А.Амман
ПУТЬ ОТЦОВ
К оглавлению
ОРИГЕН
(† 253/54)
Ориген - один из гениев церкви, а равно и человечества. В христианской
древности с. ним сравним разве что Августин. Трудно сказать, что в нем больше
восхищает: размах и могущество его ума, энтузиазм, человеческий пыл или религиозное
рвение христианина, духовный огонь апостола и мученика.
Он столь даровит и столь разнообразен, что трудно на чем-либо остановиться.
Он открывается вам понемногу, пласт за пластом, но постепенно заполняет ваше сознание.
Он неисчерпаем, влечет вас к новым и новым открытиям, и каким! Нет древнего автора,
о ком мы были бы лучше осведомлены, чем об Оригене, и это благодаря историку Евсевию,
одному из его пламенных почитателей. Ориген вырос в зажиточной семье. Отец его
Леонид принял мученическую кончину. Сына взрастили в христианской вере, приуготовляя
к мученичеству. Это сказалось на всей его жизни. В Александрии в те времена лучшее
перемежалось с худшим, роскошество с аскетизмом, сладострастие с героизмом.
ХРИСТИАНИН
Ребенка крестили в раннем детстве, и воспитание он получил великолепное.
Даже отца он удивлял живостью ума и интересом к Священному Писанию. Когда отца
забрали, он хотел идти за ним. Матери пришлось прятать сыновьи одежды, чтобы его
удержать. Отцу он писал и побуждал его к стойкости. Это первое письмо служит вступлением
к одному из замечательнейших его произведений, «Увещанию мученикам». Было ему
тогда семнадцать лет. Пылкий и зрелый не по годам, он в этом письме сказался весь.
После казни Леонида имущество его было конфисковано, и семья впала
в нищету. Мать - вдова с семью детьми, Ориген - старший. Семье стала помогать
богатая александрийская христианка, но она была под влиянием некоего гностика
по имени Павел, и Ориген отверг эту помощь. Сохранить чистоту веры, полагал он,
вот первейшее жизненное благо.
Ориген целиком предается учению и аскезе. Заметив его рвение и раннюю
зрелость ума, епископ Димитрий решился - невзирая на молодость и неопытность -
доверить ему наставление тех, кто готовился принять крещение в тогдашней александрийской
катехизической школе. Это подстегнуло рвение Оригена: он до предела ограничил
свои потребности, на время полностью отрешился от светской культуры и распродал
манускрипты греческих авторов, которые у него скопились во множестве. Он вел суровую
жизнь аскета. Однако и этого ему было мало.
ЮНЫЙ НАСТАВНИК
В школе юного наставника окружали миловидные египтянки, приуготовлявшиеся
к крещению. Его талант, его молодость не могли не пленять столь пылких и чувствительных
слушательниц. Видимо, опасаясь быть им в соблазн, он снова принял крайнее, героическое
решение - по доброй воле стал «скопцом для Царствия Небесного».
Успех Оригена становился все громче. Язычники и еретики поспешали
на его уроки, многие из них были искушены в философии и мирских науках. Чтобы
спорить с ними, Ориген пошел в слушатели к Аммонию Сакку, преподававшему платоническую
философию, и снова взялся за труды Платона и его последователей. Как видно по
одному из позднейших писем, александрийского педагога жестоко критиковали, но
аскет был нечувствителен к урону самолюбия и не оставил курса.
Школа, именовавшаяся дидаскалией, столь возвысила свою репутацию,
что пришлось расширить ее вдвое. Ориген предоставил начинающих Геракласу и взял
себе старшую ступень. Работа то и дело прерывалась поездками: в Рим поклониться
тамошней древней церкви; на совет в Аравию по приглашению палестинского епископа
для библейских чтений. Проповедник-мирянин всем был в новинку. Строгому александрийскому
епископу это не нравилось, Оригену предложено было вернуться в Александрию и пребывать
там безотлучно; юный богослов продолжил преподавание.
Видимо, в те времена Ориген и сблизился со старым гностиком Амвросием
и обратил его в истинную веру. Амвросию посвящен оригеновский трактат «О молитве».
Это был весьма состоятельный человек, история и Церковь многим ему обязаны. Он
прикомандировал к Оригену семь тахиграфов - по-нынешнему, стенографов, посменно
писавших под его диктовку; многочисленные переписчики и юные каллиграфистки перебеливали
и размножали произведения Оригена. К этому времени относятся его труды по библейской
текстологии и толкования Священного Писания.
