О местонахождении Голгофы и гробницы Христа

___________________

2. Церковное открытие Голгофы и Гроба Господня

Итак, ранние христиане не особенно интересовались местоположением Голгофы и гробницы Иисуса. Ситуация коренным образом изменилась в начале IV в., когда христианство из доселе отверженной и гонимой секты внезапно превратилось в господствующую в Империи религиозную, социально-политическую и финансовую организацию. Именно тогда Церковь ощутила настоятельную потребность в наглядных, общедоступных, вещественных памятниках, свидетельствующих об истинности новой религии. В числе первейших таких памятников был найден и идентифицирован Гроб Господень. О том, как это произошло, сообщает уже цитированный нами авторитетнейший христианский историограф Евсевий Кесарийский (ок. 260–340 гг.) в панегирическом сочинении «Жизнь Константина». Примечательно, что автор был почти что свидетелем этого самого открытия.

«Устраивая таким образом все разумно, — пишет Евсевий о событиях, последовавших за Никейским собором 325 г., — боголюбивый император приступил к созданию величайшего памятника в Палестине. Какого же именно? Ему угодно было священнейшее место спасительного Воскресения в Иерусалиме сделать славным объектом всеобщего благоговения. Посему он повелел немедленно построить там молитвенный дом и задумал это не без внушения свыше, будучи подвигнут духом самого Спасителя» (III, 25).

Сообщив об императорском решении, Евсевий переходит непосредственно к истории гробницы Христа: «Некогда нечестивые люди, или лучше сказать, через них все демонские силы приложили старание скрыть во мраке и предать забвению тот божественный памятник бессмертия, где снисшедший с неба светозарный ангел отвалил камень от душ окаменевших и мнивших найти живого [Христа] между мертвыми, где он изрек благовестие женам и, сбросив камень неверия с их помыслов, вывел их из заблуждения касательно понятия о жизни Того, Которого они искали. Сию спасительную пещеру некоторые безбожники и нечестивцы умыслили скрыть от взора людей, с безумным намерением скрыть через это истину. Употребив много трудов, они навезли откуда-то земли и завалили ею все то место. Потом, подняв насыпь до некоторой высоты, замостили ее камнем, и под этой высокой насыпью сокрыли божественную пещеру. Окончив такую работу, им оставалось только на поверхности земли приготовить странную, по истине гробницу душ, и они построили мрачное жилище для мертвых идолов, тайник (σκότιον) демона сладострастия Афродиты, где на нечистых и мерзких жертвенниках приносили ненавистные жертвы. Так, а не иначе думали они привести свою мысль в исполнение, скрывая ту священную пещеру под отвратительными нечистотами... Водимый духом Божьим, он (Константин) не оставил без внимания того места, по умыслу врагов забросанного всякими нечистыми веществами и преданного совершенному забвению, не уступил злобе виновников сего зла, но, призвав на помощь Бога, повелел очистить упомянутое место, думая, что, будучи осквернено врагами, оно должно быть украшено им тем с большим великолепием. В силу этого повеления убежище обмана было тотчас разрушено сверху донизу, жилище заблуждения со всеми статуями и демонами ниспровергнуто и раскопано» (III, 26).

«Ревность императора не ограничилась этим. Материал раскопанного идольского капища, состоявший из камней и деревьев, он приказал взять и бросить далеко от того места, что тотчас же и было исполнено. Но этого еще мало: вдохновенный свыше император повелел до значительной глубины раскопать саму почву на том месте, и землю, оскверненную идольскими возлияниями, вывезти как можно далее оттуда. Немедленно было исполнено и это. Когда же снимали слой за слоем, вдруг во глубине земли, сверх всякого чаяния, показалось пустое пространство, а потом честное и всесвятое знамение спасительного Воскресения. Тогда священнейшая пещера сделалась для нас образом возвратившегося к жизни Спасителя, сокрытая во мраке, она, наконец, снова вышла на свет и приходящим видеть ее представляла поразительную историю совершившихся в ней чудес, делами, громче всякого голоса, свидетельствуя о воскресении Спасителя» (III, 27–28).

«По совершении этого император немедленно сделал благочестивые распоряжения и, дав обильное пожертвование, повелел около спасительной пещеры строить с царским великолепием и богатством приличный Богу молитвенный дом. Предположив это задолго и с величайшей проницательностью сообразив будущее, он приказал архонтам восточных эпархий содействовать в роскошной, великолепной и богатой отделке храма щедрыми и обильными приношениями» (III, 29; подчеркнуто мною — Б. Д.).

Из напыщенного и велеречивого повествования Евсевия, свойственного всякому панегирику, мы можем извлечь некоторые факты:

1) «спасительная, божественная пещера» — это гробница, в которой был погребен основатель христианства и где совершилось его воскресение из мертвых;

2) «нечестивые люди», засыпавшие пещеру землей, — по всей видимости, не иудеи, а язычники. Следующие слова о том, что на этом месте был построен храм Афродиты, позволяет видеть в «нечестивых людях» никого иного как строителей Элии Капитолины, римской колонии, построенной по распоряжению императора Адриана на месте дважды разрушенного (в 70 и 135 гг.) Иерусалима.

Афродита — греческая параллель римской богини любви Венеры, которой, собственно, и было посвящено святилище, построенное над гробницей Христа. Под «отвратительными нечистотами» и «нечистыми веществами» надо понимать жертвы, приносимые в храме Венеры ее многочисленными поклонниками[1]. Со времен Юлия Цезаря культу Венеры придавалось все большее значение. От Венеры, считалось, произошел род Цезарей. Ей придавался статус не только покровительницы императорского дома, но и защитницы всего римского народа.

На сохранившейся римской монете времен Антонина Пия (138–161 гг.), чеканенной в Элии Капитолине, изображен храм со стоящей в нем статуей Венеры Победительницы (Victrix). Богиня представлена опирающейся на копье, в короне со стенными зубцами (отчего в ней видят также богиню судьбы Тихе); правой ногой она попирает лежащего перед ней человека, символизирующего поверженную Иудею. Некоторые ученые находят, что колонны римского храма на этой монете похожи на колонны, находящиеся ныне в часовне Елены, в храме Гроба Господня.

