Но очнулись, пошатнулись,
Переполнились испугом,
Чашу, ядом налитую,
приподняли над землей
И сказали: - Пей, проклятый,
неразбавленную участь,
не хотим небесной правды,
легче нам земная ложь.
|
Человек иль злобный бес
В душу, как в карман, залез,
Наплевал там и нагадил,
Все испортил, все разладил
И, хихикая, исчез.
Дурачек, ты всем нам верь,
- Шепчет самый гнусный зверь,
- Хоть блевотину на блюде
Поднесут с поклоном люди,
Ешь и зубы им не щерь.
Федор Сологуб
|
Историческое портретирование - это метод особого исторического жанра.
Портрет может изображать не только лицо и фигуру человека, но и лик эпохи,
и даже суть исторического явления. Неважно, что изображается историком,
а важно - как. Человек способен разом охватить достаточный минимум черт
воспринимаемого, чтобы в первом приближении понять, что перед ним находится,
а мозг фиксирует "опорные точки" на видимом. Так формируется эскиз, "гештальт",
будущего полнокровного образа. С позиции компоновки материала во времени,
т.е. с точки зрения композиции или конструкции, исторические труды можно
условно разделить на три вида:
- хронологические исследования, сравнительно последовательно
описывающие события по порядку - от ранних к более поздним;
- ретроспективные труды, где события начинают излагать от момента фиксируемого
состояния, а затем разворачивают логику развития вспять, к их истоку;
- историческое портретирование, когда историк на глазах читателя вызывает
из небытия образ человека или любого исторического явления. От опорных
точек - к штрихам, от прорисовок - к эскизу, от него - фону и прописыванию
деталей, а с их помощью - к трактовке всего образа. Здесь тоже есть своя
хронология раскрытия образа, т.е. его становление и воплощение в процессе
познания. Пусть этот метод таит для историка гораздо больше ловушек и опасностей,
чем любой другой, но и преимуществ у него немало. Главное - свободное перемещение
во времени жизненного пространства своего героя (объекта).
А.Н. Толстой - талантливый исторический романист сталинской эпохи, оказавший
гораздо более сильное влияние на людей своего времени, чем любой крупный
историк, был признанным мастером исторического портрета. В его галерее
портреты всех исторических персонажей, одежды которых время от времени
примерял наш герой, - Петра I, Ивана Грозного, Ленина и самого Сталина.
Он считал, что
"портрет героя должен проявиться из самого движения...
Портрет возникает из строчек, между строчками, между словами, возникает
постепенно, и читатель уже сам представляет его себе без всякого описания"
[
2]. Не впадая в подражательство, что, как известно,
ф губительно, примем эту мысль как некий методологический вектор.
Недавно было осуществлено своеобразное издание. Под одной обложкой объединили
два исторических портрета Ивана Грозного. Один портрет принадлежит перу
известнейшего историка России XX в. академика С.Ф. Платонова, другой -
не менее известного академика Р.Ю. Виппера [3]. Классический
труд Платонова написан в ключе "биохроники": все, что известно о герое,
от рождения к смерти. Виппер, ломая хронологию, дал портрет Ивана на скупом
фоне XVI в., выделяя в нем только самое существенное и прослеживая посмертную
судьбу образа царя. Два подхода - два жанра, один объект - два результата.
Виппер не образец, несмотря на замечательный накал чувств, до сих пор
осязаемый при чтении книги. Поэтому для нас она могла бы остаться обычной
историографической сигнатурой, галочкой на полях будущего портрета Сталина.
Если бы не одно обстоятельство - Сталин читал книги Виппера с упоением.
К сожалению, в современном архиве вождя именно этой книги нет. Вполне
возможно, что ее первое издание 1922 г. с критическими замечаниями Сталина
все еще находится в архиве историка. Во всяком случае советские переиздания
"Ивана Грозного" (2-е. Ташкент, 1942; 3-е. М.-Л., 1944) несут на себе следы
доработок в духе сталинского "марксизма". Зато три книги Виппера: "Очерки
истории Римской империи" (М., 1908), "Древняя Европа и Восток" (М., 1916)
и "История Греции в классическую эпоху. IX-IV вв. до Р.Х." (М., 1916) испещрены
сталинской рукой. Без всяких скидок Виппера можно назвать любимым историком
Сталина. Отметим, что еще за 10 лет до выхода "Ивана Грозного" Виппер нарисовал
портрет Древнего Рима, являя читателю суть его империалистического существования.
Сталин как волшебной сказкой был зачарован этой научной монографией.
На суд читателя представлена попытка построения интеллектуального и
духовного образа Сталина. Я не претендую на точное соответствие оригиналу.
Я хотел бы прежде всего понять образ мыслей и характер чувств человека,
носившего псевдоним "Сталин". Может быть, поняв его, исторически вчерашнего,
мы кое-что поймем и в себе сегодняшних.
* * *
Историческое портретирование Сталина дело, с одной стороны, не такое
уж ремесленно сложное, а с другой - почти непосильное. В течение всей своей
длинной жизни он, оглядываясь на будущие поколения, целенаправленно упаковывал
свое прошлое и настоящее в тысячи вполне благопристойных, отретушированных,
отлакированных и словесно стерилизованных оболочек: фотографии, кинохроники,
биографии, сочинения... Даже инициированные им беспрецедентные в мировой
истории репрессии он облекал в оболочки "документированных" и "доказательных"
судебных процессов, смешивал в одну кучу реальных уголовников с миллионами
невинных.
Вскрыть такого рода оболочки не так уж трудно. Рецепт известен. Так
и хочется заявить, что, снимая их, мы, без сомнения, доберемся до подлинного
Сталина - достаточно только "вышелушить" его образ из этих заскорузлых
оболочек и пелен. Но не будем наивны - "подлинного" Сталина, как и Цезаря
Борджия, Ивана IV, Чингизхана и других личностей прошлого в историческом
пространстве нет. А есть нечто иное.
Любой профессиональный историк знает много больше о своем герое чем
он сам знал о себе. Исследователь видит его на фоне: эпохи, страны, семьи,
вещей, документов, других людей, различных идей и мнений. Но для портретируемого
"фон" это не сцена, это его судьба, его жизнь, его органическое целое,
которое можно понять только изнутри, т.е. живя в этой эпохе, в этом времени,
в этой среде, не зная того, что ждет завтра или даже через мгновение.
Историк смотрит на своего героя из будущего, поэтому сразу видит его
судьбу и все его дела от начала и до конца. Но исследователь, с полным
знанием дела прописывая детали "фона" и детали портрета на этом фоне, не
может знать того, что творилось, например, в душе и голове портретируемого
Иосифа Виссарионовича Сталина, предположим, 5 марта 1953 г. в 21 час. 47
мин., т.е. за три минуты до последнего удара сердца.
Что он чувствовал и думал и был ли он способен чувствовать и думать
в тот момент, когда приподнял в последний раз левую, не разгибавшуюся в
локте руку с вытянутым вверх перстом, то ли угрожая, то ли призывая кого-то?
Историк никогда не сможет узнать ни об этих минутах, ни о тысячах других
минут и мгновений внутренней, иначе подлинной жизни своего героя. Так что
выписать подлинный образ Сталина, как и любого другого исторического персонажа,
вряд ли когда удастся. Если гипотетически предположить, что такую задачу
можно разрешить, не прибегая к неизбежным домысливаниям, то историк смело
может взять на себя божественную функцию воскрешения словом. Однако, как
и во всех правилах, здесь могут быть некоторые исключения.
Источников, непосредственно отражающих скрытую интеллектуальную и духовную
жизнь человека, почти нет. Лишь прерывающимся пунктиром обозначают некоторые
внутренние процессы черновые и подготовительные материалы людей, привыкших
излагать свои мысли на письме, сюда же примыкают зафиксированные спонтанные
комментарии и высказывания. Многое, конечно, зависит от темперамента, но
именно они дают возможность историку заглянуть в душу своего героя.
Сталин читал чрезвычайно много и очень много комментировал прочитанное.
Читал не только как высший государственный и партийный чиновник читает
документы. Он читал еще и как главный редактор, и как главный политический
и духовный цензор огромной державы. Он читал и как обычный заинтересованный,
но к тому же еще и страстный человек, тут же комментируя книгу, статью,
рукопись учебника, романа или киносценария. Это небольшие, но все же лазейки,
которые могут помочь проникнуть в сталинскую душу.
ОПОРНЫЕ ТОЧКИ
Наметим первые опорные точки будущего портрета. На противоположных сторонах
незапятнанного еще чистого исторического полотна поставим полюсные знаки
"+" и "-". К плюсу отнесем все то, что относится к тому, каким он видел
себя сам (и физически и психологически), а к минусу - каким его видели
другие в разное время со стороны. Эта идея игры с полюсами принадлежит
не мне, а Сталину. Как в электрическом поле эти условные знаки не несут
в себе по отдельности никакой нагрузки, но соединенные вместе приобретают
исключительное значение. Находясь уже ближе к концу жизни Сталин поставил
себе в заслугу умение всесторонне учитывать все плюсы и минусы: "Сталин
мудр, нетороплив в решении сложных политических вопросов, там где требуется
всесторонний учет всех плюсов и минусов" [4]. Казалось
бы, речь идет об элементарной взвешенности необходимой любому человеку
при принятии серьезных решений. На самом же деле здесь все сложней.
Как и всех людей от века, его мучил вопрос о смысле жизни, суть которого
сводится к вере или неверию в Бога. Как и для многих, вера и неверие в
Бога для него упирались в дилемму разума и чувства. Как и многие, в новое
время он считал, что его мысли о Боге и представления о нем порождены исключительно
человеческим, т.е. его же собственным иллюзорным сознанием.
Как-то он зачитался неоконченной книгой Анатоля Франса "Последние страницы",
фрагменты которой были изданы до войны в СССР. Сталин сделал отметки в
тексте и на полях, а также оставил несколько замечаний. У Франса речь шла
о Боге: "Мысли, которые мы приписываем ему, исходят от нас самих; мы
бы их имели, если бы и не приписывали их ему. И не стали бы от этого лучше".
"Люди подчиняются своим собственным выдумкам. Они сами создают богов и
повинуются им". Сталин синим карандашом двумя горизонтальными линиями
на полях отметил первый тезис и подчеркнул первое предложение последнего
фрагмента, а рядом написал: "Известная истина!". Еще до Франса Сталин
не раз должен был сталкиваться с подобными мыслями, высказанными Марксом
или Энгельсом, а может быть, и Фейербахом.
Как многие в XX в., он чаще гнал от себя мысли о религии, о вере, но
бывали в его жизни минуты, когда эти мысли все же прорывались в сознание
и тревожили его. Франс написал: "Христианство есть возвращение к самому
первобытному варварству: идея искупления..." Фраза обрывается. А бывший
ученик православной семинарии Иосиф Сталин на полях насмешливо чиркнул:
"Так
его!!!" [5].
Как и для многих людей Х1Х-ХХ вв., иудео-христианский Бог для Сталина
умер еще в юности, когда он вступил на стезю марксизма. Минуя этапы внутренней
эволюции, отметим сейчас только то, что он уже в зрелые годы обозначил
для себя в качестве базовой точки опоры идею аннигиляции, взаимного уничтожения
при соприкосновении разума и чувства, превращение в "ничто" положительных
и отрицательных жизненных полюсов.
"Бог - перекресток всех человеческих противоречий" - сделал вывод
Франс. Сталин согласно подчеркнул его и направил две стрелки. Одну к тезису
Франса: "Существование бога есть истина, подсказанная чувством... Каждый
раз, как его разум (человека. - Б.И.) приходит в столкновение
с чувством, разум оказывается побежденным". Закольцевал стрелкой уже
эти два тезиса, а сбоку, слегка ерничая, приписал: "Куды ж податься?".
Затем от того же тезиса о Боге как перекрестке всех противоречий направил
стрелку к собственному пониманию сути противоречия: "Разум - чувства".
А
уже от него еще одну карандашную стрелку вниз страницы, где вывел окончательный
итог: "Неужели и это тоже (+/-) ?!.. Это ужасно!" Ужасно! Значит,
несмотря на все насмешки и ерничанье, его устрашил этот абсолютный ноль?
Из этой записи видно, что мысль о "ничтожестве" того бытия, где разум уничтожается
чувством и - наоборот, пришла к нему далеко не в первый раз. И не в последний.
Я думаю, что здесь, как на дне сказочного океана, спрятана разгадка
самой глубокой тайны сталинской души. Это тайна безграничной внутренней
свободы, которую он достиг, став беспрецедентно неограниченным властителем.
Точнее, он стал неограниченным властителем, когда понял, что чувства, благодаря
которым спонтанно рождается в душе человека Бог (совесть, сострадание и
т.д.), рационально уничтожаются критическим разумом, но и он, в свою очередь,
уничтожается чувствами (Богом). Не будем упрощать - перед нами не знакомый
материализм и тем более не гуманизм в его крайних проявлениях, когда человек
не просто приравнивается к Богу, а, порождая его, возвышается над ним.
Пока выскажу только в качестве догадки, что как в молодости, так и в
зрелые годы - всю жизнь Сталина грызли сомнения, не является ли Бог такой
же реальностью, как и человек? Он всячески избегал открытых высказываний
на этот счет, но категорически запрещал выписывать в свою личную библиотеку
атеистическую литературу [6]. По правде сказать - она
почти вся была низкопробной. Но и к церкви как организации он, став властителем,
относился с холодным прагматизмом.
Сталин, страшась своей же собственной мысли, демонстрирует рисунком
свое понимание полной свободы. Это свобода от любых последствий своих поступков,
кем бы они ни порождались - его разумом (человеческим) или его чувствами
(божественным). Сталкиваясь в реальности, они взаимно уничтожаются, как
электрические заряды. Поэтому незачем и не на кого оглядываться: ни на
Бога, ни на человечество. Абсолютно свободен! От добра и зла, от чувства
вины за то и другое.
Все, что он делал, вся его жизнь была посвящена достижению, а затем
удержанию абсолютной личной свободы. Конечно, не все так прямолинейно и
просто - полностью освободиться от чувства вины и раскаяний, как и любому
человеку, ему не удалось никогда. И тому мы найдем немало отчетливых свидетельств.
Очень хочется указать на Ницше как на сталинский первоисточник с его
знаменитым высказыванием о сверхчеловеке, шагнувшем по ту сторону добра
и зла, но среди книг с пометами Сталина произведений Ницше пока не обнаружено.
Дуновение же ницшеанства вполне ощутимо.
Пройдут годы, и уже после кровавой Отечественной войны рука Сталина
вновь потянется начертать похожую анаграмму. Сталин читает книгу Г. Александрова
"Философские предшественники марксизма" (М., 1940). На одной из страниц
автор излагает философскую систему Фихте, в которой решается диалектическое
противоречие между "Я" и "не-Я". По Фихте как результат разрешения этого
противоречия в сознании, как диалектический синтез рождается человеческая
личность. Точно так же, как на страницах книги Анатолия Франса, Сталин
вновь взрывается аккуратной надписью и знакомым рисунком на полях:
"Это
же чудесно! "Я" и "не-Я". Это же (+/-)!" [7], т.е.
- ноль, ничто.
И если в книге Франса он написал: "Это ужасно!", то здесь он
уже восхищен: "Это же чудесно!".
(+/-) такова первая опорная точка будущего портрета. Вторую опорную
точку обозначим его самым любимым словом - "Учитель".
Работая с архивом и библиотекой Сталина я наткнулся на редкое издание
пьесы А.Н. Толстого "Иван Грозный". На одной из страниц сталинской рукой
написано: "Учитель". Невольно мелькнула мысль - Сталин называет
деспота Грозного своим учителем. Однако вскоре стало ясно - поторопился.
За этой сталинской пометой стоит нечто большее, чем прямое указание на
средневекового кровавого царя как на учителя. Да и помета выглядит не совсем
обычно.
Во-первых, в книге много других сталинских надписей как на обложках,
так и на странице со списком действующих в драме лиц, не имеющих никакого
отношения к Грозному. Слово "учитель" повторяется несколько раз в окружении
десятков других помет и причудливых карандашных обводов, отражающих разнообразие
присущей Сталину моторики. В руки Сталина пьеса попала в самый разгар второго
года войны, скорее всего летом-осенью 1942 г. Книга была издана тиражом
всего 200 экз. в качестве первоначального варианта для театральных нужд.
Как известно, военная обстановка в это время была очень тяжелой. Наверное
поэтому написанные Сталиным слова звучат как заклинания, обращенные к самому
себе, а возможно, и к кому-то только ему тогда известному: "Выдержим",
"Не могу? - Помогу!", "Я помогу". В другом месте напоминает сам себе:
"Поговорить
с Шапошн." (Шапошников - начальник Генштаба. - Б.И.),
"Нитроглиц[ериновый]
завод" и другие. А вперемежку - какие-то цифры, скрипичные ключи
и много раз: "Учитель", а к нему снизу ведет росчерк в виде прописной
буквы "Т" [8]. Последнее совсем уже не понятно.
