Александр Терещенко

БЫТ РУССКОГО НАРОДА

К оглавлению

ОБЗОР СВАДЕБНЫХ ОБРЯДОВ

Творец, создав первых двух человек, соединил их и благословил. Этим самым Он показал нам, что ни многомужие, ни многоженство не соответствуют природе человека: поэтому единоженство утвердилось во всем христианском мире. Единоженство водворяет семейное спокойствие, облагораживает и возвышает чувствования человека и укрепляет священный союз любви. Любить многих одновременно нельзя, и в жизни любить можно только однажды. Если любят многих, то это не есть любовь, но страсть, удовлетворяющая одну чувственность. Молодость лет, обворожительная наружность, увлекательная красота, возбуждают, говоря обыкновенным языком, всеобщую любовь; но это минутное очарование, произведенное прелестями красавицы. Явится другой предмет, очаровательнее первого, все влюбятся в него, и забывают, что прежде любили. Есть ли это любовь? Настоящая любовь постоянна и неизменна; она может существовать в одном только единоженстве; в многоженстве же она не имеет места. Дети от одного отца, но от многих матерей, восстают против отца и матерей, и семейство обливается кровью. Апостол Павел определил и священникам иметь по одной жене. Восточная церковь приняла это за узаконение; младшая же церковь, основываясь на его словах: добро есть, аще кто удержится во всем, запретила священникам вступать в брак, и это ввел папа Григорий VII Гильдебрант в XI в. Протестанты считают брак необходимым для священников. Восточная церковь допускает три законные жены. Старше 60 лет воспрещается вступать в брак. Все это принято нами. В язычестве награждали венком тех жен, которые имели одного мужа, признавая повторение брака за распутство. При посвящении в весталки, дочь Поллиона была предпочтена дочери Фонция Агриппы, потому что ее мать имела одного мужа. Единомужние жены пользовались еще многими преимуществами, и между прочим тем, что они могли возлагать на голову богини Счастья венец. В надгробных надписях означали: одномужняя, - это так много значило, что почитали достойным славы. Либаний, говоря, что мать Иоанна Златоуста, будучи 40 лет, вдовствовала еще 20 лет, произнес с восторгом: "Боже Великий! какие жены в христианстве!" Это служит доказательством, что тогда эти примеры были уже редки, и что вдовы проводили жизнь непорочную. Обручение и венчание сопровождаются повсюду чтением молитв, и наставлением для сочетающихся, а сам брак в нашей православной церкви составляет одно из семи Св. таинств*. * Супружество есть начало и конец жизни, потому оно необходимо должно быть освящено постановлениями Церкви. Но как оно соединяет на всю жизнь, то вступающие в брак должны сочетаться по истинной любви друг к другу, почему и брак должен быть неразрывным. В какой степени Церковь наша утвердила важность брака, это можно видеть из обрядных постановлений Церкви.

В первые века христианства бракосочетание производилось дома или в церкви, без особых свидетелей; но впоследствии, когда стали отказываться от браков и своевольно разводиться, тогда постановлено совершать обряд в церкви, при собрании народа и свидетелях, дабы не могли отрекаться от вступления в брак. Сам Спаситель воспретил разводы. В нашей церкви запрещено вступать в брак до седьмого колена, между тем как у протестантов и реформаторов родные братья могут жениться на родных сестрах из другого семейства, или брат на двоюродной сестре, с разрешения духовного начальства. Какие обряды совершались между славянскими племенами, - об этом мы знаем весьма мало. Нестор говорит, что поляне были нрава кроткого и тихого; стыд украшал женский пол. Жених не ходил за невестою; но вечером приводили ее к нему, а поутру приносили ее приданое. Древляне жили в лесах, подобно зверям; в ссорах убивали друг друга и браков не знали, но уводили девиц. Северяне, родимичи и вятичи имели один обычай: жили зверьми в лесах, срамословили пред отцами и женщинами. Браков также не знали. Молодые люди обоего пола сходились на игры между селеньями, плясали и пели бесовские песни, потом уводили с собою невест; жили с ними без совершения обрядов, но по одному согласию - с нею совещашесь. Хороводная песнь, которая поныне в употреблении: "А мы просо сеяли, сеяли и т. д." напоминает, в словах: нашего поля прибыло, а вашего убыло, древний обычай похищения жен, и тогда не считалось за бесчестие держать по две и по три жены, и более. Похищение девиц продолжалось долгое время; но когда именно оно уничтожилось, а равно и несовершение браков по языческому обряду - об этом никаких сведений нет. Нет сомнения, что христианская вера действовала на них благотворно, но известно, что она не могла вдруг искоренить, и что языческое обыкновение отправлялось долго, долго, пока правительственные меры не прекратили их. Между некоторыми расколами брак не считался действительным, пока жених не похитил девицу с ее согласия. Такое обыкновение было в употреблении еще недавно в некоторых уездах Витебской губернии: Динабургском, Режецком, Люценском и проч. между раскольниками. Там молодые парни и девицы на масленице собирались в питейный дом на гулянье, называемое кирмаш: плясать, пить и веселиться. Отцы и матери знали, к чему клонилось веселье, потому что оно было обрядное. Молодой парень, условившись с девицей, уходил с нею с кирмаша, и, посадив на сани, отправлялся с нею в лес к заветному дубу; объезжал его три раза, и тем оканчивалось его венчанье, и она становилась его женой. В Люценском уезде находится огромное озеро, которое у раскольников считается священным; мужчины, похищая девушек, объезжали озеро три раза, - и бракосочетание становилось действительным. Муж жил с похищенною неопределенное время, и мог в один год венчаться много раз. Кроме кирмаша могли жениться и в другое время, но не иначе, как через похищение. Жених, вместо брачного кольца, дарил своей невесте шелковый платок. Ныне введено между ними церковное бракосочетание, после которого они уже не нарушают брака. Великий князь Владимир, будучи язычником, имел многих жен, и сверх того содержал 300 наложниц (которых Нестор называет водимыми). Он имел в Вышгороде близ Киева 100, и в селе Берестове 200. Это доказывает, что у нас, до введения христианской веры, было терпимо многоженство, и что совершение браков не было в общем обыкновении. Нестор говорит: Имяху бо обычаи свои, и закон отец своих и предания. Это значит, что еще в его время, в середине XI в., соблюдали обычаи предков-язычников, но оскорбитель целомудренной жены наказывался как убийца. Древние богемцы не знали браков; у них все женщины были общими женами. Венды, кроме одной жены, держали по нескольку наложниц. Все они поступали со своими женами, как с приобретенной добычей. На них возлагали тяжкие домашние работы, и они спали не на постели, а на голой земле, поэтому матери равнодушно умерщвляли родившихся дочерей, чтобы они не терпели, подобно им. Древние писатели хвалят целомудрие южных славянок. Не одни жены, но и мужья строго наблюдали супружескую верность. Мужья, требуя доказательств девственной непорочности, оставались ей всегда верными. Славянки не переживали мужей, и добровольно сжигались с ними на костре. Живая вдова бесчестила семейство. Но при всем этом жены находились в рабстве: они не смели ни в чем противоречить мужу, ни жаловаться, и думали, что супруга должна служить мужу и на том свете. Прелюбодеяние наказывалось жестоко. У польских славян отдавали виновному на выбор: стать евнухом или умереть. По уставу о церковных судах, который несправедливо приписан великому князю Ярославу, половины XI в., но, вероятно, сочиненный в XIV в., предоставлено епископам исключительное право судить: оскорбление невинности и уголовные дела, и за всякое преступление определена денежная плата: Если кто уводил девушку или насильничал над ней, и она была из знатного боярского рода, то ей платилось за бесчестие 5 гривен золота, и епископу тоже; из незнатных бояр 1 гривну золота, столько же и епископу; из добрых людей 5 гривен серебра. За развод боярыни без ее вины, платилось жене за бесчестие 5 гривен золота, столько же и епископу; из почетных граждан 3 рубля, и епископу тоже. Кто похитил девушку, а другой стал бы поносить ее бесчестной, то с уведшего взималось 4 гривны серебра. Если муж имел незаконную связь с другой женой, тогда он отдавался суду епископскому, а князь наказывал виновного смертью. Если муж вступал в брак с другой женой или девушкой, не разведясь с первой своей женой, то по суду епископскому муж должен был жить с первой, а вторую выкупали ее родственники от церковного наказания. Мужу не дозволялось разводиться со своей женой, если бы она страдала недугами, слепотой или продолжительной болезнью, и наоборот, по тем же причинам жена не могла просить развода. Если кум имел связь незаконную со своей кумой, то на них налагалась епитимья, а епископу платилась гривна золота. Кто грешил с сестрой, тот с нею подвергался епитимьи, а епископу платилось 100 гривен серебра. Брак в близком родстве разводился, а в пользу епископа вносили 80 гривен. Кто жил с двумя женами, тот должен развестись с последней и жить с первой; но если бы он обходился с нею дурно, то его присуждали к смерти. Кто произвольно разводился с женой, то с него взимали в доход епископа 12 гривен. Если свекор грешил со снохой или черницею, то с него 100 гривен; с двумя сестрами 30 гривен, с мачехой 40 гривен; два брата с одной женой 100 гривен. Если дочь или сын вступали в брак по принуждению родителей, то последних отдавали суду епископскому. Если кто жену из знатных бояр поносил бесчестным именем, то ей платилось 5 гривен золота, столько же и епископу; кто же бесчестил жену княжескую, того казнили. За поношение жен из знатных бояр платилось им по 3 гривны золота, из горожан 3 гривны серебра, а из простых одна гривна серебра. Если чернец или черница, поп или попадья, или проскурница (пекущая просвиры) согрешат с кем-либо, то их отдавали на суд епископу, без участия мирян или власти светской.

