Ирина Канторович

См. Москвоведение.

Из истории Москвы XIX века

Материалы к курсу отечественной истории

Предлагаемые вниманию читателей материалы — фрагменты экспериментального учебного пособия «Из истории Москвы ХIХ века. Материалы к курсу отечественной истории», выходящего в московском издательстве МИРОС.

Двумя годами ранее это издательство выпустило в свет учебное пособие «Из истории Москвы. Материалы к курсу отечественной истории с древнейших времен до конца ХVIII века». В конце 1997 г. вышло второе (стереотипное), а весной 1998 г. — третье (исправленное) издание этого пособия.

Обе книги рассчитаны на фрагментарное использование краеведческого материала на уроках общего курса российской истории. Знакомство с текстами пособий облегчает восприятие многих явлений отечественного прошлого. Автор стремился, не оспаривая традиционных представлений об истории Москвы, вводить в книгу сведения, представляющие прежде всего не образовательный, а общегуманитарный интерес, — те сведения, о которых можно рассказать своим приятелям, гостям, те, что воспринимаются учащимися как нечто занимательное. Большое внимание в пособиях уделено развитию культуры, а также историческим персонажам.

В пособиях подробно описаны московские эпизоды российского прошлого — бои народного ополчения в период Смуты, Чумной бунт и т.п. При этом ученики получают дополнительную информацию об общеизвестных исторических событиях; например, многие дети знают, что Григорий Отрепьев был иноком Чудова монастыря, но почти никто не представляет себе, где находился этот монастырь, какую роль играл в Российском государстве, — подобные пробелы восполняет пособие.

Для более эффективного знакомства учащихся с топографией города им предлагается обозначить московские достопримечательности на разномасштабных контурных схемах, помещенных в приложениях к пособиям.

Поскольку сейчас в школах используются различные учебники по истории отечества, пособия не ориентированы на какой-то конкретный текст. Книги по истории Москвы выстроены с учетом программ курса «История России» и могут служить дополнением к любому из существующих в настоящее время учебников.

Представляется, что знакомство с материалами пособия полезно и для учителей истории немосковских регионов, поскольку книги можно использовать в качестве источника дополнительного материала.

Для публикации в газете выбраны как раз такие фрагменты пособия, которые могут быть использованы на уроках отечественной истории в любом регионе России.

«Дней Александровых прекрасное начало...»

Москва при Павле Первом

Особенности внутриполитического режима, установившегося при Павле I (1796—1801), сказались и на положении в Москве. За недолгое правление этого императора в Москве появилось много тайных агентов, следивших за настроениями дворянского общества. Было издано и такое предписание: владельцы домов, устраивавшие у себя балы или концерты, были обязаны заранее ставить об этом в известность полицию. Однако и полученное разрешение не освобождало от обязательного присутствия среди гостей квартального в мундире.

В годы павловского правления были запрещены для использования в печати напоминавшие о революционной Франции слова отечество, гражданин, клуб; был официально закрыт Английский клуб — любимое место встреч московских дворян. Реакционный московский полицмейстер Эртель особенно ревностно следил за подражателями французской моде. Нарушителей, зачесывавших волосы вперед особым способом, щеголявших во французских «революционных» круглых шляпах и многократно обернутых вокруг шеи галстуках, безжалостно изгоняли из московского Благородного собрания. На улицах иногда можно было увидеть такую сцену: полицейский срывает с прохожего круглую шляпу и разрезает ее на куски.

При Павле I активно насаждались внешнее благочестие и формальное уважение к власти. Например, специальным указом перед Спасской башней, главным входом в Кремль, был установлен караул, заставлявший всех проходящих снимать шапки. «Я никому бы не советовал ослушаться этого приказа», — замечал немецкий путешественник — свидетель этого нововведения. При этом он добавлял, что следование приказу — прекрасный способ заработать лихорадку, так как под сводами башенных ворот, углубленных в землю, так холодно, что даже в жаркий день мороз сковывает члены и зубы отбивают дробь.

Вмешательство в повседневную жизнь, грубый деспотизм павловского режима составляли разительный контраст с вольностями екатерининского времени. Поэтому становится понятным, с какими чувствами восприняли московские дворяне в марте 1801 г. известие о внезапной смене императора. По свидетельству современника, город охватила «немая всеобщая радость... Все обнимались, как в день Светлого Воскресения; ни слова о покойном, чтобы и минутно не помрачить сердечного веселья, которое горело во всех глазах». Молодые москвичи немедленно надели круглые шляпы; «дня через четыре стали показываться фраки, панталоны и жилеты...»

Коронация Александра Первого

Летом 1801 г. Москва готовилась к предстоящей коронации Александра I. Московские дворяне и купцы по собственному почину собрали значительные средства на сооружение триумфальных арок, ворот, праздничных павильонов. Однако Александр, выразив благодарность, рекомендовал использовать собранные деньги на строительство школы или больницы.

В сентябре 1801 г. в Москву на коронационные торжества прибыли царь с двором и множество любопытствующих. Путеводитель, изданный в Москве в середине ХIХ в., сообщал об этом событии так: «1801, сентября 15, последовало в Москве коронование Государя Императора Александра I Павловича и супруги Его Императрицы Елисаветы Алексеевны. Москва, ликуя в торжестве ... благословила Помазанника Божия».

Все очевидцы отмечали необыкновенную красоту и благообразие молодого царя. Московский митрополит Платон, выведший после свершения обряда миропомазания Александра I из храма, обратился к народу со словами, выразившими всеобщий восторг: «Посмотрите, православные, каким Бог наградил нас царем — прекрасен и лицом, и душою».

Как-то в те дни Александр решил прогуляться верхом по улицам Москвы. Его тут же узнали, окружили, стали осыпать поцелуями сапоги царя и даже сбрую его коня. Очевидец свидетельствует: «Перед владыками Востока народ в ужасе падает ниц, на Западе смотрели некогда на королей в почтительном молчании; на одной только Руси цари бывают так смело и явно обожаемы».

Декабристы в Москве

Начало деятельности декабристов в Москве

Тайные общества декабристов действовали, как правило, в местах дислокации крупных воинских частей — в Петербурге и на Юге России. В Москве военных было относительно мало, поэтому Первопрестольная не стала одним из центров движения декабристов, но всё же сыграла в нем значительную роль.

В 1817 г. в Москву прибыли царский двор и гвардия — по случаю предстоящих торжеств закладки храма Христа Спасителя и открытия памятника Минину и Пожарскому. Гвардейские офицеры, часть которых принадлежала к тайному обществу, были расквартированы вместе с войсками в Хамовнических казармах (эти старейшие московские казармы были построены в начале ХIХ в. на средства домовладельцев, которые благодаря этому освобождались от тяжкой обязанности предоставлять свои квартиры для размещения солдат и офицеров).

Приезжавшие из столицы шефы полков обычно останавливались в так называемом Шефском корпусе; там получил квартиру и полковник гвардейского Генерального штаба Александр Николаевич Муравьев. На квартире Муравьева в Шефском корпусе и в доме Михаила Фонвизина в Староконюшенном переулке происходили встречи будущих декабристов.

Московский заговор 1817 года

В разгар споров декабристы получили из Петербурга известие о намерении Александра I восстановить Польшу в границах 1772 г. Это означало для России потерю части территорий, которые многие русские патриоты считали исконными. По этому поводу в Шефском корпусе состоялось экстренное совещание декабристов, которое в дальнейшем в следственных делах было названо Московским заговором 1817 г.

По свидетельству декабриста Ивана Якушкина, «совещание это было немноголюдно; тут были, кроме самого хозяина, Никита, Матвей и Сергей Муравьевы, Фонвизин, князь Шаховской и я». После бурных дебатов «Александр Муравьев сказал, что для отвращения бедствий, угрожающих России, необходимо прекратить царствование императора Александра и что он предлагает бросить между нами жребий, чтобы узнать, кому достанется нанесть удар царю. На это я ему отвечал, что они опоздали, что я решился без всякого жребия принести себя в жертву и никому не уступлю этой чести».

Якушкин намеревался убить царя из пистолета при выходе из Успенского собора Кремля, а затем немедленно выстрелить в себя из второго пистолета. Высказали свою готовность стать цареубийцами также Никита Муравьев и Федор Шаховской. Окончательное решение вопроса было отложено до приезда из Петербурга Сергея Трубецкого.

Союз благоденствия

В 1818 г. было создано новое тайное общество декабристов — Союз благоденствия. Тридцать членов союза образовали его Московскую управу.

В январе 1821 г. в Москве собрался съезд руководящего органа Союза — Коренной управы, проходивший в доме отца Фонвизиных на Рождественском бульваре. Сюда приехали члены тайного общества из Петербурга, Кишинева и Тульчина. Московский съезд принял решение о ликвидации Союза благоденствия и о создании новой тайной организации.

Задание. Основываясь на сведениях из общего курса российской истории, подробнее расскажите о ходе и решениях этого съезда.

Попытки поддержать восстание на Сенатской площади

14 декабря 1825 г. декабристы открыто выступили в Петербурге. Среди организаторов этого восстания немалую роль сыграли и москвичи.

Один из них — барон В.И.Штейнгель — известен не только как активный участник декабристского движения, но и как человек, немало сделавший для Москвы, содействовавший сохранению ее архитектурного своеобразия. После Отечественной войны 1812 г. Штейнгель работал в Комиссии по застройке Москвы. Преимущественно его стараниями были спасены от сноса многие бесценные памятники Кремля и другие здания. Сохранившийся до наших дней дом В.И.Штейнгеля в Гагаринском переулке (в недавнем прошлом — ул. Рылеева), построенный в 1815 г., весьма типичен для послепожарной застройки Москвы; в подобных домах часто бывали декабристы.

Наряду со Штейнгелем в подготовке петербургского восстания участвовал и Иван Пущин. 15 декабря москвичи прочитали его послание: «Когда вы получите это письмо, всё будет решено... Мы уверены в 1000 солдат, коим внушено, что присяга, данная Константину, свято должна соблюдаться. Случай удобен. Ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе имя подлецов».

Иван Якушкин, узнавший о письме поздно ночью, так описывал последующие события: «Несмотря на то, что было уже за полночь, мы с Алексеем Шереметевым поехали к Фонвизиным; я его разбудил и уговорил его вместе с нами ехать к полковнику Митькову, который казался мне человеком весьма решительным; мы его также разбудили. Надо было определить, что мы могли сделать в Москве при теперешних обстоятельствах».

Якушкин предложил конкретный план действия к выступлению московских войск. Но в итоге, сообщает Якушкин, «мои собеседники единогласно заключили, что мы четверо не имеем никакого права приступить к такому важному мероприятию. На завтрашний день вечером назначено было всем съехаться у Митькова».

Следующий день принес огромные изменения: в Москве было получено известие о подавлении восстания и о заключении всех участников в крепость; в этот же день московские войска присягнули Николаю I. Однако вечером 16 декабря совещание у Митькова всё же состоялось. На нем Петр Муханов предложил ехать в Петербург, «выручить из крепости товарищей и убить царя. Для этого он находил удобным сделать в эфесе шпаги очень маленький пистолет и на выходе, нагнув шпагу, выстрелить в императора. Предложение самого предприятия и способ привести его в исполнение были так безумны, что присутствующие слушали Муханова молча и без малейшего возражения.

В этот вечер у Митькова собрались в последний раз на совещание некоторые из членов Тайного общества, существовавшего почти 10 лет».

Через несколько дней в Москве начались аресты; московские декабристы разделили горькую участь своих товарищей.

Экономическая жизнь Москвы в первой четверти ХIХ столетия

Промышленность

Ведущей отраслью промышленности Москвы в те годы было производство текстиля. Крупным текстильным предприятием Москвы того времени, сохранившимся до наших дней, была Трехгорная мануфактура братьев Прохоровых на Пресне. Она возникла в 1799 г., и поначалу производственный процесс там был вполне кустарным: ткали вручную, отбеливали полотно в открытых котлах, а красили и вовсе по старинке, как в ХVII в. Прибыль достигалась в основном за счет жестокой эксплуатации.

Во время пожара 1812 г. Прохоровская мануфактура не пострадала — в отличие от подавляющего большинства предприятий, принадлежавших конкурентам. За два послевоенных года производство увеличилось в 10 раз. В начале 1840-х гг. на фабрике действовало уже 200 станов, восемь машин и один паровой привод. Мануфактура славилась своими ситцами, кашемирами, платками и полубархатом.

Торговля

Центром московской торговли был Гостиный двор, расположенный в Китай-городе. Здание Старого Гостиного двора, построенное в начале ХIХ в. по проекту Дж.Кваренги и восстановленное после пожара О.Бове, остается и сегодня самым внушительным по масштабам сооружением на Ильинке: оно занимает целый квартал между улицами Ильинкой и Варваркой, Рыбным и Хрустальным переулками. Двухэтажные аркады, окружающие здание, ранее были открытыми.