Во-вторых, когда просмотрел наудачу еще с десяток других книг из библиотеки
Сталина, то убедился, что на очень многих из них есть подобные записи.
Поэтому я внимательнейшим образом изучил всю сохранившуюся часть сталинской
библиотеки с точки зрения характера надписей. И вновь чуть не попал в ту
же ловушку, что и раньше, обнаружив сначала на полях нескольких книг Ленина
знакомые слова [9], а затем на одной из книг Троцкого
тот же росчерк в виде прописной буквы "Т" [10].
То, что Сталин мог считать своими идейными учителями Ленина, Троцкого
и Грозного одновременно, особенно не противоречило всему современному образу
Сталина. "Прогрессивный" опричный царь, "гениальный Вождь", "Иудушка Троцкий"
уже давно причудливо совмещаются в нашем сознании благодаря "учительскому"
гению Сталина и отечественным преподавателям истории. Но когда такие же
надписи я увидел и на других книгах, не имеющих никакого отношения ни к
вождям, ни к царям, ни к особым эпохам и изданных к тому же задолго до
того, как Сталин, хотя бы в мыслях, посмел себя отождествлять с царем Иваном,
пришлось отказаться от слишком прямолинейных аналогий. Отношение Сталина
к некоторым своим царственным предшественникам и историческим героям было
совсем не таким простым, как это сейчас нам представляется с легкой руки
литераторов и журналистов.
Присутствуя на заседаниях, работая в кабинете над документами или читая
книгу на даче, Сталин, как и всякий человек, время от времени отвлекался
от окружающего и в задумчивости машинально что-то писал или чертил на том,
что у него было под рукой. Если это было на заседаниях правительства или
политбюро, то он по давней генсековской привычке что-то помечал на память
себе в блокнот. Соратники, подозрительные, как и сам вождь, запуганные
им до крайности, думали, что он что-то фиксирует на их счет. Наверное,
иногда так и было.
Об особенностях сталинской памяти пишут многие. В большинстве своем,
чаще -военачальники, отмечают феноменальную способность Сталина запоминать
детали, имена, цифры. Наверняка он сам способствовал распространению завышенной
оценки своих мнемонических способностей. Он хорошо знал, что историческая
традиция приписывает уникальную память Гаю Цезарю, Наполеону Бонапарту,
Петру I и целому ряду других исторических личностей. Отсюда истоки легенды
и о феноменальной сталинской памяти.
Но те, кто знал его близко и оставил свои воспоминания, в частности
Молотов, Хрущев, Микоян, отмечают странности памяти вождя, особенно в послевоенный
период. С одной стороны, он был явно забывчив и мог в один момент запамятовать
фамилию собеседника - своего старого соратника. Однажды он забыл фамилию
Булганина в его присутствии [11]. С другой - когда это
ему очень было надо, вспоминал события многолетней давности. Вот как эту
особенность отметил, например, Микоян: "В последние годы жизни память
Сталина сильно ослабла - раньше у него была очень хорошая память, поэтому
я удивился, что он запомнил это предложение Молотова (повысить цены
на хлеб. - Б.И.), высказанное им в моем присутствии Сталину
в конце 1946 г. или в начале 1947 г., то есть шесть лет тому назад"
[12].
В 1923 г., когда ему было всего 43 года, он в первый раз пожаловался
врачам на сильное ослабление памяти, и это еще в самом начале его государственной
карьеры. Позже эта жалоба повторялась. Учитывая недостатки памяти, а также
огромный поток информации, который он замыкал на себя, доведя идею централизации
управления государством до полного абсурда, ему приходилось многое фиксировать
"на память" в особых блокнотах. В тех самых, которые, как считают некоторые
современные исследователи, бесследно исчезли из кабинета Сталина в Кремле
после его смерти.
Но помимо записей "на память", в этих же блокнотах или на отдельных
листах бумаги и, совершенно достоверно, на обложках читанных им книг, он
часто бессознательно рисовал привычные карандашные обводы, а внутри их
писал почти одни и те же слова и аббревиатуры. Чаще всего это были те самые
бегло написанные с прописной буквы слова: "Учитель", "Учительствовать",
соединенные
снизу уже знакомым нам единым росчерком с каким-то сокращенным может быть
именем или названием: "Тр", "Тиф...". Иногда, но уже в виде более
краткой анаграммы эти сочетания встречаются и на полях книг, заменяя знак
"NB".
Интересное наблюдение на этот счет содержится в книге воспоминаний бывшего
советского дипломата А. Бармина, накануне войны он стал невозвращенцем:
"На партийных мероприятиях и деловых совещаниях он обычно молча слушает,
курит трубку или папиросу. Слушая, рисует бессмысленные узоры на листе
своего блокнота. Два личных секретаря Сталина, Поскребышев и Двинский,
однажды писали в "Правде", что иногда в таких случаях Сталин пишет в своем
блокноте: "Ленин - учитель - друг". Они утверждали: "В конце рабочего
дня мы находили у него на столе листки бумаги с этими словами". Нельзя
исключить, что Сталин сам инспирирует подобные рекламные трюки, но это
совсем не значит, что нам следует верить в его сентиментальность" [13].
Бармин прав, Сталин, скорее всего, рационально использовал свой въедливый
синдром, сознательно оставляя для секретарей исписанные бумажки. Но в надписях
на книгах упоминания имени Ленина нет, а вот любимое словечко
"Учитель"
мы встречаем несколько раз на вклеенной карте и на последней обложке учебника
С.Г. Лозинского "История древнего мира. Греция и Рим" (Пг., 1923), на обложках
книги Н.Н. Попова "Мелкобуржуазные антисоветские партии" (М., 1924), на
странноватой брошюре А. Львова "Кинематографическая язва излечима" (М.,
1924) [14].
Особенно красиво он расписался на обложке непрочитанной им книги А.
Гастева "Плановые предпосылки" (М., 1926), на макете первого тома учебника
"История древнего мира", подготовленного в 1937 г. коллективом авторов.
Даже на полях книги Эрра "Артиллерия в прошлом, настоящем и будущем" (М.,
1925), пробуя перо, написал, а затем перечеркнул обводами все то же - "Учитель"
[15].
Нет нужды продолжать перечислять другие книги. Отметим только, что хронологически
они охватывают почти весь период сталинского правления, не имеют почти
никакого отношения к смыслу напечатанного в книге и, скорее всего, через
моторику сталинской руки отражают его психологическую установку.
Учитель сродни проповеднику. Так и не став православным священником,
он всю жизнь с упоением учил, поучал, вдалбливал. Недаром на многочисленных
съездах и конференциях, на собраниях ударников труда, передовых колхозников,
выпускников военных училищ и т.д. кино- и фотокамеры запечатлели его в
поучающей позе с наклонившимся вперед туловищем и с поднятым вверх указательным
пальцем правой руки.
Я не задавался целью специально проанализировать частотную статистику
употребления в сталинской пропаганде слова "учитель". Пропагандистские
клише "вождь и учитель", "учитель" народов" употреблялись в первую очередь
по отношению к самому Сталину. Но иногда первое из них употреблялось и
по отношению к Ленину. Совершенно замечательную разгадку пристрастия Сталина
к слову "учитель" дает, как мне представляется, его "Краткая биография".
Во втором (и последнем) издании биографии, тщательно отредактированном
самим Сталиным [16], в первый раз говорится под 1902
г., что "батумские рабочие уже тогда называли (его. - Б.И.)
учителем рабочих" [17]. Сталину - 23 года. Но
затем уже "учителем и другом" Сталина называется Ленин до самой
смерти последнего [18].
Ленин умер, и биография цитирует странный опус Сталина, написанный в
стиле ритмической прозы: "Помните, любите, изучайте Ильича, нашего учителя,
нашего вождя" [19]. Необычно и в то же время как-то
очень знакомо звучит призыв "любить" того, кого именуют "учителем". Позже
уже только к Сталину будут применимы все эти и другие превосходные эпитеты
с ключевыми понятиями
"учитель миллионных масс", "учитель народов"
[20].
В истории человечества "учителями народов" называли пророков, и прежде
всего Иисуса из Назарета. Согласно евангельской традиции Иисуса, как только
он приступил в 33 года к проповеднической деятельности, стали именовать
"Учителем" ("реббе" на древнееврейском) простых людей. Затем он прошел
обряд посвящения (крещения) у Иоанна Предтечи, как Сталин у Ленина. Надеюсь,
мне простится столь кощунственное сравнение, но оно лежит на поверхности.
И так же, как Учитель из Назарета, будучи по времени вторым после Иоанна,
стал в силу своей божественной благодати первым, так и "Учитель" из Тифлиса
возвысил себя над всеми, в том числе и над своим великим предшественником.
Та самая таинственная аббревиатура, о которой говорилось выше: "Т",
"Тиф.", в ряде сталинских помет вполне отчетливо расшифровывается как
"Тифлис". Нам известен только один "Учитель из Тифлиса".
Такова вторая опорная точка сталинского портрета. Третьей точкой станет
его физический облик со скрытыми от большинства людских глаз тяжелыми недугами.
Четвертой - неутолимая жажда бессмертия.
ПРОФИЛЬ НА ФОНЕ БИБЛИОТЕКИ
Если книга не новая, она немало может сказать и о том, кто ее читал
и что при этом думал, а иногда и что при этом делал. Листы старообрядческих
книг моей бабки по матери закапаны воском от свечей, зажигавшихся во время
молитв и ночных бдений. На страницах масса помет, сделанных разными почерками
за прошедшие три столетия. Мой отец, родом с Кавказа, чьи лучшие годы пришлись
на эпоху сталинщины, за всю свою жизнь собрал и потерял несколько прекрасных
библиотек. В советскую эпоху единственным накоплением, за которое не преследовали,
была библиотека. За библиотеку же из недозволенных книг не только сажали,
но и расстреливали. Инициатива в этом почти целиком принадлежала Сталину.
Как в древнем Китае или средневековой Европе за книгу могли заживо сжечь,
так в стране победившего социализма только за хранение книги, принадлежавшей
перу "врага народа" и других "идейных" врагов, стирали в лагерную пыль.
В этом смысле не были в полной безопасности не только члены ЦК, но даже
члены политбюро.
Возможно, после прихода Гитлера к власти, т.е. после 1933 г., а скорее
всего накануне известных переговоров о мире и дружбе с фашистской Германией
в 1939 г. была переведена и издана для членов советской правящей элиты
книга фюрера "Моя борьба". Конечно, ее прочитал и Сталин и оставил на ней
любопытные пометы. В фонде номинального главы государства М.И. Калинина
также сохранился экземпляр этой книги. Хороший перевод, очень толковые
и взвешенные комментарии. отличная и по современным меркам полиграфия.
Обложка светло-горчичного цвета с изящной черной свастикой в верхнем левом
углу, выходных данных нет, но не исключено, что ее отпечатали тогда же
по-дружески в Германии. Калинин прочитал книгу всю, оставил несколько десятков
значительных, но глухих помет, обнаруживающих его неподдельный интерес.
Но на первом листе книги написал: "Многосложно, бессодержательно...
для мелких лавочников" и т.д.
Он написал то, что было принято в свете тогдашней советской пропаганды.
Боялся "всесоюзный староста" и не читать (вождь приказал!), и читать так,
как хотелось - проверят и могут превратно истолковать, а жена сидит в лагере
[21].
Никто пока не подсчитал точно, сколько за годы советской власти десятков
тысяч наименований книг было сожжено, запрещено и содержалось в "спецхранах".
Этот своеобразный ГУЛАГ для книг и любой "вредной" печатной продукции (добавим
- и для архивов тоже) стал формироваться еще при Ленине по инициативе таких
просвещенных личностей, как Н.К. Крупская, А.В, Луначарский, М.П. Покровский...
Но Сталин придал этому явлению особый размах, организованность и систематичность.
Он сумел добиться того, что к середине 30-х годов единственным свободным
читателем в стране стал он сам. И этой свободой он пользовался с размахом
и с большим толком.
Бармин, в 30-е годы близко наблюдавший Сталина, поскольку был знаком
с членами его семьи и окружения, вспоминал:
"С каждой почтой из Москвы для руководства, секретарей партячейки
и библиотекарей стали поступать списки книг, которые должны быть немедленно
сожжены. Это были книги, в которых упоминались теоретики марксизма и другие
публицисты, которые считались скомпрометированными прошедшим процессом.
Поскольку практически перво-, второ- и третьеразрядные фигуры за последние
пятнадцать лет уже были изобличены в какой-нибудь ереси, я с изумлением
подумал, что у нас останется на полках библиотек! Достаточно было предисловия
Бухарина, Радека или Преображенского к любой классической работе - и она
летела в печку! В таком темпе, - подумал, я, - мы сожжем больше книг, чем
нацисты, и определенно больше марксистской литературы. Что и случилось
на самом деле.
Огромное число книг было сожжено только потому, что их редактировал
недавно изгнанный из страны известный советский библиограф Рязанов, основатель
института Маркса-Ленина. Первые издания сочинений Ленина, вышедшие под
редакцией Каменева и содержащие положительные отзывы о сегодняшних "предателях",
были изъяты из обращения.
Сталин лично почистил и переиздал единственный том его "сочинений"
- компиляция статей и речей - прежние издания были потихоньку изъяты из
магазинов и библиотек" [22].
Бармин ошибается - Д.Б. Рязанова не высылали из СССР, он был сослан
в Поволжье, а затем расстрелян [23]. Неточен он и в отношении
сочинений Сталина. До выхода в 1946 г. первого тома собрания сочинений
(при жизни Сталина вышло 13 томов и 3 тома подготовили к печати) он выпустил
десятка два сборников и отдельных брошюр со статьями, докладами и текстами
выступлений. Большинство из них с правками автора сохранились. Сам Сталин
наибольшее внимание уделял двум сборникам статей и речей: "На путях к Октябрю",
который до 1932 г. выдержал в разных вариантах три издания, а потом был
изъят, и - не менее знаменитому, чем "История ВКП(б). Краткий курс" - "Вопросы
ленинизма". С 1931 г., когда вышло первое издание, и до 11-го в 1947 г.
последний сборник постоянно редактировался. Все остальное в реплике Бармина
чистая правда.
Списки подлежащих изъятию книг составлялись вплоть до последнего дня
существования СССР.
Сталин правил и изымал не только чужие книги, но и собственные произведения.
Пришлось это делать потому, что в ранних изданиях он положительно оценивал,
оправдывал, защищал и сталкивал одних с другими своих недолгих союзников
- Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова... Даже "вечного" врага Троцкого
он в 1918 г. как-то неосторожно высоко оценил за Октябрь 1917 г. Когда
же последний текстуально его уличил в предательстве идеи мировой революции
и в переходе в 1924 г. на позиции "национального социализма" [24],
пришлось Сталину вычищать собственные издания и на этот счет.
Устраивая чистки в общественных и личных библиотеках вместе с их владельцами.
вытравливая имена и факты со страниц книг, он тем не менее очень бережно
относился к своей личной библиотеке. Книги всех репрессированных, причем
не только деятелей первого ряда, но и их учеников и приверженцев, Сталин
тщательно собирал, читал и хранил. Зачем? Как выяснилось он был абсолютным
прагматиком. В процессе государственного строительства, широко расточая
человеческий материал, он в то же время старался рационально использовать
его физические и интеллектуальные возможности. Бывшие большевистские вожди,
лидеры и просто интеллектуалы мало годились в качестве обычной лагерной
рабочей силы. Но их интеллектуальная мощь использовалась Сталиным до предела
как при жизни, так и, в особенности, накануне расстрела, и уж тем более
после. Не случайно его самый старый и преданный соратник В.М. Молотов несколько
раз возвращался в своих мыслях о прошлом к проблеме утилизации интеллекта
врагов: "Сталин, в общем, умел использовать и троцкистов, и правых,
но когда потребовалось, тут уж, конечно, полетели щепки... Но не использовать
таких лиц - тоже неправильно. А вот до каких пор можно использовать, тут
можно и ошибиться: либо слишком рано с ними разделаться, либо слишком поздно"
[25]. Какой молодец Вячеслав Михайлович - в старости
вытащил потайной ключик к пониманию феномена сталинизма. Точнее - к источнику
его интеллектуальной силы.
Гений Сталина (без кавычек!) заключался в безошибочном определении этого
момента. Например, Бухарин и Радек, последние три-четыре года отстраненные
от серьезных государственных дел, активнейшим образом работали в конкурсной
комиссии по оценке новых школьных и вузовских учебников по мировой и российской
истории. Образованные и талантливые люди они сделали все, что могли, для
усиления каркаса историософии сталинизма. Участвовали в литературном погроме
"школы" М.Н. Покровского, а Бухарин корпел над "сталинской" конституцией.