Следующие факты, извлекаемые из рассказа Евсевия, можно сформулировать таким образом:

3) император Константин по вдохновению свыше велел снести почитаемое святилище Венеры и построить на его месте христианскую церковь «тем с большим великолепием»;

4) во время этих работ, при раскопках под римским храмом была найдена гробница Христа, что еще раз подтвердило прозорливость и боговдохновенность первого христианского императора.

Из рассказа Евсевия явствует, что когда Константин принял решение о строительстве церкви на месте римского храма, и когда это строительство началось, сама гробница Иисуса еще не была найдена. Не открытие гробницы повлекло строительство церкви, а напротив, строительство церкви привело к открытию гробницы. Но отчего, спрашивается, церковь решено было построить именно на том участке, где потом и обнаружилась гробница, — на месте римского храма Афродиты-Венеры? Имелись ли у топографов Константина какие-то предварительные сведения о гробнице Иисуса? Существовала ли традиция почитания данного участка христианами? Евсевий об этом не говорит. Он пишет лишь о величайшей проницательности Константина, который действовал по вдохновению свыше.

Примечательны слова Евсевия, что гробница была открыта сверх всякого ожидания. Получается, что разрушая «идольское капище» с тем, чтобы возвести на его месте христианскую церковь, строители Константина еще не знали о том, что под капищем скрывается гробница основателя Церкви. Уже одно то, что Евсевий представляет открытие гробницы как неожиданность, свидетельствует о том, что рабочим Константина не было известно точное место погребения Христа. Величайшим чудом называет Константин открытие святой гробницы в письме к Иерусалимскому епископу Макарию, которое Евсевий приводит следом за цитированными нами строками (III, 30).

В другом сочинении — «Теофании», III, 61 — Евсевий сообщает, что на этом месте была найдена лишь одна пещера-гробница (PG 24, 620). Современные исследователи склоняются к мнению, что на самом деле было найдено несколько гробниц, т. е. небольшое еврейское кладбище. Но когда Евсевий прибыл на место, он действительно увидел только одну гробницу, показанную ему, — именно ту, которую идентифицировали как могилу Христа. Соседние с ней еврейские гробницы уже срыли или уничтожили для того, чтобы выделить нужную.

Добавим, что в том же 326 г. на Святой земле были обнаружены еще две пещеры, связанные с евангельскими событиями, — в Вифлееме — «место первого богоявления Спасителя и рождения Его во плоти», а на Елеонской горе — место Вознесения. Над всеми этими святыми местами по велению Константина были возведены христианские церкви. Евсевий называет все эти пещеры таинственными (Жизнь Константина, III, 41; Похвальное слово Константину, IX, 16–17). Это пристальное внимание христиан к палестинским пещерам и гротам весьма примечательно. Мы еще вернемся к этому обстоятельству.

Показательно, что Евсевий говорит об открытии в Иерусалиме гробницы Иисуса, но ничего не сообщает об открытии места распятия, то есть Голгофы. В другой своей работе — чисто топографической — «Ономастиконе» Евсевий локализует Голгофу таким образом: «это Лобное место, где был распят Христос; оно указывается в Элии, к северу от (или на северных отрогах — βορείοις) горы Сион» (74, 19–21; ППС, 1, 360). Конечно, указание «на север от горы Сион» можно понимать достаточно широко: в эту местность можно включить весь нынешний Армянский квартал в Старом городе, вплоть до улицы Давида и Яффских ворот. Переводя Евсевиев «Ономастикон» на латинский язык, Иероним Стридонский заметил, что это произведение было одним из последних сочинений Евсевия, написанным после «Церковной истории», «Хроники» и других работ. Современные исследователи, напротив, склонны датировать «Ономастикон» последними годами III в. или первыми годами IV в., до прихода к власти Константина Великого и до открытия гробницы Иисуса. Следовательно, Евсевий, связывая Голгофу с Сионской горой, отражает некий взгляд, существовавший тогда в Церкви. Ученые разошлись в оценках этого сообщения. В то время как одни находят в нем подтверждение церковной традиции, помещающей Голгофу на том месте, где она ныне и показывается, — в храме Гроба Господня, в то же время другие считают это указание свидетельством того, что Евсевий и не думал помещать Голгофу на том участке, где была открыта гробница Иисуса.

М. Биддл сближает это указание Евсевия с πλατεία в поэме Мелитона Сардского и Откровении 11:8, и видит в нем всю ту же предполагаемую раннехристианскую локацию Голгофы: «Использование названия “Элия”, а не “Иерусалим”, имеет специфическое значение. Но местоположение “в Элии”, а не “во вне” или даже от горы Сион “вне” Элии, является, конечно, существенным. Если бы Евсевий пожелал, он бы описал это место как находящееся в окрестностях Элии. Таким образом, его помещение Голгофы “в Элии, на север от горы Сион”, вероятно, отражает продолжение традиции, переданной Мелитоном. Поразительно, что Евсевий использует здесь, как неоднократно в других местах, слово δείκυται (“показывается, указывается”), с ясным значением, что это было нечто достаточно заметное. Перевод Иеронимом Евсевиева взгляда на Голгофу, кажется, подтверждает это: “Голгофа, место Лобное (Calvary), на котором распят Спаситель за спасение всех. И доныне оно указывается в Элии, к северу [буквально: на северной стороне] горы Сион (Onomasticon, 75, 20–22)”»[2].

Стоит, однако, заметить, что и евангельскую Акелдаму-«Поле крови» Евсевий также размещает «на северных отрогах горы Сион», в том же месте, что и Голгофу (Ономастикон, 38, 20–21). Согласитесь, что этот не учтенный доселе важный момент способен охладить пылкую восторженность М. Биддла. Видимо, на «северных отрогах горы Сион» при Евсевии указывалось несколько евангельских объектов (если не все), и выражение это надо понимать в самом общем смысле. Позднее церковная традиция, отраженная на Медебской карте, поместила Акелдаму совсем в другом месте — юго-западнее горы Сион. Вероятно, точно так же были «разнесены» по своим участкам и другие евангельские объекты, когда пришло тому время.

