Марьям Яндиева

ДЕПОРТАЦИЯ ИНГУШЕЙ

ФАЛЬСИФИКАЦИИ И ПОДЛИННЫЕ ПРИЧИНЫ

Назрань – Москва

2008

УДК 325.254.6(=351.43)

ББК 66.5(2Рос)

Я 30

Яндиева М.Д. Депортация ингушей. Фальсификации и подлинные причины. – Назрань-Москва: Эльбрусоид, 2008 г. – 54 с.

«С точки зрения права, суверенность народа, являющегося источником власти, снимает всякую

А. Некрич

В цивилизованных правовых государствах депортации целых народов невозможны по определению. XX век стал для России проигранным столетием в том числе и потому, что тотальной депортации в стране были подвергнуты одиннадцать народов – ингуши, чеченцы, немцы, карачаевцы, балкарцы, калмыки, крымские татары, турки-месхетинцы, корейцы, финны и хемшилы. «Представителей этих народов выселяли целиком и не только с их исторической родины, но и изо всех других районов и городов, а также демобилизовывали из армии, так что фактически такими этнодепортациями была охвачена вся страна. Вместе с родиной у "наказанного народа" отбиралась, если она была, национальная автономия, т.е. его относительная государственность... Решения о депортациях принимались, как правило, руководителями партии и правительства по инициативе органов ОГПУ-НКВД-КГБ и ряда других ведомств. Это ставит депортации вне компетенции и правового поля советского и союзного законодательства о военнопленных и резко отличает систему спецпоселений от системы исправительно-трудовых лагерей и колонии, а также системы лагерей для военнопленных и интернированных ("архипелаги" ГУЛАГ и ГУПВИ)»[1]. Четко выраженный этнический характер репрессий позволяет говорить о том, что Советский Союз был государством национал-фашистского типа, в котором была создана «специальная отрасль индустрии – демоцидная, конвейерно-безостановочная»[2]. А. Яковлев приравнивает сталинский конвейер человеко- и народоистребления в тюрьмах, лагерях и спецпоселениях ГУЛАГа к гитлеровским концлагерям: «Ленин, Сталин, Гитлер... Главные преступления века. Погубил этот век и Россию»[3].

Исследователь Ю. Стецовский пишет, что, согласно коммунистической доктрине, все депортации в СССР были «вынужденными». Обстоятельства, мол, «вынуждали» режим совершать насилие над этносами, бороться с «политически неблагонадежными народами». «Бесчеловечная идеология необходима преступному режиму, каратели ему не опасны»[4]. Это сталинское изобретение (ноу-хау) – «вынужденные» народоубийства – привело в ХХ веке и позднее к необратимым потерям и политическим последствиям. Ю. Стецовский справедливо усматривает предпосылки депортаций уже в 20-е гг., в конце гражданской войны. Когда Ленин в письме Каменеву «задал тон» для последующей сталинской кровавой вакханалии: «Давайте мы, великороссы, проявим осторожность, терпение и т.п. и понемножку заберем опять в руки всех этих украинцев, латышей…»[5]. В разряде «всех этих», причем на самой низшей «табели о рангах», находились ингуши, чеченцы и другие народы Северного Кавказа.

Свернув декларативные суверенитеты национальных республик и автономий, ликвидировав национально-государственные образования в режиме абсолютно-своевольного перекраивания границ, Сталин создал жесткое унитарное государство, «требующее для своей охраны огромного репрессивного аппарата. Забывалось, что гражданский мир и стабильные государства не создаются насильственным путем в силу чьего бы то ни было волевого решения. В результате "сотрудничество народов" перечеркивало само их существование. Так, Всесоюзная перепись населения 1926 г. зафиксировала в СССР 200 народов. Затем этот официальный список уменьшился до 60, а с 1977 г. ЦСУ СССР оперировало цифрой в 101. Куда же делись после 1926 г. почти 100 народов?.. Прежде Россию называли тюрьмой народов. После октябрьского переворота для представителей многих из них она оказалась еще и кладбищем»[6]. Для ингушского этноса последние восемьдесят лет – это непрекращающиеся похороны и не имеющие тенденции к уменьшению (а, увы, наоборот) кладбища, кладбища, и не только в Ингушетии, а теперь уже по всему свету…

В 1922 г. Сталин в качестве наркома по национальностям начал смертельную борьбу с «национал-уклонистами» всех народов, которую вел до 1937 г. Тогда же, в 20-е гг., началась постепенная русификация окраин советской империи. «"Нацмены", "младшие братья", "старшие братья" – слова-уродцы появились тогда, когда Сталин почувствовал, что коммунистический режим одной только классовой ненавистью уже не сцементируешь. На смену ей появилась национальная. Апофеозом оголтелого государственного шовинизма стала речь (вернее, тост) Сталина 7 ноября 1937 г. (20-летие большевистского переворота): "Хочу сказать несколько слов, может быть не праздничных. Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народ. Они вели войны и захватывали территории в интересах помещиков. Но они сделали одно хорошее дело: сколотили и укрепили это государство, как единое, неделимое… Каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью, каждого, кто своими действиями и мыслями покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать. За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!"»[7] (здесь и далее выделено мной. – М.Я.). Этот бесчеловечный сталинский меморандум клинической ненависти ко всем нерусским, ко всем иным и стал политической основой последовавших одна за другой репрессий разных народов СССР, ингушей в том числе.

В весьма солидном исследовании В.Н. Земскова [8], в котором впервые приводятся новые, ранее неизвестные данные о депортированных народах (в частности, о количестве выселенных и их составе через несколько лет), установлена связь между деспотиями Сталина, Гитлера и Мао [9]. «Сталинский вариант ликвидации в перспективе малых народов был в основном близок к маоистскому варианту, но в то же время имел ряд черт, свойственных гитлеровскому варианту. Депортация немцев, калмыков, крымских татар, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, корейцев, ингерманландцев, турок-месхетинцев, курдов и некоторых других малых народов служила цели как ускорения ассимиляционных процессов в советском обществе, так и ликвидации в перспективе этих народов, в основном за счет их ассимиляции в более крупных этнических массивах и частично за счет завуалированного геноцида и ослабления их биологического потенциала, что достигалось многократным превышением смертности над рождаемостью при насильственном переселении и в первые годы жизни на спецпоселении.»[10].

Использовав данные о количественном составе ингушей во время всесоюзных переписей 1926, 1939, 1959, 1970, 1979, 1989 гг., а также источники, ставшие доступными в последнее время, мы составили таблицу и график, показывающие масштаб демографической катастрофы, постигшей ингушский народ в связи с депортацией 1944 г.

1926	1939	1944	1949	1953	1959	1970	1979	1989
75149 чел.	92100 чел. (без учета ингушей Пригородного р-на) или 125500 чел. (с учетом ингушей указ. р-на)	134178 чел.	46110 чел. (взрослых от 17 лет) или ~76110 чел. (с учетом детей до 17 лет)	83518 чел.	110000 чел.	157600 чел.	186220 чел.	237400 чел.

Первое, на чем мы акцентируем внимание: перепись ингушей в 1926 г. была наиболее всеобъемлющей и тщательной. Всего переписью «было охвачено 125 населенных пунктов, в том числе один поселок городского типа, с общим количеством хозяйств 14947, в коих было переписано всего 75149 душ обоего пола»[11].

Следующий поголовный пересчет всех ингушей был осуществлен при тотальной депортации (1944 г.) и был действительно самый достоверный: подсчитали даже 100-летних старцев и новорожденных младенцев. Далее особо важное внимание обращаем на следующее: сталинская перепись 1939 г. – наиболее сфальсифицированная и недостоверная по сравнению с послесталинской эпохой. Но даже в период перестройки данные за 1939 г. (92100 человек), представленные в 1992 г. как рассекреченные и достоверные, приводятся без учета ингушей, проживавших в Пригородном районе и г. Владикавказе. Таковых, согласно исследованию В. Кабузана, в селах Пригородного района и Владикавказа проживало 33400 человек [12]. 125500 ингушей – наиболее реалистичная цифра, потому что за 13 лет (с 1926 г.) при традиционно высокой рождаемости (средняя семья в 20 – 30-е гг. состояла из 13-15 человек) у ингушей прирост населения на 50351 человек можно считать естественным. О том, что манипуляции и фальсификации «имеют место быть», говорит еще один факт. До публикации в 2003 г. фундаментального исследования В. Земскова во всех работах по национальным депортациям в отношении ингушей в качестве официальной фигурировала цифра – 91500 человек, подвергшихся в 1944 г. изгнанию с родины. Во-первых, это количество ингушей, депортированных по первому этапу выселения. А было еще несколько этапов до конца марта 1944 г. Во-вторых, эта цифра выглядит совершенно нелепой в сравнении с цифрой – 92100 человек, которая была заявлена в официальной печати эпохи гласности как рассекреченная и наиболее достоверная по итогам сталинской переписи 1939 г. Абсурд налицо: в 1939 г. было 92100 ингушей, а в 1944 г. их выслали в количестве 91500 человек (!). Повторяем, несмотря на репрессии в период коллективизации и большой террор 1937 г., высочайший уровень рождаемости перекрывал человеческие потери, связанные со сталинской советизацией Ингушетии.

Первый пересчет всех депортированных, ингушей, в том числе в условиях спецпоселения, был осуществлен в марте-апреле 1949 г.[13]. Все ингуши от 17 лет и старше были переписаны и классифицированы по всем областям Казахстана, Киргизии, Узбекистана и Таджикистана. К этому времени в Казахской ССР их находилось 44600 человек и 1389 человек – в Киргизской ССР. В Узбекистане находилось 108, в Таджикистане 13 человек [14].

К 1950 г., согласно этой статистике, ингушей от 17 лет осталось 46110 человек и примерно около 30000 детей до 17 лет. Последнюю цифру мы выводим (именно как приблизительную) из соотношения количества взрослых и детей, согласно подробной переписи 1953 г.: тогда дети до 17 лет составили более половины всего количества народа. Итак, к 1950 г. примерное количество ингушей было 76110 человек, почти столько, сколько их было в 1926 г. – 75149 человек (!). Мы не включили в наш график вышеприведенные условные цифры за 1949 г., т.к. они четко не подтверждаются соответствующими официальными документами. Но считаем, что общая картина ингушского полухолокоста очевидна[15]. Еще один поголовный пересчет ингушей 1953 г. также требует пристального внимания. Он является весьма достоверным, ибо на 1 января этого года в СССР были пересчитаны все мужчины и женщины, находящиеся на спецпоселении [16]. Ингушей, согласно подсчету, на учете состояло 83518 человек, в том числе: 20249 мужчин, 26124 женщины, 34727 детей, 21 человек в розыске, 2397 арестованных. В Казахстане – 80844 человек, в Узбекистане – 167 человек, в Красноярском крае – 2 человека, в Кемеровской области – 14 человек, в Новосибирской области – 2 человека, в Иркутской области – 75 человек, в Молотовской области – 2 человека, Тюменской области – 1 человек, в Челябинской области – 1 человек, в Таджикистане – 15 человек, в Хабаровском крае – 15 человек, в Якутии – 10 человек, Амурской области – 1 человек, Читинской области – 1 человек, на Дальнем Севере – 15 человек.

50660 ингушских детей, женщин и мужчин всех возрастов были уничтожены сталинским террором во время транспортировки с Северного Кавказа в Северный Казахстан и Среднюю Азию, жестоким обращением конвоя, военных комендантов, всякого рода надзирателей, голодом, холодом, эпидемиями, бесчеловечными условиями жизни и каторжным, рабским трудом первых лет депортации. Безвозвратные демографические потери ингушей с 1944 г. (134178 человек) по 1953 г. (83518 человек) в процентном отношении составляют 37,8 %.

О том, что ингуши не смогли оправиться от демографического удара депортации, говорят цифры 1939 и 1959 гг.: соответственно 125500 человек и 110000 человек, т.е. к 1959 г. численность ингушей составила 87,6 % от уровня 1939 г. Таким образом, ингуши – третья нация после финнов и калмыков [17], подвергшихся наиболее катастрофическому варианту демоцида. До сих пор истинные масштабы ингушской трагедии в виде чистых потерь между 1939 и 1959 гг. (без военных потерь) не были представлены. Мы составили следующую таблицу, по которой четко видна демографическая катастрофа, постигшая ингушский народ [18].

1939 - 100%

Ожидаемый рост численности ингушей в 1959 г.		Чистые потери
в абсолютных цифрах	в %	в абсолютных цифрах	в %
157600	25,58	15500	12,4

***

По сей день официальной причиной депортации ингушей (как и чеченцев) является якобы их массовое сотрудничество с немцами. Согласно Указу Президиума ВС СССР «О ликвидации ЧИ АССР и об административном устройстве ее территории» от 7 марта 1944 года, этот мотив измены – главный: «В связи с тем, что в период Отечественной войны, особенно во время действий немецко-фашистских войск на Кавказе, многие чеченцы и ингуши изменили родине, переходили на сторону фашистских оккупантов, вступали в отряды диверсантов и разведчиков, забрасываемых немцами в тылы Красной Армии, создавали по указке немцев вооруженные банды для борьбы против советской власти, а также учитывая, что многие чеченцы и ингуши на протяжении ряда лет участвовали в вооруженных выступлениях против советской власти и в течение продолжительного времени, будучи не заняты честным трудом, совершают бандитские налеты на колхозы соседних областей, грабят и убивают советских людей, Президиум Верховного Совета СССР постановляет:

1. Всех чеченцев и ингушей, проживающих на территории Чечено-Ингушской АССР, а также в прилегающих к ней районах, переселить в другие районы СССР, а Чечено-Ингушскую АССР ликвидировать…»[19].

В этих обвинениях целым народам, в частности ингушам, вменялась измена родине, участие в диверсионных и бандотрядах, а также тунеядство и неучастие в колхозном строительстве. В многочисленных современных исследованиях причины депортации артикулируются не всегда внятно, а в лице Н. Бугая мы вообще видим политадвоката НКВД и бериевщины в оправдании преступлений депортаций [20]. Исследователь Д. Эдиев, как нам представляется, пытается объективно объяснить истоки и причины депортации народов без «остаточного» комплекса неполноценности «без вины виноватого». Он прав в том, что народы, депортированные во второй половине войны (ингуши, карачаевцы, балкарцы, чеченцы, крымские татары и калмыки), подверглись наиболее жестокому варианту депортации «возмездия» [21]. Исследуя истоки депортаций, ученый отмечает, что «советские этнические депортации проводились на фоне вполне сложившихся дореволюционных концепций благонадежных и неблагонадежных народов и возможной очистки территории от неблагонадежного населения»[22]. К числу неблагонадежных относились все приграничные и плохо ассимилирующиеся народы, завоеванные русской империей. Здесь же хотим привести слова историка и известного в свое время внутреннего хроникера ЦК КПСС (человека, имевшего доступ к соответствующим документам) Н. Зенковича, который по этому поводу пишет следующее: «…Требовались свидетельства, подтверждавшие запущенную в свое время версию о пособничестве врагу, о том, что чеченцы и ингуши, как и некоторые другие народы Северного Кавказа, предавали либо готовились предать Родину. Увы, результат тщательного анализа всего уникального богатства спецхранов на эту тему однозначен: ни в одном из самых засекреченных документов, включая пресловутые «Особые папки» Политбюро, не обнаружено достаточно серьезных доказательств вины чеченского и ингушского народов…»[23].

Война стала идеальным фоном «для реализации доктрины неблагонадежности народов... и для оправдания любых действий машины депортаций, которая, будучи созданной, уже жила своей жизнью, своими интересами»[24]. Депортации ингушей, чеченцев, балкарцев, карачаевцев, калмыков и крымских татар назывались депортациями «возмездия» потому, что официальным их объяснением являлось «массовое пособничество врагу». Сталин и ведомство Берия осуществили их после перелома в войне и Сталинградской битвы, когда так называемые прифронтовые районы «уходили на Запад» и прямой военной необходимости в «укреплении» Чечни, Ингушетии и др. не было. Н. Хрущев на XX съезде в своем докладе сказал об этом, но «исследователи» типа Н. Бугая до последнего времени оперируют сфабрикованными обвинениями НКВД (Бугай в своих последних работах вообще договорился до того, что реабилитация репрессированных народов приведет к отказу от принципов интернационализма (!)).

Д. Эдиев пишет: «В сухом остатке обвинений против депортированных в 1943 – 44 гг. народов остается заброска немцами в их среду парашютистов и организация немцами профашистских организаций... Однако диверсионная работа, заброска парашютистов, попытки организовать антисоветские организации были не инициативой "наказанных" народов, а рутинной практикой немецкого командования. Не вдаваясь в обсуждение того, логично ли обвинять в этом сами депортированные народы, заметим, что география и национальный состав диверсантов совершенно не совпадает с географией депортаций. В частности, еще долго после отправки последнего эшелона с депортированными на восток страны, немцами продолжалась заброска диверсантов различной национальности и в самых различных регионах СССР (документы, да и просто опись "Особой папки" Сталина весьма красноречивы на этот счет). Что касается профашистских организаций, то они также создавались немцами по всей оккупированной территории (достаточно отметить власовскую армию, комитет "Истинно русских людей" в Крыму, профашистские организации на Украине). Ряд народов (чеченцы, ингуши, турки-месхетинцы) даже не попадали в оккупацию, и, если не считать воевавших на фронте солдат, практически не контактировали с немцами... Наконец, для иллюстрации того, как создавался образ народа-предателя, заметим, что после депортации народов по национальному признаку были приостановлены многие наградные дела фронтовиков о присвоении звания Героя СССР (эти дела получили ход уже в 90-е годы, когда ветераны получили заслуженные награды, многие – посмертно)»[25].

Депортация «возмездия» в полном объеме готовилась Сталиным и для многомиллионного украинского народа (!), о чем говорится в Приказе № 0078/42 от 22 июня 1944 г. по Народному комиссариату Внутренних дел Союза и Народному Комиссариату обороны Союза ССР за подписями соответственно наркома внутренних дел Союза ССР Берия и зам. наркома обороны Союза ССР, маршала Советского Союза Жукова [26].