В 230 г. случился инцидент, положивший конец александрийскому преподаванию.
Он снова поехал в Палестину, и епископы Кесарии и Иерусалима поставили его в пресвитеры,
дабы тем придать сообразность его проповеднической деятельности. В Александрии
это вызвало ярость. Здешний епископ рвал и метал («поддался человеческим чувствам»,
как мягко замечает Евсевий). Он объявил, что лишает Оригена сана, и приговорил
его к пожизненному изгнанию.
В КЕСАРИИ
Ориген обосновался в Кесарии, к северо-западу от Иерусалима, открыл
там школу и возобновил преподавание, более невозможное в Египте, где его прежний
коллега стал епископом и утвердил меры против Оригена, принятые его предшественником.
Ориген учит, читает ежедневные проповеди, работает над своими произведениями.
В эти годы Кесария становится блистательным идейным центром христианства. Дух
Оригена целиком созрел в полноте веры, его богословский авторитет признан повсеместно.
Несколько раз он ездил в Аравию и разрешал на месте сложные теологические
споры. В 1941 г. в местечке Тура, возле Каира, был обнаружен папирус с записью
его аравийской дискуссии с епископом Гераклидом. Ориген, приглашенный как знаток
предмета, вопрошает епископа и затем в непосредственной, свободной манере излагает
собственные взгляды на соотношение Отца и Сына; в этой дискуссии он выказал отменный
такт.
В 250 г. началось гонение императора Деция, одно из самых яростных.
Кесарь метил в голову: хватали в первую очередь епископов и ученых теологов. Ориген
не мог уклониться, с годами его рвение не ослабело, жажда мученичества возросла.
Он перенес, как повествует Евсевий, «оковы, телесные мучения, пытки железом, муки
заключения в глубокой темнице... Он мужественно выдержал все, чему подвергли его
враги». Мученик остался жив, но, истерзанный пытками, скончался через несколько
лет, предположительно в Кесарии. Местом паломничества многие годы была его могила
в Тире на юге нынешнего Ливана.
Библиографический список, скрупулезно составленный А. Крузелем (Н.
Crouzel), включает массу произведений, посвященных писательской, преподавательской,
проповеднической деятельности Оригена. О человеке в них речи нет, между тем именно
человек интересует нас в первую очередь. Все две тысячи произведений Оригена любопытны
нам как проявления человека, существа из плоти и крови, света и огня.
ЛИЧНОСТЬ
Этот человек себя ничем не выдает. Он целомудренно умалчивает обо
всем, что касается его веры, его жизни. Он неизменно держится от нас на расстоянии,
не стремится пленить, подобно Клименту; не делает ставки на ораторское искусство,
возвышенного красноречия мы у него не встретим. Он говорит о сокровенном и обращается
к членам собрания Господня. Этому александрийцу чуждо любование Словом и словесная
эквилибристика, коей столь мастерски владели Назианзин и епископ Гиппонский. Голос
его как бы приглушен, пригашен, словно огонь в угольях. «Речи Александрийца весьма
подобны тем ветрам пустыни, сухим и жгучим, которые веют порой над дельтой Нила;
они одушевлены страстью, в которой нет ничего романтического - это чистое и огненное
дуновение» (Урс фон Бальтазар).
Ориген предпочитал живое слово перу. «Обнажен до рубища», этот страстный,
огненный человек странным образом отступает и самоустраняется, словно он не более,
чем посредник, которому препоручено свести собеседников - Слово Господа и Церкви
и верующего. Он никогда не пытался овладеть сердцами; ему достаточно было «приуготовлять
путь Господу», подобно Иоанну Крестителю, к которому он испытывал особое благоговение
и духовную приязнь. Имеющий уши да услышит, с каким сердечным трепетом этот стыдливый
девственник разъясняет Писание. Ориген выдает или, вернее, обнаруживает себя в
проповеди и молитве, когда он несет внимающим ему Слово, как хлеб причастия алчущим.
Слушатели застают его за молитвой, углы его губ лишь неприметно дрожат, но в чувствах
его ошибиться трудно.
Он ощущал биение божественного милосердия «в смиренной плоти», в
письменах и книгах Писания. Чудо напитания хлебами повторяется вновь и вновь.
Тайна воплощения пребывает, и Ориген упоенно причащается к ней.
