Николай Бердяев

ХРИСТИАНСКАЯ СОВЕСТЬ И СОЦИАЛЬНЫЙ СТРОЙ

(Ответ С. Л. Франку)*

По переизданию в кн.: Дмитриева Н. К., Моисеева А. П. Философ свободного духа (Николай Бердяев: жизнь и творчество).—М.: Высш. шк., 1993. — 271 с.Христианская совесть и социальный строй. Ответ С.Л.Франку. - Путь. №60. Май-сент. 1939. С.33-36.  (Клепинина, №445)

См. общество.

Статья С. Л. Франка ставит очень острую и мучительную для нашей эпохи проблему. Эта статья дискуссионная. Со многими отдельными мыслями С. Л. Франка я согласен и считаю их бесспорными, но его главная заключительная мысль вызывает серьезные возражения. С. Л. Франк признает тяжелую вину христиан в отношении к социальному вопросу. Он признает, что положение бедных и обездоленных не может не мучить христиан, достойных этого имени, и не может не вызывать с их стороны заботы. Он не может не признать, что существующий экономический порядок, вернее, беспорядок, глубоко противоположен духу христиан, что в основании его лежит объективированный грех. Тем более неожиданным является его заключение, что наиболее благоприятен для христианства строй, основанный на неограниченной собственности, на хозяйственной «свободе», на «свободе» индивидуального распоряжения имуществом. Но это и есть тот самый капиталистический строй, якобы основанный на свободе, движимый эгоизмом, личным интересом, конкуренцией, погоней за прибылями, зверски безучастный к человеческой нужде, бедности и угнетению, строй, в котором человек угнетает человека, превращая его в вещь. Мне представляется, что основная ошибка С. Л. Франка связана с тем, что он все-таки будто бы считает «социальный вопрос» вопросом любви к

____________________

Путь. Париж, 1939, № 60.

165

ближнему, милосердия и жертвы, вопросом христианских добродетелей высшего порядка. Но социальный вопрос совсем не есть вопрос о братстве людей, об отношениях людей, основанных на любви и жертве, социальный вопрос есть вопрос об элементарной справедливости и правде. Рабочие и все угнетенные совсем не требуют в отношении к себе любви и жертвы, а требуют справедливости и экономических прав. Создание братства людей, христианских отношений человека к человеку есть духовная задача, она не разрешима никакой организацией общества. Но речь идет совсем о другом. Освобождение трудящихся классов от угнетения, борьба за достойное человеческое существование есть такой же процесс, как освобождение от рабства и крепостного права. Для уничтожения крепостного права нельзя было ждать роста христианских добродетелей, нужен был принудительный социальный акт, меняющий структуру общества. Так же и сейчас. Я считаю неудачным словосочетание «христианский социализм», оно сочетает вещи разнородные и имеет плохие ассоциации. Лучше уже говорить «религиозный социализм» или «религиозно обоснованный социализм». Эту терминологию употребляют Рогац, А. Филип, Тиллих, Нибур, к которым я довольно близок.

В XIX веке можно было считать социализм утопией совершенного социального строя. Но сейчас социализм стал суровой реальностью, и невозможно смотреть на социализм как на совершенный строй, разрешающий все вопросы. Социальный вопрос очень элементарный, вопрос элементарного права людей. Но человек так устроен, что для решения самого элементарного и прозаического вопроса ему нужно предаться иллюзиям и мечтам, создавать хилиастический миф. Я убежден, что реализация социалистического строя (употребляю слово «социализм» в широком смысле, не останавливаясь на разных формах социализма) не уменьшит, а увеличит глубокий трагизм человеческой жизни. Будут устранены социальные причины трагизма человеческого существования и будет выявлен внутренний трагизм. Социалистический строй будет так же греховен, как и все строи в мире. Но элементарное достоинство человека, не допускающее горькой нужды и нищеты, превращения человека в вещь, будет охранено. Тогда только и будет на большей глубине поставлен вопрос о том, является ли человек человеку братом, что лежит вне всякой социальной организации. Я сомневаюсь, чтобы С. Л. Франк разделял точку зрения буржуазной политической экономии, согласно которой существует вечный нормальный экономический строй, каковым и является либеральная экономика, и существуют вечные эко­номические законы. Величайшую заслугу Маркса я вижу в том, что он опрокинул эту теорию и увидал за экономикой, за миром материальных вещей человеческую активность и человеческую борьбу (с этим связано гениальное учение о «фетишизме товаров»). Но только с этой точки зрения, для которой буржуазная собственность есть   вечный   институт,   можно   защищать   позиции   С. Л. Франка.

