Всеволод Шпиллер

Слово, произнесенное на отпевании М.В. Юдиной 24 ноября 1970 года

В связи с непониманием славянского текста не только Писаний, но и многих молитв в церкви можно наблюдать одно утешительное явление: непонятный текст часто как бы делается понятным через его церковный напев. Церковная музыка есть составная часть Священного Предания, она благодатна, и ее мелодии настолько слились за долгие годы своей жизни с обычными для каждого верующего христианскими чувствами, что сделались смысловыми переводчиками незнакомого текста. Ключом церковной музыки открываются двери нашего восприятия.

Обратное этому мы имеем при оперетно-концертном исполнении, когда текст и знакомой молитвы становится как бы непонятным от музыкального сумбура чувств, не соответствующих чувствам христианским и христианскому пониманию данных слов.

Помню, как однажды на первой неделе Великого поста одна женщина сказала мне во время молитвы всенощной: «Куда же вы уходите? Сейчас будут петь концертное “Покаяние”».

«Концертное “Покаяние”» звучит немногим менее кощунственно, чем, скажем, «балетное покаяние».

Фудель С.И. У стен Церкви // Свет Православия. Христианский собеседник. Изд. Макариево-Решемской обители, 1997. Вып. 32–34. С. 6, 18.

Прекрасна душа, прекрасна жизнь, прекрасны поступки... Но когда мы так говорим, братья и сестры во Христе, то мы не делаем эстетической оценки душе, жизни или поступкам. Прекрасное — это не эстетическая категория. Красота — это категория метафизическая, духовная. Это высшее состояние бытия, это высшее достижение существования, а вовсе не одна какая-то его сторона, одна из сторон. Так думала покойная Мария Вениаминовна в полном согласии с учением Православной Церкви. Красота явлена была именно как таковая, как высшая метафизическая реальность — на горе Фаворской, в час Преображения Господа нашего Иисуса Христа. Вот — явление Красоты, славы Божией, которая осияла весь мир тогда, хотя и пребывает она в этом мире, оставаясь в нем до скончания века сокровенной. Когда-то Достоевский говорил, что красота спасет мир... Мария Вениаминовна часто повторяла эти слова. Она знала, всем своим существом верила и знала, что это так, что это правда, потому что красота — это сила Божия, это сила славы Божией, это слава силы Божией. преображающая мир.

В центре нашего православного христианского мировоззрения стоит эта вера в преображение мира благодатной энергией Славы Божией, действующей здесь, пребывающей в этом мире сокровенно, отыскиваемой нами, каждым ищущим человеком, действенно раскрывающим ее тогда, когда он ее находит, когда он ее воспринимает.

Красота — об этом так часто говорила покойная Мария Вениаминовна — красота ноуменальна, — говорила она, — а не феноменальна. Красота — это высшая реальность, которую ищет человек, красота есть добро, есть путь жизни и средство, при помощи которого человек следует жизненным путем, идет к красоте. А красота — она по ту сторону добра. Вот там и оттуда идут стихии этой красоты, мир преображающий. Эту сторону нашего умения Православной Церкви Мария Вениаминовна всем своим существом чувствовала, понимала правду и силу этого учения, так была ему верна во всем.

Красота — активна. Красота — не статична, красота — динамична, красота — это всегда движение и сила нечто совершающая; и восприятие красоты — это всегда прорыв в другой мир, к другой, высшей реальности, это всегда стремление и прорыв к Божественному миру, в мир Божественной реальности, благодатной. И вся жизнь, а не только мысли о красоте, вся жизнь покойной Марии Вениаминовны, посвященная красоте, и была таким стремлением к высшим, действенным ценностям красоты и прорывам в другой мир. Именно так она понимала искусство, братья и сестры, как совершающее этот прорыв в другую, высшую реальность.

Почему искусство призвано к преображению жизни? Почему искусство, и в особенности музыка, — говорила она, — это есть упреждение преображения мира? Это есть видение уже преображенного мира благодатью Божией, Славой Божией, Славой, явленной Господом Иисусом Христом на Фаворской горе, когда так хорошо стало тем трем, которые видели эту Славу, когда так прекрасно было все вокруг и почему-то вдруг погасло, ушло, исчезло, явив в своем явном совершенстве образ будущего мира, уже преображенного. Того мира, к которому мы идем, которого мы ищем, того мира, который частично может быть осуществленным и осуществляется. Такой жизнью, такой верой жила, такой верила покойная Мария Вениаминовна.

Есть еще одна особенность в особом внутреннем, духовном мире и мировоззрении покойной Марии Вениаминовны. И я бы хотел сейчас сказать об этом несколько слов.

Во-первых, она очень сильно различала красоту и красивость. Красота — вечна, а красивость принадлежит этому миру и — преходяща. И очень часто красивость обманывает, а красота — никогда.

Дальше. Красота, — говорила Мария Вениаминовна, — и это [сказано] опять в таком необычайном внутреннем глубоком соответствии и согласии с учением Церкви, — красота реализуется в форме. Но вот что странно, вот что парадоксально: форма, реализующая красоту, как-то вдруг эту красоту убивает, может ее убить. В форме, если она как-то приобретает некое самодовлеющее значение, в форме угасает тот огонь, который бывает...* в форме исчезает, затвердевает та жизнь, та энергия, энергия Божественная, в которой осуществляется человеком...* видящим эту красоту так и затем в такой-то форме ее реализующим. Нужно бояться, говорила она... отношения между красотой и...* формы, так как форма только временна, а красота — вечна.

Есть красота человеческого лица, братья и сестры, каждого человеческого лица, имеющего форму. Прекрасно человеческое лицо, и оно тем прекраснее, чем больше в этой форме любви, чем больше за этой формой — образ любви, стремление человека в выражении лица... [показать себя причастным] к Вечности, к вечным ценностям, к красоте, которая принадлежит Вечности и есть Вечность, к Божественной красоте, в которой — Бог.

Потому что, кто же из нас не видел на этом лице, и не видит и сейчас, этого постоянного стремления к горе, наверх, к вечным ценностям, к той красоте, которой имя — Бог. Бог, которому она была так верна во всей своей жизни, во всем делании своем, во всем своем служении искусству и людям на всех путях своей жизни. В ней жила высшая память о Боге. Она никогда не забывала и не отрывалась от этого понимания, от этого сознания и от этого стремления, наполнявшего всю ее, полюбившую Бога, [наполнявшего] душу. Всю! Никогда она не забывала этого стремления к Нему. И вот сейчас она входит со своей Вечной Памятью о Боге в Вечную Память Самого Бога.

Да примет же Господь и упокоит в Своих селениях душу прекрасного человека, от нас ушедшего.

Прекрасна душа, прекрасны и поступки, и жизнь. Прекрасен путь жизни. Аминь.

О. Всеволод Шпиллер – жизнь в сохранившихся письмах

8 января в Красноярске, в Покровском кафедральном соборе сотрудниками православного издательства “Енисейский благовест” была отслужена панихида в память известного московского проповедника и богослова протоиерея Всеволода Шпиллера (1902 – 1984).

Силами этого сибирского издательства, которое трудится на общественных началах, к 100-летию со дня рождения отца Всеволода готовится к изданию двухтомник его трудов. Все материалы для него собраны и подготовлены сыном отца Всеволода – Иваном Всеволодовичем Шпиллером. Известный в Красноярске человек, дирижер, художественный руководитель Красноярского академического симфонического оркестра, он проделал огромную работу по увековечению наследия своего отца.

В первый том войдут воспоминания сына и сохранившиеся письма отца Всеволода, за которыми встает незаурядная личность удивительного человека, священника, просветителя и богослова. Второй том составляют проповеди отца Всеволода, расшифрованные сыном с магнитофонных записей – это живое свидетельство того, как слово Христово сияло и освящало всё вокруг даже в эпоху торжествующего атеизма и гонений на Православную Церковь, рождая новых сеятелей слова Божьего, готовя Русь ко второму крещению.

Книга будет печататься в красноярском издательском комбинате “Офсет”. О выходе её в свет будет сообщено дополнительно.

Отрывки из будущей книги

Из духовной переписки 70-80-х годов

Опубликовано в журнале «Новое и старое» N 6

10 лет тому назад я закончил небольшую книжечку воспоминаний о моём отце. Она тут же вышла в свет в одном московском православном издательстве, и даже раза три переиздавалась. Попала она, между прочим, и в Красноярск.

Да простит мне читатель — не могу удержаться и не сказать: мало что в жизни могло мне доставить радость, сравнимую со словами подходивших ко мне на улице и в Москве, и в Красноярске зачастую совершенно мне не знакомых людей:

— Мы читали ваши “Воспоминания”… Спасибо вам!

Никакой шумный успех после концерта ни в Красноярске, ни в наших и других столицах, ни близко, ни далеко за рубежом меня так не волновал, как эти слова — до самой глубины души… Я благодарно кланялся и старался быстрее удалиться… чтобы скрыть слезу.

Журнал “Новое и старое” продолжает в этом номере публикацию подготовленного мной к грядущему 100-летию моего отца эпистолярного тома под названием: “о. Всеволод Шпиллер — жизнь в сохранившихся письмах”. Я уверен в том, что эти страницы из будущей книги заинтересуют очень многих, самых разных людей с живым чувством сопричастности к судьбам русской культуры.

Иван ШПИЛЛЕР,

народный артист России,

художественный руководитель

Красноярского академического симфонического оркестра

Из книги Ивана Шпиллера

“Воспоминания об о. Всеволоде Шпиллере”

“...Через Агриппину Николаевну (Истнюк — прихожанку храма Николы в Кузнецах, где служил о. Всеволод. — Ред.) установилась переписка с о. Павлом, иеромонахом бывшего Данилова монастыря. Тогда в 60-х думать о передаче Церкви отобранного у нее в 1926 году… святого места и мечтать было невозможно. Не могу, к сожалению, назвать точной даты начала этой переписки, так как не все письма сохранились. По-видимому, это — конец 60-х годов. Отношение папы к о. Павлу определилось сразу, без колебаний и безоговорочно: батюшке Павлу открыта воля Божья. Получая от него ответ на любой заданный вопрос, сплошь и рядом становишься перед выбором, притом — свободным: поступать по собственному хотенью ли, разуменью ли, или в иных случаях, совсем наоборот. И вот это “наоборот” — воля Божья, которую тебе и сообщает старец, а ты волен ее принять или не принять.

…Приведу одну из отправленных о. Павлом срочных телеграмм нам домой, в Москву: “Клиника Алексеева прекрасная. Операции — нет. Всегда вами. Благодарю за заботы. Горячо обнимаю. Павел”. … От операции папа отказался. Он сознательно и свободно сделал свой выбор. Знаменитый врач оказался прав: вскорости (18.03.1980) папа проснулся почти слепым. И как бы мучительно это для него ни было, он смиренно принял свою почти слепоту, не сомневаясь, не колеблясь, безоговорочно и до конца веря о. Павлу. Веря в то, что наперекор всяческому человеческому разумению, всяким логическим доводам, это — воля Божья.

Другую же срочную телеграмму лет за пять до того получил я. Ранним осенним утром 1975 года я направлялся в 67-ую Московскую больницу, где в то утро папу должны были оперировать. Операция предстояла сложная, результат мог быть любым. Я волновался еще и потому, что у меня были подозрения, связанные с персоналом этого отделения… Утром, выходя из лифта, встречаю почтальона. “Вам срочная телеграмма”. Вот ее текст: “Персонал, больница — хорошие. Целую всех. Ваш Павел”.

Агриппина Николаевна рассказала потом, как её о. Павел напоил чаем с дороги (в тот самый день. — Ред.) и между прочим спросил: “А почему это Иван Всеволодович все время стоит у косяка двери в операционную? …Ах, да, ты этого не можешь видеть!” Я действительно простоял у косяка в операционную все то время… за много сотен верст от о. Павла!..

Могу со всей определенностью и уверенностью сказать, что о. Павел, с которым папа никогда не виделся, стал для моего отца, для всей нашей семьи… тем, кем четверть века до отъезда из Болгарии в Россию был для нас владыка Серафим (Соболев. — Ред.) И не только для нас, но и для очень многих людей, отдавших себя духовному руководству моего отца.

Вот краткие сведения о жизни о. Павла, со слов Агриппины Николаевны.

Отец Павел (в миру — Петр) родился в Торжке в 1894 году в семье священника Василия Троицкого. У о. Василия было трое сыновей и дочь. Михаил стал священником в селе Кувшинове Калининской (тогда Тверской) епархии, где был в 1922 году арестован и бесследно пропал. Другой сын — Александр — принял монашество и впоследствии стал архиереем. Владыка Вениамин управлял Ташкентской, затем Уфимской епархией. В 1932 году он был арестован и тоже бесследно пропал. Третий брат — Петр был военным. После 1-й Мировой войны в 1919 году он принял монашество с именем Павла и был иеромонахом Данилова монастыря в Москве. В 1929 был арестован и сослан в Акмолинск на пять лет. С 1934 по 1939 год о. Павел живет года по два: в Малом Ярославце, на полустанке около Калинина, в Ростове Великом, в с. Завидово, где его арестовывают вновь в 1939 году. Последующие 15 лет — Мариинский лагерь. Освобожденный в 1954 году, о. Павел поселяется в деревне, в своих родных краях. Сейчас (в 1990-ом году. — Ред.) батюшке Павлу почти 100 лет, но он сохраняет поразительную ясность мышления и служит. Иногда ежедневно, в своей, соответствующим образом устроенной келье. После смерти папы батюшка Павел впервые написал мне. Это было замечательное, утешающее своей добротой и любовью, ласковое письмо. С этого времени о. Павел, взяв меня, осиротевшего, под свою опеку, сразу дал мне понять, что же это такое — стольким неведомое, таинственное, поразительной силы явление — старчество на Руси”.

