«БЕССМЫСЛЕННЫЙ И БЕСПОЩАДНЫЙ»?
Феномен крестьянского бунтарства 1917-1921 годов
К оглавлению
Моим родителям
От автора
Книга эта - плод более чем восьмилетних изысканий и размышлений над архивным материалом и работами предшественников, публицистикой и мемуарами. Но все научные изыски были бы бесплодными, если бы рядом не оказались люди, способные поддержать, помочь автору словом и делом. В первую очередь слова благодарности моим любимым родителям — Леониду Тимофеевичу и Светлане Федоровне Телицыным, моей обожаемой жене -Елене Николаевне Телицыной, моим уважаемым наставникам — Владимиру Петровичу Гурову и Владимиру Васильевичу Кабанову (светлая им память), Владимиру Павловичу Мотревичу, моим дорогим коллегам — Владимиру Прохоровичу Булдакову, Са-лавату Митхатовичу Исхакову, Илье Ханукаевичу Урилову. Без помощи всех этих прекрасных людей автор никогда бы не состоялся как историк.
СПАСИБО ВАМ!
Введение
Когда надежды и мечты вырываются на улицу, робким лучше всего запереть двери', ставни и спрятаться до тех пор, пока буйство не прекратится. Ибо часто бывает чудовищное несоответствие между надеждами, пусть даже благородными и светлыми, и последующими за ними действиями;
как будто увенчанные миртом девы и юноши в гирляндах возвещают пришествие четырех всадников Апокалипсиса.
Эрик Хоффер
Пожалуй, ни одно высказывание А.С. Пушкина не пользуется такой известностью, как фраза из "Капитанской дочки" о русском бунте — "бессмысленном и беспощадном". Но много ли мы знаем об этом страшном (и удивительном) феномене отечественной истории — бунтарстве? Он не нашел должного отражения в научных исследованиях, оставаясь при этом неотъемлемым элементом любого периода российского прошлого (и настоящего). И рассмотрение основных компонентов бунташных настроений, следовательно, приобретает особое звучание.
Обращение к основополагающему аспекту отечественной истории — крестьянскому вопросу представило реальную возможность подойти к объективному восприятию огромного комплекса экономических, социальных, духовных и политических проблем и ушедших годов и веков, и современного времени, поскольку российское крестьянство заложило первоосновы государства, наглядно продемонстрировав своим развитием серьезные противоречия и проблемы, пронизывающие абсолютно все стороны общественной жизни.
О том, что крестьянство остается в центре внимания, свидетельствует огромное количество монографий, статей, рецензий и документальных публикаций. А проблема крестьянского бунтарства изучается специалистами — историками, философами, социологами — в качест
ве одного из аспектов, дающих возможность многое понять в прошлом и настоящем России. Современная источниковедческая и историографическая ситуация позволяет отказаться от традиционной для отечественной исторической науки минувших десятилетий констатации исключительного доминирования процесса классовой борьбы, проанализировать все многообразие палитры общественных настроений, интересов, поведения, реакций на внешние раздражители, осветить и объективно прокомментировать оттесняемые ранее на второй план тематические вопросы1.
Так, до настоящего времени остаются дискуссионными и малоизученными вопросы о степени и формах участия крестьянства в антисоветском сопротивлении, о их типологизации, о внутренних механизмах эволюции бунташных настроений в среде крестьянства применительно к общеисторическому фону, традициям и модер-низаторскому потоку, о социально-психологическом об- ¦ лике бунтаря — рядового и руководителя.
Научная новизна данного исследования заключает- I ся в том, что оно является одной из первых в отечествен-1 ной историографии попыток комплексного рассмотрения ] эволюции крестьянского бунтарства в контексте общеис-1 торического процесса первого постреволюционного пяти- | летия. Впервые в научный оборот введен обширный круг I архивных, неопубликованных источников, а также автором предпринята попытка систематизации и структурирования как их, так и уже опубликованных источников.
Предпринятое исследование позволило проанализировать глобальное противостояние сил традиционализм) и модернизации с опорой на обширный фактологические материал, характеризующий и жизнь крестьян губерни* России, и борьбу государства с деревней, и л ери л ели! конфликтов во властных структурах по вопросу об от шении к крестьянству.
Целью настоящего исследования является кош | лексный анализ взаимоотношения, взаимовлияния, взаимозависимости, взаимодействия и взаимопроникновеш J механизмов, порождающих крестьянское бунтарство, * переплетение подсознательных мотивов общественное восприятия эмоций, иллюзий, поверий, страстей, слухи' предрассудков, представлений, суеверий и прочего, w
скольку именно они составляют "ткань бытия", саму реальность общеисторического процесса.
Хронологические рамки исследования очерчены октябрем — ноябрем 1917 г., явившимися пиком интегрального кризиса, поразившего российское общество и государство, и весной 1921 г. — временем, когда уже почти полгода как — официально — окончилась Гражданская война, а вооруженные выступления крестьян все усиливались, выливаясь в настоящую крестьянскую войну - в Тамбовской губернии, Западной Сибири, на Украине, когда Гражданская война реально грозила перейти в иную, не менее жестокую и трагическую по своим возможным последствиям форму вооруженного противостояния власти и социальных слоев (в оппозиции зачастую оказывались недавние союзники) и самих социальных слоев общества между собой. С весны 1921 г. стоит говорить о принципиально новом ракурсе противостояния между крестьянством и советской системой, требующем отдельного скрупулезного исследования.
Территориально границы исследования очерчены губерниями бывшей Российской империи (за исключением закавказских и прибалтийских), материалы по Украине, Белоруссии и Бессарабии привлекаются лишь частично, в случае необходимости сравнить то или иное событие с аналогичным.
Исследование носит конкретно-исторический характер: отбор, классификация, сравнительный анализ и авторская интерпретация всего комплекса источников. Принцип системности в изложении материала нашел свое выражение как в рассмотрении поставленных вопросов в их временном и пространственном развитии, так и в непосредственном анализе основных элементов бунташных проявлений.
В данном контексте необходимо остановиться на самом понятии "бунт".
Буш ~ "отдушина" для выплеска социальных эмоций, которые накапливаются в душе человека и которые требуется "сбрасывать"2. Как правило, более половины всех бунташных проявлений — эмоциональный всплеск, реакция на отрицательный эмоции.
Бунт — еще и результат противоречий между идиллическими представлениями о жизни (эгалитаризм) и реальностью3.
Последнее для российской действительности было не в диковинку.
Бунтарь бунтовал не против государства как такового, а против той роли малого и второстепенного "винтика", которая ему была уготовлена, против безудержного вмешательства государства в его личную жизнь. Причем подобная обусловленность места и роли бунтаря в жизни общества свойственна как для начала, так и для конца XX в.
Бунтарь в данном случае — непокорный, протестующий против чего-либо человек, призывающий к реальным действиям.
* * *
Историография темы насчитывает не один десяток наименований исследований, однако в подавляющей их части "бунтарство" либо вскользь упоминается, либо служит "оттеночным" фактором для освещения иных проблем и вопросов, а потому задачи исследования состоят в следующем:
1. Осуществить комплексный анализ историографии и источников, что позволит выявить тематические лакуны и документы, способные их заполнить.
2. Проследить причинно-следственную связь крестьянского сопротивления с общеисторической событийной канвой и свойственной только крестьянству поведенческой парадигмой.
3. Подойти к проблеме типологизации и систематизации проявлений крестьянского недовольства, используя все разнообразие методологических подходов.
4. Сформулировать и изложить основные социально-психологические характеристики бунтаря - рядовых участников и руководителей — сквозь призму оценок властей и обывателей.
5. Выявить и объяснить наиболее важные и значимые элементы как крестьянского сопротивления, так и политики властей, направленной на его подавление.
6. Обобщить введенный в научный оборот данным исследованием документальный материал, дающий возможность взглянуть на крестьянское бунтарство действительно как на исторический феномен.
* * *
О Гражданской войне написано столь много, что даже учесть все книги, научные диссертации, статьи, рефераты, рецензии, обзоры и прочее, где упоминается сам факт проявления крестьянского недовольства, просто невозможно, и уж тем более нереалистично их скрупулезно проанализировать.
Иное дело — поиск и публикации документов. Относительно большинства российских губерний — это настоящая лакуна. Введенные в научный оборот интересующие нас архивные материалы всегда тщательно отсеивались — с расчетом наполнения ими схемы о приоритетах Советской власти и диктатуры пролетариата4. Исключение составляют эмигрантские издания, например сборник документов "Урал и Прикамье, ноябрь 1917 — январь 1919 гг. Народное сопротивление большевизму"5, а среди последних отечественных изданий — работа Д.А. Сафонова6. Но парижский сборник содержит исключительно опубликованные ранее свидетельства очевидцев и официальные документы, правда, тщательно подобранные и откомментированные, а в книге Сафонова очень много пропусков.
Огромное множество документальных материалов, таким образом, остается "за бортом" научных исследований, тогда как именно источники позволяют более объективно подойти к осмыслению изучаемой темы. Однако, как справедливо заметил Ю. Тынянов, "документы врут, как и очевидцы". Поэтому и к документальным свидетельствам стоит подходить с достаточной долей скептицизма7.
Характеристику источников по рассматриваемой нами проблеме целесообразно дать, разбив весь аналитический материал на следующие группы:
1) архивные материалы;
2) документы советских органов государственной власти и управления, опубликованные в различных изданиях;
3) дошедшие до нас — и опубликованные — немногочисленные документы крестьянского антибольшевистского лагеря;
4) мемуарная литература;
5) периодическая печать.
Первую и наиважнейшую часть источниковой базы анализируемой проблемы составили архивные документы и материалы.
В исследовании использованы материалы фондов пяти центральных и трех местных архивов, в том числе около 30 фондов Российского государственного военного архива (РГВА)а.
Такое внимание к военным документам объясняется тем, что именно в архивах структур РККА отложилось самое большое число свидетельств крестьянского сопротивления (отслеживавшихся военными информаторами) и реакции силовых структур на него.
В содержательном плане главная особенность документов и материалов Российского государственного военного архива состоит в том, что многие из них — принадлежащие как большевистскому лагерю, так и его противникам -содержат порой заведомо недостоверную информацию, тенденциозные (и даже фальсифицированные) обобщения, оценки и выводы, поскольку к фальсификации в форме пропагандистских обращений и оперативных сводок часто прибегали обе стороны. Руководство восставших в обращенных к населению лозунгах и в оперативной переписке давало изначально недостоверные данные о социально-политической ситуации в стране, в отдельно взятых регионах, губерниях и уездах, о настроениях и поведении военнослужащих Красной Армии, об итогах боев между повстанцами и красными частями и подразделениями, о потерях и трофеях. Данная дезинформация преследовала цель повлиять на сельское население в благоприятном для восставших духе. Большевики в своей пропаганде занимались дезинформацией обывателя. Они в предвзятом виде трактовали причины и цели "мятежа", состав его участников и руководителей, взаимоотношения восставших и населения, последствия повстанческой деятельности. Сознательно создавалось негативное представление о восстании и самих восставших Апогеем коммунистической фальсификации являются документы структур ВЧК и военно-контрреволюционных трибуналов, содержащие сведения о раскрытии на территории большинства губерний широкой сети подпольных ячеек антисоветских организаций, подобных "Сибирскому креспг янскому союзу" и других, в действительности никогда ж существовавших9.
Использование материалов РГВА, таким образом, требует внимания и осторожности, тщательного отбора и сопоставления с иными источниками, а также с уже опубликованными документами этого архива10.
Материалы Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) представлены фондами Военного кабинета министра-председателя и Политического управления Военного министерства (Ф. 366); штаба Московского военного округа (Ф. 1606) и Государственного комитета Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам (Ф. 12564) и содержат данные, отражающие состояние дел в деревне и в армейских частях во второй половине 1917 — начале 1918 г,
В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) нас в первую очередь интересовал Ф. 17 — фонд Центрального комитета большевистской партии, в котором отложились многочисленные документы, дающие возможность осветить исследуемые события с точки зрения партийных структур, причем различного уровня — от низовых до центра. В этом же фонде сохранились материалы эпистолярного жанра, могущие многое рассказать о том, чем жила и "дышала" постреволюционная деревня.
Материалы Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ)11 дают возможность взглянуть на события с позиции власти (конечно, не в полном объеме, но по крайней мере многопланово — от управления милиции волостного исполкома до советского правительства). Позиция властей в истории крестьянских волнений так же важна, как и позиция самих восставших, поскольку появляется возможность сравнить точку зрения на одну и ту же проблему со стороны различных общественных слоев, выявить побудительные мотивы постреволюционного насилия и его вероятных последствий.
Документы фондов Наркомзема (Ф. 478), Нарком-прода (Ф. 1943) и других из Российского государственного архива экономики (РГАЭ) освещают хозяйственную сторону происходивших событий. Материалам этим хотя и отведена в исследовании второстепенная роль, но без их привлечения осветить ряд важных исторических аспектов, влияющих на настроения крестьянства, было бы невозможно. В первую очередь это состояние крестьянского
хозяйства и экономическая "экспансия" государства в его производственную ткань.
Автором привлечены и материалы ряда местных ар. хивов, что позволяет выявить особенности того или иного региона. Так, извлечены материалы из двух фондов Государственного архива Оренбургской области (далее -ГАОО)12 и из восьми фондов Государственного архива Свердловской области (ГАСО)13.
Материалы, отложившиеся в этих фондах, требуют тщательной проверки и сопоставления, поскольку являются "продуктом" государственных структур, склонных к фальсификации своей деятельности.
Центр документации новейшей истории Свердловской области (ЦЦНИ СО)14, представленный фондом Истца рта (Ф. 41) и фондом Екатеринбургского губернского комитета РКП(б) (Ф. 76), и ранее привлекал внимание исследователей, однако ссылок на указанные фонды мало, поскольку еще несколько лет назад свидетельства фондообразователей считались "одиозными". Но именно в этих фондах представлены различные по происхождению документы, излагающие порой одно и то же событие с различных временных позиций. Сопостаапение ряда интереснейших архивных источников показало, что между ними есть расхождения, порой достаточно серьезные.! Так, ход борьбы с повстанцами освещался в оперативны, сводках и шифрованных телеграммах красноармейски! отрядов и карательных структур, копии с которых в обязательном порядке представлялись в губернские комитеты большевистской партии. Работа по реконструкции давно минувших событий на основании подобных сводок очень сложна — данные в них чаще всего давались непроверен{ ные: по слухам населения, по сведениям разведки, по результатам допросов, а потому зачастую разнились.
Кроме того, необходимо учитывать и сам подход t получаемой информации — составителей обобщающих сводок и бюллетеней интересовали прежде всего оперативные данные о направлениях передвижения отряд» повстанцев, их численности, вооружении, потерях и т. п Партийные и государственные власти широко не пользовали для сбора данных так называемых информаторов. Факты свидетельствуют, что получаемые такюГ путем сведения зачастую были неточны, ошибочны, а по-.
14
рой и ложны. (Нередко "информаторы" трудились на двух хозяев, спасая свою жизнь, жизнь своей семьи и свое хозяйство.)
Вторую группу источников составляют документы советских органов государственной власти и управления, опубликованные в различных изданиях15.
В большей части изданных сборников основное внимание, как правило, уделялось определенному региону16, что давало возможность извлекать из хранилищ и пускать в научный оборот огромное количество ранее не известных, конкретных свидетельств, способных обогатить любое исследование. Так, в сборнике "Курская губерния в годы иностранной интервенции и Гражданской войны"17 были использованы практически все известные составителям свидетельства (даже и вызывающие серьезные сомнения).
Но для всех этих публикаций было характерно то, что абсолютное большинство приводимых в них документов происходило из одного лагеря — большевиков. Значительную их часть составляли партийные решения, директивы, постановления, циркуляры, докладные записки о том, что планировалось совершить для изменения ситуации, и практически не приводилось никаких свидетельств о том, как выполнялось намеченное18.
Часть представленного в сборниках массива сведений составляли данные, почерпнутые в периодических изданиях: материалы газет и журналов были более идеологически выдержаны, чем "сырые" архивные документы.
Практически для всех сборников документов характерно отсутствие упоминаний крестьянских выступлений периода октября 1917 — весны 1918 г. По мнению составителей, сообщения об антисоветских выступлениях крестьян в это время — "откровенная фальсификация", поскольку само определение периода — "Триумфальное шествие Советской власти" — свидетельствовало о "всеобщем одобрении" большевистской доктрины. (Подобное отмечают и другие исследователи19.)
О каких-то изменениях в документальных публикациях документов можно говорить только в настоящее время. Например, применительно к сборникам "Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД", "Сибирская Вандея"20, "Филипп Миронов"21 и "Антоновщина"22, ос-
Введение
15
новную массу документов которых составляют материа-1 ЛЫ, практически и сегодня не доступные исследователям, извлеченные из фондов Центрального архива ФСБ РФ (а также из РГВА). В подавляющем большинстве это инфор. мационные сводки ВЧК, составлявшиеся по сообщениям С мест, "именно эти документы наиболее оперативно, полно и достоверно представляли высшему руководству страны реальные настроения различных слоев населения, экономическое положение и деятельность всевозможных учреждений и организаций"23.
Стоит, однако, отметить, что документы подобного рода попадаются и в центральных, и в местных архивах?*, что позволяет сопоставить исходные и обобщающие материалы и судить о степени достоверности информации.
Следует учитывать и разные уровни "откровенно, сти" авторов документов — объяснения одних и тех же событий резко разнились в документах РКП(б) внутренне, го, служебного пользования и в широкой партийной про. им гандс и печати.
Третью группу источников составляют документ* крестьянского антибольшевистского лагеря, опублико-ванные в различных изданиях. Их крайне мало, но out представляют важную часть документального материал исследуемой проблемы25.
Четвертая группа источников — мемуарная литер* тура (которую стоит отличать от "наштампованных" i 1930-1980-е гг. "воспоминаний" старых большевиков)* Это своеобразный исторический источник, его следуе рассматривать всерьез, обязательно сопоставляя с документами иного плана, осторожно относясь к обобщен» ям, оценкам и выводам мемуаристов. Мемуарная литер» тура дополняет другие свидетельства, восполняет некото рые пробелы, дает возможность восстановить колорш "дух" эпохи, раскрыть чувства и мысли свидетелей и оч( видцев событий. Но следует учитывать, что анализ мем\ аристики затрудняется рядом обстоятельств. На перви план выступают выяснения побудительных мотивов м написания мемуаров. Кроме потребности разобраться минувших годах, извлечь из прошедшего уроки, авторе побуждало к написанию мемуаров стремление свести сч ты с бывшими политическими противниками и личньм врагами, зачастую откровенно приукрасить свою роль
16
ярких исторических событиях и свои деяния перед потомками и т. д. Мемуары, таким образом, всегда требуют к себе скептического отношения.
Материалы мемуарного характера по послеоктябрьскому периоду осели невостребованными в местных архивах, преимущественно в фондах Истпартов27. И если в мемуарах середины 1920-х гг. еще проскальзывают элементы объективности, то спустя лет 20—30 подобному явлению места уже нет. Заключительная волна мемуаров пришлась на начало 1960-х гг. Мемуаристы уже давно не стремились к какой-либо исторической правдивости (об истинности речь и не шла), "вспоминали" все "правильно", и очевидная субъективность этих мемуаров бросается в глаза.
Пятая группа источников — периодическая печать. При работе с ней следует учитывать ряд специфических особенностей: насыщенность периодики в информационном отношении, богатая фактография, "телеграфная" подача информации, ее актуальность к моменту выхода в свет изданий, ее оперативный, констатирующий, а не аналитический характер28.
Оценивая состояние источниковой базы в целом по интересующей нас теме, стоит отметить, что при серьезном анализе всей исходной информации вполне можно рассчитывать на осуществление достаточно серьезного исследования.
Немаловажная роль при этом отводится историографической стороне дела.
1 См.: Вронский О.Г. Государственная власть и крестьянская община в годы "великих потрясений" (1905-1919). М., 2000. С. 5-6.
2 См.: Хобсбаум Э. Разбой как социальное явление // Великий незнакомец: Крестьяне и фермеры в современном мире: Хрестоматия. М., 1922.
3 См.: Качаровский К.Р. Русская община. СПб., 1900; Пешехо-нов Л. В. Земельные нужды деревни и основные задами аграрной реформы. СПб., 1906; Буховец О.Г. Ментальность и социальное поиедсние крестьян // Менталитет и аграрное развитие России. М., 1996.
4 См., например: Борьба за власть Советов в Тобольской (Тюменской) губернии (1917—1920 гг.): Сб. документальных материалов. Свердловск, 1967; Челябинская губерния в период военного ком-
Введение
17
мунизма (июль 1919 - декабрь 1920 гг.): Документы и матери* лы. Челябинск, I960; Орловская губерния в период иностранной военной интервенции и Гражданской войны (1918-1920 гг.); Сб. документов и материалов. Орел, 1963; Десять лет Советов в IV. занской губернии. Рязань, 1927; Борьба за установление и упрочение Советской власти в Карелии: Сб. документов и материа лов. Петрозаводск, 1957; Комитеты деревенской бедноты Северной области: Сб. документов. Л., 1947. * Урал и Прикамье, ноябрь 1917 — январь 1919 гг. Народное со противление большевизму. Париж, 1982.
6 Сафонов Д. А Крестьянское движение на Южном Ура.?» 1855-1922 гг.; Хроника и историография. Оренбург, 1999.
7 См Актуальные проблемы источниковедения истории СССР специальных исторических дисциплин и их преподавание i вузах. М , 1997; Ипполитов Г.М. Белое движение в Граждански войне на юге России (1917-1920 гг.): источники изучения проб-1 лсмы // Армагеддон. М., 2000. Кн. 8. С. 65.
R Ф. I (Управление делами Народного комиссариата по военнщ делам); Ф. 6 (Полевой штаб РВСР); Ф. 7 (Штаб Рабоче-кресп-янской Красной Армии); Ф. 42 (Управления ВОХР и BHVQ Ф. 106 (Управления армиями Восточного фронта); Ф. 176 (Упрц-ление III армии Восточного фронта); Ф. 184 (Управление IVармии Восточного фронта); Ф. 185 (Управление V армии Восточнс го фронта), Ф. 198 (Управление XIII армии); Ф. 218 (Штаб J падно-сибирской крестьянской Красной Армии); Ф. 442 (Шг* войск охраны и обороны железных дорог V армии); Ф. 982 л-равленис 1-й сибирской стрелковой дивизии); Ф. 1317 (Упраич ние 26-й Златоустовской стрелковой дивизии); Ф. 1318; Ф. Щ Ф. 1320; Ф. 1650 (Управления отдельных стрелковых бригам бригад, входивших в состав дивизий); Ф. 16011 (Управлениям! сками ВЧК); Ф. 16750 (Отряд особого назначения Н.И. Корю-кого); Ф. 17529; Ф. 17534 (Управления и штабы войск В0\Г Ф. 17590; (Управление 65-й отдельной стрелковой бриги ВОХР); Ф. 24557 (Штаб войск Низовой Волги); Ф. 28147 (Шп особых отрядов 35-й стрелковой дивизии); Ф. 33987 (Секрету ат председателя РВСР); Ф. 33988 (Секретариат заместителя при седаю 1ч РВСР); Ф. 39500 (Управления Волжской группы воШ и другие фонды.
9 См.: Шишкин В.И, Сибирская Вандея. Вооруженное сопрого ление коммунистическому режиму в 1920 г. Новосибирск, I С. 5.
10 Автор приносит извинения за совпадения извлеченных им I РГВА документов с уже опубликованными в сборниках: Шп кын В,If. Сибирская Вандея...; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939: Документы и материалы: В 4 т.: Т.( Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ. 1918-1922: Докую* и материалы / Под ред. А. Береловича, В. Данилова. М.,
' Ф. 130 (Совет Народных Комиссаров); Ф. 336 (Следственнаяс-миссия революционного трибунала при Петросоветс), Ф -•
18
(Наркомат труда); Ф. 391 (РОСТА); Ф. 393 (НКВД); Ф. 339 (Главное управление милиции); Ф. 543 (Следственная комиссия Верховного революционного трибунала); Ф. 1005 (Верховный трибунал при ВЦИК); Ф. 1235 (ВЦИК); Ф. 3875 (Исполком Всероссийского Совета крестьянских депутатов); Ф. 5556 (Военно-продовольственное бюро (Воснпродбюро)) и др.
12 ф. I — Губис пол кома. Ф. 166 - Губпродкома.
13 Ф. 7 (Исполком Екатеринбургского губернского Совета); Ф. 9 (Губернская милиция); Ф. 194 (Екатеринбургский уездный исполком Совета); Ф. 511 (Отдел управления Екатеринбургского губ не пол кома), Ф. 705 (Отдел управления Камышловского уездного исполкома Совета); Ф. 732 (Отдел управления Камышловского уездного исполкома Совета); Ф. 1777 (Екатеринбургский губревком); Ф. 1778 (Остапинский волостной ревком); Ф. 1898 (Комитет по проведению трудовой и гужевой повинности при Екатеринбургском губисполкоме).
14 В настоящее время архив переименован в Центр документации
общественных организаций Свердловской области. 1^ См.: Внутренние войска Советской республики, 1917—1922: Документы и материалы. М . 1972; Из истории ВЧК (1917-1922 гг.): Сб. документов и материалов. М., 1958; Сборники приказов, постановлений, распоряжений, циркулярных телеграмм НКВД. Вып. 1. М., 1918; Советы в эпоху "военного коммунизма" (1918—1921): Сб. документов. Ч. I. М., 1928. Ч. 2. М., 1929, Советы крестьянских депутатов и другие крестьянские организации. Т. I. Ч. 1-2. М., 1929. !() См.: Челябинская губерния в период военного коммунизма., и др.
17 Курская губерния п годы иностранной интервенции и Гражданской войны (1918—1920): Сб. документов. Воронеж, 1967,
18 См.: Сафонов Д. А. Крестьянское движение на Южном Урале 1855-1922 гг. С. 33.
'9 Там же С. 24 и другие работы.
20 Шишкин В.И. Сибирская Вандея...; Сибирская Вандея: Документы: В 2 т. Т. 1: 1919-1920 / Сост. В.И Шишкин. М.. 2000.
21 Филипп Миронов. Тихий Дон в 1917-1921 гг.: Документы и материалы / Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. М., 1997.
22 Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. "Антоновшина": Документы и материалы / Под ред В. Данилова, Т. Шанина. Тамбов. 1994.
23 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1С. 54.
24 См., например: ГАСО. Ф. 7 (Исполнительный комитет Екатеринбургского губернского Совета).
25 Материалы представлены, например, в работах Д.А. Сафонова, В.И. Шишкина и других; см.: Сафонов ДА. Крестьянское движение на Южном Урале. 1855-1922 гг.; Он же. Великая крестьянская война 1920-1921 гг. и Южный Урал. Оренбург, 1999; Сибирская Вандея... Т. 1: 1919-1920; Шишкин В.И. Сибирская Вандея...; Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1920 гг....
19
I „ ^.ига"- История крестьянского движения ,, .,,
26 -Зелена книга .истор и документов , Собр" 'cf'4
СК°ЙгЙ"l92U Омский. Два года среди креег,^.'; «5Я сХшанС. пер'ёжитое в Тамбовской губернии с Ho«J^ до ноября 1920 г. Riga, IW6.
27 например: ЦДНИ СО. Ф- 41
чачу г „ifw ГТ/vrnni
28 МЕ^^ РАБОЧИХ И C0^CKHX
S" "емля и воля. 1917; Де^нская «Здад/* «стия 1917; Приволжская правда. 1917, Новая жизнь, |. ' выдало народа; 1918; Союзная мысль. 1918; Былое. б^гский край. 1918; Еженедельник чрезвычайных коМн^ борьбе с контрреволюцией и спекуляцией 1918; Земля?1 W8 Красный мир. 1919; Большевик. 1919; Степнад > 1920- Знамя революции. 1920; Красноярский рабочий \ъ№ женские копи. 1920; Алтайский коммунист. 1920; и др.
Глава 1 "Бунташный вектор" к истории вопроса
В советской и постсоветской исторической (и научно-популярной) литературе "история бунтующего пахаря" конца 1917 — начала 1921 г. (термин введен в научный оборот рязанскими исследователями П.В. Акульшиным и В.А. Пылькиным1) представлена преимущественно в связи с изучением проблем установления Советской власти, "укрепления союза рабочего класса и крестьянства" и Гражданской войны 1918—1920 гг. Самый серьезный историографический анализ по интересующим нас вопросам представлен в работе Д.А. Сафонова "Великая крестьянская война 1920—1921 гг. и Южный Урал", часть интересных находок которого (разбор работ И.Я. Трифонова, Ю.А. Полякова, Т.В. Осиповой)2 мы нашли необходимым привести ниже, уделяя большее внимание региональным исследованиям.
* * *
В историографии заявленной нами темы можно отметить несколько "всплесков активного интереса". Первый из них приходится на 1920-е гг. Именно тогда появились первые работы, посвященные ходу выступлений и анализу причин, побудивших крестьян бунтовать против, как казалось, "родной" им власти. Писали о крестьянском бунтарстве те, кто непосредственно принимал уча-
стие в подавлении сопротивления, кто руководил либо воинскими формированиями, либо отделами ВЧК, либо губернскими советскими и партийными структурами - то есть не понаслышке знал о том, о чем говорил3. Работы эти, несмотря на то что их авторы акцентировали внимание читателя исключительно на своих заслугах в "классовой борьбе", все же поддерживали интерес к тематике крестьянского бунтарства.
С одной стороны, подобного рода литература бога та фактографическим материалом, свидетельствами оче видцев, огромным количеством документов, хроники событий4. С другой стороны, практически все работь 1920-х гг., опубликованные в Советской России, "стра дают" предвзятостью как оценок участников крестьян-ских выступлений, так и выводов и в своих обобщения* не выходят за границы коммунистической доктрины5 Именно в 1920-е гг. тенденция характеризовать восстания как "кулацко-эсеровские мятежи", "военно-политический бандитизм" (ради справедливости отметим, что тогда все же встречаются и иные категории — "повстанческое движение", "крестьянское восстание"6) выступала как превалирующая.
Интерес к теме проявлялся и в рядах немногочисленных к тому времени профессиональных историков Последние пытались осмыслить то, что произошло с российским государством и обществом в годы революции к Гражданской войны7, и порой приходили к парадоксальным выводам: крестьянские выступления произошли .¦ результате "нашей политики"8. Так, по мнению М. Куба-нина, именно из-за этого "враждебного отношения мы были вынуждены" прибегнуть к карательным действия* по отношению к деревне, к своим потенциальным союзникам. Середняк, выбирая из двух зол, "пытался занял самостоятельную позицию, но это ему не удалось"9.
Конечно, большинство исследователей не стреми лись вырваться из двухцветной событийной парадим (Гражданская война — как противостояние исключительно белых и красных10), но логика рассуждений непрош вольно выводила за рамки идеологических установок) историческое полотно наполнялось многообразием мировоззренческих и поведенческих особенностей, характер ных именно для того времени11.
Подобного рода "либерализм" (подсознательный, неосознанный, к тому же ограниченный доктринальными рогатками) не мог существовать долго, уже к концу 1920-х гг. любое исследовательское инакомыслие - а уж тем более в такой "идеологически неустойчивой", подверженной воздействию различных факторов теме, как крестьянское бунтарство12, — пресекалось в зародыше. В результате уже в начале 1930-х гг. в среде отечественных историков по данной тематике превалировало полное единомыслие'3. Мало того, хотя исследования причин, хода и последствий крестьянских выступлений и продолжались, их результаты оказались недоступными для широкой научной общественности и читающей публики и долгое время оставались невостребованными14.
Но как в неопубликованных рукописях, так и в официально одобренных публикациях историков фигурировала единственная версия - об окраинном характере крестьянских антибольшевистских выступлений, при непременной поддержке интервентов, белогвардейцев и представителей мелкобуржуазных партий15. Из всего спектра крестьянского сопротивления упоминались лишь "кулацкие мятежи" в Сибири (так называемое Западно-Сибирское восстание), на Украине (махновщина) и в Тамбовской губернии (антоновщина)16.
А в официальных курсах истории гражданской войны о крестьянском бунтарстве не было сказано вообще ничего — этот вопрос из числа рассматриваемых проблем исчез напрочь. На смену вопросам крестьянского бунтарства пришла тема "военно-политического союза рабочего класса со средним крестьянством"17.
Вторая половина 1950-х гг. ознаменовалась новым всплеском интереса к "бунташной" тематике, но не таким активным, как в 1920-е гг.). Это объясняется известным, хотя и весьма ограниченным, витком либерализации (после 1956 г.) государственных устоев и официальной науки, потребностью профессиональных историков высказаться после почти 20-летнего молчания, особенно в среде тех, кто еще был способен отступить от явных догматических штампов "Краткого курса"18.
На первый план в эти годы выходят ленинские подходы и оценки, его трактовка происходивших в годы Гражданской войны крестьянских волнений (т. е. все то, что
на протяжении почти 30 лет оттеснялось на второй и & же третий план сталинскими рассуждениями о монолитности рабоче-крестьянского союза). В.И. Ленин не отрицал сам факт антисоветских выступлений деревни, однако настаивал на единичности подобных случаев, % кулацком характере сопротивления, на "втягивании" % последнее обманутых середняков и даже бедняков. Согласно Ленину, подобные выступления необходимо по& влять в зародыше, ибо кулацкая ненависть может послужить причиной гибели сотен тысяч рабочих, выступаю, щих опорой новой — советской — власти19.
Эти и некоторые иные положения, которые по существу своему возвращали историков в исследователе скую ситуацию 30-летней давности, легли в основу по;,?, дующих научных обобщений, оценок и выводов.
Новым шагом (если его можно считать таковы:'' было признание того, что со стороны Советской влжц "все же имели место насилия в отношении крестьян, j также известные злоупотребления'*. Но стереотипные щ суждения о том, что злоупотребления продовольствен^ отрядов, их произвол есть явление частного и исклмщ тельного порядка, а также "происки классовых врали использовавших советский и партийный аппарат щ "дискредитации диктатуры пролетариата", отвоезьзш мировоззренческое пространство и сводили на нет кем пытки осуществить действительно исследоватедьеш прорыв. В остальном все осталось на своих местах щ\ терминология20.
Таким образом, какого-то кардинального повсоя или изменения в осмыслении формирующих аграрную*I матику проблем не произошло (и уж тем более при ж-смотрении антисоветских выступлений крестьянства), хранили свои позиции все слегка подретуширок-доктринально- кате гори ал ьн ые определения, оставш незыблемой предопределенность выводов и оценок о 'г I лацко-эсеровском" характере восстаний, непокшгйн превалировала точка зрения на "обманное вовлечена а редняка и бедняка в бунты"21.
О крестьянских протестыых настроениях, их ~у& лении и борьбе с ними писали в основном прови&эвд ные авторы, концентрирующие внимание, как пргяй на локальных событиях22. О каких-либо обобщают !1: следованиях речи не шло (и не могло идти вообще)- Но и региональные исследователи не стремились поломать сложившиеся парадигмы мышления научной общественности во взглядах на аграрную историю.
"Всплеск" 1950-х гг. обернулся историографическим казусом: пресловутое монопольное право государства на истину хотя и дало едва заметную трещину, но в целом осталось незыблемым. Потребовалось еше 30 дет кропотливых усилий, чтобы взглянуть на проблемы аграрной истории не предвзято и разносторонне.
Вторая половина 1960-х гг. отмечена появлением ряда интересных исследований23, хотя жесткая методологическая заданность мешала ученым объективно подойти к оценке системообразующих вопросов, например к степени влияния общинных институтов и общинного менталитета на настроения и поведение крестьянства в годы революции и Гражданской войны.
Особое место принадлежало региональным историкам, в частности МА. Богданову, сумевшему в своих работах (при сохранении идеологически выверенных названий) представить картину антисоветских выступлений крестьян в годы Гражданской войны на примере отдельных сибирских губерний24. Свои архивные находки, наблюдения, обобщения и выводы, разбросанные по многочисленным статьям, он смог представить и в небольшой по объему монографии*5. Автору, даже в рамках цензурного прессинга, удалось (порой иносказательно) изложить и отстоять свою позицию: крестьянские выступления той поры не укладываются в изначально выверенную, стандартизированную схему о классовой борьбе, С одной стороны, крестьянский образ мысли и характер настолько непостоянны и подвержены многочисленным изменениям, находятся в зависимости от множества факторов — от сиюминутных настроений до воздействия извне своего социального слоя, что крестьянская натура будет "выпирать" за идеологемные рамки. С другой стороны, крестьянин — это приверженец традиций, поколебать которые весьма и весьма непросто. Подобная дуалистичность дает повод говорить о многообразии причин и характеристик выступлений, разноликости и "разношерстности" их рядовых участников и руководителей.
Эти утверждения, на наш взгляд, прекрасно допо,-,, няют увидевшие свет в то же время, что и исследование М.А. Богданова, содержательные работы А.Г. Западов% ковой, П.И. Рощевского и Ю.А. Полякова26.
Последнего автора вообще можно по праву назвав "виртуозом пера и слова": он сумел, сохраняя веру в не, зыблемость марксистских традиций в истории, обозна. чить интересные нюансы в исследуемой теме и тем самц смог невольно, порой даже для самого себя, пренебрег догматическими штампами. Видимо, не случайно рабоц Полякова считались в те годы (да и гораздо позднее^ серьезным прорывом вперед и вызывали массу дискуссц. онных, полемических отзывов28.
Ю.А. Поляков стремился не злоупотреблять "заму, соленным" тезисом о "белогвардейских заговорах", "ку. лацких происках" и "иностранном вмешательстве", при. знавал массовость и неизбежность крестьянского протес, та, его возможные последствия: "К весне 1921 г. стало ясно, что недовольство крестьян приняло самые широки размеры, и только перемена экономической политик! могла изменить положение"29. Исследователь оригинала но объяснял, чем крестьянские протесты при Советски власти отличаются от бунташных проявлений при само-державии: там надо было менять все, здесь причина - отдельные просчеты и ошибки30. (Утверждение доволыи спорное, но все равно требующее внимания.) Считая, % главная причина деревенского недовольства — продр верстка, автор неоднократно подчеркивал, что крестьян были не против разверстки вообще, а только против чро мерности31. Не отрицая самих злоупотреблений при on-ществлении советской продовольственной политики Поляков утверждал, однако, что они "допускались большей частью классово-чуждыми элементами, проникавшими в продовольственные органы32. Но постепенно недовольство "отдельными перегибами" перерастало в недо вольство властью как носительницей этой политики.
Позиция Полякова типична для большинства исследований 1960-х гг., когда корень зла искали лиши "негативных проявлениях и перегибах", а не в его первоосновах.
Именно поэтому автор не отказался от "организуй^ щей роли контрреволюции", которая, по его мнению, № правляла настроения крестьян в русло антисоветской борьбы33. Отрицательную роль сыграло и то, что "ряд контрреволюционных элементов, бывших ранее в белых армиях, начали антисоветскую борьбу иными методами"3!
Особо стоит подчеркнуть появление тезиса о том, что крестьянская борьба есть часть Гражданской войны35. Ранее исследователи старательно обходили этот аспект, не стремясь оспаривать установку о бесспорности "рабоче-крестьянского союза" и "двухцветности" вооруженного противостояния 1918—1920 гг.
Поляков выделил и новые черты крестьянских восстаний периода Гражданской войны:
1) расширились географические рамки;
2) увеличилась территория, непосредственно охваченная выступлениями;
3) возросла массовость последних;
4) мятежи стали длительными, упорными;
5) выступления охватывали и части Красной Армии;
6) участие в восстаниях середняков явилось главной причиной их роста36.
При всей спорности выводов и обобщений работ Полякова стоит отдать им должное: выдвинутые исследователем гипотезы побуждали интерес к дальнейшим поискам и размышлению над спорными и неоднозначными вопросами.
Особняком в исторических трудах 1960-х гг. стоят статьи и монографии H.JI. Абраменко, И.Я. Трифонова и Л.И. Боженко37. Эти работы — скорее всего дань традициям 1920—1930-х гг.: тщательно отобранные и систематизированные факты без сбоев "работают" на формулировку о "кулацко-эсеровском" заговоре и соответственной окраске выступлений.
Правда, порой авторы совершали удивительные "открытия" — сами для себя. Так, например, И.Я. Трифонов, изучавший "кулацкую контрреволюцию" кануна новой экономической политики, иными словами — сопротивление конца 1920 — начала 1921 г., в известной степени повторял опубликованное еще в 1920-е гг. Но учитывая тот факт, что результаты исследований тех лет были, по сути дела, изъяты из научного оборота (и забыты), можно сказать, что Трифонов вновь, как считают сопосменные историки, "открыл тему1'38. Он, в частности, предложил развести понятий "военно-политический бан-дитмзм"** и "вооруженная кулацкая контрреволюция**) При этом историк не отождествлял "кулацкие мятежи" с крестьянскими выступлениями вообще, отмечая "искаженим в раскрытии социально-политического характера контрреволюционных выступлений кулачества вплоть до попыток представить их в качестве крестьянского дпиже. ния"41. Робкие попытки быть более разборчивым в поп. росе типологии не трансформировались во что-то серьез, нос в обшей оценке происходившего. Трифонов не отходил ни на йоту от догматических установок: кулацкий бандитизм ~ "чудовищное детище международного импс* риализма", последствие "иностранного вмешательства^, Интервенты вмешивались в события, как правило, на и лекнх - восточных и северных — окраинах России, a i случае выступлений в центральных районах страны во всем были виноваты "представители мелкобуржуазный партий", которые "блокировались с империалистами". ( лучших традициях 1930-х гг. в отношении конкретный персоналий особо подчеркивалось, кто из них эсер, i кто— "кулак-мироед". Подобные оценки представляли собой обличающий и все объясняющий факт. Заключн-1 тельный вывод звучал категоричным образом: главной ц движущей силой всех мятежей и политического Пан ими:, ма вообще выступали "кулацко-зажиточные слои дерев*) ни"Ч
Не воспринимая антисоветские мятежи в дере™ как сугубо крестьянские, Трифонов, тем не менее, пнем о том, что "кулацкие банды поставили себе на службу! весь арсенал вековой крестьянской хитрости... а тактии! банд строилась на внезапности нападения, стремителыш! передвижениях, коварстве и вероломстве"44. В качестк! "самых подлых и вероломных приемов" упоминались ntl редвижения под видом похоронной или свадебной про! цессии, случаи, когда "бандиты" выдавали себя за крк| ноармейскую часть, оставляли ложные приказы на убитый! и т. п. -~ все, что стоит скорее отнести к сфере военный
хитростей, а не к мировоззренческим характеристик»!
или политической стратегии.
Не было да и быть не могло серьезного анализа ло>|
зунга восставших. Все определяла "кратко-курсная" тщ
дигма: "отсутствие у банд какой-либо положительной, творческой программы прикрывалось бессмысленной жестокостью и терроризмом" и "кулацкие банды всюду выглядели одинаково - как шайки отъявленных извергов, палачей, грабителей"45.
Отсюда и убежденность исследователя в том, что "после введения нэпа крестьянство полностью перестало поддерживать банды, и они, взбешенные неудачами, мстили населению"46. (Здесь и далее выделено мной. — ft Т.)
Подмена размышлений над огромным массивом фактов откровенной попыткой подкрепить официальные схемы исторического развития, развешиванием ярлыков, "поиском врага" и прочих — все это привело к тому, что индекс ссылок на литературу 1960-х гг. значительно уступает показателям по литературе 1920-х гг., идеологизированной не меньше, но, по крайней мере, свободной от изначально заданного схематизма.
