Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.
Эдуард Томпсон
К оглавлению
101
Часть третья
НОРИК
VII. КОНЕЦ НОРИКА
Северин: проблема датировок........ 103
Падение имперской власти в V веке.......... 106
Руги... 112
Военные действия варваров........... 116
Св. Северин.. 120
Из всего литературного наследия конца V века нашей эры наибольшую ценность для историка представляет «Житие Северина» Эвгиппия. На нескольких десятках страниц этой книги мы находим богатейшую и подробнейшую информацию о городах Норика Прибрежного, расположенных на берегу реки Дунай (приблизительно от Пассау до Вены). О последних годах существования этих городов и о том, какой конец выпал на их долю, здесь рассказано так, что это должно вызвать зависть всех тех, кто изучает историю Британии V века. О ней мы не знаем ничего, кроме нескольких туманных обобщений в сочинении Гильдаса, и ничего конкретного ни об одном городе. Между тем сочинение Эвгиппия, хотя и оно изобилует описаниями всяческих чудес (что считалось неотъемлемой частью этого жанра), написано таким ярким, живым слогом и с такой убедительностью, что, казалось бы, ни один историк не может сомневаться в подлинности описанных в ней событий.
Тем не менее то, что австрийские исследователи пишут теперь о св. Северине, напоминает то, что ирландские авторы давным-давно писали о св. Патрике: они сообщают о том, о чем нам бы очень хотелось знать, но о чем у нас нет абсолютно никаких свидетельств. Скажем, когда Бари в 1905 году опубликовал свою эпохальную книгу о Патрике, он доказал, что на самом деле мы знаем о Патрике гораздо меньше, чем знали исследователи XIX века (или думали, что знают). А когда в 60-х годах XX века Бинхи и Хансон выпустили свои работы о св. Патрике, они ясно показали, что мы знаем об этом святом гораздо меньше, чем знал (или думал, что знает) Бари. Иными словами, с течением времени объем наших знаний о св. Патрике уменьшался по мере того, как наше отношение к источникам информации о нем становилось все более критичным1. Что же касается св. Северина, то у него не было Бари, Бинхи или Хансона.
102
Карта 5. Норик
Карта 5. Норик
Наоборот, в историографии св. Северина процесс пошел в обратном направлении. В последние годы мы столько узнали о святом из Норика, что Эвгиппий, наш единственный источник информации, иногда выставляется жалким невеждой. Почти во всем, что касается жизни св. Северина, Эвгиппий, по мнению некоторых, проявляет полнейшую неосведомленность. Например, профессор Ф. Лоттер знает о Северине столько, что его знания — это целый айсберг, из которого Эвгиппий знал только самую верхушку. Да и ту знал только приблизительно, ведь разве его рассказ не изобилует ненужными повторами, традиционными темами и даже недоразумениями? Хуже того, Эвгиппий считал, что начинает свое повествование событиями 453-454 годов, сразу после смерти Аттилы, и об этом он говорит в первой же фразе своей книги. Оказывается, он ошибался: его повествование, как нам подсказывают письменные источники, начинается лишь 467 годом2. Но самое ужасное то, что невежда-биограф не знал самых элементарных вещей, например того, что еще до описанных им событий Северин успел сделать блестящую карьеру в политике. Святой был высокопоставленным государственным деятелем. В 461 году он даже стал консулом. Его именем назвали год, а это была самая высшая почесть. О нем были наслышаны все грамотные люди на Западе — правда, за од-
103
ним исключением. Этим исключением был его биограф, не имевший ни малейшего представления о том, каким выдающимся политическим деятелем был его герой. До того как начать карьеру святого, Северин был властителем Дунайской приграничной области. Он запросто общался с императорами и патрициями, но затем потерял свое высокое положение после падения императора Майориана. Очевидно, по недосмотру его биограф ни о чем подобном не слышал, и поэтому неудивительно, что он не смог упомянуть об этих фактах в своем сочинении3.
На следующих страницах будет предпринята попытка восстановить доверие к замечательной работе Эвгиппия и внести в ее изучение то качество, которого в последнее время здесь явно недоставало, — здравый смысл.
1. Северин: проблема датировок
Самые первые фразы книги мы должны читать так, как они записаны в рукописи II класса, что подтверждается, кроме всего прочего, цитатой из «Хроники» Проспера Аквитанского 1370 года (Chron. Min., 1.483). Слова, выделенные ниже курсивом, отсутствуют в рукописях I класса: «tempore quo Attila rex Hunnorum defunctus est, utraque Pannonia ceteraque confinia Danuvii rebus turbabantur ambiguis ac primum inter filios eius de optinendo regno magna sunt exorta certamina. Qui morbo dominationis inflati materiam sui sceleris aestimarunt patris interitum. Tunc itaque... Severinus de partibus Orientis adveniens... parvo quod Asturis dicitur oppido morabatur»4. Некоторые считают, что дополнительные (выделенные курсивом) слова были сочинены Проспером5. Но Проспер ради краткости изложения скорее бы выбросил эти слова вместо того, чтобы их сочинять и вводить в текст. Ведь он действительно сократил этот отрывок: он выбросил слова qui morbo... patris interitum. Согласно этой теории, мы должны предположить, что Проспер внес добавления в текст своего источника и что переписчик не только включил слова Проспера в текст Эвгиппия, но и «улучшил» их, добавив по своей инициативе слова qui morbo... patris interitum. Мы также должны предположить, что добавления в текст Эвгиппия, сделанные Проспером, и добавления в текст Проспера, сделанные переписчиком, попали не только в одну-единственную ущербную рукопись, но и во все рукописи Эвгиппия II класса. Я думаю, почти все согласятся, что гораздо убедительнее выглядит другая версия: Эвгиппий написал более объемный текст, а в рукописях I класса некоторые слова были выброшены. Перевод см. на с. 248.
Этот отрывок имеет огромное значение, так как в нем указана точная дата начала деятельности Северина по сведениям Эвгиппия. Весной 453 года умер Аттила, и сразу после этого начались ссоры между его сыновьями. Однако общее восстание их подданных быстро положило конец этим ссорам. Кульминацией восстания стала битва на реке Недао (совре
104
менное название неизвестно), которая произошла не позднее лета 455 года6. Сыновья Аттилы были разбиты, после чего следы их в истории теряются. Но Эвгиппий ничего не говорит ни о восстании покоренных народов, ни о битве, ни об освобождении поданных из-под власти гуннов. Он не говорит: «Когда умер Аттила, и его сыновья были свергнуты». Он не говорит: «Когда Аттила умер, и его подданные вновь обрели свободу». Он вообще не упоминает о том, чем закончилась ссора между сыновьями. Эвгиппий говорит только о том, что когда Аттила умер и его сыновья стали ссориться, Северин начал свою деятельность. Никто в здравом уме не станет отрицать (хотя такие и находились), что речь идет о событии, произошедшем позднее весны 453 года, но до битвы при Недао, которая могла состояться либо в 453 году, либо в 454, либо, самое позднее, летом 455 года7. Значит, в период приблизительно между летом 453 и летом 455 года Северин находился в Астурисе. Следовательно, это и есть дата начала повествования Эвгиппия. Назовем ее «454». Мы можем ошибаться не более чем на несколько месяцев в обе стороны.
