Джон Вулман

ДНЕВНИК.

ХОДАТАЙСТВО О БЕДНЫХ

К оглавлению

Татьяна Иванова

...НО ЧТО-ТО ВЕЧНО ПОД ЛУНОЙ

Эта книга не для всех. Потому и тираж невелик. Эту книгу не стоит читать людям, которые довольны собой. А если чем-то все же до конца в себе и не удовлетворены, то, может быть, лишь нарядом, который, похоже, вот-вот выйдет из моды, или помадой, потому что бледна, или прической — то и дело сбивается. Не надо, не тратьте время на Джона Вулмана. Его рассуждения о нарядах, шляпах, их цвете и формах вас не заинтересуют. Его советы покажутся слишком пространными, вовсе не современными, странными, нудными.

А что, разве у такого серьезного религиозного мыслителя есть рассуждения о нарядах и шляпах?! Да есть, есть... Нелегко припомнить хоть одну тему, занимающую живого человека, о которой не думал бы Джон Вулман. И все же мало быть просто живым, умеющим читать человеком, чтобы прочесть Вулмана.

Если вы ищете развлечения, занимательности, занятности — откройте что-то другое, не этот «Дневник» и не это «Ходатайство о бедных». Если у вас нет привычки к неторопливому, нелегкому чтению и стремления обзавестись такой привычкой тоже не возникает, вам эта книга не нужна.

Но если... Если хотя бы однажды вы осознали себя как временного жителя в этом мире... И вспомнили старинный символ ухода — пустую ладонь, в которой с собой ничего не унесешь... Если хоть раз в жизни, пусть мимолетно, вам явилась вдруг мысль о том, что на самом деле не надо ни изнурительной работы, ни поверхностной дружбы, ни праздной болтовни... Если трудами, лукавством, приспособленчеством, хитростью вы пытаетесь обеспечить счастливое будущее своему ребенку и вдруг сознаете, что ни карьера, ни богатство не уберегут его от несчастий, и эта догадка ужасает вас, и вы гоните ее от себя, как злую муху, но она лезет в голову вновь и вновь, и однажды, понимая, что некого больше спросить, вы спрашиваете самого себя: «Так что же я должен сделать, чтобы мой ребенок был счастлив?..» Возьмите Джона Вулмана. Он умел достойно жить. И сумел достойно умереть. По-старинному неспешно и обстоятельно он будет говорить с вами. О смысле жизни.

Где тот круг друзей, в котором серьезно и трезво, умно и не просто бережно - с жалостью, состраданием и нежностью собеседников друг к другу, — где тот круг, в котором вы могли бы говорить, и вам было бы, кого слушать, не о чем-нибудь — о смысле жизни. Нет такого круга, нет таких собеседников... Но, может быть, это Джон Вулман.

«...Если глаза наши будут настолько проницательны, чтобы ясно различать дух себялюбия; мы узрим, что он — величайший из всех тиранов...»

Времена не выбирают, в них живут и умирают. Многим кажется, что они родились слишком рано, и середина девяностых годов в России — время, в которое им не вписаться, не их время. А многим кажется, что все в самый раз, впору, надо только успевать, поворачиваться, не зевать. Но есть люди — их были всегда считанные единицы, Джон Вулман один из них — есть люди, которые понимают, понимали всегда: человеческая жизнь, бесценный дар во всякое, в любое время. Можно и нужно любить ее, радоваться ей, ни за чем не гонясь, никому не передавая право, дарованную свыше свободу, трудясь и не изнуряясь, любя и не предавая, ни под кого не подлаживаясь и никого не обижая, не ленясь, не упрямствуя, не утесняя других. «Христос, наш водитель, достоин того, чтобы следовать за ним путями Его во все времена.»

Эта книга для тех, кто готов послушать мудреца, попытаться понять его мудрость — и, поняв, что в сути своей человек не меняется не только от года к году, но и от века к веку, от эпохи к эпохе, отбросить суету сует и всяческую суету. И жить. И помнить, что лишь один Христос наш водитель.

Эта книга для тех, кто, поняв, что сам изменить себя и свою жизнь не успеет, не сумеет, не сможет, но ради того, чтобы сделать земной путь своего ребенка как можно осмысленнее, радостнее, готов осознать свой главный долг перед ребенком. Этот долг состоит в том, чтобы приучить его с радостью и удовольствием читать подобные книги. Подобные... В истории мировой культуры книг, подобных этой, так немного, что у человека, действительно счастливого, все они уместятся в домашней библиотеке.

К РУССКОМУ ЧИТАТЕЛЮ

Чтение чужого дневника может быть весьма увлекательным занятием; а может - и нет; это зависит в первую очередь от личности того, кто доверяет свою жизнь бумаге. За страницами «Дневника» Джона Вулмана перед нами предстает человек такой обескураживающей скромности, такой беззащитной честности, такой чистоты души, что все это позволяло ему напрямую испытывать влияние Божественной воли (ведь только «чистые сердцем - Бога узрят») и исполнять ее веления. Недаром западные авторы сравнивают Вулмана по нравственному чувству, пронизывающему страницы его дневника, со св. Франциском Ассизским и Альбертом Швейцером. «Дневником» восхищались поэт Кольридж и философ Эмерсон; в двадцатом веке Он оказал немалое влияние на знаменитого писателя Теодора Драйзера. Исследователи-филологи ставят его в один ряд с такими классическими произведениями духовной литературы, как «Автобиография» Б. Франклина и «Уолден, или жизнь в лесу» Г. Торо. Нашему читателю предоставляется теперь возможность сопоставить его с лучшими памятниками русской духовности.

Последнее, самое научное и полное издание «Дневника» Джона Вулмана (а издавался он много раз) вышло под редакцией Филлипса П. Моултона в 1971 г. в «Библиотеке протестантской мысли». Однако самого Вулмана вряд ли можно причислить к протестантам в полном смысле этого слова. Он был квакером, а квакерство существенно отличалось от классического протестантизма — лютеранства и кальвинизма.

Движение квакеров зародилось в Англии в ходе революции середины XVII в. Гражданская война между королем и парламентом расколола вековые устои старого общества, принесла с собой новые идеи, новое отношение людей к Богу и друг к другу. Широкие слои народа искали выражения своих собственных чаяний — кто в догматике, кто в мистике, кто в проповеди вседозволенности. Многочисленные народные секты противопоставляли свои доктрины как официальной Англиканской церкви, оплоту королевской власти, так и основанному на кальвинизме учению ведущих идейных сил революции — пресвитерианству и индепендентству. В отличие от этих классических протестантских церквей, отстаивавших идею избранности одних и вечного осуждения других, квакеры утверждали абсолютное равенство всех людей перед Богом. Веря в благую и непреложную роль Промысла Божия в человеческой жизни, они тем не менее признавали за человеком свободу выбора и свободу действий. Пресвитериане и члены индепендентских конгрегации источником веры и откровения считали Священное Писание — «Слово Божье», а квакеры, не отрицая верховной ценности Библии как выражения этого Слова, полагали, что возможно непосредственное общение с Богом путем молитвенного созерцания и внутреннего просветления. Вера в то, что Внутренний Свет Христа может проснуться в каждом человеке, просветить его и руководить им без всякого посредничества, — вот что, пожалуй, составляло основу мировоззрения Друзей (или «Детей Света», как они сами себя называли). Кальвинисты признавали идею свободы и справедливости в области духа и преспокойно мирились с рабством в земной жизни, а квакеры ожидали и зачастую прямо требовали применения евангельских и раннехристианских моральных норм к окружающей жизни.

Английские квакеры в XVII веке не были сектой, ибо ни оформления членства, ни взносов, ни списков, ни мест для богослужений поначалу не существовало. Из графства в графство переходили странствующие проповедники, собирая толпы слушателей и создавая общины новообращенных. Основателем движения считается Джордж Фокс, сын ткача, который в 1647 г. пережил мистическое откровение: божественный голос сказал ему, что только сам Иисус Христос внутри него может ответить на его духовные искания. С тех пор Фокс проповедовал новое учение в храмах, на рыночных площадях и в поле под открытым небом. Наряду с Фоксом и одновременно с ним доктрину «внутреннего света» проповедовали Дж. Нейлор, Р. Хабберторн, Э. Бэрроу, А. Пеннингтон, Дж. Парнелл и многие другие квакеры.

Это учение находило горячих последователей в среде мелких лавочников, ремесленников, подмастерьев, батраков, наемных рабочих, малоземельных крестьян. Оно й неудивительно. Требования и доктрины квакеров носили демократический и революционный характер. В ряде случаев «Друзьями Истины», «Детьми Света» становились и выходцы из образованных слоев общества, а также из дворян. Их привлекала нравственная чистота и мистическая глубина учения Друзей.

Поскольку квакеры в отличие от всех прочих направлений тогдашнего христианства помещали Бога во внутренний мир верующего и полагали, что с каждым из них может говорить тот самый дух, который диктовал библейские речения пророкам и апостолам, это приводило их к отрицанию церковной организации, необходимости каких-либо посредников между верующими и Богом, а значит, — к отрицанию обрядов, иерархии, клира, к отказу от уплаты налогов, собираемых на нужды церкви, в первую очередь церковной десятины, и к проповеди широчайшей религиозной терпимости.

Проповедь вселенской божественной любви, открытой всем без исключения людям — богатым и бедным, просвещенным и невежественным, язычникам и христианам, вплоть до мусульман, иудеев и американских индейцев, — являлась по существу проповедью полного равенства всех людей перед Богом, проповедью всемирного братства и взаимопомощи. Доктрина внутреннего света не оставляла места для разделения между людьми. Социальная, расовая принадлежность, вероисповедание, в котором человек воспитывался, его пол, — все это теряло свое значение, коль скоро в душе его или ее открывался источник «истинного света».

Квакеры были хилиастами — они ожидали скорого второго пришествия Христа на землю. Но ожидание их не было пассивным. Приготовление себя к этому великому событию носило у них социальную окраску: они не мыслили его себе без активной деятельности на благо ближнего. Главную цель своей жизни Фокс и его последователи видели в том, чтобы своим примером убедить людей жить согласно «духу Христа», духу любви и мира, дабы общество здесь, на земле, могло уподобиться Царствию Небесному. Они постоянно подчеркивали значение добрых дел для спасения души и считали, что богослужением, т. е. служением высшему идеалу и окружающим людям, должна стать вся жизнь человека.

Особых форм культа у Друзей не существовало: они собирались на площадях, в гостиницах, иногда в домах друг у друга и вместе предавались молчаливым религиозным размышлениям. Они «ожидали Бога», т. е. углублялись в смиренную внутреннюю тишину, дабы ощутить в себе присутствие Высшего начала и подчиниться ее велениям. Тот, на кого «нисходил дух», проповедовал. Это мог быть представитель любого слоя общества, мужчина или женщина. Денежных сборов на содержание проповедников не производилось: каждый зарабатывал себе на жизнь собственным профессиональным трудом.

И во времена Республики, и в период кромвелевского Протектората, и особенно после реставрации Карла II Стюарта в 1660 г. квакеры подвергались жестоким преследованиям. Их собрания разгонялись, их побивали камнями, бросали в тюрьмы. Спасаясь от гонений, многие семьи переселялись в заокеанские владения Англии: Нью-Джерси, Пенсильванию, Массачусетс, Мериленд, Вирджинию. В некоторых из этих колоний, особенно в Пенсильвании, пожалованной королем квакеру из знатной семьи Уильяму Пенну, образовались значительные поселения Друзей, которые пользовались там религиозной свободой.

К XVIII веку Друзья, выжившие и закалившиеся в эпоху гонений, постепенно превратились в замкнутую секту со своими обычаями, традициями, запретами. Честность, бережливость и трудолюбие привели многих из них к материальному достатку; ему способствовала также традиция взаимопомощи и сплоченности, отличавшая квакеров с самого начала их существования. И в Англии, и в Америке были построены дома для молитвенных встреч, созданы школы, библиотеки. Квакеры предпочитали брать жен и выходить замуж внутри своей секты, отдавать детей на обучение только в квакерские школы и т. п.

Каждое воскресенье, которое они называли, как и остальные дни, просто порядковым номером — «Первый день недели», дабы не употреблять языческих названий1, Друзья собирались на свое богослужение в молитвенный дом. Служба проходила в молчании. Тот, кто чувствовал духовное побуждение, мог встать и сказать несколько слов в поучение или назидание. Обычно некоторые из членов конгрегации говорили чаще других, чувствуя к этому способность и призвание, и тогда их называли «служителями» (ministers). Собрание иногда признавало заслуги таких «изустных служителей» и записывало их имена в своих протоколах. Такие служители обычно посещали другие собрания Друзей в округе или даже в заморской Англии и участвовали в их молитвенной жизни.

Помимо молитвенных собраний, проводились «деловые собрания», ежеквартальные и ежегодные съезды и «собрания по дисциплине», где рассматривалось поведение членов конгрегации. Когда кто-то из Друзей чувствовал внутренний зов навестить собрания в других частях колоний, обычай требовал, чтобы он испросил разрешения и благословения у своего собрания; в случае согласия Друзей он получал специальный «сертификат» — документ, рекомендующий его Друзьям из других местностей как «странствующего служителя».

Вулман родился в 1720 г. в квакерской семье среднего достатка неподалеку от Филадельфии (графство Берлингтон, Нью-Джерси). Отец его был землевладельцем, садоводом и нотариусом, знакомым со многими видными предпринимателями в Филадельфии и ее округе. В семье было тринадцать детей; Джон был четвертым. В возрасте четырех лет он начал посещать сельскую школу, где проучился, как водилось в те времена, полных десять лет. С детства мальчик любил читать; семейная библиотека и собрания книг в домах у друзей пополнили его образование. В доме царила благочестивая квакерская атмосфера: каждое воскресенье после посещения молитвенного собрания вслух читалась Библия или другие религиозные книги.

Искушения юности не обошли Вулмана стороной: как он сам вспоминает, он связался с дурной, фривольной компанией молодых людей, проводивших свои дни в праздных увеселениях. Это рождало серьезный внутренний конфликт: привитая дома тяга к благочестию и духовной дисциплине не соответствовала разнузданному и циничному окружению молодых повес. В течение нескольких лет в душе юноши происходила нешуточная борьба; наконец, чистая, духовная сторона его существа победила, и он отошел от прежних знакомств.

В возрасте 21 года Вулман оставил отчий дом и переселился в городок Маунт-Холли, находившийся на расстоянии 5 миль от родной деревни, чтобы начать работать по найму в магазине, где продавались хлебные изделия и разные другие мелочи. Торговля шла успешно, и через некоторое время Вулман уже открывает собственный магазин, который приносит ему все больший доход. Дело расширяется, хозяин богатеет. Но вот странно! — богатство и успех в деле не радуют его. Они требуют от него все больше времени и усилий, отрывая от столь драгоценного чтения, от созерцаний и молитв. Они серьезно бередят его совесть — ведь сказано же в Евангелии, что трудно богатому войти в Царствие Небесное. А Небесное Царствие занимает его гораздо больше, чем земные успехи. И Вулман сознательно сокращает свое дело, урезает доходы, чтобы они не мешали его духовному росту. Он обучается ремеслу портного, начинает шить одежду и наконец совсем оставляет торговлю. Свой бюджет он пополняет время от времени, составляя завещания и другие официальные бумаги и обучая детей. Любимым досугом для него становится уход за своим фруктовым садом. Такие занятия позволяют ему жить без спешки, просто, скромно, следуя своему духовному призванию.

В семье его царила гармония. По достижении двадцати девяти лет он, испросив предварительно совета у Бога, женился на «благосклонной девице» Сэйре Эллис, с которой был знаком задолго до свадьбы. У них было двое детей, один из которых умер во младенчестве. Как написали в некрологе Друзья из его собрания, он был «любящим мужем и нежным отцом»; об этом свидетельствуют и страницы его Дневника.

Вулман с юных лет — активный член квакерского собрания. В двадцать три года он уже записан как «служитель» и, испросив необходимую сопроводительную бумагу, отправляется в свое первое путешествие. Со времен Джорджа Фокса для квакеров было обычным ездить навещать Друзей; эти поездки носили не столько миссионерский (квакеры не старались специально обращать людей в свою веру), сколько дружеский и познавательный характер; впрочем, странствующие служители никогда не отказывали в дружеском общении и открытом рассказе о себе встречавшимся приверженцам других конфессий; более того, своим примером, всем своим поведением они показывали, как должно жить истинному ученику Христа.

В течение своей жизни Вулман проделал около тридцати таких странствий; их описание занимает значительную часть его Дневника. Последнее свое путешествие он предпринял в Англию в 1772 году; во время этого путешествия он заразился оспой и после тяжелого недуга умер в Йорке в возрасте 52 лет.

Свой «Дневник» Вулман начал писать, когда ему исполнилось тридцать шесть; это значит, что первая часть, до 1756 года, представляет собой скорее автобиографию, чем дневник. Впоследствии он до самой смерти своей вносил туда записи, более всего касавшиеся его путешествий и духовных переживаний. «Дневник» Вулмана — это прежде всего памятник духовной литературы, отражающий внутреннюю жизнь души, нравственные искания и поиски Бога. Источниками для него явились прежде всего Библия, как Ветхий, так и Новый Завет (об этом свидетельствуют, в частности, частое цитирование или упоминание тех или иных мест из священных текстов), дневники других странствующих квакерских проповедников, а также такие классические произведения квакерской литературы, как эссе и трактаты Уильяма Пенна, «Апология» Роберта Баркли и «История возникновения, приумножения и развития христианского народа, называемого квакерами» Уильяма Сьюэла. Вулман читал не только квакерскую духовную литературу: он знал произведения немецкого мистика XVII в. Якоба Беме, весьма популярного среди квакеров, книги английских пуритан, а также знаменитый памятник средневековой католической литературы — «Подражание Христу», приписываемый Фоме Кемпийскому. Уже это говорит о широте взглядов Вулмана.

Как отмечают исследователи, главная черта, присущая «Дневнику» Вулмана, — это глубокий спиритуализм, постоянное ощущение присутствия Бога и Христа в своей жизни, по временам, наоборот, — острое чувство богооставленности, а также несомненная способность сообщаться с божественными силами, испрашивать у них совета, просить помощи и поддержки. Временами он видел особые, духоносные сны, влиявшие на его жизнь. Подчас он чувствовал водительство Божие, и сердце его «расширялось» и «пламенело», ощущая в себе Внутренний Свет — основу основ квакерского вероучения. Он твердо верил в Божий промысел, который творит только благо для тех, кто вверяется ему.

Это рождало у него особое чувство защищенности, безопасности и покоя даже в самых непредвиденных и затруднительных обстоятельствах. «Женщина, — писал он, — может забыть о своем грудном младенце, но Он никогда не забудет о своих верных»2. Эстер Тьюк, ухаживавшая за ним во время его последней болезни, была поражена покоем, исходившим от этого смертельно больного человека. «Состояние его души в продолжение всех этих невыразимых мук неизменно оставалось спокойным; твердая вера в Господа, совершенное предание себя Его воле проявлялись во всем; терпение, которое невозможно описать; надежда и вера были столь тверды у него, что никакое внешнее бедствие, казалось, не могло его расстроить или встревожить»3.

На этой духовной основе зиждилось обостренное нравственное чувство Вулмана, до сих пор поражающее читателей. Истина и Добро для него нераздельны, и «дурные обычаи», против которых он так искренне ополчался, являлись, как он полагал, таковыми именно потому, что не имели своим основанием чистую Истину христианского учения. Подобным же образом истинная мудрость и истинное добро для него — почти одно и то же. Несокрушимая вера в Божий промысел приводила его к убеждению, что миром правит нравственный закон — высшая справедливость, и зло так или иначе получит должное воздаяние. Во всех своих поступках он прежде всего руководствовался убеждением, что человек должен творить добро и поступать по справедливости, чего бы это ему ни стоило.

Этот нравственный императив рождал глубокую озабоченность социальным состоянием общества. Помимо дневника, Вулман писал еще письма, послания от Ежегодных квакерских собраний, а также эссе, которые, как и «Дневник», ясно показывают, что более всего его волновали три проблемы: расовые взаимоотношения, проблема нищеты, вопиющей среди изобилия и роскоши, и проблема войны и насилия. Как видим, проблемы как нельзя более актуальные в конце XX века.

Следует сказать также, что социальные проблемы, волновавшие Вулмана, вполне отвечали учению и традициям Друзей. Для квакеров понятие молитвы выходило далеко за пределы ежевоскресных молчаливых богослужений. Молитвой должна была являться вся жизнь, все действия и поступки человека. Созерцание Бога не отрывалось от повседневности, а органически входило в нее. Каждый помысел и поступок в идеале соотносились с велениями Христова Света. Кроме того, убежденность в том, что «нечто от Бога» присутствует в душе каждого человека, приводила к подчеркиванию равенства всех людей независимо от пола, возраста, социального положения, расы и даже религиозных убеждений. Ниже мы увидим, как эти основополагающие принципы учения Друзей нашли выражение во взглядах и деятельности Вулмана.

О том, насколько сильно был озабочен Вулман проблемой рабства негров, читатель прочтет на страницах его дневника. Здесь скажем несколько слов о трактате «Некоторые соображения о содержании негров», в двух частях. Первая часть трактата была написана в 1746 году, вскоре после того, как Вулман завершил свое путешествие на Юг — в провинции Мэриленд, Вирджиния и Северная Каролина, где рабство и работорговля имели более жестокие формы, чем в тех краях, где жил Вулман. В 1753 г. Вулман по желанию отца, высказанному на смертном одре (он умер за три года до того), представил этот трактат на рассмотрение Комитета по публикациям при Ежегодном собрании, и в следующем году «Некоторые соображения» увидели свет. Вторая часть трактата была закончена в 1761 г. и опубликована в следующем, 1762 г.

Чувствительную натуру Вулмана глубоко ранило бесправное, нищенское положение черных рабов, страдавших физически и нравственно от тяжелой работы и своего униженного положения. Хотя он и признавал, что в некоторых домах с рабами обращаются милосердно, все, же это было скорее исключением, чем правилом. Не менее заботило Вулмана духовное благополучие самих угнетателей. С полным основанием он полагал, что жестокость по отношению к рабам, к которой люди привыкают с самого детства, является серьезной угрозой для нравственного состояния их души, делает их самих жестокими и черствыми, закрывает им пути к истине, любви и божественной благодати. Наконец, Вулмана заботило и благополучие всего Общества Друзей как ветви христианской церкви, уже по этой причине обязанного проявлять милосердие и уважение к угнетенным и обиженным рабам. То, что квакеры, призванные почитать Бога во всех людях, являются угнетателями и притеснителями своих «собратьев по творению», глубоко возмущало Вулмана. Это, по его мнению, отвращало Общество в целом от истины и препятствовало его духовному росту.

Постепенно Вулман приходит к мысли о необходимости отмены рабства вообще. Но в качестве метода борьбы с этим злом он избирает — в соответствии с верой и практикой Друзей — путь индивидуальной работы с теми, кто держал у себя рабов. Терпеливо и уважительно в течение тридцати лет своей сознательной жизни он ведет нелегкие разговоры с рабовладельцами, убеждая их отпустить рабов на свободу хотя бы по достижении ими возраста 30 лет. В Ньюпорте (Род-Айленд) он созывает на собрание самых видных квакеров-рабовладельцев и, после необходимой молитвы, обсуждает с ними пагубные последствия работорговли и содержания рабов.

Характерен и такой метод. Путешествующие Друзья по традиции останавливались в домах своих собратьев по вере, ничего не платя им за ночлег и пищу. Вулман же, останавливаясь в домах рабовладельцев, настаивал на том, чтобы уплачивать за их гостеприимство, ибо богатство и благополучие дома, где он жил, основывалось на тяжком труде рабов. Если хозяин дома не хотел брать деньги, Вулман просил его разрешения раздать деньги непосредственно неграм, обслуживавшим хозяйство.

В 1754 г. Вулман составил послание от имени Ежегодного собрания Филадельфии, направленное против рабства; публикация его трактата «Некоторые соображения против содержания негров» оказала немалое влияние на отношения к этой программе Общества Друзей в целом — как в Американских колониях, так и в Англии. Отчасти под влиянием этих документов Лондонское Ежегодное собрание в июне 1758 г. отвергает работорговлю, а в сентябре того же года Ежегодное собрание Филадельфии в своем протоколе убеждает Друзей освободить своих рабов и заявляет, что любой член Общества, купивший или продавший раба, отстраняется от участия в делах конгрегации.

Вторая часть «Некоторых соображений», еще более убедительная, благодаря широкому распространению среди квакерских общин по всему континенту приводит среди них к широкому движению против рабства, и в 1776 г., через четыре года после смерти Вулмана, Ежегодное собрание Филадельфии издает запрет на рабовладение для членов Общества.

Говоря об антирасистских убеждениях Вулмана, следует упомянуть и о его добром, уважительном и сочувственном отношении к индейцам, которое особенно проявилось во время его путешествия в район Вайалусинга в глубинных областях Пенсильвании в 1763 г.

Второй социальной проблемой, волновавшей Вулмана, была проблема бедности. Острое сознание социальной несправедливости, разделявшей общество на богатых, которые жили «в избытке» и окружали себя предметами роскоши, и нуждающихся бедняков, зарабатывавших хлеб насущный тяжким трудом, было типично для Друзей с самого начала их движения. И Дж. Фокс, и Дж. Нейлор, и Дж. Парнелл, и Э. Бэр-роу со страстью обличали богатство и пытались защитить бедных. Английский квакер Джон Беллерс в конце XVII в. создал кооперативный проект «Производственного содружества», цель которого определил как «прибыль богатым, жизнь в достатке бедным и хорошее воспитание юношеству»4. Экономические идеи Вулмана высказаны в его «Дневнике» и особо — в трактате «Ходатайство о бедных»,  составленном в 1763-1764 гг. Вулман не был сторонником уравнения или обобществления собственности. Однако он считал, что каждый человек имеет неотчуждаемое право на пользование землей и необходимыми для его жизни материальными благами. Позднее эта идея будет со всей ясностью высказана известными реформаторами в экономике Томасом Пэйном и Генри Джорджем. Но в отличие от них Вулман обращался прежде всего к совести богатых людей, убеждая их оставить ненужные привычки к роскоши и жить скромнее, с тем, чтобы бедные могли получать за свой труд больше и не тратить здоровье на непосильных работах. Как видно из «Дневника», он часто на собственном примере показывал, как можно добровольно уменьшить свои прибыли и свои материальные потребности и стремиться только к тому, что действительно необходимо для жизни. Такое добровольное урезание потребностей, как явствуют примеры святости во все времена, является свидетельством духовного роста и в свою очередь способствует ему.

Одна из самых существенных черт мировоззрения Вулмана, которая также идет в русле квакерской традиции, — это решительное отрицание войны и насилия. Вулман был уверен, что «семена войны» коренятся в несправедливом социальном устройстве общества, а также в неумеренных аппетитах богатых, стремящихся все более умножать свои прибыли. Он уверял, что стремление белых людей получать высокие прибыли от торговли с индейцами ведет к враждебности, войнам и жестокостям. Во время войны с Францией и с индейцами, когда Британское правительство искало поддержки Американских колоний, Вулман в послании от имени Филадельфийского Ежегодного собрания убеждал Друзей противостоять войне, не участвовать в ней, но всецело довериться «руке Всемогущего». И пусть даже некоторые из них будут наказаны за это и претерпят конфискацию имущества или тюремное заключение, — ни страдания, ни даже смерть, писал он, не страшны тем, кто послушен воле Божией. Когда для нужд войны были назначены специальные налоги, Вулман отказался платить их, дабы не поддерживать тем самым насилие и кровопролитие. «Отказаться от активной уплаты налога, который наше Общество в целом уплачивало, было крайне неудобно; но делать то, что противоречило моей совести, казалось мне еще более ужасным»5, — пишет он. Чтобы способствовать установлению мирных отношений с индейцами, он предпринимает далекое и опасное путешествие в районы, ими населенные, объясняет им свое возмущение политикой белых по отношению к ним, выслушивает их жалобы, выражает им сочувствие и устраивает вместе с ними молитвенные собрания.

Духовная высота и социальные взгляды Вулмана оказали немалое влияние на нравственное состояние Общества Друзей в его время, способствуя его очищению и укреплению. Кропотливая работа по убеждению сотен людей в несправедливости и вреде рабства; призывы к скромной, трудолюбивой жизни; забота о бедных; стремление относиться к индейцам как к людям, достойным уважения и человеческих прав; выступления против войны и отказ платить военные налоги, — все это производило большое впечатление на современников. Уже при жизни Вулмана были изданы и широко распространились среди квакеров некоторые из его трактатов, в частности «Некоторые размышления  о содержании  негров»,  «Размышления о чистой мудрости и человеческой политике», «Размышления об истинной гармонии рода человеческого», а также послания от Ежегодного собрания Филадельфии и некоторые другие послания. Сразу после его смерти, в 1773 и 1774 гг. были опубликованы краткие эссе, написанные во время морского путешествия в Англию, под общим названием «Наблюдения на разные темы» и «Произведения Джона Вулмана», куда вошли «Дневник» и главные его эссе, за исключением «Ходатайства о бедных»; позднее увидели свет другие его произведения, в частности «Ходатайство о бедных» (в 1793 г.). «Дневник» в 1775 г. был издан также в Лондоне и с тех пор не раз переиздавался.

О духовном влиянии этого редкого по искренности и чистоте нравственных устремлений документа на квакерские круги говорит изобилие ссылок на него в квакерской литературе последующих двух столетий; множество авторов, в том числе таких известных, как Томас Келли, прямо признавали значение этой книги для своего духовного и нравственного развития.

Еще большее влияние на современников и потомков имели его устремления к социальной справедливости. Под его влиянием Ежегодные собрания Лондона и Филадельфии сначала запретили своим членам вести работорговлю, а затем вообще держать негров в рабстве. Стремление квакеров к простоте и скромности в домашнем обиходе тоже во многом обязано мягкой настойчивости Вулмана. Наконец, современное движение в США за неуплату налогов на военные нужды прямо признает приоритет Вулмана в этом отношении.

Люди с такими духовными устремлениями, с такой нравственной чувствительностью, скромностью и жертвенностью в повседневной жизни, как Вулман, всегда были в меньшинстве. Но они помогали другим людям сохранить опору в идеальном и прислушиваться к велениям совести. Сейчас, в конце двадцатого века, когда вопиющая роскошь одних и униженная нищета других как никогда бросаются в глаза, когда человечество все больше приближается к самоуничтожению, а насилие и жестокость наполняют экраны и повседневную жизнь, тихий голос Вулмана может привлечь всех тех, кто ищет высокого смысла за житейскими, будничными событиями, кто стремится достичь высшего начала в себе и в окружающих людях. То глубоко духовное общение с божественными силами, которое так просто описано на страницах «Дневника», поразит и, может быть, разочарует ищущих чудес и «паранормальных явлений» в их материальном выражении. Но разбуженная, чуткая совесть, но нежное внимание к любому человеку, встреченному на пути, но готовность жертвовать своим благополучием ради блага других, а также выступления против жестокости, насилия, алчности, войны — не могут не ободрить вдумчивого, совестливого, ищущего современника.

* * *

Настоящее издание представляет собой первый перевод на русский язык дневника Вулмана и его эссе «Ходатайство о бедных», а также воспоминаний свидетелей о его последних днях. Перевод сделан по последнему научному изданию дневника и эссе, осуществленному Филлипсом П. Моултоном в 1971 г.6 В этом издании за основу был взят тот из двух сохранившихся манускриптов дневника, который был окончательно отредактирован и подготовлен к печати самим Вулманом. Поскольку в XVIII веке авторы не очень заботились о правильном и единообразном написании слов, о правилах орфографии и пунктуации, издателю пришлось проделать огромную работу по сравнению всех предшествующих изданий, по выявлению того, что было написано и отредактировано самим Вулманом, а что — издателями уже после его смерти, а также по модернизации и унификации орфографии и пунктуации.

Надо сказать, что и написание слов, и стиль дневника Вулмана весьма хаотичны. Часто непонятно, где он заканчивает фразу, ибо знаки препинания отсутствуют. Предложения подчас очень длинны и заканчиваются совсем иной мыслью, чем та, с которой они начинались. Иногда подлежащее и сказуемое не согласуются. Текст манускрипта содержит мало абзацев, что затрудняет чтение. Одно и то же слово транскрибируется несколькими различными способами. Целью Ф. П. Моултона было максимально приблизить печатаемый текст к манере письма, грамматике и стилю самого Вулмана; это делает его драгоценно аутентичным, но в немалой мере затрудняет понимание его и следовательно — перевод.

При переводе дневника и «Ходатайства о бедных» на русский язык нельзя было забыть, что оригинальный текст писался в XVIII в. и современному англоязычному читателю не может не представляться несколько архаичным. Соответственно и русский перевод должен носить печать этой старомодности, архаичности, неспешной протяженности письма. При переводе я старалась избегать нарочитой стилизации под русский язык XVIII в., — это выглядело бы неестественно, но сохраняла по возможности темп, стиль, дух языка, если можно так выразиться. Места, темные для понимания, остаются темными и в русском тексте, — здесь упрощение казалось неуместным. Излишне говорить о том, какую помощь в переводе оказали подробные  и тщательные  примечания  Филипса П. Моултона, указывающие все случаи расхождений в двух сохранившихся рукописях дневника, зачеркнутых слов и фраз, исправлений, вставок и т. п.

Особо следует сказать об употреблении заглавных букв. В рукописи у Вулмана — полный разнобой в этом отношении. Часто он пишет сильно увеличенными буквами такие слова, как Бог, Господь, реже — Иисус Христос, Всевышний, Его любовь, Он и Его по отношению к Христу и Богу. Каждую букву при этом он пишет отдельно от других, желая, по-видимому, подчеркнуть свое благоговейное отношение к этим понятиям7. В остальном он пишет с заглавных букв все слова, относящиеся к Богу в Его трех ипостасях. Современный издатель свел эти особенности к правилам написания, принятым в английском языке сегодня, — т. е. понизил все заглавные буквы. В переводе мы следуем русской традиции написания этих слов с заглавной буквы; это, кстати, исключает разнобой, связанный с употреблением цитат из Библии, довольно многочисленных у Вулмана, где «Он», «Его» по отношению к Богу пишется с прописной буквы.

Необходимо отметить также, что если «Дневник» Вулман специально готовил к печати и потому правил его и редактировал, то «Ходатайство о бедных» такой правки, по мнению исследователей, не претерпело, и соответственно язык его менее сглажен и правилен, некоторые фразы неокончены, имеются темные для понимания места.

Что касается дат, употребляемых Вулманом, то здесь имеется одна существенная особенность. Согласно традиции квакеров, не признававших «языческие» названия месяцев и дней, Вулман ставит везде просто порядковый номер: «18-го дня 8-го месяца» и т.п. Первым днем недели считалось воскресенье,

соответственно вторым — понедельник, третьим — вторник и т. д. С обозначением месяцев дело сложнее: до сентября 1752 г. в Англии и ее колониях был принят Юлианский календарь; год начинался 1 марта, поэтому первым месяцем был март, 12-м — февраль. С 1752 г. первым месяцем стал считаться январь, и календарь стал Грегорианским. Вулман, по всей видимости, принял эту реформу, и первая его запись после нее — «в девятом месяце 1753 года» — следует понимать как «в сентябре 1753 года». С этих пор все даты соответствуют этому новому стилю.

Цитаты из Библии, которыми часто пользовался Вулман, даются по русскому Синодальному переводу. Иногда Вулман употребляет скрытые цитаты или произвольно вырывает части фраз из текста, подстраивая их к своей мысли. В этом случае даются примечания и соответствующие ссылки. В целом следует сказать, что теологически Вулман следовал христианской евангелической традиции; библейский текст был основой основ его мировоззрения, библейские образы пронизывают все его произведения.

*  *   *

В заключение хочется выразить самую теплую благодарность всем Друзьям, способствовавшим первому изданию «Дневника» и «Ходатайства о бедных» Вулмана на русском языке. Первоначально идея эта возникла у Джанет Райли (Квакерский Комитет США/бывш. СССР) и Иоганна Маурера (Объединенное Собрание Друзей). Но еще раньше Филлипс П. Моултон преподнес мне свое превосходное издание, чем вызвал к нему большой интерес. Значительную роль в осуществлении проекта сыграла добрая энергия многих американских Друзей,  Квакерских собраний и организаций. Огромную и бескорыстную помощь в редактировании русского перевода оказала Надежда Спасенко. Спасибо также Friends United Press за разрешение печатать эту книгу в России, а также Квакерскому Комитету США/бывш. СССР, оказавшему спонсорскую поддержку. Практическое осуществление проекта в России взял на себя М. Ю. Рощин. Автор предисловия и переводчик выражает всем искреннюю и горячую признательность.

Татьяна Павлова

Дневник Джона Вулмана [1720 - 1772)

I

 1720 - 1742

Я часто чувствовал, что любовь побуждает меня оставить на бумаге какие-то следы испытанной мною благодати Божией, и сейчас, на тридцать шестом году жизни, я начинаю этот труд. Я родился в Норхэмптоне, в графстве Берлингтон в Западном Джерси в 1720 году по Рождестве Христовом, и еще до того, как мне исполнилось семь лет, начал ощущать воздействие божественной любви. Благодаря заботе моих родителей, меня научили читать, едва я стал способен различать буквы, и я помню, как однажды в Седьмой день недели1, когда я шел из школы и мои товарищи начали играть по дороге, я ушел вперед, потеряв их из виду; и севши, прочел двадцать вторую главу «Откровения»: «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца» (Откр. 22. 1). И когда я это читал, дух мой устремился к тому, чтобы найти эту чистую обитель, которую, как я верил тогда, Бог уготовал для рабов своих. Место, где я сидел, и сладость, заполонившая мой дух, все еще свежи в моей памяти.

Это и подобные" им благодатные озарения оказали на меня такое влияние, что когда мальчики сквернословили, это меня ранило, и по милосердию Божию я был от сего избавлен. Благочестивые наставления моих родителей приходили мне на память, когда мне случалось оказаться в кругу дурных детей, и Приносили пользу. Мои родители, имевшие много чад, обыкновенно в Первый день недели после собрания2 усаживали нас вместе и просили почитать что-нибудь из Святого Писания или каких-нибудь иных религиозных книг; мы читали один за другим, а остальные сидели тихонько рядом, не разговаривая, и я часто впоследствии думал, что это хороший обычай. Из того, что я читал и слышал, я верил, что в прошлые времена существовали люди, отличавшиеся такой праведностью пред Богом, которая превосходила все, что я знал или слышал о ныне живущих; и сознание того, что среди людей нашего века гораздо меньше стойкости и твердости, чем было в прошлые времена, зачастую тревожило меня, когда я был ребенком.

Когда мне было около девяти лет, мне приснился такой сон: я видел луну, которая поднималась на западе и шла своим чередом к востоку столь быстро, что примерно за четверть часа достигла зенита, и тогда от нее отделилось маленькое облачко и направилось прямо к земле, осветив приятную зеленую лужайку на расстоянии около 20 ярдов3 от двери дома моего отца (в которой, как мне виделось, я стоял) и тут же превратилось в прекрасное зеленое дерево. Луна продолжала двигаться с той же быстротой и вскоре закатилась на востоке, и в это же время взошло солнце в том месте, где оно обычно восходит летом, и засияло во всю силу своих лучей в прозрачном воздухе; это было самое прекрасное утро из всех, которые я знал.

Все это время я тихо стоял в дверях в благоговейном трепете и наблюдал, что по мере того, как жар от восходящего солнца усиливался, он столь пагубно воздействовал на маленькое зеленое деревце, что листья его стали постепенно сморщиваться и перед полуднем оно было уже сухим и мертвым. Тогда появилось существо, маленькое по размеру, но полное сил и решимости; оно быстро двигалось с севера к югу и называлось Солнечный Червь.

Было и другое замечательное событие в моем детстве. Однажды, идя к соседу, я увидел по дороге малиновку, сидевшую на гнезде; когда я подошел ближе, она вспорхнула, но поскольку в гнезде были птенцы, она стала летать кругами, криками выражая свое беспокойство о них. Я стоял и бросал в нее камешки, до тех пор, пока не попал, и она упала замертво. Сначала я возрадовался своему подвигу, но через несколько минут меня охватил ужас: как это я ради спорта убил невинное создание в тот момент, когда она пеклась о своих малышах. Я видел, что она лежит мертвая, и подумал, что те малыши, о которых она так заботилась, должно быть, теперь погибнут, лишившись матери, которая их питала; после мучительных размышлений я влез на дерево, сгреб всех птенцов и прикончил их, полагая, что для них это лучше, чем зачахнуть и умереть жалкой смертью, и поверил, что в этом случае исполняется библейское речение:  «Сердце же нечестивых жестоко»  (Притчи 12. 10). Потом я пошел исполнять свое поручение, но в течение нескольких часов не мог думать ни о чем другом, только о той жестокости, которую я совершил; и был очень удручен.

Так Тот, Кто заботливо печется о своих созданиях, вложил в душу человеческую некое начало, побуждающее творить добро всему живому; и если только проявлять к этому внимание, то люди станут более милосердны и сострадательны; но поскольку это начало зачастую совершенно отвергают, душа замыкается, и склонности ее становятся прямо противоположными.

Как-то, когда мне было около двенадцати, а мой отец пребывал в отъезде, мать отчитывала меня за плохое поведение, на что я дерзко отвечал; в следующий Первый день, когда мы с отцом возвращались с собрания, он сказал мне, что, как он понял, я неправильно вел себя с мамой, и посоветовал мне быть более осмотрительным в будущем. Я знал, что вел себя предосудительно, и молчал со стыдом и смущением. Таким образом во мне пробудилось сознание моей греховности, в душе я чувствовал угрызения совести, и придя домой, я ушел к себе и молился Господу, прося Его о прощении; и я не помню, чтобы когда-либо после этого случая я разговаривал бы с моими родителями некрасиво, как бы ни был я безрассуден в остальном.

Достигнув шестнадцати, я пристрастился к компании молодых распутников, и хотя Господь хранил меня от сквернословия и скандального поведения, все же я ощутил, что в душе моей произросло нечто, давшее дикие и горькие плоды. Но милосердный Отец все же не совсем оставил меня, и временами милостью Его я принимался серьезно обдумывать свой жизненный путь, и осознание того, что я вновь и вновь впадаю в искушения, наполняло меня печалью. Однако по недостатку правильного отношения к порицаниям и наставлениям, суетные забавы следовали за суетными забавами, и покаяние за покаянием; в целом же душа моя все более отвращалась от Истины, и я спешил к своей погибели. Когда я размышляю о бездне, к которой я приближался, и думаю о своем юношеском непослушании, я плачу об этом; глаза мои проливаются водою.

Я рос, число моих знакомых увеличивалось, и тем самым путь мой становился все более тернистым. Хотя прежде я находил утешение в чтении Святого Писания и в мыслях о божественном, теперь я полностью отошел от этого. Я знал, что отхожу от стада Христова, и не имел решимости вернуться; серьезные размышления давались мне нелегко, а юношеские легкомысленные развлечения доставляли наибольшее удовольствие. Двигаясь по этому пути, я нашел многих, подобных мне, и нас соединяло то, что противоположно истинной дружбе.

Но во время этой быстрой гонки Богу угодно было посетить меня внезапной болезнью, так что я даже сомневался, смогу ли я выздороветь. И тогда тьма, ужас и смятение с полной силой охватили меня, уже когда боль и изнеможение в теле были очень велики. Я подумал, что лучше бы мне было вовсе не появляться на свет, чем увидеть день, в котором я пребывал ныне. Я был полон смущения, и в великой скорби души и тела лежал и оплакивал себя. Я не чувствовал в себе достаточной твердости, чтобы обратить мои стенания к Богу, которого я тем самым оскорблял, но в глубоком осознании моего величайшего безрассудства я покорился Ему, и наконец то Слово, которое подобно огню и молоту, разбило и растворило мое мятежное сердце. И тогда мои стенания зазвучали раскаянием, и во множестве Его милостей я нашел внутреннее облегчение и почувствовал себя обязанным, если Ему будет угодно возвратить мне здоровье, впредь смиренно ходить пред ним.

После моего выздоровления эти воспоминания оставались со мною в течение длительного времени; но постепенно они уступили место юношеским увлечениям, которые набирали силу, и вновь сойдясь с распутными юнцами, я потерял почву под ногами. Господь был очень ко мне милостив и умиротворял меня в минуты отчаяния, а я тогда с ужасной неблагодарностью опять обращался к безрассудству, от которого по временам чувствовал острые угрызения совести, но не опускался достаточно низко для того, чтобы взывать о помощи. Я не был столь дерзок, чтобы совершать вещи скандальные, но упражняться в досужих развлечениях и учинять веселые проделки было главным, чему я учился. И все же я сохранял любовь и уважение благочестивых людей, и их общество внушало мне благоговейный трепет.

Мои дорогие родители несколько раз увещевали меня в страхе Божием, и их увещания входили в мое сердце и на некоторое время оказывали доброе воздействие, но поскольку я не был достаточно глубок, чтобы правильно молиться, искуситель, когда являлся, находил дверь незапертой. Я помню однажды, как проведя полдня в праздных шалостях, я отправился вечером спать; возле моей кровати на окне лежала Библия, которую я раскрыл, и взор мой упал на слова: «Мы лежим в стыде своем, и срам наш покрывает нас» (Иер. 3.25). Я знал, что это как раз мой случай, и встретив такое неожиданное порицание, я как-то взволновался и лег спать с угрызениями совести, которые вскоре опять отбросил.

Так шло время; сердце мое наполнено было веселыми проделками и распугством, а приятные сцены праздной суеты занимали мое воображение, пока я не достиг возраста восемнадцати лет; и в это примерно время я почувствовал суд Божий в моей Душе, подобный всепожирающему пламени; и когда я оглянулся на свою прошлую жизнь, я увидел ужасающую перспективу. Мне часто стало делаться грустно, и я пытался избавиться от всей этой суеты; затем опять сердце мое тянулось к ней, и я переживал тяжелый разлад с самим собою. Временами я опять впадал в безрассудство, а затем печаль и смущение вновь овладевали мною. Через какое-то время я решил, что мне следует полностью отказаться от некоторых праздных развлечений, но в сердце моем сохранялась тяга к более утонченным из них, и я не был достаточно тверд, чтобы обрести подлинный мир. И так в течение нескольких месяцев я находился в большом беспокойстве, ибо внутри меня оставалась неподчиненная воля, которая делала мои усилия бесплодными, пока наконец благодаря тому, что милосердные божественные посещения продолжались, я должен был склониться в духе пред Господом.

Помню, однажды вечером я в течение некоторого времени читал одного набожного автора и, выскользнув затем один из дома, смиренно молил Господа о помощи, чтобы я был избавлен от всех этих глупостей, которые столь сильно манили меня в ловушку. Итак, когда я смирялся, Он помогал мне; и когда я учился нести свой крест, я чувствовал восстановление сил, идущее от Его присутствия; но не удержавши тех сил, которые дали мне победу, я снова потерял почву под ногами, и чувство, что я ее теряю, охватило меня всего; я стал искать пустынных и уединенных мест и там со слезами исповедовал свои грехи Богу и смиренно умолял Его о помощи. И могу сказать с полным почтением, Он был близок ко мне в моих бедах, и в такие моменты уничижения склонял меня к послушанию.

Теперь я был приведен к тому, чтобы серьезно рассмотреть, каким образом я был увлечен в сторону от чистой Истины, и узнал я следующее: что если бы я жил той жизнью, которой жили верные рабы Божии, то я не должен был бы идти в компанию, как это было до сих пор по моей воле, но что все мои страстные желания должны управляться божественным принципом. В периоды печали и унижения эти наставления запечатлевались во мне, и я чувствовал, что сила Христова одолевает себялюбивые желания, так что я мог оберегать себя со значительной твердостью. И будучи юным, и полагая, что холостяцкая жизнь для меня — лучше всего, я укрепился в намерении держаться подальше от этой компании, которая часто становилась для меня ловушкой.

Я неизменно посещал Собрание, проводил всю вторую половину Первого дня в основном читая Писание и другие хорошие книги и рано приобрел в душе своей убеждение, что истинная религия состоит во внутренней жизни, когда сердце любит и почитает Бога Творца и учится проявлять подлинную справедливость и доброту, не только ко всем людям, но также и к животным тварям; что когда душа стремится к внутреннему принципу любви к Богу как к невидимому, непостижимому бытию, тот же самый принцип ведет ее к тому, чтобы любить Его во всех Его проявлениях в видимом мире; что поскольку дыханием Его пламя жизни зажглось во всех животных и чувствующих созданиях, то сказать: «Мы любим Бога невидимого» и в то же время проявлять жестокость к малым сим, движимым Его жизнью или жизнью, происходящей от Него, является само по себе противоречием.

Мне не трудно было уважать все секты и мнения, но я верил, что искренние, чистосердечные люди в каждом Обществе, которые воистину любят Бога, угодны Ему.

Так как я жил под сенью Креста и в простоте душевной следовал откровениям Истины, душа моя день ото дня становилась все более просвещенной; я предоставил моим прежним знакомцам судить обо мне, что им заблагорассудится, ибо нашел, что самое безопасное для меня — жить частной жизнью и держать все это запечатанным в моей груди.

Сердечно вникая теперь в те изменения, которые происходили во мне, я не могу найти подходящего языка или иного средства, дабы передать другим ясное представление об этом. Я смотрел на работу Бога в видимом тварном мире, и меня охватывал благоговейный трепет; сердце мое становилось нежным и часто сокрушенным, и всеобъемлющая любовь к моим братьям по творению возрастала во мне. Это будет понятно шагавшему той же самой дорогой. Блики подлинной красоты можно узреть на лицах тех, кто пребывает в настоящей кротости. В звуках того голоса, который выражает божественную любовь, чудится гармония, а в характере и поведении тех, чьи страсти полностью управляемы, проглядывает мудрая упорядоченность. Однако же все это не раскрывает полностью внутреннюю жизнь тем, кто сам не прочувствовал ее; этот белый камень и новое имя на нем известны только тому, кто получил их (Откр. 2. 17).

Теперь, хотя я и был столь укреплен в несении креста, я все еще находился в большой опасности, ибо многие мои слабости по-прежнему посещали меня, как и сильные искушения, с коими я должен был бороться; и чувствуя это, я часто удалялся в уединенные места и со слезами молил Господа помочь мне; и милосердие Его открывалось навстречу моим стенаниям.

Все это время я жил со своими родителями и работал на плантации; имея хорошую возможность научиться выращивать растения, я обычно пополнял свои знания зимними вечерами и в другое свободное время. Теперь я уже был на двадцать первом году жизни, и один человек, занятый весьма усердно в своей лавке и пекарне, спросил меня, не соглашусь ли я за плату присматривать за его лавкой и вести конторские книги. Я познакомил отца с этим предложением, и после некоторых размышлений было решено, что я поеду туда.

Дома я жил уединенно, а теперь, предполагая опять попасть в компанию людей, я часто и пылко взывал в моем сердце к Богу, Отцу милосердия, чтобы Он охранил меня от всякого изъяна и порчи, дабы на этом более публичном поприще я мог служить Ему, моему милосердному Искупителю, с тем смирением и самоотвержением, которое, хоть и в малой степени, применял в моей частной жизни.

Человек, который нанял меня, завел лавку в Маунт Холл и, на расстоянии около пяти миль от дома моего отца и шести миль от его собственного жилища, и там я жил один и присматривал за его лавкой. Вскоре после того, как я поселился там, ко мне пришли несколько молодых людей, мои прежние приятели, которые не знали ничего, кроме погони за развлечениями, приятными для меня и сейчас, как всегда; и в этот момент я стал тайно взывать ко Господу, прося у него мудрости и силы, ибо чувствовал себя окруженным препятствиями, и получил еще одну возможность оплакать безрассудства былых времен, когда я водил знакомство с людьми вольных нравов. И поскольку я теперь внешним образом покинул дом моего отца, я нашел, что мой небесный Отец явил мне такие милости, что я не могу этого выразить словами.

В течение дня я постоянно был окружен людьми и проходил через множество испытаний, но вечерами оставался большею частью один, и могу с благодарностью признать, что в те времена на меня часто изливался молитвенный дух, под сенью которого я подвизался и ощущал, как обновляются мои силы.

Через несколько месяцев после того, как я туда переселился, мой хозяин купил несколько рабов-шотландцев с борта судна и привез их в Маунт Холли, чтобы продать; один из них заболел и умер. Последние дни болезни он, будучи в бреду, провел в великом горе, ругаясь и кляня свою судьбу, и на следующую ночь после того, как его похоронили, я должен был спать один в той самой каморке, где он умер. Робость охватила меня. Я знал, впрочем, что я не причинил ему вреда, напротив, помогал по мере возможности заботиться о нем; и я не решился попросить кого-нибудь по этому случаю лечь со мной в каморке. Натура моя отличалась слабостью, но каждое испытание толкало меня к тому, чтобы всецело предаться воле Божией, ибо во времена скорбей я не находил иного помощника, подобного Ему.

Через некоторое время мои прежние приятели оставили надежды, что я по-прежнему буду водиться с ними, и я завел дружбу с другими людьми, беседы с которыми мне помогали. И теперь, по мере того как я ощущал любовь Божию через Иисуса Христа, что спасала меня от многия скверны и помогала пройти через море таких борений, с коими не всякий знаком, и по мере того, как сердце мое возрастало в этой божественной вере, я начинал чувствовать нежное сострадание к юнцам, остававшимся в тенетах, подобных тем, в коих запутывался и я. Из месяца в месяц эта любовь и нежность усиливались, и душа моя все сильнее тянулась творить добро моим собратьям по творению.

Я ходил на собрания с душевным трепетом и старался нутром своим воспринять язык Истинного Пастыря. И однажды под сильным воздействием духа я встал и сказал собранию несколько слов4; но не следуя с точностью божественному откровению, я сказал больше, чем от меня требовалось; и вскоре почувствовав свою ошибку, я в течение нескольких недель страдал душевно без всякого просвета и утешения, даже до такой степени, что ни в чем не мог найти удовлетворения. Я вспоминал Бога и мучался, и когда дошел до самой глубины отчаяния, Он сжалился надо мною и послал Утешителя. Я тогда почувствовал, что прощен за свой проступок, и душа моя стала тихой и спокойной, чувствуя истинную благодарность милосердному Спасителю за Его снисхождение. И после этого, ощущая источник божественной любви, открывшейся мне, и желание говорить, я сказал несколько слов на собрании, и в них нашел мир. Это случилось, я думаю, недель через шесть после первого раза, и по мере того как я смирялся и подчинялся крестному послушанию, во мне усиливалось понимание того, как различать язык чистого духа, который исходит из глубины сердца, и я учился ожидать в молчании, иногда по многу недель,  пока  не  почувствуешь  этого  подъема,  который заставляет человека подняться, подобно трубе, посредством которой Господь говорит со своим стадом.

От внутреннего очищения и неизменной стойкости, проистекающей из него, возникает живое действенное желание делать другим добро. Не все верные призваны к публичному служению, но те, кто призваны, — призваны служить в том, что они испытали и ощутили духовно. Внешние формы богослужения разнообразны, но те люди, которые являются истинными служителями Иисуса Христа, являются таковыми по внутреннему действию духа в их сердцах; дух сначала очищает их и посредством этого дает им чувствовать и понимать состояние других. Эта истина рано запечатлелась в моем сердце, и я научился следить за чистым откровением и соблюдать осторожность, когда вставал для того, чтобы говорить, дабы собственная моя воля не взяла верх и не заставила меня произносить слова мирской мудрости и не отклонилась от пути истинного евангельского служения.

Что касается обихода моих внешних дел, то с благодарностью могу сказать: Истина давала мне поддержку, меня уважали в семье моего хозяина, которая переселилась в Маунт Холли через два года после того, как я начал жить там.

На двадцать третьем году жизни я получил много новых божественных откровений, касающихся промыслительной заботы Всевышнего обо всех его творениях в целом и о человеке как наиболее благородном из всех видимых существ. И будучи всецело убежден, что полагать все свои упования на Бога для меня — лучше всего, я чувствовал с новой силой, что во всех делах обязан поступать, основываясь на внутреннем принципе добродетели, и добиваться успеха в мирских делах не далее того, что откроет мне Истина.

В праздники, именуемые Рождеством5, я наблюдал, как многие люди из деревень и жители города, сидя в пивных, проводили время в выпивке и азартных играх, стараясь развратить друг друга, и очень огорчался при виде этого. Особенно в одной такой пивной случились большие беспорядки, и я полагал, что на мне лежит обязанность пойти и поговорить с хозяином этого заведения. Я понимал, что я молод и что другие, более старшие Друзья в городе имели возможность видеть все эти безобразия, и хотя я с радостью уволил бы себя от подобного дела, все же я не чувствовал ясности в моей душе.

Задача была нелегкой, но когда я стал читать, что Всемогущий сказал Иезекиилю о его обязанности Стража (Иезек. 3. 17; 33), дело для меня прояснилось; и тогда с молитвой и слезами я стал просить Господа о помощи, и Он с любящей добротою вложил смирение в мое сердце. Тогда, выбрав подходящий момент, я отправился в пивную и, увидев того человека среди других, приблизился к нему и сказал, что хочу говорить с ним; мы отошли в сторону и там в страхе и трепете Божием я высказал ему, что было у меня на душе. Он воспринял это благожелательно и впоследствии выказывал мне даже больше уважения, чем прежде. Через несколько лет он умер, не достигнув старости, и я часто думал, что если бы я пренебрег своей обязанностью в том деле, то пребывал бы в большом унынии, и смиренно благодарил милосердного Отца, который поддержал меня.

Мой наниматель, имевший рабыню-негритянку, продал ее и велел мне выписать чек о продаже, а человек, купивший ее, стоял и ждал. Дело было неожиданным, и хотя мне трудно было подумать о выписке документа, являвшегося орудием рабства для одной из моих сестер по творению, все же я вспомнил, что меня наняли на год, что тот, кто велел мне сделать это, — мой хозяин, что тот, кто купил ее, — пожилой человек, член нашего Общества; так что по слабости я сдался и выписал бумагу, но когда я писал ее, я сказал моему хозяину и этому Другу6: я думаю, что рабовладение — дело несовместимое с христианской религией. Это до некоторой степени принесло мне облегчение, но все же когда я думал серьезно об этом случае, я всякий раз чувствовал, что должен добиться ясности, если желаю не участвовать в том как в деле, противном моей совести, а это так и было. И некоторое время спустя один молодой человек из нашего Общества обратился ко мне с просьбой написать документ, удостоверяющий рабовладение, так как он недавно взял негра в свой дом. Я сказал ему, что мне трудно это написать, так как хотя многие держат рабов в нашем Обществе, как и в других, я все же полагаю, что дело это неправедное, и хотел бы быть уволен от написания таких бумаг. Я говорил с ним доброжелательно, и он ответил, что в душе тоже не очень-то принимает рабовладение, но что раб этот был подарен его жене, и он принял его от нее.

II

1743 - 1848

Мой почтенный Друг Абрахам Фаррингтон, собираясь посетить Друзей в восточной части провинции и не имея никого, кто сопровождал бы его, предложил мне поехать вместе с ним, и посовещавшись с некоторыми старшими Друзьями, я согласился; мы отправились 25 числа девятого месяца1 1743 года. Вечернее собрание2 мы устроили в таверне в Брунс-вике, городе, в котором не жил ни один из членов нашего Общества. Комната была полна народу, и все сидели или стояли спокойно. Оттуда мы отправились в Эмбой и вечером устроили собрание в здании суда; на него пришло много людей, среди которых имелось несколько членов Законодательного собрания: они находились в городе по делам провинции. На этих двух собраниях мой почтенный попутчик благословлен был евангельской любовью. Оттуда мы направились в Вудбридж, Рахвэй и Плэйнфилд и устроили шесть или семь собраний в зданиях, где встречи Друзей обычно не происходят; они построены главным образом пресвитерианами3, и мой возлюбленный спутник часто подвизался нести им Слово Божие. Что до меня, я часто хранил молчание на собраниях, а когда говорил, то с большой осторожностью, дабы говорить только то, что мне открывала Истина. Душа моя часто преисполнялась умилением, и я получил кое-какие полезные уроки. Мы отсутствовали около двух недель.

Примерно в это же время я занимался одним деловым вопросом, в который были вовлечены несколько семей и который решался с большими трудностями, поскольку некоторые детали, касающиеся его, не были ни вразумительно разъяснены, ни правильно поняты всеми; члены различных сторон весьма разгорячились, и один из уважаемых Друзей потерял власть над собою. Мне было очень жаль его, и когда дело утряслось, я почувствовал сильное желание поговорить с ним о его поведении в этом деле, но поскольку я был юнцом, а он весьма солиднее меня и возрастом, и опытом, шаг этот представлялся затруднительным. Однако после нескольких дней обдумывания и внутренних обращений к Господу за помощью я пришел к послушанию Его воле, так что смог выразить то, что лежало у меня на душе, таким путем, который выявлял мою юность и его зрелые годы; и хотя для меня это было трудной задачей, все было принято благожелательно и, как я полагаю, оказалось полезным для нас обоих.