Спад в исследованиях протестных настроений наблюдается в 1970 ~ первой половине 1980-х гг., что объясняется скорее всего официальной установкой об акцентировании внимания исследователей на иных, в большей мере историко-партийных сюжетах47. Но и в это время ряд историков пытаются аккумулировать обнаруженный ими архивный материал, ввести в научный оборот новые документы, озвучить ранее не известные факты, события и имена48.
Показателем определенной депрессии исторического исследования, его "оглядки" на официальные установки служат характерные, повторяющиеся из названия в название единообразные фразы: "борьба трудящегося крестьянства", "кулацкий мятеж", ^"мелкобуржуазная контрреволюция" и т. п. Тем самым подчеркивалась первоочередность - во всех аспектах стержневого понятия -"классового подхода в исследовании".
Ни с чем не сравнимый всплеск интереса к аграрной тематике вообще (и истории крестьянских волнений в частности) наблюдается со второй половины 1980-х гг., когда постепенно были ликвидированы стоявшие перед исследователями многочисленные идеологические препоны. Более свободный доступ к архивным источникам, отсутствие внешней и внутренней цензуры и многообразие исследовательских мнений дали возможность не только ввести в научный оборот огромное количество нового, pJ нее мало известного материала, создать ряд глубоко ана. литических трудов, выдвинуть и обосновать ряд принцц, пиально новых гипотез, но и предложить на суд научной общественности оригинальные обобщения, выводы ц оценки.
Конечно, как и раньше, огромная масса научны работ, в которых в той или иной мере рассматривается интересующая нас тема, была посвящена истории Град, данской войны и взаимоотношению в этой связи крестьян с властью49. Стоит, однако, отметить, что ряд исследи нагелей (легко подверженные конъюнктуре момента i времени), придя к выводу о необходимости смены одно, го цвета на другой — "красного" на "белый", стремителн но, отвергнув весь историографический багаж, принялисц с чистого листа переписывать всю историю Гражданской войны, не оставив в стороне и роль крестьянства50. Исто рическое "хамелеонство" преподносило крестьянство щ самый сознательный класс, одну из движущих сил бори бы с большевистской идеологией, лишь по стечению щ стоятельств проигравшего противостояние с властью.]! же, кто отстаивал ортодоксальные марксистские позиции не желая принимать новые исторические открытия, ос| талей не у дел. Их прежние работы забыты, новые прост, не замечают.
Две эти полярные стороны более спорят между собой, чем занимаются скрупулезным исследованием, уте кая уникальный шанс непредвзято, используя новейщ архивные и зарубежные наработки, подойти к различна\ аспектам Гражданской войны51.
Третья группа историков стремится удержаться! позициях "шестидесятников" (согласно которой виною не сама идея Советской власти, а ее нечистые на щ представители). Но благодаря введенным в научный щ рот новым документальным материалам их выводы . оценки требуют уже серьезного критического (не ни» диетического) подхода. Так, в монографии ПС. Кабым ва, В.А. Козлова и Б. Г. Литвака разногласия крестьян Советской властью из-за разверстки названы "внутря ним, семейным делом"52. Согласиться с этим утвержден ем трудно, как и с положением о том, что в "кулацки мятежах 1920-1921 гг, принимали участие середняки
30 т
даже бедняки53, которое в исследовании трех авторов не только одобряется, но и дополняется: участие средних слоев крестьянства в восстаниях чаще всего было чисто стихийным, — это "неадекватная" реакция не знавшего, "кому пожаловаться", среднего крестьянина54. Бедняцкие массы крестьян требовали "от своей власти уменьшения продразверстки, упорядочения системы ее взимания, но не допускали и мысли о контрреволюционном вооруженном восстании"55.
Думается, что отечественные исследователи упускали один самый важный момент: российский крестьянин — тип классического обывателя, ищет, где глубже и тише, не гнушаясь такими категориями, как компромисс, конформизм, предательство, используя любую возможность для обеспечения собственного спокойствия, которое значит для него несравненно больше, чем непонятные идеи о "светлом будущем" или "батюшке-царе"56. А осознанное бунтарство — исключительная мера существования.
Элемент непредвзятости просматривался и в работах, представленных в хрестоматии "Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире"57, но, к сожалению, далеко не у всех авторов58. Сказалась привычка (уже даже не стремление) отечественных историков подверстывать любой факт крестьянского недовольства под схему классового противостояния.
Серьезный вклад в разработку темы крестьянского бунтарства, как считают современные исследователи — и мы присоединяемся к этой точке зрения, — внесла (во второй половине 1980 - начале 1990-х гг.) Т. В. Осипова59. Она выдвинула на обсуждение ряд ранее недостаточно разработанных проблем: отношение крестьянства к Гражданской войне, крестьянство и армии противоборствующих сторон, дезертирство из Красной и Белой армий как проявление крестьянской оппозиции, борьба крестьянства против первооснов "военного коммунизма", крестьянские восстания как составная часть Гражданской войны60. Осипова настойчиво подчеркивала, что до сих пор не поставлен вопрос о типологии крестьянских восстаний в условиях Советской власти: историки называют восстанием любое вооруженное выступление против большевиков. Однозначная и бескомпромиссная характеристика их как "кулацких" (или "эсеровских") вообще, по ее мнению,
не выдерживает никакой критики. Осипова характеризует восстание как "вооруженную борьбу крестьян против го. сударственной политики"61. А потому насильственно; разделение истории крестьянства на рубеже 1917 г. % считает совершенно неправомерным. Крестьянство и док после этого периода боролось против государства * ц| лучшие условия существования. А раз так, то "первые по. ды истории советской власти т это годы ее борьбы с крестьянством и крестьянства с государством"62. Однако Осипова тут же подчеркивает, что до сих пор подлинно* истории крестьянских восстаний времен Граждански войны не создано: "Вся историография крестьянской войны построена на фальшивом идеологическом фунд>| менте, исключавшем возможность войны между комму, нистическим государством и крестьянством"63. Kacanq ставшего уже традиционным тезиса о врагах, пробрав шихся во властные и партийные структуры, Осипова № мечает, что их действия вовсе не есть обязательно умысо дискредитировать диктатуру пролетариата, а лишь сетей-венная реакция маргиналов, людей, оторванных оттраш ционных корней, вытолкнутых к власти начавшейся рево люциейК Особо выделяет Осипова 1920 г., характерна}) его как решающий момент крестьянского бунтарок] движение стало осознаннее, организованнее, у крести ПОЯВИЛИСЬ авторитетные руководители, стали широь применяться партизанские методы борьбы, выдвигать^ политические требования65. Свое видение ситуации Оси пова подкрепила богатым фактическим материален представленным в недавно вышедшей монографии'1'; которой, к сожалению, отсутствуют историографически и источниковедческий разделы.
Выводы Т.В. Осиповой в чем-то близки к сцена других историков, стремящихся отойти в своих исслед» ваниях от обязательной (даже и непроизвольной) "cm дартизации" собственных методологических подходя изложения событий, обобщений и оценок с наработки* предшественников67. И это порождает определенный Л тимизм.
* * *
Региональные исследования бунташных настроений крестьянства до н астоя i не го време ни не удостоил и с ь должного внимания на страницах литературы.
Однако практически в каждом регионе есть историки, специализирующиеся на изучении особенностей крестьянского бунтарства в крае в первые послереволюционные годы, и именно им по праву принадлежит "пальма первенства" в исследованиях последнего периода (со второй половины 1990-х гг. по настоящее время).
На Урале и примыкающих к нему территориях - в Вятской, Тюменской и Уфимской областях — аграрная история — одна из приоритетных тем исторических исследований, причем изучение ее идет по нескольким направлениям:
причины, ход и последствия конкретных крестьянских восстаний68;
историко-хозяйственный аспект69; особенности Гражданской войны в крае в связи с положением и ролью аграрного сектора70;
особенности регионального крестьянского менталитета71.
Разрозненность исследований, отсутствие обобщающих работ по всему региону и всему спектру вопросов гемы, а также подробной хроники (исключение составляют, пожалуй, только уже упоминавшиеся нами работы Д.А. Сафонова, посвященные Южному Уралу72) негативно сказываются на достижениях региональной науки. Налицо приоритетность политических аспектов и слабая разработанность социальных особенностей. Совершенно отсутствуют работы, представляющие облик бунтаря, его, так сказать, "физиономию", особенности региональных выступлений, эволюцию противостоявшего большевикам лагеря.
Крестьянскому восстанию на Тамбовщине, так называемой антоновщине, посвящено наибольшее количество работ73. Что понятно, так как это - одно из крупнейших выступлений крестьянства в первые послереволюционные годы74. Местным историкам удалось осуществить исследования и в плане поиска и публикации архивного материала, учета и анализа выходившей в предшествующие годы научной литературы, и в плане создания собственных фун-
дированных работ, базирующихся на прекрасном знании изучаемого вопроса. Региональных исследователей полдер. жали коллеги из Москвы и Санкт-Петербурга, вписавши в историю антоновщины ряд новых страниц, основанньц на изысканиях в центральных архивах и библиотеках. На-пример, столичные историки ввели в оборот ранее не из вестные материалы высшего руководства Красной Армии, карательных и судебных структур и др.75
Гораздо слабее исследовательская литература предо* влена в северо-западных областях России, тогда как и здеч крестьянские восстания не были чем-то необычным76, а статьи и книги питерского историка СВ. Ярова свидетеле ствуют, например, о перспективности разработки темы и, анализе местного материала77. Именно Яровым предпря нята интересная попытка типологизации выступление крестьян, стремление по-новому взглянуть на причины, xoj и последствия трансформации "бунташных" настроений щ практике. По его мнению, генезис и типология крестьянского движения до 1917 г. изучались (на примере северо-западных губерний) весьма детально. Но в советских публикациях долгое время не допускался какой-либо сравните ный анализ повстанческих движений в деревне до и под Октября, хотя наличие их связи несомненно.
Опубликованные исследователем материалы даю возможность сравнить характер антисоветских выступлений на северо-западе России с аналогичными действиямi крестьян в Поволжье, Сибири и на Украине, выявить о& щее и особенное, представить облик бунтаря, проследил логику мысли и действия, нравы, подверженность традициям и модернизаторским новациям.
Крестьянские выступления на северо-западе Советской России, конечно, резко отличались от потрясши страну Западно-Сибирского и Тамбовского восстаний Несхожесть была заметна во всем: в масштабах и чис* участников, в продолжительности и ожесточенности бон в политических программах и карательных акциях. Здм вполне можно говорить и о качественности различий, н: с одной оговоркой: "большие" восстания — это все! форма развития тех самых мелких, спорадических, кратковременных деревенских бунтов.
Непросто дать исчерпывающую характеристику м$ низма перерастания отдельных бунтов в крестьянскую в* ну, подмечает исследователь, но ряд его особенностей отметить необходимо. Обычно историки прежде всего подчеркивали растущую усталость масс от бесконечных разверсток и многочисленных подрывающих хозяйство повинностей. В 1918 — начале 1919 г., когда они только начинались, к ним какое-то время пытались притерпеться, но с каждым месяцем это давалось все труднее и труднее, повсеместное недовольство в крестьянской среде накапливалось исподволь. Оно и оформило своеобразную психологическую готовность ко крестьянской войне. Сельские восстания 1920— 1921 гг. вспыхнули так ярко не только потому, что иссякли всяческие надежды на кратковременность новой смуты и стало ясно, что экономические притеснения, возникшие как порождение российской междоусобицы, с нею не кончились. Трансформация спорадических выступлений в крестьянскую войну в значительной мере была спровоцирована и резким усилением военно-коммунистических тенденций в экономике со второй половины 1920 г.78
Анализируя крестьянские выступления на северо-западе России в 1918—1919 гг., СВ. Яров отмечает следующие их характерные черты.
Во-первых, они имели малую продолжительность (не более двух-трех дней), причем не всегда объяснимую оперативным военным вмешательством. Здесь в значительной мере сказалась и ориентация на конкретные, вполне "утилитарные", неполитические цели, которые могли быть достигнуты быстро, хотя, как оказалось позднее, лишь на ограниченное время; но этим восстание как бы само исчерпывалось, теряя побудительные стимулы к репродуцированию и устойчивости.
Во-вторых, для многих крестьянских бунтов было примечательно отсутствие даже примитивной политической программы; этим обозначились и слабость некоммунистических партий, и низкий уровень политической культуры самих деревенских масс, да и неразвитость традиций политизации сельских конфликтов.
В-третьих, столь заметный аполитизм был во многом определен и невысокой организованностью выступлений — мы не видим "вождей", с трудом улавливаем имена "зачинщиков", вообще социально активных лиц.
В-четвертых, нельзя сказать, чтобы острие бунтов было направлено исключительно против Советов и совет-
ских учреждений. Часто поступки восставших можно оцс нить только как противодействие непопулярным эконо мическим акциям. Здесь практически не видно конструи рования новых политических институтов — как, влро. чем, и замены Советов прежними формами управлении (назначение урядников и старшин фиксировалось крайне редко). В большинстве случаев лишь "обновляли" Сове, ты — выбирали или назначали туда "своих" людей, изгоняли (часто силой) неугодных.
В-пятых, несмотря на противоречия различных слоев деревни, восстания имели преимущественно общекре-стьянский характер; название "кулацкие" они приобрели исключительно по идеологическим мотивам. Это отчетлн-во указывает на глубинные основания крестьянских вы. ступлений и позволяет видеть в них выражение именно массового недовольства.
И как итог, крестьянские волнения на северо-западе России имели одну отличительную особенность - ощ были короткими и не переросли в крестьянскую войну! как это случилось на Тамбовщине или в Западной Сиби-1 ри в 1920-1921 гг."
Сибирь - еще один регион, не обойденный вниманием историков во второй половине 1980-1990-х гг.мХотя большая часть исследований посвящена так называемому Западно-Сибирскому крестьянскому восстанию1'! появились и труды, в которых интересующая нас теш представлена гораздо полнее и в хронологическом, HI пространственном измерениях, порой довольно нстрад. ционно и оригинально82.
Серьезный задел в освещении темы принадлежи новосибирскому историку В.И. Шишкину. В его многочисленных работах представлена событийная канва прах* тически всех крупных антисоветских выступлений, произошедших в Сибири в 1920 г.83 Привлекая огромным массив архивных материалов, Шишкин достаточно поли и доступно освещает такие вопросы, как численность! состав повстанцев — руководителей и рядовых участника восстаний, лозунги и умонастроения восставших. В последние годы этим же автором опубликовано иесшдо томов документов (снабженных серьезными аналитш скими вводными статьями и комментариями), объединенных одним названием - "Сибирская Вандея" и поев* "|
36 лишенных истории сопротивления сибирского крестьянства Советской власти84.
Документы, извлеченные исследователем из центральных и местных архивов, раскрывают мозаичность Гражданской войны, особенно на окраинах России, где переплетались и доктрина, и традиции, а также этнонаци-ональные, демографические, половозрастные и даже природно-климатические особенности. Сборники документов и качественно составленные комментарии вводят в научный оборот множество свидетельств, относящихся к 11 наиболее крупным антисоветским выступлениям второй половины 1919 — самому началу 1921 г.: роговщина (Причернский край); Народно-повстанческая армия (Степной Алтай); Вьюнско-Колыванский мятеж (Среднее Приобье); БухтарминскиЙ мятеж (Сибирское Беловодье); Лубковщина (Мариинский уезд); Зеледеевское, Сереж-ское и Голопуповское восстание (Енисейская губерния); Ока-Голуметский, Ангарский и Верхоленский "фронты" (Иркутская губерния).
На страницах сборников представлено описание боевых столкновений, портреты руководителей и участников вооруженных антисоветских выступлений и их противников — партийных и государственных советских деятелей, чекистов, красных командиров и красноармейцев, милиционеров и чоновцев, характеристика крестьян и их хозяйства, быт и мораль городских жителей и многое другое.
Но главное в опубликованных документах и статьях В.И. Шишкина дана характеристика свойственных только Сибири бунташных феноменов, порожденных догматизмом и беспринципностью Советской власти, таких, как, например, "красное партизанство".
Всем известно, что Сибирь в годы Гражданской войны отличилась массовым "красным" партизанским движением, направленным против белогвардейских сил под командованием адмирала А.В. Колчака. Нет необходимости раскрывать причины столь большой нелюбви сибиряков к адмиралу (это проблема для отдельного исследования). Важно другое: в конце весны - начале лета 1920 г., буквально через несколько дней после установления Советской власти (кое-где через неделю, месяц), бывшие красные партизаны повернули свое оружие против недавних союзников по "антиколчаковской коалиции" — боль-
"Бунташиый вектор " 37
шевиков, пришедших в Сибирь из восточноевропейски* губерний, а также против их местных "коллег". Причем взбунтовались самые авторитетные и талантливые вожаки партизан - Г.Ф. Рогов, М.В. Козырь, ПК. Лубков и дру. гие. Гражданская война, таким образом, плавно перетек, л а в иную форму.
Антисоветские выступления крестьян представляли для большевистской диктатуры опасность гораздо большую, чем колчаковские армии.
Во-первых, борьба шла уже не против "классовьц врагов" и "обманутых или мобилизованных темных крестьян и обывателей", а против вчерашних союзников, ра.1 зочаровавшихся в идеях большевизма.
Во вторых, Гражданская война на территории России сше продолжалась и вооруженные восстания оттягивали на себя так необходимые силы и средства.
В-третьих, сочувствие обывателей было явно на стороне восставших - им помогали, их скрывали, вооружал^ кормили, одевали, всячески препятствуя большевикам на-нести сокрушительный удар по "внутреннему" противник) В-четвертых, все попытки доказать преимуществ.' своих идей о "социальном равноправии" разбивались t подобного рода выступления. Большевикам оставалоа лишь одно средство - насилие (что, впрочем, соответствовало идеологической установке "железной рукой загоним к счастью").
Лишь создав мощный аппарат подавления недовольства физически и морально, подкрепив его напористой агитацией и пропагандой, большевикам удалось утопить в крови все выступления сибиряков (и не только м)| Отчасти виноваты в своем поражении и сами бунтари Как известно, очень распространенным лозунгом восстав ших был "За Советы, но без коммунистов". Бесспорно,) крестьян Советы ассоциировались с образом деревенею го схода, способного решить крестьянские неурядицы ш ходя из деревенских традиций. Большевики уловили i полностью использовали эту особенность: Советы на щ мя становились беспартийными, отвечали чаяниям крестьянской массы Сибири. Однако по мере подавления! успокоения волостей и уездов все возвращалось на крт своя: коммунисты держали местные сельские органы вмети под жестким контролем.
38 Д*;
Все это прекрасно иллюстрируется материалами исследований В.И. Шишкина, которые дают пищу к размышлению над другой проблемой: а увлекла ли советско-большевистская идея сибирских крестьян? Судя по документам — нет. Выступление сначала против администрации Колчака, а затем против большевиков демонстрирует, что крестьяне оставались верны своим убеждениям: плоха та власть, которая стремится переделать крестьянина, не учитывает его пожелания и многовековые традиции, воспринимает крестьянское хозяйство исключительно в качестве "дойной коровы", а сельских жителей — лишь в качестве "пушечного мяса" или объекта для экспериментов.
Главная особенность работ Шишкина заключается в том, что подавляющее большинство использованных в исследованиях материалов принадлежит большевистскому лагерю. Материалы самих восставших представляют в этом комплексе незначительную долю, и к тому же они достаточно фрагментарны. Таким образом, особенность фактографического корпуса статей и монографий автора заключается в том, что основной поток информации содержится в материалах противоположной восставшим стороны.
Немало интересных работ представлено историками "волжских" губернских центров — Волгоград85, Нижний Новгород86, Казань87, Саратов88, Тверь89, Самара90 и других российских городов91. Однако последние носят фрагментарный характер, над некоторыми из них до сих пор довлеет историко-партийный прессинг, свойственный исследованиям 1970—1980-х гг. И, наоборот, в иных работах "бунташные" аспекты темы порой вырваны из общей канвы событий тех лет и "повисают92 в безвоздушном пространстве".
Приятное исключение составляют работы В.В. Кон-драшина93 — фундированные исследования, значимые тем, что проявления бунтарских настроений исследуются и на примере отдельных сел и деревень, и на примере отдельных уездов, и на фоне общеисторической канвы событий того времени. Безликие массы уходят на второй план, и объектами скрупулезного изучения выступают конкретные личности, со своими, свойственными только им, интересами, переживаниями, характерами, приоритетами, неприятиями и настроениями. И несмотря на то чтор*| боты Кондрат и на страдают излишней описательностькы недостаточностью логики в изложении, они являют соЦ| заметный и значимый шаг в изучении конкретных ч<.\ ни шов, приводящих в действие крестьянское нсдовсшьсь] во, и факторов, способствующих трансформации послы них в практическое действие.
Очень слабо разработана тема в рамках Северно^! Кавказа94. Из последних работ стоит назвать моном ;\. краснодарского историка А.В. Баранова95, посвященнуЛ как считает сам автор, комплексному анализу тенденцм социального и политического развития в 1920 v rr.^tjJ тересуюшей нас теме посвящена одна глава). К сожш нию, теоретизирование превалирует над региональны*! аспектами, и это несколько умаляет достоинства монстр фин. На наш взгляд, самой удачной получилась заодш тельная глава исследования, в которой и идет речь об tj тнсоветской оппозиционности, проявляемой различны*! общественными слоями Северного Кавказа. Чувствуем стремление автора не просто повторить набившие ооЛ мину "истины", а в полной мере, используя местный ктографический материал, аргументированно нзложц{ свою точку зрения. Типология политической оппозищЗ властям в северо-кавказском регионе достаточно орнп] нальна, она не сводится ни к парадигмам, например мократи чес кого представительства интересов, ни к при .' тике так называемого тоталитарного разрешения конфмЛ тов. Многоукладное состояние общества, подвижной его политической структуры вызывали перманент проявление самостоятельных классовых и групповых щ тересов, лишь отчасти контролируемых авторитарна I режимом.
В силу известной поведенческой парадигмы къщ кавказского общества только очень малая часть tmce к участвовала в политической борьбе, предпочитая пасся! ные формы сопротивления. Поскольку революция н Гр жданская война деклассировали общество и разорю! правовые и социокультурные спайки внутри него, анш| ветская оппозиция формировалась на корпоративнойе нове: порознь существовали казачье повстанчество и щ стьянское бунтарство, забастовки рабочих, хозяйствен протест земледельческой общины, предвыборные
нения. Эта разобщенность облегчает понимание той сравнительной легкости, с которой власть подавляла протесты. Свою роль сыграли особенности склада души российского обывателя: с одной стороны - ненависть к власти, с другой — боязнь власти, раболепие перед ней.
И все же сопротивление Советам существовало, и властям пришлось приложить немало сил, дабы свести его на нет.
По политической направленности Баранов подразделяет антисоветскую оппозицию на Северном Кавказе на несколько самостоятельных течений.
Во-первых, казачье демократическое движение "самостийников". И большевики, и эсеры сходились в оценке этого течения как жизненного и имевшего глубокие корни в массовых настроениях. Однако стоит заметить, что основная часть рядовых "самостийников", в отличие от вожаков, отмежевалась от России поневоле, желая избавить край от "коммуны", а не от "российского влияния".
Во-вторых, монархическое движение, состоявшее из офицеров и части зажиточных казаков, не имевшее массовой поддержки, но получавшее подпитку извне -со стороны эмигрантских антибольшевистских центров. Бесспорно, их деятельность была обречена на поражение.
В-третьих, крестьянские выступления, происходившие в эсеровском духе: "За Советы без коммунистов". На Ставрополье и Черноморье их возглавляли опытные революционеры, прошедшие все три русские революции. Большевики всерьез опасались ухода к повстанцам популярных красных командиров, что и стало причиной трагической гибели некоторых из ни\ и откровенного недоверия властей красным партизанам. Крестьянские выступления представляли, таким образом, определенную опасность для Советской власти» поскольку своей масштабностью, силой и последствиями могли затормозить советские преобразования.
В-четвертых, анархистское движение крестьян. На Северном Кавказе оно не получило развития» кроме рейдов махновцев по окраинам Дона.
На наш взгляд, А.В. Баранов совершенно прав в том, что Гражданская война не окончилась, а перешла во вторую, не менее кровопролитную стадию, только уже на
внутренних фронтах" - против бывших и потенциал^ ных союзников. "Трагизм крестьянской войны — в протц. воборстве сил, одинаковых по социальному составу и on. ганизации, сторонников обновления страны в интересу трудящихся", — считает автор97. Несколько пафосно, но J принципе верно.
"Бунташная" тематика подымалась и в работах щ ториков Орловщины, Брянщины, Владимирщины и pJ занщины98. Да, пожалуй, трудно найти региональное щ следование, посвященное Гражданской войне, в которое в той или иной степени не упоминались бы выступление крестьян. Все многочисленные статьи, монографии, обзоры, рецензии, публикации документов дополняют карти. ну, представленную в специальных трудах, воссоздают об| щий фон событий, их хроники, способствуют более полному и глубокому погружению в проблему. Однак! большей части российских историков свойствен своеобразный исследовательский "уклонизм" — стремление пре-вращать в фетиш чью-либо точку зрения и неспособное!! критически подойти к ее осмыслению. И на этом сто™ акцентировать внимание.
* * *
На современном этапе развития науки отечествен! ные историки — в первую очередь из регионов99, - исследуя глубинные корни крестьянского протеста (или "крестьянской революции"), разделяют точку зрения В.П.Данилова, считающего, что суть его в конфликт государства и крестьянства, продолжавшемся аж с 1902да 1922 г., и не воспринимающего 1917-й как переломный! По мнению Данилова, расхождение революции в городе» деревне начинается с посылки продовольственных отрядов. А в итоге форму повседневного и всеохватывающей, насилия стали принимать отношения деревни с "внешним" миром, и это сыграло самую важную роль в трансформации крестьянской революции в крестьянскую войну против большевистского режима100.
Точку зрения В.П. Данилова разделяет и Д.А. Сафонов, считающий, что меняются условия и сама власть,»' суть проблемы остается прежней: длительный пропей конфликта государства и крестьянства, борющегося J свою экономическую самостоятельность101.
Стоит, однако, заметить, что относительно 1902— 1917 гг. анализ комплекса архивных данных дает возможность констатировать почти абсолютное отсутствие анти-режимных настроений в крестьянской среде. Критика существующих порядков со стороны крестьян всегда исключительно локализована и персонифицирована, ее объектами всегда являются конкретный помещик, конкретный священник, конкретный земский начальник, конкретный волостной старшина...102
В 1918—1920 гг. ситуация изменилась — среди крестьянских "врагов" не только местные исполкомовцы, но и "вожди пролетариата" — В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий и другие103.
В другой работе Д.А. Сафонов развивает мысль далее: "Возможно говорить о наличии в России в эти годы очередной крестьянской войны, так как события 1920— 1921 гг. попадают под это определение в равной степени и с точки зрения марксистской историографии, и с позиций современного крестьяноведения. Налицо массовость участия, значительность территории, охваченной движением, существование программы действий у восставших. Следует отказаться от жесткой схемы российской историографии, согласно которой крестьянские войны жестко связывались с феодальным строем. Надо смотреть на проблему шире и видеть в крестьянских войнах протест против государства, а в действиях крестьян — стремление к созданию условий для свободного существования. ...Крестьянская война 1920—1921 гг. отличалась от предыдущих... тем, что в ней не было единой лидирующей силы. ...Зато в отличие от других войн мы наблюдаем выступление крестьян практически повсеместно. И хотя организованное единство между ними в большинстве случаев отсутствовало, зато есть единство причин, единство требований — в общем, единонаправленность протеста. Именно уникальный размах крестьянского протеста позволяет говорить о "Великой крестьянской войне"104.
Но ни в одной крестьянской войне автор не найдет "единой лидирующей силы", зато усмотрит "единство причин и требований". Выступления крестьян в 1917— 1921 гг. имеют как много общего, так и много отличного и от событий 1905—1907 гг., и от крестьянских войн XVII и XVIII вв. Сваливать все в одну кучу просто неразумно.
С В.П. Даниловым и ДЛ. Сафоновым согласи; тамбовские исследователи СЛ. Есиков, В.В. Канишев, Ю.В. Мещеряков, которые заключают, что российски деревня выступала против государства, лишь когд последнее:
1) чрезмерно вторгалось в сферу интересов крестьян;
2) явно не оправдывало их социальных ожиданий;
3) показывало крестьянам некоторую слабость105 "Сочетание эти трех моментов и наблюдалось в интересующий нас период", - считают современные исследователи106. Думается, что эти три пункта применимы ц только к событиям 1917-1921 гг. (или более узко: 1920-1921), но и к любому периоду российской истории, в. растеризуемому социальным кризисом, в том числе i крестьянскими восстаниями, или попытками осуществит! радикальную аграрную реформу.
Н.ГТ. Носова считает, что крестьяне не стремились отказаться от своего идеала — быть свободным хозяином на вольной земле. И там, где не считались с реально* оценкой настроения крестьян, дело оборачивалось к только серьезнейшими осложнениями, но и "временным успехами контрреволюции". "Все это, а главное - насильственное отчуждение продукта крестьянского труда -неизбежно вступало в противоречие с крестьянским представлениями о социальной справедливости. Вековал мечта крестьян — быть хозяином на своей земле и свободно распоряжаться продуктами своего труда — не сбылась. На этой основе возникает [...] политический и экономический кризис"107.
С.А. Павлюченков, в своих немногочисленных, но! очень содержательных работах уделяя российской деревни особое внимание, подчеркивает, что крестьянство в голь Гражданской войны шло своим, третьим путем. Причин массовых крестьянских восстаний он видит в том, что деревня была фактически лишена права и возможности л>| гально и законно отстаивать свои, жизненно важные mJ тересы.
Крестьянское движение исследователь объясняет! во-первых, эгоизмом крестьян, отказавшихся от выполнения своих "обязанностей по отношению ко всему обществу" и спровоцировавших, таким образом, его ответную]
реакцию; во-вторых, неспособностью большевиков "гибко подойти к крестьянству" вследствие своей убежденности в праве на монопольное обладание властью и идеологией. Крестьянский эгоизм стал следствием действий левых радикалов, переманивших на свою сторону крестьянство демагогическим "Декретом о земле", который создал иллюзию, что "земля принадлежит не всей нации, а лишь ее крестьянской части". Данная иллюзия оказалась чревата многолетней и кровопролитной Гражданской войной108.
* * *
Как мы видим, крестьянские выступления времен Гражданской войны на советской территории не были обойдены вниманием отечественной историографии. Правда, литература о них имеет ряд особенностей. Специальных исследований по данной теме крайне мало, и посвящены они, как правило, изучению крупнейших восстаний. О рядовых деревенских выступлениях иногда вскользь, а иногда и подробно упоминается в общих работах о Гражданской войне и аграрной истории России. Но и они, по преимуществу, составляют как бы исторический фон эпохи, иллюстрируют противоречия между крестьянами и властями и редко оказываются в центре внимания историков.
* * *
Во многих отношениях отечественной историографической традиции противостоит эмигрантская литература, которая занимает в историографии крестьянского бунтарства особое место. Свободные от идеологических шор исследователи пытались изложить ситуацию такой, какой она представлялась именно им, а не кому-нибудь другому. Намеренное невнимание советских историков к "бунташной" проблематике имело следствием столь же намеренное обращение к ней зарубежных историков. Тема превратилась в своеобразный полигон, где шла борьба не научных гипотез, а идеологий. Советские исследователи в обязательном порядке критиковали и "разоблачали писания" западных историков, совершенно недоступные широкому кругу читателей и известные лишь в искажен! ных пересказах тех же критиков-доктриналов109.
В эмигрантских книгах и статьях крестьянское бун. тарство предстает во всем своем многообразии110. Так, змц. грант, участник Белого дела на Севере России СС. Маслен оценивал крестьянское сопротивление Советам в годы Гражданской войны исключительно как "рефлекс на насилие властей,ч,п.
Примерно о том же писали и другие очевидцы ij непосредственные участники крестьянских восстаний-' Н. Воронович, А.Л. Окинский, К.О. Криптон и другие, тогда как большая часть отставных ортодоксально щ. строенных политиков эсеровского толка продолжала от. стаивать мысль о том, что плоха не сама идея советски власти, а то конкретное содержание, которым она Hanoi, нялась.
Политический момент в работах эмиграции "перед! волны" явно превалировал над беспристрастным анад. зом документальных свидетельств. Это и понятно, так к;, эмигрантские историки — в большинстве своем вчеращ. ние участники Гражданской войны — лишь в силу обо ятельств переквалифицировались в гуманитариев.
Первым в русскоязычной историографии кресты* ских восстаний этого периода как самостоятельной npod лемы исследования коснулся М. Френкин112, который вполне аргументированно доказывал, что крестьяне защищали свои собственные интересы. Но работа была написана в основном с использованием советских публики» документов, с небольшим привлечением западных исто ников, а потому вызвала волну критики отечественна историков. Исследование Френкина, конечно же, \ закрывало вопросы крестьянских выступлений, но ов было важно, во-первых, фактом постановки сложно, проблемы исследования, а во-вторых, "тем уроком, кащ был дан советским исследователям на предмет источи ковой базы — что внимательный историк найдет нем* гое даже в подцензурной советской печати, не говоряд о богатстве архивов"113. Френкин считал термины > лацкие мятежи" и "политический бандитизм"114 ода венными анахронизмами и не подходил к крестьяне^ движению тех лет как к составной части Белого дв№ ния. По мнению исследователя, разойдясь с большею
ми из-за их экономической политики, крестьяне выступили и против А.В. Колчака и А.И. Деникина с их моби-лизацией115.
Американские исследователи (В. Бровкин и другие), изучая крестьянское движение, использовали термин "зеленые" — как противовес и красным и белым. "Зеленые", по их мнению, "третья сила Гражданской войны"116. Мы готовы согласиться с Д.А. Сафоновым и В. В. Кондрашиным117 в том, что сравнение это не совсем удачное — оно автоматически объединяет крестьянский протест в единое целое, кроме того, "зелеными" обычно именовались подавшиеся в партизаны дезертиры, а не все крестьяне. Крестьянские восстания В. Бровкин рассматривает не иначе как составную часть Гражданской войны, поскольку "крестьяне вели борьбу с властями, не считаясь с официальной линией фронта"п8. То есть в едином событийном клубке переплетались разновидности гражданского противостояния: политических групп и государств между собой, крестьян против властей и "внутренняя война" — белых против красных, стремившихся установить свой порядок на той или иной территории119. Эскалацию крестьянского сопротивления Бровкин увязывает с последствиями большевистской политики, а также с тем, что армии противоборствующих сторон — белых, красных, зеленых — прошли в ходе Гражданской войны "по пути деградации": ничем не объяснимое насилие, сведение личных счетов и как итог — беспредельное "озверение" общества. Причины поражения крестьян автор усматривает в том, что "крестьяне не могли победить, они никогда не стремились овладеть государством120, и в особенностях политической жизни каждой губернии, шедшей в разрез с событиями в иных районах страны121. Однако, по мнению исследователя, крестьяне взяли верх в 1922 г.: "большевикам пришлось от них отвязаться"122. Здесь Бровкин - сторонник точки зрения Данилова, но сложно согласиться с тем, что власть от деревни "отстала".
Э. Карр не пошел дальше характеристики крестьянских восстаний в России как "зеленого движения", а причины роста его численности в 1920—1921 гг. усматривал в развернувшейся после разгрома Белого движения демобилизации123.
Н. Верт ассоциировал крестьянское сопротивлени с "настоящей" Гражданской войной, но сводил послед нюю к возобновлению военного конфликта между двуц общественными составляющими, на которые делило российский социум: деревня повернулась против города а город — против деревни124.
В исследовании Н. Перейры125 внимание акцентв-ровано на крестьянских восстаниях в Сибири. Анализу руя причины столь активного крестьянского сопротивле. ния властям, исследователь пришел к выводу об их идеи, тичности для российских регионов, например непереносимое увеличение налогового бремени на кре-стьянское хозяйство, несбалансированность торговых взаимоотношений между городом и деревней, процесс политической централизации, подрывающий влияние крепь.! ян в местных властных структурах126. Исследователе критикует идею о проведении параллелей между крестьянскими повстанцами и "белой контрреволюцией": пощ существовала опасность возвращения помещиков, кресл-1 яне не рисковали открыто и в массовом порядке выступать против большевиков127.
После прочтения книги Андрея Грациози128 наш приходит высказывание одного из современных историков: «Они [иностранцы] так "насобачились" в понимании "менталитета" русского мужика, словно всю жизнь ходи ли в онучах, пили самогон и ели лаптем щи»129. Конечна! подобное утверждение не всегда бесспорно, но в даннок! случае — далеко не беспочвенно.
На первых же страницах А. Грациози заявляет, чк "конфликты между украинскими крестьянами и различными государственными образованиями, пытавшимися утвердиться на Украине между 1917 и 1920 гг., являющ частью общего противостояния крестьянства бывшем Российской империи сначала царскому государству, а за| тем - советскому", повторяя, тем самым, основные по» жения В.П. Данилова1 и в.В. Кондрашина, Д.А. Сафонм ва и других. Само же это противостояние, по мнение А. Грациози, было составной частью событий, которк: можно охарактеризовать как Европейскую сорокалетию*; войну XX в. (1917-1956 гг.).
Первая - "украинская" - фаза этой войны (1914 1922 гг.) предваряла развертывание одного из централ»!
48
ных конфликтов XX в. между старыми державами и "национально-освободительными движениями" и попытками их создать новые государственные образования131.
Украинские события 1917—1922 гг., по мнению автора, — предтеча, наглядный пример, первый опыт социального противостояния между "старыми" и "новыми" социально-этническими структурами. Можно согласиться и с оценкой 1917 г. как пикового патологического состояния украинского общества, которого оно достигло благодаря интегральным кризисам, развивавшимся в России.
А. Грациози стремится, по мере возможностей, сконцентрировать свое внимание на общей исторической палитре, поскольку, как ему кажется, за внешней хаотичностью событий "скрывается заметная упорядоченность". Одним из наиболее существенных моментов этой упорядоченности автор считает взаимоотношения между группой "украинских" большевиков и тем, что он определяет как украинское крестьянское национально-освободительное движение 1918—1919 гг. Историк уверен, что крестьянское движение осенью 1917 г. продемонстрировало черты, в которых можно увидеть зародыш возможного стихийного национал-социализма.
К обострению конфликта как между украинскими крестьянами и "чужеродцами", так и между городом и деревней, указывает автор, привели события конца апреля (1918 г.), когда социалистов Центральной Рады сменил Скоропадский. Последнего действительно интересовал национальный вопрос. На местах новые власти назначили в качестве своих представителей крупных землевладельцев — в основном русских и поляков, фактически исполнявших приказы немцев и австро-венгров.
"Перед лицом нового врага, — продолжает автор, — крестьяне стремились к объединению, выдвигая в качестве руководителей зажиточных крестьян, больше всего пострадавших от реквизиций. Негодование крестьян усилило присутствие иностранных войск. Деревня видела в гетманщине, опирающейся на чужие штыки, лишь силу, которая пытается отнять у них завоеванную мечту о земельном переделе. Но в конечном счете, как это не покажется парадоксальным, село накапливало энергию вследствие относительного спокойствия, гарантированного именно австро-германскими войсками, которые оберега-
"Бунташный вектор "
49
ли Украину от тяжелых испытаний, уже поглотивших со седнюю Россию. Уже к концу 1918 г. в крестьянском дв* жении определились два основных направления, которц станут более очерченными в следующем году: настоящц крестьянские восстания (стихийные и кратковременные) и многочисленное, более активное партизанское движение - не только сорганизованное, но еще и разнообра]. ное и неоднородное. Именно аграрная политика сыграла определяющую роль в эскалации ненависти к советском)! правительству крестьянского движения. Совершенно щ видна роль, сыгранная в развязывании войны противщ ревни особым соединением идеологических моментов с жщ ненными потребностями, с целью выжать как можно боли тс из деревни"'32. Реакция украинских крестьян бьЫ намного сильнее, чем ожидалось, и она быстро заразил! охваченные уже волнениями партизанские отряды, щ помощи которых большевики когда-то пришли к власти Результатом стало большое восстание, вспыхнувшее вес! ной 1919 г.
Идеологический спектр восстаний в 1919 г. А. Грани, ози набрасывает двумя-тремя штрихами: он характеризовался многими общими чертами. Некоторые из этих чем совпадали с теми, которые обеспечили цельность движения в течение предыдущего года. Другие, только относи-! ТСЛЬНО новые, были на самом деле преувеличенным отражением характеристик, уже появившихся в 1917-1918 п И наконец, некоторые особенности, возникшие в резулЛ тате изменения обстоятельств и, в частности, инициатив большевиков, представляли собой ответную реакцию крестьян и партизанского движения на эти инициативы.
Автор обрывает свое исследование 1919 г., тогда каИ 1920 г. (и 1921-й) во многом изменили расстановку сш| характер, содержание крестьянского бунтарства, направим ПОТОК недовольства по новому руслу и тем самым окрасив тему крестьянского противостояния с властью в нови! тона.
Преодоление узости классового подхода и отказ Л "смиренного умиления" по отношению к крестьянстЛ позволили разблокировать целый ряд вопросов: крестьян! ское движение эпохи революционных потрясений ным! не рассматривается в качестве последствия "резкого ухуЛ шения материального положения", подвергнута критис] концепция "двух социальных войн" в деревне, а главное — часть исследователей развивает тезис о консервативности крестьянского бунтарства, не решаясь, впрочем, оценить его как реакционные действия.
* * *
Характеристика внешних атрибутов, наиболее ярких моментов крестьянского сопротивления — вот основное содержание работ большинства отечественных и зарубежных исследователей. В стороне остались тысячи случаев "рядовых" крестьянских выступлений. Не раскрыта причинно-следственная связь выступлений, основной упор делается на продразверстку, трудгужповинности и произвол властей. Тогда как в совокупности с этими фактами стоит рассмотреть влияние на настроения крестьянства (а значит, и на возможные действия) бытовых условий, традиций, модернизаторских процессов изменений в психике, вызванных интегральным кризисом в обществе и государстве.
Стоит обратить внимание на влияние политики властей не только на состояние хозяйства, но и на психику крестьянства, с учетом половозрастных факторов деревенского населения.
Существует потребность расширить рамки исследований с точки зрения изучения типологизации сопротивления, составления социально-психологического портрета бунтаря — рядового участника, инициатора и руководителя, отдельных моментов противостояния - тех, которые характеризуют действительный облик и мировоззренческие основы деревенского жителя.
Необходимо более критически подойти к превалирующему ныне мнению о монолитности исторического феномена — "Крестьянской революции 1902—1922 гг."133. В данном случае пришлось бы признать, что ни Февраль, ни Октябрь 1917-го не выступили переломными моментами в истории России и уж тем более российского крестьянства (поскольку последнее составляло более 2/3 всего населения страны). В таком случае правомерно поставить знак равенства между самодержавием и Советской властью (чего В.П. Данилов, один из авторов идеи непрерывности 20-летней крестьянской войны в России, принять
нс может134), провести параллели между царской полиц! кой и политикой большевиков в аграрной сфере.
Феномен постоктябрьского бунтарства заключав в том, что деревня бунтовала против потенциального J юзника — Советской власти (самодержавие российсш крестьянина в своих союзниках никогда, даже гипоы чески, не числило), которая в своих действиях (зачаегм откровенно демагогических, политиканских) делала сад ку именно на крестьянство ~ это и Декрет о земле (пр нятый первым), и закон о социализации, и Положена социалистическом землеустройстве, и курс VIII сш РКП (б) на "союз со середняком", — всегда демарш союз рабочего класса с крестьянством и при каждом щ ном случае разрывая этот "союз".