ГРОМАДНЫЙ ТРУД
Перечислить труды Оригена немыслимо. Часть их утрачена, другая существует
лишь в переводах и фрагментах. Время от времени в песках Египта отыскиваются новые
отрывки. Назовем хотя бы «Эксаплы» (т. е. шестеричную Библию), грандиозный свод,
где Ориген в шести столбцах воссоздавал древнееврейский текст (ивритским и греческим
алфавитами) и четыре греческих версии Писания. Труд этот явно остался неразмноженным.
Единственный его экземпляр находился в Кесарии, до нашествия сарацин в VI в. Евсевий
и Иероним видели его и пользовались им.
Два других произведения не имеют прямого касательства к Писанию:
трактат «Против Кельса» представляет собой опровержение языческого философа Кельса
и апологию христианства. Трактат «О началах» относится к ранним произведениям
(написан в 225 - 230 г. г.), это подлинный богословский свод, первый синтез в
истории теологии, веха в ее развитии. Автор находится под очевидным влиянием платоновской
философии. Именно там содержится учение об апокатастазисе, т. е. о «восстановлении
всяческого», которое вызывало в позднейшие века столько нареканий. Следует заметить,
что эти сомнительные для многих мысли в зрелых его произведениях не повторяются.
Большая часть трудов посвящена экзегетике. Это схолии, проповеди,
комментарии. Схолии суть простейшие объяснения трудных пассажей и слов; проповеди
читались верующим в Кесарии. Из прочитанных 574 проповедей до нас дошли лишь 240.
Комментарии представляют собой пространные научные изыскания о книгах Священного
Писания. Целиком ни один из них не сохранился. Ориген обнаруживает в них всестороннюю
эрудицию: он сведущ в филологии и истории, в философии и богословии. Он не ограничивается
установлением буквального смысла, который, впрочем, он умел схватывать лучше всякого
другого комментатора, но пытается постигнуть смысл духовный, с помощью аллегорического
метода, уже опробованного Климентом.
Из его обильной переписки сохранились всего два письма. В заключение
стоит напомнить о двух вышеупомянутых замечательных, хотя и небольших по объему
произведениях: «Увещание мученикам» и «Трактат о молитве».
ХАРАКТЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ
Александриец возделывал в своих трудах плодоносную почву Писания.
Слово Божие было в центре его мысли, его вдохновения, его жизни. Без посредства
всякой философии Ориген сознавал с особой, одному ему свойственной остротой, что
Писание - не документ, но живое свидетельство присутствия Господня. И с любовью
супруги из Песни Песней он доискивался следов этого скрытого присутствия, стремился
его во что бы то ни стало обнаружить.
Поистине для Оригена Писание было таинством Божьего соприсутствия
в мире. Он лучше всякого другого угадывал сквозь оболочку буквальный смысл: древность
не ведала равного ему экзегета, и эрудиция его поражает и поныне. Но ему важно
было не перебирать складки библейского облачения, а открывать воплощенное Слово.
Такова была его цель, и ее он стремился достичь способом аллегорического толкования.
Аллегорический метод бывает по-настоящему плодотворен, когда Писание
рассматривается в его связях с таинством Воплощения. Текст «дышит», как говорил
Клодель, тем же присутствием, каким отмечена вся история человечества. Все в нем,
с начала до конца, свидетельствует о воплощении Слова. Лютер сравнивал Писание
с вифлеемскими пеленами. На самом деле оно есть воплощенное Слово.
Для такого проникновения в текст нужны не столько изыскания, сколько
вера, убежденность, близость к Иисусу. Ориген указывал на первоочередную необходимость
молитвы. «Обращаясь к Божественному чтению, - писал он Григорию Тауматургу, -
взыскуй прилежно и с верою того, что многие не восприемлют, - духа Писания Господня.
Для этого мало силиться и искать. Чтобы тебе открылись Божественные письмена,
важнее всего - молитва».
Как чтение Писания, так и проповедь должна быть по сути дела молитвой,
стремлением приобщиться Присутствию - равно для проповедника и для собрания. Нужна
особая чуткость к присносущему Слову. В молитве рождаются назидания и толкования,
она обычно обращена ко Христу, взывает к нему - царю, другу, жениху. Она проникнута
благоговением мужественным и робким, нежным и пламенным. Этот мистический порыв
не просто сопутствует оригеновым библейским толкованиям, а главенствует над ними
как предчувствие встречи с Богом.