Внизу приказа, согласно публикатору документа Ф. Чуеву, была приписка: «По неизвестным причинам этот приказ не был выполнен». Приказ все же был исполнен, но лишь частично. Командующий внутренними войсками в Украине Рясной (в его подчинении находилось 56 тыс. человек), обеспечивавший продвижение оперативных войск, свидетельствовал: «…Я имел к этому самое прямое отношение. Мне этот приказ привез из Москвы один из заместителей наркома внутренних дел. И было сказано, что за активную деятельность против Красной Армии со стороны ОУНовцев, выступления "боевок" (боевые звенья, создаваемые в каждом селе, занимающиеся снабжением ОУНовцев. – М.Я.), за враждебное отношение к русскому народу товарищ Сталин приказал выселить всех украинцев к известной матери, а конкретнее – в Сибирь. Да, выселить Украину – это не Чечню и не крымских татар. Я наметил активнейших врагов русского народа и советской власти – матерых волков. Несколько эшелонов мои молодцы заполнили и отправили. Но потом этот приказ вдруг остановился…»[27].

Сталин, устроивший в Украине голодомор в 1932 – 33 гг., вполне вероятно, и задумывал тотальную депортацию украинцев, но переселение 50 млн. человек – проект, оказавшийся технологически и технически непосильным даже ему.

Несомненно, что большое значение в политике депортации ингушей и других имела субъективная роль председателя ГКО Сталина и наркома внутренних дел Берия, а также приоритеты грузинских и осетинских национальных интересов [28]. В депортациях «возмездия» именно Берия и его структуры, а не военные были инициаторами и главными исполнителями. Н. Хрущев (в докладе на XX съезде), А. Микоян (в мемуарах «Так было») пытались в преступлениях депортаций обвинить только Сталина и его главного опричника. Но, несмотря на все попытки, это сделать все политическое руководство страны Советов несет ответственность за преступления против народов.

Сталин был главный, но не единственный преступник. О том, как Микоян помог Хрущеву свалить всю вину за депортацию на Сталина, говорит отрывок из его мемуаров: «Я пошел к Хрущеву и один на один стал ему рассказывать. Он в это время был поглощен другими вопросами... Мне пришлось убеждать его, что самый важный вопрос – осуждение сталинского режима. "Вот такова картина, – говорил я. – Предстоит первый съезд без участия Сталина, первый после его смерти. Как мы должны себя повести на этом съезде касательно репрессированных сталинского периода? Кроме Берия и его маленькой группы – работников МВД, мы никаких политических репрессий не применяли уже почти три года. Но надо ведь когда-нибудь если не всей партии, то хотя бы делегатам первого съезда после смерти Сталина доложить о том, что было. Если мы этого не сделаем на этом съезде, а когда-нибудь кто-нибудь это сделает, не дожидаясь другого съезда, все будут иметь законное основание считать нас полностью ответственными за прошлые преступления. Конечно, мы несем большую ответственность. Но мы можем объяснить обстановку, в которой мы работали. Объяснить, что мы многого не знали, во многое верили, но в любом случае просто не могли ничего изменить. И если мы это сделаем по собственной инициативе, расскажем честно правду делегатам съезда, то нам простят ту ответственность, которую мы несем в той или иной степени. По крайней мере, скажут, что мы поступили честно, по собственной инициативе все рассказали и не были инициаторами этих черных дел. Мы свою честь хотя бы в какой-то мере отстоим. А если этого не сделаем, мы будем обесчещены"»[29].

Микоян цинично спасал свое «место под солнцем» и под словом «честь» он имел в виду свой шкурный интерес. Лишь животный ужас перед грядущими разоблачениями заставил его подсказать Хрущеву ход на опережение. Н. Хрущев, безусловно, был очень хорошо обо всем осведомлен, особенно о тех зверствах, которые творили «доблестные чекисты». Так, «замзавотдела административных органов ЦК КПСС В. Золотухин 29 августа 1956 г. сообщил Хрущеву относительно уклонения прокуратуры СССР от проверки трагедии (выселения чеченцев и ингушей, в частности сожжение 700 человек в Хайбахе. – М.Я.). 31 октября 1956 г. завсектором этого отдела В. Тикунов и сотрудник главной военной прокуратуры Г. Дорофеев представили записку о результатах своего выезда на место. Они сообщали, что сожжение и расстрелы ни в чем неповинных людей подтвержден опросом очевидцев. По архивным данным, сказано в записке, "подготовка и организация переселения проводилась по указанию Берия, непосредственное же руководство операцией осуществлял т. Серов И.А. …Больше того, указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 марта 1944 г. Берия и Кобулов Б., а также товарищи Серов И., Круглов С.Н. за образцовое выполнение задания были награждены орденами Суворова 1 степени, которыми по статусу должны награждаться командующие фронтов и армий за победу в боях в масштабе фронтовой или армейской операции, в которой с меньшими силами был разгромлен численно превосходящий противник, и за другие полководческие заслуги. Одновременно орденами Суворова 2 степени и орденами Кутузова 1 и 2 степеней были награждены 33 других сотрудника НКВД"»[30].

Убийцы Серов и Круглов на момент написания записки Золотухина являлись чиновниками высокого ранга. «В. Золотухин направил записку В. Тикунова и Г. Дорофеева Хрущеву, поддержав со своей стороны их предложения: «1. Поручить КПК при ЦК КПСС и прокуратуре СССР привлечь к партийной и судебной ответственности лиц, виновных в допущении массовых беспорядков и произвола в отношении советских граждан – чеченцев и ингушей при выселении их из бывшей Чечено-Ингушской АССР. 2. Поставить перед Президиумом Верховного Совета СССР вопрос о лишении полководческих орденов Суворова и Кутузова руководящих работников быв. НКВД, награжденных за выселение чеченцев и ингушей»[31]. Хрущев отважился посадить на скамью подсудимых всех палачей (расправляясь по-быстрому с Берией, он, боролся за личную власть). Ибо «слишком опасным показалось, по-видимому, совпадение их методов с методами, которые мир осудил в Нюрнберге. В Кремле побоялись затронуть самые основы преступной партии и ее государства, проблемы ответственности за издание явно преступных приказов и за их исполнение»[32].

В это время (1956 г.), когда микояны и хрущевы спасали свое лицо перед будущей историей, ингуши, чеченцы, балкарцы, карачаевцы, калмыки и другие народы еще продолжали жить в бесправии депортации... «Что же на самом деле послужило причиной депортаций "возмездия"? К сожалению, приходится признать, что полного и хорошо обоснованного ответа на этот вопрос... найти не удалось. Ясно одно – официальные версии 40-х и более поздних лет советской власти были лишь пропагандистской ширмой. Ясно также и то, что депортации "возмездия" безвинных народов оказались возможны благодаря, во-первых, укоренившимся в военно-политическом руководстве представлениям о неблагонадежности по национальному признаку и, во-вторых, благодаря накопленному опыту этнических чисток в ходе превентивных мер по укреплению приграничных и прифронтовых районов. Последнее было важно по ряду причин. Во-первых, в ходе депортаций поляков, немцев, корейцев... был создан и укреплен прецедент как в политическом инструментарии советской власти, так и в сознании людей. Во-вторых была создана государственная машина депортаций, отработан весь сценарий депортаций. В частности, в ходе депортации немцев – 28 августа 1941 г. – в составе НКВД был создан Отдел спецпоселений… Вероятно, это было связано с планами и/или опасениями Генерального штаба относительно предстоящего хода войны. Вполне возможно, что народы и Кавказа, и Месхетии, и Крыма находились в поле пристального внимания в связи с возможным вступлением в войну Турции»[33].

Турция так и не вступила в войну, а немцы после весьма стремительного наступления были отброшены с советских территорий, и в депортациях 1943 – 44 гг. военные-то и не участвовали. Депортацию ингушей, чеченцев, калмыков, балкарцев, карачаевцев, турок-месхетинцев проводило ведомство Берии. Но участие военных в «превентивных» депортациях хорошо настроило механизм для депортаций «возмездия». И этот механизм находился в руках НКВД. Если в «превентивных» депортациях народов так называемой «пятой колонны» НКВД был исполнителем военно-политического решения, то в отношении «наказанных» народов в депортациях «возмездия» НКВД был инициатором, исполнителем и главным действующим «субъектом».

Исследователь Д. Эдиев предполагает, что этот переход инициативы от военных к НКВД был связан с тем, что «во второй половине войны (именно на нее пришлись депортации «возмездия») военные были на подъеме. На фоне репрессий 30-х гг. победоносная армия набрала немало очков как в сознании людей, так и на политическом олимпе. Навряд ли это положение могло устроить руководство НКВД и самого Сталина (что понятно хотя бы по послевоенным перемещениям Г. Жукова). В этих условиях представляется вероятным, что руководство НКВД и И.В. Сталин использовали настроенный механизм депортаций для проведения «войсковых операций» (из терминологии НКВД в документах по депортации народов) силами НКВД для поднятия его же – НКВД – рейтинга»[34]. Мы в свою очередь считаем, что Берия был заинтересован и активизировал деятельность своей структуры на кавказском направлении для далеко идущего глобального захвата политической власти в СССР. События после смерти Сталина косвенно подтверждают эту мысль: Берия стал стремительно (правда, на очень короткий срок) доминировать в политическом руководстве страны, но был «переигран» опытным Хрущевым.

А. Некрич считал, что депортация народов именно во время войны была частью внешней политики страны (сразу после окончания войны Советы потребовали от Турции возвращения Карса, Ардагана и др. территорий, отошедших к ней после Первой мировой войны): для любых непредвиденных инцидентов приграничная зона была «очищена» от «неблагонадежных» мусульман Кавказа и Крыма. Подробнее об этом будет сказано дальше.

С мнением А. Некрича совпадает и мнение ингушского историка Л. Паровой, в конце 80 – начале 90 гг. прошлого века успевшей изучить и проработать документы и материалы фондов Национального архива Чеченской Республики, уничтоженного в 1995 г. в ходе военных действий. Вывод, к которому пришла Л. Парова, следующий: «Идея выселения горцев вынашивалась Российской империей еще в XIX веке. Она находила выражение в многочисленных проектах покорения Кавказа, в которых предлагалось "освободить" от чеченцев и ингушей населенные ими плодородные земли, в строительстве военных укреплений и казачьих станиц на исконных вайнахских землях; в организации "добровольного" переселения горцев в Турцию, переселении в Сибирь по политическим мотивам ряда чеченских и ингушских селений. Однако даже "жандарм Европы" не решился совершить эту чудовищную акцию – депортацию целых народов, которую, не дрогнув, осуществили Сталин и его сатрапы.

Советская империя также стремилась освободить плодородные земли Чечено-Ингушетии от чеченцев и ингушей, завершить монополизацию нефтяной промышленности Кавказа. Если учесть стратегическое значение Кавказа во внутренней и внешней политике СССР, то становится очевидным, что империи желательно было иметь на Кавказе однородно-послушное население. С этими целями вполне согласовывались хозяйственные задачи – освоение районов Сибири и Средней Азии, для чего была необходима душевная и бесправная рабочая сила. Недовольство чеченцев и ингушей советской властью, срыв коллективизации, являющиеся следствием антинародной национальной политики советского государства, были использованы как повод для выселения. Немалую роль сыграло и стремление советского руководства свалить ответственность за поражения Красной Армии в первые годы войны на внутреннего врага, в том числе и на измену ряда народов»[35].

О том, что Л. Парова пришла к абсолютно точному выводу, говорит тот факт, что последующие исследователи (каждый в свое время) пришли к аналогичному выводу: «…депортации использовались советской властью как постоянный метод разрушения особо устойчивых, сложившихся на протяжении столетий социальных и национальных общностей. Исторические катаклизмы, безусловно, усиливали желание власти решать неразрешимые в рамках имперско-советской парадигмы проблемы методом чрезвычайщины, но не они определяли приоритетность подобных методов социального "управления". Решение о депортации чеченцев и ингушей, спровоцированное и обоснованное конкретными обстоятельствами места и времени, было лишь экстремальной попыткой справиться с проблемой, возникшей задолго не только Второй мировой войны, но и до прихода к власти большевиков: высокая внутренняя устойчивость этноса, его «неудобность», способность противостоять не только имперской ассимиляции и "абсорбции", но и советской "атомизации" социальных и этнических общностей; высокий уровень открытого противостояния и готовность идти на насильственное обострение конфликта.

В довоенный период коммунисты так и не сумели "осоветить" вайнахов. Спущенные сверху организационные формы – колхозы и институты управления – успешно наполнялись старым содержанием и "переваривались". Местная власть выполняла свои функции лишь постольку, поскольку это укладывалось в привычную норму, установленную вековыми традициями и обычаями. Побочным, а с точки зрения "имперского" алгоритма советской власти, основным результатом депортации должно было стать "распыление" этноса, что в конечном счете открывало путь к его "советизации", "интернационализации", замене этнической идентичности на самоидентификацию с властью, ее целями и ценностями. Оставить человека наедине с властью, вне этнической и социальной самоорганизации, – в этом… была суть советской версии патерналистской имперской утопии, в принципе недостижимой без насилия, но даже и с насилием – невыполнимой»[36].

Нам представляется, что это есть искомое, как бы первичное, ядро сути государственной политики Кремля, которое, безусловно, укрупняется целым рядом дополнительных причин и обстоятельств, также подлежащих исследованию. Но ядро, как говорится, определяет самую суть. Депортация явилась очередным, после коллективизации, наиболее брутальным актом в общей государственной политике террора, а также инструментом сталинской национальной политики. В Законе «Об упразднении Чечено-Ингушской АССР и о преобразовании Крымской АССР в Крымскую область» от 25 июля 1946 г. об ингушах вообще не говорится ни слова. Это и был высочайший уровень сталинского права! «Предатели родины» – народ-фантом, подвергшийся политическому (упразднение государственности Указом от 7 марта 1944 г.), территориальному (потеря этнических территорий), демографическому (уничтожение культуры, языка, системы образования и привычного уклада жизни народа) геноциду, даже не упоминается в нормативном акте, решившем его трагическую участь!

***

Психоментальные особенности Сталина, склонного к поискам заговоров и заговорщиков, совпали в одном векторе с византийской традицией бюрократического управления государством: бумага, заведенное «дело», донос всегда играли решающую роль в судьбе человека и народа. «Такое важное решение, как насильственное выселение народов, должно было явиться и на самом деле было как бы подведением черты под большой поток сообщений о положении в различных районах. Сообщения поступали по параллельным каналам: партийно-государственному, военному, госбезопасности…»[37]. Документы, которыми мы располагаем, публикации в прессе 30 – 40-х гг. позволяют говорить о том, что первоначальные доносы-обвинения на неподдающихся советизации ингушей (и чеченцев особенно) исходили от партийно-государственных и чекистских инстанций параллельно, а затем чекистские донесения на Лубянку «девятым валом» накрыли всю поступающую из региона информацию. Даже тогда, когда для некоторых партийных и государственных деятелей стало понятно, что местный НКВД поставляет наверх «дезу», все уже было предопределено. «Информация по принципу правдоподобия, содержащая лишь часть правды и сдобренная изрядной долей дезинформации, узаконенное очковтирательство было одной из самых существенных черт явления, неточно названного сталинизмом»[38].

Такие деятели, как, например, секретарь Чечено-Ингушского обкома ВКП(б) В. Иванов (в посылаемых Ивановым наверх выписках из решений заседаний бюро областного комитета ВКП(б) сообщалось об одном и том же: «бандитизме, кулацко-бандитских восстаниях, контрреволюционном подполье» и т.д.), начальник политотдела Плиевской МТС А. Газдиев и начальник политотдела Назрановской МТС Абраменко (по посланным наверх материалам которых капитан госбезопасности НКВД СССР С. Свирин делал соответствующие заключения наркому внутренних дел СССР Кобулову), нарком внутренних дел ЧИ АССР С. Албогачиев и нарком государственной безопасности ЧИ АССР Рязанов, начальник отдела НКВД ЧИ АССР по борьбе с бандитизмом полковник госбезопасности Алиев, начальник 1-го спецотдела НКВД ЧИ АССР капитан госбезопасности Старожун и др. в своих донесениях (доносах) с 1939 по 1944 гг. поставили такой объем негативной информации, которая вкупе со всем прочим позволила узаконить политическое решение о депортации.

Обо всех обстоятельствах принятия окончательного решения на самом высоком уровне достоверных официальных документальных данных до сих пор нет. Имеется очень важное свидетельство Григория Токаева (Григори Токати), осетина по национальности, военного инженера-подполковника, ставшего перебежчиком в 1947 г. (перешел вместе с женой в британский сектор в Берлине и сдался английской разведке, жил и работал в Англии и США, умер в 2003 году). Г. Токаев опубликовал свое свидетельство в публицистической статье «Усмирение Северного Кавказа» в эмигрантском журнале «Социалистический вестник» в 1951 г. (№ 3, 4). Г. Токаев не только свидетельствует как участник депортации, но и делает историческое обоснование проблем Северного Кавказа, «усмиряемого» по сей день. Он точно, со знанием фактов изнутри, обозначает рубеж – вторая половина 20-х годов, – когда началась «реинкарнация» великодержавной имперской политической традиции в отношении северокавказцев после того, как отгремели залпы революции и гражданской войны. «Горская республика была распущена простым распоряжением сверху; каждый из входивших в нее народов был подчинен непосредственно центру, и его естественному, бытовому и государственному общению с соседями был нанесен рассекающий удар ("разделяй и властвуй"); к 1937 г. почти вся революционная интеллигенция края оказалась истребленной или заточенной в тюрьмы и каторги; представительства в Москве были распущены, требование предоставить Северному Кавказу статус союзной республики было встречено враждебно и репрессиями; латинский алфавит был запрещен и заменен неудобным русским алфавитом; коллективизация и ликвидация «кулачества»; война пехоты, кавалерии, погранвойск, артиллерии и авиации Красной армии против северокавказцев (1930 – 31). Насаждение на 95-97 % руководящих постов пришельцев (по общему правилу, не знавших ни местных обычаев, ни психологии, ни быта, ни языков); унизительный отказ принимать в Красную армию казаков, чеченцев, ингушей и др.; новая волна репрессий против интеллигенции и "буржуазных националистов", – все это обострило положение до такой степени, что с 1928 – 29 гг. по сей день непрерывной цепью существуют партизанские вспышки либо одновременно в ряде районов, либо во всяком случае где-нибудь в одном районе…»[39].

