Четвёртый Универсал и его идеологические предшественники.

            В Четвёртом Универсале, принятом 25 января 1918 г.[1] Центральной Радой, революционным парламентом Украины, были такие торжественные и памятные слова: «Отныне Украинская Народная Республика становится самостоятельным, ни от кого не зависящим Свободным Суверенным Государством Украинского Народа»[2]. 

            Цель настоящей статьи - рассмотреть Четвёртый Универсал как документ общественной мысли на фоне украинской интеллектуальной истории и политических обстоятельств того времени. Я хотел бы сосредоточить внимание на главном пункте Четвёртого Универсала - провозглашении самостоятельности Украины. Других его аспектов, таких как конституционное устройство и общественно-экономический строй Украинского государства, я затрону лишь косвенно.

            Прежде всего, необходимо вспомнить, что не Четвёртый Универсал был тем актом, который вызвал к жизни украинскую государственность. Это сделал на два месяца раньше, 20 ноября 1917 г., Третий Универсал, в котором было заявлено: «Отныне Украина становится Украинской Народной Республикой». Но вместе с этим Третий Универсал сохранял федеративную связь между Украиной и остальными землями бывшей Российской империи и даже обещал «твёрдо встать на нашей земле, чтобы всеми силами помочь всей России, чтобы вся Республика российская стала федерацией свободных народов»[3]. В отличие от этого Четвёртый Универсал заявлял о полном отделении Украины от России.

            Третий и Четвёртый Универсалы отражают два последовательные этапа украинского государственного строительства. Но их можно рассматривать и как проявления двух разных концепций украинской государственности: федералистской и суверенной. В то время, когда был провозглашён Третий Универсал, центрального всероссийского правительства уже не существовало. Таким образом, федералистская направленность этого акта не была навязана извне, а была полностью добровольной. Но в течение короткого промежутка времени, который отделяет оба универсала, в этом отношении произошло радикальное смещение в мышлении руководителей Центральной Рады. Чтобы вполне осознать значение этого эпохального переворота, нам придётся окинуть взглядом генезис идей федерализма и суверенитета[4] в украинской политической мысли.

            Истоки федералистской концепции необходимо искать в идеях некоторых ответвлений декабристского движения, имевших место на Украине в начале 1820-х, - особенно Общества соединённых славян[5]. В зрелом виде мы встречаем её в программных документах Кирилло-Мефодиевского братства в конце 1840-х[6]. Идеи кирилло-мефодиевцев имели решающее влияние на идеологию украинского национально-освободительного движения второй половины ХIX и начала ХХ вв. Своё классическое теоретическое оформление федералистское учение нашло в произведениях самого значительного украинского политического мыслителя Михаила Драгоманова (1841-1895)[7]. Этой концепции придерживались и два главных политических течения, действовавших в украинском обществе на Приднепровье накануне первой мировой войны - социал-демократическое, идеологом которого был Николай Порш (1877-1944)[8], и либерально-народническое, главным представителем которого можно считать выдающегося историка Михаила Грушевского (1866-1934). В своей брошюре «Какой мы хотим автономии и федерации», изданной в Киеве в 1917 г., в самом начале революции, Грушевский писал: «Украинцы хотят в политике: создать широкую национально-территориальную автономию Украины в составе федеративной российской республики... Украинцы хотят, чтобы из украинских земель российского государства... была образована одна область, одна национальная территория... Эта украинская территория должна быть организована на основе широкого демократического (не цензового) общественного самоуправления от самого низа («мелкой земской единицы») до самого верха - до украинского сейма. Она должна осуществлять у себя дома всякие права - экономические, культурные, политические, содержать свою армию, распоряжаться своими дорогами, своими доходами, землями и всякими естественными богатствами, иметь своё законодательство, администрацию и суд. Только в некоторых делах, общих для всего российского государства она должна подчиняться решениям её общего представительства, в котором будут принимать участие представители Украины, пропорционально её населению и населению всей российской республики»[9].

            Политика Центральной Рады в первый период её существования полностью отвечала этой программе.

            Что касается концепции суверенности, то первые её литературно-публицистические выражения мы находим в трудах «Украина irredenta» (1895)[10] Юлиана Бачинского (1870-1934) и «Самостійна Україна» (1900)[11] Николая Михновского (1873-1924). Эти два автора пришли к суверенности независимо друг от друга и с разных исходных позиций: Бачинский использовал экономические аргументы и марксистскую терминологию, а Михновский пользовался исторически-правовой аргументацией. Одним из первых сторонников государственного суверенитета Украины стал также видный Галицкий писатель и учёный Иван Франко, как это видно из его статьи «За пределами возможного» (1900)[12].  Несколько позже, уже накануне мировой войны, концепция государственного суверенитета нашла себе талантливых защитников в лице историка и социолога Вячеслава Липинского (1882-1931), а также публициста и литературного критика Дмитрия Донцова (1883-1973)[13].

            Постулат суверенности ввели в свои программы две основные политические партии Галиции - национально-демократическая и радикальная. Принятая в 1899 г. платформа национально-демократической партии гласила: «конечной целью нашей всенародной борьбы есть достичь того, чтобы весь украинский народ обрёл для себя культурную, экономическую и политическую самостоятельность и со временем соединился в целостный национальный организм»[14]. Этот программный лозунг первоначально имел скорее декларативный, чем  реально-политический характер, но напряжение приблизило его к сфере политических реальностей. Сепаратистская концепция нашла своё яркое выражение в манифесте от 3 августа 1914 г. Главного украинского совета - органа, созданного в момент начала войны лидерами всех украинских партий Галиции.

            «Русские цари разорвали Переяславский договор, которым они обязались уважать самостоятельность Украины, - и поработили свободную Украину. Царская империя в течение трёх веков проводит политику, целью которой является изъятие национальной души и превращение украинского народа в часть народа русского. Царское правительство отобрало у украинского народа его священное право - право на родной язык. В царской России сегодня украинский народ самый угнетённый...  И поэтому наш путь ясен. Победа Австро-Венгерской монархии будет и нашей победой. И чем более глубоким будет поражение России, тем скорее пробьёт час освобождения Украины... Да взойдёт солнце свободной Украины на руинах царской империи!»[15]

            Пытаясь оценить относительное влияние федералистской и сепаратистской альтернатив в дореволюционной украинской политической мысли, приходится признать, что влияние первой было намного более весомым. Федералистская концепция была не только старше хронологически, но также теоретически лучше обоснована. Движение ха суверенитет Украины не нашло теоретика, который бы по интеллектуальному масштабу и удельному весу своих произведений мог бы сравниться с Драгомановым. Что касается массовой поддержки. Идея собственной  государственности до 1914 г. смогла утвердиться только в Галиции. Хотя среди публицистов, своим пером защищавших идеи суверенности, мы встречаем несколько уроженцев Приднепровской Украины - Николая Михновского, Вячеслава Липинского и Дмитрия Донцова, им не удалось найти много сторонников среди соотечественников в Российской империи. Попытка Михновского, основавшего в 1902 году Украинскую народную партию, выступавшую в своей программе за суверенитет Украины, оказалась мертворождённой. Большинство украинской интеллигенции Приднепровья, - а мы не должны забывать о том, что более четырёх пятых  украинского народа жило в пределах Российской империи, - продолжало стоять на позициях федерализма. Единственной заметной политической организацией, выступавшей за суверенитет Украины и состоявшей из восточных украинцев, являлся Союз освобождения Украины (СОУ). Но СОУ представлял собой эмигрантскую группу, которую создали в начале войны изгнанники из российской Украины, которые жили в Австрии. Своим возникновением Союз обязан, несомненно, идейному воздействию галицко-украинской среды, а свою деятельность в годы войны он разворачивал за пределами Украины, в лагере Центральных государств[16].

            Сепаратистскую, антироссийскую политику СОУ решительно отбросили главные представители украинского национального движения в Российской империи Михаил Грушевский и Симон Петлюра (1879-1926). Грушевский находился на летних ярмарках 1914 г. в Карпатских горах, и начало войны застало его на австрийской территории. Руководители только что созданного СОУ обратились к нему с предложением переехать на время войны в Швейцарию, чтобы из нейтральной страны выступать в роли авторитетного представителя украинских интересов перед мировым общественным мнением. Грушевский отказался и, преодолевая многочисленные препятствия, добровольно возвратился через Италию в Россию. После прибытия в Киев в ноябре 1914 года он был немедленно арестован, как опасный украинский националист и вплоть до крушения царского режима был вынужден жить в Казани и Москве[17].

            Политическую позицию Петлюры характеризует его письмо от 18 декабря 1914 г. к Осипу Назаруку (1883-1940), известному галицкому журналисту и политику, прибывшему в Стокгольм в качестве представителя СОУ, чтобы оттуда завязать контакты с лидерами украинского движения в России. Петлюра писал: «Каждый шаг, слово или действие, направленные на создание в российской Украине обстоятельств враждебных целостности российского государства, для его ослабления в это время, резко осуждаются на Украине, потому что считаются вредными и для интересов Украины»[18]. Петлюра резко осуждал ориентацию галичан и СОУ на Центральные державы и высказывал свою убеждённость в непобедимости России. Он также предсказывал, что в результате войны Галиция и Буковина будут присоединены к России, и готов был приветствовать такое развитие событий, как желательное с точки зрения украинских интересов. Проявления лояльности по отношению к России со стороны Грушевского и Петлюры в 1914 г. действительно знаменательны, если иметь в виду то, что всего лишь три года спустя они будут среди отцов-основателей  независимой Украинской Народной Республики. А одному из них - Петлюре - судьбой было предназначено стать знаменоносцем и живым символом вооружённой борьбы Украины против России Ленина и Деникина.