1990 г.

P.S. Однажды я спросил о. Павла в письме: можно ли его письма к папе опубликовать? И нельзя ли опубликовать и письма папы, которые могли храниться у о. Павла? Ответ был таков: с моими письмами разрешаю тебе поступить, как знаешь, а папины письма, когда почувствую смерть, уничтожу... Вот почему в эпистолярном томе, часть которого журнал продолжает публиковать, нет писем моего отца к о. Павлу.

Пользуясь случаем, хочу выразить редакции журнала “НиС” мою искреннюю признательность за внимание к наследию моего незабвенного отца.

Иван Шпиллер

Красноярск, Пасха 2001 г.

Внутри меня возникли баррикады.

Сперва толпа, булыжник мостовой,

Окраины, ораторы, отряды,

Предатели, каратели — и бой!

Войска закона движутся к заставам,

Для них повстанцы — дикая орда,

Та часть меня, которая восстала,

На часть меня, которая тверда.

Что из того, что тихо ночью в доме,

Что рядом спя не слышит и жена,

Как в беспрерывном скрежете и громе

Идёт во мне гражданская война.

Свистят фугасы, крутятся радары,

Огня и крови яростный союз...

И кто бы ни клонился под ударом,

То я клонюсь, один лишь я клонюсь!

Страшна беда как все земные беды,

Разорены цветущие края...

Но кто бы ни одерживал победу,

То я её одерживаю, я!

Как и всегда с вопросами при встрече

Ко мне друзья, знакомые мои:

Ну как живёшь, здоровье как?

Отвечу: идут кровопролитные бои.

Вы моему спокойствию не верьте,

Обманчив внешний благодушный вид.

Лишь одного боюсь я хуже смерти:

Уснёшь, а кто-то третий победит.

Дорогой о. Всеволод! Я перед Вами очень виноват: никогда не описал жизни Агриппины Николаевны. Я знал её с 1926 г., уже после того, как погибла любимая ею кн. Елизавета Фёдоровна1. У А.Н. была фотография Елизаветы Фёдоровны с очень ласковой надписью.

Более серьёзное внимание я обратил на А.Н. после закрытия Серафимо-Знаменского скита, где игуменьей была схимонахиня Фамарь, а духовником скитских сестёр — Владыка Арсений. А. Н. была очень серьёзной, собранной девушкой. Она очень хорошо исповедовалась. После её исповеди у меня всегда было хорошо на душе, т. к. она правильно следила за каждым своим поступком. Груня не была годовиком, она говела каждый пост.

В 1929 г. именно её послал о. Симеон2 за мною, когда я был отправлен этапом в Столыпинских вагонах. Она следовала за мной в пассажирском поезде, конечно, с благословения родителей. У неё сильная вера, и за послушание она чётко сходила с поезда всякий раз там, где заключённых с криком и гиканием выводили в очередную тюрьму. Наутро у меня всегда была уже передача... И так четыре тюрьмы.

В Акмолинске, все три года моего пребывания там, А. Н. не оставляла меня. Климатические условия были очень тяжёлые: зимой 50 градусов мороза, летом 50 градусов жары. Вы сами понимаете, что вся тяжесть легла на её худенькие плечи. Немало тягостных нравственных переживаний пришлось ей испытать. На её впечатлительную душу сильно действовал вид измученных старцев, святых людей, в белых балахончиках вместо подрясников, в лаптях, со светлыми лицами, которых гнали мимо наших окон.

У А. Н. такая преданность воле Божией! О себе она никогда не думала, всю свою жизнь отдала церкви и духовенству. В Акмолинске был страшный случай. Киргиз-милиционер, пьяный, пришёл за деньгами, а у нас денег не было. Я и не заметил, как он достал наган и стреляет. Не успел я оглянуться, как А. Н. стала между ним и мною. Пуля задела её, и она, обливаясь кровью, не сошла с места, пока его не схватили соседи. Я обращаю внимание на этот случай, чтобы показать, какая она преданная! И после возвращения из ссылки Агриппине Николаевне много доставалось горького. Как только грозит опасность — бежим в другой град! Так почти через каждые два года. И везде А. Н. за послушание искала квартиру, чтобы было всё необходимое для меня.

Ещё не могу умолчать о её замужестве тоже по воле Божией. И там нужен был уход за больным, да какой уход! Вряд ли кто на это пошёл бы! И теперь она служит Вам по воле Божией, верой и правдой, с большой преданностью. Поверьте, она всех вас любит искренно, предана всей Вашей семье. Надо сказать, А. Н. обидчива. Она легко ранимый человек. Она не скажет, что обиделась, но потихоньку молча поплачет. Что касается шероховатостей в отношении кн. Трубецкой3, надеюсь, что эти шероховатости сгладятся, будет нормальное, мирное отношение.

Из слов А. Н. я понял, что она любит всех Ваших иностранцев — и Боска, и о. Феодора, и о. Генри4, который даже угощал её сигаретами (она о них весело вспоминает). А вот как начну спрашивать подробно о кн. Трубецкой, так А. Н. даже мрачнеет. Не думайте, что тут какую-то роль играет титулованность. Когда мы жили в Малом Ярославце, к нам нередко приходила жена о. Михаила Шика5, Наталия Дмитриевна, урождённая Шаховская. Несмотря на своё аристократическое социальное происхождение, Наталья Дмитриевна — сама кротость, очень любила Груню, была с нею дружна. Значит, дело совсем не в титулованности. Шаховская не менее титулованная, чем Трубецкая.

Дорогой о. Всеволод! Если в чём А. Н. виновата перед Вами, перед Вашей семьёй, перед Вашими друзьями, может быть даже бывала дерзка, прошу Вас простить её великодушно. Я отдаю её на послушанье только Вам и больше никому. Такова воля Божия. Прошу Вас принять её и считать своей духовной дочкой, хотя может быть, она и тяжела для Вас. Очень Вас прошу, если можно, дайте ей кроме воскресенья, один свободный день на неделе для её личных дел. Я задержал у себя А. Н., мне хотелось, чтобы она отдохнула от длинной дороги.

Ваш взгляд на патриархию вполне разделяю. Патриарх — в золотой клетке. Он всё понял, но, увы, уже поздно. Хорошо, что Вы не были 14/X в Загорске. Там вместо Патриарха был Куроедов6 и ещё три представителя. Для них был отдельный стол. Никодим с Филаретом7 вели разговоры самые неподходящие. Многих сделали Архиепископами, например, Питирима. У многих истинно верующих было мрачно на душе. Сочувствую им вполне. Пока в церкви молиться можно со всеми вместе, а там — видно будет.

Я очень удивился на митрополита Антония8. Он не хочет всего понять, что у нас делается. А всё же я его люблю. Если будете писать Владыке Ермогену9, передайте ему мой низкий поклон. Я его помню. Недавно мне попалось выступление покойного Патриарха Алексия, где говорится, что церковь отделена от государства. Это очень хорошо, что она, т. е. церковь, свободна. Я выписал эти строчки для Вас дословно.

За духовных чад о. Иоанна5 не смею просить Вас. Уж слишком там всё запутано. Получил много писем от них. Стало грустно и больно, как они все искалечены, изломаны. “Окормлялись” у него по десяти, по одиннадцати лет, и что теперь? Что такое “окормление” они не понимают. Поженились, детей иметь боятся. О. Иоанн благословил их жить, не знаю как. Очень кратко и строго я ответил им на их письма, каждому в отдельности. Попросил А. Н. помочь мне, под мою диктовку написать им. Я их всех посылаю в церковь, а как Вы на это смотрите? ….Есть благословенье духовным чадам о. Иоанна обратиться с их нуждами к о. Григорию, который начал свой иноческий путь в Даниловом монастыре. Но он берётся только исповедовать и причащать. Будет ли он им подходящий — пусть разберутся сами.

Очень жаль мне Наташу. Чем ей помочь? Нет такого верующего человека, который взял бы на себя крест — Наташу. Божие благословение на брак с Костей есть, но это всё не от нас. В наше время мало истинных христиан, которые взяли бы на себя крест и понесли его. Андрей и Марина10 никогда не были моими. Они знакомы со мной через о. Романа11. Андрей написал мне так много и разбросано. Я ему не отвечаю. Вы знаете обо всех его вопросах. Докторскую написать ему необходимо. Дорогой о. Всеволод! Не бросайте эту семью. Ещё прошу Вас принимать иногда Анну Алексеевну. Не оставляйте их! Может быть, они все и скучны, и неинтересны, и тяжелы, но они нуждаются в духовном руководстве.

Передайте, пожалуйста, Вашему сыну, что я искренно сочувствую ему: как трудно терпеть бездарных трубачей! Но я прошу его пока держаться этого места, ездить на гастроли, видеться с видными людьми и, главное, не унывать. Прошу дорогого Иоанна Всеволодовича положиться на волю Божию. Чуть-чуть смириться — Господь идёт нам навстречу, открывает зелёную улицу. Поскольку сын Ваш получил определённую службу, можно с весны хлопотать о даче, чтобы её перевести на имя Иоанна Всеволодовича.

…Спасибо за Вашу любовь, за тёплое отношение ко мне. Мне ничего не нужно. Необходимые книги у меня есть. Вот если у Вас будет Библия, я бы очень хотел её иметь, но только если это можно. Простите за моё дерзкое и, м. б., глупое письмо, но пишу Вам искренно, от всей души. Живя в лесу, я одичал и посерел. Помоги Вам Господи, умудри Вас во всех Ваших духовных и житейских делах. Всегда молюсь за Вас и прошу Ваших св. молитв. Горячо любящий Вас и всю Вашу семью Иеромонах Павел.

P.S. Я забыл просить Вас причащать А. Н. два раза в месяц. Я Вам уже как-то об этом писал, напоминаю ещё раз, простите.

С любовью, Ваш иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Письмо к Вашему другу1 написано прекрасно. С большим удовлетворением прочитал его. Спасибо. Очень сочувствую, что Вы начали цикл проповедей о Божественной Литургии и приобщили к этому своих священников. Вам могут предложить уйти на покой — нужно по возможности сопротивляться. Наша патриархия — канцелярия Куроедова, не больше. Куроедов расправляется с духовенством как ему угодно. Патриарх всё подписывает, никакого сопротивления.

Вы правильно поступаете, что начинаете уже применяться к новой для Вас жизни. Вот и дача нужна Вам для этой цели. Вам надо беречь свои силы, поэтому необходимо позаботиться Вашим духовным чадам об ином для Вас транспорте, чем метро, троллейбусы и тому подобное. Нужно такси.

Относительно Аллы2 — очень хорошо, что Вы её причастите. Она не причащалась очень давно, о церкви ничего не знает. Прекрасно Ваше решение относительно неё, но при условии, если это Вам по силам.

Есть воля Божия Агриппине быть у Вас. Она преданный Вам человек. <...> Я всегда очень хотел, чтобы она была у Вас на послушании. Очень прошу Вас почаще её причащать. Дней через десять — это хорошо, и ещё в двунадесятые праздники, как Вы сами об этом с ней говорили.

<...> Пестов3 Вас считает еретиком, как мне говорила А. Но Вы — не еретик. У Вас очень широкий кругозор. Вы находите общий язык и с католиками, и с протестантами. У Пестова же, кругозор узкий, поэтому Вы в его глазах еретик. Некоторые считают и о. Александра Меня еретиком, говорят: “От него пахнет католицизмом”. Так о нём рассуждают уже многие из молодёжи.

Вы интересовались, кто мне печёт просфоры. Теперь печёт Мария Николаевна. Моя станция — Кувшиново. Сердечно благодарю Вас за очень вкусные конфеты. Посылаю Вам деревенское угощение. Простите за резкое моё письмо. Посылаю Вам некоторые письма. Прошу Ваших святых молитв.

Ваш иеромонах Павел. Всегда молюсь за всю Вашу семью.

Дорогой о. Всеволод! Вы меня простите за бумагу, на которой Вам пишу. В сравнении с Вашей заграничной, она такая плохая. Правда, я никогда не обращаю внимания, на какой бумаге написать, лишь бы голова моя соображала хорошо, да руки слушались, а так не всегда бывает. Благодарю Вас за очень тёплую кофточку, хотя у меня ещё есть другая Ваша, хорошая. Спасибо за любовь Вашу. Мне стыдно принимать. У Вас очень много расходов. Вы — большой корабль, Вам и плавание большое. Я же сижу в лесу тихонько, мне очень мало нужно. Слышал Вашу проповедь о мытаре и фарисее. Я её слушал много раз, и каждый раз — всё новое и новое. Нельзя выразить словами благодарность за то, что Вы всем нам даёте, такое глубоко духовное.