Г. Токаев, по всей видимости, был лично причастен к драме внутрипартийного противостояния (до убийства Кирова в 1934 г.) по вопросу национальной политики на Северном Кавказе. Он сообщает интересные сведения в связи с этим: Бухарин и Рыков даже приняли специальную резолюцию «правых», в которой практически говорилось о возрождении «империалистическо-колониального отношения Политбюро» к национальным меньшинствам вообще, к северокавказцам – в особенности. Оказывается, старые коммунисты И. Бакаев, А. Енукидзе очень резко выступали против текущей национальной политики. Например, Енукидзе утверждал, что «в области национальной политики мы становимся образчиком мракобесия, реакции и колониального империализма»[40]. А жена Сталина С. Аллилуева борьбу с «трудящимися Северного Кавказа» назвала «чудовищной контрреволюцией». Очень негативно в свидетельстве Токаева представлен Киров – любимец ингушей и чеченцев во времена борьбы за установления советской власти на Северном Кавказе: «В 1934 г. на нашу коллективную жалобу… Киров со свойственной ему бесцеремонностью, грубостью и цинизмом ответил, что казаки и горцы являются врожденными контрреволюционерами-антисоветчиками, и их надо проучить»[41].

Совсем без обиняков и предельно четко, по-большевистски, друг ингушей «Мироныч» в это же время заявил (обнажив тем самым подлинную суть так называемой национальной политики Кремля на Кавказе): «Кавказ нужен нам нефтью и продовольствием»[42]. Типично имперская, не прикрытая никаким «фиговым листом» позиция! Можно прямо утверждать, что самый виднейший функционер в партийно-управленческой иерархии Сталина – Киров – как официальный, государственный деятель откровенно выразил истинную позицию верховной власти страны в отношении к тем ее гражданам, этнические территории которых были нужны этому государству без самих граждан. Таким образом, сама концепция по «изъятию» антисоветского, генетически контрреволюционного элемента, коими являлись для власти народы Северного Кавказа, и в первую очередь ингуши и чеченцы, вызрела еще в первой половине 30-х гг. Депортационный проект отнюдь не единовременное творение Сталина и Берии, а коллективное и долгосрочное предприятие, имевшие свои этапы «созревания».

Следующим этапом подготовки депортаций (не только ингушей и чеченцев) был 1940 г., а последним стал февраль 1943 г. Об этом свидетельствует в своей работе «Усмирение Северного Кавказа» тот же Г. Токаев: «Уже в начале 1940 г. Генеральный штаб СССР пришел к письменному выводу, что в случае войны в южном направлении народы неспокойного края могут стать занозой в чувствительном месте военной машины и что поэтому было бы стратегически целесообразно принять своеобразные "особые меры". Что это за "особые меры", мы охотно разъясним, если Сталин и Штеменко (тогдашний заместитель начальника Генштаба СССР. – М.Я.) готовы принять приглашение опровергнуть наше утверждение. Так было положено фактическое начало того, что произошло в 1943 – 44 гг. … 11 февраля 1943 г. на объединенном заседании Политбюро и ГКО было принято постановление о ликвидации Чечено-Ингушской АССР и о поголовном выселении всех горцев на Восток по причинам якобы:

а) отказа чеченцев и ингушей подчиниться приказам верховного главнокомандования Красной армии;

б) попытки создать свою особую национальную армию для борьбы против Советской власти совместно с немцами (автор этих строк знает детали этой «особой армии», и ему не кажется неприличным для Сталина включение в постановление высшего ареопага империи столь низкой, ребяческой и циничной неправды) [43];

в) совместных с немцами боевых действий в тылу Красной армии (чего стоит этот притянутый за уши мотив, видимо, хотя бы из того, что ЧИАССР не была даже оккупирована ни на минуту и, следовательно, никак не могла действовать "совместно с немцами");

г) забвения патриотического долга перед родиной (циники, разумеется, не могли записать, что чеченцы и ингуши под «нашей родиной» понимают нечто другое, чем сталинские сотоварищи)»[44].

Г. Токаев-Токати приводит, как нам представляется, самые серьезные, неопровержимые и абсолютно подлинные доказательства тщательно спланированного и идеально (если это слово здесь вообще уместно) исполненного преступления на государственном уровне, поскольку он был не только «посвященным», весьма осведомленным членом высшей номенклатуры сталинского призыва, но и практическим участником самой операции по депортации ингушей и чеченцев, не единожды бывавшим на местах преступлений в Грозном и сельских районах.

Г. Токаев как бы изнутри сталинского террариума свидетельствует о том, что было сокрыто вплоть до конца ХХ века. А именно: называет точные этапы подготовки депортации, организаторов и главных ее идеологов, а также до сих пор тщательно скрываемые факты этой преступной и технически безупречно осуществленной военной операции.

«Молотов, Жданов (находившийся в Ленинграде), Вознесенский, Андреев и Косыгин (тогда председатель СНК РСФСР) считали, что ЧИ АССР надо ликвидировать: поголовно арестовать и сослать немедленно и публично, чтобы прецедентом предупредить возможное организованное сопротивление белорусов, молдаван, крымских татар, литовцев, латышей, эстонцев и карело-финнов возвращению Красной армии. Микоян, всегда остающийся в меньшинстве и в беспомощном положении, часто играющий роль тайфуна в стаканчике, в принципе был согласен с необходимостью расправы «за постоянную антисоветскую психологию и частые активные выступления против советской власти», но рекомендовал проявить осторожность, чтобы неслыханный акт не был использован геббельсовской пропагандой против Красной армии, чтобы еще не освобожденные Крым, Украина, Молдавия, Белоруссия, Эстония, Латвия, Литва и Карелия не были напуганы и не выступили единым фронтом против нашей «армии – освободительницы», чтобы сами чеченцы и ингуши не восстали и этим не ввергли тыл в хаос гражданской войны, – по этим сооружениям он рекомендовал ограничиться пока вводом в республику войск НКВД. Сталин, Ворошилов, Каганович, Хрущев (находившийся в районе Сталинграда), Калинин и Берия (находившийся в городе Дзауджикау) считали, что чеченцы и ингуши действительно являются неисправимыми антисоветчиками и рано или поздно их надо будет выселить подальше от Кавказа, но от немедленности расправы следует пока воздержаться, чтобы:

а) не снабдить геббельсовскую пропаганду могущественным оружием против СССР;

б) острая новость не проникла на еще недостаточно удалившийся фронт и не повлияла отрицательно на моральное состояние войск;

в) не создать серьезного повода для антисоветского восстания в Крыму, Украине, Молдавии, Белоруссии, Эстонии, Литве, Латвии, Карелии … и у других народов Восточной Европы;

г) исключить возможность прихода гитлеровцев на помощь чеченцам и ингушам по воздуху, поскольку фронт все еще находился на Тамани и под Ростовом. Поэтому, рассуждал Сталин, пока надо ограничиться оккупацией ЧИ АССР и созданием там условий, исключающих возможность организованного антисоветского выступления. Практически так и было сделано: республика была насыщена войсками НКВД. Населению говорилось, что это сделано с целью очистить предгорья от остатков вражеских диверсионных групп, охраны нефтяных центров и … строительства дорог»[45].

Из сказанного нами сделаны следующие выводы. Во-первых, глубинной и всегда тщательно замаскированной причиной террора государства в отношении ингушей являлась (и является) этногеополитико-стратегическая проблема региона. Ингуши (вместе с чеченцами), согласно имперской иерархической традиции, всегда позиционировались как нелояльные народы. Поэтому объектом вожделений империи была этническая их территория, на которой они сами были лишними в свете политики и практики советского (и постсоветского) экспансионизма в регионе Северного и Южного Кавказа в ХХ в. Во-вторых, главным (во все времена, кстати) объектом репрессий со стороны московской власти были чеченцы, пассионарные близкородственные соседи ингушей. В-третьих, «размышления» наверху по поводу возможной депортации еще в 1940 г. позволяют утверждать, что главная внутриполитическая причина ее все-таки заключалась в том, что ингуши (как и чеченцы) не только не поддались советизации, а еще и оказывали всевозможное сопротивление советской власти в конце 20-х, 30 – 40-х гг. как латентной, так и открытой вооруженной борьбой против атеистического оболванивания, коллективизации, большевизации и русификации в бытовой, культурной и социальной сферах жизнедеятельности.

Поняв уже в середине 20-х гг., в какой капкан они попали, ингуши на ментальном уровне отторгали советскую власть несмотря на слой нацуправленцев. Это были люди с «вывороченными мозгами», патологическим изменением в области духа, вызванным советизацией. Материальные выгоды, карьерная лихорадка, лицемерие как образ жизни, приспособленчество и лизоблюдство перед высшей инстанцией, особенно в лице русского начальника, сделало «туземных хакимов», по существу, проводниками преступной государственной политики в борьбе с собственным народом [46]. Редко кто из этих национал-предателей сам не был так или иначе перемолот в советской мясорубке.

***

Все события, происходившие в СССР с конца 20-х до конца 30-х гг. (завершившиеся в 1937 г. Большим террором), историки обозначают как «сталинскую революцию сверху», т.е. десятилетие «коренных насильственных изменений в государственном и социально-экономическом строе, проведенных по воле советского руководства и прежде всего Сталина. Форсированная индустриализация, ликвидация зажиточных крестьянских хозяйств и насаждение колхозов, идеологическая унификация и подавление любых форм инакомыслия были невозможны без широкомасштабного применения государством принуждения и террора»[47].

Предвоенное десятилетие в Ингушетии, также как и по всей стране, характеризовалось массовыми репрессиями, явившимися результатом ультраправой большевистской политики сталинской индустриализации и насильственного объединения в колхозы. И так же, как во всей стране, проведение этой жесточайшей политики фактически ввергло Ингушетию, ставшую в 1934 г. частью Чечено-Ингушетии, в состояние гражданской войны. Насильственная экспроприация хлеба, естественно, приводила к разорению, арестам, ссылкам и сопротивлению народа. Коллективизация, безусловно, подорвала народно-хозяйственную систему, но не уничтожила вековые традиции национальной жизни. Родовой хуторской уклад землепользования, отсутствие частного землепользования (на плоскости земля, вода и леса были общими) обессмысливали само понятие «кулак». А. Некрич писал об этом: «Хуторская, или подворно-родовая, система сохранилась, несмотря на коллективизацию, почти повсюду. Наряду с избранными правлениями колхозов существовали подпольные правления, которые и вели все дело, а "избранники" служили лишь камуфляжем. В ряде районов (Ачалукский, Пригородный и др.) были случаи, когда лучшие земли оставались в руках единоличников. Размер таких угодий доходил до 19 га на одно хозяйство, в то время как на одно хозяйство колхозника приходилось 2,5 га. Существовали карликовые колхозы по 20-30 хозяйств, которые на деле оставались тейпами, лишь сменившими вывеску. В горных районах, где все земли были отнесены к категории террасовых (т.е. расположенных уступами, по склонам и малопригодные), несмотря на наличие 158 колхозов, объединяющих 33205 хозяйств, или 99,8 % от всех хозяйств горных районов, индивидуальное землепользование фактически оставалось основной формой уклада жизни»[48].

Цитируемый Некричем советский историк партии В. Филькин [49] в своей работе о рассматриваемом периоде писал, что во время «коллективизации» с плоскости в горы перекочевало большинство «кулаков» и в 1938 г. в горах Чечено-Ингушетии было официально 3000 хуторских хозяйств. Хозяева этих хозяйств формально считались колхозниками, «а на самом деле владельцы их, пользуясь бесконтрольностью органов власти, самовольно захватили земли, сенокосы, пастбища в лесах местного и государственного значения, имели скрытые посевы и содержали большое количество скота»[50].

В свою очередь, власть боролась с социальной инаковостью своим излюбленным и апробированным способом: знаменитый приказ ОГПУ № 44/21 от 2 февраля 1930 г. и директива правительства СССР определили судьбу кулаков, выселяемых в различные регионы страны. Пункт 2 приказа закреплял «массовые переселения (в первую очередь из районов сплошной коллективизации и пограничной полосы) наиболее богатых кулаков... и их семейств в отдаленные северные районы СССР с конфискацией их имущества»[51]. Безостановочный конвейер «кулацкой ссылки» был налажен в феврале 1930 года, но директивы ОГПУ с пояснениями предстоящих массовых депортаций были разосланы на места еще в январе. «Осуществлять мероприятия надлежало особоуполномоченным райисполкомов (совместно с ОГПУ и местными комбедами)... Самих раскулачиваемых поделили при этом на категории:

1) "контрреволюционный актив": их заключали без суда в концлагеря и даже расстреливали..;

2) "остальные элементы кулацкого актива, богатые кулаки и полупомещики": их выселяли в отдаленные местности СССР или отдаленные местности данного края;

3) оставляемые в пределах района кулаки...

Разумеется, у всех трех категорий конфисковывалась большая часть их имущества и денежных накоплений, полученные таким образом средства шли в погашение кулацких "долгов" государству или поступали в неделимые фонды колхозов [52].

Первыми к переселению готовили «кулаков» с Северного Кавказа, естественно, что ингуши и чеченцы уже тогда были «первыми». «Плановая "матрица" депортаций выглядела при этом следующим образом: в северный край высылались кулаки с Украины и Центральной черноземной области. В Сибирь – с Нижней и Средней Волги и из Белоруссии»[53]. Казахстан и Сибирь в это время оказались не готовы к «приему», поэтому «кулаков» из Ингушетии, Чечни, Кабарды, Дагестана и других районов Северного Кавказа выселяли на Урал, Среднюю Волгу и Нижневолжский край.

Как тяжело в сталинском «раю» советизировались ингуши (и чеченцы), говорит анализ «Краткой справки об экономическом и политическом состоянии бывшей Чечено-Ингушской АССР за период с 1937 по 1941 г.», составленной после депортации 1944 г. заместителем начальника МВД по Грозненской области Дормидонтовым на имя начальника 1-го Спецотдела МВД СССР А.К. Сироткина. Справка была призвана обосновать депортацию как закономерную и единственную меру власти в отношении «народов-саботажников и бандитов». Дормидонтов писал, что в 24 административных районах ЧИ АССР до 1941 г. (а это 2288 населенных пунктов) проживало 75 тысяч ингушей (12 %, без учета ингушей Пригородного района и Владикавказа), 387,8 тысяч чеченцев (52,8 %) и др.; функционировало 224 сельсовета, 412 колхозов (из них 67 ингушских, 321 чеченских, 23 русских и 1 еврейский). Ингушские и чеченские колхозы, оказывается, не выполняли планов, в них была низкая трудовая дисциплина, имел место падеж скота, расхищение колхозных средств, гибель посевов, приписки и т.д. Но при этом также отмечалось, что последствия коллективизации для народов оказались тяжелыми [54]. О том же свидетельствует «Доклад о работе отдела спецпоселения НКВД СССР» от 5 сентября 1944 г., в котором о периоде 30-х гг. сказано следующее: «О чечено-ингушах. В начале 30-х гг. в области создалась реальная угроза вовлечения в повстанческую авантюру значительных масс. В результате подрывной работы в единоличном пользовании оказались основные массивы земельных угодий, до последнего времени практиковались купля, продажа и аренда земель, созданные колхозы существовали формально, в них было обобществлено не более 17 % пахотной земли, до 32 % сенокосных угодий и совершенно незначительное количество рабочего скота (около 5 %). В связи с такой обстановкой, часть бедняцко-крестьянских масс попала под влияние и зависимость кулаков. В широких массах на почве перегибов и провокаций шло глубокое брожение, используя это, кулачество переходило к открытым выступлениям, увлекая за собой значительную часть середняков. Для ликвидации этого контрреволюционного движения в марте-апреле 1930 г. было проведено ряд серьезных чекистско-войсковых операций при поддержке артиллерии и авиации»[55].

В очень подробном доносе капитана госбезопасности НКВД СССР С. Свирина о положении в Назрановском районе в мае 1942 г. тема «несоветскости» ингушей, не желающих становиться «нормальными советскими колхозниками», доминирует как основная для идеологического и юридического обоснования «брэнда» ингушей как «народа-преступника» и «народа-бандита». Из «Заключения по Назрановскому району»: «Нашел: ... колхозник Холухаев из колхоза им. Орджоникидзе, не желая работать на своей лошади по колхозным делам, нанес ей умышленное ранение ножом в ногу, об этом факте было сообщено прокурору и РО НКВД, но Холухаев до сего времени не арестован; ...Колхозник Асканов Заурбек колхоза им. 12 лет РККА имеет 4-х работоспособных членов семьи, не работал в колхозе в 1940 – 1941 гг., лошадей в колхоз не сдал, занимается спекуляцией и торгует спиртными напитками..; ...В колхозе им. Калинина во время проведения собрания имело место контрреволюционное выступление...»[56].

В доносах Поветьева, начальника Политического сектора НКЗ ЧИ АССР, подобная же информация: «...В декабре 1941 года в селении Барсуки был убит председатель колхоза им. Сталина Хаматханов Макшерип. Хаматханов был убит за его решительную борьбу с лодырями и с кулацкомулльскими элементами, этот, безусловно, террористический акт был совершен на лучшего председателя колхоза... 18/ΙV-42 г. мною лично ... был обнаружен на дальнем участке самозахват колхозной земли в количестве 3 га, в колхозе им. Ленина, селение Экажево. Самозахватчик колхозной земли Альдиев Увейс, член колхоза Альдиев прибыл в марте месяце 1942 г. с отбытия тюремного заключения... 20/IV-42 г. председатель с/совета Насыр-Корт т. Бузуртанов и председатель колхоза им. Ленина селения Насыр-Корт т. Джандигов обнаружили самочинный захват колхозной земли колхозниками этого же колхоза Вышегуровым Каурбеком, Вышегуровым Генардко, Цичоевым Бексултаном, единоличником Арчаковым Ахмедом. Когда председатель с/совета предложил им убраться с колхозной земли, захватчики стали сопротивляться...»[57].