Теперь, поскольку я уже служил моему хозяину несколько лет, а он занимался торговлей все меньше и меньше, я стал подумывать о другом каком-нибудь деле, понимая, что торговля, так, как она ведется в этих краях, сопряжена со значительными трудностями. Душа моя силою Истины в большой мере отреклась от желания внешнего успеха, и я учился сообразовываться с подлинными удобствами, которые не стоили слишком дорого, так что образ жизни, свободный от больших затрат, представлялся мне наилучшим, хотя и доход был невелик. Я получил несколько деловых предложений, которые казались весьма выгодными, но не был уверен, принять ли их, ибо думал, что предлагаемое дело связано с еще большей мирской заботой и занятостью, чем мне это требовалось. Я сознавал, что смиренный человек с благословения Господня может жить, довольствуясь малым, и что там, где сердце поглощено мирскою славой, успех в деле не удовлетворяет страсть, а наоборот, с умножением богатства стремление к богатству возрастает. В душе я постоянно заботился о том, чтобы пройти свой земной путь таким образом, дабы ничто не могло помешать мне с самым пристальным вниманием прислушиваться к голосу Истинного Пастыря.

Мой хозяин, хотя и служил сейчас розничным торговцем, по ремеслу своему был портным и держал на этом деле подручного; и я стал подумывать, не поучиться ли и мне этому ремеслу, рассчитывая, что если я начну свое дело, то смогу путем этого ремесла и небольшой розничной торговли заработать себе на жизнь, весьма скромную, без обременительности большого бизнеса. Я поговорил об этом с хозяином, и мы вскоре согласились на определенных условиях; и тогда, когда я бывал свободен от торговых дел, я помогал тому человеку. Я верую, что рука Промысла Божия указала мне это дело, и научился управляться с ним, хотя временами чувствовал склонность поискать себе что-либо более значительное. Но по откровению Иисуса Христа я узрел счастье в смирении и ощутил в себе серьезное желание глубже погрузиться в него; временами это желание вырастало до размеров пламенной мольбы, в которой душа моя так озарялась небесным светом и утешением, что то, что было прежде трудным, становилось совсем легким.

В ... году4 супруга моего хозяина скончалась. Она была добродетельной женщиной и весьма любимой окружающими; вскоре после этого он прекратил свою торговлю, и мы расстались. За сим я стал работать самостоятельно, занимаясь портновским ремеслом, регулярно посещал собрания для молитвы и послушания "И отмечал возрастание евангельской любви в моей душе, а вместе с нею — и стремление навестить Друзей в некоторых отдаленных поселениях Пенсильвании и Вирджинии. И озабоченный тем, кто мог бы составить мне компанию, я посовещался с возлюбленным моим другом Айзеком Энд-рюсом5, который сообщил мне, что он чувствует внутренний зов отправиться туда, а также проехать по Мэриленду, Вирджинии и Каролине. По истечении значительного времени и после нескольких бесед с ним я почувствовал готовность путешествовать в его компании, если представится возможность. Я раскрыл все это дело перед нашим Ежемесячным собранием, Друзья выразили поддержку этому плану и написали письма, удостоверяя свое попечение о нашем совместном путешествии, — Хэддонфилд для него, а Берлингтон — для меня6.

Мы покинули нашу провинцию 12-го дня 3-го месяца 1746 года и присутствовали на нескольких собраниях в верхней части графства Честер и возле Ланкастера; на нескольких из них любовь Христова возобладала, объединив нас всех вместе в служении Ему. Затем мы пересекли реку Сусквеханна и посетили несколько собраний в новом поселении, называемом Рэд Лэндс; старейшее из них просуществовало не более десяти лет. Обычно самые бедные люди начинают возделывать отдаленные пустыни. Имея очень малые средства, они должны строить дома, огораживать землю, выращивать зерно, обеспечивать себя одеждой, а детей — образованием, так что Друзья, которые их посещают, вполне могут посочувствовать всем тяготам их жизни среди дикой природы; и хотя наилучший прием, какой могут оказать эти люди, может показаться весьма нищенским тем, кто привык к городам или старым, благоустроенным местам, ученикам Христа подобает довольствоваться им. Сердца наши ширились, озаряемые любовью нашего небесного Отца среди этих людей, и сладостное воздействие Его духа поддерживало нас во всех тяготах. Ему же подобает всякая хвала.

Мы побывали в Монокейси, Фэрфаксе, Хоупвелле и Шенандое, и там участвовали в собраниях; некоторые из них были утешительны и поучительны. Из Шенандое мы после полудня отправились в старые поселения Вирджинии, и первую ночь мы с провожатым заночевали в лесу, а наши лошади паслись рядом. Но поскольку лошадь у него была чересчур плоха, а мы молоды и кони наши хороши, мы на следующий день почувствовали, что можем отпустить его, и так и сделали. И через два дня, считая с этого первого полудня, мы добрались до нашего друга Джона Чигльза в Вирджинии. Так мы участвовали в собраниях на всем пути по Вирджинии, где в некотором смысле с головой погрузились в живое ощущение тех условий, в которых живут люди, и наши впечатления в целом отличались большей болезненностью в этих старых поселках, чем среди жителей глухих провинций. Но благодаря милости нашего Небесного Отца, источник воды живой по временам открывался, к нашему ободрению и облегчению тех, кто имел чистые сердца.

Мы отправились затем к реке Перкиманс в Северной Каролине, посетили несколько собраний, которые отличались величиною, и нашли в этих областях открытость и подающую надежды молодежь. Потом вернулись в Вирджинию и посетили большинство тех собраний, в которых не были прежде, трудясь среди Друзей в Христовой любви, как нам позволяли наши способности, и оттуда поехали в горы, в верховья реки Джеймс к новому поселению и устроили несколько собраний с тамошними людьми, кое-кто из них только недавно стал членом нашего Общества. Бывая там и сям, мы познакомились с отдельными чистосердечными Друзьями,  которые заботились о том, чтобы возвратить на путь Истины тех людей, которые впали в искушение.

Из Вирджинии мы отправились к реке Потомак, переправились через нее у Хоз Ферри и посетили собрания Друзей на западном берегу Мэриленда и присутствовали на их Квартальном собрании. Мы провели среди них трудную работу, стараясь честно исполнить свой долг — так, как открылось нам в любви к Истине. И оттуда, посещая собрания по пути, мы отправились домой, куда милостию Промысла Божия вернулись 16-го дня 6-го месяца 1746 года; и могу сказать, что благодаря помощи Святого Духа, умерщвляющего себялюбивые помыслы, мой товарищ и я путешествовали в согласии и расстались, приблизившись к истинно братской любви.

Две вещи особенно поразили меня во время этого путешествия. Первая касается того, как меня принимали: когда я ел, пил и останавливался бесплатно у людей, которые благополучно существовали за счет тяжкого труда своих рабов, я чувствовал себя затруднительно; и когда душа моя углублялась вовнутрь, ко Господу, я ощущал, как эта затруднительность в разных местах и в разное время возвращалась ко мне в продолжение всего путешествия. Там, где хозяева несли добрую половину всех тягот труда и жили в скудости, а слуги их были хорошо всем обеспечены и труд их не чрезмерен, мне было легче; но там, где жили на широкую ногу и налагали тяжкое бремя на плечи рабов, мои чувства бывали очень сильны, и я часто имел уединенные беседы с ними об этих делах. Во-вторых, ремесло ввоза их из родной страны, которое среди этих людей весьма поощрялось, и то, что белые люди и дети их жили так превосходно почти безо всякого труда, часто становилось предметом моих серьезных размышлений. И я наблюдал в этих южных провинциях так много пороков и разложения, усиленных этим ремеслом, и такой образ жизни, что мне привиделось, будто черная мрачная тень висит над этой землею; и хотя ныне многие добровольно спешат туда, последствия для потомства будут весьма плачевны! Я выражаю это так, как оно явилось мне, не раз и не два, но как образ, запечатлевшийся в моей душе.

Вскоре по возвращении домой я почувствовал все растущую озабоченность делами Друзей на нашем морском побережье. И 8-го дня 8-го месяца 1746 года в душевном единении с Друзьями и в сопровождении моего возлюбленного друга и соседа Питера Эндрюса7, брата моего прежнего сотоварища, мы отправились и посетили собрания, расположенные возле Салема, Кейп Мэя, Большого и Малого Эгг Харбора, и устроили собрания в Барнгете, Мэмахокине и Сквоне, а оттуда — на Ежегодное собрание в Шрюсбери. По милости Господней путь был открыт, и сила божественной любви временами ощущалась на наших собраниях, к утешению и помощи тем, кто праведно служил Ему. Мы отсутствовали 22 дня и проскакали в общей сложности 340 миль. На Ежегодном собрании в Шрюсбери мы встретили дорогих сердцу друзей Майкла Лайтфута и Абрахама Фаррингтона8, которые сослужили хорошую службу этому Ежегодному Собранию.

В следующую зиму умерла от оспы моя старшая сестра, Элизабет Вулман-младшая9, в возрасте 31 года. С юности она отличалась заботливым нравом и выражала живое сочувствие своим ближним, когда те были в болезни или в беде, готовая помочь чем только может. Она была послушна родителям, как явствует из следующего примера. Случилось так, что однажды в Первый День недели после собрания она и две ее сестры, по возрасту тогда весьма молодые особы, решили навестить живших довольно далеко других молодых женщин, чье общество, как я полагаю, не принесло бы им ничего хорошего. Они высказали свое желание нашим родителям, которые были недовольны этим планом и остановили их. В тот же день, когда мои сестры и я были вместе и они сетовали на свое разочарование, Элизабет, напротив, выразила удовлетворение, заявив, что, как она считает, это послужит к их благу.

Через несколько лет после того, как она достигла зрелости, милосердным водительством Божьим она была укреплена в мысли жить самоотверженной, примерной жизнью, отдавая много времени чтению и духовным размышлениям. Письмо, которое я привожу ниже, может в некоторой степени свидетельствовать о ее нраве.

Хэддонфилд,

1-го дня 11-го месяца

1743.

Возлюбленный брат мой Джон Вулман, Пишу тебе в той любви, которая желает благоденствия всем людям. Я получила твое письмо, датированное 2-м днем прошлого, 10-го месяца, и была им утешена. Дух мой склоняется в благодарности за то, что я, недостойная, не забыта, но Господь полон милосердия и щедроты Его распространяются на ничтожнейшие из Его созданий. И потому в своей бесконечной любви Он жалеет, и щадит, и оказывает милость; дабы я не была отрезана ни потеряна в этом мире. Но по временам я получаю ободрение и утешение от проблесков Его присутствия, которое более нетленно, чем все, что может доставить мир сей. Так что с пожеланиями тебе быть хранимым, как и я, остаюсь твоя любящая сестра,

Элизабет Вулман-Мл.

В начале своей болезни она находилась в большой печали и унынии, о чем поведала одной из своих близких друзей, сказав: «Когда я была маленькой девочкой, я была своенравной и беспечной, но думаю, что я основательно покаялась в этом», — и добавила: «Я в последнее время получала большое утешение на собраниях». Хотя она и была безутешной, но все же сохраняла какую-то надежду, которая была для нее якорем спасения; некоторое время спустя та же подруга пришла навестить ее; она упомянула о своем прошлом настроении и сказала: «Теперь все по-другому, ибо Господь воздал мне всемеро, и я не могу выразить величие Его любви, излившейся на меня».

Ее состояние внушало серьезные опасения, и наша мать была очень опечалена; она заметила это и произнесла: «Дорогая матушка, не плачь по мне; я иду к Богу», и много раз она ясным голосом воздавала хвалу Искупителю. Подруга, которая пришла за несколько миль повидать ее в последнее утро перед тем, как она умерла, спросила ее, как она себя чувствует. Она ответила: «Ночь была тяжелой, но больше такой уже не будет, так как я умру, и душе моей будет хорошо», и действительно умерла вечером.

Среди ее бумаг были найдены следующие восклицания, написанные, как я полагаю, в различное время:

«1. О, пусть бы моя голова была водою, а мои глаза — источниками слез, чтобы я могла плакать  день  и ночь,   пока не встретилась бы с моим Богом.

2.  О, Господи, дай мне почувствовать Твое присутствие,  иначе время мое будет потеряно, и жизнь моя станет капканом для моей души.

3.  О, Господи, дай, чтобы я получала хлеб с Твоего стола и чтобы милость Твоя изобиловала во мне.

4.  О, Господи, дай, чтобы я познала Твое присутствие, чтобы я была приправлена Твоею солью, чтобы милость Твоя изобиловала во мне».

Вскоре я почувствовал, что в уме моем складывается план посетить Друзей в Новой Англии, и так как я имел возможность обресть спутника в лице моего возлюбленного друга Питера Эндрюса10, мы, получив письма от своего Ежемесячного собрания, отправились 16-го дня 3-го месяца 1747 года и достигли Ежегодного собрания на Лонг Айленде, где присутствовали наши друзья Сэмюэль Ноттингем из Англии, Джон Гриффит, Джейн Хоскинс11 и Элизабет Хадсон из Пенсильвании и Джекоб Эндрюс12 из Честерфидца; некоторые из них были особенно любимы за свою деятельность на благо Общества; и по милости Божией мы участвовали в нескольких поучительных собраниях. После этого Сэмюэль, Джон и Джекоб направились к Род Айленду, а мой спутник и я посетили Друзей на Лонг Айленде и по милости Божией получили помощь в нашей работе.

Помимо того, что мы посещали уже устоявшиеся собрания Друзей, мы также присутствовали на общем собрании в Ситу кете, объединявшем главным образом другие Общества, а также устроили собрание в жилом доме в Ойстер Бэе, на котором было весьма много народу; на первом не было значительных свидетельств Духа, но все же я полагаю, это было хорошее собрание. На втором собрании источники воды живой открылись, и получился день, который следует с благодарностью помнить. Посетив остров, мы направились к материку, участвуя в собраниях по пути к Облонгу, Наин Партнерсу и Нью Милфорду. В этих глухих поселениях мы встретились с несколькими людьми, которые, благодаря прямому воздействию Духа Христова на их души, потянулись от суеты мира сего к внутреннему общению с ним. Они были воспитаны в пресвитерианском духе, и значительное число молодежи, членов этого общества, имели обыкновение зачастую проводить время в совместных увеселениях; и некоторые из самых ведущих молодых людей этой компании, испытав могучее воздействие Духа Господня и влекомые теперь в смирении к тому, чтобы взять на себя крест Христов, больше уже не могли участвовать в этих пустых развлечениях. И поскольку они сохраняли твердость в своих внутренних убеждениях, то стали благословением и для некоторых прежних своих приятелей, так что силою Истины несколько человек были приведены к опытному познанию вечного благоденствия своих душ. Эти молодые люди продолжали в течение некоторого времени ходить на свои богослужения, но помимо того устраивали свои собственные собрания, что было разрешено их проповедником13, который иногда встречался с ними. Но с течением времени их суждения в вопросах религии пришли в противоречие с некоторыми пресвитерианскими установлениями, и собрания были осуждены этим Обществом; и те, кто сохранял верность своему долгу, открытому им во внутреннем опыте, столкнулись со множеством трудностей.

Их собрания через некоторое время пришли в упадок, одни вернулись к пресвитерианам, другие же в свой срок присоединились к нашему Обществу. Я имел беседы кое с кем из последних, что послужило мне в помощь и назидание, и полагаю, что несколько человек уже познакомились с природой того моления, которое совершается в духе и Истине.

Оттуда,   сопровождаемые Амосом  Поуэллом14, Другом из Лонг Айленда, мы поскакали через Коннектикут,  населенный преимущественно  пресвитерианами, которые в общем были вежливы с нами, насколько я могу судить. И через три дня езды верхом мы очутились среди Друзей в колонии Род Айленд. Мы посетили Друзей в Ньюпорте и Дартмуте и их окрестностях, а затем отправились в Бостон и продолжали двигаться к востоку до Довера, а затем возвратились в Ньюпорт и в тех краях встретили нашего Друга Томаса Готропа из Англии, который был в гостях в этом месте. Из Ньюпорта мы поплыли в Нантукет, провели там около недели и оттуда прибыли в Дартмут;  и закончив посещение здешних мест, мы пересекли пролив от Нью Лондона к Лонг Айленду и, побывав на нескольких собраниях на этом  острове,   отправились  восвояси,  куда и прибыли 13-го дня 7-го месяца 1747 года, проскакав около 1500 миль и проплыв около 150.

В этих скитаниях, должен сказать, мы подчас переживали большую слабость и трудились, пытаясь преодолеть свои разочарования, а в иное время, благодаря новым проявлениям божественной любви, ощущали прилив сил, когда преобладала в нас власть Истины.

Мы научились на этом новом опыте работать над достижением внутреннего покоя и никогда не подыскивать слова, но жить в духе Истины и доносить до людей то, что Истина открывала внутри нас. Мой возлюбленный сотоварищ и я - оба принадлежали к одному и тому же собранию и шли в нашем служении рука об руку, внутренне объединенные в одной работе. Он был почти на тринадцать лет старше меня, нес самое тяжелое бремя и был орудием значительно более полезным.

Так как я почувствовал побуждение посетить Друзей в нижних графствах на Делавере и на восточном побережье Мэриленда и имел возможность присоединиться к моему весьма любимому и старинному другу Джону Сайксу15, мы получили письма и отправились 7-го дня 8-го месяца 1748 года, были на собраниях Друзей в нижних графствах, присутствовали на Ежегодном собрании в Литтл Крике и нанесли визит в главное собрание на восточном берегу, а затем - домой через Ноттингем; находились в отъезде около шести недель и проскакали в общей сложности около 550 миль.

Наше путешествие подчас было трудным, но по милости Господней мы часто получали подкрепление сил, и я могу свидетельствовать на собственном опыте, что Он - «убежище в день скорби» (Наум 1.7). Хотя наше Общество в этих областях представилось мне пребывающим в упадке, все же я верю, что Господь имеет там людей, которые трудятся для того, чтобы праведно служить Ему, но сталкиваются со множеством трудностей.

III

1749-1756

В это примерно время я решил, что пора мне подумать об устройстве своей жизни, и стал серьезно помышлять о спутнице. Сердце мое обратилось ко Господу с мольбою, чтобы Он дал мне мудрость решить это дело в согласии с Его волей; и Ему было угодно даровать мне благосклонную девицу, Сейру Эллис, на которой я женился 18-го дня 8-го месяца 1749 года.

Осенью 1750 года от лихорадки скончался мой отец, Сэмюэль Вулман1 в возрасте около шестидесяти лет. В течение своей жизни он проявлял много заботы о нас, своих детях, дабы в юности нашей мы могли научиться страху Божию, и часто пытался запечатлеть в наших душах истинные принципы добродетели, и особенно лелеял в нас дух сострадания, не только к бедным людям, но также и ко всем созданиям, которыми мы распоряжались.

После возвращения из Каролины я записал некоторые свои соображения о рабовладении и какое-то время спустя показал ему; он внимательно прочел рукопись, предложил сделать кое-какие изменения и казался весьма довольным тем, что я озабочен этим вопросом. И во время своей последней болезни однажды ночью, когда я сидел подле него, ибо он был настолько истощен, что уже не имелось надежды на его выздоровление, однако ум его был совершенно ясен, он спросил меня об этой рукописи, не собираюсь ли я вскоре предложить ее вниманию Наблюдателей по печати2; и после беседы об этом деле он сказал: «Меня всегда глубоко волновало угнетение бедных негров, и теперь я озабочен этим больше, чем когда-либо».

По его указанию я написал ему завещание, еще когда он был в полном здравии, и в эту ночь он пожелал, чтобы я прочел его, что я и сделал, и он сказал, что оно согласуется с его душою. Затем он заговорил о своем конце, который, он чувствовал, был близок, и заявил, что хотя сознает все свои изъяны, обременявшие его жизнь, все же переживание силы Истины, любви и благодати Божией, которые посещали его временами, даже и до последнего момента, были таковы, что он не сомневается, что оставив этот мир, попадет, должно быть, в иной, более счастливый.

На следующий день сестра его Элизабет пришла навестить его и рассказала о болезни другой их сестры, Анны, которая умерла несколькими днями раньше. Тогда он произнес: «Я считаю, сестра Анна была свободна покинуть сей мир». Элизабет ответила, что это так. Тогда он сказал: «Я тоже свободен покинуть его», и, слабея телом все больше, добавил: «Надеюсь, скоро я отдохну». Он продолжал находиться в полном Сознании и ясном рассудке почти до последнего.

2-го дня 9-го месяца 1753 года, вместе с моим достопочтенным другом Джоном Сайксом3 и в согласии с Друзьями, мы около двух недель ездили, навещая Друзей в графстве Бэкс. Мы трудились с евангельской любовью, согласно отпущенной нам мере, и по милости Того, Кто является укреплением беднякам, верующим в Него, нашли большое удовлетворение в этом посещении. А на следующую зиму нам открылась возможность посетить семьи Друзей в округе нашего Ежемесячного собрания, отчасти трудами двух Друзей из Пенсильвании, к которым я присоединился, имея желание, чтобы такие встречи в будущем продолжались.

В это примерно время заболел один человек, довольно далеко отсюда, и брат его явился ко мне, дабы просить меня составить завещание. Я знал, что у него были рабы, и спросив у брата, узнал, что он

собирается оставить этих рабов своим детям. Так как составление завещаний было выгодным занятием и так как оскорблять почтенных людей было несовместимо с моими наклонностями, я почувствовал смущение; но когда обратился к Господу, Он склонил мое сердце свидетельствовать Его волю, и я сказал этому человеку, что, как я полагаю, обычай продолжать рабское состояние этих людей несправедлив и совесть моя протестует против составления такого рода бумаг; что хотя многие в нашем Обществе держат их в качестве рабов, мне нелегко согласиться с этим, и я желал бы быть уволенным от того, чтобы пойти и составить ему завещание. Я говорил с ним в страхе Божием, и он не ответил на то, что я сказал, и ушел прочь; он тоже имел отношение к этому обычаю, и я думал, он очень мною недоволен.

В этом случае я получил новое подтверждение тому, что действуя вразрез с сиюминутной материальной выгодой из соображений Божественной любви и в соответствии с истиной и справедливостью и тем самым навлекая на себя негодование людей, мы открываем путь к сокровищам, которые лучше серебра, и к дружбе, превосходящей дружбу человеков.

7-го дня 2-го месяца 1754 года мне приснилось, что я гуляю во фруктовом саду; была вроде бы середина дня, после полудня; и вдруг на востоке я увидал два светила, напоминающих два солнца, но в темном и мрачном аспекте. Одно явилось на той высоте, как солнце бывает около трех часов, а другое — севернее, и на треть ниже. Через несколько минут воздух на востоке занялся огнем, и подобно ужасной буре, идущей к западу, потоки огня достигли того сада, где я стоял, но я не чувствовал никакого вреда. Затем я увидел, что возле меня стоит один из моих знакомцев, очень взбудораженный этим необыкновенным зрелищем. Моя душа была спокойна, и я сказал этому Другу: «Все мы должны когда-нибудь умереть, и если Господу угодно послать нам такую смерть, лучше всего нам смириться с этим». Потом я направился к дому, стоявшему рядом, и поднявшись наверх, увидел людей с грустными и встревоженными лицами и прошел между ними в другую комнату, пол в которой состоял всего лишь из отдельных досок. Там я сел один у окна и глядя в него увидел на юге три гигантских красных потока, находящихся на равном расстоянии один от другого; низ их, казалось, упирался в землю, а верх простирался выше облаков. Наперерез этим трем потокам двигались более мелкие, и от концов каждого из этих малых потоков отходили другие, распространяясь по земным меридианам, все красные и, казалось, занимавшие всю южную часть небесного свода. Затем на зеленой равнине появилось великое множество людей в военном, некоторых из них я знал. Они приблизились к дому и продолжали двигаться к западу, а кое-кто, глядя на меня, выражал насмешку и презрение ко мне, на что я не отвечал; вскоре после того старый капитан ополчения подошел ко мне и сообщил, что эти люди собрались для того, чтобы усилить военную дисциплину.

Рукопись, о которой я упомянул выше, лежала у меня несколько лет, и вопрос о ее публикации обременял мою совесть; и в том году я предложил ее Наблюдателям по Печати, которые рассмотрев ее и сделав кое-какие поправки, постановили опубликовать некоторое число экземпляров за счет фонда Ежегодного собрания и распространить их среди Друзей.

В 1754 году я почувствовал в душе моей стремление навестить семьи Друзей, принадлежавших к Ежемесячному собранию Честерфилда, и получив одобрение своего собрания, я отправился в их Ежемесячное собрание, дабы обсудить это с Друзьями и посмотреть, открыт ли путь туда. Я побеседовал с некоторыми из их членов, и предложение мое было вынесено на их собрание, и один из Друзей согласился для начала присоединиться ко мне; но когда собрание закончилось, я почувствовал большое огорчение в душе и сомнения в том, каким путем двигаться или, может быть, поехать домой и отложить дело до большей ясности. Я держал мое огорчение в тайне, и идя с Другом к его дому, обращался мысленно к великому Пастырю, прося его небесных наставлений; и утром почувствовал с облегчением, что могу продолжать свою поездку, так как дух мой склонился перед волей Божией. И так как внутренний взор мой обращался ко Господу,  пока  мы  ожидали  в  каждой  семье в глубоком преклонении перед Ним, Ему было угодно оказать мне поддержку, так что мы получили множество плодотворных возможностей, и это явилось как новое свидетельство для некоторых молодых людей. Этой зимою я провел несколько недель в служении, часть этого времени недалеко от дома. А следующей зимой в течение нескольких недель я опять служил какое-то время в Шрюсбери вместе с моим возлюбленным другом Джоном Сайксом, и имею возможность со смирением признать, что по бесконечной благости Господа наши сердца нередко облекались Его любовью, и нам давалась сила пройти через все испытания, которые встречались на пути.

Из-за разногласий  между властями Англии и Франции на этом континенте настало время бедствий4, и наше Общее Весеннее собрание направило Друзьям послание, которое, я думаю, хорошо будет поместить в этом Дневнике.

Послание от нашего Общего Весеннего собрания и т. д., 1755.   

К Друзьям на Американском Континенте

Дорогие Друзья,

В смиренном сознании божественной благодати и милостивого излияния любви Божией на свой народ мы нежно приветствуем вас, и в настоящее время души наши устремлены к тому, чтобы все мы, кто исповедует Истину как она сохранялась и обнародовалась нашими достойными предшественниками в эти последние времена в нашем мире, старались бы быть ближе к той Жизни, которая есть свет человекам, и укреплялись бы в исповедании нашей веры без колебаний — дабы вера наша была не в человека, но в одного лишь Господа, который правит воинствами небесными и царствами человеческими, перед которым земля «как пылинка на весах, и живущие на ней, как саранча пред ним» (Ис. 40. 5, 22).

Мы (будучи убеждены, что милосердный замысел Всевышнего послать своего сына в мир сей направлен к тому, чтобы восстановить разрыв, возникший от непослушания, покончить с грехом и пороком, дабы царствие Его могло прийти и утвердиться на земле, как и на небесах) почли нашей обязанностью отречься от тех распрей между нациями, которые приносят бедствия и кровопролития, и предать наше дело Тому Наивысшему, чья нежная любовь к чадам своим превышает самую теплую привязанность естественных родителей, и кто обетовал своему семени по всей земле, словно одному человеку: «Не оставлю тебя и не покину тебя» (Евр. 13. 5).

И потому мы, благодаря милостивым деяниям Господа Бога, испытали тот труд, который ведется «не воинством и не силою, но Духом моим, говорит Господь Саваоф» (Зах. 4. б). Посредством чего приходит то духовное царствие, которое покоряет и разбивает на куски все царства, противостоящие ему, и которое будет стоять вечно. В глубоком сознании этого, а также той безопасности, устойчивости и мира, которые в нем заключены, мы желали бы, чтобы все, кто исповедуют Истину, могли бы внутренне познать ее и тем самым быть пригодными так вести себя во всех областях нашей жизни, чтобы нести мир повсюду. И мы верим, что поскольку существует достоверная преемственность от поколения к поколению полагаться всецело на руку Всевышнего, царствие мира будет постепенно распространяться «от моря до моря и от реки до концов земли», во исполнение тех пророчеств, которое уже началось, что «не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Зах. 9. 10, Ис. 2. 4).

И дорогие, возлюбленные Друзья, видя, что мы имеем эти обетования и верим, что Бог начинает исполнять их, давайте неустанно стараться выпутывать души наши из избыточных забот сей жизни и избавляться от любви мира сего, так чтобы никакое земное владение или удовольствие не могло отклонить наших суждений или отвратить нас от того смирения и полного доверия Богу, которое наиболее прочно связано с его благословением; и тогда мы сможем сказать: «Наш искупитель силен; Он разберет наше дело для нас» (Иер. 50. 34).

И ежели для дальнейшего исполнения Его всемилостивейших целей на этой земле он даст нам вкусить ту горькую чашу, которой столь часто причащались верные его, — о, да будем мы готовы к тому, чтобы принять ее/

И ныне, дорогие Друзья, со всем уважением к треволнениям и бурям, сотрясающим ныне земных властителей подле нас, мы желаем, чтобы никто из нас не втянулся в них, но чтобы мы покоились на том камне, который все эти потрясения не смогут сдвинуть, в том именно знании и ощущении вечной силы Божией, помогающей нам с покорностью предаться Его небесной воле и чувствовать ее ежедневно, дабы умерщвлять то, что остается в нас от сего мира. Ибо мирская часть в каждом — это изменяемая часть, она бывает на подъеме и на спаде, полной и пустой, радостной и печальной, в зависимости от того, хорошо или плохо идут наши мирские дела. Ибо как Истина только одна, и многие стали причастниками ее духа, так и мир сей — один, и многие стали причастниками его духа; и те, кто участвуют в делах его, те будут связаны им и запутаны в нем. Но те, кто едины с Истиной, ежедневно стремясь наполнить свои сердца ее жизнью и добродетелью, те возрадуются посреди бедствий и испытают вместе с пророком, что «хотя бы не расцвела смоковница, и не было плода на виноградных лозах, и маслина изменила, и нива не дала пищи; хотя бы не стало овец в загоне и рогатого скота в стойлах; но и тогда они будут5 радоваться о Господе и веселиться о Боге спасения их» (Ав. 3. 17-18).

Если же противно тому мы проповедуем Истину, но не живем под ее властью и воздействием, то мы приносим плоды, несовместные с чистотою ее, и если мы доверяем силе человеческой и тем поддерживаем себя, то доверие наше будет тщетным. Ибо тот, кто снимает ограду со своего виноградника и отдает его на попрание ногами оттого, что он приносил дикие ягоды, остается неизменен (Ис. 5. 3-7). И если Он для наказания порока и вящего поддержания славы своей дойдет даже до того, чтобы ужасным образом потрясти землю, кто сможет противиться Ему и преуспевать?

Остаемся, в евангельской любви, ваши друзья и братья.

Подписано четырнадцатью Друзьями.

То, что я совестился составлять бумаги, касающиеся содержания рабов, приводило меня к различным мелким испытаниям, в которых я столь явственно чувствовал отчуждение моей собственной воли, что я думаю, хорошо будет упомянуть некоторые из них. Лавочники и розничные торговцы товаром, которые зависели материально от того, как идет их дело, естественно хотели сохранить доброе расположение своих покупателей; конечно, для молодых людей мало приятна необходимость подвергать сомнению суждения или порядочность старших, и особенно тех, кто имеет почтенную репутацию. Глубоко укоренившиеся обычаи, хотя бы и вредные, нелегко изменить, но обязанность каждого — быть твердым в том, что, как они наверное знают, является справедливым. Милосердный, благожелательный человек, хорошо знающий какого-нибудь негра, я думаю, может при определенных обстоятельствах держать его в семье как слугу для его же блага; но человек, будучи человеком, не знает, что станется после него; а также не имеет полной уверенности в том, что дети его достигнут такого совершенства в мудрости и доброте, которое необходимо каждому абсолютному правителю. Отсюда мне стало ясно, что мне не следует служить писцом, когда составляются завещания, согласно которым дети делаются абсолютными хозяевами над другими в течение их жизни.

Примерно в это же время старый и весьма уважаемый человек из наших соседей пришел ко мне в дом, чтобы составить завещание. У него были молодые негры, и когда я спросил его между нами, как он собирается поступить с ними, он рассказал мне. Тогда я объявил: «Я не могу написать тебе6 завещания, не нарушив моего собственного мира», и с полным уважением объяснил тому причину. Он тогда заявил, что у него был выбор, и он хотел, чтобы именно я написал бумагу, но поскольку это несовместимо с моею совестью, он этого не желает; и так он выправил бумагу у другого. Несколько лет спустя в семье его произошли большие изменения, и он опять пришел ко мне, чтобы я составил ему завещание. Его негры были все еще молоды, а сын его, кому он собирался их отдать, с тех пор, как мы впервые говорили с ним, превратился из шалопая в скромного молодого человека; и он полагал, что по этой причине я соглашусь написать ему бумагу. Мы весьма дружески побеседовали с ним об этом и затем отложили дело, а через несколько дней он пришел снова с решением отпустить их на свободу, так что я написал ему завещание. Примерно в то время, когда вышеупомянутый друг впервые говорил со мною, один из наших соседей получил сильный ушиб и послал за мною, чтобы я отворил ему кровь; после того, как дело было сделано, он пожелал, чтобы я составил ему завещание. Я стал делать заметки, и среди прочего он сообщил мне, кому именно из детей он отдает свою молодую негритянку. Я принимал во внимание ту боль и огорчение, в которых он пребывал, и не знал, чем это окончится, так что составил ему завещание, опустив лишь ту часть, которая касалась его рабыни, и поднеся бумагу к его кровати, прочел ее и затем дружески сказал, что не могу написать документа, посредством которого мой собрат по творению объявляется рабом, не нанеся этим существенный вред моей душе. Я довел до его сведения, что не возьму с него ничего за то, что я сделал, и желаю только быть уволенным от того, чтобы написать последнюю часть в том виде, как он предлагал мне. И мы стали с ним со всею серьезностью обсуждать это дело, и наконец, так как он согласился дать ей свободу, я закончил его завещание.

Решив в душе навестить Друзей в Лонг Айленде и получив сопроводительную бумагу от нашего Ежемесячного собрания, я отправился 12-го дня 5-го месяца 1756 года. Когда я добрался до острова7, первую ночь я провел в доме моего дорогого друга Ричарда Хэллета8. Так как следующий день был первым в неделе, я присутствовал на их собрании, на котором мы испытали явные проявления любви Иисуса Христа, к утешению чистых сердцем. Вечером я поехал во Флашинг, и на следующий день вместе с возлюбленным другом Мэтью Франклином9 мы переправились на пароме у Уайт Стоуна, присутствовали на трех собраниях на том берегу и затем отправились далее на остров, где я провел остаток недели, посещая собрания. Я верю, что у Господа есть люди в этих областях, которые искренне стремятся служить Ему, но боюсь также, что многие слишком засорены заботами мира сего и не движутся вперед, неся свой крест с той верностью, к которой призывает их Всевышний.

Душа моя была весьма сильно поглощена этой поездкой, как в смысле общественном, так ив личном, и в некоторых местах, которые я посетил, видя, что они владеют рабами, я почувствовал необходимость дружеским образом поработать с ними над этим вопросом, выразив по возможности несовместимость этого обычая с чистотой Христианской религии и дурные последствия его, проявившиеся среди нас.

В самом конце недели началось их Ежегодное собрание, на котором присутствовали наши Друзья Джон Скарборо10, Джейн Хоскинс11 и Сусанна Браун из Пенсильвании. Общие собрания были многочисленны и в некотором смысле осенены Божией благодатью.

Душа моя на этом собрании занята была в основном теми, кого считали самыми первыми в Обществе, и на собрании служителей и старейшин случилось так, что я некоторым образом высказал то, что накипело на сердце; и когда Друзья собрались для того, чтобы обсудить общественные дела и мы некоторое время сидели молча12, я почувствовал тяжесть на душе и встал со своего места; и благодаря милосердной заботе нашего Небесного Отца, мне были приданы силы, полностью освободившие мою душу от бремени, которое в течение нескольких дней все тяжелее давило меня.

Под смиряющим воздействием Божьего промысла люди иногда бывают уготованы для служения ему. Призывы пророка Иеремии были столь неприемлемы для народа и столь противны тому духу, в котором они жили, что он стал для них предметом наветов и по слабости своей природы задумал отказаться от своего пророческого служения, однако сказал: «И было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог» (Иер. 20. 9). В это время я увидел, что если бы я был честен и прямо выразил то, что Истина открыла во мне, я не мог бы доставить удовольствие всем людям, и трудился над тем, как исполнить свой долг, хотя бы он и отличался от моих собственных наклонностей. После этого я отправился домой, заехав по пути в Вудбридж и Плэйнфилд, и на собраниях в обоих этих местах было проявлено чистое воздействие божественной любви, и в смиряющем ощущении ее я возвратился домой, пробыв в отъезде около 24 дней и проскакав около 316 миль.

Во время этой поездки сердце мое охватила забота о состоянии церквей в наших южных провинциях, и веря в то, что Господь призывает меня к дальнейшей работе среди них, я в смирении склонился перед Ним с пламенным желанием обрести силы для того, чтобы подчиниться Его небесной воле.

До 1756 года я продолжал торговать товарами, помимо занятия ремеслом портного, и в это примерно время стал испытывать некоторое беспокойство по поводу того, что дело мое становилось слишком обременительным. Я начал с продажи отделочных материалов для одежды, а потом стал продавать одежду и постельное белье, и наконец завел весьма значительный магазин с товарами; торговля моя возрастала с каждым годом, и путь к еще большему делу был открыт; но в душе я почувствовал, что должен остановиться.

Благодаря милости Всевышнего я немало научился тому, как жить в простоте и скромности. Семья моя была небольшой, так что по серьезном размышлении я решил, что Истина не требует от меня того, чтобы я ввязался в слишком обременительные дела. Я взял себе за правило покупать и продавать вещи, действительно нужные. Вещи, которые служили главным образом к тому, чтобы доставлять удовольствие суетным людским душам, мне было нелегко продавать, и я редко делал это, а когда делал, то чувствовал, что это ослабляет меня как Христианина.

Возрастание дела стало для меня бременем, ибо хотя мои естественные склонности привлекали меня к торговле, все же я верил, что Истина требует от меня жить в большей свободе от внешних затруднений, и в душе моей возник разрыв между этими двумя склонностями; и в этом деле я обратил молитвы мои к Господу, который милосердно внял мне и дал мне сердце, послушное Его святой воле. Тогда я сократил мое внешнее дело, и когда предоставлялась возможность, сообщал своим клиентам о своем намерении, так чтобы они могли решить, к услугам какого иного магазина им прибегнуть, и таким образом через некоторое время я полностью оставил торговлю, продолжая ремесло портного в одиночестве, без подмастерьев. Я также взращивал- яблони, на что тратил некоторую часть своего времени — окапывая их, пересаживая, подрезая, прививая.

Там, где я жил, торговцы имели обычай продавать главным образом в кредит, и бедные люди часто оказывались в долгах, а когда наставало время платить и они не имели, чем заплатить, их кредиторы нередко обращались к закону. Часто наблюдая случаи такого рода, я нашел, что мне надо бы советовать бедным людям брать такие товары, которые более всего нужны и не дороги.

В то время, когда я торговал, я имел возможность наблюдать, что слишком свободное употребление спиртных напитков и обычай носить слишком дорогие вещи приводили некоторых людей к огромным неудобствам, и две этих страсти часто были с очевидностью связаны между собою. Ибо если мы не сообразуемся с тем использованием вещей, которое соответствует всеобщей справедливости, мы вынуждены увеличивать количество труда, выходя за пределы того, что установлено для нас Небесным Отцом. И из-за тяжкого труда, часто в поту и на жаре, даже у тех, кто не являются пьяницами, возникает жажда к спиртному, дабы поддержать дух; и что отчасти из-за распутного и праздного пьянства одних и отчасти из-за пьянства других, приведенных к нему по причине неумеренного труда, огромные количества рома каждый год потребляются в наших колониях, в большей части которого мы вовсе не имели бы нужды, если бы стойко следовали чистой мудрости.

Там, где мужчины находят удовольствие, вызывая подъем духа употреблением крепких напитков и так потакая своим аппетитам, что приводят свое разумение в беспорядок, они забывают о своих обязанностях по отношению к семье и к обществу и отбрасывают всякое притворство по части религии, так что о них остается только пожалеть. И там, где те, чья жизнь была более или менее праведной и чей пример оказывал сильное влияние на души других людей, втягиваются в эти обычаи, которые ведут к употреблению более крепких напитков, чем велит употреблять чистая мудрость, это также, мешая распространению духа умеренности и усиливая сторону более заядлых пьяниц, достойно всяческого сожаления.

Поскольку малейшая роскошь некоторым образом связана со злом, для тех, кто считает себя учеником Христа и на кого смотрят как на водителей народа, иметь в себе тот же дух, какой был в Нем, и тем самым уклоняться от всякого ложного пути, есть в то же время средство помочь слабейшему. Так как я сам иногда проводил довольно значительное время на жаре и употреблял спиртное, чтобы взбодриться, я на собственном опыте убедился, что в этих обстоятельствах душа не настроена так покойно и не расположена с готовностью к божественным размышлениям, как тогда, когда все эти крайности избегнуты, и чувствовал все усиливающуюся тягу к Духу Святому, который ставит должные пределы нашим желаниям и побуждает тех, кто с верностию следуют ему, употреблять все дары божественного Провидения для тех целей, к которым они предназначены. Если бы те, кто имеет большие состояния, влеклись бы в единодушии сердец за своим Небесным Учителем, который так открывает и расширяет души, что люди начинают любить своих ближних как самих себя, то они употребили бы мудрость, данную им, на то, чтобы обходиться без того, чтобы нанимать людей для обслуживания их роскошной жизни или чтобы принуждать других к слишком тяжелому труду. Но по недостатку стойкого исполнения этого принципа божественной любви, дух себялюбия одолевает души людей, что сопровождается тьмою и многими бедствиями в мире сем.

Походу моего ремесла, несколько обеспокоенный многоразличными исками о сборе неуплаченных денег, и случаи эти, как я видел, умножались, я обратился к констэблю13, и он дал мне следующий список исков за целый год, а именно: 267 ордеров, 103 вызова в суд и 79 исполнений. Что касается исковых заявлений, составленных шерифом, мне не передали этих сведений.

Я однажды подал иск на одного праздного человека, который, как я полагал, собирался сбежать, и это был единственный раз, когда я обратился к закону, дабы выручить деньги.

Хотя торговля полезными вещами — почтенное занятие, но все же по причине большого числа излишеств, которые покупаются и продаются, и по причине общей испорченности нравов в наши времена, те, кто обращаются к торговле для того, чтобы заработать себе на жизнь, имеют большую нужду в том, чтобы приобресть хороший опыт в том именно вопросе, который пророк Иеремия задал своему писцу. «А ты просишь себе великого: не проси». (Иер. 45. 5).

В эту зиму 1756 года я несколько раз отлучался вместе с Друзьями, дабы посетить семьи, и по благодати Господа мы часто чувствовали Его присутствие среди нас, умягчающее сердце.

Копия письма, написанного Другу [13-го дня 12-го месяца 1757]

В твоих недавних скорбях нашел глубокое сочувствие тебе и тайную надежду, что Отцу Милосердия будет угодно поднять тебя и освятить для тебя все твои бедствия; чтобы ты, более полно познакомившись с тем, что мир получает за глупость, мог бы почувствовать покров божественной силы и был укреплен в брани с тем духом, который уводит от простоты вечной и бесконечной Истины.

Мы можем ощущать себя жалкими ковыляющими калеками и из сильного расположения к вещам приятным и легким чувствовать невозможность продвижения вперед; но что невозможно человекам, возможно Богу, и если мы подчиним свою волю Его воле, все искушения станут преодолимы.

Этот труд подчинения своей воли сравним с минералом, раскаляемым в топке, который с помощью пламенного жара выплавляется из руды. Он очищает их, как очищается серебро; «и сядет переплавлять и очищать серебро» (Мал. 3. 3). Эти сравнения научают нас, как необходима расплавляющая наши сердца рука Божия для нас, дабы уготовать наши сердца к тому, чтобы воистину поклоняться Ему и выразить это поклонение, внутренне отвратившись от того духа, во всех его проявлениях, который не от Него исходит.

Чтобы продвинуть этот труд, всемудрейшему Богу иногда бывает угодно через внешние бедствия привести нас к порогу смерти, чтобы жизнь наша, принося боль и страдания и открывая перед нами дорогу в вечность, могла освободиться от всех земных оков, и душа могла приготовиться для тех глубоких и священных наставлений, которые иначе не могли бы дойти до нее.

Если добрые родители любят своих детей и стремятся к их счастью, тогда Тот, кто является Совершенным Благом,  посылая смертоносную заразу,  несомненно направляет ее на пользу. Если праведники сражены ею — это для них счастливая перемена. Если взяты злые в их злобе, суд Всемогущего ясен. Проходим ли мы через недуг с мукой и великими болезнями и выздоравливаем — цель Его очистить нас от шлака и открыть наш слух к наставлениям.

И теперь, возвращаясь к тебе, после болезненных мытарств и сомнений в выздоровлении, ты снова поправился. Не забывай Того, Кто помогал тебе, но в смиренной благодарности исполняй Его заповеди,  дабы тем самым избегнуть тех окольных путей, которые уводят от твердого основания. Я сознаю то разнообразие знакомств, которым подвергается человек, имеющий дело, подобное твоему. Я с болью чувствовал силу, исходящую от слов тех людей, которые глубоко укоренились в мирских делах, и сочувствую другим в таких спорах, в них и меня все еще посещает ужасная слабость.

Я нахожу, что быть глупцом в отношении к мирской мудрости и предавать все мое дело Богу, не боясь обидеть людей, которые обижаются,  видя простоту Истины, — это единственный способ остаться непоколебленным мнениями других. Страх перед человеком приводит в ловушку; останавливаясь перед выполнением долга и отступая в час испытаний, мы делаемся слабее, дух наш теряется среди других, ушам становится скучно слушать слова Истинного Пастыря, так что когда мы взираем на путь праведников, нам кажется, что следовать за ними — это не для нас.

Любовь облекает мою душу в то время, как я пишу это, она выше всего, что может быть выражено словами, и я нахожу, что сердце мое открыто тому, чтобы поощрить святое соперничество по пути вперед, к христианской твердости. Глубокое смирение — сильный оплот, и когда мы входим в него, мы обретаем безопасность и истинное величие. Безрассудство Бога мудрее, чем человек, и слабость Бога сильнее, чем человек. Если наша собственная мудрость совлечена с нас и если мы знаем уничижение твари, мы найдем в этом ту силу, которая дает нам здоровье и бодрость.

IV

1757

13-го дня, 2-го месяца 1757 года. Будучи в добром здравии и находясь вне дома, с Друзьями, во время посещения семей, я ночевал у одного Друга в Берлингтоне; я отправился спать в обычное для меня время, среди ночи проснулся и лежа размышлял о благодати и милости Господней, и сердце мое, ощущая ее, немало сокрушалось. После этого я снова заснул и после недолгого сна проснулся. Было все еще темно, никаких признаков дня или лунного света, и когда я открыл глаза, я увидел свет в моей комнате, на расстоянии пяти футов, около девяти дюймов в диаметре, ясный и яркий, больше всего сияющий ближе к центру. Я спокойно лежал, глядя на него безо всякого удивления, как вдруг услышал внутренним слухом слова, которые наполнили все мое существо. Они не были ни результатом мысли, ни каким-либо умозаключением относительно этого явления, но как бы языком Святости, говорившим в моей душе. Слова были: «Явное свидетельство Божественной Истины», и были опять повторены точно таким же образом, после чего свет исчезнул.

Чувствуя, что внутреннее побуждение посетить южные провинции во мне возрастает, я изложил его нашему Ежемесячному собранию и получил от них разрешение. Я уже собирался ехать в одиночестве, как вдруг один из моих братьев1, который жил в Филадельфии, направляясь по делам в Северную Каролину, предложил часть дороги проехать вместе со мной. Но поскольку он имел в виду внешние дела, принять его как сопровождающего было для меня затруднительно, о чем я и говорил с ним несколько раз; и наконец, почувствовав облегчение в душе, я побеседовал на эту тему с некоторыми старейшими Друзьями Филадельфии, и когда он получил документ, нужный для этого случая, мы отправились ... дня2 5-го месяца 1757 года и оказались в Ноттингеме на Еженедельном собрании, остановившись в доме Джона Черчмана3. Здесь я встретил нашего друга Бенджамина Баффингтона из Новой Англии, который возвращался из южных провинций.

Оттуда мы пересекли реку Сускеханна и переночевали у Уильяма Кокса4 в Мэриленде; и вскоре после того, как я прибыл в ту провинцию, на меня нахлынуло глубокое и болезненное переживание, которое я часто испытывал с тех пор, как душа моя потянулась в эти края, и с которым я познакомил моего брата еще до того, как мы согласились странствовать вместе.

Поскольку люди в этой и в южных провинциях живут в значительной мере за счет труда своих рабов, многих из которых используют на тяжелых работах, моей заботой было устремить мое сердце к тому, чтобы вслушиваться в голос Истинного Пастыря и получить такую поддержку, чтобы оставаться неколебимым пред лицом человеков.

Поскольку среди Друзей существует обычай, что тех, кто приезжает в гости, принимают, не требуя с них никакой платы, в душе моей возникло чувство неудобства: как это я сберегаю свои деньги, пользуясь добротою других, которая казалась мне следствием угнетения. Получение дара, рассматриваемого как дар, накладывает на получающего обязанности по отношению к благодетелю и имеет естественную тенденцию втягивать того, кого таким образом обязали, в общие дела с дарителем. Дабы избежать трудностей такого рода и сохранить души судей от всяких пристрастий, и было ниспослано свыше запрещение: «Даров не принимай; ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых» — Закон Моисея (Исх. 23. 8).

Когда Апостолы были посланы в мир без всякого пропитания в их странствиях и наш Господь сказал, что трудящийся достоин своего хлеба, их труд благовествования рассматривался как награда за их прием, и потому прием не получался ими как дар; но в отношении моей теперешней поездки я не видел ясности. Различие, как мне представлялось, состояло в следующем: те, кто принимали апостолов, были людьми, чьи сердца Бог открыл к тому, чтобы их принять из любви к ним и к Истине; но мы, будучи членами одного и того же Общества, считаем просто-напросто вежливым принимать друг друга во время таких посещений, и этот прием по временам имеет отношение к репутации, а не идет от внутреннего единения сердца и духа.

Поведение убеждает более, чем язык, и там, где люди своими действиями показывают, что работорговля не так уж несогласна с их принципами и что ее можно поощрять, — здесь нет даже следа единения их с некоторыми Друзьями, которые их посещают.

Перспектива такой тяжкой работы и столь больших различий с теми многими людьми, кого я в душе уважал, ввергла меня с большое уныние, и противоречия в душе моей были столь велики, что я весьма сочувствовал пророку, который говорил во времена своей слабости: «Когда Ты так поступаешь со мною, то лучше умертви меня, если я нашел милость пред очами Твоими» (Числа, 11. 15). Но вскоре я понял, что это происходит от недостатка полного смирения пред Ним.

Многие скорби посещали меня, и в великом унижении, с горючими слезами я устремлял стенания мои к Всемогущему, моля его о милосердной отчей помощи; и затем, когда минуло время глубоких испытаний, мне была оказана милость: более явственно, чем когда бы то ни было, я понял состояние, которое упоминает Псалмопевец, а именно: «Душа моя во мне, как дитя, отнятое от груди» (Пс. 131.2)5. И таким образом, получив помощь и погрузившись в смирение, я почувствовал избавление от той бури, в которой с печалью пребывал, и в душевном покое отправился далее, полагая, что Господь, когда я с верою прибегну к Нему, будет мне советником во всех затруднениях и что силою Его я буду способен даже оставить деньги тем членам Общества, кто принимает меня, если я найду, что не сделав этого, я воспрепятствую тому делу, к которому, как я верил, Он меня призвал. И поскольку я переписываю это с заметок, сделанных по возвращении, я могу здесь добавить, что зачастую поступал так из чувства долга.

Способ, который я использовал для этого, заключался в следующем: когда приближалось время покинуть дом Друга, у которого я останавливался, если я полагал, что не должен открыто выражать свое отношение к прибыли, получаемой от угнетения, без того, чтобы оставить деньги, я тихонько беседовал с одним из глав семьи, выражая желание, чтобы он принял несколько серебряных монет и роздал их тем из своих негров, кто, как он полагал, сможет употребить их наилучшим образом; а в другое время я сам давал их неграм тем способом, который казался мне наиболее простым. Поскольку я готовился к этому перед тем, как покинуть дом, я каждый раз запасался большим количеством мелкой монеты, и предлагая ее людям явно богатым, видел, что это было немалым испытанием как для них, так и для меня. Но страх Божий настолько оберегал меня, что по временам этот способ был легче, чем я ожидал, и лишь немногие выражали негодование таким предложением, а большинство из них после беседы со мной принимали их.

7-го дня 5-го месяца 1757 года. Ночевал в доме одного Друга, а на следующий день, который был первым днем недели, был на собрании в Петэпско, затем пересек реку Пэтуксент и остановился на постоялом дворе при входе в Северн.

9-го. Завтракал в доме Друга, который потом немного проводил нас, и по дороге я имел беседу с ним в страхе Божием относительно его рабов, во время которой сердце мое размягчилось; и я говорил с ним весьма просто, что он по видимости принимал с добротою. Мы продолжали путешествие, не назначая собраний, так как я держал в уме необходимость поспеть на Ежегодное собрание в Вирджинию, и двигаясь по дороге, я часто чувствовал, что из глубины моей души поднимаются такие слова: «О Господи, странник я на земле; не скрывай от меня лицо Твое»6 (Пс. 119. 19).

11-го дня 5-го месяца. Мы пересекли реки Потомак и Раппаханнок и остановились в Порт Рояле. По дороге нам случилось ехать в компании полковника милиции,  который оказался умным человеком,  и я воспользовался случаем отметить  существенную разницу между теми, кто умеренно работает, чтобы обеспечить себе существование и воспитать своих детей в бережливости и трудолюбии, и теми, кто живут за счет труда своих рабов, и что жизнь первых, на мой взгляд, гораздо более счастливая; с чем он согласился и упомянул о затруднениях, связанных с неспособностью и леностью негров, добавив, что один из наших работников сделает за день  столько,  сколько сделают два его раба. Я ответил, что свободные люди, ум которых должным образом занят своим делом, находят удовлетворение в улучшении,  в совершенствовании дела и в обеспечении своих семей, тогда как негры, работая для содержания других, кто объявляет их своею собственностью, и ничего не ожидая, кроме рабства в течение всей своей жизни, не имеют такого стимула для своего трудолюбия.

После продолжения беседы я сказал, что люди, имея власть, очень часто злоупотребляют ею; что хотя мы обращаем в рабство негров, а турки обращают в рабство христиан, я, однако, верю, что свобода является естественным правом равно для всех людей, чего он не отрицал, но сказал, что в своей собственной стране негры влачили столь жалкое существование, что многие из них живут здесь лучше, чем там. Я промолвил только: «Что касается нас, то имеются огромные различия в том, какими принципами мы руководствуемся в своих действиях», тут наша беседа об этом предмете закончилась. Здесь же я могу добавить, что другой человек некоторое время спустя упомянул о жалком существовании негров, которое вызвано было их междоусобными войнами, как аргумент в пользу нашего пленения их и обращения в рабство, на что я тогда ответил: «Если бы сочувствие к африканцам, страдавшим от бедствий у себя дома, было действительным мотивом того, что мы их покупаем, тогда дух нежности к ним побуждал бы нас обращаться с ними более мягко, чтобы как иностранцы, привезенные сюда по причине бедствия, они могли жить среди нас более счастливо; и поскольку они являются человеческими созданиями, чьи души так же драгоценны, как и наши, и могут получить ту же самую помощь и утешение от Святого Писания, как и мы, мы не должны упускать возможности и обучить их. Но поскольку своим поведением мы демонстрируем, что нашей целью, когда мы их покупали, было собственное благополучие, и поскольку наша покупка пленных, взятых в ходе войны, воодушевляет участников ее продолжать эту войну и усиливает разорение среди них, говорить о том, что они жили несчастливо в Африке, — совсем не аргумент в нашу пользу».

И далее я сказал: «Настоящее положение этих провинций представляется мне весьма трудным, ибо рабы выглядят как камень на шее у тех, кто сами себя этим обременили; и так как белые люди приняли решение предпочесть внешние виды на прибыль всем другим соображениям и сознательно не относятся к рабам как к собратьям по творению, я полагаю, что это бремя будет становиться все тяжелее и тяжелее, пока времена не изменятся в весьма пагубную для нас сторону», — что этот человек с очевидностью воспринял серьезно и признал, что глядя на условия их жизни и способ обращения с ними в этих провинциях, он иногда думал, что может быть, Всемогущий устроил так по справедливости.

Проезжая по Мэриленду, мы очутились среди Друзей в Седар Крике в Вирджинии 12-го дня 5-го месяца, и на следующий день поскакали вместе с несколькими Друзьями в Кэмп Крик; это заняло дневной переход. И когда я скакал туда утром, мой дух охватило глубокое чувство, что мне недоставало божественной поддержки в различных трудностях, с которыми я встречался. И в необычном расстройстве духа я втайне возопил к Всевышнему: «О Господи, буди милостив, молю Тебя, к твоему бедному страждущему созданию!»

Через некоторое время я почувствовал внутреннее облегчение, и вскоре после того один Друг из тех, кто сопровождал, нас, начал говорить в поддержку работорговли и сказал, что негры считаются потомками Каина и их чернота — это печать Божия, наложенная на него после того, как он убил своего брата Авеля, что само Провидение положило им быть рабами, ибо раса, происходящая от такого злого человека, как Каин, достойна этого. Тогда другой высказался в поддержку того, что было сказано. На все это я ответил по существу следующее: что Ной и его семья — все уцелели после потопа согласно Писанию, и поскольку Ной происходил из рода Сифова7, семья Каина была полностью истреблена. Один из них сказал, что после Потопа Хам отправился в землю Нод и там взял жену, что Нод был весьма отдаленной землей, населенной потомками Каина, и что потоп не достиг до них, и поскольку Хам был приговорен к тому, чтобы быть слугою слуг своих братьев, эти две семьи, соединившись таким образом, без сомнения предназначались к тому, чтобы служить рабами. Я ответил, что потоп был судом над миром за его развращенность и что само собой разумеется, что Каинов род был наиболее падшим, и потому неразумно предполагать, что они были пощажены. Что касается Хама, пошедшего в землю Нод взять там жену, то время тому не указано, и Нод мог быть населен кем-либо из семьи Ноя до того, как Хам женился во второй раз. Более того, в тексте сказано, что погибла вся плоть, двигавшаяся по земле. Далее я напомнил им, как пророки постоянно повторяли, что сын не должен страдать за прегрешения своего отца, но каждый должен отвечать за свои собственные грехи.

Я омрачился, увидя, как темны их представления, и с некоторым усилием духа сказал: «Любовь к легкой жизни и выгоде служит общим мотивом к рабовладению, и люди имеют обыкновение хвататься за весьма слабые аргументы, дабы поддержать дело, не имеющее оправданий», — и добавил: «Ни в одной стороне я не имею личного интереса, только лишь интерес, который заключается в том, чтобы следовать Истине, и я полагаю, что свобода является их правом, вижу, что они не только лишены ее, но что с ними других отношениях обращаются бесчеловечно во 1ногих местах, и, я полагаю, Тот, Кто является убежищем для угнетенных, в свое время вступится за их дело, и это обернется счастьем для тех, кто ходит пред ним в праведности». На этом разговор закончился.

14-го дня 5-го месяца. Был на Ежемесячном собрании в Кэмп Крике и оттуда поехал верхом в горы, вверх по реке Джеймс, и посетил собрание в доме одного Друга, и на обоих я чувствовал печаль в сердце моем, и слезы мои изливались пред Господом, которому угодно было даровать мне немного силы, и мне открылся путь, как изъяснить свои мысли Друзьям в этих местах. Оттуда я отправился к Форк Крику, а затем снова К Седарк Крику, где устроил собрание. Тут я нашел нежные ростки, и так как в служении своем я держался близко к Истине, та же Истина в их сердцах отвечала на это, так что это стало временем взаимной поддержки в присутствии Господа. Я остановился у Джеймса Стэнли, отца Уильяма Стэнли8, одного из тех молодых людей, кто пострадал прошлым летом от тюремного заключения за свое свидетельство против войны, и имел с ним об этом удовлетворительную беседу.