Один английский художник, побывавший в допожарной Москве, был поражен обширностью Китай-города. Огромное количество лавок (около шести тысяч), азиатский облик продавцов и покупателей напомнили ему багдадский базар. Немецкий путешественник вспоминал, что в бесчисленных лавках Китай-города даже днем так темно, что едва удается различить цвет и качество товаров; таков замысел: хочешь — не хочешь, а приходится покупать кота в мешке.

«Круглый год здесь встречаешь такое, что едва ли отыщешь на самых больших европейских ярмарках. В считанные часы можно меблировать целиком огромный дом, причем роскошно, в новейшем вкусе, приобрести одежду на все сезоны. Здесь же — и турецкие, персидские, татарские, китайские лавки. Фруктовые ряды переполнены превосходными прозрачными или морожеными яблоками, разными видами крупных и очень вкусных груш, слив, красивыми владимирскими вишнями, дынями и арбузами. В каждой фруктовой лавке можно купить благороднейший ананас, на корню, в горшочке, превосходной зрелости, по рублю за штуку».

Помимо Китай-города средоточием московский торговли были также Тверская улица и Кузнецкий мост. Кузнецкий мост не пострадал в 1812 г., поскольку охранялся отрядом наполеоновской гвардии. В начале 1820-х гг. эта улица стала центром модной торговли. Подавляющим большинством расположенных там магазинов на этой улице владели французы. Из девятнадцати располагавшихся на Кузнецком мосту магазинов, продававших платье, обувь, головные уборы и т.п., лишь один был русским.

Около Кузнецкого моста в предвоенное время находился и известный не только в Москве модный магазин «препронырливой и превкрадчивой» француженки мадам Обер-Шальме, переименованной москвичами в Обер-Шельму. Там торговали французскими духами, дорогими материями, табакерками, карманными часами, фарфоровыми цветами и другими роскошными предметами убранства интерьера. По словам современника, перед праздниками у мадам Обер-Шальме был «такой приезд, что весь переулок заставлен каретами».

В 1812 г. по Москве стали ходить слухи о шпионской деятельности мадам. Во всяком случае известно, что Наполеон вызывал ее к себе в Кремль и расспрашивал о «настроении умов в России». Мадам Обер-Шальме была вынуждена покинуть Москву с наполеоновской армией и погибла во время отступления.

«Пожар способствовал ей много к украшенью...»

Комиссия для строения

После того как москвичи возвратились в разоренный французами и пожаром город, начались интенсивные работы по его возрождению. Восстановление послепожарной Москвы шло небывало быстрыми темпами. Современник писал: «С нами совершаются чудеса Божественные. Топор стучит, кровли наводятся, целые опустошенные переулки становятся по-прежнему застроенными. Английский клуб против Страстного монастыря свидетельствует вам свое почтение. Благородное собрание ... также надеется воскреснуть».

Восстановительными работами руководила специально созданная Комиссия для строения Москвы. Главную роль среди действовавших в комиссии архитекторов играл итальянец О.И.Бове, всю жизнь проведший в России. Он составлял, редактировал и утверждал основные государственные и частные проекты. Для того чтобы московские дома имели некоторое архитектурное единство, Комиссия организовала производство дверей, колонн, оконных рам, лепнины, которые выбирались заказчиком самостоятельно. Однако фасады вновь возводящихся домов обязательно утверждались архитектором — членом Комиссии.

Центр города

Главным результатом работы Комиссии для строения Москвы явилась перепланировка центральной части города. В результате восстановительных работ Москва заметно изменилась. Преобразилась Красная площадь: земляные укрепления петровского времени у Кремля и Китай-города срыли, а ров вдоль кремлевской стены засыпали.

Задание. Основываясь на сведениях из предыдущего курса москвоведения, вспомните, когда и при каких обстоятельствах были возведены эти укрепления.

Площадь была расчищена от выстроенных на ней еще в ХVIII в. своеобразных, но некрасивых каменных торговых рядов и от мелких лавочек. В 1818 г. ее украсил памятник Минину и Пожарскому — первая скульптурная композиция в Москве. Этот памятник был построен на добровольные пожертвования. Имена дарителей, внесших свои деньги, были опубликованы в специальной книге, в которой упоминались и солдатские вдовы, и простые крестьяне, пожертвовавшие небольшие суммы.

Задание. Основываясь на сведениях из предыдущего курса москвоведения, подробнее расскажите о памятнике.

Территория, примыкающая к Кремлю с запада, также значительно преобразилась. Река Неглинная была заключена в подземную трубу, где она течет и ныне (под улицей Неглинной). В нижнем течении Неглинки на месте ее русла под стенами Кремля был устроен Александровский сад. Архитектор Осип Бове первоначально задумал создать парк с романтическими руинами, таинственными гротами, беседками. Об этом замысле сегодня в Александровском саду напоминает грот «Руины» у Средней Арсенальной башни Кремля.

Александровским сад стали называть не сразу; это название прижилось только после коронации Александра II (в 1856 г.). До тех пор сад называли Кремлевским.

Исчезновение Неглинки с поверхности земли преобразило многие участки городского центра. За ненадобностью был разобран, например, Кузнецкий мост, о котором сегодня напоминает название улицы.

Название моста связано с располагавшейся здесь со времен Ивана III Кузнецкой слободой. С середины ХVIII в. мост был каменным; на него, по свидетельству очевидца, надо было «всходить ступеней пятнадцать под арками». На лестнице велась торговля яблоками и моченым горохом, сосульками из сухарного теста с медом, сбитнем и квасом; там же обычно сидели нищие.

Когда Кузнецкий мост разобрали, а название улицы сохранили, это вызвало много толков среди москвичей: «Смешно, что будут говорить: пошел на Кузнецкий мост, а его нет, как зеленой собаки». Однако название улицы прочно прижилось в Москве и сегодня никому не кажется смешным.

В результате восстановительных работ изменился и облик Театральной площади: прежде заболоченная и овражистая, она стала выглядеть торжественной и нарядной, получила правильные прямоугольные очертания. В начале 1825 г. в глубине площади было завершено строительство здания Большого театра, возведенного Осипом Бове на месте сгоревшего в 1805 г. Петровского театра. Большим театр назван по праву: своим размером и благоустройством он превосходил все театры Европы за исключением Миланского.

Современники пришли в восторг, осмотрев новый театр. С.Т.Аксаков позднее вспоминал: «Великолепное громадное здание ... уже одною своею внешностью привело меня в радостное волнение». Фасад нового здания украшали восемь колонн, над которыми высоко парила четверка бронзовых коней. (Только эти детали и дошли до нас после пожара театра в середине ХIХ в.)

Чуть ранее было открыто для публики здание Малого театра, архитектурный облик которого повторялся и в других постройках площади, превратившейся в целостный ансамбль. Из всех зданий площади в наибольшей степени время пощадило Малый театр — единственную сохранившуюся постройку Осипа Бове, спланировавшего Театральную площадь.

В 1820-е гг. возникли новые кварталы на месте срытого еще в начале ХIХ в. Пушечного двора.

Задание. Основываясь на сведениях из предыдущего курса москвоведения, вспомните, когда возник Пушечный двор, где он располагался.

Бульварное кольцо

В допожарной Москве на месте срытых стен Белого города был открыт для прогулок москвичей только один бульвар — Тверской. «Булевар», засаженный худосочными молодыми деревцами, был усыпан песком. Вдоль него стояли софы (скамейки), на которых сидели любопытствующие и наблюдали за прогуливающимися. На особой галерее лакомились конфетами, мороженым и пирожными, пили чай и лимонад. Москвичи любили Тверской бульвар: число его посетителей доходило до нескольких тысяч человек в день.

После пожара 1812 г. устройство бульваров шло ускоренными темпами, поскольку пожар очистил многие территории от деревянных строений. Уже в 1818 г. существовали, например, Гоголевский (в ХIХ в. он назвался Пречистенским), Петровский и другие бульвары.

Садовое кольцо

Задание. Основываясь на сведениях из предыдущего курса москвоведения, вспомните, когда был возведен Земляной вал.

В послепожарной Москве были окончательно срыты остатки Земляного вала и на его месте сооружено Садовое кольцо. Название объясняется тем, что проезжая часть с тротуарами занимала лишь середину бывшей территории вала, а на боковых полосах владельцам прилегавших домов было велено устроить сады. В юго-западном секторе Кольца, близком к аристократическим районам, были устроены бульвары в центре улицы — с проездами по бокам. О них напоминают сегодня названия Новинского, Смоленского и Зубовского бульваров, в 1930-е гг. лишившихся своих насаждений в результате реконструкции.

Город и его жители

Территория и население

Границей Москвы в первой половине ХIХ в. оставался Камер-Коллежский вал, сооруженный еще во времена Елизаветы Петровны.

Задание. Основываясь на сведениях из предыдущего курса москвоведения, вспомните, где располагался этот вал.

Перед наполеоновским нашествием в Москве проживало чуть более 275 тысяч человек. Уход жителей из города и пожар резко сократили население Первопрестольной. Число московских жителей достигло допожарного уровня лишь в первые годы правления Николая I.

Облик города

Один из французских путешественников писал о Москве середины 1820-х гг.: «В облике Москвы меньше регулярности и великолепия, чем у Санкт-Петербурга, но именно поэтому она производит гораздо более яркое впечатление... Оживленный — всегда в движении — Кузнецкий мост, где обосновались французские модистки и собираются все московские приверженцы моды... Проходя по этой длинной улице со множеством магазинов, продавцов и покупателей, с богатыми экипажами, иностранец чувствует, что находится в центре густонаселенного города; однако, продолжив свой путь, он скоро набредет на обширные парки, возделанные поля, огромные сады, и ему покажется, что он в деревне».

Действительно, многие уголки Москвы походили на деревенские: бревенчатые избы, колодцы с журавлями, огороды составляли обычную картину московских окраин.

Тот же французский мемуарист отмечает: «Расскажу о том, что особенно поражает воображение в Москве. Это главным образом церкви, привлекающие внимание путешественника своей оригинальностью и количеством».

Впечатления француза дополняет англичанин, восклицавший, что, к счастью, в России не звонят, как в Англии, в унисон: если бы колокола тысяч московских храмов (а в каждой церкви их не менее пяти!) зазвонили в лад, то рухнула бы половина колоколен и оглохли бы все москвичи.

По статистическим сведениям, перед Отечественной войной в Москве было 329 церквей и 24 монастыря.

Развлечения дворянства

Английский путешественник писал о допожарной Москве, что вся жизнь богатых москвичей напоминает ему вечный карнавал: балы, спектакли частных театров, маскарады, собрания всякого рода сменяют друг друга. Впечатления иностранца вполне согласуются с мнением нашего соотечественника, поэта К.Н.Батюшкова, считавшего, что москвичи «беспрестанно ищут нового рассеяния», что «для жителей московских необходимо нужны новые гулянья, новые праздники, новые зрелища и новые лица».

Примером московских забав того времени, по свидетельству современника, может служить явленное публике «у Калужской заставы ... прекрасное и великолепное зрелище каруселя. Стечение зрителей было чрезвычайное... Игры, восхитительные звуки четырех хоров военной музыки — всё это выше всякого описания».

Любимым развлечением богатых москвичей, по воспоминаниям английского путешественника, были променады. До семи тысяч экипажей, один за другим, проезжали по определенным улицам и окрестностям города.

Москвичи стремились перещеголять друг друга в пышности балов и праздников. Вот, например, что вспоминали уже в 1850-е гг. о развлечениях у богатого московского домовладельца П.И.Юшкова: «О праздниках его до сих пор помнят московские жители. Он в 1811 г. давал у себя на даче [на Девичьем поле] в течение трех недель сряду 18 балов, с фейерверками и музыкой в саду, так что окрестные фабрики перестали работать, ибо фабричные [рабочие] все ночи проводили около его дома и в саду».

Небывалый интерес москвичей начала ХIХ в. к музыке отмечают все мемуаристы. «Музыка здесь почитается насущною жизненною потребностью», — писала одна из современниц. Другой мемуарист, А.Т.Болотов, сообщает: «Музыка в Москве очень была в моде. Считали до 10 тысяч всех музыкантов, и во многих домах были прекрасные музыканты и виртуозы».

Немало в те годы было в Москве и дворянских театров, на сцене которых играли в домашних спектаклях актеры-любители знатного происхождения. О доме богатого вельможи С.С.Апраксина на Знаменке П.А.Вяземский писал: «Бывали в нем литературные вечера и чтения, концерты, так называемые любительские и благородные спектакли. В ... доме была обширная театральная зала... Дом Апраксина ... был предназначен быть храмом искусства... Много лет играли на его театре императорские актеры и опера итальянская, выписанная и учрежденная также при содействии Апраксина». Императорская труппа, упомянутая Вяземским, выступала на сцене апраксинского театра в первые послепожарные годы и в дальнейшем составила костяк Большого театра.