В 454 году Северин недолго пробыл в Астурисе. Он не навязывал свой авторитет жителям городка. Ни духовенство, ни простые горожане не обратили никакого внимания на его предупреждение о скором нападении варваров. Более того, старик, в доме которого он жил, ризничий местной церкви, даже не знал имени своего постояльца, когда началось нападение (I. 5)8. Из Астуриса Северин перебрался в Коммагенис около 454-455 годов. Мы не знаем, сколько времени он провел в Коммагенисе до того, как перестал существовать тамошний гарнизон (о чем мы сейчас подробно поговорим), но из рассказа Эвгиппия можно сделать вывод, что срок этот не был долгим. Возможно, что, как предполагают многие исследователи, землетрясение, вызвавшее такой переполох в Коммагенисе, было тем самым, которое разрушило Сабарию за семь дней до начала сентябрьских ид 455 года9. Массовый голод в Фавианисе (гл. III), как сказано в тексте, случился «в то же самое время», eodem tempore, когда и поражение федератов в Комагенисе. А глава IV начинается со слов per idem tempus и повествует о победе трибуна Мамертина над варварами-мародерами и о строительстве монастыря в Фавианисе. Конечно, Эвгиппий писал об этом полвека спустя, когда было трудно или даже невозможно установить точные даты этих ранних событий. Кроме того, он не очень заботился о точной хронологии. Сам он считал, что между этими событиями не было большого интервала, и мы можем предполагать, что они происходили почти сразу одно за другим. Вполне вероятно, что все они произошли примерно до 460 года.
Но у нас есть доказательства другой даты. В главе VI автор рассказывает о том, как Северин вылечил от болезни одного мальчика из племени ругов. Когда позднее этого мальчика увидели на варварском рынке в полном здравии, все пришли в изумление; и с той поры «весь народ ругов» стал приходить к святому, выражая свое почтение и прося вылечить и их от болезней. Люди из других племен также хотели его видеть, и однажды,
105
еще до случая с мальчиком-ругом, группа варваров, направлявшихся в Италию, специально свернула с пути для того, чтобы увидеть святого и получить его благословение (VI. 6). В этой группе был и Одоакр, тогда еще juvenis, согласно Эвгиппию (гл. VII). Однако в кратком описании, предшествующем в книге Эвгиппия каждой главе, Одоакр назван не juvenis, a adolescentulus. Согласно Исидору Севильскому, adolescentia — это период жизни от пятнадцати до двадцати восьми лет10. Следовательно, Одоакру было не больше двадцати восьми лет, когда он посещал Северина. Мы знаем, что он родился в 433 году и что ему было шестьдесят, когда он был убит Теодерихом Остроготом в 493 году11. Это означает, что посещение Одоакром Северина можно датировать приблизительно 461 годом. Вряд ли Одоакру в это время могло быть намного меньше двадцати восьми лет, так как к моменту встречи с Одоакром святой уже был широко известен в Норике, хотя, как мы предполагаем, он приехал в Астурис только в 454 году. Одоакр не мог быть и намного старше, так как в этом случае употребление Эвгиппием слова adolescentia становится бессмысленным. Таким образом, исцеление мальчика-руга, приведшее к тому, что к Северину стал приходить «весь народ ругов», произошло после 461 года, то есть после того, когда, по нашему предположению, Северина посетил Одоакр. Есть и еще одно указание на дату этих событий. Оно содержится в главе XVII. 4, из которой мы узнаем о нападении готов на Тибурнию, столицу провинции Норик Средиземноморский. По-видимому, все согласны с тем, что остроготы ушли из Паннонии примерно в 472 году и после этого находились далеко от Тибурнии12. Следовательно, события, описанные в этой главе, произошли до этого времени. Если мы это принимаем, то и все, о чем рассказывается в главах VIII-XVII, произошло до 472 года, так как ни у кого не вызывает сомнений, что Эвгиппий повествует о событиях в хронологическом порядке.
Очень жаль, что в главе XX автор выражается не вполне ясно. Он говорит, что когда государство перестало платить солдатам, то пограничные гарнизоны и сама приграничная зона перестали существовать. Но он не говорит, когда именно, по его мнению, деньги перестали поступать. Ничто не указывает на то, что он имеет в виду 476 год и падение Ромула Августула13. Вполне возможно, что сам автор, писавший в 511 году, точно не знал, когда перестала существовать приграничная зона или когда солдаты в последний раз получили жалованье. Этот процесс, конечно, происходил постепенно, и о нем не писали авторы исторических сочинений и хроник. Тот факт, что два небольших и недоукомплектованных воинских подразделения еще существовали в этой провинции (в Фавианисе и Батависе) в то время, когда туда приехал Северин, еще не говорит о том, что солдаты вовремя получали свое жалованье.
Далее в книге не содержится никаких дат вплоть до главы XXXII, которая, видимо, относится к периоду после 476 года, так как Одоакр здесь уже назван «королем» (rex). Ему понадобилось около пятнадцати лет для
106
того, чтобы завоевать доверие солдат, служивших в Италии, и стать их командующим.
Таким образом, я делаю вывод о том, что Северин появился в Астурисе в 453—454 годах, что он встретился с Одоакром около 461 года, что события, описанные в главах VIII-XVII, происходили до 472 года, а события, описанные в главе XXXII, происходили позднее 476 года. Если мы соглашаемся с этой датировкой, в особенности с датой приезда Северина в Астурис (453-454 гг.), то все великие теории Лоттера о том, что Северин сделал государственную карьеру и был консулом в 461 году, рассыпаются в прах. Все здание, выстроенное Лоттером, — это карточный домик, и стоит вынуть одну карту, как рушится вся конструкция.
Эвгиппий сообщает нам день смерти Северина — 8 января. Мы с нетерпением ждем, когда он назовет нам год, однако он молчит. Год его не интересует. Для него самое главное — установить день поминовения святого. Год для него не имеет значения, ведь Эвгиппий пишет житие святого, а не историческое исследование. Нам еще повезло, что мы встречаем в тексте хотя бы несколько точных дат.
2. Падение имперской власти в V веке
Во всей книге нет ни одного упоминания о губернаторе (praeses) Норика Прибрежного или о ком-либо из его подчиненных, не упоминается и военный наместник (dux) Паннонии I и Норика Прибрежного (обе провинции находились под началом одного военного коменданта). Хотя наш автор подробно рассказывает о Коммагенисе, Фавианисе и Лауриакуме14 во время войны, он ни разу не упоминает о том, что каждый из этих городов находился под защитой целой флотилии военных судов, а между тем мы знаем, что, согласно Notitia Dignitatum, в начале века в каждом из них такая флотилия была. В самом начале книги Эвгиппий рассказывает о том, как варвары захватили маленький городок Астурис. По его словам, население города состояло из «священников и граждан» (I. 2) или «горожан», oppidanei (I. 5). Все они были гражданскими людьми. Автор недвусмысленно дает нам понять, что в городах не было никаких военных гарнизонов. Но, согласно Notitia, там находилось пехотное подразделение под командованием трибуна. Жителям Норика Прибрежного, конечно, было на что жаловаться во времена Северина, но, судя по всему, налогами они не были обременены, во всяком случае, Северину они об этом ничего не говорили. В то же время жители всех других провинций Империи были задавлены непосильными налогами.