Оттуда я поехал на собрание в Суомп и на собрание в Вэйноук, а затем пересек реку Джеймс и остановился близ Берли. Со времени моего прибытия в Мэриленд я был часто в унынии, и это состояние наконец так навалилось на меня, что душа моя почти заполонилась им, и могу сказать вместе с Псалмопевцем: «В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал» (Пс. 18.7), и Он в бесконечной благости своей воззрел на мою скорбь и в уединении моем послал мне Утешителя для облегчения моих мук, за что я смиренно благословляю Его святое имя.

То впечатление о состоянии церквей, которое я получил, повергло меня в изнеможение. Золото показалось мне тусклым и чистое золото испортилось, и хотя это звучит слишком обще, именно такое чувство тяжким бременем легло на мои плечи, когда я был в тех землях. Мне представилось, что из-за преобладания духа мира сего души многих ввергнуты во внутреннее запустение, и вместо духа кротости, мягкости и небесной мудрости, которые являются необходимыми спутниками истинной овцы Христовой, слишком сильно возобладал дух свирепости и любви к владычеству.

От малой ошибки в самом начале постепенно воздвигаются гигантские строения, и от века к веку они все более укрепляются по общему согласию людей; и так как люди, имеющие авторитет, удаляются от Истины, добродетели их употребляются в качестве аргументов в пользу общей ошибки, и люди меньшей значительности, дабы оправдать себя, говорят: «Такие-то и такие-то хорошие люди делали же самое». Какими иными путями мог народ Иудейский достичь таких степеней порока, какие дали основания пророку Исайе заявить от имени Господа, что никто не возвышает голоса за правду не вступается за Истину? Или Всемогущему призвать великий город Иерусалим, как раз накануне Вавилонского пленения, поискать человека, который соблюдал бы правду и искал бы Истины, и тогда Он пощадил бы его? (Ис. 59.4, Иер. 5. 1 соответственно).

Путь, лежащий открытым к такому же вырождению в некоторых частях этой заново устрояемой земли Америки, в отношении нашего обращения с неграми, низко преклонял мой дух во время этой поездки; и хотя краткое оповещение о том, как обращались с этими людьми, не является приятным занятием, все же перечитывая частенько заметки, которые я делал во время путешествия, я нахожу в душе моей стремление сохранить их.

Многие из белых людей в этих областях очень мало или совсем не заботятся о браках негров, и когда негры женятся согласно своим собственным обычаям, некоторые настолько не учитывают этих браков, что из соображений внешней выгоды часто разлучают мужчин с их женами, продавая их далеко на сторону, что является обычным, когда состояния продаются судебными исполнителями на аукционе. Многие, чей труд тяжел, так как когда они работают в поле, за ними стоит человек с бичом, нанятый специально для этой цели, обычно едят не более чем горсть индейского зерна9 с солью, да несколько картофелин — и так всю неделю. (Картофель они обычно выращивают сами своим трудом, работая в первый день недели10).

Исправительные меры, применяемые к ним в случае их неповиновения надсмотрщикам или лености в работе, часто весьма суровы, а иногда ужасающи. Мужчины и женщины во многих случаях едва ли имеют достаточно платья, чтобы прикрыть наготу, а мальчики и девочки десяти и двенадцати лет часто ходят совершенно голыми среди детей своих хозяев.

Некоторые из нашего Общества и кое-кто из Общества, называемого Новый Свет, употребляют некоторые усилия, чтобы научить тех, кем они владеют, грамоте, но в целом этим не только пренебрегают, но даже не одобряют.

Это народ, чьим трудом в значительной мере содержится остальное население, и многие ведут роскошную жизнь. Они — народ, который не давал согласия служить нам и не потерял права на свободу, о которой мы знаем. Это души, за кого умер Христос, и за наше поведение по отношению к ним мы должны дать ответ перед тем Всемогущим Существом, которое не взирает на лица.

Те, кто знают единственно истинного Бога и Иисуса Христа, которого Он послал, и таким образом знакомы с милосердным, благотворным Евангельским Духом, тем самым вместят, что гнев Божий возгорится против угнетения и жестокости, и узрев великие бедствия такого многочисленного народа, найдет способ заставить нас скорбеть.

От места моего пребывания я направился к Собранию в Берли, где почувствовал, что дух мой вошел в спокойное, смиренное состояние, и после долгого молчания ощутил побуждение встать, и благодаря могучему воздействию божественной любви наше собрание получило благословение и стало поучительным. Затем мы устроили собрание в Блэк Уотере и далее направились на Ежегодное собрание Западной Ветви.

Когда началось обсуждение дел, некоторые члены его предложили рассмотреть кое-какие вопросы, и если они будут одобрены, то чтобы на них ответили впоследствии соответствующие Ежемесячные собрания. Это были вопросы, поставленные Пенсильванией, которые рассматривались комитетом Ежегодного собрания Вирджинии, назначенным в прошлом году; они произвели в них некоторые изменения, одно из которых защищало обычай, меня беспокоивший. Вопрос был такой: «Есть ли кто-нибудь, кого заботит ввоз негров или покупка их после ввоза?», который они изменили следующим образом: «Есть ли кто-нибудь, кого заботит ввоз негров или покупка их для дальнейшей торговли?»

Когда один вопрос, звучавший так: «Есть ли кто-либо, кого заботит покупка или продажа товаров, ввезенных незаконно, или высокоценных товаров?», был принят с единодушием, я почувствовал в душе моей побуждение сказать, что уж коли мы исповедуем Истину и собрались для того, чтобы поддержать свидетельство о ней, нам следует жить глубоко и действовать в той мудрости, которая чиста, иначе мы не сможем преуспевать. Я затем упомянул об их исправлениях и, отослав их к последнему из упомянутых вопросов, добавил, что покупка любых товаров, добытых силою меча, всегда считалась несовместимой с нашими принципами, и так как негры являются пленниками, захваченными в войне, или взяты путем обмана, то покупка их несовместима с нашими свидетельствами, и то, что они, будучи нашими собратьями по творению, продаваемы в качестве рабов, создает массу дополнительных трудностей. Друзья, как казалось, слушали со вниманием то, что было сказано; некоторые из них выразили заботу и тревогу о своих неграх; никто не сделал возражений, ответив на то, что я сказал. Но вопрос был принят так, как они его изменили.

Поскольку некоторые из членов их собрания до сих пор торговали неграми, как и другим товаром, то, что этот вопрос был принят, явилось еще одним шагом дальше, чем они заходили до сих пор, и я не чувствовал себя обязанным настаивать на изменении, но с готовностью предоставил все Тому, Кто один способен обратить сердца сильных и открыть путь для распространения Истины на земле средствами, согласными с Его нескончаемой мудростью. Но по отношению к тому, чем они уже обладали, я чувствовал в душе моей стремление работать с ними и сказал, что поскольку мы все верим, что Писание было обнародовано святыми людьми так, как их подвигнул к этому Святой Дух, и многие из нас знают на собственном опыте, что оно часто помогает и утешает, а также поскольку мы верим, что сами обязаны учить наших детей читать его, я полагаю, что если бы мы были лишены всех себялюбивых устремлений, тот же самый добрый Дух, который вдохновлял его, побудил бы и нас учить их читать, чтобы они могли извлечь из него пользу. Среди них я заметил некоторых, кто в это время выразил озабоченность относительно того, чтобы давать лучшее образование своим неграм.

20-го дня, 5-го месяца. В том доме, где я остановился, было собрание служителей и старейшин в девятом часу утра, и в это время я почувствовал побуждение сказать им свободно и ясно относительно их рабов, упомянувши, что они, как высший слой в Обществе, чье поведение в этом случае весьма наглядно для остальных, более других обязаны внимательно следить за собой, изъяснив, как необходимо им в этой ситуации тщательно отвергаться от всех себялюбивых устремлений, что живя в чистой Истине и поступая по совести с этими людьми касательно их образования и других вещей, они могли бы стать орудиями, помогающими делать работу, столь насущно необходимую и находящуюся в столь большом пренебрежении среди них. В 12-м часу началось молитвенное собрание, которое было солидным собранием.

30-го около 10 часов Друзья собрались, чтобы закончить дела, а затем последовало молитвенное собрание, которое для меня было временем трудов; но благодаря милости Господа, Истина, я уверен, продвинулась вперед, и чистые сердцем нашли в этом подкрепление.

Примерно в это самое время я написал послание к Друзьям в отдаленных поселениях Северной Каролины, и вот оно:

К Друзьям на их Ежемесячном Собрании

в Лью Гардене и Кейн Крике в Северной Каролине

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ,

Господу угодно было подвигнуть меня на поездку в некоторые части Вирджинии и Каролины, и я часто думал о вас; хотя нет ясности, смогу ли я лично посетить вас, все же я чувствую в моем сердце, что должен сообщить вам несколько вещей, как они представляются мне в свете любви к Истине. Во-первых, дорогие мои Друзья, пребывайте в смирении и будьте осторожны, чтобы никакие соображения внешней выгоды не проникли в вас слишком глубоко и чтобы очи ваши устремлялись ко Господу, дабы сохранить вас на пути спасения.

Там, где люди позволяют своей душе потеряться в любви ко внешним предметам и где они более устремляются к добыванию прибыли и ищут приятелей в мире сем, а не внутреннего знакомства с путями истинного мира, — такие люди идут в тени суеты и упускают истинное утешение жизни. Их примеры часто вредны для других, и их сокровища, собираемые таким образом, неоднократно служат опасными ловушками для их детей.

Но там, где люди искренне преданы пути Христову и пребывают под воздействием духа Его святого, их твердость и стойкость благодаря божественной благодати временами подобна росе, изливаемой на нежные растения вокруг них, и влияние их духа тайно работает в душах других; и в этих случаях, благодаря разрастающемуся воздействию божественной любви, они чувствуют заботу о стаде и им открывается путь к поддержанию доброго порядка в Обществе. И хотя мы встречаем противодействие со стороны другого духа, но все же, поскольку мы пребываем в кротости,  чувствуя,  что дух наш покорен и движим только в мягкосердечной, миролюбивой мудрости, внутренняя награда в виде покоя будет больше, чем все наши трудности. Там, где жизнь поддерживается в чистоте и строй собраний подчинен ее власти, мы на собственном опыте познаем, что они утешительны и приносят здоровье телу.

В то время как я пишу это, мне живо вспоминается молодежь. Дорогие юные души, изберите Бога как свой удел; любите Его истину и не стыдитесь ее. Выбирайте в друзья тех, кто служит Ему в праведности, и избегайте как серь-зной опасности разговоров с теми, чья жизнь имеет дурной привкус; ибо часто бывая в таких компаниях, некоторые подающие надежды молодые люди приходят к великим потерям и втягиваются из меньшего зла в большее, к окончательному своему разрушению. В цветении юности ничто не украшает более, чем добродетель, и никакие радости не сравнятся с теми, которые мы вкушаем, когда полностью отдаемся божественной воле. Эти радости придают свою сладость всем другим утешениям и дают подлинное удовлетворение в таком обществе и разговоре, где люди все вместе знают это, и когда ваши души таким образом приучаются к Истине, вы найдете силы для того, чтобы неколебимо свидетельствовать о ней и приготовить себя к служению в церкви.

И ныне, дорогие Друзья и братья, в то время как вы возделываете дикую природу и можете быть названы среди первых сеятелей в данной части провинции, я умоляю вас в любви Господа Иисуса Христа с мудростью рассмотреть силу своего примера и подумать о том, сколь многие из ваших наследников испытают его воздействие. Это помощь стране, даже великая услуга и благословение, когда обычаи, устанавливаемые с самого начала, согласны со здравой мудростью; а если наоборот, то результат достоин сожаления и дети чувствуют себя окруженными трудностями, уготованными для них предшественниками.

Поскольку умеренная работа и упражнения под водительством здравой мудрости полезны как для души, так и для тела, так что этими средствами действительные жизненные нужды в целом легко удовлетворяются, наш милосердный Отец столь уравновесил одно с другим, что придерживаясь истинной середины, мы можем пройти через все спокойно. Там, где рабы покупаются для того, чтобы выполнять наш труд, это сопряжено с многочисленными трудностями. Для разумных созданий оковы нелегки и часто приводят к горечи и протесту, что действует на семью и тех, кто считает себя их хозяином, и таким образом люди и их дети многократно окружены бедствиями, которые возникают из-за их пристрастия к ложным методам добывания средств к жизни.

Мне сообщили, что в ваших областях имеется большое число Друзей, которые не держат рабов, и с нежной и преданнейшей любовью я умоляю вас теперь воздерживаться от их покупки. Воззрите, мои дорогие Друзья, на божественное Провидение и в простоте следуйте тем телесным занятиям, той неприхотливости и бережливости, к которым ведет истинная мудрость; чтобы оберечь себя от тех опасностей, с которыми сталкиваются те, кто ставят себе целью легкую жизнь и внешнее величие.

Ценности, хотя и небольшие, полученные путем истинной добродетели, дают нам сладость владения ими, и пока мы идем в свете Господнем, мы получаем подлинное утешение и удовлетворение. Ибо ни ропот угнетенных, ни волнения, ни нечистая совесть, ни тревожные мысли о вещах земных не мешают нашей радости о них.

Когда мы всматриваемся в конец нашей жизни и думаем о разделении владений наших меж наследниками, то коли мы знаем, что собирали их в страхе Божием, с честностью, справедливостью и прямотою сердца пред Ним, мы можем рассматривать их как дар и с взором, устремленным к его благодати, оставить их тому, кто идет за нами. Таково счастье на чистых путях истинной добродетели. «И делом правды будет мир, и плодом правосудия — спокойствие и безопасность во веки» (Ис. 32. 17).

Обитайте здесь, мои дорогие друзья, и тогда в отдаленных и отшельнических пустынях вы сможете найти истинный мир и удовлетворение. Если Господь будет нашим Богом действительно и воистину, мы обретем спасение; ибо Он «убежище в день скорби и знает надеющихся на Него» (Наум 1. 7).

Вирджиния 29-го дня, 5-го месяца 1757 года.

После Ежегодного собрания в Вирджинии я отправился в Каролину и в 1-й день 6-го месяца был на Ежемесячном собрании Уэлс Крика, где открылся источник евангельского служения и все мы испытали любовь Иисуса Христа. Да всехвально будет имя Его.

Так как бедственное положение несчастных рабов часто занимало мой ум, собрания, посвященные вопросам дисциплины, казались мне подходящим местом для выражения того, что Дух Святой мог открыть об этом предмете; и хотя на этом собрании они немало занимали мой ум, я не нашел побуждения сказать о них и потому хранил молчание, по опыту зная, что следить за неуловимыми движениями Истины и никогда не шагать вперед до того, как путь станет открытым, необходимо для верных служителей Христовых.

Здесь брат мой присоединился к нескольким Друзьям из Нью Гардена, которые ехали домой, а я направился к следующему Ежемесячному собранию в Маймонс Крик. Здесь я хранил молчание во время молитвенного собрания, когда же дошло до деловых вопросов, то дух мой озаботился положением бедных рабов, но я не чувствовал достаточной ясности для того, чтобы начать говорить. И в этом состоянии я склонился в духе пред Господом и со слезами в безмолвной мольбе просил Его так прояснить мой ум, чтобы я мог познать Его волю в отношении меня, и наконец дух мой утвердился в молчании, И ближе к концу их делового собрания один из его членов выразил озабоченность, которая некоторое время донимала его, относительно того, что Друзья пренебрегают обязанностью обучать своих рабов, и предложил назначить для них собрания, как-нибудь в середине недели, которые посещали бы только Друзья, назначенные Ежемесячным собранием. Многие из присутствующих, казалось, присоединились к предложенному. Один сказал, что он часто удивлялся, как это рабы, будучи нашими собратьями по творению и способными к религиозному чувству, находятся в таком чрезвычайном пренебрежении. Другой высказал подобные же соображения и казался ревностным сторонником того, чтобы Друзья в будущем рассмотрели это более подробно. Наконец был составлен протокол, и дальнейшее рассмотрение вопроса отложено до следующего Ежемесячного собрания. Друг, который сделал это предложение, имел в своем владении негров. Он сказал мне, что был в Нью Гардене, около 250 миль от дома, и ехал обратно один и что во время этого одинокого пути мысль об обучении негров время от времени приходила ему на ум.

Один довольно известный Друг из Вирджинии, который имел рабов, говорил мне, что будучи далеко от дома, в уединенном путешествии, он много и серьезно думал о них и что дух его находился под таким впечатлением от этого, что он поверил: придет время, когда Божий Промысел изменит положение этих людей относительно их рабского состояния.

Отсюда я поехал в Ныобеган Крик и значительное время сидел [на собрании] в ужасной слабости. Затем я почувствовал, что Истина открыла мне путь сказать несколько слов с большой ясностью и простотою, и тогда, наконец, благодаря умножению божественной любви среди нас, мы вникли в нее глубоко. Оттуда — к истокам Малой реки на Первый День, где было многолюдное собрание и, как я полагаю, благодаря милости Божией оно для некоторых оказалось полезным. Оттуда — в Олд Нек, где я приведен был к внимательному изучению скрытого действия тайны зла, которое под покровом религии подымается против того чистого духа, который ведет путями кротости и самоограничения. Оттуда — к Пайни Вудс; это было последнее собрание из тех, которые я посетил в Каролине; оно было обширным и так глубоко привлекло мое сердце, что я с горячностью принялся работать среди них.

Когда я был в Ныобеган Крике, там был один Друг, который зарабатывал себе на жизнь, не имея негров, и в течение многих лет он был там проповедником в собрании. Он пришел ко мне на следующий день, мы выехали вместе верхом, и он сказал, что хотел поговорить со мной относительно одного затруднения, которое он испытывал, и описал это примерно следующим образом: Что когда в последние годы стали собирать налоги на ведение войны, у него зародились сомнения относительно их уплаты, и он выбрал бы скорее претерпеть наложение ареста на свое имущество, чем платить их. И он был единственным человеком, который отказался от этого в тех областях, и не знал никого другого, кто оказался бы в подобных обстоятельствах, и это явилось для него тяжелым испытанием, тем более, что некоторые из его братии не одобряли его поведения на этот счет, и добавил, что из чувства симпатии, которое он ощутил ко мне на вчерашнем собрании, он решился открыться мне, дабы спросить меня относительно Друзей в наших краях; в ответ на то я рассказал ему, насколько умел, о состоянии Друзей среди нас, а также что я в течение некоторого времени испытывал те же сомнения. Я верил, что он был одним из тех, кто стремится ходить праведно перед Господом, и почел своим долгом сохранить запись об этом.

Оттуда я поехал обратно в Вирджинию и был на собрании возле дома Джеймса Коупленда; это было время внутренних страданий, но благодаря благости Господней я остался довольным. Затем — на другое собрание, где через обновление чистой любви мы получили большое утешение.

Поездив в последнее время туда и сюда, я с новой очевидностью осознал, что быть верным Господу и предаваться Его воле — это самый необходимый и полезный урок, который я должен извлечь, глядя не столько на результаты моего труда, сколько на чистые побуждения и реальность того участия, которое возникает от небесной любви. В Господе Иегове — извечная сила, и когда дух путем кроткого послушания соединяется с Ним и мы произносим слова от внутреннего знания, что они исходят от небесного источника, хотя путь наш может быть трудным и требует большого внимания, чтобы не сойти с него, и хотя способ, которым Он ведет нас, может привести к унижению, все же если мы будем продолжать идти в терпении и кротости, небесный мир станет наградой наших трудов.

Оттуда я отправился на собрание в Керлс, которое, хотя и было небольшим, возродило чистых сердцем. Оттуда — на собрания в Блэк Крике и Каролине, откуда, сопровождаемый Уильямом Стэнли11, упомянутым прежде, мы поскакали к Гуз Крику, большей частью лесами, около сотни миль. Первую ночь мы провели на постоялом дворе, вторую — в лесу, а на следующий день добрались до дома одного Друга в Гуз Крике. В лесу мы попали в трудное положение, так как у нас не было огня и не имелось колокольчиков для наших коней, но мы остановились до наступления темноты и дали им попастись на дикой траве, которая росла в изобилии, а сами тем временем ножами срубили ветви, чтобы укрыться на ночь, и затем связали их; и набравши веток, мы улеглись под дубом, но так как было очень много комаров и земля сырая, я спал совсем немного.

Лежа таким образом среди дикой природы и глядя на звезды, я приведен был к созерцанию состояния наших прародителей, когда они были изгнаны из рая и увидели, что не имеют ни дома, ни орудий труда, ни одежды, кроме той, что дал им Создатель, ни посуды, ни огня, чтобы сварить что-нибудь из корней или трав. Но Всемогущий, хотя они и не послушались Его, был им отцом; с течением времени им открылся путь ко всем удобствам жизни. И Тот, Кто милостию духа своего просветил их ум и показал им, что Ему угодно от них и что приведет их, разумные создания, к блаженству, обеспечил им также средства для счастливой жизни в этом мире, в том случае, если они внимают проявлениям Его мудрости.

Обеспечивать себя вещами, касающимися внешней жизни, с истинной мудростью — хорошо, и дар усовершенствования вещей полезных — это добрый дар и исходит от Отца Светов. Многие обладают этим даром, и из века в век в мире сем делались усовершенствования такого рода. Но некоторые, не сохраняя верности чистому дару, с творческой ловкостью и самохвальством придумали множество изобретений; и поскольку таковые людские изобретения, отличные от той чистоты, в которой был создан человек, с самого начала своего являлись порочными, то и плоды их были и являются порочными. И в наши дни нам столь же необходимо постоянно служить сему небесному дару, дабы быть пригодными к тому, чтобы правильно использовать в этой жизни добрые вещи с великими усовершенствованиями, как это было с нашими прародителями, когда они оказались безо всяких усовершенствований, без единого друга или отца, кроме самого Бога.

Я присутствовал на собрании в Гуз Крике, а затем на Ежемесячном собрании в Фэрфаксе, где, благодаря милостивым деяниям Всемогущего, сила Его возобладала во многих сердцах. Оттуда — в Монокэйси и Пайп Крик в Мэриленде, и в обоих этих местах я имел случай восхвалить Того, Кто укреплял меня в различных перипетиях и чьей помощью я смог достичь истинного отклика в сердцах людей. В этих краях оказалось несколько молодых людей, подающих надежды. Уехав оттуда, я побывал на собраниях в доме Джона Иверита в Меналлене и в Хантингдоне, и смиренно благодарил Господа, Кто открыл мое сердце среди людей этих новых поселений, так что это стало временем ободрения для чистых сердцем.

В Меналлене один Друг сообщил мне о религиозном Обществе среди голландцев, называемых Минонисты12, и между прочим рассказал о следующем существенном обстоятельстве: один из Минонистов, будучи знаком с человеком из другого Общества, жившем на значительном расстоянии, и путешествуя как-то по делам со своей повозкой близ дома означенного знакомого, когда приблизилась ночь, стал подумывать, не свалиться ли ему на голову; но проезжая по его полям и видя отчаянное положение его рабов, он разжег костер в лесу неподалеку и там устроился на ночлег. Он сказал, что знакомый этот узнал, где он ночевал, и после того, встретив Минониста, сообщил ему об этом, добавив, что его сердечно приняли бы в его доме, а перед тем с удивлением спрашивал его знакомых о причинах такого поведения.

Минонист ответил: «С того самого момента, как я вошел на твои поля, я искал возможности поговорить с тобой. Дело было в том, что я собирался прийти в твой дом и попросить пристанища, но видя твоих рабов за работой и наблюдая, как они одеты, я не захотел идти к тебе и иметь с тобой что-либо общее». Затем он стал увещевать его, прося обращаться с ними более человечно, и добавил: «Когда я лежал в ту ночь у костра, я подумал, что поскольку я человек с состоянием, ты наверное принял бы меня подобающе, но если бы я был столь же беден, как один из твоих рабов, и не имел силы помочь себе сам, я получил бы из твоих рук обращение не лучше, нежели они».

Оттуда, посетив три собрания на своем пути, я отправился домой в благоговейном чувстве милосердия Господня, оказанного мне, сохранившего меня во многих испытаниях и скорбях на моем пути.

V

1755-1758

Прошло несколько лет, и так как деньги нашей провинции, собираемые путем налогов, возлагаемых на жителей, стекались для продолжения войн, дух мой часто занят был мыслями об уплате таких налогов, и я полагаю, следует сохранить мои записи на этот счет. Мне говорили, что Друзья в Англии часто платили налоги, когда деньги предназначались для таких целей. Я посоветовался по этому делу с несколькими видными Друзьями, которые все поддерживали уплату таких налогов, причем к некоторым из них я относился с большим уважением; и на какое-то время мне стало легче. Но все же в глубине души у меня остались сомнения, с которыми я никак не мог справиться, и немного спустя я опять весьма обеспокоился на этот счет.

Я всегда полагал, что существовали честные люди, платившие такие налоги; они, однако, не могли понять, что их пример являлся для меня веской причиной делать то же самое, в то время как я считал, что дух Истины требовал от меня как от личности лучше претерпеть ущерб для моего имущества, нежели активно платить их.

Я знал, что Фома Кемпийский1 жил и умер, исповедуя Римско-католическую религию, и читая его книги, я поверил, что он — человек истинно христианского духа, в той же полноте, как и многие другие, кто умерли мученической смертью, потому что не могли согласиться с некоторыми предрассудками в этой церкви. Все истинные христиане — люди одного духа, но дары их различны, ибо Иисус Христос согласно своей бесконечной мудрости назначил каждому свое особое дело.

Ян Гус2 боролся против заблуждений, закравшихся в церковь, и противостоял решениям Констанцского собора3, который, как сообщает историк, состоял из многих тысяч людей. Он скромно отстаивал дело, которое полагал правым, и хотя его язык и поведение по отношению к судьям казались вполне уважительными, все же ничто не могло сдвинуть его с тех принципов, которые утвердились в его душе. Говоря его собственными словами, «Я смиреннейше требую и желаю, чтобы всецело ради Того, кто Бог для всех нас, я не был принуждаем к вещам, которым совесть моя, противится или против которых восстает». И опять, в своем ответе Императору. «Я не отвергаю ничего, благороднейший Император, что бы ни решил и не наложил на меня Собор, я исключаю для себя только одно: оскорбить Бога и мою совесть» — «Акты и памятники» Фокса, стр. 2334. В конце концов он предпочел претерпеть смерть на костре, нежели поступить противно тому, чего, как он верил, Господь требовал от него. Фома же Кемпийский, не споря с положениями, общепринятыми в то время, трудился, как явствует, дабы благочестивым примером, а также проповедью своей и письменно содействовать добродетели и внутренней духовной религии. И я верю, что оба они были чистосердечными последователями Христа.

Истинная любовь к ближнему — превосходная добродетель, и искренне трудиться на благо тех, чья вера во всех отношениях не согласуется с нашей, — это счастье. Отказаться добровольно платить налог, который наше Общество обычно платило, было чрезвычайно неприятно, но делать вещи, противные моей совести, казалось еще более ужасно.

Когда это сознание пришло ко мне, я не знал никого, кто находился бы в подобном затруднении, и в изнеможении я умолял Господа дать мне силы отбросить все и следовать за Ним, куда бы Ему ни было угодно меня повести. И в таком настроении я поехал на наше Ежегодное собрание в Филадельфию в 1755 году, на котором был назначен комитет, по нескольку человек от каждого Ежеквартального собрания, дабы установить связь с Собранием в пользу Страждущих5 в Лондоне, и другой комитет для посещения наших Ежемесячных и Ежеквартальных собраний. И после их назначения, перед окончательным роспуском собрания, на нем было решено, что эти два комитета должны собраться вместе в городе, в школе, принадлежащей Друзьям, уже после закрытия собрания, чтобы рассмотреть некоторые вопросы, в которых затрагивалось дело Истины; и эти комитеты, собравшись вместе, устроили серьезное обсуждение в страхе Господнем, и в это время я понял, что многих Друзей одолевают сомнения, подобные упомянутым выше.

После того как я закончил изложение этого дела, которое было поддержано моим возлюбленным другом Джоном Черчманом6 и сопровождалось внимательным чтением заметок, которые он сделал, выражая озабоченность, охватившую его по поводу нашего свидетельства против войны, и так как они содержат кое-что, имеющее отношение к фактам, о которых будет говориться позднее, я думаю, хорошо было бы с его разрешения изложить здесь их суть:

«В 4-м месяце 1748 г. я имел намерение присоединиться к Друзьям в городе Филадельфия, когда посещал там некоторые семьи; во время исполнения этой службы Губернатор созвал Ассамблею и изложил перед ними беззащитное состояние Пенсильвании, чтобы они убедили Палату дать некоторую сумму денег, дабы разместить военный корабль у нашего мыса, а также помочь закончить крепость за городом, которую уже начали строить по подписке.

«Однажды ночью, когда я лежал в постели, мне пришла в голову неотвязная мысль пойти в Палату Ассамблеи и изложить перед членами ее опасность отхода от той Божественной силы, которая до сих пор защищала жителей нашей страны и сохраняла нас мире и безопасности. Эта забота лежала у меня на сердце несколько дней и побуждала меня со всей серьезностью молить Господа о том, чтобы если побуждение это исходит от Него, то Он соблаговолил бы направить мои стопы таким образом, дабы я был охранен от причинения обид кому бы то ни было, ибо времена стояли тяжелые, и многие даже в нашем Обществе выражали желание дать эту сумму денег и тем самым показать нашу лояльность королю7, несмотря на то, что будучи людьми мирными, мы несли свидетельство, противное всяким внешним войнам и сражениям.

«Я никому не говорил об этой своей заботе, пока не прошла неделя, когда вдруг однажды утром она легла такой тяжестью мне на сердце, что я пришел в дом одного Друга, и когда мы сидели вместе, он почувствовал, что что-то лежит у меня на душе, и спросил, не обеспокоен ли я делами Ассамблеи, в ответ на что я спросил его, не встречал ли он когда-либо Друга, идущего на Ассамблею с мыслью выступить перед нею. Он ответил: "Нет, но я удивлялся, что такового не имеется, ибо, как я понимаю, - добавил он, - прежде для них было обычным делом сидеть в молчании, как на торжественном богослужении, прежде чем они перейдут к делу".

«Я сказал ему, что этим утром собираюсь идти в Палату, но был бы рад, если кто-нибудь пойдет вместе со мной. Он направил меня к Другу, который, по его мнению, подходил к этому случаю, и я пошел и познакомил его с моею заботой и вдобавок сказал ему, что если он не чувствует себя просто и легко, я думаю, лучше ему не ходить. Он ответил: "Твой путь перед тобою, но я думаю, я не должен идти с тобой". Тогда я вернулся к моему вышеупомянутому другу, который не отговаривал меня, хотя я и был один.

«И направляемый моей душою, я вошел прямо в Государственную Палату, как раз когда в нее вошел спикер, Джон Кинси8, которого я поманил; и он подошел, и мы встретились. Я сказал ему, что хотел бы, чтобы меня допустили в Палату, ибо я думаю, что могу сказать им нечто, представляющееся мне весьма важным. Он сказал, что сейчас время критическое и перед ними трудное дело, и спросил, не лучше ли мне подождать, пока Палата не разойдется; а другой член Палаты, стоявший рядом, сказал, что он думает, это будет самое лучшее и не вызовет никакой обиды, ибо среди членов Палаты довольно многие не принадлежат к нашему Обществу, но если я подожду, пока Палата не прервет свои заседания, тогда они оповестят всех членов из нашего Общества, и они без сомнения захотят дать мне возможность сообщить то, что у меня на уме. Но я сказал им, что мне это ни к чему, так как я имею особое желание выступить перед теми членами, которые не принадлежат к нашему Обществу, и я попросил Спикера, чтобы он вошел вовнутрь и сообщил им, что их ожидает соотечественник, желающий быть принятым в палате, который имеет нечто сообщить им, и если они откажутся, я хотел бы быть свободным. Он с готовностью и живостью ответил, что он это сделает, и вскоре принес мне ответ, что Палата хочет меня выслушать.

«В душе я, когда вошел, ощущал благоговейный трепет, и думаю, он в какой-то степени передался и оказал влияние на членов, а после молчания в течение, может быть, десяти или двенадцати минут я почувствовал, что как бы весь страх человеческий снят с меня и дух мой побуждаем говорить с ними от сердца к сердцу, по существу следующее:

«Соотечественники и собратья по подданству, Представители населения этой Провинции! «Осознавая все трудности, стоящие перед вами, я всей душой сочувствую вам и должен напомнить вам справедливые и правдивые слова великого служителя Христова, а именно: «Нет власти аще не от Бога» [Римл. 13. 1]. Ныне если мужи, обладающие властью любого ранга, обращаются к Богу (который станет духом правосудия для тех, кто вершит правосудие) за мудростью и советом, дабы действовать единственно властью  Того,   Кто благословил власть имущих и позволил им утвердиться в ней, дабы они стали Его служителями, таковые будут благословением Божьим для своей страны; но если те, кто обладают властью, поддаются своим собственным страхам и страхам и уговорам других, и покоряются им, и пренебрегают этими заботами, и потому издают законы для своей собственной охраны и защиты с помощью материального оружия, и строят фортификации по образу «человеческой предусмотрительности», тот, кто является главным Начальником, отняв руку силы своей, может позволить тем злым силам, которых они боятся, внезапно напасть на них. Да запомнится с благодарностью навеки, как замечательно мы сохраняли мир и спокойствие в течение более чем пятидесяти лет; никаких вторжений иностранного врага, и договоры о мире с коренными жителями, мудро начатые нашим владельцем Уильямом Пенном9, нерушимо исполнялись до сего дня.

«Хотя вы ныне представляете и работаете для разных людей, принадлежащих к различным религиозным вероисповеданиям, все же помните, что хартия остается той же самой, что и в начале. Остерегайтесь поэтому любых действий, угнетающих чувствительную совесть, ибо существует много жителей, которых вы представляете, которые все еще придерживаются тех же религиозных принципов, что и их предшественники, которые были первыми пришельцами, рискнувшими прийти на эти дикие (в то время) земли и которые очень бы огорчились, увидя происходящие военные приготовления, поддержанные законом, на который согласились их братья по исповеданию или другие, противно хартии, все еще сознательно заявляющей, что благоговейный и чистый страх Божий со смиренной верою в Его древнюю руку силы должны служить нам крепчайшей броней и защитой. А те, кто придерживаются иных принципов и служат в этом правительстве, не имеют законных оснований раздумывать о том, не запрещены ли военные приготовления, ибо хартия была написана, и мирная конституция утверждена до того, как они рискнули войти в него.

«Мы можем рассмотреть с помощью различных законов, изданных парламентом, когда в Англии впервые началась реформация, ибо представляется, что мудрость свыше направляла их умы. Да будете направлены к верным действиям в наше время и вы, из коих многие веруют в прямое воздействие духа Христова, в мудрость Божию, которая поистине направит полезным путем.

«Я говорю таким образом не из неуважения к королю или правительству, ибо в сердце моем я благодарен, что Господь по милости своей соизволил, чтобы трон Великобритании принадлежал нашему нынешнему благотворящему властителю, королю Георгу10.

«Я выразил признательность за их доброту, что они терпеливо выслушали меня, и удалился.

«В 11-м месяце 1755 года, - продолжает он, -я, будучи на Ежегодном собрании в Шрюсбери вместе с Джоном Эвансом и еще несколькими Друзьями, размышлял о смысле отдавания денег в пользу короля, зная о том, что они идут на продолжение войны. Джон Эванс и я по дороге посетили несколько собраний, последним из которых был Ивешем. Я сказал Джону, что чувствую побуждение поехать в Филадельфию, и попросил его также поехать туда, на что он согласился. И когда мы приехали в город, там заседала Ассамблея и комитет Палаты, назначенный для подготовки билля о передаче в пользу короля некоторой суммы денег, полученных путем налогов с провинции.

«И несколько Друзей, озабоченные на этот счет, оказавшиеся по воле Провидения вместе, заключили, что было бы целесообразно попросить созвать конференцию с теми членами, которые принадлежали к нашему Обществу; они обратились к Спикеру, который сам был таковым, и им была предоставлена такая возможность, после чего мы решили, что необходимо будет составить адрес, обращенный к Ассамблее от имени Общества. Но поскольку нас было только пятеро, мы посовещались об этом с несколькими видными Друзьями, и в конце концов собралось более двадцати человек, которые все придерживались мнения, что к Ассамблее следует обратиться от имени Общества; и текст был составлен и скреплен двадцатью подписями, и все вместе пошли в Палату и вручили его Спикеру, и тот прочел его в нашем присутствии; тем не менее, закон прошел; поименованный же адрес заключал следующее:

«Представителям свободных граждан провинции Пенсильвания, собранным на Генеральной Ассамблее, — Адрес людей, называемых Квакерами, от их собственного имени и от имени других.

«Рассмотрение мер, принятия которых недавно добивались и которые теперь предложены, произвело глубокое впечатление на наши души, и мы поняли, что не выполним своих обязанностей по отношению к вам, к самим себе и к своим братьям по вере, если не оповестим вас, что хотя мы будем во все времена от всего сердца добровольно вносить средства на нужды правительства, согласно обстоятельствам или уплачивая налоги, или тем путем, который будет сочтен необходимым, и искренне желаем, чтобы была проявлена должная забота и обеспечены фонды для сбора денег, дабы развивать дружбу с нашими соседями-индейцами и поддержать тех из наших граждан-собратьев, кто находится или может оказаться в беде, и для других подобных благотворительных целей. Однако же поскольку сбор денег и передача их комитетам, кои могут употребить их для целей, несовместимых с мирным свидетельством, которое мы проповедуем и для которого родились в этот мир, представляется нам по своим последствиям разрушительным для нашей религиозной свободы, мы опасаемся, что многие из нас скорее вынуждены будут пострадать, нежели согласиться на это посредством уплаты налога для этих целей. И тем самым главнейшая часть нашей конституции в основе своей пострадает, и то радостное пользование свободой совести, ради которого наши предки оставили свою родную страну и поселились здесь, в этой (тогда) дикой местности, постепенно будет разрушено.

 «Мы искренне заверяем вас, что не преследуем мирских целей, обращаясь к вам; и если бы мы сохранили мир в наших собственных душах и друг с другом, мы отказались бы от него, ибо не желаем доставить вам ненужных беспокойств и глубоко понимаем, насколько трудно вам поколебать то доверие, которое вы безупречно оправдывали в эти тревожные времена, что возбуждает в нас горячее желание, чтобы прямое наставление Высшей Мудрости воздействовало на ваши души и чтобы сохраняя к ней постоянное внимание, вы смогли бы обеспечить мир и спокойствие себе самим и тем, кого вы представляете, принимая меры, согласные с нашими мирными принципами. И тогда мы верим, что сможем продолжать смиренно поручать себя покровительству той Всемогущей Силы, чей промысел был до сего дня подобен стенам и оплотам вокруг нас.

Подписано двадцатью Друзьями.

«После принятия поименованного Акта некоторые Друзья из тех комитетов, которые были назначены последним упомянутым выше Ежегодным собранием, решили, что этим комитетам целесообразно будет встретиться, дабы обсудить дело, так как уплата налога была назначена перед Ежегодным собранием, и я, которому это было известно, в назначенное время поехал в Филадельфию».

Так как до сих пор редко было слышно о том, чтобы люди совестились платить налоги, основываясь на прошении, даже среди людей достойных, которые в свое время стойко несли свидетельство против внешних войн11, я здесь могу отметить некоторые вещи, пришедшие мне на ум, когда я внутренне размышлял на этот счет.

Из-за стойкого противления, которое преданные Друзья хранили в отношении дурных дел, впоследствии одобренных, их ненавидели и преследовали люди, жившие в духе мира сего, и претерпевая мучения с твердостию, они стали благословением для церкви, и дело процветало. В каждом веке люди равно озабочены тем, чтобы проявлять внимание к своему собственному духу, и сравнивая их положение с нашим, я вижу, что в те времена для них было меньшей опасностью заразиться духом мира сего, чем происходит сейчас с нами. Они мало или совсем не участвовали в гражданском управлении, и многие из них заявляли, что они властью Божией отделены от того духа, который затевает войны; и так как они терпели от правителей из-за своего свидетельства, меньше вероятности было, что они объединятся с ними духовно в делах, несовместимых с чистотою Истины. С самого первого поселения на этой земле мы почти вовсе не знали забот такого рода. Проповедь эта в свое время считалась заслуживающей укоризн, но в конце концов, поскольку праведность наших предшественников была оценена правителями, а невинные их страдания тронули их сердца, путь их богослужения был признан терпимым, и многие из наших членов в этих колониях стали активно участвовать в гражданском правлении. Таким образом, испытанный фавором и процветанием, этот мир стал казаться располагающим. Умы наши обратились к улучшению нашей страны, к торговле и наукам, среди которых есть много полезных вещей, если следовать им в чистой мудрости; но то, что в настоящем положении нашем плотский ум начинает одерживать верх, я полагаю, никто отрицать не станет.

Некоторые из наших членов, которые являются должностными лицами в гражданском управлении, были в том или ином случае призваны на свои должности, дабы помочь в вещах, относящихся к войнам. Таковые, сомневаясь, действовать ли им или умолять освободить их от должности, видя, что братия их единодушно уплачивает налог для продолжения означенных войн, могли решить, что дело их не особо отличается, и тем подавить в своей душе нежное дыхание Святого Духа. И таким образом незаметными шагами намечался подход к одобрению сражений до тех пор, пока мы не подошли так близко к нему, что казалось, будто бы все различие заключается не в чем ином, как в имени миролюбивого народа.

Требуется великое самоотречение и подчинение себя Божьей воле, чтобы достигнуть такого состояния, в котором мы можем свободно прекратить сражаться в случае неправого вторжения, даже тогда, когда мы, если бы сражались, вполне возможно одолели бы наших захватчиков. Кто бы по справедливости ни добился этого, до некоторой степени чувствует тот дух, в котором Искупитель наш отдал за нас свою жизнь, и по божественной благодати многие из наших предшественников и многие из ныне живущих усвоили этот благословенный урок. Но многие другие, приобщившись к религии главным образом путем образования, и не будучи достаточно знакомы с тем крестом, на котором распинает мир сей, проявляют характер, отличный от характера тех людей, кои всецело веруют в Бога.

При мирном рассмотрении этих вещей мне не казалось странным, что ныне некоторых охватило беспокойство, которое в смысле внешних способов его выражения отлично от того, что было знакомо многим из тех, кто шел впереди нас.

Некоторое время спустя после Ежегодного собрания был назначен день и разосланы письма далеко живущим членам, и указанные комитеты собрались в Филадельфии и с перерывами заседали в течение нескольких дней. Бедствия войны уже возрастали. Окраинные жители Пенсильвании часто подвергались нападениям, некоторые были убиты и многие взяты в плен индейцами; и пока эти комитеты заседали, тело одного убитого было провезено в повозке по улицам города, в окровавленной одежде, дабы всполошить народ и поднять его на войну.

Друзья, собравшиеся на заседание, не были единодушны в отношении налога, что для тех, кто сомневался, создало большие затруднения. Отказ платить в такое время мог быть рассмотрен как акт нелояльности и по всей видимости должен был возбудить недовольство правителей, не только здесь, но и в Англии. И все же оставались сомнения, настолько засевшие в умах многих Друзей, что ничто не могло их сдвинуть. Это была самая серьезная конференция из всех, на которых я когда-либо присутствовал, и сердца многих склонились в глубоком смирении перед Всевышним. Некоторые Друзья из этих комитетов, которым, казалось, было легко платить налог, после нескольких перерывов ушли; другие продолжали сидеть до конца. В конце концов было составлено послание [так как некоторые Друзья беспокоились на этот счет, оно после того, как было несколько раз прочитано и исправлено, было затем подписано теми, кто был готов подписать его, и содержало следующее:

Послание нежной любви и предостережения к Друзьям в Пенсильвании

Филадельфия, 16-го дня, 12-го месяца 1755

Дорогие и горячо любимые Друзья, Приветствуем вас в живом и обновленном чувстве любви нашего Небесного Отца, которая милостиво осеняла нас во время нескольких солидных и серьезных совещаний о состоянии дел Общества в этой провинции, которые мы провели вместе со многими другими Друзьями; и в духе этой любви мы считаем необходимым познакомить вас с тем, что в серьезном стремлении душ наших найти совет и водительство со стороны Верховного Священника нашего вероисповедания, который является Князем Мирного Царства, мы верим, что Он вновь благословил нас сильными и явственными свидетельствами того, что в должное и назначенное им время день, рассвет которого начался в последние столетия, что было предсказано пророками, когда мечи будут перекованы на орала и копья — на серпы (Ис. 2. 4), будет разгораться все ярче и ярче, и дух Евангельский, который учит любить врагов, возобладает до такой степени, что искусство войны перестанет быть известным, и что Его воля — превознести этот благословенный день в нашем веке, если в глубине смирения мы примем Его наставления и повинуемся его голосу.

И с болью предчувствуя, что большая сумма, отведенная последним Актом Ассамблеи для нужд короля, в принципе предназначается для целей, несовместимых с нашим мирным свидетельством, мы потому думаем, что поскольку мы не можем заботиться о войнах и сражениях, то нам не следует и вносить в них средства путем уплаты налога, назначенного указанным Актом, хотя последствиями нашего отказа будут мучения, которые мы надеемся вынести с терпением.

И [мы учитываем даже такое предположение] пусть даже некоторая часть денег, которые должны быть собраны в результате указанного Акта, будут, как говорят, использованы для таких великодушных целей, как поддержание дружбы с нашими индейскими соседями и облегчение бедствий наших собратьев-подданных, пострадавших в недавних несчастьях, о ком глубоко болят наши сердца; и мы с любовью и живым состраданием сочувствуем им в этом. И мы могли бы с великой радостью вложить средства в эти цели, если бы они не были столь переплетены, что мы тем способом, который предложен, не можем проявить наше сердечное согласие с ним без того, чтобы в то же время не согласиться или не позволить себе действия, которые мы считаем противными тому свидетельству,  которое Господь дал нам нести во имя Его и ради Истины. И держа в сердце здоровье и процветание Общества, мы с серьезностью убеждаем Друзей ожидать появления истинного Света и иметь совет с Богом, чтобы мы могли знать Его как камень нашего спасения и место нашего вечного убежища. И остерегайтесь духа мира сего, который неустойчив и часто затягивает в темные и боязливые рассуждения, как бы Бог не попустил ослепнуть очам души, и те, кто не знает твердого основания, Камня Веков, не стали бы участвовать в ужасах и страхах, которые неизвестны обитателям того места, где овцы и агнцы Христовы всегда имеют тихую обитель, а остальные должны сказать, в похвалу имени Его, что они были благословлены испить свою чашу в этот день бедствий.

И поскольку наша верность настоящему правительству и добровольная уплата всех налогов для целей, которые не противоречат нашей совести, могут законно избавить нас от подозрений в нелояльности, мы с серьезностью желаем, чтобы все, кто в глубоких и мирных исканиях водительства Святого Духа убеждены, в настоящем или будущем, что Он призывает нас как народ к этому свидетельству, могли бы пребывать, направляемые тем же божественным Духом, и показать путем кротости и смиренности своих речей, что они действительно находятся под тем воздействием, и в нем могли узнать истинные силу духа и терпение, дабы нести это и все другие свидетельства,   сообщенные  им,   верно и единодушно, и чтобы все Друзья могли знать, что дух их облечен истинным милосердием, узами христианского братства, в котором мы еще раз приветствуем вас и остаемся — ваши друзья и братья.

Подписали:

Авраам Фаррингтон12, Джон Эванс, Джон Черчман13, Мордекай Йарналл, Сэмюэль Фотерджилл, Сэмюэль Истберн14, Уильям Браун, Джон Скарборо15, Томас Карлтон, Джошуа Или, Уильям Джексон, Джеймс Бартрам, Томас Браун, Дэниель Стэнтон16, Джон Вулман, Айзек Зейн, Уильям Хорн17, Бенджамин Троттер, Энтони Бенезет18, Джон Армитт, Джон Пембертон19.

Копии этого послания были разосланы среди Друзей в нескольких областях провинции Пенсильвания, и так как некоторые в Обществе, кто с легкостью уплачивал этот налог, открыто возражали против написанного, и поскольку некоторые из тех, кто вовлечен был в это обсуждение, полагали, что поступили правильно, распространив послание, то на следующем Ежегодном собрании они выразили согласие с тем, чтобы их поведение касательно этого дела было рассмотрено, но Друзья на Ежегодном собрании не согласились принять его к рассмотрению.

Когда налог собирали, многие платили его немедленно, а другие сомневались, платить ли им, и во многих местах (где сборщиками и констэблями были Друзья) на имущество их был наложен арест их же собратьями по членству. Это создало значительные затруднения, и на Ежегодном собрании в Филадельфии в 1757 году вопрос был поднят и назначен комитет в количестве около 40 Друзей, по нескольку от каждого Квартального собрания, дабы рассмотреть дело и доложить свое суждение по вопросу: будет ли наилучшим публично рассмотреть его в это время на Ежегодном собрании, или нет.

На этом собрании присутствовали наши Друзья Уильям Рэкитт20, Джон Хант и Кристофер Уилсон из Англии, Бенджамин Феррис из провинции Нью Йорк и Томас Никольсон из Северной Каролины, которые все по просьбе Ежегодного собрания сидели с нами. Мы встретились и, просидев несколько часов, разошлись до следующего утра. Это было время глубоких сомнений для многих душ, и после нескольких часов, проведенных на нашем втором заседании, был составлен следующий доклад и подписан одним Другом от имени всего комитета:

Согласно назначению Ежегодного собрания, мы встретились и имели несколько серьезных и тщательных обсуждений предмета, порученного нам, и поскольку нашли, что существуют различные мнения, то по этой и некоторым другим причинам мы единодушно заключаем, что нам не пристало обсуждать этот вопрос в открытую и что Ежегодному собранию в высшей степени необходимо рекомендовать, чтобы Друзья повсеместно искренне старались облечь свои души горячей любовью друг к другу.

[Каковой доклад вошел в протокол, и копии его были разосланы по Квартальным и Ежемесячным собраниям].

К ночи 9-го дня 8-го месяца 1757 года боевые офицеры нашего графства получили приказ призвать отряды милиции21 и взять некоторое число людей в солдаты на помощь англичанам у форта Уильяма Генри, при правительстве Нью Йорка. И за несколько дней был произведен всеобщий пересмотр сил милиции в Маунт Холли, выбран ряд людей и отправлен под командованием нескольких офицеров. Вскоре после того пришел приказ призвать солдат втрое больше, а остальным быть в готовности отправиться в поход, когда прийдет следующий приказ.  И  17-го дня  8-го месяца в Маунт Холи состоялось собрание боевых офицеров, согласившихся на призыв, и был отдан приказ выбранным таким образом людям встретиться с их капитанами в такое-то время и в таком-то месте, в нашем городе — в Маунт Холли, и среди них было значительное число членов нашего Общества.

Поскольку все это очень действовало на мою душу, мне представилась новая возможность увидеть и обдумать преимущества подлинного пребывания в религии, когда действия находятся в гармонии с принципами. Среди офицеров имелись люди с понятием, откликавшиеся на искренность, если они ее видели; и исполняя свои обязанности, они, если имели дело с людьми, которые, как они верили, были чистосердечны, сталкивались с трудностями, ибо действовать по совести — тяжелая задача, и гораздо легче ее избежать. Но там, где люди исповедуют на словах кротость и высокий дух и такую твердую веру в Бога, что не могут участвовать в войне, а в обычной жизни и по духу и поведением своим демонстрируют противоположное, им в такое время приходится очень трудно.

В великом волнении офицеры принялись составлять отряды, дабы выполнить требования своих начальников, и видя людей, которые притворялись, что имеют нравственные сомнения на этот счет в надежде избежать опасностей войны, обращались с ними весьма жестоко. В это время беспорядков некоторые из наших молодых людей покинули провинцию и уехали за ее пределы, дабы переждать, пока все это окончится. Некоторые же пришли и предложили себя в солдаты. Другие, казалось, на самом деле испытывали в душе серьезные возражения против участия в войне и выражали большое смирение, понимая, что испытание близко; я имел разговор с некоторыми из них и получил удовлетворение.

В назначенное время,  когда  капитан явился в город, некоторые из этих последних, упомянутых выше, пришли к нему и сказали по сути следующее: что они не могут носить оружие по соображениям совести и не могут также никого нанять, чтобы заменить их, и готовы покориться своей участи. В конце концов капитан сказал им всем, что они могут пока что вернуться домой, но потребовал, чтобы они готовились стать солдатами и обеспечили себя всем необходимым для похода, когда их призовут. Это было такое время, какого я до сих пор не видывал, и все же я могу сказать с благодарностью ко Господу, что я верил: эти испытания посылаются нам во благо, и я по милости Его был покорен Его воле. Французская армия, взяв форт, который она осаждала, разрушила его и удалилась прочь. Людям, взятым по первому призыву,  после нескольких дней  похода приказано было вернуться по домам, а второй призыв вообще больше не созывался по этому делу.

4-го дня 4-го месяца 1758 года некоторым офицерам в Маунт Холли пришел приказ спешно приготовить квартиры примерно для сотни солдат; и офицер и два других человека, оба жители нашего города, явились ко мне в дом, и офицер сказал, что пришел просить меня обеспечить место и услуги проживания для двух солдат, и что мне разрешено платить по шесть шиллингов в неделю за человека. Так как дело это было новым и неожиданным, я сразу никакого ответа не дал, но некоторое время сидел в молчании с душою, обращенной вовнутрь. Я был полностью уверен, что ведение войны несовместимо с христианской религией, и быть нанятым для того, чтобы принимать людей, которым платили как солдатам, мне было затруднительно. Я предполагал, что они имеют законные основания для того, что делают, и через некоторое время сказал офицеру: «Если люди посланы сюда, чтобы здесь расположиться, я полагаю, я не откажусь принять их в моем доме, но суть дела такова, что я не могу держать их за плату». Один из пришедших заметил вскользь, что думает, я могу сделать это совместимым с моими религиозными принципами, на что я не дал ответа, полагая", что молчание в то время было для меня наилучшим.

Хотя они говорили о двух, пришел только один; он пребывал в моем доме около двух недель и вел себя вежливо. А когда офицер пришел заплатить мне, я сказал, что не могу взять за это деньги, так как принял его в моем доме, пассивно подчиняясь власти. Я сидел верхом на лошади, когда он говорил со мной, и когда я отвернулся от него, он сказал, что обязан мне, на что я ничего не ответил; но подумав о том, как я это выразил, я устыдился и потом, находясь близ того места, где он жил, я зашел к нему и объяснил, на каких основаниях я отказался от оплаты за содержание солдата.

Перед началом 1758 года я однажды вечером пошел в сопровождении моего друга навестить больного, и там нам рассказали об одной женщине, жившей неподалеку, которая недавно в течение нескольких дней не могла утешиться, увидя сон, в котором смерть и суд Всевышнего после смерти оказали на душу ее неизгладимое впечатление. Затем печаль ее по этому поводу стерлась, и тот друг, с которым я был, пошел к ней и имел религиозную беседу с нею и ее мужем. Эта встреча на всех произвела сильное впечатление, и этот человек, обливаясь слезами, говорил о своем успокоении; а некоторое время спустя бедняга попал в бурю на реке и утонул вместе с еще одним человеком.

В 8-й месяц 1758 года, почувствовав в душе призыв быть на Ежеквартальном собрании в графстве Честер и на некоторых собраниях в графстве Филадельфия, я первым делом поехал на упомянутое Ежеквартальное собрание, которое оказалось весьма многолюдным, и когда рассматривались и обсуждались несколько важных тем, Господу было угодно отметить нескольких из Его слуг силой и твердостью, дабы они несли бремя дня. Хотя я и сказал немного, дух мой был глубоко взволнован, и чувство Божией любви в помазании и приготовлении некоторых молодых людей на служение Ему, дало мне утешение, и сердце мое смягчилось пред Ним.

Оттуда я отправился на собрание молодых в Дарби, где мой возлюбленный друг и брат Бенджамин Джонс встретил меня и перед отъездом сообщил, что его назначили сопровождать меня в этой поездке. И мы были в Рэдноре, Мерионе, Ричланде, Северном Уэльсе, Плимуте и Эбингтоне, и имели случай склониться в поклоне пред Господом, нашим милосердным Богом, чьею помощью изо дня в день путь наш открывался перед нами. Я был в отъезде около двух недель и проскакал около двух сотен миль.

[Однажды вечером к нам домой пришел Друг, который был мировым судьей, и в дружеском тоне заговорил на тему об отказе платить налоги для поддержания войны, и понимая, что я был одним из тех, кто сомневался, следует ли платить, он сказал, что искал возможности поговорить с кем-либо об этом деле; после чего мы продолжали братскую беседу о некоторых текстах Писания, затрагивающих эту тему, в заключение чего он сказал, что согласно нашему  судопроизводству  следует,  что  каждый раз, когда административное управление будет переживать дурные времена, мы должны будем скорее претерпеть конфискацию товаров,  нежели активно платить для его поддержки. На что я ответил: «Люди высокого общественного положения стремятся к благим целям, одни — установить хорошие законы, другие — проследить, чтобы эти законы не нарушались. Если же люди, предназначенные для этого, не отвечают целям своего учреждения, наши свободные вложения для поддержки их в этой должности, когда мы положительно знаем, что они поступают неправильно, — значили бы, что мы усиливаем их в ложном направлении и заставляем их забыть об этом. Но когда, ясно понимая все дело, мы действительно затрудняемся уплатой денег и в духе кротости претерпеваем арест, налагаемый на наши товары, только бы не платить активно, то это, соединенное с праведной упорядоченной жизнью, может заставить людей задуматься о своем собственном гражданском поведении».

Он сказал, что предложил бы середину: то есть там, где люди у власти не поступают согласно пожеланиям тех, кто их выдвинул, он думает, что люди должны протестовать, а не произвольно отказываться уплачивать требуемые деньги, и добавил: «Гражданское правление — это соглашение свободных людей, по которому они обязуются соблюдать определенные законы, и в таком случае отказ в повиновении имеет то же свойство, что и отказ выполнять любое действие, которое мы договорились выполнять».

Я ответил, что заключая договор, мы согласились в честности и праведности позаботиться о том, чтобы не лишать себя права строго придерживаться истинной добродетели во всех случаях, имеющих к ней отношение. Но если бы я неосмотрительно обещал подчиняться приказам определенного человека или ряда людей, без всяких оговорок, и он или они приказали бы мне помочь в совершении великого злодейства, я мог бы тогда увидеть свою ошибку, дав такое обещание, и активное повиновение в этом случае добавило бы к одному злу другое; что хотя, дав такое обещание, я подлежу наказанию за непослушание, все же страдать кажется мне более добродетельным, чем действовать.

Весь наш разговор происходил в спокойствии и доброй воле. И здесь могу отметить, что в Пенсильвании, где многих Друзей одолевают те же сомнения, в Ассамблею была представлена петиция, подписанная большим числом Друзей, которые просили, чтобы не издавался ни один закон, предписывающий уплату денег для таких целей, для которых они как мирный народ не могут платить по соображениям совести.]

Ежемесячное собрание Филадельфии, озабоченное относительно нескольких Друзей, которые тем летом 1758 года купили рабов-негров, так вот, означенное собрание выдвинуло на Ежеквартальном собрании предложение, чтобы последний протокол Ежегодного собрания, составленный на этот предмет, был пересмотрен. И указанное Ежеквартальное собрание назначило комитет для рассмотрения его и доклада о результатах на следующем собрании, и комитет этот собрался один раз с перерывом, и я, приехав в Филадельфию для участия в комитете Ежегодного собрания, был в городе в тот вечер, в   который  комитет  Ежеквартального  собрания встретился во второй раз, и почувствовал, что должен участвовать и в заседаниях этого комитета, что мне и разрешили; и Друзья очень серьезно обсуждали этот вопрос. И вскоре после их следующего Ежеквартального собрания я услыхал, что дело это выносится на наше Ежегодное собрание, что камнем легло мне на сердце, и чувствуя мою собственную нетвердость и великую опасность повернуть в сторону с пути совершенной чистоты, душа моя часто стремилась уединиться и вознести молитвы ко Господу, чтобы он милостью своею укрепил меня, дабы отбросив все соображения себялюбия и дружбы мира сего, я мог полностью покориться Его святой воле.

На этом Ежегодном собрании было рассмотрено несколько серьезных вопросов, и одним из последних — тот, который касался лиц, покупающих рабов. Во время нескольких заседаний этого собрания дух мой часто углублялся во внутреннюю молитву, и я мог бы сказать вместе с Давидом, что слезы были для меня хлебом день и ночь (Пс. 42. 4). Вопрос о рабовладении камнем лежал у меня на сердце, и я не находил ничего иного, о чем мог бы говорить в собрании. Теперь, когда дело это вышло на обсуждение, несколько верных Друзей серьезно стали говорить об этом, что утешило меня, и чувствуя, что пришло время внести мою лепту, я сказал примерно следующее:

«Среди трудностей, обступающих нас в этой жизни, ничто не является более драгоценным, нежели дух Истины, проявленный изнутри, и я серьезно желаю, чтобы в этом важном деле мы действительно смирились настолько, чтобы получить свыше ясное понимание духа Истины и следовать ему; это будет более полезно для Общества, чем любые средства, не пребывающие в свете божественной мудрости. Дело затруднительно для тех, кто владеет рабами, но если таковые отбросят все соображения корысти и отвратятся от стремления к умножению богатства или даже от содержания их всех вместе у себя, когда Истина требует обратного, я верю, что им откроется путь для познания, как справиться с этими трудностями».