Наряду с дворянскими театрами были распространены театры крепостных актеров.

Задание. Вспомните, что Вам известно о крепостном театре П.А.Позднякова.

После возвращения в разоренную Москву зажиточные москвичи предавались развлечениям с удвоенной силой. Увеселительные сезоны 1814 и 1815 гг. превзошли всё известное до того блестящими балами, катаньями, хлебосольными обедами для званых и незваных. В поэме «Пиры» (1820) Е.А.Баратынский писал:

Как не любить родной Москвы! Но в ней не град первопрестольный, Не золоченые главы, Не гул потехи колокольной, Не сплетни вестницы-молвы Мой ум пленили своевольный. Я в ней люблю весельчаков, Люблю роскошное довольство Их продолжительных пиров, Богатой знати хлебосольство И дарованья поваров!

События Февраля и Октября 1917 г. в Москве

I

Усугубление социально-экономического кризиса стало ощущаться в Москве во второй половине 1915 г., когда из-за отступления Российской армии в город хлынула волна беженцев из оккупированных немцами районов. Вместе с беженцами в крупные города проникали шайки воров-«гастролёров» и разного рода авантюристы. Преступность в Москве возросла, причём уже осенью газеты постоянно сообщали о «малолетних бродягах», «малолетних преступниках», т.е. беспризорниках, лишившихся родного крова. Они активно «работали» на московских улицах.

Помимо роста преступности, в 1916 г. оживилась инфляция. Московские власти установили твёрдые цены на товары первой необходимости, но их распоряжения практически не выполнялись; распространялась спекуляция, усилился товарный дефицит. Зимой 1916–1917 гг. к этим явлениям добавился и топливный кризис. Так, в январе 1917 г. «из-за недопоставок угля» в Москве были установлены «газовые часы»: газ в квартиры подавался только с 7 до 8 часов утром, с 11 до 14 часов днём, и с 16 до 19 часов вечером. В витринах городских ресторанов и буфетов стало обычным следующее объявление: «Блюда только холодные». «Московские улицы, — писала в эти дни газета “Московский листок”, — погружённые во тьму египетскую, стали ареной “происшествий” в духе каких-нибудь “парижских трущоб”».

Социальная напряжённость в городе усиливалась. 5 февраля 1917 г. газета «Вечернее время» писала: «Вчера и сегодня москвичи испытывали серьёзные затруднения в получении даже чёрного хлеба, не говоря уже о белом. Покупателям огромными хвостами при двадцатиградусном морозе приходилось по нескольку часов стоять у булочных и возвращаться без хлеба». Положение усугубилось из-за распространившихся в городе слухов о том, что хлебных запасов в городе осталось на два дня. К тому же во второй половине февраля в Центральной России стояли необычно жестокие морозы; снежные заносы и бураны привели к временному прекращению работы многих железнодорожных линий.

Развитие кризиса привело к революционному взрыву. Февральская революция, начавшаяся в Петрограде 25 февраля 1917 г., через несколько дней дала о себе знать и в Москве. Москвич Н.П.Окунев описал эти дни в своём дневнике: «27 февр. ...В Петрограде... что-то неладно, но что — никто достоверно не знает, — газеты в Петрограде 25 и 26 февраля совсем не выходили. 28 февр. Волна беспорядков докатилась и в Москву — сегодня и здесь не вышла ни одна газета... К 12 часам в Москве остановились все трамваи и бездействуют телефоны... 1 марта. ...В первом часу дня пошёл, “куда все идут”, т.е. к Думе. И, начиная ещё от Лубянской площади, увидел незабываемую картину. По направлению к Театральной и Воскресенской площадям спешили тысячи народа обоего пола, а в особенности много студентов и учащихся. С высоты от Лубянского пассажа (на месте пассажа сейчас находится здание “Детского мира”. — Авт.) вдаль к Охотному ряду темнела оживлённой массой, может быть, стотысячная толпа. И между пешеходами то и дело мчались в разных направлениях грузовые и пассажирские автомобили, на которых стояли солдаты, прапорщики и студенты, а то и барышни, и, махая красными флагами, приветствовали публику, а та, в свою очередь, восторженно кричала им “ура”. Лица у всех взволнованные, радостные — чувствовался истинный праздник, всех охватило какое-то умиление. Вот когда сказалось братство и общность настроения...»

Однако этот день, 1 марта, не обошёлся без кровопролития. Другой очевидец, Н.Морозов, записал в дневнике: «…Везде народ – как будто какое великое торжество, вся Москва на улицах… От Покровских казарм я прошёл к Яузскому мосту и наткнулся на инцидент. Толпа рабочих спешила к Думе, но им преградили дорогу через мост – цепь из городовых во главе с околоточным надзирателем… Околоточный кипятился, и кричал, приказывал солдатам даже – стрелять… Солдаты стрелять не стали… В запальчивости околоточный выхватил револьвер, выстрелил, ранив одного из рабочих, моментально получилась свалка… выкрики “Бей его! Бросай в воду!”… Когда все ушли, я подошёл к этому месту… Оказывается, убили и сбросили с моста… Кто говорит, одного околоточного, а кто — ещё одного городового… Я бросился…. на Красную площадь… Памятник Минину и Пожарскому увенчан несколькими красными флагами… То и дело приводят …арестованных: приставов, околоточных, жандармов и городовых…»

Далее обратимся опять к дневнику Н.Окунева: «2 марта. ...Потоки народа и войск к Думе сегодня ещё могучее... Может быть, с пол-Москвы... целый день идут, стоят, машут шапками, платками, кричат “ура” и свищут небольшим группам полицейских, которых нет-нет, да и проведут, как арестованных, в Думу. Мне даже от души жалко их: такие же русские люди, в большинстве семейные, пожилые, и идут, как отверженные, проклятые... Сегодня настроение у всех высокоторжественное, бодрое и весёлое, заметно всеобщее единодушие — все прочли о такой великой, почти бескровной революции и поняли, насколько велико значение её для жизни русского народа и воинства. Старому, кажется, ни у кого нет ни сожаления, ни веры в возврат его...»

Это ощущение свободы, чувство ликования пережили тогда многие россияне. Социально активные, состоятельные москвичи преисполнились надеждами на скорое созидание новой демократической России. Так, например, Московская городская дума получила в мае 1917 г. «в честь установления нового свободного строя» ряд крупных пожертвований. Документы, например, свидетельствуют о полученных Думой 100 тыс. руб. от правления Московского купеческого банка и от Торгового дома «Вдова А.И.Катуар с сыновьями». Об этой известной когда-то семье московских предпринимателей, выходцев из Франции, напоминает сегодня название платформы «Катуар» Савёловского направления (там была их семейная усадьба); Катуаровским шоссе называлась до 1951 г. Нагорная улица.

Интересные подробности февральских событий в Москве содержат отрывки из сочинений на тему «Первые дни свободы в Москве», предложенную ученикам Московской консерватории на письменном экзамене за 5-й класс, состоявшемся 22 марта 1917 г.: «Утром я пошла в консерваторию на урок: всё было спокойно... Трамваи ходили всё реже и реже и, наконец, совсем перестали. Народу шло всё больше и шли преимущественно... к Городской думе... Весь этот день... телефон звонил беспрестанно; со всех сторон сообщали новости одна другой интереснее и радостнее. На другой день мы пошли на улицу, не забыв надеть красные банты... На улице было целое гулянье... Несколько дней продолжалось такое приподнятое настроение. У нас всё обошлось без кровопролития, за исключением нескольких случаев. Особенно зверски убили одного пристава: его бросили в реку и забросали камнями. Этот случай показывает, что народу, с виду покойному, стоит только дать малейший повод, и он обратится в зверя».

«...28 февраля 1917 г., выйдя из консерватории, я увидел толпу, идущую с красными флагами. Я с моим товарищем примкнули к толпе и пошли по направлению к Кремлю, по дороге пели революционные песни: Марсельезу, Дубинушку и другие... Потом стало появляться много солдат и офицеров с красными бантами, их банты говорили за то, что они есть друзья народа и они готовы пролить кровь за народную свободу... На другой день... в городе жизнь была приостановлена, магазины закрыты, трамваи не ходили, так как все служащие принимали участие в манифестациях. Так продолжалось пять дней...»

«...Мы собрались, человек 12, и пошли искать городовых и околоточных. Забавный случай: приходим к околоточному на квартиру и спрашиваем: “Здесь живёт господин околоточный?” Нам говорят: “Здесь, но его нет дома”. Мы поискали, не спрятался ли где-нибудь, но ничего не нашли; тогда мы решили уходить, подходим к дверям, а нам навстречу маленький мальчик лет 4-х и говорит: “А папа в печке!” Вот было смешно, весь грязный, лохматый вылез из печки, ну мы его арестовали».

После революционных событий февраля 1917 г. городская жизнь не вернулась в спокойное мирное русло. «С февраля до осени семнадцатого года, — писал К.Г.Паустовский, — по всей стране днём и ночью шёл сплошной беспорядочный митинг... Особенно вдохновенно и яростно митинговала Москва...» Самыми митинговыми местами Москвы были памятники Пушкину и Скобелеву (последний возвышался тогда на месте нынешнего памятника Юрию Долгорукому).

«Постепенно митинги в разных местах Москвы приобретали свой особый характер, — продолжает Паустовский. — У памятника Скобелеву выступали преимущественно представители разных партий — от кадетов и народных социалистов до большевиков. Здесь речи были яростные, но серьёзные. Трепать языком у Скобелева не полагалось. При первой же такой попытке оратору дружно кричали: “На Таганку! К чёрту!”

На Таганской площади действительно можно было говорить о чём попало, хотя бы о том ...что в Донском монастыре нашли у монахов тысячу золотых десятирублёвок, засунутых в сердцевину мочёных яблок. Митинги у Пушкина, хотя и были разнообразны по темам, но держались, как принято сейчас говорить, “на высоком уровне”. Чаще всего у Пушкина выступали студенты».

Помимо митингов, другой приметой времени явился всё усиливавшийся развал традиционного жизненного уклада, повседневного обихода, вызванный кризисным положением России. Февральская революция дала новый толчок этому процессу. Так, например, уже 3 марта 1917 г. историк-архивист И.С.Беляев записывает в дневнике: «Утром, как только встаю, иду за газетами в народный трактирчик третьего разряда на Смоленском рынке... Наблюдаю небывалое и неприятное падение дисциплины в войсках: в трактирчик являются толпами солдаты с караулов и патрулей, ружья складывают в угол; часть их ложится на полу и засыпает; другая... начинает пить чай; ...прежней выдержки как не бывало. Прошло всего-то лишь несколько дней свободы, а развал между ними намечается поразительный, отношение к офицерству запанибрата, а самое главное — чувствуется, что они считают себя “победителями” революции, тогда как последняя произошла при полном попустительстве всего населения...

С другой стороны, и часть народа начала понимать наступившую “свободу” как своеволие, как устранение всякого порядка. Так, например, у булочных в первые дни революции как покупатели, так и торговцы стали рвать выданные ранее градоначальником хлебные карточки: теперь “свобода”, зачем же стеснение какими-то карточками!..

5 марта. Из Бутырской тюрьмы при выпуске на свободу политических заключённых вырвалась на свободу масса уголовных преступников, более 1000 человек. ...Это создало панику в городе, и уже стало известно о совершении преступлений, приписываемых бежавшим.

6 марта. На прежних постах городовых явились новые стражи, “милиционеры”, вольнонаёмные, неподготовленные, иногда даже несовершеннолетние, вооружённые револьверами...»

В последующие месяцы процесс дестабилизации продолжился, о чём, в частности, свидетельствуют дневниковые записи москвича:

«12 мая. Настолько всё безотрадно, что не хочется и писать даже... В Москве вот уже четыре дня бастуют официанты, повара и женская прислуга в ресторанах, клубах, кофейнях и гостиницах. Предъявляют, должно быть, неисполнимые требования. Публика, приезжая и “не домовитая”, бедствует...

1 июня. ...Официанты забастовку, кажется, прекратили... Но сейчас же началась забастовка дворников, и благодаря этому московские улицы, не исключая и центральных, представляют собой мусорные ящики... По тротуарам ходить стало мягко: лоскуты бумаг, папиросные коробки, объедки, подсолнечная шелуха и т.п. дрянь вплотную, а дворники сидят себе на тумбах, погрызают семечки да поигрывают на гармошках.

18 июля. ...Цены на всё подымаются, а нравы падают. Дисциплины никакой нет... Всё идёт не так, как нужно, нервирует тебя целый день всякое зрелище, всякий разговор, каждая бумажка, а в особенности заглядывание в неясности завтрашнего дня... В церквах унылая малолюдность, и вообще, всё Божье как будто тоже уже устранено. Об Нём что-то ни проповедей, ни разговоров. В последнее время утешаемся тем, что по историческим воспоминаниям такие же безобразия жизни были и во Франции в 1847—1848 гг. ...»