Объясняется это просто: в течение всего периода деятельности Северина в провинции Норик Прибрежный не существовало имперской гражданской администрации, а военная власть Империи ограничивалась двумя небольшими подразделениями. К моменту появления там Северина
107
около 454 года римская власть уже не действовала в этой части приграничной области15. И это утверждение не трудно доказать.
По сути дела, доказательство можно найти уже в первой главе книги. По словам автора, в городе Коммагенис жила группа варваров, barbarorum intrinsecus consistntium, I. 4; barbari intrinsecus habitantes, II. 1. Они жили там по условиям договора, foedus inierant, I. 4. То есть в техническом смысле являлись foederati, «федератами», но федератами особого типа. Мы знаем только один аналогичный случай в истории Западной Европы (с. 108)16.
Эти федераты не были расселены в сельской местности в отличие от тех, которых Констанций и Аэций расселили в Галлии в 418 и в 440-443 годах соответственно. В нашем случае варвары были размещены в городе Коммагенис, подобно тому как римских солдат расквартировывали в городах17. Но было и другое, более существенное различие между варварами из Коммагенис а и везеготами из Аквитании II или бургундами из Савойи. Варвары из Коммагениса заключили договор не с императором и не с его представителем, а с Romani, I. 4. Немного позже в книге мы снова встречаем слово Romani, и на этот раз автор описывает их как habitatores oppidi (И. 1), граждане Коммагениса. Иначе говоря, варвары заключили договор не с имперскими властями, а с жителями одного из городов18. Значение этого события трудно переоценить. В прежние времена жители города, по своей воле открывшие границу и допустившие варваров на землю Империи, считались бы изменниками родины. Подобное невозможно было даже представить19. В V веке центральное правительство могло расселять варваров (если они уже прорвались в провинцию и их невозможно было оттуда изгнать) на территории целой провинции или на обширной, хотя и не до конца определенной, территории Савойи (Сабаудии), но оно бы никогда не позволило варварам поселиться ни в одном городе. Основная цель подобных поселений состояла в том, чтобы обеспечить правительство достаточной военной силой. Но кучка воинов-варваров, которых можно было поселить в небольшом городке, таком как Коммагенис, не представляла большой военной ценности для Империи в целом. По крайней мере мы не знаем ни одного случая, когда римские власти разрешили бы федератам поселиться в одном, и только в одном городе. В этом не было бы никакого смысла.
Все эти факты говорят о том, что если жители одного города заключили подобный договор и допустили в приграничную область группу варваров, то, очевидно, римская администрация в этой провинции уже прекратила существование. Подобное соглашение было бы невозможно, если бы провинцией Норик Прибрежный все еще управлял губернатор. Губернатор немедленно подверг бы жестокому наказанию жителей города, которые бы решились допустить варваров в провинцию и заключать с ними соглашения по собственной инициативе. Ясно, что к этому времени ни губернатора провинции, ни его чиновников уже не существовало. Норик Прибрежный уже не находился под властью императора. Отныне каждый город мог —
108
или должен был — сам заботиться о себе, подобно тому как британские города должны были сами заботиться о себе и до и после 410 года.
Мы не знаем, кто были эти федераты. На другом берегу реки, напротив Коммагениса, жил народ, называвшийся руги20. Вероятно, федератов пригласили поселиться в городе в первую очередь для того, чтобы защитить Коммагенис от ругов и от банд ругов-грабителей, но кто были сами федераты, мы не знаем. Единственное, что можно предположить, — это то, что они не были ругами.
Несмотря на присутствие в городе федератов, горожане не чувствовали себя в безопасности в то время, когда там появился Северин (I. 4). Почему? Кто был тот враг, который приводил их в ужас? Ответ ясен. Горожане боялись своих собственных федератов, то есть варваров, которых они сами же поселили в своем городе. Читая книгу, мы не видим никакого другого врага, которого они могли бы так опасаться. Очевидно, отношения между горожанами и теми, кого они наняли для своей защиты, к тому времени ухудшились и теперь были крайне напряженными. Но затем случилось счастливое (с точки зрения горожан) событие: однажды ночью произошло землетрясение. Варвары перепугались, бросились вон из города и разбежались кто куда, думая, что на них напали «враждебные соседи», vicinorum hostium obsidione, II. 2. Эту фразу часто неверно истолковывали. Здесь имеются в виду их соседи-римляне, горожане, жившие бок о бок с ними21. В темноте и неразберихе варвары начали убивать друг друга (II. 2).
Этот инцидент дает нам представление о том, какая обстановка царила в городе. Горожане допустили в город федератов с тем, чтобы они их защищали, однако затем присутствие федератов стало угрожать их безопасности. Федераты со своей стороны также опасались неожиданного нападения горожан, их нанявших. Очевидно, атмосфера в городе была накалена. Любая мелочь могла ее взорвать. Землетрясение стало тем событием, которое окончательно нарушило хрупкое равновесие.
Есть удивительное сходство между этой ситуацией и тем периодом британской истории, когда римской администрации уже давно не было на острове. Согласно Гильдасу, некий «гордый тиран» вскоре после 446 года (в это время консулом в третий раз был Аэций) пригласил в свою часть Британии воинов-саксов и поселил их там в качестве «федератов». Уже очень скоро его отношения с ними стали еще более напряженными, чем отношения жителей Коммагениса со «своими» федератами. К несчастью для гордого тирана, землетрясения в этой части света редки и ни одного землетрясения, которое могло бы его избавить от трудностей, не случилось22.
Таким образом, из первой главы «Жизни» можно сделать вывод, что еще до того, как Северин начал свою деятельность в Норике Прибрежном, имперская власть там уже перестала существовать. Она исчезла полностью. От римских гарнизонов также ничего или почти ничего не осталось, раз жители города вынуждены были пригласить в город варваров для своей защиты от врагов и их решение осталось безнаказанным. Когда
109
Северин начинал свое служение, трибун по имени Мамертин (позднее он станет епископом) еще командовал в Фавианисе какими-то солдатами, но они были так малочисленны и так плохо вооружены, что он не решился атаковать банду варваров, промышлявших грабежом в окрестностях города. Несмотря на то что в городе располагался его отряд, разбойники, не раздумывая, уводили с собой людей, оказавшихся за пределами города, и скот. А когда солдаты Мамертина все же атаковали разбойников, они сделали это, отойдя всего на две мили от городских стен (IV. 1-4). Нигде в книге нет и намека на то, что поблизости были другие римские командиры, к которым Мамертин мог бы обратиться за помощью. Очевидно, рядом не было никого, и Мамертин мог рассчитывать только на себя. Интересно, как сами горожане воспринимали эти события: когда в округе появились разбойники, горожане не стали ждать защиты от трибуна. Они не бросились к Мамертину и не стали умолять его атаковать разбойников. Еще меньше они рассчитывали на то, что смогут сами вооружиться и оттеснить разбойников. Вместо этого они в слезах пришли к Северину и стали жаловаться ему на свои несчастья, но (если подытожить подробный рассказ Эвгиппия) тот не смог предложить им ничего конструктивного (IV. 1). Они были совершенно беспомощны.