Доказательством этого и служит данное исследоЛ
ние.
1 См.: Акульшин П.В., Пылькин В.А. Бунтующий пахарь. Крепц скос движение в Рязанской и Тамбовской губерниях в 1! 1921 гг. Рязань, 2000.
2 См.: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 гг Южный Урал. Оренбург, 1999. С. 6-14.
3 См.: Дубин. В боях закалялась (Подавление бандитских ноет*, в 1920) // Красное знамя. 1927. 13 нояб.; Корушин Т.Д. 10лети встской власти в Ишимском округе (1917-1927). Ишнм, 1927.fi же. Дни революции и советского строительства в Ишимскош руге (1917-1926). Ишим, 1926; Павлуновский И. Обзор банд; ского движения по Сибири с декабря 1920 по январь 1922 г It вониколаевск, 1922; Тухачевский М. Борьба с контрреволюш ными восстаниями // Война и революция. 1926. № 7-9.
4 См.: Десять лет работы Советов рабочих, крестьянских и краев армейских депутатов Златоустовского округа. Златоуст, 1927; Ка стьянские восстания в 1918 году в Кунгурском уезде. Кушур, Ш
5 См.: Денисов И. Сибирский бандитизм // Красная Армия. II № 9; Казаков Р. Бандитизм на территории РСФСР // Тамг №21; Васина Е. Бандитизм в Саратовской губернии. Сараи 1928; Королев И.И. В тяжелые годы (Кулацкие восстания)! Красное знамя. 1927. 18 дек.; Коротаев А. Крестьянские восп ния в 1918 году// Кунгурский Красный край. Кунгур, 192Ш 7, С. 4-5; Леонидов Б. Эсеро-бандитизм в Тамбовской губеря и борьба с ним // Война и революция. 1922. № 14-15; СидорлШ Курганское восстание в январе 1921 г. // Пролетарская ревю ция. 1926. № 6. С. 93-110; Хвалебное. Минувшие дни: Крз№ очерк бандитского движения за 1920—21—22 гг. / Былое С»
52
ри. 1923. № 2; Хейфец Н. Белый бандитизм. Советы без коммунистов // Там же.
6 Казаков А.С. Общие причины возникновения бандитизма и крестьянских восстаний // Красная Армия. 1921. N° 9.
7 См.: Кубанин М. Антисоветское крестьянское движение в годы гражданской войны (военный коммунизм) // На аграрном фронте. 1926. № 1; Покровский М.Н. Контрреволюция за 4 года. М . 1922; Шафир Я. Белогвардейцы и крестьянство. М ; Л , 1928.
8 Кубанин М. Указ. соч. С. 38.
9 Там же. С. 44.
1° См.: Оликов С. Дезертирство в Красной Армии и борьба с ним. Б.м., 1926.
11 См., например: Войцекян AM. В зеленом кольце: Очерки движения "зеленых" в Московской губернии в 1919 г. М.; Л., 1928; Гурьев Н.В. Чапанная война. Сызрань, 1924; Фавицкий В. Зеленая армия в Черноморьс // Пролетарская революция. М.; Л., 1924. Кн. 8—9; [Померанцев П.Е.] Повстанческое движение в алтайской губернии в 1920 году (1 мая - 1 октября 1920). Ново-Николаевск, 1922; Померанцев П.Е. Красная Армия Сибири на внутреннем фронте (Борьба с восстаниями в тылу за 1920-1922 г.) // Красная Армия Сибири. Новониколаевск, 1923. № 3-4.
12 Изучение вопроса о крестьянстве явно не приветствовалось в СССР. Здесь легко можно было "сорваться" с классового подхода и начать рассматривать крестьянство без оглядки на заранее выверенные принципы и схемы, не свойственные этому социальному слою.
13 См., например: Таубин Р. Разгром кулацкого мятежа Сапожкова // Борьба классов. 1934. № 12; Максимов В.А. Кулацкая революция и ижевское восстание (1918 г.). Ижевск, 1933.
14 См.. ЦДНИ СО. Ф. 41.
15 См.: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921... С. 7. ,6 См.: История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков): Краткий курс. М., 1938. С. 157.
17 См., например: Аверьев В. От нейтрализации середняка - к союзу с ним (к 15-летию VIII съезда партии) // Советское государство. 1934. № 2; Лурье Мм Никулихин Я. Политика партии в деревне. М., 1934; см. также: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 гг. ... С. 7.
18 См. историю, развернувшуюся вокруг журнала "Вопросы истории" в середине 1950-х гг. (Отечественные архивы. 1992. № 3,4).
19 См.: Ленин В.И. Товарищи рабочие! Идем в последний и решительный бой! // Поли. собр. соч. Т. 37; Он же. Заседание Петроградского Совета. 12 марта 1919 года. Ответы на записки // Там же. Т. 38; и другие работы.
20 См.: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 гг. ... С. 7.
21 См., например: Шелестов Д.К. Из истории крестьянских восстаний в Западной Сибири осенью 1918 г. // Вест. МГУ. 1954. Вып. 1. Сер. обществ, наук. № 1. С. 57-66.
Бунташный вектор
53
См.: БЕЛЯШОВ М. Разгром контрреволюционного мятежа в Заур;, лье ,// На земле курганской: Альманах. Курган, 1953. № 3; НОВ МЛ К вопросу о социально-экономических последствияхз, пално-сибирского кулацко-эсеровского мятежа 1921 г. // Уч -,3; Тюменского пел. гос. ин-та. Тюмень, 1959. Т. 15. Вып. 3; Бещ // / Разгром Сургутского кулацкого мятежа в 1921 году //yJ зап. Тюменского псд. гос. ин-та. Тюмень, 1958. Вып. 2. С. 77—951 БОГДАНОВ М.А. Разгром Ишимско-Петропавловского кулацко-ы ро некого мятежа в 1921 г. // Уч. зап. Ишимского пед. ин-та. \щ Т. 3 Вып. 4; БУДАРИН М. Разгром эссро-кулацкого восстания \щ года // Блокнот агитатора Омского обкома КПСС. 1957. N; ;'| ПОЭДНЫКОВ II.Ф. Ликвидация контрреволюционных кулацкихъЛ станий в Оханском уезде в 1918 году // На фронте и в тип I Пермь, 1959.
23 См., например: ТИТОВ Ю.П. Борьба советского государства d
контррсполюцйонными мятежами (конец 1920—1921 гг.) // 0*1 государство и право. 1967. № 5; ЛЫСИХИН Н.Ф. Разгром контр» I волюционного мятежа на Средней Волге в 1919 г. // Краевед скис записки. Куйбышев, 1963. Вып. 1; СКОБЕЛКИНА Е.Б. Симбм.1 скис большевики в борьбе с кулацким мятежом весной 1919 J да // Уч. зап. Ульяновского гос. пед. ин-та. Сер. общественна! наук. Ульяновск, 1966. Т. 22. Вып. I ^4 См.: БОГДАНОВ М.А. Из боевой истории частей особого назначен»! Сибири // Та м же. 1967. Т. 23. Вып. 1; ОН ЖЕ. Разгром контррсI волюции на Горном Алтае в 1921-1922 гг. // Воен.-ист. щ\ 1969. № 5; ОН ЖЕ. Разгром кулацко-эсеровского мятежа на щ ском Севере в 1924 году // Уч. зап. Ишимского пед. ин-та Tt| мень. 1969. Т. 3. Вып. 4; ОН ЖЕ. Разгром кулацко-эсеровского»! тежа в Петропавловск-Кокчетавеком районе 1921 г. //Доки сообш. научн. конф. по истории Сибири и Дальнего Востоц! Томск, I960; и другие работы. 25 БОГДАНОВ М.А. Разгром западно-сибирского кулацко-эссровсия!
мятежа 1921 г. Тюмень, 1961. 6 См.: ЗАПОДОВНИКОВА А.Г. Борьба с кулацкой контрреволюцией! Западной Сибири в период перехода от гражданской войны il мирному социалистическому строительству (1920-1922 гг.). Ни] восибирск, 1969; ОНА ЖЕ. Сибирское крестьянство в ходеборЛ| с кулацкой контрреволюцией в 1920-1922 гг. // Советское KJ стьянство - активный участник борьбы за социализм и комм, низм. Барнаул, 1969. С. 81-85; РОЩЕВСКИЙ ПИ. Восстановлен! Советской власти в Зауралье после изгнания колчаковщины/I Ист. сборник. Тюмень, 1967. Т. 33; ПОЛЯКОВ Ю.А. Перехмш нэпу и советское крестьянство. М., 1967. 27 См.: САФОНОВ Д.А. Великая крестьянская война 1920—1921 гт С. 9-10.
" См., например, спор В.П. Данилова и Ю.А. Полякова: Лт ЛОВ В.П. Некоторые итоги научной сессии по истории совстепш деревни // Вопр. истории. 1962. № 2; ОН ЖЕ. По поводу так называемого третьего этапа аграрной революции (Ответ Ю.А.М
54
лякову) // Там же. 1962. № 9; ПОЛЯКОВ Ю.А. К вопросу о содержании и этапах аграрной революции в СССР Там же 1962. № 8; ОН ЖЕ. Еще раз о некоторых вопросах истории аграрной революции // Там же. 1963. № 2.
29 ПОЛЯКОВ Ю.А. Переход к нэпу и советское крестьянство М., 1967. С. 366.
30 См.: Там же. С. 364-365.
31 См.: Там же. С. 366, 370.
32 Там же. С. 367.
33 См.: Там же.
34 Там же. С. 375.
35 См.: Там же. С. 372.
36 См.: Там же. С. 374-375, 376; см. также: САФОНОВ Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 г. ... С. 10.
' АБРАМЕНКО Н.Л. Боевые действия коммунистических отрядов - частей особого назначения в Западной Сибири (1920-1923 гг.) // Сибирь и Дальний Восток в период восстановления народного хозяйства. Томск, 1965. Вып. 4; ТРИФОНОВ И.Я. Классы и классовая борьба в СССР в начале нэпа (1921-1923 гг.). Ч. 1. Борьба с вооруженной кулацкой контрреволюцией. Л , 1964; БОЖЕНКО Л.И. Об одной из форм классовой борьбы в Сибири накануне и в первые годы нэпа // Вопросы истории Сибири. Томск, 1969. С. 226-237.
38 САФОНОВ Д.А Великая крестьянская война 1920-1921 гг. С. 8-9.
39 ТРИФОНОВ И Я Указ. соч. С. 6.
40 Там же. С. 8.
41 Там же. С. 18.
42 Там же. С. 43.
43 Там же С. 299.
44 Там же. С. 112-113. 4-s Там же С. 121. 130.
46 Там же С. 123.
47 См.: АНИСТРАТЕНКО В.П. Коммунисты Урала во главе борьбы трудящегося крестьянства против кулачества в 1921-1923 годах.: Ав-тореф. дис. ... Канд. ист. наук. Свердловск, 1971; ОН ЖЕ. Мероприятия партийных организаций Урала по ликвидации кулацкого мятежа 1921 // Уч. зап. УрГУ. Сер историческая. 1971. № 120. Вып. 23. С. 65-78; НИКИТИН ВН. Коммунисты Урала в борьбе с кулацкой контрреволюцией летом и осенью 1918 года// Борьба партийных организаций Урала за закрепление завоеваний Октябрьской революции и построение социализма. Свердловск, 1976; СЕМЕНОВ А. В дни суровых испытаний (К 50-лстию разгрома эссро-кулацкого мятежа в Западной Сибири, Зауралье) // Блокнот агитатора. Курган, 1971. № 16; ШУКЛЕЦОВ ВТ. Ликвидация Колыванского кулацко-эсеровского мятежа (июль 1920 г.) // Из истории партийных организаций Сибири. Новосибирск, 1972. Вып. 83; КАПЦУГОВИЧ И. История политической гибели эсеров на Урале. Пермь, 1975; ГРИГОРЬЕВ В.К. Разгром мелкобуржуазной контрреволюции в Казахстане (1920-1922 гг.). Алма-Ата, 1984;
"БУНТАШНЫЙ ВЕКТОР"
55
Толинков ДЛ. Крушение антисоветского подполья в СССР | 2 кн. М . 1986; Якубова Л.М. Разгром кулацких мятежей в Средне, Поволжье в 1918 г. // Вопросы отечественной, зарубежной исто рии, литературоведения и языкознания. Казань, 1981. (И ц только малая часть вышедших в то время работ.) 48 См.: Басманов В.И. Кулацко-эсеровский мятеж 1921 г. в Тюмсн ской губернии // Научн. тр. Тюменского ун-та. 1976. Т. ^ С. 32—40; Богданов М.А. Разгром антисоветских мятежей осени. 1920 года в Сибири // Вопросы истории СССР. Ульяновск, Щ Чистов Б.Н. Крах чапанного мятежа // Волга. 1974. № 4; ДОщ, кин В.И. О социальной природе антисоветских вооруженных ступлений в сибирской деревне (конец 1919 — начало 1920 г>; Вопросы истории социально-экономической и культурной жщ. ни Сибири. Новосибирск, 1975. С. 96—106; Он же. Из исторг классовой борьбы в Сибири в 1920 г.: Лубковшина и ее крах// Изв. Сиб. отд-ния АН СССР. Новосибирск, 1980. № I. Сер.об-шественных наук. Вып. 1. С. 90—97. 49 Назовем только отдельные из них: Бровкин В.Н. Россия в Грц. данской войне: власть и общественные силы // Вопр. исторц 1994. № 5; Вронский О.Г., Щагин Э.М. Большевистский режнщ крестьянство России в 1917—1920 гг. // Власть и общественна; организации России в первой трети XX столетия. М, \% С. 177-205; Осипова Т.В. Крестьянский фронт в граждански войне//Судьба российского крестьянства. М., 1995; Она же.Обманутый класс // Родина. 1990. № 10. С. 24-25; Суворов А к против всех. Неизвестная гражданская война // art. и га I info п Мастеров. Русские рабочие и марксизм // По страницам самщ дата. М., 1990; Павлюченков С.А. Военный коммунизм в Россп власть и массы. М., 1997; Телицын В.Л. Нестор Махно: Исторг, ческая хроника. М.; Смоленск, 1998.
50 См.: Бордюгов Г.А., Ушаков А.И., Чураков В.Ю. Белое дело: \ш логия, основы, режимы власти: Историографические замета М., 1998; Тормозов В.Т. Белое движение в отечественной истоц-ческой литературе (1920-е годы). М., 1989; Он же. Советская историография истории Белого движения (конец 1929-1991 rr.i М., 1994.
51 См., например: Михайлов И.В. Белое дело: зигзаги, тупики \\щ спективы историографического осмысления // Акадсни П.В. Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Си-тьи. М., 2000. С. 397-411.
52 Кабытов П. С, Козлов В.А., Литвак Б. Г. Русское крестьяне™ этапы духовного освобождения. М., 1988. С. 120 (См. криц работы в кн.: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война Ш 1921 гг.... С. 10).
53 Там же. С. 123.
54 Там же.
55 Там же.
56 См.: Базаров А.А. Кулак и Агрогулаг. Курган, 1991; ОнжеЖ лом или господа колхозники. Курган, 1998.
57 Вольф 3. Крестьянские восстания // Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире: Хрестоматия. М., 1992. С. 294- 304; Мур Б. Революция угнетенных: свидетельство защиты // Там же. С. 308-309; Скотт Дж. Оружие слабых: повседневное сопротивление и его значение // Там же. С. 285-287; Тилли Ч. Сельский конфликт и сопротивление развитию капитализма и государства // Там же. С. 333-337; Хобсбаум Э. Разбой как социальное явление // Там же. С. 288—289.
58 См.: Данилов В. Аграрная реформа и аграрные революции в России // Там же. С. 310—321. (Те же позиции автор отстаивает и в другой работе, см.: Данилов В.П. Крестьянская революция в России. 1902—1922 гг. // Крестьяне и власть: Матер, конф. М.; Тамбов, 1996) См. также: Чеканцев З.А. О новом подходе к истории народных движений // Нов. и новейш. история. 1993. № 4.
59 Осипова ТВ. Крестьянский фронт в гражданской войне // Судьбы российского крестьянства. М.: РГГУ, 1995. (См. также анализ ее работ в книге: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 гг. ... С. 11.)
60 См.: Там же. С. 90.
61 Там же. С. 91.
62 Там же. С. 95.
63 Там же. С. 96.
64 См.: Там же. С. 109.
65 См.: Там же. С. 141.
66 Осипова ТВ. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. М., 2001.
67 См.: Дементьев Н.Е. К оценке земельной и продовольственной политики Советской власти в 1917-1918 гг. // Вопр. истории. 1991. № 4-5. С. 204-207.
68 См.: Абрамовский А.П., Панькин С.Н. "Голубая армия": создание, борьба, разгром // Исторические чтения: Матер, науч. регион, конф. Центра историко-культурного наследия г. Челябинска "Крушение царизма и гражданская война на Урале" (1997). Челябинск, 1998; Сафонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале 1855—1922 гг.: Хроника и историография. Оренбург, 1999; Он же. Великая крестьянская война 1920-1921 гг. Скориков А. И. Из истории повстанческого и дезертирского движений на территории Челябинской губернии в конце 1919 - начале 1921 гг. // Исторические чтения: Матер, науч. per. конф. Центра историко-культурного наследия г. Челябинска "Крушение царизма и гражданская война на Урале" (1997). Челябинск, 1998; Телицын В.Л. Антибольшевистские выступления уральского крестьянства в первые послереволюционные годы // Каменный пояс на пороге III тысячелетия. Екатеринбург, 1997. С. 114-117; Он же. К истории антисоветских выступлений крестьянства Урала в первые послереволюционные годы (предварительные замечания) // История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тез. докл. Всерос. науч. конф., посвящ. 75-летию Зап.-Сиб. крестьянского восстания 1921 г. Тюмень, 1996. С. 61-63; Он же.
"Бунташный вектор"
57
К истории антибольшевистских выступлений на Урале в щщ послереволюционные годы: некоторые события и факты //1% литаризм в России (СССР) 1917-1991 гг.: оппозиция У ращ СМИ Матер, науч. практ. конф Пермь, 1998. С. 6-8; Шибани Hi "Зеленая война": Исторические очерки (о ащтшщщ движении крестьян и казаков на Южном Урале в 1920 он Иск, 1997; Егоров А. В. Восстание, которого не было ' у% , 16—25 июня 1918 г. в с. Топорнино и отряд А М Чеьерева} Страницы минувшего. Уфа, 1995. С. 93—98; Кульшарш Ыц Восстание "Черный Орел" в Башкирии // Актуальные •;.- ,-. социально-политической истории советского общества. Уфа. \Ц
69 См Коваль ИМ. Переход к нэпу в уральской деревне // Hnq* Советской России: новые идеи, суждения Тюмень. 199S С. II—13; Телицын B.J1. Сквозь тернии "военного комм> крестьянское хозяйство Урала в 1917—1921 гг. М.. 1998 ; Меяхъ скый H.N. Деревня Урала в условиях военного коммодц1 (1919*1921 гг.). Свердловск, 1991; Рассказов Л. П. П<х "военного коммунизма** в Башкирии // История края и qj^ людей. Уфа, 1994.
7° См.: Константинов СИ Вооруженные формирования л ротику борствуюших правительств Поволжья, Урала и Сибири • щ гражданской войны. Екатеринбург. 1997; Московкин В.В f !;-¦,-, ноборство политических сил на Урале и Западной Сибири i*-риод революции и гражданской войны (1917-1921 гг.). Тюк% 1999; Пушкарев Н. О красном и белом терроре периода град* с кой войны (на материалах Шадринского уезда) /// Реводкмн 1917 года и Зауралье (Поиск и проблемы). Курган. С. 81 —85; Дмитриев П. II, Куликов К.И Мятеж в ИжевскоВя кинском районе. Ижевск, 1992. 7' См. Долбилова Л.П. Крестьянский менталитет в первые годы С* ветской власти 1917-1920 (на примере Вятской губернии)//Впекая земля в прошлом и настоящем Киров, 1995. Т | С. 125-128.
7? См.: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920— 1921 гт Он же. Крестьянское движение на Южном Урале 1855—1922 гт
73 См.: Дементьев В.Д., Самошкин В.В. Восстание крестьян наТ» бовшинс в 1920-1921 гг. (Обзор материалов) // Ист. СССР. 191 № 6; Соболева А.А. Крестьянское восстание в Тамбовской п/ф нии (1920-1921 гг.): Библиогр указ. Тамбов, 1993; ШшккшО! Зарубежная историография российского крестьянства и крестьянских движений в 1918—1921 годах: историографический обзоа Тамбов, 2000.
74 См., например: Есиков С.А., Канищее В.В. Специфика антигосударственного протеста крестьян (Тамбовская губерния 1861-1921) // Крестьяне и власть: Тез. докл. и сообщ. науч. конф 7-8 апр. 1995. Тамбов, 1995; Фатуева Н.В. Противостояние:щ зис власти — трагедия народа (Из истории крестьянских волнений и восстаний в Тамбовской губернии в 1918-1921 годах). Рязань, 1996; Фельдман Д. Крестьянская война // Родина. 1989
5с?
№ 10, С. 52-57; Фатуева Н.В. Крестьянские волнения и восстания в Тамбовской губернии (1918—1921 rr | М , 1995; Федоров СВ. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии 1920—1921 гг.: Современная историография // Тамбовское крестьянство: от капитализма к социализму «вторая половина XIX ~ начало XX в.). Тамбов. 1998. Вып. 1. С 115-126.
75 См.: Антоновщина: чья трагедия? О восстании крестьян на Там-бовщине // Мегаполис-Экспресс 1990. 13 сент.: Аптекарь ПА. Крестьянская война // Воен.-ист. журн 1993. №1,2; Повпк>чсн~ ков СЛ. Почему вспыхнула "антоновщина"" Дополнительные штрихи к истории восстания // Неделя 1939. № 44. С. 10-11.
76 См.: Саблин В А. Хроника отчаяния и борьбы (Вологодская деревня в годы гражданской войны) // Вологда; ист .-краевед альманах. Вологда, 1994. С. ISO—194; Коняев И. Новоладожская Вандея: (О крестьянском восстании в Нозоладожском уезде в 1918 г.) // Нов. журн. 1995 № 3. С. 105-118; Худяков П. Бывало-живало // Север. 1989 № 57. С 70-91.
7 Яров СВ. К вопросу об источниках и особенностях крестьянских восстаний на Северо-Западе России в годы "военного коммунизма" // Северо-Запад в аграрной истории России. Калининград, 1997. С. 76-80; Он же. Крестьянские волнения на Северо-Западе советской России в 1918-1919 гг. // Крестьяноведенне. 19%. М., 1996. С. 134—159; Он же. Политическая психология крестьян при переходе к "военному коммунизму": (По материалам Северо-Запада России) // Вече: Альманах рус философии и культуры. СПб., 1995. Вып. 2. С. 49-77; Ом же. Источники по истории политического протеста в Советской России в 1918-1923 гг. Учеб. пособие. СПб., 2001.
78 См.: Яров СВ. Крестьянин как политик. Крестьянство Северо-Запада России в 1918-1919 гг.: политическое мышление и массовый протест. СПб., 1999.
79 Яров С.В. К вопросу об источниках и особенностях крестьянских восстаний на Северо-Западе России... С. 79.
80 См.: Журов Ю.В. Гражданская война в сибирской деревне. Красноярск, 1986.
81 См.: Лагунов К.Я. Двадцать первый: Хроника Сибирского мятежа // Урал. 1989. № 5, 6; Он же. Двадцать первый: Хроника Западно-Сибирского крестьянского восстания (1921 г.). Свердловск, 1991; Он же. И сильно падает снег... Тюмень, 1994.
82 См.: Курышев Н.В. Крестьянство Западной Сибири в годы Гражданской войны: (Нравственные аспекты) // Из истории революций в России: Первая четверть XX века. Томск, 1996. Вып. 2. С. 42-47; Он же. Природа и человек в годы гражданской войны (По материалам сибирской печати) // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития. Омск, 1988. С. 135-138; Непеин И. Забытый террор (1918-1923) // Енисей. 1990. № 2. С. 61-68.
83 См.: Шишкин В.И. Антикоммунистическое вооруженное сопротивление в Сибири в 1920 году (Численность и состав повстан-
"Бунташный вектор"
59
цев) // Из истории революций в России: Первая четверть XX века. Томск, 1996. Вып. 2. С. 85—103; Он же. Колыванский мятеж (1920 г.): Документальная хроника // Сиб. огни. 1990. № 10. С. 132-148; Он же. Красный бандитизм в Советской Сибири// Советская история: проблемы и уроки. Новосибирск, 1992. С. 3-79.
84 Шишкин В.И. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году. Новосибирск, 1997; Сибирская Вандея: Документы: В 2 т. Т. 1. 1919-1920 / Сост. В.И. Шишкин. М., 2000.
85 См.: Земцов А. Трагедия крестьянских командиров // Нива (Царицынская). 1991. № 1С. 28-37.
86 См.: Толстикова Н.Н. Политические настроения нижегородского крестьянства (По материалам избирательной кампании по выборам в сельские Советы летом 1919 года) // Записки краеведов. Вып. 9. Н. Новгород, 1991. С. 5-14.
87 См.: Якубова Д. Кулацкие мятежи и крестьянская война [1918-19201 //Татарстан. 1992. № 7/8. С. 26-31.
88 См.: Посадский А.В. Крестьянство и власть: возможности диалога в 1918-1921 гг. (На материалах Саратовской губернии) / Клио: Журнал для ученых. № 1 (7). 1999. С. 127-132; Он же. Российское крестьянство в гражданской войне // Проблемы политологии и политической истории. Саратов, 1994. Вып. 4. С. 38-41; Он же. Социально-политические интересы крестьянства и их проявления в 1914-1921 гг. (на материалах Саратовского Поволжья). Дис. ... канд. ист. наук. Саратов, 1997; Рамазанов А.Г. Правосознание российского крестьянства в революционную эпоху (на материалах Самарско-Симбирского Поволжья): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Самара, 1995; Суслов Ю.П. Социалистические партии и крестьянство Поволжья (октябрь 1917-1920). Саратов, 1994.
89 См.: Соколов К.И. "Зеленое движение" в Тверской губернии /, Дни славянской письменности и культуры. Тверь, 1997. Вып. 3. С. 82-94.
90 См.: Аншакова Ю.Ю. Формы и методы подавления крестьянских восстаний на территории Среднего Поволжья (1919-1920 гт.) /у Самарский земский сборник. Самара, 1996. Вып. 4; Тулузако-ва В. Ф. Исторические материалы периода гражданской войны как источник изучения общественного сознания российского этноса (По материалам Самарской губернии) // Российское сознание: Психология, феноменология, культура. Самара, 1994.
91 См.: СайсановД.С Крестьянские восстания в Царевококшайском уезде в 1918 году // Марийский археогр. вестн. 1995. № 5.
92 См., например: Андреев В.М. Российское крестьянство: навстречу судьбе. 1917-1920. М., 1997.
93 Кондрашин В. В. Документы повстанческого движения в Поволжье в годы гражданской войны // Ист. зап. Пенза, 1998. Вып. 2. С. 99-108; Он же. К вопросу о крестьянском движении в Советской России в 1918-1921 гг. //Дискуссии по истории Отечества.
60
Глава I
Симферополь, 1997. С. 83—101; Он же. Крестьянское движение в Поволжье в 1919—1921 гг. // Крестьяне и власть. М., Тамбов,
1996. С. 132—152; Он же. О некоторых количественных и качественных характеристиках крестьянского движения в Поволжье в 1918-1921 гг. // Ист. зап.: Межвуз. сб. науч. тр. Пенза, 1999. Вып. 3. С. 99—105; Он же. Повстанцы во имя царя. Религиозно-монархическое восстание в селе Большой Азясь Красно-слободского уезда // Краеведение. 1998. № 1-2. С. 89-94; Он же. "Сильные" и "слабые" в крестьянских восстаниях 1918-1921 гг. (На материалах Поволжья) // Зажиточное крестьянство России в исторической ретроспективе. М., 2000. С. 150—154.
94 См.: Чернопицкий П.Г. Повстанческое движение крестьян и казаков Дона в 1920-1922 гг. // Изв. высш. учеб. заведений Сев.-Кав. региона 1998. № 3; Почешхов Н.А. Гражданская война: регулярные военные формирования и "зеленое" движение // Молодые исследователи Адыгеи. Майкоп, 1994. Вып. 1. С. 32-40.
95 Варанов А.В. Многоукладное общество Северного Кавказа в условиях новой экономической политики. Краснодар, 1999.
96 Там же. С. 9.
97 Там же. С. 239.
98 См.: Крашенинников В.В. Брянский концентрационный лагерь в 1920-1922 гг. // Страницы истории города Брянска. Брянск,
1997. С. 113—120; Фефелов СВ. Большевики и российская деревня весной-осенью 1919 года (На материалах губерний Центрального Черноземья). М., 1998; Он же. Большевистская власть и крестьянство, осень 1919 - весна 1921 гг. (По материалам Центрального Черноземья России). М., 1999; Монякова О.А. Политическая ситуация в Коврове и уезде в 1918-1922 гг. // Рождественский сборник. Ковров, 1996. С. 56-62; Акулъшин П.В., Пыль-кин В.А. Бунтующий пахарь. Крестьянское движение в Рязанской и Тамбовской губерниях в 1918-1921 гг.
99 См.: Кондрашин В.В. К вопросу о крестьянском движении в Советской России в 1918-1921 гг.; Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 гг.
100 См.: Данилов В.П. Крестьянская революция в России. 1902-1922 гг. С 19.
Ю1 См.: Сафонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале 1855-1922. С. 3, 23.
Ю2 См.: Вронский О.Г. Государственная власть России и крестьянская община в годы "великих потрясений" (1905-1917). М., 2000. С. 23.
ЮЗ См.: Письма во власть. 1917-1927: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М., 1998.
104 Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 гг. С. 3-5.
Ю5 См.: Есиков С.А., Канищев В.В. Специфика антигосударственного протеста крестьян. С. 29. (См. также: Канищев В.В., Мещеряков Ю.В. Анатомия одного мятежа: Тамбовское восстание 17-19 июня 1918 г. Тамбов: Тамб. гос. ун-т., 1995 г.)
"Бунташный вектор "
61
106 Сафонов ДА. Великая крестьянская война 1920-1922 гг Ю7 Носова НЖ К вопросу о менталитете сибирского крестьви >? период гражданской войны // Тез. докл. Всерос. науч. й
свяш. 75-летию Зап.-Сиб. крестьянского восстания 1921 ' п°-мень, 1996. С. 43. _ тю
108 павлюченков С.А. Военный коммунизм в России: власть и » М., 1997. С. П0-1П. Мас^.
109 См • Трапезников СИ Ленинизм и аграрно-крестьянский п
В 2 т. М., 1976-№3,Дробижев В.З. Экономические "исСл°Пр°с нияи С Н. Прокоповича и современная реакционная 6vrv?Cfl0Ba* историография // История СССР. 1959. № 2. С. 216-223 ^ ПО См: Обраковский НЛ Тобольское антикоммунистически стьянское восстание 1921 г. // Революционная p0ccHa № 14-15; Маслов С.С. Россия после четырех лет революции 1 щие социально-политические перемены. - Интеллигеним Крестьянство - Рабочие. - Армия. - Учащиеся. - KOMMVHU ' ческая партия. Париж, 1922; Воронович Н.Н. Меж двух о Записки зеленого // Архив русской революции. Берлин н!?: Т. 7; Штейнберг И.З. Нравственный лик революции. Бе 1923; OKHUHCKUU. Два года среди крестьян: Виденное, слышаГ"1' пережитое в Тамбовской губернии с ноября 1918 г. До Но J*'
1920 г. Riga, 1936; Криптон К О Тамбовском восстании 1921 Из записок очевидца // Вестн. Рос. христианского ли,,-,, г Париж, 1977. Кн. 121. ИЖения
II' Маслов С.С. Указ. соч. С. 132.
I'2 френкин М.С Трагедия крестьянских восстаний в России IQIB
1921 гг. Иерусалим, 1987.
"3Так считает Д.А. Сафонов (см. его критику работы М. Френки на: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 гг \ "4 Френкин М.С Указ. соч. С. 81. '15 Там же. С. 117.
1,6 Бровкин В.Н. Россия в Гражданской войне: власть и общественные силы // Вопр. истории. 1994. № 5. С. 34.
"7См.: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 гг С. 13-14; Кондрашин В.В. К вопросу о крестьянском движении в Советской России в 1918-1921 гг. С. 83-101.
1.8 Бровкин В.Н. Указ. соч. С. 26.
1.9 Там же. С. 34.
121 Там же. С. 36.
122 Там же. С. 37.
123 См.: Карр Э. История Советской России. Кн. 1. Т. 1-2. Большевистская революция. 1917-1923. М., 1990. С. 538.
См.: Верт Н. История Советского государства. 1900-1991. М, 1992. С. 118.
125Перейра Норман Т.О. Сибирь: Политика и общество в гражданской войне. М., 1996.
126 См.: Там же. С. 144.
127 См.: Там же. С. 145.
128 Грациози А. Большевики и крестьяне на Украине 19I8-191Q ™ ДЫ: Очерк о большевизмах, национал-социализмах , J9 ских движениях. М., 1997. (См. также: Гра^ТГъ^Т' стьянская война в СССР. Большевики и Жне^9™19М М., 2001, где автор, по сути дела, повторяет основные положения своего предыдущего исследования, лишь значительно 2! территориальные рамки.) "«чительно расширяя
129 ^^,997. ^ЬЯНСКая община и кооперация России XX ве-
130 в.П. Данилов склонен воспринимать крестьянскую революцию в России как своеобразный "конструктивный" ответ общины на просчеты государственного реформаторства (см. из последних работ: Данилов В.П. Из истории "перестройки": Переживания шестидесятника-крестьяноведа // Новый мир истории России-Форум японских и российских исследователей М опт С. 413-428.) ' 1 ZUUL
131 Грациози А. Указ. соч. С. 7.
132 Там же. С. 127.
133 "Стремление раздвинуть хронологические рамки русской революции наблюдаются и сегодня. Ясно, что современные историки самых различных направлений будут пытаться вписать историю Октября в так называемый большой цикл. В познавательном отношении это небесполезно, но как в условиях очередной российской смуты быть с его хронологическими рамками?" (Булда-ков В.П. Империя и российская революционность (Критические заметки) // Отеч. история. 1997. № 1,2.
134Данилов В.П. Аграрные реформы и аграрная революция в России. С. 310-321; Данилов В.И, Шанин Т. Научно-исследовательский проект "Крестьянская революция в России. 1902-1922 гг." (Вместо предисловия) // Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. ... С. 5-6.
Глава 2 Прелюдия. "Общинная революция", или Деревня против города
Несмотря на значительные сдвиги, произошедшие в исследованиях духовности, быта и социальной активности российского крестьянства, особенно в условиях общественных кризисов1, деревенский мир остается объектом упрошенного толкования. Все порой сводится к примитивному постулату о "классовой борьбе", "подавляемой мелкобуржуазными инстинктами классовой сознательности", и к констатации факта изменений, происходящих в сознании крестьян2. Мало того, на смену былой самоуверенности в оценках крестьянства3 приходит зачастую смиренное умиление, которое годится скорее для написания жития СВЯТЫХ^, чем для изучения противостояния российского традиционализма идущему извне революционизму и вызываемых этим конфликтом конвенциональных ожиданий5.
Что представлял собой российский крестьянин с точки зрения социальной идентификации? Отбросив присущие огромному количеству исторических работ стенания о нелегкой крестьянской доле6, мы получим "социального неандертальца", нравственность и поступки которого находятся порой за рамками логически осмысленного поведения7.
Чем объясняется подобная оценка? Обратим внимание в первую очередь на факторы ойкуменического порядка. Характерные особенности российского земледелия (в первую очередь превалирование "моральной экономики" над экономической целесообразностью8) привели к структурированию в крестьянском хозяйстве достаточно примитивного (в чисто агротехническом плане) "экстенсивного технологизма" (оригинального с точки зрения дилетантских подходов)9. Страдный образ жизни и деятельности, отрицательное отношение к деловой расчетливости и пессимистический настрой относительно любого нововведения во многом были предопределены геофизическими и климатическими особенностями большинства российских губерний. Постоянные недороды и голодные годы диктовали необходимость обращаться к практике разнообразных мирских вспомоществований ("толки" и "помочи"), чем перечеркивалась любая попытка самостоятельности. Опасности извне воспринимались крестьянством в лучшем случае пароксически, в худшем - как стихийные бедствия и вызывали потребность в исключительно государственных гарантиях собственного смыслового бытия. Стремление достигнуть сбалансированного производственно-потребительского уровня как основы удовлетворения витальных потребностей предопределяло своеобразное (патерналистское) отношение к власти. Пространственно-временная протяженность представлялась крестьянству замкнутым, а не поступательным атрибутом бытийного процесса.
Естество российского крестьянина a priori носило отпечаток среды его обитания, окружающей природной ауры, а политика, в которой крестьянин являл собой значимую, но не всегда событийно определяющую фигуру, была лишь вторичным элементом его существования. Этатизм и религия были для него, пожалуй, равнозначными и однополюсными факторами, призванными осуществить "сакрализацию его вневременного, лишенного внутренне осознанного теологизма существования"10. Крестьянин, этот удивительный уникум цивилизации, умудрился соединить в себе взаимоисключающие характеристики: первородную безгрешность и природную злость, деланную наивность и подсознательную хитрость, неподдельный инфантилизм и удивительную приспособляемость, расчетливую скупость и пьяный разгул. Быть может, благодаря этому эклектическому сочетанию рос-
сийский крестьянин признавал лишь одну форму реакции на аномию — бунт, начисто отвергая другие11. Бунт же -это не что иное, как мгновенная и в то же время цепная, переходящая реакция на отсутствие социальных норм, разрушение крестьянской субкультуры, приводящая к отрицанию общественных целей и моральных средств их достижения.
Принято считать, что Великие реформы 1860-х гг. породили вертикальную мобильность русских революций XX в.12 При всей небесспорности этой формулировки следует согласиться с тем, что все тот же вопрос о соотношении "самости" и коллективизма, институционализма индивидуальности и фетишизации мирского сосуществования — вопрос, в основе которого лежало растущее социокультурное противостояние психоментальных основ бытия горожан и деревенских жителей, предопределил и исход российской смуты первого 20-летия XX в. В качестве доказательства последнего предположения мог бы служить элементарный пример: для российского крестьянства (будь то во время социальных потрясений или социального затишья) неизменными оставались лишь требования ликвидации помещичьего землевладения и осуществления уравнительного раздела земли, причем предпочтение отдавалось общинной форме землевладения с бесспорным запрещением купли-продажи земли. О ликвидации сословий, уравнении в гражданских правах, всеобщем избирательном праве крестьяне вспоминали только при чтении газет (что в деревне было большой редкостью) или собравшись послушать вернувшегося из города грамотного земляка1*. Идеи гражданского общества были приоритетом урбанизированной части населения страны. В то же время земельный вопрос для последних оставался лишь предметом салонных споров, дискуссий на страницах печати и т. п.
О крестьянских приоритетах можно в какой-то мере судить по содержанию общинных наказов. Бесспорно, крестьянские наказы (еще несколько лет назад представлявшие собой для историков нечто вроде фетиша14) - не просто игра воображения. Примем во внимание, что сельские труженики, постоянно жалуясь на острую нехватку земли (при перманентном увеличении числа едоков), вовсе не стремились при этом переселяться в необжитые
66
ГЛАВА 2
районы страны. Исходя из этого придется признать, что их архаичные представления о предпосланной свыше справедливости оставались в любой ситуации незыблемыми и принимали в наказах законченные очертания. Если "Декрет о земле" 1917 г. и внес в них спорадические коррективы, то они имели скорее патологические очертания: крестьяне выдвигали требования, способные удовлетворить их амбиции, но влекущие угрозу существованию других социумов российского общества.
В ракурсе подобных рассуждений вполне закономерна постановка глобальной проблемы: не лежит ли в основе русской социальной интеграции Февраля — Октября 1917-го вообще и поведенческой парадигмы крестьянства в частности фактор, характер которого предопределялся рутинизацией крестьянской харизмы15 — общины, рутинизацией, ведущей к оформлению "новой" или, правильнее будет сказать, к известной реставрации старой организационной структуры сельского мира?16
В России, как и на Западе, начало XX в. характеризовалось прогрессирующим ростом народонаселения и аграрным перенаселением, породившим паралич общинной формы сосуществования общественных страт. Однако результатом этих процессов в Западной Европе явились эволюция индивидуализма, индустриальный скачок, прорыв в выработке новых технологий и главное — оригинальная социокультурная ситуация, способная дать шанс на преодоление противостояния деревни и города. В России же эти процессы трансформировались в кровопролитную аграрную революцию, втянувшую в водоворот борьбы, порожденной прогрессирующей классовой шизофренией, не только крестьянство, но и городских жителей. Бездоказательным остается предположение о том, что во всем виноваты аграрные реформы, спорадически осуществлявшиеся русскими правительствами начиная с конца 50-х годов XIX в.17, но в итоге оставлявшие крестьян один на один с непредсказуемым окружающим миром и вынуждавшие их делать ставку все же на общинное единение, а не на индивидуальное дерзание. Если даже гипотетически допустить (и это уже неоднократно подчеркивалось в исследованиях) правомерность подобного утверждения, то о чем, например, будет свидетельствовать добровольное изъятие из общинного пользования земель (от 5 до 25%
ПРЕЛЮДИЯ. "ОБЩИННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ"
67
по различным районам), произошедшее в результате сто* л ып и некой реформы18? Скорее всего — о многообразии форм крестьянской адаптации к разного рода превратно» стям судьбы или об отсутствии в крестьянском сознании даже начатков иммунитета по отношению к инновациям.
Подобный подход дает основание предположить, что и за расплывчатой формулировкой "социально-экономические предпосылки аграрной революции" скрыты факторы психоментального порядка. В частности, причины, определяющие процесс символического интеракцио-низма19 внутри социума и между социумом и властью, Именно они могут оказаться весьма значительными для понимания и природы деревенского экстремизма20 в частности, и проблем, характеризующих ситуацию в российской деревне в целом.
Стоит согласиться с исследователями, характеризующими векторность и содержание крестьянских действий в 1917 — начале 1918 г. термином "общинная революция"21. Он означал, что общинники, стараясь в процессе "черного передела" урвать как можно больше, сами того не желая, оказывались в состоянии конфликта со всем окружающим миром — помещиками, местной администрацией, хуторянами, отрубниками, членами других общин, новообразований, создававшихся из бывших рабочих и сельских пролетариев, и, наконец, с горожанами вообще22.
Если борьба с помещиками, хуторянами и отрубниками объяснима, то вопрос о противостоянии деревни с городом требует пояснения.
* * *
Русская революция — явление многомерное и многофункциональное. Было бы примитивным сводить вес се многообразие только к классовой борьбе» противостоянию труда и капитала или мифическому союзу рабочего класса и трудового крестьянства. Иерархия причинно-следственной сущности российских революций 1917 г. гораздо сложнее структурирована, чем мы себе представляем23. Выделяются крупные проблемные пласты: партийная борьба — столкновение партий и обшест* венно'Политических движений24;
солдатский бунт — непримиримый антагонизм между рядовым и офицерским составом25;
этнонациональные конфликты — вражда русской общины и аборигенов государственных окраин26;
общинная революция — столкновение помещиков и крестьянской среды - с одной стороны, конфликт внутри крестьянской массы - с другой27;
пертурбации, порожденные проблемами урбанизации и возникающие между различными городскими слоями28;
противостояние города и деревни®\
и наконец, последствия влияния на общество демографического (мальтузианского) и половозрастного (фрейдистского) комплекс проблем: противоборствующие стороны можно соотнести по различию в возрасте, по полу, психоментальности30.
