Яков Кротов. История.. Вспомогательные материалы: Катакомбная церковь.

 

Екатерина Жукова

[ВОСПОМИНАНИЯ О КАТАКОМБНОЙ ЦЕРКВИ]

Рассказывает Екатерина Васильевна

Запись И.Осиповой. http://www.histor-ipt-kt.org/vosp.html

Папа мой, Василий Иванович, из села Старое Мокшино, мама, Анна Даниловна , из села Сунчелеево. Когда мама обвенчалась, ей было девятнадцать лет, она была неграмотная, но деньги считала. Родители мамы жили своим трудом, работников не держали, были единоличники и в колхоз не пошли. Отцовы родители тоже в колхоз не пошли, были единоличники, сами на себя работали и также молились. Родителей папы раскулачили, все отобрали, жили они в бане, и я родилась в бане. Родители папы купили потом старую баню и жили там — все отобрали у них. Они умерли в войну.

В семье отца было пять братьев и одна сестра: Тихон, Александр, Степан, Михаил, папа и Мария. Из братьев никто не пошел в колхоз, все были единоличники, держали свое хозяйство. Папиного брата, Тихона, сослали и там расстреляли, а сестру Марию сослали на север в Сибирь, и вся ее семья там погибла: дочь, сын, они еще маленькие были, мужа там же кончили. Всю родню нашу раскулачили. Нас в Сибирь не сослали, но папа и его двоюродный брат, дядя Саня, скрывались в лесу, ночью они приходили. Мне тогда было пять-шесть лет, я немного помню: сруб стоял, дедушка Данила строил тогда избу. Дедушку Данилу и других, кто не хотел в колхоз, потом вывели в низину за мост , там тина была, и всех расстреляли. А бабушка, Прасковья Маненкова, осталась одна .

Все папины братья были певчие, у них хорошие голоса были, они всегда стояли в нашей церкви в селе Старое Мокшино на клиросе. А родители, как обвенчались, так и жили в Старом Мокшине. До войны мы уезжали под Бухару на станцию Каган, были там года два-три. Тогда тяжело было. Туда уехали два брата папы, Степан и Михаил, — потом и папа поехал. Они поехали туда на заработки, потом и мы с мамой приехали. А потом, когда услыхали, что война будет, а папа, как младший сын, всегда должен быть с родителями, то мы и вернулись перед войной, где-то в сороковом году.

Папа, дядя Александр, двоюродный брат папы, дядя Саня, не попали на фронт. Во время войны, видно, Бог хранил папу, с сорок первого и до конца войны он был в Бугульме, работал на военном заводе. Был штукатур, маляр, печник; всегда был на брони и на фронте не был. И другой брат, дядя Степан, они остались в Бугульме. В семье нас было трое: я, сестра с 1947 и брат с 1941 года. После войны папа пришел, приехали в Аксубаево, тут была школа, и мы учились. Дядя Саня, двоюродный брат, и папа работали тут, здесь тетка Елена Кулькова живет, мы ходили молиться сначала к ней, дом ее еще стоит.

По поводу советской церкви папа наставлял, я до сих пор ни разу не была в церкви. Мы с малых лет знали все, ведь после молитвы ночью разговоры были — почему нельзя в церковь ходить, как да чего — так что мы знали все об этом. Отец наставлял нас, как молиться, как хорошо себя вести. Мы маленькие были, все возле него. Молитвы все время: утренние, вечерние. У нас строго было, детей не жалели, спать хочешь, а все равно встаешь, в мыслях даже не было, чтобы не встать, знали, как должно быть. Если родители и ссорились, это все было без детей.

Я в первом классе училась, тогда ведь с девяти лет ходили в школу. Отец на войну сразу не пошел, работал по брони. В Тюрнясево был спиртзавод, там он штукатурил, малярничал, но не в организации, а по домам ходил. Ездил по деревням, школы ремонтировал, белил, штукатурил. После войны и мы с ним ездили. Его много раз забирали в милицию, потом отпускали. До войны мы так не молились, более сильно стали молиться у тети Лены Кульковой после войны, когда отец вернулся из армии. Он пришел осенью, а летом они пошли с дядей Саней ремонтировать школу, а ночевали у Васены Плехановой, тетки дяди Сани, она ходила к тете Лене.