Некоторое время спустя Гизо, королева ругов, находясь в деревне поблизости от Фавианиса, приказала схватить нескольких свободных римских граждан и перевезти их на северный берег Дуная. При этом автор не упоминает о каких-либо солдатах, находившихся в Фавианисе (под командованием Мамертина или кого-то другого), которые могли бы защитить этих несчастных людей (VIII. 2). Еще через некоторое время разбойники, называвшиеся скамары, стали бесчинствовать всего в двух милях от города, и опять-таки наш автор не упоминает о присутствии каких-либо римских войск (X. 1-2). Далее в своей книге Эвгиппий еще несколько раз говорит о Фавианисе, но по-прежнему нигде не упоминает о находящихся там солдатах; наоборот, из главы XXXI. 1 мы узнаем, что население города платит дань ругам. Очевидно, что вскоре после победы над разбойниками Мамертин стал епископом, а его солдаты были распущены. С этих пор город остался без всякого военного прикрытия.
Солдаты, находившиеся в Батависе, продержались дольше. В гл. XX автор рассказывает о том, как некоторые из них были посланы в Италию с поручением привезти их «последнее жалованье», extremum stipendium. Почему это названо именно так? Как солдаты могли знать, что это будет их «последнее» жалованье? Они не могли предвидеть, что власти в Италии решили им больше ничего не платить. Ведь эти люди были солдатами, а не ясновидцами. Только одно объяснение напрашивается само собой. Солдаты сами решили, что это будет их последним жалованьем. Получив его, они собирались покинуть военную службу и либо разойтись по домам, либо заняться другой работой. Во всяком случае, нет сомнения в том, что когда их посланцы по дороге в Рим или в Равенну попали в
110
руки варваров и были убиты, солдаты разбежались. Они понимали, что больше им платить не будут. Кроме того, даже если несколько castella все еще были заняты римлянами, это еще не означает, что римские гарнизоны были многочисленны. В гл. XL. 1 автор говорит, что практически ни один castellum не избежал нападения, а жителей тех castella, которые обратились за помощью к Северину, Эвгиппий описывает как гражданских людей: accolae, cives eiusdem loci, pars plebis, plebem (XI. 1-2). Это, без сомнения, верно и в отношении castella, расположенных в Норике Средиземноморском, которые упоминаются в гл. XXV. 2. Население везде состояло из гражданских людей, а не из солдат.
Последний солдат Норика, о котором мы знаем, — это Авициан. Видимо, это был рядовой, а не офицер, так как автор называет его просто miles. Этот человек появился после смерти Северин а в 482 году. Один из ругов по имени Фердерух заставил его выкрасть ценные предметы из алтаря церкви монастыря св. Северина (XLIV. 2). Он был одиночкой. У него не было ни одного товарища, которого можно было попросить о помощи. В этой части света он имел странную честь быть последним солдатом римской армии. Мы не знаем, сколько он оставался таковым и когда он последний раз получил свое солдатское жалованье. Но так как эпизод, в котором он так бесславно участвовал, относится к 492 году, то он, возможно, оставался одиноким солдатом на протяжении многих лет, превратившись почти что в престарелого и неприкаянного призрака23.
То, что граница уже не существовала, подтверждается и тем, что, по описанию Эвгиппия, между территорией ругов к северу от Дуная и прежней римской провинцией к югу от него шло оживленное движение. Как мы уже видели (с. 104), в самом начале своего служения св. Северин излечил от болезни приведенного к нему сына женщины из племени ругов.. После исцеления мальчика «весь народ ругов» стало стекаться к Северину, чтобы выразить ему свое почтение и попросить исцелить их болезни. Варвары из других племен также приходили к нему, и среди них Одоакр. Северин, не жалея сил, выкупал у варваров их римских пленников. Одному из тех, кто был выкуплен вместе с женой и детьми, он велел вернуться на северный берег Дуная и разыскать некоего человека на варварском рынке, in nundinis barbarorum (IX. 1. f.), то есть на рынке, открытом один раз в неделю, если слово nundinae употреблено в точном смысле. Очевидно, не было ничего странного в том, что на варварском рынке мог появиться римлянин. Хотя торговать там римлянам, вероятно, не разрешали, так как жители Бойотро позднее просили Северина отправиться к королю Феве и получить разрешение для них торговать на этом рынке (XXII. 2). Было бы интересно узнать, (1) почему жители Бойотро так стремились торговать в сельской местности к северу от Дуная, (2) какие товары они предлагали на продажу, (3) что они надеялись импортировать в обмен на свои товары, (4) почему на территории прежней римской провинции не было рынка, отвечавшего их требованиям. К. сожалению, Эв-
111
гиппий не дает ответа ни на один из этих вопросов. Северин и сам в первые годы своего служения пересекал реку, правда, направляясь не к ругам, а к скамарам (X. 2)24. В гл. XLII. 1 Эвгиппий рассказывает о том, как Фердерух, брат Февы, пришел на встречу с Северином в окрестностях Фавианиса. Он пришел ex more, то есть не в первый раз. Напрашивается вывод, что уже в первые годы пребывания там Северина на этом участке Дуная римской границы не существовало. Каждый, кто хотел, легко мог переправиться с северного берега на южный, хотя переправа с юга на север могла оказаться гораздо более трудным делом, и по сравнению с прежними временами это была печальная перемена. Много позже Северин также бывал на северном берегу, но в глубь территории варваров он не удалялся (XXIII. 1). Среди тех, кто в первые годы деятельности Северина путешествовал из северных территорий в южные, была королева ругов Гизо. Автор сообщает, что она посетила деревню в непосредственной близости от Фавианиса (с. 109). Спустя некоторое время она опять побывала к югу от Дуная, чтобы поблагодарить Северина за то, что он вызволил ее сына из рук похитителей. Гораздо позже она и ее муж снова переправились через реку и в 482 году посетили Северина на его смертном одре (XL. 1). (Трудно представить себе, чтобы в IV веке, при Валентиниане I какая-нибудь Гизо решилась переправиться через Дунай или через Рейн!) Таким образом, в течение всего периода деятельности Северина в Норике границы Империи уже не существовало, и путники могли свободно переезжать с одного берега реки на другой. Любой мог по своему желанию въезжать в Империю и выезжать из нее. Как мы видели, имперская администрация также исчезла, а от имперских войск остались только два небольших отряда, которым, вероятно, годами не платили. Из сочинений Прокопия мы знаем, что в ситуации, когда солдаты долго не получали жалованья, был высок процент дезертиров. Многие подразделения продолжали служить годами, но только из корысти. Они зарабатывали свое «довольствие» тем, что грабили римских жителей провинций, тех самых, которых призваны были защищать. Правда, о подобной практике в Норике нам ничего не известно.