Многие, находясь под следствием в тюрьме, творчески сочиняли расстрельные
показания на самих себя и даже (как Радек) писали сценарии судебных процессов
над самими собой. А до этого и часто после умерщвления "двурушников и шпионов"
(Сталин отлично чувствовал интонационную музыку русского языка, отсюда
зловеще шипящие звуки двух его любимых словечек) вождь штудировал их произведения
с цветными карандашами в руках. Помимо уже упомянутых, вот перечень имен
врагов и их пособников, чьи книги несут на себе следы его вдумчивой работы:
Г. Сафаров, Э. Квиринг, Ф. Ксенофонтов, Г. Евдокимов, А. Бубнов, Ян Стен,
И. Стуков, В. Сорин, С. Семковский и др. В большинстве своем это публицистические
работы по истории партии, замешанные на личных ощущениях. На некоторых
из книг есть дарственные надписи авторов, так как почти все они поначалу
были активными членами антитроцкистской кампании. На обложках и страницах
других книг - комментарий самого Сталина, заинтересованный и резко враждебный
по отношению к Троцкому. Так на книжке Квиринга "Ленин, заговорщичество,
Октябрь", вышедшей в разгар борьбы в 1924 г., он начертал сам себе простым
карандашом: "Сказать Молотову, что Тр. (Троцкий. - Б.И.)
налгал
на Ильича насчет путей восстания (так в тексте. - Б.И.)".
Квиринг критиковал книгу Троцкого о Ленине.
* * *
Сталин был заядлым библиофилом. В дореволюционные годы, во время подполья,
ссылок и бродяжьей жизни профессионального революционера у него было мало
возможностей систематически читать, а главное - хранить книги. Но все,
кто с ним встречался тогда, отмечали его постоянно растущую начитанность.
В ранних работах, газетных и журнальных статьях, опубликованных на грузинском,
а затем на русском языках, он цитировал не только марксистских классиков,
но и довольно широкий спектр других зарубежных философов и историков, правда,
опубликованных на тех же двух доступных ему языках.
Из дореволюционных работ Сталина особенное внимание заслуживает довольно
большое произведение, показывающее знакомство 16-17-летнего автора с основами
марксистской доктрины, ее первоисточников и умение работать с литературой
по выбранной теме. В первую очередь, это относится к публиковавшейся в
Тифлисе на грузинском языке в 1906-1907 гг. серии статей под общим название
"Анархизм или социализм?".
Признанный мэтр от марксизма Г.В. Плеханов 12-ю годами раньше опубликовал
брошюру с похожим названием "Анархизм и социализм". В этих статьях Сталин
Плеханова не упоминает, но он уже явно усвоил и его трактовку "оппортунизма"
Бернштейна и так называемый "монистический" подход к истории природы и
общества. Книги Плеханова вновь войдут в круг его научных интересов в конце
30-х годов. В 1938 г. одновременно с "Историей ВКП(б). Краткий курс" было
переиздано одно из лучших произведений Плеханова "К вопросу о развитии
монистического взгляда на историю". В библиотеке Сталина сохранился экземпляр
этого издания с пометами.
В статьях Сталин обнаружил знание некоторых трудов Маркса и Энгельса,
цитировал Кропоткина, Бернштейна, Каутского, Виктора Консидерана (последователя
Фурье), упоминал Прудона, Спенсера, Дарвина и Кювье, а также ссылался на
книги французских историков и мемуаристов: П. Луи "История социализма во
Франции", А. Арну "Народная история Парижской коммуны", Э. Лиссагарэ "История
Парижской коммуны" [26].
Очень важно отметить, что в работе "Анархизм или социализм?" Сталин
впервые формулирует свое понимание основ диалектики и исторического материализма.
Почти через 40 лет он вновь изложит свой взгляд на эти проблемы, которые
будут вынуждены "усваивать" миллиарды подданных. Это произойдет после 1938
г., когда уже выйдут в свет не только "Истории ВКП(б). Краткий курс", но
и его официальная биография, новые школьные и вузовские учебники по истории,
в подготовке которых он примет самое непосредственное участие.
Список авторов, им упомянутых, огромен, но скорее всего первоисточники
он читал только те, что были опубликованы на русском и грузинском языках,
так как молодой Сталин ссылается на русские переводы французских историков,
Каутского и русскоязычного Кропоткина. К этому времени многие ключевые
работы Маркса, Энгельса, Прудона и даже Бернштейна были переведены на русский
язык. Многое было переведено и на грузинский. Вспомним, что грузины в социал-демократическом
движении по численности занимали второе-третье места после русских и евреев,
особенно в меньшевистском крыле. А это были высокообразованные люди.
Еще одна любопытная деталь - в этой работе юный Сталин впервые, наверное,
привел автобиографический факт. Как Маркс в "Капитале" рисовал некоего
портного для иллюстраций своих политэкономических изысканий, так и Сталин
использовал образ покойного отца-сапожника. Объясняя читателю, каким образом
мелкобуржуазное сознание трансформируется в социалистическое, Сталин, не
называя имени, на нескольких страницах описал его судьбу: работал в крохотной
собственной мастерской, но разорился. Пытаясь скопить денег для открытия
нового дела, поступил на работу на обувную фабрику Адельханова в Тифлисе,
но скоро понял, что никаких перспектив для открытия собственного дела не
имеет, в результате чего сознание Виссариона Ивановича Джугашвили (именно
так, в русской транскрипции "Иванович", будет писаться в будущих биографиях
вождя отчество родителя) из мелкобуржуазного трансформируется в пролетарское
и наш добрейший сапожник "вскоре приобщается к социалистическим идеям"
[27].
Оставим на совести автора картину эволюции сознания отца, убитого, по
слухам, в пьяной драке, когда сын был еще ребенком. Важнее другое - уже
в молодые годы Сталин усвоил и внушал другим: "За изменением материального
положения сапожника в конце концов последовало изменение его сознания".
"Сознание" для него уже было прямо производно от материального положения
человека. На этом постулате, вытекавшем из притчи о сапожнике, будет вскоре
основана вся официальная философия жизни российского общества XX в.
Отметим также, что использование образа покойного отца, который, как
говорят, жестоко обращался при жизни и с ним, и с матерью, указывает, что
Сталин, как всякий человек рано потерявший родителя, идеализировал его,
правда в духе новой "материалистической" веры.
Через много-много лет, когда Сталину исполнилось уже 73 года, Министерство
иностранных дел СССР переслало ему подарок польки Я. Моравской: письмо
и книгу Э. Лиссагарэ "История Парижской Коммуны" объемом более 500 страниц,
изданную в Санкт-Петербурге в очень далеком 1906 г. Пакет пришел 11 января
1953 г. Жить ему оставалось чуть более полутора месяцев. Но, как вспоминают
очевидцы, он был активен и продолжал, пусть не так, как прежде, но все
еще много читать. Скорее всего послание молодости не успело попасть к нему
в руки или он счел нужным оставить его без внимания, как всегда насторожившись,
когда речь заходила о его дореволюционной биографии. И это символично:
у многих начало жизни и ее конец озарены одним светом. Но мы этого не осознаем.
Других европейских языков, кроме русского, Сталин не знал. И, видимо,
это очень задевало его самолюбие. Есть свидетельства, что он пытался изучать
немецкий, когда был за границей [28]. В ссылке в Туруханском
крае он брался за изучение только что изобретенного эсперанто, предполагалось,
что это язык будущего мирового Интернационала [29]. Симптоматично,
что позже он всех эсперантистов беспощадно преследовал. И не только из-за
постигшей его неудачи. После войны он вплотную занялся вопросами языкознания.
"Не зря Сталин занялся вопросами языкознания, - отмечал Молотов.
- Он считал, что, когда победит мировая коммунистическая система, а
он все дела к этому вел, главным языком межнационального общения станет
язык Пушкина и Ленина" [30]. Отметим, что речь идет
не о мировой революции, а о победе "системы", вершиной которой должен был
стать сталинский СССР. Личная неудача с освоением иностранных языков стала
косвенным фактором глобальной державной политики.
Еще до революции Сталин, видимо, пытался изучать английский. Ничего
из всего этого не вышло. Наверное, еще в духовной семинарии усвоил зачатки
латыни, старославянского и русского церковного языка. Последнее обстоятельство
облегчило усвоение русского литературного языка, но сказалось на характере
его стилистики. Следы неудовлетворенной тяги к иностранным языкам встречаются
на страницах книг из его библиотек сплошь и рядом. Помет нет только на
эсперанто. Красивым, ровным почерком писал он на полях известные латинские
изречения, правда не всегда относящиеся к смыслу читаемого. С удовольствием
их отмечал, если встречались в тексте. Например, в работе Маркса "Критика
Готской программы" обвел волнистой линией заключительную фразу: "Dixi
et salvavi animan meam" (Я сказал и тем спас свою душу) [31].
Второе издание книги Г. Александрова "Философские предшественники марксизма",
обреченного им в 1947 г. на погром и поругание, собственноручно изукрасил
цитатами и комментариями к ним:
"Многознание не научает быть умным". Гераклит. Т.е. учись, а не дилетантствуй
впустую";
"Марксизм - не догма, а руководство к действию. Ленин";
"Свобода лежит по ту сторону материального производства. (К. Маркс)".
Переводил на немецкий или английский языки отдельные слова или имена
собственные. И не всегда поймешь - знал ли он на самом деле, как они пишутся
на родных языках, или, не жалея времени, специально рылся в справочниках?
Например, все в той же книге Александрова (и не только в ней) под гравированным
портретом Гольбаха воспроизвел русскую надпись по-английски: "Pol Henri
Holbach" [32]. Судя по неточностям, написал так,
как казалось правильным. В задумчивости он вообще любил чиркать карандашом
и ручкой. Иногда чисто машинально, но иногда, как выясняется, с глубоким
подтекстом.
Поскольку сам он не переводил с европейских языков, тем не менее многие
русские слова, заимствованные из других языков, требовали пояснений. Обращаться
к кому-то за помощью "выдающемуся" специалисту в области языкознания было,
видимо, не желательно, поэтому только на Ближней даче в Кунцеве в его библиотеке
скопилось к концу жизни почти с десяток толковых словарей иностранных слов.
Среди них два словаря иностранных слов дореволюционного издания Ф. Павленкова,
"Полный толковый словарь всех общеупотребительных иностранных слов" Н.
Дубровского, вышедший в Москве в 1905 г. 21-м изданием, два словаря, составленных
Бурдоном и Михельсоном и изданных, соответственно в 1899 и 1907 гг. [33]
Так что всю жизнь он не чурался черновой и подготовительной работы.
В молодости его политическая деятельность на Кавказе включала не только
организацию демонстраций, забастовок, стычек с полицией, ограблений банков
для пополнения партийной кассы, но и устную агитацию и пропаганду марксизма,
а также обустройство типографий, издание газет и листовок, распространение
печатной продукции.
В 1889-1901 гг. небольшая комнатка при Тифлисской обсерватории, где
он работал согласно его официальной биографии "вычислителем-наблюдателем"
[34], а по мнению современных биографов - ночным сторожем,
была превращена в склад нелегальной литературы [35].
Это, конечно, не библиотека, но привычка иметь под рукой книги, причем
сразу несколько экземпляров одного наименования, сохранилась на всю жизнь.
Наиболее значимые для него произведения он возил с собой, их могло быть
сразу два-три экземпляра. Все их он по несколько раз перечитывал с карандашом
в руке.
Совершенно очевидно, что, даже если бы он захотел все же собрать значительную
библиотеку, жизненные обстоятельства того времени не позволили бы этого
сделать. Однако ему удалось сохранить вплоть до головокружительного взлета
своей политической карьеры в 1922 г. несколько марксистских книжек и, возможно,
некоторые брошюры Ленина, а, главное, довольно полный комплект большевистского
легального журнала "Просвещение" за 1911-1914 гг. Отдельные номера именно
- этого журнала он хранил всю жизнь в нескольких экземплярах. И это не
случайно. В журнале публиковались все видные большевистские публицисты:
Ленин, Зиновьев, Каменев, Покровский, Стеклов и др. Публиковались еще не
известные тогда русскому читателю произведения Маркса и Энгельса, Бебеля,
Меринга, Каутского и даже - идейных противников большевизма типа Павла
Аксельрода и многих других. Скорее всего этот журнал был главным источником
его политического самообразования.
Официальная биография, которую он сам правил и дописывал, в вопросе
о круге чтения молодого Сталина и его интеллектуальных упражнениях чуть-чуть
привирает. В ней утверждается, что еще в 1896-1898 гг., т.е. между 17-м
и 19-м годами жизни "Сталин много и упорно работает над собой. Он изучает
"Капитал" Маркса, "Манифест коммунистической партии" и другие работы Маркса
и Энгельса, знакомится с произведениями Ленина, направленными против народничества,
"легального марксизма" и "экономизма". Уже тогда работы Ленина произвели
глубокое впечатление на Сталина. "Я во что бы то ни стало должен увидеть
его", - сказал Сталин, прочтя работу Тулина (Ленина)" [36].
Так сказано в последнем издании его официальной биографии.
Она, конечно же, умалчивает о том, что в ссылке за Полярным кругом,
когда умер один из сосланных товарищей, Сталин, нарушая традиции, единолично
завладел библиотекой покойного, чем вызвал негодование своих коллег. Они
же, напротив, охотно делились с ним. Так, Я.М. Свердлов давал ему читать
обширную монографию француза А. Олара "Политическая история французской
революции" [37]. Для новых поколений русских революционеров
французская революция была если не образцом, то уж во всяком случае "учебным
пособием". Для Сталина тоже.
Однако позже он использовал и другие стороны революции - уроки ее победоносных
войн против всей Европы, феномен Наполеона (и Кромвеля), борьбу с "врагами
народа", механизм организации массовых психозов. Без всякого сомнения в
революции его волновали ожесточенная борьба, гражданские и внешние войны,
непримиримое противоборство. Поэтому революционная тема плавно перетекала
в военную и наоборот. Об этом же и книга Г.Е. Зиновьева "Война и кризис
социализма": о национальных революциях и национальных войнах, о войнах
освободительных и войнах наступательных, захватнических. То, что Сталин
потом говорил и писал о войнах справедливых и несправедливых во многом
перекликается с мыслями Зиновьева. Сюда же нужно отнести курс лекций талантливейшего
историка Н. Лукина (Н. Антонова), уничтоженного им в самом конце 30-х годов,
"Из истории революционных армий", а также воспоминания Бисмарка и Людендорфа,
военно-исторические монографии Г. Леера и А. Свечина. Даже изучая такие,
казалось бы, специфические издания середины XIX в., как "Артиллерийский
журнал", он в первую очередь обращал внимание на статьи по истории войн
и истории оружия.
Псевдоним "Тулин" Ленин наиболее часто употреблял именно в публикациях
тоненького партийного журнальчика "Просвещение". Да и первое знакомство
со всеми этими уже политически громкими именами теоретиков революции и
их произведениями - по большей части из того же источника. Но необходима
поправка - человек "огромной теоретической мощи", как говорилось
о Сталине в официальной биографии, чей профиль на транспарантах и плакатах
наплывал на лики великих предшественников - Маркса, Энгельса, Ленина, так
и не смог освоить целиком в течение всей своей длинной жизни главную книгу
марксизма - "Капитал". В библиотеке Сталина сохранилось несколько томов
различных изданий этого фундаментального произведения, вышедших в СССР
в 20-30-е годы. Но судя по пометам, есть веские основания полагать, что
он так и не продвинулся в освоении этого труда далее нескольких, главным
образом, вводных и заключительных разделов. И в той же юношеской статье
"Анархизм или социализм?" упоминается лишь "Послесловие" к "Капиталу".
Теорию прибавочной стоимости он усваивал, что называется, из "вторых рук"
- из книг интерпретаторов марксизма, которые присутствуют там же.
Другие работы Маркса и Энгельса, усвоить которые было проще, он по своему
обыкновению читал и перечитывал в течение своей генсековской жизни не один
раз. Здесь и несколько изданий "Анти-Дюринга" и "Немецкая идеология", "Гражданская
война во Франции", "Диалектика природы", "Людвиг Фейербах", "Происхождение
семьи, частной собственности и государства" и собрание так называемых "Исторических
работ" Маркса и др.
В журнале "Просвещение" в 1913 г. было опубликовано и первое заметное
произведение самого Сталина на русском языке "Марксизм и национальный вопрос"
[38]. Писал он ее в Вене в конце 1912 - начале 1913 г.
под наблюдением Ленина. Вопреки мнению Троцкого и многим, писавшим о Сталине
после XX съезда КПСС, Ленин всю жизнь (за исключением нескольких предсмертных
месяцев) протежировал "чудесному грузину". Благодаря Ленину Сталин еще
до революции сделал довольно успешную партийную карьеру: был кооптирован
в состав ЦК, был делегатом нескольких заграничных съездов партии, руководил
вместе с другими видными деятелями РСДРП(б) центральными партийными изданиями,
в частности "Правдой", занял высший административный пост в партии. Ленин
явно любил и поощрял Сталина. Так, во время работы Сталина над брошюрой
"Марксизм и национальный вопрос" Ленин, преувеличивая, писал М. Горькову:
"У
нас один чудесный грузин засел и пишет для "Просвещения" большую статью,
собрав все австрийские и пр. материалы" [39].