Но почему все же Евсевий связывает Голгофу с Сионской горой? Или, точнее говоря, почему ориентиром для Голгофы служит Сионская гора, а, скажем, не Храмовая, не какие-либо городские ворота и т. п.? Оказывается, в Церкви не только почитали Сионскую гору как особенно святую, связанную со многими библейскими событиями, но и рассматривали ее с точки зрения топографии как господствующую над городом высоту, так что сам Иерусалим считался прилегающим к ней, располагающимся на ее склоне. Восемь столетий спустя тоже самое пишет о храме Гроба Господня латиноязычный паломник Зевульф (ок. 1102 г.): «Церковь эта располагается на склоне Сионской горы, так же, как город». Более того, во времена крестоносцев считалось, что древний Иерусалим целиком располагался на Сионской горе. Об этом читаем в сочинении La Citez de Jherusalem (ок. 1220 г.) неизвестного французского автора: «Иерусалим не стоит больше на том месте, где он стоял, когда Иисус Христос [пребывал на земле,] был распят и воскрес из мертвых. Когда Иисус Христос пребывал на земле, город Иерусалим находился на Сионской горе, но ныне не находится там. Ныне там только аббатство, и в этом аббатстве церковь святой Марии»[3].

Если такой взгляд существовал и во времена Евсевия, то его помещение Голгофы «в Элии, на северных отрогах горы Сион» можно понимать как указание на север от библейского Иерусалима или на северную часть библейского города. Но это слишком общее указание. В этой стороне находятся не только храм Гроба Господня, но и «Голгофа Гордона», и «Садовая гробница» (см. далее, гл. 6), и другие альтернативные локации, связанные с распятием и погребением Христа.

* * *

Продолжим изучение источников. Если Евсевий рассказывает лишь об открытии «божественной гробницы», то последующие церковные историки обращают мало внимания на открытие гробницы, но повествуют главным образом о нахождении креста распятия. Если Евсевий ограничивается кратким упоминанием о посещении матерью Константина святых мест Палестины и построении ею некоторых церквей[4], то у последующих церковных авторов царица-мать Елена становится организатором и руководителем археологических изысканий в Иерусалиме.

Руфин Аквилейский (ок. 345–410 гг.), переведший Евсевиеву «Церковную историю» на латинский язык, по сути дела создал новый вариант этого сочинения. Его рассказ таков: «В то же время Елена, мать Константина, женщина безупречной веры и религиозной души, несравненная благородством, чьим сыном по праву был Константин, побужденная, говорят, божественным видением, отправилась в Иерусалим и там у местных жителей разузнала о месте, где на кресте висело священное тело Христа. Однако поиск был затруднен тем, что в свое время гонители установили в том месте статую Венеры, чтобы если кто из христиан захотел бы в том месте молиться Христу, оказывалось бы, что он молится Венере. И из-за этого место то стало редко посещаемо и почти забыто. Но когда (как мы сказали выше) религиозная женщина поспешила к месту, отмеченному знаком небесным, удалив с него все нечистое и порочное, в глубине под мусором нашла беспорядочно лежащие три креста. Однако радость обретения находки нарушалась внешней неразличимостью крестов. Хотя там была найдена и табличка, на которой Пилатом была сделана надпись на греческом, латинском и еврейском языках, однако ясного указания на Крест Господень не было. Поэтому человеческая неопределенность нуждалась в божественном свидетельстве. Случилось, что в том же городе недалеко от этого места находилась снедаемая тяжким недугом и уже умирающая знатная женщина. Епископом Церкви того города в то время был Макарий. Когда он увидел царицу, стоящую в нерешительности, а также всех, кто там присутствовал, то сказал: “Принесите сюда все кресты, какие были найдены, и тот, что нес на себе Господа, откроет нам Бог”. И вступив вместе с царицей, а также с народом [в дом] к той, которая была при смерти, став на колени, произнес такую молитву к Богу… (далее следует длинная молитва — Б. Д.) И когда он сказал это, приложил [к больной] сначала первый из крестов, но ничего не достиг. Приложил второй, и также ничего не произошло. Когда же он приложил третий, женщина, открыв вдруг очи, встала, и когда вернулась к ней телесная крепость, стала она более свежей, нежели когда лежала больной. И все в доме засуетились и принялись славить могущество Божие. Так, получив очевидное свидетельство, царица по данному обету с царственным рвением построила удивительный храм на том месте, где был обретен Крест. Гвозди же, которыми тело Господне было приколочено [ко Кресту], отправила к сыну… Это происходило в Иерусалиме» (Церковная история, X (I), 7–8)[5].

Совершенно идентично рассказу Руфина повествование Сократа Схоластика (ок. 380–450 гг.): «Мать царя Елена, во имя которой царь прежнее селение Дрепану сделал городом и назвал Еленополисом, получив наставление во сне, отправилась в Иерусалим. Нашедши же его, по пророку, пустым как овощное хранилище (Пс 78:1 по LXX), она начала ревностно искать гробницу, где Христос был погребен и воскрес и, хотя с трудом, однако, при помощи Божией, отыскала. А какая была причина затруднения, скажу кратко. Мудрствующие о Христовом чтили эту гробницу со времени страстей; а убегающие от Христа зарыли то место и, построив на нем капище Афродиты, поставили идола, чтобы истребить самую память о месте. В древности все это им удалось. Но матери царя дело стало известно. Сняв идола, откопав и очистив место, она нашла в гробнице три креста: один — преблаженный, на котором висел Христос, а прочие, на которых распяты были и умерли два разбойника. Вместе с ними найдена и дощечка Пилата, на которой распятого Христа провозглашал он в разных письменах Царем Иудейским. Но так как все еще неизвестен был Крест искомый, то мать царя обуяла немалая скорбь. От этой скорби вскоре, однако, избавил ее Иерусалимский епископ по имени Макарий. Он разрешил недоумение верою, то есть просил у Бога знамения и получил его. Это знамение состояло в следующем: в той стране одна жена одержима была долговременной болезнью, и наконец, находилась уже при смерти. Епископ вознамерился поднести к умирающей каждый из тех крестов, веруя, что, коснувшись Креста драгоценного, она выздоровеет. Надежда не обманула его. Когда подносили к жене два креста не Господних, умирающей нисколько не было лучше, а как скоро поднесен был третий, подлинный — умирающая тотчас укрепилась и возвратилась к совершенному здравию. Таким-то образом найдено древо креста. Между тем, мать царя предложила создать на месте гробницы многоценный молитвенный дом и, построив его против того древнего разрушенного Иерусалима, назвала Иерусалимом новым. Что же касается Креста, то одну часть его, положив в серебряное хранилище, оставила она там, как памятник для последующих историков, а другую послала к царю... Это написал я хотя и по слуху, однако о подлинности сего события говорят почти все жители Константинополя. Константин получил также и гвозди, которыми прибиты были ко кресту руки Христовы, ибо мать и их нашла в гробнице и послала сыну» (Церковная история, I, 17).