Многие Друзья, казалось мне, глубоко склонились под тяжестью совершенной работы и проявили большую твердость в любви к делу Истины и всеобщей справедливости на земле. И хотя никто открыто не защищал обычай рабовладения вообще, все же некоторые, по-видимому, опасались, чтобы собрание не приняло таких решений, которые создали бы немалые трудности для многих из братии, утверждая, что если Друзья терпеливо продолжат обдумывать этот вопрос, Господь в свое время, может быть, откроет путь для освобождения этих людей. И я, чувствуя потребность говорить, сказал:

«Дух мой часто стремится постичь чистоту Всевышнего и справедливость Его суда, и сейчас душа моя объята ужасом. Я не могу не указать на некоторые случаи, когда с людьми обращались не по чистой справедливости, и это ввергает меня в глубокую меланхолию.

Множество рабов на этом континенте угнетаются, и их стенания достигают слуха Всевышнего! И такова чистота и безусловность суда Его, что Он не может быть частично к нам благосклонен. В бесконечной любви и благости он от времени до времени открывает наши умы к пониманию обязанностей по отношению к этим людям, и сейчас не время откладывать.

Если бы мы сейчас благоразумно отнеслись к тому, что Он от нас требует, и тем не менее из-за уважения к частному интересу нескольких лиц или из-за каких-либо дружеских связей, которые не зиждятся на непреложных основаниях, пренебрегли исполнением своего долга с твердостью и постоянством, все еще ожидая каких-то необычайных обстоятельств для того, чтобы осуществить их освобождение, может случиться так, что Бог в справедливости своей ответит нам на это ужасным образом».

Многие верные братья работали с великою твердостию, и любовь к Истине в значительной мере возобладала. Некоторые Друзья, которые имели негров, выразили желание, чтобы к тем Друзьям, которые будут покупать рабов в будущем, относились как к правонарушителям. На это было отвече-но, что корни сего зла никогда не будут кардинальным образом вырваны, пока не будет проведено тщательное выяснение обстоятельств тех Друзей, кто владеет неграми, в отношении справедливости мотивов их содержания, дабы повсеместно было установлена непредвзятая справедливость.

Несколько Друзей выразили желание, чтобы тех, кто держит рабов, посетили, и многие Друзья заявили, что свобода является правом негров, на что в конце концов никто не возразил публично, так что в протоколе об этом было сказано более полно, чем когда-либо прежде, и записаны имена тех Друзей, кто захотел посетить тех, кто держал рабов.

VI

1758-1759

11-го дня, 11-го месяца 1758. Я отправился в Конкорд. Это Квартальное собрание, до тех пор единое, теперь на нашем Ежегодном собрании было поделено на два по причине большого увеличения числа членов. Здесь я встретил возлюбленного Друга нашего Сэмюэля Спэволда и Мэри Керби из Англии, а также Джозефа Уайта из графства Бэкингем, кто оставил свою семью, чтобы отправиться в религиозную поездку к Друзьям в Англии, и по Божественной благодати мы были удостоены укрепляющей возможности побыть вместе.

После этого я присоединился к друзьям Дэниелю Стэнтону1 и Джону Скарборо2, дабы посетить Друзей, которые имели рабов, и вечером мы собрались в семье Уильяма Тримбла, где было много молодежи, что явилось замечательной, живительной возможностью. На следующее утро мы посидели у больного соседа, желая его утешить, а оттуда пошли на похороны тела одного Друга в собрании Юклена, где сошлось много народа, и это было время божественной благодати, после чего мы посетили тех, кто имел рабов. На следующий день мы посетили еще некоторых, владевших рабами, и к ночи собрались в семье нашего друга Эйрона Эшбриджа, где нам открылся источник евангельской любви, и дух мой получил утешение после целого дня тяжелого труда.

На следующий день мы были на Ежемесячном собрании Гошена, а оттуда 18-го дня 11-го месяца 1758 года посетили Ежеквартальное собрание в Лондон Гроуве, оно в первый раз состоялось в этом месте. Здесь мы опять встретились со всеми упомянутыми выше Друзьями и имели несколько поучительных собраний. И перед окончанием делового собрания Друзья были подвигнуты к постоянству в поддержке свидетельства Истины и им напомнили о той неизбежности, с которой ученики Христа должны следовать его делу, и Ему угодно было открыть нам, что мы должны быть особенно внимательными к тому, чтобы держать души наши удаленными от любви к обогащению, дабы отводить нашим внешним делам столь малое место, как только возможно, чтобы тем самым никакие временные заботы не могли впутать нас в свои сети или помешать нам прилежно следовать указаниям Истины, трудясь для взращивания чистого духа кротости и возвышенной духовности среди детей человеческих в эти дни бедствий и несчастий, когда Бог посетил нашу землю своим праведным судом.

Каждое из этих Ежеквартальных собраний было большим и заседало около восьми часов. Здесь я имел случай убедиться, что много говорить на больших деловых собраниях — тяжелое дело. Прежде всего, если наши души не подготовлены должным образом и если мы не понимаем со всей ясностью то дело, о котором мы говорим, то вместо продвижения вперед, мы препятствуем делу и создаем больше работы для тех, на ком лежит все ее бремя.

Если себялюбивые соображения или дух пристрастия поселились в нашей душе, мы не годимся для Господнего дела. Если мы имеем ясное понимание дела и достаточное душевное побуждение говорить, нам надлежит избегать бесполезных обиняков и повторов. Там, где люди собраны из отдаленных мест и перерыв в собрании сопряжен с большими трудностями, всем надлежит быть осмотрительными в ведении собрания, особенно когда они уже просидели шесть или семь часов подряд и перед ними немалый путь, дабы добраться домой.

В трех сотнях минут содержится пять часов, и тот, кто недолжным образом занимает три сотни людей хотя бы одну минуту, помимо других зол, сопряженных с этим, поступает несправедливо, подобно тому, кто заключает человека в тюрьму на пять часов безо всякой причины. После этого собрания я поехал домой.

В начале 12-го месяца 1758 года я присоединился к моим друзьям Джону Сайксу3 и Дэниелю Стэнтону4, дабы посетить тех, кто имел рабов. Некоторые, чьи сердца были правильно настроены по отношению к ним, казалось, были рады нашему приезду. А в некоторых местах наш путь был более трудным, и я часто чувствовал необходимость погрузиться вглубь, к тому корню, откуда шел наш порыв, и имел случай в благоговении и благодарности смиренно склониться пред Господом, который находился близ меня и хранил мою душу в покое во время нескольких острых конфликтов и порождал во мне дух сочувствия и нежности по отношению к некоторым, кто, к сожалению, поддался духу мира сего.

В первый месяц 1759 года, почувствовав в душе моей призыв посетить некоторых из наиболее активных членов нашего Общества в Филадельфии, которые имели рабов, я, заранее договорившись, встретил там своего друга Джона Черчмана5, и мы пробыли в городе около недели. Мы посетили нескольких больных и вдов и их семьи, а остальное время были заняты главным образом посещением тех, кто имел рабов. Это было временем глубоких впечатлений, и мы часто обращались ко Господу за помощью, и Он в несказанной доброте своей удостоил нас воздействия того духа, который предается распятию перед торжеством  и  показным  величием мира сего делает нас способными пройти через тяжкие труды, в которых мы находили успокоение.

24-го дня 3-го месяца 1759 года. Я был в нашем Всеобщем Весеннем собрании в Филадельфии, после чего опять соединился с Джоном Черчманом и посетил еще некоторых Друзей в Филадельфии, которые имели рабов, и с благодарностью нашему небесному Отцу я могу сказать, что Божья любовь и истинно сочувственная сердечная нежность то временам проявляли себя в этом служении.

Чувствуя иногда, что некоторые весьма значительные Друзья стесняются меня, я принял решение посетить одного из них с евангельской любовью, когда я раздумывал об этом, я вдруг почувствовал душе покорность этому решению; итак, я пошел сказал ему потихоньку, что искал возможности поговорить с ним один на один, на что он с готовностью согласился. И тогда в страхе Божием мы исследовали эту стеснительность до самого дна, и имели долгий разговор, который, полагаю, был не без пользы для нас обоих, и я благодарен, что нам открылся к этому путь.

14-го дня 6-го месяца 1759 года. Чувствуя в душe побуждение посетить Друзей в округе Салема и имея согласие на это нашего Ежемесячного собрания, я присутствовал на их Ежеквартальном собрании и был в отъезде семь дней и на семи собраниях; на некоторых из них я хранил полное молчание; а на других, благодаря погружающей силе Истины, сердце мое расширялось в небесной любви и находило близкое сродство с братьями и сестрами во множестве испытаний, посещающих их христианский путь в этом мире.

В седьмой месяц 1759 года я почувствовал в душе все усиливающееся стремление посетить некоторых активных членов нашего Общества, которые имели рабов, и не имея возможности поехать с теми, кто был назван в протоколе Ежегодного собрания, я отправился к ним в дома один и в страхе Господнем познакомил их с заботой, которая снедала мое сердце; и таким образом, иногда всего несколькими словами, я освободил себя от тяжкого бремени. После этого, так как друг наш Джон Черчман прибыл в нашу провинцию с целью присутствовать на нескольких собраниях и опять участвовать в посещении тех, кто имел рабов, я составил ему компанию в указанном посещении некоторых активных членов, в чем нашел внутреннее удовлетворение.

На нашем Ежегодном собрании в 1759 году у нас было несколько серьезных заседаний, где сила Истины простиралась к укреплению чистых сердцем. Так как Друзья прочитывали все послания, рассылаемые Ежегодным собраниям по всему континенту, я увидел в большинстве из них, как за этот год, так и за прошедший, что Друзьям было рекомендовано выступать против покупки и содержания рабов, и в некоторых из них весьма подробно. Так как дело это долгое время было для меня тяжелым испытанием, ибо я часто проходил через смертные муки, связанные с этим, и временами был на некоторых собраниях совершенно один, то теперь, наблюдая все растущую озабоченность в Обществе и видя, как Господь избирает и назначает служителей для своей работы, не только в этом вопросе, но и вообще в продвижении дела Истины, я смиренно склонился пред ним в благодарности.

Это собрание продолжалось около недели, и в течение первых нескольких дней дух мой пришел в состояние глубокого внутреннего покоя; и охваченное временами духом мольбы, сердце мое тайно изливалось пред Господом. А перед закрытием делового собрания случилось так, что в нахлынувшей на меня чистой божественной любви я изложил все, что лежало у меня на сердце; это, как тогда представилось моей душе, заключалось в том, чтобы прежде всего показать, как глубокие ответы глубоко коренятся в сердцах правдивых и праведных, хотя в различиях своего роста они могут не все прийти к одинаковой ясности в некоторых пунктах, касающихся нашего свидетельства; и сказав это, я был подвигнут упомянуть достоинство и постоянство многих мучеников, кто отдали свои жизни, свидетельствуя об Иисусе, и все же в некоторых пунктах придерживались доктрин, отличающихся от тех, коих придерживаемся мы; и как во все века, когда люди были верны свету и пониманию, которое Всевышний им предоставил, они снискивали Его одобрение; и что теперь, хотя в каких-то частностях мы мыслим иначе, все же если мы все вместе будем держаться того духа и силы, которая распинается для этого мира, которая учит нас довольствоваться вещами, действительно необходимыми, и избегать всех излишеств, отдавая сердца наши для того, чтобы иметь страх Божий и служить Господу, то истинное единение все еще может сохраниться среди нас; и что если те, кто временами терпел гонения из-за некоторых сомнений, касающихся вопросов совести, будут вести себя смирно и почтительно и выражать всем своим поведением в жизни дух истинной любви, то это скорее достигнет согласия в других и более будет служить церкви, чем если бы страдания их сопровождались противоположным духом и поведением. В каковом сознании я был охвачен сочувствием и нежностью к овцам Христовым, как бы ни различались они одна от другой в этом мире, и подобное же настроение, похоже, разделили и некоторые другие в собрании. Велика благость Господа к своим бедным созданиям!

Этим Ежегодным собранием было составлено послание, которое, думаю я, хорошо поместить в этом Дневнике, и состояло оно в следующем:

От нашего Ежегодного Собрания, включающего Пенсильванию и Лью Джерси, состоявшегося в Филадельфии с 22-го дня 9-го месяца до 28-го того же (включительно) 1759 года.

Ежеквартальным и Ежемесячным собраниям Друзей, принадлежащих к означенному Ежегодному Собранию.

Дорогие возлюбленные Друзья и Братья, В благоговейном сознании мудрости и благости Господа нашего Бога, чьи благие милости долгое время изливались на нас в этой земле, мы сердечно приветствуем вас с искренним и горячим желанием, чтобы мы с благоговением относились к Его божественному Промыслу и совершенствовались под Его воздействием.

Империи и царства земные подчиняются Его всемогущей власти; он — Бог всякой плоти и поступает со своим народом согласно той мудрости, глубина которой неисследима. Мы в этих провинциях можем сказать, что он поступал с нами щедро, как милосердный и нежный родитель, со времен наших отцов-основателей. Это Он укрепил их силы, дабы они прошли через все трудности,  сопряженные с возделыванием диких земель, и открыл им путь к сердцам местных жителей, так что те утешали их во времена нужды и бедствий. Благодаря милостивому воздействию Его Святого Духа, они сумели создать справедливые порядки и в праведности пребывать по отношению друг к другу и к местным жителям, а в жизни и речах выражать превосходство принципов и учения Христианской религии; и тем самым добились их уважения и дружбы. Пока они работали, добывая средства к жизни, многие из них пламенно стремились утверждать на земле благочестие и добродетель и воспитывать своих детей в страхе Божием.

Если мы внимательно рассмотрим мирные законы, установленные в первых поселениях этой земли, и ту свободу от разорений войны, которой мы наслаждались в течение долгого времени, мы найдем, что очень многим обязаны Всевышнему, который в то время, как земля повсюду отравлена злобой, предоставил нам находиться в месте, столь совершенно отмеченном спокойствием и изобилием, и в котором радостная весть Евангелия Христова распространилась столь  свободно, что мы по праву можем сказать вместе с Псалмопевцем: « Что воздам Господу за все благодеяния Его ко мне?» (Пс. 116. 12).

Наше собственное благо и благо нашего потомства в некоторой степени зависит от той роли, которую мы играем, и мы со всем тщанием постараемся беспристрастно исследовать те основания, на которых стоим. Таковы различные воздаяния праведным и неправедным в грядущем царствии, что усердное исполнение велений духа Христова, дабы посвятить себя служению Ему и горячо работать на дело Его в течение нашего краткого пребывания в мире сем, — такой выбор соответствует свободному, мыслящему созданию. Мы таким образом ясно увидим и примем во внимание: то, как Бог поступал с родом человеческим в отношении поведения отдельных народов, как записано в Святом Писании, с очевидностью свидетельствует об истине изречения: «Праведность возвышает народ» (Прит. 14. 34); и хотя Он не во все времена сразу исполнял свой суд над грешным народом в этой жизни, все же мы видим на многих примерах, что там, где «чтущие суетных и ложных богов оставили Милосердного своего» (Иона 2. 9); и когда дух гордыни и себялюбия преобладает и охватывает людей, тогда пристрастный суд, угнетение, разлад, зависть и беспорядки усиливаются, а провинции и царства вынуждены испить чашу бедствий как воздаяние за свои деяния. Так вдохновенный пророк, обличая впавших в грех иудеев, говорит: «Накажет тебя нечестие твое, и отступничество твое обличит тебя; итак познай и размысли, как худо и горько то, что ты оставил Господа Бога твоего, и страха моего нет в тебе, говорит Господь Бог Саваоф» (Иер. 2. 19).

Бог отцов наших, кто одарил нас многими благодеяниями, накрыл для нас стол в диком месте и сотворил пустыни и уединенные места нам на радость, ныне милостиво призвал нас более верно служить Ему. Поистине мы можем сказать вместе с пророком: «Глас Господа взывает к городу, и мудрость благоговеет пред именем Твоим: слушайте жезл и Того, Кто поставил его» (Мих. 6. 9). Люди, которые взирают более всего на внешние вещи, слишком плохо видят настоящую причину сегодняшних бедствий; но те, кто боятся Господа и часто призывают имя Его, те видят и чувствуют, что ложный дух распространяется среди жителей нашей страны, что сердца многих заросли жиром и уши их оглохли и не слышат,  что Всевышний посетил нас и вместо призыва поднял голос свой и кричит; он кричит к стране нашей, и голос Его становится громче и громче. В прежних войнах между Английским и другими народами со времен основания нашей провинции бедствия, посещавшие их, обрушивались главным образом на другие места, но недавно они достигли наших границ; многие из наших собратьев-подданных пострадали в районах границы, одни — убиты в боях, другие в своих домах или на своих полях, некоторые ранены и оставлены в великой нищете, а другие разлучены со своими женами и малыми детьми, взятыми в плен Индейцами. Мы видели мужчин и женщин, которые явились свидетелями этих печальных событий и, доведенные до нужды, пришли к нашим домам, прося о помощи. Совсем недавно был случай, когда много молодых людей в одной из этих провинций были призваны в солдаты; некоторые в то время находились в большой нужде и имели случай увидеть,   что жизни их слишком мало соответствовали чистоте и духовности той религии, которую мы исповедуем, и нашли, что они слишком мало знакомы с тем внутренним смирением, в котором испытывается истинная стойкость, позволяющая вынести все трудности ради Истины. Многие родители беспокоились за своих детей и в это время испытаний осознали,  что их забота о добывании для них внешних ценностей была больше, чем забота об утверждении их в той религии, которая распинается миру сему и дает силы нести ясное свидетельство мирного правления Мессии.   — Когда беды эти устраняются, мы на время освобождаемся от них.

Давайте не забывать, что Всевышний идет своим незримым путем в глубине, в облаках ив густой темноте — что это Его голос кричит городу и стране, и дай Бог, чтобы эти громкие пробуждающие вопли оказали

1на нас должное воздействие, дабы не возникла нужда в еще более тяжелых наказаниях! Ибо хотя во внешнем мире дела вскорости могут принять благоприятный оборот, все же пока дух себялюбия, не подчиненный кресту Христову, продолжает распространяться и преобладать, внешний мир и спокойствие не будут продолжительными. Если мы желаем нетленного наследия и покоя в том состоянии мира и счастья, которое продолжается вечно, если мы желаем пребывать в этой жизни под милостью и покровительством того Всемогущего Существа, чья обитель — святость, чьи пути ровны и чей гнев вызван ныне нашим отступничеством, то давайте благоговейно отнесемся к этим началам Его болезненных приговоров, и с покаянием и уничижением обратимся к тому, кого мы оскорбили.

Состязаться с тем, кто равен по силе, — нелегкое дело; но если Господь становится нашим врагом, если мы настаиваем на борьбе с тем, кто всесилен, наше поражение будет неизбежным.

Чувствуем ли мы любовь и заботу о грядущих поколениях и обязаны ли мы обеспечить им счастливую жизнь? Смотрят ли наше души во внешних делах дальше нашей собственной кончины и задумываемся ли мы о процветании наших детей после нас? Давайте тогда как мудрые строители заложим глубокий фундамент и путем постоянной, единодушной заботы о внутреннем благочестии и добродетели дадим им узреть, что мы действительно его ценили. Давайте трудиться в страхе Господнем, что их невинные души, пока они юны и нежны, можно было уберечь от порчи, чтобы по мере того, как они возрастают годами, они смогли бы правильно осознать, в чем их истинный интерес, могли бы видеть непрочность временных вещей и сверх всего иметь надежду и твердую веру в то Всемогущее Существо, кто населяет вечность, и охраняет, и поддерживает мир.

Во всех наших заботах о земных сокровищах давайте крепко усвоим, что богатство, принадлежащее детям, которые не служат Богу в истине, подобно силку, что может весьма плачевным образом схватить их в этом духе себялюбия и самовозвеличения, который противоречит действительному миру и счастью и делает их врагами кресту Христа, покорившегося его воздействию.

Постоянно иметь в виду действительные объекты милосердия, посещать бедных в их одиноких обиталищах, утешать тех, кто по Промыслу Божию в жизни сей оказался в нужде и тяжелом положении, и стойко стараться почитать Бога всем существом своим из живого чувства любви Христовой, подвигающей к тому наши души, скорее принесет благословение нашим детям и добудет большее удовлетворение христианину, удостоенному изобилием благ, чем серьезное желание собрать побольше богатств, дабы оставить их после себя; ибо «не имеем здесь постоянного града»; и потому да ищем прилежно того града, который должен прийти, «которого художник и строитель —Бог» (Евр. 13, 14 и 11. 10).

«Наконец, братия мои, что только истинно,... что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте... и то исполняйте; и Бог мира будет с вами» (Филип. 4. 8, 9).

Подписано по указанию и от имени нашего означенного собрания:

Мордекай Йарнелл, Томас Мэсси, Джон Черчман, Джон Скарборо, Питер Фирон, Томас Иване, Джозеф Паркер.

28-го дня 11-го месяца 1759 года. Я был на Ежеквартальном собрании в графстве Бэкингем, и в тот день заседало собрание Служителей и Старейшин. Сердце мое ширилось в любви Иисуса Христа, и милость Всевышнего изливалась на нас в этом и последующих собраниях.

Там, где я остановился, я имел беседу с возлюбленным моим другом Сэмюэлем Истберном, который выразил желание присоединиться к тем, кто намеревался посетить в этом графстве Друзей, владевших неграми; и так как я чувствовал в душе моей влечение к этой работе в означенном графстве, я поехал домой и привел дела в порядок. И 11-го дня 12-го месяца я пересек реку и на следующий день был на собрании в Бэкингеме, где благодаря нисхождению небесной росы дух мой был утешен и приведен к тесному единению со стадом Христовым.

Участие в этой поездке представлялось мне делом особенно значительным, и перед тем, как я покинул свой дом, душу мою часто охватывала грусть, и под воздействием ее я временами чувствовал того Духа Святого, кто помогает нашей немощи и через кого временами до Бога доходили мои тайные мольбы, дабы Он удостоил так очистить меня от всякого себялюбия, чтобы укрепить меня в твердом исполнении долга, как бы ни было это тяжело для моего естества. Мы пребывали в этой поездке в твердом расположении духа и по всему графству заходили в дома наиболее активных членов, которые имели негров, и по благости Господа душа моя сохраняла смирение во время испытаний. И хотя работа эта была тяжелой для нашего естества, все же силою той любви, которая сильнее смерти, нежность сердечная часто пребывала меж нами в этой поездке, и мы расстались с несколькими семьями с большим удовлетворением, чем ожидали.

Мы посетили семью Джозефа Уайта, когда он был в Англии, а также имели семейное собрание в доме старейшины, который составил нам компанию и был в Мейкфилде в Первый день, и во все это время сердце мое было поистине полно благодарности Господу, которому угодно было возобновить свою любовь и благодать к нам, своим бедным слугам, и соединить нас в этой работе.

Зимой 1759 года, когда оспа свирепствовала в нашем городке и многим сделали прививку, от которой несколько человек умерли, душе моей открылись некоторые вещи, и я записал их следующим образом:

Чем более полно жизнь наша подчиняется воле Божией, тем лучше для нас. Я смотрел на оспу как на посланца Всевышнего, дабы стать помощником в деле добродетели и дабы побудить нас подумать, используем ли мы свое время для таких дел, которые соответствуют совершенной мудрости и добру.

Строительство домов, пригодных, чтобы жить в них для нас самих и наших потомков, изготовление платья, соответствующего климату и времени года, и подходящей пищи, — это все обязанности, возложенные на нас, а под этими общими статьями существует множество ветвей бизнеса, в которых мы можем рисковать здоровьем и жизнью, когда потребует необходимость.

То, что болезнь эта поселилась в доме, куда вел меня мой бизнес, побудило меня задуматься о том, действительно ли этот бизнес является неотменимым долгом, не приспособлен ли он к какому-либо обычаю, который лучше отменить, или не происходит ли он из слишком резвой погони за какими-то внешними ценностями. Если бизнес, которым я занят, происходит не от ясного понимания и отношения к тому использованию  вещей,  которое одобряет Совершенная Мудрость, прийти к осмыслению этого и остановить свою погоню - это благо; ибо когда я продолжаю дело без осознания своего долга, я по опыту нахожу, что это приводит к слабости.

Если я так предрасположен, что не видно никакой возможности избежать инфекции, то это заставляет меня думать, не имеет ли мой образ жизни относительно внешних вещей в себе чего-то такого, что может помешать моему телу встретить этого посланца таким образом, который более всего мне подходит. Использую ли я пищу и питье того рода и в той мере, которая была определена Тем, кто дал эти творения для нашего существования? Не изнурял ли я мое тело чрезмерным трудом, пытаясь достичь некоей цели, которую сам себе неразумно поставил? Достаточно ли я активен в каком-либо полезном занятии? Или я слишком много сижу в праздности, тогда как люди, которые трудятся, чтобы помочь мне, принимают в этом слишком большое участие? Если в любом из этих дел я недостаточно разумен, получить толчок к рассмотрению сего — уже благо.

Существуют занятия, необходимые в общественной жизни, и эта смертельная инфекция заставляет меня задуматься о том, являются ли мои общественные действия истинным долгом? Если я отправляюсь навестить вдов и сирот, иду ли я туда чисто из соображений милосердия, свободный от всякой себялюбивой мысли? Если я отправляюсь на религиозное собрание, это заставляет меня задуматься, иду ли я искренне и в ясном сознании долга, и не является ли это отчасти данью обычаю или отчасти идет от понятного удовольствия, которое моя животная душа испытывает в обществе себе подобных, и не участвует ли в этом желание поддержать свою репутацию как религиозного человека.

Разве дела, касающиеся гражданского общества, зовут меня приблизиться к этой инфекции? Если я пойду, это будет риском для моего здоровья и жизни, и я вынужден серьезно подумать, действительно ли любовь к истине и справедливости является для меня мотивом, чтобы пойти туда, и вообще является ли такая манера поведения справедливой, или что-нибудь от узости, группового интереса, уважения к внешним достоинствам, имени или цвету кожи пятнает красоту таких собраний и ставит это дело под сомнение с точки зрения долга и т. п., должен ли идти туда ученик Христа, как член объединенной группы, или нет.

Каждый раз, когда появляются изъяны, которые в течение времени остаются таковыми, что служит средством к тому, чтобы побудить нас внимательно всмотреться в эти изъяны и трудиться в меру наших способностей, чтобы здоровье и крепость восстановились в нашей стране, мы по справедливости можем считать это благом, посылаемым нашим милосердным Отцом, который назначил нам это средство.

Забота мудрого и доброго человека о своем единственном сыне меньше по сравнению с заботой великого Родителя вселенной о своих созданиях. Он управляет всеми силами и процессами в природе и «не по изволению сердца своего наказывает и огорчает сынов человеческих» (Плач 3. 33). Наказание имеет целью научение, и если научение принимается путем мягкого наказания, можно избежать злейших бед.

От землетрясения иногда разваливаются сотни домов за несколько минут, и множество народа внезапно гибнет, а еще больше их, задавленные и погребенные под обломками зданий, чахнут и умирают в ужасных мучениях.

От столкновения взбесившихся беспощадных армий цветущие страны опустошаются, и большое число людей гибнут за короткое время, а еще больше оказываются под бременем нищеты и скорби.

От чумы в городе люди умирали так быстро, что из-за страха, и скорби, и потрясения те, кто были здоровы, с огромным трудом погребали мертвых, иногда даже без гробов.

От голода в некоторых местах огромное число людей были низведены до крайней степени нищеты и чахли от недостатка самого необходимого для жизни. Таким образом там, где добрые напоминания и мягкие наказания милосердного Бога не принимались во внимание, его суровые кары временами изливались на людей.

Когда некоторые правила, одобренные в гражданском обществе и удобные для человеческой так называемой политики, отличаются от чистоты истины и справедливости, когда многие, исповедующие Истину, уклоняются от той горячей любви и устремления к небесам, которые существовали среди первых последователей Иисуса Христа, тогда настает для нас время прилежно всмотреться в смысл каждого наказания и рассмотреть самый глубокий и внутренний их умысел.

Всевышний нечасто говорит внешним голосом к нашему внешнему слуху, но если мы смиренно поразмыслим над Его совершенствами, рассмотрим, что Он — совершенная мудрость и добро, и заставить свои творения страдать безо всякой цели абсолютно противно Его природе, - то мы услышим и поймем Его язык, как в мягких, так и в более тяжелых наказаниях, и поостережемся, чтобы не попытаться в мудрости мира сего избегнуть Его руки способами, слишком сильными для нас.

Если бы Он наделил человека таким умом, чтобы воспрепятствовать силе этой болезни безобидными средствами, которые никогда бы не стали смертельными или вредными для нашего тела, такое открытие могло бы рассматриваться как время наказания этим нездоровьем там, где это знание распространялось. Но так как жизнь и здоровье — это Его дары, и ими нельзя нам распоряжаться по своей воле, то чтобы взять на себя, здоровых, то нездоровье, от которого некоторые умирают, требуется великая ясность знания, что наш долг — поступить таким образом.

Если бы никакое дело не делалось, никаких посещений не происходило, никаких собраний народа, кроме таких, которые совместимы были с чистой мудростью, и никаких прививок, то произошли бы большие изменения в ходе того бедствия среди людей.

VII

1760

Чувствуя в душе моей некоторое время симпатию к Друзьям на востоке, я открыл это стремление нашему Ежемесячному собранию' и, получив документ, отправился 17-го дня 4-го месяца 1760 года, объединившись по существовавшей прежде договоренности с возлюбленным моим другом Сэмюэлем Истберном. Мы посетили собрания в Вудбридже, Равее и Плейнфидце и присутствовали на их Ежемесячном собрании Служителей и Старейшин в Равее. Мы работали сначала с некоторой прохладцей, но благодаря незримой силе Истины поездка наша способствовала обновлению тех, кто был смиренен духом, с ними особенно я чувствовал духовную близость, так как мой собственный дух также был весьма покорен. Поехав дальше, мы посетили главное из собраний в Лонг Айленде. Изо дня в день я заботился о том, чтобы сказать не больше, не меньше, чем то, что открывал во мне дух Истины, будучи ревностен сам к себе, чтобы не сказать что-нибудь такое, что сделало бы мое свидетельство согласным с тем духом в людях, который не находится в чистом подчинении кресту Христову.

Источник нашего служения часто бывал скромным, и благодаря подчиняющей силе Истины мы также пребывали в скромности, и то там, то здесь те, чьи сердца действительно заботились о деле Христовом, казались утешенными посредством наших трудов. И хотя в целом это было временем унижения твари, все же по благодати Того, кто помощник бедным, случались поистине поучительные моменты, как на собраниях, так и в семьях, где мы останавливались, и иногда у нас находились силы для серьезной работы с неправедными, особенно с теми, чье положение в семьях или в Обществе было таковым, что их пример весьма сильно склонял других к тому, чтобы уклониться в сторону от чистоты и разумности благословенной Истины.

В Джерико на Лонг Айленде я написал домой следующее:

24-го дня 4-го месяца 1760

Нежно любимая жена,

Мы удостоены добрым здравием, были на разных собраниях в Восточном Джерси и на этом острове. Душа моя с той поры, как я тебя оставил, пребывала в устремленном вовнутрь состоянии, весьма желая, чтобы все дела наши шли единственно по воле нашего Небесного Отца.

Так как настоящее положение дел не представляется веселым, я был далек от внешней жизнерадостности и вспоминал изречение: «Тогда утешайся Господом» (Не. 37. 4). И по мере того как это день за днем оживало в моей памяти, я осознавал, что Его внутреннее присутствие в наших душах — это самое чистое из всего, что есть на свете, и что чистые сердцем не только утешены этим, но и воздействием Его на них. Тот, кто взирает на беспомощных и несчастных и проявляет любовь к детям своим в бедствии, утешается тем, что зрит Его благоволение и ощущает божественное милосердие, изливающееся на них. Об этом я могу кое-что сказать, ибо хотя с тех пор, как я оставил тебя, я часто чувствовал влекущую любовь и нежность к тебе, и дочери, и нашим друзьям, так что мое отсутствие в то время, когда среди вас так свирепствует болезнь, — для меня большое испытание, и все же я часто вспоминаю, что существует много вдов и сирот, множество тех, кто имеет плохих воспитателей и видят дурные примеры, и много таких, чьи души томятся в заточении, ради кого сердце мое временами исполняется таким сочувствием, что я ощущаю, как душа моя соглашается оставить тебя на какое-то время, дабы испытать тот дар, который Господь вручил мне, который, хотя и не может сравниться с другими, все же я возрадовался вот в чем: что я чувствую непритворную любовь к моим собратьям по творению. Я вручаю тебя Всевышнему, который, я верю, заботится о тебе, и в сознании его небесной любви остаюсь, твой любящий супруг.

Мы пересекли пролив с восточного края Лонг Айленда к Нью Лондону, что составило около тридцати миль, в большой открытой лодке. Когда мы отплыли, поднялся сильный ветер, и волны несколько раз перекатывались через нас, и мне казалось это опасным, но душа моя была в это время обращена к Тому, Кто создал бездну и правит ею, и жизнь моя была поручена Ему; и так как Он милосердно соблаговолил сохранить нас в целости, я имел еще один случай рассматривать каждый новый день как день, одолженный мне, и с новою силой чувствовал стремление посвятить мое время и все, что я имел, Тому, кто дал мне все это.

Мы посетили пять собраний в Наррагансете и оттуда отправились в Ньюпорт. Наш милосердный Отец хранил нас в смиренном послушании Ему, благодаря тяжелым испытаниям, умерщвлявшим тварную волю. В некоторых деревенских семьях, где мы останавливались, я чувствовал в душе стремление поговорить с ними по душам относительно их рабов, и благодаря божественной помощи я был удостоен подчиниться этому стремлению. Хотя в этом деле я казался отличным от многих, чье служение в странствиях, я полагаю, значительнее, чем мое, я не думаю о них плохо из-за того, что они это упустили. Я не томился от такой неприятной задачи, возложенной на меня, но с благоговением взирал на Того, Кто назначает слугам своим соответствующие работы и добр ко всем, кто искренне служит Ему.

Мы прибыли в Ньюпорт вечером, и на следующий день посетили двух больных и очень утешительно посидели с ними, а после полудня присутствовали на погребении одного Друга. На следующий день мы были на собрании в Ньюпорте, и до полудня и после, и источник устного служения открылся, и даны были силы провозгласить народу Слово Жизни.

На следующий день мы продолжили наше путешествие, но большое число рабов в этих краях и продолжение торговли ими с Гвинеей произвели на меня глубокое впечатление, и тайные стенания мои часто возносились к Отцу с мольбой, чтобы он дал мне силы верно исполнить мой долг таким способом, какой Ему угодно будет мне указать.

Мы посетили Суонзи, Фритаун и Таунтон на пути в Бостон, где также были на собрании. Сознание наше было глубоким, и любовь к Истине преобладала, за что я благословляю Господа. Мы отъехали примерно восемьдесят миль на восток от Бостона, посещая собрания, и немало пребывали в смиренном послушании той длани, которая привела нас сюда; и хотя нам пришлось много потрудиться с непослушными, выявляя действительное положение тех, кто стойко противился Истине, все же по благодати Божией мы временами были участниками божественного утешения вместе с теми, кто был кроток, и часто удостаивались того, чтобы расставаться с Друзьями в близости к истинному евангельскому братству. Мы вернулись в Бостон и имели еще одну утешительную возможность встретиться там с Друзьями и оттуда дневным переходом поскакали на восток к Болтону. Проводник наш был полным мужчиной, а погода жаркой, и спутник мой и я, видя это, выразили желание ехать дальше без него, на что он согласился, и мы с уважением с ним расстались. Мы сделали это,  полагая,  что поездка  будет трудна для него и его коня.

Мы посетили собрания в тех краях и до некоторой степени погрузились в жизнь и состояние этого Общества, и в склоненном духе поехали на Ежегодное собрание в Ньюпорт, куда, как я понял, было ввезено из Африки и выставлено членом нашего Общества на продажу большое число рабов. На этом собрании мы встретились с Джоном Сторером1 из Англии, Элизабет Шипли, Энн Гонт2, Ханной Фос-тер и Мерси Редман3 из наших краев, все они были проповедниками Евангелия, и я рад был оказаться в их обществе. В это время у меня было состояние, которое Аввакум выразил следующим образом: «Я услышал, и вострепетала внутренность моя; при вести о сем задрожали губы мои, боль проникла в кости мои, и колеблется место подо мною; а я должен быть спокоен в день бедствия» (Авв. 3. 16). Я много размышлял и находился в болезненном изнеможении.

Я жаждал, чтобы Друзья обратились с петицией в законодательную власть, дабы попытаться приостановить ввоз рабов в будущем, ибо видел, что эта торговля являлась большим злом и вела к умножению трудностей и навлекала бедствия на людей в этих краях, а сердце мое в то время было глубоко озабочено их благоденствием. Но я понимал, что подача петиции связана с некоторыми трудностями, и устремление моей души было таково, что я подумывал, как бы попытаться получить возможность сказать несколько слов в палате Ассамблеи, которая тогда заседала в городе. Это устремление явилось ко мне после полудня на второй день Ежегодного собрания, и уже улегшись в постель, я не мог заснуть до тех пор, пока душа моя не утвердилась вполне в этом намерении; и наутро я спросил одного Друга, сколько еще времени будет заседать Ассамблея, и он сказал мне: ожидается, что перерыв в работе будет назначен на сегодня или на следующий день.

Так как я жаждал присутствовать на деловом собрании и понимал, что Ассамблея собирается назначить перерыв в заседаниях до того, как деловое собрание закончится, то после серьезных размышлений, в которых я смиренно просил Господа наставить меня, душа моя утвердилась в решении пойти на деловое собрание, в последний день которого я приготовил краткий набросок петиции; ее можно было бы вручить Законодательной власти, если представится возможность. И узнав, что Ежегодным собранием были назначены люди для переговоров с представителями власти, я открыл свою душу некоторым из них и показал им набросок, который я написал, и после того заявил об этом на деловом собрании, что по существу сводилось к следующему:

В течение некоторого времени я был озабочен тем, сколь значительно число рабов, ввозимых в эту колонию. Я сознаю, что это деликатный вопрос, но боюсь, что не буду чист пред небесами, если не скажу об этом. Я приготовил набросок предлагаемой петиции, которую, если представится возможность, следует вручить Законодательной власти, и вот что я предлагаю этому собранию: чтобы были назначены несколько Друзей, которые выйдут и просмотрят ее и доложат, полагают ли они, что ее следует прочесть на этом собрании. Если они благожелательно отнесутся к ее прочтению, тогда собрание, заслушав ее, решит, принять ли какие-либо дальнейшие меры в отношении ее, или нет.

После краткого обсуждения некоторые Друзья вышли и, просмотрев ее, выразили желание, чтобы она была зачитана, что и было сделано, и тогда многие выразили свое согласие с предложением, а некоторые заявили, что более разумным было бы не подписывать петицию сейчас, а расширить ее и затем подписать вне собрания среди тех, кто пожелает. Хотя я вначале и ожидал, что если это случится, то именно таким образом, все же чувство долга в моей душе подсказывало в первую очередь представить ее на рассмотрение собрания Друзей, ибо сердце мое прилепилось к жителям этого края, полагая, что такая торговля увеличивает настроения среди них и открывает легкий путь к проявлениям духа, противного той кротости и смирению, которые служат местом успокоения для души, и что продолжение этой торговли не только затруднит их исцеление, но и умножит их недуги. Видя, что дело это так хорошо продвигается, я почувствовал, что могу с легким сердцем оставить мой набросок среди Друзей, чтобы они поступили с ним как найдут наилучшим.

А теперь в моей душе вновь пробудилась озабоченность касательно лотерей, которые были обычным делом в этих краях. Я поднял этот вопрос на предыдущем заседании сего собрания, когда высказывались доводы в пользу тех Друзей, которым это прощалось, ибо они были вовлечены только в те лотереи, кои проводились в согласии с законом; и теперь, когда я поднял его опять, мне как прежде стали возражать, но сердца некоторых солидных Друзей, как казалось, соединились для того, чтобы отговорить членов своего собрания от этого дела, и тема эта с жаром обсуждалась обеими сторонами. Среди всех споров мне стало совершенно ясно, что

дух лотерей — это дух себялюбия, который приводит к замешательству и затемнению ума, и что защита его на наших собраниях, в отчуждении от Господней работы, неправомерна. И в горячке спора я как-то раз возразил на то, что сказал один престарелый Друг, и когда сел на место, то понял, что слова мои не были достаточно отмечены любовью, и после этого больше не говорил об этом предмете.

Наконец был составлен протокол, копию которого согласились послать на все их Ежеквартальные собрания, побуждая Друзей трудиться для того, чтобы отговорить всех, исповедующих наши взгляды, от этого дела.

Через некоторое время после того, как был составлен этот протокол, я все еще переживал в душе то, как я разговаривал с престарелым Другом, и не знал, как облегчить мои переживания, но был озабочен и тем, чтобы не сказать ничего, что ослабило бы дело, над которым я трудился. И тогда после внутренних борений и сердечного покаяния за то, что я не следовал своему внутреннему надежному водителю, я встал и, процитировав собственные слова, объявил Друзьям, что хотя я не осмеливаюсь отречься от того, что я говорил по существу, все же мне совестно вспоминать способ, которым я его высказал, и полагаю, что было бы лучше употребить более мягкие выражения. Так как это было произнесено с некоторой долей самоуничижения, мне показалось, что после горячего обсуждения это получило добрый отклик.

Хотя Ежегодное собрание на этом завершилось, но в душе моей оставалась тайная, хотя и тяжелая, забота, касающаяся некоторых ведущих активных членов Общества в районе Ньюпорта, имевших обыкновение держать рабов. Я упомянул об этом двум пожилым Друзьям, приехавшим из сельской местности, и предложил им, если получится, побеседовать с этими Друзьями; и один из этих сельских Друзей и я посоветовались с одним из самых уважаемых старейшин, у которого они остановились, и он со всем уважением ободрил меня продолжать прояснять для себя самого то, что лежало у меня на сердце. Незадолго до начала Ежегодного собрания я имел частную беседу с тем старейшиной и его женой о деле сем, так что теперь, как мне казалось, следовало посоветоваться с ним о том, как мне продолжать. Я сказал ему, что готов встретиться с ними и обсудить дело в каком-нибудь частном доме, или, если он полагает, что неудобно просить их собраться вместе и говорить с каждым во всеуслышание, я готов провести с ними некоторое время и посетить их в их собственных домах. Он выразил одобрение первому предложению, не сомневаясь в их желании собраться вместе, и так как я предложил посетить только служителей, старейшин и наблюдателей, он назвал и некоторых других, кто, как он думал, могут также присутствовать; и так как нужен был осторожный посыльный, дабы оповестить их в должной манере, то он предложил поехать во все их дома и объяснить им суть дела, и сделал это.

На следующее утро, примерно в восьмом часу мы встретились в зале молитвенного дома, с нами были также упомянутый выше сельский Друг и мой товарищ Джон Сторер4. Затем после краткого погружения5 я познакомил их с шагами, которые я предпринял по осуществлению этого собрания и открыл перед ними мою озабоченность, и мы стали свободно обсуждать этот предмет. Настроение мое было тяжелым, и в душе я глубоко склонился пред Господом, коему угодно было одарить нас добродетелью Истины, а она создала среди нас нежность, и мы вручили друг другу это дело в духе спокойствия и мира. И наконец, чувствуя, что душа моя освободилась от угнетавшего меня бремени, я с немалым удовлетворением оставил их, и по нежности, обнаруженной ими по отношению к делу, и озабоченности, которую некоторые из них выразили в отношении того, как следует распорядиться рабами после собственной смерти, я понял, что среди них распространяется доброе настроение; и я смиренно благодарю Бога, который поддержал мой дух и хранил меня в послушании среди всех этих испытаний.

И ты, если ты иногда ездишь по делам служения и друзья твои встречают тебя с радостью и гостеприимством, ты видишь множество знаков их удовольствия от того, что ты у них в гостях. Тебе хорошо погружаться в глубину, хорошо чувствовать и понимать души людские. Если мы верим, что Истина указывает путь к обсуждению некоторых предметов в узком кругу, нам необходимо позаботиться о том, чтобы доброта, свобода и учтивость не мешали нам делать Господнее дело. Я видел, что при всей доброте и мягком поведении говорить искренне и от сердца с теми, кто принимает нас, о делах, которые относятся к их земным интересам, - тяжкий труд; и иногда, когда я чувствовал, что Истина ведет к тому, я вдруг ощущал, что я обескуражен поверхностной дружбой, и когда осознание этого унижало меня и стенания мои восходили ко Господу, так что я смирялся и соглашался показаться слабым или глупым ради Него, тогда дверь открывалась предо мною, чтобы я вошел в нее.

Пытаться делать Господню работу по нашему собственному усмотрению и говорить о том, что есть бремя Слова6, с легкостью для естественной части нашего существа — значит не достигнуть сути того, что нас беспокоит. Видеть падение наших друзей и плохо думать о них, не открывая того, что мы должны открыть, и все еще изображать на лице дружеские чувства — ведет к подтачиванию оснований подлинного единства. Должность служителя Христова тяжела, и те, кто и ныне продолжают быть стражами7, должны зорко обороняться против сетей обогащения и показной дружбы.

После того, как Ежегодное собрание окончилось, мы были на собраниях в Ньютоне, Кашнете, Лонг Плейне, Рочестере и Дартмуте, и оттуда отплыли в Нантукет в компании Энн Гонта и Мерси Редман9 и еще нескольких Друзей. Ветер был слабым, в первый день мы добрались только до Тарпоулинг Коува, где, выйдя на берег, нашли комнату на постоялом дворе и кровати для некоторых из нас, а остальные спали на полу. Едва день занялся, мы опять сели в лодку и, хотя ветер был невелик, нам удалось подойти к Нантукету на расстояние четырех миль; и затем мы, находившиеся в лодке десять человек, до наступления темноты добрались на веслах до порта, куда большой корабль, подошедший около полуночи, привез остальных пассажиров.

На следующий день продолжалось их Ежегодное собрание, которое длилось четыре дня, последний являлся также днем их Ежемесячного делового собрания. Мы переживали там трудное время, разум наш был в сильном напряжении, и я уверен, это было временем серьезных духовных поисков. Чем больше я был на этом острове, тем более я сознавал, что там имелось значительное число достойных Друзей, хотя среди них и действовал дух злобы, стремящийся к вражде. Я был осмотрителен по части визитов, но так как душа моя особенно потянулась к ним, то мы несколько раз посидели в домах у Друзей, где небесное крыло по временам простиралось над нами к взаимному нашему утешению. Мой возлюбленный товарищ сослужил прекрасную службу на этом острове.

Когда собрание окончилось, мы все согласились отплыть на следующий день, если погода будет подходящей, а мы здоровы, и так как нас позвали в конце ночи, мы взошли на борт, всего около пятидесяти человек; но ветер переменился, и моряки решили, что лучше остаться в порту до тех пор, пока он не переменится опять, так что мы сошли на берег. И я, не желая более никаких встреч, провел время в нашей комнате, большей частью совсем один; и через несколько часов сердце мое наполнилось молитвенным духом, и молитвы мои и слезы излились перед Небесным Отцом за помощь Его и наставления в многочисленных трудностях, которые встречались в моей жизни.

И пока я так ожидал Господа, явился посланный от Друзей-женщин, которые жили в другом доме и желали поговорить с нами о назначении собрания, что показалось мне тяжелым, так как мы были перед тем на столь многих собраниях; но после краткой беседы и совета со старшими Друзьями собрание было назначено, и на нем Друг, который первым предложил его и который перед этим все больше хранил молчание, раскрылся вдруг в евангельской любви. И на следующее утро, когда занялся день, мы взошли на борт и добрались до Фолмаута до наступления ночи, откуда, так как наши лошади были готовы, мы отправились к Сэндвичу, на Ежеквартальное собрание.

Двигаясь к Нантукету в течение двух дней, я, уже посетивший это место однажды, наблюдал множество мелей в их заливе, что делает плавание более опасным, особенно в бурные ночи. Я наблюдал также большую мель, которая закрывает залив и препятствует вхождению в него шлюпок, за исключением часов прилива. Ожидание прилива возле этой мели снаружи в шторм часто бывает рискованно, а ожидая внутри, можно пропустить попутный ветер. Я заметил, что на этом маленьком острове имеется большое число жителей, и почва не очень плодородна, и леса настолько сведены, что для постройки судов, оград, для обеспечения себя дровами они всецело зависят от покупки их на большой земле, и стоимость этого, вместе со многими другими расходами, покрывается главным образом за счет охоты на китов. Я увидел, что если города разрастаются и земли возделываются вблизи от годных для судоходства вод, то добыча древесины для различных нужд требует больше труда. Я понял, что киты, за которыми много охотятся и иногда ранят, но не убивают, становятся более пугливыми, и их труднее встретить.

Я увидел, что образование земли, морей, островов, заливов и рек, движение ветров и больших вод, от которых в определенных местах возникают намывы и мели, — все это работа Того, Кто сам — совершенная мудрость и добро; и когда люди прислушиваются к Его небесным наставлениям и возлагают на Него свое доверие, Он подает им в любых краях, где дает им жизнь.

И так как во время поездки к этим людям я чувствовал сильное желание, чтобы они утвердились на надежном основании, то помимо того, что было сказано публично, я чувствовал побуждение поговорить с Друзьями-женщинами на их Ежемесячном деловом собрании, ибо многие присутствовали на нем, и в свежем излиянии чистой любви открыть пред ними преимущества, как внутренние, так и внешние, подчинения единственно чистому водительству Святого Духа, и необходимости воспитывать своих детей в истинном смирении и отречении ото всех излишков, напомнив им о трудностях, с которыми их мужья и сыновья часто сталкиваются в море, и что чем более скромной и простой будет их жизнь, тем меньше будет необходимость в риске для того, чтобы содержать их — и ободряя молодых женщин соблюдать опрятный и благопристойный вид при исполнении своих домашних дел, показывая, когда представляется случай, что там, где люди воистину смиренны, поглощены делом и согласны на скромный образ жизни, то она всегда будет сопровождаться более подлинным миром и спокойствием духа, чем у тех, кто, стремясь к величию и внешней видимости, цепко хватаются за прибыль, чтобы соответствующим образом содержать себя. И так как я видел, что они имеют очень мало или вообще не имеют рабов, я чувствовал, что должен убедить их согласиться жить вообще без них, упоминая о многочисленных беспокойствах и огорчениях, которые часто охватывают души людей, которые в своем труде зависят от рабов.

Мы посетили Ежеквартальное собрание в Сэндвиче вместе с Энн Гонт и Мерси Редман, а перед ним состоялось Ежемесячное собрание, и все вместе заняло три дня. Мы всячески трудились среди них в евангельской любви, в соответствии с теми дарами, которыми были оделены, и по временам нас осеняло дыхание Истины, к утешению чистых сердцем и пробуждению нерадивых. Здесь мы расстались с Энн и Мерси и поехали в Род Айленд, посетив по дороге одно собрание, что весьма нас порадовало; и добравшись до Ньюпорта вечером накануне их Ежеквартального собрания, мы посетили его и после этого устроили встречу с молодежью, отделившейся от других Обществ.

В этом городе мы проделали много работы; и теперь, оставляя его, я, хотя и чувствовал большую внутреннюю озабоченность всем увиденным, все же обрел внутренний мир и был до некоторой степени утешен в вере, что в месте этом осталось много Друзей, сохранивших чувство Истины, и что есть несколько молодых людей, внимающих голосу Небесного Пастыря. Последнее собрание, на котором сошлись Друзья из нескольких районов той местности, было собранием немногих10, и благодаря новым проявлениям любви нашего Отца, сердца чистых соединились.

Та нищета духа и внутренняя слабость, от которой я так уставал в первой части этого путешествия, позднее проявилась как благость Божьего промысла. Назначение собраний никогда не казалось мне более тяжкой задачей, и я вынужден был снова и снова проверять, всегда ли душа моя покорялась воле Божией, и часто вопрошал себя, что являлось причиной такой внутренней нищеты, и всем сердцем жаждал, чтобы ни одна тайна, скрывающаяся в моем сердце, не помешала мне подойти к Божественному Источнику. В это смиряющее время мне привелось внимательно и с волнением следить за тайными движениями Небесного Начала в моей душе, что открыло путь осознанию некоторых обязанностей, которые в более легкие и благополучные с внешней стороны времена, я думаю, я имел опасность упустить.

Из Ньюпорта мы отправились в Шантикут и Уорвик и там трудились среди Друзей с помощью любви нашего милосердного Искупителя. И затем, сопровождаемые нашим другом Джоном Кэси из Ньюпорта, мы проскакали через Коннектикут в Облонг. Мы посетили в тех краях собрания Друзей и оттуда продолжили наше путешествие на Ежеквартальное собрание в Рай Вудс, и благодаря щедрой помощи свыше открыли в этих местах кое-какие удачные возможности. Так, мы посетили Друзей в Йорке и Флашинге и оттуда проследовали к Рахвэю, и здесь наши пути разошлись, и я оставил моего возлюбленного товарища и истинного напарника по бремени Сэмюэля Истберна11 и добрался до дома 10-го дня 8-го месяца 1760 года, где нашел семью мою в добром здравии. И так как благодать и покровительство Господа, как внутри, так и во внешних обстоятельствах, простирались на меня в этом маленьком путешествии, сердце мое склоняется в благодарной признательности, и я чувствую обновленное желание пребывать и ходить пред Ним в покорности Его воле.

VIII

1761-1763

Чувствуя в душе стремление посетить несколько собраний в Пенсильвании, я очень желал получить мудрые наставления о том, когда мне отправиться, и 10-го дня 5-го месяца 1761 года, что было первым днем недели, я поехал в собрание Хаддонфилда, имея на уме поискать там небесных наставлений, вернуться ли мне домой или продолжать путешествие, если я поверю, что это лучше; и там благодаря излиянию чистой любви я почувствовал одобрение и пересек реку. В этой поездке я посетил два Ежеквартальных и три Ежемесячных собрания, и в любви к Истине почувствовал, что путь мой открыт для работы с некоторыми известными Друзьями, которые держали негров. И так как я удостоился держаться вблизи корня и стремился исполнить то, что, как я верил, требовалось От меня, я временами находил в этом внутренний мир и сердечную благодарность Господу, которому было угодно стать моим милосердным водителем.

В восьмой месяц 1761 года, чувствуя в душе стремление посетить Друзей в районе Шрусбери, я поехал туда и присутствовал на их Ежемесячном собрании и собрании Первого дня1 и был на собрании в Скуане и на другом в Скуанкуме и, когда представилась возможность, имел беседы с некоторыми известными Друзьями относительно их рабов, и вернулся домой с благодарным чувством благодати Господней.

Под действием заботы, которая, я чувствовал, росла во мне в течение нескольких лет, я написал «Размышления о содержании негров. Часть Вторая», которые были напечатаны в 1762 году. Когда Наблюдатели за Печатью работали с ними, они предложили напечатать и разослать некоторое число экземпляров за счет фонда Ежегодного собрания; но я чувствовал, что легко смогу опубликовать их за свой собственный счет, и когда я изложил им свои резоны, они, казалось, удовлетворились.

Этот фонд состоит из пожертвований нашего религиозного Общества в целом, в котором имеются и такие, кто держит негров, и собираясь и дальше держать их в рабстве, они вряд ли будут рады распространению таких книжек среди народа, где многие из рабов научились читать, и особенно не за свой счет; и таковые, часто получая их в качестве дара, их прячут. Но так как те, кто покупают, обычно покупают то, о чем они думают, я полагаю, лучше всего продавать их в ожидании, что их будут читать со вниманием. Так как по приказу Наблюдателей по печати были составлены объявления, которые должно было зачитать на Ежемесячных деловых собраниях внутри нашего Ежегодного собрания, со сведениями, где можно найти эти книги, и что цена их не более, чем стоимость печатания и переплета, в наших краях было куплено много экземпляров. Несколько я послал в Вирджинию, несколько в Йорк, а несколько в Ньюпорт моим знакомым; а некоторые держал у себя, намереваясь отдать часть из них, когда появится возможность употребить их на пользу.

С юности моей я привык к тяжелой работе, и хотя здоровье у меня было ничего, все же природа моя не способна была вынести столько, сколько выносят многие другие, так что часто чувствуя утомление, я готов был сочувствовать тем, чьи жизненные обстоятельства, как у свободных людей, вынуждали их к постоянной тяжелой работе, дабы удовлетворить требования их кредиторов, и также другим, кто испытывал гнет. В телесном изнеможении, которое я много раз ощущал от слишком больших трудов, не под насильственным, а под добровольным гнетом, я часто с волнением думал о начальных причинах этого гнета, который наложен на многих в мире сем. И в последнее время, когда я работал на нашей плантации, поскольку сердце мое благодаря живительным посещениям небесной любви часто преисполнялось нежностью и досуг свой я зачастую проводил в чтении жизнеописания и учения нашего благословенного Искупителя, рассказов о страданиях мучеников и истории возникновения нашего Общества, то в душе моей постепенно укоренялась вера, что если бы те, кто имеют большие состояния, вообще жили в том смирении и скромности, которые подобают христианской жизни, и взимали бы намного меньше рент и доходов со своих земель и денег и тем самым проложили бы путь к правильному использованию вещей, то большое число людей смогли бы быть заняты полезными делами, так чтобы труд, как для людей, так и для других тварей, стал бы не более, чем свободным занятием, и разные ветви бизнеса, который служит главным образом для того, чтобы угодить естественным склонностям наших душ, и который в настоящее время кажется необходимым для обращения того богатства, которое кое-кто собирает, можно было бы прекратить этим путем чистой мудрости. И когда я таким образом рассматривал эти вещи, по временам вставал вопрос: придерживаюсь ли я сам во всех своих действиях того использования вещей, которое согласно со всеобщей справедливостью? И тогда временами на меня сходила какая-то грусть, ибо я приучал себя к тому, что требовало больше труда, чем, как я полагал, предназначила нам божественная мудрость.

От раннего моего знакомства с Истиной я часто чувствовал внутреннее изнеможение, вызывавшееся во мне борьбой некоего духа против действий Божественного Начала, и в этих случаях меня охватывало чувство моей собственной непригодности, и оплакивая его, я ощущал серьезную тоску по той божественной помощи, которая приносила моей душе истинную свободу. И иногда в таком состоянии, когда я удалялся в уединенное место, на меня нисходил дух молитвы, и под божественным покровом я просил милосердного Отца дать мне сердце, которое во всех делах покорялось бы Его мудрости; и когда я говорил подобным языком, мысли, что шляпы и платье, которые я ношу, окрашены краской, вредной для них, производили на меня незабываемое впечатление.

Посещая известных Друзей из Общества, кто имел рабов, и работая с ними по этой части в братской любви, я увидел, и лицезрение этого захватило меня, что соглашательство с некоторыми обычаями, отличными от чистой мудрости, многих запутывает, а желание найти поддержку этим обычаям весьма препятствует работе Истины. И иногда, когда работа, которую я делал, позволяла мне со склоненным духом удалиться в пустынное место и со слезами молить Господа, чтобы Он всецело взял меня под свое покровительство и показал мне путь, которым я должен идти, во мне с силой возрождалась убежденность, что если я — Его верный слуга, я должен во всех делах прибегать к Его мудрости и учиться, и тем самым избегать всех обычаев, противных Ему, хотя бы они и использовались среди религиозных людей.

Поскольку Он есть совершенство силы, мудрости и добра, то я верю, что Он определил столько труда, необходимого для поддержания людей в этом мире, чтобы, если его правильно распределить, он дал бы подходящее занятие и чтобы мы не впадали в крайности и не хватались за богатство противно Его мудрости, не связывая себя с каким-либо угнетением и с тем духом, который ведет к самовозвеличиванию и раздорам и который часто приносит странам бедствия из-за партий, ссорящихся вокруг своих требований.

Поскольку я таким образом стал совершенно убежденным и чувствовал все возрастающее желание жить в духе мира, и поскольку часто я был весьма опечален, думая о том беспокойном духе, в котором обычно ведутся войны, и о бедствиях многих из моих собратьев по творению, в них вовлеченных, — одни внезапно гибли, другие ранены и после многих страданий остались калеками, некоторые потеряли все свое внешнее владение и оказались в нужде, — то использование шляп и платья, окрашенного вредным для них красителем, и использование летом больше одежды, чем это необходимо, стало мне в тягость, ибо я верил, что все то — обычаи, не имеющие основания в чистой свободе. Понимание, что я одинок в этом деле среди моих возлюбленных друзей, тяготило меня, и потому я продолжал использовать некоторые вещи, противно собственным убеждениям.