Около того же самого времени вошли в обыкновение и те письменные свидетельства, которые давались духовными лицами на совершение бракосочетания и назывались венечными памятями. Собираемый за них деньги обращались в епископский доход. Петр I повелел (указ 25 января 1709 г.) обратить этот сбор на больницы. Игры между селениями изменяли свадебные обряды. Откуда же произошло название свадьбы? - Толкуют различно. Иные думают, что свадьба, сходная с латинским словом свада, богиня веселья у римлян, обратилась в значение нашей свадьбы, другие производят от глагола сводить, соединять, основываясь на том, что брак есть соединение двух лиц; другие производят от святости, утверждаясь на том, что славяне свято чтили брак; другие от свата, - свидетеля свадебного сговора; но свадьба произошла от древнего слова свататься, означавшее прежде сговариваться, соглашаться. В подтверждение последнего мы видели примеры между некоторыми славянскими племенами в том, что жених уводил девицу и с нею совещашесь, - следовательно, брак тогда означал сговаривание и согласие. Выражение же играть свадьбу, произошло от употребления игр и забав во время свадебного веселья. В одной нашей летописи употреблено слово каша, вместо свадьбы. Когда Александр Невский женился (в 1239 г.) в городе Торопце, то он праздновал здесь кашу, потом, по возвращении в Новгород, другую, - т. е. давал здесь свадебный стол. В некоторых местах Малороссии хранился еще обычай, что молодой после первой ночи разбивал палкой на дворе горшок каши, а дружко добивал его. Это означало торжество супруга над невинностью молодой. Будучи в Германии, я видел, что свахи били горшки или склянки на дороге не только под окнами молодых, но ходя по улицам - знаменуя этим, что завтра или через несколько дней будет свадьба и веселье молодого. Радость также выражала у нас свадебное веселье и свадьбу, - и это значение было самое древнее; оно встречается в XII в. Как ныне, так и прежде, радость сопровождалась песнями. Отшельник Иаков, современник Нестора, жаловался митрополиту Иоанну, что свадьбы между простым народом совершаются без благословения, и что только венчаются одни бояре и князья. Митрополит Иоанн, наименованный современниками пророком Христа (жив. в конце XI в.). осуждал тогдашнее обыкновение великих князей, выдававших дочерей за государей латинской веры; налагал епитимьи на тех, которые вступали в брак с правнучатами, или женились без венчания; отлучал от Церкви священников, благословлявших союз мужа с третьей женой, и установил духовное покаяние для преступников благонравия и целомудрия. Из послания великого князя Владимира Мономаха к князю Олегу (в XII в.) видно, что свадьбы сопровождались песнями. Митрополит Фотий, живший в XV в., наказывал трехлетней епитимьей мужа и жену, вступивших в брак без церковного благословения, и потом дозволял сочетаться им церковным обрядом; велел венчать после обедни, но не в полдень, а вечером и в полночь, позволял третий брак молодым людям, не имевшим детей, и с условием не ходить в церковь пять лет и не давать в течение этого времени причастия; пившим до обеда воспрещал давать хлеба Св. Богородицы, и преследовал лихих баб с узлами, ворожбою, заговорами и зельем. Из Стоглава видно, что в середине XVI в., во время свадебного веселья, играли глумотворцы, арганники, смехотворцы, гусельники, и пели бесовские песни. Когда ехали венчаться, тогда священник ожидал их с крестом, и перед ним скакали со всеми бесовскими играми. Не мудрено после этого, что свадебные забавы именовались духовенством бесовскими. Даже невинные увеселения: хороводы и рождественские забавы, сопровождаемые гаданием, переряживанием, колядованьем и проч. именовалось ими же сотанинскими и чревобеснованием. Священникам и причетникам запрещалось, по церковным правилам, участвовать в брачных играх. Многие обыкновения, употребляемые и ныне в простонародье с некоторыми изменениями, принадлежат глубокой древности. По истории нашей известно, что княжеских невест привозили в великокняжеские палаты, и потом совершали обручение в храме. Однако иногда женихи ездили для сговора к невестам и давали записи, по которым назначали день сочетания и самого обряда, определяли платеж за неустойку, соразмерно с приданым невесты. Если за нею было 1000 руб., то за неустойку платилось столько же. Это обыкновение господствовало долгое время между боярами и князьями. Иногда женихи делали сговор не видя невесты, отчего происходили несогласия с обеих сторон: потому что приводили к венцу не тех невест, за которых сватались. Этот обычай и записи продолжались до времен Петра I, который указом 1701 года постановил, что если бы жениху не понравилась невеста, или она была бы не та, за которую он сватался, то, хотя бы она была в церкви, он может отказаться от нее. Родители же не должны принуждать ни детей, ни слуг своих к бракосочетанию, без собственного их согласия. Родители, опекуны и помещика обязаны были присягой или подтвердить письмом, под страхом суда Божьего, что они не принуждают ко вступлению в брак (Указ 1724 г. января 5). Но это постановление не ограничивало родительского влияния на участь детей, и детям не давалось права поступать без советов, согласия и благословенья их. Дети всегда должны помнить: благословение бо отчее утверждает домы чад, клятва же матерня искореняет до основания. Проклят безчестяй отца своего, или матерь свою; и рекут все людие: буди! Невеста, в знак постоянной покорности, обязана была в первую ночь снять сапог с ноги мужа. Жених клал в правый сапог деньги, а в левый плеть. Когда невеста бралась прежде за левую ногу, тогда жених, вынув плеть, бил ее; когда за правую, тогда отдавал ей деньги. Великий князь Владимир, плененный красотою Рогнеды, дочери полоцкого князя Рогвольда, которая была сговорена за великого князя Ярополка, требовал через послов ее руки (980 г.); но она отвечала ему: не хочу изути робычича (не хочу разуть сына рабыни), потому что мать Владимира была ключницей великой княгини Ольги. Дядя его, Добрыня, понося надменность Рогнеды, присоветовал ему взять ее силой и жениться. Барон Герберштейн и Олеарий упоминают в своих записках, что в бытность их в Москве совершался обычай разувания при княжеских и боярских браках. После брачного стола, вводили невесту в опочивальню, где она ожидала своего жениха в спальном платье. Жених садился на кровать, держа в руке плеть. Невеста подходила к нему, и снимала с ноги его сапог. Он бил ее три раза по плечам и спине для напоминания, что она, став его женой, должна повиноваться своему мужу. Повиновение жен продолжалось у нас до введения чужеземного воспитания. Великий князь Владимир Мономах (ум. в 1125 г.) в духовном завещании к своим детям говорит между прочим: "Жену свою любите, но не давайте ей над собою власти". Английский посланник Флетчер, бывший в Москве в конце XVI в., говорит, что в числе подарков, которые жених посылал невесте с ящиком, в котором находились иголки, нитки, шелковые и льняные материи, ножницы, винные ягоды, изюм и другие вещи, первое место занимала плетка. Избрание жениха и невесты зависело от воли родителей. Это обыкновение заимствовано от татар. Однако, ни жених, ни невеста не могли видеть друг друга до сговора, что соблюдалось не только между простым сословием, но и между государями. Когда посол римского императора Фридриха III, отправленный к великому князю Иоанну III (в 1498 г.), для испрошения в супружество одной из его дочерей за своего родственника, прибыл в Москву и объявил причину своего прибытия; тогда он просил, чтобы ему позволили видеть одну какую-нибудь княжну. Ему отвечали, что великий князь не дозволит видеть своих дочерей раньше совершения сватовства; что это было бы противно издавна принятому обычаю, чего князь не намерен нарушить. Предки наши имели обыкновение женить своих детей в малолетстве, и это было в обычае не только между простым сословием, но между дворянством и великими князьями. Всеволод Георгиевич, великий князь владимирский, женил десятилетнего сына своего Константина (в 1195 г.) на внучке умершего князя смоленского, Романа. В брак вступали почти детьми: это видно из послания митрополита Фотия (в 1410 г.) в Новгород архиепископу Иоанну, где он строго воспрещает выходить девицам замуж прежде двенадцати лет. У одного иностранного писателя XVI в. сохранилось известие, что девицы десяти и одиннадцати лет уже бывали женами. При венчании священник спрашивал невесту: будет ли она попечительной матерью и хозяйкой? будет ли она любить мужа, если он потеряет зрение, придет в дряхлость или лишится какого-либо члена? Когда она все это подтверждала, тогда священник клал на ее голову деревянный зеленый венец с надписью вокруг: раститесь и множитесь. Еще в недавнее время между поселянами совершалось супружество в юношеских и даже в детских летах, но это ныне не в обыкновении. Петр Великий первый запретил дворянству (указ 23 марта 1714 г.) вступать в брак: мужескому полу ранее 20, а женскому 17 лет. Екатерина II повелела (указ 1775 г.), чтобы обвенчанных мужского пола, моложе 15 лет, а женского 13, разводить; священников же лишать сана. Ныне не дозволено венчать, если невесте нет 16, а жениху 18 лет; имеющим же более восьмидесяти лет от роду, воспрещено вступать в брак. Новобрачных не клали спать в жилой избе, но в пустой и нетопленной, даже если это было зимой. Некоторые нарочно строили для этого отдельные покои. Постель была из соломы, и покрывалась полотном. Один из родственников или знакомых всю ночь ездил верхом около брачной комнаты, с голой саблей, и он назывался дружкой. Это название произошло от дружбы, потому что жених избирал в дружки одного из лучших своих друзей. После первой ночи молодых водили в баню и потом угощали в постели кашей. При выходе из бани, осыпали их хмелем или деньгами. Осыпание производилось еще после венчания, по выходе из церкви и при входе в дом. В старину, многие жены, заметив нерасположение к ним своих мужей, прибегали к суеверным действиям: омыв свое тело водой, давали ее пить мужьям, веря, что они после этого будут ими любимы. Это обыкновение в XII в. было столь обще, что черноризец Кирик спрашивал разрешения у новгородского епископа (в 1156 г.), чтобы на таковых налагать недельную епитимью. В свадебной комнате стоял на столе каравай (круглый высокий хлеб с разными изображениями), окруженный другими небольшими караваями, медовыми пирогами, перепечами и сладкими яствами. Столы были дубовые, скатерти браные, посуда деревянная, меды крепкие. Новобрачные первые вкушали каравай, который изображал собой брачный союз. Молодых сажали в углу, под иконами, на ржаных снопах, и угощали их медом и пивом. Надевание на новобрачную кокошника и кики, или кокуя, плетение и разделение косы, и покрывание головы повойником, ведется исстари. Девиц, отправлявшихся под венец, сопровождали дружки и родственники; волосы на голове не заплетали в косу, а оставляли разбросанными по плечам. По совершении бракосочетания, свахи отводили новобрачную в трапезу или на паперть, оставив молодого в церкви на венчальном месте. С головы невесты снимали девичий убор и, разделив волосы надвое, заплетали две косы и, обвернув последние вокруг головы, надевали кокошник; потом покрывали фатой и подводили к новобрачному. На другой день совершали обрезание косы, которое сопровождалось рыданием молодой. Обрезание производилось в ознаменование перехода из девического в замужнее состояние. Было еще обыкновение вскрывать молодых. Это заимствовано, как должно думать, от восточных народов, у которых оно совершалось до XVII в. При свадебных радостях и поездах, давали особые названия молодым: жених назывался князем, а невеста княгинею. У всех славянских племен солнце именуется князем, а луна княгинею, - и это название употребительнее у дунайских славян. У нас народ по-прежнему величает солнце князем, а луну княгинею. Древняя церковь обручала жениха золотым кольцом, как знамением солнца, а невесту серебряным кольцом, как знамением месяца и в предъявление подчиненности последней первому. В довершение вечного союза возлагали на них венцы, от чего вошло в пословицу: венец, всему делу конец. Нашей церковью также положено, чтобы при обручении молодых вручать жениху золотой перстень, а невесте серебряный. Приятели жениха, участвовавшие в поезде, назывались боярами, а распоряжавшиеся весельем дружками. Те же самые лица со стороны невесты были боярыни и дружки. Тысяцкие занимали почетное место у князя, а сваты окружали его с боярами, услуживали и принимали гостей. Еще до свадьбы сват преимущественно заботился о выборе невесты, сговоре и приданом. Невеста и жених обязывались письменно или при свидетелях объявить приданое, какого бы рода оно ни было. Все это переписывалось. В случае развода имущество отдавалось жене и, сверх этого, муж должен был наградить ее. Из самых древних великокняжеских браков мы знаем, что польский король Казимир, выдавая дочь свою (1046 г.) за великого князя Ярослава, прислал ему в вено 800 человек; когда же сам Казимир женился на Марии, сестре великого князя, то получил за нею великое множество серебряных и золотых сосудов и иных драгоценных украшений. Свадебный пир у молодых назывался княженецким и княжим столом. Думали, что счастью молодых мешают волшебство и колдовство, что одни кудесники могут отвратить от чар и порчи, а потому сами свадьбы была неразлучны с суеверными приметами. Приглашали знахарей, которые одни были в состоянии предохранить новобрачных от неминуемой беды. Даже великие князья разводились со своими женами по этому суеверному предубеждению. Великий князь Симеон Гордый отослал супругу свою Евпраксию (в 1345 г.) к ее отцу за то, что она на свадьбе была испорчена и всякую ночь казалась ему мертвецом; но несмотря на то, она вышла во второй раз замуж за князя фоминского Феодора Красного, а Симеон женился в третий раз, на княжне тверской Марии. Сначала происходило обручение. После обручения следовало торжественное венчание* при свидетелях; на молодых возлагали венцы, на пальцы надевали кольца, молодые держали в руках зажженные свечи. Читали молитвы, водили около налоя, давали пить вино или мед из чаши. Молодые топтали ногами сосуд, из которого пили. Женщины разбрасывали хмель и лен по церкви с произношением слов: о, святые защитники наши! отвратите от новобрачных зло и наставьте их всему доброму. Но люди с предрассудками наблюдали тут все движения молодых и по ним выводили счастливые и несчастливые предзнаменования для их будущей жизни. Даже до поезда в церковь всякую встречу и поступь судили по-своему: если при выходе из дома встречался кому-либо из молодых заяц, старуха, или кто из молодых вступал в церковь левой ногой, то предвещало несчастье. * Прежде было в обыкновении, что молодые, за несколько дней до брака, постились, исповедовались и принимали Святые Тайны. Такое обыкновение соблюдается и сейчас между армянами: оно и должно быть так, потому что брак есть таинство. Поэтому вступающие в новую жизнь должны прежде очистить себя от всех грехов; потом скрепить перед церковью свой обет в неизменной любви и непорочности.

СВАДЬБЫ ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИЕ

ФЕОДОСИИ, ДОЧЕРИ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИОАННА III. ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ВАСИЛИЯ. ИОАННА IV

Мы совершенно лишены сведений о старинных свадьбах, отправлявшихся в простом и дворянском сословиях. Кое-где говорится о них иностранными писателями не ранее XVII в., и то с большими пропусками и ошибками. Что сказал один, то повторялось всеми, с прибавлениями или с извращением смысла. Никто из иностранцев не передал нам ни одной свадебной песни, ни одного причитания. В сочинениях их говорится только о некоторых обрядах и преимущественно об одних странностях, ими же измышляемых, или осмеивавших то, что было принято и освещено обычаем и временем, не думая, что обрядные действия их страны для других не менее смешны и странны. Описание свадеб появляется у нас самих только с середины XVIII в., и то с большими недостатками. В начале XIX в. стали думать о собирании сведений о народных обычаях. В начале XVI в. мы находим описание одних великокняжеских свадеб и, что замечательно, венчание совершалось весьма часто митрополитами. Великий князь Иоанн III, любя меньшую дочь свою, Феодосию, не хотел расстаться с нею и потому не искал женихов ей вне отечества. К этому побуждало его и горестное супружество первой дочери его, Елены, бывшей за великим князем литовским Александром*. Он избрал для нее князя Василия холмского, сына знаменитого Даниила, прославившегося победами под Казанью, и сочетал их (в 1500 г.). В поезде с женихом находилось более ста князей и много детей боярских из знатного рода. Князь Даниил Александрович Пенько-Ярославский был в тысяцких, а князь Петр Васильевич Нагой-Оболенский в дружках, при котором был поддатник-дружкой окольничий Иван Васильевич Чебет, и три рассыльщика: Иван, Никон и Петр Осокины. Дьяки назначали свечников, каравайников и фонарников. Одни чиновники стояли у изголовья местного, а другие несли подушки в церковь; под ноги жениха и невесты стлали камки. Ковер княжий держал Николай Ангелов, переменяясь с Иваном Бартовым. У саней великих княгинь Софии и Елены шли бояре. Митрополит венчал молодых в храме Успения. Поп Афанасий стоял с крестом у постели. Веселились и пировали во дворце до ночи. Конюший Гридя Афанасьев, окруженный 15 детьми боярскими, ездил на жеребце около новобрачной опочивальни. * При отправлении Елены к ее жениху Александру в 1495 г. был дан тайный наказ князю Ряполовскому, чтобы ее венчали в греческой церкви, в русской одежде, и на вопрос епископа о любви ее к Александру, отвечала бы: "люб ми и не оставити ми его до живота, ни коея ради болезни, кроме закона; держать мне греческой, а ему не нудить меня к римскому". Рос. вивл. Т. XIV. С. 1-21. При обручении княжны в Москве литовский посол Станислав Гастольд занимал место жениха, потому что старшему послу, воеводе Петру, имевшему вторую жену, не дозволили быть действующим лицом в этом обряде.