Наконец, последнее доказательство. Когда в 476 году патриций Орест был убит Одоакром и его сторонниками, один италийский священник благородного происхождения, Примений, тесно связанный с Орестом, бежал, опасаясь убийства. Он укрылся в Норике Прибрежном. С его стороны было бы бессмысленно бежать из одного владения Одоакра в другое. Следовательно, Норик Прибрежный уже перестал к тому времени быть частью Римской империи25.
Утверждение, что во времена св. Северина граница Империи еще существовала, не выдерживает критики. К сожалению, мы не можем точно или хотя бы приблизительно сказать, когда власть императоров перестала распространяться на Норик Прибрежный. Мы знаем об одном знаменательном событии, которое произошло в Норике в 430-431 годах: жители
112
провинции восставали, но были разгромлены, причем подавлением восстания руководил сам Аэций в течение, видимо, двух лет26. В V веке в Западной империи жители провинций (мы не говорим о военных или даже о государственных служащих) нечасто поднимали восстания. Единственную аналогию в этот исторический период можно найти в Арморике и Британии, где произошли восстания гражданского населения, имевшие, по словам историка Зосима, социальный характер и направленные на полное отделение от Римской империи27. Мы не знаем, верно ли это в отношении восстания в Норике и восстаний 430-431 годов. Мы также не знаем, как долго после этого Аэцию удавалось держать ситуацию в Норике под контролем. Когда Приск в 449 году посетил лагерь Аттилы Гунна, он встретил там некоего Промота, которого он называет «губернатором» (archon) Норика, но, к сожалению, не уточняет, был ли он губернатором Норика Прибрежного или Средиземноморского, хотя есть основания полагать, что имеется в виду Норик Средиземноморский28. Если это действительно так, то, скорее всего, после восстания 430-431 годов Норик Прибрежный уже недолго оставался под контролем Римской империи. Вероятно, эти восстания были серьезными, раз для подавления их понадобились две военные кампании под командованием самого Аэция.
3. Руги
Кто же были эти руги, занимающие столько места в «Житии Северина»?29 Руги жили на противоположном берегу Дуная напротив Фавианиса (VIII. 2, XXXI. 1) и были одним из небольших германских народов, населявших территории за северной границей Римской империи. Они были родственны готам30, но при этом далеко не так сильны, как остроготы, которые в те годы, к которым относится начало «Жизни», и некоторое время после этого жили в Нижней Паннонии. Руги просили у этих остроготов разрешения пройти через Норик Средиземноморский в Италию, а когда готы такого разрешения не дали, Флаккифей, король ругов, решил, что готы собираются их убить31. Руги — единственные из варваров, живших за северной границей, которые страдали от римских разбойников: римские грабители нападали на них с южного берега Дуная (V. 3). Однажды какие-то разбойники, turba latrocinantium, похитили нескольких ругов32. Северин советовал королю ругов Флаккифею не пересекать Дунай в погоне за похитителями: «Если ты это сделаешь, — говорил он, — тебя убьют». Похитители поджидали ругов в трех засадах. Совет святого означал: «Не переправляйся на южный берег» (руги жили на северном берегу). Разбойники жили на южном берегу, то есть это были римляне, которые грабили территории варваров и похищали их с тем, чтобы затем, возможно, перепродать на юг в качестве рабов.
По сравнению с другими варварскими племенами, населявшими эти места, руги были настолько слабы, что их просьбу о переселении в Италию
113
можно рассматривать как попытку бегства: они боялись оставаться на прежнем месте, так как им угрожало подавление со стороны других, более диких и более мощных варварских племен33. Несомненно, в Италии они надеялись разжиться богатой добычей и получить землю для оседлой жизни, но главной их целью, возможно, была безопасность. Когда они все же добрались до Италии много лет спустя, им удалось даже посадить на трон своего соплеменника Эрариха, ставшего королем всех варваров (включая остроготов), живших в то время в Италии. Этот Эрарих служил в готской армии и завоевал там высокое положение, однако не совсем ясно, почему готы примирились с его правлением. Именно руги в Италии провозгласили его в 541 году королем, и готы терпели Эрариха пять месяцев, после чего избавились от него34. В своем рассказе об этом эпизоде Прокопий приводит интересную подробность: согласно обычаям их племени, мужчины-руги не могли жениться на женщинах из других племен35. Больше мы ничего не знаем об их внутренних делах, кроме того, что их короли с трудом заставляли своих подданных выполнять свою волю36.
У ругов была еще одна отличительная черта, кроме того, что на них нападали с юга. В это время они были единственным из германских племен, живших к северу от границы Римской империи, которые были христианами. При обстоятельствах, о которых мы ничего не знаем, они были обращены в христианство арианского толка37. Людвиг Шмидт предполагает (и, возможно, он прав), что они приняли христианство сразу после освобождения из-под власти гуннов38. Но кто их обратил в христианство? Самый простой ответ состоит в том, что это были остроготы, так как именно готские, а не римские священники распространяли Евангелие среди германских племен. Кроме того, римские священники в эти годы вряд ли стали бы распространять арианство. Если обращение ругов произошло благодаря готам, то это было их единственное достижение такого рода за границами Империи. Впрочем, мы очень мало знаем о зарождении христианства на среднем Дунае39. Складывается впечатление, что разбойники-вар-вары,praedones barbari, о которых говорится в главах IV. 1-4, были христианами, так как Северин использует христианские аргументы, убеждая их отказаться от разбоя. Похоже, что он обращается к ним как к христианам. Короли ругов отличались той веротерпимостью, которая вообще была характерна для монархов-ариан, и сохраняли на редкость дружественные отношения с Северином, хотя тот был бескомпромиссным католиком. Король-католик в подобной ситуации совсем по-другому относился бы к святому-еретику40. Однако Северин, согласно Эвгиппию, не сделал ни одной попытки обратить их в католичество, несмотря на все свое огромное влияние. (Ему не пришлось заниматься миссионерской деятельностью среди коренного населения Норика, так как, несмотря на то что в одном месте «Житии» (гл. XI) упоминаются языческие обряды, местное население, видимо, было уже христианским к тому моменту, когда Северин впервые прибыл в провинцию.) Один из ругов, посетивших его, был приближенным
114
короля Фелефея. Святой вылечил его сына, но не воспользовался этой возможностью, чтобы обратить знатного руга в свою веру (XXXIII). В разговоре с королем Флаккифеем Северин искренне говорит о различии в религии, которое их разделяет: «...si nos una Catholica fides annecteret...» (V. 2); но он ничего сделал для того, чтобы изменить положение вещей. Король много раз обращался за помощью к Северину. В первые годы своего царствования Флаккифей советовался с Северином, прося его разрешить конфликт с остроготами в Паннонии (V. 1), а также помочь в переговорах с римскими разбойниками, похитившими его людей (V. 3: особенно обратите внимание на гл. XLIII. 2). Сын и преемник Флаккифея Фелефей (также известный как Фева) с самого начала пошел по стопам отца (VIII. 1). Даже королева Гизо, твердая сторонница арианства, просила Северина о помощи в спасении сына, когда он был взят в заложники (VIII. 4). Иногда призывы о помощи исходили и с римской стороны. Святой посылал своих представителей к королеве Гизо, прося ее освободить римлян, которых она захватила в рабство, но королева отказалась выполнить просьбу (VIII. 2). Жители Бойотро просили Северина договориться с Февой о том, чтобы римлянам разрешили торговать на варварском рынке к северу от Дуная. В этом случае святой отказал им на том основании, что Бойотро скоро будет разрушен (XXII. 2). Когда Фева собирался силой выселить жителей нескольких приграничных городков из их домов и перевезти в другие жилища, святой встретился с королем и достиг с ним некоего компромисса (XXXI. 2). Находясь на смертном одре, Северин призвал (commonuit) Феву и Гизо к себе и твердо их наставлял (XL. 2): он просил их не угнетать невинных. Позже он о том же просил и Фердеруха (XLII. 1). Ни в том, ни в другом случае ничего не было сказано об их обращении в католичество41.