Сталин вполне отдавал себе отчет в том, что село и деревню по всей стране можно заставить бесплатно работать на государство только террором, который и стал основным методом создания колхозов. Зажиточная и дееспособная часть крестьян-горцев была главным объектом уничтожения путем арестов, высылки, разорения, расстрела. Коллективизация в селах Ингушетии, как и по всей крестьянской России, шла «нога в ногу» с глумлением и репрессиями против священнослужителей, закрытием и осквернением мечетей. Безусловно, мусульманское духовенство своими методами боролось с безбожной советской властью и коллективизацией, доведенное до этой борьбы политикой и репрессивной практикой власти. Террор коллективизации ужесточал стиль политического руководства.

Смена ингуша-партийца И. Зязикова в 1929 г. на посту секретаря Ингушского обкома ВКП(б) русским Черноглазом обернулась неслыханными ранее репрессиями в адрес ингушских священнослужителей. А. Авторханов в своей книге тотальному террору властей в отношении сельской Ингушетии конца 20 – 30-х гг. посвящает специальную главу («Восстание в Ингушетии»)[58]. Во многом благодаря И. Зязикову массовые репрессии в Ингушетии начались позже, чем в Чечне [59]. Но когда мясорубка Черноглаза заработала, то масштаб и формы репрессий против духовенства, крестьян («кулаков»), управленческой и культурной элиты приняли необратимый характер вплоть до тотальной депортации всего народа в 1944 г. Только небольшой перечень репрессий конца 20 – начала 30-х гг.: учреждение «областного союза безбожников Ингушетии», вербовка мулл прямо в ГПУ Владикавказа с подпиской антирелигиозной декларации от простых крестьян массово вступать в «союз безбожников»; организация и осуществление по приказу Черноглаза начальником Назрановского районного ГПУ Ивановым репрессий в отношении религиозной секты Кунта-Хаджи и погром в мечети села Экажево летом 1930 г. – дает четкое представление о политическом, морально-психологическом и физическом государственном терроре в отношении ингушей. Убийство неистового чекиста Иванова, требовавшего из мечети сделать зернохранилище, повлекло за собой безудержный шквал репрессий против всех слоев ингушского общества. Сразу было расстреляно пять человек и тридцать сослано в Сибирь. Затем последовала серия спецмероприятий ГПУ по инспирированию сети антисоветского заговора в Ингушетии. В эту сеть в течение пяти месяцев были вовлечены сотни человек. Чекистский план создания «японского антикоммунистического центра в Ингушетии» с целью подготовки восстания в помощь Японии, которая готовится вступить в войну против СССР в ближайшее время, был реализован «на полную катушку». «Представитель Японии» (агент-монгол из среднеазиатского ОГПУ) выявил потенциальных «друзей Японии» среди ингушей и, сдав информацию, исчез. Вместо японского нашествия Ингушетия и ингуши оказались под свинцовым градом репрессий ГПУ: «21 человек расстрелянных, до 400 человек сосланных без суда и следствия (решением коллегии ГПУ) – таков был для ингушей результат этой очередной провокации ГПУ, зато почти все лица начальствующего состава Владикавказского объединенного отдела ОГПУ были награждены высшими советскими орденами за выполнение специального задания советского правительства. В числе награжденных был один из ингушских агентов ГПУ»[60].

Сразу же после «японской операции» Черноглаз с чекистами провели «зачистку» религиозных деятелей Ингушетии. «Черноглаз полагал, что под видом религиозных сект (секты Кунта-Хаджи, Батал-Хаджи и шейха Дени Арсанова) в Ингушетии существуют почти легальные контрреволюционные организации, неизвестные в центральной Советской России, а потому беззаконные и нетерпимые и в Ингушетии. Поэтому сейчас же после "японской операции" Черноглаз дал распоряжение об изъятии всех главарей указанных сект (эти религиозные секты были созданы еще задолго до русской революции). Аресты главарей и основных деятелей сект произвели на ингушей исключительно удручающее впечатление... Черноглаз был убит... Убийство Черноглаза дорого обошлось ингушам. Первым был арестован по обвинению в организации этого убийства Идрис Зязиков... вместе с его женой Жанеттой, были арестованы все его личные друзья и родственники. По аулам были произведены аресты среди всех тех лиц, которые числились в так называемых «списках порочных элементов» ГПУ, куда обычно заносились имена не только бывших, но и будущих "бандитов"»[61].

Каждодневные повальные аресты в Ингушетии были фрагментом большой сталинской чистки пограничных районов, которые «к 1935 году... в обязательном порядке были очищены от кулаков и прочих неблагонадежных»[62].

В период перестройки были опубликованы сведения о том, что в конце 20 – 30-х гг. было репрессировано 10 тыс. ингушей [63]. Согласно воспоминаниям А. Авторханова, с 1936 до конца 1938 г. в Чечено-Ингушетии было расстреляно около 80 тыс. человек всех национальностей (напомним, что репрессии 30-х гг. в большей степени затронули ингушей) [64]. Уничтожалась наиболее дееспособная часть народа, которая и являлась, по мнению чекистско-большевистской власти, основой латентного национального конфликта, т.е. скрытой формы сопротивления тоталитаризму [65]. Подчеркиваем: главными причинами конфликта народа и власти являлись раскулачивание и коллективизация, агрессивная атеистическая идеология советской власти, принудительное внедрение чуждых национальной культуре элементов во всех сферах жизни, а также естественный традиционный антиколлективизм ингушей, не сочетаемый с казарменной «соборностью» советского образа жизни. Неприятие коммунистической идеологии на глубинном уровне было причиной сохранения традиционного жизненного уклада ингушей, который советская власть пыталась разрушить.

Ингуши в принципе не могли смириться (и не смирились) с тем, что их удел – «лизанье палки» (В. Шаламов) Хозяина, и поэтому они всегда выламывались из железобетонного монолита сталинской системы, породившей снивелированных рабов, покорно стоящих в очереди у раздаточной кормушки этого «Хозяина».

***

Латентное сопротивление основной крестьянской Ингушетии сопровождалось открытой вооруженной борьбой небольшой части ингушей против советской власти и ее карательных органов весь период коллективизации – в 30-е и 40-е гг., в 50-е гг., в частности до 1956 г. После физической ликвидации выдающегося повстанца Ахмеда Хучбарова и его отряда в указанном году организованное вооруженное сопротивление в Ингушетии прекратилось. Ингушетия (вместе с Чечней) после укоренения советской власти на местах стала объектом пристальной «заботы» и «опеки» ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ. Это в центральной России чекисты были «откомандированы» в народное хозяйство [66], а на Северном Кавказе, и в частности в Ингушетии, они были фактически приставлены ко всем сферам жизнедеятельности и впрямую являлись несущими конструкциями режима [67]. В мемуарах А. Авторханова об этом сказано следующее: «Чечено-Ингушетией руководят (речь идет о периоде с 1934 года. – М.Я.) не секретари партии и не председатели Советов, а начальники и уполномоченные НКВД; бунты горцев и абречество в Чечне и Ингушетии не результат беспокойного национального характера, а следствие подстрекательства карьеристов из НКВД... за подавление волнений, ими же спровоцированных, за поимку абреков уполномоченных ГПУ-НКВД повышали в чинах, они получали ордена.., сфабрикованные дела, раскрытие мифических заговоров националистических групп и центров.., при НКВД Чечено-Ингушетии имелся даже отдел "ББ" (по борьбе с бандитизмом), но истинная его функция не столько карательная, сколько "творческая" – разрабатывать сценарии провокаций, создавать агентурную сеть из доносителей и филеров, вовлекая в нее в первую очередь бывших красных партизан»[68].

«Уголовно-террористическое государство фашистского типа» (А. Яковлев) насилием и каждодневными репрессиями вгоняло горцев в новый социальный миропорядок, а в ответ получало яростное сопротивление. Методы, которыми проводилась советизация (коллективизация как одно из ее проявлений), вызывали возмущение и сопротивление, но преувеличением и раздуванием масштабов организованного «вооруженного национального сопротивления» занимались, безусловно, сами чекисты, которые должны были перманентно демонстрировать свою важную роль «церберов» режима. Ингушетия была для этого удобным полигоном. Создание целостной системы провокаций, обман как основное правило во взаимоотношениях с обществом – характерные черты человекоистребительной эпохи сталинщины.

Сводки, донесения, записки, посылаемые в Москву, обосновывали репрессии и демонстрировали бдительность и преданность органов: «...там верили фантастическим сводкам чекистов, что чеченцы и ингуши только тем и заняты, что замышляют каждый день чуть ли не "освободительный поход" по всему Кавказу. Чтобы обосновать это свое утверждение.., чекисты сами организовывали мнимые заговоры... против советской власти или своей вызывающей провокационной политикой сознательно толкали их на вооруженное выступление против нее. Это входило и в карьеристские расчеты чекистов. Мы категорически утверждаем, при всем том, что советская власть отказалась, в конце концов, от многих своих "суверенных" принципов по национальному вопросу и при всей строгости советских законов и жестокости их применения чеченцы и ингуши примирились бы со своей судьбой, если бы не вся эта преднамеренная, порою чудовищная система провокаций НКВД. Мы утверждаем так же категорически, что в СССР нет ни одного маленького народа, с которым так легко можно было бы договориться и подчинить его власти, если апеллировать к его рассудку, не оскорбляя его национальную честь, религиозное чувство и личное достоинство… Им (ингушам и чеченцам. – М.Я.) была объявлена в порядке "коммунистического перевоспитания" самая ожесточенная война. Но эту войну вели не столько устами пропагандистов, но пулями чекистов»[69].

Чекистскую войну отражало (и довольно успешно) определенное количество так называемых кадровых банд (используя терминологию органов). В основном это были чеченские отряды и отдельные повстанцы-одиночки [70]. В таком весьма полезном для нашего исследования документе госбезопасности, как «Обзор материалов о банддвижении на территории бывшей ЧИ АССР» от 8 августа 1945 года, предназначенном всем начальникам УНКВД, РО и ГО НКВД Казахстана «для ориентировки и оперативного использования», отчетливо видно следующее. Повстанческое движение в основном было чеченским. Ингушские «кадровые банды» с 1922 по 1930 г. представляли собой тех крестьян (в основном неграмотных), которые после гражданской войны и окончательного воцарения Советов в Ингушетии не могли и не хотели адаптироваться к «новой» жизни: «В Ачалуковском районе (11107 человек) часть населения, уходившего с белыми, вернулась и занималась формированием бандгрупп, затем имело место кулацко-мулльское восстание. Широко действуют секты Кунта-Хаджи (200 человек), Дени Арсанова (30 человек)…»[71].

Вот каким образом характеризовались участники банд: «Додов Эльбруско Умаханович – 1879 г.р., уроженец и житель хутора Пуй Хамхинского сельсовета Галашкинского района, ингуш, беспартийный, неграмотный, из крестьян-середняков, колхозник колхоза им. Кирова. В 1930 г. судим на пять лет лишения свободы за участие в вооруженном восстании… Среди населения Хамхинского и Цорийского сельсоветов пользуется влиянием, тамада религиозной секты "Дени Арсанова" по Хамхинскому обществу… Балкаев Сельмурза Мусостович – он же Мусаев Сальмурза – 1870 г.р., уроженец и житель хутора Балкой Хамхинского сельсовета Галашкинского района, ингуш, беспартийный, неграмотный, из крестьян-кулаков, член колхоза. Вместе со своим братом Балкоевым Мовли руководит сектой "Кунта-Хаджи" по Хамхинскому обществу…»[72].

Согласно «Обзору материалов о банддвижении на территории бывшей ЧИ АССР», весь период 30-х годов советскую власть серьезно тревожили следующие ингуши-повстанцы: Ахмед Хучбаров, Курейш Белхароев, Бекмурзиев, Котиев, Султыгов, имевшие свои отряды. В поименном списке «бандитов» в «Обзоре» приведены фамилии 236 человек, из них ингушей – 14. Это руководители отрядов. Особые неприятности органам доставляла деятельность отряда Ахмеда Хучбарова [73]. На «нет» сводятся чекистские инсинуации с количеством и деятельностью так называемых банд и бандитов в документах Картотеки по учету спецконтинентов, которую НКВД ЧИ АССР составлял в дни депортации. Лишь в 1989 г.[74] стало доподлинно известно о том, что фактически реалистических сведений об этой части ингушского социума, которому и приписывалась основная вина за депортацию всего народа, просто нет. «Почти полное отсутствие сведений о бандах, якобы свирепствовавших в ЧИ АССР и послуживших поводом для выселения, показывает несостоятельность этих обвинений. Так, по Назрановскому району на 26778 человек населения только в карточках 5 человек, четверо из которых ингуши, а один – осетин, указано участие в бандах. Следует учесть, что к бандитам эти люди, являющиеся, в сущности, народными мстителями, отнесены по классификации сталинских времен. Примечательны формулировки об этих людях в карточках. Так, в карточках Барахоева Тугана и Газдиева Абдул-Хаджи указано: 1-й "скрывается в бандах", 2-й "находится в банде". В карточке Белхароева Курейша указано – "главарь банды. Сын шейха Батал-Хаджи. Легализован 5.12.44 г. Переселен в Казахскую ССР 7.11.45 г. эшелоном 136". "Арапиев Хасан и Кулаев Султан (он же Музар – осетин по национальности) указаны как участники банды Белхароева Курейша. Легализованы 5.11.44 г. Переселены в Казахскую ССР 7.11.45 г. эшелоном 136". …Разумеется, в Картотеку записаны только те "банды", которые попали в руки чекистов живыми. Можно также предположить, что к "бандитам" в Картотеке отнесены только те лица, которые уже были включены в списки банд, имевшиеся в НКВД. Тем более нет никаких оснований говорить о крупных бандах, действовавших в Чечено-Ингушетии. Вызывает удивление проведение в горах Чечено-Ингушетии в течение 1944 года широкомасштабных операций по борьбе с ними. Отметки в карточках о "легализации" "бандитов" в конце 1944 – начала 1945 года и их отправке в Казахстан убедительно свидетельствуют об успешном проведении операций по их поимке и подавлении сопротивления уже к началу 1945 года. Кстати сказать, отправка легализованных "бандитов" в Казахстан была всего лишь ловким трюком, придуманным НКВД для того, чтобы принудить обещанием свободы оказывающих сопротивление сдаться: все они по прибытии в Казахстан были арестованы»[75].

Война и последующая депортация народа привнесли в спорадический и спонтанный характер ингушского сопротивления характер более регулярного целенаправленного вооруженного противостояния палаческой системе.

***

Неудачное начало войны сразу же болезненно сказалось на ингушах и чеченцах. Совершенно определенно можно говорить о том, что она стала для Сталина весьма удобной завесой, за которой технически успешно (используя весь арсенал страны, вступившей в военные действия) и политически целесообразно («весь советский народ воюет за родину, а отдельные народы-отщепенцы в это время…») решалась геостратегическая задача «очищения» юга от «настоящих буйных» народов. Сталин обоснованно боялся вступления Турции в войну на стороне Германии. Поэтому были репрессированы карачаевцы и балкарцы – тюркские народы.

Бездарная и преступная деятельность советских военачальников, сдававших один за другими плацдармы страны, ужесточала национальную политику Сталина, особенно при прорыве немцев к Сталинграду и Северному Кавказу [76]. Повстанцев-одиночек, а также небольших мобильных отрядах на территории ЧИ АССР во время войны, «по данным НКВД, была… 51 бандгруппа с 335 участниками. Около 40 % из этого числа – «бандиты-одиночки». Это пишет В. Филькин – один из «тройки по борьбе с бандитизмом».., свидетель и участник этой борьбы. Он же свидетельствовал, что все эти "бандгруппы" еще в 1942 году (т.е. по крайней мере за 1,5 года до выселения) при активном участии «коренного населения были ликвидированы. Теперь о характере этих "бандгрупп". Они не носили какой-либо организованный характер. Да и вряд ли могли носить таковой, если половина из них были одиночки, а остальные составляли группы, в среднем насчитывавшие по 4 человека. Не было у них ни каких-либо спецсредств (например, связи и т.д.), ни политических программ. Подавляющее большинство из них были малограмотными и совсем неграмотными»[77].

Другой партийно-государственный функционер своего времени, лично принимавший активное участие в важнейших текущих делах в качестве заведующего военным отделом Пригородного райкома партии, А.-Г. Тангиев свидетельствовал: «…чеченцы и ингуши никак не могли вступать добровольцами в немецкую армию. Этой армии на территории Чечено-Ингушетии не было, да и организовывать диверсионные (именно военно-диверсионные. – М.Я.) банды не было нужды. Не было ни одного случая политического диверсионного акта на важнейших коммуникациях республики. Нефтепроводы, электрические линии, телефонная и телеграфная связь, железные и шоссейные дороги, мосты, радиостанции, объекты водоснабжения, аэродромы и т.п. – все работало, как в мирное время. Всенародный гнев обрушился бы на того, кто мог бы совершить подобное преступление»[78]. Историк М. Музаев в своем исследовании о депортации 1944 г. пишет о том, что «на самом деле в горной Чечено-Ингушетии в разное время действовали от 10 до 15 "бандгрупп", в которые входили от 1 до 7 участников разных национальностей (чеченцы, ингуши, русские, украинцы, грузины и др.), скрывающиеся после совершения различных уголовных преступлений или несогласных с существующим режимом»[79].

Мы считаем, что только восстание Исраилова и Шерипова, организовавших несколько повстанческих групп и партию (ставившие целью объединение всего Северного Кавказа для борьбы с советской властью и образование независимого горского государства), было единственным политически и организационно квалифицированным. Это было связано с тем, что Исраилов и Шерипов были высокообразованными и грамотными чеченскими патриотами-интеллигентами. Их национально-освободительное восстание началось в 1940 г., а завершилось в 1942 г., и никаких документов, подтверждающих связь отряда Исраилова-Шерипова с немцами, до сих пор нигде не обнаружено, как не существует каких-либо документов, которые указывали бы на то, что ингушские повстанцы, не преследовавшие политической цели национального освобождения, – имели какую-либо реальную связь и совместную деятельность с фашистами. «Восстанием» осени 1941 г. органы НКВД и НКГБ окрестили естественное возмущение мирных жителей ЧИ АССР на преступление военкомов и властей республики по насильственной, жестокой по своему характеру и последствиям мобилизацию гражданского населения Чечено-Ингушетии для строительства оборонительных сооружений в Харьковском военном округе.