Наши великие князья вступали первоначально в брачные союзы и с иностранными принцессами, но разделение России на удельные княжества, увеличение числа удельных князей, порабощение нашего отечества татарами, вынудило их вступать в родство, смотря по политическим обстоятельствам, то со своими единоплеменниками, то с татарскими властителями. Некоторые из великих князей высматривали для себя невест внутри своего государства и преимущественно выбирали красавиц, ни мало не уважая знатности, и это продолжалось включительно до начала XVIII ст., до времен Петра I. Тогда нарочные ездили смотреть невест по всей Московии; искусные и опытные бабки осматривали тайные их прелести; счастливейшая из девиц-невест наименовывалась в тот же день нареченной невестой и провозглашалась по церквям. Когда великий князь Василий вступал в первый брак, тогда было собрано ко дворцу 1500 девиц; из числа их он избрал Соломонию Юрьевну Сабурову, но после двадцатилетнего с ней супружества он развелся с нею из-за ее бесплодия. По избрании невест прочие девицы или наделялись подарками, или они отдавались за молодых придворных. Великий князь Василий, женившись (в 1526 г. янв. 21) на княжне Елене Глинской, праздновал свадьбу великолепно, а двор его блистал пышностью. Нарядясь в одежду жениха, он сидел со всем своим поездом в брусяной столовой избе. Невеста его Елена шла из своего дома в среднюю палату: с женой тысяцкого, двумя свахами, боярынями и многими знатными людьми. Перед нею несли две брачные свечи в фонарях, два каравая и серебряные деньги. В палате были приготовлены два места, покрытые бархатом и камками; на них лежали два изголовья и два сорока черных соболей, а третий сорок был приготовлен для опахиванья жениха и невесты. На столе, покрытом скатертью, стояло блюдо с калачами и солью. Из хором средней палаты вышла Елена в сопровождении жены тысяцкого, свах, боярынь и бояр. Перед княжной несли свечи и караваи, а на караваях лежали по девяти пенязей больших серебряных, с одной стороны золоченые и чеканенные, а с другой белые и гладкое. Елена села на своем месте, сестра ее Анастасия на жениховом; жена тысяцкого и свахи находились по своим местам около княжны; с левой стороны свах держали свечи и караваи; боярыни стояли вокруг стола. Василий прислал туда брата своего, князя Юрия, который, заняв большое место, велел звать жениха. Посланные сказали: "Князь великий государь? князь Юрий Иванович велел тебе говорить: время тебе, государю, идти к своему делу". Великий князь вошел с тысяцким и со всеми чиновниками, поклонился иконам, свел Анастасию со своего места и сам сел. За этим читали молитву. Жена тысяцкого чесала гребнем головы Василию и Елене. Свечами богоявленскими, которые горели в навечерие Богоявления Христова, при освящении воды, зажгли брачные, обогнутые соболями и вдетые в кольца. Невесте подали кику и фату. На золотом блюде лежали по трем углам: хмель, 27 соболей, 27 одноцветных платков: бархатных, атласных, камчатных, мерою каждый в длину аршин с четвертью, а в ширину аршин с вершком, и пенязи числом по девяти в каждом углу, величиной в червонец или меньше. Жена тысяцкого осыпала хмелем великого князя и Елену, а потом опахивала соболями. Дружка государев, благословясь, изрезал перепечь и сыры для всего поезда; Еленин дружка раздавал ширинки. По встании великого князя и княжны, положили на их места по 40 соболей, - и потом они отправились в церковь Успения: государь с братьями и вельможами, а Елена в санях с женой тысяцкого и двумя большими свахами; за нею шли бояре и чиновники, а перед нею несли караваи и свечи. Княжна Анастасия отправилась с боярынями в хоромы великой княгини. Жених стоял в церкви на правой стороне у столба, невеста на левой, где находились зажженные свечи и лежали караваи; у другого столба налево поставили скамью с застланным ковром и двумя красными изголовьями. Они шли к венчанию по разостланным камкам и соболям: знатнейшая боярыня держала кувшин с фряжским вином; митрополит подал его государю и государыне: оба пили из одного кувшина. Государь, когда выпил за другим разом вино, бросил кувшин на землю и сам растоптал его ногой. Когда совершился священный обряд, тогда новобрачные сели на двух красных изголовьях. Митрополит, князья и бояре поздравляли их; певчие пели многолетие. Государь отправился потом во дворец прежним ходом, а государыня одна поехала на своих санях прямо в свои хоромы; за ней тысяцкая и обе свахи. По приезде во дворец сел на ее сани ясельничий и поехал на конюшню. Свечи с караваями отнесли в спальню, называемую сенник, который внутри был обтянут запонами, и поставили в кадь пшеничную. Колец со свечей не снимали три дня, потом, по обычаю, велено хранить их в церкви. В четырех углах сонника были воткнуты стрелы, и там лежали на столиках калачи с соболями; у кровати лежало два изголовья, две шапки, одеяло кунье и шуба, покрытая простыней; на лавках стояли оловянники с медом; в головах кровати были иконы: Рождества Христова, Богоматери и крест воздвизальный; на стенах висела икона Богоматери, державшей на руках младенца Иисуса Христа; над дверью, окнами, внутри и снаружи опочивальни, находились кресты. Постель стлали на 27 ржаных снопах. Великий князь завтракал с людьми ближними; потом он ездил верхом по монастырям и обедал со всем своим двором. Князь Юрий опять сидел на большом месте, а великий князь Василий рядом с Еленой. Перед ними поставили жареного петуха, но дружка, взяв его, обвернул верхней скатертью и отнес с калачом и солонкой в спальню, куда вскоре повели молодых. Знатнейший боярин выдавал в дверях великую княгиню и говорил речь. Жена тысяцкого, надев две собольи шубы, из которых одну навыворот, вторично осыпала новобрачных хмелем, а дружки и свахи кормили их курицей. Во весь обеденный стол и во всю ночь конюший государев ездил на жеребце под окнами спальни, держа в руках обнаженный меч. На другой день ходили новобрачные в баню и там ели кашу на постели. Во время свадебного веселья, называвшегося еще радостью, играли на сурнах, трубах и били в накромы (бубны); во весь день и ночь пели песни, а иногда псалмы. Небогатые люди не имели музыки, но веселили себя песнями, и потому свадьбы тогда уже были с трубами и без труб, т. е. с музыкой и без музыки. Царь Алексей, празднуя свое бракосочетание с Наталией, велел, чтобы вместо труб, органов и свадебных потех, пели его певчие попеременно стихи духовного содержания, как выражено в современном известии: драгия вещи со всяким благочинием. Употреблявшиеся и ныне употребляемые при свадебных обрядах хлебные растения и другие вещи имеют особый свой смысл. Хмель означает любовь, ржаные снопы и пшеница - чадородие; соболя и деньги - богатство; брачные свечи, зажженные богоявленскими - предохранение от порчи и волшебства; топтание склянки ногами - попирание врагов семейного счастья; иконы - благословение. Великий князь Иоанн IV, по восшествии своем на престол (в 1547 г.), немедленно разослал знатных сановников по всей России, чтобы они смотрели всех девиц благородных, и лучших из них представили бы ко двору. В Новгород был послан окольничий И. Д. Шеин, а в Вязьму князь И. С. Мезецкий и дворцовый дьяк Гаврило Щенок с грамотами: "велел есми (Царь) смотрити у вас дочерей девок, нам невесты... а которой дочь девку у себя утаит и тому быть в великой опале и в казни". Жители Вязьмы и Дорогобужа не хотели отпустить своих дочерей, потому было повторено им: "вы дочерей своих не везете, а наших грамот не слушаете, и вы то чините не гораздо". Из представленных невест царь избрал Анастасию Романовну, дочь вдовы Захарьиной. При вступлении его в третий брак, было привезено в Александровскую слободу 2000 невест, из которых он избрал Марфу Васильевну Собакину, дочь новгородского купца, и в то же время (1571 г.) избрал невесту для старшего своего царевича, Евдокию Богдановну Сабурову.

СВАДЬБЫ ЦАРСКИЕ

СВАДЬБА ЦАРЯ МИХАИЛА ФЕОДОРОВИЧА (5 февраля 1626 г.)

За три дня до свадьбы царя Михаила ввели в государевы хоромы невесту его Евдокию Лукьяновну Стрешневу и нарекли царевною. Потом объявили, кому быть на радости в свадебных обязанностях, со строгим подтверждением, чтобы никто не считался местничеством, и чтобы никто не укорял друг друга ни в чем. По утру в воскресенье, в день свадьбы, государь слушал раннюю обедню, потом благословлялся у своего отца, святейшего патриарха и говорил ему речь: "Великий государь, отец наш, Филарет Никитич, святейший патриарх московский и всея России! По воле Всеблагого и соизволению вашему и матери нашей, иноки великой государыни Марфы Ивановны, назначено быть нашей свадьбе, а сего дня моея радости. Святейший патриарх! благослови своего сына". Патриарх, благословляя сына, говорил: "Всемогущий и неизреченный в милости, вознесший тебя на царский престол за благочестие, Тот и благословляет тебя. Да подаст Он тебе и супруге твоей, долгоденствие и размножение роду. Да узришь на престоле сыны сынов твоих и дщери дщерей твоих, и да защитит Он всех вас от врагов, распространит могущество ваше от моря до моря, и от рек до концов вселенныя". Потом патриарх благословил его образом Св. Богородицы. После этого государь ходил молиться в монастыри и церкви, и наконец испрашивал благословения у своей матери, которая благословила его образом Св. Богородицы Эдигитрии. Государь, приготовившись к свадьбе, отправился в золотую среднюю палату, будучи одет в золотный аксамитный кожух на соболях и в русскую соболью шубу, крытую золотным бархатом, полы которой заметал назад за плечи; пояс его был из кованного золота. Перед женихом шли поезжаные: стольники, дворяне, бояре, князья и дружки, все они в золотых одеждах, ожерельях и черных шапках. Дружками с его стороны были: боярин князь Д. М. Черкасов и боярин князь Д. М. Пожарский, а со стороны невесты боярин М. Б. Шеин и сын князя Пожарского Роман. Государя вел под руку тысяцкий, боярин князь И. Б. Черкаский. По прибытии в палату, жених поклонился образам и сел на лавке, застланной персидским бархатом. Тысяцкий и дружки сели на большой лавке, а поезжаные на другой. Чертожное место (царское) было приготовлено заранее для молодых в Грановитой палате: оно было обито червчатым бархатом и покрыто двумя бархатными изголовьями, шитыми золотом; на нем лежали по сороку соболей, а третьи сорок, назначенные для опахивания, держал дьяк Андрей Подлесов. Перед чертожным местом находился стол, покрытый тремя скатертями; на них лежали перепечь, ширинки, сыр и стояла пустая солонка; на столе, подле перепечи, была солонка с солью. Грановитая палата была украшена образами, а лавки застланы поволошниками и суконными коврами с изображением на них львов. Невесту нарядили в дорогое платье и на голову ее надели золотой венец с городами, осыпанный дорогими камнями и жемчугом. Тогда она сидела в своих хоромах со своими свахами и боярами. Свахами со стороны жениха были: боярыни - княгини Елена Алексеевна Черкасская и Прасковья Варфоломеевна Пожарская, а со стороны невесты: боярыня Мария Михайловна Шеина и княгиня Авдотья Андреевна Пожарская. На столе лежали караваи, обшитые червчатым бархатом. Государев каравай был обшит золотым турецким бархатом, а государыни золотым участковым атласом; на верху караваев были нашиты по 27 серебряных золоченых пенязей: с одной стороны золоченые чеканенные, а с другой белые гладкие. Тут стояли две свечи, обернутые в обручи широко чеканенные и золоченые по краям, из которых свечи жениха весили в три пуда, а невесты в два пуда. У свечей и фонарей находились особые свечники, а у караваев каравайники: свечники и фонарники были из стольников. Венценосный жених отправил по невесту ее дружков. Она шла из своих хором через палату; впереди ее шли свечники. Фонарники и каравайники, одетые в золотые на соболе терлики, в черных лисьих шапках. Обручальные и богоявленские свечи несли стряпчие; за ним нес осыпало на золотом блюде думный дьяк. На блюде лежали по трем углам хмель, 27 соболей, 27 беличьих мехов, 27 золотых участковых платков, каждый длиною один аршин пять вершков, шириною половина аршина; 18 золоченых пенязей и 9 венгерских червонцев. Потом шли дружки и они берегли путь, чтобы никто не переходил его; за ними шел благовещенский поп Иван наседка, который кропил путь святой водой. Государыню вели под руку старшие свахи, за нею шли боярыни; жена постельничего несла кику, прочие боярыни несли убрусцы и ширинки. По прибытии в Грановитую палату, благовещенский поп окропил чертожное место святой водой, потом посадили невесту, а на место жениха посадили с нею князя Я. К. Черкаского. Свахи стояли у стола, боярыни сидели на большой лавке, за другим столом; на правой стороне стояли со свечами, а с левой с караваями и фонарями. Место посаженого отца и матери занимали: боярин Иван Никитич и жена его Ульяна Феодоровна Романовы. Посаженый отец, посидев немного, послал за женихом князя Даниила Ивановича Мезецкого, который говорил ему: "боярин Иван Никитич велел тебе говорити, прося у Бога милости: время тебе государю идти к своему делу". Государь, помолившись образам и приняв крестное благословение от благовещенского протопопа, отправился со всеми своими поезжаными и дружками. Его вел под руку тысяцкий, впереди шел благовещенский иерей и кропил путь святой водой; за царем шел, с колпаком в руке, князь Татев. Свадебным порядком распоряжались два дьяка. Войдя в Грановитую палату, протоиерей провозгласил: "Достойно есть", и благословил царя крестом. Старший дружка свел с места князя Я. Черкаского, а царь сел на его место, подле своей невесты. Все прочие, сидевшие на своих местах, остались в прежнем порядке. Спустя некоторое время протоиерей читал молитву покровению головы, после того сваха чесала гребнем головы молодым, омакивая гребень в медовую чару, а думный дьяк держал блюдо с осыпалом. В то время зажгли обручальные свечи богоявленскими вечерними. По зачесании волос, надели на голову невесты кику и закрыли фатой, которую покрыли убрусом, унизанным жемчугом с золотом. Потом сваха осыпала их хмелем. Старший дружка царя резал перепечь и сыр, а старший дружка невесты поднес жениху от имени невесты унизанный жемчугом тафтяный убрусец, ширинку и каравай, а патриарху и инокине Марфе Ивановне убрусы, ширинки, перепечь и сыр. Меньший дружка невесты, князь Ром. Пожарский, разносил каравай, сыр и ширинки посаженым родителям, тысяцкому, сидячим боярыням и поезжаным. Постельным боярам и боярыням, бывшим у постели молодой, он разносил одни ширинки. Царице Дарье, бывшей супруги Иоанна IV, отправили с нарочным в Тихвин: убрусец, ширинку, каравай и сыр*. Дорогу молодых устилали камками червчатыми, а у лестницы дворцовой приготовили аргамака. Государь, сев на лошадь, ехал по площади; впереди его ехали поезжаные, более 40 человек, за ними дружки, а с боку жениха тысяцкий; около лошади молодого шел пешком боярин князь Лыков. Невеста ехала за поездом жениха в больших санях инаалцовских, обитых золотым атласом; напротив нее сидели четыре свахи; за санями шли: окольничий, дьяк, 23 дворянина, большей частью из княжеского рода, и 20 боярских детей. Последние берегли путь, чтобы никто не переходил его. Потом молодые отправились в Успенский собор. * Дарья Ивановна Колтовская, происходившая из простого рода, была шестой женой Иоанна Грозного. Царь не рассудил требовать святительского разрешения на этот брак, который совершился в 1573 г., но совесть заставила его просить епископов об утверждении сего брака. Созванный собор по этому случаю проливал слезы, болезнуя о кающемся, как сказано в деянии этого собора, и положил утвердить брак ради теплого покаяния, но царь развелся впоследствии с нею: ее постригли в монахини в Веденском тихвинском монастыре, и тут она была погребена схимницей в 1627 г. В Истории Карамзина, Т. IX. С. 193. изд. 1821 г., сказано, что четвертая жена Иоанна была Анна Алексеевна Колтовская. Следует полагать, что имя Анны написано им по ошибке, потому что в описании свадьбы царя Михаила она названа Дарьею. Царь Михаил, вступая в брак два раза: в 1621 и 1626 г., посылал свадебные подарки не Анне, а Дарье, которую признавали за вдовствующую царицу.