Примерно также выглядит этот рассказ в изложении Феодорита Кирского (ок. 393–466 гг.): «Узнав, что безумные и неистовые почитатели идолов засыпали гроб Господень и через то старались предать забвению память нашего спасения и наверху его построили храм демону сладострастия, насмехаясь над родившей Девой, царь сперва повелел разрушить это постыдное здание, а землю, оскверненную нечистыми жертвами, вынести и бросить как можно далее за город, потом приказал построить величайший и прекраснейший храм» (Церковная история, I, 16). Затем Феодорит приводит письмо Константина к Макарию, в котором есть такие строки: «Знамение святейших страстей, скрывавшееся так долго под землею и остававшееся в неизвестности в продолжение целых веков, наконец, через низложение общего врага, воссияло для освободившихся от него рабов Господних и поистине служит предметом выше всякого удивления» (там же, I, 17). «Это послание доставлено (епископу) не кем-нибудь иным, а самою матерью царя, тою матерью прекрасного сына, которую прославляют все благочестивые. Она-то, водительница этого света и питательница его благочестия, взяла на себя труды путешествия, презрела немощь старости, ибо совершала этот путь незадолго до своей смерти, а умерла восьмидесяти лет. Увидев место, принявшее спасительные для всего мира страдания, она тотчас повелела разрушить упомянутый постыдный храм и вывезти сор. Когда же открылась скрывавшаяся до того времени гробница, то явились три креста, зарытые при гробе Господнем. Тут все несомненно уверились, что один из них был крест Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа, а прочие кресты распятых с Ним разбойников, но никто не знал, который именно прикасался к телу Господню и принял капли драгоценной его крови. В этом случае мудрейший оный и поистине божественный Макарий, предстоятель города, разрешил это недоумение следующим образом. Одна знаменитая женщина одержима была продолжительною болезнию. Возлагая на нее с молитвой и благоговением каждый из этих крестов, он узнал силу креста Спасителя, который, лишь только коснулся той жены, тотчас исцелил тяжкую ее болезнь и возвратил ей прежнее здоровье. Таким образом мать царя достигла того, что составляло предмет пламенных ее желаний. Что же касается до гвоздей, то некоторые она вбила в шлем царя, заботясь о голове своего сына, чтобы от нее отражались неприятельские стрелы, другие вковала в узду его коня, имея в виду и безопасность царя» (там же, I, 18).

Нетрудно заметить, что Феодорит несколько смешал события. Письмо Константина епископу Макарию, которое заимствовано из сочинения Евсевия и где оно стоит после сообщения об открытии гробницы Христа, здесь поставлено до этого события, отчего получилось, что император восторгается тем, чего еще нет. Но это не ошибка или недосмотр автора «Церковной истории». Следуя за Евсевием в изложении материала, приводя те же документы, Феодорит, конечно, заметил расхождение данных Евсевия с тем рассказом, который существовал в Церкви и который передали Руфин и Сократ Схоластик. Феодорит не решился целиком отвергнуть данные «отца церковной истории», но предпочел их несколько подтасовать. Таким образом была сохранена композиция сочинения Евсевия, с включением в нее (хотя и не совсем удачно) нового рассказа о поисках евангельских святынь царицей Еленой и выпавшей на ее долю чести открытия Гроба Господня и Святого Креста.

Еще один грекоязычный христианский историк V в., — Гермий Созомен (ум. ок. 450 г.), — написавший «Церковную историю» на основе сочинения Сократа Схоластика, приводит историю обретения Святого Креста в наиболее развернутом виде. Его сказание начинается так:

«Когда окончилось все, происходившее в Никее, священники разъехались по домам. Царь же, чрезвычайно заботясь о восстановлении единства учения в кафолической Церкви и желая изъявить благодарность Богу за единодушие епископов, за себя, за детей и за царство, повелел, чтобы был построен молитвенный дом в Иерусалиме, на месте, называемом Лобным. В то же самое время его мать Елена прибыла в город с целью совершения молитв и посещения святых мест. Питая благочестивое рвение к вере христианской, она весьма желала найти древо священного Креста. Но найти его, равно как и Гроб [Господень], было делом нелегким, ибо эллины, которые в прежние времена преследовали Церковь и всеми средствами старались истребить едва возникшее богопочитание, скрыли то место под большим холмом и подняли его, тогда как прежде, подобно нынешнему своему положению, оно было углубленно. Окружив место воскресения и Лобное место стеною, они выстлали поверхность камнем, построили храм Афродиты и установили ее изображение, так, чтобы те, кто приходил сюда, чтобы поклоняться Христу, казалось, кланялись Афродите. Истинная причина поклонения в этом месте с течением времени была забыта; ибо христиане не могли безопасно посещать это место и показывать его другим, между тем как греческий храм и статуя пользовались почетом.