            Встаёт вопрос о причинах гегемонии федералистской концепции в дореволюционной украинской политической мысли. Прежде всего необходимо иметь в виду, что Украина принадлежала России около 250 лет, (правда первые сто лет она имела автономный статус), и это длительное пребывание создало зримую материальную и психологическую связь между Украиной и собственно Россией. Несмотря на нарекания на петербуржский централизм, украинцы не чувствовали себя чужими в империи, в создание которой многие лица украинского происхождения внесли большой вклад. Но принятие империи, которая казалась всеобъемлющей и нерушимой реальностью, могло сосуществовать - и сосуществовало - в сознании украинцев с ощущением украинской этнической особости и преданности особенным политическим и культурным интересам своей родины.

            В просвещённых классах Украины второй половины XIX - начала ХХ вв. различимы два течения: «малороссийское» направление, сторонники которого поддерживали слияние своего народа с Россией вплоть до его полной ассимиляции, и украинское национально-патриотическое направление, который с разной степенью интенсивности стремился сберечь и укрепить украинскую национальную культуру и до определённой степени политическую обособленность. Не только «малороссы» но и так называемые «сознательные украинцы» находились под сильным влиянием российской имперской цивилизации и, так сказать, одной ногой стояли в русском мире. Часто известные украинские деятели принадлежали одновременно и к разным российским революционных или оппозиционных групп или зарабатывали на жизнь службой в российских государственных учреждениях или земских организациях. Много выдающихся украинских писателей - от Григория Квитки-Основьяненко (1778-1843) до Владимира Винниченко (1880-1951) - были двуязычными. Корифеи украинской науки, такие как историки Николай Костомаров (1817-1885), Владимир Антонович (1834-1908), Дмитрий Багалий (1857-1932), языковед Александр Потебня (1835-1892), социолог Богдан Кистяковский (1868-1920) и экономист Михаил Тугай-Барановский  (1865-1919), занимали кафедры в российских университетах и издавали свои произведения на русском языке. Естественно, нельзя забывать и о церковно-религиозном единстве украинского и русского народов и тесные экономические отношения между великорусским Севером и украинским Югом империи[19].

            Леон Василевский, проницательный польский исследователь национальных проблем России, писал накануне первой мировой войны: «Интеллигент-украинец всегда остаётся русским. Воспитанный в русской школе и на русской литературе, он в публичной жизни - как администратор, адвокат, учитель, врач, учёный и т.д. - постоянно использует русский язык... Это сосуществование со всем русским создало у украинской интеллигенции ощущение полного национального единства с Россией»[20].

            Наблюдения Василевского нуждаются в некоторых критических комментариях. Тот факт, что образованные украинцы находились под сильным влиянием российской имперской цивилизации, не делал из них настоящих этнических русских. Более того, неодолимая украинская этническая самобытность рождала ощущение (иногда только в рудиментарной форме) особой культуры и политической традиции. Особенно поучительным является крайний случай с «малороссами». Тщательный анализ свидетельствует, что хотя они стремились полностью идентифицировать себя с Россией, в их сознании сохранялись некоторые специфические украинские черты [21]. При благоприятных обстоятельствах этот подавленный украинский комплекс прорывался с силой, которую можно было бы сравнить с обращением в веру. В 1917 году, когда развеялись чары империи, тысячи вчерашних «малороссов» чуть ли не за одну ночь превратились в национально сознательных украинских патриотов и потенциальных «сепаратистов». Правильно оценивая размах русификации накануне первой мировой войны, Василевский недооценил потенциальную силу глубоко укоренённого украинского национализма.

            Историк должен пользоваться аналогиями осторожно. Вместе с тем, разумное использование сравнений может быть полезным при освещении специфической проблемы. Если искать параллели предреволюционной ситуации в Украине, есть смысл посмотреть на другие народы, порабощенные великими империями и боролись против притеснений и соблазнов престижных имперских цивилизаций. Великий историк, «отец чешского народа» Франтишек Палацкий заявлял в 1848 г.:»Если бы Австрии не существовало, то в интересах Европы и даже всего человечества её следовало бы как можно быстрее создать»[22]. На протяжении всего XIX в. чешские лидеры видели в дальнейшем будущее своей нации в рамках Австрийской империи, которую стремились преобразовать в федерацию народов, среди которых чехи неизбежно играли бы выдающуюся роль. Этот взгляд вплоть до 1914 г. разделял Томаш Масарик, в дальнейшем основоположник Чехо-Словацкой республики. И только крах надежд  на австрийскую конституционную реформу, особенно после австро-венгерского компромисса 1867 г., подорвал первоначальную лояльность чехов к габсбургской монархии. Но, несмотря на чем дальше, тем большее политическое недовольство и острую национальную борьбу между чехами и немцами в Богемии, влияние австрийских обычаев на чешское общество был очень глубоким, и его следы хорошо заметны и сегодня.

            Стоит также рассмотреть судьбу так называемой «кельтского обрамления» ("Celtic fringe") на Британских островах. Образование мировой Британской империи в XVIII веке ослабило ощущение национальной идентичности Шотландии и Ирландии, предоставив их традиционным высшим слоям и самым энергичным элементам простолюдинов новые отдушины: участие в британских экономических инициативах и колониальной экспансии. И все-таки кельтские нации Великобритании, которые казались обречёнными сто лет тому назад, не погибли. Ирландия, не смотря на ужасающие потери среди населения и фактическое исчезновение местного языка, после первой мировой войны вновь обрела политическую независимость. Ныне мы являемся свидетелями возрождения уэльского и шотландского национализма - течения, которое вне всяких сомнений связано с распадом старой Британской империи[23].

            Естественно, мы не можем забывать того, что пример Украины в некоторых существенных аспектах отличается от приведенных примеров. Так, с точки зрения языка, украинцы ближе к русским, чем чехи к немцам, и украинцы не отличаются от русских религией, как ирландцы от англичан. Но самое важное отличие, однако, имело политический характер. Украинское национальное движение испытывал гонения от абсолютистского режима Российской империи, режима, которого не было ни в либеральной Англии,  ни даже в консервативно-конституционной Австрии.

            Принимая во внимание эти факторы, мы можем, наверное, лучше понять, что значило господство федералистской концепции в украинской политической мысли: это была попытка найти компромисс между национальными и имперскими интересами. Украинские патриоты связывали перспективы национального освобождения с надеждами на будущую демократизацию и децентрализацию России. Свою конечную цель они видели в превращении централистской Российской империи в содружество свободных и равноправных народов, в котором Украина будет иметь не только свободу культурного развития, но и политическое самоуправление. Этот идеал был ясно сформулирован уже в основном программном документе Кирилло-Мефодиевского братства, который вышел в 1846 г. из-под пера Николая Костомарова, - «Книге бытия украинского народа»: «И Украина будет независимой Речью Посполитой в Союзе Славянском»[24]. Идеология братства была окрашена романтическим панславизмом

            Представитель следующего, позитивистского поколения Михаил Драгоманов в 1882 г.  изложил тот же идеал, используя умеренные формулировки: «Независимость данной страны и нации может быть достигнута или её полным отделением в отдельное государство (сепаратизм), или обеспечением её самоуправления без такого отделения (федерализм)»[25]. Сам Драгоманов явно отдавал предпочтение федералистской альтернативе. Но здесь стоит подчеркнуть, что в понимании как Костомарова, так и Драгоманова федерализм означал не отказ от национальной независимости, а лишь наиболее целесообразную форму её достижения. Это объясняет, почему украинская политическая мысль могла так быстро переориентироваться на противоположную концепцию суверенитета, когда исчезла надежда на осуществление  федералистской программы.

            Сила федералистской концепции заключалась в её соответствии объективному состоянию украинского народа до 1917 г. Было очевидно, что продвижение украинского национального дела зависит от эволюции России в целом. Но федерализм имел и некоторые уязвимые места, хотя не очень заметные для современников, но видимые с временной дистанции.

            Судьба федералистской идеи зависела от того, есть ли в господствующей русской нации силы, готовые воспринимать эту концепцию[26]. А перспективы не были обнадёживающими. Со времён Московского княжества российское государство было чрезвычайно централизованным, поэтому переход к федерализму означал бы разрыв с национальным прошлым и отказ от глубоко укоренённой традиции. К тому же именно в украинском вопросе русские занимали крайне неуступчивую и нетерпимую позицию. Многие русские готовы были признать, что Польша, Финляндия и, может быть, балтийские провинции имеют свою национальную самобытность и никогда не могут быть ассимилированы полностью и что, в силу этого, эти регионы заслуживают более или менее автономного статуса. Закавказье и Центральная Азия, несмотря на их стратегическое и экономическое значение, были совсем недавними колониальными приобретениями, глубоко чуждыми в расовом и культурном отношении, и положение их в империи было явно маргинальное. 

            Совершенно иначе обстояло дело с Украиной. Новейшая Российская империя возникла вследствие поглощения Украины в течение второй половины XVII и XVIII вв. Разрушение завоеваний Петра I и Екатерина II означало бы угрозу положению России как великой европейской силы. Идея о том, что украинцы являются отдельной нацией, а не региональной частью нации всероссийской, для российского общественного мнения была неприемлемой. Выдающийся русский историк и мыслитель-обществовед Георгий Федотов в 1947 г. писал: «Пробуждение Украины и особенно сепаратистский характер украинофильства застали врасплох русскую интеллигенцию и остались для неё совершенно непонятными. Мы любили Украину, её землю, её народ, её песни, считали всё это своим, родным»[27].