Интересно, что при описании подобных встреч автор никогда не упоминает о присутствии переводчика. Значит ли это, что короли ругов говорили на латыни? Если да, то где и когда они могли ее изучить и кто мог быть их учителями?
Влияние Северина на короля аламаннов (rex) Гибульда еще более удивительно, чем его связи с вождями ругов. Ведь Гибульд не был ни арианином, ни католиком, ни христианином вообще: он был язычником42. Однако он, согласно Эвгиппию, поехал в направлении Батависа для встречи с Северином, так как страстно желал его видеть. Уже после встречи он говорил, что никогда, ни на войне, ни когда-либо еще не испытывал такой дрожи, как в присутствии святого (XIX. 2). Он обещал тому освободить пленников-римлян, хотя и сделал это весьма неохотно. Правда, позже частые и опустошительные набеги аламаннов продолжались (XXV. 3; XXVII. 1-1; cf. XXXI. 4), а о Гибульде мы больше ни разу не услышим. Возможно, святой потерял свое влияние или король умер и набеги совершали другие pagi аламаннов, не подчинявшиеся Гибульду. Ответа на этот вопрос у нас нет43.
Но и с королевской семьей ругов отношения не всегда были безоблачными. Королева Гизо сделала попытку заново крестить некоторых като
115
ликов, то есть принять их в арианскую церковь (VIII. 1). Важно понять, что именно собиралась сделать королева. Автор не говорит о том, что она пыталась насильно обратить их в свою веру44. Вероятно, они сами готовы были стать арианами, и королева просто хотела принять их в свою церковь обычным для арианского обряда путем, то есть через повторное крещение. Ариане не признавали крещение по католическому обряду, так что, с их точки зрения, повторное крещение было необходимо. Если бы она пыталась силой обратить их в свою веру, Эвгиппий не упустил бы случая рассказать нам о таком вопиющем случае. Кто были эти католики, согласившиеся на такое моральное падение? Один из исследователей называет их просто «некоторые из ее подданных-католиков». Другой идет дальше и заявляет, что она пожелала повторно крестить всех своих подданных-католиков45. Но Эвгиппий не называет их подданными королевы. Единственное правдоподобное объяснение, как мне кажется, состоит в том, что некоторые римляне считали полезным для себя принять религию своих соседей варваров, то есть ругов; возможно, они собирались поступить к ним на службу. Больше нигде в «Житие» ни о чем подобном не говорится, тем более что для католического писателя это была болезненная тема, и вряд ли он хотел долго на ней останавливаться. Конечно, королева не собиралась обращать в арианство всех римлян, которые к ней попадали. Например, однажды она приказала увезти нескольких римлян из деревни (vicus) вблизи Фавианиса, чтобы использовать их в качестве рабов. Они должны были стать рабами самого низшего типа, хотя непонятно, о каком типе рабства здесь идет речь (VIII. 2). Но автор не говорит, что королева собиралась крестить рабов, да и вряд ли она могла к этому стремиться — ариане никогда не были сильны в миссионерстве. Интересно было бы знать, много ли было среди ругов перебежчиков (если они и вообще были) из римлян и каковы были мотивы этих перебежчиков. Во всяком случае, этот феномен нигде вдоль северной границы не наблюдался по вполне понятной причине: в это время к северу от границы не было другого племени варваров-христиан.
Когда Гизо собиралась повторно крестить людей, то, согласно догматам своей веры, она не делала ничего плохого. Единственное святотатство, о котором упоминается в «Житие», совершил Фердерух, который забрал себе одежду, предназначавшуюся для бедных, а также выкрал серебряную чашу из церкви монастыря св. Северина в Фавианисе. Более того, он не ушел, пока не вынес из церкви все ее убранство46. В разных странах ариане, бывало, конфисковывали католические церкви, чтобы проводить в них свои службы, но они редко разоряли их только ради грабежа47.
Только однажды в книге говорится о существовании в провинции язычников. В Кукуллисе, castellum`е, населенном гражданскими людьми (cives), Северин однажды столкнулся с группой людей, все еще приносящих жертвы языческим богам. Чудесным образом святой сумел выявить виновных. После этого они открыто признали свою вину, и Эвгиппий дает нам по
116
нять, что заблудшие души вернулись на праведный путь. По словам Эвгиппия, святой не стал разбивать принадлежавшие им предмета культа48. Можно сказать, что ко времени прибытия Северина в Норик около 454 года язычество было уже мертво и провинция была уже практически полностью христианской.
4. Военные действия варваров
То, что мы знаем о военных действиях варваров, касается в основном нападений на города Норика. Как мы видели, Коммагенис защищали жившие там варвары-федераты, которые так старались, что даже перерезали друг друга. У нас нет сведений о том, что город пал под натиском врагов. Фавианис также не подвергался штурму, хотя варвары совершали набеги, заканчивавшиеся у самых стен города (IV, 1f., X). Тибурния, столица Норика Средиземноморского, была атакована остроготами, но город не сдался (XVII. 4). Лауриакум в Норике Прибрежном также не подвергался штурму, хотя жители в конце концов оставили его (XXXI. 6). Эвгиппий рассказывает об excidium'е из городов нижнего Дуная, но он имеет в виду эмиграцию жителей, а не разрушение городов военными средствами (XXVIII. 1). Но некоторые города действительно были разрушены. Астурис был захвачен бандой неизвестных варваров (I. 2 insidias), которые напали неожиданно и полностью разрушили город, уничтожив всех жителей, кроме одного. Эвгиппий, очевидно, не смог выяснить, какие именно варвары захватили Астурис. Это самое раннее событие в его повествовании, которое случилось более чем за пятьдесят лет до времени написания книги. Возможно, единственный оставшийся в живых свидетель так никогда и не узнал, кто именно разрушил город. Батавис был также захвачен врасплох неожиданной атакой варваров. До этого аламанны постоянно нападали на него, но не смогли захватить. Во время событий, описанных в главе XX, там еще находились войска. Но аламанны, хотя и не взяли город, захватили некоторых жителей в рабство. В конце концов, город подвергся неожиданной атаке некоего Гунумунда, под началом которого было всего несколько варваров (XXII. 4). В это время большая часть населения была на сборе урожая, и всего сорок человек остались охранять город49. Вероятно, в это время войск в городе еще не было. Однако город не прекратил существования. Жизнь в нем продолжалась, и позднее туда переселились жители Квинтаниса (XXVII. 4). Этот город подвергался постоянным набегам аламаннов, и когда большая часть населения переселилась в Батавис, оставшиеся жители стали жертвами неожиданного нападения тюрингов, которые многих убили, а других взяли в плен (XXVII. 3 Thoringis irruentibus). Однако варвары не в состоянии были захватить город, поскольку в нем еще оставались все его жители. Наконец, город Иовиако был захвачен герулами, которые опустошили его, взяв в плен многих жителей и убив священника (XXIV. 3).