Однако ж, когда место это было обнаружено, то был изобличен столь тщательно придуманный обман. Некоторые говорят, что сделано это было по указанию одного мужа еврейского, который жил на Востоке и который знал о том из книги, доставшейся ему от отцов. Но, кажется более соответствует истине то, что Сам Бог раскрыл дело посредством знамений и сновидений; ибо я не думаю, чтобы предметы божественные нуждались в указании человеческом, когда Богу угодно открыть их. Итак, когда по повелению царя означенное место было очищено, то в глубине, на одной его стороне обнаружилась пещера Воскресения, а на другой, близ того же места, были найдены три креста, и отдельно от них найдена еще деревянная дощечка, на которой словами еврейскими, греческими и римскими было написано: Иисус Назорей, царь Иудейский. Это, как говорит священная книга евангельской истории, было написано над главою Христа по приказанию Пилата, правителя Иудеи» (Церковная история, II, 1, 1–5).

Следующий далее рассказ об отделении Святого Креста от двух других у Созомена полностью идентичен рассказам Сократа Схоластика и Феодорита. Повествование Созомен заканчивает ссылкой на свои источники, — «мужей, которым описанное событие совершенно известно и которые получили сведения по преемству, от отцов к детям, по возможности описали их и оставили потомкам» (там же, II, 2). Такой ссылкой Созомен пытался придать вес своему рассказу. Между тем источники его установлены точно: это церковные историки, предшествовавшие ему, главным образом — Сократ Схоластик. При этом, в отличие от Созомена, Сократ Схоластик честно признавался, что писал об обретении Святого Креста по слухам.

Западно-христианские писатели передают ту же легенду, иногда лишь добавляя новые детали. Амвросий Медиоланский (339–397 гг.) в «Слове на кончину Феодосия», 43–48, рассказывает, что «блаженная Елена, прибыв в Иерусалим, начала посещать святые места и по вдохновению Духа искала древо крестное. И, приступив к Голгофе, говорила сама себе: вижу я здесь место сражения, но не вижу победы; ищу знаков спасения и не обретаю... Тогда Дух Божий наустил ее искать древо крестное. Тогда пришла она на Голгофу и велела копать, и открылись три инструмента мученичества, которые были погребены глубоко под землей и тем самым сохранились от происков врагов... Итак, раскопав землю, находит три креста, заброшенные среди развалин и скрытые от врага. Но знамение победы Христовой не могло исчезнуть: [она] приходит в сомнение как женщина, но Дух Святой уверяет ее, что два разбойника распяты были со Христом. Потому ищет она среднее древо, поскольку кресты случайно могли быть перепутаны. Уточняет по Евангелию и находит, что на среднем кресте сделана была надпись (titulus): Иисус Назорей, Царь Иудейский. По этой надписи нашла она спасительный крест. Пилат на требование иудеев ответил: что я написал, то написал, то есть я написал не то, что вам нравится, но что могли бы познать и времена будущие; писал я не для вас, но для потомственных веков и словно бы так сказал: чтобы Елена, читая это, познала крест Господень. Найдя надпись, поклонилась Царю, а не древу, как язычники, заблуждаясь, суемудрствуют. Поклонилась висевшему на древе, обозначенному в надписи, поклонилась... Искала гвоздей, которыми Господь распят был и, обретя, один из них употребила в узду, а другой — в диадему: один — для красоты, а другой — для проявления своей веры и благочестия» (PL, 16, 1400–1402).

Если Амвросий еще не знает о чудесных свойствах истинного Креста и называет только одного помощника царицы Елены — Святого Духа, то другие западные авторы упоминают и о чудесах, изошедших от Креста, и о многочисленных участниках его поисков.

Паулин Ноланский (352–431 гг.) послал в 403 г. частицу Святого Креста своему другу Сульпицию Северу и написал ему, что эта частица была доставлена ему из Иерусалима блаженным Меланием, рассказавшим также чудесную историю обретения истинного Креста. По словам Паулина, царица Елена направилась в Палестину с целью спасения святых мест, и, прибыв туда, украсила место рождения Господа, в дополнение к трем другим святым местам, а также обнаружила место Страстей в соответствии со свидетельствами многих жителей города, и евреев, и христиан. К этому Паулин добавляет, что не смотря на то, что от Креста многие берут частицы, первоначальная большая часть его чудесно сохраняется (Письма, 31, 4–5; PL, 61, 325).

Сам Сульпиций Север (363–420 гг.) в своей «Хронике» сообщает, что пребыванием Елены в Иерусалиме ознаменовалось освящением мест страстей Господних, Его воскресения и вознесения, хотя и «не без сопротивления иудеев». Мать императора «была первой уведомлена о нахождении места страстей, открытого благодаря усердию Елены солдатами и многочисленными провинциалами. Она повелела убрать землю и очистить близлежащие и отдаленные руины. Вскоре в награду за веру и труды были найдены три одинаковых креста, ибо в свое время Господь был распят вместе с двумя раз6ойниками». Святой Крест был распознан благодаря своим целительным свойствам (Хроника, II, 33–34). Позднее Иоанн Никийский (VII в.) назвал даже имя человека, нашедшего Святой Крест: это некий Аблавиус (?), «ревностный христианин, один из самых именитых людей [империи]» (Хроника, 76, 71).

* * *

Не заканчивая еще обзора основных источников, мы уже можем сделать некоторые замечания. Прежде всего они касаются сути церковно-археологического открытия 326 года. Мы видим разительное отличие того, что сообщается Евсевием Кесарийским, бывшим современником описываемых событий, от того, что почти в один голос рассказывают церковные авторы конца IV – первой половины V вв. Евсевий, пусть с недомолвками, пусть тенденциозно рассказывает все же о реальном событии: о том, как во время расчистки римского храма неожиданно была найдена пустая пещера-склеп, идентифицированная как гробница Христа. Последующие же авторы излагают официальную церковную легенду об обретении Святого Креста, сложенную с течением времени, с которой Евсевий и его современники были еще не знакомы. Эта легенда («самая знаменитая из всех легенд жанра “обнаружения” или “обретения” (inventio)[6]») была сложена по тем же законам, по которым складывались легенды о жизни святых, евангельских местах и священных реликвиях, с тем же набором обязательных компонентов: 1) Божиим провидением, 2) чудотворением, 3) демонстрацией могущества Христа, 4) посрамлением противников христианства.