            На расстоянии целого поколения от революции Федотов всё ещё не осознал, что сепаратистский характер украинское движение приобрело только на поздней стадии и что этот как раз и было результатом особенной русской «любви к Украине», равнозначной отрицанию права украинцев на национальное самоопределение.

            Политика царского режима по отношению к украинскому национальному движению, несмотря на некоторые мелкие изменения, была совершенно последовательной - это была политика беспощадных репрессий. Поэтому неудивительно, что украинские патриоты, ища в российском обществе потенциальных союзников, связывали свои надежды только с радикальными и революционными силами. Некоторые русские революционные лидеры (как, например, Герцен) сознавали жалкое положение угнетённых национальностей империи и склонялись к федерализму. К сожалению намного больше было интеллектуальных последователей Пестеля - сторонников централизованной революционной диктатуры, которые относились к требованиям нерусских народов в лучшем случае безразлично и встречали любые федералистские концепции с нескрываемой враждебностью. И уж никак нельзя отнести на счёт случайных личных предубеждений то, что прославленный проводник русской радикальной мысли Виссарион Белинский с беспощадным презрением нападал на украинское литературное возрождение 1830-1840-х[28]. Драгоманов вряд ли ошибался в своём убеждении, что «якобинские» склонности русских революционеров (он имел в виду народников 1870-1880-х) представляли потенциально смертельную угрозу делу освобождения всех народов Российской империи: (Российские революционеры) вовсе не подрывают идеи государственно-централистского самодержавия, а лишь передают его в другие руки»[29]. В другом месте он писал: «Эти обычаи приближают (русскую) революционную среду к среде официальной, а соответственно приближают и то политическое устройство, к установлению которого могут привести русские революционеры.., к уже существующему (то есть к устройству царского самодержавия)»[30].

            Следует напомнить, что эти слова написал человек, который всегда верил в необходимость украинско-русского сотрудничества - сотрудничества, основанного на действительной свободе и равенстве обеих сторон. Незадолго до смерти Драгоманов так отвечал своему критику из правого крыла украинского лагеря: «Если мы согласимся с тем, что это «обрусение» проистекает из «духа, характера» и т.п. ...великорусского народа, тогда нам остаётся одно из двух: или решительно идти на то, чтобы оторваться от великороссов в отдельное государство или к другому государству, или, если нет на это желания, сложить руки и ожидать своей смерти»[31].

            Драгоманов не хотел так ставить вопрос и отказывался рассматривать эту дилемму, как реальную. Несмотря на скептическое отношение к русским революционерам, он до последней минуты поддерживал программу союза между украинскими и российскими прогрессивными силами. Но уже не за горами было то время, когда интеллектуальные последователи Драгоманова, наученные горьким опытом, вынуждены будут прийти к выводу о том, что полный разрыв с российским имперским государством - цель более реальная, чем демократизация и федерализация, и о том, что действительной альтернативой для Украины является или независимая государственность, или национальная смерть.

            Второе уязвимое место федералистской концепции состоит в том, что она в определённой степени ослабляла моральные силы украинского общества. Отказ от идеала суверенной государственности ослаблял энергию национального движения, снижала его воинственность и упорство. Историк украинской политической мысли Юлиан Охримович (1893-1921) критиковал один недостаток Драгоманова, который был также недостатком всего украинского национального движения второй половины XIX в.: «Он недооценивал воспитательного значения всякого максимального устремления»[32]. Тот факт, что в основе федералистской программы находился компромисс между украинскими и всероссийскими интересами, придавал ей вялый и робкий характер. Это было во всяком случае одной из причин того, что много молодых украинцев - примером может служить отважный руководитель «Народной Воли» Андрей Желябов[33] - пополняли ряды российских революционеров и ослабляли таким образом национальное движение.

            Поучительно сравнить взгляды Драгоманова со взглядами его бывшего ученика Ивана Франко. Последний так же считал, что «идеал национальной самостоятельности  со всякой точки зрения - культурной и политической - лежит для нас пока что, с нашей нынешней перспективы, за пределами возможного..». Но, продолжал Франко: «суверенитет принадлежит к тем идеалам, которые могут зажигать сердца более широкого круга людей, вести этих людей к самым большим усилиям, к самым тяжёлым жертвам, придавать им силы в самых страшных муках и страданиях. Тысячи тропинок ведущих к его осуществлению, лежать просто под нашими ногами, и только от нашего осознания этого идеала, от нашего согласия с ним будет зависеть, пойдём ли мы этими тропами по направлению к нему, или, может быть, повернём на совсем другие тропы»[34].

            Но украинская политическая мысль не могла легко решиться на смелый шаг, который посоветовал Франко. Потребовалось ещё великое потрясение - опыт 1917 г., - чтобы коллективное украинское сознание было направлено на этот путь.

            Это не случайность, что идея суверенитета ещё до 1914 года распространилась именно в Галиции. Галицкие украинцы, жившие под властью Габсбургской монархии, не испытывали ни непосредственного давления российского правительства, ни чар российской имперской цивилизации. Но русское влияние было ощутимо и в Галиции в форме так называемого москвофильского течения[35]. Но приверженность суверенитету среди галичан имела и свою обратную сторону, какой была их лояльность по отношению к Австрии. Это правда, что австрийская конституционная системы имела большие недостатки и что галицкие  органы управления были под контролем поляков. Но они обеспечивали «русинам» определенные базовые гражданские свободы  и условия для общественно-культурного и национального развития. С своей стороны приднепровские украинцы не имели причин симпатизировать Австрии. Это объясняет почему украинский сепаратизм в специфической Галицкой версии не нашёл много сторонников среди населения центральных и восточных  земель Украины.

            С началом войны все свои надежды Галицкие украинцы связывали с окончательной победой Австро-Венгрии и Германии[36]. Как мы уже видели, эту ориентацию на Центральные державы решительно отбросили руководители украинского движения в России. Они считали, что Вена и Берлин готовы использовать украинский козырь в пропагандистских целях, используя украинский национализм как подрывную силу против России, но не принимая на себя никаких политических обязательств  по отношению к делу украинцев[37]. Существовала большая опасность того, что Центральные государства, даже в случае военной победы, в конце концов помирятся с Россией, оставляя большинство украинских земель под её властью. Стоило ли для сомнительной чужой помощи компрометировать украинское национальное движение в России, провоцируя российское правительство и общественность на жестокие репрессии[38]? Грушевский и некоторые другие украинские руководители мыслили историческими категориями и не могли забывать, что казацкие гетманы, которые боролись против московских претензий, тоже пробовали опереться на шаткую и часто изменчивую помощь сторонних сил Иван Выговский (был гетманом в 1657-1659 гг.) - на Польшу, Пётр Дорошенко (1665-1675) - на Турцию, Иван Мазепа (1687-1709) - на Швецию. Все эти попытки обернулись трагедией для украинского народа.

            Процесс создания украинской государственности во времена Центральной Рады прошёл два этапа. Первый продолжался от весны до поздней осени 1917 г., второй охватывал зиму с 1917 на 1918 г. Первый этап можно назвать автономистским, а второй этапом борьбы за суверенитет. Парадокс ситуации состоял в том, что задачи строительства украинского государства приходилось выполнять не давним сторонникам украинского суверенитета, а скорее убеждённым федералистам. Ни последователи Михновского, которые после начала революции создали партию социалистов-суверенщиков, ни эмигрантский Союз освобождения Украины не имели существенного влияния на развитие политических событий в стране в 1917 г.  Руководство украинской революцией находилось в руках трёх партий, которые стояли на отчётливо федералистских позициях: марксистских социал-демократов, сориентированных на крестьян социалистов-революционеров и пратии либеральных интеллигентов, взявших наименование социалистов-федералистов. Они оказались в руководстве потому, что на то время представляли украинскую политическую элиту, их целью было построение автономной Украины в составе всероссийской федерации, но в течение нескольких месяцев логика событий увела их дальше начальной цели.

Исследователи истории украинской революции никогда не должны забывать одного фундаментального факта: процесс кристаллизации современной нации происходил в Украине с заметным опозданием. В этом состояло большое отличие украинцев от других восточно-европейских наций. У финнов, поляков, чехов становление нации предшествовало достижению национальной независимости. В то время как украинцам пришлось столкнуться с проблемой государственного строительства в то время, когда они только начали выходить из условий аморфной этнической массы. Мемуаристы и историки того периода оправданно делают акцент на структурных трудностях, которые мешали в 1917 г. украинскому делу: недостаточная национальная сознательность масс, малочисленность руководящих кадров и нехватка у них опыта и захват украинских городов чуждыми национальными элементами.

            Несмотря на эти препятствия украинское движение продемонстрировало достойную удивления силу сразу же после падения царского режима. Владимир Винниченко - один из ведущих членов Рады и председатель первого автономного украинского правительства (Генерального Секретариата), писал в своих воспоминаниях: «В те времена мы воистину были богами, которые взялись из ничего создать целый новый мир»[39]. О 1917 г. вполне можно говорить как о годе «украинского чуда». Решающее значение имело национальное пробуждение украинских масс.

            Помимо этого, Центральная Рада добилась некоторых выдающихся политических успехов. Введение в её состав представителей местных русского, польского и еврейского меньшинств превратило Раду из органа украинского национального движения в авторитетный законодательный оран, краевой парламент. Российское Временное правительство - наследник  той официальной России, которая ещё вчера отрицала сам факт существования украинской нации, - вынуждено было признать принцип автономии Украины, хоть и стремилось обкорнать её территорию и компетенцию её правительства. Со времени упразднения Гетманства и Запорожской Сечи в конце XVIII в. это была первая большая политическая уступка, которую Россия сделала Украине[40].