117
В одном месте книги рассказывается о том, что многочисленный отряд аламаннов «все опустошил, но форты были в безопасности» благодаря тому, что их жители вели себя как истинные христиане (XXV. 3). Очевидно, что штурм городов в Норике происходил редко и только в тех случаях, когда защитники города или частично переселялись в другие места, или были заняты сбором урожая. Единственным превосходством варваров была внезапность, и все захваты городов, о которых мы знаем, произошли именно благодаря внезапному нападению. Обычно варвары нападали ночью (XXX. 2f.), в это время они могли использовать приставные лестницы (XXX. 4). Если городу угрожало нападение, то жители, по совету Северина, обычно переносили все съестные припасы из сельской местности в город (XXX. I)50. Зная о возможном нападении, жители Лауриакума выставляли дозорных, которые должны были предупреждать о появлении захватчиков (XXX. If.). Так как с исчезновением границы исчезло и организованное, постоянное наблюдение за ней, каждому городу пришлось самостоятельно заботиться о своей безопасности, поэтому даже странно, что в книге так редко упоминаются часовые и дозорные, хотя когда-то на стенах Лаурикума стояли дозорные, наблюдавшие за потенциальным врагом ex more (XXX. 2). Возможно, это было делом само собой разумеющимся, и поэтому Эвгиппий не считал нужным о нем упоминать, а с другой стороны, возможно, что города не могли позволить себе ежедневно отрывать людей от работы и посылать их в дозор. В таком случае именно эта неосмотрительность привела некоторые города к трагедии.
Всего в двух случаях автор называет конкретные цифры, и они невелики. Мы знаем, что когда жители Батависа ушли на уборку урожая, они оставили в городе всего сорок мужчин для охраны (XXII. 4). Кроме того, набеги аламаннов привели к тому, что часть жителей была захвачена в рабство. Посланец Северина смог договориться о том, что семьдесят человек отпустят на свободу, позднее другой посланец смог вызволить из рабства «целую толпу» пленников (XIX. 5 magnam...copiam). Общее количество плененных жителей, вероятно, не превышало двух сотен. Из этого следует, что и отряды нападавших были также немногочисленны. Когда в 376 году везеготы перешли Дунай и углубились в Римскую империю, а вандалы, аланы и свевы в 406 году перешли Рейн, их количество в обоих случаях, по-видимому, насчитывало десятки тысяч. Однако в приграничных набегах на Норик участвовали отряды, состоявшие, вероятно, из нескольких сотен воинов. Ведь целью этих отрядов был обычный грабеж, а не поиск новых земель для постоянного проживания, как в случае с вандалами, везеготами и другими племенами51. Так что жители городов Норика вполне в состоянии были защитить свои города от разрозненных банд. Когда остроготы осадили Тибурнию в Норике Средиземноморском, жители сопротивлялись им с переменным успехом и в конце концов подписали с ними договор и передали для них безвозмездные пожертвования, которые они собрали и вручили Северину (XVII. 4). Вряд ли эти
118
пожертвования были непосильным бременем для горожан. (Правда, почему остроготы захотели получить в дар поношенную одежду, не совсем понятно.) Чего не хватало горожанам — это наступательного духа. Они сражались с варварами тогда, когда те их к этому вынуждали, но они не брали инициативу в свои руки. Они не нападали на врагов первыми, не пытались захватить их врасплох или отбросить обратно за Дунай, когда те переправлялись через реку для того, чтобы грабить села и города.
В книге редко упоминаются какие-либо решительные сражения, и ни в одном из них горожане не потерпели поражения. Наоборот, не однажды им удавалось победить варваров. Это случилось в Батависе, когда жители сразились с аламаннами и разбили их (XXVII. 2). Однако большинство из горожан тогда покинули свой город и перешли жить в Лауриакум. Но даже после победы в Батависе горожане, насколько мы знаем, не стали по собственной инициативе вооружаться и охотиться за бандами грабителей. Тем более они не решились пересечь Дунай и перенести войну на территорию врага. Мы не знаем ни одного случая, когда бы жители нескольких городов объединились и выступили против варваров единым фронтом. Каждый город действовал сам по себе, если вообще действовал. Организовывать недисциплинированных жителей Норика, давать им советы, укреплять их боевой дух, планировать стратегию сопротивления — все это приходилось делать босоногому «солдату Христа», как называет своего героя Эвгиппий. Конечно, Эвгиппий преувеличивал роль своего героя, но вряд ли он ее выдумал.
Главная причина гибели придунайских городов состояла в том, что набеги варваров никогда не прекращались. Горожане не могли сеять и убирать урожай и потому вынуждены были переселяться в другие места52. Странно, что Эвгиппий редко упоминает о массовом голоде среди горожан. Самая тяжелая ситуация, описанная Эвгиппием, связана с неурожаем, а вовсе не с набегами варваров.
Уже в поздние годы деятельности Северина Фелефей, король ругов, привел свою армию для того, чтобы забрать с собой всех жителей, нашедших убежище в Лауриакуме, и поселить их в тех городах, которые платили ему дань и были, с его точки зрения, легко доступны. Одним из них был Фавианис, в котором в первые годы Северина еще стояли римские войска. Свое решение король объяснил тем, что он хочет защитить горожан от опустошительных нападений аламаннов и тюрингов, которые могут их ограбить, убить или превратить в рабов (XXXI. 4), поэтому, по его словам, жителей необходимо переселить в соседние, подконтрольные королю города. Было ли это действительно бескорыстной акцией? Думал ли король только о благе жителей Лауриакума? Если да, то почему он привел с собой армию? Она была нужна только в том случае, если он намеревался переселить жителей силой, если это потребуется, а он, видимо, в этом не сомневался. Кроме того, он собирался увеличить население городов, которые платили ему дань, а значит, его мотивы не были так возвышенны,
119
как он заявлял. Возможно, он просто хотел увеличить свои доходы. Складывается впечатление, что он занимался обычным вымогательством. Сами горожане не верили, что Фелефей действует из великодушных побуждений. Они умоляли Северина встретиться с королем и убедить его отказаться от своего плана. Северин, как явствует из книги, считал, что горожане скорее будут сражаться, чем согласятся на этот план, и в этом случае их ожидает сокрушительное поражение53.