От того, что было сообщено Евсевием, в официальной легенде осталось немного:

1) Разрушение языческого капища, стоявшего над гробницей Христа, а именно храма Афродиты-Венеры (Феодорит вслед за Евсевием называет эту богиню «демоном сладострастия» и приводит интересное соображение, что строительством на святом месте храма в честь Афродиты язычники хотели осмеять церковную доктрину о непорочном зачатии).

2) Поисковые работы на месте снесенного храма.

Все остальное стало рассказываться совершенно иначе. Прежде всего, по другому представлялось то, что, собственно, было найдено при раскопках.

Существенными элементами легенды об обретении Святого Креста являются:

1) Руководство поисками Креста и деятельное участие в них царицы Елены, а также заметная роль Иерусалимского епископа Макария.

2) Обнаружение трех крестов, а также прочих евангельских артефактов: гвоздей распятия, таблички Пилата и т. п.

3) Чудесные целительные свойства одного из найденных крестов, позволившие идентифицировать его как Крест Господень.

В том, что легенда говорит о нахождении трех крестов (или перекладин), несомненно влияние Евангелий, рассказывающих о распятии Иисуса посреди двух разбойников. Из тех же Евангелий пришли гвозди и табличка Пилата. Творцам благочестивой легенды не казалось странным, что эти вещи могли оказаться в могиле Иисуса[7].

К перечисленным главным элементам легенды можно добавить еще два, не выраженные, впрочем, явно и встречаемые не во всех версиях:

4) Указание на то, что гробница Христа почиталась христианами и раньше («со времени страстей», — пишет Сократ Схоластик).

5) Привлечение к поискам Святого Креста местных жителей, обладавших сведениями о месте распятия Христа (Руфин, Паулин, Север), или даже иудеев, имевших сведения о могиле Иисуса в своих книгах (Созомен).

Последний элемент впоследствии был особенно усилен в так называемой «легенде об Иуде Кириаке», дошедшей до нас главным образом в латинских и сирийских вариантах. Еще Григорий Турский (538–594 гг.) в своей хронике упомянул о «Иуде-еврее, в крещении названном Квириаком (Quiriacus), по указанию которого было найдено честное древо Креста Господня» (История франков, I, 36). Наиболее полно латинский вариант сказания передает Иаков Ворагин (1230–1298 гг.) в своей «Золотой легенде». Здесь рассказывается, что император Константин послал свою мать найти святое древо Креста. Прибыв в Иерусалим, царица Елена созвала еврейских мудрецов Палестины и произнесла перед ними несколько обличительных речей. Один из еврейских мудрецов по имени Иуда правильно понял намерения царицы. Среди предков этого Иуды был первомученик Стефан, побитый камнями за веру во Христа. Историю Стефана Иуде поведал его отец, а также предупредил, что настанет время, когда люди будут искать древо Креста, на котором был распят Иисус, и тогда он, Иуда, должен помочь найти его. И вот теперь, догадавшись о намерениях царицы, Иуда объяснил евреям, что царица хочет найти с их помощью Крест, и добавил, что эту тайну ни в коем случае нельзя открывать, так как обнаружение Святого Креста разрушит их религию и лишит иудеев превосходства над христианами. Евреи, услышав об этом, запретили Иуде открывать то место, где был закопан Крест. Однако когда Елена вновь созвала мудрецов и пригрозила сжечь их живьем, то они в страхе указали на Иуду, говоря, что только он один может найти Святой Крест. Тогда царица отпустила мудрецов и, оставив одного Иуду, обратилась к нему с такими словами: «Покажи мне место, называемое Голгофой, где был распят Господь наш, ибо именно там мы наконец найдем Крест». Иуда отвечал: «Это случилось лет за двести или более, до того, как я родился». Тогда царица воскликнула: «Во имя Того, Кто был распят тогда, я заставлю тебя умереть от голода, если не скажешь мне правду!» После этого Иуду бросили в сухой колодец. Проведя там семь дней без пищи, он, наконец, сдался.

«Тогда его выпустили, — повествует Ворагин, — и он, придя в одно место, возвысил голос свой и молился, чтобы ему ниспослано было знамение. Тотчас же в том месте задвигалась земля, и изошел дым столь изумительной сладости, что, почувствовав его, Иуда ударил в ладоши от радости и воскликнул: “Воистину, Иисус Христос, Ты Спаситель мира!” А было так, что император Адриан на том самом месте, где лежал Крест, построил храм богини, чтобы все, кто приходили к тому месту, должны были поклоняться той богине. Но царица (Елена) велела уничтожить храм. Потом позвала Иуду и велела ему начать копать на том месте, и когда он углубился на двадцать локтей, то нашел три креста и принес их царице, потому что не знал, который из них был Крестом нашего Господа. Он положил их посреди города, где пребывал и проявился Бог. И около девятого часа дня мимо несли тело умершего юноши, чтобы похоронить его. Иуда остановил носилки и положил на тело сначала один из крестов, затем второй, и когда он положил третий, тут же тело, которое было мертво, вернулось к жизни». «Когда Елена обрела крест Иисуса Христа, — заключает Ворагин, — и увидела, что на нем нет гвоздей, она послала Иуду, чтобы он пошел в то место и нашел гвозди. И когда он вновь углубился в землю в том месте, то нашел их сияющими как золото; тогда он принес их царице, и как только она увидела их, поклонилась им с великим благоговением». К этому рассказу Ворагин добавляет, что Иуда крестился под именем Кириака, сделался епископом Иерусалимским и мученически погиб при императоре Юлиане Отступнике[8].

Две вещи примечательны в этом рассказе. Первая та, что Ворагин совершенно умалчивает о нахождении гробницы Христа. Он говорит лишь о том, как под языческим храмом был найден Святой Крест, а затем и гвозди распятия. Тенденция упоминать вскользь, а то и вовсе игнорировать реальную находку — гробницу Христа, и придавать первостепенное значение легендарной находке — Святому Кресту, наметившаяся еще у Руфина и Амвросия Медиоланского, нашла в рассказе Ворагина блистательное завершение. Теперь становится понятно, почему в Средневековье храм Гроба Господня часто называли церковью Святого Креста. Вторая примечательная вещь, это привлечение к розыскам Креста еврейских мудрецов. Царица Елена уверена, что им известно местонахождение Креста. Честь открытия христианской святыни присваивается одному из раввинов, пусть затем и обращенному в христианство.