            Нужно обратить внимание на то, что, даже придерживаясь федералистской программы, Центральная Рада положила начало политическому курсу, некоторые аспекты которого требовали для Украины, хотя бы завуалировано, прав суверенного государства. Примером тому была компания по сосредоточению украинских солдат российской армии в отдельных национальных отрядах (так называемая «национализация штыка»)[41]. Рада также требовала, чтобы украинская делегация была допущена на будущую мирную конференцию. Наконец, она решила созвать отдельное украинское Учредительное Собрание, которое должно было собраться независимо от всероссийского. Вместе с тем руководители Рады лояльно поддерживали военные усилия России и избегали контактов с какими бы то ни было украинскими группами по ту сторону линии фронта (галицкими и эмигрантскими), которые сотрудничали с врагами России. Таким образом, летом 1917 г. Рада ещё полностью придерживалась федералистской концепции.

            Третий Универсал с его провозглашением Украинской Народной Республики в составе федеративной России был высшей точкой всей предыдущей деятельности Рады, осуществлением далеко идущих намерений её руководителей. Но исторический процесс имеет свою собственную логику, которая выходит за рамки планов и желаний исторических деятелей. Осенью 1917 года политическое положение изменилось настолько радикально, что Третий Универсал был анахронизмом уже в момент своего провозглашения. Быстрое течение событий размывала фундамент федералистской концепции. На политическую арену выходили два новых фактора6 развал российской армии и захват большевиками власти в Петрограде и в Москве.

            Невозможно было ожидать, что Украина со своими ограниченными возможностями или даже с помощью Антанты сможет вести войну против Центральных государств[42]. Но до тех пор, пока существовало состояние войны, до тех пор продолжала существовать большая опасность того, что немецкие и австро-венгерские войска могут двинуться на Украину, трактуя её как часть оккупированной российской территории. Ещё более опасным для страны было присутствие на Правобережной Украине деморализованных российских войск, на которых большое влияние имели большевистские агитаторы. Эти остатки старой имперской армии, неспособные обеспечить реальную защиту от немцев, распространяли в крае насилие и анархию. Таким образом, Украине было крайне необходимо как можно скорее закончить войну, заключив сепаратный мир с Германией и её союзниками. Время для этого было подходящее, так как и Германия, схватившись в смертельном поединке с западными силами, стремилась прекратить войну на Востоке. Кроме того, Германия и Австро-Венгрия нуждались в украинских продуктах и сырье. Это давало Украине определённые преимущества в торге, несмотря на неравенство военных сил. Обстоятельства требовали, чтобы Украина начала вести независимую внешнюю политику, а для этого нужно было разорвать государственные путы, которые всё ещё связывали её с Россией. Отделение стало крайне необходимым с точки зрения характера режима в самой России, пришедшего к власти вследствие Октябрьского переворота. Дело не в том, что Ленин был большим русским шовинистом, чем его предшественник Керенский. Наоборот, среди российских руководителей того времени Ленин отличался самым широким взглядом на национальный вопрос и был наиболее реалистичным в восприятии Украины как политической силы. Но система, которую возглавлял Ленин, с самого начала была  отмечена диктаторскими и террористическими чертами. Используя более поздний термин, это была тоталитарная система в зародыше. В отличие от неё Центральная Рада вырастала из свободолюбивых и гуманистических традиций дореволюционного украинского национального движения. При всех своих недостатках, Центральная Рада стремилась внедрить в Украине демократический социализм европейского типа. Совершенно невозможно было объединить Украину и Россию под общей федеративной крышей, потому что тенденции развития двух этих стран было совершенно несовместимы. От «благотворительности», которую нёс с севера большевизм, Украина должна была защитить себя барьером государственной границы.

Подчёркивая демократический, по сути, характер Украинской Народной Республики 1917-1918 годов, я не имею намерения изобразить это образование более светлыми красками, чем оно того заслуживало. Длительное нахождение под ярмом власти царского самодержавия понизило уровень гражданской культуры украинского общества. С этой точки зрения Галицким украинцам, прошедшим школу австрийского конституционализма и парламентаризма, повезло больше, чем их соотечественникам под имперской российской властью. Недостаток политической и законодательной практики руководителей Центральной Рады отразился в стиле Универсалов. Эти государственные  документы большого веса, имевшие силу фундаментальных законов, были многословны и перегружены деталями, в то время как формулировкам самых важных пунктов часто не хватало точности.

Другим недостатком Рады была её склонность к утопическим планам в разрешении социально-экономических проблем. Условия на Украине были таковы, что революция здесь с необходимостью должна была иметь как национальный, так и социальный характер. Поэтому нетрудно понять гегемонию «левых» течений в украинской политической жизни 1917 г. Украинские социалистические партии были принципиально демократическими и этим они отличались от российских большевиков. Но на них лежал отчётливы отпечаток и народнической традиции, которая оказала сильное влияние на мировоззрение радикальной интеллигенции, как в самой России, так и в Украине. Партии, которые заправляли в Раде, исповедовали наивный культ «народа» - крестьянства. К тому же желание противопоставить что-то большевистской демагогии усиливало склонность к утопическим схемам. Это получило удивительное проявление в земельном законе, который Рада приняла 18 января 1918 г. и основной чертой которого была отмена частной собственности на землю[43]. Действительно, лозунг «социализации земли» был очень популярен в среде беднейшего крестьянства и сельского пролетариата, но это не означает, что крестьяне действительно желали коллективной организации сельского хозяйства. Этого они не могли себе даже представить. Один из очевидцев тех событий, хороший знаток украинской деревни, писал: «Все крестьяне понимают социализацию как бесплатный отбор земли у помещиков»[44]. Русская перераспределительная  сельская община была для очень индивидуалистского украинского крестьянства совершенно чуждой. Если бы Рада была более рассудительной, она могла бы осуществить полную аграрную реформу, не отменяя принципа частной собственности на землю: эта непродуманная мера внесла много хаоса в деревенскую жизнь.

Один из лидеров украинских эсеров и министр земельных отношений УНР, Николай Ковалевский (1892-1957), повествует в своих воспоминаниях о разговорах с немецким послом, бароном Адольфом Муммом фон Шварценштейном, и финансовым советником при посольстве, банкиром из Франкфурта по специальности, Карлом Мельхиором. Беседы состоялись весной 1918 г., после того, как Центральная Рада при поддержке немецких войск возвратилась в Киев: «Во время этих бесед барон фон Мумм и он (Мельхиор) старались убедить меня в невозможности организации сельскохозяйственного производства без права частной собственности на землю. Особенно их беспокоило то, что большие имения были поделены между крестьянами и что это уменьшит аграрную продукцию Украины. Кроме того, они старались меня убедить и в том, что такая аграрная реформа разрушит финансы государства и что от крестьян необходимо требовать так называемого выкупа за землю. Франкфуртский банкир доказывал мне, что государство может выиграть на этом дважды - политически и финансово. Политический интерес состоял в том, что если крестьяне заплатят выкуп влиятельный слой крупных и средних землевладельцев не будет настроен против украинского государства. Во всяком случае, враждебные выступления этого социального слоя, который еще имеет силу в Украине, будут, таким образом, нейтрализованы. Финансовая выгода состояла бы в том, что выкуп, выплаченный крестьянами, которые, по мысли Мельхиора, имели много спрятанных рублей, поступал бы в государственную казну, а бывшим землевладельцам выплачивалась бы компенсация долгосрочными облигациями. Таким образом, и на этой транзакции государство хорошо бы заработало, а самое главное - упорядочило бы финансовый оборот в стране. Эта привлекательная перспектива двойной выгоды была очень характерной для немецкого образа мыслей. Я был несколько удивлён этим цинизмом немецких финансовых советников, но считал своим долгом содержание каждого такого разговора подробно доводить до сведения правительства»[45].

            Как видно из его воспоминаний, Ковалевский был человеком с прекрасным политическим мышлением. Поэтому вызывает удивление тот факт, что совет Мумма и Мельхиора поразила его своим «цинизмом». Для кого-нибудь другого, менее подверженного влиянию народнических мифов, этот совет звучал бы скорее как голос здравого рассудка. Конечно, Рада допустила грубую ошибку, оттолкнув от себя умеренные и зажиточные элементы деревни. Если бы не это, наверное удалось бы избежать правого переворота, который 25 апреля 1918 г. осуществил генерал Павел Скоропадский (1873-1945)[46].

            Критикуя доктринёрство в социально-экономической политике Центральной Рады, мы не должны не замечать её творческие достижения на других участках. Особенно удачной была её политика в вопросе о национальных меньшинствах. Были предприняты титанические усилия с целью развеять страх меньшинств перед украинским государством и добиться их согласия на сотрудничество. Главным достижением этой политики стал закон о национально-персональной автономии от 22 января 1918 г., который гарантировал национальным меньшинствам в Украинской Народной Республике полное самоуправление в образовательных и культурных делах[47]. Закон этот не только делал честь демократизму и гуманизму руководителей Центральной Рады, но также и их государственной мудрости.