И 31-го дня пятого месяца 1761 года я заболел лихорадкой и, проболев около недели, был очень истощен телесно. И однажды внутри меня прозвучал вопль, что я мог бы понять ту причину, по которой страдаю, и исцелиться, и примиренчество мое по отношению к некоторым обычаям, которые, как я полагал, были неправильны, пришло мне на память. И продолжая размышлять, я почувствовал, что все силы во мне предают себя в руки Того, Кто дал мне бытие, и я был благодарен Ему, что он в милости своей заботился обо мне, и почувствовал необходимость дальнейшего очищения. Во мне не было желания выздороветь, пока я не получил ответа на свою мысль об исправлении, и так я лежал в унижении, и дух мой был разбит. И по мере того как я чувствовал, что погружаюсь в спокойную покорность, я ощутил как бы в одно мгновение внутреннее исцеление моей природы, и с того времени стал поправляться.

Хотя я и определил таким образом свое отношение к вредным красителям, я чувствовал, что с легкостью могу носить свою одежду, сделанную прежде, и так продолжалось около девяти месяцев. Затем я стал подумывать о том, чтобы достать шляпу, которая имела бы естественный цвет меха, но мне нелегко было сознавать, что на меня будут смотреть как на человека, который желает выделиться. И здесь я имел случай убедиться, что вещи, хотя бы сами по себе и маловажные, но явным образом предписанные божественной властью, становятся для нас важными, и верил, что Господь поддержит меня в испытаниях, связанных с такой необычностью, так как эта необычность делалась ради Него. Я имел глубокую озабоченность в душе на этот счет во время нашего Всеобщего Весеннего собрания 1762 года, очень желая получить правильные наставления. И в то время, как один из моих дорогих братьев был охвачен смиренной молитвой, я, глубоко склонившись в душе перед Господом, почувствовал желание, если я благополучно вернусь домой, заговорить о шляпах естественного цвета, и так и сделал.

Когда я посещал собрания, эта необычность была для меня немалым испытанием, особенно в то время, когда услугами моими пользовались те, кто любил следовать изменчивой моде в одежде; и так как некоторые Друзья, которые не знали, по какой причине я это ношу, сторонились меня, я чувствовал, что путь устной проповеди для меня на время закрылся. И в этих обстоятельствах, так как дух мой обратился к Небесному Отцу с горячими мольбами, чтобы Он хранил меня пред собою в кротости и мудрости, сердце мое на собраниях часто смягчалось, и я чувствовал внутреннее утешение, которое было мне при этих затруднениях очень драгоценно.

У меня было несколько пар крашеной одежды, которые, думал я, лучше будет носить до тех пор, пока не надо будет заводить новую, и некоторые Друзья опасались, что ношение мною такой шляпы отзывается стремлением выглядеть необычно, и тех, кто дружески говорил мне это, я в нескольких словах извещал, что верю, что ношу я это не по своей воле. Я чувствовал иногда, что поверхностная дружба мне опасна, и то, что многим Друзьям теперь было нелегко со мною, я расценивал как проявление Божьей благодати. И хотя я намеревался познакомить некоторых видных Друзей с тем, как я был приведен к этому, все же по более глубоком размышлении я решил, что лучше если я некоторое время буду избегать разговоров, полагая, что все делается по Промыслу Божию, и веря, что если я буду стоять на своем, Господь в свое время откроет мне сердца Друзей; и с этой поры я имел случай восхищаться Его добротой и благою любовью в руководстве мною и в наставлении, а также в открытии и расширении моего сердца на некоторых из наших собраний.

11-й месяц 1762 года. Чувствуя духовное побуждение навестить некоторые семьи в Мэнсфидде, я присоединился к моему возлюбленному другу Бенджамину Джонсу2, и мы провели несколько дней вместе в этом служении. А во втором месяце 1763 года я присоединился к Элизабет Смит3 и Мэри Нобл в посещении семейств Друзей в Рэнкокасе, и в течение обеих этих поездок, благодаря освящающей силе истины, верные служители часто получали утешение, и сердца Друзей раскрывались, дабы принять нас. И в последовавший четвертый месяц я в компании нескольких Друзей посетил семьи Друзей в Маунт Холли, и во время этой поездки душа моя часто испытывала внутреннее благоговение, в котором возникало сильнейшее желание непреходящего блага моим братьям по творению; и благодаря милости нашего Небесного Отца, сердца наши по временам расширялись, и Друзья приглашали нас в излияниях Божественной любви достигнуть того, что утвердит их на надежном основании.

Так как я в течение многих лет чувствовал в моем сердце любовь к коренным жителям этой страны, которые обитали далеко в дикой местности и чьи предки были собственниками и владельцами той земли, на которой мы жили, и кто за очень малое вознаграждение передали нам свои наследственные владения, и так как я был в Филадельфии в восьмой месяц 1761 года, посещая Друзей, имевших рабов, я оказался в обществе нескольких из этих коренных жителей, которые жили вокруг восточного рукава реки Сасквеханна в индейском городке, называемом Виалусинг, около двух сотен миль от Филадельфии. И разговаривая с ними через переводчика, а также видя своими глазами выражение их лиц и манеру поведения, я поверил в то, что некоторые из них в какой-то мере знакомы с той божественной силой, которая покоряет грубую и непокорную волю тварных созданий; и временами я чувствовал внутреннее стремление посетить это место, о котором, пока намерение мое не обрело зрелость, я никому не говорил, кроме моей дорогой жены.

И тогда зимой 1762 года я выложил его перед Друзьями на нашем Ежемесячном и Ежеквартальном собрании, а потом на Всеобщем Весеннем собрании, и так как Друзья были единодушны и надо было позаботиться о том, чтобы иметь проводника-индейца, стало известно, что один мужчина и три женщины приехали по делу в Филадельфию из местности, находящейся дальше того городка; и я, узнав об этом из письма, встретился с ними в городе в 5-й месяц 1763 года. И после небольшой беседы, найдя, что они люди трезвые, я, посоветовавшись с Друзьями, согласился присоединиться к их компании, когда они будут возвращаться; и 7-го дня следующего, 6-го месяца мы договорились встретиться в доме Сэмюэля Доулка в Ричленде. И поскольку чувствовалось, что поездка будет тяжелой и состоится в то время, когда путешествовать казалось опасным, то решение Божественного промысла, подготовлявшего к нему мой дух, осталось в моей памяти, и думаю, хорошо немного сказать об этом.

После того, как я оставил мысль о том, чтобы ехать, мысли об этом путешествии часто сопровождались необычной грустью, и в такое время сердце мое часто обращалось к Господу с внутренней мольбой о Его небесной поддержке, дабы я не перестал следовать за ним, куда бы он меня ни повел. И ко-

гда я был на собрании нашей молодежи в Честерфидде, за неделю до того момента, когда я собирался выехать, я был приведен к тому, чтобы сказать о той молитве нашего Искупителя к своему Отцу: «Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла» (Ин. 17. 15). И следуя чистым откровениям Истины, я должен был упомянуть еще то, что Он сказал своему Отцу: «Я и знал, что Ты всегда услышишь меня» (Ин. 11. 42), так что поскольку некоторые из Его последователей сохранили свои места и так как молитва Его была исполнена, отсюда с необходимостью вытекает, что они были сохранены от зла. И так как некоторые из них встретились с великими трудностями и скорбями в этом мире и в конце концов претерпели смерть от жестоких людей, то из этого явствует, что чтобы ни случалось с людьми, если они живут в чистом послушании воле Божией, это безусловно происходит для их блага и потому не может считаться злом. Когда я говорил об этом, сердце мое весьма смягчилось, и меня охватило великое благоговение.

И затем, в первый день следующей недели, когда мы присутствовали на нашем собственном послеполуденном собрании и сердце мое расширялось от любви, я приведен был к тому, чтобы сказать о заботе и попечении Господа над народом своим и упомянуть случай, когда банда ассирийцев, пытаясь захватить в плен пророка, столкнулась с разочарованием и как Псалмопевец сказал: «Ангел Господень ополчается вокруг боящихся Его и избавляет их» (Пс. 34. 8). И таким образом, в истинной любви и нежности я распростился с Друзьями, ожидая, что на следующее утро продолжу свое путешествие, и будучи уставшим, рано лег спать.

Я спал всего лишь короткое время, как вдруг был разбужен человеком, стучавшим мне в двери, и поднявшись, получил приглашение встретиться с несколькими Друзьями в пивной в нашем городе; они прибыли из Филадельфии так поздно, что большинство Друзей уже легли спать. Эти Друзья рассказали мне, что утром из Питтсбурга пришла спешная почта и принесла известие, что Индейцы захватили на Западе Английский форт, в разных местах убили и скальпировали англичан, в том числе и вблизи Питтсбурга, и что некоторые старшие Друзья в Филадельфии, зная, что я в это время собираюсь выехать туда, встретились, обсудили дело и решили известить меня об этих делах до того, как я покину свой дом, так чтобы я мог все это рассмотреть и поступить как считаю наилучшим. Вскоре я опять отправился спать, ничего не сказав жене до утра. Сердце мое обратилось ко Господу, ища Его небесных наставлений, и это было для меня время смирения.

Когда я рассказал все моей дорогой жене, она казалась глубоко озабоченной, но через несколько часов дух мой утвердился в вере, что мой долг — совершить это путешествие, и она перенесла это с большой долей смирения. В этом духовном споре сердце мое напряженно искало правды, и я усердно взывал ко Господу, прося Его, чтобы ничто другое не повлияло на мое решение, — только чистый дух Истины.

Те вышеупомянутые вещи, о которых я так недавно говорил публично, теперь встали передо мною с новой силой, и я внутренне пришел к тому, чтобы предать себя Господу, дабы Он поступил со мной, как найдет лучшим. И так я оставил мою семью и соседей в большом смирении духа и поехал на наше Ежемесячное собрание в Берлингтон. И распрощавшись там с Друзьями, я пересек реку в сопровождении моих друзей Исраэля и Джона Пембертонов4; и расставшись на следующее утро с Исраэлем, мы с Джоном доехали вместе до дома Сэмюэля Фоулка5, где я встретил упомянутых выше индейцев, и мы были рады увидеть друг друга.

Здесь меня встретил мой друг Бенджамин Пар-вин6 и предложил сопровождать меня, так как некоторое время назад мы на этот счет обменялись письмами. И здесь меня ждало тяжкое испытание, ибо так как путешествие представлялось рискованным, я думал, что если он поедет главным образом для того, чтобы составить мне компанию и нас возьмут в плен, сознание, что это я втянул его в такие трудности, только добавит мне скорби. Итак я открыл ему, что у меня на душе, и объявил, что готов идти один, но если он после всего этого по-прежнему уверен, что долг повелевает ему идти, я полагаю, что его общество будет мне очень утешительно. Это воистину было время глубоких раздумий, и Бенджамин казался настолько убежденным в необходимости этой поездки, что он не мог с легкостью оставить меня; так что мы продолжали, сопровождаемые нашими друзьями Джоном Пембертоном и Уильямом Лингфутом из Пайкленда, и остановились в Бетлехеме.

И там расставшись с Джоном, Уильям и мы двинулись вперед 9-го дня 6-го месяца и остановились на ночлег на полу в доме на расстоянии пяти миль от форта Аллена. Здесь мы расстались с Уильямом и в этом месте встретили индейца-торговца, недавно пришедшего из Вайоминга, и из разговора с ним я понял, что многие белые часто продают ром индейцам, что, я полагаю, является величайшим злом. Во-первых, они тем самым лишаются способности пользоваться своим разумом, а дух их приходит в сильное возбуждение, часто возникают ссоры, которые оканчиваются бедой, и горечь и возмущение, вызываемые этим, часто имеют длительный характер. Кроме того, их кожи и меха, добытые ценой огромной усталости и долгой охоты, за которые они собирались купить одежды, когда они отравлены ромом, часто продаются по более низкой цене, чтобы купить еще рома; и после того, страдая от отсутствия самого необходимого для жизни, они часто бывают очень злы на тех, кто ради выгоды использует их слабость. На это их вожди часто жалуются, когда ведут переговоры с англичанами.

Когда хитрые люди производят подлог и продают ни на что не годную вещь другим, — это рассматривается как зло, но ради прибыли продавать людям то, что, как мы знаем, может им только повредить и часто приводит их к погибели, — это указывает на ожесточенное и испорченное сердце и является злом, которое требует противления от всех, кто воистину любит добродетель. И тогда как душа моя в тот вечер была занята теми мыслями, я также вспомнил, что люди на границе, среди которых весьма распространен этот порок, часто являются бедными людьми, которые, если рискнут выйти за пределы колонии, могут жить более независимо от тех, кто богат, кто часто налагает тяжкую ренту на их земли, но если их заново утвердить в вере, что если бы все наши обитатели жили согласно здравой истине, трудясь для приумножения всеобщей любви и справедливости,  и уклонялись от всяких неумеренных желаний богатства и от всех обычаев, замешанных на роскоши, обитателям нашим, гораздо более многочисленным, чем сейчас, откроется путь к тому, чтобы жить в достатке, зарабатывая честными занятиями, не имея того искушения, под воздействием которого они часто оказываются, чтобы создавать поселения на землях, которые не были куплены у индейцев, или чтобы обращаться к этому зловредному обычаю продавать им ром.

10-го дня б-го месяца. Выехал рано утром и пересек западный приток Делавера, называемый Большой Леий, возле форта Аллена; так как вода стояла высоко, мы переплыли на каноэ. Здесь мы встретили индейца и имели с ним дружескую беседу и дали ему немного печенья, а он, недавно убив оленя, дал кусок тем индейцам, которые были с нами. Затем, проехав несколько миль, мы встретили несколько индейцев, мужчин и женщин, с коровой и лошадью и домашним скарбом; они недавно вышли из своего жилища в Вайоминге и собирались поселиться в другом месте. Мы сделали им несколько маленьких подарков, и так как некоторые из них понимали по-английски, я объяснил им те мотивы, которые привели меня в их страну, и они, казалось, удовлетворились этим. И так как один из наших проводников довольно долго говорил о нас со старой женщиной, бедная старуха подошла к моему товарищу и ко мне и простилась с нами, выразив искреннюю симпатию. Двигаясь таким образом, мы раскинули палатку на берегу той же реки, немало потрудившись, когда пересекали горы, называемые Блу Ридж. И из-за острых камней, и щелей между ними, и крутизны холмов это казалось опасным, но мы добрались благополучно благодаря милости Того, чей труд в этих гористых пустынях внушал благоговейный трепет и к кому обращалось мое сердце в путешествии этого дня.

Возле нашей палатки на стволе дерева, очищенном для этой цели, красовались изображения мужчин, идущих на войну и возвращающихся с войны, а также убитых в сражении, так как эта тропа использовалась воюющими сторонами. И когда я ходил вокруг, рассматривая эти индейские истории, которые были нарисованы главным образом красным, а иногда черным цветом, и думая о бесчисленных бедствиях, которые вызывает в мире гордый, свирепый дух — думая о тяжелых трудах и усталости воинов, пересекающих горы и пустыни, думая об их страданиях и изнеможении, когда они оказываются ранеными врагами вдалеке от своего дома и об их ушибах и страшном утомлении, когда они гоняются друг за другом по скалам и горам, и о неугомонном, неспокойном состоянии души у тех, кто поддается этому духу, и о ненависти, которая взаимно растет в душах детей этих народов, вовлеченных в войну друг с другом — во время этих размышлений во мне подымалось сильное желание взлелеять среди этих людей дух любви и мира.

Это была первая ночь, которую мы провели в лесу, и так как мы были совершенно мокрые от странствий под дождем, и мокры также наша палатка и ветки, которые мы собирались расстелить под свои одеяла, все выглядело обескураживающе. Но я верил, что это Господь завел меня в такую даль и что Он располагает мною так, как считает нужным, и на сердце у меня было легко. Итак, мы разожгли костер перед открытой дверью нашей палатки; и набросав на землю веток, мы расстелили поверх свои одеяла, улеглись на эту постель и заснули. А утром, чувствуя себя неважно, я пошел к реке и нырнул. Вода была холодной, и вскоре после того я почувствовал себя свежим и здоровым.

1]-го дня 6-го месяца. Так как кусты были мокрыми, мы оставались в своей палатке часов до восьми, затем двинулись вперед и перевалили через высокую гору, которая простиралась не меньше чем на четыре мили, и крутизна северной части превосходила все остальные. Мы также пересекли два болота и, так как к ночи опять пошел дождь, раскинули нашу палатку и улеглись.

Около полудня мы встретили на своем пути одного из Моравских братьев7, который шел в Виалусинг, и с ним индейца, который мог говорить по-английски; и сойдясь вместе, мы, пока кони наши паслись в траве, завели дружеский разговор; затем, так как они ехали быстрее нас, мы вскоре расстались. Сей моравский брат, как я понял, этой весной провел некоторое время в Виалусинге и был приглашен тамошними жителями приехать опять.

12-го дня 6-го месяца, первый день недели. Так как день был дождливым, мы оставались в своей палатке, и здесь я начал размышлять о природе заботы, которая меня посетила. Любовь была первым побуждением, а затем появилось стремление провести какое-то время с индейцами, чтобы я мог почувствовать и понять их жизнь и дух, в котором они живут, если я по случаю получу от них какой-нибудь урок или смогу в какой-то мере помочь им, следуя среди них водительству Истины. И так как Господу было угодно дать мне возможность поехать в то время, когда бедствия войны увеличивались и когда по причине весьма сырой погоды путешествие  было более затруднительным, чем обычно бывает в настоящее время года, я смотрел на это как на более благоприятную возможность просветить мою душу и привести меня к еще большему сочувствию им. И так как взоры мои устремлены были к великому Отцу Благодати, смиренно желая познать, в чем была Его воля относительно меня, я сохранял спокойствие и согласие.

Лошадь нашего проводника, хотя и была стреножена, этой ночью куда-то ушла, и найдя своих лошадей, мы некоторое время искали ее, видя ее следы на дороге, идущей назад; после чего мой добрый товарищ пошел под дождем и примерно через семь часов вернулся вместе с нею, и мы опять заночевали здесь, привязав лошадей перед отходом ко сну, и позволили им попастись на восходе дня.

13-го дня 6-го месяца. Вышло солнце, мы двинулись в путь, и проезжая по пустынным холмам, я размышлял об изменениях в жизни коренных жителей этой местности с приходом англичан. Земли возле моря очень удобны для рыболовства. Земли по берегам рек, там, где действует прилив, и выше во многих местах плодородны и не гористы, и в то же время движение прилива делает путешествия вверх и вниз относительно легкими на любом виде транспорта. Эти коренные жители в некоторых местах продали за бесценок свое наследие, так удобно расположенное, а в других местах были оттеснены превосходящей силой, так что во многих местах, поскольку одежда их изменилась по сравнению с тем, что было прежде, и они оказались значительно удаленными от нас, то чтобы принести свои кожи и меха для торговли с нами, они должны переходить через горы, болота и бесплодные пустыни, где путешествия весьма затруднительны.

Из-за расширения английских поселений и отчасти из-за английских охотников те дикие животные, от которых они в основном зависели, дабы поддержать свою жизнь, уже не водятся в таком изобилии, как прежде, и люди слишком часто ради прибыли побуждают их растрачивать зря свои кожи и меха, покупая спиртное, которое может погубить их и их семьи.

Поскольку воля моя и все желания были парализованы и сердце мое с большой серьезностью обратилось ко Господу, у которого одного я искал помощи в тех опасностях, что меня окружали, я увидел, что англичане располагаются вдоль берега и занимают свыше девяти сотен миль там, где я путешествовал. И благоприятное положение англичан, и трудности, которым во многих местах подвергались коренные жители и негры, — все это открылось предо мною. И тяжкая небесная забота снизошла на мою душу, и любовь ко всему человеческому роду заполонила мое сердце, в которой я почувствовал сильное стремление к тому, чтобы мы покорились Господу, когда Он в милости своей призывает нас, и пришли к чистой всеобщей праведности, так чтобы не обижать язычников, которые не исповедуют христианства, будь они черные из Африки или коренные жители этого континента. И здесь предо мною встал близкий, трудный вопрос: избегал ли я как личность всего того, что может втянуть меня или связать с войной, в этой ли земле, или в Африке, и сердце мое глубоко озаботилось тем, чтобы в будущем я во всех делах стойко придерживался чистой Истины и жил в скромности и простоте искреннего последователя Христова.

И в своем одиноком путешествии я в этот день оплакивал распространение ложного духа, полагая, что благоденствие и комфортабельная жизнь англичан требуют постоянного внимания к божественной любви и мудрости, дабы руководить нами и поддерживать нас на том пути, который отвечает воле благого, милосердного и всемогущего Существа, проявляющего равную заботу о всем роде человеческом. И тут роскошь и алчность, вместе с многочисленными несправедливостями и другими пороками, их сопровождающими, показались мне весьма прискорбными, и я чувствовал непреложно, что семена великих бедствий и запустения посеяны и быстро возрастают на этом континенте. И у меня не было подходящих слов, чтобы выразить тоску, которая охватывала меня, когда я чувствовал, что мы, разместившись вдоль побережья и вкусив любовь и благодать Божию, могли бы возрасти в Его силе и, подобно верным посланцам, трудиться для того, чтобы следить за ростом этих семян, дабы они не могли созреть к погибели нашего потомства.

Мы добрались до индейского поселения в Вайоминге, и здесь нам сказали, что день или два назад индеец-бегун был в этом месте и принес известие, что индейцы захватили английский форт к западу, убили людей и попытались взять другой форт; а также что еще один индеец-бегун появился около полуночи на следующую ночь до того, как мы приехали туда; он прибежал из городка, находящегося миль на десять выше Виалусинга, и принес новость, что некоторые индейцы-воины из отдаленных местностей прибыли в этот город с двумя скальпами англичан и сказали народу, что началась война с англичанами.

Наши проводники привели нас в дом к глубокому старику, и вскоре после того, как мы распаковали вещи, явился человек из другого индейского дома, находившегося в некотором отдалении. И я, узнав, что этот человек стоит у дверей, вышел; у него был томагавк, незаметно завернутый в плащ, и когда я приблизился, он взял его в руку. Я, однако, подошел к нему и, дружески заговорив с ним, понял, что он немного понимает по-английски. Затем вышел мой товарищ, и мы с ним немного рассказали о цели нашей поездки в эти края; потом он, зайдя с нами в дом и поговорив с нашими проводниками, вскоре повел себя довольно дружелюбно, уселся и закурил свою трубку. Хотя то, что он держал свой топорик в руке в тот момент, когда я приблизился к нему, казалось неприветливым, я полагаю, он не имел другого намерения, как быть в готовности в случае, если к нему будет применено насилие.

Услышав новости, принесенные индейскими бегунами, и узнав от индейцев, у которых мы остановились, что индейцы из округи Вайоминга собираются через несколько дней двинуться к более крупным городам, я подумал, что, по всей видимости, путешествовать в такое время опасно, и после тяжелого дневного перехода ночью меня терзали мучительные раздумья, в которых я должен был вернуться назад, дабы снова обдумать шаги, предпринятые мною с самого первого побуждения к этой поездке. И хотя мне пришлось оплакать некоторую слабость, которая временами охватывала меня, все же я не нашел, что когда-либо допускал преднамеренное непослушание. И тогда, поскольку я верил, что заехал в такую даль из чувства долга, я самым серьезным образом стал молить Господа показать мне, что я должен делать.

В великой немощи своей я становился ревностным к самому себе, проверяя, нет ли во мне места желанию поддержать свою репутацию как человека, стойко идущего сквозь все опасности, или страха позора, который я навлеку на себя, если вернусь, не достигнув желаемого в этой поездке. Так я лежал, обуреваемый мыслями, большую часть ночи, тогда как мой возлюбленный товарищ мирно спал подле меня, пока Господу, моему милосердному Отцу, который видел борьбу в моей душе, не угодно было даровать мне покой. И я снова был укреплен в том, чтобы предать мою жизнь и все дела, относящиеся к ней, в Его святые руки; и немного поспав в приближении дня, мы поднялись, когда настало утро.

И тогда 14-го дня 6-го месяца мы выехали и посетили всех индейцев в этой округе, каких только могли встретить, так как они располагались все в одном месте, на расстоянии около мили от дома, где мы ночевали, всего около двадцати человек. И тут я выразил заботу об их благе, которую имел в душе, и сказал им, что истинная любовь подвигнула меня оставить мою семью, чтобы поехать, и увидеть индейцев, и поговорить с ними у них дома. Некоторые из них казались добрыми и дружелюбными. И так мы оставили тех индейцев и отправились примерно на три мили вверх по реке Сусквеханна, к дому индейца по имени Джекоб Дженуари, который заколол свою свинью, а женщины делали хранилище для хлеба и готовились ехать вверх по реке. Здесь наши проводники оставили свое каноэ, когда уходили отсюда весной; оно рассохлось и дало течь; так что мы, задержавшись на несколько часов, имели возможность подробно поговорить с той семьей; и во время совместного обеда сделали им несколько небольших подарков. Затем, погрузив наш багаж в каноэ, некоторые из них стали медленно толкать его вверх по течению, а остальные из нас поскакали на своих лошадях; и переправившись через поток, называемый Лахавахамунк, мы раскинули палатку несколько выше по течению, так как вечером начался дождь. И с ощущением Божественной благодати, которая помогла мне в моей немощи и поддержала в испытаниях, и склонив мое сердце к доверию Ему, я лег в смиренном, склоненном состоянии духа и мирно проспал всю ночь.

15-го дня 6-го месяца. Мы двигались вперед до полудня, когда, перед самым началом бури, встретили наше каноэ в назначенном месте; и так как дождь продолжался, мы оставались там всю ночь, и лило так сильно, что вода пробивала палатку и намочила нас и наш багаж. 16-го дня. На пути своем мы нашли массу деревьев, поваленных вчерашней бурей, и имели случай с благоговением признать милостивую заботу Господа, который обеспечил нас безопасным местом в долине, когда бушевала эта буря. То, что так много упавших деревьев пересекали наш путь, очень мешало нам продвигаться, а некоторые топи были столь непроходимы, что мы пробирались с огромными трудностями.

В этот день я часто вынужден был смотреть на себя как на временного жителя в этом мире, и вера во всемогущество Бога, поддерживающего народ свой во всех его странствиях, казалась мне утешительной, и я был прилежно занят, добиваясь состояния совершенной покорности.

Мы редко видели наше каноэ кроме назначенных мест встречи, по причине того, что тропинка была удалена от реки; и во второй половине этого дня Джоб Чилавэй8, индеец из Виалусинга, который хорошо говорил по-английски и был знаком с некоторыми людьми в Филадельфии и ее округе, встретил наших людей на реке и узнав, где мы собираемся разместиться на ночь, повернул назад, прошел около шести миль и пришел к нам после наступления ночи. Через некоторое время подошло и наше каноэ, так как двигаться против течения было тяжким трудом. Джоб поведал нам, что один индеец в большой спешке явился вчера в их город и рассказал, что три воина, пришедшие издалека, провели несколько ночей в городке, расположенном выше Виалусинга, и что эти три человека собираются идти сражаться против англичан в Джуниате. Джоб шел вниз по реке к складу этой провинции, расположенному в Шеймокине. Хотя я был достаточно здоров, чтобы продолжать путешествие, все же из-за различных трудностей на нашем пути и от образа жизни, существенно отличавшегося от того, к которому я привык, я слабел. И известие об этих воинах, продвигавшихся так близко от нас, и неведение о том, не столкнемся ли мы с ними, было новым испытанием для моей веры; и хотя силою божественной любви я несколько раз был в состоянии предать себя на волю Божию, я все же чувствовал, что мне недостает сил, чтобы упорно продолжать начатое. И мои вопли о помощи неслись ко Господу, который в великой милости своей дал мне смиренное сердце, в котором я обрел покой.

17-го дня 6-го месяца. Расставшись с Джобом Чилавэем, мы продолжали двигаться дальше и добрались до Виалусинга перед вечером; первым индейцем, которого мы увидели, была женщина скромного облика с ребенком; сначала она поговорила с нашим проводником, а затем своим приятным голосом сказала, что рада видеть нас, так как прежде уже слышала о нашем прибытии. Затем по указанию проводника мы сели на бревно, а он пошел в город сказать людям, что мы приехали. И так мой товарищ я сидели в глубокой тишине, а бедная женщина подошла и села подле нас; и на нас снизошло глубокое благоговение, и мы возрадовались в чувстве Божьей любви, излившейся на наши бедные души.

Через некоторое время мы услышали, как несколько раз пропел рожок, сделанный из раковины, а затем пришли Джон Кертис и другой индеец, которые вежливо пригласили нас последовать в дом, стоящий на окраине городка, где мы нашли, я думаю, около шестидесяти человек, сидящих в молчании. Посидев немного, я встал и с размягченным сердцем поведал им о цели моей поездки и что забота об их благе завела меня в такую даль, чтобы их увидеть, — и все это короткими фразами, которые те, кто понимал их, переводили другим; и на лицах из обозначилась радость. Тогда я показал им мой документ и объяснил его содержание; и моравский брат, которого мы встретили по пути, также был там и тепло меня приветствовал.

18-го дня 6-го месяца. Этим утром мы отдыхали, и индейцы, зная, что моравский брат и я принадлежали к различным религиозным обществам и что некоторые из их числа уговаривали его приехать и пожить среди них, как я думаю, опасались, чтобы на их собраниях между нами не возникли ссоры и несогласия; и посовещавшись, я думаю, между собой, известили меня, что по моей просьбе люди в любое время соберутся и устроят собрание, и сказали мне также: они ожидают, что моравский брат будет говорить на их обычных собраниях, которые бывают утром и ближе к вечеру. Так что я решил в моем сердце поговорить с моравским братом и рассказал ему о той заботе, которую я чувствовал в душе, о благе этих людей и что я верил, что никаких дурных результатов не последует, если я иногда что-нибудь скажу на их собраниях, если любовь подвигнет меня на это, не созывая их, конечно, в то время, когда у них нет собрания; и он выразил свое добровольное согласие на то, чтобы я говорил в любое время и все то, что найду в моем сердце нужным сказать.

Итак, ближе к вечеру я пришел на их собрание, где чувствовалась чистая евангельская любовь, смягчавшая наши сердца. И переводчики, стараясь довести до людей то, что я сказал короткими фразами, оказались в затруднении, ибо никто из них не знал в совершенстве ни английского, ни делаверского языка. Так что они помогали один другому, и мы работали вместе в присутствии божественной любви. И после этого, чувствуя, что душа моя охвачена духом молитвы, я сказал переводчикам, что нашел в моем сердце молитву к Богу и верю, что если буду молиться правильно, он услышит меня, и выразил желание, чтобы они перестали переводить; так что собрание наше окончилось в божественной любви. И перед тем как люди вышли наружу, я заметил, что Папуне-хэнг9 (человек, который усердно работал, чтобы добиться реформации в этом городе, и после отличавшийся большой нежностью) говорил с одним из переводчиков, и мне после сказали, что он произнес примерно следующее: «Я люблю чувствовать, откуда исходят слова».

19-го дня 6-го месяца, первый день недели. В это утро на собрании индеец, который пришел вместе с моравским братом и являлся членом этого общества, молился, а потом моравский брат недолго говорил, обращаясь к народу. А после полудня они собрались опять, и так как сердце мое наполнилось небесной заботой об их благе, я говорил с ними некоторое время через переводчиков, но никто из них не делал эту работу в совершенстве. И я, чувствуя, что поток любви весьма силен, сказал переводчикам, что, как я полагаю, некоторые поймут меня, и так продолжал, и верю, что Святой Дух написал в некоторых сердцах к их назиданию там, где слова не были поняты. Я смотрел на это как на время божественного благоволения, и сердце мое смягчилось пред Господом и было полно благодарности. И после этого я сел, и один из переводчиков, как казалось, вдохновился и передал индейцам существо того, что я сказал.

Перед нашим первым собранием в то утро я стал размышлять о многочисленных трудностях жизни этих индейцев, которые по разрешению Шести Наций обитали в этих краях, и во мне поднялось горячее сочувствие им; и сердце мое возгорелось в любви Христовой, и думаю, что любвеобильная забота доброго человека о своем единственном брате, находящемся в беде, не достигала того, что я чувствовал к этому народу.

Я приехал в это место, претерпев множество трудностей, и хотя по милости Божией верил, что если умру в этом путешествии, для меня это будет хорошо, но все же мысль о том, что я попаду в руки индейских воинов, в минуты слабости заставляла меня страдать; и так как я имел нежное телосложение, мысль о плене у них временами наполняла меня тоской, ибо я представлял себе, что они, сами сильные и грубые, могли потребовать от меня такой службы, которая превышала бы то, что я мог вынести. Но Господь один был мне помощником, и я верил, что если попаду в плен, то это случится для какой-то хорошей цели. И так время от времени душа моя погружалась в смирение, в котором я всегда находил успокоение. И сейчас, в этот день, хотя между мною и домом простирались все те же дикие места, внутренне я радовался, что Господь укрепил меня отправиться в эту поездку и проявил отеческую заботу обо мне в этом бедном и низком состоянии, когда в собственных своих глазах я выглядел хуже многих индейцев.

Когда последнее из упомянутых собраний закончилось, была уже ночь, и Папунехэнг пошел спать; и так как я видел, что Папунехэнг минуту или две бесед овал тихим голосом с одним из переводчиков, который сидел подле меня, я спросил этого переводчика, и он сказал, что тот выражал свою благодарность Богу за благодать, которую он получил в этот день, и молился, чтобы Он продолжал изливать на него свою благодать таким образом, как он испытал на этом собрании - что хотя перед этим Папунехэнг согласился принять моравского брата и присоединиться к нему, он все же казался добрым и любящим по отношению к нам.

20-го дня б-го месяца. Был на двух собраниях и молчал на них. 21-го дня. Этим утром на собрании сердце мое среди них загорелось чистой любовью, и в коротких простых словах я выразил несколько мыслей, которые были у меня на сердце, что один из переводчиков передал людям довольно толково, после чего собрание окончилось молитвой. И я имел случай смиренно признать любовь и доброту Господа к нам и поверил, что для верных учеников Иисуса Христа дверь остается открытой, дабы работать среди этих людей.

Теперь, чувствуя в душе, что уже могу вернуться назад, я оставил их при том общем заключении, которое я сделал на собрании, и мы стали собираться домой. Но самые активные из их мужчин заявили, что когда мы будем совсем готовы к отъезду, люди захотят прийти и пожать нам руки, что те, кто обычно приходили на собрания, и сделали. И по тайному движению моего сердца я пошел также к тем, кто не приходил на собрания, и тоже попрощался с ними. И моравский брат и его переводчик-индеец проявили к нам уважение, когда мы расставались. Этот поселок расположен на берегу Сусквеханны и насчитывает, я полагаю, около сорока домов, большей частью стоящих близко друг от друга: некоторые около тридцати футов в длину и восемнадцати в ширину (некоторые больше, некоторые меньше), большей частью они построены из колотых досок, один конец которых упирается в землю, а другой прикреплен к пластине и затем к стропилам, и все это покрыто корой. Я узнал, что прошлой зимой наводнением залило большую часть земли, где стоит поселок, и некоторые семьи сейчас передвигают свои дома на более высокое место.

Мы ожидали, что только два индейца будут сопровождать нас, но когда готовы были отправиться в путь, выяснилось, что многие из них, которые собирались в Бетлехем с кожами и мехами, решили ехать вместе с нами. Итак, они нагрузили два каноэ, в которых они пожелали, чтобы мы ехали, убедив нас, что вода так поднялась от дождей, что лошадей должны вести те, кто лучше знает, где имеются броды. Так что мы вместе с несколькими индейцами взошли на каноэ, а другие отправились с лошадьми; их было семь кроме наших. И мы один раз встретились в назначенном месте с поводырем лошадей, а затем ближе к ночи остановились несколько ниже по течению притока, называемого Тункхэннок, и расположились там; и несколько молодых людей, вышедших перед наступлением сумерек со своими ружьями, принесли оленя.

22-го дня 6-го месяца. Благодаря своему усердию, мы добрались до Вайоминга до наступления ночи и увидели, что индейцы в большинстве своем ушли из этого места. Здесь мы поднялись с нашими каноэ вверх по небольшой речке, в леса, и, раскинув палатку, вытащили поклажу; и перед наступлением темноты подошли наши лошади.

23-го дня 6-го месяца. Утром их лошади были навьючены, и мы собрали нашу поклажу и двинулись в путь, всего четырнадцать человек, и усердно продвигаясь, нам удалось пройти примерно полпути до форта Аллена. Так как земля вдоль этой дороги от Вайоминга к нашей границе была в основном бедной и хорошая трава встречалась редко, они выбрали для ночевки низину, как лучшее место для выпаса. И я, сильно вспотев по дороге и устав, крепко заснул. Ночью я понял, что простудился, но вскоре почувствовал себя лучше.

24-го дня 6-го месяца. Мы миновали форт Аллен и расположились поблизости в лесу, пересекши вброд западный приток Делавера три раза, и тем самым сократили путь и избежали восхождения на вершину Голубых гор, которая называлась Секонд Ридж. Когда мы переходили вброд во второй раз, там, где река прорезает горы, вода была быстрой и довольно глубокой, и так как кобыла моего товарища была высоким, послушным животным, он несколько раз переводил ее туда и обратно через реку, и они навьючивали ее поклажей других, более малорослых лошадок, которые, как они думали, не могли перейти с их грузом. Беспорядки на западе, а также трудности для индейцев при переходе нашей границы, как я понял, были одной из причин, почему так много их пошло с нами, предполагая, что наша большая компания не встревожит окрестных жителей.

25-го дня 6-го месяца. Мы добрались до Бетлехема, постоянно заботясь о том, чтобы держать в виду переднего всадника и чтобы объяснять людям, которых мы встречали по дороге, кто были эти индейцы. Это было совершенно необходимо, так как жители приграничных областей часто были взбудоражены известиями о том, что на западе индейцы убивают англичан.

В нашей команде было несколько человек, которых я не помню, чтобы видел на собрании, и некоторые из них поначалу были очень зажаты, но поскольку мы провели несколько дней вместе, вели себя по отношению к ним дружелюбно и старались должным образом отблагодарить их за их услуги, они стали свободнее и общительнее.

26-го дня 6-го месяца, и первый день недели. Попытавшись тщательно закончить все дела, которые мы имели с индейцами в ходе нашего путешествия, мы простились с ними, и я думаю, они в целом расстались с нами полюбовно. А мы, приехав в Ричленд, были очень тепло встречены нашими друзьями. Здесь я расстался с моим добрым другом и товарищем Бенджамином Парвином10, и вместе с моим другом Сэмюэлем Фоулком11 мы поскакали к дому Джона Кэдуоладера, откуда я на следующий день добрался до дома, где нашел свою семью более или менее здоровой. И они и все друзья мои казались так рады видеть, что я возвратился из путешествия, которое, они знали, было опасным. Но душа моя, когда я отсутствовал, была так занята стремлением к совершенному смирению и так часто получала подтверждение веры в то, что чтобы Господу ни угодно было назначить мне, все будет работать во благо, что я старался быть осторожным и не допустить ни малейшего себялюбия в моей чрезмерной радости и трудился над тем, чтобы эти испытания послужили мне к исправлению таким образом, как определит для меня мой милосердный Отец и Покровитель.

Между английскими поселениями и Виалусингом имелась только одна узкая тропинка, которая во многих местах сильно заросла кустами и была завалена буреломом, затруднявшим наш путь, и все это вместе с горами, топями и острыми камнями — трудный путь для странника, тем более трудный из-за кишащих всюду гремучих змей, из которых четыре мы убили, — так что люди, никогда не бывавшие в этих местах, имеют о них самое смутное представление. Но я не только научился терпению, но также должен был благодарить Бога, который так вел и наставлял меня, чтобы я мог получить яркое и живое чувство страданий моих братьев по творению, чья жизнь сопряжена со столькими трудностями.

IX

1763-1769

В конце лета 1763 года в Маунт Холли явился человек, который перед этим обнародовал печатное объявление, что в такой-то пивной, в такой-то вечер он покажет множество чудесных действий, которые он там и перечислил. Этот человек в назначенное время с помощью ловкости рук делал различные вещи, которые собравшимся казались странными.

На следующий день я, услышав об этом и узнав, что показ продолжится на следующий вечер и что люди соберутся на закате, почувствовал на этот счет беспокойство. Тогда я пошел вечером в эту пивную и сказал хозяину, что намерен провести там часть вечера, на что он ответствовал, что согласен. Тогда сидя на длинной скамейке возле двери, я стал беседовать с людьми, собиравшимися сюда, об этом представлении; и подходило все больше народу, и усаживались, так что сиденья возле двери почти заполнились. И я все говорил с ними в страхе Господнем и старался убедить их, что приходить на такие сборища, чтобы увидеть всякие трюки и ловкость рук, и тратить деньги для поддержки людей, которые в этом качестве не нужны миру, противно природе христианской религии.

В этой компании был один человек, который какое-то время пытался спорить и доказывать резонность их участия в этом действе, но после того, как мы рассмотрели некоторые тексты Писания и спокойно обсудили дело, он оставил свои попытки. И я, проведши среди них около часа и почувствовав облегчение, удалился.

Заметки о нашем Ежегодном собрании в Филадельфии, 9-й месяц 1764 года. Сначала Джон Смит1 из Мальборо восьмидесяти лет, верный служитель, хотя и не красноречивый, встал на нашем собрании служителей и старейшин 25-го числа и в явном напряжении всех духовных сил сообщил Друзьям следующее: что он состоял членом Общества на протяжении свыше шестидесяти лет и хорошо помнит, что в прежние времена Друзья были скромными, смиреннодушными людьми и на собраниях их было много нежности и покаяния; что поскольку через двадцать лет после того времени Общество значительно разбогатело и в какой-то мере примирилось с обычаями мира сего, то истинное смирение стало меньше проявляться среди них и собрания вообще стали не столь живыми и поучительными; что через сорок лет многие из них стали очень богаты — так что дорогая одежда и серебряные (и другие) часы стали среди них обычным делом, их сыновья, и дочери, и многие члены Общества являли свое богатство миру, каковые знаки внешнего богатства и величия появлялись на многих, приходивших на наши собрания служителей и старейшин, и по мере того как это становилось преобладающим, могучее воздействие Святого Духа проявлялось в Обществе все меньше; и что до сих пор идет продвижение по этим путям все дальше и дальше и что слабость, которая теперь охватила Общество, и опустошенность, проявляющаяся среди нас, приводит в большое уныние.

Затем он упомянул, что не уверен, станет ли посещать такие собрания в будущем, так как ожидает, что уход его близок, и отметил, что он видел в свете Истины, что Господь уведет народ свой назад от всего того, что привело его к упадку, но что верные слуги Его сначала должны пройти через великие и тяжкие испытания.

29-го дня 9-го месяца 1764 года. Комитет, назначенный Ежегодным собранием некоторое время тому назад, сделал письменный отчет о своей деятельности в этом служении; они отметили, что в ходе их деятельности выяснилось, что некоторые лица исполняют правительственные должности, несовместимые с нашими принципами, а другие, кто держит рабов — они оставались активными членами наших собраний по дисциплине — явились причиной ослабления в устройстве этих собраний, что все более и более заметно в некоторых местах.

После того, как отчет этот был зачитан, в душе моей возродились те сомнения, которые вот уже несколько лет временами посещали меня, и я внутренне обратил мои вопли к Господу, дабы страх человеческий не помешал мне делать то, что Он от меня требовал; и встав, я сказал по существу следующее: «Я почувствовал в душе нежность к людям, упомянутым в отчете, при двух обстоятельствах — то есть к таким активным членам, кто держат рабов, и к таким, кто имеют должности в гражданском правлении — и желал бы, чтобы Друзья во всем своем поведении по-доброму относились друг к другу. Многие Друзья, которые держат рабов, испытывают беспокойство по этому поводу и временами подумывают о том, чтобы дать им свободу, но находят на этом пути множество препятствий. А образ жизни и ежегодные расходы некоторых из них таковы, что для них невозможно освободить своих рабов без того, чтобы изменить свой собственный образ жизни. Жребием моим было частое отсутствие из дома, и в некоторых местах на Ежеквартальных и Ежегодных собраниях и на постоялых дворах, где обычно принимают странствующих Друзей и их лошадей, я наблюдал, что ежегодные расходы отдельных лиц бывают очень значительны. И в некоторых краях Друзья, осаждавшие таких людей, чтобы они их приняли, в течение нескольких лет лежали бременем на моей душе, и теперь я говорю об том в страхе Божьем, весьма желая, чтобы присутствующие Друзья рассмотрели это должным образом».

В пятидесяти фунтах содержится четыреста полукрон. Если оценить раба в пятьдесят фунтов, а я с моей лошадью вынудил его владельца потратить на меня полкроны, и я, и многие другие вынудят его на эти расходы четыреста раз, тогда с полным основанием этого раба можно рассматривать как раба общества под руководством человека, которого он называет хозяином.

9-го дня 10-го месяца 1764 года. Я нанял человека для работы и из разговора с ним понял, что он служил солдатом в последней войне на этом континенте. И вечером, излагая обстоятельства своего пленения индейцами, он сообщил мне, что видел, как два его собрата по плену были замучены до смерти; одному, привязав к дереву, втыкали в тело множество сосновых лучин, а затем поджигали, и так продолжалось с перерывами около двух дней, пока он не испустил дух; а другому они вспороли живот и намотали часть кишок на дерево, а потом начали хлестать бедное создание, пока он, бегая вокруг дерева, не вымотал все кишки из своего тела.

Этот рассказ наполнил меня печалью, с которой я лег спать, и на следующее утро, когда я проснулся, свежее и живое чувство божественной любви снизошло на мою душу, и в нем я с новой силой осознал природу той мудрости свыше, которая ведет к правильному использованию всех даров, как духовных, так и мирских, и дает удовлетворение. И чувствуя это, я написал следующее:

«Дал ли мне Тот, Кто одарил меня бытием, сопряженным со многими нуждами, незнакомыми животным, способности, превосходящие их? — и если Он показал мне, что умеренная вовлеченность в бизнес подходит к настоящему моему состоянию, и что это с благословения Его может обеспечить меня во всех внешних нуждах, буде они остаются в тех пределах, которые Он дозволил, значит ли это, что во мне не будет иметь места ни одна воображаемая нужда, проистекающая от духа злобы? Предайся, — о, душа моя! — этой чистой мудрости как своему надежному водителю сквозь многочисленные опасности мира сего.

Ведет ли гордыня к тщеславию? Рождает ли тщеславие воображаемые нужды? Побуждают ли людей эти нужды осуществлять свою власть, требуя от других того, чего сами они постарались бы избежать, если бы того же потребовали от них?

Рождают ли такие действия такие мысли? Становятся ли тяжкие мысли, когда созреют, злобой? Становится ли злоба, когда созреет, желанием мстить, и в конце концов навлекает ли она страшные бедствия на собратьев по творению и умножает ли опустошение в мире?

Идет ли человечество в праведности, радуясь счастью друг друга? И употребляют ли те создания, способные к таким достижениям, свой ум и силы для того, чтобы причинять скорбь и губить друг друга, открывая дорогу духу злобы ? Так помни, о душа моя, спокойствие тех, в ком правит Христос, и во всех твоих делах чувствуй Его.

Снизошел ли Он до того, чтобы благословить тебя своим присутствием? Чтобы подвигнуть тебя на дело? Чтобы обитать в тебе и ходить в тебе? Так помни свое назначение как существа, посвященного Богу, прими те силы, которые тебе даются, и смотри, не допусти, чтобы слабость, вынуждающая к примирению с дорогостоящими, немудрыми и жестокосердными обычаями, ведущими к разладу и ссорам, овладела тобою. Не сотворил ли Он мое тело как храм свой и не позволил ли милосердно, чтобы я был посвящен Ему? О, дай, чтобы я мог восхвалить этот дар и чтобы вся моя жизнь смогла бы утешить Его.

Помни, о душа моя, что Царь Умирения — это твой Господь, что он открывает свою незамутненную мудрость семье своей, чтобы они, живя в совершенной простоте, не могли дать повода для обиды ни одному созданию, но шли бы так, как Он ходил».

Чувствуя в сердце моем стремление к посещению семей нашего родного собрания, и особенно в городе Маунт Холли, месте моего обитания, я сообщил об этом на Ежемесячном собрании в начале зимы 1764 года, на что получил согласие, и так как несколько Друзей из нашего собрания объединились в том деле, мы начали его, и благодаря божественной милости получили помощь в этой работе, так что мне это представилось как возобновление Божией работы среди Друзей. А в последней половине этой же зимы я присоединился к другу моему Уильяму Джонсу, чтобы посетить семьи Друзей в Мэнсфилде, и в том деле имел случай восхититься благостью Божией к Его созданиям.

Почувствовав, что душа моя тянется посетить Друзей, живущих вдоль морского побережья от Кейп Мэя до Скуана, а также навестить в тех краях кое-каких людей, не имевших устоявшегося богослужения, я объединился с моим возлюбленным другом Бенджамином Джонсом2 в поездке туда, имея единодушное одобрение Друзей. И отправившись 24-го дня 10-го месяца 1765 года, мы имели успешное и очень удачное путешествие, чувствуя временами, по милости Небесного Пастыря, что благая весть свободно течет к бедным людям, населявшим эти края. И вскоре после нашего возвращения я присоединился к моим друзьям Джону Слиперу3 и Элизабет Смит4 в поездке к семьям Друзей в Берлингтоне, так как в том городе в это время находилось около пятидесяти семей, принадлежавших к нашему Обществу; мы имели случай смиренно поклоняться нашему Небесному Отцу, который погрузил нас в ощущение того, в каком состоянии находятся эти люди, и укрепил нас для работы среди них в духе чистой евангельской любви.

В течение нескольких лет меня посещало беспокойство по поводу религиозной поездки к Друзьям на восточном берегу Мэриленда, и природа этого беспокойства была такова, что я верю — это Господь подвигнул меня на то, чтобы путешествовать среди них пешком, дабы таким способом я получил более живое чувство того положения, в котором находились угнетенные рабы, показал пример смирения в глазах их хозяев и мог побороть искушение завести с ними ненужные знакомства. Приближалось время, когда, как я полагал, моим долгом было выложить эту озабоченность перед нашим Ежемесячным собранием, и тут я узнал из разговора с моим возлюбленным другом Джоном Слипером5, что он чувствовал побуждение поехать туда же и также путешествовать среди них пешком в образе слуги, как он выразился. Об этом он рассказал мне до того, как узнал о моем стремлении.

Таким образом мы, имея одно и то же побуждение, выложили наше стремление и природу его перед Друзьями и, получив удостоверяющий документ, отправились 6-го дня 5-го месяца 1766 года и были на собраниях с Друзьями в Уилмингтоне, Дак Крике, Литтл Крике и Матеркилсе, и сердце мое много раз смягчалось под божественным воздействием и загоралось любовью к людям, среди которых мы странствовали. Из Матеркилса мы прошли расстояние около тридцати пяти миль и прибыли к Друзьям в Такахоэ, в Мэриленде, и посетили собрания там и в Марши Крике.

На этих наших трех последних собраниях присутствовало множество народу, последователей некоего Джозефа Никольса6, проповедника, который, как я понял, внешним образом не входит ни в одно религиозное общество, но исповедует примерно те же начала, что и наше Общество, и часто ездит по разным местам, назначая собрания, на которые приходит много людей. Я слышал, как некоторые Друзья рассказывали о некоторых своих соседях, которые были нерелигиозны, а теперь являются его последователями и стали трезвомыслящими, доброго поведения мужчинами и женщинами. На некоторых его собраниях, как я слышал, случались беспорядки, но в целом из всего, что слышал, я полагаю, что этот человек и его последователи отличаются честностью, однако нуждаются в опытных отцах-наставниках.

Оттуда мы отправились в Чоптэнк, Терд Хэвен, а оттуда в Куин Энн. Так как погода в эти дни стояла жаркая и сухая и мы, посещая собрания согласно плану, постоянно передвигались и много работали на собраниях, я ослабел, что подчас меня огорчало. Но оглядываясь на все это путешествие и думая о том, как Господь поддерживал наши души и тела, так что мы двигались вперед гораздо быстрее, чем я ожидал перед тем, как мы выехали, я понимал, что не миновал опасности слишком сильного желания поскорее провести эту поездку и что эта телесная слабость, посетившая меня ныне, была для меня благом. И затем с сокрушенным духом я стал благодарить моего милосердного Отца за это проявление Его любви, и в смиренной покорности Его воле доверие мое к Нему возобновилось.

На этом отрезке нашего путешествия я часто думал о том, как отличаются условия жизни Друзей, населяющих Пенсильванию и Джерси, от тех, кто обитают в Мэриленде, Вирджинии и Каролине. Пенсильвания и Нью Джерси были основаны многими Друзьями, которые стали убежденными сторонниками наших принципов в Англии в эпоху гонений и, прибыв сюда, купили земли у коренных жителей и стали мирно заниматься земледелием, и детей своих обучали трудиться, чтобы зарабатывать себе на жизнь.

Немногие Друзья, думаю я, приехали из Англии устраиваться в этих южных провинциях, но благодаря упорной работе странствующих Друзей в старые времена7, жители этих мест отличались твердыми убеждениями. Помню, как я читал о воинственном траве многих из первых поселенцев этих провинций об их многочисленных стычках с местными жите-1ми, в которых проливалась кровь, даже при самом рождении этих колоний. Так как люди, населявшие эти места, имели обычаи, противные чистой истине, то гели некоторые из них обращались к вере, слыша могучую проповедь Слова Жизни, и становились членами нашего Общества, им приходилось после этого много работать над собой.

Из истории реформации папизма можно видеть, как она постепенно шла вперед из века в век. Честность первых реформаторов перед Светом и понимание, данное им, открыло чистосердечным людям путь к тому, чтобы продолжать дело, и таким образом каждый, воистину боявшийся Бога и трудившийся на стезе справедливости, назначенной ему в свой час, находил у Него одобрение. И хотя из-за того, что времена были темные, и из-за испорченности нравов и обычаев некоторые честные люди имели за свой дневной труд не больше, чем сознание своей приверженности в душе праведным принципам, отражавшимся в их собственном жизненном поведении, не указывая на других, все же в целом верность этому принципу вела вперед, в грядущие века.

Таким образом, к примеру, среди властного воинственного народа, который содержится за счет угнетения рабов, некоторые из хозяев, как я полагаю, бывают разбужены к тому, чтобы почувствовать и увидеть свою ошибку и путем искреннего покаяния прекратить притеснение и стать подобными отцам для своих слуг, показывая своим примером образец смирения в образе жизни и умеренности в правлении для наставления и увещания своих угнетателей-ближних. Я верю, что эти люди, даже не продолжая реформацию, нашли одобрение у Господа. Таково было начало, и те, кто оставался верным существу и духу реформации,  видели необходимость продолжения ее, и не только для того, чтобы наставлять других, давая им пример хорошего управления, но также используя все средства, чтобы помешать своим преемникам иметь власть, чтобы угнетать других.

Здесь я снова уверился в душе, что Господь, чья забота и милость наполняет все, что Он делает, и чей слух открыт для воплей и стонов угнетенных, милосердно побуждает сердца людей отвратиться от желаний богатства и прийти к такому смиренному, скромному образу жизни, чтобы они ясно могли увидеть свой путь и вернуться к состоянию истинной праведности и не только разрушить иго угнетения, но и знать, что Он — их сила и поддержка в годину внешних скорбей.

Мы (продолжая наш путь) пересекли реку Честер и посетили собрание там и в Сесиле и Сэссафрасе. Из-за телесной моей слабости, соединившейся вдобавок с тяжелыми душевными переживаниями, это было для меня опытом смирения, и я очень живо чувствовал состояние угнетенных; и все же я часто думал, что то, что мучило меня, не шло ни в какое сравнение с мучениями благословенного Иисуса и многих его верных последователей, и могу с благодарностью сказать, что был доволен ими.

Из Сэссафраса мы прямиком направились домой, где нашли свои семьи в добром здравии. И в течение нескольких недель после нашего возвращения мне приходилось часто обдумывать наше путешествие, и хотя мне оно казалось малым служением и я полагал, что другие верные посланцы должны будут испить более горькую чашу, чем мы, в этих южных провинциях Христа ради, все же я находил успокоение в том, что с помощью Божией шел с искренностью согласно тому пониманию и тем силам, которые были мне даны.

13-го дня 11-го месяца 1766. С согласия Друзей нашего Ежемесячного собрания и в компании моего возлюбленного друга Бенджамина Джонса8 я отправился навестить Друзей в верхней части нашей провинции, уже значительное время имея в сердце своем стремление любви проделать этот путь. Мы доехали до самого Хардвика, и я чувствовал внутренний мир в своих трудах любви среди этих людей.

Благодаря смиряющему воздействию Промысла Божия, душа моя приведена была к еще большему сопереживанию тех трудностей, которые испытывали Друзья и их слуги на юго-западе, и часто размышляя о них духовно, я полагал, что долг мой — отправиться пешком с религиозной целью в некоторые области западного побережья Мэриленда. И, получив удостоверяющую бумагу от Друзей нашего Ежемесячного собрания, я вверил свою семью смягчающему сердца покровительству Истины и 20-го дня 4-го месяца 1767 года поскакал к парому напротив Филадельфии и оттуда в тот же вечер пошел пешком к дому Уильяма Хорна в Дерби, и так продолжал свое путешествие в одиночестве и в Конкорде попал на Еженедельное собрание.

Упадок духа и тяжелое изнеможение по временам посещали меня на этом одиноком пешем пути, и через эти скорби я по милосердию Божию прошел невредимым. И теперь, когда я сидел с Друзьями, дух мой обратился к Господу, чтобы ждать святого водительства Того, Кому в бесконечной любви Его угодно было смягчить мое сердце до смиренного сокрушения и заново укрепить меня, дабы я шел вперед, так что для меня это было время небесного отдохновения в молчаливом собрании.

На следующий день я попал на Еженедельное собрание в Нью Гардене, на котором я сидел в склоненном духе и, погрузившись в то, что чувствовали некоторые присутствующие, осознал, что Господь дает нам время для взаимного смягчения сердец; да всех-вально будет имя Его. Я отправился дальше и был на Ежемесячном собрании в Ноттингеме и на собрании в Литтл Британ на первый день недели, а после полудня несколько Друзей пришли в дом, где я остановился, и мы устроили маленькое послеполуденное собрание, и благодаря смиряющей силе Истины я стал восхищаться любовью и добротой Господа, явленными нам.

26-го дня 4-го месяца. Я пересек Сусквеханну и, проходя меж людей, которые жили с внешней легкостью и величием, главным образом за счет труда рабов, почувствовал, что сердце мое весьма задето, и в благоговейном уединении дух мой внутренне потянулся к Господу, смиренно полагая, что в истинном уединении я могу получить от Него наставления относительно того, в чем состоит мой долг среди этих людей.

Хотя передвижение на ногах докучало моему телу, все же такое передвижение было в согласии с состоянием моей души. Я осторожно продвигался вперед, так как чувствовал слабость, и был охвачен печалью и придавлен тяжестью, думая о расширении, о преобладании духа мира сего, который вводит обычаи, горестные и деспотические с одной стороны и тешащие гордыню и распутство с другой. В этом одиноком пути и состоянии смирения и униженности предо мною открылось положение церкви в этих краях, и я воистину могу сказать вместе с пророком: «Я взволнован от того, что слышу; я смущен от того, что вижу» (Ис. 21. 3). В таком состоянии духа я посетил Ежеквартальное собрание в Ганпаудере и в склоненности духа вынужден был открыть, с большой простотой, то, что я чувствовал относительно Друзей, живущих в изобилии за счет труда бедных угнетенных негров. И возродилось ныне обещание Всевышнего: «И вот приду собрать все народы и языки, и они придут, и увидят славу мою» (Ис. 66. 18).

И тут страдания Христа и вкушение им смерти за каждого человека, и странствия, страдания и мученичество апостолов и ранних христиан, трудившихся для обращения язычников, живо вспомнились мне; и в соответствии с мерой, отпущенной мне, я трудился с нежностью сердечной, в глубокой преданности к ним. И когда то обращение, которое эти язычники, негры, получали от наших рук, было сопоставлено с трудом ранних христиан по обращению язычников, то все сразу встало на свои места, и сила Истины низошла на нас, и чувствуя это, душа моя воссоединилась с людьми нежного сердца в этих краях; и собрание завершилось в чувстве Божией благодати, изливаемой на его смиренных, послушных детей.

На следующий день состоялось всеобщее молитвенное собрание, очень многолюдное, в котором я весьма усердно взывал к Господу о помощи внутри себя, чтобы я мог стоять в полной покорности и двинуться только тогда, когда Ему угодно будет повести меня. И я получил милостивую помощь в честной и горячей работе среди них, в которой нашел внутренний мир, и чистые сердцем были утешены.

Оттуда я повернул к Пайп Крику и прошел к Красным Землям, и в этих краях посетил несколько собраний Друзей. Сердце мое часто переполнялось нежной любовью, чувствуя Господню благодать в удовлетворении моих беспокойств и забот, в превращении их в утешение и, я полагаю, в пользу для многих других, ибо с благодарностью могу сказать, что в этом путешествии во многих местах она проявлялась как освежающее, смягчающее сердца посещение.

