
Гномы 4
Пугало 5
Спящий дом 6
Отражение солнца 7
Многоточия 8
Светло 9
Сутки 10
Метель 11
Одной дорогой 12
Миф 13
К тебе… 14
Вековая дверь 16
Колокольчики 18
Однокрылый 19
Ледяная кисть 20
Фигуристка 21
Кружева 22
Бегство 23
Дому 24
Трещина 25
Гроза 26
Расставание 27
Заснеженный торт 28
МНОГОЛУНИЕ 29
Первый грач 30
Жажда 31
Неприступность 32
Исход 33
Ограда 34
Кирпичная дорога 35
Сумеречное волшебство 36
Осень 38
Колдунья 40
Сон солнца 41
Гонец 43
Со стороны 44
Письмо 45
Ковчег 46
Музыкальное 47
Маятник 48
Милостыня 49
Внутри 50
Погоня 51
Надпись 52
Ветка 53
Интермедия 54
ТЕАТР СТАЛАКТИТОВЫХ СИМВОЛОВ 55
Ночные строфы 56
Начало весны 57
Фонари 58
Дуэлянты 59
Вдох 60
Листая летописи 61
Стук в окно 62
Затмение 63
Остыванье 64
Вуаль 65
Предчувствие нового года 66
Петербург Достоевского 67
Язычник 68
Ледяные цветы 69
Посещение 70
Пропасть 71
Сказка 72
Проснувшись 73
Позвонили 74
Москва - Петербург 77
Полуночные падежи 78
Счёт месяцев 79
Память 80
Потомок Ноя 81
Финальный штрих 82
Сон времени 83
Сонет печали 84
Путь 85
Сонет 86
Воспоминание 87
Бессонница 88
Окованная душа 89
В дневнике 90
Занавес 91
Покров 91
Замерзая 92
Коле 93
Колыбельная 94
Под замком 95
Близорукость 96
Венчание 97
Приглашение 98
Заре 99
ПАЛИМПСЕСТ 100
Ещё не всё… 101
Возраст 102
Улицы судьбы 103
Изгнанники 105
Уходящее детство 106
Часы в 3/4 107
Сыну 108
Симфония дня 109
Вернувшийся 110
Сказочник (А.Чернышеву) 111
Игрушки 112
Памяти о. Александра Меня 113
Солдатик 114
Жёлтому Дому 115
Второй Потоп 116
Veto. 117
Избранный 118
Зимняя песня 119
Молитва 120
Фуга 121
Остановка 122
Новогодний дуэт 123
В церкви 124
Бард 125
Думаешь… 126
Эсхатон 127
В НАЧАЛЕ БЫЛО… 128
Паук и письмо 129
Ещё один сон времени 131
Только бы… 132
Юность 133
Оглянувшись 134
Инструментальное 135
Нить 136
Последняя дверь 137
Когда я состарюсь 138
Экспонат 139
Теория распада 140
Как это звучит сейчас… 141
Под стук трамвайных колёс 142
На постаменте 143
На полпути 144
Еврейский прадед 145
Tefilla 146
Видение Исаака 147
Плач Иеремии 148
Юдифь 149
Отцу Александру 150
В начале было… 151
Филология 153
Примечания 154
С О Д Е Р Ж А Н И Е 157

А.Марченков. Стихотворения;
Занимательная Алхимия. Многолуние.
Театр сталактитовых символов. Палимпсест.
В начале было…
Издательство ЖЕЛТЫЙ ДОМ Видное, 2000.

Компьютерная вёрстка - А.Чернышев

АЛЕКСЕЙ
МАРЧЕНКОВ

Стихотворения.

Издание первое,
исправленное и дополненное.

Издание осуществлено работниками издательства "ЖЕЛТЫЙ ДОМ".
Под редакцией редактора (А.Чернышева)
Оформление и иллюстрации художника.

169
Алексей Марченков