Бисмарк когда-то сказал: «Государственный муж не может сам по себе что-то создать. Он должен ждать и прислушиваться до тех пор, пока не услышит в событиях отзвук шагов Бога. Тогда он должен вскочить и ухватиться за кончик Божьей полы» [48]. Если перевести это высказывание с языка поэтической метафоры, он означает: государственный муж обязан владеть чувством удобного момента, уникальной и неповторимой возможности, он должен знать, как приспособиться к этой возможности и как извлечь из неё все возможные преимущества. В историческом прошлом Украины таким великим «конъюнктурщиком» был руководитель казацкой революции в середине XVII в. Богдан Хмельницкий, которого иностранные наблюдатели того времени сравнивали с Оливером Кромвелем[49]. Но лидеры Центральной Рады не были ни Бисмарком, Ни Кромвелем, ни даже Хмельницким. От федерализма к суверенности они перешли не по собственному желанию, а исключительно под давлением обстоятельств. Для них это решение было трудным и болезненным - в определённом смысле они отрекались от собственного прошлого, отбрасывали давно принятый идеал. Последний шаг был всё-таки сделан, но после того как было безвозвратно утрачено самое ценное - удобный момент. Своей непоследовательной политикой руководители Центральной Рады внесли дезориентацию в массы, которая в конце концов ослабила силы Украины перед лицом советско-русского вторжения. 

            Некоторые украинские публицисты межвоенной поры, в частности те, которые принадлежали к интегрально-националистическому направлению, упрекали Центральную Раду за то, что она не провозгласила суверенитет Украины на более ранних стадиях украинской революции[50]. Эти упрёки сегодня выглядят весьма наивными. В первые месяцы после падения царизма украинский народ не был готов к самостоятельности ни организационно, ни психологически. Кроме того, Временное Правительство в Петрограде располагало тогда достаточными силами, чтобы отразить такую попытку. Ситуация резко переменилась осенью 1917 г. Большевистский переворот ускорил распад империи. Старая российская армия разложилась, в то время как новая Красная армия ещё только зарождалась.

            Дадим на минуту волю нашему воображению. Что бы произошло, если бы полное отделение Украинской Народной Республики от России было провозглашено уже Третьим Универсалом, а мирный договор между Украиной и Центральными государствами был бы подписан до конца года? Украине было бы не сложно получить от Германии необходимую техническую помощь и украинские воинские части, которые формировались в Германии из числа военнопленных. А Австро-Венгрия вполне вероятно согласилась бы «одолжить» украинскому правительству легион Украинских Сечевых Стрельцов[51]. В сочетании с теми частями, которыми уже располагала Центральная Рада, этих сил хватило бы для того, чтобы удержать внутренний порядок в Украине, задушить местные большевистские перевороты и отбить советско-русскую большевистскую оккупацию и весь хаос, террор и развал, которые она с собой принесла. Центральная Рада не вынуждена была бы оставлять Киев и призывать немецкую вооружённую помощь. Как известно, эта помощь скоро превратилась в оккупацию, причинившую огромный вред Украине - морально и политически даже больше, чем материально.

            Но достаточно предположений. Но мы обязаны подчеркнуть тот факт, что в борьбе между Украинской Народной Республикой и Советской Россией украинская сторона, хотя она и потерпела в итоге поражение, одерживала частичные победы. В области военных операций это было разоружение и вывод недисциплинированных и контролировавшихся большевиками остатков старой российской армии, сосредотачивавшихся на Правобережной Украине и подавление большевистского бунта в Киеве (так называемое Арсенальское восстание) в январе 1918 г[52]. Среди политических успехов Центральной Рады огромное значение имели: блестящая победа украинских национальных партий на выборах на всероссийское Учредительное Собрание[53], полный триумф представителей Центральной Рады над большевиками на Первом съезде Советов Украины, несмотря на то, что съезд был созван именно большевиками[54], а также твёрдость и гибкость, проявленные молодыми украинскими дипломатами во время мирных переговоров в Бресте[55].

Главным достижением Центральной Рады была её решимость не согнуться под большевистскими угрозами и насилием, а принять вызов, брошенный ей Петроградским Совнаркомом и оказать сопротивление советско-российскому вторжению. Отношение Центральной Рады к большевизму было зафиксировано в тесте Четвёртого универсала: «Петроградское Правительство Народных Комиссаров, чтобы возвратить под свою власть Свободную Украинскую Республику, объявило войну Украине и шлёт на наши земли войска карсногвардейцев, большевиков, - которые грабят хлеб наших крестьян и без всякой оплаты вывозят его в Россию, не жалея даже зерна, приготовленного для посева, убивают невинных людей и сеют повсюду неразбериху, преступность, бесчинства... С так называемыми большевиками и другими  захватчиками, которые уничтожают и разрушают наш Край, предписываем Правительству Украинской Народной Республики бороться твёрдо и решительно, а всех граждан нашей Республики призываем, не щадя жизни, защищать благосостояние и свободу. Наше Народное Украинское Государство должно быть очищено от присланных из Петрограда насильников, которые топчут права Украинской Республики»[56].

Подобные мысли были высказаны ещё острее в речи молодого члена украинской делегации Николая Любинского (1891-1937) во время мирной конференции в Бресте 1 февраля 1918 г.: «Громкие заявления большевиков о полной свободе народов России, являются ни чем иным, как грубой демагогией. Большевистское правительство, разогнавшее Учредительное Собрание и который держится на штыках наёмной Красной гвардии, никогда не решится на то, чтобы в России были осуществлены справедливые принципы самоопределения народов. Потому что большевики хорошо знают о том, что их власть не признают не только многочисленные республики - Украина, Донецкая обл., Кавказ и др. - но, что даже сам российский народ охотно отказал бы им в этом. Большевики с присущей им демагогией провозгласили принцип самоопределения, как в самой России, так и здесь, на мирной конференции, исключительно из-за страха перед развёртыванием национальных революций. На деле они препятствуют осуществлению этого принципа при помощи наёмных банд Красной гвардии; они прибегают к карательным методам: они закрывают собрания, арестовывают и расстреливают... используют лживые тенденциозные инисинуации, чтобы подорвать авторитет правительств молодых республик. Они обвиняют известных социалистов и ветеранов-революционеров в буржуазности и контрреволюционности... И в этом они следуют старой французской поговорке: «Клевета и обман - что-то из них всегда приносит результат»[57].

Современный американский историк, который в своём недавнем труде описал эти события, указывает на контраст между представителями Центральной Рады и лидерами русской демократии: «В слабеньких и слезливых жалобах Мартовых и Черновых нет ничего, что бы могло бы быть приравнено к этому страстному обвинению»[58]. Универсальной историческое значение борьбы между УНР и Советской Россией состоит в том. что это был не только межнациональный конфликт, но также столкновение двух социально-политических систем - борьба между демократией и тоталитарной диктатурой. Это утверждение сохраняет своё значение, не взирая на все очевидные ошибки Центральной Рады и не взирая на то, что тоталитарный характер советского режима в то время ещё не вполне развился.

С точки зрения исторической эволюции украинской политической мысли значение событий осени и зимы 1917 г. состоит в том, что они привели к огромному повороту от федерализма к программе государственного суверенитета. Вера в федералистскую концепцию предварительно уже была подорвана неискренней, двуличной политикой Временного Правительства по отношению к Украине. Теперь большевистская агрессия нанесла этой традиционной украинской идеологии смертельный удар. Грушевский назвал этот великий переворот в украинской политической мысли «очищением огнём» и в нескольких программных статьях, написанных в феврале-марте 1918 г., пришёл к следующему выводу: «Расстрел, захват и уничтожение Киева большевиками были вершиной, кульминационным пунктом, точкой сбора, в которой сосредоточился этот великий, просто неисчислимый в своих последствиях перелом в истории Украины, учинённый большевистским нашествием...Все наши потери, какими бы болезненными и необратимыми они ни были, мы запишем на счёт воссоздания государственной жизни нашего народа... Все привычные взгляды, затёртые формулы, переданные традицией идеи, все планы, составленные при других обстоятельствах, всё должно быть отложено, или точнее сказать, переоценено до основания, разобрано насколько оно отвечает самой актуальной задаче, поставленной перед нами историей... Первое, что я считаю пережитым и отжившим, тем, «что сгорело в моём кабинете»[59], это наша ориентация на Московию, на Россию, навязываемая нам долго и упорно насильно, и наконец, как это часто бывает, действительно усвоенная значительной частью украинского общества»[60].

Страстные слова Грушевского проливают свет на ту большую перемену, которая произошла в украинской политической мысли под воздействием опыта 1917 г.

Суверенная Украинская Народная Республика, провозглашённая Четвёртым Универсалом, не устояла. Но идея суверенитета, утверждённая вооружённой борьбой, продолжавшейся до 1921 г. , а также непрерывными усилиями и жертвами последующих десятилетий, стала общим приобретением всех украинских патриотов: не только демократов, которые выдавали себя за наследников демократических традиций Центральной Рады, но и сторонников консервативно-монархического и «интегрально-националистического» лагерей[61]. Сказанное касается, в принципе, и украинских коммунистов. Блестящий публицист и член первого украинского советского правительства Василий Шахрай (умер в 1919 г.) писал во время гражданской войны: «Тенденция украинского движения - суверенная Украина»[62]. Шахрай хотел, чтобы Украина достигла статуса равноправного партнёра в союзе независимых социалистических государств. В ходе революции левые крылья украинских социал-демократов и эсеров перешли на советскую платформу и слились с большевиками, сохраняя ВТО же время свои национальные убеждения[63]. Национал-коммунистический фермент был очень сильным в Украине в 1920-е годы, и хотя он испытал суровые репрессии в сталинское время, недавние свидетельства говорят о том,  что эта тенденция имеет успех и сегодня.[64].