Что же это за "все" материалы? Австрийские материалы действительно есть,
но их не так уж много и они почти все переводные. В своей ныне всемирно
знаменитой работе Сталин широко процитировал двух австрийских авторов:
О. Бауэра "Национальный вопрос и социал-демократия" издательства "Серп"
1909 г. и Р. Шпрингера "Национальная проблема" издательства "Общественная
польза" 1909 г. Кроме этого он использовал работы на русском языке: бундовца
В. Коссовского "Вопросы национальности" (1907), сборник "Дебаты по национальному
вопросу на Брюннинском партейтаге" (1906), а также исследования К. Маркса
"К еврейскому вопросу" и К. Каутского "Кишиневская резня и еврейский вопрос"
(1902). Кроме этого он цитировал информационные издания Бунда, отчеты о
его конференциях, грузинскую газету "Чвени цховреба" ("Наша жизнь") и русскую
"Наше слово".
Знакомство с немецким языком проявляется лишь в двух случаях: к необязательной
цитате из книги И. Штрассера "Der Arbeiter und die Nation" и к примечанию:
"В
русском переводе М. Панина (см. книгу Бауэра в переводе Панина) вместо
"национальных особенностей" сказано "национальные индивидуальности". Панин
неверно перевел это место, в немецком тексте нет слова "индивидуальность",
там говорится о "nationalen Eigenart", т.е. об особенностях, что далеко
не одно и то же" [40]
Работа "Марксизм и национальный вопрос" создала ему репутацию большевистского
интерпретатора национальных проблем и послужила обоснованием для вхождения
в первое советское правительство в качестве наркома по делам национальностей.
Обратим внимание на то, что главный удар в этой работе направлен не столько
против "оппортунизма" О. Бауэра и Р. Шпрингера, сколько против их толкования
"еврейского вопроса" и против политики еврейской социал-демократической
рабочей партии (Бунда).
Так, в сферу его коренных интересов вошел не только национальный, но
и еврейский вопрос, превратившийся со временем в один из краеугольных камней
сталинской политики и исторического раздела его идеологии. Именно здесь
он так сформулировал "марксистское" понятие "нация" (знаменитые пять признаков),
что оно исключило евреев (и цыган), и, надо заметить, только их, из состава
"полноценных" наций. Ни Ленин, ни он сам, думая тогда о борьбе за единство
социал-демократического движения среди народов российской империи, не подозревали
о далеко идущих последствиях такого толкования на всю историю XX в. и политическую
судьбу самого Сталина.
* * *
Революция не принесла оседлости в его жизнь. Во время гражданской войны,
нередко выполняя роль доверенного лица Ленина, Сталин колесил по всей стране
и фронтам, не имея постоянного пристанища. Даже в столице постоянная жилая
комната появилась у него только в середине гражданской войны. Но и в это
время он находил возможность читать и собирать книги. Какие из сохранившихся
изданий сталинских библиотек относятся к этому времени, сейчас установить
трудно. На основании того, что есть в современных архивах, можно предположить,
что он продолжал читать и собирать произведения Ленина, Маркса, Энгельса,
Люксембург, Каутского, а также других теоретиков и публицистов: Зиновьева,
Троцкого, Бухарина, Богданова...
Часть книг, относящихся к этому времени, можно отделить от остальных
произведений будущих "врагов" не только по году публикации, но и по той
доброжелательной интонации, которая до сих пор сквозит через сохранившиеся
на их страницах пометы. Реальный круг его интеллектуальных интересов, конечно
же, был шире. Судя по выходившим в то время статьям самого Сталина, сюда
входили и произведения видных деятелей европейской социал-демократии, а
так же публицистические и художественные произведения на русском языке.
Хотя он как народный комиссар по делам национальностей параллельно занимался
и этими вопросами, отчетливых следов такой деятельности среди сохранившихся
читанных им книг не видно. Однако из текстов докладов, которые Сталин делал
на различных форумах как нарком, вытекает, что он вместе со своим немногочисленным
аппаратом прорабатывал большую литературу по национальным проблемам.
Но постепенно, по мере того как Сталин превращался в могущественного
Генерального секретаря ЦК РКП(б) и появлялась в связи с этим возможность
вести оседлую жизнь, он стал обрастать различными библиотеками. Да и положение
обязывало. Мы как-то подзабыли, что в эти годы, как никогда раньше, а тем
более позже, политическая борьба в России была тесно связана с борьбой
интеллектуальной. В этой борьбе оперировали отвлеченнейшими философскими
идеями и понятиями, политэкономическими терминами, данными из мировой и
российской истории. Журналистика и вообще литературная и научная работа
была формой политической жизни большевистских вождей, а не делом лакействующего
партийного или государственного аппарата.
Для многих большевистских лидеров было естественно знать, как отечественную
и мировую литературную классику, поэзию и музыку. так и несколько европейских
языков. Все вожди имели зачастую огромные личные библиотеки и архивы, основа
которых была заложена еще в эмиграции. Чего, например, стоят дошедшие до
нашего времени библиотеки Ленина или Троцкого? О книжных собраниях других
вождей приходится судить по косвенным данным. Вместе с людьми в "расход"
отправлялись и их личные библиотеки.
Все политические деятели первого ряда были людьми европейски образованными.
Из них лишь Сталин так и остался недоучкой-семинаристом, но он упорно всю
свою жизнь восполнял пробелы в образовании, не только находя время для
учебы в официальных партийных заведениях, но и читая, читая, читая... И
об этом можно судить не только на основании воспоминаний современников,
часто вызывающих законные сомнения. Почти все воспоминания, написанные
в СССР при его жизни. явно льстили, преувеличивали или, не желая того,
выбалтывали "лишнее". Он терпеть не мог мемуаристов, особенно из близких
родственников. Многих он посадил или уничтожил только за то, что они, как
он выражался, "знали слишком много и болтали слишком много". Воспоминания
о Сталине и эпохе, написанные за рубежом или после его смерти в России,
чаще более взвешенны, но и они не без вранья. Более надежные свидетели
- книги его библиотек.
Совершенно достоверно - Ленин был для него главным теоретическим источником,
и не потому только, что он использовал Ленина, его партийную публицистику
в качестве основного идеологического оружия в борьбе с различными оппозициями.
Убеждая других и себя, что он по праву является его духовным наследником,
Сталин вынужден был постоянно штудировать ленинские тексты. Не все он,
безусловно, принимал. Редко, но можно встретить на страницах ленинских
работ критические замечания Сталина (как и в адрес Энгельса и других теоретиков,
за исключением Маркса). Но в целом ленинское наследие было для него источником,
из которого он черпал для своих вечно меняющихся политически конъюнктурных
доктрин.
Здесь, конечно, соблазнительно вновь сослаться на церковное воспитание
с его библейской догматикой. Но методы церковного догматизма мало чем отличаются
от принципов талмудизма, на котором в юности воспитывались его главные
политические оппоненты. Ничем не отличался от Сталина в этом отношении
Зиновьев, написавший в том же догматично-цитатническом духе книгу "Ленинизм",
изданную в 1926 г. Книга антитроцкистская, но Сталин использовал ее против
самого Зиновьева. При случае жонглировали цитатами и гораздо более одаренные
Каменев и Бухарин. Троцкий, которому в принципе такой стиль идейного существования
претил, вынужден был прибегать к нему, обращаясь к авторитету Ленина.
Сталин всю кремлевскую жизнь собирал произведения Ленина. Получив власть,
он разыскивал и собирал у себя как дореволюционные и прижизненные издания
Ленина (в том числе редчайшие), так и их последующие переиздания. Как обычно,
держа под рукой несколько экземпляров, читал и перечитывал с карандашом
в руке: "Детскую болезнь "левизны" в коммунизме", "Что такое "друзья народа"...",
"Пролетарская революция и ренегат Каутский", "Две тактики...", "Государство
и революция", "Материализм и эмпириокритицизм", "Империализм, как высшая
стадия капитализма" и т.д. Все четыре издания собраний сочинений Ленина,
причем в различных "заводах" читаны им не единожды. Правда, не на всех
томах остались пометы, но те произведения, которые его чем-то волновали,
испещрены вдоль и поперек.
* * *
В конце 20-х - начале 30-х годов у него было по крайней мере две библиотеки:
одна в рабочем кабинете в Кремле, другая - на подмосковной даче в Зубалове.
На даче Сталин жил с 1919 по 1932 г. Там же находились не только семья,
но и родственники по первому браку, а также родня второй жены Надежды Аллилуевой.
До самоубийства жены самая большая библиотека была здесь, на даче. По свидетельству
его дочери Светланы в ее комплектовании принимала участие и мать. Кроме
родителей и детей никто этих книг не касался, впрочем, как и книг других
собраний. Специального помещения для библиотеки не было - она располагалась
в обширной столовой. Светлана Аллилуева пишет: "Отец приходил обедать
и, проходя мимо моей комнаты по коридору, еще в пальто, обычно громко звал,
- "Хозяйка!" Я бросала уроки и неслась к нему в столовую - большую комнату,
где все стены были заставлены книжными шкафами, и стоял огромный резной
старинный буфет с мамиными чашками, а над столиком со свежими журналами
и газетами висел ее большой портрет" [41].
Судьба этой библиотеки не совсем ясна. Хотя дача вскоре пришла в упадок,
книги, кажется, никуда не вывозили до 1943 г., когда Сталин приказал закрыть
дачу, на которой младший сын Василий устраивал попойки. По словам С. Аллилуевой,
после смерти отца книги с дачи в Зубалове попали в библиотеку кремлевской
квартиры Сталина.
В первой половине 30-х годов в Кремле у Сталина было уже две библиотеки.
Однако, самая старая, просуществовавшая до его смерти, в рабочем кабинете.
Кабинет и библиотеку хорошо описал известный авиаконструктор А.С. Яковлев.
Его воспоминания относятся к весне 1939 г.:
"Первое впечатление от кабинета Сталина врезалось в мою память на
всю жизнь. Признаться, я был как-то разочарован, меня поразила его исключительная
простота и скромность. Большая комната со сводчатым потолком выходила тремя
окнами на кремлевский двор. Белые, гладкие стены снизу в рост человека
облицованы светлой дубовой панелью. Справа, в углу, как войдешь, -витрина
с посмертной маской Ленина. Налево - большие стоячие часы в футляре черного
дерева с инкрустацией. Через весь кабинет постлана ковровая дорожка к письменному
столу. Над письменным столом - портрет В.И. Ленина, выступающего с трибуны,
работы художника Герасимова.
На письменном столе - книги и бумаги... За столом - кресло, слева
от него столик с телефонами разного цвета, справа, в простенке между окнами
- черный кожаный диван и стеклянный книжный шкаф. Я заметил некоторые книги:
собрание сочинений Ленина, Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона,
Большая Советская Энциклопедия. ..
Из кабинета была раскрыта дверь в другую комнату, стены которой,
как я заметил, сплошь увешаны географическими картами, а посередине стоял
огромный глобус" [42].
Это была комната отдыха, куда мало кто приглашался из посторонних. Похожие
описания кабинета оставили Г.К. Жуков и В.М. Молотов.
Другая библиотека располагалась в кремлевской квартире, которую оборудовали
в бельэтаже здания Сената, построенного Казаковым. Когда-то это был просто
коридор, с отходившими от него, по словам дочери, унылыми комнатами. Предполагалось,
что главный чиновник страны сможет попадать в эту квартиру прямо из своего
кремлевского кабинета, который находился на втором этаже этого же здания.
Но Сталин приходил на квартиру только обедать, а вечером уезжал на Ближнюю
дачу. Эта библиотека насчитывала несколько десятков тысяч книг, размещенных
в дубовых шкафах. В 1957 г. библиотеку Сталина принимал на хранение заведующий
библиотекой Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Ю. Шарапов. Позже
он вспоминал:
"В Кремле бросился в глаза высокий шведский шкаф с выдвижными полками,
весь набитый книгами и брошюрами с закладками. Это была эмигрантская, белогвардейская
литература и сочинения оппозиционеров, тех, кого Сталин считал своими идейными
противниками и просто врагами" [43].
В более ранние годы в Кремле у Сталина были и другие квартиры, где,
судя по всему, без библиотек не обходилось. Одна находилась в здании, которое
стояло на месте теперешнего Дворца съездов, здесь он жил в одной квартире
с Молотовым. Было у него в 1923 г. жилье и в двухэтажном отдельно стоящем
флигеле в Кремле, а самую первую кремлевскую комнату он получил по личному
распоряжению Ленина [44]. После 1922 г. специальный кабинет
был у Сталина и в здании ЦК ВКП(б) на бывшей площади Ногина. Скорее всего
везде у него были книги, но об этом ничего не известно.
Ближняя дача в Кунцеве ("Волынское") - любимое жилье Сталина. Сначала
там построили одноэтажный дом по проекту известного сталинского архитектора
Мержанова. В этом доме проводились заседания с ближайшими соратниками,
принимали иностранных гостей, устраивали банкеты. Здесь Сталин жил один.
После войны, в 1948 г., дача была перестроена: появился второй этаж, где
никто никогда не жил и где располагался большой банкетный зал. Сам хозяин
всегда обитал внизу и практически в одной комнате. "Она служила ему
всем, - пишет С. Аллилуева. - На диване он спал (ему стелили там
постель), на столике возле стояли телефоны, необходимые для работы, большой
обеденный стол был завален бумагами, газетами, книгами. Здесь же, на краешке,
ему накрывали поесть, если никого не было больше" [45]
Конечно же была и отдельная спальня, где, как говорят, рядом с деревянной
кроватью стоял большой книжный шкаф [46].
Кроме этих комнат, на первом этаже дачи был еще один банкетный зал с
роялем, куда приглашали по ночам членов политбюро, а также несколько детских
комнат и бильярдная. Со временем хозяин приказал все детские комнаты объединить
в одну, куда велел внести диван, постелить ковер и поставить стол, как
в других жилых комнатах, там же стоял еще один книжный шкаф.
В огромной прихожей первого этажа по всем стенам были развешаны карты.
Работать с картами Сталин любил еще со времен гражданской войны не меньше,
чем с книгами. Молотов вспоминал: "Он очень карты любил географические,
вот здесь Азия была, Европа, все карты. Здесь мы топтались подолгу... Как
бы Северный Ледовитый океан, сибирские реки, богатства Сибири использовать
- этим он очень интересовался, особенно устьем Оби... Как бы там построить
порт" [47]. В архивном фонде Сталина сейчас собрано
почти 200 самых различных карт: военных, географических, политико-экономических,
исторически относящихся к различным частям света, территориям СССР, отдельным
республикам и регионам. На большинстве из них есть пометы, сделанные рукой
Сталина. И в книге, не важно относилась ли она к современности или к глубокой
древности, если в ней имелись карты, он обязательно что-нибудь отмечал
цветными мягкими карандашами.
С началом войны, в 1941 г., точно так же, как Ближняя дача, был оборудован
для вождя дом в Куйбышеве, куда предполагался переезд правительства, если
столица будет сдана немцам. Туда перевезли библиотеку из кремлевской квартиры,
а Ближнюю дачу заминировали. Во время войны даже его бомбоубежище в Кремле
было оборудовано по тому же принципу, что и дача. Был у него свой кабинет
с книгами и картами в бомбоубежище Генерального штаба. Всю войну библиотека
из кремлевской квартиры находилась в Куйбышеве.
К концу жизни Сталин был охвачен зудом перестройки своего старого жилища
и строительством новых дач. На Ближней даче помимо перестройки старого
дома он приказал соорудить отдельный деревянный флигель, наполовину врытый
в землю. В нем были сооружены стеллажи из неструганых сосновых досок, на
которых и расположилась большая часть книг его библиотеки, прежде всего
литература, которую он стал собирать еще в 20-е годы: книги по гражданской
истории, истории войн, различные варианты уставов Красной Армии, а также
художественная литература [48].
При демонстративной нетребовательности к бытовому комфорту Сталин, как
древнеримские императоры, обожал строить новые виллы. (Не случайно история
императорского Рима его так сильно волновала). У него было три дачи на
Кавказе: одна в Сочи, в районе серных источников Мацесты; другая в Абхазии
высоко в горах недалеко от города Гагры, по замыслу она напоминала "Орлиное
гнездо" Гитлера в Альпах, и дом на берегу Черного моря в районе "Зеленого
мыса" на территории огромного парка. Помимо дач на Кавказе была дача и
в Крыму.
Везде, судя по всему, Сталин обустраивал свои жилища по все той же привычной
схеме с обязательными диванами, коврами, бильярдом, патефоном или другими
музыкальными устройствами и библиотекой. В отличие от книг патефонные пластинки
с итальянскими певцами, русскими оперными ариями, грузинскими, украинскими
и русскими народными песнями, с записями любимого им хора имени Пятницкого
он заказывал не только в СССР, но и за границей [49].