Впервые об этом на основании документальной и свидетельской базы написал М. Музаев в упомянутом выше исследовании о депортации. «В самом начале сентября 1941 г. во всех районах республики военкомы (все русские) устроили настоящие облавы на гражданское население. Детей, женщин (даже беременных), стариков хватали прямо с улиц, базаров и т.д. Это вызвало панику, вначале даже местные партработники и сотрудники НКВД не понимали, что происходит. А происходило очередное государственное преступление (можно сказать, репетиция к депортации 1944 г.): Северо-Кавказский округ (Ростов-на-Дону) потребовал от главного военкома ЧИ АССР в специальном распоряжении мобилизовать 8000 человек для отправки в Харьковский военный округ. Военкомы, согласно существующей традиции, перевыполнили план «и загнали в эшелоны 13000 человек. В вагоны на носилках заносили даже тяжело больных людей. До 60 % мобилизованных не имели соответствующей одежды, люди не знали, куда и зачем их везут. В пути с ними не велось никакой разъяснительной работы, не выдавалась горячая пища, а зачастую и вообще никакая. Больных в вагонах прибавилось. Тем не менее, после остановки эшелонов их всех погнали пешком 80-километровым маршем к месту назначения. Тех, кто окончательно выбивался из сил, бросали без всякой помощи в безлюдных местах. Немало мобилизованных умерло уже в пути. Поселок Акимовка, в районе которого добравшиеся должны были начать работы, вдруг подвергся массированному налету немецкой авиации. Сопровождавшие мобилизованных военные исчезли, бросив мечущихся в панике под бомбами и пулеметными обстрелами людей. Сколько из них здесь погибло – неизвестно. Наконец, появился какой-то военный чин, который распорядился, чтобы мобилизованные "убирались к черту", т.к. они без всякой пользы представляют собой "мишени для немецких летчиков". И вся эта неорганизованная масса хлынула в обратный путь, кто пешком, кто, стараясь зацепиться за идущие на Северный Кавказ вагоны воинских эшелонов. Коменданты станций старались побыстрее избавиться от этих растерянных, часто не знающих русского языка людей. Сколько их сгинуло при возвращении – тоже неизвестно. Но в Ростов из 13000 человек добралось только 1200 человек. Здесь их встретили враждебно, называли дезертирами, не кормили, не оказывали больным людям врачебной помощи, оставили под открытым небом да еще собирались расстрелять…»[80].

Безусловно, это ведомственное преступление военкомов утяжелялось и превращалось в настоящую казнь ингушей и чеченцев с помощью НКВД и партийных органов. Все ведомства сталинской системы соучаствовали в геноцид-репетиции в самом начале войны, в конце которой свершился государственный геноцид-кульминация. Приехавшая в Ростов комиссия из ЧИ АССР (Гайрбеков и Тамбиев) не могла объяснить оставшимся в живых ингушам и чеченцам, почему погибли их близкие и родные. Совершенно естественно, что среди горцев была дискредитирована мобилизационная политика страны, способы и характер ее проведения: «...последствием стал отказ значительной части горцев подчиняться трудовой повинности, когда люди отправлялись за сотни километров от своей республики на строительство укрепрайонов в других краях и областях. Такие случаи стали именоваться громким словом «дезертирство» и выдаваться фальсификаторами (из НКВД, готовившими обоснование для грядущей депортации. – М.Я.) за дезертирство чеченцев и ингушей из Красной Армии. С другой стороны, сентябрьское преступление военкомов и властей, помноженное на незаконные поборы и реквизиции скота у сельчан, вызвали осенью 1941 года в отдельных горных районах и хуторах возмущенное выступление мирных жителей, которое затем стало фантастически раздуваться фальсификаторами и выдаваться за восстания»[81].

Эти «восстания» были просто необходимы карательным ведомствам для текущей отчетности, из которой впоследствии и родилась зловещая и фатальная для ингушей и чеченцев докладная записка «О положении в районах Чечено-Ингушской АССР» (ноябрь 1943 г.) на имя Берии, которому она настолько пришлась по душе, что он это даже выразил в своей знаменитой недоброй памятью резолюции от 13 ноября 1943 г.: «Тов. Кобулову. Очень хорошая записка». 18 ноября того же года им же было утвержден план операции «Чечевица».

***

В немецких исследованиях, работах таких специалистов-историков, как Л. де Йонг и Й. Хоффман, нет ни одного упоминания о каком-либо «сговоре» и совместных военных операциях между ингушами, чеченцами и немцами. В новейшем российском исследовании Л. Соцкова [82] (генерал-майора внешней разведки) в этой связи сказано следующее: «Чтобы сохранить бакинские и грозненские нефтепромыслы в рабочем состоянии к моменту их захвата германскими войсками, Верховное командование вермахта в сентябре 1942 г. приступило к организации спецподразделений и военнопленных, работавших прежде всего в нефтедобывающей промышленности. Их центральный лагерь размещался в Мариуполе. Эти люди должны были в кратчайшие сроки обеспечить восстановление нефтедобычи для нужд германской армии. Тогда же Абвер организовал агентурную группу "Зет", членов которой предполагалось забрасывать в бакинский и грозненский районы нефтедобычи с задачей не допустить вывода из строя скважин и нефтеобразования отступающими советскими войсками. Задействовать свою агентуру в полном объеме немцы не смогли по причине того, что захватить Кавказ им не удалось, а кое-кто из тех, кого успели забросить, были арестованы органами госбезопасности»[83].

В исследовании М. Ибрагимова [84] указывается на то, что повстанческие отряды сформировались к 1943 году в количестве 320 на всем горном и предгорном пространстве Главного Кавказского хребта: в Ставрополье их было 38, в Краснодарском крае – 51, Карачаевской автономии – 39, Черкесской автономии – 22, Дагестане – 53, Северной Осетии – 17, Кабардино-Балкарии – 42, Чечено-Ингушетии – 52. При этом все отряды были этнически разнородными и по характеру деятельности могут быть поделены на три группы:

1. Повстанческие группы политической направленности, связанные с немецкими разведцентрами, военным командованием и эмиграцией. Целью их являлось свержение советской власти.

2. Группы, не имевшие политической установки и никак не связанные с немецкой агентурой.

3. Криминальные группы с банальной бытовой уголовщиной.

Ингуши относились ко второй категории, как и 70 % всех группировок Северного Кавказа [85]. По нашему мнению, только деятельность выдающегося ингушского повстанца Ахмеда Хучбарова в годы войны, особенно в период с 1944 по 1955 г., была по-настоящему целенаправленной идейной и вооруженной борьбой с советской властью и ее карательной системой. Конечная цель этой борьбы не была обозначена им в каком-либо программном документе, а также в создании определенной структуры, имевшей внятные политические цели. Сам Хучбаров точно охарактеризовал себя и свое дело: "народный мститель", вступивший с оружием в руках на защиту своего народа. При всем беспрецедентном мужестве и выдающемся воинском профессионализме битва Ахмеда Хучбарова со сталинскими опричниками имела скорее социально-политические цели, чем сугубо военно-политические. Сама же власть деятельность А. Хучбарова оценила так: «нанес не только значительный политический и экономический, но ни с чем не сравнимый морально-нравственный ущерб Советской власти на Северном Кавказе»[86].

Из немецких десантов [87], заброшенных в 1942 г., документами архивов и в печати подтвержден лишь один – группа эмигранта Губе Османа (Саиднурова). В альтернативных свидетельствах, не вошедших в «популярные» публикации Н. Бугая, запечатлен механизм осуществления операций НКВД по «немецким десантам» в горах Ингушетии и Чечни. Упомянутый ранее В. Филькин рассказывал о том, как осуществлялись эти «операции» в горах: «Шеф НКВД в Чечено-Ингушетии Албогачиев Султан… оказывается, дал телеграмму в Москву: мол, в горах… восстание. Из Москвы позвонили Моллаеву (тогдашний председатель Совнаркома ЧИ АССР. – М.Я.): какие принимаете меры? Моллаев изумился: не слыхал ни о каком восстании… По решению бюро срочно отправились трое: В.И. Филькин, С. Моллаев и С. Албогачиев… Прибыли. Шарили по всем закоулкам.., подняв местных активистов. Никаких волнений. Албогачиев без смущения доказывал, что, вероятно, банда, почуяв преследование, ушла. Взяв себе в помощники нескольких активистов, он отправился на поиски в горы»[88], а В. Филькину и С. Моллаеву с остальными активистами предложил «пошукать вон за той горой. Искали всю ночь, почти до рассвета. Безрезультатно. К рассвету в небе вдруг загрохотал самолет. Пролетел над ущельем, погромыхал бомбами и улетел… У Албогачиева была рация, и он вызвал бомбардировщика. Вернувшись, Албогачиев торжествовал: "Ну, что я говорил? Бандиты были на той стороне и в очень большом количестве. Я вызвал самолет. Их разбомбили, но они рассеялись… Жаль, поймать никого не удалось…"»[89].

Тот же В. Филькин свидетельствовал о том, как создавались «арсеналы вооружения бандитов». Оперативным данным НКВД и его сексотов (в том числе и из числа повстанцев) нельзя было верить, потому что фантастическое количество единиц огнестрельного оружия (20000 штук, изъятого якобы при выселении ингушей и чеченцев) было «добыто» по преступной схеме НКВД: брали заложников из семей и держали до тех пор, пока родные не приносили требуемое количество оружия, купленного у сотрудников органов. В 70-е гг. В. Филькин за информирование об этом общественности был уволен с должности заведующего кафедрой истории КПСС Грозненского нефтяного института [90].

В воспоминаниях Джемалдина Яндиева [91], являвшегося с 1936 по 1944 г. председателем правления Союза писателей ЧИАССР и входившего в тогдашнюю номенклатуру по своей должности, есть важные сведения о «немецких десантах» в Ингушетии. В горы засылались ответработники из обкома партии коренной национальности (ингуши, чеченцы) в качестве «немецких резидентов» с крупными суммами денег, оружия и парашютов. Малограмотные, а чаще неграмотные крестьяне высокогорных сел (Галашкинского района Ингушетии, Шатойского – Чечни) весьма охотно брали и деньги, и парашюты (отличного качества шелк), а тем более оружие по принципу «все в хозяйстве пригодится». Вскоре они арестовывались и уничтожались как пособники немецких диверсантов. Одним из таких ответработников, выполнявшим спецзадания НКВД, был Чахкиев, отмеченный в воспитаниях и А.-Г. Тангиева [92].

Единственный более или менее подробный «сюжет» спецслужб, привязанный к Ингушетии и ингушам, – операция в августе 1942 г. по поимке в горах группы уже упомянутого нами выше немецкого полковника Губе Османа (Саиднурова, этнического аварца). Из публикации «Военно-исторического журнала»[93] и книги генерал-майора ГРУ Л. Соцкова (синхронно излагающих суть этой операции) становится очевидным следующее. Группу Губе чекисты «вели» с целью притягивания к ней как можно большего количества людей, которые затем были репрессированы. Начальник Галашкинского РО НКВД ЧИ АССР Чириков и председатель райисполкома Албаков очень легко вышли на контакт с Губе и в течение пяти месяцев поддерживали с ним отношения. Историк М. Музаев на основании изучения ранее недоступных исследователям документов пишет о том, что О. Губе почти за пять месяцев нахождения в горах не удалось совершить ни одной диверсии, ни тем более поднять масштабного восстания ингушей и чеченцев, «ни сколотить… хотя бы маленький повстанческий отряд. Ведь все (и совокупность документов, и совокупность очевидных обстоятельств) указывают на то, что миссия парашютиста-разведчика провалилась. Провалилась потому, что никто из чеченцев и ингушей не откликнулся на призывы Османа Губе. Все время своей "одиссеи" в горах Чечено-Ингушетии он находился в полной "опеке" мюридов Арсанова. По приказу своего устаза они и сдали гитлеровского полковника в НКВД. Ясное дело, что достались почести, ордена и повышения по службе за поимку такой крупной "вражеской птицы" не им, рисковавшим жизнями, а как обычно восседавшим в теплых кабинетах высоким энкаведешным начальникам. Спасибо и за то, что хотя бы через 20-30 лет вспомнили об Ахмеде Парагульгове, главном герое захвата командира гитлеровских парашютистов, и наградили его орденом Красной Звезды»[94].

Ни о какой-либо организации, ни о конкретных совместных операциях группы Губе с ингушами в приводимых документах – четырех выписках из протоколов допросов – не говорится, потому что этих операций попросту не было. Весьма любопытно, что группу Губе (интернациональную по составу и не имевшую ни одного ингуша в качестве кадрового разведчика) подбирал активный член осетинской политэмиграции Кантемиров [95]. Совершенно определенно можно говорить о том, что «чекистское начальство умело управляло всеми процессами антисоветского движения в горах Чечено-Ингушетии, из-за чего вступало даже в конфликт с партийным руководством республики. НКВД и НКГБ широко использовало в Чечне (как и в Ингушетии. – М.Я.), начиная еще с 20 – 30-х гг., систему организации лжебанд, лжегрупп и даже лжеабреков-чекистов. Так, например, плотную опеку над практически всеми заброшенными в Чечено-Ингушетию диверсионными группами абвера обеспечивали мюриды одного влиятельного шейха, добровольно и давно сотрудничавшего с советской властью»[96].

Неисследованная, богатейшая по объему и «фактуре» коллекция документов из партгосархива ЧИ АССР, которую мы условно называем «Коллекцией профессора А.И. Божедомова»[97], до сих пор не стала подспорьем для тех исследователей, которые хотят иметь подлинные, а не сфальсифицированные, отрывочные сведения о «бандах» накануне депортации и в связи с ней. Согласно документам Божедомова, уже в октябре-ноябре 1943 г. повстанческое движение уменьшилось настолько, что чекисты сами считали, что оно почти сошло на «нет». Это еще раз подтверждает тезис об управляемости процесса чечено-ингушского «бандсопротивления». Накануне операции «Чечевица» перед властью стояла задача нейтрализации (путем так называемой легализации) тех ингушей и чеченцев, которых она с началом войны особенно интенсивно и всячески вынуждала уйти в горы и сопротивляться чекистскому беспределу, чтобы обосновать необходимость депортации. По завершении этого этапа встала другая задача – выманить всех из гор, пересчитать, а особо ретивых уничтожить. Горы должны были быть «зачищены», чтобы «спецоперация» по депортации гражданского населения 23 февраля 1944 г. прошла без излишних эксцессов, которые вполне естественно могли быть ожидаемы от вооруженных и мобильных отрядов повстанцев. Все легализованные повстанцы были арестованы НКВД (их было свыше 1000 человек) и расстреляны. В первую очередь – 36 человек, которые являлись руководителями отрядов сопротивления.

Документы из коллекции профессора Божедомова также проясняют очень многое в мутной воде фальсификаций и лжи по поводу «легионов» «бандитов-предателей», оказавших «колоссальную» помощь немцам во время войны.

«Совершенно секретно.

Секретарю обкома ВКП(б) Чечено-Ингушской АССР

тов. Иванову.

...Во многих районах Чечено-Ингушской республики... в сентябре – начале октября 1943 г. бандповстанцы проявляют тенденцию, стремление к встрече с нами для их легализации, прекращения их банддеятельности. Встречи состоялись...

Народный комиссар внутренних дел ЧИ АССР

комиссар государственной безопасности – Дроздов.

№ 625, 3 октября 1943 г.»

«Совершенно секретно.

Секретарю обкома ВКП(б) Чечено-Ингушской АССР

тов. Иванову.

В последнее время в ответ на наши предложения среди бандгрупп горных районов республики проявилась тенденция к легализации и добровольной явке со сдачей оружия... Переговоры ведутся через религиозных авторитетов и старейшин, начались они в Чеберлоевском районе, а также в Шатоевском и Шароевском районах...

Народный комиссар внутренних дел ЧИ АССР

комиссар государственной безопасности – Дроздов.

№ 625/2, 5 октября 1943 г.»[98].

Из «Справки о значительном сокращении на территории ЧИ АССР деятельности бандповстанческих групп», которую нарком внутренних дел тогдашней Чечено-Ингушетии Дроздов отправил в наркомат внутренних дел СССР с копией в Чечено-Ингушский обком партии в виде шифротелеграммы под грифом «СС»:

«...На основе мероприятий, проведенных НКВД ЧИ АССР в отношении бандповстанческих групп... добровольно прекратили свою деятельность:

в сентябре 1943 г. – 11 бандгрупп с 79 участниками;

в октябре 1943 г. – 40 бандгрупп с 266 участниками.

В общей сложности прекратили существование в сентябре-октябре 1943 г. 51 бандгруппа с 335 повстанцами. Все они перешли на легальное положение. Помимо них, в сентябре 1943 г. на легальное положение перешли и 24 повстанца-одиночки, в октябре 1943 г. – 54. За два месяца всего легализовались 78 повстанцев-одиночек.

Таким образом, на основе соглашения с органами НКВД в сентябре-октябре 1943 г. прекратили деятельность на территории ЧИ АССР 413 бандповстанцев…»

Далее в документе приводится подробный перечень всех «бандгрупп» и одиночек, легализовавшихся и прекративших свою деятельность по каждому району ЧИ АССР отдельно.

В заключение справки сообщается: «… на 1 ноября 1943 г. на территории Чечено-Ингушской АССР продолжают действовать три кадровых постоянных банды: Исраилова Хасана, Магомадова Идриса и Махмудова Серли. Остальные банды, которых, по нашим оценкам свыше двадцати, это незначительные по численности группы и одиночки.

С 1 сентября 1943 по 1 ноября 1943 г., когда шла легализация банд на основе двусторонних соглашений между бандами и НКВД ЧИ АССР, потерь в людях опергруппы и войска НКВД не имели...

О чем и ставлю в известность.

Народный комиссар внутренних дел ЧИ АССР

комиссар государственной безопасности – Дроздов.

№ 701, 5 ноября 1943 г.

гор. Грозный»[99].