В это время первую скатерть, на которой резали каравай и сыр, сняли и отдали ключнику на сохранение, а две остались на столе. Изголовье жениха, на котором он сидел, положили на изголовье молодой, а поверх него два сорока соболей. С молодыми вошли в церковь: дружка, сваха и тысяцкий. Невесту ввели под руки старшие свахи, а меньшие шли позади. Свечи, фонари и каравай внесли впереди всех. Поезжаные ездили в то время на своих конях: на аргамаке конюший князь Лыков, а в санях окольничий князь Волконский. Боярские дети берегли путь. Молодые стояли напротив царских дверей; со свечами стояли с правой стороны, а с караваями с левой, близ клироса. У левого столба стояла скамейка, застланная кизыльбаским (красным) золотым ковром; на нем лежали два бархатных золотистых изголовья, покрытые сукном. Скамья стояла на двух колодках (столбах), обитых золотым участком. Свив вдвое червчатую камку куфтер, длиною в три аршина, стлали ее под ноги молодым, а поверх камки положили 40 соболей. Благовещенский протоиерей Максим венчал их; и он три раза подавал им пить фряжское вино из кувшина, который держал боярин Василий Морозов. Этот кувшин тогда же отдал государь в алтарь, чтобы там хранили ее. После венчания сели новобрачные у столба, на приготовленном изголовье: молодой по правую, а молодая по левую сторону. Протоиерей поучал их, а потом поздравлял; за ним приносили поздравления тысяцкий и дружки; певчие пели многолетие большим демеством. Государь, взяв новобрачную за руку, вышел с нею из церкви; потом он сел на аргамака, а новобрачная в сани, с двумя свахами. По прибытии к Грановитой палате, государь опять взял за руку свою молодую и ввел ее во дворец; путь им устилали червчатыми камками. В то время сел на аргамака конюший и отправился к сеннику; он ездил около него до утра, держа в руках обнаженный меч. Сани отвез ясельничий, а свечи и каравай поставили на прежних местах. В Грановитой палате сели новобрачные на прежних местах, а за ними сели, на своих, боярыни и поезжаные. Потом принесли кушанья и фряжские вина и поставили их перед повенчанными. После третьего кушанья подали им верченого цыпленка. Старший дружка молодого, обвернув перепечь и солонку с блюдом другой скатертью, отнес в сенник. Тогда молодой, встав из-за стола и взяв за руку молодую, отправился с нею в сенник. Боярин Иван Никитич Романов проводил их до дверей палаты, идя впереди; потом он выдавал невесту у дверей и говорил: "По воле Всемогущего, благословенью твоих родителей, ты сочетался праведным браком. И ты свою царицу, а нашу государыню, люби, как предписано Богом". Потом он им поклонился. Прочие бояре и сидячие боярыни провожали их до сенника; тут боярыня Ульяна Феодоровна, посаженая мать, встретила их в собольей шубе навыворот и осыпала хмелем. Свечи и караваи поставили в сеннике: одну в пшеничной кадке, а другую у постели; сенник был точно так же убран, как описано в свадьбе великого князя Василия, только что поверх 27 ржаных снопов было постлано семь перин и бумажники; изголовья (подушки) бархатные, камчатные и атласные, были покрыты одеялом. В ногах лежали: ковер, одеяло и две собольи шубы; над дверьми у сонника были золотые кресты с мощами. Проводя новобрачных в спальню, бояре сели за большой стол по правую сторону, поезжаные и дворяне по левую; мать посаженая отправилась с боярынями в хоромы царицыны. Спустя некоторое время государь потребовал к себе бояр, посаженых родителей, тысяцкого, дружек, свах, ближних и постельных боярынь. Посаженые родители и ближние бояре кормили государя в сенях перед сенником, а государыню в сеннике ее свахи и боярыни. На другой день, в понедельник, государь ходил в баню и тут кушал; потом он угощал ближних бояр и окольничих разными яствами и романеей в кубках. После кушанья новобрачные были в сеннике; с ними находились посаженые родители, тысяцкий, ближние боярыни и свахи. Посаженый отец, подняв покров стрелою, вскрывал царицу. Царь между тем принимал в сеннике: бояр, окольничих и думных людей. Затем молодых кормили кашей из двух фарфоровых горшочков, поставленных на одном блюде и обернутых двумя парами соболей. Кашу государя держал старший его дружка, а кашу государыни старшая сваха. Весь день играли во дворце в сурмы и трубы и били в накры (род бубна). В тот же самый день был обед у государя в Грановитой палате; молодые сидели вместе за золотым столом, близ стены; свахи стояли подле них и потчевали гостей. Посаженые отец и мать, тысяцкий и сидячие бояре сидели за большим столом; на некотором расстоянии от них сидели за отдельными столами все поезжаные и участвовавшие в свадьбе. На другой день был обеденной стол в хоромах новобрачной; такое же угощение возобновилось и на третий день, по прежнему обряду. В четвертый день, в среду, государь известил своего отца патриарха о благополучном совершении свадьбы, и ожидал его в малой золотой палате. Отец был встречен сыном в сенях. После Достойно есть, патриарх осенил его крестом, окропил святой водой, поздравил его и благословил образом Пречистой Богородицы. Потом государь и патриарх сели на золотых подушках. Князь Львов подносил царю дары от имени патриарха; потом митрополит крутицкий, епископ, архимандриты и игумены подносили от себя: серебряные кубки, стопы, золотые атласы и соболя; за ними дарили бояре и думные сановники, после приходили с подарками торговые люди, но государь не принимал от них подарков. Затем царь отправился с отцом в хоромы своей царицы, в сопровождении знаменитого духовенства и бояр. Патриарх встретил государыню с воздвизательным крестом, окропил ее святой водой, поздравлял и благословлял образом и золотым крестом. Духовные лица и бояре приносили ей поздравление и дары. В этот день обедал патриарх у царя со всем своим духовенством в Грановитой палате. Кушанье, взвары и овощи ставили на стол по свадебному обряду. Этим угощением закончилось свадебное торжество.

СВАДЬБА ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА (16 января 1643 г.)

Царь Алексей Михайлович вскоре после своего коронования (28 сентября 1646 г.) советовался с патриархом, духовными чинами, боярами и думными людьми о вступлении его в брак. Патриарх и духовные чины благословили, а бояре одобрили. Царь, узнав, что у одного из приближенных его была дочь, отличная умом и красотою, сердцем, добрая и поступью величавая, приказал взять ее к себе во дворец, и ее поручил попечению своих сестер царевен, с оказанием ей царской почести. Бояре и ближние люди, у которых были дочери, но о которых царь не думал, равно отцы и матери тех девиц, которые жили у царевен, стали завидовать счастью невесты и замыслили погубить ее, потому опоили зельем, думая, что после этого царь возьмет за себя дочь знатного боярина или приближенного. Скоропостижной смертью нареченной государь весьма опечалился: несколько дней он не принимал пищи и не думал о знатных девицах. По прошествии многого времени случилось ему быть в церкви, и здесь он увидел двух дочерей дворянина Ильи Милославского. Одна из них, Мария Ильинична, так ему понравилась, что он тотчас поручил придворным девицам взять ее к себе в верх и после обедни посетил ее: смотрел и полюбил. Тогда он отдал ее на попечение своим сестрам и богобоязливым боярыням, нарек ее царевною и облек в царские одежды. Однако свадьба не скоро совершилась: не ранее двадцати месяцев (16 января 1648 г.) от смерти первой невесты. Государь избрал в свадебные чины людей не по родам и не по местам, а как ему вздумалось. Думные дьяки представили ему роспись за скрепою с означением обязанности каждого и с наказом: чтобы все были готовы к известному дню, в том чине, в каком кому написано. Кто же из бояр, окольничих, думных и ближних людей станет считаться породой, местами, чином и делать смуту и помешку, за то казнить их смертью, без всякой пощады; поместья и вотчины отписать на царя. После свадьбы никому никого не поносить, кто кого был в чине ниже; не величаться, кто кого был выше; в противном случае виновный подвергнется великой опале и наказанию. Свадебный чин со стороны государя был устроен в следующем порядке: в первом чине сидели посаженые родители, во втором поезжаные, протопоп с крестом и тысяцкий, потом царь и восемь бояр. Поезжаные, присутствовавшие при венчании и за столом, сидели выше всех. В третьем чине находились по 12 сидячих бояр и 12 сидячих боярынь, которые сидели гостями за столом, с посажеными родителями, и в церковь не отправлялись. В четвертом чине был дворецкий со своими обрядными товарищами; он смотрел за кушаньем и питьем. Со стороны царицы в первом чине: родные ее отец и мать, во втором сидячие бояре и боярыни; в третьем дружка, свахи, дружковы жены, свечник и каравайники. Свадебные чины, которые распоряжались радостью, были следующие: дружки, подружье, свахи, свечник, каравайники и конюший. Дружка и подружье созывали гостей на свадьбу, говорили речи от имени тысяцкого и царя и разносили подарки; свахи и дружковы жены укручивали царицу (одевали), наряжали и снимали с нее платье; свечу держал свечник, перед укручиванием царицы; каравайники носили караваи в церковь и из церкви на носилках, обитых бархатом золотым и закрытых шитым покрывалом и соболями: конюший разъезжал со своими товарищами на конях. Накануне радости был обед у царя для бояр, боярынь и родителей невесты. Государь сидел с нареченной государыней за своим столом, а бояре и боярыни за другим. Царский духовник благословлял крестом царя и царицу перед трапезой и требовал, чтобы они поцеловались. Тогда бояре и боярыни поздравили их с обручением. По утру в день свадьбы царь был в соборной церкви Успения и слушал молебствие. После молебна патриарх благословлял его крестом, окроплял св. водой и благословил его на вступление в брак. Государь прикладывался здесь к образам и мощам угодников; потом ходил в другую соборную церковь (Архангельский собор), где погребены прежние цари; служил по ним за упокой, испрашивал у их гробов прощения и потом отправился к себе во дворец. Во дворце убрали одну палату бархатом, полы застлали турецкими и персидскими коврами. Царское место устроили перед столом и поставили еще особые столы, за которыми сидели бояре и боярыни. На столах, застланных скатертью, положили хлеб-соль. Государь нарядился в царские одежды, как перед коронованием; царевну одели в царские украшения, за исключением короны, и вместо венца убрали голову венком. Бояре, свадебные чины, стольники, стряпчие, московские дворяне, дьяки, полковники, головы и гости блистали золотыми одеждами. Когда все было готово, тогда навестили царя, который приказал всем идти в дворцовую палату вместе с царевною и ее родителями и ожидать его пришествия. По приходе в палату, царевну посадили на устроенное место, а потом сами сели на своих местах, по росписи. Царю доложили, что все уже заняли свои места. Тогда он объявил своему духовнику, что час ему идти. Духовник читал молитву, а государь со свадебным чином молился св. образам. После молитвы духовник благословлял его и всех с ним. Дружки и свадебный чин просили благословения на поезд к невесте у посаженых родителей; потом сам царь просил у них благословения; они же, благословляя его, говорили: "Благослови Боже", и все уже отправились. Перед государем несли караваи и хлеб. В палату прежде всех вошел духовник, за ним свадебный чин и потом царь; тогда все встали. Читали молитву, и все молилась. Потом дружки и подружья испрашивали благословенья у родителей невесты, чтобы садиться молодым на свои места. Они благословили их, говоря: "Благослови Боже". Молодые сели на одной подушке, а потом и все расселись по своим местам за особыми столами. Стольники начали разносить кушанье, которое прежде всех ставили перед новобрачными, по одному блюду, а перед свадебным чином по пять блюд одного кушанья, потому что они сидели друг от друга далеко. Перед началом празднества духовник читал Отче наш. Дружки и подружья просили благословения у родителей невесты чесать косу, а духовник и весь поезд стали есть и пить, для одного обряда. Перед молодым только ставили кушанье и немедленно снимали со стола, потому что он ничего не должен быть есть. По расчесании косы, дружка и подружья испрашивали благословения у родителей невесты крутить ее (одевать). При чесании косы и укручивании закрыли молодых покрывалом, с вышитым на нем крестом; покрывало держали свечники; свахи расчесывали косу и одевали. Перед царем тогда же поставили, на большом блюде, хлеб и сыр, которые разрезали на куски; клали на тарелки, поверх хлеба и сыра, подарки со стороны невесты, - ширинки (платки), которые бывали белые тафтяные, шитые вокруг золотом и серебром, и с таковыми же кистями, и их разносили по расписанию: прежде духовнику, родителям невесты, тысяцкому, а потом царю, поезжанам, сидячим боярам, боярыням, дружкам, свахам, конюшему и дворецкому с окружающими его. Дружка невесты разносил также подарки: посаженым родителям, царевнам и прочим назначенным по росписи; патриарху постлали белое полотно. По окручивании покрыли молодых прежним покрывалом, и тогда сняли венок с головы невесты и отдали на сохранение. Духовник при третьем кушанье читал послеобеденную молитву. Дружки обратились тогда к посаженым родителям и просили их благословения на поезд к венцу. Молодых благословили окладными в золото образами, покрытыми жемчугом и драгоценными каменьями. Отец и мать невесты, взяв ее за руку, отдали царю и простились с нею. Духовник благословил всех крестом, и все отправились в царскую домовую церковь. Молодой вел свою невесту за правую руку, и во время шествия звонили в колокола по всем церквям; перед дверями церкви духовник благословил молодых крестом, и всех с ним. Молодые стали посередине церкви, против алтаря, на золотной обьяре. Царя держал под руку дружка, а царевну сваха. При совершении венчания сняли покрывало с царевны; протоиерей возложил брачные венцы и сам снимал их, когда подносил им пить красное французское вино. Потом на царя была возложена корона, вместо венца. По окончании обряда протоиерей поучал их жить в миролюбии: не сердиться друг на друга, и подтвердил жене быть в повиновении у мужа, который, в случае ее вины, может поучить ее слегка жезлом; чтобы они жили в чистоте и богобоязни, постились бы в понедельник, среду и пятницу; соблюдали бы праздники и в эти дни греха не сотворили бы; посещали церковь, давали подаяния, советовались бы с отцом духовным, той бо на вся благая научит. После поучений он взял царицу за руку, передал ее государю и требовал, чтобы они поцеловались; потом покрыли царицу, и все поздравили молодых с венчанием. Во время венчания посаженые родители, сидячие бояре и боярыни ожидали молодых в прежней дворцовой палате, а протоиерей, когда он совершил венчание, разоблачился и вышел из церкви со всеми присутствовавшими, чтобы встретить молодых у дверей палаты, и тут благословлял их крестом. При шествии новобрачных звонили в колокола повсюду, а тысяцкий послал дружку к посаженым родителям, сидячим боярам и боярыням, сказать, что царь и царица венчались в добром здоровье и идут к ним. Они отвечали, что их ожидают. Посаженые родители благословили их образами и поздравили с венчанием; за ними бояре и боярыни. Новобрачные сели за свой стол, а все прочие за свои столы, а потом разносили кушанье и напитки; все пили и ели до принесения жареного лебедя. В то время дружка испрашивал благословенья у родителей и тысяцкого, чтобы вести новобрачных опочивать, на что они отвечали: "Благослови Боже". Их провожали до спальни: отец, мать, немногие бояре и боярыни, и потом все они возвратились к своему столу, за которым ожидали известия от царя о его добром здоровье. Всю ночь до рассвета ездил конюший верхом, около спальни с обнаженным мечом. Спустя час после ухода молодых в опочивальную, родители и тысяцкий посылали дружку к новобрачным спросить об их здоровье. И когда царь объявил, что все в добром здоровье, тогда явились к нему родители и весь свадебный чин. Поздравившие молодых с добрым здоровьем, получили от них в подарок кубки и ковши; потом новобрачным дали поесть самого легкого кушанья, ибо они постились во весь тот день. После кушанья царь отпустил домой всех свадебных и приказывал им съезжаться на другой день к обеду, называемому княжим столом, а сам лег спать с царицей. Поутру готовили для них баню, в которой были только царь, дружка и постельничий; после бани надели на него белую рубашку и новое платье, а прежнюю рубашку отдали на сохранение постельничего; после он слушал заутреню, пока царица находилась в бане. С молодой были мать, сваха и близкие знакомые, и ее одели по выходе из бани. Когда она была одета, тогда дали знать о том царю, который со всем своим поездом отправился к ней. Она была уже во всем царском одеянии и с царским венцом на голове. Молодых поздравили, а царица одаривала мыльными подарками, начиная от царя до последнего гостя свадебного. Она дарила рубашками и исподним платьем, которые были полотняные и тафтяные, шитые золотом и серебром. Потом царь отправился на благословение к патриарху; от него в разные церкви, где слушал молебствие. По наступлении времени княжего стола, царь и царица обедали в прежней палате за своим столом - на маестатех (на троне); а прочие гости за своими столами. После обеда подавали сахар, ягоды и разные овощи, которые раздавали гостям, и последние принимали их стоя. Посаженые родители царицы, сидячие бояре и боярыни и тысяцкий благословили их окладными образами, а потом дарили бархатом, атласом, камками, золотыми и серебряными обьярами, соболями и серебряными кубками; пили за их здоровье и потом разъехались. На третий день был дан от царицы обед, называемый княгинин, с таковым же обрядом как княжий. На царском дворе и в передней играли во время обеда в трубы и суренки и били в литавры, а на дворе жгли дрова всю ночь по разным местам, вместо освещения. В четвертый день обедали у государя: патриарх, митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены и келари; после обеда все духовенство благословляло молодых образами и дарило. Царь и царица подносили им кубки и ковши с напитком, а священники, выпив за их здоровье, разъехались. Потом новобрачные посылали им на дом подарки, состоявшие из денег, полотна, кушаний и напитков. Иереев, дьяконов и весь причт церковный угощали на царском дворе несколько дней сряду; иным посылали даже на дом кушанья и напитки; дарили деньгами по десяти и пяти рублей и не меньше полтины, чтобы они молились за их здоровье; рассылали стольников, стряпчих и жильцов по церквям и монастырям всей России с денежными подарками, полотном и платками, которые раздавались духовенству, чтобы оно молебствовало о царском здоровье. Привезших подарки, духовные благословляли образами и дарили, чем могли. В следующие дни давались обеды для стольников, стряпчих, московских дворян, гостей сотенных, старост, городовых, выборных и посадских. Они подносили молодым подарки, которые принимал один царь. После свадьбы царь с царицею посещал монастыри, где совершались молебны; там они кормили монахов и раздавали каждому из них подарки денежные, от 20 до 2 рублей, по два платка и полотенцу. Монахи благословляли их окладными образами и хлебом. Потом молодые ходили по богадельням и тюрьмам, раздавали милостыню, наделяли нищих и убогих, давая каждому не менее полтины. По всем городам России выпускали из темниц преступников, исключая убийц.