Согласно описи имущества Ближней дачи, сделанной после смерти Сталина,
в его коллекции было 93 грампластинки оперной музыки, 8 -балетной музыки,
507 - русских и украинских песен [50]. Судьба пластинок
из сталинских фонотек неизвестна, может быть, они до сих пор находятся
на бывшей даче вождя.
У Сталина был небольшой, но приятный, возможно еще в семинарии поставленный
голос. Во время застолий он вместе с партийными товарищами особенно душевно
исполнял русские народные и белогвардейские песни. Если бы Троцкий об этом
узнал в то время, когда начал писать биографию Сталина в конце 30-х годов,
то он, без сомнения, обыграл бы это как прямое доказательство контрреволюционного
перерождения сталинизма. Впрочем, Молотов поведал о песенных пристрастиях
вождя спустя почти три десятилетия после его смерти. Нечего и напоминать,
что за исполнение белогвардейского песенного фольклора даже в очень узком
кругу обычным смертным было бы обеспечено осуждение по статье "контрреволюционная
агитация и пропаганда".
В Подмосковье у него было еще несколько дач. До того, как в подмосковных
Горках был организован музей Ленина, он, выселив оттуда Крупскую, расположился
там сам. Под одну из дач была также приспособлена старинная барская усадьба
"Липки" на 200-м километре Дмитровского шоссе (Дальняя дача). Еще одна
- новый дом, построенный перед войной в Семеновском. И там оборудовалось
все точно так же, как в Кунцеве.
Что случилось с содержимым этих дач и с книгами, сейчас установить трудно.
На Кавказе обстановка сталинских усадеб стала растаскиваться в первый же
год после смерти хозяина. Известно также, что сразу после смерти Сталина
вся обстановка Ближней дачи, включая и библиотеку, была перевезена на склады
МГБ по приказу Берии. Он был назначен членом комиссии по сохранению наследия
вождя. После расстрела Берии, обстановка на Ближней даче была восстановлена.
Предполагалось, что там будет мемориальный музей, который должен был открыться
в сентябре 1953 г. [51] Музей открыли на очень короткое
время, а затем все, что было связано с именем Сталина и его эпохи, стало
сознательно уничтожаться и скрываться.
Почти точно так же, как Сталин уничтожал подлинные свидетельства о своих
великих революционных соратниках, уже его совсем не великие соратники принялись
выскабливать память и о нем, причем и в прямом и переносном смысле. Не
только сносились бесчисленные и безобразные гипсовые бюсты, бетонные, гранитные
и мраморные монументы, вырубались талантливо сделанные флорентийские мозаики
и золоченые смальты, переименовывались бесчисленные колхозы, заводы, населенные
пункты. Самое же главное - тщательно скрывались документы и другие источники,
проливавшие свет на личность Сталина, на его духовный и интеллектуальный
мир. Происходит это вплоть до нашего времени, т.е. почти 50 лет спустя
после его смерти.
Историк знает, для того, чтобы общество изжило какое-нибудь тяжелое
социальное явление, оно должно быть осмысленно обществом же с самых различных
позиций. А для этого с него должен быть сдернут покров "тайны", и в первую
очередь это относится к архивам. Но кто слушает историка, а тем более в
России да еще в XX в.? Читатель должен учитывать, что в обобщенный образ
российского историка намертво впаян образ и самого Сталина как главного
идеолога философии истории России XX в. Именно поэтому сталинизм, пусть
и в других обличиях, еще не умер. Как и бонапартизм во Франции, сталинизм
в России полностью не умрет никогда.
Дочь Сталина - Светлана Аллилуева, судя по ее воспоминаниям любила в
Сталине отца, но ненавидела в нем кровавого тирана. Ровно через два года
после смерти отца, 5 марта 1955 г., видимо понимая, что квартира и кабинет
в Кремле не будут сохранены в неизменном виде, как не будет и музея на
Ближней даче, она направила письмо члену президиума и секретарю ЦК КПСС
Н.А. Булганину, в котором писала, что на квартире отца в Кремле осталась
большая библиотека. Ее начала собирать еще ее мать, Н.С. Аллилуева. Библиотека
пополнялась в предвоенные и послевоенные годы и насчитывала много сотен
томов, главным образом, художественной и исторической литературы. Какова
судьба этой библиотеки сейчас - она не знает, так как уже давно не была
на прежней квартире. С. Аллилуева просила передать ей часть этой библиотеки.
"Библиотека
колоссальна, в ней много книг не интересующих меня, но если бы мне было
разрешено отобрать самой часть книг, я была бы глубоко Вам благодарна.
Меня интересуют книги по истории, а также русская и переводная беллетристика,
библиотеку эту я хорошо знаю, так как всегда раньше ею пользовалась",
- писала она.
Письмо было доложено Хрущеву, разослано всем членам партийного ареопага
и отправлено 10 марта без ответа в архив (Сталина!). Такова была практикуемая
и ныне форма хамоватого отказа.
До 1956 г. библиотека и на Ближней даче все еще находилась в неизменном
виде. Но в феврале того же года директор Государственной библиотеки им.
В.И. Ленина (ГБЛ) П. Богачев сделал немыслимый в сталинское время шаг:
он отправил письмо в ЦК КПСС с просьбой вернуть принадлежавшие ГБЛ книги,
находящиеся "в Библиотеке И.В. Сталина... взятые по абонементу в прошлые
годы". При этом прилагался список на трех листах содержавший 72 наименования
[52]. К концу лета выяснилось, что на 62 книгах есть
пометы Сталина, поэтому было принято разумное решение книги с пометами
отправить в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (ИМЛ), возместив их
ГБЛ аналогичными экземплярами из библиотеки института.
Помимо словарей, о которых говорилось выше, и нескольких курсов географии
в этом списке значились книги как древних, так и новых историков: Геродота,
Ксенофонта, П. Виноградова, Р. Виппера, И. Вельяминова, Д. Иловайского,
К.А. Иванова, Гереро, Н. Кареева, а главное - 12 томов "Истории государства
Российского" Карамзина и второе издание шеститомной "Истории России с древнейших
времен" С.М. Соловьева (СПб., 1896).
А также: пятый том "Истории русской армии и флота" (СПб., 1912), "Очерки
истории естествознания в отрывках из подлинных работ д-ра Ф. Даннемана"
(СПб., 1897), "Мемуары князя Бисмарка. (Мысли и воспоминания)" (СПб., 1899),
с десяток номеров "Вестника иностранной литературы" за 1894 г., "Литературные
записки" за 1992 г., "Научное обозрение" за 1894 г., "Труды Публичной библиотеки
СССР им. Ленина", вып. 3 (М., 1934) с материалами о Пушкине, П.В. Анненкове,
И.С. Тургеневе и А.В. Сухово-Кобылине, два дореволюционных выпуска книги
А. Богданова "Краткий курс экономической науки", роман В.И. Крыжановской
(Рочестер) "Паутина" (СПб., 1908), книга Г. Леонидзе "Сталин. Детство и
отрочество" (Тбилиси, 1939, на груз. яз.) и др.
Позже, после XX съезда, часть книг из библиотек Сталина (в кремлевской
квартире и на Ближней даче) была передана в библиотеку ИМЛ. Туда поступило
только 5,5 тыс. из более чем 20 тыс. томов. Это были книги со штампом библиотеки
Сталина и его замечаниями на полях и подчеркиваниями в тексте. Затем те
книги, на которых были обнаружены пометы, около 400 экземпляров, в 1963
г. передали в Центральный партийный архив (ныне - РГА СПИ). В библиотеке
ИМЛ остались книги с дарственными надписями авторов и со штампами "Библиотека
И.В. Сталина" [53]. Остальные книги без помет, надписей
и штампов были переданы в различные публичные библиотеки, но главным образом
в ГБЛ.
Удивительное дело! Из 62 книг, на которых, как доподлинно известно,
были "подчеркивания отдельных предложений... которые по своему характеру
являются выводом к выше сказанному" или имели сталинские "замечания
на полях" [54], в РГА СПИ мне удалось обнаружить
только одну - пятый том "Истории русской армии и флота". Библиотечный шифр
ГБЛ на ее обложке и в списке, представленном Богачевым, совпадают. Куда
исчезли остальные книги из этого списка неизвестно. Особенно жаль, что
мы не знаем сейчас, как Сталин воспринимал труды таких историков, как Карамзин
и Соловьев. Будем надеяться, что они еще обнаружатся.
Кроме того, уже сейчас известно, что некоторые экземпляры с пометами
Сталина находятся в частных руках. В.М. Молотов показывал своему мемуаристу
Ф. Чуеву книгу с пометами вождя. Известный историк М. Гефтер показывал
Рою и Жоресу Медведевым первый том собрания сочинений Бисмарка, подготовленный
к изданию в 1940 г. Вводная статья была испещрена пометами Сталина [55].
Есть и другие свидетельства о нахождении в частных руках книг с его пометами.
С уверенностью можно говорить о том, что значительное количество не изданных
по разным причинам рукописей книг, киносценариев, книг, присланных на различные
конкурсы, с пометами, замечаниями и отзывами Сталина находятся в настоящее
время в государственный архивах, в фондах различных советских организаций
и в личных фондах деятелей советской культуры и ждут исследователя.
Значительную научную ценность представляют дошедшие до нас в неизменном
виде знаменитые собрания книг по разному знаменитых людей: библиотеки Вольтера,
Дидро, Линкольна, Ленина и др. Книга веками может сохранять тепло (а иногда
и грязь) прикасавшихся к ней рук и уж тем более пометы и другие, часто
неожиданные, маргиналии. У книги, как и у всего того, к чему прикасалась
рука человека, особая, часто таинственная, жизнь. В то же время по недомыслию
уникальные библиотеки раскассируются. То же произошло и со сталинскими
библиотеками. Их раскассировали вопреки протестам специалистов. Хорошо
еще, что сотрудники библиотеки НМЛ сочли возможным составить общий каталог
[56].
НА ФОНЕ АРХИВА И ПОСМЕРТНОЙ СУЕТЫ
Некоторая часть книг, в том числе переводных в машинописном виде, художественных
и партийных журналов с маргиналиями из кремлевского кабинета Сталина разделила
судьбу личного архивного фонда вождя. Он до недавнего времени был сосредоточен
в двух местах. Открытый для всех с развалом СССР и КПСС Центральный партийный
архив (ныне - Российский государственный архив социально-политической истории,
РГА СПИ) хранит у себя фонд 558, где были искусственно соединены материалы,
относящиеся к деятельности Сталина как главы партии и правительства, воспоминания
и труды о нем, документы, относящиеся к членам семьи, приветствия в связи
с юбилеями, материалы, связанные с его болезнью и смертью. Там же в качестве
самостоятельной части сосредоточены и книги с пометами [57].
В бывшем Музее Октябрьской революции хранятся подарки вождю, в свое время
составлявшие особые экспозиции. Но наиболее ценная часть архива, который
Сталин и его помощники стали собирать еще в 1922 г. в кремлевском кабинете,
находилась после его смерти сначала в так называемой "Особой папке" Генерального
секретаря ЦК КПСС, которая после 1991 г. перевоплотилась в Архив Президента
РФ (АП РФ). Только в 1999 г. сталинский архив из АП РФ вместе с книгами
и журналами частично был передан в РГА СПИ.
По какому принципу отбирались дела и книги из АП РФ, а главное, на каком
основании часть из них там до сих пор находится и доступна лишь для "избранных"
- непонятно. Первый Президент России Б.Н. Ельцин дважды отдавал распоряжение
о передаче архива Сталина в РГА СПИ, но из 1703 дел 300 до сих пор остаются
в АП РФ. Они объединяют документы, касающиеся переговоров с фашистской
Германией накануне войны, материалы "дела врачей", "Катыньское дело", "Корейская
война" и др. Теперешний архив несет на себе следы откровенных изъятий.
История архива Сталина еще в большей степени, чем история его библиотек,
полна неясностей. В ночь с 4 на 5 марта 1953 г., когда Сталин еще дышал,
на заседании бюро президиума ЦК было принято решение: "Поручить тт.
Маленкову Г.М., Берия Л.П., Хрущеву Н.С. принять меры к тому, чтобы документы
и бумаги товарища Сталина, как действующие, так и архивные, были приведены
в должный порядок". Скрывалась ли за этой формулировкой обычная практика
того времени, когда после смерти крупного деятеля его архив и квартира
опечатывались и охранялись, а их дальнейшей судьбой занималась специальная
правительственная комиссия, или же бывшие соратники проявили особую заинтересованность
и осторожность - сказать трудно. Делала ли что-нибудь комиссия реально,
просматривала ли бумаги или только опечатала сейфы, столы и шкафы - неизвестно.
В любом случае мера эта вполне логична и разумна, в частности и с точки
зрения бюрократической преемственности руководства. Впрочем 5 марта уже
для организации похорон была создана еще одна комиссия во главе с Хрущевым,
но в расширенном составе.
Все имущество Ближней дачи, включая документы и книги, было вывезено
людьми из ведомства Берии и по его распоряжению на вполне законных основаниях.
И хотя тогда он давно не был министром госбезопасности (эту должность занимал
С.Д. Игнатьев), он действовал как член правительственной комиссии и, без
сомнения, с согласия двух других ее членов. Почти наверняка то же самое
было проделано и с документами, хранившимися в кремлевском кабинете. Однако
если вывоз имущества с Ближней дачи не остался без внимания многих, в частности
С. Аллилуевой, то вывоз документов из кремлевской квартиры, кабинета и
других дач был "замечен" только в апреле того же года. Маленков, Берия,
Хрущев лишь по должности как члены правительства возглавили комиссию,
конкретную же работу должны были выполнять приданные комиссии люди из спецслужб
и Института Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Когда в апреле 1953 г. работники
института явились в Кремль, то выяснилось, что шкафы и сейфы с документами
и деньгами - Сталин занимал с десяток оплачиваемых государственных должностей
- пусты. После этого поползли слухи, обраставшие легендами о якобы сознательном
уничтожении части архива Сталина сначала Берией, а затем Хрущевым.
Особенно упорно говорят об исчезновении многочисленных конвертов, которые
многие видели у Сталина на даче и в квартире. Конверты были, но скорее
всего в них содержались бумаги с текстами официальных правительственных
и партийных постановлений, присланные Сталину на подпись. Зачастую он ленился
их просматривать, и они скапливались у него сотнями, до тех пор, пока кто-нибудь
из членов правительства не обращал его внимания на тот или иной государственный
акт. Тогда Сталин находил его в куче бумаг, изучал и, если не имел вопросов,
подписывал. Естественно, что после его смерти, все конверты с документами
были переданы в соответствующие учреждения.
До 1957 г. никто ни тайно, ни явно не поднимал вопроса об уничтожении
части архива Сталина. Не предъявлялись какие-либо обвинения и на суде над
Берией, хотя именно на него легко было бы свалить вину за исчезновение
части архива вождя, если бы в этом возникла надобность у Хрущева и других.
Между прочим на суде шла речь и об архивах, но об архивах ЦК КП(б) Азербайджана,
которые Берия тайно держал у себя в течение 20 лет [58].
Отметим, хранил - не уничтожил.
Берия сидел в бункере МВО, а оставшимся на свободе руководителям комиссии
по наследию Маленкову и Хрущеву президиум ЦК поручил 18 сентября 1953 г.
сделать "сообщение о материалах архива Иосифа Виссарионовича Сталина
на заседании Президиума ЦК КПСС 3 декабря 1953 г." Неизвестно, чем
занималась комиссия до конца апреля 1955 г., скорее всего ничем, но 28
апреля на очередном заседании президиума ЦК было решено вновь пересмотреть
состав комиссии и включить в нее помимо Хрущева (председатель) и Маленкова
новых членов: Булганина, Кагановича, Молотова, Поспелова и Суслова. Вполне
очевидно, что кого-то из членов президиума проблема архива особенно волновала.
Это был Молотов.
Комиссия в том составе, как она была сформирована весной 1955 г., ни
разу не собиралась. Молотов спустя много лет вспоминал, что в 1957 г.,
когда его изгоняли из партийных и государственных органов на пленуме ЦК,
он пытался предъявить претензии Хрущеву:
"Орали, орали. Я говорил не о нем, но о его руководстве специально,
теперь не вспомнить все, что было сказано до этого, в том числе и насчет
того, что в 1953 году назначена комиссия по архиву Сталина, председатель
- Хрущев, я - член комиссии. Сейчас (1970 г. - Б.И.)
с
1957 года ни разу не собирались мы, члены комиссии, Микоян там был, еще
кто-то. Архив Сталина нам, комиссии, поручен. Вот видите, как ведет себя
Хрущев" [59].
Память его кое в чем подвела - до 1955 г. он в комиссию не входил, не
значился в ней и Микоян.
Почему Молотова, спустя десятилетия, волновала судьба архива Сталина?