Из всего комплекса стоит выбрать один аспект, в котором нашли отражение и причудливо переплелись иные аспекты русских революций 1917 г. И аспект этот -противостояние города и деревни, городского и сельского начала в сложноструктурированном переплетении российского общества.
Что такое город и деревня в российском понимании, в российской трактовке этих терминов?
Это не просто населенные пункты (широко известные губернские центры и совершенно безымянные уездные городки), а особые социокультурные образования, с собственной, диаметрально противоположной иерархией ценностей, системой мировоззрения и мировосприятия, отличной и оригинальной философией жизни, с различиями в отношении к власти, к своему духовному и материальному наследию, к своему настоящему и будущему, в общем — во всем и ко всему31.
Отношение российской деревни к российскому городу можно охарактеризовать как двоякое: с одной стороны, легко завуалированная злость, ненависть и зависть (за более, как казалось крестьянам, легкую, чем на селе, жизнь), а с другой - стремление занять свою - единственно возможную - нишу в этой городской жизни. Стремление это предопределено и инстинктом самосохранения, и желанием вкусить все прелести городской цивилизации. Подобная "диалектичность" была обусловлена многовековыми традициями русского села, сельской общины, крестьянского хозяйства и двора, эволюцией крестьянской психоментальности.
Реакция города на само существование деревенски» го мира была тоже далеко не безоблачной и однозначной,
Город п глазах российского обывателя всегда ассоциировался с образом власти (именно в городе существовали и чиновник, и барин, и полицейский), и поэтому сю отношение к деревне можно охарактеризовать как негативное ** здесь и пренебрежение, и стремление подчинить село своим потребностям» стилю поведения, и слегка по* крошггельствеиное отношение к любой деревенской ним цивтиве, к крестьянским депутатам Государственной думы.
Горожанин считал селянина "черной костью", "ли-мошикомоценивал свой стиль поведения и существо» илиин вообще как единственно приемлемый ориентир дли крестьянина.
Катаклизмы начала XX в. не разрешили противоречия, существовавшие между городом и деревней, а лишь обострили и без того непростые взаимоотношения горожанина и деревенского жителя.
Первая мировая война явилась своеобразным переломным пунктом в этих взаимоотношениях. Русская армия, загнанная в окопы и проведшая там безвылазно почти три года, состояла из миллионов крестьян и представителей полупролетарских городских слоев (покинувших деревню за два-три года до войны и не потерявших сия зей с землей), которые, получив в руки оружие, почупст* вовав себя единой, спаянной командой, превратились н силу, способную обострить ситуацию в противостоянии города и деревни. Внутри армии это противостояние сохранялось и проявлялось в форме нелюбви к офицерам, олицетворявшим городскую культуру.
Локальность мировосприятия, попытки перевести размышления по поводу глобальных проблем войны и мира в привычную для общины плоскость псевдоколлективизма: "Мы как все", стремление воспользоваться тяжелым для страны временем для выдвижения старых претензий, привычная безынициативность, вечный страх перед "начальством" и плохо скрываемая ненависть к нему - все эти черты, типичные для крестьйнина-общин-ника, сыграли самую дурную роль в 1914-1917 гг.3
Весной 1917 г. фронт благодари Приказу № 1 сбросил с себя все сковывавшие анархистские устремления правовые "обручи". Десятки, сотни, тысячи солдат прямо с передовой уходили домой, не забыв прихватить с собой винтовку и патроны. Дезертиры (не желающие воевать и стремившиеся сделать все, чтобы только не попасть на фронт) привнесли в деревню элемент буйной, непредсказуемой девиантности. Как бы это ни показалось странным для русской истории, человек с ружьем, человек в солдатской шинели (о котором только ленивый не говорил как о цементирующей основе общества) разрушал исконные представления о нравственности, правопорядке, внутренней самодисциплине33. Ставка делалась исключительно на силу и фактор оружия. Исчезал страх перед возможным наказанием за содеянное (полиция к этому времени была уже разогнана, а милиция не представляла реальной силы, способной противостоять вооруженному разгулу).
Именно солдаты первыми принялись грабить помещичьи усадьбы, совершать нападения на монастыри, травить и вытаптывать покосы, рубить вековые парки и пр. Многое — просто ради озорства34.
Почувствовав уверенность в себе, дезертиры, они же — вчерашние крестьяне, диктовали горожанам свои условия, свои правила игры, которые сводились (на первый взгляд) к простому постулату: "Мы вас не тронем, но и вы в наши дела не вмешивайтесь"35. За этой показной простотой скрывалась мужицкая хитрость! горожане все равно придут в деревню за хлебом, цену на который будут диктовать сами крестьяне. Получить же em сможет тот, кто более "устроит" крестьянина своим к нему отношением. И деревенский житель не обманулся в своих ожиданиях.
Результатом того, что город стал терять власть над деревней, явилось ухудшение продовольственной ситуации в стране начиная уже с 1915 г., ухудшение, нараставшее с каждым годом, месяцем, неделей, днем и часом36. Все попытки царского правительства (так называемая разверстка министра А.А. Риттиха) и указы министров Временного правительства всех составов ни к чему не привели. Горожане пухли от голода, а деревня изнывала от нехватки самых элементарных промышленных товаров. Страсти к осени 1917 г. накалились до предела.
В октябре 1917 г. назревший нарыв лопнул, конфликт города и села принял форму открытого и вооруженного противостояния. Создание Красной (по сути своей — городской) гвардии стало первой попыткой восстановить власть над селом.
Феномен Красной гвардии еще не изучен37. Ее создание было обусловлено не столько необходимостью "красногвардейской атаки на капитал", сколько факторами, порожденными итогами "черного передела" земли38.
И дело здесь вот в чем. Основной земельный массив в промышленных районах был до революции казенной собственностью, находившейся в бессрочном владении заводов (так называемая посессионная собственность). Земля эта была захвачена крестьянскими общинами тех волостей, которые прилегали к заводам, но семян в достаточном для засева захваченной земли количестве у крестьян к ранней весне 1918 г. не БЫЛО. Земли — сотни тысяч десятин - оказались брошенными и бесхозными (в лучшем случае использовались в качестве покосов)39.
Кроме того, значительная часть посессионной земельной собственности была под лесом, который крестьяне вообще не могли использовать, им вполне хватало порубленного в помещичьих усадьбах, а заводам лес был необходим как основной источник топлива. Потери земли и леса оказались важнейшими причинами хозяйственной разрухи, сокращения производства, безработицы.
Голод все сильнее и масштабнее разливался по стране, захлестывая все новые города, районы и целые регионы. Ожидать помощи от властей, которые контролировали только пригороды губернских и уездных (не всегда) центров, не приходилось. Оголодавший горожанин взял в руки винтовку.
Созданные — стихийно и добровольно - отряды Красной гвардии40 поспешили взять под охрану оставшиеся не захваченными земельные участки, лесные делянки, покосы. Зачастую происходили жестокие столкновения между новоявленной охраной и местными крестьянами41.
Красная (городская) гвардия просуществовала недолго. Ее малочисленность, обособленность от исполнительных органов Советской власти (боевые дружины создавались на промышленных предприятиях) послужили причиной ее роспуска (17 мая 1918 г.), частичного включения личного состава в формирующуюся Красную Армию и ареста начальника штаба гвардии И.Н. Корнилова42.
В конце 1917 г. большевики искали идею, лозунг, способный сплотить городские слои. А лозунг "борьба с голодом" был, что называется, на поверхности.
Но, как не покажется это странным, вопрос о продовольственных заготовках по сути отодвигался на второй план. Провозглашался лозунг о "крестовом походе" в деревню, имевший иную смысловую нагрузку, чем спасение страны от голода43. (Кстати сказать, продовольственная политика Советской власти так и не решила поставленных задач: голод превратился в перманентный фактор диктатуры пролетариата, а правильность того или иного юридического акта в области продовольственной политики предопределялась его соответствием доктрине44.)
Здесь хотелось бы сделать отступление: два лозунга революции — "Фабрики и заводы рабочим" и "Земля крестьянам" — явились своеобразным катализатором все нарастающего социального конфликта. Совершенно бесспорен факт, что рабочие не обладали той суммой знаний, которая позволила бы им выдвинуть из своей среды талантливых руководителей. В итоге — разруха в хозяйстве обернулась настоящим интегральным кризисом, охватившим все области общественной жизни и структуры социальных слоев.
Примерно то же самое произошло и в крестьянской среде: извечное желание "хапнуть" как можно больше земли не было подкреплено технически и экономически. Нехватка в достаточных объемах семян, инвентаря (живого и мертвого), удобрений, отсутствие агрономических навыков привели к тому, что незасеянными остались земли, захваченные не только у промышленных предприятий, монастырей или государственных учреждений, но даже и бывшие помещичьи пашни и покосы45. Итог известен: падение общего уровня хозяйствования на земле, наблюдаемое уже весной 1918 г., когда сотни десятин земли остались нераспаханными46. В то же время и та и другая стороны ударились в одну крайность — искали врага. Свою лепту внесли и политические партии, в первую очередь большевики и эсеры: навешивание ярлыков было обычным для них делом.
Нет необходимости останавливаться на разборе деятельности продовольственных отрядов. Существующие архивные материалы, а также серьезные работы современных отечественных исследователей Н.С. Присяжного, С.А. Павлюченкова и ряда других историков дают возможность представить картину деятельности подобных формирований без какого-либо замалчивания или цензурирования47.
Стоит остановиться на другом — на половозрастном составе продотрядовцев и вооруженных деревенских формирований, им противостоявших. Подобный подход даст возможность выявить и проанализировать "скрытые" объективные механизмы, толкнувшие часть населения к взаимному насилию и истреблению. Продотряды составляли мужчины, в основном в возрасте от 18 до 30 лет, большая часть из которых либо не участвовала в Первой мировой войне, либо провела в маршевых ротах не более полугода. Неудовлетворенное стремление почувствовать себя "воином", попирающим общепринятые законы жизни, приводило этих людей в продотряды. Другая категория входивших в продотряды людей — 16—18-летние, легко поддающиеся влиянию извне, без всяких сдерживающих комплексов и внутренних тормозов: убивать так убивать, грабить так грабить.
Налицо и удивительный парадокс, очень ярко характеризующий и связывающий обе эти категории. Прод-отрядники — горожане в первом поколении, их родители -крестьяне, пришедшие на заработки в город и осевшие там. Они утратили всякую связь с деревенской средой, но обрели целый комплекс иных характеристик: патологическое чувство собственной неполноценности как личности, не определившей (еще для себя, какой среде она принадлежит, стремление самоутвердиться, желание пройти испытание кровью48.
В единичных случаях в продотрядах присутствовали женщины - молодые и средних лет. Как правило, это были либо матери-одиночки, либо матери, потерявшие детей от голода или сопутствующих ему болезней, либо вдовы-солдатки. Комплекс униженной, оскорбленной, всеми брошенной и несчастной женщины преодолевался поиском искупительной жертвы — кулака-мироеда, офицера, буржуя или кого-то еще (образ более собирательный, чем
74
Глава 2
конкретный), погубившего детей и откупившегося от фронта, от окопов, от вшивых шинелей. Именно женщины — бойцы продотряда являли собой образчик жестокости и откровенного беспредела.
Продотрядам противостояли крестьяне — в большинстве своем 40-летние мужчины, прошедшие окопы Первой мировой войны (значительный процент которых побывал в немецком или австро-венгерском плену), обзаведшиеся своим хозяйством, создавшие свой собственный "мир", выработавшие собственную философию жизни и хозяйствования49. Эти крестьяне жили по принципу "мой дом — моя крепость", ревностно (даже патологически ревностно) оберегая свой угол, свой маленький хозяйственный "рай". Эти крестьяне были готовы физически уничтожить любого чужака, пытавшегося диктовать свои условия и желавшего поживиться результатами кропотливого труда.
Жестокости, которыми сопровождались столкновения продотрядников и крестьян уже в конце 1917 — начале 1918 г., были совершенно правомерны: каждый защищал свою идею, свое желание жить и стремился уничтожить антагониста. Сыграла свою роль и вековая традиция: кровь за кровь, око за око. Убивали и издевались с неприкрытым садизмом, стремясь еще и запугать всех остальных, кто старался не вмешиваться в конфликт.
Противостояние города и деревни представляло собой своеобразный цикл:
в конце зимы/весной — затишье: сеять не мешали, рассчитывая заполучить урожай, а не пустые поля. Порой продотрядники сами предлагали крестьянам свою помощь по охране посевов, покосов, крупного рогатого скота, деревень и даже отдельных дворов;
летом — первые признаки нервозности: крестьяне беспокоились за судьбу будущего урожая, а в городе начинали ощущать нехватку хлеба. Все чаще и чаще собирались сельские сходы, на которых селяне пытались выработать собственную политику по отношению к скорым (в этом никто не сомневался) "набегам" из города;
осень/зима — всплеск насилия. В деревню шли продотряды, начиналась заготовительная кампания, крестьяне отвечали жестокостью на жестокость50. Гражданская война — на уровне "город — деревня" - выходила на новый виток напряжения51.
Прелюдия. "Общинная революция"
75
Но удивительное дело: деревня не могла существовать без своего "антипода" — города.
Одновременно шли два параллельных (и взаимоувязанных друг с другом) процесса.
Во-первых, город "выкачивал" хлеб из деревни и стремился подчинить ее своим законам; деревня отчаянно сопротивлялась, пытаясь отстоять свои интересы и навязать городу свои правила игры.
Во-вторых, из города в село и обратно курсировали мешочники, да и сами крестьяне всеми правдами и неправдами вывозили хлеб на городские рынки. И те и другие не были альтруистами, риск оправдывался и барышами, и возможностью поддержать на плаву собственное хозяйство.
И сам городской житель активно устремился на поиски хлеба. Тысячи горожан хлынули в деревню покупать или обменивать продукты — лично для себя или семьи. Это была индивидуально-стихийная заготовка пропитания. Да и государство вынуждено было время от времени снимать некоторые запреты и допускать самостоятельные заготовки, строго лимитируя их (так называемое полуто-рапудничество)52.
Конечно, в годы, когда деятельность государства ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ОБОСТРЕНИЕМ внутриполитической ситуации, любая страна прибегает к чрезвычайным и непопулярным мерам. Примером тому может служить Германия времен Первой мировой войны, экономическую систему которой окрестили "военным социализмом". Но в отличие от России в Германии и ряде других западноевропейских стран (Великобритания, Франция, государства, входившие ранее в состав Австро-Венгерской империи) между городом и деревней был найден разумный компромисс, оптимальный консенсус, заключен своеобразный "общественный договор". Социальные слои пошли на определенные ограничения своих интересов и прав ради более глобальных задач, в частности — восстановления хозяйственного комплекса. А государство делало все, чтобы ослабить бремя трудностей, которое несло на себе общество, в первую очередь прямые налогоплательщики — крестьяне. В Англии и во Франции действовали целые программы, направленные на предупреждение обострения ситуации между городом и деревней.
И что немаловажно, в Западной Европе чрезвычайные меры были свернуты сразу же после стабилизации ситуации (в той же сильно потрепанной мировой войной и ноябрьской революцией кайзеровской Германии экономические трудности удалось относительно сгладить уже к 1923 г., а в России они трансформировались в фактор обыденного бытия, стали соответствовать доктрине, замешанной на абстрактных представлениях об устройстве мира и общества53.
В России поиск консенсуса (даже гипотетического) был изначально обречен на неудачу54. И причина здесь не только в попытках осуществления на практике доктрины (задним числом стыдливо получившей определение "военный коммунизм"55), но и в особенностях развития российской цивилизации, в причудливом и не поддающемся объективному объяснению переплетении в российском социуме идей патернализма, монархизма и анархизма — всего одновременно, зависти к чужому успеху, природного злорадства и упования на авось.
Только Россия смогла на заре XX в. подготовить питательную почву для осуществления не имеющего исторических аналогов эксперимента по усилению и преобразованию сознательного этатического начала в квазигосударственную модель управления обществом, а также по глубокому проникновению в процессы социальной эволюции и их трансформации. Никакое другое общество не решилось бы предоставить в руки социальным революционерам и радикальным реформаторам все главные и мощные рычаги власти над общественной жизнью.
Противостояние города и деревни привело в конечном счете к глобальному потрясению основ российского общества, многочисленным жертвам и приходу к власти политиков, которые не могли разрешить все затягивающийся конфликт, а лишь придали ему новые контуры56.
* * *
Вернемся к общинной революции, к этому бунташ-ному феномену, свойственному исключительно России и российской деревне.
Несмотря на свою масштабность, общинная революция представляла собой "горизонтальную мобиль-
ность": в ходе локальных бунтов57, пик которых приходился на осень (начальный этап периода межсезонья в сельском календаре), крестьяне и не задумывались о возможности коренного институционального переустройства общероссийской власти58. Идеи радикальных сдвигов в общественной и государственной жизни России в крестьянской среде привились, скорее всего, лишь к началу 1921 г., по-видимому, под влиянием перипетий трех лет кровавой Гражданской войны. Но даже в то время среди крестьян был популярен лозунг "Советы без коммунистов''59. В сознании крестьян происходила вербализация образа "Совета" как некоего крестьянского схода, призванного решать крестьянские проблемы. Особенностью общинной революции было не только дублирование на своем уровне всех превратностей властного начала в роковой для всей патерналистской системы период, как указывают современные исследователи60, но и, по нашему мнению, воспроизводство паралогизмов.
Крестьянское движение осени 1917 г. в сообщениях с мест, частной переписке и воспоминаниях характеризовалось однозначно: анархия61. Но все обстояло гораздо сложнее.
В то время как петроградские политики разрывались между общественными Сциллой и Харибдой, т. < между диктатурой и анархией, прикрывая свою нерешительность удивительным гибридом — двоевластием, крестьяне настойчиво сорганизовывались в общероссийском масштабе: поток уездных и губернских крестьянских съездов осени 1917 г. - первой половины 1918 г. - характерный показатель того62. То, что стремление к самоорганизации определялось не какими-либо административными импульсами, идущими со стороны исполнительной власти, а исподволь - сельским сходом, подтверждается и | оценкой крестьянами своих действий не как поддержки государственных институтов и нововведений, а как осуществления вынашивавшихся веками идей "черного передела", как создания исходной базы для выработки новых этико-правовых норм взаимоотношения с окружающим миром. Тривиальная демагогия поднятых револю- j ционной волной российских политиков воспринималась крестьянами как властная санкция на непосредственный захват и передел земли, что вызывало немедленные дей- i
78
ГЛАВА I
ствия. Облаченные постфактум в форму распоряжений министров Временного правительства (будь то кадет А.И. Шингарев, эсеры В.М. Чернов и С.С. Маслов или "беспартийный социалист" С.Н. Прокопович), эти действия влекли за собой тяжкие и опасные последствия, отдавая один класс населения на потребу другому63.
Могла ли в таких условиях структурироваться какая-либо форма самоуправления или даже возникнуть что-либо совершенно оригинальное, представляющее собой рациональную систему? Скорее всего, нет. Мало того, в ситуации "без царя" самое многочисленное рудиментарное сословие, инстинктивно привыкшее ощущать себя общественным стержнем, стремилось в той или иной форме навязать свой, "единственно праведный" взгляд на мир всем другим, менее всего заботясь о понимании природы остальных общественных страт, порождая, усиливая и подкрепляя дифференциальную ассоциацию девиантно-го поведения64. Сознание крестьян разрывалось между элементарным безвластием (известным более как феномен "Божья воля ") и признанием неизбежности появления покладистого властителя. Подобный дуализм предопределил возникновение в деревне большевистской власти, которая жестокостью своего насилия превзошла деревенское самоуправство.
Октябрь 1917 г. подвел de jure базу под погромно-захватнический характер крестьянского движения, которое, значительно уменьшив свой размах на период полевых работ, как раз набирало обороты после их окончания65. "Декрет о земле", этот прекрасный образчик политической конъюнктуры, может рассматриваться как проявление уникального умения большевиков использовать в своих интересах импульсы, исходящие от "низов". Так ранней весной 1918 г. большевикам, умело оперировавшим сиюминутными настроениями и просчитывавшим ситуацию, удалось столкнуть крестьянское движение со стихийными набегами на деревню оголодавших и одичавших солдат и дезертиров66. Последствия не заставили себя ждать: именно на начало полевых работ 1918 г., когда крестьянство испытывало потребность в государственных гарантиях, дабы защитить свое, вступающее в новую фазу развития хозяйство, пришлась очередная волна советизации деревни, прикрытая лозунгами об усмире-
Прелюдия. "Общинная революция"
79
нии криминальной продотрядовщины, усиленная внедре. нием в крестьянскую среду чрезвычайных органов (комбедов) и поддержкой коммун.
На микроуровне общинная революция — явление иного характера, чем на общенациональном. Как правило, на первый план выступают спиралевидность и посту, пательность крестьянских действий: от хозяйственного вандализма над хуторянами, массовых потрав частновладельческих угодий, вырубки леса на государственных дачах и отказа от арендных выплат до разгрома имений и варварских расправ с владельцами поместий67.
Микросоциальный срез революции выявляет и другое явление: носители идей традиционной сельской "Gemeinschaft" (общности)68 испытали состояние сильнейшей ценностной дезинтеграции и деструктуризации от достигших своего апогея после Октября аномии и безвластия. Так, романовская династия, еще совсем недавно воплощавшая в себе единение народа и власти, воспринималась крестьянством как главная виновница этого противоестественного состояния. Еще в конце лета 1917 г. в резолюциях ряда крестьянских съездов нашли место призывы к конфискации имущества и капиталов императорской фамилии, требования самого беспощадного суда с применением высшей меры наказания69. Здесь проявились последствия агитации радикалов: крестьяне настолько были поражены тем, что, согласно желтой прессе, творили самодержец, его окружение и особенно "императрица-немка", что оправданий для династии не находили70. Однако уже осенью ситуация изменилась. Крестьяне как будто напрочь забыли о существовании царской семьи, о необходимости искупительной жертвы, в их сознании укрепился другой образ - Учредительное собрание, которое они теперь рассматривали в качестве панацеи от всех \ БЕД71. Но первозданные представления о природе власти остались незыблемыми: утверждать о предрасположенно- J сти крестьян к антимонархизму и неавторитарным идеалам высшей власти было бы наивным. Мечта о "мужицком государстве с добрым царем-отцом" характеризовала j истинную ментальность крестьян в то время.
О том, что дело не обошлось без влияния извне, свидетельствуют и иллюзорные представления, получившие известное распространение в общинной среде. Кре- Е стьяне рассчитывали, что благодаря "черному переделу" они увеличат площадь своего надела чуть ли не в десятки раз, заведут себе работников из числа ранее бежавших в город земляков, а сами совершенно перестанут работать72. Думается, что подобные размышления были свойственны скорее деревенской голытьбе, сельское же большинство — "средние слои" — вряд ли столь упрощенно представляло себе последствия революции. Но так или иначе, крестьянскому движению, сметавшему помещичьи усадьбы, предшествовала серьезная обработка сознания его участников: вековые устои быта и поведения уступали место разнузданности и неприкрытому падению нравов. Все начиналось с попустительства хулиганству, которое постепенно трансформировалось в моральное оправдание грабежей зажиточных хозяев. Им припоминались все обиды, вплоть до косо брошенного взгляда. Совершенно закономерным был и невиданный рост детской преступности в деревне. Сельское общество не препятствовало детским набегам на барские сады и сквозь пальцы смотрело на участие подростков в грабежах усадеб наряду со взрослыми73.
Заключительный аккорд общинной революции — погром имений — не был хозяйственно обусловлен74. Грабежу подверглись в первую очередь не самые богатые, а самые беззащитные владельцы имений, особенно те, кто предпочитал жить в городе. Эклектичность черт крестьянского характера сказалась и на особенностях погромов: обирая господ, крестьяне мотивировали свои действия тем, что помещичье добро все равно было бы разграблено солдатами местного гарнизона (или дезертирами), которые больше порушат, чем приспособят его к делу. Если еще в декабре 1917 г. помещикам разрешалось перебраться в город, забрав большую часть движимого имущества, то спустя два-три месяца положение складывалось уже по-другому: барина под горячую руку могли не только лишить последней рубашки, но и не выпустить из горящего дома. На погромы выходили все - от мала до велика, заручившись поддержкой даже стариков, принуждая колеблющихся к единению посредством физического воздействия75, но при каждом удобном случае объясняя собственное участие типичной формулировкой "черт попутал" и сваливая всю вину на односельчан76.
В исследовательской литературе уже ставился вопрос о возможной эпилептоидности крестьянского поведения в общинной революции77. Думается, что налицо лишь типичный образчик звучавшей рефреном революционной сентенции: взять все и поделить. Эти особенности поведения деревни — видовой факт всякой революции, своеобразный социальный "драйв"78, обусловленный не потребностями хозяйства или семьи, а убеждением: необходимо лишь необходимое, все — к одному знаменателю. Причем каждый очерчивал круг необходимого, исходя из собственного представления о справедливости и достаточности. В результате у крестьян элементы паразитарной "нравственности" структурировались в оригинальную поведенческую схему: девиантные действия в мужицком сознании оправдывались социальным положением. Поскольку мужик — самое обиженное на белом свете существо, то все его поведенческие кульбиты были заранее ин-дульгированы им же самим. Эта удивительная рефлексор-ная парадигма превалировала над хозяйственно-трудовой этикой или представляла собой ее извращенную потребительскую интерпретацию. Но в целом воздействие общинной революции на деревню оказалось опосредованным, проявляясь как "волны вторичного насилия, передаваемого общественной системе поколениями, чье самоутверждение пришлось на пик мужицкого разбоя"79.
В отечественной историографии крестьянский эскапизм, эскалация которого пришлась на конец 1917 г., излагался как осознанно-организованное обобществление помещичьих имений. При этом внимание акцентировалось на утверждении, что погромная волна сошла на нет после так называемого триумфального шествия Советской власти, а если кое-где рецидивы отмечались и позже, то не иначе как по "наводке кулаческого элемента"80. Если косвенно и упоминалось об озлобленных крестьянских массах81, то обязательно подчеркивалось неоспоримое превалирование "классовости" в движении и тщательно камуфлировалась его стихийно-общинная подоплека. Любой факт насилия со стороны крестьян был изначально справедливым и оправданным.
При бесспорной иррациональности погромов вне сомнения оставалось то, что крестьяне различали "хозяина" и "барина". О последнем рассуждали так: "К чему барину земля? Барин и без нее проживет, на то и барин"82. Люто ненавидели тех помещиков, кто, сдавая земли в аренду, сибаритствовал83, но более всего — тех, кто при наличии огромного количества малоземельных хозяйств предпочитал иметь дело с более обеспеченным крестьянином, способным переплатить за арендуемую землю вдвое больше ее стоимости. В лучшем случае их изгоняли из поместья, но могли и хладнокровно убить. Достаточно рядовым было явление, когда крестьяне, исходя из опыта событий 1905—1907 гг., сжигали усадьбы дотла, чтобы избежать возвращения владельцев. Но бывали случаи, когда помещичья земля оставалась под вынужденным паром из-за споров между соседними селениями или волостями, а иногда местные крестьяне и уживались со "своими" помещиками84.
Общинная революция, понятно, не могла привести к социальному поравнению деревенских масс, она лишь способствовала многоаспектности девиации: слишком уж часто одни крестьяне завидовали тем из своих соседей, кто исхитрился во время погромов ухватить больший и лучший кусок. Дабы не доводить себя возможной завистью до исступления, крестьяне разбирали кирпичную кладку усадеб, сжигали и уничтожали все то, что не могли использовать на собственном подворье85.
В результате общинно-социальных пертурбаций уже сама деревня раскололась, но не по имущественному, а по возрастному признаку. 20-летние были подвержены одной страсти — крушить все, что не укладывалось в рамки нигилистического восприятия мира. Большинство селян, в основном в возрасте от 45 до 60 лет, сумевшие в силу разных причин избежать окопов Первой мировой войны, были за "свою", "мужицкую правду": формулировка более чем абстрактная, но пошедная на пользу корыстным, сметливым и понятливым. Часть 30-40-летних (обычно из числа бывших солдат86) стояла за всеобщую аморфную коммуно-общинную структуру87 и за перманентный передел земли и собственности (частично это было связано с возвращением из города крестьян, ушедших на заработки в годы войны). Еще меньшая часть, в основном пожилые крестьяне, застыли в растерянности: им было не жаль прошлого, но и будущего своего они страшились88. Однако, принимая во внимание динамику крестьянских выступлениЙ, в первую очередь прогрессирующую эволюцию повстанческого антибольшевистского движения, исходная точка которого приходится на первые послеоктябрьские дни89, можно предположить, что действия деревни определялись простой схемой: покончить с барином, потом взяться и разобраться с голытьбой, стремящейся все объединить и поделить. Возможно, дело не обошлось при этом без подстрекательств со стороны менее наивных и более дальновидных и расчетливых зажиточных мужиков: оберегая свое добро, они стремились столкнуть лбами самых ретивых и отвлечь их внимание от своих хозяйств. Подобный поведенческий императив крестьянства Б общем соответствовал законам адаптивного развития сложноструктурированной системы, предполагающей отторжение любых инородных элементов, включая и те. которые еще недавно ею же и генерировались.
Общинная революция завершилась, по нашему мнению, не позднее конца весны — начала лета 1918 г (существуют и другие точки зрения90). Эта фаза аграрной революции (итоговая точка последней приходится на конец 1920-х гг.) эклектически складывалась из возрастания роли деревенского общества в процессе его противостояния внешнему миру, расширения внугриобщинного идейно-возрастного раскола и подсознательного превалирования скептических взглядов деревенского жителя на государственность и апробации способов инновационно:: сосуществования с властью91.
Для основной массы крестьян революция, как и вообще любая другая шоковая пертурбация меж- и внутри-сословных контактов, повлекла за собой удивительные последствия. Уже в конце 1917 — начале 1918 г. значительная часть крестьян стала по-новому взирать на окружающий их мир. Это было связано с появлением у них новых замашек и привычек в результате заимствования кое-каких барских вещичек, господских словечек, а также мешочнического продуктообмена с горожанами92. За несколько месяцев Октябрь 1917-го добился большего, чел четыре года кровопролитной мировой войны. "Крестьянин этих месяцев был дезориентирован и нетерпелив, ов метался, он хотел всего и не знал, как удержать то. что имеет. В этой смутной обстановке меняется вековое быт"**.
Революционные процессы протекали в российской деревне стихийно, что было предопределено эклектичностью крестьянского сознания. Никакая государственная власть не в состоянии была регулировать порывы многомиллионных масс населения. Это сказалось и на итогах общинной революции, и на возможных ее последствиях. Равнение земли совершалось в пределах волостей, и даже уездные нормы никакого значения не имели. Но и пустить всю землю в "общий котел", а затем поравнять ее тоже не удалось. Крестьянство каждой волости, уезда или губернии производило революцию для себя, желая расширить свой надел. Равнение в общегосударственных масштабах потребовало бы переселения огромной массы крестьян, на которое не было средств ни у них самих, ни у правительственных структур. К тому же у крестьян не было и желания менять место жительства. В итоге каждой группе крестьянства пришлось самой решать свой аграрный вопрос94. И решали они его, как правило, посредством применения силы.
* * *
Если общинная революция и дала какой-либо положительный результат, то искать его надо в сфере политической: движимые собственническими интересами, крестьяне уничтожили помещичьи усадьбы, лишив базы тот класс — дворянство, который, находясь у власти, не смог удовлетворить крестьянские требования. Это повысило рейтинг крестьянства в общественной жизни страны95.
С экономической точки зрения "Декрет о земле" ничего не решал: небольшие прирезки не могли возместить громадных потерь крестьянства^, связанных с утерей всяких посторонних заработков как земледельческого, так и промыслового характера, рынков сбыта, а значит, и промышленных культур. Добавим к этому поток горожан, хлынувший из голодных индустриальных центров, которых также приходилось наделять землей, и сокращение переселенцев в восточные районы, что не способствовало ликвидации избытка населения в деревнях. И наконец, государство, лишившись с разрушением народного хозяйства всех прежних источников дохода, вынуждено было строить свой бюджет на натуральных сборах с крестьянства (продразверстка), используя вдобавок его самого и его хозяйство т источник дармовой рабочей силы (трудгужповинности).
Общинная революция сама по себе не могла решил аграрного вопроса и в плане ликвидации перенаселения Его разрешение находилось в прямой зависимости н< только от развития сельского хозяйства того района, в котором аграрный кризис обострился до предела, но и oi состояния дел в регионе, где вопрос обеспечения землей нуждающегося населения не стоял в разряде первоочередных. Иными словами, одним из важнейших и необходимых факторов, способствовавших разрешению проблемы аграрного перенаселения, являлся аграрный строй, учитывающий общее и особенное в развитии всего аграрного многообразия России.
"Декрет о земле" и "Закон о социализации земли* (1918 г.) исходил из народнических представлений, сог-ласно которым всякая собственность на землю отменялась. Государственные структуры не ставили перед собой каких-либо народнохозяйственных задач. Их назначение сводилось к осуществлению субъективного права граждан на землю, т. е. "справедливого" распределения земель сельскохозяйственного значения среди трудового населения на уравнительно-трудовых началах97.
Встав на позиции безоговорочной национализации земли, власть считала себя вправе тем или иным способом использовать ее для достижения определенных политических задач, а все изменения в аграрной сфере предполагалось осуществить принудительным подчинением крестьянства государственной директиве.
Принцип национализации совершенно несовместим с требованиями нормального развития народного хозяйства, так как для того, чтобы аграрный строй был в состоянии обеспечить рациональную эволюцию народнохозяйственного комплекса, он должен обеспечивать известную свободу мобилизационных процессов. Процессы эти (изменение в составе крестьянской семьи, в средствах производства, а также процесс профессиональной дифференциации крестьянства), вытекая из потребностей сельского населения, в то же время соотносятся с потребностями народного хозяйства, ибо ими достигается наилучшее использование рабочей силы, средств производства, специальных навыков и наклонностей населения98.
Национализация, отвергая мобилизационные процессы, комбинировалась с общинным землевладением, что гарантировало возможность сохранить посредством общинных переделов соответствие между семейным составом и размерами землепользования. Этот, наиболее опасный с хозяйственной точки зрения, метод регулирования земельных отношений характеризуется как иммобильный, поскольку он способствует "распылению" земли. Он же еще и своеобразно подстраховывает существование общины. Там же, где общинное землевладение окажется под угрозой ликвидации, останется только пользоваться рыночными методами (аренда, найм, купля-продажа, залог, профессиональная дифференциация населения и пр.).
В последнем случае " концентрацию" земли можно было считать желательной для народного хозяйства. Слишком измельчавшее сельскохозяйственное производство не в СОСТОЯНИИ было выполнить народнохозяйственные функции крупного хозяйства, а на коллективные хозяйства в этом плане надежд возлагать не стоило99. Строгое проведение принципа иммобильности земли должно было привести к укреплению по всей России общинного землевладения. Революция оживила общину, а национализация земли аннулировала причины, разлагавшие ее. Выход из общины утратил всякую привлекательность, так как не давал права распоряжаться землей. Община была предпочтительной формой землепользования, поскольку только она устанавливала соответствие между размерами наделов и семьи.
Национализация земли способствовала утверждению почти на всем пространстве России общинного землевладения и общинной психологии. В этих процессах крылись первоосновы крестьянских волнений 1917 - начала 1921 г. Добавим к этому причины экономического, политико-идеологического и административного произвола. Но регионалистика привносила в причинно-следственную палитру свои особенности, свою тональность, свой колорит, оттенки и пр.
1 См., например: Вронский О.Г. Крестьянство и власть (1910 1 923) Тула, 1993; Кабанов ВВ. Кооперация, крестьянство, социализм М., 1996; Он же. Крестьянская община и кооперация России XX века. М., 1997; Павлюченков С.А. Крестьянский Брест или предыстория большевистского НЭПа. М., 1996; Он же. Военный коммунизм в России: власть и массы. М, 1997; Барынкин ВП Крестьянство западных губерний центра России накануне Октябрьской революции (по материалам Калужской, Орловской, Смоленской губерний): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Брянск, 1997; Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920—1921 гг. и Южный Урал. Оренбург, 1999; Мацузато Кимитака. Индивидуалистские коллективисты или коллективистские индивидуалисты? Новейшая историография по российским крестьянским обшинам // Новый мир истории России: Форум японских и российских исследователей. М., 2001. С. 15-29; и другие работы.
2 См.: Громыко ММ. Мир русской деревни. М., 1991; Седов AS Движение революционного крестьянства России за демократическое самоуправление в 1917 г. Н. Новгород, 1991; Он же. Демократизация сельского самоуправления в 1917 г.// Власть и общественные организации России в первой трети XX столетия. М, 1994; Медведев А. В. Марксизм и неонародничество: проблемы взаимовлияния (1917-1920) // Октябрь 1917 года: вопросы истории. Н. Новгород, 1993; Данилова Л.В., Данилов В.П Крестьянская ментальность и община // Менталитет и аграрное развитие России (XIX—XX). М., 1996. ("Не повезло" вопросам, связанным не только с аграрной тематикой, но и с российскими революциями 1917 г. целом, о которых пишут теперь отставные политологи, оккупировавшие бывшие партийные печатные издания и претендующие на роль вселенских толкователей; см., например: By-шуев В. Октябрь// Свободная мысль. 1997. № 10; Пернацш'в Дуализм революции и противоречивость большевизма//Там же, Бузгалин А., Калганов А. Социалистические революции XXI века// Там же.)
3 Уникальный образчик тому — работы СП. Трапезникова; см. например: Трапезников СП. Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос. Т. 1-2. М., 1976-1983.
4 См.: Гульцева Л.А. Божий мир православного крестьянина; см., например; // Менталитет и аграрное развитие России (X1X-XX). М., 1996. С. 294-305.
1 Конвенциональные ожидания — ситуация, при которой возбуждение становится ожидаемым элементом массового поведения людей, обусловленным определенным воздействием. См.: Громыко ММ. Традиционные нормы поведения и форма общения русских крестьян XIX в. М., 1986; Энгел Б.А. Бабья сторона // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX). М., 1996. С. 106-114; Зырянов ПН. Крестьянская община Европейской России в 1907-1914. М., 1992.
7 См. также: Булдаков В.П. Имперство и российская революционность (Критические заметки) // Отеч. история. 1997. Aft I. С. 50.
8 См.: Scott J. The moral economics of peasant. N. Haven, 1976.
9 См.: Аграрные технологии в России 1Х-ХХ вв.: XXV сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. М., 1996. (См. также критику подобных подходов в книге: Булдаков В.П. Красная Смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 102-118.)
Ю Булдаков В.П. Имперство и российская революционность. С. 50.
11 Аномия — процесс, предопределяющий разрушение относительно стабильной системы социальных норм, разрушение единства социокультурных связей.
12 См.: Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России, 1856—1861. М., 1984; Булдаков В.П. Имперство и российская революционность. С. 23.
13 По мнению ряда исследователей, вопросы гражданских прав волновали менее одной трети крестьянского населения. См.: Тол-стова Н.Н. Земельный вопрос в крестьянских наказах 1917 г. (по материалам Волго-Вятского региона) // Аграрная революция и социальные преобразования в советской деревне. Горький, 1980. (См. также: РГАСПИ. Ф. 17. On. 1. Д. 195. Л. 4-5.)
14 См., например: Сенчакова Л.Т. Крестьянское движение в революции 1905—1907 гг. М., 1989; Она же. Приговоры и наказы российского крестьянства 1905—1907 гг. По материалам центральных губерний: В 2 кн. М., 1994; Она же. Приговоры и наказы — зеркало крестьянского менталитета 1905—1907 гг. // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). М., 1996. С. 174-183; Байрау Д. Янус в лаптях: крестьяне в русской революции (1905-1907) // Вопр. истории. 1992 № 1.
15 Рутинизация харизмы — термин, характеризующий развитие некой организационной структуры (в нашем случае - общины).
'6 Довольно противоречивой представляется позиция противников идей процесса архаизации социально-экономической структуры послереволюционной деревни, так как, согласно их мнению, ' "...из аграрной структуры революцией были устранены помещики — активные носители архаики (а это меняло ситуацию весьма радикально), а крестьяне, возродившие общинную организацию, были уже далеко не архаичны..." (См.. Данилова Л.В., Данилов В.П. Крестьянская ментальность и община. С. 31). Однако факт исключительно политического характера последствий Октября давно уже рассматривается как аксиома, стоит лишь очертить, хотя бы в общих чертах, причины, ход и результаты "черного передела".
17 См., например: Дягилев В.В. Альтернативы решения аграрного вопроса в России (На материалах государственных органов и политических партий начала XX века): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1994; Вронский О.Г. Государственная власть России и крестьянская община в годы "Великих потрясений" (1905-1917). М., 2000.
* В ракурсе рассмотрения этой проблемы неубедительными пред. ставляются утверждения о том, что "результатом столыпинской аграрной реформы, если бы она осуществилась, явилось бы окончательное поражение крестьянства в борьбе за землю и за свободное развитие своего хозяйства, полное утверждение в России капитализма помещичьего типа и пауперизация основных масс сельского населения". Из этого логически следует, что революционные события 1905—1907 и 1917 гг. были взрывами народного отчаяния, вызванными первоначальным накоплением капитала, в которые наслоение эпохи индустриального капитализма внесло мощный общественный потенциал. Отсюда же вытекает и их ярко выраженная антикапиталистическая (а не только антифеодальная) направленность с "реализацией в конечном итоге отнюдь не социалистической программы". (См.: Данилов В.П. Аграрные реформы и крестьянство в России (1861-1994 гг.) // Формы сельскохозяйственного производства и государственное регулирование: XXIV сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. М„ 1995. С. 9, 10.) Спорность данного подхода в том, что исследователь пытается исходить из постановки "что было бы, если бы...". Подобный подход способен породить огромное количество гипотез, но и только. Даже немногочисленные итоги 5-летнего опыта проведения столыпинской реформы явно свидетельствуют о другом: на хозяйственную арену выходила новая фигура — прагматик от сохи, способный пересмотреть всю многовековую аграрную традицию. 19 Символический интеракционизм - процесс взаимоотношений между людьми, рассматривающийся как непрерывный диалог, в ходе которого они наблюдают и осмысливают намерения друг друга и реагируют на них. 20 Так, сельский "мир" имел многовековую традицию самосудов над ворами, а потому всплеску этой формы насилия в 1917 г., пусть под новыми лозунгами, но с соблюдением прежней первобытной ритуалистики, удивляться не приходится. "Жители деревни Макарич. Суражского уезда зарыли живым в землю известного вора Константина Картавого", — сообщалось из Черниговской губернии в сентябре 1917 г. Из Можайского уезда Московской губернии пришла депеша, что "местные крестьяне учинили самосуд над тремя односельчанами, уличенными в краже, самосуд сопровождался пытками...". А в одном из сел Ирбит-ского уезда Пермской губернии был учинен самосуд над шестью мужчинами и двумя женщинами, занимавшимися кражами. Их водили по селу и заставляли кричать: "Я вор". (См.: Крестьянское движение в 1917 году. М.; Л., 1927. С. 293, 297, 313.) ' См.: Бухараев В.М., Люкшин Д. И. Российская смута начала XX века как общинная революция // Историческая наука в меняющемся мире. Казань, 1994. Вып. 2; Люкшин Д.И. 1917 год в деревне: общинная революция? // Революция и человек. Социально-психологический аспект. М., 1997; Он же. Крестьяне-общинники Казанской губернии в социально-политических сдвиrax начала XX века: Дис. ... канд. ист. наук. Каэпиь, 1995; и другие работы этих авторов.