О. Дмитрий совсем сошёл с ума. Много глупостей он творит, и никто не может ему помочь. Сам себе голова, он уверен в своей правоте. Жаль его! О. Всеволод! Позвольте мне Вам задать вопрос. Мне показалось, у Вас как-то подчёркнуто о загранице, о классах. Там, мол, всё хорошо в сравнении с нами, а мы — что? Может быть, я не прав? Вы рассуждаете: вот эта умная, та — учёная, этот — аристократ, а тот — плебей и т.д. Не сердитесь на мои слова. Я с Вами разговариваю и мелю всё, что думаю.

В отношении Агриппины я совсем сражён, что такое с ней? Я её знаю с 1926 года. Никогда ничего мне не сказала о классах. Я вместе с ней встречал аристократов, как например жена о. Михаила Шика Н. Н. Шаховская. Агриппина была у Елизаветы Фёдоровны, будучи ещё совсем молодой. И как она её любила и вспоминала о ней и теперь с любовью вспоминает. Я не смею себя сравнивать с Вами. Боже сохрани! Мои чада — самые обыкновенные грешники. Были всякие: и учёные, и неучёные. Что-то я не замечал зависти у Агриппины к этим учёным. В чём же дело? Я писал, что Агриппина не подходит к Вашему дому, имея в виду Ваш аристократический дом. А что она не подходит к большевикам, в этом я никогда не сомневался. Дух у неё совсем не большевистский. Я как-то шутя ей сказал: “Агриппина, ты большевичка”. Но это с моей стороны была глупая шутка. А что ещё, её ежедневные хождения по театрам без разбора, лишь бы посмотреть? Правда, она всегда была любознательна. Лично я воспринимаю не всю интеллигенцию, дух не принимает... Простите, много понаписал. Может, что есть и обидное для Вас. Простите за мои глупые размышления. Мне говорили, что у Вас очень утомлённый вид. Когда...

Дорогой отец Всеволод! Посылаю Вам самый сердечный привет и пожелания к св. Празднику и желаю Вам восстановления сил и новой помощи Божьей в наступающем году. Ваше письмо от 27-го сентября было для меня большой радостью: для меня было огромным разочарованием — не найти Вас в Москве. Но вот “своя своих” встретили, и мы можем продолжить обсуждение, которое мы начали ещё в 1973 году на Вашей квартире, в Москве.

Вернувшись домой, я узнал о ещё новом проявлении деятельности Солженицына, о которой и Вы скоро узнаете. Тут уж, увы, не просто “опрокидывание бочки со святым миром” по недоразумению и “интеллигентскому” непониманию сути церковности, а прямая ложь, в которой он не хотел “жить”, а вот теперь даже, как будто, в ней и услаждается... Тут уж пахнет каким-то весьма зловещим духовным падением, которое, м. б., для Вас — не сюрприз, а для нас тут — огромное разочарование. Я помню, конечно, о Ваших предупреждениях и, должен сказать, что и сейчас не раскаиваюсь в том, что не хотел Вам тогда верить: доверие к людям и надежда на то, что они пробьют стену и что, благодаря им, свет начнёт светить и им самим, и всем нам, суть всё же добродетели, от которых не следует отказываться. Впрочем, и Вы пишете, что Солженицын стал “поводом, чтобы можно было говорить о ...подвигах”. Действительно, благодаря ему, о них теперь говорит весь мир... А потом, вдруг, гордость, соблазн и проявление самой нецерковной “интеллигентщины”...

В оценке же церковной жизни мы с Вами, конечно, и тогда, и сейчас вполне согласны. “Опрокидывателей бочек” у нас тут даже больше, чем у Вас, по понятным причинам: и в наших попытках выразить и защитить подлинную церковность, нам нужна Ваша помощь в духе того, как действует и говорит, например, Владыка Василий Кривошеин1. Вообще, нет большей радости, чем опыт единства церковной жизни, хотя “планеты”, на которых мы живём и разные, и формы, в которые эта церковная жизнь облекается — тоже разные. А евхаристическое возрождение и у Вас, и у нас — одинаковое основание и надежда на будущий рост церковного организма. Это я очень сильно почувствовал в это моё посещение Москвы, более сильно, чем два года тому назад, вероятно потому, что было больше времени и не было (почти) ограничений, связанных с групповыми поездками. О. Александр Шмеман очень благодарит Вас за память и привет и просит меня передать Вам его уверенность в том, что в самом (и единственно) важном, он чувствует своё полное духовное единство с Вами.

Ещё раз, молитвенно желаю Вам скорого выздоровления и новых сил.

Ваш во Христе прот. И. Мейендорф.

Дорогой о. Всеволод! Сердечно благодарю Вас за все Ваши тёплые письма. Слава Богу! Слышу все Ваши службы после тяжёлой, очень тяжёлой операции. Голос слабый, а потом всё сильнее, и сегодня 7/II совсем хороший, а 8/II (Ваша проповедь о Закхее) голос уже Ваш, настоящий, как до операции. Как я радуюсь, что Вы снова со своей паствой, со своими собратьями, и всё как будто бы начинает принимать прежний вид, и уже чувствуется Ваше руководство. Спасибо Вам за прекрасные, доходчивые до простой христианской души проповеди. О Вашей болезни до меня скупо доходили вести, т. к. держалось в секрете. Зачем? И так было тяжело, а тут ещё засекречено сильно. В голову лезли всякие страшные мысли как у Агриппины, так и у очень многих.

Все Ваши письма очень внимательно читал и перечитывал. Постараюсь на всё кратко ответить. Вижу из Вашего письма от 10/XII 75 г., что многое дала Вам Ваша болезнь, окружение персонала, больных и т. д. Для Вашего сына — тоже жизненный опыт, чего ему никогда не приходилось знать и видеть. Земно кланяюсь Вашему сыну за то, что он сделал для Вас, за весь его уход за Вами в Вашей тяжёлой болезни. Ему будет только хорошо.

Кто часто причащается, может исповедоваться кратко, тем более Вы хорошо знаете жизнь исповедующихся у Вас людей. А в месяц или в полтора месяца 1 раз можно исповедоваться более подробно. Я не могу согласиться, что в церквах надо многое изменить. При Патриархе Сергии (Вы об этом помните, хотя и были в это время за границей) обновленцы всё испортили и надолго. Снова будут непоминающие1, снова будет скорбь. И теперь, я знаю, как многие страдают, ищут непоминающих, и, увы, попадают в ловушку, или уходят в секту. Хорошо было бы, чтобы молодёжь, если она ищет Бога по-настоящему, не обращала внимания на то, как старушки лезут к причастию, расталкивая рядовых стоящих. Не в этом дело.

<...> Теперь письмо от 19/10 75г. Вы уезжаете в больницу. Вместе с Вами и я уехал в больницу. Спасибо за молитвы о Варваре. Спасибо за сообщение о сыне. Вот почему он хороший. Вашим знакомым Некрасовым2 могли бы сами разрешить ходить в церковь, участвовать в литургии и причащаться. Так надо было сделать давно. О. Владимир Криволуцкий предал эту семью, да он не одну эту семью предал. Я его не виню. Одному Богу известно, как пытали. Страшно вспомнить!.. Если в сердце Царство Божие, то не чувствуешь боли. Как Вы говорили 8/II о Закхее, когда Господь пришёл к нему и сердца Закхея коснулась благодать, тогда ему ничего уже не надо. ...Ещё письмо от 31/XII. Спасибо за Ваше доверие ко мне. Во время операции был я мысленно с Вами. Господь послал Вам сильное испытание, и Вы его перенесли. Слава Богу! Мне рассказывали очевидцы, которых я просил быть у Вас в приходе под Рождество и в самый праздник и наблюдать, какое впечатление произведёт на всех Ваше появление в храме. И что же? Очень многие от радости плакали, обнимались и целовались, как на Пасху, благодарили Бога. Привезли мне Ваше слово к верующим. На Р.Х. и на мои имянины я болел и не служил. Вот эта встреча Вас Вашими прихожанами, — разве это не любовь к Вам?

Письмо от 18/I 76 г. Сердечно благодарю за поздравление с днём Ангела. В Ваш день Ангела я горячо молился о вашем здравии. Земно Вам кланяюсь, что Вы благословили Агриппину переселиться в квартиру 13 в том же доме. Такова воля Божия. Спасибо за все заботы о ней. <...> Из Ваших писем вижу, что Вам с Агриппиной очень трудно. Повторяю, Вас можно от неё освободить. Я неоднократно писал Вам, что она преданный Вам человек. В этом я убедился всецело во время Вашей болезни. Она очень к Вам привыкла, любит всех и Вам лично предана. Я всё сделал по воле Божией и совершенно спокоен за все мои слова и действия. Много хорошего рассказывала Агриппина о Людмиле Сергеевне. Дай Бог ей здоровья! Но Агриппина для Вас тяжела, чего она и не скрывает. И Вы можете от неё освободиться, и нет нужды об этом меня спрашивать. Я уверен, что у Вас будут помощники во много раз лучше её, а главное — послушнее и легче характером. Она и завистливая, и такая, и сякая, и злая, и чего только у неё нет! А всё-таки, она очень хорошая и всё же послушная. Агриппина вся в слезах рассказывала, как Вы подняли тяжёлую сумку. Зачем? И виной была она, Агриппина. Берегите своё здоровье. Оно всем нам, православным людям, нужно. Ваши проповеди все слушают с огромным вниманием. Постепенно будете оживать, но не перетруждайтесь, не пересиливайте себя. Прочёл к Вам письмо о. Иоанна Мейендорфа. Я другого и не ожидал. Жаль, что не поняли сразу. Ваше письмо, как всегда, прекрасно. В начале всё так бывает: схватят приехавших из России, слушают с увлечением, а потом поймут, чем пахнет. Церковь не должна быть связана с политикой, ни в коем случае.

Если можно, передайте, пожалуйста, о. Александру, что он может спокойно покупать дачку, и все его желания правильны, но только всё это пусть будет без увлечения. За всю его семью молюсь, прошу и его св. молитв. Благодарю его за тимирязевцев. Они очень довольны. Получил Вашу проповедь на праздник Сретения. Прекрасно! Слушал несколько раз с большим удовлетворением. Как Вы нужны в своей собственной церкви, своим собратьям. Вы знаете, что без Вас было не то. Скоро уже исполнится 25 лет, как Вы служите в этой церкви. Так мне передавали. Я слушал все Ваши проповеди с самого Рождества, и вот последняя о “блудном сыне”. Все они доходчивы. Вы, о. Всеволод, совсем не полукалека! Я думаю, Вы сами понимаете, как Вы нужны церкви здесь у нас в России, куда Вас послал Архиепископ Серафим3.

Всех поздравляю с наступающим Великим Постом и желаю всем добрым подвигом подвизаться. Благодарю за тёплую кофточку и носочки. Всё во-время, всё очень хорошо. Спасибо за календарь. Земно Вам кланяюсь, прошу прощения. Всех Ваших домочадцев всегда помню. За всё сердечно благодарю.

Преданный Вам и любящий Вас иеромонах Павел.

P.S. Если можно, пожалуйста, пришлите мне труд Евгения Трубецкого “Смысл жизни”. Точно не помню названия этого труда. Помнится, он закончен чуть ли не в 17-ом году.

P.P.S. Благодарение Богу, я начал служить со Сретенья. Прошу Ваших св. молитв обо мне. Ещё добавляю, отвечая на некоторые Ваши вопросы. Искренно рад, что Вы далеки от “внутренних-внешних” дел патриархии. Да, Т. — хороший человек, но благодаря её властному характеру, жить с ней трудновато. Говорила мне Агриппина о Борисе Александровиче. Очень его жаль: такой у него плохой духовный конец. Жаль о. Дмитрия, он сам себе роет яму.

Дорогой о. Всеволод! Спасибо за большое, хорошее, ласковое письмо. По своей старости, всё же я не мог всего прочитать, не всё мог разобрать. Вина моя, уже плохо разбираю почерк. Хорошо, когда Вы пишете на машинке. Всё же постараюсь разобрать Ваше письмо. Мысленно бываю у Вас в храме. Довольно часто слушаю ответное слово Вл. П.1 Много думаю: возможно и в мозолистых руках есть любовь, не всё же в путешествиях и развлечениях — это любовь к себе, а может быть нет? Хотелось бы получить на 1977 год календарь, но если только это возможно. По милости моих милых врачей, ничего не пропускаю из Ваших проповедей и служб. Прекрасно, доходчиво, утешительно! Такая большая аудитория! Сколько мыслей, вопросов и т.д. Чего же ещё нужно? Видно Ваша учёный врач держит Вас в строгости. Я не смею Вас очень уверять, но в отношении грыжи и вообще хирургии не очень доверяйтесь Вашим “замечательным”, которым Вы “абсолютно” верите. Она же человек, хотя и “замечательная”.