Слово Господне открывается людям в Его нисхождении к нам, к поруганию,
кенозису, кресту. Откровение веры дается в Евангелии Христа распятого, сердце
Которого, пронзенное любовью на кресте, открывает миру безграничное милосердие,
породившее и укрепившее Его. С той поры тайна Распятого напутствует бредущих через
пустыню: она и вдохновила Оригена на аскезу, пригвоздившую его к тому же кресту.
МУЖ ЦЕРКВИ
Господь, чьей обителью некогда был рукотворный храм, со времени
распятия пребывает в образе человека по имени Иисус, хранимом Церковью. Проповедь
имеет для Оригена жизненно важное значение, ибо она есть акт сошествия, действительного
явления Христа собравшимся во имя Его. Этот принцип экклезиологии - второй ключ
к оригеновской мысли.
Ориген не сочинял особых трактатов о Церкви. Самые драгоценные для
него идеи, определявшие строй его мысли, нигде не интерпретируются как таковые,
но явственны во всех его сочинениях как постоянная душевная подоплека сознания.
Чтобы их понять, надо ими проникнуться.
Церковь, согласно Оригену, есть тело Христово. «Прикосновенность
Церкви есть сопричастность телу Христову». Александриец уподобляет крещение, которое
приобщает ко Христу, прямому телесному единению человечества с Христом. Это уподобление
идет не от мысли, а от жизни, в этом ее живое средоточие. Именно здесь проницательный
читатель обнаруживает разгадку жизни Оригена, его сердечную тайну.
«Я хочу быть лишь сыном Церкви и не желаю остаться в людской памяти
основателем какой-нибудь ереси; имя христианина мне пристало более всего, ибо
именем этим благословенна наша земля. В этом все мое желание: чтобы по духу и
по делам моим иметь право называться христианином.
Если я, предстающий перед людьми правой рукой церкви, именуемый
священнослужителем и призванный проповедовать Слово Божие, стану яко неправый
перед учением Церкви или нарушу евангельские заповеди и тем опорочу Церковь, пусть
вся Церковь единодушным решением отринет меня и отбросит, как отсекают правую
руку, ввергающую в соблазн».
Речи этого мистика о Церкви преисполнены реализма и отличаются суровой
прямотой выражений, на удивление и страх слабодушным. Эта суровость - отблеск
душевного огня. Ориген сравнивает Церковь с Рахавой, с грешницей Марией. Церковь
пребывает в святости лишь потому, что непрестанно смывает свои грехи кровью Распятия.
При этом Церковь мыслится не особняком от мира, а в центре земли,
мироздания, творения. Слово есть душа мира: оно всевластно на всех уровнях бытия.
Все и вся так или иначе относится к искуплению. Ангелы вкупе с людьми соучаствуют
в церковной молитве.
Одаренный необычайно острым космическим миросознанием, Ориген молится
о всеобщем, вселенском перевоплощении, слиянии земли с небесами, всеединстве и
всепреображении. Именно в этом смысле Ориген толкует союз новой Евы с новым Адамом,
пророчество Иезекииля на кости сухие; именно так ему видится грядущая вечная Пасха,
где Христос сотрапезует нам и пьет с нами царственное вино.
Каждый верующий, каждый член Церкви - соучастник тайноприсутствия
Бога и Христа в Писании и в церковной жизни. Со времени сотворения человек запечатлен
образом и подобием Божьим. «Все разумное в мире сопричастно этому свету». Душа
- залог избранничества. Подобно Церкви, человек грешен и свят, подвержен падению
и воскресению.
ПУТЬ К БОГУ
Его путь к Богу, его восхождение было для него достижением истиной
полноты бытия. Вера несла ему образ Логоса и позволяла созерцать Христа. С ее
помощью он открывал в себе рай, присножизненную обитель Господню. «И так всякий
праведный, по мере сил уподобляющийся Спасителю, являет собой живое подобие Творца.
Он становится таковым, созерцая Бога в чистоте сердца, усваивая образ Божий...
Так дух Христов пребывает, смею сказать, в Его подобиях».
Не только о соприсутствии Господнем, но о мистическом союзе с ним
говорят оригеновы образы света, гласа, благоухания, пищи неземной, вкушая которую
«становимся как Бог», наконец, образ супружества, личного и восторженного единения.
В единении с Богом познается жертвенный характер христианской жизни. Уподобление
Христу совершается по мере самосожжения в чистом огне, очищающем жертву, тело
Христово.