Последней попыткой властей как-то стабилизировать обстановку действиями «сверху» стало Государственное совещание, состоявшееся в августе в Москве, в здании Большого театра. Газеты тех дней писали: «Московское государственное совещание открывается в не совсем обычных условиях: не ходят трамваи, закрыты кофейные и рестораны... С утра у Большого театра... громадные толпы народа, можно считать, свыше десяти тысяч человек... Порядок в толпе поддерживается пешей и конной милицией...».

II

Все попытки Временного правительства вывести страну из глубочайшего кризиса ни к чему не привели. В условиях крайне ослабленной легитимной власти и растущей социальной нестабильности 25 октября в Петрограде большевики захватили власть. Затем пламя революционных потрясений перебросилось в Москву.

Если Февральская революция победила в Москве быстро и почти бескровно, то октябрь 1917 г. превратил город в плацдарм вооружённых столкновений. Большевистский Партийный боевой центр разместился в гостинице «Дрезден», располагавшейся когда-то на Тверской улице в доме № 6. Сторонники большевиков установили охрану у Почтамта (дом № 26 по Мясницкой ул.), Центрального телеграфа и Международной телефонной станции. Вскоре был избран Военно-революционный комитет (ВРК), разместившийся в пяти минутах ходьбы от гостиницы «Дрезден» — в доме генерал-губернатора на Тверской.

Одновременно сторонники Временного правительства создали Комитет общественной безопасности (КОБ), во главе с городским головой эсером в.В.Рудневым. Штаб защитников власти Временного правительства расположился в Александровском военном училище на Знаменке; здесь проходила запись в добровольцы. По воспоминаниям А.А.Брусилова, «на стороне Временного правительства оказались: несколько сот юнкеров и кадетов военных корпусов. Из всех остальных обывателей, не исключая массы офицеров, живших в Москве, на улице никого не оказалось, и 3,5 тыс. рабочих очутились хозяевами всей Москвы и диктовали свои условия тем несчастным мальчикам — юнкерам и кадетам, которые выступали на стороне правительства. А впоследствии было зарегистрировано большевиками 42 тыс. офицеров, бывших в Москве. Во фронте с юнкерами оказалась только одна рота в 200 человек офицеров. Конечно, тысячи из них не желали выступать на стороне Временного правительства, будучи монархистами. Они воображали, что большевики возьмут верх на несколько дней...».

Расположение противоборствующих сторон перед началом крупных столкновений напоминало, по словам современника, «какой-то слоёный пирог». Большевистские отряды заняли позиции по линии Садового кольца и внутри Кремля. При этом Кремль был со всех сторон окружён юнкерскими караулами. Перед юнкерами была поставлена задача № 1 — захват Кремля, Почтамта, телеграфа и телефона. Батальону юнкеров удалось проникнуть потайным ходом из Александровского сада в Кремль и открыть своим сторонникам Боровицкие и Никольские ворота. Войска КОБ захватили также телефон, телеграф, здания гостиниц «Метрополь» и «Националь», старое здание Московского университета и взяли под свой контроль Моховую улицу, площадь храма Христа Спасителя, Пречистенку, Арбатскую площадь, Никитский бульвар и половину Тверской улицы (до здания московского генерал-губернатора).

В Москве разыгрались серьёзные бои, что, однако, далеко не сразу было осознано её жителями. «Странное создалось в городе положение, — вспоминает очевидец И.С.Васильчиков. — С двух сторон шла стрельба. На улицах же не прекращалось движение, и люди свободно переходили из одного городского сектора в другой, занятый противной стороной. Патрули той и другой стороны пропускали людей свободно, лишь обыскивая, нет ли оружия... Вообще жители Москвы плохо отдавали себе отчет в серьёзности происходящего и проявляли какое-то легкомысленное безразличие... Я сам видел, как один человек, переходя улицу, был убит случайной пулей. А в доме, куда я ходил на Поварской, одна девушка, подойдя к окну во время артиллерийского обстрела Кремля от Кудринской площади, была смертельно ранена преждевременным разрывом шрапнели...»

КОБ рассчитывал на то, что с фронта и из других городов подойдут верные Временному правительству войска. Однако этого не произошло. Инициатива перешла к ВРК. В результате боевых действий на улицах Москвы основные силы юнкеров сосредоточились в Кремле.

Тогда большевики приняли решение обстреливать Кремль из артиллерийских орудий. Во время этого обстрела были повреждены Успенский собор, Патриаршая ризница, Благовещенский собор, церковь Двенадцати апостолов, колокольня Ивана Великого; почти полностью были разрушены Никольские ворота, пострадали также Беклемишевская и Спасская башни. «Сильнее всего, — писал очевидец искусствовед А.М.Эфрос, — разворочен Чудов монастырь. Его стены, окна, крыльцо представляли сплошную рану. Стены пробиты насквозь, искрошены наличники окон, разбиты колонны крыльца; внутренние части монастырских помещений... чрезвычайно пострадали...» Снаряд попал в циферблат Кремлёвских курантов, обращенный к Красной площади: «разворочена часть циферблата, уничтожена цифра ХI, изломана минутная стрелка, значительно испорчен механизм», — сообщал в докладной записке часовщик М.Волынский.

Даже член большевистского правительства А.В.Луначарский был поражён варварским обращением с российскими святынями и в знак протеста сложил с себя обязанности наркома просвещения. Глава большевиков в.И.Ленин был взбешён таким поступком: «Как Вы можете придавать такое значение тому или другому старому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда речь идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую всё, о чём могли только мечтать в прошлом» (Луначарский А.В. Ленин и литературоведение. М., 1934. С. 39).

В страшные дни кремлёвских обстрелов в Москве было немало людей, общественных организаций, партий, стремившихся взять на себя посредническую миссию для достижения перемирия. Значительную роль сыграл в этом, например, московский митрополит Платон, которого большевики не пожелали слушать; но его принял у себя и имел с ним полуторачасовую беседу командующий Московским военным округом, член КОБа, полковник К.И.Рябцев. В итоге 2 ноября КОБ выступил со следующим заявлением: «Артобстрел Кремля и всей Москвы не наносит никакого вреда войскам, разрушает лишь памятники и святыни и приводит к избиению мирных жителей. Уже возникают пожары и начинается голод. Поэтому в интересах населения Комитет Общественной Безопасности ставит Военно-революционному комитету вопрос: на каких условиях Военно-революционный комитет считает возможным немедленно прекратить военные действия...» Мирное соглашение было подписано в тот же день. 3 ноября ВРК издал манифест, известивший об установлении в Москве советской власти.

III

Октябрьские события привели к многочисленным жертвам с обеих сторон. Юнкера и сёстры милосердия обрели вечный покой на Братском кладбище (как уже говорилось, позднее уничтоженном), их отпевали в церкви Вознесения1 у Никитских ворот. Москвичи обычно называют эту церковь «Большое Вознесение», поскольку неподалеку находится ещё одна церковь Вознесения (на Большой Никитской, 18), получившая соответствующее название — «Малое Вознесение». Несколько лет назад недалеко от станции метро «Сокол», там, где располагалось ранее Братское кладбище, установили памятник погибшим юнкерам.

Большевики похоронили своих павших в двух братских могилах у Кремлёвской стены на Красной площади. Очевидец американский журналист Джон Рид так описал это событие в книге «Десять дней, которые потрясли мир»: «Через Иверские ворота (правильнее Воскресенские. – Авт.) потекла людская река, и народ тысячами запрудил обширную Красную площадь. Я заметил, что, проходя мимо Иверской, никто не крестился, как это делалось раньше. Со всех улиц на Красную площадь стекались огромные толпы народа. Здесь были тысячи и тысячи людей, истощённых трудом и бедностью. Пришёл военный оркестр, игравший “Интернационал”, и вся толпа стихийно подхватила гимн... С зубцов Кремлёвской стены свисали до самой земли огромные красные знамена с белыми и золотыми надписями: “Мученикам авангарда мировой социалистической революции” и “Да здравствует братство рабочих всего мира!”... Похоронная процессия медленно подошла к могилам, и те, кто нёс гробы, опустили их в ямы. Многие из них были женщины — крепкие, коренастые пролетарки... Многие из них бросались в могилу вслед за своими сыновьями и мужьями и страшно вскрикивали, когда жалостливые руки удерживали их... Весь долгий день до самого вечера шла эта траурная процессия. Она входила на площадь через Иверские ворота и уходила с неё по Никольской улице, поток красных знамён, на которых были написаны слова надежды и братства, ошеломляющие пророчества...».

Среди похороненных в тот день были и совсем юные сторонники большевиков, погибшие в тяжёлых боях, развернувшихся в октябрьские дни в Замоскворечье. Их имена сохранились в московских названиях улиц. Так, улица Павла Андреева названа в честь 15-летнего рабочего паренька, члена комитета Замосковорецкого союза молодёжи, а пересекающая её Люсиновская улица (бывшая Малая Серпуховская) хранит память о Люсик Лисиновой, 20-летней студентке, большевичке-пропагадистке, прах которой её товарищи пронесли к Кремлёвской стене через всю Москву. Добрынинские площадь и улица названы в память рабочего Петра Добрынина, погибшего в возрасте 24 лет (ныне восстановлены исторические названия площади и улицы — Серпуховская и Коровий вал соответственно; сохранилось лишь название станции метро «Добрынинская»).

КРАСНЫЕ ОКТЯБРИНЫ И КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС

1918 г. Материал для подготовки урока по теме «Политические итоги большевистского правления к весне—лету 1918 г.» 9, 11 классы

Москва становится советской столицей

В марте 1918 г. Москва вновь стала столицей России, передав почётный, но менее значимый неофициальный статус «второй столицы» Петрограду (Петербургу). О причинах этого события имеются самые различные мнения. В школьных пособиях можно прочитать, например, что переездом в Москву советское правительство стремилось подчеркнуть свою приверженность национальной идее, старинным российским обычаям; что оно укрылось за стенами Кремля с тем, чтобы большевистские указы имели в глазах русского народа статус освящённых Богом. Однако наиболее близкой к истине причиной переезда большевиков в Москву видится совсем иная: в феврале 1918 г. создалась угроза захвата Петрограда и расправы с большевистскими лидерами противниками советской власти.

Истинность этой причины подтверждают и официальные документы, в которых указывается, что советское правительство переехало из Петрограда «временно». Выезд большевистских лидеров из Смольного состоялся в обстановке строгой секретности. Организатор переезда В.Д.Бонч-Бруевич вспоминает: «За десять дней до намеченного мною срока, т.е. до 10 марта 1918 г., — об этом сроке решительно никто, ни один человек не знал. (Я) вызвал к себе одного совершенно верного... товарища-коммуниста, бывшего в то время одним из комиссаров Николаевской железной дороги и сказал ему, что предстоит отъезд из Петрограда ответственных товарищей, которым надо ехать на юг через Москву, и что надо их отправить совершенно конспиративно». О перенесении правительственной резиденции в Москву советские граждане узнали уже postfactum.

Из-за того, что многие московские здания были повреждены, властные структуры заняли на первых порах вовсе не подходящие для административной работы помещения. Так, В.И.Ленин работал тогда в гостинице «Националь», а ВЦИК заседал в здании гостиницы «Метрополь». Будущий известный писатель К.Г.Паустовский, работавший в 1917 г. репортёром, вспоминал: «Заседал он (ВЦИК) в бывшем зале ресторана, где посередине серел высохший цементный фонтан...» (этот фонтан по-прежнему красуется в Большом зале «Метрополя». — Авт.).

К концу весны Совнарком обосновался в Кремле. О подробностях быта советских руководителей можно судить по воспоминаниям Л.Д.Троцкого: «В Кавалерийском корпусе, напротив Потешного дворца, жили до революции чиновники Кремля. Весь нижний этаж занимал сановный комендант. Его квартиру теперь разбили на несколько частей. С Лениным мы поселились через коридор. Столовая была общая. Кормились тогда в Кремле из рук вон плохо. Взамен мяса давали солонину. Мука и крупа были с песком. Только красной кетовой икры было в изобилии вследствие прекращения экспорта. Этой неизменной икрой окрашены не в моей только памяти первые годы революции».

Для большинства москвичей Кремль стал недоступен; вот как описывает его один из очевидцев тех лет, А.А.Борман, побывавший в Кремле по долгу службы в конце весны 1918 г.: «Кремль уже был превращён в осаждённую крепость. Все ворота, кроме Троицких, не только закрыты, но наглухо чем-то завалены... После шумных и многолюдных улиц поражает тишина и пустота... Большая площадь перед зданием судебных установлений завалена ящиками со снарядами... Кое-где стоят пушки». Скобелевская—Советская— Тверская площадь.