Вижу из Вашего письма, что всех Ваших “замечательных” людей Агриппина переносит с большим трудом. Жаль мне Агриппину. Прав я или нет, но мне кажется, она Вам не ко “двору”. Я в ней всегда видел и вижу самоотверженность не без любви. С ней, может быть, Вам говорить скучно? Нет большого ума... не интересна... Объясните, пожалуйста, что значит у Агриппины “специфический вид тщеславия ...страшного?” Как понять? Хочу от Вас разъяснения. Глуп стал, не понял. Благодарю за маслины, за всё, за всё. Ещё раз поздравляю с праздником Вас и всех, кто с Вами.

Ваш иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Поздравляю Вас с праздником Рождества Христова. От всего сердца желаю Вам здоровья. Спасибо Вам, с большим вниманием слушаю Ваши проповеди. Как Вы много делаете для вновь пришедших в церковь, да и для давно верующих, которым мы мало, слишком мало проповедовали с амвона. Вас Сам Господь послал к нам. Как много сейчас неофитов! Помоги Вам Господь! Всех Ваших чад и домочадцев поздравляю с праздником Р.Х. Всех ваших собратьев поздравляю с великим праздником Р.Х. Вместе с Вами сослужил 4/XII. Очень был огорчён ответным словом Вашего архиепископа. Все из моих, кто был в Вашем храме на празднике, решили, что архиепископ не понял смысла Вашего слова. Я всё время слушаю и недоумеваю, в чём же дело?.. Как услышу тревожное о Вашем здоровье, тревожусь сам. Всех собратий, чад, домочадцев Ваших всегда вспоминаю.

Всегда помнящий, преданный Вам иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Благодарю за Ваше тёплое письмо. Очень рад, что Вы мне прислали письмо, напечатанное на машинке. Я стар стал, и мне очень трудно разбирать Ваш почерк. Очень стараюсь, но разбираюсь с великим трудом. Правда, я и сам пишу неразборчиво. Сердечно благодарю за любовь Вашу. Получил Ваши маслины, календарь. За всё Вас благодарю. Получил Ваше слово, сказанное на отпевании Пастернака. Сказано прекрасно о любви. Я сильно сомневаюсь, чтобы из Ваших преданных чад нашлись такие, которые от Вас для себя ничего не желали, главное, внимания.

Агриппина всю свою жизнь посвятила церкви, для нас, а в результате получился из неё человек не духовный, а душевный и безнадёжный?! Много я об этом думал... наверное, я хочу себя оправдать? Трудные были времена во всех отношениях: и холод, и голод, и нищета... Я очень болел. Она буквально выхаживала меня... И ко всему этому я строгий, требовательный. Много говорил я ей только о послушании, не умел многого ей объяснить! Дорогой о. Всеволод! Вы хотя редко, да всё же служите, говорите, и мне передают Ваши проповеди. Ими утешаюсь не один я. И мы, слушающие Вас, понемногу будем из душевных переходить в духовные, помаленьку с Божией помощью будем расти. Простите меня: уж таким я Вас чадом наградил!.. Просто ужас! Стараюсь служить в праздники, также как и Вы слабею. Вашему сыну сейчас трудно, но с Божией помощью всё образуется. Без труда ничего не бывает, особенно ему. <...> Очень рад, что не бываете в патриархии. Солженицына многие стали правильно понимать. До меня дошли слухи из Нью-Йорка. А как к нему отнеслись раньше, какие были споры! Но всё же и теперь многие за него. Придёт время — поймут правильно.

Всегда за всех Вас молюсь. Прошу Ваших св. молитв. Всю Вашу братию всегда поминаю. Храни Вас Господь, дорогой о. Всеволод. Поздравляю со всеми праздниками.

Преданный и любящий Вас, Ваш иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Все праздники за всеми службами мысленно был с Вами. Хорошо Вы сказали об Иоанне Крестителе. Это — новое, прекрасное, никогда это не приходило в голову, да я предполагаю, вряд ли у кого были эти мысли. Несколько раз слушал Вашу проповедь. Слушал службу Крещения — прекрасно! Но гром посуды, шум толпы, вздохи, вопли наводят грусть. Об этом мне передавали очевидцы. Грустно за Сашу Салтыкова. Его мама восстаёт на него. Она всё ещё непоминающая. А Т. М. Некрасова подбадривает её в этом. О. Никита — явно сектант. Вот в эти сети улавливаются люди, которые себя посвятили духовной жизни, а что получается! Пока в церковь ходить можно, а там видно будет. Дорогой о. Всеволод! За всё Вас благодарю. Спасибо, что Вы разрешаете причащаться в Крещенье. Этого не разрешалось в приходах, так и повелось доныне.

Дорогой о. Всеволод! Поздравляю Вас и всех Ваших собратьев о Христе с праздником “Утоли моя печали”. Мне говорили, какой у Вас в храме прекрасный образ, да ещё я вижу на карточке, где Вы стоите около этой иконы. Карточку мне прислала Агриппина. Дорогой о. Всеволод! Вы на меня не сердитесь за то, что я так непочтительно говорю о Т. М. Некрасовой, зная, что Вы к этой семье благоволите. Служил я в Р. Хр., в Богоявление. Служу нечасто, как мне и полагается: потихоньку слабею. Всю Вашу семью вспоминаю. Прошу и меня не забывать в Ваших св. молитвах. Поздравляю Вас с наступающим Великим Постом.

Преданный Вам иеромонах Павел.

P.S. Дорогой о. Всеволод! Благодарю Вас за такой тёплый подарок. Я что-то всё мёрзну, и Вы согреваете не только мою душу и сердце, но и тело Вашими заботами. Земно Вам кланяюсь за вашу любовь, принимаю без всяческого смущения, а с большой благодарностью. Всегда все Ваши проповеди слушаем с большим интересом. Благодарю Вас за поздравление. В следующем моём письме в ответ на Ваше последнее письмо напишу более подробно. Всегда всех вас вспоминаю с радостью и любовью. Вспомните обо мне. Примите мою самую глубокую благодарность за всё.

Любящий Вас и преданный Вам, Ваш иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Поздравляю Вас с праздником св. Пасхи, желаю здоровья, сил, бодрости и, если возможно, принимать меньше всех лекарств, которых Вы так много поглощаете. Всех Ваших отцов поздравляю с праздником св. Пасхи. Всегда их вспоминаю. Много они потрудились. Помоги им Бог. Всех Ваших домочадцев поздравляю с праздником св. Пасхи. В Святую ночь мысленно буду с Вами. Служу не часто. Больше бываю у Вас в храме, когда Вы служите. Благодарю и ещё раз благодарю за все Ваши проповеди, которыми, если можно так выразиться, очень, очень живу. Мы их обсуждаем, вернее, рассуждаем о них, прослушиваем много раз. Спасибо Вам за такое богатство. С грустью слышу о Ваших недомоганиях. Что же такое? Вы себя не бережёте. Вы не знаете, как Вы всем нам нужны. Вот в Вашей церкви у многих появились большие запросы, всем всё хочется знать: отчего, почему, где правда? А сколько молодёжи бывает у Вас! Вы раскрываете так много всем Вас слушающим, что мои первоклассники широко раскрывают глаза, на всё стали смотреть иначе, так многого не знали, не слышали. Огромная польза от Ваших бесед. Они прекрасны, многих заставляют пересмотреть свои поступки. Как хорошо было сказано 27/III. Очень хочу получить Ваши Пассии, но, конечно, если это возможно. Я слышал, что Вы написали новое вступление, я хотел бы его иметь.

До меня доходят слухи о Никодиме. Меня очень интересует Ваше мнение. Об о. Д. Дудко я не спрашиваю, оно мне ясно. Дорогой о. Всеволод! Меня Агриппина насмешила тортом за 1 р. 58 к. Хорошо. .. Я его получал не однажды... Вкусный. Это она так... не подумала. За всё Вас благодарю всегда. Земно кланяюсь. Прошу Ваших св. молитв. Дорогой о. Всеволод! Сердечно благодарю. Прослушал Вашу беседу о Григории Паламе, о Кресте. Прекрасно. Не думайте, что я Вам льщу. Я пишу, как воспринимаю и вместе с Вами переживаю. Вижу Вашу огромную аудиторию, радуюсь, радуюсь.

Теперь отвечаю Вам на вопрос Агриппины, заданный ей Людмилой Сергеевной. Она спрашивала, какой рецепт грибов — маслят, посланных мною Вам. Отвечаю. Я ничего не умею делать. Просто набрал в лесу немного грибов, их отварила М. Н., а я вложил туда много любви к о. Всеволоду. Вот и вкусно получилось. Просто! О. Всеволод много говорит о любви. Прошу передать мои поздравления всем Вашим собратьям, живущим в мире, любви друг с другом. Если будете поздравлять владыку Ермогена, поздравьте, пожалуйста, от меня.

Преданный Вам, Ваш иеромонах Павел.

Христос Воскресе! Дорогой о. Всеволод! Очень, очень хочу читать Ваши Пассии. Много Вы потрудились над ними. Спасибо Вам за все Ваши труды. Спасибо за Агриппину: Вы дали ей читать сочинение Зёрнова “Вселенская Церковь и Русское Православие”. Ей это очень интересно, на многое открыли ей глаза. Прошу прощения за неё, что она осмелилась влезть к Вашему сыну в ящик, “как вор и разбойник”. Простите ей этот великий “грех”. Вы всё слабеете, очень устаёте? Сокращаете приём своих чад, мало времени на отдых? Как грустно! В Акмолинске при всём моём желании я не мог служить преждеосвященной литургии. У всех нас ссылка не была такой, как у князя Меньшикова, немного иначе. Дорогой о. Всеволод! Простите меня, может быть, я дерзновенно поступил, сказав тимирязевцам, чтобы они отдали о. Александру церковные принадлежности? Как Вы на это смотрите? Это не моя воля, а Божия. Кто знает, как будут все церковные дела в нашей высшей иерархии. Может быть, всё это пригодится? Все эти вещи остались от непоминающей церкви. Мне бы следовало с Вами посоветоваться. Простите, пожалуйста, за самоволие. Ещё раз спасибо за все Ваши проповеди и Пассии. Всю Вашу братию вспоминаю с любовью, земно кланяясь, за всё благодарю. Вспоминаю всех Ваших домочадцев. Прошу Ваших св. молитв.

Любящий и преданный Вам, Ваш иеромонах Павел.

Христос Воскресе, дорогой о. Всеволод! Сердечно благодарю Вас за Пассии. Ваше письмо от 4/IV получил давно, и нет возможности на него ответить. Время бежит быстро: только наступит утро — и уже вечер. Вы меня браните, считаете, что я не всё хорошо понимаю. Оно так и есть. Возражаю на Вашу фразу в отношении “поместья” Агриппины. Поместье не Агриппины, а о. Всеволода. Если Вы им тяготитесь, пожалуйста, продайте. Это Ваше полное право. Дорого содержать дачу, хотя и маленькую избушку. Много с ней хлопот и забот. А из Вас никто не умеет. Знаю, что у Вас много людей, которые с радостью бы Вас пригласили на всё лето, и Вы там жили бы, не заботясь ни о каком ремонте. Дорогой о. Всеволод! Вы верите, что есть воля Божия? Вот эта воля Божия (говорю дерзко) навязала Вам эту ненужную Вам избушку, которая Вас так тяготит. Делайте всё, что Вам угодно с избушкой, продайте её. Не сердитесь на меня за мою горячность.

Много раз прочитал Ваше письмо от 4/IV. Вы пишете, что А. А. Некрасова1 тщательно следила за Вами, строго и точно определила Ваши возможности, и Вы продержались с её помощью. С Вами не согласен. Вы продержались только с помощью Божией, она, т.е. Некрасова, права, говоря, что не с её помощью. Простите меня. Может быть, я Вам пишу последнее письмо, но говорю Вам правду: Вы очень увлекаетесь всем новым. И вот эта семья, Бог весть какая учёная: муж — член-корреспондент, получил Ленинскую премию и т.д., и тому подобное. Всё это нужно для суеты. А.А. потребовала у Вас, чтобы Вы ей сказали о сатане... Зачем эти женщины лезут учить Вас? Что же они за учителя? Вы гораздо духовнее их. Они обе — женщины светские, и Вы им так подчиняетесь! Зачем? Мне больно за Вас. Они почувствуют к себе Ваше особое отношение и невольно носы кверху подымут. <...>

Я послал через Агриппину мемуары архиепископа Луки2. Не знаю, отдала ли она Вам их. Они сфотографированы. Отношение к архиепископу Луке противоречивое: кто на него смотрит, как на чудака, а кто его вспоминает с большой любовью. Мой брат, епископ Вениамин Ташкентский, его очень любил. Я — тоже. Посоветуете ли Вы попросить кого-либо из Ваших чад напечатать его мемуары на машинке. Если можно, два экземпляра. Сколько будет стоить, я заплачу. Спасибо за красивое яичко. М. Н. очень благодарит за память о ней. Спасибо за все Ваши Пассии, проповеди. Вы говорите, что они не такие, как бы Вам хотелось, но позвольте ценить их слушателю. Может быть Вашим учёным дамам что-то не так, но мне и многим, многим Ваши Пассии и проповеди очень по душе. Я Вам не льщу, льстить не умею. Простите меня, я очень горячий, вспыльчивый, нрав мой тяжёлый, прости Господи. Вы пишете, у Вас в храме ожидаются перемены. Я тоже слышал. Хорошего ждать нечего. Но на всё воля Божия. Было у Вас в храме много неприятностей всяких, но всё прошло... Также и это новое пройдёт.