Легенда об обретении Святого Креста в передаче Ворагина, без сомнения, христианского происхождения. Если бы мы не усматривали в рассказе о еврейских мудрецах развития все той же официальной легенды, в частности, сообщения Созомена о сведущем иудее, жившем на Востоке, мы могли бы подумать, что Иаков Ворагин обладал какими-то оригинальными сведениями о до-никейском, иудео-христианском почитании места погребения Христа. Но сообщение Созомена лишает рассказ Ворагина оригинальности. Этот рассказ — все та же официальная легенда, только в ее новом ракурсе.

В сирийском варианте легенды об обретении Святого Креста (V–VI вв.) на место Елены выдвигается вымышленная фигура — римская царица Протоника, супруга Клавдия Кесаря, правившего еще в I веке. Образ Протоники буквально «срисован» с образа Елены. Услышав о делах Христовых, Его смерти и воскресении, царица Протоника направляется из Рима в Иерусалим, где ее с почетом встречает апостол Иаков, «брат Господень». «И она сказала ему: “Покажи мне Голгофу, где распяли Христа, и древо крестное, на котором Он был распят иудеями, и гробницу, в которую Он был положен”. Отвечал ей Иаков: “Эти три вещи, которые ваше величество желает видеть, ныне под надзором иудеев. Они захватили их и не разрешают нам ходить туда и молиться перед Голгофой и гробницей. И они запрещают даже говорить о древе крестном, так что мы не можем проповедовать и выступать во имя Христа...” Услышав это, немедленно приказала она, царица, чтобы привели к ней Хонию бар Ханнана, священника, и Гедалию бар Кайафу, и Иуду бар Абдшелома, глав и правителей иудеев. И она сказала им: “Передайте Голгофу, и гробницу, и древо крестное Иакову и его последователям, и пусть никто не мешает им служить там согласно их обычаю”. Так приказав священникам, она поднялась, чтобы пойти и осмотреть эти места и чтобы передать эту землю Иакову и тем, кто был с ним. Потом она вошла в гробницу и нашла внутри ее три креста: один — Господа нашего и два — тех разбойников, которые были распяты вместе с Ним одесную и ошую Его» (Учение Аддая апостола, XI, 23)[9].

Излишне говорить об исторической недостоверности сирийского повествования. Тем не менее мы видим его несомненную связь с рассказом Иакова Ворагина. В обоих случаях большую роль играют палестинские раввины, которые в «Учении Аддая» даже называются по именам (неизвестным, впрочем, по еврейским источникам). В латинском варианте легенды иудеи еще не обладают точным знанием о месте распятия и погребения Христа, но в сирийском варианте они уже прямо обвиняются в захвате христианских святынь. Мы видим, что в конечном счете на евреев было перенесено то обвинение, какое раньше выдвигалось против язычников. Последние же у Иакова Ворагина и в «Учении Аддая» не упоминаются вовсе![10]

В переработанном антихристианском виде легенда об обретении Святого Креста вошла и в средневековые еврейские сказания. В одном из вариантов «Тольдот Иешу» рассказывается, что евреи по совету старца Иехуды (Иуды) закопали в землю сделанные ими три древа. Когда царица Елена, угрожая карами, потребовала у евреев показать ей место, где находится Святой Крест, они повели ее на то самое, заранее выбранное ими место, где из земли были извлечены три древа. Желая определить, который из них является Святым Крестом, а также удостоверится в его подлинности, христиане стали поочередно прикладывать их к телу принесенного покойника. Тогда старец Иехуда, прибегнув к помощи тайного имени Божьего, сделал так, что умерший воскрес. После этого евреи были оставлены в покое, а христиане остались в уверенности, что чудо совершилось посредством найденного Святого Креста[11]. Еврейская версия, целиком следуя за известным церковным преданием, воспроизводя, в частности, легенду об Иуде Кириаке, обыгрывала и обрабатывала ее таким образом, чтобы показать, что найденный христианами Святой Крест является не настоящим, а поддельным, заранее изготовленным самими евреями для того, чтобы спастись от гнева царицы.

Фигурирующая во всех версиях «Тольдот Иешу» царица Елена, охотно слушающая проповеди Иисуса, а после его казни и погребения еврейскими мудрецами требующая от них показать гробницу и предъявить ей тело Иисуса, также во многом воспроизводит образ матери Константина Великого, каким он предстает в церковной легенде об обретении Святого Креста. Большинство эпизодов, включенных в «Тольдот Иешу», являются теми же целенаправленно переработанными евангельскими рассказами и церковными преданиями. В наиболее ранней Йеменской рукописи «Тольдот Иешу», отражающей еврейское сказание V–IX вв., даже называется место погребения Иешу-Иисуса. Разумеется, оно не совпадает с традиционным христианским местом Гроба Господня: гробница Иисуса указывается вблизи источника Силоам в Нижнем городе[12]. В данном случае мы видим отрицательную реакцию синагоги на церковное открытие гробницы Христа и превращении ее в величайшую святыню.

* * *

Таковы данные основных источников. Некоторые важные сведения мы можем извлечь также из сочинений христианских писателей, которые так или иначе касались Гроба Господня. Иероним Стридонский (ок. 347–420 гг.) в письме к Паулине (395 г.) пишет, что «от времени Адриана и до правления Константина, то есть почти на сто восемьдесят лет, поставлены были язычниками на месте Воскресения изваяние Юпитера (simulacrum Jovis), а на скале Креста — статуя Венеры из мрамора (statua ex marmore Veneris)» (Письма, 58, 3). Отметим, что Иероним говорит не только о гробнице Христа, но и о Голгофе, впервые, кстати, называя ее скалою (rupe). Надо ли понимать указание на статуи Юпитера и Венеры так, что на этом участке стояли два разных святилища? Причем храм Афродиты-Венеры находился на месте Голгофы (а не гробницы, как у Евсевия), а на месте гробницы — храм Юпитера[13]. Исследователи не исключают, что языческое святилище состояло из нескольких часовен и алтарей, посвященных тому или иному богу; ведь и Евсевий обращается к многочисленным «мертвым идолам» и говорит о нескольких «нечистых и мерзких жертвенниках», на которых «приносились ненавистные жертвы» (Жизнь Константина, III, 26)[14].