СВАДЬБА ЦАРЕВНЫ АННЫ ПЕТРОВНЫ (21 мая 1725 г.)

С наступлением XVIII столетия русские свадьбы стали изменяться в высшем сословии и дворянстве. Иноземные обычаи, которые во многом не соответствовали тогдашнему времени, быстро потрясли в самом основании древние обряды. Старинные свадьбы часто осмеивались уже с намерением: тогда думали, что со введением новизны распространятся науки, поселится вкус и образованность, которая водворялась в Европе постепенно, в течение многих веков. Преобразования нельзя вводить насильно: оно растет по мере счастливых успехов гражданственности. Благоразумное споспешествование и поощрение есть необходимые условия для усиления народного образования, а не поспешное во всем изменение и подражание. От таковых действий народ делается подражательным и теряет свою самобытность. Время и потребность века, вот истинные путеводители благоразумных развитий, и при этом всегда следует дорожить отечественным. Прадедовские обряды и преданья старины не умирают в народе: они живут в нем и оживляют его душу пленительным воспоминанием. Я сказал, что в начале XVIII в. свадьбы изменились, и это видим в совершении свадьбы царевны Анны, дочери Петра Великого, которая праздновалась императрицей Екатериной I. С этого уже века дочери наших государей начали вступать в брачные союзы с иностранными владетелями. Вечное осуждение царевен оставаться в девушках и постригаться в монахини тогда же закончилось. Простой народ, крепко любящий отеческие нравы и обычаи, сохранил их, если не во всей силе, то по крайней мере дорожит ими. Царевна Анна при жизни своего отца, Петра Великого, была просватана им за шлезвиг-голштейн-готторпского герцога Карла, а свадьба совершилась после уже смерти императора. В летнем дворце, находящемся поныне в летнем саду, был построен великолепный зал длиною 20, а шириною 7 сажен, и в нем поставлены два балдахина. Светлейший князь Меншиков занимался этим устройством. Зал украсили богатыми обоями; балдахин невесты был украшен гербом и короной российской империи, а балдахин жениха, поставленный напротив невестиного, был украшен герцогским гербом. Вместо тысяцких были уже маршалы, которыми были князь Меншиков и генерал-прокурор Ягужинский, а вместо дружек было 24 шафера. Посажеными отцами были: генерал-адмирал граф Апраксин и государственный кавалер граф Головкин; посажеными матерями: цесаревна и герцогиня мекленбургская Екатерина, дочь Иоанна I, и светлейшая княгиня Меншикова. Места братьев занимали: генерал-фельдцейхмейстер граф Брюс и подполковник гвардии Бутурлин. Места сестер: канцлерша графиня Головкина и Бутурлина. В ближних девицах, заменивших дружек, были: цесаревна Елизавета, великая княжна Наталья, а кравчий был князь гессен-гомбургский. 18 мая разъезжали по городу особые офицеры с трубачами и литаврщиками, возвещая жителей о предстоявшем бракосочетании; 21 мая, в пятницу, в день самой свадьбы собирались в новопостроенную залу, в седьмом часу утра, приглашенные маршалы, шаферы, сенаторы, генералитет, знатные сановники и чужестранные министры, а дамы собирались в одиннадцатом часу. В полдень отправились маршалы в сопровождении особых чиновников в семи каретах во дворец жениха; впереди их ехали трубачи и литаврщики в богатых одеждах. Пробыв полчаса во дворце, они отправились в летний дворец императрицы в прежнем порядке; за ними уже ехали: прапорщик, два гоф-фурьера и несколько гренадеров; потом шел штат герцога, за ним ехал верхом двора его обер-камергер и гоф-маршал, после ехал в карете сам жених; по сторонам его кареты шли его кавалеры; за ними ехали его министры в особых каретах; между каретами шли лакеи, а возле карет пажи. В первом часу пополудни все прибыли в летний дворец; тут встретили жениха посаженые родители и братья. Его отвели в комнаты императрицы. Отсюда герцог отправился с цесаревной в Троицкий собор в уборной цветной барже (крытой линейке), в которой сидели: цесаревна Елизавета, герцогиня Екатерина и великая княжна Наталья. В прочих баржах ехали: маршалы, родители посаженые, братья и дамы в цветном богатом платье. Невеста была в императорской короне, украшенной бриллиантами и дорогими камнями, и в порфире из пурпурового бархата, подбитой горностаями. По приближении к церкви зазвонили в колокола. Государыня вскоре поехала за ними в печальной барже, одетая в траурное платье; впереди ее несли штандарт. Псковский архиепископ Феофан, окруженный епископами тверским и белогородским, архимандритами и многочисленным духовенством, совершил венчание. По окончании брачного обряда императрица надела на новобрачную орден Св. Екатерины с красным бантом и поздравила новобрачных, которые после принимали поздравление от всего двора. Потом все отправились, в 4 часу пополудни, в летний дворец, при пушечных выстрелах из Петропавловской крепости, адмиралтейской пристани и яхты. Молодые прибыли в большую залу и сели кушать под устроенными балдахинами. Под первым балдахином сидела невеста с великими княжнами: Елизаветой, Екатериной, Натальей, княгиней Меншиковой, графиней Головкиной и Бутурлиной. Под вторым, устроенным напротив невесты, сидел жених с графом Апраксиным, графами Головкиным и Бутурлиным. За прочими столами сидело до 400 званых гостей в богатых цветных одеждах. В продолжение обеда стреляли из яхты и играли на трубах с литаврным боем. В 7 часу императрица вышла на луг (ныне Царский луг) к стоявшей в строю гвардии.Тогда открыли два фонтана, которые заструились красным и белым вином. Императрица остановилась посередине луга; гвардия приветствовала ее беглым огнем из ружей. После стрельбы поили солдат вином, струившимся из фонтанов, угощали кушаньями, жареными быками и баранами, нарочно здесь расставленными на столах. В 9 часу императрица отпустила молодых, которые поехали в свой дворец в императорской карете в прежнем порядке. Потом разъехались все гости. На другой день, в субботу, новобрачные прибыли в 4 часу пополудни в летний дворец и обедали у императрицы. Молодые сидели уже вместе за одним столом. Их встречали маршалы. За обедом присутствовали придворные особы; в продолжение обеденного стола стреляли из пушек. После обеда все гуляли в саду. На третий день был обед у герцога. Императрица сидела за особым столом, окруженная молодыми, великими княжнами, великим князем Петром и герцогиней мекленбургской; за прочими отдельными столами сидели знатные сановники, иностранные министры и придворные дамы. Во время обеда не было музыки; играли только на трубах и стреляли из пушек. Герцогским обедом заключилось трехдневное торжество.