Эта история для Северина закончилась полной неудачей, самой серьезной из тех, что описаны Эвгиппием. В итоге горожанам все же пришлось покинуть Лауриакум и поселиться в городах, обложенных данью. Конечно, это не означает, что там они жили бок о бок с ругами. Руги, судя по всему, вообще не жили в городах, во всяком случае, ни о чем подобном наш автор не упоминает. Более того, он не приводит ни одного примера, когда бы кто-то из варваров (кроме федератов в Коммагенисе) постоянно жил в городах к югу от Дуная на территории прежней провинции Норик Прибрежный. Единственный варвар (кроме федератов), которого Эвгиппий описывает как постоянного жителя Норика, был католический монах, варвар, принявший при крещении имя Бонос (гл. XXXV). (Автор не утверждает, что этого варвара обратил Северин.) Каковы бы ни были цели ругов, вряд ли они в это время строили планы поселиться к югу от реки. Правда, как мы помним, они мечтали перебраться в Италию, но теперь, после ухода остроготов из Паннонии около 472 года, эти планы, очевидно, были на время забыты. Эвгиппий тактично умалчивает о том, что горожане теперь вынуждены были платить дань Фелефею (XXXI. 6). Несмотря на весь свой писательский талант, он не может скрыть тот факт, что в этой истории Северин проиграл. Его единственной заслугой в данном случае было то, что, не сумев защитить горожан от переселения, он спас их от поражения в битве.
Впервые в истории мы встречаемся с ситуацией, когда римский город был обязан платить дань германскому правителю. Согласно Прокопию, в его время варвары, жившие на Дунае, не имели привычки требовать дань; когда он описывает то, как герулы требовали дань от ломбардов и других племен, он отмечает необычность этой акции. Видимо, Прокопий не знал о том, что предшественниками герулов в этом деле были руги. По случайному совпадению герулы тогда жили там же, где во времена св. Северина жили руги. Последние к этому времени переселились в Италию к своим старым врагам, остроготам54. Отметим еще один момент, новый для истории германских народов. До этого не было известно ни одного случая, когда бы король-германец — в данном случае это был Фелефей — Фева — мог подарить кому-то римский город. Однако мы читаем, что Фердерух «получил» Фавианис от своего брата-короля (XLII. 1). А король, видимо, имел абсолютное и ничем не ограниченное право поступать с городом, как ему заблагорассудится (хотя, читая Эннодия, мы вряд ли придем к такому выводу). В прежние времена, как мы знаем, германские короли
120
одаривали своих приближенных деньгами и лошадьми. Они могли даже подарить им земли. Но Фева был первым германским королем, подарившим город. Предположительно, дань собирали уцелевшие куриалы, но мы знаем, как они это делали, сколько они собирали и с кого. Возможно, женщина по имени Прокула, которую Эвгиппий описывает как nobilissimis orta natalibus (III. 2), была женой или вдовой декуриона, так как, описывая члена высшей аристократии, Эвгиппий употребляет как правило термин illustris (XLVI. 2). Поступок короля вовсе не означает, что Фердерух был назначен главой городской администрации (XLII. 1), эта задача была ему не по силам. Также непонятно (XLIV. 1), почему позже он предстает перед нами в облике нищего (pauper). Однако он обеднел настолько, что украл вещи, предназначенные для благотворительности, церковную чашу и другие предметы, принадлежавшие церкви.
Каковы были успехи варваров на военном поприще? Они не смогли захватить Коммагенис, Фавианис и Тибурнию (в Норике Средиземноморском). Они не захватили Лауриакум и Квинтанис, хотя жители и ушли из обоих этих городов. Захваченные ими Астурис, Иовиако и, возможно, Квинтанис были крохотными городками, не имевшими большого значения. Единственным серьезным успехом было взятие Батависа. Однако если учесть, что повествование Эвгиппия охватывает период с 454 до 482 года, это вряд ли может считаться крупной победой.
Врагами Норика были руги, аламанны, остроготы, тюринги и герулы. Интересно, что единственный варварский народ, о котором Эвгиппий не говорит ничего (кроме хронологического указания в первой фразе книги), — это гунны. Видимо, в битве на реке Недао их империя была полностью уничтожена. Хотя в 60-х годах V века несколько гуннов мелькают на нижнем Дунае в облике жалких, нищих разбойников. В целом этот народ окончательно исчез из истории Норика и его окрестностей.
5. Св. Северин
Северин — единственный представитель духовенства северных приграничных провинций, о котором известно, что он общался с вождями варваров, давал им советы, влиял на них, а иногда возглавлял оппозицию против них. Некоторые сравнивают его с Германом из Оксерра, но на самом деле между ними нет ничего общего, кроме того, что Герман один раз поднял жителей Британии на битву с захватчиками.
Сам Северин ничего не написал, и хотя сочинение Эвгиппия — превосходный исторический документ, мы немного узнаем из него о личности святого. Он был одним из тех незаурядных, пусть и малоприятных аскетов, о которых любили читать люди Средневековья. Почему малоприятных? У него был один-единственный плащ, и он его никогда не снимал, ни днем ни ночью (XXXIX. 2). Почему аскет? У него не было обуви,
121
и он ходил босиком даже зимой, по австрийскому снегу. Хотя он редко нарушал пост до восхода солнца, а во время Великого поста ел лишь раз в день, лицо его сияло бодростью, которая, возможно, не всем казалась привлекательной. Люди бывают неблагодарны даже по отношению к святым, и не всегда они ценили то, что делал этот подвижник. Когда он призывал других умерщвлять плоть так же, как это делал он сам, ему иногда отвечали отказом. «Иди прочь, святой человек, прошу тебя, — сказал один священник из Пассау, — уходи, и побыстрее. Когда ты уйдешь, мы сможем хоть немного отдохнуть от постов и бдений». Подвижник разразился слезами, услышав слова мелочного себялюбия, но вскоре утешился: разве грубое оскорбление не есть свидетельство скрытых грехов? (XXII. 3) Еще хуже было то, что, когда он однажды воскресил мертвого, неблагодарный труп в ответ попросил святого вернуть его в вечный покой, который не следовало нарушать (XVI. 5). Были и просто недоразумения. Когда он велел одной ругской женщине подать милостыню нищим, она тут же начала срывать с себя одежду и раздавать ее беднякам, жившим по соседству. Святому пришлось объяснить ей (весьма поспешно, я думаю), что это не совсем то, что он имел в виду (VI. 2).
Однако римскую провинцию Норик Прибрежный святой был не в силах возродить. Она уже окончательно погибла к тому времени, когда он начал свое служение в маленьком городке Астурис в 454 году.
