|
К оглавлению
Письмо от 29.09.1974
К. А. Любарский – свящ.
С. А. Желудкову
А. Любарский – свящ. С. А. Желудкову
Из письма жене:
Пока все это я писал, пришло письмо от Сергея Алексеевича.
А я письмо-то ему уже послал, и добавить не сумею...* Речь идет о вопросе – «В чем Смысл и Надежда человеческого
существования?». Я обсуждал этот вопрос в письме к нему, которое ты уже,
верно, читала. И высказывался в том смысле, что человек – это орган
самопознания Природы и в этом его гордость и достоинство. Сергей Алексеевич и
его друг Б., с которым он обсуждал мое письмо, считают, что этот ответ страшно
не соответствует по уровню заданному вопросу и «сводит личность с ее абсолютными
запросами на роль всего только научного сотрудника в институте». Я огорчен
таким, прошу меня простить, плоским пониманием моего ответа. Еще ранее, в предыдущих
письмах, Сергей Алексеевич огорчался тем, что в «моем» Мире человечество без загробного
воздаяния превращается лишь в сумму нулей, бесконечный ряд смертей, а награда
каждому – «лопух на могиле». И опять – огорчительно упрощенное
представление. В чем же смысл? Действительно ли в «моем» (кавычки понятны,
это не я все придумал) Мире человеку – наградой лопух? Я позволю себе
частично повторить (иначе будет неясно, о чем речь),** частично дополнить некоторые мотивы из второго,
только что отосланного письма к Сергею Алексеевичу.
Начнем с того, что Человечество вовсе не арифметическая сумма
особей Homo sapiens. Ею не является даже стадо слонов, а уж Человечество –
тем более. Человечество – это живущие физически люди плюс, непременно
плюс, все, созданное предыдущими Поколениями. И не
только, и не столько материальные ценности, но – океан информации, океан
духовных ценностей. Это великолепнейший мир поэзии и науки, философии и религии
(и их тоже!), изобразительных искусств и музыки, истории, этики и т. п.
и т. д. Если хотите, это все вполне материально, но я не буду уж говорить
об этом. Знакомые с вопросом знают и так о тесной связи между информацией и энтропией
системы и ясно осознают, что коллективное накопление информации (в широком
смысле) резко снижает энтропию системы. Для людей, мыслящих в иной плоскости,
это будет все равно трудно воспринять и есть опасность понимания термина «информация»
в виде длинного ряда логарифмических таблиц.
Поэтому ограничусь образным представлением Человечества живых
в безбрежном Океане Идей – наследия предков. Чем бы были мы, если бы не это
наследие, если бы каждый раз пришлось начинать с каменного топора? Без этого Океана
мы – арифметическая сумма нулей, а с ним – Человечество. Я написал
это и только сейчас сообразил, сколь все это близко к идеям Вернадского и Тейяра
о Ноосфере. Впрочем, лучше без имен. Упомянешь в качестве союзника Тейяра и поневоле
вызовешь в памяти оппонента и другие его идеи, отнюдь не импонирующие тебе.
Ну, а что же творцы этого океана? Умерли ли они? Что их награда?
Можем ли мы сказать, что умер Данте? Шекспир? Эйнштейн? Разве им наградой –
лопух на могиле? Пушкин был куда прозорливее, говоря:
Гвоздь у меня в сапоге
Кошмарней, чем фантазия Гете...
Или – та самая язва мудреца Джиафара, которую я вспоминал прошлый раз ***.
Честное слово, мне такой взгляд непонятен. Да, лагерь малоприятное
место, но нисколько не уменьшилось от этого мое убеждение, что потомкам нашим
жить на великолепной (с нашей нынешней точки зрения) планете. Убранной
и ухоженной планете, по которой, как писали Стругацкие, можно будет повсюду пройти
босиком, планете, на которой двигателем духовных порывов перестанет быть собственность
и ради вещи никто не поступится душой, планете, с которой исчезнет ксенофобия,
нетерпимость и подозрительность... Прекрасный мир, не правда ли? Но жить
в нем едва ли будет – для людей того мира – безмятежнее, чем нам. Нет,
у них будут свои беды и боли, о которых мы и помыслить не можем. Иные – но
не меньшие. Наш мир, вероятно, показался бы древнегерманскому варвару сказкой,
феерией. Но что знал бы этот варвар о наших мучительных вопросах? Он не смог бы
их и понять.