СВАДЬБА БЛАГОРОДНЫХ И ПРОСТОЛЮДИНОВ (По известию соотечественника нашего Котошихина, жившего в XVII веке)

Старинные свадьбы совершались единообразно во всех сословиях и отличались только богатством, ибо везде были одноименные свадебные чины: и у княжеских, и у простых родов; тогда господствовала простота, и нарушить свадебный порядок считалось великим грехом. Небольшое отступление от невыполнения некоторых обыкновений, было уже предметом осуждения и нарекания. Вот почему все наши древние свадьбы, до начала XVIII в., были общие, народные. До нас дошли известия о дворянских и простонародных свадьбах соотечественника нашего Котошихина, однако не ранее XVII в. Из его описаний видно, что они совершались единообразно, быть может, как было еще до него за триста лет или более. Боярин или дворянин, намеревавшийся вступить в брак, проведывал сначала невесту, и если она ему нравилась, по одному даже слуху, то он посылал к ее родителям кого-либо из своих друзей, из мужчин или женщин, сватать за него, и потом порасспросить: есть ли какое за нею приданое? и в чем оно состоит: в платье ли, деньгах, вотчинах или дворовых людях? Если предложение или сватовство не отвергалось, то отец отвечал, что он рад выдать свою дочь замуж, только подумает о том со своей женой, родственниками и, подумав, давал решительный ответ. Когда же он не соглашался на выдачу своей дочери, тогда прекращалось сватовство. По совещании между собою родственников и родителей о выдаче дочери замуж составлялась роспись приданому, заключавшемуся в деньгах, серебряной посуде, платье, вотчинах и дворовых людях и посылалась эта опись к жениху через доверенных от него. Невесте ничего не говорили об этом до самого замужества. Когда жениху нравилась невеста по приданому, то он просил дозволения видеть ее; но родители всегда отвечали, что они охотно ее покажут, только не ему, а ближним его родственникам: отцу, матери, сестре или сродственнице, и отправлявшаяся смотреть невесту называлась смотрельщицей. Невесту наряжали в лучшее платье и сажали за стол; гостей собирали из сродственников. Смотрельщицу принимали с почестью и сажали подле невесты, которую она занимала различными разговорами, чтобы испытать ее ум; всматривалась в лицо и глаза, чтобы пересказать потом жениху все, что заметила. Если девушка была хромая, косноязычная, лицом дурная, на глаз не добрая или не нравилась смотрельщице, почему-либо, тогда она доносила обо всем жениху и отсоветовала ему жениться. Невеста добрая, красивая и умная приходилась всегда по сердцу; тогда жених объявлял, что он полюбил ее и посылал прежних доверенных к ее родителям для совершения сговора и записи. Отец и мать невесты приглашали тогда жениха к себе с немногими его доверенными. Он наряжался в самую лучшую одежду и отправлялся к ним с отцом и родственниками. Их принимали у дверей с почестью; вводили в хоромы и сажали по чину. Посидев немного, отец или родственник жениха объявлял, что они приехали сюда для доброго дела. Отец невесты отвечал, что он весьма рад их приезду и готов приступить к сговору. Тогда условливались с обеих сторон о приданом и времени свадьбы; делали запись, в которой имя невесты стояло в третьих; в случае неустойки кого-либо против условий взыскивали за ряд на виновном 1000, 5 000 и 10 000 рублей, сколько между ними было соглашено. В продолжение сговора угощали кушаньем и напитками; но ни жених, ни невеста, не видели друг друга. В то же время мать невесты, замужняя сестра или жена родственника дарила жениха ширинкою от имени невесты. Когда жених после сговора отказывался от невесты или невеста от жениха, узнав друг про друга что-либо дурное, тогда родители били челом патриарху на виновного за нанесенное им бесчестие и просили удовлетворения. Патриарх приказывал исследовать, и с виновного взыскивалось, сколько было положено по записи за неустойку, в пользу правого жениха или оправданной невесты, и каждому из них не запрещалось потом вступать в брак. Жених приглашал на свадьбу родственников и знакомых, из которых составлялись поезжаные, точно такие же, как при царской свадьбе. То же самое было со стороны невесты. В день радости готовили стол в доме молодых. Жених отправлялся за невестой по тому порядку, как происходило на царской свадьбе; наперед несли караваи на носилках, после ехали поезжаные верхом, если это было летом, а зимою в санях; священник держал в руках крест, потом ехали бояре, тысяцкий и жених. По приезде на двор невесты все входили в хоромы по чину; отец невесты и гости встречали их почестью. Перед поездом к венчанию дружка испрашивал у родителей невесты благословения для новобрачных. Их благословляли образами, говоря: "Благослови Боже", и, взяв за руку дочь, вручали ее молодому. Весь свадебный чин, поп и молодой, который шел со своей невестой под руку, выходили из хором в сопровождении родителей. Молодой сажал невесту в колымагу или каптан, с нею садились две свахи со стороны новобрачных, а жених ехал верхом или в санях со своим поездом. Отец невесты и гости возвращались в свои покои, где пили и веселились до получения вести о благополучном совершении венчания; таковая же весть посылалась и отцу новобрачного. После венчания весь поезд отправлялся в дом молодого. По прибытии на двор родители, родственники и гости встречали новобрачных: жениха и невесту благословляли образами, подносили хлеб-соль и сажали их за стол. Потом угощали их и всех гостей, и тогда только открывали лицо молодой. За третьим кушаньем дружка испрашивал благословения у посаженых родителей, чтобы вести новобрачных в опочивальную. Тут дружки снимали платье с жениха, а свахи с невесты. Уложив их спать, они возвращались к пирующим гостям, а посаженые родители и тысяцкий, спустя час, посылали дружку к жениху, чтобы спросить его о добром здоровье. Когда молодой отвечал, что все в добром здоровье, тогда боярыни отправлялись в опочивальную, поздравляли молодых и пили заздравные кубки, а тысяцкий посылал дружку к родителям невесты, сказать, что новобрачные в добром здоровье. Они, за доставление радостной вести, потчевали его и дарили ширинкою, и потом все гости разъезжались. Молодых же оставляли почивать. Конюший ездил до рассвета верхом около спальни с обнаженным мечом. Поутру новобрачные ходили в баню, сначала один молодой, а потом молодая: молодой мылся с дружкою, а молодая со свахой и близкими ее знакомыми. После бани надевали на молодых новое белье и платье. Новобрачная одаривала поезжаных мыльными подарками: рубашками и исподней одеждой. Потом молодой с дружкою ездил просить гостей на обед. Родителей же своей жены он благодарил за то, что они вскормили, вспоили и выдали за него в добром здоровье свою дочь. Если же она оказывалась лишенной добродетели, то он укорял их втихомолку. По съезде гостей новобрачная подносила поезжаным подарки. До обеда ездил новобрачный со всем поездом бить челом царю. Все они кланялись государю в землю, который сидел, не снимая шапки, и спрашивал про его здоровье и его жены. Царь поздравлял его с супружеством; после молодой кланялся в землю; царь благословлял его, а молодую заочно, окладными образами; назначал ему жалованья по сорока соболей, дарил бархатом, атласом, золотною обьярью, камкой, тафтой, серебряной посудой; подносил тысяцкому, молодому и всему поезду по кубку романеи (греческое вино) и ковшу вишневого меда; потом они отправлялись к обеду. Молодая посылала от себя подарки царице и царевнам, как-то: убрусы (полотенца) тафтяные, шитые золотом, серебром и жемчугом. Они принимали и посылали от себя спрашивать о ее здоровье. Молодой не ездил с поклоном к царю, когда его молодая не сохранила девственности, потому что государю доносили обо всем до его приезда, и ему воспрещалось являться перед царские очи. За обедом пили и ели вдоволь; после обеда родители и гости благословляли новобрачных образами и дарили, кто чем мог, и наконец разъезжались по домам. На третий день новобрачные и гости съезжались на обед к родителям молодой, где после обеда снова благословляли образами и одаривали их. Этим оканчивали веселье, к которому не приглашали девиц, и на нем не бывало музыки. Играли только на трубах и били в литавры. Такой точно совершался обычай при сочетании вдовых. Священник венчал с разрешения патриарха или другой духовной власти, и не иначе, как получив письменное свидетельство с печатью. Ему поставлялось в обязанность исследовать в точности, чтобы жених и невеста не были между собой в кумовстве, сватовстве, крестном братстве, свойстве по шестому и седьмому колену, и чтобы муж и жена не были четвертого брака. Если он все это не узнал и венчал, то лишали его священнического сана; если же он сделал с намерением, то не только лишали его звания, но налагали на него большую пеню и сажали на год на покаяние. Новобрачных разводили и им, кроме греха, ничего не вменяли и даже дозволялось им вступать в новый брак, исключая, если они были уже трехбрачные. При венчании второбрачного вдовца с девицей клали ему венец на правое плечо; троебрачному вдовцу на левое плечо, - девице же на голову. То же самое совершали со вдовою, выходившей во второй и третий раз замуж. Свадьбу же праздновали по обыкновению. Вступившие в брак, вдовец со вдовою, не венчались, но читали над ними молитву и свадебный обряд отменялся. Сговоры и свадьбы совершались одинаковым образом у стольников, стряпчих и дворян, только что они не ездили к царю бить челом, ибо этой милостью пользовались думные люди, спальники, их дети и знатные роды. Между купеческим сословием, свободными людьми и крестьянами, тот же совершался свадебный обряд, отличались же они одеждой и угощением. Случалось, что родители во время сватовства показывали смотрельщице дочь красавицу, а выдавали замуж увечную, безобразную и не ту, которую показывали. Женившийся на такой не мог вдруг ее рассмотреть, потому что при совершении свадьбы она закрывалась. Хромую же водили свахи под руки. Муж жаловался тогда патриарху или другой духовной власти, назначалось следствие, и если оказывалось, что дочь выдана обманом и против записи, то их разводили и с виновного взыскивали пеню. Иногда отца невесты наказывали кнутом. Если жених говорил про невесту, что она увечная или безобразная, и таковой он ее видел при сватовстве, то ему повелевалось жить с нею, чтобы он знал, на ком женился. Иногда вместо настоящей невесты наряжали горничную девушку или красивую вдову, и выводили к смотрельщице. Малорослых и коротконогих ставили на подставки так искусно, что ничего не было заметно. Обман открывался только на другой день после веселья. В таких случаях муж советовал своей жене постричься в монахини; если она не соглашалась, то он бил ее, мучил и не спал с нею, пока она не пострижется. Родственники мучимой жены, когда она не хотела идти в монастырь, жаловались на мужа патриарху или другой духовной власти. Тогда наряжался повальный обыск, и если оказывалась жалоба справедливой, то мужа ссылали в монастырь на год и полгода, и потом приказывалось ему жить в любви с женой. Когда же он не жил в согласии, тогда их разводили; имение делили между ними пополам, и до семи лет воспрещалось обоим вступать в новый брак. Бывало, что муж, когда его женили на увечной или безобразной, сам постригался с горя в монахи, а иные мужья и жены опаивали друг друга отравами. Старых и уродливых девиц сами родители отдавали в монастырь. Жених, который сам смотрел невесту, потом говорил о ней дурно, бесчестил и отбивал от нее других женихов, обязывался по духовному приговору жениться на ней. Если же он до приговора успел жениться на другой, то платил за бесчестье первой невесте. Имение умершей от родов, но оставившей после себя детей, доставалось ее детям; умершей же без детей, отбиралось имение от мужа и отдавалось назад, кому принадлежало.

ОЧЕРК НЫНЕШНИХ СВАДЕБНЫХ ОБРЯДОВ

Невозможно начертить однообразного отправления простонародных свадеб, потому что они не только чрезмерно различны, но переменчивые, и это зависит от местных привычек и образа жизни. Сами песни, употребляемые при сватанье, сговорах, выходе замуж, женитьбе, осыпании невест, подарках, прощании с родителями и т. п., не везде поются одинаково: но повсюду есть главные действующие лица: свахи, сваты и дружка. Ими затевается доброе дело, и ими оно оканчивается. Без них нельзя обойтись ни невесте, ни жениху. Чтобы познакомить читателя с общим духом радостей, я счел не излишним слить их в представляемом здесь образце, который отнюдь не касается отдельной какой-либо местности или какого-нибудь края, но выражает общую мысль нынешних отправлений. Такое предварительное ознакомление казалось мне тем более необходимым, что я видел повсюду разнообразие. Без общего взгляда нельзя обнять вдруг многоразличных свадеб, хотя в сущности и значении одинаковых, однако при совершении не сходных. Лучшая пора для свадеб бывает осенью, после снятия хлеба, и зимой. Тогда в деревнях и городах веселье. Молодые обоего пола забавляются не одними играми, и не в одних играх ищут своей радости, но в сердечных признаниях. Они как бы не любили друг друга, но без согласия родителей не могут приступить к важному делу. Родители, заметив взаимно любящих, долгое время ничего не говорят им, будто бы ничего не знают: они ожидают или их признания, или обрядных действий, особенно в тех случаях, когда со стороны кого-либо предвидится затруднение. Сват или сваха берут на себя покончить дело. Если сваха отправляется за добрым делом, так называется сватанье, то обыкновенно со стороны девушки. Нарядившись как можно получше, она является в дом жениха с поклоном. Став на пороге, она молится образам, потом кланяется хозяину, хозяйке и ее сыну, и, наконец, во все четыре стороны. Они давно знают, зачем пришла сваха, потому просят ее садиться и расспрашивают ее: откуда идет? издалека ли? - "Издалека, - отвечает она, - родимые мои; дороженька трудная и я крепко поустала. Зная наперед, что вы добрые люди, зашла к вам обогретися. Не прогневайтесь, без дела мне бы не идти. Я шла одинешенька, по черному лесу; тут бежал соболь и мне дороженьку перебежал, и по той тропинке к вашей избушке довел меня. Иду со сторонушки дальней, не родной; по от родимых красной девицы. Изнывает ее сердечушко по добром молодце; она сохнет в одиночестве, будто травка на горючем песке. Полюбила красная душа-девица, детинушку: и не мил ей Божий свет! Хоть жалей, сударь, не жалей, ответ-то надобно держать". Жених краснеет, на него посматривает сваха и продолжает: "Кормилец мой, батюшка! не кидается девица на цветное платье, кидается девица на ясного сокола. Ты охоч, умная головушка, девушек сманивать; скажи, охоч ли девицу дарить, не рублем, не полтиною, а своим дорогим словцом? Ты скажи, на что прельстился? с кем тебе век вековать? Я порадуюсь радостью подле суженого, подле суженого, подле ряженого, с родимою матушкою, с родимым батюшкою". Если жених не отвечает, то мать его говорит: "Дитя мое, дитятко, дитя милое! не напрасно ты расчесывал свои кудри черные перед зеркальцем хрустальным! Не напрасно умывался ранешенько, ключевой холодною водицей! Станет ли их завивати красная девица, аль нет, совет да любовь надобен тебе. Развиваются кудри от тоски и от кручинушки, от веселья и от радости. Тебе с суженою не час часовати, ни год годовати, тебе красную девицу не вспоминати, а век с нею вековати; вековати с женою". Сын отвечает: "Уж про то благословение Божие, да ваше, батюшка и матушка, чтобы венцы золотые положити". После простодушных с обеих сторон разговоров подносят свахе чарочку зеленого, с честью и любовью, пьют за здоровье друг друга и когда сойдутся между собою в условиях на бракосочетание и приданое; тогда отец и мать избирают со своей стороны свата для окончательных переговоров с родителями невесты. Сват одевается в новый армяк, подпоясывается красным поясом, надевает на голову щегольскую шляпу с кистью или пером павлиньим; шею обвязывает пестрым, преимущественно красным платком. Этот наряд больше горожан и зажиточных деревенских. Он отправляется в дом с посольством, сначала один. У дверей принимают его как незнакомого; он кланяется св. образам, потом хозяевам, и, наконец, во все четыре стороны. "Здравствуй, хозяин с хозяйкой, - начинает он говорить первый, - с твоими детьми и твоей красною девицею. Ехал и заплутался: ночь темная и не месячная; тут засветился у вас во тереме огонек". "Родимый, - отвечает хозяин, - для добрых людей наша избушка, добро жаловать. Но кто ты батюшка? Господин барин, аль купец? Товары али какие везешь, и, знать, далече". Сват, поглаживая бороду и посматривая на сторону, говорит: "Мы товары развозим, батюшка родимый, для праздников радостных, для девиц суженых. К тебе мы едем не гостить, не праздновать; но пиры подымати. Мы слышали, а про то нам сказывали добрые люди, у тебя, во высоком терему, живет красная пригожая. Она-то нам надобна. На то ль цветы растут, чтобы вянуть. На то ль во пиру ряженая, чтобы сердце кручинить?" Невеста не смеет поднять глаз, мать молчит. Обе в недоумении; не знают, что отвечать. Красная девица думает думу со своей родной матушкой. Смелый сват, угадывая их робкое молчание, продолжает: "Ростом он тонок и высок, лицом бел и румян; кудри русые по плечам лежат; брови дугой любовной свились; глаза ясные, соколиные; губы сахарные, поцелуйные, жениться велят. Не одиночествовать девушке, - с милым дружком ей жить". Мать отвечает: "О, сват мой, сватушка! весна цветет и расцветает по обычаю своему; и красе не всегда цвести, а отцвет ее наступает; не все матушке жити с дочкою, не все ее лелеяти: нам написана с нею разлука, и мне уже ею не любоватися, и не красоватися: ею красоватися доброму молодцу. Девушка всему хорошо выучена: цветики сажать, яблоньки поливать, ткать, прясть и золотом узорики вышивать; давно лежат для нее в больших сундуках: атласы, бархаты, сарафаны самоцветные с пуговицами золотными, каменья, жемчуги и крупные зарукавьица; полотна тонкие и дорогие, белы скатерти камчатны; пуховая постель, кисейное изголовьице со алыми бантиками; одеялицо соболиное и всякого разного цвета уборы запасные". "Не надобно нам, матушка сударыня, - отвечает сват, - ни каменьев дорогих, ни самоцветных платьев; надобно нам сговор величати". Хозяин в это время не принимает участия в их разговоре; он только слушает, но, видя, что жена соглашается на выдачу дочери замуж, велит подать на стол калачи, хлеб-соль и подносит первую рюмку свату, который, выпивая за здоровье всех их, желает невесте счастья и богатства. Потом, поговорив о сговоре, назначают время бракосочетания. Девица-невеста сидит и ничего не говорит; она уже знает своего суженого, или, если не знает, то должна повиноваться воле родителей, которые сами избирают ей мужа. Однако, ныне и в деревнях девушки сами избирают себе женихов. После взаимных соглашений к свадебному приготовлению молодые обсылают друг друга подарками. Невеста посылает своему жениху шитую шелковыми узорами ширинку, а жених ларчик с лентами, иголками и нитками, иногда с сурьмой (румянами), белилами и пр. Или жених в сопровождении свата, дружки и других своих знакомых, едет к невесте и сам дарит свою суженую и ее родителей золотой парчою: эти подарки по их сердцу, и тогда теща ласковая и тесть покладистый, ибо суженая-ряженая запоручена за поруки крепкие, вековые. Родные жениха съезжаются в дом невесты, и поруки довершаются сговором полюбовным. Свахи и сваты, участвующие здесь, усаживают всех за дубовые столы, крытые белым полотном; ставят на столы яства медовые, пряженые, перепечи, калачи, хлебы пшеничные, пироги с начинкой; сыту, мед, вино разноцветное: зеленое, травяное с кардамоном, шафраном, гвоздикой, с перцем, корицей и пряники медовые, и орехи каленые. Гостеприимство увеличивает общую радость. Жених с невестой сидят рядом. Чарка круговая ухаживает гостей, а молодые посматривают друг на друга. Сговор часто превращается в свадебное веселье. Там сваха и сваты хвалят богатое приданое и поют песни сговорные в честь молодых и родителей. При пении произносят имена тех, кому поют.