В книге «Россия во мгле» английского писателя Г.Уэллса (1920) есть такие строки: «Я помню Кремль в 1914 г., когда в него можно было пройти беспрепятственно, как в Виндзорский замок; по нему бродили тогда небольшие группы богомольцев и туристов. Но теперь свободный вход в Кремль отменён, и попасть туда очень трудно. Уже в воротах нас ожидала возня с пропусками и разрешениями. Прежде чем мы попали к Ленину, нам пришлось пройти через пять или шесть комнат, где наши документы проверяли часовые и сотрудники Кремля».

В последующие годы режим посещения Кремля только ужесточался; для рядовых граждан он был замком «за семью печатями». Лишь в хрущёвскую «оттепель» — в июле 1955 г. — был разрешён свободный доступ в Кремль. Трудящиеся наконец-то смогли собственными глазами увидеть Грановитую палату, залы Большого Кремлёвского дворца и другие достопримечательности. Здесь проводились балы для молодых рабочих, учителей, новогодние ёлки для детей и т.п. Через несколько лет эти помещения, за исключением Музеев Кремля, открытых в 1966 г., опять стали недоступны для рядовых граждан и такое положение сохраняется до настоящего времени. Более того, разрабатываются проекты строительства новых музейных зданий для Музеев Кремля вне крепостных стен, в то время как президентский аппарат, по-видимому, спаян с Кремлём навсегда.

Но вернёмся в 1918 год, когда Москва вынуждена была принять у себя государственные управленческие структуры. Карательный орган советской власти — Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК) — с самого начала своей деятельности располагалась на Лубянской площади и на улице Большая Лубянка (д. 11 и д. 13); в середине 1920-х гг. площадь и улица стали носить имя Ф.Э.Дзержинского, возглавлявшего работу чекистов.

Уже в апреле 1918 г. Московскую ЧК составляли пять рот бойцов по 125 человек в каждой; чекисты получали высокую зарплату — 400 рублей (для сравнения: зарплата красноармейца составляла 150 рублей, а семейного красноармейца — 250 рублей в месяц) и наделялись практически неограниченными полномочиями. Репрессивная деятельность внутренних органов советской власти (в просторечьи их называли «чрезвычайками» и «чрезчурками») надолго окутала тёмным, зловещим ореолом район Лубянки. Именно в те годы родился мрачноватый московский анекдот:

«На Лубянской площади человек обращается к прохожему:

— Не знаете ли вы, где тут Госстрах?

— Госстрах не знаю, а госужас — вот! Прохожий указывает на здание ВЧК, принадлежавшее до революции страховому обществу “Россия”».

О том, чем обернулся переезд большевистского правительства для московских домовладельцев, можно судить по дневниковым записям современника, Н.Окунева:

«1/14 марта. ...С переездом обожаемых в Москву здесь в спешном порядке, порой в 24 часа, реквизируются особняки, гостиницы, магазины, целые небоскрёбы, или частью, чтобы разместиться всем “правительственным” учреждениям и служащим в них. Многие семьи буквально выбрасываются на улицу со всем своим скарбом. Что церемониться с бездарными, глупыми и подлыми буржуями?

3/16 марта. ...Беспощадно реквизируются московские особняки и некоторые даже в драку — большевиков с анархистами. Последние, когда захотят — первым не уступят. Так было с особняком А.В.Морозова в Лялином переулке (правильнее во Введенском. — Авт.). Там картины знаменитых художников, там редкое собрание старого фарфора1, и сам Морозов просил, чтобы в особняке поселились какие-нибудь влиятельные большевики. Так и было сделано: начали переезжать чины Комиссариата путей сообщения, но прикатили на броневике анархисты2 и выгнали из особняка самого Морозова и его квартирантов-путейцев. Устраивают в особняке общежитие безработных, а фарфор обещают передать в “Национальный музей”, который они предполагают устроить».

Одному из реквизированных тогда большевиками особняков — дому Берга в Денежном переулке (ныне д. 5) — суждено было в дальнейшем стать ареной важных событий российской истории. Этот дом был отдан под резиденцию Германской дипломатической миссии во главе с графом Мирбахом. Один из немецких дипломатов, К.Ботмер, вспоминал об июльских днях 1918 г.: «Мы разместились в доме Берга в Денежном переулке, выходящем на Арбат... Дом Берга — огромный, ещё довольно новый, построенный богатым сахарным королем Бергом. Его вдова с многочисленными детьми должна была срочно освободить свой дом, что она сделала, как говорят, охотно, так как его новое предназначение защищало её имущество от коммунистической практики конфискации...» Именно в этот роскошный особняк 6 июля 1918 г. вошли два незнакомых посетителя, которые представили фальшивые документы за подписью Дзержинского и попросили аудиенции у посла. Раздавшийся вскоре взрыв потряс сотрудников посольства, один из которых вспоминал впоследствии: «Внизу невообразимая сумятица. Стеклянный потолок вестибюля почти полностью обрушился... Всё покрыто пылью и заполнено дымом, особенно танцзал, в котором мы нашли лежащего в крови графа Мирбаха... Все окна выбиты взрывом бомбы... Убийцы исчезли». Как известно, убийство Мирбаха и другие события 6 июля 1918 г. повлекли за собой ликвидацию левоэсеровской партии.

Размещение государственного аппарата в Москве стоило ей потери немалого количества жилой площади. В первые годы советской власти «квартирный вопрос» решался, в основном, за счёт «уплотнения». Один из москвичей записал в дневнике в апреле 1921 г.: «Бедные “середняки — московские буржуйчики”... ошеломлены постановлением московского Совдепа: в кратчайший срок освободить 471 дом от лиц, “не занимающихся физическим трудом”, для предоставления их рабочим. Причём выселяемый может взять с собой лишь кровать или диван, стол письменный, два стула или два кресла на одно лицо, а на семью в общем ещё обеденный стол, буфетный шкаф, а остальную обстановку, стало быть, брать не моги и оставляй её в пользование новых квартирантов».

Художница А.А.Андреева вспоминает о том, как тяжело воспринимался процесс уплотнения учёными, музыкантами, поэтами: «Издевательское “уплотнение”, лишавшее людей умственного и творческого труда всякой возможности таким трудом заниматься, привело к самоубийству очень известного скрипача Крейна (я могу путать фамилию...). Это самоубийство и оставленная скрипачом записка, объяснявшая причины ухода из жизни, послужили поводом для образования ЦЕКУБУ — Центральной комиссии по улучшению быта учёных...» По нормам этой комиссии людям творческих профессий полагалась льгота — 20 кв. м дополнительной площади. Однако ЦЕКУБУ мало изменила ситуацию. Вот в каких жилищных условиях (и ещё не самых худших) оказался, например, поэт Борис Пастернак, писавший в конце 1920-х гг. в анкете Союза писателей: «Старая отцовская казённая квартира2 переуплотнена до крайности. Двадцать человек, шесть семейств, постоянно живущих. К этому надо добавить частые посещения родных и знакомых по шести самостоятельным магистралям».

Лишь к концу 1925 г. количество жилой площади в городе почти сравнялось с довоенным уровнем, но все равно её катастрофически не хватало. Недостаток жилья вплоть до сегодняшнего времени стал постоянным фоном московской повседневности. Здесь можно вспомнить знаменитую фразу Воланда из романа М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» — москвичи «обыкновенные люди... квартирный вопрос только испортил их». И, как теперь понятно, превращение Москвы в советскую столицу сыграло далеко не последнюю роль в возникновении и особой роли в жизни горожан «квартирного вопроса».

Вид Москвы стал постепенно меняться, подвергаясь активной советизации. Уже в апреле 1918 г. был разработан масштабный проект преобразования внешнего облика российских городов и деревень в соответствии с идеологическими установками новой власти. Его назвали План монументальной пропаганды3, учредив специальным декретом Совнаркома. В первую очередь этот план стал осуществляться в Москве. Много наскоро сделанных памятников (оказавшихся недолговечными) было воздвигнуто в нашем городе в 1918 г., к годовщине октябрьских событий. Отделом изобразительных искусств Наркомпроса был составлен список из 67 фамилий, обладателям которых надлежало установить памятники в Москве. Среди них К.Маркс, Ф.Энгельс, М.Робеспьер, Т.Шевченко, революционеры С.Перовская и С.Халтурин (на Миусской площади). Также были установлены монумент «Человеческой мысли» (скульптор С.Д.Меркуров), мемориальная доска «Павшим в борьбе за мир и братство народов» (скульптор С.Т.Конёнков) на Кремлёвской стене, под сенью которой похоронены жертвы октябрьского восстания и т.п. Тогда же на Воскресенской площади у входа в Александровский сад был открыт памятник И.П.Каляеву, о котором современник отметил в дневнике: «На одной стороне пьедестала написано: “Уничтожил великого князя Сергея Романова”. На других сторонах ничего нет. Значит, нет и других заслуг, кроме “уничтожения” (?!)...». Этот монумент просуществовал недолго, Каляевская же улица, у станции метро «Новослободская», была переименована только в начале 1990-х гг. (теперь она опять стала Долгоруковской).

К первомайскому празднику трудящихся в 1918 г. Скобелевская площадь стала называться Советской (ныне Тверская площадь). Полгода спустя, к годовщине Октябрьской революции, на месте памятника М.Д.Скобелеву был воздвигнут монумент Советской Конституции (архитектор Д.П.Осипов); летом 1919 г. этот обелиск украсила статуя Свободы (скульптор Н.А.Андреев). Этот образ скульптор ваял с известной актрисы МХАТа Е.А.Хованской.

«Прекрасная, с сияющими глазами женщина в развевающихся одеждах, с крыльями за спиной, бережно держа в руках земной шар, несётся с ним вперед», — такой увидел эту скульптуру современник, будущий писатель Л.Разгон. Монумент Советской Конституции со статуей Свободы на Советской площади

Обелиск Свободы на два десятилетия стал символом новой Москвы: его изображение было вышито на знамени Моссовета, вошло оно и в герб города. Сегодня этот герб (утверждённый в 1924 г.) можно увидеть в повторяющемся элементе решётки Большого Каменного моста. Вошел этот памятник и в городской фольклор тех лет. По городу ходила такая небезопасная «острота»:

«— Почему Свобода против Моссовета?

— Потому что Моссовет против свободы».

В 1939 г. монумент Свободы был взорван в связи с реконструкцией Советской площади. В 1950-х гг. на его месте возведен памятник Юрию Долгорукому.

К празднику 1 мая 1919 г. у Лобного места появилась скульптурная группа «Разин с ватагой» (скульптор С.Т.Конёнков). По сути, это была пластическая иллюстрация песни «Из-за острова на стрежень...», выполненная в наивной, лубочной манере. Правда, этот памятник простоял на Красной площади недолго: через две недели его перенесли в Первый пролетарский музей (располагавшийся в д. 24 по Большой Дмитровке), а затем — в Музей Революции (ныне Музей современной истории России).

В целом от созданных в первые годы советской власти новых памятников почти не осталось следа. Уже весной 1920 г. очевидец записывает в дневнике: «...памятник Марксу куда-то исчез, как и многие другие памятники, расставленные по Москве “сгоряча”. Некоторые развалились сами, некоторые разбиты, попорчены или уничтожены не то хулиганами, не то “контрреволюционерами”». Действительно, уничтожение советских памятников стало делом чести противников новой власти. Например, бетонный памятник Робеспьеру, установленный в Александровском саду в ноябре 1918 г., простоял один день и был ночью взорван.

Чуть ли не единственными сохранившимися с тех времён свидетелями воплощения в Москве Плана монументальной пропаганды являются памятники А.И.Герцену и Н.П.Огарёву (скульптор Н.Андреев, архитектор В.Кокорин) в сквере перед старым зданием Московского университета на Моховой.

План этот подразумевал не только создание новых монументов, но и уничтожение «идеологически вредных — воздвигнутых в честь царей и их слуг». Судьбу памятника Скобелеву разделили памятники Александру II (разрушен в 1918—1920 гг.) и Александру III (уничтожен в 1918 г.), великому князю Сергею Александровичу и др. В первые годы советской власти был переделан установленный в Александровском саду Романовский обелиск (арх. С.И.Власьев). Первоначально он представлял собой стелу с высеченными на ней именами представителей царствующей династии Романовых. Стела была превращена в памятник революционным мыслителям, каковым она и является до сих пор. Однако сначала она стояла у входа в Александровский сад, а в 1960-х гг. в связи с сооружением Могилы Неизвестного солдата её перенесли и установили на площадке у грота.

Изменились не только памятники, но и звуковой фон города: восстановленные после большевистского артобстрела Кремля (в октябре 1917 г.) Куранты на Спасской башне в полдень играли «Интернационал», а в полночь — «Вы жертвою пали в борьбе роковой» (до этого в полдень звучал гимн «Коль славен наш Господь в Сионе», а в полночь — «Преображенский марш»).