Дорогой о. Всеволод! Кем Вы увлечены, в том находите верх ума и всё только хорошее. Не согласен с Вами. Я что-то хотел Вам сказать ещё, но довольно. Всем Вашим домочадцам мой поклон. Храни всех вас Господь!

Любящий Вас иеромонах Павел.

P.S. О. Всеволод! Пожалуйста, разрешите тимирязевцам передать о. Александру некоторые церковные вещи, которые остались от непоминающих. Их не так много. Что ещё будет с Церковью, не знаем. Прошу Ваших св. молитв.

P.P.S. Не обижайтесь на меня, дорогой о. Всеволод! Меня никто не просил писать Вам так откровенно, так заботливо. Только моя искренняя любовь к Вам, любовь-то уж очень чудная. Неправда ли? Заранее благодарю за всё, и за “зверька”, который Вам так надоел и много перепортил Вам крови. Простите, но это не моя воля, а Божия. Вы же что хотите, то и принимайте. Хотите, откажитесь от “зверька”. А может быть даже и пора. Здоровье-то её очень слабое, даже больше, чем слабое. Это — дело Ваше. Благодарю заранее за последнюю Пассию. Все три прекрасные.

P.P.P.S. Дорогой о. Всеволод! Не сердитесь на меня за то, что я Вам скажу. Ваш сын очень хороший, милый. Он сейчас страдает. Всё же не нужно думать о себе то, что мы есть, а иначе... Все Вы — отец, мать и я с Вами страдаем вместе, просим и молим, но и он сам должен быть благоразумным. Ума много, а горячности, поспешности ещё больше. Крепко надеюсь.

Всегда помнящий Вас, иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Хотел бы Вам многое написать, но, зная Вашу занятость, не дерзаю. Знаю, что Вы участвовали в этой конференции. Устали очень?.. Хотелось бы знать Ваше мнение. Замолкло всё до 10/VIII, и я ничего не слыхал. После был обрадован и очень утешен. Спасибо. От Агриппины ни слуху, ни духу. Последняя от неё скупая весточка была 6/VII, когда я ей послал поздравление. Вот и всё. Если возможно, разрешите ей провести две недели у меня и в Ленинграде. Не настаиваю, а только прошу. Почему-то у меня за неё беспокойство. Вспоминаю Ваш семейный праздник 29/IX. Всегда всех помню.

Любящий и преданный Вам, Ваш иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Примите моё поздравление со днём Вашего Ангела. Всех Ваших домочадцев поздравляю с дорогим имянинником. Желаю Вам здоровья. Не слишком ли Вы много пьёте лекарств? Хотя я очень уважаю Вашего врача, но всё же, не много ли? Как Ваши пальцы на ногах? Слышал, что Вас всего искололи, и как после множества уколов? Не скрою от Вас, что Агриппина горько у меня плакала из-за уколов. У неё осталась язва на сердце, говорит, до могилы. Вот какая язва! Правда, я сам ничего не понимаю в медицине, а за Вас очень беспокоюсь. Пусть Ваш доктор на меня не сердится. А Вы не сердитесь на меня, прошу Вас, простить (?) за всё высказанное мною в предыдущем письме в отношении Вашего мятущегося сына. Это не моя воля. Он же может слушать и не слушать, его воля. Мне передавала Агриппина, что он просил за него помолиться. Я всю вашу семью всегда помню. Работа у него будет. В этом не надо сомневаться. <...>

Спасибо Вам за заботу об образовании Агриппины. Она с большим интересом читает книгу, рекомендованную Вами. Я послал её в Петербург недаром. Она не осмеливалась спросить, но всегда смотрела на меня с удивлением, почему я не хочу видеть двух моих племянниц, дочерей брата моего Михаила. Я туда её послал, и просил её написать своё впечатление о них. Она съездила туда, увидала их, описала свои впечатления. Оказалось, что там обстоит всё так, как предполагал. И все её сомнения в отношении меня рассеялись. Не знаю, говорила ли она Вам, что вернулась из Петербурга очень уставшая.

Бедный м. Никодим! Он всё болеет. Он очень понижен. Как быстро взлетел и споткнулся... Я что-то доволен, что о. Василий в другом месте. А как новый, о. Алек.? Спасибо за всё, за все Ваши заботы, за желание что-либо мне прислать, за Вашу вкусную рыбу, особенно же за Ваше поученье — за Ваши проповеди. Вы мне не верите, я знаю, а как я слушаю их, не умею всего сказать словами. Ну, и не нужно верить. Я их переживаю. Благодарю друзей, что я имею ваши проповеди непопустительно. О себе могу сказать, что помаленьку слабею, служу редко. При Агриппине не служил. Были мы с ней на службе у Вас, на Вашем торжестве двадцатипятилетия. Агриппина была очень утешена, услыхав службу у меня. Слышится ли что-либо от вл. Ермогена? Если да, то передайте ему мой привет и земной поклон. Всегда его вспоминаю. Как его здоровье?

Забыл Вас спросить о том, что в Америке иконы плачут? Об этом мне сообщила Агриппина. Примите ещё раз моё самое искреннее поздравление со днём Ангела. Прошу Ваших св. молитв.

Преданный Вам, Ваш иеромонах Павел.

P.S. Больше лежу. Врачи меня навещают. Слышал о проповеди Патриарха в день Усекновения. Очень подивился. Очень хорошо, что у Вас нет о. Василия Бланковского. Он много мутил. Я очень удивляюсь, зачем воздвигать Крест по 100 раз на каждую сторону, петь “Господи, помилуй”. Слышал, с одним священником было плохо. Зачем? Всё равно никто не понимает. Может быть, я грешу? О Церкви можно много говорить, а нужно ли? Дудко о. Дмитрий всё ещё продолжает быть мучеником? Терпят его? За всю Вашу братию молюсь. За всю Вашу семью всегда молюсь. От всего сердца желаю всего самого хорошего. Прошу Ваших св. молитв. Не сердитесь, не обижайтесь на меня. <...> Предупредить всегда можно, а поступит — кто как хочет. Скажите Вашему сыну, что я его всегда с любовью вспоминаю. <...> Что касается меня, то мне остаётся только: очень редкие службы, чётки, Ваши проповеди, и всё. Живём очень тихо, мирно, далеко в лесу, и всегда с нами Божественная красота. Как много в миру всяких скорбей и всего прочего, а иногда и пустого. Благодарю за всё, за все Ваши проповеди, которые получаю. Мне стало очень трудно писать. Много получил писем, но никому пока не в силах ответить. Служу редко. Подлечиваюсь. Благодарю за любовь Вашу. Мне ничего не нужно. Всё у меня есть, а лишнего я не люблю иметь. Вкусная рыбка! Спасибо. Кончаю писать. Что-то очень устал. Ещё раз за всё благодарю и прошу Ваших св. молитв.

Горячо любящий Вас и преданный Вам иеромонах Павел.

P.S. Очень благодарю за чётки.

Дорогой о. Всеволод! Спасибо Вам за всё. Слышал, что Вы были в храме на Благовещение. Очень порадовался за Вас. Слышал, как вся Ваша паства была довольна. Любят они Вас очень. Поздравляю Вас и всех Ваших домочадцев, всю Вашу братию, всех и любящих, и не совсем искренних к Вам собратьев о Христе с праздником св. Пасхи. Писал Вам и пишу, чтобы Вы берегли своё очень слабое здоровье, по крошечке его расходовали, а Вы вон какие “масштабы” развернули, какую знать должны встречать. Пишете Вы прекрасно, голова работает отлично. Но после такой операции нужно быть “ниже травы, тише воды”, как гласит наша мудрая пословица. Характер Никодима Вы знаете. Не потерпит, а Вам это зачем? Все Ваши замыслы исполнятся и без влияния “великих американцев”. Все эти ненужные переживания могут отрицательно отразиться на Вашем здоровье.

Мои друзья довольно часто бывают в Вашем храме, без Вас чего-то нет. Пассии прошли скучно, без огонька. Слова учёных, одним словом, негладко. Жаль очень. Бедный Ваш о. Алексей! Мне принесли одну из его проповедей. Он говорит по старинке. Всё это уже давно не нужно для нашего народа, вернее для большинства, несвоевременно. Самый скромный у Вас о. Александр Куликов. Простите, невесёлое письмо пишу я Вам к Пасхе, но другого не получается. Очень прошу Вас по возможности не делать ничего непосильного, а Вами задумано слишком тяжёлое, не под силу Вам. Пусть Ваши американские друзья по-настоящему поймут Ваше состояние. Очень грустно: ушёл от нас ещё один настоящий христианин — архиерей Ермоген. Всегда о Вас думаю. Храни Вас Пречистая Матерь. Прошу Ваших св. молитв.

Преданный Вам, Ваш иеромонах Павел.

P.S. Дорогой о. Всеволод! Поздравляю Вашего сына с праздником св. Пасхи. От всей души желаю ему успеха в его работе. Надеюсь, что успех этот у него там будет, если он не возгордится, надеюсь, что со временем он найдёт себе место и в Москве. Очень грущу, что выбор его неудачен и принесёт ему много огорчений. Пусть он не будет таким упрямым. Простите меня за моё предпоследнее письмо. Боюсь, что Вы меня не совсем поняли, т. к. я неудачно выразился. Но здесь виновата моя старость. Агриппина Вам очень предана, но ведь она уже старенькая и поэтому сможет ли сделать то, что Вам нужно? О себе могу сказать, что с каждым днём слабею. Пока Вы болели, служил ежедневно. Откуда только и силы брались? За всё благодарю и прошу прощения, может быть чем-нибудь Вас огорчил. Храни Вас Господь от всяких бед. Вы очень доверчивы по отношению к о. Владимиру. С ним надо быть осторожней.

Преданный Вам и любящий Вас, иеромонах Павел.

<...> Любовь моя о Господе всегда с Вами. Всегда слушаю Ваши беседы и наслаждаюсь. У меня есть последние Ваши слабые по голосу беседы, краткие. Они очень хорошие. Я все беседы оставляю после моей смерти моим друзьям-докторам. Простите меня за всё. Храни Вас Господь.

Любящий Вас иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! От всего любящего сердца поздравляю с днём Ангела. Что же Вам пожелать? В чём Вас уверить и о чём Вас разрешите просить? Хотя бы один раз в неделю служить, не делать приёмов, как повелевают врачи. Будем слушаться? Да, я забыл, что у Вас два ведущих врача. Кого же слушаться? Решайте сами. Слышал и слушаю приветствие делегации во главе с митрополитом Феодосием1. Вы читали пламенно, взволнованно, горячо, и всё продолжено в духе гостеприимства на высшем уровне. Знаю, что у Вас много перемен, не удивляюсь. Очень жаль надменного собрата. Все наши погрешности обращаются на нас же, и на кого как... <...> А Ваш Шушпанов А. В.2 как все, не лучше и не хуже других. Его явные странности меня не удивляют. Всё здесь на земле неслучайно. Вы задумались ли, как всё получилось? Непросто умер один папа. Избрали другого — умер и другой. Избрали теперь ещё ярче, умер м. Никодим3 там же, у него открылись положительные стороны.

Заболели Вы, помните, во Владимире — не поняли, снова заболели страшно 27/XII в ночь. Слава Богу, выздоровели. 21/VII был приступ перед приездом <...>А теперь поняли Вы? Как Вас Бог любит! Люблю Вас и я. Вы чудный человек. Ваш сын идёт в гору смиренно, всё будет хорошо, дойдёт до вершины. Вашей матушке привет передайте. За всех Вас молюсь и прошу Ваших св. молитв.

Любящий Вас, Ваш иеромонах Павел.

P.S. Дорогой о. Всеволод! Зачем все они мне пишут? Вы с ними, Вы можете им кратко ответить. Володя милый мне так много написал. Я уверен, Вы уделяете им много времени, хотя Вам и запрещают. Пока мне ответить трудно. Володя готовится, кем быть? А укус мошки кажется тяжестью. <...> Спасибо Андрюше и Марине4. Они трудятся много на пользу. Вам нужно пожить на воздухе. Всё ведь для Вас устроено. Чего же недостаёт? Каков бы ни был воздух, всё же это не город. Агриппина жизнь свою за Вас положит, не думая о себе, как это было со мной в Акмолинске. Она о себе не думает. И так у неё вся жизнь Помоги Бог всем нам до конца своей жизни прожить в Боге!