Эта внутренняя жертвенность, это отвержение всего своего существа,
становящееся стяжанием иного сокровища, увенчивается жизнью небесной, где, наконец,
целостное и подлинное, обретенное по частям и суставам тело воспевает гимн и приносит
благодарение Господу. И тогда все бытие преисполнится хвалы и благодати. «И в
этом все богословие».
Те, кто читает Оригена, испытывают на себе его проникновенное, необоримо
и незаметно подчиняющее влияние и навсегда остаются отмеченными этим влиянием:
недаром он был прозван «стальным человеком». Первыми его наследием воспользовались
каппадокийцы. Иларий вчитывался в него, Амвросий шел по его стопам, Августин многим
ему был обязан. Даже Иероним немало получил от него, прежде чем возмущенно отшатнулся.
Сколько ни ополчались на него в последующие века, все равно все оставались перед
ним в неоплатном долгу. Трудно переоценить человека, который, как замечает Урс
фон Бальтазар, спустя два века после Христа и за два века до Августина положил
начало христианскому богословию.
Нижеследующее представляет отрывок из Восьмой проповеди о Книге
Бытия.
Греческий текст проповеди утрачен; она сохранилась лишь в латинском
переводе Руфина.
ЖЕРТВА АВРААМА
1. Преклоните сюда слух, вы, собравшиеся пред лицом Господа и исповедующие
веру в Него; приложите все свое усердие, дабы понять из прочтенного вами рассказа,
как подвергалась испытанию крепость веры. И было, говорит Писание, после сих происшествий
Бог искушал Авраама, и сказал ему: Авраам! И тот ответствовал: вот я. Внимая Писанию,
вникайте во всякую подробность. Ибо для того, кто сумеет углубиться, в каждой
откроется сокровище. Даже там, где этого менее всего ожидаешь, скрыто присутствует
сияющее откровение таинства.
Имя Авраамово
Человека, о котором мы ведем речь, сначала звали Аврам. Но нигде
в Писании мы не прочтем, что Бог называл его так и говорил бы ему: Аврам, Аврам.
Незачем было Богу звать его именем, которое Он положил изменить. Он называл его
именем, ему дарованным. И не единожды именовал он его так, но воззвал два раза.
Тот ответил: вот я, и тогда сказал ему Господь: возьми сына твоего, единственного
твоего, которого ты любишь, Исаака, и принеси его мне во всесожжение. И пойди,
сказал Бог, в землю Мориа, и принеси жертву на одной из гор, о которой Я скажу
тебе.
Бог сам объяснил Аврааму данное ему имя: «ибо, сказал он, Я сделаю
тебя отцом множества народов». Бог дал ему такое обещание еще когда у него не
было детей, кроме Измаила; но затем обетование было утверждено сыном, которого
ему родила Сара. И в сердце его возгорелась отцовская любовь, не только по дарованию
ему потомства, но и по обнадеженности в исполнении обетования.
Искушение Авраама
И вот сын, с которым было связано столь великое и чудесное обетование,
тот самый сын, повторяю, который и соделал его Авраамом, востребован во всесожжение
Господу па одной из гор.
Что ты на это скажешь, Авраам? Какие мысли терзают твое сердце?
Раздался глас Божий, сотрясающий и испытывающий твою веру. Что ты скажешь на это?
Что ты на это подумал? Содрогнулась ли твоя вера? Может статься, ты размыслил
и сказал в сердце своем: раз обетование было утверждено мне в Исааке, а теперь
должно принести его во всесожжение, то не на что мне теперь и надеяться? Или напротив:
невозможно, сказал ты себе, чтобы Тот, кто дал обещание, был в нем неверен. Что
бы ни случилось, но обетование пребудет.
Поистине мал и ничтожен семь, чтобы проницать мысли столь великого
патриарха. И никогда мне не узнать ни мыслей, ни чувств, волновавших его сердце,
когда раздался глас Божий ему во искушение и потребовал принести в жертву единственного
сына. Но, как сказано, духи пророческие послушны пророкам, и полагаю, что апостол
Павел Духом Святым ведал чувства и помыслы Авраама. Не об этом ли он свидетельствовал,
написав: верою Авраам без колебаний принес в жертву сына единородного, на коем
почило обетование; ибо он думал, что Бог силен и из мертвых воскресить.