Люди, принадлежащие к поколению, которое сделало этот великий шаг от федералистской программы до программы суверенизации, приняли новый идеал со страстностью неофитов. Они отбросили своё дореволюционное федералистское прошлое, считая его теперь символом национальной незрелости и позорной слабости. Антифедералистская реакция времени между войнами вполне понятна с психологической точки зрения, но для украинского общества она означала и частичную потерю ценного интеллектуального наследства. Дореволюционные украинские политические мыслители и публицисты произвели много ценных идей, некоторые из этих идей устарели при перемене обстоятельств, в то время как другие сохранили своё значение. Сила старой федералистской концепции заключалась в широте её взгляда. Она ставила украинский вопрос в широкий международный контекст, органически связывая задачу национального освобождения с делом политической либерализации и общественного развития всей Восточной Европы. В отличие от этого, исключительная и доходящая до одержимости сосредоточенность на достижении государственного суверенитета подняла воинственность национального движения, но сузило его интеллектуальную проницательность и притупило моральную чуткость. Уже в 1980-х гг. демократический мыслитель Драгоманов был обеспокоен первыми проявлениями ксенофобского украинского национализма и возвысил свой голос предостережения перед опасностями шовинизма и национальной исключительности[65].

В современных международных отношениях просматриваются две параллельные тенденции: с одной стороны, продолжается борьба за освобождение ранее порабощенных народов и движение за образование новых национальных государств, с другой стороны - действует тенденция к политическому, экономическому, культурному сближению всех государств и народов, к возникновению новых форм международного сотрудничества. При таком взгляде два течения украинской политической мысли - федерализм и государственный суверенитет - уже не отрицают  друг друга, а скорее взаимно дополняют. Но их синтез всё ещё принадлежит будущему.

В завершение стоит привести отрывок из труда замечательного  историка украинской революции Василия Кучабского (1895 - 1945), который будучи ещё молодым офицером сыграл активную роль в борьбе за Киев в январе 1918 г.: «Национальное сознание и стихийное стремление к свободе народа, который на своей этнической территории между Карпатами и Доном насчитывает около тридцати миллионов душ, - сознание и стремление разбуженные не только неутомимой национально-воспитательной работой, но и освящённые кровью, пролитой в сотнях боёв, - уже не исчезнут с лица мира. Тяжёлое лихолетье, от которого страдает этот народ, может парализовать его политически ещё на десятилетия. Но можно предвидеть следующее: когда из великих страданий этой нации родится новый ведущий слой, который соединит в себе смелость с мудростью, которого требует чрезвычайно сложное международное положение страны, - тогда придёт время когда в Восточной Европе украинское дело станет главным делом будущего»[66].

Эти слова были написаны в 1929 г., но мы можем подписаться под ними и сегодня, через более чем половину века после того, как Четвёртый Универсал провозгласил суверенность украинской нации и независимость Украинской Народной Республики.

Примечания.

[1] Голосование по Четвёртому Универсалу состоялось в Малой Раде (исполнительном комитете Центральной Рады) во время ночного заседания 24-25 января 1918 г.(по новому стилю); законопроект был принят к утру 25 января. Однако документ был датирован более ранней датой - 22 января, то есть днём, на который предварительно было намечено открытие украинского Учредительного Собрания. Собрание не смогло начать работу из-за начала военного конфликта между Советской Россией и Украинской Народной Республикой (см.: Христюк П. Замітки і матеріяли до історії української революції. - Відень, 1921. - Т.2, - С.106). Эта неверная дата - 22 января - традиционно связывается с принятием Четвёртого Универсала, и украинцы за пределами УССР празднуют её как национальный День независимости.

Термин «универсал» использовался первоначально в XVII-XVIII вв.для прокламаций гетманов и других представителей казацкой старшины. Этот архаический термин Центральная Рада возродила для своих торжественных манифестов, которые адресовались всему народу Украины и содержали в себе важные заявления и решения, имевшие конституционное значение.

[2] Между текстами Четвёртого Универсала, напечатанными в разных трудах по истории украинской революции, есть незначительные расхождения. Это исследование базируется на полном тексте Универсалов, которые были опубликованы в кн.: The Ukraine, 1917-1921: A Study in Revolution / Ed. T.Hunczak, - Cambridge, Mass., 1977.

[3] См. текст Третьего Универсала в кн.: The Ukraine, 1917-1921: A Study in Revolution.

- P. 387-391.

[4] Соответствующие украинские термины таковы: «самостійність» - политическая независимость страны, статус суверенного государства; «самостійництво» - идеология и состояние сознания, направленные на достижение независимой национальной государственности; «самостійник» - тот, кто поддерживает программу «самостійності». Английский язык, как представляется, не имеет точных соответствий. Термин "nationalism" слишком широк и охватывает любе устремления к национальному самоутверждению, даже те, которые не предполагают полного политического суверенитета. Использование термина "independence" может привести к путанице, потому что он касается не только политического статуса страны, но может иметь и другие значения. Например, во время революции существовала Украинская партия «самостійників-соціалістів». Но было бы совершенно шибочным переводить её наименование как "party of inde­pendent socialists", потому что, на самом деле, имелись в виду не независимые социалисты, а сторонники самостоятельности Украины с социалистическим внутренним строем. Чтобы избегать повторений, я, в зависимости от контекста, буду использовать, как более-менее синонимические, разные термины: "independence", "sovereignty", "nationalism", а также оригинальное украинское слово «самостійність» и производные от него понятия. Имеет смысл согласовать ещё один вопрос, связанный с семантикой. Английский термин "autonomy" означает самоуправление страны, которое может включать или не включать её полную независимость. В украинском языке, как и в других славянских языках, «автономия» означает самоуправление без полной государственной независимости.

(Здесь и далее украинское слово «самостійність» передаются нами словом «суверенитет», а производные от него, соответственно, «самостійництво» - движение за суверенитет, «самостійники» - сторонники суверенитета и т.п.) Прим. перевод. 

[5] См.: Нечкина М.В. Общество соединенных славян. - Москва, Ленинград, 1927; Luсiani G. La Societe des Slaves unis (1823-1825). - Paris, 1963. Лучиани утверждает (с.66), что «Объединённым славянам недоставало идеи украинской национальной отдельности от великорусской национальности». Не вступая в дискуссию по этому вопросу, следует отметить, что Объединённые славяне, несмотря на неразвитое состояние их национального сознания, принадлежат к традиции украинской общественной мысли; они оказали заметное влияние на разработку более поздних украинских политических программ в XIX в. См.: Гермайзе О. Рух декабристів і українство / / Україна. -1926.

-N6.-C.25-38.

[6] См.:Lueiani G. Le Livre de la Genese du peuple ukrainien. - Paris, 1956; Зайончковский ПА. Кирилло-Мефодиевекое общество. - Москва, 1959..

[7] Полнее всего федералистская программа М. Драгоманова представлена в его труде  "Вольный союз - Вільна спілка: Опыт украинской политико-социальной программы" (Женева, 1884), напечатанного в кн.: Драгоманов М.П. "Собрание политических сочинений / Под ред. Б. Кистяковского: В 2 т. - Париж, 1905-1906. - Т.1. - С.273-375. См. также: Rudnytsky I.L, Drahomanov as a Political Theorist // Essays in Modern Ukrainian History. - Edmonton, 1987. - P.203-253 (см. с. 299-347 первого тома этого издания).

[8] Об этом выдающемся украинском интерпретаторе марксизма см.: Жук А. Пам'яті Миколи Порша (1877-1944) // Сучасність. - 1962. - N 1. - С.52-66. В своих произведениях Порш стремился доказать, что централизованная структура российского государства тормозит экономическое развитие Украины и что финансовая и бюджетная политика российского правительства по отношению к Украине напоминает политику колониальной эксплуатации. Книга Порша "Про автономію України" [Київ, 1909] была тогда единственной публикацией, которая со всей возможной в условиях цензуры полнотой проясняла национально-политическую сторону украинского освободительного движения и имела большое влияние на формирование национально-политической мысли не только в партийной среде [Украинской социал-демократической рабочей партии], но также среди широких слоев украинской общественности. ( Там же. - С. 61)

[9] .Грушевеький М.С. Якої ми хочемо автономії і федерації. - [Київ, 1917]; отрывки из этой статьи перепечатаны в кн.: Грушевеький М.С. Вибрані праці. - Нью-Йорк, I960.- С.142-149.

[10] Бачинський Ю. Україна irredenta. - 3-є изд. [с предисловием В. Дорошенко и приложением, содержащим переписку между Ю.Бачинським и МДрагомановим]. - Берлін, 1924.

[11] [Міхновський М.] Самостійна Україна. - Львів, 1900.; последнее издание - Лондон,1967, См. также: Мірчук П. Микола Міхновський: апостол української державности. - Філадельфія, 1960.

[12] Франко І. Поза межами можливого // Літературно-науковий вістник. - Львів,

1910. - Т.12, КН.10. - С.1-9; перепечатано в кн.: Вивід прав України: документи і матеріяли до історії української політичної думки. /Упоряд. Б.Кравців. - Нью-Йорк, 1964. - С.134-153.

[13] См. статьи В.Янева о ДДонцове и И. Лисяка-Рудницького о В.Липинськом в

кн.: Енциклопедія українознавства. - Париж-Нью-Йорк. 1949. - Т.2. - С.575-576  и 1292-1293. Следует отметить, что и Донцов и В. Липинский окончательно сформировались как политические мыслители только после революции.

[14] Левицький К. Історія політичної думки галицьких українців 1848-1914. - Львів,

1926. - С.327.

[15] Там же. - С.720-722.