Почему до сих пор подогреваются слухи о чистках, проводившихся в нем? Причин
таких две, и они очень традиционны для посмертной судьбы диктаторов. Во-первых,
это проблема наследника, а значит, возможного завещания, во-вторых, "тайна"
смерти вождя.
До начала перестройки о судьбе архива в открытой печати сведений не
было. Затем появились биографии Сталина, написанные Волкогоновым и Радзинским,
широко использовавших материалы АП РФ, где и "обнаружился" фонд Сталина.
Люди, считавшие себя оплотами борьбы за демократию, ни разу даже не поставили
вопрос о сомнительности самой системы "избранных" и "доверенных". Если
учесть, что Волкогонов после августовских событий 1991 г. в течение нескольких
лет возглавлял комиссию Верховного совета РФ по передаче архивов КПСС и
КГБ СССР в государственные архивы РФ, одной из задач которой было открытие
этих самых архивов для науки и общественности, то его позиция в отношении
АП РФ и фонда Сталина мне не понятна и чужда. Работая в этой комиссии,
я близко наблюдал, как легко генерал лавировал между различными мнениями.
Несмотря на то, что часть архива Сталина оставалась "засекреченной",
на страницах журнала "Источник", издаваемого администрацией Президента
РФ, опубликовано много интереснейших документов из сталинского и других
фондов. Совершенно очевидно, что дело здесь не в защите государственных
интересов, а в корыстной монополии группы чиновников на государственную
информацию. По тем же причинам там до сих пор застряла часть книг сталинской
библиотеки. Под предлогом засекреченности книги скорее всего осели в так
называемой "Коллекции". А между тем еще в начале 90-х годов Волкогонов
в монографии процитировал некоторые страницы гитлеровской "Майн кампф",
отмеченные карандашом Сталина, и упомянул перевод книги Конрада Гейдена
"История национал-социализма в Германии", вышедшей в Цюрихе в 1934 г. Книга
Гейдена - одно из самых ранних и ярких описаний становления нацизма в Германии
- была издана в 1935 г. отделом пропаганды РКП(б). недавно она частично
была переиздана в России. Эти и другие книги по истории и практике нацизма,
проштудированные Сталиным, как и многое другое, пока находятся в АП РФ.
Неизвестно, что происходило со сталинским архивом в годы правления Хрущева.
Правда, появлялись глухие обвинения его в том, что фонд Сталина был "почищен",
как и другие архивы страны, на предмет уничтожения следов деятельности
самого Хрущева и в годы репрессий. Однако доказательств чистки именно сталинского
архива пока нет.
Во второй половине 60-х годов из архивов СССР произошли две странные
утечки. В марте 1966 г. американский журнал "Лайф" опубликовал фотоснимок
документа "Особого отдела Департамента полиции" царской России о Сталине.
Вторая обнаружилась в 1967 г., когда Стэндфордский университет США опубликовал
на русском языке его сочинения в трех томах. На самом деле это были 14,
15 и 16 тома из собраний сочинений Сталина, полностью подготовленные ИМЛ,
но не успевшие выйти в печать до его смерти. Уже говорилось, что при жизни
Сталина в свет вышло только 13 томов, охватывающих довоенный период. В
1997 г. в России был издан так называемый 15 том сочинений Сталина под
редакцией Р. Косолапова [60]. Это фальсифицированная
версия макета подлинного 16 тома сочинений, содержащего материалы военного
времени. Совершенно немыслимо предположить, что подобные "утечки" в те
годы могли иметь место без ведома высших партийных органов и спецслужб.
Похоже, что здесь нашла отражение борьба за реабилитацию Сталина, которая
началась в верхах после снятия Хрущева.
Сейчас стало известно, что научно-техническая обработка архива Сталина
была осуществлена только в 1977-1978 гг. Тогда же была проведена пересистематизация
документов фонда, выделены комплексы, не имевшие, как считали работники
архива ЦК КПСС, прямого отношения к работе аппарата ЦК. Сама постановка
этого вопроса порочна. Известно, что Сталин был и партийным, и государственным,
и военным, и дипломатическим, и научным, и т.д. деятелем. Если следовать
этой логике, весь фонд Сталина надо было раскассировать полностью.
"Специалисты" из архива ЦК, нарушая принцип недробимости архивного фонда,
передали в другие хранилища дела губернских жандармских управлений за 1873-1915
гг., дела Юго-Западного фронта за 1918-1920 гг., документы Секретариата
НК РКИ за 1918-1922 гг. и Секретариата Наркомнаца за 1920-1923 гг. Тогда
же были переданы в Партархив ИМЛ по распоряжению К.У. Черненко дореволюционные
печатные издания, такие, как "Искра", "Брдзола", "Листок борьбы пролетариата",
подшивки газет "Правда", "Рабочий и солдат", "Рабочий путь" и другие -
всего 29 наименований печатных изданий, в которых Сталин так или иначе
принимал участие. Я убежден, что на многих из этих документов остались
сталинские пометы, что делает их особо ценными. В результате опрометчивых
действий партийных функционеров и архивистов вряд ли удастся установить
точно, какие из печатных изданий принадлежали лично Сталину и с какого
времени, а какие из них он получил уже в советское время и из каких источников.
Тогда же был передан в Государственную публичную библиотеку (бывшую
Государственную библиотеку им. В.И. Ленина) роман А.С. Пушкина "Евгений
Онегин" с пометами Сталина издания 1837 г. Издание, конечно, редкое, прижизненное,
но и не единичное. Сталин любил поэзию, сам писал в юности стихи, которые
публиковал великий грузинский поэт Илья Чавчавадзе. Они даже вошли в грузинский
учебник "Родной язык", изданный в 1912 г. [61] Позже
Сталин сам оказывал протекцию многим поэтам (как и большинство других большевистских
вождей "ленинского" набора) и не мало их загубил, понимая силу поэтической
речи. умноженную на сатиру и сарказм.
Почему Сталин держал у себя под рукой документы наркоматов, которые
он возглавлял, и периодические издания, в которых сотрудничал, понять можно,
если учесть, что он сам принимал участие в работе по написанию собственной
официальной биографии и изданию сборников и собраний сочинений: наверняка
мелькала мысль и о будущем мемориале. Уже во время празднования 70-летия
настойчиво предлагалось открыть музей Сталина [62]. А
вот как он использовал материалы жандармских управлений, понять сложнее.
Скорее всего это был источник поиска опытных "специалистов" или же источник
шантажа своих бывших и настоящих соратников, а может быть, он лично занимался
поиском и уничтожением компрометирующего его материала? Возможно - все
вместе. Еще до революции в партийных кругах циркулировали слухи о его провокаторской
деятельности, о связях с полицией. Вполне естественно, что в годы борьбы
с оппозициями эти слухи усилились и время от времени до сих пор оживают
на страницах различных изданий. Особенно упорно эту версию разрабатывают
Радзинский и Волков [63]. Но ни ими, ни другими ничего
доказательного обнаружено не было, и скорее всего не будет.
В переданной в 1999 г. в РГА СПИ части фонда Сталина наряду с разнообразной
документацией, характеризующей партийную, государственную и военную деятельность,
содержится также его обширнейшая переписка, биографические материалы, фотографии
и фотоснимки, материалы членов семьи, прижизненные публикации о самом Сталине.
Но нас в первую очередь интересуют документы, дающие представление не о
работе Сталина-бюрократа, хитроумного интригана, организатора террора,
политических процессов и идеологических компаний, военного и дипломатического
деятеля, т.е. опять-таки бюрократа пусть и в специфических областях, а
источники, характеризующие его внутреннюю духовную и интеллектуальную деятельность.
Для этого мы проанализируем круг его чтения, рассмотрим характер редактирования
им учебников по истории, политэкономии, географии, философии и др. Через
все это мы войдем в систему его истинных, т.е. потайных, интересов, взглядов
и мнений и сопоставим их с официально провозглашенными догмами и установками,
предназначенными для всеобщего усвоения.
Мы сможем прочесть его глазами книги, журналы и некоторые документы,
следя за движением его непропорционально крупной кисти руки заламывающей
"на память" сразу несколько страниц книги, как радушный кавказец за праздничным
столом заламывает угол вкуснейшего лаваша. Мы сможем представить жесткую
хватку пальцев, зажавших граненый толстоватый цветной карандаш, подчеркивающих
слово за словом целые абзацы, а часто и страницу за страницей целые главы.
Расшифруем его замечания, написанные на полях, на отдельных листочках или
поперек всей страницы: учебника, научного исследования, монографии или
журнальной статьи, посвященные древней и новой мировой истории, истории
России, истории партии, истории философии, истории войн и военного дела,
проблемам языкознания, политэкономии, преподавания истории в школе или
проблемам биологии, литературы, драматургии, дипломатии и т.д. На протяжении
всей своей жизни он с бесстрашием дилетанта и безнаказанностью диктатора
вторгался практически во все сферы духовной и интеллектуальной жизни общества,
принуждая его усваивать собственную систему взглядов, предрассудки, фобии.
Человеком он был аккуратным и чистоплотным, но на некоторых сохранившихся
книгах есть следы от случайно пролитого чая или от горячего подстаканника,
чистил трубку - на страницах желтые никотиновые пятна, а между ними пепел
от осыпавшейся папиросы. Помимо того, что он по-хозяйски писал, подчеркивал
и загибал страницы, не задумываясь над тем, принадлежит ли книга ему лично
или получена из публичной библиотеки по абонементу, он делал еще сотни
бумажных закладок. Чаще всего полоски резались из розоватой или белой писчей
бумаги, но иногда, как и всякий много читающий человек, он использовал
то, что было под рукой - оторванный угол газеты или листок перекидного
календаря. Благодаря этим случайным закладкам можно установить конкретную
дату, когда он размышлял над той или иной страницей. Наводя "порядок",
кто-то распрямил загнутые углы страниц, желая облегчить труд исследователя,
вставил свои закладки, чтобы указать те места, где есть сталинский текст.
Пока и то и другое еще можно отличить. Но вскоре все разгладится и одинаково
выцветет.
Сталинские библиотеки пополнялись благодаря системе заказов, которые
хозяин через секретарей и даже через охранников [64]
направлял в различные библиотеки, причем как в государственные публичные,
так и в партийные и ведомственные. Многое он получал прямо из издательств
или от авторов в подарок. Все книги фиксировались в специальных годовых
реестрах, которые хранятся ныне в РГА СПИ. 80% книг, где есть пометы Сталина,
а иногда развернутые рукописные вставки, вопросы и комментарии, - это книги
из публичных и специальных библиотек.
Л.Б. Каменев, к 1932 г., будучи битым-перебитым оппозиционером и уже
предчувствуя за спиной могильный холод, публично заявил о своем уходе из
большой политики и погрузился в давно задуманный научный труд о Н.Г. Чернышевском.
В мае 1933 г. Каменев сдал свою книгу в печать, и в том же году она вышла
в свет тиражом 40 тыс. экземпляров в серии "Жизнь замечательных людей"
13-м выпуском. Несчастливое число. Каменев был арестован и больше до расстрела
на свободу не вышел. Успел ли автор подержать экземпляр своей книги в руках
и появилась ли она на прилавках, сейчас неизвестно. Но Сталин эту книгу
затребовал и получил скорее всего авторский экземпляр - доставили ее ему
прямиком из "Книгохранилища УСОГУГБ Н.К.В.Д.", штамп которого
до сих пор красуется на обложке [65]. Видимо, в других
хранилищах книгу найти было уже нельзя. Не исключено, что этот экземпляр
попал в НКВД вместе с автором и его библиотекой. Во всяком случае архивы
и библиотеки Каменева и Зиновьева были изъяты тогда же [66].
С именем Каменева связано еще и так называемое "кремлевское дело". Мне
кажется, правильнее было бы его назвать по аналогии с "делом врачей" -
"делом библиотекарей". На июньском 1935 г. пленуме ЦК ВКП(б) был заслушан
доклад секретаря ЦК Н.И. Ежова "О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза
ССР и товарище А. Енукидзе". Ежов заявил, что при попустительстве Енукидзе,
Каменев организовал на территории Кремля целую сеть террористических групп
с целью убить Сталина. Люди, попавшие в число "заговорщиков", были, главным
образом, близкими и дальними родственниками видных и менее известных оппозиционеров,
а также многие библиотекари кремлевских и московских библиотек.
Помимо самого Каменева, его родного брата (иллюстратора книг), бывшей
жены брата - работницы правительственной библиотеки в Кремле, еще двух
родственников и младшего сына Троцкого - Сергея были осуждены на различные
сроки заключения с десяток других работников той же правительственной библиотеки,
а также библиотеки ЦИК СССР, библиотеки Комакадемии, Государственной библиотеки
им. В.И. Ленина, библиотеки Всесоюзной академии легкой индустрии. Всего
18 человек [67]. Сталин периодически убирал и работников
своих библиотек, раздражаясь навязываемой ими систематизацией его книг.
Он сам предпочитал расставлять их так, как это было ему удобней и привычней.
При этом не последнюю роль играло, видимо, и его особо доверительное отношение
к книге.
И все же наше повествование не столько о книге, сколько о читателе,
о человеке много писавшем, чье имя, спустя почти 50 лет после его смерти,
вызывает в любом, живущем на территории того, что когда-то называлось СССР,
чувство тревожного замешательства. Это чувство сродни чувству религиозного
человека, когда он ощущает присутствие не только Бога, но и дьявола.
НА ФОНЕ СЕМЕЙНЫХ И СОСЕДСКИХ ПРИСТРАСТИЙ
Как известно: "Книга - лучший подарок". Может быть, Сталин был
автором столь навязчиво популярного лозунга советской эпохи? Не знаю. Но
особое отношение к книге выразилось, в частности, в том, что когда он что-то
дарил своим близким или уважаемым людям (на то короткое время, пока он
их "уважал"), то это была книга. Чаще всего книга, написанная им самим.
В РГА СПИ, куда была собрана большая часть книг с автографами и пометами
из разных библиотек Сталина, есть с десяток изданий, подаренных им в разное
время разным людям, иногда с дарственными надписями. Эти книги не остались
у адресатов, а были возвращены или прежними владельцами, или стараниями
людей бериевского ведомства, или так и не были вручены по каким-то особым
соображениям хозяина. Чаще всего подарки были многозначительны, а иногда
и не без элемента дидактики и нравоучения.
В 1922-1924 гг., в то самое благословенное для него время, когда он
был назначен на высший административный пост в партии, а вторая молоденькая
жена Надежда Аллилуева родила ему второго явно желанного сына Василия,
он сделал несколько подарков и одновременно сам же их получил. Жене он
преподнес томик с произведениями Ленина.
Ближайший его друг и прилежный исполнитель замыслов Молотов подарил
ему свое сочинение: "Ленин и партия за время революции", нацарапав своим
колючим и марким почерком на титуле: "Дорогому товарищу Сталину. На
память о совместной работе 16/IV В. Молотов. 1924 г."
А прославленный пролетарский поэт Демьян Бедный, живший по соседству
со Сталиным в Кремле в огромной и, как говорили, роскошно обставленной
квартире, подарил в 1922 г. давно им разыскиваемые "Протокол Объединенного
съезда Российской социалистической рабочей партии". Поэт написал на подарке,
приуроченном ко дню рождения соседа: "Сталину - Д. Бедный с крепкой
любовью. 22/ХII 22. Москва. Кремль" [68]
Любовь по сталинским меркам дейстнительно будет достаточно долгой, хотя
и претерпит различные эволюции. Во всяком случае до самой смерти Сталина
на его Ближней даче висел портрет Бедного. Поэтому нет ничего удивительного
в том, что, когда в 1925 г. Сталин издал спой первый довольно слабый сборник
статей "На путях к Октябрю", выбранных из различных дореволюционных изданий,
он по-кавказски сделал "алаверды" - ответный дар поэту, на котором тонким
пером красиво написал: "Дорогому другу Демьяну от автора. 20/1-25" [69].
Кажется, это пока единственное документальное свидетельство того, что Сталин
на пути к личной диктатуре кого-то искренне назвал своим другом. Но душевный
порыв, очевидно, был задавлен в зародыше: книга так никогда и не
попала по назначению, а автор, спустя какое-то время, густо затушевал посвящение
красными чернилами. Но прочитать посвящение все же можно.
Обычай дарить близким людям подарки так же естествен, как и обычай отмечать
семейные даты. Таким был подарок старшему сыну книги Б. Андреева "Завоевание
природы", выпущенной государственным издательством в 1927 г. На обложке
написано карандашом удивительно четким, твердым и без всякого преувеличения
красивым почерком: "Яша! Прочти ка эту книжку обязательно. И.Ст."
[70]. Книга была подарена скорее всего к 20-летию
сына в 1928 г. Под подписью полукруглая, режущая черта тем же карандашом.