С закрытием церквей и монастырей Москва постепенно лишалась своего знаменитого колокольного звона. В период индустриализации колокола сбрасывали с колоколен и использовали как металлолом. По словам современника, профессора А.Ч.Козаржевского, «в 1930 г. колокольный звон в Москве был запрещён. Поскольку Воробьёвы горы были за чертой столицы, москвичи ездили туда послушать незатейливый звон скромной Троицкой церкви, существующей и теперь около смотровой площадки. Но вскоре звон был запрещён повсеместно». Вместо привычного колокольного звона «над городом разносились заводские гудки, — вспоминает писательница И.Токмакова. — Вполне возможен был такой разговор:

— Который теперь час?

— Да двенадцать ещё не гудело».

Идеологический диктат входил в московскую повседневность и через многочисленные плакаты, лозунги, транспаранты. «Улица... относится к прохожему, как к школьнику, уча его истинам о новой России, — свидетельствует современник. — Картины и инструкции, висящие повсюду, касаются всех мыслимых тем, как-то: приготовление еды, стирка, физические упражнения, уборка дома, борьба с грязью и блохами, упаковка фруктов и овощей для перевозки и хранения, смешивание различных видов зерна для потребления скотом или человеком, возрождение автомобиля, уход за лошадью, подготовка крыш к зиме...» и т.п.

Большевистские идеологи не оставляли москвичей и в их частной жизни. Так, например, в дневнике современника (январь 1919 г.) читаем: «...Бежишь домой, целый день не евший, а хвать — выходные двери на запоре, и у них строгая охраняющая выход личность, возвращающая нашего брата в какую-нибудь большую комнату, а там 2—3 наших начальника из коммунистов один за другим упражняются в рассказывании того, что мы читаем без передышки в советских известиях целых пятнадцать месяцев и что, собственно, у нас уже в зубах завязло. Вообще, делается день ото дня всё “слободнее”...»

В первые годы правления большевиков, на волне революционного романтизма и борьбы с церковью, всячески поощрялась традиция гражданских крестин, именовавшихся звездинами или октябринами. Впервые «красные крестины» стали совершать в 1922 г. Подобному обряду, например, был подвергнут в младенческом возрасте Б.Ш.Окуджава, в автобиографической повести «Упразднённый театр» поэт рассказывает: «Он (отец Б.Окуджавы. — Авт.), конечно, не присутствовал в цехе Трёхгорной мануфактуры, украшенном кумачовыми полотнами, где состоялись октябрины его сына. Кто придумал этот обряд — остается неизвестным». Мама Б.Окуджавы с сыном на руках «вступила в цех под звуки заводского духового оркестра, игравшего не очень слаженно “Вихри враждебные веют над нами...” Станки были остановлены. Работницы стояли плотным полукругом. Пожилой представитель партийного комитета сказал пламенное слово: “Мы исполняем наш красный обряд. Мы отвергаем всякие бывшие церковные крестины, когда ребёнка попы окунали в воду, и всё это был обман. Теперь мы будем наших детей октябрить и без всяких попов. Да здравствует мировая революция!”»

Наряду с новым обрядом вступления человека в жизнь, приобщения его к советскому сообществу, большевики выработали и новый похоронный обряд, получивший, правда, меньшее распространение в сравнении с октябринами, — красные похороны. Свидетельствует посетивший Москву в середине 1920-х гг. немецкий культуролог В.Беньямин, записавший в дневнике: «Ещё более странным впечатлением этих дней была встреча с “красной” похоронной процессией. Гроб, катафалк, лошадиная упряжь были красными...». Получили в то время распространение и красные свадьбы, заменившие обряд венчания.

Переименования улиц, практиковавшиеся с первых лет советской власти, также были направлены на внедрение коммунистической идеологии, прославление новой политической элиты. Так, уже в 1919 г. на месте старинной Рогожской заставы появились Застава Ильича, на месте Рогожско-Сенной площади — площадь Ильича, вместо Николо-Ямской — Ульяновская улица и улица Бухарина — вблизи Спасо-Андроникова монастыря, на месте Золоторожской улицы. В последующие годы увековечивание имён советских руководителей в названиях московских улиц стало обычной практикой.

Ярким примером «идеологических» переименований является изменение в 1924 г. названия Протопоповского переулка (в районе современного Проспекта Мира) на Безбожный. Курьёз состоит в том, что первое название переулка прямого отношения к православию не имело: фамилию Протопопов носил один из бывших местных домовладельцев.

Таким образом, превращение Москвы в 1918 г. в советскую столицу привнесло в её облик значительные изменения, вросшие в плоть и кровь города и далеко не изжитые сегодня.

Примечания

1 Москвичам начала ХХ в. было хорошо известно «Морозовское» собрание — частная коллекция Алексея Викуловича Морозова, славившаяся уникальными экспонатами русского фарфора, древними иконами, антикварными серебряными, хрустальными изделиями и т.п. Коллекция размещалась в собственном особняке А.В.Морозова во Введенском переулке (д. 21). Интерьеры особняка украшали также пять панно М.А.Врубеля с изображениями персонажей гётевского «Фауста». В советское время собрание значительно пострадало; мало кто знает, что именно морозовский фарфор составил основу нынешнего «Музея керамики» в усадьбе Кусково. Современным москвичам гораздо более памятно другое благотворительное детище А.В.Морозова — Морозовская детская клиническая больница, построенная по завещанию его отца В.Е.Морозова недалеко от нынешней станции метро «Добрынинская».

2 Речь идёт о латвийской анархической организации «Лесна».

3 Б.Л.Пастернак — сын выдающегося художника Л.О.Пастернака. Дом, в котором жили Пастернаки, не сохранился; он располагался по адресу Волхонка, 14 (там, где сегодня здание Музея личных коллекций).

4 Нарком Просвещения А.В.Луначарский вспоминал о том, как В.И.Ленин высказал ему однажды такие соображения: «Давно уже передо мной носилась эта идея, которую я вам сейчас изложу. Вы помните, как Кампанелла в своём “Солнечном государстве” говорит о том, что на стенах его фантастического социалистического города нарисованы фрески, которые служат для молодежи наглядным уроком по естествознанию, истории, возбуждают гражданское чувство — словом, участвуют в деле образования, воспитания новых поколений. Мне кажется, что это далеко не наивно и с известным изменением могло бы быть нами усвоено и осуществлено теперь же.

Я назвал бы то, о чем думаю, планом монументальной пропаганды... В разных видных местах ... можно было бы разбросать краткие, но выразительные надписи, содержащие … коренные принципы и лозунги марксизма...

Ещё важнее надписей я считаю памятники: бюсты или целые фигуры, может быть, барельефы, группы».

Москва цвета солдатской шинели

Как жили москвичи в первые месяцы войны

В декабре этого года наша страна отмечает знаменательную дату — 65-летие битвы за Москву. Вcпоминая события того времени, имеет смысл познакомить школьников не только с боевыми действиями, но и с тем, как жила тогда наша столица: как изменилась жизнь рядовых горожан, какие новые реалии вошли в московскую повседневность. Эти знания помогут глубже понять сложность прифронтовой обстановки на подступах к Москве, наполнить содержанием некоторые понятия, такие как «связь фронта и тыла», «всенародная борьба за победу», а также прикоснуться к жизни старших поколений.

Известие о нападении Германии на Советский Союз явилось для большинства москвичей полной неожиданностью. Советская пропаганда буквально накануне твердила о дружественной Германии, о непобедимости нашей армии и о том, что если война и начнется, то СССР выиграет её в считанные дни. Известный москвовед Ю.Федосюк так вспоминает о 22 июня 1941 г.: «На улице мне бросились в глаза мирные афиши, извещающие о веселых спектаклях летнего сезона: “Весёлая война”, “Дамская война”... Как беспечны мы были!» Уже вечером первого дня войны в сквере у Большого театра были выставлены плакаты «Окна ТАСС»: «Каков должен быть фашист? Белокур, как Гитлер, строен, как Геринг, красив, как Геббельс» (и соответствующие изображения). «Не скажу теперь, чтобы это была очень тонкая острота, — пишет очевидец М.Г.Рабинович. — Но ведь впервые тогда за два почти года мы увидели снова карикатуру на фашистов».

Десятки тысяч москвичей были призваны в армию. С начала июля в городе началось формирование дивизий народного ополчения, набиравшихся из добровольцев, не подлежащих призыву. Таких дивизий было создано двенадцать (в октябре к ним добавились ещё четыре).

Война изменила трудовой ритм города. Все отпуска (за исключением отпусков по состоянию здоровья) отменялись и заменялись денежной компенсацией.

Руководители предприятий имели право устанавливать обязательные сверхурочные часы работы (до трёх часов в день). В декабре 1941 г. была введена уголовная ответственность (от 5 до 7 лет) за самовольный уход рабочих с предприятий военной промышленности.

На многих традиционно «мужских» работах в военные годы трудились женщины: вагоновожатые и водители, милиционеры в юбках типичны для тогдашней Москвы. К станкам встали и подростки 12—14 лет. Рабочие порой по нескольку суток не выходили из цехов и спали здесь же, рядом со станками.

Работники «мирных» московских предприятий активно помогали фронту. Например, сотрудники ресторана «Метрополь» чинили военное обмундирование, пришедшее в негодность.

Ровно через месяц после начала войны — в ночь на 22 июля — фашистами был совершён первый воздушный налёт на Москву. Далее они продолжались ежедневно. «С немецкой аккуратностью самолёты прилетали без десяти минут восемь и сбрасывали бомбы, невзирая на огонь зениток», — вспоминает очевидец. Многие горожане во время налётов дежурили на крышах и обезвреживали сброшенные зажигательные бомбы — «зажигалки». Очаги возгорания ликвидировали самоотверженно; стар и млад — все вставали на борьбу за Родину, за свой дом. В те дни было популярно четверостишье:

Когда фашисты по ночам

Над улицами кружатся,

Нужны три вещи москвичам:

Вода, песок и мужество!

К концу лета облик города сильно изменился. Многочисленные бригады строителей работали тогда над созданием объектов, дезориентирующих вражескую авиацию. Например, просторная площадь у развилки Волоколамского и Ленинградского шоссе, хорошо видная с воздуха, была быстро «застроена» лёгкими фанерными домиками и бараками, почти не отличимыми от настоящих. За одну июльскую ночь исчез под специальными щитами и досками Водоотводной канал, превратившийся в одну из «улиц» Замоскворечья. Заметное издалека здание гидроэлектростанции надстроили фанерным этажом, скрывшим высокие трубы-ориентиры. Создавались ложные военные объекты — дубликаты реально действовавших, что, как показало время, оказалось эффективным методом обмана врага. Однако гитлеровцам всё же удавалось иногда бомбить и Кремль, и Центральный телеграф, и Большой театр (причудливо замаскированный декорациями к опере «Князь Игорь») и другие важные объекты.

Стремительное продвижение врага в глубь страны и угроза захвата Москвы привели к изменению ритма городской жизни. Станции метрополитена превратились в бомбоубежища, поэтому движение поездов прекращалось не в час ночи, а в восемь часов вечера. С половины девятого, вне зависимости от объявления тревоги, в метро пускали «детей и женщин с детьми до 12 лет»; взрослым вход разрешался только после сигнала тревоги. Ночевали москвичи в тоннелях на деревянных щитах, уложенных на рельсы. На платформах и в открытых вагонах, как правило, располагались женщины и маленькие дети, для которых расставляли кроватки. На каждой станции была питьевая вода, можно было купить продукты. Нынешняя станция метро «Чистые пруды» (тогда — «Кировская») во время войны была закрыта постоянно: здесь находились операторы Генерального штаба Ставки (сама Ставка работала неподалеку в небольшом особняке). Поезда на этой станции не останавливались, а её вестибюль был отделён от поездов высокими глухими перегородками.

Москвичка Т.В.Фёдорова, занимавшая руководящие посты в Метрострое, вспоминала о подземных бомбоубежищах: «Несмотря на опасность, на то, что нервы у людей были напряжены, здесь царила атмосфера спокойствия, внимания друг к другу. Кстати, за три месяца — сентябрь, октябрь, ноябрь 1941 г. — у нас в метро родилось 243 ребёнка. Жизнь продолжалась». Один из москвичей описал в дневнике своё пребывание на станции метро «Сокол» во время налёта фашистской авиации в августе 1941 г.: «Внизу в четыре ряда на полу лежат люди, больше женщины и дети. Лежат они в определённом порядке. Каждая семья имеет свой участок. Стелят газеты, потом одеяла и подушки. Дети спят, а взрослые развлекаются по-разному. Пьют чай, даже с вареньем. Ходят друг к другу в гости. Тихо беседуют. Играют в домино... Многие читают книгу, вяжут... По обе стороны тоннеля стоят поезда, где на диванах спят маленькие дети».

Во время фашистских налётов в московском метрополитене бывали и трагические случаи. Начальник службы МПВО А.Соловьёв свидетельствует: «В ночь на 23 июля прямым попаданием на перегоне “Смоленская-Арбат” было пробито перекрытие тоннеля. Волной, осколками и обломками перекрытия были убиты 14 человек... Днём, в 16—17 час., 23 июля в районе станции “Арбат” была сброшена фугасная бомба. Воздушной тревоги ещё не было. Население в панике бросилось к станции, где вследствие паники при падении на лестнице были задавлены 46 человек»...