Эти документы подтверждают наши размышления о том, что «десанты», забрасываемые немцами, были этнически не вайнахские. Во-вторых, синхронизированная по времени (конец октября – ноябрь) легализация всех «банд» одновременно говорит о том, что НКВД-НКГБ прекрасно понимали: преступная военно-политическая операция по насильственному выселению ингушей и чеченцев из их домов и в целом с Родины вызовет ожесточенное и очень квалифицированное сопротивление всех повстанцев и народных мстителей, находившихся в горах не по одному году. В их лице повстанцев была нейтрализована единственно реальная, боеспособная и действенная военная сила более или менее адекватного сопротивления мощной машине государственного террора, осуществляющегося силами и средствами армии, внутренних войск, спецструктур при соответствующем техническом и пропагандистском обеспечении.

Оставшиеся в горах боевые группы, безусловно, не могли сравниться по своим возможностям с уничтожающей их силой, но они доставляли много хлопот власти, нанося ей в течение почти десяти лет ощутимые удары в военном отношении, а может быть, самое главное – морально-психологическое унижение. В этой связи история длительного сопротивления (до 1955 года!) группы Ахмеда Хучбарова – беспрецедентный пример ингушского народного сопротивления кадровой, ресурсно обеспеченной государственной военной махине периода расцвета сталинской империи.

В качестве итога к данной части нашей работы считаем уместным привести утверждение А. Некрича о том, что ни один историк так и не добрался до архивных материалов, которые бы дали четкое и убедительное представление о тех гражданах, тем более народах СССР, которые так или иначе помогали или служили немцам [100]. Это утверждение А. Некрича подкрепляется весьма серьезным свидетельством упоминавшегося ранее подполковника Григория Токаева (Токати), лично причастного ко многим тайным спецоперациям самого высокого уровня, их разработкам и реализации: «…автор этих строк, не будучи ни чеченцем, ни ингушом, ни татарином, ни прогитлеровцем (награжденный орденами и медалями за борьбу с нацистами), с документами в руках может доказать – и доказывал в СССР!.. – что в ЧИ АССР "диверсионные банды" не совершили ни одного действительно диверсионного акта, не выдвинули ни одного прогитлеровского лозунга, а наоборот, провозгласили своим знаменем два основных лозунга: 1) знаменитую кавказскую триаду: "Свобода – Вольность – Независимость", 2) "Долой и Гитлера и Сталина, да здравствуют демократические Штаты Северного Кавказа". Все дело… в этом последнем лозунге, а не в "диверсионных бандах"»[101].

Ни тогдашние функционеры (не понаслышке знакомые с подлинным состоянием дел), ни ученые, имевшие доступ к архивам, так и не смогли подтвердить существование неких подлинных документов, подтверждавших факты какого бы то ни было реального сотрудничества с немцами. Таких документов, по нашему мнению, просто не существует. Но всегда в империи существует политический заказ для силовых, карательных структур по «технологическому» обеспечению государственных репрессий как против отдельной личности, так и целого народа.

***

Специального внимания требует проблема, впрямую связанная с депортацией, – участие ингушей в Восточных легионах вермахта [102]. Во время Второй мировой войны ингуши сражались во всех родах войск и приняли участие во всех битвах этой человекоистребительной катастрофы XX века. Из 32000 человек [103] разных национальностей, ушедших на фронт из ЧИ АССР, 7000 были этническими ингушами. Более 1000 человек не вернулись с фронтов войны. По неточным данным, в немецкий плен, главным образом в первый год, попало около 500 человек. Для многих ингушских парней, как правило, малограмотных или совсем неграмотных молодых людей (многие из них не знали даже русского языка), в плену стоял вопрос экзистенциального уровня: жить или умереть. Они, как и все советские солдаты, стали жертвами преступных просчетов военачальников и самого главного из них – хозяина Кремля. Величие Сталина в массовом сознании было связано с тем, что несчастный народ-победитель не представлял себе подлинной цены этой страшной победы: «А она безмерно велика, и не в последнюю очередь из-за огромных просчетов Сталина накануне войны, его преступлений, связанных с террором.., равно как и из-за дилетантского, неумелого руководства, особенно в начале войны. В 1941-м, как и в 1942 г., в результате неудачных оборонительных и наступательных операций огромное количество советских военнослужащих оказалось в фашистском плену. Судьба этих людей безмерно горька. Горька вдвойне потому, что плен, по нашим официальным взглядам, был позором. Хотя советские уставы не рассматривают политическую и нравственную сторону плена, однозначно считалось, что плен – это фактически измена. Существовала формула: лучше смерть, чем плен. Но обстоятельства войны повернулись таким образом, что многие предпочли жизнь, чем смерть, в надежде вырваться из плена, вернуться к родным очагам»[104].

Дм. Волкогонов пишет о том, что Сталина с самых первых дней войны интересовали объемы потерь. Но в делах статистики Главного управления кадров Генштаба графы о попавших в плен не было. Исследователь был вынужден полагаться на цифры западных военных историков, оперирующих данными штабов вермахта (ОКХ и ОКВ): «…с июня 1941 по апрель 1945 г. немцами было захвачено пять миллионов 160 тысяч человек… Эта цифра за первые полгода войны исчисляется примерно тремя миллионами человек»[105]. Что ждало ингушей (как и всех остальных), оказавшихся в плену? Безусловно, среди военнопленных были люди, руководствовавшиеся политическими мотивами, обиженные советской властью, репрессиями родных и близких и т.д., но определяющим был простой человеческий мотив – остаться в живых и не стать лагерной пылью.

А. Некрич об этом говорит следующее: «Гитлеровцы захватили в 1941 г. 3-4 млн. пленных. Их загнали в наспех сколоченные лагеря, где они, лишенные пищи, воды, подвергаемые унижениям и издевательствам со стороны охраны, погибали. Десятки тысяч военнопленных просто расстреливались гитлеровцами»[106]. Участница польского движения Сопротивления Дженнет Джабаги-Скибневска рассказывала нам о том, что в немецких концлагерях среди военнопленных были нередко случаи каннибализма. Об этом ей, в свою очередь, рассказали ингушские легионеры, с которыми она встречалась в 1942 г. в польском городе Весола, где дислоцировалась ингушская рота 836-го батальона Северокавказского легиона [107].

Дм. Волкогонов в указанной работе пишет о том, что в 1942 г. «гитлеровское руководство стало искать в лагерях для военнопленных отщепенцев, готовых служить не только в русской освободительной армии Власова, но и в различных национальных легионах: Грузинском, Армянском, Туркестанском, Кавказском, Прибалтийском, других национальных формированиях. Усилий было приложено много, но результат был незначительный. Немало военнопленных оказались "легионерами" лишь потому, что видели в этом путь к выживанию и получению возможности бежать к своим: были, конечно, и такие, кто поддался на националистическую пропаганду»[108]. Военный историк признает, что вина политического и военного руководства страны и лично Сталина, сделавших своих собственных солдат изгоями Второй мировой войны, неопровержима. И «отщепенцы», и «националисты», и все остальные были жертвами преступной политики собственного государства и фашистской Германии.

О том, как хозяин Кремля пристально следил за легионами [109] и как деятельность легионов «помогла» Сталину и Берии «привязать» их к депортациям именно ингушей, чеченцев, карачаевцев, балкарцев (а не осетин, кабардинцев и других – «лояльных», своих), говорят документы, приводимые Дм. Волкогоновым. Из них ясно, что приговоренные еще в 1940 г. к «зачистке» народы во время войны просто как бы «добирали» черные шары к фатальному решению своей судьбы. «О деятельности легионов Сталину доносили по линии политорганов и НКВД. Он понимал, что какой-то реальной силы эти формирования представлять не могут, но политический резонанс, основанный на использовании радио, листовок, произвести могут. Устные указания, как и резолюции на документах, с которыми мы имели возможность ознакомиться, свидетельствуют о жестоком, непримиримом отношении Сталина к изменникам Родины. В общей сложности их было не так уж мало, и среди них люди разных национальностей... Вот донесение, где в верхнем углу стоит помета наркома внутренних дел: "Сообщение послано тов. Сталину, Молотову, Антонову". Приведем его полностью: "10 июля 1944 г. Л. Берия. 12 июля в результате прочески лесного массива в р-не селения Казбурун Кабардинской АССР задержан немецкий парашютист Фадзаев Х.Х. (бывший член ВЛКСМ, осетин, работал полицаем в с. Урух, в 1943 году вступил в немецкую армию. Имеется звание обер-фельдфебеля немецкой армии). Задержано еще несколько парашютистов. Из 8 парашютистов продолжается розыск еще 2 человек. Остальные убиты или задержаны. Кобулов"»[110].

Обращаем внимание на то, что в июле 1944 г. ингушей, чеченцев и других уже не было на Северном Кавказе, а немцы продолжали забрасывать десанты. Кабардинцы и осетины, территория которых находилась под оккупацией, за связь с немцами и участие в парашютных десантах и шпионско-диверсионных отрядах не были депортированы. Они даже имели национальные представительства на оккупированных территориях в 1942 – 43 гг. [111]. Более того, в Национальном комитете Северного Кавказа, созданном в 1944 г. в Берлине, фактическое руководство осуществляли осетин Кантемиров (или Кантемир, создатель ежемесячного журнала «Кавказ»), аварец Магома; руководителями военного штаба Северокавказской национальной комиссии в Берлине последовательно были осетины Кулатти и майор Дударов (выпускник военной академии Фрунзе), попавшие в плен в 1942 г. В Национальную комиссию входили аварец Мусаясул, кабардинец Жакан, осетин Элегкоти [112], т.е. представители тех народов, которые не были депортированы Сталиным, несмотря на их весьма активное идейно-политическое и военное противостояние в годы Второй мировой войны сталинскому режиму на стороне вермахта. Ни активное участие осетин [113], дагестанцев, кабардинцев и др. в различных структурах, созданных немцами для борьбы с Советами, ни, в свою очередь, героическая борьба ингушей [114], чеченцев, карачаевцев, балкарцев, калмыков и турок-месхетинцев на советской стороне в эти же годы никоим образом не определяли судьбы народов. Они были предрешены до войны (!). «Экзекуция» ингушей никакого отношения не имела к тому, что 150 человек этой национальности, попав в немецкий плен, стали легионерами и воевали на стороне вермахта. Из-за того что Власов после образования РОА воевал против коммунистов, русские как нация, не были сосланы за Урал! Поэтому считаем несостоятельным деление на «предателей» и «героев» у любого народа, подвергнувшегося сталинскому геноциду депортаций: все участники Второй мировой войны, независимо от военной формы, в которой они воевали и бедовали, «на каком бы поле боя, далекого изгнания (зарубежной эмиграции или внутренней ссылки) ни сложили они голову, в каком бы застенке – нацистского гестапо или советского НКВД – КГБ – ни оборвалась их жизнь – все они в той или иной мере были жертвами»[115] трагического катаклизма середины XX века.

Народы оказались жертвами, потому что Сталин приговорил их к «наказанию» не по причине коллаборации, предательства и других приписанных им «преступлений». Они были приговорены в коммунистическом аду по определению: депортированные народы не были «своими», они были чужими в империи Сталина – по социальной самоорганизации, этнической и религиозной пассионарности, ментальной и эмоционально-психологической инаковости, не дающих «хозяевам» империи никаких (даже потенциальных) перспектив на возможность их ассимиляции в огромном безликом океане «советского народа». В России историки все еще ищут причины сталинской «порки», а в Германии уже давно вынуждены были признать, что нацистское политическое руководство и Верховное командование вермахта не оценили потенциала национально-освободительных движений нерусских народов СССР и не имели намерений содействовать осуществлению стремлений к независимости (их сепаратистских тенденций), вели в отношении этих народов политику грубого насилия и игнорирования их интересов [116].

В исследовании Г. Мамулиа, посвященном истории Грузинского легиона в годы Второй мировой войны, по этому поводу приводятся горькие признания командира центра по формированию восточных легионов генерал-майора Ральфа фон Хайгендорфа, которые сводятся к тому, что позднее создание Кавказскими штабами связи [117] Кавказского национального комитета, требовавшего от германского руководства заявлений о будущем независимом статусе Кавказа, было стратегической ошибкой, ибо «было сделано в тот момент, когда Красная армия стояла уже под Франкфуртом на Одере. Когда же мы находились у подножия Кавказских гор, Гитлеру было нечего сказать народам Кавказа... Несомненно, количество наших восточных добровольцев было бы во много раз больше, а их боевая ценность гораздо выше в случае проведения нашим правительством более ясной политики. Я даже убежден, что с помощью восточных народов мы могли бы выиграть войну против большевиков»[118]. В запоздалых раскаяниях генерал-фельдмаршала фон Манштейна, командующего Южной группой, также есть упрек самим себе, не сумевшим обратить в свою пользу недовольство нерусских народов советской властью: «…Конечно, для нас было бы значительной помощью, если бы мы могли в широком масштабе привести в движение и использовать против большевиков русских и инородцев. Самым трудным всегда будет вопрос, какую цель поставить перед ними, т.к. их интересы противоположны и в конечном счете расходятся и с нашими…»[119].

А. Некрич, комментируя это высказывание немецкого военачальника, говорит о том, что народам Советского Союза, особенно кавказским, «были ненавистны любые завоеватели, что бы они ни сулили; расовая теория, возвеличивающая немцев как народ господ, а главное, расовая практика на оккупированных территориях СССР с ее массовыми убийствами, уничтожением сотен тысяч людей, причисленных к «расовонеполноценным», истребление военнопленных, попавших в гитлеровские лагеря… Зверски античеловеческий характер идеологии, политики и практики третьего рейха абсолютно исключал сколько-нибудь длительное сотрудничество с ним больших групп населения, не говоря уже о целых народах»[120]. Эта мысль А. Некрича совпадает с мнением А. Авторханова, который писал, что катастрофа Германии состояла в античеловеческой практике расизма «в тылу Германии и в завоеванных странах и дремучем тупоумии в политической стратегии ведения войны. Стратегически близкую к выигрышу уже в октябре 1941 г. войну Гитлер политически проиграл тогда, когда сменил курс, – не уничтожив большевизм и не освободив народы СССР, он намеревался превратить их в колониальных рабов Третьего рейха»[121].

***

Отдельного внимания в связи с депортацией требует тема кавказской политической эмиграции и внешней политики Сталина в период войны и несколько раньше на юге СССР. Кавказская политическая эмиграция (ингушская как ее органичный фрагмент) с 20-х по 50-е гг. была представлена в политических и общественно-политических партиях, союзах и комитетах в Стамбуле, Париже, Мюнхене, Варшаве, Берлине и Праге.

Задолго до начала войны внешняя разведка [122] доводила до сведения Сталина очень подробные документально-аналитические материалы, связанные с политической и военно-политической деятельностью кавказской эмиграции. Особо пристально разведчики Сталина отслеживали работу организации «Прометей» и ее активистов. Эта антисоветская, полуконспиративная организация работала в Польше и Франции с 1926 по 1938 г. под патронатом и при финансовой помощи Маршала Пилсудского, польского Генштаба и Министерства иностранных дел. Враждебным СССР очагом была и Турция, где кавказская политэмиграция вела себя не менее активно. Политическое руководство СССР приоритетным направлением в деятельности внешней разведки с самого ее рождения считало работу по борьбе с малейшими проявлениями сепаратизма в СССР, идеи которого в соответствующие исторические моменты всегда поддерживались эмиграцией. В спецсообщениях разведки, крайне важных Сталину, постоянно проходили имена таких главных функционеров кавказской политической эмиграции, как Расул-заде, Векилов, Валидов, Караев, Мехтиев (представители Азербайджана), Накашидзе, Авалошвили, Чачишвили, Квинтадзе, Чегелия, Амирэджиби, Габашвили, Кедия, Вачнадзе (грузины), Баммат, Шакманов, Саид Шамиль (внук имама), Чуликов, Сунжев, Магомов, Цаликов, Кантемир (представители Северного Кавказа, из которых Чуликов и Сунжев – этнические чеченцы). Эти фамилии многажды проходят в разного рода документах, материалах и публикациях, связанных с деятельностью эмиграции предвоенного и военного времени в Европе и Турции. В.-Г. Джабагиев, М. Куриев, Д. Албогачиев, С. Мальсагов и несколько других активных ингушей, состоявших в организации «Прометей», в Варшаве, Стамбуле и Берлине работали на издательско-публицистической и профессионально-военной ниве [123].

А. Авторханов очень подробно описывает деятельность северокавказской политической эмиграции во время войны. В Берлине в 1943 г. он встретился со многими перечисленными выше персонами: «В Берлине я познакомился со многими представителями мусульманской, кавказской и русской эмиграции. Почти все состояли в национальных комитетах и национальных формированиях – так называемых "восточных легионах", в которые немцы вербовали бывших советских военнопленных. Эти легионы входили в вермахт как восточные добровольческие войска. Национальные комитеты никакого влияния на них не имели. Они упорно добивались, чтобы Германия официально заявила о признании права народов СССР на самоопределение и предоставила председателям комитетов дипломатический статус послов, аккредитованных при правительстве Германии. Гитлер об этом и слышать не хотел, он, в отличие от Сталина, был честен – не обещал того, чего не мог. Он передал национальные комитеты в ведение «восточного министерства» Розенберга. Представители кавказских, как, впрочем, и других эмигрантских политических организаций, отказались сотрудничать с правительством Германии»[124].

Северокавказцы вместе с закавказской политэмиграцией имели программной целью создание Кавказской конфедерации (или федерации). «Когда эти лидеры Северного Кавказа (С. Шамиль, Д. Албогачи, Б. Байтуган и Г. Баммат. – М.Я.) отказались от сотрудничества с Германией, организовалась третья группа во главе с Алиханом Кантемиром… Эта группа создала в Берлине «Северо-Кавказский национальный комитет», который поставил перед собой важнейшие задачи: 1) освободить из концлагерей всех северокавказцев-военнопленных [125], 2) проповедовать и в дальнейшем идею национальной независимости Северного Кавказа и добиваться признания его суверенитета Германией»[126].