Если вспомнить сложные отношения отца и старшего сына, о чем много и с
горечью пишет его любимица - дочь Светлана, то становится понятной эта
колючая, понукающая частица "ка". Других помет в книге нет, а это
странно. Почти все, прочитанное Сталиным, исчерчено цветными карандашами
и ручками в полном смысле этого слова вдоль и поперек. Только в описи имущества
Ближней дачи значится 127 столь любимых им мягких карандашей. Поскольку
я видел большую часть того, что сегодня сохранилось от библиотек Сталина,
я уверен - книга Андреева, вышедшая в популярной серии "Книжная полка рабочего",
была Сталиным внимательнейшим образом просмотрена до конца. Чем же она
его могла привлечь? В ней просто и очень грамотно даны сведения для неподготовленного
читателя из истории физики, воздухоплавания, радио, антропологии, истории
техники, энергетики и т.д. Все это, без сомнения, было интересно для человека,
который не успел получить технических знаний даже в рамках обычной школы,
поэтому набирал их везде, где можно. Любой источник, даже, казалось бы,
самый примитивный, был для него приемлем. В этом отношении он не был исключением.
Первая половина XX в. с ее страшными социальными потрясениями и войнами
породила во всех странах развитого мира огромный слой недоучек, дилетантов,
но часто неглупых и даже чрезвычайно талантливых людей. Это были очень
разные люди, достаточно сказать, что такой замечательный поэт и публицист,
как Илья Эренбург, формально не имел даже законченного среднего образования.
Довольно скромное образование имел и величайший гений XX в. А. Эйнштейн.
По свидетельству одного из лучших биографов Гитлера В. Мазера, будущий
"фюрер" Германии был очень начитанным человеком, хотя дальше гимназии не
продвинулся [71]. Лишь во время войны под влиянием вполне
естественной пропаганды сложилась легенда о тупом невежестве вождей "третьего
рейха" и их союзников. Такое же и совершенно несправедливое мнение стало
господствовать о Сталине после его смерти.
Гораздо страшнее то, что все эти "фюреры", "дуче" и вожди, будучи неглупыми
людьми, усвоившими пусть и поверхностно, но обширные знания, были начисто
лишены всяких моральных и этических устоев. Может быть, как раз гипертрофированный
интеллект выжрал у них человеческую душу? Но не забудем, что величайшая
книга говорит о дьяволе как о много знающем и даже мудром враге человечества.
Не даром же дьявол решился помериться силами с творцом.
Живой ум, не угасающая, а наоборот, возрастающая с каждым годом, несмотря
на многочисленные болезни, любознательность, явное удовольствие, которое
он получал от жизни как победитель всех своих реальных и мнимых врагов,
безграничность открывающихся политических и жизненных перспектив, порождали
новый прилив уверенности в своих гениальных способностях. Знания Сталина
становились все более обширными и универсальными. Здесь начинал срабатывать
эффект лидерства, вождизма.
Интеллектуальный и духовный миры человека никогда не совпадают. В то
же время они удивительно пластичны, никогда не бывают неизменны. На протяжении
жизни их объем и накал могут резко возрастать и расширяться и столь же
резко сокращаться и даже падать. Наследственные способности, генетика -
это лишь предпосылки, в дальнейшем многое определяют среда и собственная
воля человека. Способности у Сталина явно были. Все, и соратники и недруги,
отмечали у него совершенно невероятную силу воли. (С этим, правда, нужно
бы еще разобраться. Не путают ли с волей полную душевную омертвелость?)
Став благодаря своему политическому таланту единственным сверхдиктатором,
он сознательно, а чаще интуитивно действовал сразу в двух направлениях
- постоянно повышал свой интеллектуальный уровень и, используя механизмы
репрессий, резко снижал его во всех сферах общественной жизни. В первую
очередь это затронуло правящую и интеллектуальную элиты.
Когда начались первые грандиозные стройки в Москве, он давал архитекторам
указания и принимал нередко, казалось, фантастичные, а на самом деле грамотные
решения. По свидетельству Альберта Шпеера, талантливого фашистского архитектора
и руководителя военной промышленности Германии, Гитлер во время сближения
с Москвой как юноша обижался на Сталина, считая, что тот подворовывает
его архитектурные идеи [72]. Очень может быть, что так
оно и было, но не забудем, что первые планы реконструкции Моcквы и монументальные
проекты начали осуществляться тогда, когда Гитлер еще только-только дотягивался
до власти в Германии.
Без личного сталинского одобрения не принимался ни один проект станций
метро. Сталин рассматривал решения по проектированию водных каналов, железных
дорог и гидроплотин, о выпуске тех или иных видов вооружения, издания книг
и учебников, строительстве новейших заводов и т.д. И это были не формальные
решения, многие из которых принимает любой глава государства. Талантливейшие
конструкторы в воспоминаниях в один голос отмечают, что он поражал своих
собеседников тонким пониманием конструктивных особенностей тех или иных
машин.
В годы второй мировой войны Сталин также, как и Гитлер, принял на себя
верховное командование. Г.К. Жуков, А.В. Василевский, К.К. Рокоссовский
и другие военачальники, которым не было смысла врать после смерти и развенчания
диктатора, в один голос отмечали умение Сталина быстро учиться. Хорошо
известно, что именно он принимал все стратегические решения в ходе войны.
Поэтому в биографии Сталин вправе был о себе написать:
"Круг вопросов, занимающих внимание Сталина, необъятен: сложнейшие
вопросы теории марксизма-ленинизма - и школьные учебники для детей; проблемы
внешней политики Советского Союза - и повседневная забота о благоустройстве
пролетарской столицы; создание Великого северного морского пути - и осушение
болот Колхиды; проблемы развития советской литературы и искусства - и редактирование
устава колхозной жизни и, наконец, решение сложнейших вопросов теории и
практики военного искусства" [73].
Отметим, что не только разработка теории марксизма и успехи в войне
вошли в список важнейших деяний вождя, но, что для нас особенно примечательно,
- работа над школьными учебниками, прежде всего учебниками по истории.
Но ни разу никто не обмолвился, что именно он внес те или иные принципиально
оригинальные предложения или по военным планам, или по строительству, или
в чем-то другом. Да, он обладал способностью точно оценить чужую мысль,
но творческой потенции в нем не было. Даже его известные "научные" работы
по национальному вопросу, по политэкономии и языкознанию ничтожны по своей
базе и выводам. В основе его изысканий по языкознанию лежит несколько статей
из одного тома БСЭ, посвященных яфетической концепции академика Я. Марра,
его же двух небольших отдельных работ и цитаты из классиков марксизма.
Неспособный к подлинному творчеству, он, не подозревая того, был одним
из первых экзистенциалистов-практиков. Ни кто иной, а именно Сталин, сделал
открытие, что, если поставить человека, особенно талантливого, на грань
жизни и смерти, он сможет совершать творческие и трудовые подвиги. И сотни
тысяч творцов прошли через бериевские "шарашки", лагеря, тюрьмы, "чистки"
и действительно создали советскую, а точнее сталинскую науку, технику и
даже культуру. В годы сталинщины практически все население СССР было поставлено
на грань жизни и смерти. Отсюда, бешенные темпы строительства "социализма"
и даже успехи в войне.
Если в гуманитарных науках Сталин, без сомнения, считал себя глубоким
знатоком и даже гением, технические и точные науки были ему менее близки
и понятны. Во всяком случае среди книг с пометами Сталина почти нет изданий
по точным наукам. С известной натяжкой сюда можно отнести несколько книг
по артиллерийскому вооружению европейских стран и технический обзор военно-морских
сил предвоенной Японии.
Книга Андреева исключение. Судя по всему, в руки ему она попала не случайно.
Его, без сомнения, особенно заинтересовали две проблемы - это социальная
роль машины (нового "раба" по терминологии автора) в капиталистическом
и новом социалистическом обществах и... детектор лжи. Ознакомившись с принципом
его действия, он, конечно же, понял, что для него он не нужен, даже вреден.
Именно в эти годы его любимым обвинением, выдвигаемым против "врагов народа",
было обвинение в неискренности, фальшивой лести, обмане. Что касается лести,
то она и сейчас видна невооруженным глазом, если прочитать стенограммы
выступлений на съездах партии Каменева и, особенно, Зиновьева, да и других
видных деятелей разных групп оппозиций. Как и во все времена, лесть вымогалась
страхом. Но обмана не было - уже не было борьбы за лидерство, и никогда
не было предательства национальных интересов, шпионажа и другой страшной
чепухи. Может быть, Сталин поверил в действенность детектора лжи и поэтому
отверг его. У него могло быть выбито из рук самое любимое "политическое"
оружие - собственные "признания" жертв, а точнее - самооговоры, сделанные
под воздействием пыток, избиений, запугивания. До конца советской эпохи,
детектор лжи, впервые изобретенный в России, оставался запрещенным орудием
дознания и был предметом публичных насмешек.
* * *
Сталин был очень любознательным человеком и хотел видеть ту же любознательность
в своих детях. В книге Андреева нет его обычных помет, комментариев и подчеркиваний
не только потому, что это подарок, а потому, что это еще 1928 г. Он уже
достиг вершины власти, но на этой вершине он, хотя и господствует, но пока
еще не полностью освоился со своим одиночеством. В тоже время для нелюбимого
20-летнего сына он в 1928 г. был, конечно, отцом, но уже "Сталиным". Много
ли найдется людей, которые бы подписывали свои обращения к чадам и домочадцам
официальным росчерком и к тому же псевдонимом?
Отношение к младшему сыну было иное, хотя и здесь он подписался так
же. На переводе фантастической книги немецкого аса майора Гельдерса "Воздушная
война 1936 года", изданной Государственным военным издательством в 1932
г., все так же размашисто наискосок пером начертал: "Ваське Краскому от
И. Сталина. На память. 24/III 34 г. Москва" [74]. "Краском"
расшифровывается как "красный командир", отец явно подталкисал сына, которому
исполнилось 12 лет, к карьере военного летчика, возлагая большие надежды
на очень динамичного (в отличие от старшего) младшего сына. Василий станет
летчиком, но утехой стареющему отцу никогда не будет. А пока грубоватое
"Ваське" и "на память" звучат вполне по-человечески, по-отцовски
тепло.
Шесть лет спустя, когда Сталин превратит в кровавое месиво то, что тогда
называлось "оппозициями", их руководителей, когда репрессированных станут
считать не на сотни тысяч, а на миллионы и он будет искать среди известных
исторических персонажей себе подобного, но не сможет его найти, он сделает
еще один подарок младшему сыну. И на этот раз подарок со "смыслом".
В 1938 г. после многолетних усилий коллектива авторов, можно даже сказать
всего пропагандистского аппарата партии, включая и самого Сталина, после
многочисленных редактур вышла в свет воистину всемирно известная работа
"История ВКП(б). Краткий курс". Сталин так сжился с ее текстом, так его
отточил на свой лад, что убедил себя, что он может претендовать на авторство.
Других "убедить" было легче. Поэтому в официальной биографии так и указано:
"В
1938 году вышла в свет книга "История ВКП(б). Краткий курс", написанная
товарищем Сталиным и одобренная комиссией ЦК ВКП(б)" [75].
Первые ее издания вышли большими тиражами и несколькими заводами. Разумеется,
самым простым и дешевым было массовое издание в картонном переплете. Но
одновременно "Краткий курс" издали и в более дорогих переплетах и большими,
чем обычно, форматами. В архиве Сталина сохранились как первые, так и промежуточные
варианты книги, а также и окончательные, увидевшие свет экземпляры "Краткого
курса". Особое, возможно, подарочное издание вышло в парчовом темно-малиновом
переплете (царский цвет!), отпечатано на дорогой мелованной бумаге красивым
крупным шрифтом. Не знаю, были ли еще другие подобные экземпляры, а если
были, то кому они достались, но на первом листе "малинового" издания, что
хранится в архиве, размашисто написано любимым красным очень мягким карандашом:
"Васе
от Сталина".
Конечно, подарок есть подарок, и дело дарителя, как оформить его своему
сыну. Но обратим внимание на то, что эта специфическая книга была подарена
18-летнему юноше с примитивно-дидактическим смыслом. Многочисленные свидетели
отмечают, что Сталин был человеком в высшей степени скрытным. Даже очень
близкие к нему люди никогда не были допущены к его душевным движениям,
а тем более к сомнениям и колебаниям. И его вторая жена Надежда, которую,
как утверждают все их знавшие, он, без сомнения, любил, не была допущена
к его глубинным политическим замыслам. Совсем не пользовались доверием
его родственники. Не доверял детям, когда те подросли, и Вареньке Истоминой
- то ли внебрачной жене, то ли официальной наложнице, появившейся у него
после Надежды Аллилуевой, - никаких своих серьезных помыслов и размышлений
не доверял. Но книге он доверял многое, может быть, справедливо полагая,
что вряд ли кто посмеет ее открыть без ведома хозяина. И пока он был жив
- мир жил по его законам.
Если он действительно был одинок, особенно после смерти жены и уничтожения
не только всех своих бывших товарищей, но и самых близких людей, то, видимо,
книга в какой-то степени, заменяла ему друзей и поверенных. Почти ни в
одном из изданий, а их только в РГА СПИ на сегодняшний день не менее 500,
нет того, что говорило бы о его нарочитости или о том, что он заранее рисуется
перед будущими потомками и исследователями его жизни. Нет, он действительно
работал с книгой, часто искренно жил тем, что там находил. Но в подарке
Василию содержится отчетливое желание показать сыну, как надо читать и
ценить при этом "творчество" отца, как "положено" работать с книгой.
Малиновый экземпляр "Краткого курса" весь разлинован разноцветными мягкими
карандашами, разрисован различными и тоже разноцветными стрелками и кружками:
красный, фиолетовый, синий, зеленый, простой и сиреневый карандаш. Здесь
представлен весь тот спектр цветов, которым он обычно пользовался, прочитывая,
как он сам утверждал, не менее 500 страниц в день. В этом издании нет только
следов чернил и так называемого "химического карандаша", а в других случаях
он часто пользовался ими. Вопреки расхожему мнению цвет карандаша не играл
особой роли и не придавал пометам какую-то особую значимость, точнее -различными
карандашами Сталин пользовался не столько для того, чтобы что-то резче
выделить, сколько для того, чтобы не запутаться самому. Он был трудолюбивым
чтецом и, как уже говорилось, у него была редкая привычка читать особо
значимые книги несколько раз. Похоже, что цвет карандаша позволял ему сразу
видеть, в какой из очередных заходов он размышляет над текстом и что ему
думалось раньше.
В подарке сыну все несколько иначе, особенно в первых главах. Красным
карандашом он подчеркнул все, что относится к Ленину и большевикам, сиреневым
(черным он пользовался редко) текст, характеризующий Мартова, меньшевиков
и вообще всяческих оппозиционеров, т.е. врагов. Вот как это выглядит в
одном из абзацев:
"Формулировка Ленина говорила, что членом рартии может быть всякий,
кто признает программу партии, поддерживает партию в материальном отношении
и состоит членом одной из организаций", - подчеркнуто красным
карандашом.
А следующая фраза: "Формулировка же Мартова, считая признание программы
и материальную поддержку партии необходимыми условиями членства в партии,
не считала, однако, участие в одной из ее организаций партии условием членства
в партии" - сиреневым карандашом [76].
Напрашивается мысль, лежащая на поверхности, - похоже он с детства делил
весь мир на две несоединимые половины, как в Евангелии. Видимо, и сыну
хотел внушить этими цветовыми сигнатурами "правильное" прочтение и толкование
этого воистину сакрального текста. Забегая вперед, отметим, "Краткий курс"
был создан из исторической пустоты, из одной лишь мысленной конструкции,
но благодаря особой силе "автора", эта дикая конструкция способна была
творить полнокровную (буквально!) историческую реальность. Основы конструкции
"Краткого курса" до сих пор громоздятся в умах тех, кто жил на территории
СССР, и даже тех, кто учится сейчас в России и во многих странах СНГ. Но
эта тема требует особого и более подробного разговора.
Перед нами в 1938 г. уже не отец, а Вождь и Учитель, даже для младшего
сына. Сталин хотел оставить Василию и своим потомкам в назидание пример
того, как именно Вождь работал с книгой, как должно эту книгу понимать,
как "отделить в ней главное от второстепенного" (любимое его выражение!).
Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), председатель Совета народных комиссаров,
легендарно бдящий по ночам в своем кремлевском кабинете и думающий о всем
человечестве сразу, не поленился расчертить книгу в 300 страниц до самого
конца, постепенно теряя представление о смысле задуманного. Как истинный
"учитель", чрезвычайно занятый государственный муж затратил, видимо, не
один час своего драгоценного времени, разрисовывая различными карандашами
текст, обводя кружками даты, которые, как он считал, надо сыну запомнить
(так он делал всегда и для себя). Выделял тем же красным карандашом номера
пунктов в выводах. Такие номера он особенно любил ставить как в своих рукописях
и книгах, так и в опубликованных текстах других авторов. Эта любовь к пунктам
придавала его речам и письму особую дидактическую убедительность, а мыслям,
даже самым плоским, - осязаемую весомость,
В этом странноватом рисовании видно и другое. Он заранее как бы предвосхищал
"академические" издания своих произведений. К этому времени он терпеливо
проработал много похожих печатных изданий - подготовительных и черновых
трудов Ленина, Маркса и Энгельса. В них графическим образом передавались
различного рода рукописные пометы на полях или в самом тексте книг и рукописей.