22 См.: Булдаков В.П. Имперство и российская революционность. С. 51.
23 Ср.: Булдаков В.П. Красная Смута: Природа и последствия рево люционного насилия; Суслов 10. II. Социалистические партии и крестьянство Поволжья (октябрь 1917-1920 гг.). Саратов, 1994.
2^ См.: Безансон А. Советское настоящее и русское прошлое. М., 1998.
25 См.: Булдаков В.П. Истоки и последствия солдатского бунта, психология "человека с ружьем" // 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1997. С. 208-217.
26 См.: Верстюк В.Ф. Февральская революция и украинское национально-освободительное движение // Там же. С. 182-188; Исха-кое СМ. Февральская революция и российские мусульмане // Там же. С. 189-207.
27 См.: Бухараев В.М., Люкшин Д.И. Крестьяне России в 1917 году. Пиррова победа "общинной революции" ( 1917 год в судьбах России и мира. Октябрьская революция: от новых источников к новому осмыслению. М„ 1998. С. 131-142; Они же. Российская смута начала XX века как общинная революция.
28 См.: Революция, Советская власть и горожане // 1917 год в судьбах России и мира. Октябрьская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1998. С. 453—469.
29 См.: Монякова О.А. Политическая ситуация в Коврове и уезде в 1918-1922 гг. // Рождественский сб. Вып. 3. Ковров, 1996. С. 56-62.
30 Дети и война. Киев, 1915; Энгельштейн Л. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX-XX веков / Пер. с англ. В. Павлова. М., 1996.
31 См., например: Письма во власть. 1917-1927. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М., 1998. С. 31-33, 36-37, 55 и др.
32 См.: Вронский О.Г. Государственная власть России и крестьянская община в годы "великих потрясений" (1905—1917). М., 2000. С. 389.
33 См.: Крыленко И. Февральская революция и старая армия // Пролетарская революция. 1927. № 2-3. С. 242-244.
34 РГВИА. Ф. 12664. Оп. 2. Д. 1. Л. 21-24; Сайн-Витгенштейн ЕМ. Дневник 1914-1918 гг. Париж, 1986.
35 См., например: Долбилова Л.П. Крестьянский менталитет в первые годы Советской власти 1917-1920 (на примере Вятской губернии) // Вятская земля в прошлом и настоящем. Киров, 1995. Т. 1. С. 125-128.
36 См. подсчеты: Прокопович СИ. Народное хозяйство СССР. Нью-Йорк, 1952. Т. 2.
37 См., например: Кокев A.M. Красная гвардия и защита Октября. М., 1989. (Даже в этих "перестроечных" работах сохраняются все
прежние штампы, перешедшие в наследство от советской историографии.)
38 Бруцкус БД. К современному положению аграрного вопроса. I 1917; Он же. Обобществление земли и аграрная реформа. Лг, 1917; Он же. Аграрное перенаселение и аграрный строй // Сельское и лесное хозяйство. 1922. № 7—8; Он же. О природе русского аграрного кризиса // Сборник статей, посвященных П.Б. Струве. Прага, 1925.
39 Об этом факте мы уже много писали, однако считаем, что неоднократное упоминание будет совсем не лишним. (См.: Тел-иынВЛ. "Помещичья собственность на землю отменяется без всякого выкупа..." // Крестьянское хозяйство: история и современность. Ч. 2. Вологда, 1992. С. 109—111; и другие наши работы; см. также: Нарский И.В. Русская провинциальная партий ность. Челябинск. 1995. Ч. I.)
40 Так, из Могиле вс ко и губернии сообщалось, что "организована Красная Гвардия из добровольцев". (Информационный листок отдела местного управления Наркомата внутренних дел № 27 от 26 февраля 1918 года.) // РГВА. Ф. I. On. 1. Д. 138. Л. 24
41 См.: Урал и Прикамье. Ноябрь 1917 — январь 1919 гг. Народное сопротивление большевизму. Париж, 1982.
42 См.: Павлюченков СЛ. Крестьянский Брест или предыстория большевистского НЭПа. С. 40.
43 См.: Френкин М.С. Трагедия крестьянских восстаний в России 1918-1921 гг. Иерусалим, 1987. (Первые продотряды появились уже в ноябре — декабре 1917 г.)
44 См.: Павлюченков СЛ. Военный коммунизм в России: власты массы. С. 60.
45 См.: Попов П.И. Производство хлеба в РСФСР и федерирующих с нею республиках. М., 1921. С. 31, 49, 51. (См. также: Пересов В. И., Чернобаев А.А. Хлеб, война, революция. М.; Лугано, 1997.)
46 См.: Варга Е. Проблемы экономической политики при пролетарской диктатуре. М., 1922.
47 См.: Присяжный Н.С. Экономическая чума: военный коммунизм в России. Ростов н/Д, 1994; Павлюченков С.А Военный коммунизм в России: власть и массы.
4° См.: Кабанов В.В. Аграрная революция в России // Вопр истории. 1989. №11; Земцов А. Трагедия крестьянских командиров/ Нива (Царицынская). 1991. № 1. С. 28-37. 49 См.: Маслов С.С Россия после четырех лет революции: Общие социально-политические перемены. — Интеллигенция. - Крестьянство - Рабочие. - Армия. — Учащиеся. - Коммунистическая партия. Париж, 1922. Т. 2. № Мы проиллюстрируем это положение ниже. См. также: РГВА. Ф. 176. Оп. 2. Д. 61. Л. 17 об.; ГАСО. Ф. 7. On. 1. Д. 7. Л. 4-5, 9-10; За власть Советов. Уфа, 1961. С. 121-132; Урал и Прип-мье. Ноябрь 1917 - январь 1919 гг. Народное сопротивление большевизму. Париж, 1982; Телицын B.JI. К истории антибол
92
вистских выступлений на Урале в первые послереволюционные годы: участники и руководители (предварительные замечания) // Революция и человек. Социально-психологический аспект. М , 1996. С. 174-183; и другие работы.
51 См.: ГАРФ. Ф. 5556. On. 1. Д. 54, 57, 58, 62, 65, 68, 77, 115 и др.
52 См.: Собрание узаконений РСФСР. 1918. № 64. Ст. 707. (См. также: Давыдов А.Ю. Мешочничество и советская продовольственная диктатура. 1918-1922 годы // Вопр. истории. 1994. № 3.)
53 Сказанное опровергает рассуждения многих современных утопистов, до сих пор считающих, что "военный коммунизм" - политика вынужденная и временная; см.: Боженко ЛМ. Актуальные проблемы "военного коммунизма" в публикациях конца 80 - начала 90-х гг. // Из истории революций в России (первая четверть XX века). Томск, 1996. Вып. 2. С. 103-110; Милосердое В.В. Крестьянский вопрос в России: прошлое, настоящее, будущее. М., 1997.
54 См.: Тумаринсон В.Х. Меньшевики и большевики Несостоявшийся консенсус. М., 1994. С. 201-203.
55 См.: Телицын В.Л. Сквозь тернии "военного коммунизма": крестьянское хозяйство Урала в 1917-1921 гг. М., 1998. С. 171-210.
6 Лишь к весне 1921 г. стало ясно, что деревня берет верх, городское начало отступило, рассчитывая усилить свои позиции, собраться с силами и разложить село изнутри. И при первых же попытках деревни расширить завоевания последовал новый виток проти востоя н ия.
57 См.: Антонов-Саратовский В.П. Под стягом пролетарской борьбы: Отрывки из воспоминаний о работе в Саратове. М . Л., 1927. С. 143; Крестьянское движение в 1917 году. М.; Л., 1927. С. 323.
5s Так, например, требования восстановления монархии появлялись лишь эпизодически. Из нескольких тысяч сводок, поступивших в центр с мест, только в двух-трех сообщалось о монархических настроениях. Например, исполнительный комитет села Демидовки Браиловской волости Винницкого уезда Подольской губернии в своем извещении (в конце 1917 г.) заявил, что считает «"вернейшим вождем русского народа" государя Николая Александровича». (См.: Крестьянское движение в 1917 году. С. 288-289.)
® См.: ГАРФ. Ф. 1235. On. 1. Д. 19. Л. 3-4 об.
60 См.: Булдаков В.П. Имперство и российская революционность. С. 51.
6' Анархические явления вытекают непосредственно из земельной политики — подобная формулировка по сути являла собой квинтэссенцию многочисленных сообщений, поступавших из губернии в центр накануне Октября 1917 г. (См.: Протокол секретного соединенного заседания комиссии по обороне и по иностранным делам Предпарламента. 20 октября 1917 года // Былое. 1918. № 12. Кн. 6. С. 28-41; Известия ЦИК и Петросовета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 20 окт,; Рейли ДДж. Политические
Прелюдия. "Общинная революция"
93
судьбы российской губернии: 1917 год в Саратове. Саратов, 1994.)
62 См,: Кабытова Н.Н. 2-й Самарский губернский крестьянский съезд // Самарский краевед. Самара, 1994. С. 83-92; Лавров Bht "Крестьянский парламент" России (Всероссийские съезды Советов крестьянских депутатов в 1917-1918 гг.). М., 1996; Черняк Э. И., Якимова Т.В. Материалы крестьянских съездов 1917-1918 гг. в Сибири (историографические аспекты) // Из истории революций в России (Первая треть XX века). Томск, 1996. Вып.) 63 Председатель союза сельских хозяев и посевщиков Уфимской губернии П.П. Толстой предупреждал (еще летом) министра внутренних дел, что крестьяне "добровольно своих прав на землю не уступят". (См.: ГАРФ. Ф. 399. On. 7. Д. 11. Л. 138.) А губернский комиссар Смоленской губернии несколько позднее сообщал в Главное управление милиции, что в борьбе с аграрными беспорядками "моральное воздействие потеряло силу". (ГАРФ. Ф. 399. Оп. 6. Д. 174. Л. 12.) Подобные сообщения поступали и из Рязанской и Тамбовской губерний. (См.: РГВИА. Ф. 366. On I Д. 278. Л. 322.)
64 Дифференциальная ассоциация — процесс, благодаря которому девиация усваивается, когда человек воспринимает ценности, способствующие девиации, путем общения с теми, кто уже руководствуется этими ценностями.
65 См.: Революция. Устные рассказы о гражданской войне / Сост. С. Мирер, В. Боровик. М.; Л., 1931.
66 Например, в Тамбовской губернии (см.: Крестьянское движение в 1917 году. С. 268). См. также: Земля и воля. 1917. 15 окт.; Сет-Витгенштейн Е.Н. Указ. соч. С. 89; и пр.
67 См.: РГВИА. Ф. 366. Оп. 2. Д. 33. Л. 169-169 об.; Ф. 1606. Оп 2 Д. 10. Л. 7; СельцерД.Г. Крестьянское движение в губерниях Черноземного Центра России (март 1917 — март 1918 г.): Автореф дис. ... канд. ист. наук. Казань, 1991; Булдаков В.П. Красная Смута. Природа и последствия революционного насилия. С. 23.
68 Спою роль в оформлении типажа провинциального бунтовщика сыграли факторы социальной систематики и социальной динамики (см. по этому поводу: Райхлин Р. Систематика социологи и социальная динамика // www. israel.net/raikhlin/social_dynam-ics/myrusbook/refarat.htm). Динамика общества — цикл, начинающийся с формирования общества, роста его сплоченности от общественного типа "анархии" (уровень сплоченности близок к 0%) до чрезмерно сплоченного общества "Gemeinschaft" (уровень сплоченности — 100%) и последующего падения сплоченности до оптимального уровня "Gesellschaft — 50%). Таким образом, можно говорить о трех разновидностях общества: "анархия", "Gesellschaft" и "Gemeinschaft", предопределяющих различия социально-психологических типов бунтаря. Gemeinschaft (общность) — термин, характеризующий отношения в сельских общинах, основное содержание которых сводится к традиционным обычаям и религиозным ценностям.
94
Главе!
Gesellschaft (общество) - термин, характеризующий отношения в гражданском обществе.
69 См.: Съезды, конференции и совещания социально-классовых, политических, религиозных, национальных организаций в Енисейской губернии (март 1917 - ноябрь 1918 гг.). Томск, 1991. С. 31. (См. также: Деревенская беднота. 1917. 15 окт.)
70 Дневник тотемского крестьянина А.А. Замараева. 1906-1922. М., 1995. С. 155, 158.
71 См.: ГАРФ. Ф. 1235. On. 1. Д. 16. Л. 19; Известия. 1917. 12, 17 дек.; Земля и труд. 1918. 14 янв.; Приволжская правда. 1917. 26 окт.; Съезды, конференции и совещания социально-классовых, политических, религиозных, национальных организаций в Тобольской губернии (март 1917 - ноябрь 1918 гг.). Томск, 1992; Съезды, конференции и совещания социально-классовых, политических, религиозных, национальных организаций в Алтайской губернии (март 1917 — ноябрь 1918 гг.). Томск, 1992.
72 См.: РГАСПИ. Ф. 17. On. 1. Д. 327. Л. 5 об.; Д. 148. Л. I; Сафро-нов А.А. Крестьянская община в Тамбовской губернии в 1917—1928 гг. (социальные аспекты проблемы): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Воронеж, 1997.
73 Крестьянское движение в 1917 году. С. 324.
74 Из содержания доклада Орловского губземотдела (1918 г.) следовало, что переход всей земли в "руки трудового народа" - «акт величайшей справедливости; как известная этическая категория он имеет огромное значение: уничтожение класса помещиков, эксплуататоров, уничтожение] фундамента) отношений рабства в деревне. Но справедливый этически, справедливый социально, он вместе с тем принес с собой экономическую разруху. Во-первых, в процессе революционного действия погибло как таковое культурное хозяйство крупного типа. Исчезла та экономическая категория, которая отчуждала на рынок значительную, большую часть своего урожая... Ныне он (хлеб. - В. Т.) распределен по тысячам мелких хозяйств... он потреблен ими, а государство ощутило недостаток хлеба. Трудности (земельной политики. — В. Т.) коренятся, следовательно, в том отрицательном явлении, которое мы называли гибелью культурных хозяйств.
Во-вторых, уравнительность оказалась роковой не только для крупных хозяйств капиталистического типа. Уравнительность, которую справедливо называть стихийной в своем победном круговороте, разрушила и крепкое трудовое хозяйство. Уравнительность нивелировала в сторону низкого хозяйственного уровня хозяйства... подорвала их продуктивность. Из-за принципа "делить на живые души" уничтожались, сводились на нет хуторские хозяйства, хозяйства малодушные. Отсюда ясны последствия экономического значения хозяйственного строя деревни. Произошло распыление хозяйственно-крупных единиц - процесс, безусловно, с точки зрения развития экономических отношений, регрессивный». (РГАЭ. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. Моб.)
Прелюдия. "Общинная революция "
95
'* См.: Кабанов В.В. Крестьянская обшила и кооперация России XX века. С. 33.
** См.: Аграрное движение в 1917 году по документам главною ИГ
мел ьн ого комитета ,/'/ Красный архив. 1926. Т. 14. С. 203 ' См.: Булдаков В Л. Имперство и российская революционность С. 50.
78 В данном случае — движение.
79 Булдаков В.П. Имперство и российская революционность. С. 52 S1) См., например: Кравчук НА. Массовое крестьянское движение i
России накануне Октября (Март — октябрь 1917 г. По материалам великорусских губерний Европейской России). М , 1971 \k
ывекий АЛ. Крестьянское движение в 1917 г Март ~ октябрь М., 1981.
8! См.: Першин П.Н. Аграрная революция в России. Кн I М , 1966. С. 425.
82 Цит. по: Никонов-Смородин М.З. Поземельно-хозяйственное устройство крестьянской России. София, 1939. Кн, 1. С. 76. w ГАРФ. Ф. 1235. Оп 61. Д. 195. Л. 78-78а.
84 Так, из Духовщинского уезда Смоленской губернии сообщили, что крестьяне одной из волостей "работают землю совместное J помещиками" (см.: РГАЭ. Ф 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 46 об), См.ниже: РГАСПИ Ф. 17. On. 1. Д. 280, Л. 4.
85 В докладе инспектора по обзору и организации коммун Нарко< j мата земледелия, совершившего поездку по Орловской губернии сообщалось:
«...Было такое время, что все торопились грабить друг перед другом пока не поздно, говоря: "И моя копеечка не ЩЕРБАТА" НЮ j это народное достояние считалось достоянием всех и в то же ц\ j мя ничьим. Всякий заботился только о том, чтобы утащить и |ш рушить* (РГАЭ. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 25.)
86 Подавляющее большинство молодых и среднего возраста крестьян, служивших в арммщ в этот период все чаще открыто ПЫШ зывались в поддержку большевиков. Возвратившиеся в свои род ные деревни, обозленные на весь свет, с оружием в РУКАХ, они обладали и достаточной убежденностью, и силой, чтобы активно влиять на местные события.
87 В упомянутом докладе инспектора по обзору и организации ком мун НКЗ подчеркивалось: "...B деревне должно быть если не коммунальное хозяйство, то общинная обработка земли. Каждый крестьянин должен понять, что он единица всего государства..." (РГАЭ. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 25.)
88 См.: Там же. On. 1. Д. 1801-1809, 1967, 1969, 1970, 2057
89 См.: Урал и Прикамье, ноябрь 1917 - январь 1919 гг. Народно? сопротивление большевизму; Телицын В.Л. К истории антиболь, шевистских выступлений на Урале в первые послереволюционные годы: участники и руководители (предварительные замечания). См. также: Канищев В.В. Русский бунт - бессмысленный и беспощадный. Погромное движение в городах России 11 1917-1918 гг. Тамбов, 1995; Канищев В.В, Мещеряков ЮН \\и томии одного мятежа. Тамбовское восстание 17-19 июня 1918 г. Тамбов, 1995.
90 См.: Булдаков В.П. Имперство и российская революционность. С. 54.
91 Последний факт вполне закономерен, поскольку прежняя форма реакции на аномию - бунт - сменилась инновацией, которая предполагала согласие о целями общества - всеобщая урлппи тельность при главенствующей роли в распределении благ государства. Спонтанный поворот крестьянства к Советской власти произошел под влиянием элементарной сентенции: "Мы против всех". Крестьяне были убеждены, что "нужно сначала выгнать добровольцев", т. е. белогвардейцев (которые в сознании крестьян представляли большую опасность, чем большевики, ибо в их рядах находились и бывшие "господа"), а "потом не допустить к себе коммунию" (РГАЭ. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 45-47). Однако крестьяне просчитались, ибо не учли способность большевиков использовать в политической борьбе любую возможность с наибольшей выгодой для себя, не гнушаясь при этом ничем, в том числе и откровенной моральной нечистоплотностью.
92 "Социализм - это рай на земле". Крестьянские представления о социализме 20-х гг. // Неизвестная Россия. XX век. Кн. 3. М., 1993. С. 199-226,
93 Цит. по Булдаков В.П. Имперство и российская революционность. С. 54-55.
94 См.: Бруцкус Б.Д. Аграрное перенаселение и аграрный строй // Сельское и лесное хозяйство. 1922. № 7-8. С. 15; РГАЭ. Ф. 478. On. 1. Д. 1776. Л. 9. (По мнению талантливого, но малоизвестного исследователя проблем сельского хозяйства ИВ. Емельянова, "существует не один, a 15 миллионов земельных вопросов. Говорят о земельной реформе, совершившейся в процессе революции, а на самом деле произошла земельная катастрофа, не разрешившая трудностей, а, наоборот, их осложнившая и запутавшая": Российский зарубежный съезд в Париже 4-11 апреля 1926 г. Париж, 1926. С. 61.)
95 См.: Чаадаева О. Помещики и их организации в 1917 г. М„ 1928; Третьяков ГА. Поместное дворянство Европейской России в 1917 г. на материалах центрально-земледельческого района и Поволжья. Куйбышев, 1990.
96 См.; Телицын B.JJ, Сквозь тернии "военного коммунизма". С. 35-39.
97 Уже через год Советская власть, почувствовав, что ее позиции упрочились, отказалась от народнической программы конструирования аграрного строя и подошла к собственной парадигме: 14 февраля 1919 г. издается "Положение о социалистическом землеустройствекоторое порывало с народническими тенденциями. Согласно его 1-й статьи, "вся земля в пределах РСФСР, в чьем бы пользовании она ни состояла, считается единым государственным фондом", а из статьи 4-й следовало, что в основу землеустройства должно быть положено стремление создать
единое производственное хозяйство, "снабжающее г
Олог,„йпг11мг иои^ЛПМНИМ ^ОЛИЧеСТВОМ УПЧОЙлт...
Республику наибольшим количеством хозяйствен
ных
ИЕТГ
меньшей затрате труда" (см.: Аграрная политика Советс6лаг
99
сти (19/7 См.: С. 35.
1918 гг.): Документы и материалы. М.
1954 "1°Й АЛ
Бруцкус БЛ Аграрное перенаселение и аграрн Щ*
CTh
См.: Чаянов А.В. Основные идеи и формы организапи ской кооперации. М., 1919. С. 301-311. При ИММОБГ KPECT4 распыленной, земле развитие промышленности и RORJ!BHO^ Т ' низация новых земель будут задерживаться рвать от земли квалифицированных рабочих.
невозможное^
Глава 3 Крестьянский фронт. Становление и обретение
Становление и эволюция крестьянского бунта - акт до чрезвычайности сложный, здесь второстепенное перемешано и чередуется с первоочередным, и толчком к волнениям зачастую служат внешне незначительные поводы и причины. Каждое проявление недовольства настолько иррационально и запуганно, что трудно порой отделить причину от следствия и уловить логическую связь между различными событийными срезами: "бунташный" всплеск чрезвычайно "индивидуализирован", вплоть до наличия "персонального кода развития". Но все же, начавшись, крестьянское выступление сразу же выявляет свои, наиболее существенные болевые точки во взаимоотношениях крестьян с властями или между собой.
Вычленить главные причины деревенских бунтов можно лишь достаточно условно. Огромное множество факторов — экономического, политического и идеологического порядка — влияли на ход эволюции недовольств, но либо опосредованно, как катализатор "бунташных" настроений, либо в совокупности с другими, и редко — в чистом виде1.
Для большинства отечественных исследований свойственна сентенция, что одной из основных причин волнений в деревне стала реквизиция хлеба и скота - или в виде налогов, или в рамках многочисленных чрезвычайных мобилизаций2. Это, однако, не всегда полно и всесторон-
нс раскрывает причинно-следственную подоплеку крестьянских выступлений периода Гражданской войны, сфор. мировавших настоящий "фронт** — как против белых, щ и против красных.
Стремление и попытки проанализировать причинно-следственный комплекс были свойственны всем уровням власти и предпринимались практически во всех губерниях, где крестьянское недовольство не давало возможности акцентировать внимание на реализации новы* государстве иных парадигм.
Так, в докладе уполномоченного Енисейской гу. бернской чрезвычайной комиссии Ивана Илюхина о ni ложении в Мизинской и Заледеевской волостях (октябр; 1920 г.) отмечалось, что крайне необходимо ".„найти т« причины и анализировать то глубокое недовольство, которое царит среди крестьян"3.
Искать и анализировать причины недовольств быяк призваны в первую очередь партийные лидеры всех рангов и советские чиновники, считавшие себя большим! знатоками крестьянского мира. Президиум Енисейском губкома РКП(б) Красноярска занес в протокол своего заседания от 5 ноября 1920 г. следующее соображение нг этот счет
"Громадное влияние на возникновение восстаний имеет самонадеянность крестьян, которых легко поднята на выступление после того, как они пережили опыт кулаком"*.
Стремительное распространение подобных настроений угрожало недопустимой трансформацией крестьянской "самонадеянности" в деревенское самоуправление. В секретной политической сводке № 7 информационно-инструкторского подотдела управления Енисейского губернского исполкома Советов (за первую половину октября 1920 г.) отмечалось, что "напряженность политической атмосферы колеблется не только по всей губерния, но даже и в любой волости, так что там, где было СПОКОЙНО вчера, стало неспокойно сегодня, и наоборот"5.
Даже эти скупые строчки свидетельствовали о наличии целого комплекса причин, способствовавших вознит-новению и эволюции крестьянского недовольства, BIIOJ реальному перерастанию его из словесной перебранки i бунтарский акт, оборачивающийся настоящей кровь:
Здесь все тесно переплеталось — и экономика, и земельный вопрос, и самоуправство властей, и идеологическое воздействие, и национальный, демографический и половозрастной факторы, и сиюминутное настроение крестьян того или иного села, деревни или волости.
Не секрет, что земельный вопрос для русской деревни (и русского общества вообще) был настоящей притчей во языцех. "Декрет о земле" и "черный передел" помещичьих земель в 1917—1918 гт. не привели к его разрешению. Страсти не улеглись. Крестьянин считал себя и здесь обойденным: как ни велика была площадь выделенной и захваченной барской земли, ему казалось, что его обошли и обидели. Дело было в природной жадности и традиционном взгляде на собственность (в том числе и земельную): авось в хозяйстве сгодится. Хватали все, что, как казалось, плохо лежит, в том числе и у зазевавшихся соседей, которые в свою очередь в долгу не оставались. Даже спустя год-полтора после Октября 1917-го в центр поступали жалобы от частных лиц, "обделенных землей", и сообщения об "аграрных беспорядках". Еженедельные сводки секретного отдела ВЧК фиксировали многочисленные случаи волнений, вызванных "неурядицами" землеустройства.
Так, в Тетюшском уезде Казанской губернии в начале ноября 1919 г. "крестьяне восстали против земельной системы"6. А чуть раньше, в августе того же года, аналогичное сообщение пришло из Чембарского уезда Пензенской губернии: "...в уезде были большие волнения и неурядицы среди крестьян на почве аграрного вопроса"7. Из уральских губерний поступали тревожные сведения о вспышках крестьянского недовольства, причиной которых был неурегулированный земельный вопрос8.
Но Урал — особый регион. Дело в том, что там значительный массив земли до 1917 г. представлял собой посессионную, т. е. казенную, собственность, которая находилась в бессрочном владении заводов. Землей этой пользовались в качестве пастбищ, покосов, приусадебных участков от 45 до 62% рабочих, как правило, низкоквалифицированных и малооплачиваемых. Являясь огромным подспорьем в хозяйстве рабочих, именно эта земля представляла собой тот объект, на который нацеливало свои взоры крестьянство. Тысячи десятин казенной земли захватывались волостями, к которым они примыкали. И в то же время тысячи рабочих семей, лишившись своего земельного участка, были обречены на голодную смерть. 6 сознании рабочих вызревала антитеза: крестьянство ~ источник бедствия, социальный антагонист. Гражданская война из мифа трансформировалась в реальную неизбежность, подпитываясь леворадикальными утверждениями о том, что всякая революция, а социалистическая тем более, без широкомасштабного противостояния немыслима9.
Вопросы землевладения и землепользования приобретали характер хронических хозяйственных патологий и практически не разрешимых задач. И к концу 1920 г. в ряде российских губерний фиксировались факты проявления недовольства крестьян, которые можно свести к обобщающей фразе: "Пусть они (большевики. ~ В. Т.) заберут и подавятся своей землей"10.
В роли катализатора крестьянских недовольств выступал и "извечный" еврейский вопрос. Так, осенью 1919 г. из Астраханской губернии сообщалось о том, что "в городе и отдаленных от фронта селах уезда настроение полуудовлетворительное. Население настроено антисемитски, считая, что все бедствия происходят от евреев, которые мстят русским"11.
Эти сообщения не были единичными, однако большая их часть приходилась на западные губернии бывшей Российской империи, где процент еврейского населения был достаточно высок, а способность крестьян - как ярчайшего представителя российского обывателя - видеть причины всех своих бед в кознях и происках инородцев и иноверцев на удивление традиционна и непоколебима.
Сотрудники секретного отдела ВЧК, представившие "доклад о повстанческом движении по состоянию на ноябрь 1920 года", видели причины деревенского сопротивления в несколько ином ракурсе:
"В эпоху социального переустройства, когда один класс низвергается другим, когда хозяйственная жизнь временами деградирует, естественны явления бандитизма, хулиганства, повстанческие движения и пр."12
Стремление свести в единое целое всю "палитру" "бунташных" настроений объяснимо, но вряд ли подобный подход способен вскрыть все многообразие причин, объяснить поведение крестьян, развести общее (всероссийское) и особенное (региональное) в проявлении крестьянских недовольств.
На наш взгляд, было бы правомерным выделить несколько причинно-следственных блоков, влияющих на крестьянскую поведенческую парадигму и способных подвигнуть деревню к выплеску "бунташной" энергии, к братоубийственной гражданской войне, к бунту против власти и всеобщему "беспределу".
§ 1. "Взять все и поделить..."
Буквально через месяц-полтора после бурных событий Октября 1917-го в Петрограде и начала "триумфального шествия Советской власти" по стране из Екатеринбургской губернии пришло сообщение о разгоне крестьянами близлежащих к заштатному городку Нижняя Тура деревень работников исполкома Советов и разоружения отрядов Красной гвардии, прибывших из соседних заводских поселков13. Причина крылась в экономической политике местной администрации, издавшей "Декрет" об обложении крестьянских хозяйств "чрезвычайным" сбором, что на практике вылилось в элементарное силовое изъятие наличного хлеба, мяса и молока14.
Декабрьский номер газеты "Южный Урал" принес известие о событиях, произошедших в Стерлитамакском уезде Уфимской губернии: при разгроме имения местного помещика Пашкова крестьяне захватили племенное стадо коров и стали делить их по дворам и по едокам. На всех не хватило — началась кровавая драка, били друг друга кулаками, кольями, оглоблями и топорами, двое убиты, три человека получили серьезные ранения. Чтобы помириться, решено было перерезать все стадо и поделить мясо15.
Подобные события — наглядный образчик отмеченного выше стремления крестьян хапнуть как можно больше, не считаясь с интересами соседей, отстаивая свое право на барское имущество, не останавливаясь при этом ни перед бессмысленным крушением, ни перед кровью своих односельчан. Лозунг "взять все и поделить" оказывался выше здравого и разумного подхода к использованию захваченной собственности. (Быть может, сказывался и факт "дармовщинки", на которую крестьянин был особенно падок.)
«Последние два дня "трудовой народ" делит наш; землю и дерется из-за нее так, что уже сейчас все мордь Друг другу на бок своротили», — отмечал в своем дневни кс очевидец тех событий16. Дележка помещичьего добр: оборачивалась кровью не только односельчан, но и представителей власти, и просто подвернувшихся под рук) случайных прохожих, и тех, кто вольно или невольно стремился предотвратить хозяйственные погромы.
Упоминаемые случаи не единичны. В январе 1918 г, сообщения о разгромах помещичьих имений (что объяснялось "плохой" продовольственной ситуацией) и насилии над местными продработниками поступали и из Новгородской губернии17, чуть позже из Вятской, Вологодской и Рязанской губерний.
Помещичьи имения и имущество поделили быстро, однако захваченное барское добро не решило продовольственного вопроса и не удовлетворило собственнические амбиции крестьян. Информационный листок № 22 (от 20 февраля 1918 г.) зафиксировал сообщение из Вологодской губернии о том, что "продовольствие в ру-ках Совета, но [дело] обстоит очень плохо"18. И это естественно, поскольку причина крылась в ином. Те же самые вологодские "информаторы" (сами того, видимо, не желая) ее обозначили: "После того как в деревнях стали появляться солдаты с фронта, крестьяне заметно стали леветь"19. Стоило только деревне увлечься идеями всеобщего равенства и благоденствия, как резко падала производительность труда, а с местных рынков исчезали продукты.
Подобный поворот не был ни для кого секретом. Еще осенью 1917 г. помещики, например, Бронницкого уезда Могилеве кой губернии "...познакомились со всеми удовольствиями жития в тылу армии. Бродячие шайки солдат, разутых, оборванных, нахальных, стали появляться у нас в парке и особенно в огороде. Эти шайки постепенно увеличивались, как саранча потребляли все, что им попадалось: фрукты, овощи, — все было уничтожено; что нельзя было есть (дыни величиной с кулак, зимние сорта груш и яблок), срывали, топтали ногами, говоря, что вес равно немцам достанется. ...Под окнами бродили толпы грязных разнузданных солдат, с красными геранями в j петлицах"20.
Крестьяне выступали "союзниками" солдат-тыловиков, но "единение" было недолгим, поскольку солдаты истребляли урожай не только в барских садах, но и на крестьянских усадьбах, что оборачивалось порой кровопролитными столкновениями21.
Беспорядки, вызванные солдатами, возросли в геометрической прогрессии после Октября 1917-го, когда армия "ослобонилась" от последних сдерживавших развал дисциплинирующих обручей и солдатские массы двинулись домой, круша на своем пути все и вся, занимаясь самообеспечением и отыгрываясь за четыре окопных года на "буржуях и кулаках"22.
Однако дезертиры — явление преходящее, и ограбленным крестьянам ничего не оставалось, как срывать свою злобу (и за грабежи, и за непрекращавшийся - в потребляющих губерниях — голод) на местной власти. В селе Крестцы (Новгородская губерния) произошел "бунт на почве голода, спровоцированный против Совета. Из Новгорода был выслан отряд. Сейчас все спокойно. Власть Советов крепка, продовольствия нет. Население голодает"2*.
Подобная картина наблюдалась и во время крестьянских выступлений в другой новгородской деревне -Сельцы (Старорусский уезд) 22-23 мая 1918 г. Здесь, как отмечалось в докладе уездного следователя, "был созван сход, на который явился член совета Карбасов и заявил, что он явился для ревизии лишнего хлеба, срубленного леса и отобрания оружия... Тогда же было сделано заявление о том, что у них [крестьян. — В. Т.] лишнего хлеба не имеется, так как наша деревня градобойная. После этого Карбасов ушел, и на сходе... произошел спор, будут или не будут отбирать хлеб, а потом и драка"24.
Налицо резкая реакция крестьян на бурно воспринимавшиеся ими продовольственную ситуацию, налоговую неразбериху и властный беспредел: в этом случае были заострены, доведены практически до абсурда принципы налогообложения. Они и без карбасовского, совсем неуместного заявления повсеместно вызывали в деревне раздражение и провоцировали вспышки недовольства и сопротивления. В штыки принимался не только сам принцип необходимости сбора налогов (здесь еще можно было кое-что просчитать и обмануть власть), резко отрицательную реакцию в первую очередь порождали параметры налоговых операций — перечень, очередность, масштабы и приемы распределения повинностей25.
Крестьяне не отказывались вообще от несения налогового бремени как такового, но без заметных колебаний (без "ворчания" на тяготы крестьянин вообще не начинал какого-либо дела26) шли лишь на выполнение тех из них, которые явно не противоречили традиционным взглядам деревенского жителя на ведение хозяйства и взаимоотношения с местной властью. (По мнению историка СВ. Ярова, "какие-то формы прогрессивного налогообложения, понятно, учитывались и принимались... если в данном случае правовые нормы вполне сочетались с общинной этикой"27. Сообщения с мест28 дают также возможность предположить, что причиной явился, собственно, не налог как таковой, а, скорее, "его ненормиро-ванность, к тому же подчеркнутая отсутствием жесткой правовой регламентации налоговых операций"29.) И это, как правило, касалось не столько целевого назначения налогов, сколько механизмов их изъятия. Для большей части крестьян "странным и неправедным" оставался, в i первую очередь, мало понятный для них классовый прин- I цип расклада повинностей. Как только бедность была возведена в ранг едва ли не главного достоинства крестьянского хозяйства — "общественной добродетели" и превратилась в своеобразное свидетельство благонадежности, I произошло резкое изменение политико-социального ста- I туса зажиточных слоев деревни, по существу ведущее к их полной экономической дискредитации, что не могло не I вызвать ответной реакции. Парфеньевская волость (Ко-логривский уезд Костромской губернии) была в июле 1918 г. "объявлена на военном положении ввиду происходящих беспорядков на почве обложения денежным сбором имущих классов"30,
В результате использования подобного классового "подхода" местные зажиточные и даже середняки лишились не только денежных накоплений, но и скота, запасов зерна, сельскохозяйственного инвентаря, изымаемых в счет уплаты сбора.
Подобные демарши властей (местных и централь- I ных) не могли не обозлить крестьян. Но возмущение не приобрело характер всеобщего, поскольку гневные настроения не всегда разделяли малоимущие слои деревни, j
в целом выигравшие от налоговых нововведений, от передела имущества более удачливого соседа.
"Минуя официозные политические интерпретации классового расслоения, мысль крестьянина прежде всего выявляла абсурдность прямой взаимозависимости имущественного достатка и общественной дискриминации; зажиточность для него, несомненно, была указанием на трудолюбие и умелость. Не столько прогрессивный налог, сколько именно его абсолютизация и сопутствующая ей насильственная перемена традиционных для деревни критериев значимости людей зачастую превращали обычные налоговые процедуры в предпосылки восстаний" — так считает питерский исследователь СВ. Яров31.
Нововведения в налоговой сфере32 привели и к усилению раскола в самом крестьянстве, к ускорению процесса поляризации деревни, к проявлению недовольств, направленных уже не только против властей, но и против односельчан, больше выигравших от перераспределения государственного бремени. Крестьяне, понимая, что налоги властям платить все равно придется ("не отдашь сам, возьмут силой, так уж лучше добром откупиться" — типичная сентенция тех лет33), не могли уразуметь, почему сосед, склонный к праздности и разгулу, вдруг объявлялся "бедняком" и освобождался от "податей".
Но налогообложение не являлось единственной причиной сельских волнений, всегда выступая в связке с иными мотивами, как правило с убеждением крестьян в "бездействии местных властей, их неумении обеспечить нуждающихся хлебом и семенами". Этому бездействию нередко приписывали преднамеренный характер. Так, например, во время восстания в Олонце (Новгородская губерния) 10—11 июня 1918 г. его инициаторы, как сообщалось, "вели агитацию на местах о том, что хлеб есть, можно его достать, но будто бы этого не желает Советская власть"34.
Никто, правда, так и не удосужился проверить, соответствует ли слух действительному положению дел.
Поводом к октябрьским волнениям (1918 г.) в Ка-нищевской волости Холмского уезда Псковской губернии стали споры властей с крестьянами о количестве конфискуемого хлеба. Уездный военкомат потребовал сдать 150 пудов хлеба, затем пошел на попятную и согласился на 50, "...но потом, через некоторое время, предписа представить в дополнение собранного количества еще п сто пудов", — сообщалось в отчете Холмского Управлени внутренних дел в ноябре 1918 г.35 Крестьяне отписали уездный центр жалобу, стремясь представить себя исклю чительно в роли обиженных неправедными действиями.
Поза обиженного была для крестьян очень выгод ной, поскольку (по крайней мере в их собственных глазах) оправдывала все антигосударственные действия "Власть во всем виновата, а не мы..." — подобный рефрен просматривается в большинстве крестьянских объясне> ний вспышек недовольств36.
Конец мая — начало июня 1918 г. ознаменованы новой, самой серьезной (объявленной впоследствии исходной точкой Гражданской войны37) вспышкой вооруженного противостояния. На повестку дня встал вопрос об обеспечении продовольствием не только города, но и армии, снабжении формирующихся частей лошадьми и транспортными средствами. Не мудрствуя лукаво, в центре и на местах принимались самые "простые" решения.
"Обсудив вопрос о необходимости в кратчайший срок добыть для нужд резерва фронта нужное количество лошадей, штаб фронта решил, что необходимо послать на станцию Михайловская или на Нязепетровск карательный отряд в составе красных гусаров... с целью производства беспощадной реквизиции конского состава в тех местностях, где происходило возмущение против Советской власти..."38, - сообщалось из частей формировавшейся 3-й армии Восточного фронта. "Возмущение против" отмечалось практически в каждом уезде, а значит, недостатка в "конском" составе можно было не опасаться.
Однако "отряды башкир собирались в многочисленном количестве, упорствуя реквизиции лошадей"39.
В отряды собирались не только башкиры, для которых лошадь — чуть ли не единственное средство существования, но и крестьяне из российской глубинки. Лишенные в одночасье тягловой силы, они опасались потерять приработок в зимнее время (в основном — извоз), а так- j же безрадостно смотрели на перспективы — никто не мог точно сказать, когда же окончится "драчка" между "барами" и "пролетариями"40. Обещаниям заготкоманд о пере- I даче крестьянам выбракованных лошадей верили слабо'
Лошадей прятали, заручались липовыми справками об их непригодности к "строевой службе", откупались взятками или наличным продовольствием, а порой и отвечали силой на насилие, все более настраивая себя против власти42.
Так, согласно сообщению (от 3 июля 1918 г.) из Лебедянского уезда (Тамбовская губерния), "вследствие продовольственного кризиса и мобилизации лошадей, настроение населения по отношению к Советской власти враждебное"43.
Но сообщения о беспорядках, вызванных изъятиями хлеба, превалировали, и это стало особенно заметно летом 1918 г., когда количество "государственных ртов" значительно увеличилось (благодаря росту вооруженных сил в Советской России)44.
В Одоевском уезде Тульской губернии в июле 1918 г. "на почве реквизиции излишков хлеба [произошло] сильнейшее выступление кулаков"45, окончившееся кровопролитием и жертвами со стороны крестьян. А в селе Самодуровке Шацкого уезда Тамбовской губернии при реквизиции продовольственных запасов "было проведено насилие над отрядом красноармейцев, причем инструктор продовольственного отряда был арестован крестьянами"46.
Судьба инструктора осталась неизвестной. Но крестьяне, почувствовав силу, становились все более уверенными в своих способностях противостоять нажиму, дать отпор47. Так, казалось бы подавленное в Одоевском уезде "кулачество Старобельской, Оринской и Покровской волостей" вновь подняло голову, напав "на отряд Совдепа, посланный для реквизиции хлеба. Отряд, понеся жертвы, был вынужден отступить"48.
Из Уральского военного округа поступали (июль 1918 г.) еще более тревожные вести: "В селении Белока-таш и некоторых других крестьяне, вооружившись топорами и вилами выступали против наших [т. е. красных. -А 7!] отрядов" по причине изъятия хлеба и фуража49.
Пытаясь хоть как-то сбить волну возмущений, власти на местах попробовали "переориентировать" недовольных на своих соседей. Часть изъятого у "кулаков" хлеба было решено передавать "малоимущим"50. В ответ удар пришелся и по беднякам. В селе Гать (Beневский
усзл Тульской губернии) в июле 1918 г. "произошла столкновение союза бедноты с кулаками на почве реквизиции хлеба..."51. Дело и здесь не обошлось без крови.
Порой доходило до настоящих баталий, причем нг только между середняками и зажиточным крестьянством с одной стороны, и представителями бедноты или местной властью — с другой, но и с частями Красной Армии. В Варнавинском уезде (Ярославский военный округ) 24 августа 1918 г. на "почве учета хлеба контрреволюционные элементы вызвали в волостях вооруженный мятеж52 трехтысячной толпы; присланная рота, во избежание больших потерь, вынуждена была вернуться; толпа гналась за ней семнадцать верст, с обеих сторон есть убитые и раненые"53.
Жертвами обернулось и столкновение в Гжатском уезде Смоленской губернии (август 1918 г.). Поводом к выступлению "буржуазии и духовенства" [так в документе, скорее всего это были обычные крестьяне. — А. Т.\ послу* жило распоряжение земельного отдела о предоставлении бедноте сенокоса из площадей бывшей монастырской да-чиИ
"Изъятия", ответная реакция крестьян и новые реквизиции лишь еще более ухудшили состояние дел с продовольствием, в первую очередь в городах. Совет 3-й армии (Восточный фронт) в своем сообщении от 9 сентября 1918 г. предупреждал центр о возможной катастрофе; "Положение с продовольствием на дорогах Уральской се* ти катастрофическое. Со всех сторон несутся вопли о продовольствии. Рабочие массами уходят за поисками хлеба, самые срочные работы, от которых зависит благополучие транспорта и фронта, останавливаются. Никакие репрессии не помогают. Командир Округа путей сообщения. Подпись [Неразб. - В. Г.]"55.