Первую задачу выполняли весьма успешно – от гибели в немецких концлагерях были спасены тысячи представителей народов Северного Кавказа. А вторая задача оказалась, увы, не по силам… Авторханов пишет о том, что некоторые представители первой политэмиграции не входили в комитет, например «Васангирей Джабаги (ингуш, председатель парламента), профессор Айтек Намиток (черкес), Ибрагим Чуликов (председатель Национального комитета при правителе Чечни, генерале от артиллерии Эрисхане Алиеве), генерал Бичерахов (осетин). Они в комитет не входили, но я с ними встречался»[127]. Другой ингуш первой политэмиграции – Джемалдин Албогачиев – журналист и общественный деятель, живший до войны во Франции, являлся членом этого комитета вместе с осетинами Кантемиром и Байтуганом, дагестанцами Магомой и Муратхановым, черкесом Султаном Клыч-Гиреем, адыгейцем Улагаем, чеченцем Тукаевым. Эти люди работали с генералом Власовым и объединяла их в сотрудничестве с Германией позиция «Хоть с дьяволом, но против Сталина!», а также «обоснованная надежда: маневрируя наперекор ослабленного в войне Гитлера, провозгласить независимость своего народа. Такой была цель и власовского движения»[128].

«Своеобразное» переосмысление Сталиным идей политэмиграции об общекавказской независимости было, как нам представляется, одной из главных причин депортаций «возмездия» – без пассионарных мусульман Северного Кавказа проект «Свободный Кавказ» был невозможен по определению. Сталин понимал это, как никто, в коммунистической империи.

Советская внешняя разведка была убеждена, если Кавказ вдруг будет захвачен немецко-турецким альянсом, то там начнутся «необратимые процессы. Потеря этого региона, родины вождя, может стать непоправимой для судьбы всей страны… Контрразведка доложила, например, что турецкий военный атташе … высказал убежденность, что немцам удастся захватить Кавказ, и он намерен рекомендовать своему Генштабу в качестве превентивной меры подумать о занятии турецкой армией стратегически важных позиций в этом регионе… Если осуществится худший сценарий, то заработает механизм сепаратизма, который имеет свои корни, да к тому же пестовался все те двадцать лет, что прошли после последней неудачной попытки отделиться от России после революции. При согласии идеологов кавказской независимости и их внешних спонсоров наиболее удобной формой достижения цели названа конфедерация независимых кавказских государств. Пусть Кавказ станет таким же привычным и устоявшимся в международной политике понятием, как, скажем, Балканы... Главное – уйти от России…»[129].

Сталин предполагал «возможность турецкого военного вмешательства в дела региона, как это было во время гражданской войны, которое повлекло бы за собой активизацию внутренних процессов. Предпосылки для этого… существуют, так как в Дагестане, Чечне, Ингушетии, Карачае периодически возникают волнения на этнической и религиозной почве…»[130]. Полученные разведкой сведения реализовывались в оперативной работе и информационно-аналитическом обеспечении для разработки необходимых политических решений. Л. Соцков приводит выдержки из документа внешней разведки, который красноречиво характеризует степень «прогерманскости» кавказской политэмиграции.

Источник внешней разведки во Франции передал информацию о прогерманской деятельности кавказской эмиграции в период войны. Как пишет Л. Соцков, по тому, что текст агентурного донесения в Центре был тиражирован в нескольких экземплярах, что необычно для такого рода документов, оно было замечено. Все кавказские народы, «а именно грузины (православные христиане), армяне (христиане григорианской церкви), азербайджанцы (мусульмане), северокавказцы или горцы (христиане и мусульмане) представлены в эмиграции. Начиная с 1939 г. немцы стали использовать эту эмиграцию, основываясь на многолетнем сепаратизме, культивировавшемся в ее среде, но заглохшем на родине, и антикоммунистических настроениях или, скорее, антиколлективизме кавказцев, который еще существует в самой России. Кавказцы, считалось, должны помогать Германии в ее действиях.., имея целью вызвать повстанческое движение за независимость Кавказа. Ввиду такого тотального использования эмиграции немцы в 1941 г. создали в Берлине кавказское правительство, во главе которого был поставлен Кедия, член НСДАП, служивший в СС и находившийся, таким образом, в подчинении ведомства Гиммлера. Это правительство включало в себя представителей национальных секций: грузинской (руководитель Авалиани), северокавказской (Шамиль и Баммат), азербайджанской (Мирза)… Грузины в подавляющем большинстве оказались сторонниками немцев… Северокавказцы по большей части были настроены антигермански. Они не согласились иметь своим руководителем человека, назначенного немецкими властями, а избрали его сами. Азербайджанцы … имели во главе деятеля, который точно исполнял полученные от немцев директивы. Была проведена мобилизация эмигрантов. Грузины в массе своей на нее откликнулись. Армяне – как эмигранты, так и военнопленные – стремились уклоняться от мобилизации… Что касается северокавказцев, то в основном они не пожелали идти на германскую службу...»[131].

Кавказская политэмиграция внятно артикулировала то, что для Сталина было невозможным в принципе: свобода и независимость всех нацокраин России.

В прометеевской организации особенно жестко утверждалась идея независимости Северного Кавказа, Украины, Азербайджана, Туркестана, Идель-Урала. Лидеры «Прометея» своими союзниками считали всех врагов советской власти, утверждали, что независимость Кавказа не есть расчленение России, отрицали в принципе государствующее превосходство прав русского народа над всеми нерусскими народами, находящимися в пределах российской империи [132].

Понимая, как никто другой, что многомиллионные грузины, азербайджанцы, украинцы и др. в общенациональном масштабе ему просто не по зубам, Сталин, в своем полуночном затворничестве конструируя будущую послевоенную коммунистическую суперимперию, предусмотрел тотальное превентивное зачищение этнических территорий исторически «неспокойных» народов мусульманского вероисповедания под стратегические площадки для предполагаемых экспансионистских захватов в направлении Ближнего и Среднего Востока. Еще летом 1939 г. Сталин на встрече с Риббентропом (она была отражена в записях сделанных по ее свежим следам немецким послом Шуленбургом), касаясь Турции, недовольно заявил, что «турки не знают, чего они хотят. Наверное, они хотели бы одновременно договориться и с Англией, и с Францией, а также с Германией и Советским Союзом. Если Турция будет упорствовать в своем странном поведении, то, возможно, возникнет возможность проучить турок»[133]. Подготовка к этому началась много раньше, как пишут исследователи, в 20-е гг. Агрессивно-захватническая политика по «расширению социализма» строилась на «внутриевропейских противоречиях, главным из которых было франко-германское. Стратегические планы СССР ориентировались на затяжную войну в Европе… После того как франко-германская война оказалась "блицкриком", расширить фронт социализма стало возможно только путем войны»[134]. А поэтому страна с июня 1940 г. была поставлена на военные рельсы. Передел Европы по секретному протоколу Молотова-Риббентропа был завершен к ноябрю 1940 г. Преступная подковерная возня Сталина-Гитлера привела к заключению пяти секретных протоколов. По этим протоколам Финляндия оставалась в зоне советских интересов. Туда же попадала Болгария; СССР получал военную базу на Босфоре, а если Турция не согласится, «Германия, Италия и СССР договариваются выработать и провести в жизнь необходимые военные и дипломатические меры». Направление советской экспансии в Азии определялось «в духе определения центра тяжести аспирации СССР на Юге от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу»[135].

Об этом же четко было сказано в открытом письме «Прометеевской Лиги» в ООН от 1 августа 1946 г. по поводу геноцида народов Кавказа и Крыма: «Особо важной и скрытой причиной депортации… является стремление коммунистического правительства СССР обеспечить себе и подготовить стратегически важные пункты для предусматриваемого наступления на Ближний турецко-арабский и среднеиндийский Восток. Крым как воздушно-морская база и Кавказ как основной плацдарм великой оффензивы (наступления) СССР в направлении Средиземного моря и Персидского залива требуют уничтожения имеющейся там традиции национально-освободительной борьбы мусульманских народов против русского ига и религиозной отличности их от русских.

Страшным примером полного уничтожения некоторых народов Кавказа и Крыма коммунистическое правительство СССР хочет терроризировать все национальности в СССР и контролируемые Советами народы, а также устрашить все прочие малые и слабые народы Земли. Следовательно, указанный национальный террор, проводимый коммунистическим правительством СССР, является… одним из средств подготовки… агрессии в страны Ближнего и Среднего Востока…»[136].

Турция для Сталина на этом пути являлась первым объектом, но прежде всего, «особую опасность представляла перспектива открытия второго фронта турецкими войсками на Кавказе, ставившая под угрозу топливную базу страны»[137]. Историк А. Безугольный исследовал угрозу турецкого участия на стороне Германии в наиболее напряженный период советско-турецких отношений в 1942 г. и пришел к выводу о том, что турецкий нейтралитет во Второй мировой войне все время находился под угрозой срыва. Турция колебалась между Англией и Германией, она занимала стратегическое положение, находясь на важнейшем для гитлеровской экспансии направлении: советский Кавказ, британский и французский Ближний Восток, что, безусловно, требовало от руководства этой страны сложных маневров между державами-монстрами.

«…Турецкие руководители не делали... никаких официальных заявлений и в правительственной прессе поддерживали атмосферу нейтралитета. Их позицию четко выразил в своем донесении фон Папен: "Чем дальше оттягивается исход… войны, тем сильнее становится стремление Турции остаться вне войны, чтобы ни при каких обстоятельствах не очутиться на той стороне, которая окажется в проигрыше"»[138].

Хотя Турция и вела себя в духе колеблющегося суверенитета, но уже к лету 1942 г. она подтянула изрядные военные силы к советской границе. И эта группировка в силу политики колебания «могла быть использована как против немецких войск, наступавших с Кавказа, так и для территориального дележа советской территории совместно с гитлеровцами»[139]. В этой связи интересны воспоминания тогдашнего первого секретаря ЦК КП(б) Грузии К. Чарквиани, который говорил о том, что Сталин полагал, что турецко-германская агрессия на Кавказ вполне возможна и наметил уже 4 июля 1941 г. в Ставке Верховного Главнокомандующего два ее направления: с самой территории Турции либо выброской морских и воздушных немецких десантов с турецких баз. «Поэтому в кратчайшие сроки вся западная Грузия, Армения, Баку были подготовлены в военно-инженерном отношении. Закавказский военный округ был даже переименован в Закавказский фронт: емкость оборонительных рубежей составила 25 дивизий. Задача Закавказского фронта заключалась в следующем: одновременно с прочной обороной Кавказа с севера и прикрытием черноморского побережья, не дожидаясь нападения со стороны Турции, упредить развертывание и активность турецких войск путем разгрома их в полосе Трабзон, Байбурт, Эрзерум, Карс, Артвин, а затем быть в готовности к встрече в предгорьях и на перевалах Главного Кавказского хребта немецко-фашистских войск... Вероятно, учитывался положительный опыт молниеносной кампании в Иране в августе 1941 г., когда войска Закавказского фронта совместно с английскими войсками оккупировали страну и разоружали армию. Тем самым была выбита почва у немецкой и итальянской агентуры, настраивавшей иранского шаха против союзников»[140].

Турция так и не выступила против СССР. Уже в сентябре 1942 г. ход боев на Северном Кавказе и под Сталинградом вызвал у турок разочарование, а после разгрома армии Паулюса и отступления войск Клейста с Кавказа вопрос о коалиции с Германией был снят. Но напряжение Сталина на турецком направлении, безусловно, не прошло бесследно. Для него граница с затаившимся и готовым в подходящее время к броску мусульманским соседом стала объектом особых забот. Сталин хотел раз и навсегда (как это ему виделось) обезопасить свою державу путем уничтожения нескольких мусульманских тюрко-горских народов Кавказа и Крыма, приграничной «пятой колонны» империи, для будущего стратегического броска на Восток.

Обобщая итоги послевоенного мира, выдающийся ингушский политический деятель В.-Г. Джабагиев писал: «Последняя мировая война показала со всей очевидностью, как далеко простирались намерения Москвы именно на Ближнем Востоке. Действительно, во время своего визита в Берлин в 1940 г. Молотов добивался согласия германского правительства на занятие Советским Союзом турецких проливов – Босфора и Дарданелл, а также свободного выхода через Иран, к берегам Персидского залива. Требование это было настолько неожиданным и одиозным, что Германия не только отвергла его с негодованием, но и сама с этого момента начала готовиться к нападению на Советский Союз. Турция же ответила на грозящую ей уже и раньше опасность со стороны Москвы заключением союза с Англией и Францией и сохранением в продолжение всей войны, и даже после нее, вооруженного нейтралитета. Опасения Турции подтверждены были, впрочем, и послевоенной политикой Советского Союза, который еще в 1945 г. отказался от договора дружбы с Турцией, заключенного в 1925 г., и предъявил анкарскому правительству требование пересмотра Лозаннской конвенции от 1936 г. о проливах. Москва стремилась заставить Турцию закрыть проливы для военных кораблей всех наций, кроме Советского Союза и его причерноморских сателлитов – Болгарии и Румынии. Одновременно Москва возбудила вопрос о возврате Советскому Союзу некоторых турецких провинций, граничащих с Кавказом, а именно Карса, Ардагана и др. Но на эти требования Турция ответила, естественно, самым решительным отказом. Результатом попыток Москвы запугать Турцию было только то, что последняя усилила военную и политическую бдительность и стала добиваться принятия ее в Атлантический Пакт в качестве полноправного члена...

…Переходя к Персии, следует отметить, что она оказалась снова (1942 г.) под совместной англо-российской военной оккупацией и что из-за сопротивления ей шах Реза Пехлеви вынужден был покинуть трон и отправиться в изгнание. Надо сказать, что Персия стала после этого главной дорогой, по которой направлялись из Персидского залива к Каспийскому морю и Кавказу бесконечные транспорты американского оружия, машин для военных фабрик, съестных припасов и т.д. (в том числе и печально знаменитых для всех ингушей и чеченцев новеньких автомобилей «Студебекер». – М.Я.), спасших в конечном результате Советский Союз от полного поражения и распада. Занимая Персию, Англия, Америка и Советский Союз условились вывести оттуда свои войска, как только окончится война. В то время как первые две державы исполнили добросовестно принятое ими на себя обязательство, хищническая, как всегда, Москва отказалась очистить персидский Азербайджан, стремясь присоединить эту богатевшую и многолюдную персидскую провинцию к советскому кавказскому Азербайджану… После долгих и бесплодных переговоров при посредничестве ООН Америка заняла, наконец, твердую позицию в этом вопросе и заставила Советский Союз угрозой применения силы покинуть персидскую территорию и увести оттуда свои войска…»[141].

Таким образом, турецкое и иранское направления имели для Сталина перед войной, во время войны и после нее непреходящее геостратегическое значение с точки зрения политики и практики глобального имперского экспансионизма.

Депортация ингушского народа в 1944 году преследовала исключительно политические цели – это самый главный вывод нашего исследования. Экономические, военные, социальные, демографические проблемы были вторичными в отношении к политическим. Они, на наш взгляд, следующие.

Ингуши подверглись тотальной депортации потому, что, как и чеченцы, на глубинном ментальном, социальном и нравственном уровне являлись народом с антиимперским потенциалом. Они не приняли советский образ жизни, большевистско-коммунистические принципы, с которыми с самого начала установления советской власти на Северном Кавказе вели в разные периоды явную или скрытую борьбу. По большому счету они так и не признали легитимность власти советской империи.

Ингушский народ органически отторг атеистическую идеологию в качестве государственной, а также на бытовом уровне. Что, в свою очередь, определило его трагическую национальную судьбу в лоне советской системы как политического изгоя.

Ингуши, как и чеченцы, в силу этих причин закономерно стали потенциальными врагами советской тоталитарной системы, нивелирующей любое проявление самобытности и самодостаточности.

Ингуши, в принципе не поддавшиеся ассимиляции (которая при Сталине особенно была целенаправленной государственной политикой ликвидации малых народов), по мнению «вождя всех народов», в условиях выселения с этнической родины должны были обязательно раствориться в крупных этносах.

Ингушей депортировали со стратегически важных для советской империи приграничных территорий в связи с экспансионистскими планами Сталина в направление южных морей и Ближнего Востока. Депортация в данном случае была «профилактической» мерой Кремля, стремящегося любой ценой обезопасить свой тыл от любых возможных восстаний на Кавказе. В частности, на Северном Кавказе, т. к. его народы, особенно ингуши и чеченцы, были народами с ярко выраженной волей к национальной и личной свободе. Что для деспотического режима Сталина было в принципе неприемлемо.

Депортация ингушей (так же, как и чеченцев, карачаевцев и балкарцев) была одним из эпизодов преднамеренного, тщательно подготовлено и осуществленного государственного преступления Сталина и его команды против нерусских мусульманских этносов с целью захвата их территорий и уничтожения самобытности.

Ингушский народ навсегда (во всяком случае, в лоне империи) потерял Пригородный район в период сталинщины только потому, что именно как «нелояльный» – не русский – мусульманский – неимперский народ – он не мог в принципе позиционироваться и иметь какую-либо государственность в регионе стратегического контроля России над проходом между Европой и Азией.

Особая тяжесть сталинского преступления против ингушского народа в связи с аннексией этнической колыбели – Пригородного района – заключается в том, что насильственное его отторжение в пользу Осетии стало на полвека (возможно и дальше) кровавым подстрекательством к региональным конфликтам и проблемам, которые не способствуют консолидации Северного Кавказа в принципе. Что делает весь регион зоной «межэтнических» локальных войн, бесперспективной для любых проектов развития.

Депортация ингушей была осуществлена на исходе войны в силу того, что:

– на них, как и на остальные «наказанные народы», была возложена вина за военные поражения 1942 года как на внутреннего врага;

– отдельные «изменники», «пособники», «диверсанты» и т.д. трансформировались в целые легионы, а затем в этносы, коллективно «наказанные» за «измену» Родине;

– война как обстоятельства жизни страны в режиме чрезвычайных мер, даже диктатуры, дала возможность осуществлять любые противоправные акции без оглядки на какие-либо юридические нормы и рамки;

– война как разгул чрезвычайщины и бесправия по существу легитимизировала тотальную власть НКВД во всех сферах жизни страны, в которой социальный страх был главным чувством народов, с «пониманием и одобрением» относившихся к «наказанию» северокавказцев;

– война стала удобной ширмой, за которой ведомство Берии прибирало власть в стране и в армии к своим рукам. Последний вкупе со своим патроном-земляком расширяли территории Грузии и Осетии за счет изгнания тех народов Северного Кавказа, которые с ними граничили. В частности, ингушей.