<...> Слушал Вашу проповедь 21/I. Очень смелая. Вы сказали для Ваших слушателей совсем новое, важное. Голосок довольно слабенький, вот и причина моей просьбы к Вам — пожалуйста, не перегружайтесь своими чадами. Слышал, что в журнале “Вестник” написали обо мне и об Агриппине. Журнала пока не имею. Очень недоволен. Знаю, кто такой благодетель... Дорогой о. Всеволод! У меня на столе Ваши фотографии 10/XII 78 года. Вы — старец! Фото с цветами... Прекрасное лицо, моему сердцу дорогое. Фотография сына тоже на столе. Дирижирует, сосредоточен, милый, хороший, красивый. Кто Вам сказал: депрессия?.. Я часто всех Вас вспоминаю, особенно когда чувствую Ваше неважное настроение. <...> Да, я совсем забыл. Вы знаете, наверное, что о. А. Шмеман — председатель в комитете о правах человека. Они особенно направляют свои усилия выпятить свою заботу, да ещё, не дай Бог, на Вас будут ссылаться! Матерьяла предостаточно. Может так быть? Простите за всё.

Преданный Вам иеромонах Павел.

Возлюбленной о Господе Иисусе Христе духовной дочери и благодетельнице, дорогой о Господе Агриппине на молитвенную память и в помощь в её каждодневном и ежечасном духовном делании с признательной за всё христианской любовью1.

Прот. В. Шпиллер.

Дорогой о. Всеволод! Получил Ваше последнее письмо и возрадовалась душа моя о Господе! Не знаю, откуда у меня появились силы: я служил всю неделю литургию, вместе с Вами молился. Как мне было хорошо, и я так почувствовал Вас в совместной молитве! Душа моя всё время поёт Пасху. Земно Вам кланяюсь, прошу прощенья за себя, за свои дерзости и за Агриппину. Ангела светлого к нам Бог не пошлёт, а посылает человека, поступки которого, по-человечески рассуждая, бывают ужасными, некультурными, низкими и т.д. А по воле Божией совсем всё не так. Я Агриппину знаю очень много лет, с 1924 года. Она, Вы знаете, была со мной в изгнании. Я очень за ней следил, никогда не видел ни подслушивания, ни подсматривания. Она чистая, и ей Господь открыл многое, чего она сама не понимает. Я её ничему не учил, праздников не объяснял. Только её мучил одним послушанием. Такова воля Божия. Многие считают, что я, не живя с людьми в городе, не могу понять жизни, настоящей действительности. Даже и Вы так думаете. Все такие рассуждения — человеческие. Вы пишете о видении. Вот это видение не имеет ни пространства, ни времени. Агриппина мне ничего не писала о Вас, ничего не говорила, а только по ночам своими воплями не давала мне спать. Вы удивляетесь, что Богу нужны о человеке мелкие детали. Да, это бывает нужно. Многое человеку непонятно. Мысленно бываю вместе с Вами. Вы в этом году жили много на даче, и я с Вами там же был. Хорошо у Вас, уютно, тепло. Ваш кабинет на даче уютный. Знаю, что 6/X был у Вас приступ, знаю о Ваших глазах. Я с Вами очень близок, очень Вас чувствую. Вот и алтари хороши. Если можно Вас просить, пожалуйста, служите раз в неделю, не исповедуйте, т.к. это берёт силы духовные. А там, как знаете. Особенно много не принимайте. Я просил бы Вас Агриппину причащать каждое воскресенье, но как Вы разрешите. Ещё и ещё прошу прощения за всё. Не сердитесь за искреннее письмо. Я пишу откровенно. Вы тонкий, мягкий, любящий человек. Меня никто не понимает, да и трудно понять учёному народу. Я и сам себя часто не понимаю. Бог знает... Силы бывают разные в службе. Я имею в виду силы физические. Вы бываете очень слабый. Помоги вам Бог!

Большое Вам спасибо за проповедь на Рождество Богородицы. Она у меня, привезена и напечатана. Благодарю Вас за проповеди, они вдохновляют людей на подвиги, идут далеко, далеко. Хотел бы иметь Вашу проповедь печатную 21/X. Я её имею, слушаю и восторгаюсь. Не возгордитесь. Вы самого себя превзошли. Мои врачи поражены глубиною и всё хотят иметь у себя на столе, как памятку, что есть человек. Володе пишу письмо, Андрюше — тоже. Саше Салтыкову ничего не пишу — писать нечего. О сыне (Иване Шпиллере. — Ред.) молюсь и молюсь о младенце Всеволоде. Передайте матушке Людмиле мой земной поклон. Пусть на меня не сердится. Храни её Господь. Передайте мой земной поклон Агриппине. Скажите ей, что я её слышу.

Всегда Вас помнящий и горячо любящий о Господе

иеромонах Павел.

P.S. В Вашем письме, дорогой о. Всеволод, встретил слово “хам”! Вы никогда им не были и не будете. Это всё от злого духа, который навевает всякие ненужные предложения. Спаси Бог на них пойти!!! Ещё и ещё раз прошу прощения за всё. Признаюсь Вам: я слабею, скоро и домой пойду.

<...> Помаленьку слабею. Быстро устаю. Даже — писать. Очень хорошо Вас чувствую, понимаю все Ваши трудности и обязанности, всю Вашу ответственность перед о. Иоанном, о. Александром и другими. Не смущайтесь. Прошу прощения за всё и за вся.

Любящий Вас о Господе, преданный Вам, Ваш иеромонах Павел.

P.S. <...> Саша Салтыков пошёл в гору по Вашим указаниям. Ему будет хорошо. Писать ему мне нечего. Вы очень, очень хорошо о нём заботитесь. Помоги Вам Бог.

Дорогой о. Всеволод! Всегда Вас со всей Вашей братией помню. Зачем же Вы так унываете? У Вас всё происходит так же, как и у многих. Сегодня на стороне Шушпанова, а завтра на стороне другого. Будьте со всеми одинаковы. Не думайте о 7/II, будет как нужно. Простите за мазню1. Низкий Вам мой поклон, дорогой, любимый о. Всеволод.

Ваш иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Поздравляю Вас и всю Вашу семью с наступающим праздником св. Пасхи. Умоляю Вас не унывать, а очень потихоньку навещать Ваш храм. Я всё слышу, до меня доходят слухи, что Вы появитесь, как солнышко, и снова солнышко исчезает. В Вас имеют большую нужду все и я тоже вместе со всеми. Знаю о Вашем сыне, не будем его осуждать “сам виноват”. Он хороший, слишком доверчив. Мне передали из Вашего храма чай. Передайте чай Вашему сыну, всегда его помню с двумя малышками Севой и Машей. Слышу о его хорошей музыке, многие говорят: его музыка — отдушина от повседневной суеты. Вы на Агриппину не сердитесь, если она бывает невежлива с Вашей Л. С. Агриппина для всех людей, кто её не знает, кажется странным человеком. Она совсем не признаёт всяких ласк, как поглаживания рук, положить руку на плечо и т.п. Она меняется в лице, ей не кажется, что это грех, а ей просто ужасно противно. Иногда за это она невежлива с Л. С. Я знаю Агриппину, очень часто её чувствую. Редкая душа у неё. Она очень добрая, совсем не злая. Передайте моё поздравление всей Вашей братии. Посылаю крашеные яйца, прости меня Господи, кроме Вашего о. Владимира, жалкий он!?.. Вашей Клаве, Серёже в алтаре. Все Ваши проповеди прекрасны! Мои помощники любят Вас, как и я. Благодаря им я наслаждался Вашей службой. О Саше и Андрюше слышу. Об Андрее Рублёве всё слышал. Хорошие дела делает Саша! Я служу. И на Вербное воскресенье служил, и на Благовещенье... Мечтаю в Четверг и на св. Пасху. Будем вместе?. ..дорогой, любимый мой о. Всеволод. Земно кланяюсь Вам, прошу св. молитв. Простите, сам писал — плохо.

Любящий Вас, иеромонах Павел. Праздник дает силы!

Дорогой о. Всеволод! Поздравляю Вас сразу с двумя юбилеями — 14/VII и в сентябре. Давно не слышу Ваших проповедей, а службы, хотя редкие бывают, доходят до меня. Спасибо. Очень прошу, не переживайте за Шушпанова, пусть они сами разбираются, они свои люди. 14/VII очень хочу служить. Простите меня, опять я лезу не в свои дела в отношении дачи. А, м.б., в августе месяце Вы и поживёте на даче?...Вместе с сыном и Андрюшей?.. Прошу Андрюшу не доверять “друзьям”, они не совсем надёжные. Что это означает? ...опрос сотрудников. Есть Бог, или нет? Мне странно слышать Андрюшу, он часто видит о. Всеволода и не научился говорить о самом главном. Пусть Саша не волнуется о реках1. Мы очень умные, а есть ещё воля Божия. Жаль мне Андрюшу, что он такой неустроенный — всё плохо. Сейчас писать не могу ему — рука с трудом пишет.

Дорогой о. Всеволод! Вас любит народ, а Вы не верите. Какую Вам митру готовят к Вашему юбилею... Праздник бывает, когда Вы появляетесь. Я сам вижу и чувствую. Агриппинушку поздравляю с днём Ангела, моего тихого Ангела, хочу служить 6/VII. Вы, дорогой о. Всеволод, не обижайтесь на неё, если она что скажет прямо в отношении Л. С. Нужно помочь Л. С. отрешиться от многого. Иногда вечное внимание к одному человеку делается привычкой, а мы уйдём в вечность — с привычками — страшно. Земно Вам кланяюсь, прошу прощения за своё дерзкое письмо. О сыне Вашем много думаю. Всегда за Вас и Л. С. молюсь.

Любящий Вас иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Поздравляю Вас с наступающим праздником 8/21-IX Рождества Пресвятой Богородицы и Вашим тридцатилетием служения в храме св. Николая. Дай Бог Вам отслужить Литургию. Будем вместе служить. Слышал 15/28-VIII службу и Ваше краткое слово. А мы все и забыли, что Матерь Божия — Царица Небесная. Земной Вам поклон! Хорошо, что Ваш сын был много у Вас, хорошо, что переводите квартиру на него. Не смущайтесь, не переживайте, что так нужно делать, такова воля Божия!.. Всегда помню малышей Севушку и Машеньку, и Вашего Иоанна никогда не забываю, молю Бога, чтобы был с подчинёнными не так строг.

Дорогой о. Всеволод! Прошу Вас, не страдайте, не мучьте себя, глядя на Л. С. Такова воля Божия. Он знает, что кому нужно, да и Вы знаете это тоже, лучше меня. Агриппинушке достаётся очень, я знаю как она несёт это послушание героически, но, увы, не может кротко переносить эмоций, а у Л.С. их слишком много, даже в её возрасте. Очевидно, привычка...

Дорогой о. Всеволод! Молю Вас слёзно: как возможно примите Олюшку и Катеньку, им нужно очень, а Катеньке на всю жизнь эта исповедь останется. Примите их, очень Вас прошу. Больше ни о ком не прошу. Если возможно, бывайте чаще в храме, не служите — причащайтесь — даст Вам сил переносить домашние испытания. Знаю, что Вы слабый, и желудок больной, как и у меня. Всю Вашу братию поздравляю с праздником. Всех помню, часто бываю у Вас в храме, хорошо поют, много народа, много причастников, больше молодёжи. Хорошо, тепло в Вашем храме. Когда Вы бываете в храме, какая бывает радость! Простите, что так плохо пишу, с большим трудом написал это письмо. Прошу прощения, что не так и за плохую бумагу, другой нет. Прошу Ваших молитв. Служу как возможно.

Любящий Вас, Ваш иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Простите меня, что я упорно молчал, скажу правду: не хотел писать, нечего было писать, нужно было, и есть нужда крепко молиться о новопреставленной (Жене отца Всеволода — Людмиле Сергеевне, скончавшейся 13.12.1982 г.). Я всё время с Вами, и был, и есть. Знаю, что Вы очень редко служите — нет сил, говорите, а теперь по возможности, не через силу, бывайте в церкви — в Вашем храме, где вы так много проявили своей заботы, любви о благолепии Вашего храма, где сейчас лукавый во всю действует, хочет напакостить — нужно бороться, и молитвой, и законом. Кто любит храм, пусть все читают канон, поемый во всякой скорби. Да и о Владимире вспоминать нужно, он, бедный, очень скользит. Мне привезли, с позволения сказать, его проповеди. Грустно слушать и больно за него... Пока я с помощью Божией служу часто, и с Вами, и без Вас. Утешаюсь Вашими проповедями, которых народ уже не слышит давно. А Вы, дорогой отче, тоскуете, а я плачу о Вас. Зачем же тоска? Такова воля Божия. Были мои друзья на похоронах. На отпевании на Вас грустно было смотреть — убитый горем молитвенник о душах наших? Зачем?.. Простите меня, земно Вам кланяюсь, пишу только от любви к Вам.

Очень “борзо” служит Владимир, он портил службу, и портит. Всем мой искренний привет и пожелания о. Александру, о. Николаю, о. Алексею, о. Валентину Асмусу, и Вашей доброй старостихе рабе Александре — пусть не унывает, а канон почитывает, да почаще причащается. Видели Вашего сына, всем он очень понравился. А я его люблю давно, и Севу, и милую Машеньку, всегда их вспоминаю. Пусть Ваш сын не ленится, а бумажки1 заполняет, они ему нужны... Спасибо Андрюше за заботы, которые он проявляет о Вас, всех их помню и знаю — т. е. его семью.