Но и это прекрасно. Потому что это будет мир людей, а не
«желудочно-удовлетворенных кадавров» ****.
Понимание же непрерывности, неизбежности исторического процесса,
понимание важности исторической оценки и ее несовпадения с оценкой нынешней всегда
служило серьезной духовной опорой – и для верующих, и для неверующих людей.
Примеров – мириады. Ну вот, пожалуйста, народовольцы, книга о которых (Н. А. Троцкий,
«Народная воля перед царским судом») недавно попала мне в руки. Степан Ширяев
на «Процессе 16-ти» в 1880 г. говорил в суде: «Вы представители заинтересованной
стороны и не вам судить меня трезво и беспристрастно. Но я верю – и эта
моя единственная вера утешает меня во все горькие минуты жизни, что над всеми
нами, и над вами в том числе, есть суд высший, который произнесет со временем
свой правдивый и честный приговор; этот суд – история». И этот
приговор, как мы знаем, народовольцы угадывали безошибочно. В прокламации
1879 г. по поводу казни В. Дубровина «Земля и воля» писала: «Нас называют
отщепенцами земли русской, – мы, действительно, отщепенцы, но отщепенцы в
смысле нравственного превосходства перед поклонниками монархизма, в смысле искренности
нашей любви и преданности земле русской».
Но без стержня – религиозного или атеистического, но
без стержня, – так легко оскотиниться... Из подслушанного
в курилке:
– Сегодня кино...
(После паузы, задумчиво):
– Не, кино завтра. Сегодня рыбный суп...
Вот это страшно. А вовсе не «мир атеиста».
29.9.74.
* Примечание 1977 г.: лимит писем в лагере – 2 в месяц,
в тюрьме – 1, а на строгом режиме в тюрьме – 1 в 2 месяца.
Поэтому не всегда можно ответить своему корреспонденту непосредственно. Приходится
отвечать всем через главного корреспондента – жену. Она уж читает твое письмо
всем заинтересованным лицам.
Письмо от 06.10.1974
К. А. Любарский – свящ. С. А. Желудкову
Из письма жене:
Ты пишешь, что меня посчитали за еврея. Конечно, тут только за него и принимали.
Как же, три приметы: очки носит, книги читает и с евреями дружит. Сначала я пытался
– в интересах точности – поправлять, а потом перестал. Рассматриваю это как честь.
Уж очень неприглядно выглядят тут, в здешних условиях, мои компатриоты – православные.
И лишь здесь я оценил в полной мере еврейский рационализм, культуру духа, социальную
активность. Четко понимая, что это, увы – черты иной, нежели моя, нации, и оставаясь
русским со всеми минусами и плюсами русского – я – при всем этом – завидую этой
высокой культуре духа и беру ее за образец. И чем больше кривых и подленьких усмешек
– тем более утверждаюсь в этом.
Православие – и само по себе и запечатленное в сформированном им народе – незримыми
нитями восходит к эллинской культуре. При всем их различии, особенно разительном
в отношении к культу тела, например – у православия и эллинства есть общее в главном.
Это – завершенность, окончательность. Эллинский идеал красоты, духа и т. п. и
православный идеал – это истина в последней инстанции, завершенная истина, к коей
уже не прибавить ничего и не убавить. Точка. Конец. Завершение цели. Венера Милосская
– эталон. Платоновское государство – идеал. «Москва есть третий Рим, а четвертому
Риму не бывать». «Не может быть иного идеала человечности, кроме Иисуса Христа».