Депортация ингушей и других «наказанных» была необходима режиму для устранения и превентивного подавления воли к сопротивлению против сталинской тирании у больших по своей численности народов Советского Союза.

Депортация ингушей и других по извращенной логике Сталина раз и навсегда уничтожала социальную базу какого-либо национального сепаратистского подполья.

Депортация ингушей и чеченцев с территорий, богатых углеводородами, по мнению Сталина, должна была навсегда обезопасить нефтяную кладовую страны (т. е. Грозненский нефтяной район), имеющую экономическое и стратегическое значение, от потенциальных врагов.

1. Полян П.М. Не по своей воле… История и география принудительных миграций в СССР. – М.: ОГИ – Мемориал, 2001. С. 12, 46.

2. Яковлев А.Н. Омут памяти. – М.: Вагриус, 2001. С. 9.

3. Там же. С. 10.

4. Стецовский Ю.И. История советских репрессий. Т. 1. – М., 1997. С. 464.

5. Там же. С. 474.

6. Там же. С. 475.

7. Там же. С. 478.

8. Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930 – 1960. – М.: Наука, 2003.

9. Там же. С. 38.

10.Там же. С. 284.

11. Список населенных мест Ингушской автономной области (составлен по материалам Всесоюзной переписи 1926 г.). Владикавказ, 1927. С. 5.

12. Эта цифра подтверждается и данными, выявленными в Картотеке по учету спецконтингентов, составленной НКВД ЧИ АССР при выселении чеченцев и ингушей в 1944 г. Картотека, в частности, подтверждает, что из Пригородного района ЧИ АССР было выселено в 1944 г. 6719 семей, а значит, в районе проживало до депортации более 30000 человек / см.: Парова Л.М. Документальные свидетельства ссылки чеченцев и ингушей (1944-1957 гг.). // Сердало. 1993. 27 ноября. С. 3.

13. Земсков В.Н. Спецпоселенцы… С. 175.

14. ГА РФ Ф. Р. – 9479. Оп. 1. Д. 645. Л. 1-70; Д. 648. Л. 1-21 / см.: Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. Документы, факты, комментарии / Сост. Н.Бугай. – М.: «Капь», 1994. С. 181-186.

15. О термине «кавказский полухолокост 1944 – 1957 гг.» / см.: Рашковский Е. Кавказский меловой круг: трагические судьбы региона // Рrо еt Соntra. 2002. Т. 7. № 3. С. 180-181.

16. Земсков В.Н. Спецпоселенцы… С. 206-212.

17. См. табл. 10 в кн.: Полян П.М. Не по своей воле… С. 155.

18. Исходные данные из всесоюзных переписей, из данных о процентном соотношении ингушей к численности всего населения СССР, а также о потерях населения страны в период Второй мировой войны.

19. Ингуши. Депортация. Возвращение. Реабилитация. 1944 – 2004. Документы. Материалы. Комментарии / Авт.-сост. Я. С. Патиев. – Магас, 2004. С. 99.

20. На заре перестройки Н. Бугай – единственный, кто имел доступ к архивам НКВД и госбезопасности. Невероятная исследовательская плодовитость его в направлении политико-юридического оправдания сталинских преступлений убеждает в том, что он как сервильный ученый «обслужил» политический заказ руководства страны, не собиравшегося серьезно не то что «реабилитировать» депортированные народы, а сохранить сталинское статус-кво в отношении ингушей, чеченцев, балкарцев, карачаевцев и всех остальных. Ученый Д. Эдиев впервые выявил суть всего тенденциозного фальсификаторства деятельности Н. Бугая и весьма обоснованно поставил вопрос о ревизии опубликованных им материалов.

21. Эдиев Д.М. Демографические потери депортированных народов. – Ставрополь: АГРУС, 2003. С. 5.

22. Т. Муталиев отмечает, что идея «…изгнания ингушей с территории нынешнего Пригородного района и строительство на местах их селений казачьих станиц… возникла и стремительно была осуществлена после майского (1858 г.) так называемого Назрановского бунта ингушей и карабулаков (орстхоевцев). …Все плоскостные ингушские селения, располагавшиеся к югу и востоку от Владикавказа и прилегавшие к стратегически важной Военно-Грузинской дороге, в период между 1859 – 1865 гг. были ликвидированы, а земля, им принадлежавшая, причислена к возникшим на их месте казачьим станицам» / «Историческая справка» к проекту Федерального закона «О реабилитации ингушского народа» / Рукопись. Коллекция документов и материалов Ингушского «Мемориала».

23. Зенькович Н. Тайны ушедшего века. Границы. Споры. Обиды. – М.: Олма-Пресс, 2004. С. 569-570.

24. Эдиев Д.М. Демографические потери депортированных народов. С. 18.

25. Там же. С. 21-22.

26. Цит. по: Чуев Ф. Солдаты империи. Беседы, воспоминания, документы. – М.: Ковчег, 1998. С. 177-178.

27. Там же. С. 178-179.

28. Полян П.М. Не по своей воле… С. 15.

29. Цит. по: Эдиев Д.М. Демографические потери депортированных народов. С. 22-23.

30. Стецовский Ю. История советских репрессий. Т. 1. – М., 1997. С. 462.

31. Там же. С. 463.

32. Там же. С. 463.

33. Эдиев Д.М. Демографические потери депортированных народов. С. 23-24.

34. Там же. С. 24.

35. Парова Л.М. Документальные свидетельства ссылки чеченцев и ингушей (1944 – 1957 гг.) // Сердало. 1993. 27 ноября. С. 3.

36. Козлов В.А., Козлова М.Е. Патерналистская утопия и этническая реальность: чеченцы и ингуши в сталинской ссылке (1944 – 1953 гг.) / Д.М.П. 444 Saus uff. VIII, 3 novenber, 2000.

37. Некрич А. Наказанные народы // Нева, 1993, № 10-11. С. 251.

38. Там же. С. 251.

39. http://www.kirimtatar.com/Story/tokaev.html.

40. Там же.

41. Там же.

42. Там же.

43. Г. Токаев тем самым подтверждает существование некоего специального плана по выработке целой системы фальсификаций по линии НКВД и ГБ при подготовке к депортации ингушей и чеченцев, которых необходимо было представить «бойцами» мифической армии «освобождения Кавказа», что и было сделано путем оперативно-чекистских игр, спецопераций, провокаций, унесших жизни сотен людей… «Ребяческая неправда» Сталина была хорошо придуманной государственной практикой террора против вейнахов во время войны.

44. http://www.kirimtatar.com/Story/Tokaev.html.

45. Там же.

46. Об этом см.: Тангиев А.-Г.Д. Тяжелый век. – Назрань, 2002. С. 37.

47. История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР. С. 118.

48. Некрич А. Наказанные народы. С. 245.

49. Филькин В.И. Партийная организация Чечено-Ингушетии в годы борьбы за упрочение и развитие социалистического общества. – Грозный, 1960.

50. Там же. С. 70.

51. ГА РФ. Ф. Р. – 9414. Оп. 1. Д. 194. Л. 17-25.

52. Полян П.М. Не по своей воле… С. 63.

53. Там же. С. 64.

54. Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши… С. 28-29.

55. Там же. С. 28-29.

56. ГА РФ. Ф. Р. – 9478. Отдел НКВД СССР по борьбе с бандитизмом // См.: Шпион. 1993. № 2. С. 55-56.

57. Там же. С. 59-60.

58. Авторханов А.Г. Убийство чечено-ингушского народа. Народоубийство в СССР. – М.: СП «Вся Москва», 1991. С. 26-32.

59. Об этом см.: Авторханов А.Г. Убийство чечено-ингушского народа… С. 24. Тангиев А.-Г.Д. Тяжелый век. С. 36-77.

60. Авторханов А.Г. Убийство чечено-ингушского народа… С. 30.

61. Там же. С. 31-32.

62. Полян П.М. Не по своей воле… С. 82.

63. Живая память. – Грозный: Книга, 1991. С. 7.

64. Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши… С. 13.

65. Ужасающая картина одной из сотен казней этого времени запечатлена в указанных воспоминаниях А. Авторханова / См.: Авторханов А.Г. О себе и времени. Мемуары. – М.: ДИКА-М, 2003. С. 507-508.

66. Еще в решении коллегии ВЧК от 5 марта 1921 г. сказано: «Каждый более или менее ответственный чекист должен получить через ВСНХ (Высший совет народного хозяйства) должность в хозяйственном органе. Эта работа не будет стоить ЧК никаких расходов, а результаты будут колоссальные, т.к. мы приобретем массу осведомителей и будем чекизировать рабочих»… // Новая газета. 2004. № 5 (935). С. 23.

67. О том, сколь «притягательны» были органы НКВД и в то же время аморальны и преступны в своей сущности сказано в мемуарах бывшего ответработника / См.: Тангиев А.-Г.Д. Тяжелый век. С. 65-66.

68. Авторханов А.Г. О себе и времени… С. 385.

69. Авторханов А.Г. Убийство чечено-ингушского народа… С. 37-38.

70. Говоря о повстанческом движении в Западной Украине и Прибалтике, оккупированной Сталиным, исследователь Я. Рачинский пишет: «…Ныне уже вряд ли удастся установить, какая часть из приписываемых повстанцам преступлений совершена действительно ими, а какая – засланными в их среду агентами НКВД-МГБ…» // Газета «30 октября». 2005. № 53. С. 4.

71. ГА РФ. Ф. Р. – 9478. Оп. 1. Д. 54. Л. 8.; Д. 249 / См.: Шпион. 1993. № 1. С. 51, 52.

72. Там же.

73. Подробно об этом: Яндиева М.Д. Ингушское сопротивление: Ахмед Хучбаров в контексте времени. – Назрань-Москва, 2004.

74. Только на четвертом году перестройки Картотека была передана в Государственный архив ЧИ АССР.

75. Парова Л.М. Документальные свидетельства ссылки чеченцев и ингушей (1944-1957 гг.) // Сердало. 1993. 27 ноября. С. 3.

76. Далее в работе мы приводим документальное свидетельство А.-Г.Д. Тангиева об этом тяжелейшем переломном этапе войны в регионе.

77. Вацуев А. Как осуществлялась подготовка к выселению чеченцев и ингушей // Сердало. 1992. № 4 (801). С. 12.

78. Тангиев А.-Г.Д. Тяжелый век. С. 64.

79. Музаев М.Н. Игра в «темную» с правовыми оценками и историографией // Объединенная газета. 2004. № 3(35).

80. Там же.

81. Там же.

82. Соцков Л.Ф. Неизвестный сепаратизм: На службе СД и Абвера. Из секретных досье разведки. – М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2003.

83. Там же. С. 126.

84. Ибрагимов М.М. Власть и общество в годы Великой Отечественной войны (на примере республик Северного Кавказа). – М.: Прометей, 1998.

85. Там же. С. 301.

86. Щит – надежный, меч – острый. Чекисты Грузии на страже завоеваний Великого Октября / Под общей ред. генерал-полковника А.Н. Инаури. – Тбилиси, 1985 С. 146.

87. «В тот период в четырех районах Чечено-Ингушетии были выброшены три вражеских десанта общей численностью 40 человек с задачей склонить горское население к вооруженной борьбе против советской власти» / См.: Ибрагимов М.М. Власть и общество в годы Великой Отечественной войны. С. 299.

88. Голос Чечено-Ингушетии. Грозный. 1990. 14 ноября.

89. Там же.

90. Об этом в кн.: Трагедия ингушского народа / Сост. Тангиев Ю. – Грозный: Грозненский рабочий, 1991. С. 13, 14.

91. Личный архив автора.

92. Тангиев А.-Г.Д. Тяжёлый век. С.37.

93. «Обязуюсь… помочь» // Военно-исторический журнал. 2000. № 3.

94. Музаев М.Н. Игра в «темную»… // Объединенная газета. 2004. № 3(35).

95. «Как выяснилось из признаний задержанных, известные деятели эмиграции Баммат и Кантемиров активно участвовали в подборе кандидатов из числа эмигрантов для использования их в оперативных мероприятиях германских разведорганов. В августе 1942 года на территорию Чечено-Ингушетии вместе с другими парашютистами-диверсантами был выброшен кавказец, имевший при себе документы на имя полковника германской армии. Но его настоящая фамилия… была Саиднуров. …Саиднуров был десантирован в заданном районе на территории Ингушетии, где и был захвачен сотрудниками НКГБ» / См.: Соцков Л.Ф. Неизвестный сепаратизм… С. 184, 185, 186.

96. Баудинов И. Ложь по вертикали // Объединенная газета. 2004. № 12 (44).

97. Документы из Чечено-Ингушского партийного архива, выявленные в начале 90-х годов профессором Грозненского нефтяного института им. Миллионщикова А.И. Божедомовым, были большими фрагментами опубликованы в 1992 – 1993 гг. в газете «Импульс». В архиве Ингушского «Мемориала» находится основной корпус этих публикаций.

98. Божедомов А.И. Выселение // Импульс. 1993. № 8 (70). С. 10.

99. Там же. № 9 (71). С. 11.

100. Некрич А. Наказанные народы // Нева. 1993. № 9. С. 225.

101. http://www.kirimtatar.com//Story/Tokaev.html.

102. Подробно об этом: Яндиева М.Д. Ингуши во Второй мировой войне. – Назрань-М., 2004.

103. Ибрагимбейли Х.-М. Сказать правду о трагедии народов // Политическое образование. – М., 1989. № 4. С. 54.

104. Волкогонов Дм. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина // Октябрь. 1989. № 7. С. 67.

105. Там же. С. 68, 69.

106. Некрич А. Наказанные народы // Нева. 1993. № 9. С. 224-225.

107. Всего северокавказских батальонов было девять: 800, 801. 802, 803, 835, 836, 842, 843. Они были сформированы в 1942 – 43 гг. См.: Дробязко С.И. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил. 1941 – 1945. – М., 2005. С. 550; Яндиева М.Д. Ингуши во Второй мировой войне. – Назрань-М., 2002.

108. Волкогонов Дм. Триумф и трагедия… С. 74.

109. Ускоренное создание «восточных легионов было связано, во-первых, с провалом немецкого блицкрига на Восток, а во-вторых, с колоссальным количеством военнопленных. См.: Joachim Hoffman. Die Ostlegionen 1941 – 1943. Туrkotataren, Каukasier und Wolgafinnen in deutsche Heer. Verlag Rombach Freiburg, 1976.

110. Волкогонов Дм. Триумф и трагедия… С. 75.

111. Об этом: Яндиева М.Д. Ингуши во Второй мировой войне. – Назрань-М., 2002.

112. Joachim Hoffman. Caucasian 1942 – 43. Dasdeutschen Heer und der Orientfolker der Soujetunion. Veriag Rombach Freiburg, 1991. С.184-211.

113. Имеется любопытный документ, ярко характеризующий весьма деятельную линию поведения осетинских представителей у немцев. Это не выжидательная, не пассивная и «страдательная» позиция, а в высшей степени социально и политически активная, столь свойственная осетинам и в сталинском СССР (См.: «Осетины – управители ключей к воротам Кавказа» // газета «Ангушт», 2006, № 5-8, февраль).

114. «…только среди чеченцев и ингушей к концу войны стало 36 Героев Советскою Союза (!)» // Волкогонов Дм. Триумф и трагедия. С. 75.

115. Червонная С., Гилязов И., Горошков Н. Тюркизм и пантюркизм в оригинальных источниках и мировой историографии…// Ас-Алан. 2003. №1(10). С. 267.

116. См. об этом перечень работ на немецком языке в журнале «Ас-Алан» (2003 № 1 (10). С. 276).

117. Руководителем Северокавказского штаба связи был Алихан Кантемир (осетин), Грузинского – М. Кедия, Азербайджанского – А. Алибеков, Армянского – А. Джамалян / См.: Г. Мамулиа. Грузинский легион в борьбе за независимость Грузии в годы Второй мировой войны. – Тбилиси, 2003. С. 147.

118. Мамулиа Г. Грузинский легион… С. 152, 153.

119. Некрич А. Наказанные народы. С. 235.

120. Там же. С. 236.

121. Авторханов А.Г. О себе и времени. С. 613.

122. Внешняя разведка как структурное подразделение органов ГБ до конца 40-х гг. называлась: до 1936 г. – ИНО ВЧК, ОГПУ, ГУГБ НКВД, после – 7-й и 5-й отделы ГУГБ НКВД, во время войны и позже – Ι Управление НКВД и НКГБ СССР.

123. См.: Ингушетия и ингуши. Т.ΙΙ. – М.: Новая Планета, 2002. С. 474-679.

124. Авторханов А.Г. О себе и времени. С. 620-621.

125. Ту же миссию по спасению своих соплеменников при отходе легионов после немецкого поражения в Северную Италию и Австрию выполняли члены Северо-Кавказского национального комитета в лице Албогачиева, Магомы и других, когда по союзнической договоренности американцы и англичане выдавали кавказцев и казаков на смерть Сталину.

126. Авторханов А.Г. О себе и времени. С. 662.

127. Там же. С. 623.

128. Там же. С. 624.

129. Соцков Л.Ф. Неизвестный сепаратизм… С. 10, 12.

130. Там же. С. 34.

131. Там же. С. 198, 199.

132. Об этом в работах В.-Г. Джабагиева, М.Э. Расула-Заде и др. деятелей эмиграции.

133. Ветлицкий И. Предыстория катастрофы // Московские новости. 2005. № 23. С. 16.

134. Там же.

135. Там же.

136. См.: архив Исмаила Отара в Стамбуле. Фонд (папка) материалов Прометеевской Лиги Атлантической хартии. Бюллетень. 1949. № 2. Сентябрь С. 24-26 // Ас-Алан. 2003. № 1 (10) С. 565.

137. Безугольный А.Ю. Ни войны, ни мира. Положение на советско-турецкой границе и меры советского руководства по предотвращению турецкой угрозы в первый период Великой Отечественной войны // Военно-исторический архив. 2003. № 5 (41). С. 53.

138. Там же.

139. Там же.

140. Там же. С. 63.

141. Джабаги В.-Г. Москва и Ближний Восток // Свободный Кавказ. 1952. № 9 (12).

____________