Я двигался дальше и пришел на Западное Ежеквартальное собрание в Пенсильвании. В течение нескольких дней этого собрания я был милостиво сохраняем во внутреннем чувстве близости к Истине, и мои общественные труды приносили мне унижение, с чем я был согласен. И после того, как Ежеквартальное молитвенное собрание закончилось, я почувствовал стремление пойти на женское деловое собрание, на котором было полно народу; и здесь смирение Иисуса Христа как пример нам для подражания со всей живостью открылось предо мною, и когда я размышлял об этом, сердце мое загорелось; и это было время откровения. Оттуда я пошел дальше и был на собраниях в Конкорде, Миддлтауне, Провиденсе и Хэддонфилде, а оттуда домой, где я нашел мою семью в добром здравии. Сознание, что Господь милосердно хранил меня в этом путешествии, вызывает к нему почтительную благодарность.

2-го дня 9-го месяца 1767 года. С согласия Друзей я отправился навестить Друзей в верхней части графств Беркшир и Филадельфия; был на одиннадцати собраниях в течение двух недель и получил новый случай склониться в благоговении перед Господом, который могучим излиянием своей смиряющей благодати открыл мне путь среди Друзей и сделал эти собрания, верю я, полезными для нас. А следующей зимой я присоединился к Друзьям, посещавшим семьи Друзей в некоторых областях, объединявшихся нашим собранием, и чистое воздействие божественной любви дало нам в этих поездках обновление.

5-го дня 5-го месяца я оставил дом под Господним покровом, ибо получил бумагу для того, чтобы посетить некоторые собрания в Мэриленде; и мне представлялось совершенно очевидным, что путешествовать я должен без лошади. Я был на Ежеквартальных собраниях в Филадельфии и Конкорде и затем пошел к Честер Риверу и, пересекши залив вместе с Друзьями, присутствовал на Ежегодном собрании в Вест Ривере. Оттуда назад к Честер Риверу и, посетив несколько собраний по пути, я возвратился домой.

Это был путь больших внутренних ожиданий, и так как взор мой был устремлен к Господу, несколько раз мне представлялся случай испытать благоговейное восхищение, когда дело казалось особенно трудным. По возвращении домой я почувствовал душевное облегчение, очень для меня утешительное, ибо я с Божьей помощью работал в большой простоте как с отдельными Друзьями, так и на более публичных собраниях, так что верю, что достигнул чистого источника во многих душах.

11-го дня 6-го месяца 1769 года. В последние годы произошло много такого в границах нашего Ежемесячного собрания, что касалось употребления чистой справедливости по отношению к неграм, и я неустанно трудился сердцем, дабы стойко придерживаться справедливости. На этот счет я провел среди Друзей несколько серьезных обсуждений, в которых, могу сказать с благодарностью, нашел успокоение. И так как размышления мои касались всеобщей любви, собственное мое поведение в прошлом стало впоследствии очень меня печалить.

Так как в нашей провинции лица, дающие свободу неграм, обязаны по закону поддерживать их в случае, если они будут нуждаться в помощи, то те, кто совестился держать негров пожизненно (во времена моей юности), имели обыкновение удерживать у себя на службе молодых негров до того, как им исполнится тридцать лет, не платя им жалованья. И с этим обычаем я был согласен настолько, что однажды вместе с одним Другом, исполняя волю покойного Друга, продал негритянского парня с условием, что он будет в рабстве до достижения тридцатилетнего возраста, и приложил вырученные деньги к соответствующему состоянию.

С изумлением сердечным могу теперь сказать, что временами, когда я сидел на собрании с сердцем, устремленным к тому Вызывающему благоговейный трепет Существу, которое не взирает ни на лица, ни на цвет кожи, и думал об этом парне, я чувствовал, что в душе моей не все ясно относительно него. И так как я все возвращался и возвращался к этой мысли и горячо вопрошал Бога, мне представилось, что я должен как-то возместить это, но каким образом, не знал до недавнего времени, как вдруг, когда я чувствовал стремление, чтобы меня уволили от поездки в некоторые районы Вест Индии, и был всей душой устремлен ко Господу, прося Его совета, это участие в вышеозначенной продаже внезапно тяжким бременем легло мне на сердце, и дух мой на некоторое время покрылся тьмою и скорбью. И ощущая эту болезненную скорбь, сердце мое смягчилось для того, чтобы получить наставление, и тут я впервые увидел, что поскольку я был одним из исполнителей, кто продал этого парня в услужение на девять лет дольше, чем обычай позволяет находиться в услужении нашим детям, то теперь я должен предложить часть моего состояния, дабы искупить последнюю часть этих девяти лет; но так как время не пришло, я составил гарантию, обязывающую меня и моих душеприказчиков заплатить человеку, которому он был продан, то, что беспристрастным людям покажется справед-1ивым за последние четыре с половиной года его времени в случае, если указанный юноша будет все еще жив и в состоянии обеспечить себе пристойное существование.

9-го дня 10-го месяца 1769 года. Сердце мое часто охватывало глубокое чувство, что уровень чистой справедливости не достигается нами как обществом с той ясностью, которой можно было бы достичь, если бы мы были столь верны учению Христа, сколь нам следует быть. И так как душа моя внутренне обращалась к Господу, то чистота Христова правления часто открывалась моему пониманию, и в таком состоянии те из Друзей, кто активно действовал в гражданском обществе, исполняя законы, несогласные с чистотою справедливости, в течение нескольких прошлых лет становились все более тяжким бременем для меня, ибо я чувствовал в откровениях всеобщей любви, что там, где люди, убежденные во внутренней сути учения Христа, активны в исполнении законов, которые, как они видят, не соответствуют чистой мудрости, это с неизбежностью навлечет темноту на их души. И так как сердце мое так занято было этим и во мне поднималось нежное сочувствие к моим собратьям — членам Общества, то я в течение прошедших нескольких месяцев на собраниях по дисциплине выразил мою озабоченность этим предметом.

X

1769-1770

12-го дня 3-го месяца 1770. Так как в течение нескольких прошедших лет я соблюдал диету из-за опухоли, растущей на моем носу, и по причине этой диеты ослабел телесно и не был более способен странствовать по земле так, как делал это до сих пор, я удостаивался временами в благоговейном трепете взирать на Господа, кто один видит все пути мои, кто один имеет власть над жизнью и смертью, и чувствовать благодарность, возникающую во мне за эту его отеческую заботу, веря, что если я воистину смирюсь перед нею, все будет к лучшему.

В то время как я ощущал эту телесную слабость, душа моя временами была озабочена благом собратьев моих по творению в Вест Индии, и я ревностно спрашивал сам себя, должно ли несогласие с проектом помешать моему выполнению его. Ибо хотя я не знал, что Господь требует от меня отправиться туда, все же я верил, что в этом случае требуется покорность Его воле, и так как я чувствовал опасность не обнаружить к Нему достаточно преданности, я часто погружался в молитву, прося сохранить меня. И когда минул уже почти год, я гулял однажды в пустынном лесу; так как душа моя была охвачена благоговейным трепетом, из моей груди вырывались вопли к милосердному Отцу моему, чтобы Он благодатно хранил меня в верности, и тогда в душе моей зародилась мысль, что я должен открыть свое состояние Друзьям на нашем Ежемесячном собрании, что я и сделал вскоре после того в следующих словах: «Некоторое время назад меня охватила озабоченность, а недавно она стала еще тяжелее, и требует она, как я понимаю, чтобы я покорился намерению поехать в какую-нибудь область Вест Индии». И на Ежеквартальном, и на Всеобщем Весеннем собрании я не почувствовал достаточно ясности, чтобы выразить что-либо иное, чем то, что от меня требуется покорность относительно такой поездки. И получив соответствующие документы от обоих названных собраний, я чувствовал себя как временный обитатель в моем внешнем жилище, свободный от мирского бремени, и часто склонялся в духе пред Господом с внутренней мольбою, чтобы Он направил меня.

И тут я могу заметить, что когда я был молод, то в качестве душеприказчиков я и еще один Друг, исполняя волю покойного, продали негритянского парня до той поры, когда он не достигнет тридцати лет, о чем я ныне сильно скорбел, как описано выше; и решив дело относительно этого парня, я вскоре после того приготовил припасы для морского путешествия, и постель, и вещи, необходимые в пути. И услышав, что одно судно собирается отплыть из Филадельфии в Барбадос, я поговорил с одним из владельцев его в Берлингтоне и вскоре после того поехал с этой целью в Филадельфию и опять говорил с ним, и в это время он сказал мне, что в городе есть Друг, который владеет долей в этом корабле. Но в это время и не чувствовал склонности говорить с ним и вернулся домой. И некоторое время спустя я оставил свою семью и, собравшись в Филадельфию, имел несколько серьезных разговоров с первым из упомянутых владельцев и показал ему то, что я написал, а именно:

«25-го дня 11-го месяца 1769 года. Так как размышления о поездке в Барбадос камнем лежали на моей душе, я могу описать некоторые испытания, которые мне выпали. При этих испытаниях я временами радовался, что чувствовал покоренным мое своеволие.

Однажды, несколько лет назад, я продавал в розницу ром, сахар и черную патоку, плоды труда рабов, но тогда не особенно задумывался об этом, разве только чтобы ром использовался с умеренностью; но и эта озабоченность не занимала меня с тою серьезностью, которая, я полагаю, тут должна была бы быть. Но в последние годы, узнав больше об угнетении,  обычном для этих островов, и часто размышляя о связи выгоды и сообщничества в ней с делами тьмы (Эфес. 5. 11) и чувствуя все возрастающее желание полностью предаться водительству Святого духа, я выяснил, что небольшую прибыль, которую я получал от этой ветви торговли, следует направить на взращивание справедливости на земле. И при первой же мысли, побуждавшей меня поехать в Барбадос, я решил, что внешнее состояние, которым я владею, должно быть употреблено на то, чтобы заплатить за мой проезд, если я поеду, и на скромное обеспечение моих нужд. Но когда время подошло ближе, когда я полагал, что уже должен быть готов к путешествию, возникло затруднение, которое являлось постоянным испытанием для меня в течение нескольких прошедших месяцев, во время которых я в уничижении духа день 'за днем искал Господних наставлений и часто имел такое чувство, как один человек в прошлые времена, который оплакивал себя потому, что Господь отвернул свое

лицо от него.

В этих мучительных раздумьях сердце мое часто пребывало в сокрушении, и я чутко ощущал искушения моих собратьев по творению, которые трудятся под властью этих дорогостоющих обычаев, столь отличающихся от «простоты во Христе» (2 Кор. 11. 3), и временами в обновленной евангельской любви я чувствовал помощь свыше и говорил к другим.

То, что так сильно занимало мою душу в поисках Господних наставлений, было: правильно ли будет для меня, получившего столь полное осведомление об угнетении рабов в Вест Индии, лежавшей под властью тех, кто использовал производимую там продукцию, как я читал в «Предостережении и предупреждении Великобритании и ее колоний», написанном Энтони Бенезетом, плыть туда на судне, занятом торговлей с Вест Индией.

Свободно торговать с угнетателями и, не пытаясь отговорить их от таких жестоких обычаев, искать себе выгоды от подобных поездок, позволит им, как я полагаю, с большей легкостью смотреть на свое поведение, нежели в том случае, если бы дело всеобщей справедливости смиренно и твердо отстаивалось всеми теми, с кем они торгуют; и жалоба Господа, выраженная через Его пророка, что они «поддерживают руки беззаконника» (Иезек. 13. 22), часто оживала в моей душе, и тут я могу добавить некоторые обстоятельства, которые предшествовали какой бы то ни было перспективе туда поехать.

История с Давидом часто вставала предо мною в последние годы. Он жаждал взять воды из колодца, находившегося за расположением армии Филистимлян, которые воевали с Израилем, и некоторые из его людей, желая угодить ему, жертвовали своей жизнью, пробираясь через расположение этой армии, и приносили эту воду. Очевидно, что Израильтяне не испытывали недостатка воды, но что скорее Давид уступил желанию иметь воду, более приятную на вкус; но подумав об опасности, которой подвергались эти люди, он осознал, что вода эта подобна их крови, и совесть укорила его, так что он не смог пить ее, но сделал возлияние Господу. И угнетение рабов, которое я видел на этом континенте в моих поездках на юг, и сообщения о том, как с ними обращаются в Вест Индии, — все это глубоко затрагивало меня, и желание жить в духе мира и провозглашать правое дело, не оскорбляя никого из моих собратьев по творению, время от времени живо возобновлялось в моей душе, и под впечатлением его я в течение нескольких лет не мог услаждать свой вкус этим сахаром.

Я не осуждаю здесь моих братьев, но поверьте, Отец Милосердия, к которому равным образом имеет отношение весь род человеческий по творению своему, слышит стоны этих угнетенных людей и приуготовляет некоторых к нежному сочувствию к тому положению, в котором они находятся. И торговля или частое использование любой продукции, о которой известно, что она была произведена под таким жалости достойным угнетением, кажется мне вопросом, который требует более серьезного рассмотрения смиренных последователей Христа, Царя мира на земле. После долгих и плачевных размышлений я могу теперь упомянуть о том, как все это открылось моей душе, вместе с желанием, чтобы если Господу будет угодно и дальше открывать свою волю в этом деле кому-либо из Его детей, они могли бы с верностью следовать Ему в этих будущих откровениях.

Число тех, кто отказываются потреблять продукцию Вест Индии на основании жестокого использования труда рабов, которые ее производят, кажется мне небольшим, даже среди поистине благочестивых людей, и труды Христианской любви в этом деле со стороны тех, кто это делает, не очень усердны. Если бы торговля этого континента с Вест Индией вдруг прекратилась, я думаю, многие там страдали бы от нехватки хлеба.

Если бы мы на том континенте и обитатели Вест Индии в целом пребывали в чистой праведности, я думаю, было бы правильным вести небольшую торговлю между нами — но когда я размышлял об этом и мысли о полном упадке торгового судоходства и о попытках нанять судно, идущее под балластом, пришли мне на ум, я осознал, что труды, совершаемые в евангельской любви посвященные делу всеобщей праведности, еще не достигли этой высоты.

Если бы торговля с Вест Индией была бы не больше, чем это соответствует чистой мудрости, я уверен, что плата за проезд по понятным причинам была бы выше, чем сейчас; и тут после глубоких раздумий я решил, что не должен воспользоваться этой большой торговлей, малой платой за проезд, но в качестве свидетельства в пользу уменьшения торговли должен заплатить больше, чем обычно платят другие, если отправляюсь в это время».

Упомянутый выше владелец, прочтя эту бумагу, выразил желание идти со мною к другому владельцу; и мы пошли, и этот второй владелец прочел бумагу, и у нас был очень серьезный разговор, во время которого я чувствовал, как душа моя склоняется в благоговении перед Всевышним. И наконец, один из них спросил меня, не хочу ли я пойти и посмотреть судно, но я не чувствовал ясности в душе и желания пойти, но отправился к себе на квартиру и пребывал в уединении.

Душа моя в тот момент была немало взволнована, и слезы мои изливались пред Господом с молчаливыми воплями, чтобы Он милосердно помог мне в этих испытаниях. В этом деле, я верю, душа моя смирилась, но не чувствовала ясности, что делать дальше; и собственная моя слабость, и необходимость в божественном наставлении запечатлелись во мне.

Я в течение некоторого времени был подобен тому, кто не знает, что делать, и был брошен как бы в бурю и среди этих мытарств слова Христа «Не заботьтесь о завтрашнем дне» (Мф. 6. 34) живо встали предо мною. Я вспомнил, что оставалось еще несколько дней до того, как судно собиралось отплыть, и удостоился доброй меры успокоения, и поскольку я уже почти два дня находился в городе, я полагал, что покорность моя Небесному Отцу состояла в том, чтобы вернуться домой. И затем я отправился к Друзьям на побережье Джерси и промедлил там до того утра, когда они назначили отплытие. И когда я лежал в постели вторую часть той ночи, дух мой испытал утешение, и я почувствовал то, что воспринял как новое подтверждение, что Божья воля повелевала мне пройти через дальнейшие испытания вблизи от дома.

Итак, я отправился домой и чувствовал себя подобно временному жильцу в своей семье, и в возобновленной чистой любви в одиночку трудился среди Друзей над делами, касающимися свидетельств Истины, которые часто тревожили мое сердце в течение нескольких лет. Я помню, как шел однажды по дороге, охваченный этой заботой, и мне вспомнилась фраза из Иезекииля: «Куда повернутся их лица, туда они и идут»2. И я получил милосердную помощь в исполнении своего долга в страхе и ужасе перед Всемогущим.

А через несколько недель Господу было угодно послать мне плеврит, и пролежав несколько дней, чувствуя, что состояние мое весьма плачевно, я стал думать о том, чем это может закончиться. С некоторых тор благодаря различным испытаниям я был отлучен от удовольствий этой жизни, и теперь думал, что если в этом Господня воля — положить конец моим трудам и милосердно заключить меня в объятия своей любви — то я готов принять смерть; но если воля Его в том, чтобы и далее очищать меня путем скорбей и делать меня хоть в какой-то мере полезным Его церкви, то я не желал бы умереть. Я могу с благодарностью сказать, что в этом случае я чувствовал, что смирение запечатлено во мне, и не имел склонности послать за доктором, веря, что если это Господня воля— поднять меня путем внешних воздействий, то некоторые сочувствующие Друзья будут посланы смотреть за мной, что и было сделано. Но хотя за мной заботливо ухаживали, все же недуг временами был настолько тяжел, что я уже не помышлял о выздоровлении.

Однажды ночью моя телесная немощь особенно усилилась: ступни похолодели, и холод поднимался по ногам к телу, и в это время я даже не испытывал склонности попросить сиделку приложить тепло к моим ногам, ожидая, что конец мой близок. И после того, как я лежал, думаю, часов десять в таком состоянии, я закрыл глаза, думая, не сейчас ли буду взят из моего тела; но в эти священные моменты душа моя вдруг живо открылась, чтобы узреть Церковь, и во мне родилось сильное стремление к постоянному благоденствию моих собратьев по творению. И в излиянии чистой любви я почувствовал, что могу еще на некоторое время остаться в теле, восполняя согласно отпущенной мне мере то, что остается от скорбей Христа, и трудясь на благо церкви; и после этого я попросил сиделку приложить тепло к моим стопам, и ожил. И на следующую ночь, чувствуя тяжелое томление духа, я попросил серьезного друга, сидевшего подле меня, записать то, что я скажу, и он сделал это, и вот то, что он записал:

«4-го дня 1-го месяца 1770 года, около пяти утра. Я видел в свете Господнем, что настает день, когда человек, самый мудрый в делах человеческих, станет величайшим глупцом, и рука, могучая в поддержке беззакония, разрушена будет на куски. Враги праведности поднимут страшный шум и будут ужасно терзать друг друга. Ибо Тот, кто всемогущ, восстает на суд и будет защищать дело угнетенных. И Он приказал мне открыть это видение».

Примерно неделю спустя, чувствуя, как душа моя животворно раскрывается, я послал за соседом, кто по моей просьбе записал следующее:

«Место молитвы —это благословенная обитель, ибо теперь я вижу, что молитвы святых были благословенным фимиамом. И труба была дана мне, дабы я мог претворить тот язык в звуки, чтобы дети могли слышать его и ответить на приглашение собраться в этой драгоценной обители, где молитвы святых, подобно драгоценному фимиаму, поднимаются перед престолом Бога и Агнца. Я видел эту обитель, дабы быть в безопасности, быть внутренне спокойным, когда в мире случаются великие волнения и беспорядки.

Молитва в такой день в чистом уединении — это драгоценное место. Труба прозвучала; к церкви идет призыв, чтобы она собралась в месте чистой внутренней молитвы, и обитель ее надежна».

В ночь с 28-го на 29-е 5-го месяца 1770 года мне приснился человек, который охотился и принес в Маунт Холли живое существо смешанного свойства, отчасти лису, отчасти кошку. Оно казалось активным в различных движениях,  особенно когтями и зубами. Я посмотрел — и о, чудо! Множество людей, собравшихся в доме, где оно находилось, говорили друг с другом, и через некоторое время я понял из их разговора, что только что умер старый негр и что его смерть произошла следующим образом: они хотели мяса, чтобы накормить это существо, и хотели быть избавленными от расходов на содержание человека, который из-за старости не был способен работать; так что установив напротив дома длинную лестницу, они повесили старого человека.

Одна женщина так легко говорила об этом и подтвердила, что она сидела за чайным столом, когда они его повесили, и хотя ни она, и никто другой из присутствующих ничего не возразили против их действий, все же она сказала, что видя, как старый человек умирает, она не могла продолжать пить свой чай.

Все это время я стоял молча, наполненный ужасной печалью от такого жуткого деяния, и тут начал горько сетовать, как обычно сетуют, потеряв друга; на эти сетования кое-кто улыбнулся, но никто не заплакал со мною.

Один человек стал оправдывать то, что было сделано, и сказал, что мясо старого негра было нужно не только для того, чтобы это существо имело в избытке, но что другие создания тоже хотели его мяса, и я понял из того, что он сказал, что это были собаки, которых держали для охоты. И почувствовал в душе моей побуждение и хотел было заговорить с этим человеком, но лишился дара речи и не мог говорить с ним. И чувствуя страшное изнеможение, продолжал свои стенания, пока не начал просыпаться, и открыв глаза, понял, что настало утро.

И когда я проснулся, я рассказал этот сон возлюбленному другу Томасу Миддлтону, в чьем доме я жил, и он ответил, что в ту же самую ночь он видел во сне, что будучи со своей женой на дальней стороне потока, протекающего по его плантации, они направлялись к дому, и поток вышел из берегов, но они переправились по бревну; и там он увидел разрушенный старый дом, который прежде никогда не видел. Он заметил на двери железные петли, и поскольку дом стоял на его земле, вознамерился снять, но по ближайшем рассмотрении нашел, что они не годятся для его целей, и оставил их. И заглянув в дом, он увидел огромное количество бэкона и понял, что это был дом для копчения, построенный купцом, который с тех пор умер, и что бэкон принадлежит ныне живущим людям. Он увидел одно целое создание с полностью снятыми волосами, и хотя оно несколько напоминало бэкон, все же оказалось, что оно стоит на своих ногах и как-то напоминает живое создание. Он сказал, что осмотрел бэкон и нашел, что он испорчен.

XI

1772

Меморандум о моих действиях, предпринятых, чтобы взять билет в Англию

для религиозной поездки

Так как мой возлюбленный друг Сэмюэль Эмлин-Мл.1 взял для себя билет в каюте корабля, называемого  Мария и  Елизавета,  капитан Джеймс Спаркс, а владелец Джон Хед из города Филадельфия,  и я почувствовал в душе моей стремление {плыть на нижней палубе этого корабля, я прежде всего пошел и открыл Сэмюэлю мои намерения. Мой возлюбленный друг заплакал, когда я говорил с ним, и казался весьма довольным, что я подумываю идти с ним вместе на судне, хотя мои намерения устремлялись к нижней палубе; и так как он предложил пойти туда вместе со мной, мы оба взошли на борт корабля, сначала в каюту, удобную комнату, а затем на нижнюю палубу, где присели на сундук, а матросы суетились вокруг нас, занятые своими делами. Затем владелец корабля, член нашего Общества, подошел и сел рядом с нами.

И тут дух мой обратился ко Христу, небесному Советнику, и так как я в это время чувствовал, что моя воля Ему покорна, то сердце мое покаялось перед Ним. Владелец корабля предложил встать и пойти в каюту как место, более уединенное; но я чувствовал желание покинуть корабль и не заключил никакого соглашения о билете на нем, но сказал владельцу, что если я возьму билет на корабль, то полагаю, это будет нижняя палуба, но не говорил много о моих размышлениях на этот счет.

После того как я удалился в мое жилище и о деле узнали в городе, один друг открыл передо мною огромные неудобства пребывания на нижней палубе, что в течение некоторого времени казалось мне весьма обескураживающим. Вскоре после того я пошел спать, и дух мой одолела глубокая озабоченность пред Господом, который протянул мне руку помощи, когда я спал в эту ночь, и любовь Его укрепила мое сердце. И наутро я снова взошел вместе с двумя друзьями на борт этого судна; и проведя там немного времени, пошел с Сэмюэлем Эмлином к дому владельца, которому открыл в присутствии только одного Сэмюэля то стеснение, которое я чувствовал по поводу билета на нижней палубе, что по существу сводилось к следующему.

Я сказал владельцу, что вне этой части корабля, там, где была каюта, я видел различного рода украшения и резьбу, а внутри каюты наблюдал некоторый излишек ремесленных изделий различного рода, и что согласно обычным человеческим расчетам сумма денег, уплачиваемая за проезд в этих апартаментах, имеет некоторое отношение к меблировке комнаты с целью доставить удовольствие тем, кто позволяют себе приспособиться к миру сему, и что в этом случае, как и в других, деньги, получаемые от пассажиров, идут на то, чтобы удовлетворить любую потребность, относящуюся к их поездке, и среди прочих потребность в этих излишествах; и что в этом случае совесть моя не позволяет платить мои деньги, чтобы возместить эти расходы.

Открыв таким образом свою душу, я сказал владельцу, что во время своих путешествий видел страшное угнетение на этом континенте, что очень задело мое сердце и часто давало мне повод ощутить состояние страдальцев. И много раз, трудясь в страхе и любви Божией с теми, под чьей властью угнетенные родились и терпели скорби, я осознавал, что стремление добиться богатства и обеспечить состояние для детей, чтобы жить в комфортабельном соответствии с обычаями, которые служат тому духу, в котором люди добиваются славы мира сего, — я видел, что в погоне за этими вещами многие склонялись к духу угнетения, и состояние моей души было таковым, что я не мог найти мира в радовании от того, что, как я видел, было против той мудрости, которая чиста.

После этого я согласился плыть на нижней палубе и, услышав в городе, что Джозеф Уайт2 собирался повидать меня, тоже почувствовал, что давно хотел его повидать, и отправился в его дом, а на следующий день домой, где оставался два дня. И затем рано утром я расстался с моей семьей с чувством, что меня ведет смиряющая рука Божия, и имел возможность ехать в Филадельфию с несколькими моими любимыми друзьями, которые, казалось, беспокоились обо мне относительно неприятного расположения той части судна, на которой я собирался плыть.

В этих обстоятельствах душа моя по милости Божией была смирной, во внутреннем ожидании Его помощи; и друзья, выразив желание, чтобы я имел более удобное место, чем нижняя палуба, не настаивали, но, казалось, согласились предать меня в руки Господни.

Остановившись на два дня в Филадельфии, я на следующий день пошел в Ежемесячное собрание Дарби, где силою божественной любви сердце мое потянулось к присутствовавшей там молодежи, и мне была оказана помощь свыше в работе с ними в нежности духовной.

Затем, остановившись в доме Уильяма Хорна3, я с одним другом отправился в Честер, где встретившись с Сэмюэлем Эмлином, мы взошли на борт 1-го дня 5-го месяца 1772 года; и когда я сел один на скамью на палубе, я почувствовал дающую удовлетворение уверенность, что действия мои направляет не моя воля, но сила креста Христова.

1-го дня 5-го месяца. Поскольку погода была бурной с момента, когда я взошел на борт, и пассажиры Джеймс Рейнольдс, Джон Тилл Адамс, Сейра Логан со своею служанкой и Джон Бисфам — все более или менее страдали от морской болезни, от чего я по нежной милости моего Небесного Отца был избавлен, мои скорби были иного рода.

Души капитана корабля и пассажиров, ехавших в каюте, явным образом открылись мне навстречу. Мы часто проводили время вместе на палубе и иногда в каюте.

Душа моя по милосердной помощи Господней сохраняла внимательность и устремленность вовнутрь, и в тот день имела хороший случай возблагодарить Его за то, что я продолжал чувствовать спокойствие духа.

Так как место мое на нижней палубе уже в течение почти недели давало мне различные возможности видеть, слышать и с уважением ощущать жизнь и состояние духа многих бедных матросов, в душе моей родилось побуждение относительно помещения наших детей и юношей туда, где они смогли бы получить пример и наставление в чистом страхе Господнем. И я, много находясь среди матросов, побуждаемый любовью, часто пользовался случаем, чтобы поговорить с ними с глазу на глаз и обратить их души к страху Божию; и в тот день мы устроили собрание в каюте, на котором сердце мое сокрушалось под воздействием чувства божественной любви.

Теперь относительно парней, которых можно было бы обучать морскому делу: я верю, что связи между одной частью света и другими его частями, осуществляемые по морю, временами совпадают с волей нашего Небесного Отца, и верю, что обучить нескольких юношей морскому делу будет правильно; но как плачевна нынешняя испорченность мира!

Как нечисты каналы, по которым идет торговля! Как велика опасность, которой подвергаются бедные ребята, когда их помещают на борт корабля, чтобы научить искусству мореплавания!

Пятеро юнг, проходящих обучение морскому делу, находились в то время на корабле, двое из них были 'воспитаны в недрах нашего Общества, а из этих двух один носил имя, известное среди Друзей — Джеймс Нейлор; Джеймс Нейлор4, описанный в «Истории» Сьюэла5, приходился, кажется, дядей его отцу. Я часто чувствую сердечную нежность к этим бедным ребятам и временами смотрю на них так, как если бы они были моими детьми по плоти.

О, если бы все могли сознавать опасность и беречься от жадности! О, если бы все могли учиться у Христа, скромного и смиренного сердцем! Тогда он научит нас, своих верных последователей, быть довольными пищей и одеянием, не преклоняясь перед обычаями или почестями мира сего. Люди, исполненные этим, будут чувствовать нежную заботу о своих собратьях по творению и желание ободрить тех, кто находится в стесненных обстоятельствах. И в случаях, где владельцы кораблей достигли совершенного закона свободы6 и исполняют Слово, они будут благословенны во всех их делах.

Корабль на море обычно плывет всю ночь, и матросы несут свою вахту в течение четырех часов. Вставать на работу среди ночи обычно неприятно в любом случае, но в темные дождливые ночи это совершенно нестерпимо, даже если каждый снабжен всем, необходимым для его удобства; но поскольку люди должны выходить наружу в полночь, чтобы помочь справиться с кораблем в дождь, и так как место, где они спят и хранят одежду, слишком мало, им часто крайне затруднительно приготовиться к вахте, и не так легко им найти свою одежду и вещи, которые им нужны для их работы, а из-за спешки, порождаемой сильными ветрами, их торопят и вызывают внезапно, — и все это тяжкое испытание для бедных матросов и бедных юнг, их помощников.

Если после того, как они пробыли на верхней палубе несколько часов ночью, они спускаются на нижнюю палубу совершенно мокрые, то им не хватает даже надлежащих удобств, чтобы сменить одежду, так как места их располагаются слишком тесно, и из-за недостатка места они бросают свою мокрую одежду в кучи, и иногда в толкотне их топчут ногами, идя к своим местам и выходя наружу, и временами каждому ужасно трудно найти свои собственные вещи — это мытарства для бедных матросов.

Теперь, когда я делил с ними их обиталище, сердце мое часто болело о них, и во мне поднималось желание, чтобы все владельцы и капитаны судов пребывали в любви Божией и в ней поступали справедливо, и ища менее выгоды для себя и внимательно проверяя собственное поведение, могли бы серьезно действовать, дабы устранить все случаи, которые могут спровоцировать бедных матросов либо возмущаться, либо злоупотреблять крепкими напитками; ибо поистине бедные создания в сырости и холоде часто привязываются к крепким напиткам, чтобы восполнить недостаток других удобств.

Мир нуждается в великих реформах! И необходимость в них среди тех, кто делает дело на широких водах, в это время открылась предо мною с предельной ясностью.

8-го дня 5-го месяца. В это утро набежали облака, дул сильный ветер с юго-востока и перед полуднем усилился до такой степени, что плавание казалось опасным. Матросы свернули несколько парусов, некоторые спустили, и так как шторм усиливался, они засветили так называемые мертвые огни на окнах каюты и зажгли лампу, словно ночью.

Теперь ветер дул с яростью, и море разбушевалось до такой степени, что в каюте воцарилась благоговейная серьезность, в которой я провел, думаю, около семнадцати часов; ибо я полагал, что бедные, мокрые, тяжко трудившиеся матросы нуждались во всем помещении переполненной нижней палубы, и пассажиры из каюты часто приглашали меня к себе. Они теперь отказались от продвижения вперед и установили корабль в положение, называемое дрейф.

Душа моя во время этой бури с милосердной Господней помощью сохранялась в доброй мере смирения, и я чувствовал временами в душе несколько слов Его любви к моим товарищам по плаванию относительно всемогущества Того, кто создал эти великие глубины и чья забота столь всеобъемлюща, что ласточка не упадет без его ведома, и так в нежном расположении духа я говорил им о необходимости уступить в истинном послушании наставлениям нашего Небесного Отца, который иногда посредством бедствий хочет нас очистить.

Около одиннадцати вечера я вышел на верхнюю палубу; море необычайно бушевало, и высокие пенные волны являли как бы некий огонь, который, однако, почти не давал света. Матрос у руля сказал, что он недавно видел свечение на верхушке мачты.

В это время я увидел, что капитан корабля приказал плотнику оставаться на палубе, и хотя он сказал немного, я понял, что он заботился о том, чтобы плотник с его топором был наготове в случае какой-нибудь крайности. Вскоре после того ярость ветра спала, и перед утром они опять возобновили движение корабля.

...7 дня 5-го месяца, и в первый день недели. Так как была прекрасная погода, мы устроили собрание в каюте, на котором присутствовала большая часть матросов. Это собрание было для меня укрепляющим временем.

13-го дня 5-го месяца. Так как я продолжаю обитать на нижней палубе, я в это утро почувствовал желание выразить еще кое-что, что было у меня на душе, относительно бедных ребят, обязанных быть подмастерьями, дабы научиться мореходному искусству. Так как я полагаю, что мореплавание полезно в этом мире, душевная работа убедила меня, что может быть, всем, связанным с морским делом, следует смиренно подождать чистого совета Истины.

Благочестивый отец, душа которого озабочена постоянным благосостоянием своего дитяти, не может со спокойной совестью поместить его в услужение среди народа, чей обычный образ жизни отличается испорченностью и невежеством. В настоящее время пороки среди моряков столь сильно нарушают благочестие и добродетель, а также из-за многочисленных торговых и военных кораблей столь много народу заняты работой на море, что вопрос о найме юношей на эту работу представляется очень серьезным.

Дурные примеры очень развращают и заражают. И так как душа моя день за днем и ночь за ночью охвачена была сочувственной нежностью к бедным детям, отданным в услужение матросам, я иногда со всею серьезностью беседовал с матросами на нижней палубе, которые относились ко мне с большим уважением, и тем больше, чем дольше я был с. ними. Большинство из них по-доброму принимали то, что я им говорил, но души их, казалось, были так потрясены той почти всеобщей развращенностью среди матросов, что, бедные создания в своих ответах мне на этот предмет оживляли в моей памяти развращенных иудеев перед самым пленением; как повторял пророк Иеремия, «не надейся» (Иер. 18. 12)8.

Испытывая это беспокойство, я с горечью почувствовал, что стремление к внешней выгоде среди нас преобладает, и во мне поднялось сильное желание призвать всех, кто исповедует Христа, соблюдать осторожность, чтобы Из-за любви к миру сему не допустить постоянного пренебрежения своим долгом относительно добросовестной работы по исправлению.

Теперь мне казалось необходимым соблюдать молчание по отношению к каждому движению души, происходящему из любви к деньгам, и смиренное ожидание Бога, дабы узнать его волю о нас. Он один способен укрепить нас для того, чтобы копать глубже, чтобы устранить все, что лежит между нами и надежным основанием, и тем самым так направить нас в наших внешних занятиях, чтобы чистая всеобщая любовь могла сиять во всех делах наших.

Желания, возникающие от духа Истины, — чистые желания; и когда душа, божественно открытая молодому поколению, начинает осознавать развращающие примеры, сильно действующие и широко распространяющиеся среди них, сколь волнующей становится перспектива!

Сколь огромна торговля рабами с берегами Африки, о которой я часто слышал разговоры среди матросов!

Сколь огромна торговля тем, что произведено и подготовлено ценой плачевного угнетения!

Сколь велика торговля излишествами ремесла, ведущаяся с целью усладить гордыню и тщеславие людских умов!

Велика и обширна развращенность, господствующая среди бедных матросов!

Когда я вспоминаю речение Всевышнего, высказанное через Его пророка: «Этот народ Я образовал для Себя; он будет возвещать славу Мою» (Ис. 43. 21), и думаю о помещении среди них детей, чтобы обучить их морскому делу и вместе с тем дать им благочестивое воспитание, то что до меня, мое состояние подобно тому, которое упомянуто пророком: «Не будет ответа от Бога» (Мих. 3.7).

В мире опасностей и трудностей, подобном тернистой, опустошенной, дикой местности, сколь утешительны! сколь надежны! наставления Христа, доброго Пастыря, который сказал: «Я знаю моих [овец], и они знают меня» (Ин. 10. 14).

16-го дня 5-го месяца 1772 года. В течение нескольких дней ветер часто весьма силен, матросы называют его «шквалистый», море бурное и частые дожди. В эту последнюю ночь, очень утомительную ночь для бедных матросов, вода большую часть ночи перекатывалась через главную палубу, и иногда волны обрушивались на верхнюю палубу. Последнюю часть ночи, когда я лежал в кровати, душа моя испытала смиряющее воздействие силы божественной любви, и благоговение перед великим Создателем земли и морей возродилось во мне, и я чувствовал в душе моей Его драгоценную отеческую заботу; и во мне вновь возродились желания приветствовать каждую возможность внутренне узнать все тяжести и затруднения моих собратьев по творению и трудиться в Его любви для дела чистой всеобщей справедливости по всей земле.

Возможность часто слышать среди матросов разговоры о поездках в Африку и способах привоза глубоко угнетенных рабов на наши острова, мысли о положении на борту судов их, часто закованных в цепи и ножные кандалы, с сердцами, придавленными печалью от осознания своего несчастного рабства — так как душа моя часто бывала открыта для размышлений об этих вещах, мое собственное помещение на нижней палубе с привилегией подниматься наверх, когда пожелаю, казалось очень благополучным по сравнению с их положением.

17-го дня 5-го месяца и первый день недели. Было собрание в каюте, на которое пришли большинство матросов. Дух мой был в сокрушении пред Господом, чья любовь в это время охватила мое сердце.

После полудня почувствовал в душе нежное сочувствие к моей бедной жене и семье, оставленной дома, и в этом состоянии сердце мое загорелось желанием, чтобы они шли в той смиренной покорности, где предвечный Отец мог бы быть их водителем и опорой во всех трудностях мира сего; и чувство милосердной помощи, которая укрепила мой дух и побудила взять свой крест и оставить их, чтобы странствовать в любви к Истине, породило благодарность в сердце моем к нашему великому Помощнику.

24-го дня 5-го месяца, и первый день недели. Ясное, приятное утро, и когда я сидел на палубе, я почувствовал обновление в своем организме, который из-за очень дождливой погоды и сильных ветров заключен был в тесном, с нездоровым воздухом помещении, и потому ослабел. Несколько ночей назад я почувствовал, что мне трудно дышать, так что чуть позже начала второй вахты (которая поднимается около полуночи) я проснулся и стоял, думаю, около часа, с лицом, высунутым в люк, чтобы подышать свежим воздухом в малом пространстве возле двери люка, которая обычно заперта, отчасти для того, чтобы охранить от дождя, а иногда чтобы волны, которые обрушиваются на палубу, не проникали вниз.

С благодарностью к Отцу Милосердия могу сказать, что в моем нынешнем ослабленном состоянии душа моя получила достаточно крепости, чтобы с терпением переносить бедствия и смотреть на то, что промыслительно происходит с нами, как на знак доброты великого Отца рода человеческого, который в этом моем странствии по морям в какой-то мере дает мне почувствовать то, от чего часто страждут многие тысячи мои собратьев по творению.

Аппетит мой упал, а испытания стали еще тяжелее, и я чувствовал нежное дыхание Бога в моей душе, источник утешения, чья внутренняя помощь подчас восполняла недостаток внешних удобств; и сильное желание посетило меня, чтобы семья Его, знакомая с движением Его Святого духа, могла быть избавлена от любви к деньгам и от того духа, в котором люди ищут почестей друг от друга, чтобы во всех делах на море или на земле мы постоянно имели в виду пришествие царствия, как на небе, так и на земле, и с верностью следуя этому надежному водителю, могли показать пример, который может вывести нас из того состояния, под которым стенает всякая тварь! В этот день у нас было собрание в каюте, на котором я был удостоен в какой-то мере ощутить исполнение речения пророка: «Господь был убежищем бедного, убежищем нищего в тесное для него время» (Ис. 25. 4), за что сердце мое склонилось пред Ним в благодарности.

28-го дня 5-го месяца. В последнее время сырая погода, слабые ветры, склонность к покою. Наши матросы бросили лот, я думаю, около сотни саженей в длину, но не достали дна. Туманная погода в это утро. Благодаря доброте великого Хранителя людей душа моя остается спокойной, и день ото дня посещает меня чувство, что чистое мирное правление Христа может распространиться и возобладать среди рода человеческого.

Как вести молодое поколение тем чистым путем, в котором мудрость мира сего не имеет места — где родители и наставники, смиренно ожидающие небесного Советчика, могли бы подавать им пример в Истине как она покоится в Иисусе - эти мысли в течение нескольких дней занимали мою душу. О, как надежно, как спокойно то состояние, где душа стоит в чистом послушании голосу Христа; - и поддерживается тщательная забота о том, чтобы не слушать голоса пришельца. Здесь Христос осознается как наш Пастырь, и под водительством Его люди приходят к надежности. А там, где Он не ведет вперед, мы обязаны оставаться спокойными в узах чистой любви и ожидать Его.

В любви к деньгам и в мудрости мира сего начинается дело, затем неотложность мер толкает вперед, и душа в этом состоянии не может различить добрую и совершенную волю Божию о нас. Любовь Бога проявляется в милосердном призыве к нам выйти из состояния неразберихи; но если мы склоняемся не во имя Иисуса, если мы не оставляем того стремления к выгоде, которая в мудрости мира сего открывается перед нами, но говорим в сердцах наших: «Мне нужно продолжать, и продолжая, я надеюсь придерживаться чистоты Истины так близко, как позволит мне мой бизнес», здесь душа остается в силках, и сиянию света Истины в ней поставлена преграда.

В душе моей открывается такой вопрос в любви Христовой: куда может благочестивый отец поместить в ученичество своего сына, чтобы научить его навыкам пересекать моря, с верой, что это Христос, наш святой Пастырь, указывает ему поместить туда своего сына?

Наверное, Господь зовет нас к оплакиванию наших грехов и глубокому уничижению, чтобы в страхе Его мы могли бы получать наставление и надежное водительство сквозь великие трудности и сложности этого века. В полном подчинении наших воль Господь открывает путь своему народу, где все желания ограничены Его мудростью; и здесь мы вкушаем суть того, что пророк Моисей сотворил с очистительной водою для очищения от греха9.

Об Исаве говорится как о ребенке, сплошь покрытом, словно одеждой, рыжими волосами. В Исаве представлена естественная воля человека. Когда приготовлялась очистительная вода, должно было заколоть рыжую телицу без порока, на которой не было ярма, и кровью ее священник семь раз окропил скинию собрания. Затем кожу ее, и мясо ее, и всю нечистоту ее должно было сжечь вне стана, и из пепла ее приготовлялась вода. Так совершалось распятие ветхого человека, или естественной воли, и отсюда происходит разделение с той плотской душой, которая есть смерть. «Всякий, прикоснувшийся к мертвому телу какого-либо человека умершего и не очистивший себя очистительной водою, осквернит жилище Господа; ибо он нечист» (Числ. 19. 13).

Если кто-то из любви к выгоде войдет в такое дело, где пребывают среди могил (Исайя), и будет касаться мёртвых тел, если люди эти благодаря бесконечной любви Божией почувствуют силу креста Христова, дабы распяться на нем миру сему, и тем самым научатся смиренно следовать за божественным вожатым, - это и будет судом этому миру, и тут князь мира сего будет изгнан. Здесь ощущается вода очистительная; и хотя мы пребывали среди убитых и, желая выгоды, касались тела мертвого человека, все же в очищающей любви Христовой мы омыты в очистительной воде и избавлены от того дела, от той выгоды и от тех знакомств, которые несовместимы с Его святою волей. И во время этого путешествия я чувствовал обновленное подтверждение тому, что Господь в бесконечной любви своей призывает тех детей своих, которым Он явил себя, оставить все внешние владения и средства добывания сокровищ, дабы Святой дух Его свободно вошел в их сердца и направил их во всех путях их. Чтобы почувствовать суть того, что здесь указано, человек должен познать смерть по своей собственной воле.

«Человек не может увидеть Бога и остаться в живых» (Исх. 33. 20). Это было сказано Всемогущим Моисею пророку и открыто нашим благословенным Искупителем. Так как смерть приходит по нашей собственной воле и в нас создается новая жизнь, сердце очищается и приуготовляется к тому, чтобы все понимать с ясностью. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5. 8). В чистоте сердца душа божественно открыта тому, чтобы вместить природу всеобщей справедливости, или справедливости царствия Божия. «Никто не видел Отца, кроме Того, Кто есть от Бога; Он видел Отца» (Ин. 6. 46).

Естественная душа действует, стараясь о вещах сей жизни, и в этой естественной деятельности ей предлагается бизнес и воля внутри нас, дабы продвигаться в нем. И пока эта естественная воля остается неподчиненной, остается противодействие ясности божественного света, работающего в нас; но когда мы возлюбим Бога всем нашим сердцем и всею нашею крепостию, тогда в этой любви мы полюбим нашего ближнего как самих себя и почувствуем нежность сердечную ко всем людям, даже к тем, кто во внешних обстоятельствах могут быть для нас тем, чем иудеи были для самаритян. «Кто мне ближний?» — посмотри, как на этот вопрос ответил наш Спаситель (Лк. 10. 25 — 37). В этой любви мы можем сказать, что Иисус есть Господь, и преображение в наших душах, выражающееся в полном обновлении наших жизней, где все становится новым и все от Бога (2 Кор. 5. 17 — 18) — в этом желание выгоды покорено. И земные дела с честностью выполняются в свете Истины, и люди становятся усердными в бизнесе, «пламенея духом и служа Господу» (Римл. 12. 11) — здесь открывается имя. «И вот имя Его, которым будут называть Его: «Господь оправдание наше» (Иер. 23. 6).

О, как драгоценно это имя! Оно подобно маслу изливаемому. Целомудренная дева любит Искупителя и для достижения Его мирного царствия в этом мире согласны10 вынести все тяготы, подобно добрым солдатам, и столь удалены в духе от стремления к богатствам, что в делах своих становятся чрезвычайно осмотрительными, чтобы никого не обидеть — ни иудеев, ни язычников, ни церковь Христову.

31-го, 5-го месяца, и первый день недели. Было собрание в каюте почти со всеми обитателями корабля, всего около тридцати человек. На этом собрании Господь по милости своей удостоил нас проявлением своей любви.

2-го дня 6-го месяца 1772 года. Вчера вечером матросы обнаружили дно на глубине семидесяти морских саженей. Этим утром дует изрядный ветер и погода приятна, и когда я сидел на палубе, сердце мое переполнялось любовью Христовой и таяло в сокрушении пред Ним. И в этом состоянии перспектива той работы, к которой я чувствовал стремление в родной моей земле, в какой-то степени открылась предо мною, и я почувствовал себя как маленький ребенок; и взывал к моему Небесному Отцу, дабы Он сохранил меня, чтобы в смиренной покорности. Ему душа моя была бы укреплена в Его любви и продолжала внутри себя ожидать Его совета.

Сегодня после полудня увидел ту часть Англии, которая называется Лизард. Осталось еще несколько домашних птиц из тех, что пассажиры взяли с собою в пищу. Я полагаю, около четырнадцати из них погибли во время штормов от волн, перекатывавшихся через нижнюю палубу, и значительное число от болезней в различное время. Я наблюдал, как петухи пели, когда мы спускались по Делаверу и когда находились вблизи земли, но после этого, думаю, не слышал петушиного пения до тех пор, пока мы не приблизились к земле Англии, когда они опять прокричали несколько раз.

Наблюдая их вялый вид на море и как некоторые из них чахли от болезни, я часто вспоминал Источник Благодати, давший жизнь всем тварям, чья любовь простиралась даже до заботы о ласточках; и я верю, там, где любовь Божия поистине совершенна и где истинный дух правления тщательно соблюдается, там испытывается нежность ко всем тварям, нам подчиненным, и чувствуется забота о том, чтобы не сокращать ту сладость жизни в живых созданиях, которую великий Творец назначил им под нашим управлением, и верю, что меньшее число, взятое с собой для еды в море, было бы более согласно с этой чистой мудростью.

6-го дня 4-го месяца 1772 года. Сырая погода, сильные ветры и так темно, что мы могли видеть только немного перед собой. Я сознавал, что матросы наши тревожились, как бы не пропустить канал11, который, как я понял, был узок. Через некоторое время стало светлее, и они увидели землю и узнали, где мы находимся. Таким образом, Отцу Милосердия угодно было испытать нас видом опасностей и затем время от времени милостиво избавлять нас от них, так обходясь с нашими жизнями, чтобы в смирении и почитании мы ходили пред Ним и возлагали на Него наши надежды. Около полудня явился лоцман из Дувра, где мой возлюбленный друг Сэмюэль Эмлин сошел на берег — и отправился в Лондон, около семидесяти двух миль по земле; но мне было легче остаться на корабле.

7-го дня 6-го месяца и первый день недели. Ясное утро. Стоим на якоре, ожидая прилива, и устроили последнее собрание для обитателей корабля, на котором сердце мое ширилось в горячей заботе о них, чтобы они могли прийти к тому, чтобы испытать спасение через Христа. Дул встречный ветер с Темзы; иногда ложились на якорь; видели много кораблей, одни проходили мимо, а другие стояли на якоре неподалеку; имели прекрасную возможность чувствовать тот дух, в котором обычно живут бедные одичавшие матросы.

Это плачевное убожество, которое господствует среди людей, занятых на море, так сильно трогало мое сердце, что мне нелегко передать то чувство, которое я испытывал к другим.

Настоящее состояние жизни тех, кто плавает по морям, в целом представляется настолько противоречащим благочестивому воспитанию, настолько полно испорченности и крайнего отчуждения от Бога, настолько полно примеров, чрезвычайно опасных для молодых людей, что глядя на юное поколение, я чувствовал заботу о них, чтобы они могли иметь воспитание, отличное от того, которое получают парни на море, и чтобы все мы, кто знаком с чистым евангельским духом, могли бы принять это дело в свое сердце, помнили бы о плачевных пороках, которые сопровождают перевозку товаров через моря, и так пребывали бы в любви Христовой, чтобы, избавившись от любви к деньгам, от запутанности в расходах диковинной, изысканной и роскошной жизни, — чтобы мы могли познать довольство малым и поддерживали бы мореплавание не более, чем дух, который ведет нас ко всякой Истине, сопровождает нас в наших предприятиях.

XII

1772

8-го дня 6-го месяца 1772 года. Высадился в Лондоне и сразу пошел на Ежегодное собрание служителей и старейшин, которое уже сидело (как я полагаю) около получаса. На этом собрании душа моя пребывала в смиренном покаянии. Открылось послеполуденное деловое собрание, которое с перерывами продолжалось почти неделю. На этих собраниях я часто чувствовал живую заботу о том, чтобы Друзья утвердились в чистой жизни Истины, и сердце мое ширилось на собрании служителей, деловом собрании и на нескольких богослужебных собраниях, и я чувствовал, что душа моя соединяется в истинной любви с верными работниками, собранными из нескольких частей этого Годового собрания.

15-го, 6-го месяца. Оставил Лондон и отправился на Ежеквартальное собрание в Хартфорд.

1-го дня 7-го месяца 1772. Был на Квартальных собраниях в Шеррингтоне. в Нортхэмптоне, в Банбери, в Шипстоне и посетил различные собрания в промежутках. Душа моя склонялась в чувстве божественной благодати, проявившейся среди нас. Сердце мое часто ширилось в истинной любви среди служителей и старейшин и на общих собраниях, так что по благодати Господней я верю, это было новым посещением для многих, в особенности для юных.

17-го дня 7-го месяца. В этот день был в Бирмингеме. Посетил Ковентри, Уорик и присутствовал на собраниях в Оксфордшире и разных других местах. Чувствовал на себе смиряющую руку Господа и по нежной милости Его нашел мир в тех трудах, через которые проходил.

26-го дня 7-го месяца 1772 года. Продолжал двигаться на север, посещая собрания. В этот день был в Ноттингеме, что перед полуднем, благодаря божественной любви, особенно смягчило сердце. На следующий день в доме одного из Друзей было собрание с детьми Друзей и несколькими Друзьями. Это время, благодаря укрепляющей руке Господа, должно помнить с благодарением.

2-го дня 8-го месяца, первый день недели. В этот день был в Шеффилде, большом внутреннем городе.

В последнюю неделю был на различных собраниях и чувствую внутреннюю благодарность за ту божественную поддержку, которая была мне милостиво оказана.

9-го дня 8-го месяца, первый день недели. Был в Рашворте. Незадолго до того прошел через болезненный труд, но был утешен, почувствовав то божественное посещение, которое, я чувствую, испытали многие молодые люди.

16-е 8-го месяца, и первый день недели. Был в Сеттле. Перед тем переживал время внутренней нищеты, причем дух мой сохранял внимательное, нежное состояние, ощущая дух Святого водителя, и нашел мир в тех трудах, через которые проходил.

Справляясь во многих местах, я нашел, что цена ржи составляет около 5 шиллингов; пшеницы около 8   шиллингов;  овса  12 шиллингов за  120 фунтов; баранина от 3 до 5 пенсов за фунт; бэкон от 7 до 9 пенсов; сыр от 4 до 6 пенсов; масло от 8 до 10 пенсов; арендная плата за дом для бедного человека от 25 до 40 шиллингов в год, уплачивается еженедельно; дрова для очага очень редки и дороги; уголь в некоторых местах 2 шиллинга 6 пенсов за центнер, но вблизи шахт на четверть меньше. О, пусть богатые помнят о бедных!

Жалование рабочих в некоторых графствах вокруг Лондона — 10 пенсов в день за общие работы; наниматель пьет немного пива, а рабочий ест свою собственную пищу; но во время урожая и сенокоса жалование поднимается до шиллинга, и работник получает всю пищу. В некоторых местах на севере Англии бедные рабочие получают пищу там, где они трудятся, и в целом делают свое дело лучше, чем ближе к Лондону. Женщины-работницы на ткацких фабриках получают иногда 4, иногда 5 пенсов и т.д.: 6, 7, 8, 9 или 10 пенсов, и сами находят себе комнату и еду. Огромное число бедных людей в южных частях Англии и некоторые в северных частях живут главным образом на хлебе и воде, и многих бедных детей совсем не учат читать. Пусть те, что имеют много, откроют этому свой сердца!

Почтовые дилижансы часто проходят до сотни миль в 24 часа, и я слышал, как в некоторых местах Друзья говорили, что такая безостановочная скачка обычно убивает лошадей, а других гоняют до тех пор, пока они не ослепнут. Эти дилижансы, двигаясь большую часть ночи, часто переезжают в темноте пешеходов.

Почтальоны исполняют свои обязанности, каждый на своем участке, зимой в течение всей ночи. Некоторые, проезжая большие расстояния, очень страдают от холода зимними ночами, и в некоторых местах я слышал, что они замерзают до смерти. Так велика поспешность в духе мира сего, что стремясь поскорее сделать свое дело и добиться богатства, тварь громко стенает во дни наши!

Так как я путешествовал без лошади, мне несколько раз предлагали помочь на моем пути, воспользовавшись этими дилижансами, но я этого не сделал и не мог посылать письма через эту почту, так как дилижансы так зависели от расписания и почтальоны так зависели друг от друга во времени, что обычно проезжали по 100 миль за 24 часа, и долгими холодными зимними ночами бедные ребята очень страдали.

Я слышал в Америке о том, как действует такая почта, и предупреждал Друзей на Общем собрании Служителей и Старейшин в Филадельфии и на Ежегодном собрании Служителей и Старейшин в Лондоне не посылать мне писем обычным путем через почту. И хотя по этой причине я реже получал известия от своей семьи, оставленной там, все же ради справедливости по благодати Божией я принял это решение.

С того времени, как я приехал на этот остров, я чувствовал в душе большое огорчение относительно тех членов нашего Общества, которые смешались с миром сим в различного рода делах и перемещениях, осуществляемых по нечистым каналам. Работорговля с Африкой огромна! И нагружают эти корабли массы людей, работающих на фабриках, среди которых многие принадлежат к нашему Обществу! В прежние времена Друзья, основываясь на религиозных принципах, отказывались производить или торговать излишками, о чем мы имеем много письменных свидетельств, но из-за недостатка верности некоторые позволили себе это, даже из тех, чьи примеры известны в обществе, а отсюда и другие почувствовали себя более свободными. Члены нашего общества работали среди излишков, и покупали их, и продавали, и тем самым потускнел взор у многих. Наконец Друзья стали употреблять излишки в одежде и в обстановке своих домов, и это распространялось все больше и больше, пока излишки известного рода не стали среди нас обычным делом.

В этом упадочном состоянии многие смотрят на пример друг друга и слишком пренебрегают чистым чувством Истины. В недавние годы душу мою поразило глубокое убеждение, что Друзья могут идти глубже, осторожно отбрасывая пустую породу и приближаясь к основанию скалы, к надежному основанию, дабы внимать там тому божественному гласу, который дает чистый и определенный звук; и я чувствовал в том, что никогда не обманывает, что если бы Друзья, кому известна Истина, держались в той мягкости сердца, где отброшены все соображения внешней выгоды и все доверие полагается только на Господа, то Он милостиво привел бы некоторых к тому, чтобы быть примером самоотречения в делах, касающихся торговли и ремесла, и чтобы те, кто владеет изобилием сокровищ мира сего, стали бы примером скромной бережливой жизни и платили бы жалованье тем, кого они нанимают, более щедро, чем это имеет обыкновение в некоторых местах.

23-го дня 8-го месяца. В этот день был в Престон Патрике. Здесь мне приснилась мать. Собрание было утешительным. Несколько раз я был принят в домах Друзей, у которых заметны были знаки внешнего величия, и так как я держался внутреннего, мне открылся путь для уединенного разговора с ними, и во время его божественная благодать удостоила нас, смягчив наши сердца.

Отход нас всех как Общества от той простоты, которая во Христе становится столь обычной, и работорговля этого острова с Африкой, и иная торговля, идущая по путям угнетения, и то, что массы жителей эксплуатируются на фабриках, чтобы поддержать торговлю, в коей нет праведности, и некоторые, достигающие внешнего величия путем выгоды этого рода, — тяжесть этой деградации таким бременем легла мне на плечи, глубина этого отхода была столь очевидной, и желания моего сердца исправить это были столь пламенны, столь пламенны, чтобы мы могли прийти к такому праведному использованию вещей, что, довольствуясь немногим, мы могли бы населить такую святую гору, на которой они ничему не могли бы повредить и ничего разрушить! и могли бы не только удержаться от угнетения наших собратьев по творению, но и настолько выпутались бы из всяких деловых связей с известными угнетателями, что на нас могло бы исполниться пророчество: «Ты будешь далека от угнетения» (Ис. 54.14). Под тяжестью этих мыслей зрелище невинных пташек в ветвях дерев и овец на пастбищах, которые живут согласно воле своего Создателя, по временам облегчало мое сердце.

26-го дня 8-го месяца 1772 года. Будучи в доме Джорджа Кроссфидда в графстве Уэстморленд в Англии, я почувствовал необходимость записать на бумаге то, что для меня было совершенно необычным случаем. Когда я был болен плевритом более двух с половиной лет назад, я приведен был так близко к вратам смерти, что забыл свое имя. Желая узнать, кто я, я увидел огромную массу чего-то, скучного мрачного цвета, простиравшуюся между югом и востоком, и мне сообщили, что этой массой были человеческие существа в такой нищете, которую они могли вынести, оставаясь живыми, и что я смешан с ними и потому не могу рассматривать себя как отдельное или обособленное существо. В таком состоянии я оставался несколько часов. Затем я услышал мягкий, мелодичный голос, более чистый и гармоничный, чем любой другой голос, который я слышал когда-либо раньше, и я верил, что это был голос ангела, говоривший другим ангелам. Слова были: «Джон Вулман мертв». Вскоре я вспомнил, что когда-то был Джоном Вулманом, и уверившись, что я жив в теле моем, я очень хотел узнать, что бы этот небесный голос мог означать. Я без сомнений верил, что это был голос святого ангела, но и тогда это оставалось для меня тайной.