Вопрос упирался в хлеб, который был только у кре-; стьян, не желавших отдавать его задаром. В деревню i вновь двинулись продотряды, началось "осеннее наступ-ленис" города на деревню.
Документы того времени пестрят сообщениями о I столкновениях на почве "хлебного вопроса".
Сводки оперативного штаба корпуса войск ВЧК (с 1 октября по 25 ноября 1918 г.) фиксировали произошедшие в Орловском округе беспорядки на почве изъя
ПО
Глава $
тий хлеба и в связи с "мобилизацией духовенства"5*. (Последних мобилизовали на рытье окопов.) В селе Высь Суздальского уезда Владимирской губернии (ноябрь 1918 г.) "крестьяне восстали против ссыпки излишков хлеба и разогнали комитет бедноты. Отряд (карательный) выполнил задание без кровопролития, было сделано несколько выстрелов в воздух, чтобы разогнать толпу"57.
В последнем случае (если верить информации) обошлось без крови. Но так бывало далеко не всегда и не везде. Например, в Ильинской волости Пермской губернии погибших в результате столкновения местных кресть-ян с продотрядниками и частями Красной Армии насчитали почти 20 человек58.
Сообщениям с мест о столкновениях на "хлебной почве", казалось, не будет конца. Политический отдел Военного совета 3-й армии (февраль 1919 г.) "суммировал" ситуацию, сложившуюся в деревне спустя несколько недель после "осеннего противостояния": "Прифронтовая полоса. Население в своей массе крестьянское и на* строено контрреволюционно. Классовые противоречия слабо намечены в деревне и мало углублены, благодаря отсутствию правильной агитации. Чрезвычайный налог, мобилизация, учет хлеба, перегруженность, а часто и злоупотребления подводной повинностью, а также дебоширства разного рода местных и проезжающих властей и просто красноармейцев создает как бы единый фронт деревни против Советской власти и облегчает значительно тем работу контрреволюционеров.
Оханский уезд в его Верещагинском районе настроен контрреволюционно. Летом прошлого (т. е. 1918-го. -А Т.) года район этот был очагом крупного кулацкого восстания, с трудом ликвидированного, и до сих пор продолжает хранить такие контрреволюционные элемонты в своей среде. При наступлении белых вспыхивали восстания (Ильинское и другие) или тайное содействие агентам противника и шпионам в его пользу много содействовало белым в их продвижении по направлению к Глазову"59.
Этот доклад — о ситуации на только что освобожденной от белогвардейской власти территории. По всей видимости, крестьянские восстания лета 1918 г. мало чему научили Советскую власть, и в 1919 г. продолжились все те же чрезвычайные налоги, мобилизации, учет хлеба,
Крестьянский фронт
продразверстка, всевозможные повинности, произвол местных и "проезжающих" властей и красноармейцев... ( результате речь шла уже о "едином фронте деревни прощ Советской власти", чего раньше невозможно был найти ни в одном документе.
Подобная ситуация складывалась не только на Ура, ле, но и в других регионах. Так, из Бугульминского уезда (Самарская губерния) сообщалось — в марте 1919 г. ~о тревожном настроении: "Причины — натуральная повин* ность, мобилизация людей и лошадей, чрезвычайный налог, неумелое действие агентов Советской власти". Правда, туг же оговаривалось: «Главные элементы повстанцев - кулаки. Идейные руководители восстания — эсеры. Лозунги повстанцев: "Долой коммунистов!", "Да здравствует Учредительное собрание!"». Но "есть случай присоединения к ним деревенской бедноты"60.
Этот случай — тревожный сигнал для властей. Все ухудшающаяся экономическая ситуация, нехватка хлеба, изъятия лошадей и трудгужповинности ударили и по беднякам.
К бунтующим присоединялись и дезертиры, скрывавшиеся по окрестным лесам, существовавшие за счет все тех же сердобольных и притесняемых селян и готовые по первому их призыву включиться в борьбу с властью. Подобное произошло в четырех волостях Лебедянского! уезда Тамбовской губернии, где в первых числах апреля 1919 г. вспыхнуло восстание "кулаков и дезертиров" на почве мобилизации людей и лошадей и учета хлеба в близлежащих к уездному центру деревнях61.
Восстания "на почве учета и переучета урожая" оборачивались страшной резней, где никого не щадили, стремясь не просто уничтожить ненавистного врага, но и запугать потенциальных сторонников большевиков62. В конце апреля 1919 г. крестьяне Новохворостинской воло-1 сти Коротоякского уезда Воронежской губернии, "подстрекаемые кулаками и эсерами, бесчеловечно убили семь! человек коммунистов, которые были обезображены, у не-j которых были отрезаны нос, уши и конечности"63.
Откровенные зверства перемежевывались с публич- ] ными обвинениями властей в неспособности справиться с возложенными на них задачами. Сводка Особого отдела] реввоенсовета 3-й армии Восточного фронта за 5 июня
1919 г. фиксировала, что «в Юргинекой волости Вятского уезда (Вятской губернии) настроение населения в связи с продовольственным кризисом малоудовлетворительное. На митинге кричали агитатору: "Убирайтесь Вы со своей Советской властью, теперь без богатых пропадаем, нам нужна свободная торговля!"»64
Требование это чисто экономического порядка. Для большей части крестьян уже стало понятно, что их хозяйство без тесной связи с рынком (и без существования последнего) самоликвидируется, что экономический прессинг со стороны государства (подкрепляемый идеологическими установками) может привести к гибели (в первую очередь — от голода) крестьянской семьи, к превращению крестьянина в "статистическую единицу"65, способную лишь к рабскому труду на своего нового хозяина - государство.
Экономическая политика в сознании крестьян ассоциировалась с насилием и противопоставлялась исключительно свободному распоряжению результатами и плодами своего труда. Естественно, что второе для крестьян всегда оставалось неприкосновенным и любое покушение вызывало адекватную реакцию.
А Советская власть упорно старалась этого не замечать, "подгребая в свои закрома" не только зерно и фураж, лошадей и продуктивный скот, но и все, что находила нужным, резко увеличивая количество изымаемых из крестьянского хозяйства объектов66.
Так, в оперативной сводке от № 15/76 за 27 июня 1919 г. отмечалось, что в селе Яблоново Докторовской волости Задонского уезда Воронежской губернии произошли беспорядки — на почве учета повозок и упряжи67. А по распоряжению местных властей Пермской и Екатеринбургской губерний обязательной сдаче госзаготовителям подлежали... хвосты забитого на мясо крупного рогатого скота68.
Если учесть, что за годы революций, Первой мировой и Гражданской войн у крестьян было мало возможности обновлять упряжь и средства передвижения (поставки промышленностью подобной продукции все время сокращались), то польза от учета и последующих изъятий была de facto мизерной. Кому нужны гнилые чересседельники? Возмущения вызывал сам факт учета. Для крестьянина, собственника по натуре, была неприемлема сама шк "вес учесть", в его душе превалировала страх возможно! потери своего имущества. Экономическая доктрина 6<ян
шевистской партии, наоборот, базировалась на всеобще* "учете и контроле", и власти стремились "привить" их % "костному" крестьянству.
"Экономический беспредел" (другого определение и не подобрать) привел в итоге к голоду, который о* . огромные территории69.
С мест поступали страшные известия, сообщения о голодных смертях переплетались с сообщениями о "массовой спекуляции".
Тихвинский уезд Череповецкой губернии: "Нас нис питается травой. Случаи голодной смерти насчитываются десятками. В Луки некой волости умерла от голода к целая семья" (от 24 июля 1919 г.)70.
Суражский уезд Курской губернии: "...Острый недостаток соли вызывает сильное негодование. На почве] недостатков первой необходимости процветает сп ция" (23-31 августа 19J9 г.)7'.
Северодвинская губерния: "Голод принял угрожаю?] щие размеры. Можно ожидать восстания" (август 1919 Т.Щ Нет ничего страшнее, чем голодный человек. Еще страшнее тот, кто терял из-за голода своих близких. Он был способен на все, вплоть до немотивированного убийства, Его действия при этом подчиняются "философии желудка", а не здравому смыслу. Крестьяне, находящиеся в подобном состоянии, "подымали на вилы" всех без разбору - от председателя исполкома до участкового милиционера или незаметного секретаря-писаря. Голодные бунты по жестокости превосходили все иные...
Наряду с удручающей реальностью деревня "питалась" и многочисленными слухами, не подтверждавшимися в действительности, но оказывавшими серьезное алия* ние на ситуацию вообще. В Вятской губернии (в августе] 1919 г.), в связи с "распространением врагами Советской власти слухов, что будто все жеребята будут отбираться у владельцев", шло усиленное потребление их на мясо73. В итоге буквально за три последующих месяца вятская деревня потеряла более 25% конского молодняка74.
В Чебоксарском уезде Казанской губернии "было [сентябрь 1919 г.] неподчинение пяти волостей распоряжениям центра. Выразилось это в неяаче сведений по учету посевной площади.
К числу причин надо отнести, во-первых, злостную антисоветскую агитацию среди крестьян мусульманского, крещенского и черемисского населения, во-вторых, темноту населения. Оно до того некультурно, что склонно к восприятию всякой темной агитации"75.
А в Агафоновской волости Красноуфимского уезда Екатеринбургской губернии инородческое население, сагитированное скрывавшимися в лесах "бандами дезертиров", разогнало волостной съезд Советов76. Причиной послужили слухи о многократном увеличении продразверстки. (Крас н оу фи м с к и й уезд был одним из немногих производящих в губернии.)
В середине ноября 1919 г. из Новоселицкой волости (Новгородская губерния) в центр поступили известия о восстании крестьян на почве кражи больными красноармейцами картофеля с местных огородов: "Есть жертвы с их [красноармейцев. — В. Т.] стороны"77.
"Казанская губерния накануне голодного бунта", -сообщалось в еженедельной сводке секретного отдела ВЧК за 1—7 октября 1919 г. — "Весь август Красная Армия абсолютно голодала. Замечались грабежи огородов, что вызывает озлобление населения"71.
В условиях надвигавшегося голода, увеличения объемов продразверстки и появления самых невероятных слухов крестьяне берегли все то, что давало им средства для существования, а уж тем более не обкладывалось налогами79, в первую очередь приусадебные участки. Естественно, что вторжение "чужака" сурово каралось, не останавливало даже возможное (не менее суровое, чем расправа над ворами) наказание.
Осень 1919 г. принесла новый урожай - а значит, и новые "походы" в деревню за хлебом, очередной всплеск насилия. Гражданская война выходила на следующий виток напряжения.
В своем докладе (сентябрь 1919 г.) в президиум ВЧК председатель Самарской губернии П. Сидельников писал о политическом положении в регионе следующее: "Ввиду близости фронта наблюдается скопление дезертиров, поэтому то там, то сям вспыхивает восстание крестьян, большей частью вызываемое действиями продотрядов и
большой натуральной повинностью, накладываемой про-ходящими воинскими частями..."80.
Редко, когда воинские части (или властные - совет, ские — структуры) производили хотя бы натуральный об-мен хлеба на спички, мануфактуру, сахар или соль. Но даже если это и случалось, то вызывало бурю негодования.; В ХрящевскоЙ и Ягодинской волостях Ставропольского! уезда (и одноименной губернии) население осталось недовольно распределением соли только между гражданами,] ссыпавшими хлеб, а "потому отношение к Советской власти неблагоприятное"81. Недовольство грозило вылиться в настоящую резню между односельчанами. Уездным властям пришлось срочно изыскивать возможности, дабы успокоить недовольных и больше к подобной практике не прибегать.
А в Ярославской губернии причины прокатившего-] ся в июле ~ сентябре 1919 г. крестьянского восстания; крылись в "не исполняемых никем на полях красноар-] мейцев"82 полевых работах. Восстали семьи красноармейцев, лишенные из-за призыва кормильца на военную службу средств к существованию и не имеющие возможности самостоятельно обработать выделенные участки. Все просьбы к местным структурам власти о помощи оставались без ответа. Восстания в Чистопольском уезде Казанской губернии произошли "на почве непризнания помольной системы, на почве помольных билетов", - отме^ чал в октябре 1919 г. особый отдел при реввоенсовете Запасной армии республики83.
Дело в том, что установленные государственные размеры оплаты за перемол зерна крестьян не устраивали, они считали их чересчур завышенными. Отказ оплачивать работу мельниц повлек за собой отказ принимать у крестьян зерно. В результате последовали настоящие теракты: поджоги и поломки механизмов, избиения рабочих, потравы хранящегося на мельницах запасов зерна и муки. Мало того, в 1920 г. в целях борьбы с частным предпринимательством были закрыты и опечатаны] ветряные мельницы и крестьянам приходилось ездить] на паровые мельницы которые были далеко не в каждом районе и не принимали на обмолот малое количество кулей84. Отсюда и новый всплеск отрицательных! эмоций.
Экономическая подоплека крестьянского недовольства сложившейся ситуацией просматривалась и в, казалось бы, более-менее спокойных сообщениях с мест.
Так, согласно докладу Крестьянского отдела по 3-й армии Восточного фронта от 15 сентября — 15 октября 1919 г. "настроение уезда Екатеринбургской губернии можно по-прежнему назвать вполне удовлетворительным, оно в прежних границах — не падает, не повышается, лишь часть волости или даже отдельные деревни резко изменились по отношению к Советской власти, или сделались вполне безразличными (Березовская, Верхне-Ураль-ская, Маминская, Полдневская), или сделались ненавистниками Советской власти (волость Богорянская, деревня Жуково Глинской волости, деревни Калатишь Черемин-ской волости) — причины тому уничтожение свободной торговли, отчуждение излишков по твердым ценам, неудовлетворительная работа Советов. Население упомянутых волостей в большинстве своем зажиточное"85.
"На продовольственной почве, - сообщалось из Красноуфимского уезда осенью 1919 г., - вырастают нежелательные эксцессы, доходящие до безумия. Враждебные шайки портят телеграфные столбы и во всяком месте стремятся совершить ту или иную гадость"86.
А в Ревдинском заводе (Екатеринбургская губерния) на столбах были вывешены объявления "погромного содержания с призывом населения к восстанию на почве недостатка продовольствия"87.
Во всех сообщениях фигурирует проблема, предопределяющая весь комплекс экономических причин недовольства и сопротивления — нехватка продовольствия и его изъятие у крестьянского населения.
Власти пытались найти объяснение "удивительному" феномену: объемы изъятого по продразверстке все увеличивались88, а продуктов все больше не хватало (даже при резком уменьшении населения). В октябре 1919 г. в деревне Широков Шатровской волости Ялуторовского уезда Тюменской губернии был "раскрыт заговор": местные крестьяне "под влиянием кулаков препятствовали производству учета товаров в артельной лавке. Виновные в подстрекательстве (так в тексте. - В. Т.) арестованы, а дело передано в следственную) ком[иссию] уезда"89.
Однако легче от этого ни крестьянам, ни городскому населению не стало. Уже в ноябре того же года по Тюменской и близлежащим волостям Екатеринбургской гу. бернии прокатилась волна вооруженных восстаний крестьянства90, подавленных лишь к началу 1920 г.
Беспорядки в октябре 1919 г. произошли и в селе Алекссевке Бузулукского уезда Самарской губернии, когда при попытке ликвидировать свободную торговлю скотом и хлебом толпа, вооружившись кирпичами и кольями, оказала милиции сопротивление. Пути расследования довели до кооператива, "откуда снабжались спекулянты", — так считал секретный отдел ВЧК91.
"Спекулянты" - настоящая "находка" для советских работников, на них можно было свалить все беды: и нехватку продовольствия, и голод, и кровавые столкновения обывателей с властями.
Свалить всю вину за неудачи на продовольственном фронте можно было и на "кулаков" и "несознательность" крестьянства. Так поступали, например, в Крас-i ноуфимском уезде, который "богат хлебом, но крестьяне] настроены антисоветски и не только не везут хлеб, но местами оказывают сопротивление продотрядам при учете его"92.
Непонятно, чему удивлялись ответственные совет-ские и партийные работники — хлеб был крестьянский и именно крестьянству принадлежало право распоряжаться! им. Все попытки переступить через этот традиционализм влекли за собой и соответственную реакцию со стороны деревни. Подобного стоило ожидать и в ответ на сборы налогов с населения на волостные расходы ("кроме жалования служащим и членам"), о чем, в частности, сообща! лось из Щербаковской волости Камышловского уезда] Екатеринбургской губернии93. Все же жалобы населения94! оставались без ответа, что порой оборачивалось вспышками недовольства, поскольку крестьянское хозяйство несло громадные убытки.
5 ноября 1919 г. в Звонецкой волости Тихвинского! уезда Череповецкой губернии вспыхнуло крестьянское восстание (в котором участвовали и 150 дезертиров "без определенных лозунгов"). Причины восстания: реквизиция скота, мобилизация лошадей и безразличие властей к ] просьбам крестьян умерить свои аппетиты95.
В телеграмме председателя Уфимской губчека
A. Таллина в Коллегию ВЧК о ликвидации крестьянского восстания в губернии (апрель 1920 г.) отмечалось, что "толчком к восстанию послужила неправильная продовольственная политика, недостойное поведение продотрядов и продагитов (агитаторов-продовольственников. —
B, 71), выполнение большого процента продовольственной разверстки..."96.
А в Томской губернии весной 1920 г. постарались суммировать совокупность крестьянских недовольств, восходящих исключительно к ухудшению экономической ситуации. Крестьяне высказывали "некоторое" (так в документе. ~ В. Т.) недовольство:
"1. Непомерным и весьма тяжелым бременем по выполнению натуральных повинностей, по подвозке дров, хлеба и другого, по передвижению частей войск, уборке трупов и очистке путей от снега и т. д.;
2. Низкими твердыми ценами на хлеб в соответствии с рыночными ценами на товар;
3. Полным отсутствием предметов первой необходимости;
4. Неравномерным оставлением хлеба при изъятии хлебных излишков от населения <...>.
Крестьяне жалуются, что они теряют много дорогого времени на получение всевозможных справок и разрешений, бесполезно бегая из одного учреждения в другое и часто безрезультатно. Для большей наглядности приведем один из многочисленнейших примеров, насколько губпродком обращает внимание на просьбы крестьян и своевременно их выполняет. Крестьяне, члены одного сельского коммунального общества, обратились с ходатайством к губродкому выдать им для засева полей семян, обращая внимание, что близка весенняя распутица и семена необходимо получить срочно. Долгое время ответа не получалось, и разрешение на вывоз семян из ближайшего ссыпного пункта было получено тогда, когда дорога уже испортилась и не представлялось возможности вывезти семена"97.
Бесхозяйственность властей и пренебрежение экономической ситуацией, сложившейся в деревне, нервировали крестьян больше всего. Они не могли взять в толк, почему власть, которая способствовала передаче им поме-
Щичьей земли, закрывая глаза на разгром барских усадеб и крестьянский беспредел, остается глуха к нуждам селян, слабо реагирует на чаяния и требования деревни, ставя во главу угла свои собственные интересы или интересы города, пролетариата, а в ответ на стремление крестьян обратить на себя внимание отвечает применением силы.
Этот вопрос открыто задавали представителям власти крестьяне села Ляличей Суражского уезда Гомельской губернии, где на почве "принудительной закупки" лошадей губернской продовольственной разверстки и работ по заготовке топлива произошло "контрреволюционное восстание кулаков и дезертиров"98. Власти подавили "восстание" силой, расстреляв пятерых зачинщиков и превратив "закупки" в элементарную реквизицию.
Однако вопрос оставался, что называется, на плаву, "...а самое главное, что Советская власть не разрешает свободной торговли, а крестьяне считают, что раз нет свободной торговли, то от этого происходит все зло"99, - подытоживали свои размышления крестьяне Пензенской губернии летом 1920 г.
У властей же в вопросе экономической диктатуры и учета хозяйственных интересов деревни была своя "правда". Так, председатель Сибпродкома П. К. Каганович (все тем же летом 1920 г.) констатировал: "Опыт России указывает, что при производстве разверстки ни в коем случае нельзя рассчитывать на добровольное выполнение ее.
Волостные и сельские советы в массе не сочувствуют выполнению разверстки и остаются пассивными зрителями до тех пор, пока мерами административного воздействия их не привлекли к активному участию в проведении разверстки.
Хлеб этот для сибирского крестьянства является надежной валютой, ни при каких обстоятельствах не подлежащей девальвации или аннулированию, и потому, переживши колчаковское и советское аннулирования, крестьянство неохотно расстается с новой валютой.
Взять этот хлеб безболезненно обычными, имеющимися в руках Сибпродкома средствами, нельзя.
Оставить его в руках держателей тоже нельзя, с одной стороны, по причине неослабевающего голода в России, с другой — [в связи с] колоссальным уничтожением [этого] хлеба на самогонку.
Наименее [без]болезненно этот хлеб можно взять, влив в сибирскую деревню максимальное количество рабочих и крестьян голодающих губерний, что усилит бедноту и середняков, находящихся в целом под влиянием кулацких слоев деревни"100.
Подобные "размышлизмы" властей и планы действий были чреваты усилением антибольшевистских настроений, поскольку еще более ухудшали положение крестьянского хозяйства, сводили на нет все попытки хозяев удержать его "на плаву", придавали новый импульс расколу деревни, противостоянию ее с городом, а селян - с горожанами. Естественно, что власть брала на себя право регулировать поток промышленных товаров, направляемых в деревню, превращая их в средство по укреплению рядов своих союзников в сельских районах. Но порой выходило все наоборот. По сообщению председателя Сиб-ревкома И.Н. Смирнова "председателю Совнаркома В.И. Ленину": "Половина Алтайской и Томской губерний охвачены кулацким движением, которое мы подавляем вооруженной силой. Причина восстания — бестоварье"™*.
Крестьянин рассуждал просто: не дадите соли и керосина за сданный по продразверстке хлеб - больше ничего не получите.
Власти отвечали усилением нажима на деревню, подкрепляя свои требования штыками, не считаясь с реальностью.
Из рапорта Дубровинского волостного ревкома отделу управления Ново-Николаевского уездного исполкома Совета села Дубровино (от 12 июля 1920 г.) следовало, что причина, побудившая к восстанию, - "несправедливое обложение масла и яиц, не соображаясь с удойливостью коров и числом кур, лишение покосов и коммунистическое засилье"102.
Поскольку продукты животноводства и птицеводства—в условиях продразверстки хлеба ~ представляли собой очень важный источник поддержания жизни крестьян (в первую очередь детей), то против подобных действий властей выступили в первую очередь женщины. В двухнедельной информационной сводке Саратовской губ-чека за 15 июля — 2 августа 1920 г. отмечалось восстание, произошедшее на продовольственной почве в селе Переконном Новоузенского уезда. Участниками восстания были преимущественно женщины, лишившиеся в результате очередного "налета" на село продработников своих коров и кур. Восстание сопровождалось экономическими лозунгами, среди которых стоит отметить два: "Не будет на фронте хлеба, не будет войны! Дайте нам мужей!"103.
А сибирскими повстанцами были провозглашены лозунги "Да здравствует тяжелый труд и свободная торговля" и "Разрешена гонка самогонки"104. (На самогон уходила львиная доля зерна, сам же первач изъятию по продразверстке не подлежал.)
В этих лозунгах крылось стремление крестьян нащупать пути выхода из тяжелейшего хозяйственного кризиса: производство самогона, собственное приусадебное хозяйство, свобода рынка и вольных цен, отмена продразверстки, за счет которой кормилась армия и которая в крестьянских глазах стимулировала продолжение войны, возвращение кормильцев, мобилизованных на военную службу, — и все это венчалось здравицей "тяжелому труду".
Но, возможно, это были и неизжитые иллюзии в отношении властей — как, например, в Семипалатинской губернии (август 1920 г.), «где... восставшие в огромном своем большинстве шли с красными флагами и с лозунгами "Долой коммунистов, да здравствует советская власть, да здравствует свободная торговля!»105.
Попытка совместить невозможное — Советскую власть и свободную торговлю — результат, с одной стороны, идеологической обработки крестьянского сознания (когда вдалбливалось, что Советы — власть самих крестьян), а с другой стороны — наивной веры в то, что власть прислушается к голосу народа, оперативно среагирует на выдвигаемые хозяйственные запросы106.
Разочарование в "народном характере государственного самоуправления", бесплодность всех предпринимаемых попыток, глухость властей оборачивались выплеском злобы, замыканием крестьянства на интересах исключительно своего хозяйства107.
А в "связи с разверсткой, которая выполняется как боевое задание — с применением репрессий", крестьянство было еще и "ужасно запугано..."108.
В результате даже там, где продразверстка имела минимальные объемы, крестьяне готовы были поддержать любое проявление антисоветских настроений109.
Один из руководителей антисоветского движения в Алтайской губернии — Рогов и его окружение почти не использовали недовольство населения разверсткой как средство для антикоммунистической агитации, поскольку до осени 1920 г. на Мариинскую и Хмелевскую волости, являвшиеся эпицентром роговщины, хлебофуражная разверстка не налагалась совсем, а на Борисовскую, Залесов-скую и Озерно-Титовскую волости, являвшиеся опорной базой роговского мятежа, разверстка была минимальной110. Но сами слухи об ужасах, творимых продразвер-сточниками, о последствиях продкампаний, о разорении хозяйств обеспечивали "призыв" волонтеров в антисоветские отряды.
А власти воспринимали все в несколько ином свете, характеризуя восстания как "чисто шкурные: недовольство крестьян запрещением свободной торговли и нежелание давать излишки хлеба и нежелание солдат [идти в Красную Армию. — В. Т.\\ "Там, - подчеркивал информатор, ~ где организована комячейка, таких событий не случалось"111.
Как уже отмечалось выше, невозможно выделить единственную причину крестьянских волнений, как правило, в их основе лежал целый клубок противоречий и недовольств.
Анализируя, например, в октябре 1920 г. настроение крестьянского населения Астраханского края, сотрудники ВЧК оценивали его как "далеко неудовлетворительное. Причины к тому:
1. Отсутствие мануфактуры, кожевенных товаров и прочего;
2. Население края разноплеменно, татары, калмыки, киргизы и другие, имеющие свои традиции, почему легко попадают под влияние своих бывших привилегированных элементов, как то: священнослужителей, скотовладельцев, которые определенно настроены контрреволюционно;
3. Отсутствие политических работников и связи по губернии мешает вести агитационную, организационную и культурно-просветительную работы"112.
В Симбирской губернии "об отношении к Советской власти говорить много не приходится. Обыватели и кулаки везде и всюду винят Советскую власть за тяжелое экономическое положение в нашей стране в настоящем моменте. Недостаток продовольствия предметов первой необходимости объясняют неразрешением процветать вольной торговли и др. Среднее крестьянство и рабочие в большинстве относятся безрадостно, выжидающе, причем находятся в сильной зависимости от нашего внешнего и внутреннего положения"113.
Попытка переложить вину на плечи "кулаков и буржуазии" выглядит в 1920 г. более чем неубедительно (за три года Гражданской войны их просто "вырубили под корень"), но власти шли на фальсификацию сознательно, стремясь найти виноватого.
"...До чего враги Советской власти стараются подорвать власть, — сетуют пензенские чекисты, — характеризует слух, пущенный по крестьянам, то есть как будто бы на крестьян наложена разверстка по два фунта тараканов с души и кто ее не выполнят, с того будут брать хлебом"114.
Деревня жила от слуха до слуха115, слепо веря во все, что скажет сосед: и в бегство Л. Троцкого с В. Лениным за границу, и в национализацию баб, и в ближайший конец света и прочие небылицы116. Особенно восприимчиво к подобным инсинуациям голодное население117, способное в подобном состоянии к безрассудным действиям, благо что завтра — "Апокалипсис"118.
"Грядущее" подогревало страсти и крестьянский задор. Восставшие крестьяне Ачинского уезда выставили лозунг: "Не выполнять разверстку, не возить хлеб, пусть сами придут за ним — тогда мы им покажем"119. А колонисты Области немцев Поволжья "еще ни разу не сидели голодные. Они всегда были сыты. Они еще не представляют себе, как можно жить в таких условиях, в каких живут наши Центральные потребляющие губернии. А поэтому когда на них делается натиск для выкачки хлеба, у них сразу появляется относительная активность"120.
Экономический блок причин, вызывавших всплески крестьянского недовольства, по праву могут завершить сообщения из Саратовской и Тюменской губерний, вобравшие в себя все, о чем говорилось в иных сообщениях с мест:
"Настроение населения губернии, в частности крестьянства, повсеместно неодинаково. В тех уездах, где урожай был лучше, настроение крестьянства замечается тоже лучше, так как данный уезд имеет возможность легче выполнять государственную разверстку. Совершенно обратное наблюдается в тех уездах, где урожай был плохой. Надо отметить, что крестьянство дорожит каждым фунтом зерна и по психологии крестьянина, как мелкого собственника, материалиста. Немало недоразумений наблюдается при разверстке. Продотряды, согласно заявлению крестьян, безжалостно выметают все до зерна и даже бывают такие случаи, где берут заложниками уже выполнивших разверстку. Кроме того, не малым, а даже большим минусом для успешного выполнения разверстки есть еще то обстоятельство, что непропорционально раскладывается разверстка.
На основании таких невнимательных отношений к разверстке, действительно вызываются недовольства крестьянских масс. Несмотря на все это, продовольственная кампания выполняется и к 1 января разверстка превышает 50%. Среди крестьянства в последнее время замечаются случаи вступления в артели, это объясняется тем, что у многих не имеется или лошади, или какого-нибудь сельскохозяйственного орудия, а у другого то или другое имеется. К Советской власти этот слой населения относится пассивно. В тех же уездах, которые граничат с Воронежской и Тамбовской губерниями, крестьянство находится в каком-то ожидании и ко всяким событиям лояльны...". -сообщалось из Саратова121.
Данные факты еще раз подтверждают гипотезу о совокупности причин, ставших катализатором крестьянского недовольства, о трансформации словесной перебранки с представителем власти в нечто большее.
Из общего обзора повстанческого движения по Тюменской губернии (1920—1921 гг.) следовало, что «...уже определенно видно, что протесты против действия щ отряди и ков, не снабжения фуражом лошадей, работающих на лесозаготовках, опасение относительно невозможности увеличить посевную площадь на 25% и предлагаемая гибель молочного скота.
В массе своей крестьянство глухо волновалось против коммунистов и грубых поступков пнекрупная продкампания, проведенная без наличия технических и агитаторских сил, не внесла расслоения в
деревне уезда, не сделала грани между социальным положением кулака с одной стороны, середняка и бедняка с другой, а вернее своей бессистемностью соединила их.
В начале января началась подготовка к пролесмойной кампании: [которая] должна была дать по Ишимско-му уезду 4 '/2 млн пудов, и эта работа окончательно поставила крестьянство в тупик "бесконечных продразверсток".
Все это как бы послужило сигналом к восстанию целого ряда волостей: Челноковской, Каргалинской, Вн-куловской и др.
Захвачены плакаты и лозунг: "Дайте нам хлеба и возможность свободно жить. Мы просим только хлеба".
В воззваниях указывает на больные места крестьянину, продразверстку, грубости и дебоширства комиссаров.
Продовольственная прошедшая кампания именно создала такие виды, одна наглядная и поверхностная ее сторона была в лице продработников, суетившихся н ревностью выполняя свои задачи по реализации продовольствия, это было приблизительно до того времени, когда мужик вез продзлаки в сельские и волостные амбары. Крестьянин хоть и огорчался, отдавая свою собственность, но на это время был зачарован какой-то неведомой силой увлечения к тому, что это будет выдаваться при ближайших условиях и при наличии истощения его запасов.
Продовольственная кампания не могла не оставить своих последствий, принимая во внимание социальный состав и воспитанность крестьянства. ...Мы столкнулись с неподготовленной и деклассированной массой крестьянства, а в худшем случае замечалось преобладание большинства кулачья.
Крестьянин, как хозяйственник не мог это переносить без боли, все его надежды, мечты были разбиты, для него совершенно не понятна вторичная внутренняя разверстка и семенная, и вот эти вопросы форменно обескуражили и возмутили его темную голову, вот что и заставило крестьянина взять вилы против Советской власти,
На внешнюю сторону вопроса продовольствия с излишком было обращено внимание, а на внутреннюю сторону не обратили даже внимания» ,22. Комментарии излишни...
§ 2. "Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты..."
Еще одной причиной деревенских волнений в 1918-1919 гг. стала неоднократная мобилизация мужчин призывного возраста.
Крестьяне, испокон веков воспитывавшиеся в духе любви к монарху и ненависти к врагам престола — "внешним и внутренним", оказались после Февраля-Октября 1917-го на распутье. До революций с врагами было все понятно. Внешний враг — германец. Внутренний - студент, нигилист, интеллигент... (борьба с ними находилась в ведении полиции и жандармерии). После 1917-го ситуация изменилась. Отсутствие внешнего врага отразилось на отношении крестьян к проблеме мобилизации. Сказалась и усталость от четырех лет мировой войны. Потому все попытки властей, стремившихся пополнить пушечным мясом ряды своих армий, оборачивались геометрическим увеличением дезертиров (явление, немыслимое до Первой мировой войны и даже до начала 1917 г.) и резкой реакцией призывников123.
Ходила присказка: "Что такое три миллиона красноармейцев и командиров Рабоче-крестьянской красной армии? Миллион бежит, миллион ловит, миллион охраняет"124. Шутка, но с долей истины.
В Пронске (Рязанская губерния), когда в апреле 1918 г. была объявлена семилетняя мобилизация, "призывники" разогнали Совет, избив военкома. Лишь после прибытия вооруженной силы власть Советов вновь была восстановлена. " Во всем уезде сильное тяготение к миру во чтобы то ни стало, — фиксировал информатор. — К записи в Красную Армию относятся холодно...''125.
Мобилизованных приходилось доставлять на сборные пункты под вооруженной и усиленной охраной. Особенно противились мобилизации бывшие фронтовики, вдоволь нахлебавшиеся окопных "прелестей" еще в 1914 г. А побывавшие в плену бывшие солдаты вели прямо-таки антивоенную агитацию, призывая прежде всего подумать, к чему может привести втягивание "ветеранов" мировой войны в вооруженный конфликт между политическими группировками126.
К словам вольнодумных запасников прислушивались и соответственно реагировали на декреты о мобилизации.
Из Нязспетровска красный командир Белицкий по прямому проводу передавал:
"128 июня 1918 года.] На фронте полный хаос. Комиссар Златоуста Хлебников отозвал самые лучшие силы с фронта для подавления контрреволюционных порядков в тылу. Саткинский завод вследствие объявленной мобилизации восстал и захватил Бердяуш и Жукатау,.."127
В тот же день из Полевского завода сообщали о кровавом столкновении советских войск с толпой, которое пронюшло "...главным образом по причине закрытия завода и насильственной мобилизации всех способных носить оружие в возрасте от 18 до 40 лет. Столкновение ликвидировано, власть [и] порядок восстановлены твердо. Провокаторы контрреволюционеры наказаны по законам военного времени" 1*8, (Отказавшихся от мобилизации уже окрестили "контрреволюционерами".)
Мобилизации явились основным поводом для восстаний в Череповецком уезде и в Ручьевской волости Порховского уезда (Псковская губерния) в июле 1918 г., во время последнего был в полном составе арестован волостной военный комиссариат, разгромлена его канцелярия и сожжены все книги, по которым велся учет подлежавшего призыву мужского - всего трудоспособного -населения от 18 до 40 лет129.
Взрыв недовольства мог произойти на любых стадиях мобилизационных операции ~ от учета до призыва. Поэтому выплеск негативной энергии принимал различные формы — от уничтожения картотек лиц, подлежащих мобилизации, до физического насилия над работниками военкоматов.
Конечно, далеко не во всех местностях вопрос о мобилизациях вызывал столь острую реакцию. В Рязанской губернии "прием" в Красную Армию летом 1918 г. шел достаточно спокойно, но в голодных уездах желающих вступить в ее ряды было очень немного130. В таких случаях вопрос решали преимущественно путем не "кнута**, а "пряника". Мобилизованным объявлялось, что их семьи будут снабжаться пайком, участки - обрабатываться силами односельчан и т. п.
Однако чем дальше распространялась по России Гражданская война, тем реже приходили в центр сообщения о спокойном течении мобилизации, а все чаще о кровавых столкновениях на почве призыва в Красную Армию.
В сводке информационного отдела Уральского окружного военного комиссара (от 15 августа 1918 г.) нашлось место для сообщений из Пермской губернии:
"Оханский уезд, Петропавловская волость. Пьяная толпа призываемых (т. е. мобилизованных. — В. 71) придя к Исполкому заявила, что не допустит мобилизации, если же мобилизация пройдет насильственно, то оружие обратят против Советов.
В Губинской волости население от мобилизации отказалось, принимаются меры"131.
А местные жители села Покровского, что в 15 верстах от станции Чайковская, 21 августа 1918 г. на общем митинге вынесли резолюцию о разоружении Красной Армии и сопротивлении мобилизации. Резолюцию привели в исполнение: разоружили местного комиссара и несколько красноармейцев, захватили 80 винтовок.
Не на шутку испуганный таким поворотом дел заведующий отделом военно-полевого контроля 3-Й армии телеграфировал:
"Восставшие имеют стремление занять станцию Чайковскую. Настроение жителей явно противно советское. Необходимо принять экстренные меры. Я вместе с нытвинскими красноармейцами еду в Покровское для выяснения [дел]".
Стремясь придать сообщению более весомое значение, завотделом добавил: "У станции Шобуничи на 413-й версте около железной дороги моста появилась разведка белогвардейцев"132. Крестьяне разошлись сами, вернув в военкомат похищенные винтовки, военкома ублажили взяткой. Конфликт был исчерпан мирным путем.
Спустя месяц после беспорядков, вызванных в Оханском уезде проведением мобилизаций, из тех же районов поступили еще более тревожные известия:
"Из Оханска сообщают, что настроение в уезде неустойчивое и только там, где раньше велась агитаторами работа - несколько лучше. Настроение в большей части уезда пассивное, но контрреволюционная агитация, ведущаяся на почве мобилизации и реквизиции, начинает давать результаты в виде отказа двенадцати волостей
(Спешковская, Денисовская и Пушкинская и другие) производить мобилизацию, ухода уже собравшихся мобилизованных со станции посадки в вагоны (станция Менделее-во) и, наконец в форме открытых контрреволюционных выступлений белогвардейцев. Последние ясно говорят о том, что руководит выступлением офицерство. Так, например, производится организованный захват телеграфов, порча железно-дорожных мостов по линии на Вятку и т. д. Особенно опасными очагами белогвардейского движения являются Сепычевская волость, где ими руководит бывший унтер-офицер Новиков, и Денисовская, расположенные по обеим сторонам железной дороги линии у станции Вере шаги но. У белогвардейцев роются там даже правильные окопы, имеются пулеметы и т. д. Роль военных специалистов играют, по слухам, два офицера заложника, бежавшие из Григорьевской тюрьмы. Движение это опасно как для жел. дор. пути (уже сильно поврежден ими мост у станции Верещагино, находящейся в центре движения), так и тем, что постепенно распространяется и на другие деревни этого района. Поэтому умелой агитацией необходимо парализовать контрреволюционную пропаганду, идущую из тех белогвардейских центров и охватывающую в общем район около ста двадцати деревень"133.
Ситуация с мобилизацией была настолько серьезной, что власть стремилась увязать отказ вступать в ряды Красной Армии с открытой белогвардейщиной, "приобщая к делу" и офицеров, и белых агитаторов, и "умелый заговор", и отличное вооружение восставших против Советов мобилизованных. Но у страха глаза велики134. Все вооружение составляли изъятые у военкомов пистолеты и винтовки, большая часть отказавшихся подчиниться приказу о мобилизации ограничивала свой протест нецензурной бранью в адрес представителей власти, более активные били окна в местном исполкоме или награждали тумаками военных комиссаров и прибывших для сопровождения красноармейцев, самые отчаянные устраивали в здании военных комиссариатов погромы и поджоги, расхищали в создавшемся хаосе оружие и обмундирование, которое тут же, как правило, продавали более богатым односельчанам. Отъявленные противники Советской власти, отказываясь от мобилизации, уходили в леса, где рассчитывали переждать тревожные времена.
Обеспокоенная все ухудшающейся ситуацией с проведением мобилизации власть в первую очередь прибегала к репрессивным мерам. В приказе президиума ВЧК губернским чрезвычайным комиссиям об улучшении разъяснительной работы среди деревенской бедноты и усилении борьбы с контрреволюцией (за № 94 от 4 декабря 1918 г.) отмечалось:
"В связи с военным налогом, мобилизацией лошадей и людей в деревнях, в глухих ее углах, кулаки и разбежавшиеся от преследования чрезвычайных комиссий белогвардейцы организуют вооруженные выступления и восстанавливают темную массу крестьянства против Советской власти"135.
В ответ на отказ подчиняться мобилизации власть пригрозила использовать целый набор наказаний: денежные штрафы (как на семью дезертира, так и на "общество" в целом), конфискацию личного имущества и рабочего скота, аресты, отправку на принудительные работы и пр.
Однако ситуация и в 1919 г. изменилась слабо. Из Осинского уезда Пермской губернии (сведения за первую половину августа 1919 г.) сообщалось об удовлетворительном настроении сельского населения, "в волостях же южной части уезда хуже. Причина та, что там много осталось шпионов белых (читай: дезертиров, не желающих служить ни в Белой, ни в Красной Армиях. — В. Т.). Последние ведут контрреволюционную агитацию, говоря о скором возвращении белых. Несмотря на приказ явиться всем для регистрации, большая часть их остается в лесу. Часть их вооружена, некоторые из вооруженных групп насчитывают до двухсот человек"136.
Никаких активных действий дезертиры в Осинском уезде не предпринимали и вскоре сами разошлись по домам.
Иная ситуация складывалась в уездах, которые еще недавно представляли собой арену активных боевых действий.
"Красноуфимский уезд - один из самых контрреволюционных. За истекший месяц [сентябрь - октябрь 1919 г. - В. Т.] настроение уезда пожалуй более изменилось в худшую сторону, — сообщал красноармейский агитатор. — Главной причиной этому нужно приписать отсутствие плодотворной работы, как советской, так и партийной".
Крестьянство в большинстве волостей уезда было к Советской власти настроено враждебно. Мобилизация не удавалась — мобилизованные разбегались по лесам, откуда были "часто слышны выстрелы" (Сыринская, Порго-винская волости). Проведение в жизнь потребительской нормы и отчуждение излишков вызвали лишь общее негодование. "Закапывание хлеба в землю и другие гнуснейшие приемы к изоляции излишков от Советской власти можно встретить на каждом шагу" (Поташкинская, Зла-тоустовская, Нижне-Сергинская, Криулинская, Саранин-ская и другие волости). "Прибавив сюда мелкие недовольства различными распоряжениями местных органов и нарядами и широкую агитацию контрреволюционеров и кулаков, получим полную картину настроений населения уезда и его отношения к Советской власти"137.
А при проведении "революционной мобилизации" в местечке Молебский завод того же Красноуфимского уезда) "было взято вербовочным путем тридцать семь человек, но все разбежались"138. Подлежащие мобилизации крестьяне Златоустовской волости принципиально заявили: "...лучше помрем, а не пойдем защищать Советскую власть"139. Инородческое население того же уезда, сагитированное скрывавшимися в лесах отрядами дезертиров, разогнало волостной съезд Советов. Причиной стал протест против мобилизации140.