Дорогой отче! Как бы Вы поступили с Марком?.. Дорогой отче, я это письмо пишу с 23/XI и всё ещё не могу кончить, что-то много Вам хочу сказать, да по старости забываю, да всё какие-то препятствия послать его. Агриппинушка с Вами до смерти. Она бывает по-человечески странная. Может быть, эта странность Вас сердит. Очень прошу, не сердитесь, она Вам преданная всем своим чистым сердцем и душой. Я часто слышу, как она говорит с Вами, милая Агриппинушка! Надеюсь получить от Вас календарь и благодарю заранее. Всегда был и есть с Вами. Все Ваши 30-ти летие, 80-ти летие Ваше, всё я слышал и радовался любви к Вам Вас окружающих. Не подавайте в отставку сам!.. Земно кланяюсь, прошу прощенья за дерзкое письмо. Прошу св. молитв. Кончаю письмо 25/XII 82 г.

Любящий Вас иеромонах Павел.

Ваше Высокопреподобие, дорогой о. Всеволод! Сегодня, возвратившись из Москвы, я получил Вашу телеграмму. Выражаю Вам большое сочувствие по поводу ни с чем не сравнимого горя. Да упокоит Господь светлую душу Вашей матушки Людмилы в Своих небесных обителях. Буду молиться о дорогой новопреставленной.

Ваш почитатель и ученик архиепископ Пимен.

Дорогой о. Всеволод! Вчера служил Литургию, сорок дней было Людмиле Сергеевне. Вспоминал Вас, мы вместе служили. Хорошо, что чаще будем служить вместе, Вам легче будет, и сон наладится. Чувствую, около храма Вашего бесы разбушевались, всё пройдёт, тишина придёт. Терпенье и молитва... Хорошо, твёрдо было Вами сказано 19/I после Литургии... Так было нужно... Всё всем нам на пользу духовную. Дорогой о. Всеволод! Что же мне делать с Марком? О. Владимир, Саша не дают мне покоя, да там беда, трое детей, а четвёртый ожидается, жена. Поступок его очень тяжкий. Я не знаю, что же делать?.. Смириться, стать чтецом в церкви?.. Он, кажется, и помощь не берёт от друзей — обижается...

Сына я Вашего люблю, и Севу, и Машеньку. Сын Ваш мученик. Были люди, которые остались в Красноярске после ссылки и тюрьмы, большие любители музыки. Бывают на концертах, когда дирижирует Ваш сын. Похвал так много, все его мелочи красивые. У меня вскружилась голова от похвал Вашему сыну. Его там любят... Дорогой о. Всеволод! Очень, очень Вас прошу, примите о. Владимира, помогите ему, он молод, духовного опыта никакого... Легко ранимый, Ваши слова будут ему на всю жизнь. Что же может Тимаков дать?.. А таких большинство... Прошу прощенья за Агриппину, слышу Ваши с ней разговоры и умиляюсь, она всё такая же, как и раньше. Простите за мои каракули, писать стало трудно, рука не слушается, устаёт. Все праздники служил с Вами... Не подавайте сам, держитесь... Прошу Ваших св. молитв. Всегда за всех Вас моюсь.

Любящий иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Знаю все Ваши горести, тяжести Вашего храма. Очень жаль и о. Александра, и о. Николая1. По человечески храм разорён, а по Божию — нет. Господь послал испытание. Простите меня, а Вы положили в ящик фото Л. С., по ночам плачете о ней, смотрите на эти карточки. Зачем?.. За неё надо молиться, а не любоваться ею. Вы плачете о ней, а я плачу о Вас. Вам нужно бывать в храме, Вас ещё пока не выгоняют, а Вы бросили свою паству. Ваши овцы остались без пастыря. Вам нужно бывать в храме, а то Ваш Тимаков неумело берёт власть. Пока ему ещё никто не давал её. Всё пока разваливается при помощи Тимакова. Хотя бы через воскресенье бывайте в церкви, это обязательно, не служить, а просто быть в алтаре. Я Вас прошу об этом... Не подавайте Патриарху об отставке. Нет воли Божией. 7/II слышал Патриаршую службу. Были приветственные речи. Ваша — смиренная, искренняя, и Патриаршее обращение к Вам — с любовью, даже с похвалой. А к вечеру — совсем другое, печальное. Дорогой о. Всеволод, мужайтесь, всё пройдёт, наступит тишина. Низкий мой поклон Вашему сыну, люблю я его, с радостью слушаю рассказы о его деятельности в Красноярске. Он интересуется: кто у меня бывает из Красноярска. Он их не знает, они были в лагере, потом их сослали в Красноярск. Никуда не поехали дальше, грустили, и вдруг появился Ваш сын. Он их поразил своей культурой и ещё многим хорошим... Пусть не огорчается, когда мало народа в зале. Слушатели — настоящие. Вспоминаю Севу и Машу. Дорогой о. Всеволод! Простите меня, наступают Великие дни, пишу Вам только любя Вас. Не сердитесь на Агриппинушку, она все Ваши слёзы видит и очень страдает, ей бывает часто очень, очень тяжело. Низкий ей мой поклон. Храни Вас Господь. Всегда за Вас молюсь.

Любящий Вас иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Поздравляю всех с наступающим праздником св. Пасхи. Очень рад, что с Вами сын. Я не знаю, что Вам сказать. Чувствую, что Вы стремитесь уйти на покой. Вас обидели, отняли двух сразу... А если нет воли Божией на уход Ваш, что будем делать? На столе лежит газета, письмо Патриарха Пимена и письмо Пети Сахарова1. Для меня убедительнее второе. Но и то Петя получил неубедительный ответ. Зачем же Вам бежать, бросать своих чад?.. Я знаю, когда Вы появляетесь в храме, все оживают, радуются. У людей так мало радостей, а Вы, простите, огорчаете их. Чувствую, как Ваш храм пустеет, люди бегут к о. Александру, к о. Николаю. Как жаль Тимакова, бедный, бегал за митрополитом Антонием, но увы... Всё же душа у него не покойна. Горит, бедный!.. Вы не уставайте от старостихи, она не такая, как Вы думаете... Передайте мои сердечные поздравления с наступающим праздником о. Александру и о. Николаю. Если можно, передайте им от меня крашеные яйца. Вчера проводил приезжих из Красноярска. Много хорошего они мне рассказали о Вашем сыне. Он горячий, я с ним согласен, но всё же так не надо. Я тоже всегда был вспыльчив и понимаю его. Его там любят, ценят, говорят о нём много, много хорошего. Я радуюсь за него. Молюсь за его милых деток.

Простите меня, у меня получилось не пасхальное письмо, а скорее унылое в отношении Вас, дорогой о. Всеволод. Служу очень часто, а потом лежу, как и Вы. Трудно стало писать. Стараюсь служить чаще, всё думаю: а может быть последняя Пасха... Земной мой Вам поклон, всегда вместе с Вами. Не сердитесь на Агриппинушку, она очень хорошая. Храни всех Вас Господь.

Любящий иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Сердечно благодарю Вас за службу на Вознесение, за проповедь. Всё я получил, всё у меня есть. А вот служба на Троицу — слишком было тяжело, старайтесь не служить с Тимаковым. Эта служба у меня есть. Ваш голосок слабенький, а когда Вы вышли садиться в машину, сказали слово о значении цветов — это было утешительно!.. У Вас новый староста — силач. Все они одинаковы. Он как Шушпанов, все они на одно лицо. Самое главное — пока не подавайте об уходе. Ваша община и так держится на Вашей немощи, а если Вы уйдёте, что тогда будет? Знаю, что Вы хотели мне писать. Не нужно, я Вас чувствую. Пока никаких хлопот о возвращении о. Александра и о. Николая — нет воли Божией. О Вашем сыне слышу утешительные вести, пишут и говорят, когда приезжают, радуюсь за него.

Дорогой о. Всеволод! Передайте моё поздравление милой Агриппинушке с днём Ангела. Молюсь о ней всегда с радостью. Собираюсь служить 6/VII, и на Ваше и сына рождение 14/VII и 15/VII тоже собираюсь служить. Я по милости Божией служу часто, но писать мне трудно. 12/VII хорошо было бы — мы вместе служили с Вами! Низкий мой поклон изгнанникам о. Александру и о. Николаю. Очень жаль Тимакова, мои были в церкви. О нём никто ничего не знает. Он им показался “страшным”. У них был фотоаппарат, они хотели его заснять, каким он им показался, но побоялись меня, и хорошо, что побоялись. Бедный, жаль его. За Л. С. всегда молюсь. Дорогой, любимый о. Всеволод, я всегда с Вами, мы не разлучаемся, все Ваши немощи — мои. Всегда о Вас горячо молюсь. Храни всех Вас Господь!

Любящий иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Спасибо Вам за Ваше краткое слово на Преображение и на Успение... Ваше слово краткое лучше длинной проповеди о. Бориса. Видели Вашего старосту. Он к Вам относится почтительно: встречает, провожает, и спасибо ему на этом, а большего с них не спрашиваем. Храм Ваш внешне хорошо выкрашен, а что внутри самое главное?.. Бедный Тимаков!? О каком-то переводе о. Александра и о. Николая и думать нечего... Никому ничего писать не нужно — всё было сделано давно. Вам хочется уйти? Пока ещё не время, потерпите, как можете, служите. Хотя Вы не верите — многим хорошо за Вашими службами, и моим, и мне тоже. Я служу все воскресенья и праздники. Очень хочу и 11/IX, и 12/IX служить. Немощи одолевают, руки не слушаются, больше хочется лежать, что и делаю. Писать всё становится труднее.

Дорогой о. Всеволод! Знаю, что сын с детьми был на Дачной, очень порадовался, что всё же пригодилась избушка для малышей, да и семье Андрюши было лето не без пользы... Очень думаю о детях и сыне (И. В. Шпиллере. — Ред.)… Как хорошо о нём мне пишут... Его особенность “ярко выражена в культуре” — выписка из письма. Его там называют несравненным. Я знаю, кто пишет и кто так думает, радуюсь.

Может быть, мы ещё послужим вместе 11/IX? Прошу у Вас прощения за Агриппинушку. Может быть, что и не так, она уже старенькая стала, стала забывать многое, а любви к Вам и всему у неё много. Очень думаю о Ваших изгнанниках, пусть терпят. Низкий мой поклон им. Я очень часто бываю с Вами. Слышал службу Вашего о. Евгения. Простите, если к Вам его прислал протопресвитер Матфей1 — он намерен Вашу церковь закрыть. Кому он метит? Вы меня понимаете, почему я ушёл?.. И никогда не жалел и не жалею. Простите меня, я погорячился... Почему Вы и Ваш сын дороги людям. Подождите, не уходите... Очень люблю службу о. Валентина Асмуса, редкий он человек. Слышал о его отце. Молюсь за него и семью. Многое видят мои друзья у Вас в храме, грустно, бывает и радостно... Храни всех Вас Господь. Земно Вам кланяюсь, не забывайте меня в Ваших св. молитвах. Прошу прощенья за каракули.

Любящий иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Только что прослушал запись — Ваше приветствие преосвященному Василию и его ответ. Очень хорошо записано. Прекрасно сказали Вы, Ваш голос звучал. А Владыка слабовато, слова его справедливые, но не все мы отдадим свою голову на плаху... Знаю о смерти Клавдюши. Не всем такая смерть дана. Всегда была скромна, никуда не выдвигалась. А её замужество — жертва ради родителей. Жаль бедную Олюшку. Знаю все Ваши печали по храму. Вместе с Вами переживаю. Очень бы хотелось вместе с Вами послужить Литургию на Рождество Богородицы. Соберитесь с силами, если можно. Земно Вам кланяюсь, прошу прощения за каракули. Всегда думаю о Вашем сыне, Севе, Маше. Спешу кончить записку, случайно едут в Москву, и мне хочется послать Вам каракули и немного денег. Земно кланяюсь дорогой Агриппинушке. Во многом я с ней согласен в отношении Клавдюши. Простите меня, что нет хорошего конверта для Вас. Что мне прислали, то и есть. Земно Вам кланяюсь. Целую Вашу благословляющую руку. Храни Вас Господь, всех Ваших, Александра и Николая, Валентина, Владимира помню.

Любящий, Ваш иеромонах Павел.

Дорогой Иоанн! Поздравляю Тебя вместе с Агриппиной Николаевной. Кажется, закончились испытания 2-го тура и Ты доволен? Радуемся за Тебя, если эти испытания прошли должным образом. Что трудного на очереди и в какие примерно числа? Когда Ты будешь обсуждать следующую поездку в Москву — какой бы она ни была — пожалуйста, учти мою (да и А.Н.) очень серьёзную просьбу: два или три дня пребывания в Москве оставь совершенно свободными от каких бы-то ни было служебных дел. Они (эти дни) абсолютно нужны нам. Постараюсь дать в помощники Андрея Ефимова. Обнимаю горячо. Папа. Перед приездом в Москву предупреди по телефону или по почте за несколько дней. Привет сердечный шлю и я.