Чтобы дезориентировать вражеские самолёты, вечерами Москва погружалась во тьму. Уличное освещение не включали, и первое время транспорт блуждал по городу в полной темноте. В ноябре на фарах трамваев и троллейбусов появились фар-диски, которые делали свет от фар невидимым сверху. Так что военными вечерами москвичи могли видеть над собой звёздное небо. Помимо звёзд в небе были хорошо видны полотняные сферы аэростатов. Во время воздушных налётов их поднимали на тросах над особо важными объектами; при столкновении с аэростатом самолёты противника разбивались.

В середине июля в столице вводится карточная система на основные продовольственные и промышленные товары. Любопытны некоторые детали быта москвичей в первые военные недели. Так, врач скорой помощи А.Г.Дрейцер записал в дневнике 8 августа 1941 г.: «Продукты питания труднее получить. Мороженое ещё продают везде...» Позднее из-за нехватки продовольствия в Москве была разрешена коммерческая продажа. Зенитная батарея около театра Красной Армии

В первые военные месяцы тайно для большинства москвичей из города были высланы немцы, многие из которых были коренными жителями столицы. Одна из современниц вспоминает: «10 сентября 1941 года я и мой отец получили повестку: явиться в районное управление НКВД. В это время у меня очень тяжело болел ребёнок... Вместо меня в НКВД отправился мой муж. Вернулись они с отцом в три часа ночи. Муж сказал, что меня как жену русского оставят в Москве, а родители и младший брат Рихард (16 лет. — Авт.) будут отправлены в ссылку в Карагандинскую область. Утром 19 сентября за ними пришла машина. Я хотела было спуститься вниз, во двор, чтобы проводить дорогих мне людей, но уполномоченный мне не разрешил, “чтобы не давать повод для разговоров”. Мы не знали, что всех немцев начали выселять из столицы...»

Необходимо заметить, что, несмотря на войну, в столице сохранялись приметы мирного времени. Например, продолжались работы по реконструкции улицы Горького (ныне Тверской). В сентябре-октябре здесь было передвинуто в глубь Брюсовского переулка на расстояние 49,3 м четырёхэтажное здание весом в 16 тысяч тонн с одновременной заменой в нём голландских печей на центральное отопление.

Однако тревожная обстановка в городе нарастала. По воспоминаниям москвича Н.А.Астрова, «в первые месяцы настроение у всех было убийственным, в особенности потому, что это чувство необходимо было тщательно скрывать». Прорыв линии фронта привёл к тому, что к исходу 7 октября, по словам маршала Г.К.Жукова, «все пути на Москву, по существу, были открыты». По свидетельству начальника НКГБ Ленинградского района Москвы С.А.Скворцова, руководство города сразу начало усиленную подготовку одних предприятий к эвакуации, других — к уничтожению. Планировалось взорвать более тысячи предприятий: 12 мостов, городские и подмосковные электростанции, вокзалы, автобазы, здания Центрального телеграфа, Большого театра и т.п. Однако официальные сводки скрывали нависшую над Москвой опасность.

По мере приближения к городу линии фронта облик Москвы всё более военизировался; очевидец А.А.Ветров рисует такую картину, открывшуюся ему 12 октября 1941 г.: «При въезде в город увидел баррикады из булыжника, мешков с песком, окопы, надолбы, доты.

Под маскировочными сетями — зенитки, высоко в небе — аэростаты воздушного заграждения. На домах указатели с надписями “Бомбоубежище”...» Рытьё окопов на московских улицах

После очередного ухудшения положения на фронте 15 октября вышло Постановление ГКО о срочной эвакуации московских предприятий, минировании заводов... В Постановлении, в частности, говорилось: «Президиум Верховного Совета и правительство во главе с заместителем председателя Совнаркома товарищем В.М.Молотовым... и иностранные миссии эвакуируются в г.Куйбышев (ныне Самара. — Авт.). Товарищ Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке». «В случае появления противника у ворот Москвы» постановление предписывало взорвать заминированные предприятия и учреждения.

По словам современника, с этого момента «у людей уже появилось неверие в то, что Москву удастся удержать, народ побежал из города... Начинался исход из Москвы... Так продолжалось дня три». По словам жительницы столица В.Василевской, «смятение началось ночью 16 октября... Меня разбудил необычайный шум. На втором этаже теперь находилось ремесленное училище и было радио. Я остановилась, прислушиваясь к сообщениям. Одно было страшнее другого. Один за другим были сданы близлежащие от Москвы города. Наконец, как раздирающий душу крик, раздались слова: “Неприятель прорвал линию нашей обороны, страна и правительство в смертельной опасности”. Началось нечто невообразимое: ремесленники вместе со своими учителями ушли пешком в Горький, на заводе рабочие уходили, кто куда, уезжали семьями в деревни, забирали казённое имущество. Начальство тайком ночью на машинах “эвакуировалось” в глубокий тыл. Москва бросила работу, люди бесцельно “гуляли” по улицам... На вокзале не было электропоездов, а в городе не было машин, не работало метро. На улицы беззастенчиво спускались сброшенные с неприятельских самолётов листовки с надписями, вроде такой: “Москва не столица. Урал не граница”».

Население, привыкшее к идеологическому прессингу и директивам, явно ощущало растерянность руководства и недостаток информации. Один из московских журналистов записал об этом в дневнике 16 октября: «Бодрый старик на улице спрашивает: Ну почему никто из них не выступил по радио?.. Пусть бы сказал хоть что-нибудь... А то мы совсем в тумане, и каждый думает по-своему...» В создавшейся ситуации у многих москвичей появилось ощущение, что начальство бросило их на произвол судьбы. Работник одного из московских предприятий Г.В.Решетин свидетельствует: «... 14 октября мы все должны быть готовы к эвакуации. Но... придя утром на завод 14 октября, обнаружили отсутствие руководства: оно уже уехало. Поднялся шум. Рабочие направились в бухгалтерию за расчётом: по закону нам положено выплатить двухмесячный заработок. Кассира нет. Начальства нет. Никого нет. Начались волнения... Наконец часам к двум выяснилось, что деньги сейчас будут выданы. Нам предложено, кто пожелает, следовать в Ташкент, по возможности самостоятельно...»

О бегстве из Москвы многих «начальников» сохранилось немало свидетельств. Например, художница А.А.Андреева вспоминает: «Мой папа остался в Москве и переоборудовал Институт профессиональных заболеваний им. Обуха... в госпиталь. Госпиталь обслуживал передовую, а это было уже ближнее Подмосковье. Партийная верхушка института, зная, что он переоборудуется в госпиталь и скоро привезут раненых, бежала, увезя с собой весь спирт, какой только был...» Зенитная батарея рядом с памятником Тимирязеву у Никитских ворот

Об аналогичной ситуации вспоминает и медицинский работник С.С.Урусова: «В этот злосчастный день (16 октября. — Авт.), когда мы все утром пришли на работу, главврач в диспансер не пришла ни к 9 часам, ни позже... Не появлялся и наш шофёр, а ключа от гаража на месте не оказалось... Завхоз... увидел, что нашей машины на месте нет. Попытки связаться по телефону с райздравом сначала также были безрезультатны, но... выяснилось, что там остался из администрации только один человек, все же остальные, воспользовавшись всеми машинами, как легковыми, так и “скорой помощью”, бежали ночью из города...

День этот тянулся бесконечно долго. Приходили больные с необыкновенными рассказами. Кто описывал, как на фабрике “Красный Октябрь” рабочие, придя утром на работу, обнаружили полное отсутствие администрации. Считая, что это признак того, что Москва будет сдана немцам, и не желая, чтобы в их руки попала “продукция” фабрики, они тут же, сняв с окон шторы и портьеры, стали в них сыпать печенье и конфеты и растаскивать по домам. Из соседнего... трамвайного парка бухгалтер чуть не сбежал со всей зарплатой на казённой машине, но его схватили и, по рассказам, убили самосудом...

По радио сообщили, что председатель Моссовета Пронин будет говорить с жителями в 4 часа. К этому часу у всех перекрёстков, где были установлены громкоговорители, скопились толпы народа... Однако мы услышали голос Левитана, который сказал, что выступление откладывается на 7 часов вечера. В толпе пошёл тревожный шёпот: “Не выступает, небось тоже сбежал”. Действительно, в 7 часов никто не выступил, и тревога достигла высшей степени...»

Документы, в том числе официальные, свидетельствуют, что в те дни многие руководители предприятий сбежали, некоторые побеги спровождались крупными хищениями.

Так, по неполным данным Военной прокуратуры Москвы, в эти дни оставило свои рабочие места около 780 руководящих работников; ими было похищено почти полтора миллиарда рублей, угнано 100 легковых и грузовых автомобилей.

Однако, безусловно, среди москвичей различного социального положения было множество и порядочных, добросовестных людей, не поддавшихся панике, но находившихся в полной растерянности.

«В этот день, — вспоминал И.И.Сурнакин, главный инженер ГПЗ № 1, — мы почувствовали, что за спиной стоит враг... Паника была вызвана ещё и тем, что народ неожиданно остался ни при чём. Многие говорили: “Дали б нам оружие, мы б пошли воевать, а то получили расчёт и уходи”»... Директор Московского инструментального завода А.М.Симонов вспоминал, что люди говорили: «“Давайте оружие, мы пойдём на фронт”. ...Мы ставили этот вопрос перед РК партии и нам сообщили, что сейчас не могут нас вооружить. Вооружили только небольшую часть комсостава и небольшую группу людей для защиты завода».

16 октября Москву постоянно бомбили, тревога объявлялась через каждые 2 часа, но это не было препятствием для «исхода» москвичей на восток. Очевидец М.Г.Рабинович свидетельствует: «…Выйдя на бульвары, я впервые понял, что происходит в городе. По кольцу шли перегруженные донельзя, обвешанные людьми и узлами трамваи… Навстречу мне бежала разгорячённая, несмотря на холод, взбудораженная толпа — и каждый почти нёс или вёз какие-то пожитки. Попадались и кошки, и фикусы, и, конечно, швейные машинки… Старики и старухи надрывались под тяжестью огромных, разваливавшихся узлов… Это был единственный день за многие годы, когда не работало наше метро… Как мы потом узнали, вагоны метро тоже повезли эвакуированных далеко на восток».

Очевидцы вспоминают, что по шоссе Энтузиастов двигалась беспорядочная толпа беженцев. Одним из часто встречавшихся видов транспорта стал пружинный матрас от железной кровати с приделанными шарикоподшипниковыми колёсами. На этих матрасах везли нехитрый скарб и маленьких детей. Пахло гарью, по улицам летали обрывки горящей бумаги — остатки уничтожавшейся документации различных учреждений. Современник рассказывает: «16 октября 1941 г. шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам... Застава Ильича... По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор... Какие-то люди останавливают направлявшиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривают по земле...» Другой очевидец, поэт Г.Сапгир, вспоминает о дне 16 октября 1941 г.: «Безвластие было в Москве. Всё раздавали, я прекрасно помню, как у магазина с мешками бежали взрослые, подростки оглядывались, но никто за ними не гнался... Просто раздавали населению рис, муку, сахар. А войска уходили — обозы с лошадьми, пушки везли, уходили. По шоссе. Через центр. И тут же шли в обратную сторону... обученные сибиряки в добротных полушубках, с автоматами за спиной, с лыжами на плече...» О том, что в эти дни стали растаскивать вещи из магазинов, вспоминает и один из чекистов того времени, Б.Я.Чмелёв: «...Уже стали грабить магазины, прежде всего ювелирные... Я помню, что мы отправили в трибунал одного из ворюг, который пытался вывезти на детской коляске два чемодана с бриллиантами и золотом».

Паника в городе росла. 18 октября один из журналистов записал в дневнике: «...Кругом кипит возмущение, громко говорят, кричат о предательстве, о том, что “капитаны первыми сбежали с кораблей”, да ещё прихватили с собой ценности... Истерика наверху передалась массе. Начинают вспоминать все обиды, притеснения... Страшно слушать. Говорят кровью сердца. Неужели может держаться город, у которого такое настроение? И опять — всё в тумане. В очередях драки, душат старух, давят в магазинах, бандитствует молодёжь, а милиционеры по 2—4 слоняются по тротуарам и покуривают. “Нет инструкций”».

Паника в Москве породила решительные действия властей. С 20 октября в городе и прилегающих районах ввели осадное положение. Один из пунктов постановления ГКО об осадном положении гласил: «Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага... расстреливать на месте». Эти меры, а также то, что москвичи почувствовали снова твёрдую руку власти, возымели своё действие, у многих возродилась вера в непобедимость СССР и в неизбежность победы. Москвичка С.С.Урусова вспоминает: «Выступил сам маршал Жуков... Твёрдым и спокойным, уверенным голосом он сказал, что Москва объявляется на военном положении, что он берёт в свои руки жизнь и порядок в городе, и тут же перечислил связанные с военным положением требования — довольно стеснительные и жёсткие. Мне сейчас даже трудно описать всеобщее чувство облегчения, успокоения, почти радости. Кто-то о нас заботится, нас не собираются оставить на произвол судьбы, немца к нам, может быть, и не пустят».