Когда отец начал молиться, над нами, маленькими детьми, все время издевались, сестренка еще маленькая была: поставят нас к стенке и смеются над нами. По всякому над нами издевались. А когда к нам стали собираться молиться — презирать нас стали. Над нами все время смеялись, особенно когда молиться стали в Аксубаево. Иду, а ребята сзади платок стащат с головы и смеются «богомолы». Я семь классов кончила после войны. Дальше учиться мы с троюродной сестрой уже не пошли, над нами стали смеяться, до января мы проучились и ушли из школы. Я стала помогать отцу на ремонте школы в Аксубаево. Часто пугали нас словами, из сельсовета грозили, что выселят, выгонят, сильно пугали словами. Детство мое тяжелое было, много работала. Летом посылали в колхоз, на кусок хлеба зарабатываешь. Пойду летом в колхоз, каравашку хлеба дадут нам, и еще чего. Ходила дежурить в сельсовет, нас заставляли, как единоличников, когда мне было двенадцать лет, ходила лес пилить от «Дорстроя», все работы прошла. Везде нас гоняли. Дорогу строили — носилки таскали. А чего я была тогда? Но мы так и жили, как единоличники, раскулаченные, над нами издевались.

Где-то с год мы в Аксубаево ходили молиться, батюшка Филарет там служил, на горке молились. Народу много собиралось. Нас, молодежи много было, и мы все молились тогда. На горке молились, везде ходили пешком. Когда батюшка Филарет был, нас было много — полная изба, человек сорок. И все посты соблюдали. Мясо мы перестали есть с 1949 года, чеснок ели. А в 1949 год, когда батюшка Филарет уехал в Рязанскую область, начали мы все дома молиться: Серафима, Анфиса, Мария Прокопьевна, — все в нашем доме собирались. Мы тайно ходили, и к нам приходили тайно. Тогда отец наш скрывался все время, придет ночью, постучится, мама не спала, все ждала его. Потом его арестовали и отправили в лагерь. А когда папу посадили, огород у нас отобрали, я в совхозе уже работала, заявление на огород мы не подавали.

С 1951 по 1956 год папы не было, мы ходили по наймам. Картошки не было — огород не давали нам, скотину не давали, я работала в совхозе телятницей, кормила семью, там был курятник, яйца соберу, все сдавали государству. Братишка летом пас. В 1956 году отец из тюрьмы пришел , стал работать штукатуром по деревням, а молиться все ходил украдкой. Когда отец первый раз отсидел, тут к нам приходили молиться. Когда у нас молились, все приходили часов в девять вечера, до светла все уходили, ночью пришли, ночью ушли, мама охраняла, чуть что — «тише-тише». Пели не сильно громко, окна закрывали. За нами следили, часто вызывали — все было. Тогда же и батюшка Филарет из тюрьмы пришел, и отец Михаил восстановил его, Литургию совершать ходили в Аксубаево к тете Насте Красновой. А так все в нашем доме он вел, как старший.

Первый раз папа отсидел пять лет, а потом двадцать пять, но комиссия заменила на пятнадцать, и второй раз отец сидел в Мордовии. Мы ездили на свидание с передачей в Потьму на дрезине, тюрьма была в лесу, далеко ездили. Нам давали свиданку на двое суток. В Мордовском лагере, в доме свиданий, одна комната, одна кровать, плитка электрическая была, посуду брали с собой. Его приведут только — и уведут, мы все брали с собой. На свидание мы ездили чаще, чем раз в год, как напишет — так поедем. Когда мы приезжали, его вели к нам, как убийц сейчас не ведут. С двух сторон держат, когда к нам ведут, из камеры ведут, то с собаками стоят по обе стороны. А чего? Старый он уже был, ходил как свечка… В Мордовии у него не было полосатой робы, я не видела, была темно-синяя роба и бирка — номер отряда и фамилия. Многие к нему ездили в лагерь, кто к нам ходил молиться, привозили еду, немного поддерживали, сутки, двое, продукты там воровали.

Когда папа отсидел в Мордовии, обысков после этого не было. В лагере он был с бородой, он все время был с бородой, и обратно пришел с бородой. А потом, когда ходил по деревням молиться, бороду прятал под шарф, он ведь скрывался. Отец ел в сутки один раз, сам варил что-нибудь, с вечера сварит и горяченькое ест. А то иногда ничего не ел по нескольку дней. И мама хорошей еды не ела, масляное ничего не ела, хоть пост, хоть мясоед, у нее одна пища. Рыбу ей только сухую надо, жирную нельзя. В последние годы только постный суп один раз в сутки, а работала много, сила у нее была, Господь помогал ей! Родители пенсию никогда не получали, питались на те деньги, что сами зарабатывали. Картошку, лук садили, я их сдавала, закупала продукты и им отвозила. Работали сами, только своим трудом (с 1969 по 1986 год). Отец перед смертью ни о чем не жалел, наоборот, радовался, что в истинной вере прожил, — прямо вдохновлялся.

Когда я еще не замужем была и с родителями жила, над нами смеялись, нас фотографировали, нас в кино показывали, всего не расскажешь. Папа при мне все секреты не рассказывал, а мама много знала. Умер папа 5 октября 1986 года, народ к родителям ходил. Сорок дней прошло, и я маму к себе забрала.