Затем я перенесся духом в рудники, где бедные угнетенные люди добывали богатства для тех, кого называли христианами, и слышал, как они проклинали имя Христа, о чем я горевал, так как имя Христа было для меня драгоценно. Затем я узнал, что этим язычникам сказали, что те, кто угнетают их, — последователи Христа, и они сказали меж собою: «Если Христос велел им использовать нас таким образом, то Христос — жестокий тиран».

Все это время песнь ангела оставалась тайной, и когда утром моя дорогая жена и кто-то еще пришли к моей постели, я спросил их, знают ли они, кто я; и они, говоря мне, что я — Джон Вулман, думали, что я просто шучу, так как я не сказал им, что произнес ангел, и вообще не был расположен много говорить с кем бы то ни было, но очень желал погрузиться так глубоко, чтобы понять эту тайну.

Язык мой часто был так сух, что я не мог говорить, пока не подвигаю им и не соберу немного влаги, и после того как я полежал некоторое время спокойно, я наконец почувствовал, что божественная сила приуготовляет уста мои к тому, чтобы я мог говорить, и тогда я сказал: «Я сораспялся Христу, и тем не менее я живу; и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал. 2. 20). Тогда тайна открылась, и я понял, что это была радость на небесах о грешнике, который раскаялся, и что эти слова Джон Вулман мертв означали не более, чем смерть моей собственной воли.

Вскоре после этого я начал кашлять и извергнул много кровавой жидкости, чего не было со мною во время этого откровения, и мой естественный разум вернулся ко мне. Здесь же я видел, что люди, приносящие серебряные сосуды, дабы накрыть столы для приема, часто запятнаны желанием мирской славы и что в настоящем состоянии дел я должен поостеречься брать пищу из серебряных сосудов.

Вскоре после того, как я поправился, я обедал, по дороге к нашему Ежемесячному собранию, в доме одного Друга, где напитки подавались именно в серебряных, и никаких других сосудах. И ожидая, пока мне нальют, я с плачем объяснил ему мое состояние, и он приказал, чтобы мне подали пить в другом сосуде.

Подобным же образом я держал себя в нескольких домах Друзей в Америке и также в Англии, с тех пор, как приехал туда, и со смиренным благоговением имел случай признать любовь и доброту Небесного Отца, кто хранил меня в такой чуткости духовной, что я полагаю, никто не оскорбился тем, что я говорил по этому случаю. Джон Вулман.

После этой болезни я не говорил на общих молитвенных собраниях около года, но душа моя, когда я сидел на собраниях, очень часто была заодно с угнетенными рабами, и хотя в убожестве моем я лишен был способности говорить, все же источник евангельского служения много раз живо открывался во мне, и божественные дары действовали посредством обильных слез при ощущении угнетенности этого народа.

Прошло уже много времени с тех пор, как я прошел через эти испытания, и так как они оставались свежи и живы в моей памяти, я полагаю, мне лучше сохранить их в записи.

30-го дня 8-го месяца 1772 года. В это утро я написал следующее письмо:

Возлюбленный Друг,

Душа моя часто испытывает волнение, когда на ум мне приходит положение многих бедных людей, которые сидят и слушают такую проповедь, которая требует от них большого физического труда для ее поддержания, и любовь и доброта нашего Небесного Отца, открывшего чистую евангельскую проповедь в этом народе, часто вызывала в моем сердце благодарность к Нему.

Я часто вспоминаю споры меж верными, которых преследовали, и теперь смотрю на свободное действие чистого дара, не ограниченного внешними законами, как на доверие, оказанное нам, которое требует от нас глубочайшей благодарности и самого пристального внимания. Я чувствую любящую заботу о том, чтобы работа реформации, так успешно выполнявшаяся на этой земле в течение нескольких прошедших веков, могла продолжаться и распространяться среди народов и не могла бы повернуться вспять из-за скопления пыли на нашей одежде, — тех людей, которые призваны были к работе столь великой и столь драгоценной.

Вчера вечером я имел возможность провести некоторое время с членами твоей семьи в твоем доме в твое отсутствие, и это порадовало меня; и чувствуя душевную близость к тебе, я сейчас попытаюсь немного открыть то чувство, которое я тогда испытывал.

Я слышал, что вы в этих краях устраиваете в определенное время конференции в отношении Друзей, изменяющих нашим принципам, и что несколько таких собраний соединяются в одно, с чем я чувствую полное согласие, и так как я до некоторой степени чувствовал, что Истина ведет по этому пути и Друзей в Америке, то я нашел, дорогой мой друг, что в таких трудах все излишества нашей собственной жизни оборачиваются против нас. Я ощущаю такую чистую любовь к тебе, которая заключает в себе свободу.

Я смотрю на тот драгоценный дар, которым ты отмечен, с благоговением к Тому, Кто дал его тебе, чувствую, что мы должны быть так заключены благовестии Христовом, чтобы все то, что исходит от духа мира сего, не могло находить среди нас места.

Твой друг Джон Вулман.

Несколько дней я отдохнул телом и душой с другом нашим Джейн Кросфилд, которая однажды была в Америке. На шестой день недели был в Кендале, в Уэстморленде, и 30-го дня 8-го месяца, в первый день недели, на собрании в Грейригге.

В последнее время я познакомился с нищетой и испытал милостивую поддержку, позволившую мне сохранять терпение, и чувствуя щедрость Господню к тем, кто имеет сокрушенный дух, я склоняюсь в благодарности.

6-го дня 9-го месяца, первый день недели. В этот день был в Каунтерсайде, большой дом для собраний переполнен, и благодаря откровению чистой любви, меня это укрепило, и, полагаю, многих других тоже.

13-го дня 9-го месяца. Был в этот день в Ричмонде, собрание небольшое, но пришло много народу из города, и дом был переполнен. Это было время тяжелой работы, и думаю, это было полезное собрание.

Здесь я узнал, что мой родственник Уильям Хант из Каролины, который был в Англии с религиозной целью навестить Друзей, отошел из этого мира 9-го дня 9-го месяца 1772 года в Ньюкасле, от оспы. Он начал свое публичное служение, будучи еще юношей. Его служение шло в чистой любви и Истине, и все его поведение в целом с этим согласовалось. Он много ездил по делам евангельской службы в Америке, и, я помню, слышал, как он сказал в одном из своих публичных свидетельств в Америке, что он искал Господа для своего1...

Часто передвигаясь в последнее время по сырой погоде, вдоль узких улиц городков и деревень, где грязь под ногами и вонь от отбросов, которая отравляет воздух всех этих тесно застроенных городков, я, будучи вообще слабым, чувствовал расстройство и в теле моем, и в душе от всей этой нечистоты. В этих странствиях я бывал и там, где красили большое количество тканей, и несколько раз ходил по такой земле, на которую эти краски выливались и впитывались в нее.

В таких местах я чувствовал в душе моей жажду, чтобы люди пришли к чистоте духа, чистоте личной, чистоте своих домов и одежды. Некоторые вельможи достигают высочайшей изысканности, и все же среди них не существует истинной чистоты. Краски были изобретены отчасти для того, чтобы радовать глаз, а отчасти чтобы скрыть грязь, и, страдая от слабости, путешествуя по грязи и вдыхая нездоровые испарения, я испытывал сильное желание, чтобы причина окрашивания одежды, дабы скрыть грязь, рассмотрена была более полно.

Сокрытие грязи на одежде кажется мне противоположным подлинной чистоте. Стирать одежду и держать ее в порядке — вот что кажется чистоплотностью. Позволяя скрывать грязь на своей одежде, мы укрепляем тот дух, который покрывает то, с чем нельзя согласиться. Подлинная чистота создает святой народ, но скрывать то, что нечисто, покрывая краской одежду, — вот что представляется противоположным сладостной честности.

Из-за некоторых сортов красителей ткань становится менее полезной. И если бы стоимость всех этих красителей, расходы на окраску и вред, причиненный ткани, соединить вместе и эти расходы употребить на то, чтобы содержать все в чистоте и порядке — насколько чище стали бы сами люди!

Возле больших городов закалывается множество животных, дабы снабжать рынок, и от их крови и т. п. поднимаются миазмы, которые смешиваются с воздухом. Этот воздух городов вместе с запахами от чистки многих конюшен и др. в тихую сырую погоду так отличен от чистого ясного сельского воздуха, что я полагаю, даже душам людским это в какой-то мере препятствует испытать чистое воздействие Духа Святого, там, где они дышат всем этим. С Богом все возможно, и чистый сердцем найдет помощь и в величайших трудностях, но я верю, если поклоняться только Истине, можно найти путь жить сельской жизнью даже для тех, кто сейчас живет в городах.

Копия письма

Йорк, 22-го дня 9-го месяца 1772.

Возлюбленный Друг,

Когда я следовал ремеслу портного, у меня было чувство, что это тешит гордыню в людях, и почувствовав затруднения, я был укреплен в том, чтобы распроститься в моем ремесле с тем, что было избыточным.

Когда я был в вашем доме, я думаю, я ощущал гордыню людей, которую тешила та часть бизнеса, какую ты ведешь, и я почувствовал необходимость попытаться изъяснить тебе это в чистой любви.

Христос, наш водитель, достоин того, чтобы следовать за Ним путями Его во все времена. Враг привлекает многих на свою сторону. О, дай, чтобы мы не разрывались между этими двумя путями, но полностью могли бы быть на стороне Христа.

В истинной любви ко всем вам остаюсь твой друг

Джон Вулман.

9-го месяца, 28, '72. Будучи теперь в доме друга моего Томаса Пристмана2 в городе Йорке, столь слабый телесно, что не знаю, как может окончиться моя болезнь, я стремлюсь оставить запись о случае, память о котором часто меня волновала. Чистый сердцем Друг в Америке, оставивший этот мир немногим меньше года тому назад, за несколько месяцев до своего ухода рассказал мне следующее:

Что он видел во сне или ночном видении большую лужу крови, от которой поднимался туман. На некотором расстоянии от себя он увидел, как этот туман распространяется и окутывает большое число людей, которые ходят в нем взад и вперед, при этом одежды на них тоже выпачканы кровью. Как я понял, он сознавал, что лужа крови представляет состояние тех жестокосердных людей, посредством которых столько крови пролилось в Африке, и многие из них погублены от невыносимого смрада и других тягот во время плавания по морю, и из-за крайнего угнетения многие рабы приведены были к безвременной кончине, и что туман, в котором ходили люди, являл собой прибыль, добываемую от торговли и мореплавания, которыми многие занимались, в то же время зная, что прибыль эта — прибыль от угнетения.

Этот Друг во время его последней болезни в течение нескольких дней чувствовал склонность увидеться со мной, наконец он прислал посыльного, и я без промедлений пошел. Он попросил, чтобы то, о чем мы будем говорить, было между нами, что я обещал; затем он рассказал мне о некоторых делах, в частности относящихся к прибыли от угнетения, относительно которых ему было трудно оставить сей мир, не открывшись мне. Все это время он казался спокойным и тихим, и семья вошла с его согласия, так как смерть в течение ближайшего часа явственно обозначилась на нем, и я полагаю, примерно через пять часов, после того, как я пришел, он тихо испустил дух; и так как, я полагаю, он не оставил никакой записи об этом сне или ночном видении, мне кажется, ныне настало время для меня это сделать3.

Ходатайство о бедных, или Слово Напоминания и Предостережения Богатым

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Богатство, к которому стремятся ради самого богатства, препятствует умножению добродетели, и большие владения в руках себялюбивых людей ведут ко злу, ибо посредством их слишком малое число людей заняты производством полезных вещей; и потому они, или некоторые из них, вынуждены работать слишком много, тогда как другие желали бы зарабатывать себе просто на жизнь, если бы не были выдуманы такие занятия, которые, не имея реальной пользы, служат только для того, чтобы доставить удовольствие праздным душам.

Ренты, взимаемые с земли, часто настолько высоки, что лица, имеющие лишь небольшое состояние, неспособны арендовать плантацию; и когда арендаторы здоровы и дело их процветает, они часто находят способы работать больше, чем предназначено нашим всемилостивым Создателем.

Часто можно видеть за работой быков и лошадей, у которых из-за жары и слишком тяжелого труда глаза и все телесные чувства выражают тот факт, что их жестоко притесняют. Груз на их повозках часто столь тяжел, что когда они утомляются от дальних перевозок, погонщики при въезде на холм или по трясине подымают их дух бичом, чтобы они двигались дальше. Многие бедные люди вынуждены так суетиться вокруг своего бизнеса, что им трудно обеспечить своим животным подходящее укрытие на время непогоды.

Это все вещи обычные для здоровых людей, но из-за болезни и неспособности работать, из-за потери скота и неудач в бизнесе многие находятся в стесненных обстоятельствах; и такая большая часть их дохода ежегодно идет на уплату ренты или процентов, что они тем самым не могут арендовать столько земли, сколько требует их дело. Таким образом, одна бедная женщина, ухаживая за своими детьми, обеспечивая свою семью и помогая больным, делает столько, сколько за то же время должны бы делать двое или трое; и честные люди часто слишком стеснены в средствах для того, чтобы дать своим детям достойное образование. Деньги, получаемые богатыми от бедных, которые, чтобы заработать эти деньги, делают больше, чем было бы надо при правильном распределении обязанностей, часто уплачиваются другим бедным людям за исполнение дела, которое противно истинному использованию вещей.

Люди, кои имеют большие владения и живут в духе милосердия, кои внимательно исследуют обстоятельства тех, кто занят в их владениях, и безотносительно к обычаям времени умеряют свои требования согласно всеобщей любви, — они, придерживаясь принципов справедливости, делают добро бедным, не считая это актом щедрости. Их пример в отказе от излишеств может и других побудить к умеренности. Их доброе стремление не требовать того, в чем законы или обычаи их поддерживают, открывает пути к умеренному труду в полезных делах и ослабляет те ветви бизнеса, которые не имеют оснований в истинной мудрости.

Заниматься тем, что служит суете и удовольствию нестойких душ, значит заключить соглашение с теми, кто поощряет эту суету, и является ловушкой, в которой запутались многие бедные ремесленники. Быть занятым делами, служащими добродетели, более всего согласно с характером и склонностями честного человека.

Пока трудолюбивые, бережливые люди придавлены нищетой и угнетены слишком большим трудом в вещах полезных, путь к приложению денег без того, чтобы поощрять гордыню и суетность, остается открытым для тех, кто воистину сочувствует им в их разнообразных трудностях.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Творец земли является ее владельцем. Он дал нам бытие на ней, и природа наша требует пропитания, которое она производит. Поскольку Он добр и милостив, мы как его создания, если живем соответственно замыслу нашего творения, получаем право на достойное существование, которое не может быть отнято у нас ни одним человеком. Согласно соглашениям и договорам наших отцов и предшественников и путем собственных дел и предприятий некоторые из нас требуют гораздо большей доли в этом мире, нежели другие; и поскольку такие владения действительно усовершенствованы на благо целого, это соответствует справедливости. Но тот, кто в стремлении к самовозвеличению побуждает других вместе с их домашними животными неумеренно работать и на деньги, добываемые таким путем, нанимает других для своей роскошной жизни, действует противно милостивому замыслу Того, Кто является истинным владельцем земли; и никакое владение, будь то приобретенное или полученное по наследству от предков, не оправдывает такого поведения.

Добро остается добром, и всем разумным созданиям надлежит подчиняться наставлениям чистого разума — что законы и обычаи не должны являться правилом нашего поведения, если они не основаны на всеобщей справедливости.

Хотя бедные занимают нашу землю по договору, на который они в своем бедственном положении согласились, и мы просим даже меньше, чем точное выполнение их соглашения, все же если наше стремление — накоплять богатства или жить, примиряясь с обычаями, которые не имеют своего основания в Истине, и наши требования таковы, что вынуждают их на более тяжелый труд или вовлеченность в дело, чем совместимо с чистой любовью, то мы, значит, вторгаемся в их права как жителей того мира, владельцем которого является добрый и всемилостивый Бог, под кем все мы — арендаторы.

Если бы все излишества и жажда внешнего величия были отброшены, и повсюду было бы достигнуто правильное использование вещей, то такое число людей могло бы быть занято полезными вещами, что умеренный труд с благословения небес отвечал бы всем добрым целям, относящимся к людям и животным, и значительное число их могло бы иметь досуг, дабы посвятить себя соответствующим делам гражданского общества.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Когда силы наши и дух наш возвышенны, мы с бодростью проходим через все дела. Слишком большое или слишком малое дело утомляет, но правильная пропорция несет здоровье нашему телу и находится в согласии с честной душою.

Там, где люди имеют большое состояние, они занимают место, облеченное доверием. Иметь власть вести жизнь без затруднений таким манером, который требует большого труда, и в то же самое время ограничивать себя таким пользованием вещами, которое предписано нашим Искупителем и подтверждено Его примером и примером многих других, которые жили в ранние века Христианской церкви, дабы можно было более широко оказывать помощь объектам благотворительности — жить таким способом требует от людей, владеющих большими состояниями, пристального внимания к божественной любви.

Наш милосердный создатель заботится обо всех своих творениях и обеспечивает их. Его многие милости видны во всех делах Его; и до тех пор; пока любовь Его воздействует на наши души, мы проявляем интерес к Его мастерству и чувствуем стремление использовать всякую возможность, чтобы уменьшить бедствия несчастных и умножить счастье всей твари. Здесь именно появляется перспектива общей пользы, от которой наша собственная польза неотделима: оборотить все ценности, которыми мы владеем, в средство всеобщей любви становится делом нашей жизни. Люди больших состояний, чьи сердца смягчились таким образом, подобны отцам для бедняков, и видя своих братьев в бедственном положении и наблюдая свои собственные, более легкие условия жизни, они найдут возможность для смиренных размышлений и почувствуют силу тех обязанностей, которые возложены на них — быть к ним добрыми и мягкосердечными.

Бедные люди, испытавшие облегчение своих тягот и освобожденные от слишком плотного вовлечения в бизнес, получают возможность нанять других для помощи себе, хорошо заботиться о своем скоте и могут найти время, чтобы навестить своих знакомых, что является принадлежностью хорошо устроенной общественной жизни.

Когда они размышляют о возможностях, открытых перед богатыми для их угнетения, и видят доброту их обращения, они находят это приятным и совместимым с братством; и когда человек, чья душа обратилась ко всеобщей любви, возлагает всю свою веру на Бога и находит твердое основание, на котором стоит в любых переменах и переворотах, случающихся среди людей, то и доброта его поведения приводит к распространению доброго, благожелательного расположения во всем мире.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Наш благословенный Искупитель, наставляя нас в том, как вести себя по отношению друг к другу, обращается к нашим собственным чувствам: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7. 12). Ныне там, где люди живут полностью за счет труда других, сами никогда не испытав тяжести труда, там часто существует опасность, что они не почувствуют, в каком положении находится их работник, и потому, неспособные беспристрастно судить в своем деле, не зная, что они сами пожелают, если будут тяжко работать из года в год, дабы добыть средства к существованию и кроме того платить огромную ренту — так вот хорошо было бы для тех, кто живет в изобилии, трудить-1ся над тем, чтобы смягчить свое сердце, чтобы использовать каждую возможность познакомиться с тяготами и усталостью тех, кто зарабатывает себе на жизнь, и серьезно задуматься: Истинно ли действует во мне милосердие, когда я заявляю свои требования? Не имею ли я желания поддерживать для себя дорогостоящие обычаи, потому что мои знакомые подчиняются этим обычаям? Если бы я работал, как и они, чтобы поддерживать их и их детей в положении, подобном моему, таким образом, как они и их дети работают для нас, смог ли бы я, при такой перемене, перед тем, как заключу соглашение о рентах и процентах, назвать некоторые высокие статьи расходов из моего обихода и обихода моей семьи, которые по существу не используются и стоимость которых можно уменьшить? И не испытывал ли бы я в таком случае сильное желание прекратить эти ненужные расходы, дабы благодаря меньшим расходам условия соглашений для меня стали бы легче?

Если богатый человек по серьезном размышлении найдет в своей собственной совести свидетельство, что он делает какие-то расходы, потакая своему желанию подчиняться известным обычаям, которые можно сократить, если устроить жизнь должным образом, и которые, если бы он поменялся местами с теми, кто арендует у него землю, он бы желал, чтобы они прекратили, — кто пробудится таким образом и почувствует все это, тот с необходимостью вспомнит предписание, обязывающее: «Так поступайте и вы с ними». Божественная любовь не отдает суровых или неразумных приказов, но милосердно указывает нам на дух братства и на путь к счастью в достижении того, что необходимо, чтобы мы могли порвать со всем тем, что есть себялюбие.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Все те невзгоды и тяжесть угнетения, через которые проходят люди, приводит их к определенному знанию этих вещей. Дабы укрепить обязанность людей быть мягкосердечными по отношению к бедным, вдохновенный Законодатель напомнил детям Израиля опыт из их собственного прошлого: «Вы знаете душу пришельца, потому что сами были пришельцами в земле Египетской» (Исх. 23. 9). Тот, кто был пришельцем среди недобрых людей или под правлением жестокосердных, знает это чувство; но человек, который никогда не чувствовал тяжести власти, которой злоупотребляют, не приходит к этому знанию иначе, чем через внутреннюю нежность, в которой сердце приуготовляется к сочувствию другим.

Мы можем поразмышлять о положении бедного, невинного человека, который трудом своим содержит другого такого же человека, более богатого, чем он сам, и на кого богатый человек из желания богатства и роскоши возлагает тяжкое бремя труда. Когда этот бедный работник рассмотрит способы наложения на него этого тяжкого бремени и увидит, что этот великий труд и работа по хозяйству возложены на него для того, чтобы поддерживать то, что не имеет оснований в чистой мудрости, мы можем очень хорошо себе представить, что в душе его поднимается недовольство тем, кто мог бы обращаться с ним, без всякого неудобства для себя, более благожелательно. Когда он увидит, что благодаря его трудолюбию его собрат по творению получает выгоду и что вдобавок этот человек, имеющий большое богатство, недоволен, если его содержат более скромным образом, — но дабы ублажить ложные желания и подчиниться ложным обычаям, до крайности умножает труды тех, кто арендует его землю, — мы с полным основанием можем заключить, что он будет думать, что его используют во зло.

Когда он увидит, что поведение богатых согласно с обычаями наших времен, и не усмотрит в мире сем путей исправления, тогда внутреннее воздыхание невинного человека подымется к престолу того великого, благого Существа, Кто создал нас всех и постоянно заботится о своих творениях. Беспристрастно рассмотрев эти вещи, мы можем получить некоторое ощущение того, в каком состоянии находятся невинные люди, сверх меры нагружаемые богатыми. Но тот, кто тяжко трудится год за годом, дабы снабжать других богатством и излишками, кто трудится и думает, думает и трудится, пока от чрезмерного труда не станет усталым и удрученным, такой человек понимает смысл речения: «Вы знаете душу пришельца, потому что сами были пришельцами в земле Египетской».

Так как многие в наши дни, кто не знают сердца пришельца, потворствуют себе в том образе жизни, который требует большего труда в мире сем, чем Бесконечное Добро предназначило человеку, и все же сочувствуют тем терпящим бедствие, кого встречают на своем пути, — если бы они немного изменили положение тех, кто работает на них, если бы они регулярно ходили путями познания души пришельца и почувствовали, и узнали бы стеснения и тяготы, через которые проходят много бедных, невинных людей в своей спрятанной от других, безвестной жизни, если бы те, кто ныне каждый день великолепно играют на другой стороне сцены, пока время семижды. не пройдет над ними и они не вернутся в прежнее состояние, — я полагаю, многие из них приветствовали бы гораздо менее дорогой образ жизни и облегчили бы тяжкое бремя, лежащее на тех, кто ныне работает в поте лица, чтобы содержать их и пройти через трудности, которые им знакомы очень мало.

Когда мы видим наших собратьев по творению в больших трудностях, в которых мы ни в коей мере не являемся соучастниками, то это пробуждает нежность в душах всех разумных людей, но если мы рассмотрим положение тех, кто угнетен, выполняя наши требования, кто трудится вне нашего поля зрения и часто работает на нас, в то время как мы проводим дни в изобилии, если мы увидим, что много меньше, чем то, что мы требуем, обеспечит нас всем, что действительно нам необходимо, какое сердце не смягчится, или какой разумный человек воздержится от того, чтобы уменьшить то горе, коему он сам стал причиной, когда он может сделать это без всяких неудобств для себя? Я заключу словами Иезе-кииля пророка (гл. 34, стих 18): «Разве мало вам того, что пасетесь на хорошей пажити, а между тем остальное на пажити вашей топчете ногами вашими?»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Люди, растрачивающие много сил на работе, часто употребляют крепкие напитки, дабы привести себя в чувство. Если бы большее число людей было занято полезным делом и меньше бы было тех, кто едят хлеб как награду за дела, не являющиеся полезными, тогда пища или одежда по разумным расчетам будут больше соответствовать затраченному труду, чем происходит ныне. При поведении, согласном со здравой мудростью, небольшое количество ежедневного труда может быть достаточным для того, чтобы поддерживать правильное обращение соответствующих потоков по всем каналам общества; и это количество труда может быть так распределено и включено в самые благоприятные части дня, что люди не станут иметь ту потребность использовать крепкие напитки, которую они имеют в настоящее время.

Вопрос: Если 4 человека, каждый работая 8 часов в день, вырастят 200 бушелей1 ржи за 60 дней, сколько часов должны работать 5 человек, чтобы выполнить то же самое дело в то же самое время?

4 чел.  8 час.  5 чел.

       4

Ответ: 6 час. 24 мин.

Количество рома и спиртного, ввозимого и производимого в этих колониях, очень велико! Мы даже не можем себе представить, сколько тысяч бочек этой жидкости выпивается каждый год в нашей стране, не оказывая благотворного воздействия на наши манеры. Когда люди, растрачивая себя на работе, употребляют такие напитки не только чтобы освежиться по окончании работы, но чтобы поддержать себя, продолжая трудиться, ибо они не имеют достаточного времени для отдыха, то постепенно это отвращает их от того спокойствия в мыслях, которое имеют те, кто стойко прилепляет свои сердца к истинной мудрости. Если дух рассеян по причине слишком тяжелой телесной работы на жаре и вновь взбадривается крепкой выпивкой, — то, что это делает человека неспособным к серьезным мыслям и размышлениям о божественном, я думаю, никто не станет отрицать; и так как массы людей в обычной жизни не употребляют спиртного столько, чтобы это помешало им выполнять свои земные обязанности, то этот обычай требует нашего серьезнейшего рассмотрения. Но так как благодаря божественной благодати я нашел, что существует более спокойный, мирный и счастливый путь, намеченный для нас, то я собираюсь выразить то, что я чувствую относительно этого в сердце моем.

Так же, как лелеять дух любви и кротости является нашей обязанностью, так и избегать того, что, как мы знаем, противно этому — тоже наша обязанность. Каждая степень роскоши, какого бы ни было рода, и каждое требование денег, несовместимое с божественным порядком, имеет некую связь с ненужным трудом. Слишком большой труд истощает дух, и люди ищут помощи, выпивая крепкие напитки; а частое употребление крепких напитков воздействует на душу противно Духу Святому. Ясно, когда люди принимают слишком много, дабы временно воздержаться от пользования своим разумом, и хотя имеются степени такого состояния и сильно пьяный человек может более всего удалиться от того состояния духа, в котором приемлемо молиться Богу, но все же человек, часто почти совсем растраченный от слишком большой работы и возрождающийся к жизни с помощью спиртных напитков, без того чтобы слишком сильно напиться, приучает себя к тому, что является меньшей степенью того же самого зла и что в случае продолжительного употребления с неизбежностью повредит и телу, и духу. В природе людей есть некая мера подобия с той пищей и воздухом, к которым они привыкли с самой юности своей. И часто случается, что те, кто удален от своего родного воздуха и обычного питания, становятся от недостатка их слабыми и нездоровыми. Неразумно также предполагать, что столько тысяч бочек этого огненного напитка могут выпиваться нами каждый год и обычай этот сохраняется из века в век, не изменяя до какой-то степени саму природу человека и не делая его душу менее восприимчивой к чистой Истине в любви к ней.

Так как многие из тех, кто проявляет некоторое стремление к благочестию, в то же время в какой-то мере соглашаются с тем образом жизни и накопления богатств, которые сверх меры увеличивают труд, ограниченный божественной мудростью, я желал бы, чтобы они рассмотрели связь вещей, в которых следует проявлять осторожность, чтобы не взыскивать с бедных людей более, чем совместимо со всеобщей справедливостью, — они выказывают это своим поведением, хотя на словах осуждают это.

Сохранять богатства для других поколений путем неумеренного труда тех, кто в какой-то мере зависят от нас — значит творить зло в настоящем, не зная о том, что наше богатство, собранное таким образом, может быть употреблено во зло, когда мы уйдем. Работать слишком тяжко или заставлять других делать это, дабы мы жили в соответствии с обычаями, которым противостоял своим примером Христос, наш Искупитель, в те дни, когда был во плоти, и которые противоречат божественному порядку, это значит удобрять почву для посева в землю семян зла.

Те, кто углубятся в рассмотрение этого вопроса и будут жить под тяжестью его, почувствуют, что он так тяжел и его дурные последствия столь сильны, что необходимость подчинения одной только божественной мудрости станет очевидной и тем самым будут направлены к правильному использованию вещей, в противовес обычаям сих времен, и поддержаны в том, чтобы терпеливо выносить укоризны, сопровождающие необычное поведение. Даже небольшое подчинение ложному пути усиливает руки тех, которые доводят дурные обычаи до их крайнего выражения; и чем более человек проявляет себя как добродетельный и возвышенный душою, тем более мощно его согласие потворствует злодеям. Отбросьте в сторону проповедь благочестивой жизни, и люди будут ждать немного или совсем никаких наставлений путем примера. Но в то время как мы проповедуем, что во всех случаях следует жить в постоянном противодействии тому, что противно всеобщей справедливости, какие выражения могут соответствовать этому предмету или какой язык будет достаточным, чтобы дать силы для исполнения наших обязанностей остерегаться, чтобы путем нашего примера мы не повели других по ложному пути.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

«Сей же род изгоняется только молитвою и постом»

(Мф. 17. 21).

Если в заботе нашей о детях мы уступим пристрастности в делах, касающихся того, что может случиться, когда мы уйдем, то после смерти мы уже не сможем смотреть на пристрастность с удовольствием. Если с помощью своего богатства мы дадим им внешнее величие без полного понимания того, что мы не могли одарить их лучше, и тем самым дадим им власть жестоко обращаться с другими, более добродетельными, чем они, то после смерти это даст нам не больше удовлетворения, чем если бы с помощью этих сокровищ мы вознесли бы кого-то другого над нашими собственными детьми и дали бы им власть угнетать наших.

Если бы человек владел таким количеством хорошей земли, какое могло бы вполне обеспечить двадцать трудолюбивых, бережливых людей, и считал бы себя ее законным наследником и собирался бы передать это большое состояние своим детям, но нашел бы, исследуя документы, что половина этого состояния без сомнения являлась собственностью некоторого числа бедных сирот, кто по добродетели и уму своему представлялись столь же подающими надежды, как и его собственные дети, — открытие это дало бы ему возможность задуматься над тем, не ищет ли он какой-либо выгоды, отличной от выгоды этих детей.

Некоторые из нас имеют состояния, достаточные для того, чтобы обеспечить наших детей и еще такое же число людей, если бы они все использовали свое время на дела полезные и жили в той простоте, которая соответствует характеру истинных учеников Христовых и не имели бы оснований верить, что наши дети будут после нас использовать их в целях добра более, чем некоторые бедные дети, кого мы знаем, если бы они его имели; и все же верим ли мы, что после нашей смерти это состояние будет разделено поровну между нашими детьми и таким же числом этих бедных детей; похоже, это поставило бы нас в трудное положение. Это может показать внимательному человеку, что дабы искупить себя от всех остатков себялюбия, дабы иметь одинаковое отношение ко всем нашим собратьям по творению и любить их, как любит их наш Небесный Отец, мы должны постоянно обращаться к воздействию Его духа.

Когда сердца наши ширятся в созерцании природы этой божественной любви, мы зрим ее гармонию; но если мы внимательно рассмотрим те движения себялюбия, которые делают для нас затруднительным понимание того, что само по себе разумно, и которые, если отделить их от всех прежних понятий и ожиданий, предстанут пред нами как они есть, мы сможем увидеть в этом непоследовательность, ибо причина такой затруднительности находится в будущем и не окажет воздействия на наших детей до тех пор, пока мы не перейдем в такое состояние бытия, где не будем иметь возможности получать наслаждение от чего бы то ни было, противоположного чистому принципу всеобщей любви.

Так как живущее в нас естественное желание превосходства, если дать ему волю, перейдет на тех из наших любимцев, кто, как мы надеемся, станут нашими преемниками, и так как погоня за богатством и властью для них весьма многое прибавляет к бремени, лежащему на бедняках, и усиливает зло жадности в этом мире, я часто втайне желал, чтобы глядя на потомков, мы могли помнить о чистоте того покоя, который приуготован для народа Господня, о невозможности нам получать удовольствие в чем бы то ни было, отличном от всеобщей праведности, и каким суетным и слабым является желание передать богатство и власть тем, кто кажется неспособным применить его для всеобщего блага, когда мы покинем мир сей.

Так как мы христиане, все, чем мы владеем, является дарами Божьими. Ныне, распределяя их среди людей, мы действуем как Его слуги, и нашей обязанностью становится действовать согласно с той божественной мудростью, которую Он милостиво дарует рабам своим. Если слуга в большой семье из себялюбивого тяготения к каким-то вещам возьмет то, что ему доверено, и расточительно одарит этим кого-либо к ущербу других и к убытку того, кто нанял его, он отделит себя и станет недостойным своей должности.

Истинное блаженство человека в этой жизни и в той, что должна последовать, — в том, чтобы стать внутренне единым с источником всеобщей любви и блаженства. Когда мы обеспечиваем наше потомство и заключаем соглашения, которые не будут иметь результата до тех пор, пока мы не переместимся в иное состояния бытия, если мы в них действовали противно всеобщей любви и праведности, то такое поведение, должно быть, исходит из ложного, себялюбивого удовольствия от дурного направления дел, в котором нам невозможно будет получать удовольствие в то время, когда наши указания будут приведены в исполнение. Ибо если мы после такого соглашения, когда уже будет слишком поздно изменить его, достигнем того очищенного состояния, о котором наш Искупитель молился своему Отцу, чтобы народ Его достиг этого состояния, — соединяясь с Отцом и Сыном — то искреннее раскаяние во всем, что мы сделали по своей воле, отделенной от всеобщей любви, должно предшествовать этому внутреннему освящению; и хотя в такой глубине раскаяния и примирения все грехи простятся и печали уйдут, так что преступления наши, совершенные до тех пор, более не смогут ввергать нас в скорби, все же отдельные наши решения в пользу тех, кого мы любили себялюбивой любовью, не смогут доставить нам никакого удовольствия. И если после такого себялюбивого решения воля наша будет по-прежнему противоречить источнику всеобщего света и любви, непреодолимая пропасть между душой и истинным блаженством сохранится, и ничто, совершенное до тех пор в этой отчужденной воле, не доставит нам удовольствия.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Трудиться для утверждения в божественной любви, где душа выпуталась из власти тьмы, — великая задача жизни человеческой. Собирать богатства, покрывать тело прекрасно выработанными, дорогостоящими одеждами и иметь великолепную мебель, — все это направлено против всеобщей любви и стремится напитать эгоистическое «я», так что желание всего этого принадлежит не детям Света2.

Тот, кто послал воронов, чтобы накормить Илию в пустыне, и умножил жалкие остатки еды и масла у бедной вдовы, ныне столь же внимателен к нуждам народа своего, сколь и всегда, так что когда Он называет нас среди своего народа и говорит: «И вы будете моими сынами и дщерями» (2 Кор. 6:18) — никакого большего счастья не могут желать те, кто знают, какой Он щедрый отец.

Большая часть того, что необходимо для жизни, настолько подвержено порче, что каждое поколение имеет случай трудиться для этого; и когда мы смотрим на грядущий век с душою, наполненной всеобщей любовью, мы не пытаемся избавить кого-то от тех забот, которые с необходимостью имеют отношение к этой жизни, и не пытаемся дать им власть для того, чтобы угнетать других, но желаем, чтобы они все были Господними детьми и жили в таком смирении и порядке, чтобы стать Его семьею. Когда наши сердца открываются и ширятся таким образом, то мы чувствуем согласие пользоваться вещами, столь же далекими от роскоши и величия, как те, что Искупитель наш положил нам за образец.

Когда человек желает богатства для власти и отличий, которые оно дает, и собирает его, основываясь на этих соображениях, тот человек справедливо может быть назван богатым, чья душа побуждаема планами, отличными от замыслов Отца, и не может соединиться с небесным сообществом, где Бог является силой жизни, до того, как отвергается этого противного [божественному] плана.

«Удобнее верблюду, — говорит наш Спаситель, — пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Мк. 10. 25). Здесь Господь наш употребляет наставительное уподобление, ибо как верблюд, рассматриваемый в этом свойстве, не может пройти сквозь игольное ушко, так и человек, который доверяет богатству и держит его ради власти и отличий, сопутствующих ему, не может в этом духе войти в Царствие. Даже и ни одна часть верблюда не может быть настолько уменьшена, чтобы пройти через отверстие, столь малое, как игольное ушко, и все же такова величина этого создания и твердость его костей и зубов, что его нельзя расчленить без тяжкого труда. Так и человек должен отвратиться от того духа, который жаждет богатств, и сократить их до другого состояния, перед тем как он наследует царство, так же решительно, как верблюд должен отказаться от формы верблюда, чтобы пройти сквозь игольное ушко.

Когда наш Спаситель сказал богатому юноше: «Пойди, все, что имеешь, продай, и раздай нищим» (Мк. 10. 21), хотя без сомнения его долгом было так поступить, все же считать долгом каждого истинного христианина продать все, что он имеет, значило бы ограничить Святое. Послушные дети, которым доверено много внешнего достояния, ждут мудрости, чтобы распорядиться им соответственно воле Того, в Ком «милосердие для сирот» (Ос. 14. 4). Может не быть долгом каждого сразу передать все, что он имеет, в другие руки, но скорее время от времени оглядываться вокруг, на многочисленные ветви единой семьи, как слуги Его, которые говорили: «Оставь сирот твоих, Я поддержу жизнь их, и вдовы твои пусть надеются на меня» (Иер. 49. 11). Но как ученики Христа, хотя и наделенные многим добром, они не могут согласиться на роскошную и великолепную жизнь. Ибо если бы владение многими сокровищами было достаточным резоном для того, чтобы явить миру прекрасный фасад, тогда Господь наш Христос, который имел надежные запасы и, в каком-то смысле превзойдя обычные природные процессы, снабдил тысячи людей пищей, не жил бы в такой скромности.

То, чем мы по справедливости владеем, — это дар нам от Бога; но все было создано Сыном. Ныне Тот, Кто творит вещи из ничего — Кто создает и, создав, владеет — поистине более богат, нежели тот, кто владеет, получая дары от другого. Если бы глубина знаний и высокий титул были существенными основаниями для того, чтобы явить великолепный вид, Он сделал бы это. Он говорил женщине из Самарии разные вещи, относящиеся к ее прошлой жизни, упомянул о кончине Лазаря и ответил книжнику, обвинившему Его в богохульстве, не имея на то оснований, и имея в себе духа без меры, знал, что творится в душе человека. Он носил титул Господа — никому, никогда титул этот не давался с большей справедливостью, ибо на земле не было равного Ему в богатстве, и мудрости, и величии; и так как Он жил в совершенной скромности и простоте, самый больший в семье Его не может, по добродетели своей, требовать права жить в мирском величии, не противореча учению Того, Кто сказал: «Довольно для ученика, чтобы он был, как учитель его» (Мф. 10. 25).

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Если глаза наши будут настолько проницательны, чтобы ясно различать дух себялюбия,, мы узрим, что он — величайший из всех тиранов. При каком-то из римских императоров многие тысячи невинных людей, которые были утверждены в истине Христовой религии благодаря могучему воздействию на них Его Святого Духа и совестились подчиниться языческим церемониям, были по этой причине преданы смерти путем различных жестоких и медленных пыток, как это подробно описано Евсевием. Теперь если мы всмотримся в Домициана, Нерона или какого-нибудь другого из этих императоров-гонителей, человек, как бы ни был он жесток в свое время, будет тираном малых последствий в сравнении с духом себялюбия. Ибо хотя оковы его тяжелы, все же большая часть мира была вне пределов его досягаемости; и хотя он причинял скорбь телам невинных людей,  все же души многих получали божественную поддержку в своей ужасной агонии, и оставаясь верными до самой смерти, были избавлены от его тирании. Правление его, хотя и жестокое, продолжалось лишь некоторое время и скоро окончилось, и он, даже в своем пышнейшем величии, был просто рабом своему духу себялюбия. Таким образом,1 тирания, что касается человека, поднимается и скоро перестает. Но если мы рассмотрим многообразное угнетение во многих государствах и бедствия, вызываемые спором одного народа с другим в разные времена и в разных местах мира сего, и будем помнить, что себялюбие было первопричиной всего этого; если мы рассмотрим, что те, кем в конце концов владеет этот дух себялюбия, не только причиняют несчастье другим,  но сами находятся в несчастье и не имеют подлинного покоя ни в этой жизни, ни в будущей, но согласно речению Христа имеют свою долю в том нелегком положении, «где червь их не умирает, и огонь не угасает» (Мк. 9. 48); при всех этих обстоятельствах не ужасным ли кажется дух себялюбия?

Если мы рассмотрим опустошения, сделанные в нынешнем веке, и как многие и многие люди спешат, стремясь собрать сокровища, чтобы потешить тот дух, который отклоняется от духа покорности, и в той мудрости, которая есть безумие пред Богом, извращают истинное употребление вещей, работая словно бы в пламени, ссорясь друг с другом даже до кровопролития и осуществляя свою власть для того, чтобы поддержать пути жизни, чуждые жизни Того, Кто полностью распялся миру сему; если мы рассмотрим, какое огромное число людей наняты в различных государствах, чтобы готовить орудия войны, и тяжкий труд армий предназначается для того, чтобы оборонить их территории от вторжения извне и страшных несчастий, которые им сопутствуют; тогда как многие из тех, кто возделывают землю и заняты другими полезными вещами - содержа самих себя, содержа тех, кто занят военным делом, и тех, кто владеет землей — несут тяжкое бремя, вынужденные выносить слишком многие труды; тогда как другие в разных королевствах заняты тем, что для помощи в труде ловят людей в отдаленных уголках земли, чтобы те провели остаток своей жизни в невыносимой доле рабов, и их «я» в расчет при этом не принимается — среди всей этой неразберихи и этих сцен печали и отчаяния, можем ли мы помнить Царя Мира на земле, помнить, что мы — Его ученики, и помнить тот пример смирения и скромности, который он дал нам, не чувствуя при этом серьезного желания отринуть все, что связано с себялюбивыми привычками в еде, одежде, в домах, во всем остальном: чтобы будучи из Христовой семьи и ходя по Его стопам, мы могли бы держаться той праведности, в которой был создан первый человек, и не иметь ничего общего с теми выдумками, которых ищут люди в падшей мудрости.

В духе себялюбия возникает идолопоклонство. Разве благословенный наш Искупитель не дал в те времена семье своей способность выносить ужасные поношения и терпеть жестокие, даже смертные мучения за свидетельства против идолопоклонства; и можем ли мы взирать на засилье идолопоклонства, хотя и в другом обличий, без того, чтобы взревновать к самим себе, пока по неосмотрительности не допустили его сами?

Те верные мученики отказывались бросать ладан в огонь3, хотя сделав это, они могли избегнуть жестокой смерти. Бросить благоуханный кусочек в огонь, дабы ощутить приятный аромат — если рассматривать это отдельно от всех сопутствующих обстоятельств — покажется событием с незначительными последствиями; но так как они тем самым продемонстрировали бы, что принимают идолопоклонство, то верные неизбежно отказывались от этого. Мы также ни в коей мере не можем отступить от чистой всеобщей праведности и открыто продолжать делать то, что несогласно с Истиной, не усиливая неправедных и не делая того, что по природе вещей подобно курению фимиама идолу.

Об Оригене, христианине древних времен4, говорят, что он по невниманию и в очень тяжелый момент взял ладан в руку, и один язычник, дабы принудить его, схватил его руку и заставил выронить ладан в огонь перед жертвенником, и эта уступка избавила его от внешних мучений, но после этого он горько оплакивал свое состояние, как состояние падшего человека, перешедшего от хорошего состояния к худшему. Таким образом, очевидно, что даже малая степень добровольного подчинения тому, что ложно, очень опасно, и дело Оригена несет в себе это наставление, которое нам стоит заметить.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

«Не две ли малые птицы продаются за ассарий?

И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего»

(Мф. 10. 29).

Ведение войн, обычное для мира сего, настолько отличается от чистоты христианской религии, что многие совестятся в них участвовать. Те, кто искуплены от любви мира сего настолько, что не владеют ничем в духе себялюбия, их «жизнь сокрыта со Христом в Боге» (Кол. 3. 3), и Он хранит их в смирении, даже во времена волнений. Так как они ничем не владеют, кроме того, что принадлежит Его семье, беспокойные мысли о богатстве или власти не обременяют их, и они научаются соглашаться на то, чтобы ими распоряжалась воля Того, Кто, будучи вездесущим и всегда помнящим о чадах своих, все обращает им во благо. Но там, где действует тот дух, который любит богатства, и подчиняясь ему, человек собирает добро и прилепляется к обычаям, которые коренятся в самоублажении, этот дух, отделившийся от всеобщей любви, ищет помощи у той силы, которая являет разделение; и каким бы именем его ни назвать, он постоянно стремится защитить сокровища, полученные таким образом. Это подобно цепи, где одно звено включает в себя другое. Возникновение желания достичь богатства — это начало. Это желание, если его взлелеять, превращается в действие, и богатства, таким образом добытые, доставляют удовольствие себялюбию, а когда в них живет себялюбие, оно желает защищать свои богатства.

Богатство сопровождается властью и поддерживается путем этой сделки и действий, противных всеобщей праведности; и тут угнетение, осуществляемое с мирским умением и порядком, облекает себя именем правосудия и становится подобным семени раздора, упавшему в почву; и так как этот дух, удалившийся от чистой обители, побеждает, то семя войны разбухает, и прорастает, и растет, и становится сильным, пока не созреет множество плодов. И так приходит время урожая, о котором сказал пророк, что «в день собирания не куча жатвы будет, но скорбь жестокая» (Ис. 17. 11).

О, дай, чтобы мы, кто выступаем против войны и признаем веру только в одного Бога, могли ходить в свете и в нем рассматривали основания и мотивы владения большими состояниями! Дай, чтобы мы смотрели на сокровища наши и на обстановку наших домов, и на одежды, в которые облекаем себя, и проверяли, питаются ли семена войны этими нашими владениями или нет. Обладание сокровищами в духе самоублажения — это сильное растение, и плоды его созревают быстро. День внешнего истощения грядет, и божественная любовь зовет нас быть готовыми к его приходу! Внемлите, о вы, дети, кто знаете Свет, и идите! Оставьте все, что не принадлежит Господу нашему Иисусу Христу! Не думайте, что его пример слишком прост или слишком груб для вас. Не думайте, что маленький отрезок Его жизни слишком мал, но давайте жить в Его духе и ходить по Его стопам, и Он сохранит нас во времена величайших потрясений.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

«Небо - небо Господу, а землю Он дал сынам человеческим»

(Пс. 115. 16).

Так как мы рабы Божий, вся земля или состояние, которыми мы пользуемся, мы пользуемся от Него, как даром Его; и извлекая прибыль, мы должны действовать в соответствии с замыслом нашего благодетеля. Несовершенные люди могут давать, побуждаемые безотчетной любовью, но Совершенная Мудрость и Благо дает согласно Его собственной природе. Дар этот не абсолютен, но обусловлен тем, чтобы мы владели им как послушные дети, и не иначе, ибо Он один является истинным владельцем. «Господня земля, - говорит Он, - и все что наполняет ее» (Пс. 24. 1).

Вдохновенный Законодатель повелел, чтобы те из израильтян, кто продал свое наследие, продали бы его только на время и чтобы они или их дети снова могди наслаждаться им в Год Урочный, приходящийся на каждый пятидесятый год. «Землю не должно продавать навсегда, ибо Моя земля, — говорит Господь, - вы пришельцы и поселенцы у меня» (Лев. 25. 23), что по замыслу Его должно было помешать богатым угнетать бедных, слишком увеличивая размеры своей земли. И наш благословенный Искупитель сказал: «Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф. 5. 18).

Там, где божественная любовь поселится в сердцах людских и они постоянно будут действовать, основываясь на началах всеобщей праведности, там истинный смысл закона будет исполнен, хотя внешние способы действий могут различаться один от другого. Но там, где люди дали овладеть собой духу, на который намекает пророк, и глядя на свои богатства, говорят в сердце своем: «Не своею ли силою мы приобрели себе могущество?» (Ам. 6. 13), — здесь они отходят от божественного закона и не столь строго считают свои владения владениями Бога, а также не признают роли слабых и бедных в приумножении его, но требуют только, чтобы они потакали их деланиям в подчинении мирской пышности. И таким образом там, где дом присоединяется к дому и поле к полю, пока вовсе не останется места и бедняки не будут тем самым поставлены в стесненные обстоятельства, хотя это может быть сделано путем сделки и покупки, все же пока это не соответствует всеобщей любви, то скорбь, предсказанная пророком, будет сопровождать их в делах их.

Так как Тот, Кто впервые сотворил землю из ничего, стал тем самым истинным ее владельцем, то Он им и остается; и хотя Он дал ее чадам людским, чтобы множество народов, пока обитают здесь, могли иметь от нее пропитание, все же Он никогда не отчуждал ее; но право Его дать нам ее столь же благо, как и в самом начале, и никто не может требовать увеличения своих владений противно всеобщей любви, ни распоряжаться землями таким путем, который, как они знают, приведет к возвышению одних за счет угнетения других, без справедливого воздаяния за узурпацию.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Если мы вернемся на полтора столетия назад и сравним жителей Великобритании с коренным населением Северной Америки на равных основаниях, индейцы, я полагаю, мало уступят первым. При открытии этого плодородного континента, когда многие, жители тех густонаселенных краев только пришли сюда, коренные жители поначалу обращались с ними по-доброму, и когда те привезли с собой железные орудия и много разных вещей, удобных для пользования, они с радостью приветствовали возможность обмена и поощряли этих иностранцев у них поселиться. Я говорю только об улучшениях, сделанных мирным путем.

Таким образом наш милосердный Отец, который в одно и то же время зрит положение всех своих созданий, открыл путь переселения из тех густонаселенных земель и дал им место здесь. Теперь если мы внимательно рассмотрим мановение десницы Божией, давшей нам место на этом континенте, и что потомки этих древних владельцев земли (в чьих глазах мы являемся пришельцами)  все еще являются владельцами и обитателями земли, прилегающей к нам; и что их образ жизни, требующий больше места, передан был им их предшественниками и, возможно, установлен обычаем с незапамятных времен; рассмотрев это, мы можем увидеть необходимость возделывания земель, уже полученных от них, и просить увеличения их только с истинной мудростью, так чтобы разместить наибольшее число людей, которое возможно вместить, перед тем как мы получим право просить, как члены одной большой семьи, чтобы они выделили нам еще больше из того, что им принадлежит, и жили таким образом, который требует меньше места.

Если бы мы все ходили так, чтобы следовать за нашим благословенным Спасителем, если бы все плоды нашей страны, созревшие в ней, которые посылаются заграницу в обмен на крепкие напитки, столь дорого стоящие, и на другие роскошные вещи, которыми мы впоследствии не будем пользоваться, и труд, и стоимость ввоза и вывоза употреблены были на земледелие и полезные ремесла, гораздо большее число людей, чем живет здесь теперь, могли бы удобно жить с благословения Божия на этих землях, уже дарованных нам древними владельцами страны.

Если мы верно служим Богу, который дал нам место на этой земле, я верю, что он сделает кого-то из нас полезным среди них, как в проповеди учения Сына Его, нашего Спасителя, так и в ознакомлении их с преимуществами пополнения земли и покорения ее.

Некоторые, я полагаю, позаботятся о тех бедных людях заграницей, которые зарабатывают себе на хлеб, производя и торгуя теми вещами, которые мы, как истинные ученики, живущие в скромности подобно нашему Небесному Примеру, не должны употреблять. Но, отставив в сторону все излишества и роскошь, — поскольку люди в одних местах селятся намного гуще, чем в других, торговля некоторыми нужными вещами может приносить взаимную выгоду и может вестись со значительно большей регулярностью к удовлетворению искренних христиан, чем ныне дело обстоит с торговлей.

Один человек, продолжающий жить в обществе противно истинной мудрости, обычно втягивает других в общение с ним; и там, где эти люди принимают тот путь, который этот первый избрал для себя, дела их подобны дикой виноградной лозе, которая, выросши из одного семени и ставши крепкой, протянула вокруг свои ветви, и их маленькие вьющиеся усики обвиваются вокруг всех трав и ветвей деревьев, куда только могут достать, и так укрепляются и обосновываются на них, что без особого труда или большой силы их невозможно распутать. Так и эти обычаи, малые в своем начале, по мере того, как они усиливаются, способствуют увеличению бизнеса и передвижения, и многие зависят от них в добывании хлеба насущного. Но так как очевидно, что всякий бизнес, не имеющий основания в истинной мудрости, не подобает верному последователю Христа, который любит Бога не только всем своим сердцем, но и всею своею силой и способностью трудиться и действовать в мире; и так как Господь может и будет поддерживать тех, чьи сердца пред ним совершенны, способом, соответствующим Его безошибочной мудрости; она побуждает нас размышлять о преимуществах чад Его, помнить, что там, где присутствует дух Господа, существует свобода и что участвуя в обычаях, которые, как  мы знаем, ложны, мы отходим от чистоты Его правления и в определенной мере допускаем отчуждение от Него.

Отбросить искусные, дорогие одеяния и пользоваться лишь теми, которые просты и легки в употреблении, отказаться от всех излишеств и слишком крепких напитков, — согласно с учением нашего Благословенного Искупителя, и если в целомудрии наших сердец мы так поступаем, мы в какой-то степени делаем вклад в сокращение того бизнеса, который имеет основания в ложном духе; и так как некоторые добропорядочные люди вовлечены в такой бизнес и временами желают освободиться от него, прекращение нами этих обычаев может оказать им помощь; и хотя в течение некоторого времени их бизнес будет терпеть убытки, все же если они смиренно попросят мудрости у Бога и воистину покорятся Ему, Он не подведет их и не покинет их. Тот, Кто сотворил землю и обеспечил пропитанием миллионы людей в прошлые времена, и ныне столь же внимателен к нуждам своих детей, как и всегда. Идти вперед, к совершенству, — наш долг, и если в этом стремлении мы сократим какой-то бизнес, благодаря которому некоторые бедные люди зарабатывают себе на хлеб, то Господь, зовущий отказаться от таких вещей, позаботится о тех, чей бизнес в связи с этим пришел в упадок, если они искренне стремятся к Нему.

Если взаимоотношения с другими жителями этих провинций и наши собственные интересы, рассматриваемые как отличные от интересов других, привлекут нас к тому, чтобы вести скромный образ жизни, дабы обогатить нашу страну, то хотя скромная жизнь и является сама по себе наилучшей, но ведя скромную жизнь в духе себялюбия мы не продвинемся вперед в истинной религии. Божественная любовь, которая вообще открывает сердце навстречу всему человечеству, одна может по праву остановить любое греховное движение и открыть такие пути для бизнеса и коммерции, на которых не действует ничто, что не чисто, и так утвердить пути наши, что когда в труде своем мы размышляем о всепоглощающей любви Божией и о гармонии святых ангелов, этот наш душевный покой никогда не затуманится воспоминанием, что какая-то часть нашего дела поддерживает обычаи, имеющие своим основанием дух себялюбия.                                                                

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Когда души наши расположены в пользу обычаев, отличных от совершенной чистоты, мы подвергаемся опасности потерять устремленность к тому Свету, который открывает нашему взору природу всеобщей праведности.

В делах густонаселенной страны имеется множество разнообразных занятий, помимо возделывания земли: для некоторых людей иметь не больше земли, чем это необходимо для застройки и удовлетворения нужд семьи, отвечает чувству братства; и из всех разнообразных даров, которыми Бог наделил тех, кто занят земледелием, для некоторых владеть и занимать гораздо больше земли, чем другие, может показаться этому подобным. Но там, где кто-либо силою своих владений требует такой ренты или таких процентов, которые вынуждают тех, кто им должны, к теснейшей сосредоточенности на бизнесе, чем назначил нам наш всемилостивый Отец, то это приводит в беспорядок механизм совершенного братства и ведет к такой загруженности, которая не принадлежит семье Христовой, чей пример везде был образцом мудрости, так что скромность и простота Его внешнего вида может вполне устыдить нас, когда мы поклоняемся своему телу и одеваем его в дорогие одежды или высоко ценим богатство, добытое ценою даже  наименьшего угнетения.

Земля приносит нам пропитание и прибыльна для человека; и хотя одни имеют большую прибыль от нее, чем другие, это может быть совместимо с гармонией истинного братства, и все же с тем, что беднейшие, но честные люди, пока они остаются обитателями земли, должны получать определенную часть этой прибыли в таком же ясном и абсолютном смысле, как те, кто унаследовали много, я думаю, согласятся все те, чьи сердца открыты всеобщей любви.

Первые люди, которые населяли землю, были первыми, кто владел землею. Всемилостивый Создатель и собственник ее дал плоды ее им в пользование. И когда одно поколение ушло, другое пришло и приняло владение; и таким образом в течение многих веков бесчисленные множества людей обеспечивались плодами земли. Но всемилостивый Создатель наш является таким же абсолютным собственником ее, каким Он был, когда впервые творил ее из ничего, до того, как человек стал ее владельцем. И хотя из-за требований, основанных на праве первого владения, среди людей возникло большое неравенство, все же наставления великого собственника земли необходимо учитывать во всех делах наших как владельцев или претендентов на прибыль от земли.

«Господом утверждаются стопы праведного человека» (Пс. 37. 23), и те, кто руководствуются этим, чьи сердца открыты Его любви, дают соответственные указания относительно своих владений; и то притязание, которое основывается на всеобщей справедливости, имеет под собой доброе право, но продолжение этого права зависит от должного употребления прибылей.

Слово право обычно используется в отношении к нашим владениям. Мы говорим «право собственности на такой-то дивиденд от провинции» или «ясное, несомненное право на землю» внутри определенных границ. Таким образом, это слово продолжает напоминать нам о первоначальном намерении разделить землю рубежами и подразумевает, что было задумано разделить ее поровну или по праву, разделить согласно справедливости. В этом — то есть в равенстве и справедливости — состоит сила наших притязаний. Если мы усматриваем несправедливые притязания и находим, что дарения или предоставления доказаны соответствующими печатями или свидетельствами, это не дает заявителю права, ибо то, что противно справедливости, неверно, и природа его должна быть изменена, прежде чем оно сможет быть правильным.

Предположим, двадцать свободных людей, открыто считающих себя последователями Христа, на-I шли остров, не известный никому из людей, и со своими женами, независимо от кого бы то ни было, стали владеть им и, разделив его поровну, вносить улучшения и умножаться. Предположим, что эти первые владельцы, постоянно испытывая воздействие истинной любви, с родительской любовью смотрели на улучшающиеся условия жизни  обитателей и к концу своей жизни дали такие указания относительно своих владений, какие лучше всего отвечали благополучию целого и стремилось сохранить любовь и гармонию и что потомки их при постоянном умножении народа в целом следовали их благочестивому примеру и применяли самые эффективные меры к тому, чтобы угнетение не было допущено в пределы их острова. Но [предположим], что один из этих первых поселенцев из чрезмерной привязанности к одному из своих многочисленных сыновей, заслужившего не больше, чем остальные, отдает львиную долю своей земли ему, и путем документа, должным образом засвидетельствованного, с силой выражает свое желание и волю. Предположим, этот сын, став лендлордом по отношению к своим братьям и пленникам, потребует такую долю плодов земли, которая может обеспечить его самого, его семью и некоторых других; и что эти другие, получающие обеспечение из его закромов, наняты им для того, чтобы украшать его здания искусной резьбой и росписями, готовя кареты для поездок, сосуды для его дома, изысканные блюда, прекрасно сделанные одеяния и мебель, — все это для того, чтобы подчеркнуть различие между ним и другими обитателями; и что благодаря абсолютному распоряжению всеми этими многочисленными усовершенствованиями власть его настолько увеличилась, что во всех совещаниях относительно общих дел острова тем простым, честным людям, которые стремились к справедливым установлениям, стало очень трудно добиться решений, отвечающих их праведным склонностям, так как он во всем им противоречил. Предположим, он, из любви к одному из своих сыновей, поддался желанию продолжать все это величие под своим собственным именем и вручил ему львиную долю всех своих владений, и таким образом в течение многих веков на двадцатой части острова правил один великий лендлорд, а остальные были бедными угнетенными людьми; для некоторых из них по причине их воспитания, к которому присоединялось сознание величия их предшественников, тяжелый труд казался невыносимым; и они поэтому хитроумными ссылками на слабость, неосмотрительность и развращенность других, в стремлении получить от них содержание, усилили среди них затруднения; тогда как жители других частей, которые остерегались угнетения и в единстве друг с другом воспитывали своих детей в скромности, бережливости и полезном труде, жили более гармонично.