Дорогой о. Всеволод! Слушаю Ваши службы, очень радуюсь, что Вы иногда служите. Знаю, что Вы иногда готовы писать рапорт о своих немощах и уйти за штат. Так ведь? Зачем же так? Как можете и сколько можете, служите, пока Патриарх ничего не говорит. Пока Вы иногда приезжаете в свою церковь, ходит народ, молится и ждёт Вашего приезда, а Вас не будет?.. Мне принесли фотографии, когда Вы выходите после службы в боковые двери. Сколько ждёт Вас народа, а сколько бегает детей, а сколько причащаются!!! Неужели Вам не жаль всё Ваше насаждённое оставлять? Вы пока жив? Я не имею права Вас связывать какими-то обязательствами. Мне кажется, что Вы уйдёте из Вашего храма, и будете очень жалеть. Теперь у Вас о. Александр. Я слышал, как он читал Апостола, хорошо, но он ещё как-то смущается и немножко путает, слишком мало служит. Всё у него будет хорошо. Вас, дорогой о. Всеволод, прошу никому не писать, и не объяснять, и не просить. Пусть всё делается без Вашего вмешательства. Поздравляю с наступающим праздником, постараюсь, если Богу угодно, послужить. Всегда вместе с Вами.

Получил несколько газеток из Красноярска, с большим вниманием прочёл, радуюсь за него. Поздравляю от всего сердца с Заслуженным деятелем искусств. Ему это нужно, его там любят. 10/XII и 13/XII постараюсь служить вместе с Вами. Дни для меня особенные, для нас вместе. Дорогой о. Всеволод! В отношении о. Александра Салтыкова: там всё очень сложно. Он иногда служит в Загорске? У Вас читает Апостола, причащается не как мирянин, когда Вы служите. Если это не так часто, я думаю, что он не забудет, что он дьякон? А как Вы думаете? Машеньке хорошо бы оформиться инвалидом, а как Вы думаете? Как хорошо, что о. Александр живёт по советам Вашим. А как Вы думаете: он строптивый и гордый?

Всех поздравляю с наступающим постом, у всех прошу прощенья. Низкий мой поклон дорогой Агриппинушке. Как она ухаживает? С большим старанием вся отдаётся больному, страждущему человеку. Простите меня, дорогой о. Всевоод, как стало трудно писать, всё трудно, как и Вам. Проповедь о. Бориса очень бедна, она у меня есть. 21/XI сказал что-то Тимаков, и мне передавали, что Агриппинушка вышла в боковую дверь. Я её вполне понял. Земно Вам кланяюсь, прошу за всё прощенья.

Любящий иеромонах Павел.

Дорогой о. Всеволод! Поздравляю Вас с наступающим праздником Рождества Христова и новолетием. Очень был рад услышать Вашу службу 6/19-XII. Как Вы хорошо сказали слово, спасибо Вам. Как Вы нас всех радуете! Знаю всё о Вас. Зачем Вы пошли в это логово? Было ли Вам хорошо после этого сидения за столом? Знаю все Ваши болезни, страдания, мучения. Мы все за Вас просим, пристаём, умоляем Матерь Божию, чтобы нам быть ещё с Вами. А Вы, мы все Вас просим, выполняйте, что предписывает Ваш добрый доктор. Слышу много добрых слов о Вашем сыне, радуюсь за него. Всегда помню его и деток. Благодарю Андрюшу за его любовь и преданность Вам.

Дорогой о. Всеволод! Всегда с Вами хорошо, вот и о. Александр стремится быть чтецом около Вас, и о. Валентин с радостью служит с Вами, и Ваши слова летят в записях и так много, много их слушают. Вы ничего не знаете, как Вы многих обогащаете. Я оживаю от своих недугов, когда бываю с Вами в Вишняковском переулке. Стараюсь служить часто, а потом лежу. Низкий мой поклон Агриппинушке. Как она справляется со всем, что на неё падает, старенькая старушка, я знаю, она очень старательная. Помоги ей Бог! Всегда ей благодарный, много она потрудилась для меня, а теперь для Вас. Поздравляю с праздником о. Александра и о. Николая и всех Ваших отцов православных.

Любящий иеромонах Павел.

ШПИЛЛЕРУ ИВАНУ ВСЕВОЛОДОВИЧУ

СО СКОРБЬЮ УЗНАЛ О КОНЧИНЕ ДОРОГОГО ОТЦА ВСЕВОЛОДА ШПИЛЛЕРА ТЧК РАЗДЕЛЯЮ С ВАМИ СКОРБЬ МОЛЮСЬ ОБ УПОКОЕНИИ ДУШИ УСОПШЕГО ТЧК ВЕЧНАЯ ЕМУ ПАМЯТЬ ТЧК БОЖИЕ ВАМ БЛАГОСЛОВЕНИЕ = ПАТРИАРХ ПИМЕН =

Вместо послесловия

Глубокоуважаемый Николай Александрович! Не знаю, следует ли и могу ли сесть за это письмо: ни Вы меня не знаете совсем, и я не знаю Вас почти совсем. Всё-таки на книжной полке стоят, кажется, все Ваши книги. Однажды в прошлом году написал Вам в связи с каким-то маленьким делом и не удержался, чтобы не сказать какую-то глупость, которой до сих пор стыжусь, хотя и позабыл, в чём она была. Вот и все наши отношения. Вас и Вашу жену знала моя жена и так много тёплого и хорошего сохранила о Вас до сих пор, столько унесла от встречи с Вами в мою жизнь. Но ведь это она, не я.

А я — во вражеском Вам стане священник очень консервативного духа, богословствующий, хотя и не публично, а для себя, в шорах такого неинтересного, провинциального школьного направления. И в Ваших писаниях, хотя и есть в них (и даже в той последней статье о Фёдорове) что-то страшно близкое и своё, столько в них чужого и далёкого, из другого стана мысли, из другого стана опыта. И вот всё-таки сажусь за это письмо, потому что захлёбываюсь горечью и тоской и каким-то страшным внутренним негодованием против всего, что этот, мой стан, делает с Вами, да не только с Вами — с жизнью!

Какое Вам дело, Николай Александрович, до этой горечи и до этой тоски, и что же может оправдать этот порыв — сесть и написать Вам о них? Совершенно не знаю, но всем сердцем чувствую, что могу и даже должен дать им волю. Вся эта вражда и злоба в разделениях наших уже не выносима, уже совсем невыносима. Уже не только жутко, не только холодно жить во всём этом, а просто нельзя. И то последнее тёплое на земле, что ещё в каких-то обрывках остаётся с нами и в нас, если рвётся наружу, то и пусть рвётся, куда бы ни рвалось и как бы ни рвалось! Вы не броситесь к нему, как бросился к нему когда-то Розанов, может быть и потому, что его ещё меньше сейчас, чем тогда, и оно стало холоднее в наши страшные дни. Но если бы Вы почувствовали даже и в этом моём к Вам порыве, что всё-таки оно ещё есть и даже здесь, в этом стане, за который так стыдно и больно, может быть, и простить что-нибудь этому стану?

Зачем же принадлежать к нему? Одно здесь мог бы сказать на это. Как раз где пишет Розанов о последнем тёплом на земле и как он к нему бросился, пишет и о святых, которые будут победителями мира. Не из-за них ли бросился? К ужасу моему, только в этом стане я и нашёл их. Не говорю, что они только здесь, но что я их нашёл здесь только. И потому-то, куда же идти отсюда, как же можно уйти от них? Этого нигде нет... И пусть рядом с этим — всё другое, от чего сердце рвётся пополам... Что же делать? Но знайте, что рвётся пополам! Может быть, за это простите, что-нибудь скажу (стану?) (?) не по-Вашему. Совестно признаться, но и это скажу. Пишу Вам чуть не со слезами какой-то совсем неизбывной горечи и печали, и стыда за всё это такое ненужное и страшное в отношении к Вам.

Искренне уважающий Вас священник Всеволод Шпиллер.

P.S. Шлю Вам, многоуважаемый Николай Александрович, самый сердечный привет, Лидию Владимировну крепко целую.

Искренне Ваша Людмила Шпиллер.

Публикация Ивана Всеволодовича Шпиллера

Когда мы слушаем с вами сегодняшнее евангельское чтение притчу о сеятеле, то, наверное, каждый из нас спрашивал самого себя: а где я нахожусь? Что такое я? Что такое моя душа? Что такое мое сердце? Та ли тропинка около большой дороги, на которую падает семя Слова Божия и не дает никакого ростка, потому что это утоптанная земля? Или, может быть, это камень, на который падает семя, и уж совсем никакого ростка дать не может, потому что это камень? Или, может, в моем сердце так все обросло каким-то терновником, плохим кустарником, через который оно пробиться тоже не может? Где я и кто я? И какая почва моя душа для сеяния Божия, для Божиего Слова?

Вы помните, что когда эту притчу произнес Господь Иисус Христос, его ученики, слушавшие эту притчу, попросили Его объяснить. А кажется, что она такая понятная, все так понятно о чем спрашивать? Какое объяснение нужно? Однако и среди учеников Христовых возникли вопросы, и у нас с вами могут возникнуть вопросы, хотя бы, скажем, относительно какой-то части этой притчи: что это значит? Как ее надо понимать? Например, такой вопрос: а что такое добрая почва, какая это почва, какой она должна быть? Каким должно быть мое сердце, для того чтобы упавшее на него семя Слова Божия дало бы росток и не только росток, а плод во много крат?

К кому мы можем обратиться с этим вопросом? А к кому обратились ученики Христовы? к самому Спасителю. И мы можем обратиться с таким вопросом к Cамому Спасителю, к Самому Господу Иисусу Христу. А это значит к Церкви, потому что Церковь есть Христос, и Церковь на этот вопрос дает ответ. Мы ведь с вами и читаем, и, может быть, не все каждый день, не все очень часто, а все-таки читаем и евангелие читаем, и послания апостольские читаем, и мы с вами знаем, что там говорится. Например, такие слова: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать .

Вот он, ответ на ваш вопрос, который дает нам Церковь, то есть Сам Господь Иисус Христос: смирение. Вот она та почва, на которую падает семя Слова Божия и дает корень, и возрастает на этой почве, и растет, и развивается, и дает много плодов. Именно смирение, то самое смирение, братья и сестры, которое нам христианам мир нехристианский и мир неверующий вменяет как какой-то позор, он насмехается и издевается над смирением. Ну да, конечно, подставляй одну щеку, а потом тебя хлопнут по другой щеке вот ты смиренный человек. Разве так жить можно? Так жить нельзя .

Мы с вами не будем вступать в дискуссию, мы с вами не будем вызывать на диалог Академию Наук. Мы относимся с большим уважением, с большим почтением ко всем тем знаниям, которые приобретает человек на этом пути, на пути научной работы, настоящей, творческой работы: вот и в космос летаем и знаем, что такое космос, как туда попасть и как оттуда выйти. Это все достойно всяческого уважения. Но в законах духовной жизни они не понимают ничего! Никакие академии наук не понимают и никак не могут понять, что смирение это как раз та самая сила, прекрасная сила, которая делает человека человеком и которая раскрывает в человеке все самое лучшее и оказывается самой лучшей почвой для восприятия силы Слова Божия, учащего, как надо жить здесь и в вечности. Этого они не понимают, но мы-то с вами знаем, что это так, знаем, потому что Церковь учит нас тому, что дает нам смирение.

Почему смирение привлекает благодать Божию и силу Божию, преображающую нашу жизнь? Потому что смирение раскрывает в нас самое лучшее, что в нас есть любовь. Бог есть Любовь. И человек в своей сообразности Богу, то есть в том, что он самое священное, самое лучшее носит в себе, он есть тоже любовь в своей сущности. И именно смирение раскрывает в нас эту силу любви.

В прошлое воскресенье мне уже довелось говорить вам о том, что любовь это не просто какое-то эмоциональное состояние, переживание, не в нравственных только категориях надо подходить к любви. Любовь это сила, притом метафизическая сила, духовная сила, преображающая всю нашу жизнь, с начала и до конца, все в нас и вокруг нас. Живем в мире безлюбия, полного безлюбия, но, кажется, начинают люди понимать и чувствовать, что без любви человеческая жизнь перестает быть человеческой жизнью. А мы-то с вами это знаем, какую радость, сколько света, сколько тепла, сколько смысла в жизнь вкладывает любовь, когда человек любит. А любит и умеет любить тогда, когда он умеет смириться. Эта любовь в нас сообразность наша Богу, Который есть Любовь, раскрывается по благодати, силою Божией. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать . На кого воззрю, аще не на кроткого и не на смиренного сердцем .

Во время литургии, во время Евхаристии Господь Иисус Христос Сам тут среди нас. И Его сила, сила Божественной благодати нигде так не сосредоточивается, как в храме, в котором совершается Божественная Литургия, во время литургии. Этою силою да будет укреплен каждый из нас в понимании, в сознании, что такое смирение, что оно дает человеку, как оно для нас действительно спасительно.

Этою силою пусть раскроется в нас, в каждом из нас, смирение и решимость жить в смирении, по-настоящему в смирении, как раз для того, чтобы раскрылось в нас все самое лучшее, и для того, чтобы семя Божие, которое падает на разную почву, упало бы вот на такую почву в нашем сердце.

Аминь. 1978г.