Екатеринбургская губернская ЧК акцентировала внимание на сложившейся ситуации и наличии "непокорных" районов в своей сводке:
"Есть уклонение кулаков от мобилизации в Красно-уфимском уезде и частью в Верхотурском и Ирбитском уездах. Дезертирство развитое в Красноуфимском и Верхотурском уездах"141.
В Тюменской губернии "население многих деревень неохотно шло на призыв мобилизации, но подгоняемые угРОЗАМИ все-таки шли"142.
Не лучшим образом складывалась ситуация и в южных губерниях России.
Из сводки "А" № 6 Царицынской губчека о положении в губернии за период с 24 февраля по 1 марта 1920 г. вырисовывалась нерадостная для властей картина:
«В северных селах и волостях Ленинского уезда кре- ЯД'^^ стьяне в момент явления мобилизации вдруг прониклись религиозными убеждениями и отказываются являться на мобилизацию, выполнять подводную повинность, отчислять продовольственные продукты по нарядам губпродко-ма ит. п., объясняя это тем, что все это идет на войну, а способствовать таковой они не намерены. Среди населения по улицам указанных сел и волостей появились воззвания, одно из которых нашим сотрудникам удалось захватить и которое помещаем полностью, так как оно есть: "Граждане! Откройте свои глаза на то, что делается. Генералы и комиссары сразили Вас и Вы бьете своих братьев и детей. Сила в Вас, скажите все громко: "Долой войну, ни один на фронт ни шагу и да здравствует народный мир"»143.
Складывалась настоящая пацифистская оппозиция, мировоззренчески обоснованная и принципиальная, свидетельствующая о тяге обывателя к миру, к спокойной и размеренной жизни. Чекисты охарактеризовали подобные позиции исключительно как религиозные, однако их стоит рассматривать более разносторонне и глубоко.
Первые два года Гражданской войны тяжелее сказались на хозяйстве и на душевном самочувствии крестьян, чем годы мировой войны. Дело усугублялось тем, что в качестве "варваров" выступали земляки, односельчане, реже — "чужаки из города". Именно эти "пришлые" привнесли в деревню идею мобилизации в ряды вооруженных сил, обосновывая ее необходимостью борьбы за мировоззренческие химеры, тогда как для определенной части крестьянского населения призывы к мировой революции были далеки и просто непонятны. Усталость, перемноженная на неприятие крестьянами милитаристских лозунгов, на обвинения их в косности и подверженности религиозным (читай — пацифистским) настроениям, привела к стойкому отвержению деревней идей мобилизации, призыва в армию, военной подготовки (всеобуч). К этому стоит добавить еще одно. Идеологическая подготовка мобилизаций не учитывала ряда традиционных особенностей массовых настроений крестьян. Питерский историк СВ. Яров считает, что зачастую крестьяне ориентировались не на политические, а на патриотические символы. Тяжелое и неприятное впе-
чатление, оставшееся от мобилизаций у крестьян, усугублялось экономическим произволом в деревне144.
Ситуация начала улучшаться во второй половине 1920-х годов, когда сменилось поколение и у деревенской молодежи стали вырабатываться иные идеалы и общественные фетиши, когда набирал обороты идеологический аппарат государства, укрепивший в их сознании принцип "священной обязанности", когда властям удалось без особого для себя напряжения контролировать призыв в вооруженные силы, а также выработать и эффективно применять на практике систему наказаний, особенно в срезе, привыкшей к патернализму.
§ 3. "Кто не с нами, тот против нас"
Политическое недовольство было одним из мотивов восстаний, но не превалирующим, к тому же его довольно сложно вычленить, поскольку порой противостояния приобретали характерную скрытую форму, не проявляя ни политической программы, ни идеологической мотивации. Многие инциденты напоминали бытовые ссоры. И видимую, резкую грань между политической и бытовой сторонами происшествий не всегда легко было провести. Правильнее было бы сказать, что политическая составля-ющая, собственно, и развивалась в тех формах и по тому "стандартному" сценарию, которые были присущи большинству бытовых конфликтов. Политические цели были свойственны в основном долговременным и централизованно управляемым восстаниям. Чем более организованным и сплоченным оказывались деревенские выступления, тем ярче в них "выпячивалось" политическое нача-ло14*.
Ярким примером тому могут служить события, происходившие в селе Байки Бирс кого уезда Уфимской губерний в январе 1918 г., где крестьянская сходка выступила против волостного Совета и председателя исполкома, обвинив последнего, что он "сам голодранец": "Не сеял, а хочешь жать. Не наживал горбом, а раздаешь" Еженедельно происходили сходки за Учредительное собрание п против продразверстки146.
В Костроме в феврале 1918 г., ввиду того что после перехода земли "в руки народа" по всей губернии участи-
134 Гм** $
лись случаи "загадочных" пожаров помещичьих усадеб. Костромской Совет рабочих и крестьянских депутатов постановил предложить страховым обществам прекратить выплату страховых премий помещикам сгоревших усадеб»47.
Кто же был заинтересован в возникновении пожаров? Уж не сами ли крестьяне, с завистью порой смотревшие на помещика, имеющего возможность возместить убытки за счет страховых средств? И кому отошли деньги из национализированных фондов страховых обществ? Да все тем же Советам рабочих и крестьянских депутатов. Таким образом, за чисто бытовой подоплекой дела — выплатой страховок _ была явно видна политическая мотивация проявлений бунтарства.
Крестьяне деревни Чугунки Новоузенского уезда Самарской губернии на общем собрании постановили: "вся революционная демократия должна сплотиться" вокруг Советов крестьянских, солдатских и рабочих депутатов, "чтобы спасти Россию от раздирающей смуты"; необходимо провести в жизнь монополию на мануфактурные, сельскохозяйственные и прочие предметы, нужные в сельском быту, и озаботиться снабжением ИМИ деревни; прекратить спекуляцию на хлеб14*.
Казалось бы, крестьян деревни Чугунки интересует сугубо экономическая сторона дела - поддержание "на плаву" хозяйства и материальное благосостояние семей. Однако монополия на промышленные и продовольственные товары означала ограничение прав частной торговли, а затем и вытеснение ее за рамки товарообмена города и села. Под спекулянтами хлебом крестьяне однозначно понимали торговых посредников, занимавшихся скупкой и поставкой зерна на рынок. Это был еще февраль 1918-го, и крестьяне надеялись, что им самостоятельно (без вмешательства посредников и государства) удастся наладить товарообмен с городом. Деревенские жители не могли и представить, что буквально через месяц государство (устами В.И. Ленина) заявит о походе в деревню и о "закручивании" гаек на фронте монополизации сельхозпродуктов и сырья149.
Крестьянство встретило наступление власти в штыки. В селе Зил им Архангельской волости Стерлита-макского уезда Уфимской губернии в марте 1918 г. на
крестьянском сходе произошли столкновения с активистами. Крестьяне заявили: "Смотрите на него: был вечным батраком, ел наши объедки, а теперь вишь, власти захотелось"'50.
Летом 1918 г. на подобного рода диктаторские поползновения крестьянство ответило еще более резко. Из Нязепетровска сообщали, что Советская власть держится только штыками151, а в Хворостинской, Пожинской, Ба-раницкой и Озерецкой волостях Торопецкого уезда Ярославской губернии Советская власть не признавалась вообще152.
Крестьяне Пермской губернии пошли гораздо дальше. Сильное озлобление жителей деревень прифронтовой полосы против Красной Армии вызвало массовый уход добровольцев-крестьян в Народную Армию Учредительного собрания. Из одного только Кунгурского уезда (Осовская, Шамарская, Оси мне века я и другие волости) ушло несколько тысяч153.
Справедливости ради надо признать, что крестьяне разделяли — сами для себя — коммунистов и большевиков, подразумевая под первыми "пришлых" — из губернских центров или столицы, под вторыми — местных радикалов, также способных на применение силы, но чьи действия, ввиду долговременного соседства, можно было все же предсказать.
«Обыкновенно говорят так, "что касается большевиков, то их мы не узнаем, и зла от них не видели"». Так отмечал политический агитатор 3-й армии Восточного фронта и продолжал: «Подобное отношение существовало в местностях, где не приходили осинские и красно-уфимские беженцы (т. е. беженцы из Оси некого уезда Пермской и Красноуфимского уезда Екатеринбургской губерний. - & Т.). В тех же местностях, где прошли беженцы, где они рассказали о деяниях большевиков, настроение меняется, происходит деление: зажиточные и средние крестьяне начинают вставать вполне сознательно на сторону правительства [белого. - В. Т.], а беднейшие ожидают прихода красных. "Садиться на фунт хлеба никому неохота", - таково характерное выражение крестьян Шадринского, Камышловского, Ирбитского уездов, а также сибиряков. Тот факт, что большевики забирают не только хлеб, но и скот в размерах подрывающих все
местное хозяйство действуют сильнее, чем принудительные наряды (подводы, доставка фуража и т. д.) и сравнительно мелкое воровство солдат нашей армии»154.
Вот квинтэссенция политического недовольства крестьян Советской властью — проявлявшегося в форме бытового, — вызванного экономическим принуждением и (в меньшей степени) безобразиями, творимыми армейскими частями, а не непонятными для большинства призывами к мировой революции.
Отмечались и иные формы выплеска недовольства. Так, 7 ноября 1918 г. в городе Раненбург (Рязанская губерния) прошла пятитысячная манифестация крестьян из ближайших волостей, несших антибольшевистские лозунги, но "в уезде все спокойно"155.
В деревне Писцово Середского уезда Ивановской губернии в декабре того же года выступление против Советов произошло на религиозной почве156. Уездные власти попытались закрыть церковь и передать ее помещение под склад одной из воинских частей, расположенных в губернии. Это вызвало неподдельное возмущение крестьян, которые не разрешили занять помещение. Селян не смогли утихомирить ни уездный агитатор, ни участковый милиционер. Лишь после того, как прибывший в деревню взвод красноармейцев оттеснил штыками от церкви крестьян, последние недовольно разошлись, осыпая угрозами местные власти.
В деревнях Малмыжского уезда Вятской губернии в апреле 1919 г. появились "провокационные воззвания" к гражданам с призывом свергнуть Советскую власть и восстановить самодержавие157.
В Архангельской волости (Пермская губерния) в праздновании 1 Мая (1919 г. — В. Т.) приняло участие сельское духовенство "с революционными знаменами, поп пел Интернационал и похоронный марш". Публика, видимо, не поняла намека священника на параллель между этими двумя мелодиями, и "праздник прошел с большим подъемом"158.
Крестьяне Суздальского уезда Владимирской губернии неохотно исполняли все распоряжения центра, волостных и сельских Советов (в том числе и связанные с празднованием пролетарских и революционных праздников). Объяснялось это тем, что население само неохотно
шло ii i выполнение распоряжений. А на собрании жителей власти \< »11 норой получали прозаический ответ: "Надоели Вы с этими распоряжениями и собраниями" и и результате в волостной совет никто не являлся119. Лишь после угроз со стороны местных коммунистов крестьяне неохотно собирались (с большим опозданием), но докладчика слушали невнимательно, всем своим видом показывая полное безразличие к обсуждаемым вопросам, и также безразлично, как правило, единогласно голосовали за предложенную резолюцию. Это еще больше бесило вышестоящие — уездные и губернские — власти, трубившие об активности народных масс. Вся ответственность за апатию крестьян перекладывалась на волость. Так, по сообщению Северо-Двинской губернской чрезвычайной комиссии и Бобровско-Захаровской волости Устюжин-СКого уезда 'Уем. гнездо контрреволюции с участием ме-оТного вол исполкома. В этой волости происходили неоднократно восстания1*160. Подробного рода известия приходили в сентябре 1919 i и из Красноуфимского уезда Екатеринбургской губернии: в Кленовской волости **...м большей степени настроены против Советской власти. За непосещение митингов Совет никаких мер не принимает, гак как сам противник Советской власти. Население к советской власти относится с ненавистью. К белым население относилось н и начале и в конце хорошо и сейчас все ждут прихода белых.
То же в Киргишансковской волости"'6'. Речь, как видно из сообщений, шли уже о контрреволюционности низового звена Советской власти.
I (сспособность сорганизовать деревню, найти точки соприкосновения интересов порождали нелицеприятные отзывы о крестьянстве вообще, например о населении Всеволодно-Влагодатской полости Верхотурского уезда Екатеринбургской губернии: "Товарищи агитаторы, бывшие о ЭТОЙ волости, представляют ее как сырую, глухую, имеющую много гадов, пещеру. Контрреволюция там действует открыто. У контрреволюции здесь тайная организация. Во главе ее стоит подпрапоршик Арапов, державший в прошлом фронт против красных... Арапов остался в волости только потому, что не успел бежать, но это em не огорчило. Он с первого же момента вступления в село красных думал об организации белой шайки",(,-\
Г.ыва 3
Все, как и в 1918 г., сводилось к проискам контрреволюции и беспросветной темноте крестьянства, способного погубить любую инициативу пролетарского центра'63. Выслушать же мнение крестьян, понять их опасения и тревоги, соотнести собственные интересы с настроениями деревни — все это было вне большевистской программы. Отсюда и новые угрозы со стороны недовольного крестьянства: в Верхотурском уезде на телеграфных столбах в октябре 1919 г. расклеивались "неизвестными лицами" листовки антисоветского содержания с сообщением о том, что через две недели Колчак придет снова, и угрозой по адресу работающих в Советах'64. А в Черно-Источинской волости того же уезда во время выборов в Совет (в октябре 1919 г.) за коммунистов не голосовали. "Волость, — по мнению уездного информатора, — питается разными нелепыми слухами"165.
В Оренбургской губернии большевистским ораторам на деревенских сходах бросалось в лицо: "Какое вы имеете право без нашего разрешения организовать ячейки коммунистов, которые нам не нужны?"'66. И это отношение объяснялось "темнотой и серостью" крестьян в целом.
Инструктор отдела управления Алтайского губернского ревкома В.И. Моисеев постарался на бумаге дословно изложить то, что думал о советских властях алтайский крестьянин:
«Крестьяне все сказали, что долой властелинов советского правительства.
На съезде говорили крестьяне: "Почему у Вас в Барнауле много гадов, которые сидят на тепленьком местечке и кушают жаренные котлеты, почему Вы не делаете чистку этим гадам? Мы кровь проливали в Сибири, чтобы уничтожить этих гадов рабочему и крестьянину? Раз эта [Советская. — Я. Т.] власть смотрит на этих гадов с опущенными глазами, то мы, крестьяне, организованным порядком, с пилами и топорами, с кольем и пиками пойдем на этих волков, прикрывшихся овечьей шкурой, чтобы Наша кровь в Сибири не проливалась зря. Раз стали работать, то будем работать до последней капли крови, ну все-таки гадов уничтожим, хотя они огородились штыка -ми"»16?.
Раздражение достигало критической точки, разговор шел уже о ненависти к "зажравшимся" чинушам, су-
Крестья некий фронт
139
HJJ им воспользоваться плодами победы крестьян ыш шм !?J.IO.VJ Колчаком, противостояние по щрщщида " кдаь — не жить" приобретало самые острые формы, влекущие за собой новую кровь.
Деревня вновь принимала "позу обиженного ". вези и кал соблазн ностальгии: крестьяне вспоминали приятные, положительные, выигрышные стороны ушедшего времени, избегая всего неприятного, отрицательного, -<;-выносимогоь Уже демонстративно заявлялось о любви < монархизму и последнему русскому императору.
IK, крестьяне и казаки станицы Кардаиловекая Краенохолмекого района Оренбургской губернии Б апрели" №20* г. устроили массовое гуляние, в котором принята участие члены ревкома, ячейки и милиции».. «Демоне гивно звучали- крики "Да здравствует Николай 1Г\ жигкг-in сголь же демонстративно надевали кокарды и поп> ны»^6*.
Начальник милиции Ново-Н иколаевского уезда одноименной) губернии 18 июля 1920' г. доносил в отдел, управления уездного исполкома Советов о том, что «восстание [антисоветское. — В. Т.] ведется бандой под лозунгом м За царя Михаила"»109.
В большинстве подобных случаев существенную роль сыграла бравада, но не меньшее значение имело разочарование в Советской власти (она "не такая", которую рисовал в своих мечтах крестьянин170), в несбывшихся надеждах на решающую роль деревни, сельского схода, ш вторичную, по отношению к сельскому труженику, рол: государства в общественной жизни.
Сотрудники политотдела 26-й стрелковой дивизии, квартировавшей в Барнауле, весной 1920 г. писали Ф "крестьянском населении губернии, пережившем полосу партизанского движения, с воодушевлением встречавшим Советскую власть, в; данную минуту настроенную несколько своеобразно. В те места, куда проникло слово наших пропагандистов, крестьяне имеют более или менее правильное понятие Советской власти. Там же, где их не было или было плохое, крестьяне настраиваются к ней оппозиционно, причем коммунистов и большевиков они разделяют, признавая последних и относясь отрицательно к первым"171. То, что Советская власть не проводила! тогда массовых репрессий по отношению к буржуазии, а также привлекала всякого рода буржуазных специалистов и давала им некоторые привилегии, заставляло крестьян относиться к ней с некоторым подозрением1'-.
В Барнаульской губернии, как видно., большевика не отличались стремлением к поиску общественного консенсуса, что способствовало пессимистическому взгляду крестьян на местную власть И спокойная жизнь ''недобитой буржуазии", которую деревня воспринимала как совершенно ненужный ктасс173. тоже служила для селян катализатором отрицательных эмоций. А был ли это обыкновенный прожигатель жизни или высококлассный специалист — крестьян интересовало мало. Здесь решающим выступал иной фактор — принадлежность "буржуя" к "эксплуататорам" и к городской культуре. К последней деревня сохраняла стойкую ненависть. Призывы и прозрачные намеки о ликвидации "буржуя" услышаны Б городе не были, но в полной мере были использованы чекистами, етре м ившим ися раздуть и с про во ци ро вать необходимое им крестьянское волнение.
Полномочный представитель ВЧК по Сибири И.П. Павлуновский телеграфировал в президиум ВЧК (29 июня 1920 г.) о существовании мифического, как оказалось впоследствии. Сибирского крестьянского- союза: "Наиболее опасное для Сибири — начинается партизанское движение алтайское под руководством крестьянского [союза...]".
Составляя программу этой "виртуальной" организации, Павлуновский использовал проблему извечных трений города и села: "Программа [союза] — уравнение крестьян в правах с рабочими в силу того, что на крестьян падает вся тяжесть вроде податей, в то время когда крестьянин от города ничего не получает. Программа и движение широко популярны"174.
Подобные настроения — антипатия к городу и к связанным с ним буржуазии, рабочим,, "пришлым" — коммунистам, не были чужды большей части деревенского населения, о чем с Б идетельствует "воззвание Волчи-хинского районного штаба повстанцев к окрестному населению": «Коммунисты крепче царского самодержавия взяли власть в свои руки и заглушили свободное слово, "жестоко отвергли неприкосновенность личности, свободу совести и свободу печати. Все это было только для коммунистов. Коммунисты нс считались с голосом труяо во го народа, не считались с интересами его. Коммунисты не сообразуясь с наличностью у крестьян хлеба и скота сделали не справедливую разверстку.
Сибирь не хочет заморить голодом родную ей Рос сию. Сибирь даст все, что может, для голодной России, _ также и для борьбы с русской и иностранной буржуазией. Сибирский народ говорит: "Нет места насилию и гнету'. Он встал [не против советов и] не против народной власти, а против насилия [коммунистов]. Лозунг повстанцев. "Да здравствует свобода, равенство, братство и любовь. Да здравствуют советы. Долой коммунистов и нет места капиталу»175.
Как видно из воззвания, и коммунисты, и капитал для деревни одинаково неприемлемы, а центральным звеном подобного единения выступал враждебный деревне город.
Уже упомянутый выше председатель Сибпродкома П.К. Коганович считал сибирскую деревню "советски невоспитанной... ",76. А "партийное и советское руководство" Масля ни некой волости Барнаульского уезда в своем докладе Алтайскому губернскому революционному комитету (от 15 июля 1920 г.) поясняло, что при появлении Советской власти в 1919 г. крестьяне "...не поняли ее и большинство до сих пор считает, что эта власть не та, лелеянная ими в течение двух лет"177.
Характер Советской власти не изменился и после ликвидации создававших на освобожденной от белогвардейских армий территории чрезвычайных революционных структур власти: первыми вопросами, вставшими на повестку дня, были вопросы о продовольственной разверстке, трудовых и гужевых повинностях — принуждение оставалось превалирующим фактором в большевистской политике17*.
Причины, толкавшие деревню в стан врагов, лежали, что называется, на поверхности — но советские властные структуры и командование Красной Армии проявляли при их объяснении показную наивность.
«Программа повстанческой армии и отношение к ней местного населения. — следовало из краткого обзора деятельности противника на фронте 26-й стрелковой дивизии по данным на 16 июля 1920 г., — представлены i воззваниях, выпускаемых гяавштабом, весьма характерны для всякого повстанчества вообще. Главная особенность их — неопределенность лозунгов и непонимание основных политических истин. Воззвания полны выпалов против коммунистов, которые "только для себя оставили свободу совести, печати, собраний и которые задавили в народе все свободное и живое и одели на него новые пумы". Слово "коммунист" отрицается во всех его видах. Отрицая "коммуну", воззвания, однако, не выдвигают взамен определенной программы. Лозунг "Да здравствует Учредительное собрание и свободная торговля" уживается с лозунгом "Да здравствует свобода, равенство, братство и любовь! Да здравствуют советы, долой коммуну!! Нет больше капитала"»179.
Участник антисоветского выступления лета 1920 г., житель села Ново-Тырышкино той же волости И.Е. Александров, давая показания сотруднику Ново-Николаевской уездной ЧК, поведал о том, что белое знамя, взятое при его аресте, было привезено из "города Коловани Ле-довским Сергеем [Степановичем), которого я посылал с отрядом в двадцать семь человек на подкрепление, и там где-то в штабе он, увидев белый флаг, сорвал его, говоря, что мы за буржуазию не воюем, и привез мне. А у нас был красный флаг <...>"1S0.
В Башкирии был выброшен лозунг: "Да здравствуют большевики, да здравствует вольная продажа, долой коммунистов — партию хулиганов"181.
А автор докладной записки командующий отрядом особого назначения Н.И. Корицкий докладывал помглав-кому по Сибири В.И. Шорину о результатах разведки, произведенной в восставшем селе Ключи: «При штабе [повстанцев] имеется красное знамя, по полю которого надписано черными буквами: "Долой насилие, да здравствует трудовой народ", — и изображение трех пик»182.
В подобного рода эклектическом подходе проявлялась политическая позиция крестьянства: государство — это негативная величина, зло, которое надо заменить своим собственным социальным устройством "домашнего производства". Крестьяне верили, что могут существовать без государства.
Попытка доказать, что за спинами крестьян стоят либо эсеры, либо анархисты (при этом ссылались, напри-
мер, на лозунг "Да здравствует истинная власть народа"), ни к чему не привели183. Политически ангажированных крестьян в среде восставших можно было пересчитать по пальцам. Сотрудникам ЧК, милиционерам и партийным работникам приходилось самим создавать мифические эсеровские структуры) дабы подтвердить свои предположения о политической направленности деревенских бунтов'84.
Сообщения с мест порой опрокидывали выстроенные с таким трудом модели АНТИСОВЕТСКИХ заговоров. Уже упомянутый командующий отрядом особого назначения Н.И. Коринкий доносил в Павлодар: «Нами захвачено при занятии парохода "Витязь" красное знамя повстанцев, древко и копье, с надписью (дословно): "Долой коммуна, долой всякое насилие. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЛАСТЬ СОВЕТОВ ВСЕХ ТРУДЯЩИХСЯ
Здесь налицо разделение "коммуны" (большевизма) и Советов (ассоциированных с крестьянскими сходами и " народовластие м ").
К одному из донесений прилагался и захваченный "Приказ № 1 по территории Народной повстанческой армии. Деревня Кузнецово" (от 1 августа 1920 г.):
"На территории, освобожденной повстанческими войсками от коммуны, населению возвращается вся полнота гражданской свободы. Всем, кто идет под знаменем Народной повстанческой армии, объявляется действительное равенство перед законом, свобода слова, собраний, передвижения, занятий. Труд, промыслы, торговля, собственность каждого объявляются неприкосновенными. Ввиду исключительности военного времени повстанческой армии временно предоставляется право реквизиции всего, что нужно для армии, с выдачей в уплату реквизиционных квитанций, по которым впоследствии, по установлению государственного порядка, будет выплачена сполна действительная стоимость взятого по курсу. Да здравствует настоящая, не коммунистическая свобода! Командующий Шишкин"186. "ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ РАВЕНСТВО ПЕРЕД ЗАКОНОМ, СВОБОДА СЛОВА, СОБРАНИЙ, ПЕРЕДВИЖЕНИЯ, ЗАНЯТИЙ. Труд, ПРОМЫСЛЫ, ТОРГОВЛЯ, СОБСТВЕННОСТЬ КАЖДОГО ОБЪЯВЛЯЮТСЯ НЕПРИКОСНОВЕННЫМИ" - эти принципы могли стать основополагающими в повстанческой программе, будь она написана. В то же время над повстанцами довлела обыденность Гражданской войны — сами себе они представили право реквизиции всего, что считали "НЕОБХОДИМЫМ ДЛЯ АРМИИ". Это влекло за собой откровенное мародерство, свойственное — в тот момент — всем противоборствующим сторонам.
Политические просчеты крестьянства не оставались без внимания. Власти ловко использовали их в воззваниях, подчеркивая, в свою очередь, "политическую темноту и отсталость" деревни.
"Медвежинский уезд, Ставропольской губернии. — Так отмечалось в информационной сводке Ставропольской губчека № 15 за время с 1 по 15 августа 1920 г. — Провокационных слухов в каждом селе ежедневно два-три случая и все новые, но определенности никакой не имеют, но по их абсурдности можно судить, что это ПЛАЧ УБЕЖДЕННЫХ ТЕМНЫХ МОНАРХИСТОВ"^1.
Член Бухтарми некого уездного ревкома Ф.Д. Комаров был более откровенен и принципиален: «Как и следовало ожидать, контрреволюция скрыла настоящую свою харю и не кричала: "Да здравствует Колчак!" Нет, на белых флагах повстанцев было написано: "Долой коммунистов, да здравствует советская власть". Ораторы — бывший мировой судья Дьяков и другие — говорили крестьянам, что только коммунисты выдумали разверстку хлеба и очистят всех до нитки. Этот лозунг оказался по нутру кулакам и середнякам, которые привыкли спекулировать хлебом. Лозунг этот был тонко нарисован населению. Оно ему верило, потому что мало информировано вообще о советской власти и о компартии»188.
Но даже после почти годовой обработки сознания деревенского обывателя, направленной на доказательство преимуществ Советской власти, у крестьян сохранялась тяга к негосударственным (и уж совсем не большевистским) институтам. Крестьяне Покровского прихода села Соколовского (Тюменская губерния) постановили: "...осмеливаться коленопреклонно просить НАРОДНУЮ ВЛАСТЬ (читай: большевиков. — В. Т.) не допускать насилий над православным духовенством, которое нам необходимо"189. Крестьяне Мариинского уезда живо отзывались на перенасыщенные политикой призывы восставшего против Советской власти бывшего красного партизана П.К. Лубкова:
"Товарищи рабочие, крестьяне и все партийные, настало время нам соединиться всем вместе и защищать общенародные интересы. Партия же коммунистов одна захватила власть в свои руки и неумелым своим правлением заставила нас голодать и ходить раздетыми. Дальше жить так нельзя, поэтому все крестьянство восстало и вступает в Народную армию под команду товарища Луб-кова и просит всех присоединяться к ней. Всем будет дарована жизнь и свобода и совместно мы [сможем] свергнуть с власти коммунистов и жидов. Командир Народной армии Лубков"190.
Сохранив ставшее уже привычным революционное обращение "товарищ". Лубков, однако, выступил против его создателей — коммунистов, обвиняя последних во всех бедах, обрушившихся на голову обывателя. (Справедливости ради стоит отметить, что упоминание в повстанческих призывах и лозунгах "жидов" было скорее исключением из правил, тем более в сибирских губерниях.)
Тот же Лубков, неплохо изучив политические настроения крестьянства, стремился использовать их в полной мере. Сочувствующие ему крестьяне Мизинской и Заледеевской волостей (Енисейская губерния, уезд не указан) нелицеприятно высказывались о Советской власти, не скрывая своего раздражения: "Мы Вас видим тогда, когда Вам нужен хлеб и солдаты..."'91.
Томские чекисты фиксировали новый фактор Лубков использовал в своих целях усталость широких масс от Гражданской войны. Причем эта война, которую вели большевики, выставлялась как навязанная крестьянству силой. Такой подход к массам, отсутствие каких-либо определенных политических лозунгов (характерно, что даже армия называлась "Народная рабоче-крестьянская") свидетельствовали, по мнению секретных информаторов, о "полной политической безграмотности Лубкова и возглавляемого им движения. Не будучи способным дать массам что-либо определенное, он в одном из воззваний именует себя председателем временного советского правительства при Народной армии!»'92.
Лубков сохранил в названии своих отрядов сочетание "Народная рабоче-крестьянская армия" не случайно, рассчитывая, что эта политическая формулировка привлечет в ряды его сторонников рядовой и младший командирский состав, "недовольный засильем и всевластием в Красной армии комиссаров", сгладит разногласия между городом и деревней, объединит оппозицию к большевизму этих двух социокультурных срезов в единое целое.
Скорее всего то же предполагали и руководители повстанцев в Златоустовском уезде Уфимской губернии, подкрепляя свои действия удивительными, на первый взгляд, лозунгами: "Да здравствует Красная Армия! Бей коммунистов, долой Троцкого! Да здравствует Ленин и Учредительное собрание!"193.
Последний лозунг может свидетельствовать и о влиянии фактора спонтанности и трудно объяснимых ассоциациях, когда совмещались, казалось бы, несовместимые вещи: диктатор — вождь большевиков и представительная структура, когда в крестьянском сознании возникали параллели между большевиками, пообещавшими крестьянам золотые горы и обманувшими их, и "Учредилкой", от которой ожидали многое, но эти надежды не оправдались. (О причинах последнего в деревне знали мало, да и не задумывались.)
Быть может, свою роль сыграло и то, что "многие крестьяне совершенно не разбираются в понятиях о политической партии...", — так считали в октябре 1920 г. сотрудники секретного отдела ВЧК194.
А пензенские чекисты винили в политической ангажированности зажиточных крестьян ("кулаков"), которые "прежде всего стараются сорвать и облить зловонием все сообщения об успехах Советской России"195.
Из тринадцати лозунгов, зафиксированных во время крестьянских выступлений конца 1920 — начала 1921 г.196, десять — чисто политического характера, лишь один из них — монархический, остальные содержат требование о ликвидации власти коммунистов и провозглашают принципы крестьянской свободы: власть крестьянскому сходу (ассоциировавшемуся с понятием Совет) и вольному рынку — регулятору производственных отношений.
§ 4. "КОМИССАР ВСЕГДА ПРАВ"
Как уже отмечалось выше, одной из причин крестьянских волнений стали многократные "налоговые" поборы и мобилизации. При этом возмущение вызывали не столько сами повинности, сколько "классовый принцип"
их распределения. И поэтому даже свободный от каких-либо перегибов сбор налогов вес равно воспринимался как грабительский и уже сам по себе, без осложняющих обстоятельств, создавал взрывоопасную ситуацию197. "Классовый принцип" лежал в основе самого элементарного административного произвола, который зачастую этим же "принципом" и объяснялся.
"В Новгородской губернии денежные средства [Советской власти! — налоги", — сообщалось в информации ВЧК. Торговля и промышленность всего уезда уже к концу февраля 1918 г. находились под полным контролем Советской власти198. То же самое — и в Вятской губернии199.
Возможность самоопределения в раскладке налогов и штрафов, полного (и, как правило, бесконтрольного) распоряжения поступаемыми средствами, а также "право воина-победителя"200 решать судьбу обывателя и его имущества порождали многочисленные факты откровенного произвола.
"Прошу вторично об увольнении адъютанта Федора Фомича Потапова^ — настойчиво требовал от штаба 3-Й армии комиссар при штабе запасной дивизии Никифорове к им, — иначе будет восстание. Просят вас убрать его делегаты с фронта, а также весь командный состав города Кумгур. Прошу сделать распоряжение сразу, немедля, иначе будет поздно"201.
Причина банальна ** злоупотребления командования Красной Армии, откровенное мародерство и насилия над крестьянами. Быть может, деревенское население смогло бы более спокойно относиться ко всем военным тяготам, выпавшим на его долю, но откровенный, ничем не объяснимый, "животный" произвол военных (в Пензенской губернии при больших нарядах красноармейцы выгоняли на работы даже беременных женщин да вдобавок еще били за отказ202) подавлял в зародыше любой намек на сотрудничество с командованием и вызывал настойчивые требования сменить того или иного зарвавшегося комиссара.
Из Кунгура (август 1918 г.) сообщали о том, что "некоторые люди Медянского отряда при взятии деревень в уезде грабили местных жителей"203, а из Красноуфимска -о частых недоразумениях между крестьянами и красноармейцами на почве самовольных реквизиций хлеба204.
Но все же злоупотребления были прерогативой не военных, а местных властей. "Взяточничество и мародерство наблюдалось со стороны должностных лиц, большей частью в волостных Советах, взятки преимущественно берутся хлебом и т. п." — так докладывала о результатах своей проверки (за май — октябрь 1918 г.) ЧК Западной коммуны. Та же комиссия "раскрыла банду спекулянтов", где главным зачинщиком являлся председатель комитета бедноты205. Типичная картина: получив в руки власть, вчерашний деревенский плебс превращался в местного диктатора, самостоятельно решавшего, кого казнить, а кого миловать, и сам для себя определял стиль поведения.
Сообщения о "разоблачениях" довольно редки, часто причиной их были банальные ссоры и противостояния местных властей с силовыми структурами. В последнем случае местное население выступало на стороне местной власти.
«...Пермяки [военнослужащие Красной Армии из Перми, согласно категориальному аппарату крестьянства — "пришлые". — В. Т.] реквизировали советских лошадей, они делали обыски у рабочих, после чего рабочие заявили о пропаже домашних вещей и что действия пермяков возбудили всю рабочую массу в Куссинском заводе против Советской власти... и с боевой точки зрения пермяки жалкие трусы — семь дней стояли у Куссинского завода для подавления контрреволюции и лишь после того, как рота эстонцев заняла Куссинский завод пермяки следом за ними вошли, только для того чтобы творить безобразия и сделать из семнадцати тысячного населения Куссы врагов Советской власти»206. Вот прекрасный образчик произвола.
Больше, чем незаконные конфискации, будоражило местное население то, что красноармейские части не желали бороться с "откровенной контрреволюцией"207, а отыгрывались на безоружных селянах.
Возмущала крестьянство и реакция вышестоящего военного и советского руководства на, казалось бы, разумные распоряжения отдельных командиров. Так, 23 июля 1918 г. в Борисоглебске был арестован командир 2-го советского полка, самовольно распустивший полк на полевые работы, что заставило другие полки вынести на
°бщем собрании аналогичное постановление, тут же приведенное в исполнение208. Достаточно рациональное решение, естественно, исключительно с точки зрения крестьян — помочь своим семьям во время полевого сезона -не могло быть по другому расценено военным руководством: шла Гражданская война и даже кратковременные отпуска для отдельных красноармейцев были большой редкостью. Крестьяне же расценили происходящее как произвол и долго еще возмущались "неадекватным' поступком командования, ведь для них интересы своего хозяйства занимали первую строчку в перечне интересов и забот.
Заслуживают внимания попытки самих представителей власти оценить размах злоупотреблений, их влияние на политические симпатии и антипатии крестьянства. Так, из доклада уполномоченного ВЧК Чибисова в прези* лиум ВЧК о причинах и ходе восстания крестьян в Венев-ском уезде Тульской губернии (22 ноября 1918 г.) вырисовывалась удивительная ситуация: "О причинах восстания можно сказать следующее: отчасти на почве мобилизации как людей, так и лошадей, в связи с введением чрезвычайного налога, и, самое главное, это влияние пришлых элементов, каковые пользовались провокационными приказами [Советской власти], которые действовали на психологию масс в большинстве случаев резкостью и категоричностью требований... "209.
"Резкость" и "категоричность" требований не должны поражать воображение — даже в самых, казалось бы, абсурдных распоряжениях легко найти рациональное (с точки зрения ПОЛИТИКИ) зерно. В Вятских Полянах (Мал-мыжский уезд Вятской губернии) ввиду отказа кулаков от уплаты налогов было принято постановление разложить их на крестьян всех деревень210. Ситуация, безусловно, способствующая усилению раскола в деревенской среде, появлению добавочных импульсов ненависти к зажиточным слоям крестьянства, будоражению умов и поддержанию пульсирующей Гражданской войны.
В селе Кулыгинском (Пермская губерния) отмечалось "...отсутствие сил, могущих поставить советскую работу. Имеется четыре коммуниста". Осенью 1918 г. крестьян, по их словам, терроризировал какой-то комиссар из области, который порол их нагайками и "запугал до такой степени, что население теперь боится даже приблизиться к зданию Совета", - еще один штрих к общей картине произвола государственных чиновников211. Благодаря подобного рода "штришкам" представление об общем одобрении крестьянами Советской власти212 теряет свою идеальность, поскольку против свидетельствуют документы, исходящие из большевистского лагеря. Обобщающие провинциальные сообщения сводки информационного бюро ВЧК опровергают попытки идеализировать романтиков от революции — представителей первого "призыва" на советскую службу. В своих действиях первые комиссары ничем не уступали своим предшественникам - чиновникам дореволюционных времен. И даже далеко превосходили их. Президиум Замоскворецкого совдепа (Казанская губерния) препроводил, например, в высшую инстанцию письмо крестьян Игнатьева и Вавилова, которые сообщали о незаконных действиях советских работников Тетюшского уезда: военком Шеногин пропускал крестьян сквозь строй солдат, которые били их нагайками и кулаками213. Чем не иллюстрация к произведению Л.Н. Толстого "После бала"?
"Вообще в волостях и селах довольно скверное настроение и причина везде одна и та же - недовольствие местными Советами и ячейками коммунистов, - сообщал инструктор ВЧК А.П. Смирнов председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому о злоупотреблениях должностных лиц в Усманском уезде Тамбовской губернии (22 марта 1919 г.), — и вполне основательно не доверяться состоящим лицам в ячейках, которые ничего общего не имеют с коммунизмом, пьянствуют до невозможности, отбирают у граждан, что попадет в руки, на что никаких квитанций не выдается и также, куда поступают отобранные предметы — тоже нигде не занесены, не только, что все отобранные вещи и продукты должны принадлежать только Республике, и даже дальше села никуда не пойдет и никто не воспользуется [из) местной ячейки коммунистов, из которых состоят и Советы. На каждом почти селе есть клуб коммунистов, в которых с пышностью помещика николаевских времен устраивают свадьбы, там же происходит картежная игра, и кто же все это творит? Коммунисты, о которых граждане с каким-то ужасом и лишь шепотом говорят..."214.
Чем дольше держалась Советская власть, тем более безудержными в своих запросах становились советские чиновники, местные коммунисты и военнослужащие Красной Армии. От чисто служебных злоупотреблений — взяточничества, рукоприкладства, самосуда и пр. — шли к злоупотреблениям бытовым — проституции, наложничеству, спецпайкам, спецдомам... Поскольку все это происходило на глазах деревенского населения, то лучшего материала для антисоветской пропаганды придумать было нельзя. В Тамбовской губернии контрреволюционная агитация "подогревалась" пьянством местных коммунистов, с которым Советы не в состоянии были справиться215.
Пьянство местных большевиков сочеталось с отсутствием с их стороны внимания к жалобам крестьян. Так, в Березовской волости Аткарского уезда Саратовской губернии остались без ответа требования о расследовании факта изнасилования местными коммунистами жен красноармейцев216. Кончилось дело ночной поножовщиной; подозреваемых в преступлении нашли мертвыми, следствие по этому факту ничего обнаружить не смогло, деревня хранила "обет молчания".
А крестьяне Вознесенской волости Оханского уезда Пермской губернии на собрании бросали в лицо заезжему агитатору: «Зачем нам даете "коммунистов и грабителей"?»217.
Однако лишь командированным из центра комиссарам удавалось разглядеть причины столь неуважительного отношения к властям на местах и первоосновы злоупотреблений: "В волисполкомах царят спячка и разгильдяйство. Мягкая барская мебель заражает ленью"218; "Советский аппарат находится в руках укрывателей дезертиров и кулачества"2'9.
Здесь явное преувеличение, попытка "списать" злоупотребления на "примазавшихся" — но нередки были случаи, когда места в администрации продавались и желающие скрыться от мобилизации или от нападок комитетов бедноты находили себе приют в волостных или уездных исполкомах. Порой именно эти "левые" сотрудники провоцировали мирное население своими действиями против самой идеи большевизма: "Красные жестоко обращаются с жителями, по десять, а иногда и больше прямо голыми убивают и закапывают где-нибудь у навоза. Запрещают звонить в церквах, а просто служить без звона, в церкви все обворовывают; священников расстреливают..."220. Особенно бесчинствовала местная милиция: кумышковарение, пьянство, грабежи, беспричинная стрельба и т. д.221 — и здесь все те же "пришлые". «В Краснослободской волости Ирбитского уезда настроение... скверное... здесь живут товарищи из центра, по продовольствию, товарищи Андреев, Чурков и Шалабашкин, которые отбирают у крестьян не только хлеб, но и семена. Товарищ Шалабашкин пьет кумышку и пьяный собирает митинги. Население настроено враждебно. На митинге кричали: "знаем вашу сказку, таких убивать надо". Ведется противосоветская агитация гражданами, в том числе и членами Совета»222.
И опять налицо объединение местной власти с крестьянами в критике центра.
Картина, таким образом, складывается далеко не однозначная. Местные власти, не испытывая на себе контроля со стороны вышестоящей администрации, творили на своей территории все, что считали незазорным и приемлемым для себя. Но стоило только уездным структурам окрикнуть, надавить или осадить (последнее случалось крайне редко), как обиженные советские чиновники волостного звена объединялись со вчерашними своими недоброжелателями из среды обывателей и уже совместно критиковали "начальство". Однако факты руководства обиженными чиновниками тем или иным вооруженным антисоветским выступлением крайне редки.
В корне подрывали Советскую власть действия и поведение продовольственных отрядов223. В Орловской губернии "продотряды не дисциплинированы. Во всех случаях проявления бесчинств и преступлений политбюро принимаются меры к расследованию, аресту и преданию суду виновных"224. В Тамбовской губернии продотряды "бесчинствуют и безобразничают, избивают граждан самовольно и незаконно реквизируют, чем обостряют население против Советской власти"225. В Симбирской губернии "...немало приносят озлобления вообще расстроенному крестьянству продотряды, позволяющие себе грубое обращение при выполнении возложенных из них обязанностей, что, конечно, кулачество и другие темные личности стараются использовать в свою пользу..."226.
Продолжать можно бесконечно... Обстановка в цс-ом складывалась для крестьян удручающая, но они, как считали власти,, "высказывают некоторое недовольство": "Неправильными незаконными действиями некоторых продставнтолой милиции;
Наблюдающейся в некоторых советских учреждениях, например* гупродкоме и других, недопустимой волокитой и бюрократизмом"227.