Это прекрасно, но это в чем·то смыкается и с идефикс, с неподвижной идеей, которая
потому и неподвижна, что ей некуда уже двигаться. Она заполняет собою все сущее.
В противоположность этому иудаизм и еврейская культура – незавершенность, развитие,
вопрос, сомнение – принципиальные сомнения, принципиальная незавершенность, двусмысленность,
если хочешь, побуждающая к разрешению ее. При всем величии и красоте неподвижной
идеи – идея незавершенности не может не импонировать человеку науки, исследователю,
человеку, который кожей чувствует, что мы в потоке истории и что нам и идеалам
нашим еще меняться и меняться до бесконечности.
Разумеется, я намеренно огрубил и упростил эту дихотомию. На самом деле в идеологиях
обоих типов – эллинской и иудейской – присутствуют и черты друг друга. Но в основном
суть дела, на мой взгляд, именно такова.
Раз уж я опять затронул эту религиозно-философскую тематику, и раз мне, как
ты грозишься, предстоит еще сражаться с несколькими верующими, я хотел бы затронуть
здесь еще два вопроса, которые, как мне кажется, должны тревожить любого христианина.
Первый вопрос я уже как·то затрагивал вскользь в письме Сергею Алексеевичу,
но внятного ответа не получил. Это вопрос о тождестве христианского мышления и
мышления тоталитарных идеологий. Оно, на мой взгляд, не случайно. После того шага
вперед, который сделал иудаизм по сравнению с язычеством, отъединив идею Бога
от ее материальных носителей на земле, христианство явно отступило назад. Идея
Богочеловека, воплощения Бога в человеке, при всей ее красоте и личном величии
данного Богочеловека, создала опасную модель: принципиальной возможности почитания
Бога в человеке. Видимо (если принять на минуту идею искупления), той же цели
следовало добиваться иными средствами, ибо нельзя человеческий ум, такой как он
есть (а Бог не может не знать, каков он), после искупления вновь подвергать соблазну
Богочеловека. Именно по этой опасной модели были созданы и всё католичество с
обожествлением Папы, и галликанская, и англиканская церкви, даже протестантские
церкви, в теории отвергающие обожествляемого главу, на практике всегда выдвигали
то Кальвина, то Цвингли. Идея Единственности Богочеловека ушла в тень по сравнению
с самой идеей возможности Богочеловека. Именно по этой модели строил свою идеологию,
например, гитлеризм, и известные его распри с католицизмом – это не борьба соперников,
а борьба конкурентов. Две неподвижные идеи не могут заполнять одно пространство
*.
Это не означает, конечно, ответственности христианства за гитлеризм. Отнюдь
нет. Но нельзя не признать, что оно формирует тип мышления, благоприятствующий
зарождению тоталитаризма. История знает тому бесчисленное множество и иных примеров.
Второй вопрос несколько выпадает из главного русла наших с Сергеем Алексеевичем
дискуссий, но тем не менее интересен. Хотелось бы получить на него ответ от верующих.
Предательство Иуды всем известно, заклеймлено и осуждено. Но как быть с другим
предательством – предательством Петра, троекратным «я не знаю этого человека»?
Пусть оно не сыграло той роковой роли в судьбе Иисуса, что предательство Иуды,
– от того оно не перестает быть предательством. И вот – «на Петре, как камне,
осную Я Церковь». Вот каков фундамент церкви, церковного Христианства. Почему
так? Случайность ли это? Нет, конечно. Но что же это тогда? Не совсем частный
вопрос, не правда ли, и для нас особенно.
06.10.74.
(Лагерь № 17, пос. Озерный, Мордовия)
* Примечание 1977 г.: В письмах из лагеря, естественно, приходилось ограничиваться
лишь такими примерами. Ближе нам и известнее – распря православия с марксизмом.
Впрочем, идея о религиозной сущности марксизма высказывалась уже неоднократно.
Она заслуживает особого детального рассмотрения, и здесь я развивать ее не буду.
Надеюсь вернуться к ней отдельно в дальнейшем.
|