[16] О Союзе освобождения Украины см.: Дорошенко Д. Історія України, 1917-1923 pp.- Ужгород, 1930-1932. - Т.1. - С.31-39. Подборку документов Австрийского государственного архива, имеющих отношение к СОУ, см.: Ereignisse in der Ukraine 1914-1922/ Herausg. von T.Hornykiewicz. - Hörn, 1966.- Bd.l. - S.160-246; Bihl W. Österreich-Ungarn und der "Bund zur Befreiung der Ukraine" // Österreich und Europa: Festgabe für Hugo Hantsch zum 70-Geburtstag. - Graz, 1965. - S.502-526.

[17] См.: Винар Л. Чому Михайло Грушевеький повернувся на Україну в 1914 році? // Український історик. - 1967. -N 3-4. - С.103-108. Л.Винар обращает внимание на то, что своим добровольным возвращением Грушевский хотел опровергнуть обвинения, часто звучавшие в российской реакционной печати, в якобы проавтрийском характере украинского национального движения. Таким образом Грушевский надеялся остановить преследование его политических товарищей. Вряд ли можно отрицать то, что этот мотив, действительно, сыграл свою роль в решении Грушевского, но, нужно полагать, что основной мотив вытекал из его общей политической философии.

[18] Петлюра С. Статті, листи, документи. - Нью-Йорк, 1956. - С.188-190. Необходимо иметь в виду, что Петлюра, очевидно, стремился обеспечить алиби для себя и своих политических товарищей на тот случай, если бы его письмо попало бы в руки российских властей. Этим можно было бы объяснить наиболее гиперболизированные высказывания в этом письме. Вместе с тем, у нас нет причин сомневаться в том, что высказанные мысли соответствовали его основным убеждениям. Это можно подтвердить и другими источниками. В беседе с одним из своих товарищей в начале войны Петлюра так определил своё собственное политическое кредо: «В соответствующий момент мы должны будем на что-то решиться - а наше решение последовательно вытекает из наших прежних принципиальных позиций - созидание судьбы нашего народа вместе и при помощи демократических сил народов России». См.: Лотоцький О. Сторін­ки минулого: У 3 т. - Варшава, 1932-1939. - Т.З. - С.264.

[19] Это утверждение, правильное по существу, все же требует уточнения. Хотя большинство украинцев принадлежала к Русской православной церкви, религиозное положение русского и украинского народов отличалось некоторыми существенными чертами. Так именно то, что Украина была интегрирована в Российскую империю, не отрицало другого факта - что экономические интересы украинского Юга очень часто противоречили экономическим интересам великорусского Севера.. Недостаток места не даёт возможности развить дискуссию по поводу этих важных и крайне сложных вопросов, но об их существовании стоит говорить. Две указанные далее работы, хотя они никак не исчерпывают темы, могут дать предварительную ориентацию. О религиозном вопросе см.: Winter E. Byzanz und Rom im Kampfe um die Ukraine, 955-1939. - Leipzig, 1942; об экономическом вопросе см.: Kononenko K. Ukraine and Russia: A History of the Economic Relations Between Ukraine and Russia (1654-1917). - Milwaukee, 1958.

[20] Wasilewski ?. Ukraina І sprawa ukrai?ska. - Kraków, 1911. - S. 194-195.

[21] Изучение этого вопроса стоил бы начать с исследования о русских писателях украинского происхождения. Самым известным примером является фигура Николая Гоголя. Но можно привести и много других, менее известных примеров. Блестящий анализ этого вопроса можно найти в статье Е. Маланюка «Малороссийство»: Маланюк Є. Книга спостережень: У 2 т. - Торонто, 1966. - Т.2. - С.229-241.

[22] Письмо Палацкого от 11апреля 1848 г., адресованное Подготовительному комитету Немецкого национального собрания во Франкфурте, цитируется по кн.: Kohl H. Pan-Slavism: Its History and Ideology. - 2nd rev.ed. - New York, 1960. - P.7T.

[23] Интересно отметить, что пример валлийцев недавно приводил украинский публицист, который писал в защиту украинских языковых и культурных прав в УССР. «Валлийский язык, который считался вымирающим и на котором в 1921 году в Британии разговаривало 930 тысяч человек, теперь становится государственным языком Уэльса, поскольку на ней говорят уже три миллиона! Во всём мире нации не отмирают, а наоборот развиваются и становятся сильнее, чтобы как можно больше дать человечеству, чтобы внести наибольший вклад в выработку общечеловеческих ценностей».- Dziuba I. Internationalism or Russifieation? A Study in the Soviet Nationalities Problem. - London, 1968. - P-207.

[24] Luciani G. Le Livre de la Genese du peuple ukrainien. - P.142.

[25] Драгоманов М.П. Историческая Польша и великорусская демократия // Собраніе политическихъ сочиненій. - T.L - С.253.

[26] Общее исследование этой проблемы см.: Rauch G., von. Russland: Staatliche Einheit und Nationale Vielfalt, Föderalistische Kräfte und Ideen in der russischen Geschichte. - München, 1953.

[27] Федотов ГЛ. Новый град. - Нью-Йорк, 1952. - С.191.

[28] Отношение Белинского к Украине было подробно рассмотрено Драгомановым в предисловии к его публикации письма Белинского Гоголю: Собрание политических сочинений - Т.2. - С. 231-250.  Недавнее рассмотрение этой проблемы см.: Svoboda V. Shevehenko and Belinsky // The Slavonic and East European Review. December 1961. - Vol. 40 - P.168-183. Надуманную попытку советского историка литературы снять с Белинского обвинение в украинофобии можно найти в кн.: Басе І.І. В.Г.Бєлінський і українська лі­тература 30-40-х років XIX ст. - Київ, 1963.

[29] Драгоманов М.П. Историческая Польша и великорусская демократия. - С. 220.

[30] Драгоманов М.П. Чудацькі думки про українську національну оправу. - Відень, 1915. - С.94.

[31] Драгоманов МЛ. Обаятельность энергий // Собрание политических сочинений.

-Т.2.-С.386.

[32] Охримович Ю. Розвиток української національно-політичної думки. - Нью-Йорк, 1965. - С.115. Передр. видання: Львів-Київ, 1922 р.

[33] В письме к Драгоманову от 12 мая 1880 г. Желябов так объяснял причины своего ухода из украинского национального движения и перехода в российский революционный лагерь: «Где наши фении, Парнель? Положение вещей таково, что... видишь спасение в распаде империи на автономные части - и требуешь (всероссийского) Учредительного Собрания!». Письмо Желябова имело целью предложить Драгоманову роль представителя «Народной воли» в Западной Европе. Текст этого письма с комментариями Драгоманова см.: Драгоманов М. П. К биографии Желябова//Собрание политических сочинений. - Т.2. - С. 413-435; процитированный отрывок находится на с. 417.

[34] Франко І. Поза межами можливого. - С.161-152.

[35] См.: Rudnytsky LL. The Ukrainians in Galicia under Austrian Rule // Essays in Modern Ukrainian History. - P.315-352 (прежде всего раздел The Russian and the Ukrainian Idea in Galicia. - P.329-333; см. С.427-431 первого тома этого издания).

[36] Исключением из этой проавстрийской ориентации Галицких украинцев во время первой мировой войны была небольшая тайная группа левой университетской и гимназической молодёжи. Эта группа называла себя Драгомановской организацией (Драгомановкой) и приняла весной 1918 г. наименование «Интернациональная революционная социал-демократическая молодёжь». Позднее она стала ядром Коммунистической партии Западной Украины. См.: [Роздольський Р.] До історії українського ліво-соціалістичного руху в Галичині // Вперед (Мюнхен). - 195L - N 3-4.

[37] Убедительным примером неискренности Австрии по отношению к украинцам был императорский рескрипт от 4 ноября 1916 г., который расширял границы Галицкой краевой автономии и увековечивал польское господство в крае, разрушив надежды украинцев на разделение Галиции по этническому признаку. Рескрипт предусматривал, что нераздельная Галиция будет позднее соединена с Королевством Польским , которое Центральные государства провозгласили на занятой ими территории Российской империи. Если Вена была готова так бесцеремонно проигнорировать жизненные интересы своих лояльных украинских подданных, чего тогда могла ожидать от неё Приднепровская Украина? 

[38] Российские шовинисты непрерывно обвиняли украинское движение в прислуживании иностранным австрийским интересам. Например, полтавский губернатор Багговут сообщал 4 февраля 1914 г. министру внутренних дел, что «украинская идея, в основу которой положена идея создания автономии Украины под скипетром Габсбургской династии, приобретает в последнее время широкий размах». Текст донесения Багговута см.: Український історичний журнал. - 1969. - N 1. - С.114-116. Клуб руських националистов в Киеве 13 января 1914 г. послал телеграмму председателю Совета министров в Санкт-Петербурге с таким доносом: «Планы мазепинцев состоят в том, чтобы оторвать от России всю Малороссию вплоть до Волги и Кавказа и включить их на федеративных принципах как автономную единицу в состав Австро-Венгрии». Телеграмма приводится в кн.:  Лотоцький О. Сторінки минулого. - Т.З. - С.255-256. (Термин «мазепинцы», то есть последователи Мазепы, казацкого гетмана, который в союзе с шведским королём Карлом XII восстал в 1708 г. против Петра I, был русским ругательным словом для обозначения украинских патриотов. Тем самым имелось в виду, что украинцы были предателями на службе у иностранных сил). Аналогичные обвинения часто появлялись в реакционных российских газетах, таких как, «Новое время», «Московские ведомости». «Киевлянин» и других. Подобные примеры можно найти в кн.: Щеголев С.Н. Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма. - Киев, 1912. - С.476 и последующие.