Не тесан терем, не тесан, Только хорошо украшен, Разными красками расцвечен. Не учен Лука, не учен Иванович, Только хорошо снаряжен. Снаряжала его матушка, Отпущала в гости к тещеньке.

Зелен сосенка желтый цвет! Почто тебя, Лука, дома нет? Почто тебя, Иванович, дома нет? Ждала я тебя день, ждала другой, Не бывал! - Писала бы письмо, не умею. Послала б посла, не смею. Сама б я пошла, стыжуся; Роднова батюшки боюся, И родной матушки.

Ты зоря ль моя, зорюшка, Ты душа ль моя, Прасковьюшка, Ты душа ль моя, Андреевна, Городом пришла зарею, Ко двору пришла тучею, Вдарила в ворота бурею, Пустила по двору сильный дождь; Сама поплыла уткою, На крыльцо взошла павою, Во новы сени лебедем, Садилась за столом с молодцом, Махнула платком во терем. -

Вы раздайтеся, бояре, Расступитеся, дворяне! Чем меня батюшка жалует? Не большим даром, - теремом. Чем меня матушка жалует? Ведь большим - женихом. Вековым дружком Лукой, Вековым дружком Ивановичем.

Пение сговорных песен сопровождается иногда пирующими гостями. Воспевая любовь двух молодых, касаются часто, как сначала полюбились молодые.

Нс ходить было Прасковьюшке, Не ходить было Андреевне, На широкий двор гулять, В хороводы играть. Не смотреть было Прасковьюшке, Не смотреть было Андреевне На молодых молодцов, На молодых изнаряженых. Приглянулся Прасковьюшке, Приглянулся душе Андреевне, Молодой молодец, Молодой изнаряженой Лука сударь Иванович, Не хочет с ним расстатися, Но хочет нас оставити, - Позабывши батюшку и матушку.

Жених боится, чтобы не вывели его любовных похождений, обыкновенно превращаемых в иносказания.

Летал соловьюшка По зеленому по кустарничку, По чистому по березничку; Залетал соловьюшка На веточку, не ведаючи. Уж та ль выточка приманчивая, Уж та ль зеленая прилюбчивая, Соловью показалася, Громкому понравилася, Не хочет с ней и расстатися.

Гулял Лука господин, Лука сударь Иванович По чистому полю, по зеленому, По зеленому, по широкому. Загулял, господин Лука, Лука сударь Иванович, К Ефиму в дом не знаючи, К Гавриловичу не прошучи. Смотрел на девицу красную Прасковьюшку душу Андреевну. Уж она ль, свет Андреевна, Хороша, пригожа уродилася, Не может с ней расстатися, А хочет с ней обвенчатися.

Хваля прелести, красоту и доброту невесты, не забывают напомнить ее отцу, что гости недаром к нему собрались: гости ряженые, в бархатных кафтанах и золоченых сарафанах, с поездом большим и конями многими.

У Андрея Петровича Новые сени разрешетилися, Новые крылечки понавесилися. Что из тех ли, из новых сеней Вылетала пташечка, перепелочка, Перепелочка, свет Прасковьюшка, Златокрылая Андреевна. Как навстречу ей идет Батюшка родимой, Андрей Петрович; Идет, сам приговаривает; Ты зачем рано вон вылетаешь? Вон вылетаешь из высокого терема, Из высокого терема, из косящета окошечка!

Ответ держит Прасковьюшка, Свет Андреевна:

Не сама я вылетаю, Не своею я охотою: Выдает меня, сударь батюшка, Снаряжает родна матушка, К чужому отцу, к матери, К чужому роду, племени.

Всякий сговор есть начало свадьбы. После него молодые имеют право видеться между собою чаще. На сговоре, или как в других местах называют на помолвке, надобно всем веселиться, чтобы не приключились несчастья молодым, а потому сваха и сваты не жалеют ни яств, ни кушанья: то и дело что потчевают. Когда сговор закончился весело и благополучно, тогда составляются поезжаные и разъезды. Сваха и сват со своими дружками ездят по соседям просить их на радость великую, и редкий дом, который выпустит их не угостивши. Чаще случается, что сам жених, в сопровождении дружки, тысяцкого и бояр ездит просить на свадьбу. Он обыкновенно бывает одет в новое платье; шапка его перевивается разноцветной лентой, а у прочих на шапке ленточный цветочек или прикалывают просто ленты, которые раздаются со стороны жениха. Так же поступает невеста: она со своими дружками, тысяцкой и боярынями разъезжает по знакомым в нарядной одежде и просит их на празднество: ее дарят, кто чем богат, и угощают медом и водочкой. Они ездят на повозках, которые бывают разрисованы разными красками: зеленой, голубой, синей и красной; сбруя лошадей вычищенная или новая. Сопутствующие в поезде невесты и жениха называются поезжаными. В дружки избираются лучшие друзья и приятели жениха; тысяцкие и бояре составляют свиту молодых: чем она многочисленные, тем более чести и уважения для молодых. Хотя вся деревня или город знают про свадьбу, но никто не явится на нее без приглашения: так заведено испокон века. К празднеству приглашают, смотря по состоянию, гудочников, скрипача, литаврщиков с бубнами и басом. О, тогда веселье неумолкаемое: скачут и пляшут до упаду, кто как горазд. По приглашении соседей готовится со стороны жениха свадебный пир, а со стороны невесты готовят приданое. Подруги собираются к невесте, чтобы укладывать в сундуки ее приданое, и поют:

Яблочко в саду растет, Наливное на веточке. А кто ж у нас яблочко? А кто ж у нас наливное?

Ой ляли, ляли, Наливное яблочко!

Яблочко Прасковьюшка, Ой свет Андреевна! Как за Прасковьюшкой батюшка Дает приданого: Гусака чубарого, Да и гусыню серую, Да и коня с конюшни, Да и село с поместьями. Государь ты, мой батюшка! Как гусак еда моя, Как конь гульба моя,

Ой ляли, ляли Село со поместьями!

Нередко в тот самый день бывает девичник, который всегда совершается вечером, накануне свадьбы. Как при свадебных обрядах, так и на девичнике поются особые песни и причитания, выражающие расставание невесты со своей свободой. Девушки собираются в избу невесты в нарядных платьях. После взаимных приветствий, нечувствительно завязывается разговор о предстоящем празднестве. Если замечают, что невеста печальна или уже в слезах, то стараются утешить ее: уговаривают и ласкают. Потом рассматривают ее уборы, примеряют к ней и хвалят их. Когда смеркнется, тогда зажигают несколько свечей и ставят их на столе, покрытом браною скатертью; после приносят хлеб-соль и каравай. Хлебом-солью напоминают, что отец и мать давно ее благословили на доброе дело, а караваем, что свадьба уже готова. Невесту сажают на возвышенное место; подруги делают около нее круг; одна из них, избранная в причитальщицы, для произношения припевов, покрывает голову невесты фатою и причитаньями своими напоминает всем, что Парасковьюшка оставляет веселый их круг и навсегда расстается с ними и с девической радостью. Невеста и подруга плачут. Нет правил для девичника: иногда все девушки поют причитальную песнь, а иногда одна причитальщица, и тогда ей отвечают за невесту. Некоторые из песен на девичнике весьма трогательны. Причитальщица поет:

Свет ты, моя волюшка, Свет ты, моя негушка, У родимой матушки Куда-то свою волюшку Мне пустить будет? Пущу я мою волюшку Во чистое поле, Во темной лес. Во темном лесе она заплутается. Нет, пущу я мою волюшку, По милым подруженькам. Покрасуйтеся, подруженьки, Покрасуйтеся, любезные, Поколь вы у батюшки! Поколь вы у матушки! А я горькая, горемычная, Я уже открасовалась, Отшутила я с вами Все шутки шутливые. -

На слова причитальщицы отвечают:

Не кличь, не кличь, лебедушка, Не кличь во поле белая! Не плачь, не тужи, Прасковьюшка, Не плачь, не грусти, душа Андреевна! По батюшке и по матушке, По громком соловью во саду! Как свекор ли батюшка К тебе будет милостив, Как свекровь ли матушка, К тебе будет милостива. Лука, сударь Иванович У тебя соловей во саду, Во высоком терему, Во высоком изукрашенном. Денечек он кричит, И всю ноченьку поет. Тебя ли, Прасковьюшку, Тебя ли, свет Андреевну, Забавляет, утешает, Спать долго не мешает, К обедням разбужает.

По снятии фаты расчесывают волосы гребнем; потом одна из девушек, расплетая косу, поет:

Коса моя, косынька; Коса дорогая, Русая, золотая!

Девушка, помогающая расплетанию, отвечает:

Рано тебя расплетати, И в дальний путь, В дальний снаряжати!

Когда расчешут голову и приступят к заплетанию косы, тогда невеста поет протяжно и с плачем:

Не жаль мне золота, Не жаль чистого серебра, Жаль одного: Девичьей красы Русой косы.

Ей отвечает одна из подруг:

Не плачь, не плачь, душа Прасковьюшка, Красных девушек не кручини! Не слези лице белое, Рученек не ломай! Не век нам девовати, И волюшку распевати.

Расплетание косы всегда сопровождается горестными воспоминаниями. Когда заплетают косу, тогда поют:

Свет ты, коса моя, русая; Свет ты, мой шелковой косник! Плети ты, моя невестушка, Плети косу мелко-намелко, Вяжи узлы крепко-накрепко!

Заплетание косы происходит с изысканностью: волосок подбирают к волоску; переплетают и перевязывают осторожно черными шнурочками, потом плетут в один ряд. В то время приезжает со стороны жениха брат, сваха или кто другой, чтобы купить косу. Брат невесты, которого место заступает часто девушка, торгуется с ним за косу. На покупку косы поют:

Не трубушка трубила рано на заре, Свет девица плакала по русой косе: Вечер мою косыньку перевили, И жемчугом косыньку унизали, Как Бог суди Луку Ивановича, Прислал ко мне сваху немилостиву, Учала мою косыньку рвать, порывати, И золото с косыньки обрывати, И жемчуг с русыя рассыпати.