Если мы проследим притязания девятого или десятого из этих крупных лендлордов вспять, к первому владельцу, и найдем, что притязания эти подтверждаются документами, правильно составленными и засвидетельствованными, то в конце концов мы не сможем признать в наших сердцах, что он имел право на такую большую долю земли после такого многократного умножения жителей.

Первый собственник этой двадцатой части, как мы полагаем, держал в своих руках не больше, чем равную с другими долю; но когда Господь, который впервые дал этим двадцати людям во владение сей остров, неизвестный другим, дал бытие многочисленным людям, которые населили эту двадцатую часть, чье естество требовало ее плодов для своего пропитания, этот крупный претендент на землю не мог иметь права на всю часть, дабы распоряжаться ею, удовлетворяя свои случайные желания; но они, как создания Высочайшего Бога, собственника неба и земли, имели право на часть того, чем владел этот крупный претендент, хотя они не имели документов, подтверждающих это право.

Таким образом, угнетение, доходящее до крайностей, кажется ужасным, но угнетение в более рафинированном обличье все же остается угнетением, и там, где малейшая мера его поощряется, оно становится все сильнее и распространяется вширь: так что трудиться для совершенного искупления от этого духа угнетения - великое дело всей семьи Христа Иисуса в этом мире.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

О ШКОЛАХ

Когда нас тщательно наставляют в царстве Божием, мы соглашаемся с таким использованием вещей, на которое указывает Его мудрость, как для себя самих, так и для наших детей, и не заботимся о том, чтобы научить их искусству достигать богатства, но заботимся о том, чтобы любовь Божия и правильное отношение ко всем их братьям по творению овладела их душами и чтобы в ходе учения происходило совершенствование их в чистой мудрости. Так как Христос, Пастырь наш, может и хочет наставить свою семью во всех вещах, которые им надлежит знать, нашим долгом остается терпеливо ждать Его помощи в обучении наших семей и не пытаться продвинуть их в обучении с помощью того духа, во искупление нас от которого Он отдал свою жизнь.

Это Он сказал, что дети мира сего в своем роде мудрее, чем дети Света, и из опыта явствует, что пробуждая и лелея в детях дух гордыни и любви к похвалам, иногда их можно научить быстрее, чем другими способами; но когда в изучении какого-либо искусства или науки они привыкают не слушаться чистого Духа и возрастают в той мудрости, которая есть глупость перед Богом, им предстоит болезненный труд разучиться тому, чему они таким образом научились, чтобы быть принятыми в божественную семью. И потому нам следует стойко придерживаться в школах и в других средствах воспитания принципа всеобщего Света и терпеливо ждать их улучшения на путях истинной мудрости, не пытаясь получить помощь от того духа, который ищет чести от человеков. [Отходя от чистого Света, люди желают помощи от духа мира сего, подталкивая своих детей в учении, дабы они могли благодаря своему образованию вести жизнь менее скромную и простую, чем предназначил нам наш Святой Пример].

Дети, достигшие возраста, когда их надо отдавать в школу, находятся в той стадии жизни, которая требует осторожного и терпеливого внимания наставников и такого прилежного наблюдения над их различными характерами и нравами, чтобы обрести способность правильно и своевременно подойти к каждой личности.

Если бы мы добросовестно отучились от любви к богатству и отбросили все излишества в нашей жизни, то так как работа ради тщеславия прекратилась бы и осталась бы нужда только в работе ради вещей, совместимых со смиренной, самоотверженной жизнью, разумный список расходов позволил бы тратить на воспитание и образование детей столько, что простой, смиренный человек с семьей, подобной ему, мог бы обеспечить себе жизнь обучением и наблюдением за таким малым числом детей, которое позволило бы ему должным образом и своевременно уделять внимание каждой отдельной личности и мягко вести их вперед, насколько откроет ему путь Евангельский Дух, не поощряя среди них гордыни или злого соперничества.

То, что забота о детях иногда вверяется людям, которые не живут в подлинной добродетели Истины, является делом, требующим нашего серьезного рассмотрения, ибо наш неизменный долг — использовать все возможное в их образовании, дабы познакомить их с внутренней работой милосердия; и там, где наставники не имеют опыта в такой работе, их дух и поведение в наставлениях и распоряжениях, отдаваемых детям, часто производят впечатление на их нежные, неопытные души к великому их ущербу.

И опять, там, где этим занимаются благочестивые люди, им часто трудно содержать свои семьи без того, чтобы взять под свое попечение такое большое число детей, что они не могут столь полно вникать в дух и нрав каждой личности, как это было бы полезно для детей. Большое число детей в школе часто является тяжким бременем для души честного наставника, и когда мысли его и время настолько больше заняты внешними делами школы, что он не может так вникнуть в дух и характер каждой личности, чтобы вести их правильно и своевременно по линии истинных суждений, — там души детей часто страдают и ложный дух набирает силу, что часто умножает трудности в школе и подобно инфекции передается от одного к другому.

Человек под воздействием духа Истины, занимающийся воспитанием детей, когда он имеет только такое число их, что проявление божественной силы в нем превышает их нестойкость, то добрый дух, в котором он правит ими, в свою меру воздействует на их души и стремится вести их вперед в христианской жизни. Но когда стесненные обстоятельства, соединенные с низкой заработной платой, влияют на обучение детей, в его сердце проникает такое искушение, что он берет под свою опеку слишком мало для меры его дара, или, там, где желание достичь богатства так развращает сердце других, что они берут под опеку слишком многих, — там истинный порядок христианского обучения теряется. Но там, где человек несет ответственность за слишком большое число для той меры сил, которую Господь ему отпустил, то страдает не только его душа, но и дети страдают тоже; и так как управление не поддерживается в истинном христианском духе, то чистое свидетельство в душах детей не достигается.

Воспитать детей в истинном благочестии и добродетели — обязанность, возложенная на всех нас, кто их имеет; и наш Небесный Отец не требует от нас иных обязанностей, чем те, на исполнение которых Он дает нам силы, когда мы смиренно ищем Его: что хотя на разумный взгляд трудности во многих местах, где наставляют наших детей в полезных знаниях, весьма велики, все же если мы покорно вникнем в ту мудрость, которая идет свыше, наш милосердный Отец откроет нам путь для того, чтобы дать им такое воспитание, какого Он от нас требует.

И здесь я могу сказать, что душа моя с печалью обратилась к тем, кто из желания богатства, из желания подчиниться образу жизни, отличному от истинно христианского духа, осуществляют себя в вещах, касающихся этой жизни, и недостаточно кладут на сердце те страдания, которые во многих краях испытывает молодежь из-за недостатка благочестивых примеров и наставников, чьи души находятся в согласии с духом Истины.

Свершаются ли великие труды для того, чтобы добыть богатство для потомков? Многие ли зарабатывают себе на жизнь, снабжая нас изысками и роскошью?

Расходуются ли деньги на краски, дабы порадовать наши взоры, что делает наши одежды менее удобными в носке? Куплены ли одежды затейливой выработки за высокую цену по причине их изысканности?

Не являются ли различные виды ремесла всего лишь украшательством — в строительстве наших домов, завешивании стен и перегородок, и чтобы его видели в нашей мебели и одеяниях? И среди всех этих расходов, которых не требует от нас чистая Истина, не посылаем ли мы наших детей в обучение к людям, которые, как мы полагаем, не испытывают влияния духа Истины, вместо того чтобы ждать смиренно мудрости от Господа, дабы Он направил нас в их воспитании?

Отдать детей в обучение к людям, кои, как мы полагаем, не достаточно подготовлены для того, чтобы ввести их в истинно христианскую жизнь, — я думаю, ни один благочестивый человек не скажет, что этого требует наш долг. Творить зло для того, чтобы из этого вышло добро, — противно христианскому учению; дабы когда времена столь смутны, что мы не можем идти вперед по путям ясности и чистоты, нам надлежит в глубине смирения молитвенно внимать Господу, чтобы узнать Его волю относительно нас и наших детей.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

О ХОЗЯЕВАХ И СЛУГАХ

«Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом,

в простоте сердца вашего, как Христу»

(Еф. 6. 5).

Можно видеть в нескольких местах, где Апостол пишет, обращаясь к рабам, что он старается направить их души к истинному Свету, дабы работая в услужении, они могли бы, как Апостол это выражает, «исполнять волю Божию от души» (Еф. 6. 6), так чтобы они не уподоблялись человекоугодникам, но трудились в простоте сердца и страхе Божием, и чтобы они ни делали, они могли бы «делать от души, как для Господа, а не для человеков» (Кол. 3. 23).

Так как чистый принцип справедливости — это основание, на котором стоит чистый сердцем, действия их соответствуют этому; и в то время как они поощряют честное исполнение каждой разумной обязанности с одной стороны, то с другой они стоят на страже против того, чтобы слуги не выполняли несправедливые приказы, а служили бы «как для Господа, а не для человеков», что направляет нас к необходимости смиренно ходить пред Богом, дабы верно исполняя наставления Его Святого Духа, чувства наши могли быть «приучены к различению добра и зла» (Евр. 5. 14). И как справедливые приказы хозяев следует исполнять, потому что они справедливы, так и, наоборот, такие приказания людей, которые не могут быть осуществлены без того, чтобы ослушаться Бога — не достаточное основание для того, чтобы рабы Христовы его исполняли; здесь им надлежит повиноваться Богу, а не человекам.

Нынешняя забота души моей — это чтобы все, кто находятся в положении хозяев, могли серьезно рассмотреть это дело и не требовать от слуг ничего, что неразумно или при исполнении чего они по необходимости должны были бы действовать противно всеобщей справедливости.

Благочестивый отец сознательно заботится о своих детях, дабы его трудами они могли быть правильно воспитаны и имели некоторые вещи, которые необходимы для их первоначального устроения в этом мире. Но там, где человек видит, что его справедливые намерения извращены и труды его обращены на служение целям, которые не являются справедливыми, и он не надеется на исправление, дело его весьма плачевно; ибо тут, хотя он и расположен трудиться, он не может трудиться «от души, как для Господа, а не для человеков».

Подчиняться требованиям, которые несправедливы, значит причинять горе благожелательной душе, а для человека, облеченного властью, требовать услужения от другого, не предлагая справедливой награды, представляется мне своего рода притеснением. Честные люди, трудясь в мирских делах, имеют в виду тем самым сделать добро; они трудятся, потому что убеждены, что это их долг. Но там, где труд, не надлежащий по справедливости, требуется для того, чтобы ублажить алчные, тяготеющие к роскоши или амбициозные замыслы других, то это ставит совестливых людей перед огромными трудностями. Если они не подчинятся, их подвергнут наказанию, а если они сделают то, что, по их мнению, неправильно, они ранят собственные души.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Держать негров в качестве рабов до того, как им исполнится тридцать лет, и распоряжаться прибылью, получаемой от последних девяти лет их труда, как нашей собственной, на том основании, что они иногда могут ввергнуть нас в расходы, — это такой ход дела, который, очевидно, нуждается в исправлении.

ПРЕДЛАГАЕМЫЕ ОСНОВАНИЯ

1.  Взрослые мужчины, которые соблюдали установленный порядок и не заключали соглашение о рабстве — я думаю, все согласятся, что им следует дать свободу, и заставлять их служить в рабстве на девять лет дольше может означать  содержать их в рабстве в течение всей их жизни. Они могут умереть до окончания этого срока и не заставлять нас тратиться, и могут оставить детей, кому они с полным основанием могут, заболев, пожелать оставить те. деньги, которые они заработали после того, как заплатили за свое образование.

2.  Труд здорового, трудолюбивого негра в течение девяти лет, по умеренным подсчетам, может дать не менее чем пятьдесят фунтов денег, за вычетом питания и одежды. Теперь если бы эти деньги были заработаны либо в услужении у человека, который его обучил, или разложены пропорционально годам под. наблюдением этого человека и положены под умеренные проценты для использования этим негром и предназначены для его будущих нужд или для таких честных целей, которые он мог бы указать в своем завещании, это казалось бы нам более братским поведением, если бы мы очутились в положении этого негра.

3.  Чистое добро рождает себе подобное; и там, где люди убеждены, что поведение тех, кто имеет власть над ними, справедливо, это естественно поощряет их обеспечить себя в старости. Когда достигается чистое свидетельство, тем самым возникает забота о том, чтобы не стать бременем для имения тех, кого они считали честными людьми и своими истинными друзьями. Но там, где люди работали без заработка девятью годами дольше, чем обычно бывает с другими людьми, среди которых они обитают, и после того отпущены на свободу, и при этом уверились, что те, кто так задержали их, в большом долгу перед ними, но не собираются отдавать тот долг, разве что те впадут в нужду, когда не смогут содержать сами себя — такие люди естественно будут убеждены, что такое обращение не является братским, и будут думать, что разумно было бы когда-то вернуть им заработанное, и думать, что имение, в котором они работали, могло бы в разумных пределах помочь им в старости, и таким образом испытать искушение уклониться от мудрого вовлечения в дело.

4. Если я вижу, что человек нуждается в пособии, и знаю, что в моих руках находятся его деньги, которые должны быть когда-то выплачены для разумного пользования или ему самому, или другим, кого он укажет, в этом случае не остается искушения удерживать их долее в то время, как я вижу, что он хочет получить их. Но если себялюбие так охватило меня, что я смотрю на деньги,  которые мне доверены, с желанием скрыть их от подлинного владельца, и из-за силы желания, соединенной с ожиданием, что так как наконец это является частью моего имения, я могу употребить их на пользу самому себе или моей семье в мире сем и тем самым ввести себя в расходы, которых смиренный последователь Христа постарался бы избегнуть, — и тут, поддавшись одному искушению, мы сталкиваемся с великой опасностью поддаться еще большему и не вникнуть в нужды человека, который имел деньги в моих руках, с той заботой и усердием, кои я мог бы проявить, если бы искуситель не нашел путь к моей душе.

5.  Если мы по справедливости подсчитаем деньги, которые имеем в сохранности, и, разумно, с бережливостью используя их, потратим всю сумму, помогая человеку, который их заработал; и если понадобится больше, а общество откажется нести какую-либо часть расходов; если имение наше до того времени не извлекало прибыли из труда его отцов или предков, это будет тем случаем,  когда праведный страдает за свидетельство доброй совести и  от чего,  если с верностью выполняют его, они со временем, верю я, могут надеяться получить освобождение от этого страдания.

6.  Негры были страдающим народом, а мы как гражданское общество — те, от кого они страдали. Ныне там, где людям нанесен вред, касающийся их внешней сущности, и они умерли, не получив компенсации, то дети их, очевидно, имеют право на то, что по справедливости должны были получить их отцы, но что было отложено. Сердце мое охватывает печаль, когда я пишу об этом, от сознания великого ущерба, нанесенного этим язычникам и их детям, которые рождены были в таком плену, который является несправедливым пленом. Когда предки этих людей ввозились из Африки, некоторые, я полагаю, покупали их с намерением обращаться с ними по-доброму как с рабами. Они покупали их, как будто те жестокие люди имели право продавать их, но я полагаю, так как природа и намерения такой сделки не были основательно рассмотрены и таким образом строительство велось на несправедливом основании, то пелена постепенно затянула эту очень плачевную и бедственную для большого числа язычников деятельность. Сейчас во многих местах возрождается забота о том, чтобы эта пелена была в дальнейшем сорвана и чтобы такой непорядок исследован был до самого дна; а я забочусь о том, чтобы мы могли не только держать в уме, что негры являются страдающим народом в нашем гражданском обществе, но чтобы в истинном смирении чувствовали то истинное воздействие, которое одно способно вести нас путем, на коем испытаем исцеление и обновление.

75. Говоря до сих пор о неграх как о людях, имеющих равное с нами право получать прибыль от своего труда, я чувствую в душе, что должен упомянуть о том долге, который нам надлежит отдать в наше время многим неграм. Где люди в определенных границах так организованы в общество, что становятся подобными большому телу со множеством членов, там любой ущерб, причиненный не принадлежащим к этому обществу членами этого общества, если общество, в чьей власти это находится, не использует всех разумных попыток вершить суд и право и не отрекается публично от неправедных предприятий, несправедливость отдельных лиц ложится бременем на все гражданское общество, в котором они продолжают пребывать. И там, где нанесен ущерб внешней сущности отдельных людей и они умерли, не получив компенсации, так что дети их не получают того, что по справедливости должно принадлежать их родителям, здесь такие дети должны по праву получить компенсацию от того гражданского общества, в котором страдали их родители.

Сердце мое охватывает печалью, когда я пишу сие, из-за великой несправедливости, творимой против этих язычников и их детей, рожденных в плену. Если бы активные члены гражданского общества объединились в твердом противодействии жестоким деяниям, когда несправедливости еще только начинались, если бы те, кто, поддавшись духу себялюбия и пытаясь творить подобные дела впоследствии, встречались бы с твердым противодействием, и если бы их заставили воздавать лицам, которым они нанесли ущерб, по справедливости до тех пор, пока перспектива получить выгоду от таких несправедливых деяний не покажется столь сомнительной, что больше не будет предприниматься никаких попыток — насколько лучше это было бы для наших Американских колоний и островов?

Некоторые, как я полагаю, купили бедных страдальцев с намерением обращаться с ними, рабами, по-доброму. Они покупали их так, как будто те жестокие люди имели право продавать их, но, думаю я, не вникая достаточно глубоко в рассмотрение последствий таких деяний. Другие, я думаю, купили их, имея в виду внешнее облегчение и выгоду; и таким образом те жестокие люди нашли лиц с хорошей репутацией, которые купили их добычу и на этой купле, как на основании, стали строить свою власть, власть хозяев, и тем самым поощряли их в этой жуткой торговле, пока деяния их не получили такое одобрение гражданского общества, что оно стало рассматривать этих людей как своих членов, не пытаясь наказать их за их преступления; и отсюда некая пелена в какой-то мере покрыла это дело, весьма чуждое справедливости, и лик вещей оказался настолько скрытым, что при самой прискорбной несправедливости очень немногие кажутся встревоженными ею или усердно работают для того, чтобы воздать справедливость страдальцам и их потомству.

У этих бедных африканцев странный язык, и с ними нелегко разговаривать, и их рабское положение сильно сокрушило ту братскую свободу, которая часто существует между нами и безобидными чужестранцами. В этих неблагоприятных условиях не разумно ли будет предположить, что они рассмотрят в своих изможденных душах все несправедливости, совершенные против них, и заплачут! — заплачут, не имея никого, кто бы их утешил?

Хотя из-за постоянного повторения несправедливостей многие умы дошли до отупения, все же природа вещей не изменилась. Долгое угнетение не делает угнетение совместимым с братской любовью, и долгота времен протяженностью в несколько столетий не дает воздаяния потомкам этих оскорбленных чужестранцев. Многие из них жили и умерли без того, чтобы дело их было выслушано и решено согласно справедливости; и с печалью об этой распущенности, тщеславии и излишествах, слишком привычных в нашем гражданском обществе, даже когда на нас лежит тяжелый груз несправедливых деяний, я ныне говорю все это с чувством любви ко всем и в горячей заботе о действительных интересах моих собратьев — членов общества, как и об интересах моих собратьев по творению вообще.

Представьте себе, что безобидный юнец сорок лет назад был насильственным образом захвачен в Гвинее, продан здесь в рабство, тяжко трудился до старости и имеет детей, которые живы до сих пор. Хотя ни одна сумма денег не может стать справедливым воздаянием за полное лишение свободы, все же если будет подсчитано, что страдания этого человека стоят не более, чем пятьдесят фунтов, я думаю, что беспристрастные люди признают, что это не выходит за пределы разумного и что его дети по справедливости имеют на это право.

Пятьдесят фунтов при росте в три процента, прибавляемые к основной сумме раз в десять лет, за сорок лет увеличат всю сумму до более чем ста сорока фунтов.

Общая сумма ? 50.......................   50

Процент за 10 лет при 3 процентах годовых . . . .   15/65

Процент за 10 лет.......................   19/84

Процент за 10 лет.......................   25/109

Процент за 10 лет.......................   32/141

Теперь, когда души наши усердно очищены от всяких предрассудков в отношении различий в цвете кожи и любовь Христова, в которой нет предвзятости, охватила нас, я полагаю, что нам как гражданскому обществу будет предъявлен внушительный счет за угнетение, осуществлявшееся против людей, которые не сделали нам вреда, и что если бы частные дела многих лиц были обнародованы, то оказалось бы, что с них причитается внушительный долг.

Я заключаю словами справедливого судьи Израильского: «Вот я; свидетельствуйте на меня пред Господом и пред помазанником Его, у кого взял я вола, у кого взял осла, кого обидел и кого притеснял, у кого взял дар и закрыл в деле его глаза мои, -и я возвращу вам» (1 Цар. 12. 3).

Последняя болезнь и смерть Джона Вулмана

Во время своей последней болезни Вулман жил в Алмери Гарт, в доме Томаса и Сэйры Пристман1, за городской стеной Йорка. Ухаживала за ним главным образом Эстер Тьюк. Уильям Тьюк2 тоже проводил с ним многие часы. Пристман и Тьюк (и, может быть, еще другие) вели тщательную запись этих последних дней, из чего были составлены нижеследующие воспоминания, по всей вероятности, Пристманом. Они публикуются по фотокопии, хранящейся в Квакерской коллекции в Библиотеке Хаверфордского колледжа. Издатель Филлипс П. Моултон пишет с заглавной буквы дни недели, дабы отличить их от дней месяца.

ОПИСАНИЕ ЕГО БОЛЕЗНИ И СМЕРТИ

Он приехал в Йорк 21-го дня 9-го месяца, на Второй день недели, и уже нездоровый в течение некоторого времени до того, полагая, что его посетило то лихорадочное состояние, которое обычно бывало у него в это время года.

Вечером Третьего дня состоялись Ежеквартальное собрание Служителей и Старейшин, а также заседание Ежеквартального делового собрания и молитвенные собрания в Четвертый и Пятый дни, и все их он был в силах посетить, за исключением того, что ушел с молитвенного собрания. Он произнес слова служения к великому утешению и удовлетворению Друзей, поток благодати изливался через него с великою чистотою и сладостью. Последнее свидетельство свое он произнес на собрании по дисциплине на предмет работорговли, заметив, что так как Друзья заботятся о том, чтобы достичь облегчения многих своих страданий, то он рекомендует их вниманию эту угнетенную часть творения, чтобы они могли в индивидуальном порядке, как откроется им возможность, изложить их тяготы и страдания перед власть имущими, особенно перед законодателями этого королевства.

Болезнь его усиливалась, и несколько пятен, подобных оспенным, выступили на лице в Седьмой день; и на следующий день стало несомненно, что болезнь его — в этом. Так как он в течение некоторого времени редко ел мясо, и по первым симптомам можно было надеяться, что он перенесет болезнь легко, но большое число пятен стало появляться на третий и на четвертый день, так что он был весь осыпан ими, и хотя не так сильно перегружен, как многие, но все же он сильно страдал, однако переносил это с крайним смирением, терпением, кротостью и христианской стойкостью, часто произнося многие утешительные и поучительные речи; некоторые из них были записаны или запомнились, например: — Он часто говорил, что от него скрыто, поправится он или нет, и он не испытывал желания узнать это, но на основании своего собственного чувства болезни и зная свою хилую конституцию, думал, что нет.

7-го дня, 27-го, 9-го месяца. Поскольку стало ясно, что болезнь его — оспа, его спросили, хочет ли он получить совет от доктора, и он ответил, что он не чувствует в душе свободы сделать это, полностью предавшись воле Того, Кто дал ему жизнь и чья сила, как явствует, исцеляла его в его болезнях прежде, когда он, как казалось, близок был к смерти; но если он должен кончиться теперь, он полностью покоряется, не имея воли ни жить, ни умереть, и не избирает никого, за кем следовало бы послать. Но когда один молодой человек из нашего Общества, аптекарь, пришел по своему собственному усмотрению на следующий день и предложил что-нибудь для него сделать, он сказал, что он нашел свободу поговорить с ним и с другими Друзьями возле него, и если будет предложено что-либо из лекарств, что не проходило через загрязненные каналы или руки угнетателей, он хотел бы посмотреть и принять их, насколько найдет возможным.

На следующий день он сказал, что чувствует, что болезнь повредила его голову, так что он может мыслить мало и как ребенок, и желает, чтобы если рассудок его еще более помутится, то ничего больше ему бы не давали, чтобы те, кто окружал его, знали, что он возражает против этого.

В тот же день он пожелал, чтобы Друг записал за ним, и произнес следующее:

«О Господи, Боже мой! Отвратительные ужасы тьмы собрались вокруг меня и покрыли меня всего, и я не видел пути, как идти дальше. Я чувствовал глубину и ширину страданий моих собратьев по творению, оторванных от божественной гармонии. И это было тяжелее того, что я мог вынести, и я был раздавлен этим.

Я поднял мою ладонь и протянул руку, но не было никого, чтобы помочь мне. Я поглядел вокруг и был изумлен глубиной страданий. О Господи! Я помнил, что Ты всемогущ, что я называл Тебя Отцом, и я чувствовал, что любил Тебя; и я успокоился в Твоей воле и ждал от Тебя избавления. Ты пожалеешь меня, когда ни один человек не сможет мне помочь. Я видел, что кротость в страданиях была указана нам самым действенным примером Твоего Сына, и Ты учил меня следовать за Ним; и я сказал: «Твоя воля, Отче, да свершится».

Утро Четвертого дня. Когда его спросили, как он себя чувствует, он кротко ответил: «Я не знаю, спал ли я в эту ночь. Я чувствую, что болезнь прогрессирует, но душа моя милосердно хранится в покое и мире». Некоторое время спустя он сказал, что понимает, что смертные муки, должно быть, тяжело выносить, но если он избегнет их сейчас, он все равно когда-нибудь должен пройти через них и не знает, будет ли он лучше подготовлен, но не волен в этом. Сказал, что он в душе своей уладил все свои внешние дела, оставляя свою жену и семью так, как будто никогда не вернется, вручая их божественному покровительству, добавив: «И хотя я чувствую сейчас, что они близки мне, я тем не менее свободно оставляю их, имея надежду, что о них позаботятся», и немного погодя сказал: «Это испытание делается легче, чем я мог подумать, благодаря тому, что воля моя полностью взята у меня, ибо если бы я тревожился о предстоящем событии, мне было бы тяжелее, но я не тревожусь, и душа моя наслаждается совершенным покоем».

В другое время он сказал, что ему немного трудно сознавать, что кто-то может подумать, что он доверил себя в руки этого молодого человека и другого аптекаря, который по собственному желанию навещал его, придерживаясь тех же самых суждений, о которых знали его друзья в Америке и некоторые здесь, но что он почувствовал свободу поговорить с ними, найдя, что природа нуждается в поддержке в течение- разрешенного для борьбы с недугом времени — что он не имеет возражений против использования элементов творения для действительной пользы и в должных местах, но любого средства, которое пришло через нечистые каналы или руки угнетателей, он не должен касаться, имея свидетельство держаться против этих вещей, чего он надеялся держаться до конца.

В течение значительного времени он лежал в спокойном, размягченном состоянии, произнося много отрывочных фраз, некоторые были таковы: «Душа моя изливается на Тебя как вода, и кости мои вышли из суставов. Я видел видение, в котором узрел великую погибель тех, кто отошел от Тебя — я видел их ужас и страшные мучения — я получил способность ощущать их муки. И тогда я был ужасно расстроен — я глядел на Тебя: Ты был внизу и поддерживал меня. Я также видел великие бедствия, которые обрушатся на этот непокорный народ».

Ночью, когда молодая женщина дала ему что-то выпить, он сказал: «Дитя мое, ты кажешься очень добра ко мне, бедное создание. Господь наградит тебя за это». Несколько позже он воскликнул с великой серьезностью: «О, Отец мой! Отец мой! Как утешаешь Ты мою душу в этот час испытаний!» Когда его спросили, не хочет ли он немного поесть, после некоторой паузы он ответствовал: «Я не могу на это ничего сказать. Я почти достиг того места, где душа моя отдохнет от всех своих тревог».

Продиктовав кое-что для внесения в его дневник, он сказал: «Я верю, что Господь теперь избавит меня от занятий такого рода, и я не вижу теперь иной работы, кроме одной, которая должна быть последней, сделанной мною в этом мире; явится вестник, который освободит меня от всех этих тревог, но это должно случиться в Господнее время, которое я ожидаю. Я работал, дабы делать все, что требовалось, согласно полученным способностям, и воспоминание об этом дарит мне мир: и хотя недуг по временам силен и как вихрь захватывает мою душу, все же она до сих пор остается прочной и сосредоточенной на вечной любви, и если так милостиво будет продолжаться, я ничего больше не прошу и не желаю».

В другой раз он сказал, что издавна имел намерение посетить эту страну и за некоторое время до того, как он приехал, ему приснился сон, в котором он увидел себя в северной ее части и что источник благовестия открылся в нем, подобно тому, как это было в начале у Друзей, таких как Джордж Фокс3 и Уильям Дьюсбери4. И он увидел различные состояния людей так ясно, как будто он видел цветы в саду; но в движении своем он был внезапно остановлен, хотя и не понимал, с какой целью, но посмотрел по направлению к дому и тут же разразился потоком слез, который и разбудил его. В другое время сказал: «Сильнее всего я испытывал тяготение к северу, и я упомянул на моем собственном Ежемесячном собрании, что посещение Ежеквартального собрания в Йорке и пребывание там представлялось мне как бы моим домом».

Пятый день [недели], ночью. Несколько раз согласился принять лекарство с целью наладить желудок, но без результата, тогда Друг, ухаживавшая за ним, сказала с огорчением: «Что мне теперь делать?» Он ответил с великим спокойствием: «Радуйся постоянно и за все благодари», но немного позже добавил: «Это то, к чему трудно прийти».

Шестой день [недели], раннее утро. Он разразился мольбами такого рода: «О, Господи! Твоею властью я смог отбросить грех в моей юности, и с тех пор я чувствовал Твои побои за непослушание, но так как я склонялся под ними, Ты исцелял меня; и хотя я прошел через много испытаний и горьких бед, Ты пребывал со мною, продолжая оставаться мне отцом и другом. Я сейчас чувствую Твою силу и молю, чтобы в надвигающиеся моменты испытаний Ты сохранял мое сердце в верности Тебе».

Когда он давал тому же самому Другу указания касательно некоторых мелочей, она сказала: «Я позабочусь, но надеюсь, что ты сможешь жить, чтобы исполнить это сам». Он ответил: «Надежда моя на Христа, и хотя может показаться, что мне теперь немного лучше, вскоре могут случиться перемены в моем недуге, и мои немногие силы иссякнут; и если случится, я призван буду к вечному покою».

Говоря это, она в том не сомневалась, но не могла удержаться от того, чтобы не плакать, видя, как столь много верных слуг Божьих были взяты за такое короткое время. Он сказал: «Все доброе приходит от Господа, власть которого все та же и может действовать так, как находит наилучшим». В этот же самый день, дав ей указания, как обернуть его тело, и видя, что она плачет, он сказал: «Я хотел бы, сестра моя, чтобы ты удержалась от оплакивания и сожаления обо мне. Я не сожалею, хотя и имел несколько болезненных переживаний; но теперь они, кажется, прошли, и все улажено, и я смотрю в лицо моего дорогого Искупителя, ибо сладок Его голос и лик Его приятен».

Первого дня, 4-го 10-го месяца. Так как он был очень слаб и его вообще было трудно понять, он произнес несколько слов в воспоминание милости Божией к нему и добавил: «С какой нежностью я был ожидаем в это время бедствий, так что я могу сказать словами Иова: Суетные дни и "ночи горестные отчислены мне" (Иов 7. 3); и сколь многие тратят свое время и деньги на суету и излишества, тогда как тысячи и десятки тысяч лишены насущно необходимого для жизни, и те могут помочь им и в какой-то степени смягчить их бедствия в такое время, как это, совершая соответствующие действия».

Второй день, утро. Аптекарь не нашего исповедания, который также казался очень озабоченным тем, чтобы помочь ему, будучи здесь, спросил о возможности выбросить из его слабого тела лишний груз; и когда аптекарь сделал какие-то замечания, намекая на то, что, как он думал, может помочь, он проговорил ясным голосом следующее: «Все упование мое — на Господа Иисуса Христа, кто, верю я, простит мои прегрешения, и это все, на что я надеюсь. И если будет Его воля опять поставить на ноги это тело, я согласен, и если умру, я покоряюсь. И если ты не можешь без того, чтобы попытаться  помочь  природе,  дабы  продлить  мою жизнь, я подчиняюсь».

После этого горло его было уже столь поражено, что ему стало очень трудно говорить так, чтобы его понимали, и он часто писал, хоть и слепой, когда хотел чего-нибудь.

Около второго часа наутро Четвертого дня он попросил перо и чернила и в несколько приемов, с большим трудом, написал так: «Я верю, что пребываю здесь в мудрости Христовой; не знаю, к жизни или к смерти». Немногим ранее шести в то же утро он, казалось, забылся легким сном, который продолжался около получаса. Затем, очевидно проснувшись, он вздохнул несколько раз с немного большим затруднением и угас без вздоха, стона или борьбы.

Так этот терпеливый и верный раб Господний окончил жизнь глубоких раздумий и многих печалей в доме друга своего Томаса Пристмана, упомянутого выше, 7-го дня 10-го месяца 1772 года и был погребен на кладбище Друзей 9-го того же месяца, после многочисленного и серьезного собрания, состоявшегося по этому случаю в большом молитвенном доме.

* * *

Согласно письму, написанному Уильямом Тьюком Ройбену Хайнсу 26 октября 1772 г., Вулман во время своей последней болезни говорил Тьюку, «что он не хочет иметь гроб из дуба, потому что это дерево полезнее, чем ясень, для некоторых других целей». Он тогда продиктовал Тьюку следующее, что Вулман затем подписал:

Йорк, 29-го 9-го месяца, 1772. Ясеневый гроб, сделанный просто, без всякого рода украшений — тело обернуть в дешевую фланель, в покрытие стоимости которой я оставляю мое носильное платье, как и за копание могилы; и я желаю, чтобы Уильям Тьюк взял после моей смерти мою одежду и соответственно ею распорядился.

Джон Вулман.

ПРИМЕЧАНИЯ

К русскому читателю

1  По-английски понедельник - Monday — в переводе означает «лунный день», суббота — Saturday — «день Сатурна» и т. п.

2  The Journal and Major Essays of John Woolman, ed. by Phillips P. Moulton. New York, Oxford University Press, 1971, p. 7.

3 Там же.

4  См. Павлова Т. А. Джон Беллерс и английская социально-экономическая мысль второй половины XVII в. М., 1979, с. 199 - 228.

5  The Journal and Major Essays of John Woolman... (см. примечание 2).

6 Там же, с. 77.

7 Там же, с. XI.

Глава I. 1720 - 1742

1  Т. е. в субботу.

2   В Первый день недели, т. е. в воскресенье, Друзья как правило собирались на молитвенное молчаливое собрание; оно начиналось в 10 или 11 часов утра и продолжалось в течение часа.

3  Один ярд равен трем футам, .или 91.44 сантиметра.

4  Те, кто присутствовал на молчаливом молитвенном собрании Друзей, могли, если чувствовали духовную необходимость, встать и сказать вслух несколько слов, цитируя речения из Библии, проповедуя и назидая или делясь своими духовными размышлениями. Друзья считали, что дар говорить на собрании является результатом божественного откровения.

5 Ранние квакеры не праздновали Рождество так, как это было принято в других христианских церквах. Они считали, что Христос рождается в душе верующего каждый день, и потому каждый день — праздник духовный.

6  Члены квакерского Общества называли друг друга Друзьями и писали это слово с большой буквы. Если слово «друг» написано с маленькой буквы, то значит, имеется в виду личный друг автора в общепринятом смысле слова.      /

Глава II. 1743 - 1748

1   См. объяснение употребления Вулманом дат во вступительном очерке  «К русскому читателю» (стр. 26 - 27).

2 Имеется в виду молитвенное собрание.

3   Пресвитериане — одна из распространенных протестантских церквей,  в  основе которой лежит кальвинистское вероучение. Во главе общины у пресвитериан стоит не священник, а избранный прихожанами пресвитер, откуда и пошло их название.

4 Так в рукописи.

5   Эндрюс, Айзек (? - 1775) - сосед Вулмана в Маунт-Холли. Он и его два брата, Джекоб и Питер, были активными членами Общества Друзей и часто ездили с религиозной миссией.

6 Когда квакер отправлялся в религиозную поездку, его собрание обычно выдавало ему письмо-сертификат, свидетельствующий, что он и его миссия находятся под попечительством этого собрания.

7 См. примечание 5 к главе II.

8 Фаррингтон, Абрахам (ок. 1691 —1758) — видный квакерский бизнесмен и служитель. Часто путешествовал с религиозными целями.

9   Вулман, Элизабет-младшая (1715 —  1747) — сестра Джона Вулмана, старший ребенок в семье. Она не вышла замуж и до конца жизни работала швеей, причем весьма успешно.

10 См. примечание 5 к главе II.

11 Хоскинс, Джейн (1693 — 1770), родилась в Англии, в возрасте 19 лет прибыла в Америку, где работала по найму гувернанткой и экономкой в квакерских домах.  Затем стала странствующим квакерским служителем. Вышла замуж в возрасте 45 лет, после чего продолжала свои религиозные поездки в Англии и ее американских колониях.

12 См. примечание 5 к гл. II.

13 Т. е. пресвитером. См. примечание 3 к главе II.

14  Поуэлл, Амос (1700 — 1740) — квакер, уроженец Лонг-Айленда. Путешествовал вместе с Вулманом и Истберном.

15  Сайке, Джон (1682 — 1771) — квакерский служитель, часто сопровождал Вулмана в его поездках; был также его финансовым советником.

Глава III. 1749 - 1756

1  Вулман, Сэмюэль (1690 — 1750) — отец Джона Вулмана, землевладелец; исполнял также нотариальные работы — помогал заключать сделки, управлять состояниями, писал официальные бумаги, чему, вероятно, научил своего сына Джона.

2  При квакерском Ежегодном собрании имелся комитет,  ведавший публикациями различного рода. Если кто-нибудь из Друзей хотел напечатать что-либо, имеющее отношение к их общей жизни, он испрашивал согласия у Наблюдателей по печати.

3 См. примечание 15 к главе II.

4  Имеются в виду военные столкновения между Англией и Францией на Американском континенте, известные как «Французская и Индейская войны», соответствовавшие обострению международных отношений и разыгравшейся затем в Европе Семилетней войне (1756 — 1763), а также вновь вспыхнувшие в это время войны с индейцами. Сон Вулмана, описанный выше, по-видимому, и замечателен тем, что предвосхищает эти события.

5 Так у Вулмана. В оригинале «я буду».

6  Ранние квакеры друг друга и всех вообще людей называли на «ты», чтобы подчеркнуть равенство всех перед Богом и  общее братство рода человеческого.

7 Лонг Айленд представляет собою остров.

8  Хэллет, Ричард (1691 — 1769) — признанный квакерский служитель на Лонг Айленде. Его дом часто посещался странствующими Друзьями.

9  Франклин, Мэтью (ок. 1699 — 1780) — активный член квакерского общества на Лонг Айленде, принимал особое участие в распространении произведений Вулмана.

10 Скарборо, Джон (1740 — 1769) — активный член Общества Друзей  в районе Филадельфии  (Пенсильвания); странствующий служитель.

11  См. примечание 11 к главе II.

12   Каждое  собрание  квакеров,   даже  посвященное обыденным делам, по традиции начинается с молчаливой молитвы, которая длится от 5 до 20 минут.

13  Констэбль — местный полицейский.

Глава IV. 1757

1  Имеется в виду Урия Вулман (1728 - 1804), младший  брат Джона,  преуспевающий бизнесмен в Филадельфии, член Общества Друзей.

2  Пропуск в рукописи.

3  Черчман, Джон (1705 — 1775) — влиятельный американский квакер. Взгляды его во многом совпадали со взглядами  Вулмана.  Много путешествовал как служитель в Америке и Европе.  Вместе с Вулманом посетил рабовладельцев в  1759 г. и убеждал их отказаться от рабовладения.

4 Кокс, Уильям (? — 1782) — эмигрант из Англии, активный квакер. Его дом в Мэриленде был всегда открыт для странствующих Друзей. Возражал против уплаты военных налогов. Был рабовладельцем.

5   В русском переводе псалма эта фраза стоит в прошедшем времени: «Душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди». В синодальном переводе это псалом 130. Здесь и далее номера псалмов даются по Английской Библии в переводе начала XVII века (так называемый «перевод короля Иакова I»). Этим текстом пользовался Вулман.

6  В русском переводе: «...не скрывай от меня заповедей Твоих» (Пс. 118. 19).

7   Сиф,  согласно Библии,  был сыном Адама и Евы, родившимся после смерти Авеля, и таким образом он не нес на себе бремени Каинова греха (Быт. 4. 25 - 26, 5. 3 - 8, 28 - 29). Из рода Сифова происходил и Иисус Христос (Лк. 3. 38).

8  Стэнли, Уильям (1729 —  1807) - квакер из Вирджинии,  у которого останавливался во время своего путешествия Вулман. Был заключен в тюрьму из-за отказа участвовать на стороне англичан во Французской и Индейской войнах (см. примечание 4 к гл. III).

9 Индейским зерном называли кукурузу, маис.

10  Т. е. в воскресенье, свободное от работы на плантации рабовладельца.

11 См. примечание 8 к главе IV.

12  Вулман имеет в виду меннонитов, последователей голландского анабаптиста Менно Симонса (1492 —  1559), главы реформации в Нидерландах. Меннониты, в основном голландского и немецкого происхождения, жили главным образом в Пенсильвании, а также в Мэриленде и Вирджинии. Они, как и квакеры, были пацифистами и отказывались приносить клятвы и присяги.

Глава V. 1755 - 1758

1 Фома Кемпийский (собственно Фома Гамеркен или Гаммерлейн) (1380 - 1471) - знаменитый католический мистик-аскет,  приор  августинского монашеского ордена. Ему приписывается сочинение «О подражании Христу» (De imitationi Christi), переведенное на все ведущие языки мира и не утратившее популярности до сего дня.

2 Ян Гус (1369 — 1415) — чешский реформатор, священник, ректор Пражского университета. Последователь английского реформатора Джона Уиклефа, борец против индульгенций. Проповеди Гуса возбуждали умы, начались смуты, и в 1414 г. он был призван на суд церковного собора в г. Констанце. Собор осудил учение Уиклефа и призвал Гуса к покаянию и отречению. 6 июля 1415 г. Гус был сожжен на костре.

3 Констанцский собор (1414—1418) — церковный собор, созванный в г. Констанце в истоках Рейна для борьбы с реформационными учениями. Низвел трех пап с престола, восстановил единство церкви, приговорил к сожжению На костре Яна Гуса и другого реформатора Иеронима Пражского.

4 Вулман имеет в виду весьма известное в пуританских кругах произведение Джона Фокса (John Foxe. Acts and Monuments of these Latter and Pe-rillous Days... London, 1563), посвященное описанию истории Англиканской церкви и особенно гонениям на пуритан в период правления Марии Кровавой (1516 — 1558). Благодаря этому факту сочинение Фокса получило название «Книги мучеников» («The Book of Martyrs») и читалось в английских домах наравне с Библией.

5  «Собрание в пользу страждущих» (Meeting for Sufferings) было создано в Лондоне в эпоху гонений на квакеров при Карле II Стюарте. Оно занималось вопросами помощи Друзьям, заключенным в тюрьмы и преследуемым за веру в судебном порядке. Позднее это Собрание организовывало помощь бедным, нуждающимся и вело другую социальную работу.

6 См. примечание 3 к главе IV.

7  Несколько раз в течение этих войн квакеры собирали довольно крупные суммы денег и отсылали в Англию, королю Георгу II  (1683 —  1760), дабы откупиться от участия в войне.

8  Кинси, Джон III (1693 - 1750) - квакер, главный судья Верховного суда Пенсильвании, позднее спикер Ассамблеи в Пенсильвании. Служил также кларком Ежегодного собрания Филадельфии.

9  Пени, Уильям (1644 - 1718) - известный английский квакер из знатной семьи, автор множества религиозных трактатов. В 1670 г. получил от короля Карла II в уплату долга, полагавшегося его отцу, провинцию в Америке,  названную  Пенсильвания. Пени сочинил конституцию Пенсильвании и управлял ею сам, однако разорившись, в 1712 г. продал ее английскому правительству.

10  Георгу II Ганноверу (1683 - 1760).

11 Традиция выступления квакеров против внешних (т. е. телесных, в отличие от внутренних, духовных) войн идет от Декларации 1661 г., в которой Джордж Фокс и другие Друзья торжественно отреклись от всякого участия в войне, от употребления оружия и насилия.

12  См. примечание 8 к главе II.

13  См. примечание 3 к главе IV.

14   Истберн,  Сэмюэль (1702 -  1785)  - активный член квакерского Общества, он разделял многие взгляды Вулмана, включая отказ от уплаты военных налогов.

15 См. примечание 10 к главе III.

16  Стэнтон, Дэниель (1708 - 1770) - странствующий квакер-проповедник в течение 40 лет, путешествовал по Америке, Вест-Индии, Англии. Оставил дневник странствий. Как и Вулман, пытался установить дружеские отношения с индейцами и выступал против рабовладения.

17 Хорн, Уильям (1714 - 1772) - квакер-эмигрант из Англии, странствующий служитель. Дом его в Дарби был центром приема странствующих Друзей.

18   Бенезет, Энтони (1713 -  1784) - уроженец Франции, принял квакерство в Англии. В возрасте 18 лет переехал в Америку, где стал учителем в квакерских школах.  Писал трактаты против рабства, переписывался  с  известными людьми  в Англии и Франции. Был близким другом Вулмана.

19  Пембертон, Джон (1727 - 1795) - известный филадельфийский квакер, бизнесмен и филантроп. Старался установить дружеские отношения с индейцами; за свой пацифизм во время Войны за независимость (1772 — 1775) был заключен в тюрьму. Принимал участие в  первом издании  «Дневника» Вулмана.

20  Рэкитт, Уильям (1706 - 1769) - английский квакер,  служитель,  много странствовал  в Англии и в Америке. В 1756 г., во время Семилетней войны, был захвачен в Америке французами и заключен в тюрьму. Оставил дневник своих странствий, опубликованный в Филадельфии в 1783 г.

21  Милицией назывались отряды местного ополчения.

Глава VI. 1758 - 1759

1  См. примечание 16 к главе V.

2 См. примечание 10 к главе III.

3  См. примечание 15 к главе И.

4 См. примечание 16 к главе V.

5 См. примечание 3 к главе IV.

Глава VII. 1760

1  Сторер, Джон (1725 - 1795) - английский торговец, вступил в Общество Друзей в возрасте 23 лет и через четыре года стал странствующим служителем. Дважды посетил Америку: в 1759 — 1760 гг. и в 1785 г.

2  Гонт, Энн (урожд. Риджуэй) (1710 - ?) -   известная квакерская проповедница  из  Нью-Джерси; начала служение в ранней юности и продолжала его до глубокой старости.  Мужем  ее  был богатый квакер, известный и влиятельный в Обществе Друзей.

3  Редман, Мерси (урожд. Дэвис) (1721 — 1788) — уроженка Нью-Джерси, квакерша. Вместе с мужем они  были странствующими проповедниками.  Их единственный ребенок умер во младенчестве.

4 См. примечание 1 к главе VII.

5  Имеется в виду молитвенное молчание.

6   Имеется в виду Евангельское Слово, Логос, Христос.

7  Библейское понятие, имеет несколько значений. Здесь, скорее всего, Вулман подразумевает понятие стража — служителя  Господня,  выраженное у Иез. 3. 16 — 17: «По прошествии же семи дней было ко мне слово Господне: сын человеческий! Я поставил тебя стражем Дому Израилеву, и ты будешь слушать слово из уст моих, и будешь вразумлять их от Меня».

8 См. примечание 2 к главе VII.

9 См. примечание 3 к главе VII.

10  Вулман имеет в виду собрание Служителей и Старейшин.

11  См. примечание 14 к главе V.

Глава VIII. 1761 - 1763

1  Т.е. на обычном воскресном молитвенном собрании.

2   Джонс,  Бенджамин  (1728  -   1791)  - друг и спутник Вулмана по крайней мере в четырех поездках. Более о нем ничего не известно.

3  Смит, Элизабет (1724 - 1772) - квакерская служительница и проповедница, близкий друг Вулмана.

4   Пембертон,  Исраэль,  брат Джона Пембер-тона (см. примечание 19 к главе V) (1715 - 1779) -известный квакер в Филадельфии, имел хорошее образование, был богат и влиятелен. Занимался филантропической деятельностью и пытался установить дружественные отношения с индейцами. Был советником Вулмана по финансовым вопросам.

5  Фоулк, Сэмюэль (1718 - 1797) - квакер, в течение 37 лет служил кларком Ежемесячного собрания Ричланда, в течение 7 лет был членом государственной Ассамблеи Пенсильвании.

6  Парвин, Бенджамин (1727 - ?), родился и воспитывался в Ирландии, в юности вместе с родителями-квакерами эмигрировал в Америку, жил в Пенсильвании, работал инспектором и следователем.

7   Секта  моравских  братьев  (Moravians)  берет свое начало от движения Яна Гуса в Богемии в начале XV в. (см. примечание 2 к главе V). После казни Гуса в  1415 г. секта быстро разрасталась в Богемии и  Моравии  и жестоко преследовалась  властями. В 1722 г. моравские братья, беженцы из Моравии, основали общину в городке Гернгут в Саксонии под началом графа Цинцендорфа. Очень активные как миссионеры, они, в частности, проповедовали свое учение индейцам в Америке. Брата, которого упоминает Вулман, звали Дэвид Цайсбергер.

8  Чилавэй, Джоб (? - 1796) - индеец, хорошо говоривший по-английски, часто служил проводником и переводчиком для официальных лиц в правительстве и армии. Был обращен в свою веру моравскими братьями; друг Папунехэнга (см. примечание 9 к главе VIII) в Виалусинге. Играл видную роль в переговорах с индейцами и в Синоде Моравской церкви.

9  Папунехэнг (ок. 1705 - 1775) - глава индейцев Делавера, духовный лидер своего народа и до и после принятия им христианства под воздействием проповеди Дэвида Цайсбергера (см. примечание 7 к главе VIII).  Он представлял  свое племя в  переговорах с другими племенами, с правительством и с квакерами.

10 См. примечание 6 к главе VIII.

11  См. примечание 5 к главе VIII.

Глава IX. 1763 - 1769

1 Смит, Джон (1681 — 1766) — сын массачусетских пресвитериан, позднее ставших квакерами. Был дважды заключен в тюрьму, в Америке и в Англии, за антивоенные выступления. Затем женился и в течение 40 лет жил в Восточном Мальборо, в Пенсильвании; квакеры собирались в его доме.

2 См. примечание 2 к главе VIII.

3  Слипер, Джон (1731 - ?) - квакер, плотник в Маунт-Холли, сосед и друг Вулмана.

4 См. примечание 3 к главе VIII.

5  См. примечание 3 к главе IX.

6  Никольс, Джозеф (1730 - ок. 1774) - один из первых обличителей  рабовладения  в  Мэриленде и  Вирджинии.  Его последователи,  называвшиеся «Николитами», или «Новыми квакерами», были частью Общества Друзей до тех пор, пока не основали свою собственную секту в 1774 г. Они, как и квакеры, проповедовали скромность в быту, выступали против рабства, войны, клятв. В 1780 г. рабовладение среди них было запрещено. К 1800 г. они вернулись в лоно квакерского общества.

7 Имеются  в виду квакерские проповедники XVII в., гораздо более строгие и последовательные в своих воззрениях.

8  См. примечание 2 к главе VIII.

Глава X. 1769 - 1770

1  См. примечание 18 к главе V.

2  Цитату эту Вулман приводит неточно. Она выражает мысль, высказанную у Иез. 1.9, 12 и 17.

Глава XI. 1772

1 Эмлин, Сэмюэль (1730 — 1799) — известный квакер, родился в Филадельфии в богатой семье, стал странствующим служителем, несколько раз пересекал океан с целью посещения английских Друзей.

2 Уайт, Джозеф (1712 - 1777) - уроженец Пенсильвании, странствующий квакерский проповедник. В 1758 г. отправился на три года в Англию. В его отсутствие Вулман и другие Друзья навещали его семью.

3 См. примечание 17 к главе V.

4  Нейлор, Джеймс (1618 - 1660) - знаменитый английский квакер времен Английской революции XVII в. Служил в Кромвелевской армии, в конце 40-х годов XVII в. принял квакерство и стал известнейшим проповедником, подражавшим Христу своим обликом и действиями. За это он был схвачен властями, наказан плетьми, ему был вырван язык и поставлено клеймо на лбу. Квакеры также осудили его, пока он не покаялся. Умер в тюрьме.

5  Имеется в виду известный в квакерских кругах труд Уильяма Сьюэла «История возникновения, умножения и развития христианского народа, называемого квакерами» (Sewell, William. The History of the Rise, Increase and Progress of the Christian People Called Quakers, vol. I-II. London, 1772).

6  Имеется в виду Евангельское понятие «совершенного закона свободы», т. е. закона Христа.

7 Пропуск в рукописи.

8  Полностью этот стих звучит так: «Не надейся; мы будем жить по своим помыслам, и будем поступать каждый по упорству злого своего сердца». Вулман, прекрасно знавший Писание, видимо, имел в виду весь стих целиком.

9 См. Числ. 19. 1 - 22.

10 Так в рукописи.

11  Вулман имеет в виду Ла-Манш.

Глава XII. 1772

1  Эта фраза в рукописи не окончена.

2  Пристман, Томас (1736 - 1812) - квакер, кожевник и сын кожевника, жил на окраине Йорка. Вместе с женой Сэйрой ухаживал за Вулманом во время его последней болезни.

3  Эта запись от 28 сентября была сделана под диктовку Вулмана одним из его друзей, возможно, Томасом Пристманом.

Ходатайство о бедных

1   Бушель — английская хлебная мера, равная 36.348 л.

2  Так Христос называл своих учеников  (Ин. 12. 36); так зачастую называли себя ранние квакеры.

3  В первые века христианства гонители-язычники иногда заставляли христиан бросать кусочки ладана в жертвенный огонь перед идолом, дабы тем самым выразить ему свое поклонение. В противном случае их подвергали жестоким пыткам и казни.

4  Ориген (ок. 185 - ок. 254) считается наряду с Блаженным Августином ведущим ученым, богословом и учителем ранней христианской церкви. Как свидетельствуют его многочисленные труды, был хорошо знаком с греческой философией. В 250 г. был схвачен, заключен а тюрьму и подвергнут пыткам.

5  В издании Филлипса П. Моултона здесь без оговорки второй раз стоит цифра 6.

Последняя болезнь и смерть Вулмана

1  См. примечание 2 к главе XII.

2 Тьюк, Уильям (1732 - 1822) - известный квакер, потомственный торговец чаем, уроженец Йорка в Англии, основал дом милосердия «Прибежище», где заботливо ухаживали за больными. Уильям Тьюк и его жена Эстер (урожденная Мод, 1727 - 1764) организовали также школу для девочек, где директором была Эстер. Эстер ухаживала за Вулманом до самой его смерти. Она и ее муж оставили записки о последних днях Вулмана.

3 Фокс, Джордж (1624 - 1691) - основатель движения квакеров, странствующий проповедник, автор множества трактатов, деклараций, посланий и т. п. Оставил дневник, много раз издававшийся. См. вступительную статью «К русскому читателю».

4  Дьюсбери, Уильям (1621 - 1688) - ткач из Йоркшира, служил в Кромвелевской армии, в 1651 г. пережил откровение и обратился в квакерскую веру под влиянием Дж. Фокса (см. примечание 3 к разделу «Последняя болезнь и смерть Вулмана»). Затем много проповедовал, неоднократно пережил тюремное заключение, оставил трактаты, послания, прокламации.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ ВУЛМАНА

1720, 19 октября — родился в деревне Рэнкокас, Нью-Джерси.

ок. 1736-1739 — переживает духовные конфликты, закончившиеся твердым религиозным призванием.

ок.1741 — переселился в  Маунт-Холли,  Нью-Джерси, и начал работать помощником продавца в магазине, позднее стал учеником портного.

ок. 1742 — публично выразил  свое призвание к общественному служению на квакерских собраниях.

1743 — первая религиозная поездка в пределах Нью-Джерси (2 недели).

ок. 1746 - начал самостоятельно работать портным, продолжая работать розничным торговцем. Первое путешествие на юг, через Пенсильванию в Мэриленд, Вирджинию и Северную Каролину (3 месяца, 1500 миль). Поездка в пределах Нью-Джерси (22 дня, 340 миль).

1747 — первое путешествие на Лонг Айленд и в Новую Англию (4 месяца, 1650 миль).

1748 — поездка в Нью-Джерси и Мэриленд (6 недель, 550 миль).

1749 — женился на Сэйре Эллис.

1750 - умер отец, Сэмюэль Вулман. Рождение дочери Мэри (1750 - 1797).

1751 - поездка в пределах Нью-Джерси (9 дней, 170 миль).

1753 - путешествие по Пенсильвании (2 недели).

1754 - публикация «Некоторых размышлений о содержании негров».

1754, 1755, 1756 - кратковременные  поездки  в  Честерфилд, Шрюсбери и Берлингтон (Нью-Джерси).

1755 - послание, составленное Вулманом и подписанное 14 квакерами, защищало пацифистские воззрения; разослано «Друзьям на Американском континенте». «Послание нежной любви и предостережения», разосланное Друзьям Пенсильвании 21 квакером, в числе которых был и Вулман, призывающее отказываться от уплаты военных налогов.

1756 -  путешествие на Лонг Айленд (24 дня, 316 миль). Оставил свою слишком успешную торговлю и ограничил занятия портновским ремеслом и уходом за фруктовым садом.

1757 -  второе путешествие на юг — в Мэриленд, Вирджинию и Северную Каролину (2 месяца, 1150 миль).

1758 -  Ежегодное собрание  Филадельфии принимает решение призвать квакеров освободить своих рабов и исключить всех, кто занимается работорговлей, из участия в делах церкви.

1758 и 1759 -  Вулман  посещает многие  квакерские собрания и семьи рабовладельцев в Филадельфии и ее окрестностях.

1759 -  Вулман составляет послание, которое рассылается Ежегодным собранием Филадельфии по квакерским приходам; в нем он убеждает Друзей оставаться верными их духовному наследию.

1760 — второе путешествие в Новую Англию через Нью-Джерси и Лонг-Айленд (4 месяца).

1761-1763 — посещение квакерских собраний, семей и рабовладельцев в Филадельфии и Нью-Джерси.

1761 —  Вулман решает перестать носить окрашенную одежду.

1762 —  публикация «Размышлений о содержании негров: Часть Вторая».

1763 —  путешествие к индейцам в Виалусинг, Пенсильвания (3 недели).

1763-1764 —  Вулман пишет «Ходатайство о бедных», опубликованное в 1793 г.

1764 и 1765 —  Вулман посещает квакеров в округе Маунт-Холли и вдоль побережья Нью-Джерси.

1766 —  пешее путешествие в Делавер и вдоль восточного побережья  Мэриленда. Посещение квакеров Нью-Джерси.

1767 —  одинокое путешествие пешком в западную часть Мэриленда. Посещение квакеров в окрестностях Филадельфии и Маунт-Холли.

1768 —  пешее одинокое путешествие в Мэриленд (5 недель).  Возможная дата публикации «Размышлений о чистой мудрости и человеческой политике».

1769-1770 —  Вулман собирается в религиозную поездку в Вест-Индию, но затем отменяет это решение.

1770 —  Вулман переносит тяжелый плеврит. Публикация «Размышлений об истинной  гармонии рода человеческого».

ок. 1770-1772 —  Вулман пересматривает и переписывает свой «Дневник», готовя его к публикации; готовит к печати произведения своего брата Эбнера.

1771 - дочь Вулмана Мэри выходит замуж за Сэмюэля Комфорта.

1772 - Вулман пишет «Разговоры об истинной гармонии рода человеческого», опубликованные в 1837 г. Незадолго до отъезда в Англию Вулман пишет «Послание Ежеквартальным и Ежемесячным собраниям Друзей», опубликованное в начале осени.

1 мая - Вулман отплывает в Англию

8 июня - прибывает в Лондон.   На корабле и в Англии сочиняет пять коротких эссе:  «О любви к ближнему как к самому себе», «О работорговле», «О торговле излишествами», «О жизни матросов» и «О молчаливой молитве»,  опубликованные после его смерти в 1773 г. под заголовком «Замечания на разные темы».

7 октября - Умер от оспы в Йорке, Англия.