Итак, апостол открыл нам помыслы этого верующего человека: ибо вера
в воскресение впервые явлена в происшествии с Исааком. Авраам веровал, что Исаак
может воскреснуть: имел, стало быть, веру, что свершится то, чего никогда дотоле
не случалось. Как же могут быть сынами авраамовыми те, кто не верует, что во Христе
свершилось то, что Авраам полагал возможным ко свершению с Исааком? И еще яснее
скажу: что Авраам предвосхищал грядущую истину и знал, что в потомстве его родится
Христос, который подлинно будет принесен в жертву за вся и воскреснет из мертвых.
Возлюбленный сын
2. И вот, гласит Писание, Бог искушал Авраама и сказал ему: возьми
сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь. Мало было сказать: сына
твоего, но прибавлено: единственного твоего. Пусть так; но зачем и еще прибавлять:
которого ты любишь? Помыслите же, сколь тяжелым было испытание. О любви и о нежности
напоминают эти слова и въяве передают отцовские чувства: такое напоминание о любви
не поколеблет ли отцовскую руку; ведь голос плоти восстает против веры и духа.
В час испытания он услышал: возьми же сына твоего, единственного твоего, прозвучало
свыше, которого ты любишь, Исаака.
Мало того, Господи, что Ты говоришь отцу о сыне, ты еще говоришь:
единственного твоего, и его-то предназначаешь к закланию! Но и этого недостаточно
для пытки отцу! Ты еще добавляешь: которого ты любишь. И тем еще втрое усугубляешь
отцовскую пытку. А зачем к тому же еще и называть его по имени: Исаака? Что же,
Авраам не знал, что сын его, единственный его, которого он любит, зовется Исааком?
Зачем в такой час об этом упоминать? Затем, чтобы Авраам вспомнил сказанное ему:
в Исааке наречется тебе семя. Через Исаака сбудутся все данные тебе обетования.
Затем и названо имя, чтобы поколебать веру в обетования, с ним связанные. И все
это дабы испытать веру Авраама.
Пойди в землю Мориа
3. Что же далее? Иди, сказано ему, в место возвышенное, на одну
из гор, которую Я тебе укажу. Там принесешь его во всесожжение. Рассудите сами
шаг за шагом весь ход испытания. Иди в место возвышенное. Почему не привести Авраама
с ребенком в это место возвышенное, не указать ему гору, избранную Господом, и
не повелеть ему там принести сына в заклание? Но нет: сначала от него требуется
заклание сына, затем велено идти в место возвышенное и там карабкаться на гору.
Зачем, с какой целью?
А затем, чтобы по дороге, на всем ее долгом и мучительном протяжении
мучиться раздумьями, разрываться между понуждающим его велением и любовью к единственному
своему сыну, против этого веления восстающей. Вот почему ему должно было проделать
путь и взобраться на гору: чтобы было у него время по пути для борьбы веры и любви
сердечной, любви к Богу и любви по плоти, борьбы между здешней радостью и ожиданием
грядущих благ.
И велено ему было пойти в место возвышенное. И еще мало было повелеть
патриарху ради свершения столь великого дела во имя Господне пойти в место возвышенное:
там надо взобраться на гору, то есть, иными словами, оставить, по влечению веры,
дела земные и обратиться к вышним.
Путь Авраама
4. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего и наколол дров для
всесожжения. Он взял с собою сына Исаака и двоих из отроков своих и достиг места,
указанного ему Господом, на третий день. Авраам встал утром. Может быть, это упоминание
об утре в Писании свидетельствует о том, что предбудущий рассвет уже забрезжил
в его душе. Он оседлал своего осла, приготовил дрова и взял своего сына. Он не
размышлял, не хитрил, ни с кем не советовался, но без промедления отправился в
путь.
Он достиг места, назначенного ему Богом, на третий день. Пока что
я обойду молчанием таинственный смысл упоминания о третьем дне и воздам должное
мудрой проницательности Того, кто искушал. Поблизости гор не было, а между тем
всему было назначено произойти на вершинах; и путь к ним занял три дня; а тревожные
мысли осаждали, а отцовская нежность надрывала душу. И все это время, время ожидания,
отец мог непрерывно видеть сына, с ним разделял трапезу; и все эти ночи ребенок
прижимался к отцу, спал у него на груди, покоился у его сердца. Смотрите: вот
она, вершина испытания.
Третий день всегда чреват тайной. Народ, исшедший из Египта, на
третий день принес жертву Богу, на третий день очистился. И воскресение Господне
случилось на третий день. И многие другие таинственные дела вершились в день третий...
|