И вот профессиональный редактор дал полную волю своему неодолимому пристрастию.
Его привычка выправлять, редактировать и корректировать написанное и напечатанное
была так же органична, как стремление к безраздельному господству, к интеллектуальному
первенству или к "Учительству".
В сущности и его политическая карьера началась как карьера редактора.
Редактируя различные большевистские издания на Кавказе и в центральной
России, в частности и "Правду" в 1917 г., он с легкостью включился в работу
секретариата и оргбюро ЦК после назначения на пост генерального секретаря.
Ведь Ленин, и единогласно его поддержавшие члены политбюро, справедливо
полагали, что Сталин как генеральный секретарь партии возьмет на себя всю
бумажную, бюрократическою, организаторскую работу в партии. А эта работа,
по существу, редакторская, так как связана с подготовкой различных партийных
документов, циркуляров, с перепиской и т.п. Этим они надеялись развязать
себе руки для революционной, теоретической и "вождистской" работы. Преследовались
и другие чисто политические цели.
Ленин при слабеющем здоровье предполагал, что в лице Сталина приобретет
доверенное лицо, нечто вроде местоблюстителя при своенравном партийном
ареопаге. Троцкого он первоначально устраивал, так как тот видел в Сталине
преходящую фигуру на время болезни Ленина. Противников Троцкого - Каменева,
Зиновьева, Бухарина и других - устраивали в Сталине его нелюбовь к Троцкому
и готовность вместе с ними оттеснить партийного "чужака" с первых позиций,
отсюда постоянные разговоры о "коллективном руководстве". Они особенно
усилились после смерти Ленина. (Кстати, как и после смерти Сталина.) Но
в действительности никто этого не хотел. Как известно, все просчитались,
и не в последнюю очередь потому, что Сталин искренне любил "бумажную" работу,
постоянно совершенствуя и стягивая на себя все нити всеобъемлющего партийно-государственного
аппарата. Постепенно он стал превращаться в "человека - государство".
СТАЛИНИЗМ: "ЧЕЛОВЕК-ГОСУДАРСТВО" ИЛИ "ТВОРЕЦ"
"Человек - государство" явление уникальное в истории. Многие сильные
личности ставили перед собой цель добиться абсолютного личного господства,
а значит абсолютной личной свободы от общества. Но практически никому,
даже самым известным диктаторам, этого не удавалось. Все они так или иначе
были ставленниками каких-нибудь сил: военных, политических, клерикальных,
либо - бюрократии, капитала, олигархии или охлократии. В этих случаях
правитель олицетворял какую-либо из сил или целую группу сил, действуя
в той или иной степени в их интересах.
Но "человек - государство" создает такую политическую систему, при которой
ему подчинены не только базовые институты общества. Воле одного человека
подчинена вся материальная, духовная и культурная сферы, и полностью порабощен
государственный или партийно-государственный (церковно-государственный)
аппарат. Не человек является ставленником аппарата, вольно или невольно
выражая его интересы, а, наоборот, вождь, диктатор, император, президент,
генеральный секретарь - как бы он ни назывался - полностью подчиняет его
себе террором, интригой, интеллектом, духовным и моральным растлением -
всеми возможными средствами. Человек, добившийся всего этого, приобретает
не просто власть над страной, ее институтами и ресурсами, а контроль над
всеми людьми этой страны от младенца до старца. Его власть настолько безгранична,
что он может свободно не только вмешиваться в текущие события, но и изменять
в общественном сознании по своему усмотрению прошлое, т.е. историю, и выстраивать
по собственному плану будущее. И это не метафора, это реальный результат
деятельности Сталина.
Если бы в мире не было других государств, кроме СССР, или если бы Сталин
добился мирового господства, то история человечества впервые стала бы при
нем управляема. Сталин доказал на практике возможность в рамках одной страны
управляемой, т.е. планово-предсказуемой и инженерно сконструированной,
жизни человечества. Сталин доказал на практике возможность "конца истории"
как непредсказуемого спонтанного процесса, в котором участвуют миллиардные
массы и колоссальные социальные силы. Он доказал (пусть все лишь на мгновение,
по историческим меркам), что воля одного далеко не гениального человека
может их себе подчинить. Он же доказал, что никаких моральных и этических
запретов в социальной инженерии нет. Все эти вместе взятые доказательства
и есть "сталинизм".
Хорошо бы разобраться в том, что за общество было сконструировано и
осуществлено на практике им и какие при этом избирались исторические модели
и образцы, а что было воистину новаторским?
Троцкий был глубоко неправ, рисуя Сталина в традициях классической социал-демократии
как ставленника новой партийной бюрократии, по существу, нового эксплуататорского
класса. Только однажды в 1923-1924 гг., т.е. на очень короткое время, Сталина
поддержал партийно-государственный аппарат. Но ведь уже тогда Ленин писал
в своем "Завещании": "Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих
руках необъятную власть" [77].
Все последующие годы Сталин этот аппарат уничтожал, усмирял, перекраивал
и подчинял себе лично самым жесточайшим образом. То же самое он делал и
с другими слоями общества. Не Молотов, не Каганович, не Жданов, не Маленков,
не Берия или Хрущев и иже с ними выпестовали в своей среде Вождя и держали
его на своих плечах, а, напротив, он их всех выдвигал и "задвигал" по своему
усмотрению. Все они рабски, даже с любовью, ему служили и смертельно боялись
всю жизнь. Конечно, они, как большинство нашего народа, были рабами нового
Навуходоносора, рабами не только социальными (беспощадно эксплуатировал,
в любое время мог направить на смерть и мучения!), но и духовными.
При всей своей проницательности и уме Троцкий и Джилас безнадежно ошибались,
объясняя феномен возвышения Сталина, поддержкой его обуржуазившейся контрреволюционной
бюрократией, т.е. "новым классом". Здесь сказалось привычное марксистское
клише - искать скрытые классовые и групповые силы и интересы в любом историческом
явлении. Феномен Сталина - это принципиально иное: с помощью миллионов
подсобников, помощников и слуг он по собственному усмотрению проектировал
и перестраивал всю страну, не раз меняя "генеральные планы".
Бухарин, сыгравший при хитроумном Улиссе - Сталине роль политического
троянского коня, с глуповатой растерянностью говорил в 1928 г.: о своем
недавнем друге Кобе: "Он с ума сошел. Он думает, что все может, что
он один все удержит, что все другие только мешают" [78].
Несмотря ни на что, ни на тяжелейшие болезни и стрессы Сталин прекрасно
все взвешивал и неплохо рассчитывал. Ему действительно только мешали все
эти умники и болтуны. И он доказал, что способен был удержать все один.
И удерживал - 30 лет! Казалось бы, именно здесь он сможет в полную силу
проявить свои творческие способности. Ан, нет!
Вопреки его же официальному мнению, ставшему обязательным для всех жителей
СССР на все времена, не содержание часто определяло для него форму, а форма
выражения была более значима. Как для многих людей с Востока, для него
интонация превалировала над смыслом сказанного. Восток мудр - часто это
действительно так. Поэтому, его официальные выступления обычно интонационно
бесцветны. Это сделано нарочито - в них мало искренности и реальной правды,
но много поучений. (Опять "Учительство"!) Интонация может коварно выдать
оратора. Так же интонационно бесцветны большинство его опубликованных статей
и докладов.
Но когда он взрывался не тостом, а яростью, в его интонации появлялись
гремуче шипящие звуки, тогда грузинский акцент не только не мешал, а придавал
его речи особо зловещий оттенок. Эта интонация чувствуется не только на
фонограммах и пластинках с его голосом, но и на письме. Конечно же не случайно
в официальном собрании сочинений опубликована масса наполненных злостью
и нетерпимостью писем, заметок, реплик. Стенограммы его выступлений, особенно
на закрытых собраниях, где давались примитивные объяснения причин очередных
смертоубийств, хранят гробовую тишину зала, благоговейно боящегося пропустить
хотя бы одно Слово.
Его искаженный внутренний мир хорошо иллюстрируют две внешние детали.
После войны, когда ушли в прошлое все страхи за страну, за власть, за себя
и он вновь чувствовал себя пусть одиноко, но и свободно, на стенах подмосковной
дачи были развешены журнальные репродукции с фотографий детей: мальчика
на лыжах, девочки с козленком...
Светлана пишет в мемуарах об этом с возмущенным недоумением: ведь стены
его жилища могли украшать шедевры мирового искусства. В то же время одну
из стен кремлевского кабинета занимало яркое панно, подаренное китайской
делегацией: на нем был изображен огненно-рыжий тигр, согласно китайской
традиции этот зверь символизирует императора. Многие отмечали сходство
Сталина в минуты гнева с тигром, львом или пантерой. Опубликованы даже
соответствующие фотографии. Он знал об этом сходстве и оно ему, видимо,
нравилось. Впрочем, сходство со львом подмечали и в Троцком. Отсюда же
и принятое им русское личное имя. А Гитлер, в традициях "нордического"
мифа, соотносил себя с лютым волком. Воистину - каждому свое!
Репродукции же с фотографий говорят не столько о безвкусных художественных
пристрастиях хозяина, сколько о том, что он получал положительные эмоции
не от живого искусства, а от копии в квадрате.
Вообще он любил рассматривать в книгах не только карты, но и картинки,
рисунки, фотографии. Все школьные учебники по истории были им тщательно
изучены не только с точки зрения содержания, но и изобразительного ряда.
Конечно же, он был законченным формалистом во всем, что касалось творчества
- и государственного, и политического, и научного. Вследствие этого вечно
голодная, разоренная до последней крайности страна, превращенная в огромный
концентрационный лагерь, объявляется долгожданным раем для трудящегося
человека. И все, кто на "свободе", да и в лагерях, должны неукоснительно
повторять эту формальность пока и нее не поверят. Пропаганда заявляет,
что в стране самая полная в мире демократия и самая честная политическая
система. И в это, не веря, верят формально.
Наука - нежнейшая материя, из которой вырастает одновременно и атомный
гриб и грибок антибиотика. Но Сталин смело и расчетливо вторгается в эту
нежнейшую ткань. Формализм раз и навсегда застывших схем учебников для
начальной, средней и высшей школ, формализм партийных собраний, "стихийных"
митингов трудящихся и хорошо отрежиссированных красочных демонстраций,
формализм судебных процессов, формализм "реалистического" искусства во
всех его проявлениях. Даже его ближайшие соратники большую часть жизни
проводили в придуманном им и иже с ним формальном, т.е. в сотворенном им,
убогом мире.
Единственный, кто от начала и до конца был подлинным, живым и абсолютно
свободным творцом этого мира, так это только он - Сталин.
Примечания
1. Перевод с грузинского Ф. Чуева.
2. Толстой А.Н. Праздник идей, мыслей, образов. - Собр.
соч. в 10 т., т. 10. М., 1959, с. 48.
3. Платoнов С.Ф. Иван Грозный; Виппер Р.Ю. Иван Грозный.
М., 1998.
4. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография, изд.
2-е, исправленное и дополненное. М., 1948, с. 239.
5. Российский государственный архив социально-политической
истории (РГА СПИ), ф. 558, оп. 3, д. 370, л. 33,32.
6. Там же, оп. 1, д. 2510, л. 1.
7. Там же, оп. 3, д. 358, л. 76.
8. Там же, д. 350. 188
9. Там же, д. 121, с. 537, д. 132, с. 138.
10. Там же, д. 158, л. 34.
11. Микоян А.И. Так было. Размышления о минувшем. М.,
1999, с. 356.
12. Там же, с. 576.
13. Бармин А. Соколы Троцкого. М., 1997. с. 305.
14. РГА СПИ, ф. 558, оп. 3. д. 188, 266, 183.
15. Там же, д. 380, с. 278.
16. И.В. Сталин сам о себе. Редакционная правка собственной
биографии. - Известия ЦК КПСС, 1990, № 9, с. 113-128.
17. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография,
с. 18.
18. Там же, с. 65, 92-93, 95; И.В. Сталин сам о себе...,
с. 127.
19. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография,
с. 96.
20. Там же, с. 118, 131, 162, 238, 242.
21. РГА СПИ, ф. 78, оп. 8, д. 140. Именно это издание,
хранившееся в советское время в закрытых хранилищах, воспроизведено массовыми
тиражами в России в постперестроечное время.
22. Бармин А. Указ. соч., с. 337.
23. Об этом подробнее см.: Рокитянский Я.Г. Трагическая
судьба академика Д.Б. Рязанова. - Новая и новейшая история, 1992, № 2.
24. Троцкий Л. История русской революции. М., 1997,
с. 337-381.
25. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева.
М., 1991, с. 24
26. Сталин И.В. Соч., т. 1. М., 1946, с. 227-329.
27. Там же, с. 316.
28. На вопрос Чуева, знал ли Сталин немного немецкий.
Молотов ответил: "В Европе бывал. Понимал". Чуев: "Когда Риббентроп говорил,
он понимал?". Молотов: "Нет, не понимал. И я не понимал". - Сто сорок бесед
с Молотовым, с. 257.
29. Бармин А. Указ. соч., с. 307.
30. Сто сорок бесед с Молотовым, с. 268-269.
31. РГА СПИ, ф. 558, оп.З, д. 211, л. 40.
32. Там же, д. 1, л. 17.
33. Российский государственный архив новейшей истории
(РГАНИ), ф. 5, оп. 16, д. 745, л. 122.
34. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография,
с. 11.
35. См. Ридзинский Э.С. Сталин. М., 1997, с. 49.
36. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография,
с. 9.
37. Волкогонов Д.А. Сталин. Политический портрет, 4-е
изд., кн. 1. М., 1996, с. 51.
38. РГА СПИ, ф. 558, оп. 3, д. 281.
39. Сталин И.В. Указ. соч., т. 2. с. 403.
40. Там же, т. 3, с. 321.
41. Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990,
с. 113-114.
42. Яковлев А.С. Цель жизни, 2-е изд. М., 1968, с.
184-185.
43. Шарапов Ю. Пятьсот страниц в день... - Московские
новости, 18.1Х. 1988, с. 16.
44. Микоян А.И. Так было. Размышления о минувшем. М.,
1999, с. 351.
45. Аллилуева С. Указ. соч., с. 20.
46. Красиков С. Возле вождей. М., 1997, с. 85.
47. Сто сорок бесед с Молотовым, с. 296.
48. Шарапов Ю. Указ. соч., с. 16.
49. Бармин А. Указ. соч., с. 317.
50. См. Красиков С. Указ. соч., с. 91.
51. РГА СПИ, ф. 558, оп. 11, д. 1487, л. 106-108.
52. РГАНИ, ф. 5, on. 16, д. 745, л. 126.
53. РГА СПИ, ф. 558, оп. 3. Справка о приеме личной
библиотеки И.В. Сталина в Центральный Партархив.
54. Там же, л. 125.
55. Медведев Ж., Медведев Р. Бумаги Сталина: жизнь
после смерти? - Книжное обозрение, 11.XI. 1999, с. 19.
56. Шарапов Ю. Указ. соч.
57. Российский центр хранения и изучения документов
новейшей истории. Краткий путеводитель. М., 1993, с. 237.
58. Антонов-Овсеенко А. Берия. М., 1999, с. 445.
59. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева.
М., 1991, с. 335.
60. Сталин И.В. Сочинения. Т. 15. 1941-1945, М.. 1997.
61. Шохина В. Моя маленькая сталиниана. - Независимая
газета, 5.III.1998, с. 7.
62. См. "Мероприятия отличаются большой скромностью".
О подготовке к 70-летию И.В. Сталина. - Источник, 1996, №5, с. 79.
63. Волков ФД. Взлет и падение Сталина. М., 1992.
64. См, Чум Ф. Солдаты империи. Беседы. Воспоминания.
Документы. М., 1998, с. 193. 156
65. РГА СПИ, ф. 558, оп. 3, д. 84, л. 1, 3.
66. О деле так называемого "Московского центра". -
Известия ЦК КПСС, 1989, № 7, с. 68.
67. О так называемом "кремлевском деле". -Там же, с.
86-93.
68. РГА СПИ, ф. 558, оп. 3, д. 293.
69. Там же, д. 332.
70. Там же, д. 4.
71. Мазер В. Адольф Гитлер. Легенда, миф, реальность.
Ростов-на-Дону, 1998. с. 15-16 и др.
72. Шпеер А. Воспоминания. Смоленск - Москва, 1997,
с. 226.
73. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография,
М., 1948, с. 239.
74. РГА СПИ. ф. 558, оп. 3, д. 52.
75. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография,
с. 163.
76. РГА СПИ, ф. 558, оп. 3, д. 76, л. 11.
77. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 345.
78. Троцкий Л. Портреты революционеров. М.. 1991, с.
181.