Покупающий косу стоит у двери и кланяется; он уже идет за косою, но девушки останавливают его; невеста плачет и рыдает. Она обращается к своему брату, умоляет его защитить ее и не продавать ее косы, а если продать, то уже продать дорого. Девушки поют:

Братец постарайся, Братец поломайся, Не продавай сестру Ни за рубль, ни за золото.

Брат поет один:

Брату мила сестра, А золото милей.

Все девушки:

Братец Татарин, Продал сестру за талер, Русу косу за полтину.

В червонной России поют:

Ой Татар братчик, Татар, Продав сестру за талар, Русу косу за шостак, Быле лычко за такий так. Видсунсья брате вид сестры, Сяде ближнийший нижлы ты.

Купивший косу подходит к невесте, берет за косу, а в знак того, что она уже продана, кладет деньги на стол, а брат выдает свою сестру.

Как вечор канарейка Да громко щекотала. По утру рано Не слыхать ее стало, Щекотать перестала. Знать, что к нашей канарейке Соколы прилетали И с собой ее взяли, Соколу в руки дали, Молодому вручали: Ты владей, владей сокол, Нашей канареечкой; Не давай ее в обиду Ты ни ласточкам, ни касаточкам, Ни молоденьким пташечкам. Да вечор, свет Прасковьюшка, Да громко говорила; По утру ли рано, Не слыхать ее стало, Говорить перестала. Знать, что к нашей Прасковьюшке Да бояре приезжали И с собой ее взяли, Молодцу в руки дали, Молодому вручали: Ты владей, владей Лука, Еще нашей Прасковьюшкой Андреевной душою, Не давай ее в обиду Ты ни свекору, ни свекрови, Ни деверям, ни золовушкам; Ты давай выспаться ей До девятого часу.

Выносят наряды невесты и ими любуются. Потом сажают ее за дубовый стол и поют каравайную:

Уж как каравай Для реей семьи годен! Молодой княгине, Завтра кушать, Молодому князю Да княгиню любить.

В иных местах есть предубеждение, что если невеста накануне свадьбы отведает каравай, то муж не будет любить ее. После каравайной песни поют еще многие другие, сообразуясь с духом невесты: веселая ли она или печальная? Мать невесты угощает девушек, и после угощенья они расходятся по домам, и на следующий день собираются по утру убирать невесту к венцу. Предвенечный убор сопровождается пением песен. Платье молодой обыкновенно бывает новое: сарафан парчовый, из-под которого нарочно выказывают рукава белой рубашки; башмаки цветные: красные или голубые; на груди монисто из кораллов красных или бисера разноцветного; в ушах серьги длинные с каменьями, на пальцах кольца золотые; шелкова душегрейка поверх сарафана, и цветной пестрый платок; голова бывает перевита цветами. При поезде к венцу покрывают голову платком. Горожане из мещан и купцов заменили сарафаны цветными и длинными платьями, которые вовсе им не идут. Наш сарафан с кокошником и фатою, - прелестный, восхитительный наряд! Невесту сажают перед зеркалом на почетное место и одевают ее. Сколько тогда новых слез! Она сидит пригорюнившись, а подруги утешают. Вот она уже одета; она крепко призадумалась и спрашивает своего брата: куда ее снаряжают?

Братец мой, братец, Куда меня снаряжают? В дальную сторонушку: К чужому отцу, К чужой матери. Мать моя матушка, Как мне жить на чужой стороне? Дитя мое, дитятко! Надо жить Умеючи, Разумеючи.

Уже приехал дружка объявить, что пора ехать к венцу; но невеста в недоумении спрашивает свою родимую: что значит, что в поле пыльно, а на дворе поезжаные?

Матушка, что во поле пыльно? Сударыня, что во поле пыльно? Дитятко, кони разыгрались, Свет мое милое, кони разыгрались. Матушка, на двор гости едут, Сударыня, на двор гости едут. Дитятко, не бойся, не выдам, Свет мой милое, не бойся, не выдам. Матушка, на крылечко гости идут, Сударыня, на крылечко гости идут. Дитятко, не бойся, не выдам, Свет мое милое, не бойся, не выдам. Матушка, в нову горницу идут, Сударыня, в нову горницу идут. Дитятко, не бойся, не выдам, Свет мое милое, не бойся, не выдам. Матушка, за дубовый стол садятся, Сударыня, за дубовый стол садятся. Дитятко, не бойся, не выдам Свет мое милое, не бойся, не выдам. Матушка, образ со стены снимают, Сударыня, образ со стены снимают. Дитятко, не бойся, не выдам, Свет мое милое, не бойся, не выдам. Матушка, меня благословляют, Сударыня, меня благословляют. Дитятко! Господь Бог с тобою, Свет мое милое, Господь Бог с тобою.

Брат ее берет образ, подает матери, которая благословляет свою дочь. Подруженьки провожают ее в церковь, а мать прощается: Прощай, родимо дитятко! Я поила, кормила, лелеяла свою душку, а на старость, на хворость ты покинула меня; бедную, горемычную, оставила сиротой. Мать горько плачет, как будто зарывает дочь в могилу, и слезы с обеих сторон не притворные! С нею плачут и ее подруги. Надобно видеть, с каким сердечным соболезнованием расстаются родные со своей дочерью, а девушки со своей подругой, несмотря, что все уверены в добром зяте. Семейная привязанность у них сильнее, нежели в другом каком-либо сословии. Поезд зависит от состояния молодых: чем они богаче, тем поезд пышнее. Достаточные окружают себя толпою услужников. Жениха величают князем, а невесту княгинею. Князь бывает одет в кафтан багрецового сукна: шаровары на нем черные бархатные, рукавицы замшевые, сапоги юхтовые с оторочкой, шляпа с павлиньим пером, шея перевязана красным платочком; волосы подстрижены в кружок. Дружка и тысяцкий стараются одеться как можно пощеголеватее: на них кафтаны новые суконные, шляпы с цветком, часто как у самого жениха; красные отвороты рубашки нарочно выказываются вперед. Князь и его спутники едут в церковь верхами, что не всегда случается; более отправляются на телегах или санях*. По прибытии в церковь посылают за невестой, которая немедленно приезжает со своими дружками и прочими спутницами. * Если поезд молодых сопровождается небольшим дождем или только их смочит, то это к счастью, как вообще дождь означает благодать.

Дружки подводят их к аналою, священник начинает обряд венчания. Над головами молодых дружки держат венцы. Считают неблагоприятным для супружества, если венцы держать над головами. Надобно, чтобы они лежали на головах. Если венец, для облегчения невесты, не накладывают на ее голову, то народ не считает такой брак действительным и предсказывает беду. Если над головою уронят венец, то верное несчастье. Под ноги молодых не подстилают ковра, но белое полотно, которое обращается потом в собственность попа. Делают замечания по тем свечам, которые держат молодые: горят ли они ровно или с треском? плывут ли или нет? Если ровно, то жизнь будет спокойная; с треском - раздорная; плывут ли - одно горе; не плывут - муж будет тихий и верный. При благословении на супружество священник надевает им кольца и потом, связав руки белым полотном, водит около аналоя. По совершении этого обряда он дает пить красное вино три раза; за последним разом жених иногда бросает на землю кубок (рюмку) и топчет его ногой. После венчания священник заставляет молодых целоваться в присутствии всего народа. Случалось видеть это и в столице, на купеческих свадьбах. Родственники, друзья и знакомые, поздравляют молодых и желают им счастья. Всякое движение их по выходе из церкви замечают и толкуют по-своему старухи и знахарки. Простодушные родители даже прибегают к их советам, прося, чтобы они так сделали, чтобы молодые вечно миловались и целовались. За самое лучшее и надежнейшее средство для супружеского согласия почитают замки, посему старухи кладут под порог дверей и в то время, как молодые переступят порог, тотчас поднимают замки и замыкают: ключ бросают в реку или колодец, чтобы муж и жена жили в любви. Жених возвращается с молодой в свой дом; там у дверей встречает сваха и осыпает зерновым хлебом и хмелем. По входе в избу благословляют их посаженые родители иконою и хлебом-солью. Молодые падают им в ноги три раза. В посаженые отцы избирают преимущественно известных высокой нравственностью и пользующихся всеобщим уважением. После благословения сажают молодых на первое место за стол, на котором давно лежат приготовленные пироги, калачи, сайки, ватрушки и пряные коврижки; вино, мед и пиво стоят в больших склянках. Молодых потчевают прежде, а там гостей, в числе которых бывает священник со своим причтом. Дружка и сваха заботятся об угощении. Спустя некоторое время открывают обед, который бывает довольно сытный и разнообразный: в числе их холодные, приправленные кореньями, щи и жаркое. Едят деревянными ложками, из муравленных чаш. Оловянные ложки встречаются у одних зажиточных. Жаркое, нарезанное кусками на деревянной тарелке, берут пальцами. При крестьянских столах поныне не употребляют тарелок и вилок, как бы не находя в них надобности. Недавно начали подавать полотенца для вытирания рук, а прежде обтирали их об полу и сапоги. Сидят на лавках вокруг стола, едят и пьют досыта, и та свадьба славная, где всего было вдоволь. В конце стола дружка разрезает каравай, и первый кусок подносит молодым, а другую часть несет в холодную спальню молодых и кладет под подушки. Другие оставляют в кадке с зерновым хлебом. Этот каравай едят молодые по утру. Та свадьба считается счастливой, на которой бьют посуду. Иные нарочно бьют тарелки, рюмки, чашки и стаканы*. После обеда угощают орехами, пряниками, коврижками, медовыми маковинами, яблоками, изюмом и сахаристыми закусками. * Бить в это время посуду, или во время крестин и пирушек, - хорошая примета. Это поверье выдумано, как следует думать, для того, чтобы разбитые вещи не нарушали спокойствия и удовольствия хозяев, а с тем вместе не лишали бы веселости гостей.

Когда гости поразгуляются, тогда появляются лицедеи и музыканты: первые в шутовских одеждах открывают пляску; вторые - музыку. Волынка и бубны раздаются неумолчно; гудок и флейта разносят свой звук по всей окрестности: свистят и пищат невыразимо отчаянно; но громогласное одобрение гуляющих ободряет продолжать свист и писк. Скрипач, который ни от кого не слышит себе похвал, бьет по струнам во все стороны: и пальцами и руками, и режет смычком напропалую. Все устают от плясок, но музыканты дерут! Вообще веселое расположение возбуждает во всех охоту к новым пляскам. Молодые и не робкие парни, выходят за толпы; гости расступаются и дают им простор. Молодец, надев шапку набекрень, выходит на середину, расхаживает спесиво и посматривает на красных девиц. Одна, которая ему давно нравится, составляет предмет его поисков, - он ищет ее, он нашел ее здесь; подходит к ней и, сняв шапку правой рукой с важностью, просит наклонением головы начать с ним русскую. Выходит девица-душа; молодец первый начинает плясать. Подбоченясь одной рукой, он пламенными телодвижениями выражает любовь свою: то манит к себе, то прижимает свою руку к груди, мысленно обнимает и расстается печально. Но вдруг он изменяется весь: веселится, скачет и забывает ее, - он манит другую красавицу, - другую уже полюбил! Его девица-душа выходит вперед медленными шагами и с грустной душой: на ее лице тоска и горе, в движениях безнадежность. Она упрекает его в непостоянстве и, указывая на свое сердце, которое так долго любило неверного, уверяет его, что он и теперь ей дорог, - но он безмолвен! Она рисуется перед ним задумчивой картиной: то поднимает руки вверх, то опускает их со вздохом и, остановясь, подумав немного, складывает руки на груди и плывет с поникшей головою, словно горемычная лебедка, с тяжелой кручинушкой; посматривает со вздохами и опускает голову. Однажды сердце любит, и она решается это высказать ему: прикладывает еще раз руку к сердцу, показывает, как оно бьется, и забилось только для него; напоминает ему, что он может полюбить другую, но не любит, и той изменит. Кто раз изменил, тот изменяет всегда! Она закрывает лицо руками, плачет по своей любви и, как одинокая голубка, воркует с одним горем: для нее уже нет милого в свете. Опустив обе руки вдоль сарафана и склонив горемычную головку, она трепещет и доплывает с очаровательной задумчивостью до того места, где стоит ее молодец. Парень потряхивает черные свои кудри, выставляет ногу вперед и потом выходит ей навстречу; он прижимает ее с приветствием любовным; она, - в неописуемой радости! Она отвечает ему любовью, и оба, взявшись за руки. делают круг посередине и раскланиваются друг другу. Общее одобрение раздается повсюду. Вызывают других охотников еще пройти русскую. Невозможно описать этого народного танца: он постоянно изменяется самими пляшущими, которые разнообразят ее до бесконечности, потому что всякий выражает то, что у него на душе. После русской начинается разнородное веселье: скачут и поют, а музыканты играют без устали. Веселье продолжается до полуночи. Во время еще веселья уводят молодых в холодную комнату, а гости остаются пировать, нередко до рассвета. Новобрачных провожают сваха и сват; их кладут на ржаных снопах; в углах постели ставят, однако не повсюду, свечи, которые были на венчании: их ставят в кадки, наполненные пшеницей и рожью. Молодую раздевает сваха и одна из молодых женщин. Во всю ночь ездит дружка верхом на лошади вокруг сенника с обнаженной саблей. На утро приходят к молодым с поздравлениями: сваха, сват и дружка. Сваха, осмотрев белье невесты, объявляет о ее непорочности. После молодые отправляются в баню; потом кормят их кашей и жарким с караваем. В тот же день молодые ходят на поклоны к своим родителям, которые угощают их по-домашнему. Сюда уже не приглашают посторонних: все свои, родные и родственники. Верховая езда дружки, хождение в баню и кормление не везде теперь в обыкновении; однако некоторые поныне считают необходимым выполнение старинных обрядов. Совершение свадьбы не только в больших городах, но и в деревнях обходится дорого. Угощение и приготовление веселья, обходится не менее 50 рублей серебром, не считая подарков от невесты и жениха новым своим родственникам, дружкам, свахам, боярам и поезжанам, что обходится до 30 рублей серебром. Обыкновенные свадебные расходы не простираются менее 30 рублей серебром, а поселянину это чрезвычайно дорого, и все бы не казалось дорогим, если бы не были чрезмерные поборы священников за венчание.