Емкое по сути (и "объему") слово "некоторые" прекрасный образчик догматического словоплетения: да, недовольство административным произволом есть, но лишь как исключение.
Крайне редки были сообщения, подобные поступившему из Рижского уезда Рязанской губернии летом 1920 го; "Причиной выступления банды и сочувственного отношения населения к ней является полное бездействие местных властей****.
Более глубокая попытка проанализировать уровень воздействия административного произвола на крестьянское сознание представлена в объемистых докладах уполномоченных Алтайской губернской чрезвычайной пятерки по борьбе с дезертирством и бандитизмом М.И. Ворожцо-1ш и А. В. Толоконникова начальнику Западно-Сибирского сектора войск ВОХР и председателю Алтайской губернской ЧК (за август - сентябрь 1920 г.):
Восстание (в Волчихинском районе. — В. Т.) "вызвано отсутствием на местах политически развитых" работников, бездеятельностью местных властей, "безалаберным отдаванием приказов" советскими органами, посылкой по районам неопытных инструкторов разных отделов, которые не знают своих прямых обязанностей, "боязнью кулацкого элемента за свою собственность", а также "расползшейся по селам и деревням вонючей интеллигенцией", которая агитировала против Советской власти среди "несознательных" крестьян и направляла их на коммунистов.
"Восстание бывает там, где общество доведено до высшей меры негодования какой-либо личностью или властью, или представителями ее, или каким-либо классом, от которого ему стало невмоготу"229.
Выяснялось, что агитаторы, разосланные для агитации за мобилизацию в Красную Армию, внесли немало
"сумбура и заставили думать крестьян, что у советской власти нет реальный силы для поддержки своих распоряжений, что поэтому она прибегает к агитации"230. А комячейки (например, в Тихоновской волости Балаганского уезда) занимались — в 1920 г. - почти исключительно доносами, шпионажем и тому подобным, а не хозяйственным строительством231.
Суммировали сущность административного произвола и его влияния на общий настрой деревенских масс обзоры повстанческого движения по Тюменской губернии:
«Продовольственная кампания (1920/1921 гг. -В. Т.)у которая должна была пройти по Тюменской губернии, не могла не оставить своих последствий, принимая во внимание, что впервые ложится на плечи сибирского крестьянства это тягло, к которому оно не привыкло, а также по своему социальному положению стоит далеко от принципов Советской власти.
Малая подготовка крестьянства, в силу чего нельзя было видеть хотя бы малого расслоения крестьянства.
Не уделено внимание продовольственной работе в деревне: не были укреплены ряды коммунистических ячеек, которые только что почувствовали, что продразверстка ударяет их по шкурническим нервам и это отразилось на деревенских коммунистах.
Не было попыток взять под политический контроль действия продовольственных органов, что и развязало им руки в беззаконных действиях, и бессистемность работы продорганов.
Губком явился чисто техническим исполнителем требований Губпродкома по реализации требований на продовольственных работников.
В первых числах января текущего (т. е. 1921 г. -В. Т.) года женское движение по Ишимскому уезду и Ялуторовскому и частичное участие крестьян мужского пола, имеющее место в некоторых волостях указанных уездов.
То восстание не представляло из себя ничего серьезного, основанное на протесте против незаконных (по мнению протестующих) действий продработников.
Поводом к восстанию тут явились то же материальное отношение. Настроение населения уезда (Ялуторовского. — В. Г.), возмущенного не столько непосильностью,
сколько порядком проведения государственных РАЗВЕРсток и мерами направления к сохранению семенного материала, как организация пятидворок, которое было для крестьян ново и не понятно и на это они смотрели, как "БАРАН на новые ворота"»232.
Из всего вышеизложенного следует, что существовала стойкая взаимосвязь экономических причин волнений с произволом и злоупотреблениями властей, красноармейцев и продотрядников.
1 Яров С. В, КРЕСТЬЯНИН КАК ПОЛИТИК: КРЕСТЬЯНСТВО СЕВЕРО-ЗАПАДА РОССИИ В 1918-1919 ГГ.: ПОЛИТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ И МАССОВЫЙ ПРОТЕСТ СПБ. 1999. С 44.
2 СМ., НАПРИМЕР: Осипом Т. В КРЕСТЬЯНСКИЙ ФРОНТ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ // СУДЬБА РОССИЙСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА. М., 199S.
3 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД: 1918-1939: ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ: В 4 Т. Т. 1: СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ. 1918-1922. ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ / ПОД РЕД А. БСРСЛОВИМА, В. ДАНИЛОВА. М., 1998. С. 333.
4 Шишкин В. И. СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ: ВООРУЖЕННОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ КОММУНИСТИЧЕСКОМУ РЕЖИМУ В 1920 ГОДУ. НОВОСИБИРСК, 1997 С. 529.
5 ТАМ ЖЕ. С. 511
6 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. I. С. 214.
7 ТАМ ЖЕ. С. 194.
8 СМ.: УРАЛ И ПРИКАМЬЕ. НОЯБРЬ 1917 - ЯНВАРЬ 1919 ГГ. НАРОДНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ БОЛЬШЕВИЗМУ. ПАРИЖ, 1982. С. 53-57.
9 ПОДРОБНЕЕ СМ.: Телицын B.JI. СКВОЗЬ ТЕРНИИ "ВОЕННОГО КОММУНИЗМА": КРЕСТЬЯНСКОЕ ХОЗЯЙСТВО УРАЛА В 1917-1921 ГГ. М , 1998 С. 22-79.
10 Шульгин ВВ. ДНИ. 1920. М, 1989. С. 39.
11 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1С 175
12 ТАМ ЖЕ. С. 363.
13 УРАЛ И ПРИКАМЬЕ. НОЯБРЬ 1917 - ЯНВАРЬ 1919 ГГ. НАРОДНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ БОЛЬШЕВИЗМУ. С. 73.
14 СМ.: РЕВОЛЮЦИЯ. УСТНЫЕ РАССКАЗЫ О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ / СОСТ. С. МИРЕР, В. БОРОВИК. М.; Л., 1931.
15 Южный УРАЛ. 1917. 20 ДЕК.
16 Сайн-Витгенштейн Е.И. ДНЕВНИК 1914-1918 ГГ. ПАРИЖ, 1986 С. 116.
17 РГВА. Ф. 1. ON. I. Д. 138. Л 19. (ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЛИСТОК ОТДЕЛА МЕСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ НАРКОМАТА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ № 21 ОТ 19 ЯНВАРЯ 1918 Г.)
18 ТАМ же. Л. 20.
19 ТАМ ЖЕ. (ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЛИСТОК... V 22 ОТ 20 ФЕВРАЛЯ 1918 Г.)
20 Сайн-Витгенштейн Е И. УКАЗ СОЧ. С. 89.
21 ТАМ ЖЕ. С. 123.
22 СМ.: Булдакое В.П. ИСТОКИ И ПОСЛЕДСТВИЯ СОЛДАТСКОГО БУНТА: ПСИХОЛОГИЯ "ЧЕЛОВЕКА С РУЖЬЕМ" // 1917 ГОД В СУДЬБАХ РОССИИ И МИРА. ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: ОТ НОВЫХ ИСТОЧНИКОВ К НОВОМУ ОСМЫСЛЕНИЮ. М., 1997. С. 208-217.
23 РГВА Ф 1. ON I. Д. 138. Л. 34. (ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЛИСТОК № 44 ОТ 4 АПРЕЛЯ 1918 Г.)
24 Яров СВ. КРЕСТЬЯНСКИЕ ВОЛНЕНИЯ НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1918-1919 ГГ. // КРССТЬЯНОВСДЕНИЕ 1996. М . 19%. С. 141
25 ТАМ ЖЕ; СМ. ТАКЖЕ: Г АРФ. Ф 1235. ON. 93. Л. 197, 198-200, 202.
26 СМ.: ДНЕВНИК ТОТЕМСКОГО КРЕСТЬЯНИНА А.А. ЗАМАРАЕВА. 1906-1922. М., 1995.
27 Яров СВ. КРЕСТЬЯНСКИЕ ВОЛНЕНИЯ НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1918-1919 ГГ. С. 155.
28 ГАРФ Ф. 123S. ОП. 94. Д, 99. Л. 53.
29 Яров СВ. КРЕСТЬЯНСКИЕ ВОЛНЕНИЯ НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1918-1919 ГГ. С. 155.
30 РГВА Ф. 1. ON. 1. Д. 303. Л. 13-14. (ИЗ БЮЛЛЕТЕНЕЙ ОПЕРАТИВНОГО ОТДЕЛА НАРКОМАТА ПО ВОЕННЫМ ДЕЛАМ № 17 ОТ 2 ИЮЛЯ 1918 Г.)
31 Яров СВ. КРЕСТЬЯНСКИЕ ВОЛНЕНИЯ НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1918-1919 ГГ. С. 144.
32 Телицын B.J1 СКВОЗЬ ТЕРНИИ "ВОЕННОГО КОММУНИЗМА". КРЕСТЬЯН* СКОС ХОЗЯЙСТВО УРАЛА В 1917-1921 ГГ. С. 94-118.
33 СМ.: ДНЕВНИК ТОТЕМСКОГО КРЕСТЬЯНИНА А.А. ЗАМАРАЕВА. 1906-1922; ГАСО. Ф 1777. ON. 1. Д I. Л. 3 ОБ.; 11ДНИ СО. Ф. 76. ON. I. Д. 36. Л. 115.
34 Яров СВ. КРЕСТЬЯНСКИЕ ВОЛНЕНИЯ НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1918—1919 ГГ. С. 142 (СЛЕДУЕТ ЗАМЕТИТЬ, ЧТО в СЕВЕРОЗАПАДНЫХ УЕЗДАХ РОССИИ РАЗРУШЕНИЕ ХОЗЯЙСТВЕННЫХ СВЯЗЕЙ И 1917-1919 ГГ. СКАЗАЛОСЬ ОСОБЕННО ТЯЖЕЛО. БОЛИ в УСЛОВИЯХ НАТУРАЛЬНОГО ХОЗЯЙСТВА В ПЛОДОРОДНЫХ ГУБЕРНИЯХ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КОЛЛАПС СТРАНЫ И МОГ БЫТЬ СМЯГЧЕН, ТО ЗДЕСЬ ОТ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПОСТАВОК ПРОДУКТОВ НЕРЕДКО ЗАВИСЕЛА ЖИЗНЬ КРЕСТЬЯНИНА. НЕРАСТОРОПНОСТЬ, НЕКОМПЕТЕНТНОСТЬ, АПАТИЯ ВЛАСТЕЙ ТАМ, ГДЕ ТРЕБОНА-ЛОСЬ ЭНЕРГИЧНОЕ АДМИНИСТРАТИВНОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО, ВОСПРИНИМАЛИСЬ ПОЭТОМУ ОСОБЕННО БОЛЕЗНЕННО И СЛУЖИЛИ ВАЖНЕЙШИМ ФАКТОРОМ ВОССТАНИЙ.)
35 ТАМ ЖЕ. С. 141
36 ГАРФ. Ф. 1235. ON. 94. Д. 63. Л. 18, 18 ОБ., 19.
37 ПО НАШЕМУ МНЕНИЮ, ГОВОРИТЬ О НАЧАЛЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ СТОИТ ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ОСЕНИ 1917 Г., КОГДА СФОРМИРОВАЛСЯ НЕ ТОЛЬКО "КРАСНЫЙ", НО И "БЕЛЫЙ" ПОЛЮС ПРОТИВОСТОЯНИЯ,
38 РГВА. Ф, 176. ON. 3. Д. 102 Л. 7 (ИЮНЬ 1918 Г.)
39 ТАМ ЖЕ. Л. 13 ОБ.
40 ГАСО Ф. 511. ON. 1. Д. 12. Л. 131.
*** Овечкин В В Изъятие лошадей у населения для Красной Армии в годы Гражданской войны // Вопр. истории. 1998. NJ 8 С. 114-124.
42 ГАСО. Ф 511. On. 1. Д. 63. Л. 6.
43 РГВА. Ф I On I. Д. 303. Л. 18.
44 См.: Бумажный Е. За год после белых: к вопросу о хозяйственном строительстве на Красном Урале // Серп и молот 1920 № 14.
45 РГВА. Ф. I. On I Д. 303. Л. 18.
46 Там же.
47 См.: ГАСО. Ф. 511. On. I. Д. 58. Л. 290 об. - 447 об.; Магомедов Р. Р Продовольственная политика советского государства! первые годы Советской власти (октябрь 1917 г. — март 1921 г) Дис. ... канд. ист. наук. М., 1990. С. 122.
48 РГВА Ф 1. On I. Д. 303 Л. 18.
49 Там же. Л. 30.
50 ЦДНИ СО. Ф 76. On I. Д. 42. Л. 1; ГАСО. Ф. 7. On 1. Д. 31. Л. 21
51 РГВА. Ф 1 Д. 303. Л, 33.
52 в сообщениях с мест в это время фигурируют и иные формулировки - волнение, выступление, бунт и пр. (См.: ЦДНИ СО. Ф. 41. On 1. Д. 141. Л. 1—23.) Однако не стоит безоговорочно доверять информационным бюллетеням советских структур. Как правило, вооружение крестьян состояло из двух-трех дробовиков, вил, кос и топоров. (Отсюда и малое количество жертв со стороны красноармейцев, чекистов и милиции.) Исключительными были тогда еще случаи выступления на стороне крестьян хорошо вооруженных армейских частей (отказавшихся подчиняться большевикам), дезертиров и бывших фронтовиков (пришедших домой с оружием). Потери же бунтующих были уже тогда значительными.
53 РГВА Ф. I. On I. Д. 303. Л. 84.
54 Известия ВЦИК. 1918. № 163. 2 авг. (Из бюллетеня ВЧК о деятельности местных чрезвычайных комиссий № 32 от 2 августа 1918 г.)
55 РГВА Ф. 176. On. I. Д. 23. Л. 70.
56 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1С. 103
57 РГВА. Ф. 16011. Оп. 1.Д. 2.Л. 16.
58 Известное как "Ильинекое восстание" (декабрь 1918 г.).
59 РГВА. Ф. 176. Оп. 2. Д. 29. Л. 272.
60 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 120
61 Там же. С. 129.
62 См.: Ахинько В. Нестор Махно. М., 2000.
63 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. С. 129.
64 РГВА. Ф. 32015. On 1, Д. 62. Л. 7. (В конце 1930-х годов крестьяне требовали вернуть им кулаков, "которые их накормят"! см.: Осокина ЕЛ За фасадом "сталинского изобилия": Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации 1927-1941 гг. М., 1998.)
65 См.: Немчинов B.C. Сельскохозяйственная статистика с основами теории. М., 1945.
158
Глава 3
66 ГАСО. Ф. 362. On. I. Д. 66. Л. 38а; РГАСПИ. Ф. 17. Оп 12. Д. 710. Л. 53.
67 РГВА. Ф. 33987. On. 3. Д. 32. Л. 111.
68 ГАСО. Ф. 362. Оп Д. 66. Л. 38а.
69 Телицын B.J1. Соотношение рынка, кооперации и "военного коммунизма" (Уральский регион) // Тезисы докладов республиканского научно-практического семинара "Проблемы истории, теории и практики кооперативного движения в России". Тюмень, 1992. С. 46; Нарский И. "Не щадя живота своего". Чем питалось первое поколение советских граждан в ожидании "светлого будущего"? // Уральская пирамида. 2001. № 9.
70 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т I. С. 162
71 Там же. С. 173.
72 Там же. С. 165.
73 Там же. С. 201.
74 Подсчитано по данным: Статистический сборник за 1913-1917 гг. М., 1921, Экономическое расслоение крестьянства в 1917 и 1919 г. М., 1922; Групповые итоги сельскохозяйственной переписи 1920 г (по губерниям и районам). М , 1926; и другие работы.
?5 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 181.
76 РГВА. Ф. 176. Оп. 2. Д. 53. Л. 38 об. (Из доклада агитатора по 3-й армии от 30 сентября 1919 г.)
77 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 191.
78 Там же. С. 207.
7^ Телицын B.JI. Сквозь тернии "военного коммунизма": крестьянское хозяйство Урала в 1917-1921 тт. С. 84, 85, 93.
80 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1С. 167.
81 РГВА. Ф. 32015. On 1. Д. 20. Л. 16 об. (Из информационного бюллетеня № 25 особого отдела Туркестанского фронта за Ills сентября 1919 г.)
82 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД, Т. 1С. 177.
83 Там же. С. 210; РГВА. Ф. 32015. On. 1. Д. 162. Л. 9 об.
84 См.: Медведев Н. Как уничтожали класс. Читая архивные документы // Иртыш. 1992. № 2. С. 199. (См. также: ГАСО. Ф. 511 On. 1. Д. 58. Л. 290 об. - 291.)
85 РГВА. Ф. 176. Оп. 2. Д. 62. Л. 4 об.
86 Там же. Д. 61. Л 17, 17 об., 18 об.
87 Там же. Д. 53. Л. 216. (Сводка № 1 Екатеринбургского ГубЧК за 9-15 октября 1919 г.)
88 Телицын B.JI. Сквозь тернии "военного коммунизма": крестьянское хозяйство Урала в 1917-1921 гг. С. 105; В грозные годы гражданской войны 1919-1920 гг.: Сб. документов и материалов. Тула, 1973. С. 47, 105-106, 126.
89 РГВА. Ф. 176. Оп. 2. Д. 53. Л. 87.
90 Там же. Л. 236; Д. 63. Л. 81.
91 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 212. (Из еженедельной сводки секретного отдела ВЧК за 23-31 октября 1919 г.)
Крестьянский фронт
159
РГВА. Ф. 176. On. 2. Д. 53. Л 236 об. (Из политической сводки за 5 ноября 1919 г.)
Там же. Д. 63. Л. 41. (Из политической сводки за 25 ноября 1919 г.)
94 Население КоневскоЙ волости Екатеринбургского уезда (конец ноября 1919 г.) выражало недовольство проведением хлебной монополии, в особенности считая малым паек для лошадей - во-семнадиать пудов (РГВА. Ф. 176. On. 1. Д. 62. Л. 22). Все попытки достучаться до уездных и даже губернских властей окончились безрезультатно. На сельском сходе было решено самочинно увеличить "паск" для рабочего скота.
95 "Восставшие оружия не имели. Ими же были разоружены семь продармейцев и произведены перевыборы волисполкома. Восстание ликвидировано отрядом ЧК. Со стороны восставших один убит и шестьдесят пять человек арестованы". (Советская дерсоня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 222.)
96 Там же. С. 252.
97 Там же. С. 256. (Из сводки "А" Томской губчека о положении в губернии за период с 15 апреля по I мая 1920 г.)
9& Там же. С. 276. (Из информационного бюллетеня особого отдела Гомельской губчека за время с 1 мая по 1 июня 1920 г.)
99 Там же. С. 284. (Из информационной сводки № 15 Пензенской губчека за время с 16 мая по 15 августа 1920 г.)
100 Каганович П. К. Борьба с голодом // Известия Сибирского революционного комитета. Омск, 1920. № 2. С. 17; Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С. 34.
'0' Ленин В.И. Пометки и резолюция на телеграмме Н.Н. Смирнова// Полн. собр. соч. Т. 51. С. 236. (Датировано 9 июля 1920 г.)
102 Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С. 321. (Отдельной строкой указывалось: "Цель восстания — свержение коммунистов и сохранение советской власти".)
103 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т 1С. 281. '04 ргВА. Ф. 1319. On. 1. Д. 183. Л. 236. (Донесение командира
231-го полка Е.И. Рундукова командиру 77-й стрелковой бригады, деревня Басно, 19 июля 1920 г.)
105 Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С. 451. (Из доклада члена губернского ревкома А.И. Большакова Семипалатинскому губернскому ревкому от 31 августа 1920 г.)
106 СМ.: Письма во власть: 1917-1927: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М., 1998.
107 Особоуполномоченный А.В. Толоконников сообщал (от 22 сентября 1920 г.) в Алтайскую губернскую чрезвычайную пятерку по борьбе с дезертирством и бандитизмом:
"Этому всему (всплеску крестьянского недовольства. — В. Т.) была причина следующая:
1) разверстка,
2) неопытность инструкторов,
3) бездеятельность местных советорганов,
160
Глава S
4) недостаток исчерпывающих распоряжений". (См.: Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С. 289.)
108 РГВА. ф. 17529. On. 1. Д. 15. Л. 150. (Сводка № 12 Алтайской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Барнаул, 17 октября 1920 г.)
109 Бюллетень Алтайского губпродкома. Барнаул, 1920. № 2. С. 25-26.
110 Там же.
Ш Бланк № 1 Балаганского уездного политбюро для регистрации восстания в районе сел Боруй, Горохове Усть-Балейской волости Иркутского уезда [октябрь 1920 года]. (См.: Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С. 640-641.)
112 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 343. (Из оперативных сводок секретного отдела ВЧК [октябрь 1920 г.).)
ИЗ Там же. С. 354. (Из двухнедельной информационной сводки N? 33 Симбирского губчека о положении в губернии за период с
15 октября по 15 ноября 1920 г.)
Там же. С. 362. (Из информационной сводки № 22 Пензенской губчека за время с 15 по 30 ноября 1920 г.)
115 ГАСО. Ф. 7. On. 1. Д. 40. Л. 80; Письма во власть: 1917-1927. С. 168-169; ГАРФ. Ф. 5556. On. 1. Д. 54. Л. 24 об.
116 Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. М., 1997. С. 20-21, 42.
П7 См.: Сорокин П.А. Голод как фактор. Влияние голода на поведение людей, социальную организацию и общественную жизнь. Пг., 1922; ГАРФ. Ф. 1235. Оп 95. Д. 58 (все дело); Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 371.
118 ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 95. Д. 475. Л. 100; Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. "Антоновщина": Документы и материалы / Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. Тамбов, 1994. С. 47.
1,9 Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С. 529. (Протокол заседания президиума Енисейского губкома РКП (б). Красноярск, 5 ноября 1920 г,)
120 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 359. (Из двухнедельной информационной сводки № 24 Марксштадтской чрезвычайной комиссии Области немцев Поволжья за время с
16 ноября по 1 декабря 1920 г.)
'21 Там же. С. 225. (Из информационного бюллетеня особого отдела Саратовской губчека за время с 15 декабря 1919 г. no I января 1920 г.)
122 ЦДНИ СО. Ф. 41. On. 1. Д. 141. Л. 2, 2 об., 4, 4 об., 21-23.
123 "Призыв" и "призывники" в данном случае рассматриваются как синонимы к определениям "мобилизация" и "мобилизованные".
124 Дан Ф.И. Два года скитаний. Берлин, 1922. С. 73.
125 РГВА. Ф. 1. On. 1. Д. 138. Л. 33. (Информационный листок... № 42 от 2 апреля 1918 г.)
126 См.: Маслов С.С. Россия после четырех лет революции: Общие социально-политические перемены. - Интеллигенция. - Кресть-
Крестъянский фронт
161
ЯНОТОО — Рлбочив. — Армия. — Учащиеся. — Коммунистическим портил. Париж, 1922. " Pill А, Ф. 176. Оп. 3. Д. 102. Л, 14. J Тем же. Л. б.
™Яров СВ. Крестьянские оолмония но Северо-Западе советской
России о 1918-1919 п. С. 142. '10 РГВА. Ф I On. I. Д. 303. Л. 13-14. (Из бюллетеней оперативного отдели Наркомата по поенным делам № 17 от 2 июля 1918 г.) 131 РГВА. Ф. 176. On. I. Д. I. Л. 18.
"'Том же. Д. 5. Л. 101. (Сподко Отдела военно-полевого контроля
3-й армии 30 22 августа 1918 г.) ("РГВА. Ф. 176. On. 3. Д. 357. Л. 10. (Политическая сподка от
23 аигуста 1918 г.) '34 См., например, ход событий и Краснохолмском и Бежецком уез-
дох Тверской губернии, где поздней осенью 1918 г. вспыхнуло вое-
стоние мобилизованных. (РГВА. Ф. 16011. On. I. Д. 2. Л. 14 об.) 1'' 111 истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии 1917-
1921 гг.: Сб. документом. М., 1958. С. 233. '36 РГВА. Ф. 176. Оп. 2. Д. 51. Л. 44.
'37Том же. Д. 61. Л. 17, 17 об., 18 об. (Выписка из доклада Крестьянского отдели по 3-й армии; 15.09-15.10. 1919 г.); ЦДНИ СО. Ф. 76. On. 1. Д. -12. Л. 3; ГАРФ. Ф. 1235. On. 94. Д. 99. Л. 103 об. ия РГИ \ Ф. 176. Оп. 2. Д. 53. Л. 40 об. (Сообщение агитатора Филаретом от 25 сентябри 1919 г.)
'39 Том же. Л. 247 об. (Из политической сводки за 5 ноября 1919 г.) МО Гам же. Л. 38 об.; ГАРФ. Ф. 1235. On. 93. Д. 139. Л. 93, 114. РГВА. Ф. 176. On. 2. Д. 53. Л. 216. (Сводка № 1 Екатеринбургского ГубЧК за 9-15 октября 1919 г.) ЦДНИ СО. Ф. 41. On. I. Д. 141. Л. 5 об.
'^Советская дерет in глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. I. С. 251.
Ш Яров СВ. Крестьянин как политик... С. 32-33.
'43 Яров СВ. К вопросу об источниках и особенностях крестьянских восстаний на Сеоеро-Зопадс России в годы "военного коммунизма" // Cenopo-Запад в аграрной истории России. Калининград, 1997. С. 77.
146 цит. и,,; Сафонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале 1855-1922 гг.: Хронике и историография. Оренбург, 1999, С. 229.
'47РГВА. Ф. I. On. I. Д. 138. Л; 22. (Информационный листок... К" 26 от 23 февраля 1918 г.)
148Там же. .и. 26. (Информационный листок... № 29 от 28 февраля 1918 г.)
Ленин В.Н. Очередные задачи Советской власти // Полн. собр.
соч. Т. 36. С. 182, 185, 189, 195-196, 200, 203-204, 235, 256, 265. 150 Цит. по: Софонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале
1855-1922 гг. С. 230. "s| РГВА. Ф. 176. On. 3. Д. 102. Л. 9 об.
152Там же. Ф. I. On. I. Д. 303. Л. 13-14. (Сообщение от 2 июля 1918 г.)
153 Там же. Ф. 176. Оп. 2. Д. 28. Л. 6 об. (Сентябрь 1918 г.)
162
Глава 3
154Том же. On. 1. Д. 44. Л. 34-35.
155 Там же. Ф. 16011. On. 1. Д. 2. Л. 16.
156Там же. Л. 35. (Сообщение от 13 декабря 1918 г.)
157 советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 129.
158 ргВА. Ф. 32015. On. 1. Д. 62. Л. 22. (Из сводки Особого отдела реввоенсовета 3-й армии Восточного фронта за 9 мая 1919 г.)
159 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С 178. (16-23 августа 1919 г.)
160 Там же. С. 199. (27-29 августа 1919 г.)
161 РГВА. Ф. 176. Оп. 2. Д. 50. Л. 226 об.
162Там же. Д. 53. Л. 31 об. (Сообщение от 4 октября 1919 г.)
163 Подобными выводами грешат и современные политологи; см.: Ципко А.С. Российские столицы и российская провинция: перспективы решения конфликта // Межнациональные отношения в России и СНГ. М., 1994.
164 РГВА. Ф. 176. Оп. 2. Д. 53. Л. 216. (Сводка № 1 Екатеринбургского ГубЧК за 9-15 октября 1919 г.)
165 Там же. Д. 63. Л. 130.
166 цит. по: Сафонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале 1855-1922 гг. С. 240. (Март - апрель 1920 г.)
'67 Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С. 74. (3 апреля 1920 г.);
ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 95. Д. 98. Л. 51 об. 168 Цит. по: Сафонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале
1855-1922 гг. С. 240. (12 апреля 1920 г.) '69 Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С. 371. 170 См.: Письма во власть: 1917-1927. С. 172-174; ЦДНИ СО. Ф. 76.
On. 1. Д. 70. Л. 10. '7' Из сводки "А" № 8 Ново-Николаевской чрезвычайной комиссии
о положении в уезде в период с 1 по 15 июня 1920 г.: "Долой
коммунистов, да здравствуют большевики!" (Советская деревня
глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С, 261.) '?2 РГВА. Ф. 185. Оп. 2. Д. 395. Л. 36.
'73 См.: Чаадаева О. Помещики и их организации в 1917 г. М , 1928; Никитина Н.Н. Советская власть и крестьянский мир в ходе выселения бывших помещиков из имений в 1920-е годы // Власть и общественные организации в России в первой трети XX столетия. М., 1993.
174 РГВА. Ф. 42. On. 1. Д. 973. Л. 121.
175 Там же. 1319. On. 1. Д. 174. Л. 59. (Начало июля 1920 г.)
176 Каганович П.К. О заготовке хлеба в Сибири // Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С. 34. (Начало июля 1920 г.)
177 Шишкин В.И. Сибирская Вандея... С, 148.
l7S Изменения затронули лишь одну дровяную повинность. Заготовка дров методом хозяйственного подряда, ввиду его "капиталистического" характера, была упразднена осенью 1920 г. Принудительное привлечение крестьян к лесозаготовкам давало весьма незначительный эффект - около 30 % от задания. (См.: Павлюченков СЛ. военный коммунизм в России: власть и массы. М.. 1997. С. 103.)
Крестьянский фронт
163
* РГВА. Ф. 1319. ON. I. Д. 167. Л. 195. 180 ШИШКИН В И. СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ... С. 373. " ПИТ ПО: САФОНОВ ДА. КРЕСТЬЯНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ НА ЮЖНОМ УРАЛЕ 1855-1922 ГГ. С. 244. (20 ИЮЛЯ 1920 Г.)
182 РГВА. Ф. 16750. ON. I. Д. 5. Л. 40. (24 ИЮЛЯ 1920 Г.)
183 ТАМ ЖЕ. 1320. ON. 1. Д. 16 Л. 13. (ДОНЕСЕНИЕ НОСИ КОМА 234-ГО ПОЛКА З.Н. НИШ ЮНА КОМАНДИРУ И ВОЕНКОМУ 78 БРИГАДЫ 26-Й СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ, СЕЛО ОНГУДАЙ, 28 ИЮЛЯ 1920 Г.)
|М ЕГОРОВ А. В ВОССТАНИЕ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО. (СОБЫТИЯ 16—25 ИЮНЯ 1918 ГОДА В СЕЛЕ ТОПОРНИНО И ОТРЯД A.M. ЧЕВСРЕВА) // СТРАНИЦЫ МИНУВШЕГО. УФА. 1995. С. 93-98.
185 РГВА. Ф. 16750. ON I. Д. 5. Л. 45. (31 ИЮЛЯ 1920 Г.)
186 щиШхии В.И. СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ... С. 267.
187 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т 1С. 286 (18 АВГУСТА 1920 Г.)
188 Шишкин В.И. СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ... С. 445.
189 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 318. (Из ДВУХНЕДЕЛЬНОЙ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ ТЮМЕНСКОЙ ГУБЧЕКА за ВРЕМЯ С 1 ПО 15 СЕНТЯБРЯ 1920 Г.)
190 Шишкин н И СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ... С. 465. (2) СЕНТЯБРЯ 1920 Г.)
191 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД Т. 1. С 334 (ДОКЛАД УПОЛНОМОЧЕННОГО ЕНИСЕЙСКОЙ ГУБЧЕКА ИВАНА ИЛЮХИНА О ПОЛОЖЕНИИ В МИЗИНСКОЙ И ЗАЛСДЕЕВСКОЙ ВОЛОСТЯХ ОТ 19 ОКТЯБРЯ 1920 Г.)
192 Шишкин В.И. СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ... С. 495. (ОКТЯБРЬ 1920 Г., ТОМСКАЯ ГУБЕРНИЯ.)
'W СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1С. 347 ^ТАМ ЖЕ. С. 345.
195 ТАМ ЖЕ. С. 361. (ИЗ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ № 22 ПЕНЗЕНСКОЙ ГУБЧЕКА ЗА ВРЕМЯ С 15 ПО 30 НОЯБРЯ 1920 Г.)
196 ДОЛОЙ КОММУНИСТОВ, ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ И СВОБОДА ТОРГОВЛИ!
2) ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО. ДОЛОЙ КОММУНИСТОВ И ПРОДРАЗВЕРСТКУ,
3) СМЕРТЬ КОММУНИСТАМ!
4) МАЛА НОРМА ССЫПНОГО ХЛЕБА. НЕ ДАВАЙТЕ ВЫВОЗИТЬ ИЗЛИШКИ!
5) ДОЛОЙ КОММУНИСТОВ. ДА ЗДРАВСТВУЕТ КРЕСТЬЯНСКАЯ ВЛАСТЬ.' ДАЙТЕ ХЛЕБА!
6) ДА ЗДРАВСТВУЕТ УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ!
7) ДОЛОЙ КОММУНИСТОВ, НЕ НУЖНО ТОВАРИЩЕЙ!
8) С НАМИ БОГ И ЦАРЬ МИХАИЛ II!
9) ДОЛОЙ КОММУНИСТОВ, ДА ЗДРАВСТВУЮТ ХЛЕБОРОБЫ!
10) ВЛАСТЬ ДОЛЖНА ПРИНАДЛЕЖАТЬ ВСЕМУ НАРОДУ, А НЕ ОДНОЙ КАКОЙ-ЛИБО ГРУППЕ ИЛИ ПАРТИИ!
11) ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДНЫЙ ТРУД С СВОБОДНЫМ ГОСУДАРСТВОМ!
12) ТОЛЬКО ТА ВЛАСТЬ СИЛЬНА, ЧТО ЗАЩИЩАЕТ ИНТЕРЕСЫ ТРУДЯЩИХСЯ!
13) ДОЛОЙ ПРОИЗВОЛ, НИЩЕТУ, РАБСТВО! ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДНАЯ РОССИЯ!"
(СМ.: ОДНИ СО. Ф. 41. ON. 1. Д. 141. Л. 10 ОБ.)
197 ЯРОВ СВ. К ВОПРОСУ ОБ ИСТОЧНИКАХ И ОСОБЕННОСТЯХ КРЕСТЬЯНСКИХ ВОССТАНИЙ НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ РОССИИ В ГОДЫ "ВОЕННОГО КОММУНИЗМА". С. 77.
198 РГВА. Ф I. ON. Д. 138. Л. 22. (ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЛИСТОК... М 25 ОТ 23 ФЕВРАЛЯ 1918 Г.); СМ. ТАКЖЕ: Телицын ВЛ. СКВОЗЬ ТЕРНИИ "ПОЕМНОГО КОММУНИЗМА": КРЕСТЬЯНСКОЕ ХОЗЯЙСТВО УРАЛА В 1917-1921 ГГ. С. 94-95.
1" СЛОБОДА КУХАРКА ВЯТСКОЙ ГУБЕРНИИ: "СРЕДСТВО СОВЕТА - НАЛОГИ И ШТРАФЫ" // РГВА. Ф. 1, ON. I. Д. 138. Л. 29. (ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЛИСТОК... Nb 32 ОТ 4 МАРТА 1918 Г.)
200 СМ.: Телицын ВЛ. РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1917 ГОДА: ДЕРЕВНЯ ПРОТИВ ГОРОДА ИЛИ ПЕРМАНЕНТНАЯ ВОЙНА // АКАДЕМИК П.В, ВОЛОБУЕВ. НЕ ОПУБЛИКОВАННЫЕ РАБОТЫ. ВОСПОМИНАНИЯ. СТАТЬИ. М . 2000.
1 С. 347-355.
201 РГВА. Ф. 176. ON. 1. Д. 1. Л. 172. (23 МАРТА 1918 Г.)
202 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 362. (ИЗ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ № 22 ПЕНЗЕНСКОЙ ГУБЧЕКА ЗА ВРЕМЯ С 15 ПО 30 НОЯБРЯ 1920 Г.)
203 РГВА. Ф. 176. ОП. 3. Д. 53. Л. 85. (ПОЛИТСВОДКА ОТ 7 АВГУСТА 1918 Г.)
204 ТАМ ЖЕ. Ф. 1. ON. 1. Д. 303. Л, 85.
205 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВН* ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 92.
206 РГВА. Ф. 176. ОП. 3. Д. 102. Л. 16 ОБ. (ДНЕВНИК СОТРУДНИКА ШТАБА 3-Й АРМИИ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА ЗА 29 ИЮНЯ 1918 Г.)
207 СМ.: СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ: ДОКУМЕНТЫ В 2 Т. Т. 1:1919-1920 / СОСТ. В.И. ШИШКИН. M.t 2000.
208 РГВА. Ф. 1. ОП. Д. 303. Л. 33.
209 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 101, 102-103.
2Ю ргвл. Ф. 16011. ON. 1. Д. 3. Л. 3. (ИЗ БЮЛЛЕТЕНЯ ИНФОРМАЦИОННОГО ОТДЕЛА УРАЛЬСКОГО КОРВОЕНКОМИССАРИАТА ОТ 16 ДЕКАБРЯ
1918 Г.); ГАСО. Ф. 7. ON. I. Д. 7 Л. 18; ГАРФ, Ф. 1235 ON. 93. Д. 445. Л. 78.
24 РГВА. Ф. 176. ON. 2. Д. 30. Л. 34. (ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СВОДКИ НА
2 ФЕВРАЛЯ 1919 Г.) 212 СМ.: ГОМШКОВ Д Л КРУШЕНИЕ АНТИСОВЕТСКОГО ПОДПОЛЬЯ В СССР,
М., 1986. КН. 1.
2)3 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 116. (ЗА 3—4 МАРТА 1919 Г.); О СОБЫТИЯХ В ТОМ ЖЕ УОЭДЕ И ГУБОРИИИ СМ.: КРЕСТЬЯНСКОЕ ВОССТАНИЕ В ТАМБОВСКОЙ ГУБЕРНИИ В 1919-1921 ГГ. ... С. 24-27, 47.
2Н СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ НКВД. Т. I, С. 122.
215 РГВА. Ф. 33987. ОП. 3. Д. 32. Л. 26. (ИЗ ОПЕРАТИВНОЙ СВОДКИ ШТАБА ВОЙСК ВЧК ЗА 5 АПРЕЛЯ 1919 Г.)
216 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 160. (ИЗ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ СЕКРЕТНОГО ОТДЕЛА ВЧК ЗА 1-8 АВГУСТА
1919 Г.)
2»7 ТАМ ЖЕ. С. 175. (II АВГУСТА 1919 Г.); ТАКЖЕ СМ.: ЦДНИ СО. Ф. 76. ON. 1. Д. 37. Л. 35 ОБ.; ГАРФ. Ф. 1235. ОП. 95. Д. 58. Л. 51 ОБ.
2.8 СОВЕТСКАЯ деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 163
2.9 ТАМ же. С. 178 (ГОРОХОВСИКИЙ уезд ВЛАДИМИРСКОЙ ГУБЕРНИИ, СЕНТЯБРЬ 1919 г.)
220 РГВА. Ф. 176 ОП. 3. Д. 351. Л. 179. (ИЗ ЧАСТНОГО ПИСЬМА ОТ 9 ОКТЯБРЯ 1919 Г., НИЖНЕ-САЛДИНСКИЙ ЗАВОД.)
221 РГВА. Ф. 176. ОП. 2. Д. 53. Л. 38. (ИЗ ДОКЛАДА АГИТАТОРА ПО 3-Й АРМИИ Т[ОПАРИША| ПЕЧСНКННА И ВОЕНКОМА НЕВЬЯНСКОЙ ВОЛОСТИ Т(ОВАРИЩА) ЯНЧЕНКО ОТ 10 ОКТЯБРЯ 1919 Г.; ТАКИЕ ЖЕ СОБЫТИЯ ПРОИСХОДИЛИ В БАНЬГОВСКОЙ И МАЛИНСКОЙ ВОЛОСТЯХ ЕКАТЕРИНБУРГСКОГО УЕЗДА. И В ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКЕ СЕКРЕТНОГО ОТДЕЛА ЕКАТЕРИНБУРГСКОЙ ВЧК ЗА 16-30 ИЮНЯ 1920 Г. (Т. С. ГОД СПУСТЯ) СООБЩАЛОСЬ ПРАКТИЧЕСКИ ТО ЖЕ САМОЕ: "...ОСОБЕННЫМИ БЕЗОБРАЗИЯМИ ОТЛИЧАЛАСЬ МИЛИЦИЯ, СОСТОЯЩАЯ ИЗ ПАРТИЗАН И ЗАНИМАЮЩАЯСЯ САМОВОЛЬНЫМИ ОБЫСКАМИ И РАССТРЕЛАМИ". (СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1С. 274.)
222 РГВА Ф. 176. Оп. 2. Д. 63. Л. 128 ОБ. (СВЕДЕНИЯ ОТ 15 НОЯБРЯ 1919 г.); ГАСО. Ф. 7. ON. I. Д. 21. Л. 159-159 ОБ.; ГАРФ. Ф. 1235 ОП. 95. Д. 68. Л. 27.
223 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. I. С. 226. (ИЗ ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫХ ИНФОРМАЦИОННЫХ СВОДОК СЕКРЕТНОГО ОТДЕЛА ВЧК ПО СИМБИРСКОЙ ГУБЕРНИИ ЗА 8—15 ЯНВАРЯ 1920 Г.); КРЕСТЬЯНСКОЕ ВОССТАНИЕ В ТАМБОВСКОЙ ГУБЕРНИИ В 1919—1921 ГГ.... С. 43-45
224 СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1С. 274. (ИЗ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ СЕКРЕТНОГО ОТДЕЛА ВЧК ЗА 16-30 ИЮНЯ 1920 Г.)
225 ТАМ ЖЕ. (ИЗ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ СЕКРЕТНОГО ОТДЕЛА ВЧК ЗА 16-30 ИЮНЯ 1920 г.)
226 ТАМ ЖЕ. С. 353. (ИЗ ДВУХНЕДЕЛЬНОЙ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ № 33 СИМБИРСКОГО ГУБЧЕКА О ПОЛОЖЕНИИ В ГУБЕРНИИ ЗА ПЕРИОДЕ 15 ОКТЯБРЯ по 15 НОЯБРЯ 1920 г.)
227 ТАМ ЖЕ. С. 256. (ИЗ СВОДКИ "А" ТОМСКОЙ ГУБЧЕКА О ПОЛОЖЕНИИ В ГУБЕРНИИ ЗА ПЕРИОД С 15 АПРЕЛЯ ПО I МАЯ 1920 Г.)
228 ТАМ ЖЕ. С. 275. (ИЗ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ СЕКРЕТНОГО ОТДЕЛА ВЧК ЗА 16-30 ИЮНЯ 1920 г.)
229 РГВА. Ф. 17590. ON 1. Д. 24. Л. 528; Шишкин В.И. СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ... С. 289.
230 Шишкин В.И. СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ... С. 510. (ПРОТОКОЛ ЭКСТРЕННОго ЗАСЕДАНИЯ ПРЕЗИДИУМА ЕНИСЕЙСКОГО ГУБКОМА РКП (Б). КРАСНОЯРСК. 14 октября 1920 г.)
231 РГВА. Ф 28174. Оп. 2. Д. 56. Л. 75. (ПРОТОКОЛ № I ЗАСЕДАНИЯ ВОЕННОГО штаба БОЕВОЙ ДРУЖИНЫ И ЧЛЕНОВ ВРЕМЕННОГО РЕВКОМА ТИ-ХОНОВСКОЙ волости БАЛАГАН с ко го УЕЗДА. [24 ОКТЯБРЯ 1920 Г.|)
232 ЦЦНИСО. Ф. 41. ON. I. Д. 141. Л. 1, I ОБ., 3 ОБ.