[39] Винкиченко В. Відродження нації. - Київ-Відень, 1920. - T.I. - С.258,

[40] Временное правительство в принципе признало украинскую автономию своим Постановлением от 16 июля 1917 г. (текст этого документа см. в кн.: Дорошенко Д. Історія України, 1917-1923 pp. - T.I. - С.114-115). Но «Инструкцией» от 17 августа Временное правительство ограничило территорию автономию пятью губерниями (Киевской, Волынской, Подольской, Полтавской и Черниговской), исключив индустриальные районы Южной и Восточной Украины. Число департаментов Генерального Секретариата должно было быть сокращено с 14 (как это предлагала Рада) до 9; из компетенции украинской администрации были изъяты не только военные дела, железные дороги и связь, но даже судоходство и снабжение продовольствием  (Там же. - с. 134 и последующие).

[41] Кедровський В. Українізація в російській армії // Український історик. -1967. - N 3-4. - С.61-77; Ткачук A.C. Крах спроб Центральної Ради використати українізо­вані військові формування в 1917 р. // Український історичний журнал. - 1967. - N 8. - С.75-84.

[42] Отношения между странами Антанты и Украинской Народной Республикой в ноябре-декабре 1917 г. были детально проанализированы в кн.: Pidhainy O.S. The Formation of the Ukrainian Republic. - Toronto-New York, 1966. - P.283-400. Однако кажется, что автор преувеличивает значение этих пробных контактов. На самом деле ни одна из сторон не могла удовлетворить интересы другой стороны: положение Украины быдло таким, что она не выдержала бы бремени затяжной войны с Центральными государствами, тогда как Франция и Великобритания не могли обеспечить эффективную защиту от немцев и большевиков. Следовательно, условия того времени были неблагоприятными для сотрудничества между Украиной и странами Антанты. 

[43] См.: Витанович І. Аграрна політика українських урядів, 1917-1920 // Україн­ський історик. - 1967. - N 3-4. - С.5-60.

[44] Чикаленко Є. Уривок з моїх споминів за 1917 р. - Прага, 1932. - С.22.

[45] Ковалевський М. При джерелах боротьби. - Іннсбрук, I960. - С.471-472.

[46] Можно было бы утверждать, что радикальный характер земельного законодательства Центральной Рады являлся неизбежным следствием тяжелого положения украинского крестьянства, интересы которого она должна была защищать. Но этот взгляд опровергают следующие соображения: аграрные отношения в Галиции были ещё более неудовлетворительными и бедность крестьян была большей, чем в Приднепровской Украине. Несмотря на это, закон о земельной реформе, который 14 апреля 1919 г. приняла Национальная Рада (парламент) Западных областей Украинской Народной Республики (Восточной Галиции), сохранял принцип частной собственности для мелких землевладельцев; вопрос о компенсациях для крупных землевладельцев, чьи имения подлежали экспроприации, должен был быть урегулирован в будущем отдельным законом (Витанович И. Указ. соч. - С.52-56). Сравнение с Галицией убеждает в том, что политика Рады относительно социализации земли не просто отвечала на объективные экономические условия, но также была следствием идеологических предубеждений.

[47] Текст закона о национально-персональной автономии см.: Велика Українська Революція. Календар історичних подій за лютий 1917 року - березень 1918 року/ Вид. Я.Зозуля. - Нью-Йорк, 1967. - C.85-S6. См. две монографии по этому вопросу: Jab­?o?ski H. Polska autonomia narodowa na Ukrainie 1917-1918. - Warszawa, 1948; Goldel-man S.I. Jewish National Autonomy in Ukraine, 1917-1920. - Chicago, 1968.

[48] Taylor AJ.P. Bismarck: The Man and the Statesman. - New York, 1961. - P.115.

[49] П Шевалье (см.: Chevalier P. Histoire de la guerre des Cosaques contre ]a Cologne.

- Paris, 1663) называет Хмельницкого «вторым Кромвелем, который во второй раз появился на Руси» и который «не менее честолюбив, храбр, расторопен, чем Кромвель в Англии».

[50] Это взгляд недавно был воспроизведён в кн.: Мірчук П. Трагічна перемога. - То­ронто, 1954. - С.51 и последующие.

[51] Об истории этого формирования см.: Ріпецький С. Українське Січове Стрілецтво; визвольна ідея і збройний чин. - Нью-Йорк, 1956.

[52] Подробное описание Арсенальского восстания можно найти в кн.: Перемога Великої Жовтневої соціалістичної революції на Україні. - Київ, 1967. - Т.2. - С.49-58,

[53] «На Украине большевики получили только 10% всех голосов (на выборах на Российское учредительное собрание), тогда как в центральных регионах России они получили около 40%».- Borys J. The Sovietization of Ukraine, 1917-1923. - Edmonton, 1980. - P.167,169. Украинские партии собрали 4,3 млн. голосов, или 53% всех голосов в украинских губерниях. Кроме того, украинские социалисты-революционеры получили 1,2 миллиона голосов по общему списку с русскими эсерами.

[54] О Всеукраинском съезде Советов 17-19 декабря 1917 г. см.:: Христюк II. Указ. произведение. - Т.2. - С.69-74.

[55] Вероятно самым большим украинским дипломатическим успехом во время Брестских переговоров был тайный протокол между Украинской Народной Республикой и Австро-Венгрией, подписанный 9 февраля 1918 г., одновременно с основным мирным договором Австро-Венгрия взяла на себя обязательство сформировать из Восточной Галиции (разделяя таким образом провинцию Галиция по этническому признаку) и Буковины новый «коронный край». Украинские делегаты смогли добиться этой важной уступки, используя тяжелую продовольственную ситуацию в Вене. Протоколы Брестских переговоров были недавно опубликованы в кн.:  Ereignisse in der Ukraine, 1914-1922. - Bd.2. - S.49-222. Воспоминания участников этой конференции были собраны в кн.: Берестейський мир/ Ред. І.Кедрин. - Львів, 1928.

[56] Текст Четвертого Универсала см. в кн.: The Ukraine, 1917-1921: A Study in Revo­lution. - P.391-396.

[57] Ereignisse in der Ukraine 1914-1922. - Bd.2. - S.203.

[58] Ulam A.B. The Bolsheviks: The Intellectual, Personal and Political History of the Triumph of Communism in Russia. - New York, 1965. - P.400.

[59] Дом Грушевского, в частности его библиотека и бумаги, сгорели во время артиллерийского обстрела Киева большевистскими войсками в январе 1918 г. Тогда говорили, что большевистская артиллерия специально целилась в дом, собственником и обитателем которого был Президент Центральной Рады. Дом стоял на Паньковской улице, в верхней части города. См.: Ковалевский М. Указ. соч. - с. 444.

[60] Грушевський М. Вибрані праці. - С.Б2-57.

[61] Ясно, что политические направления могли свободно проявиться только за пределами Украинской ССР среди украинского населения Польши, Румынии и Чехо-Словакии в период между войнами, серди эмигрантских сообществ в странах Западной Европы и среди украинских эмигрантов в Соединённых Штатах Америки и Канаде. Есть , правда, некоторые свидетельства того, что эти некоммунистические идеологии имели потенциальных последователей также и в Советской Украине - в 1920-е годы и, возможно, даже позднее.

[62] Мазлах С. і Шахрай В. До хвилі: Що діється на Україні і з Україною.- Нью-Йорк, 1967. - С.82. Оригинальное издание этой брошюры появилось в Саратове в 1919 г.

[63] На тему «национальных уклонов» в Коммунистической партии Украины см.: .: Lawrynen-ko J. Ukrainian Communism and Soviet Russian Policy Toward the Ukraine: An Annotated Bibliography, 1917-1953. - New York, 1953. Об украинских левых социалистах-революционерах см.: Majstrenko I. Borotbism: A Chapter in the History of Ukrainian Communism. - New York, 1954. Об украинских независимых социал-демократах см.: Хирко BA Крах Ідеології та політики націоналістичної партії укапіс-тів // Український історичний журнал. - 196В. - N12. - С.24-35.

[64] Две главные переведенные на английский язык документальные работы, отражающие идеи современной интеллектуальной оппозиции в Украинской ССР, - труд Ивана Дзюбы ( см. прим. 23) и Вячеслава Чорновола : The Chornovil Papers /Ed. V.Chor-novil. - New York-Toronto-London, 1968. Див також: Luckyj G. Turmoil in the Ukraine / / Problems of Communism. - 1968. - Voi.17. - N 4. - P. 14-20.

[65] Критика Драгомановым крайних проявлений украинского национализма содержится в двух последних работах, которые можно считать его политическим завещанием: «Мысли чудака об украинском национальном деле» (1892) и «Письма в Приднепровскую Украину» (1894). В этих произведениях Драгоманов подчёркивал необходимость подводить под национальные порывы универсальные научные и нравственные ценности. «Мы признаём не только право живых групп людей, - в том числе национальных, на автономию, а и огромную пользу, получаемую людьми от такой автономии. Но мы не можем искать себе путеводные мысли для общественной деятельности, культурной, политической и социальной, в чувствах и интересах национальных, потому что в этом случае мы непременно запутались бы во всяких субъективных вещах, в лесу исторических традиций и т.п. Мы ищем такие путеводные мысли в научных выводах и в интересах интернациональных, общечеловеческих. Поэтому, кратко говоря, мы отбрасываем не национальности, а национализм, и прежде всего такой, который сам явно противопоставляет себя человечности или космополитизму». - Драгоманов М.П. Листи на Наддніпрянську Україну. - 2-е вид. - Відень, 1915. - СЖ

[66] Kutschabsky W. Die Westukraine im Kampfe mit Polen und dem Bolschewismus in den Jahren 1918-1923. - Berlin, 1934. - S.2.