166

Основной моральный вопрос в том, не является ли так называемый капиталистический строй прикрытой и организованной несправедливостью и обидой человека, унижением его достоинства? Существующий строй может быть гораздо большим насилием и принуждением, чем принуждение и насилие, связанное с уничто­жением этого строя и заменой его более справедливым социальным строем. Свободно распоряжаться имуществом допустимо лишь в том случае, если владеешь им по праву. Но буржуазная собственность, основанная на римском праве, буржуазное право наследства, владение орудиями производства означает распоряжение имуществом, которое не принадлежит тебе по праву и которым ты угнетаешь ближнего. Для меня это несомненно, независимо от каких-либо экономических теорий. Оправдана может быть только личная трудовая собственность, не допускающая капитализации. Самое выражение «экономическая свобода» двусмысленно и в устах многих лицемерно. Экономическая свобода в современном мире означает рабство трудящихся масс. Свобода труда означает рабство труда. И вопрос в том, как перейти к реальной свободе. Именем свободы в социальной жизни злоупотребляли самым бесстыдным образом. Все социальные реформы, улучшающие участь трудящихся, все ограничения экономических привилегий — объявлялись посягательством на свободу. Когда представитель рабовладельческого юга убивал Линкольна, то он воскликнул, что убивает тирана, посягнувшего на свободу рабовладельцев.

С. Л. Франк слишком импрессионизирован тяжким опытом русского коммунизма, и он как будто не признает никакого другого социализма, кроме социализма фашистского типа. Но я убежден, что инфернальный, тиранический этатизм русского коммунизма есть порождение не Маркса, а Иоанна Грозного, есть не социализм, а этатизм всей русской истории от великих князей московских до Николая I и Александра III. Этатизм есть болезнь современного мира, мировая реакция против свободы, против процессов освобождения человека от рабства. Мир возвращается к языческой идолатрии. Люди одержимы греховной волей к могуществу. Современный национализм совершает и совершит гораздо больше насилий, чем социализм. И наиболее опасен по склонности к насилию именно национал-социализм и национал-коммунизм. Это есть отмена гуманизации и христианизации (эти два понятия в отношении к обществу для меня тождественны) человеческих обществ. Я вижу подлинную сущность социализма как раз в обратном социализму этатическому и фашистскому. Социализмом нужно называть направление, которое видит верховную ценность в каждом трудящемся и каждом человеке, т.е. социализм основан на абсолютном примате человеческой личности над нечеловеческими коллективными реальностями или quasi-реальностями. Поэтому социализм есть лишь проекция персонализма, несогласие подчинить человека могуществу государства, национальному процветанию, экономическому развитию

167

и т.п. При таком понимании социализм есть распространение прав человека на сферу экономической жизни. Это есть социализм резко антиэтатического, синдикалистского и кооперативного типа. Беда в том, что большая часть социалистов имеет ложное миросозерцание, исповедует ложную социологическую религию. Но ложное миросозерцание имеют и представители буржуазного направления, они-то на деле и есть главный источник безбожия и отрицания духа.

Наиболее поразило меня заключение статьи С. Л. Франка, потому что христианские добродетели любви и жертвы оказываются связанными с богатством, с владением собственностью и остаются как бы привилегией богатых, которым есть от чего отказываться. Ну а бедные, обездоленные могут проявлять христианские добродетели любви и жертвы? Да и допустимо ли терпеть несправедливое сосредоточение богатств у привилегированных для того, чтобы они проявляли любовь к ближнему и жертвовали, чего они, кстати, никогда и не делают? Мне представляется совершенно антихристианским классировать общество по тому признаку, что одни владеют собственностью, а другие лишены ее. Христианство не может не желать бесклассового общества, что означает не насильственное механическое равенство, а как раз выявление человеческого, личного, основанного на дарах и признаниях неравенства людей. Социально-классовое неравенство не означает личного неравенства, оно есть нивелирующая сила. Христиане в прошлом практиковали часто кровавые насилия и принуждения не для осуществления социальной правды, не для утверждения достоинства человека, а для истребления еретиков, для возрастания мощи империи, для защиты аристократических привилегий. И может показаться странным, что они так боятся принуждений и так защищают свободу, которую раньше не признавали, когда речь идет об осуществлении социальной правды, о реальной эмансипации человека. Самое христианство, вечно искажаемое, в этом, конечно, не повинно.

168