Перелом массовых настроений был окончательно закреплён парадом 7 ноября на Красной площади, а также радиовыступлениями Сталина 6 и 7 ноября. Парад готовился в обстановке строгой секретности. Один из его участников, В.И.Ступин, вспоминает: «...В ночь на 7 ноября нас подняли в 4 часа утра. Я тогда подумал: идём воевать. Куда движемся — никто не объясняет. Вступаем на Петровку. На тротуарах стоят жители. Потом кто-то написал, что они приветствовали участников парада. Нет, женщины занимали очередь за хлебом. А о том, что будет парад, и подумать не могли. Спускаемся к Большому театру. И только здесь замечаем что-то необычное. Конница, моряки. Гулкая тишина. Нам объявили приказ: идём на парад. Если прорвутся немецкие самолёты — не поддаваться панике, сохранять выдержку и спокойствие... В тот день небо было заодно с людьми. Оно стало цвета солдатской шинели. Повалил густой мокрый снег. Самая подходящая для такого парада погода — меньше угрозы с воздуха».

Начавшееся 5 декабря 1941 г. контрнаступление советских войск сильно укрепило моральный дух горожан. Однако в бытовом отношении москвичам становилось всё тяжелее. «Дома стояли тёмные, неотапливаемые, с выбитыми окнами от взрывных волн вражеских фугасок, — писал в сочинении ученик 7-го класса 29-й школы И.Опарин. — Люди в комнатах сидели в шубах, валенках, перчатках и изредка выходили на улицу немного пройтись. В комнатах было от 5 до 7 градусов. Электричество было выключено на всю зиму, и люди сидели в темноте... Газ в дома не подавался за отсутствием топлива. Жители пили холодную воду и ели хлеб, остальное если и было, то не на чем было его разогреть...»

«В городе начался голод, — свидетельствует современница, — конечно, не тот ...средневековый голод, который устроили в Ленинграде, но по карточкам выдавали только хлеб: иждивенческая карточка — 250 г (это всего лишь вдвое больше блокадного пайка), карточка служащего — 400 г, рабочая — 550 г». Другой москвич вспоминает о своём детстве: «Голод был, самый настоящий голод. Фирменным… блюдом был суп из очисток. Ещё, помню, ели мурцовку — это вода, накрошенный хлеб, лук и подсолнечное масло. Мурцовка ходила в… деликатесах, вроде какой-нибудь солянки в ресторане. Вещи продавали, чтобы выжить. Мама, кажется, отдала гардероб, шестнадцать катушек ниток и что-то из папиной одежды тёте Фене с первого этажа за пол-литровую банку риса! И то считалось, что она её пожалела и “уступила”».

Голодные обмороки не были редкостью в первую московскую военную зиму. Многим помогла выжить «пронинская» мука — выданные сверх всякой нормы в октябре 1941 г. по распоряжению тогдашнего председателя Моссовета В.П.Пронина два пуда муки на человека. Некоторым подспорьем стали подмосковные огороды: «Как-то стало известно, что в Раменках брошены огороды, и туда ездили зимой вырубать из земли морковку, — пишет современница, А.Андреева. — Я тоже поехала с топором и за целый день нарубила килограмм моркови». Подобные факты описаны и в сочинении И.Опарина: «Не хватало жителям также и продовольствия. Но была возможность найти пропитание. В подмосковных колхозах после уборки капусты оставались зелёные листья. Они лежали подо льдом и снегом толщиной 50 см. Они были мороженные, но люди брали их с удовольствием. Чтобы добыть себе эти листья, население затрачивало много труда. Люди вооружались топорами, лопатами, мешками, ломами и отправлялись на поиски. Ехали на трамваях, троллейбусах и на своих двоих — и приходили на поле, покрытое снегом... По дороге, ведущей к полю, шла лавина народу, а с поля, счастливые и улыбающиеся, покрякивая под своей ношей, шли уже нарывшие себе на неделю пропитание люди...» Однако, несмотря на бытовые трудности, «отношения между людьми были большей частью скорее добрыми, с посильной помощью и сочувствием».

С наступлением весны «появилась трава, а с ней — тоже не одни радости, — вспоминает М.Г.Рабинович. — Изголодавшиеся люди набросились на травки, не зная, какие из них съедобные, какие ядовитые. Одно время казалось, что вызванные этим болезни принесут не меньший урон, чем зимняя стужа...…»

В одном из официальных документов немецкой контрразведки (май 1942 г.) говорится: «Из опросов агентов вырисовывается следующая картина положения в Москве к началу марта 1942 года... Жизнь в Москве в своём внешнем проявлении не очень отличается от довоенной. Работают все виды транспорта, за исключением автобусов и такси. Школы, за некоторым исключением, закрыты. Театры и кино открыты... В последние месяцы советское правительство всё больше ограничивало мероприятия, враждебные Церкви. Недавно даже было объявлено о свободе Церкви. Все сохранившиеся храмы были открыты, их посещает много народа. Регулярно проводятся богослужения, в которых звучат молитвы о свободе Русской земли». Начальник Управления НКВД Москвы сообщал, что на Пасху 1942 г. «по городу Москве в тридцати действующих церквах присутствовало 75 000 человек...»

Герои-панфиловцы под грифом «Совершенно секретно»

Одним из самых известных подвигов, совершённых в годы Великой Отечественной войны, стал подвиг 28 панфиловцев — воинов дивизии, которой командовал генерал-майор И.В.Панфилов. События, как их рисуют многочисленные книги о панфиловцах, развивались так: 15 ноября 1941 г. немецкие войска приступили к последнему рывку к Москве, фронт в некоторых местах на 25 км приблизился к городу. Наши войска оказывали героическое сопротивление фашистам. 16 ноября в Подмосковье, в районе разъезда Дубосеково на Волоколамском шоссе (ныне на 117 км Рижского направления Московской железной дороги), герои-панфиловцы в четырёхчасовом бою подбили 18 танков и все погибли, в том числе и политрук В.Г.Клочков, произнесший перед боем легендарные слова: «Отступать некуда, позади Москва!» Двадцати восьми панфиловцам в 1942 г. было присвоено звание героев Советского Союза; их именами названы улицы, например московская улица Героев-панфиловцев в Тушине. О подвиге 28 героев слагались стихи и песни; так, уже в 1942 г. была написана поэтом Анатолием Сафоновым «Песня о двадцати восьми», начинающаяся строфой: «Кружилась в поле злая осень, // Летела поздняя листва... // А их в окопе — двадцать восемь, // Но за спиной у них Москва». Однако в действительности всё было не совсем так. Мало кто знает, что уже вскоре после войны Военная прокуратура СССР возбудила секретное уголовное дело по расследованию обстоятельств боя под Дубосековом. Это дело возникло по следующей причине: выяснилось, что несколько человек-панфиловцев, которым посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза, живы и, по их показаниям, ни в каком бое врукопашную против танков не участвовали. Обстоятельства расследования привели прокуратуру к выводу, что в действительности бой был, но участвовало в нём не 28, а большее число воинов (около ста, в том числе и политрук Клочков, погибший в том бою). При этом некоторые из поименованных «двадцати восьми» солдат на самом деле не погибли и даже не были на данном участке сражения, тогда как многие реальные участники и герои этого тяжёлого боя в число «двадцати восьми» не вошли (см. об этом прилагаемый документ). Однако тогда, после войны, решили не разоблачать хорошо известную в народе легенду «О двадцати восьми».

СПРАВКА-ДОКЛАД «О двадцати восьми панфиловцах»

Составлена в Главной Военной прокуратуре СССР 10 мая 1948 г. и адресована А.А.Жданову с грифом «Совершенно секретно».

В ноябре 1947 г. Военной прокуратурой Харьковского гарнизона был арестован и привлечён к уголовной ответственности за измену Родине гражданин Добробабин Иван Евстафьевич.

Материалами следствия установлено, что, будучи на фронте, Добробабин добровольно сдался в плен немцам и весной 1942 г. поступил к ним на службу. Служил начальником полиции... с. Перекоп, Валковского района, Харьковской области... Виновность Добробабина полностью установлена, и сам он признался в совершении преступлений.

При аресте у Добробабина была найдена книга о «Двадцати восьми героях-панфиловцах», и оказалось, что он числится одним из главных участников этого героического боя, за что ему и присвоено звание Героя Советского Союза. Допросом Добробабина установлено, что в районе Дубосеково он действительно был легко ранен и пленён немцами, но никаких подвигов не совершал, и все, что написано о нём в книге о героях-панфиловцах, не соответствует действительности. Далее было установлено, что кроме Добробабина остались в живых Васильев И.Р., Шемякин Г.М., Шадрин И.Д. и Кужебергенов Д.А., которые также числятся в списке 28 панфиловцев, погибших в бою с немецкими танками...

... Следует считать установленным, что впервые сообщения о подвиге 28 героев-панфиловцев появились в газете «Красная Звезда» в ноябре 1941 г., и авторами этих сообщений были фронтовой корреспондент Коротеев и литературный секретарь газеты Кривицкий...

...Коротеев показал: «Примерно 23—24 ноября 1941 г. я ... был в штабе 16 армии... При выходе из штаба армии мы встретили комиссара 8-й панфиловской дивизии Егорова, который ...сообщил, что наши люди геройски дерутся на всех участках. В частности, Егоров привёл пример геройского боя одной роты с немецкими танками, на рубеж роты наступало 54 танка, и рота их задержала, часть уничтожив... Егоров порекомедовал написать в газете о героическом бое роты с танками противника, предварительно познакомившись с политдонесением... В политдонесении говорилось о бое пятой роты с танками противника и о том, что рота стояла “насмерть” — погибла, но не отошла... только 2 человека оказались предателями... В донесении не говорилось о количестве бойцов роты, погибшей в этом бою, и не упоминалось их фамилий. ...Пробраться в полк было невозможно... По приезде в Москву я доложил редактору газеты “Красная Звезда” Ортенбергу обстановку ... Ортенберг меня спросил, сколько же людей было в роте. Я ему ответил, что состав роты, видимо, был неполный, примерно человек 30—40, и сказал также, что из этих людей двое были предателями... Я не знал, что готовилась передовая на эту тему...»

Допрошенный по настоящему делу Кривицкий показал, что когда редактор «Красной Звезды» Ортенберг предложил ему написать передовую, то сам Ортенберг назвал число сражавшихся с танками гвардейцев-панфиловцев — 28... Только на основании разговоров с Ортенбергом он написал передовую, озаглавив её «Завещание 28 павших героев»... Когда стало известно, что место, где проходил бой, освобождено от немцев, Кривицкий... выезжал к разъезду Дубосеково. Вместе с командиром полка Карповым, комиссаром Мухамедьяровым и командиром 4-й роты Гундиловичем выезжал на место боя, где они обнаружили под снегом три трупа наших бойцов. Однако на вопрос Кривицкого о фамилиях героев Карпов не смог ответить.., а поручил это сделать Мухамедьярову и Гундиловичу, которые составили список, взяв сведения с какой-то ведомости или списка. «...Таким образом у меня появился список фамилий 28 панфиловцев».

Бывший командир 1075 стрелкового полка Карпов И.В. показал: «Никакого боя 28 панфиловцев с немецкими танками у разъезда Дубосеково 16 ноября 1941 г. не было — это сплошной вымысел. В этот день у разъезда Дубосеково в составе 2-го батальона с немецкими танками дралась 4-я рота, и действительно дралась геройски. Из роты погибло свыше 100 человек, а не 28... В конце декабря 1941 г. ко мне в полк приехал корреспондент «Красной Звезды» Кривицкий... В разговоре со мной Кривицкий заявил, что нужно, чтобы было 28 гвардейцев-панфиловцев, которые вели бой с немецкими танками. Я ему заявил, что... о бое 28 гвардейцев мне ничего не известно... Фамилии Кривицкому по памяти давал капитан Гундилович...»

Таким образом, материалами расследования установлено, что подвиг 28 героев-панфиловцев... является вымыслом корреспондента Коротеева, редактора «Красной Звезды» Ортенберга и в особенности литературного секретаря газеты Кривицкого...

Главный военный прокурор ВС СССР генерал-лейтенант юстиции

10 мая 1948 г. Н.Афанасьев (Подпись)

А.А.Жданов разослал этот документ членам Политбюро и лично Сталину. Было решено не развенчивать миф о 28-ми. Подвиг героев-панфиловцев продолжал увековечиваться в 1950—1980-е гг.; в частности, А.Ю.Кривицкий выпустил целую серию книг под разными названиями об их подвиге.