Особенно важны для нашей темы свидетельства христианских паломников, оставивших описание святых мест, в частности, Гроба Господня. Наиболее ранний из них — Бордосский путник, посетивший Иерусалим в 333 г., в то время, когда продолжалось строительство Константиновой базилики, а в городе еще стояли статуи Адриана. Путник побывал у нескольких христианских святынь, среди которых он упоминает купели Вифезду и Силоам, дом Каиафы, а также преторий Пилата. О самом храме Гроба Господня, Dominicum, путник говорит так: по пути от Сиона к Неаполитанским (Дамасским) воротам «на левой стороне находится небольшая гора Голгофа, где Господь был распят. Отсюда как бы на вержение камня находится крипта, в которой было положено Его тело и на третий день воскресло. На этом месте повелением императора Константина сооружена базилика» (CSEL, 39, 22–23).

Бордосский путник не только добавляет Голгофу к числу новообретенных святынь, но и помещает ее примерно там же, где она ныне и показывается в храме Гроба Господня: в 42 метрах перед Эдикулой. Рядом с гробницей Христа видит ее и Кирилл Иерусалимский (ум. 386 г.): «cия святая возвышающаяся Голгофа, видимая и по сей день, до ныне показывающая, как распались тогда для Христа камни; вблизи находящаяся гробница, в которой Он положен был, и положенный при входе камень, доселе лежащий при гробнице» (Поучения, X, 19; XIII, 39), «cиe место Голгофы и Воскресения не церковью называется, как другие церкви, а Мартирион» (XIV, 6). Говорит Кирилл и о святом древе Креста, «доселе у нас видимом», сообщая также, что паломники уносят с собою его частицы (X, 19). Вероятно, епископ Иерусалимский читал свои проповеди, находясь в храме Гроба Господня, в виду описываемых святынь. Надо заметить, что главное место в «Поучениях» Кирилла отводится доказательству исполнения во Христе ветхозаветных пророчеств; поэтому и указания на святые места обрамлены обилием библейских цитат. И все же мы встречаем указания почти на все объекты, связанные с историей Страстей.

Это означает, что в скором времени после чудесного открытия гробницы Христа и начала строительства храма было идентифицировано также (вероятно, на основании Ин 19:42) место распятия, расположенное рядом с гробницей. По сути дела, открытие гробницы послужило толчком к поиску на этом участке евангельских артефактов. Хотя Бордосский путник, Кирилл Иерусалимский, а также паломница Эгерия (Сильвия), описавшая свое пребывание в Иерусалиме ок. 385 г., не упоминают о табличке Пилата и гвоздях распятия, которые фигурируют в церковной легенде об обретении Святого Креста, мы можем не сомневаться, что эти артефакты также были «найдены» и идентифицированы. Можно даже определить примерное время сложения легенды о Святом Кресте. Бордосский путник в 333 г. еще не упоминает об этой важной находке, но уже в 50-х годах IV века о почитании Креста Господня пишет Кирилл Иерусалимский.

Итак, обозрев источники, мы заключаем, что в 326 г. под развалинами римского святилища была найдена древняя еврейская гробница, — возможно, с останками покойников, которые, разумеется, были удалены. Что же касается скалы распятия, крестов и прочих евангельских артефактов, то они появились несколько позже и своим возникновением обязаны церковной легенде об обретении Святого Креста. До-легендарными являются сообщения Евсевия Кесарийского и, отчасти, Бордосского путника. Но даже из этих сообщений нельзя понять, на каком основании найденная гробница была идентифицирована как место погребения Иисуса Христа? И, прежде всего, не ясно, чем руководствовались рабочие Константина, начиная раскопки под храмом Венеры? Позднейшая легенда, как мы видели, пытается объяснить столь точный и безошибочный выбор места поисков божественными знамениями и сновидениями, а также привлечением к поискам местных жителей и даже евреев, имевших-де сведения о месте погребения Христа. Но первоначальные сообщения вовсе не упоминают ни о знамениях, ни о сведущих помощниках, но даже против того, описывают открытие гробницы как неожиданное и небывалое чудо, случившиеся по воле Божией. Именно так представляет дело Евсевий Кесарийский. Иными словами, и сами раскопки под храмом Венеры, и идентификация найденной пещеры как гробницы Христа — это воля случая. Из рассказа Евсевия можно лишь вывести то, что гробница Иисуса была известна язычникам II века, которые постарались стереть память о ней. Но такое сообщение вполне могло быть последующим осмыслением того факта, что гробница Христа была найдена под развалинами языческого храма[15].

Возможно, представление о том, что на месте евангельских святынь были построены «языческие капища» возникло по аналогии с иудейским Храмом, на месте которого Адриан воздвиг святилище Юпитера Капитолийского. Вероятно, под таким углом зрения христиане рассматривали многие палестинские «капища». Почему именно у храма Афродиты-Венеры была заподозрена христианская подкладка, на то могли быть свои причины. Одну из них приводит Сократ Схоластик: святая и непорочная Дева воспринималась как антитеза распущенной греко-римской богине любви. Хотя в этом случае логичнее было бы идентифицировать найденную под храмом пещеру как гробницу Богоматери, а не Христа.

По мнению Дж. Тейлор, все святыни и реликвии Константиновой базилики были зеркальной противоположностью святынь и реликвий храма Венеры. В частности, скала, названная христианами Голгофой, вначале была священной скалой в римском святилище, на которой стояла статуя богини. Замена этой статуи крестом символизировала победу христианства над язычеством[16].

В защиту локализации гробницы Иисуса на месте нынешнего храма Гроба Господня Э. Ренан в свое время (хотя и не поддерживая в целом церковной традиции) привел такое соображение: «если бы теми, кто при Константине старались установить евангельскую топографию, руководил один только каприз, то они скорее всего поместили бы Голгофу и Гроб Господень на более видное место, на вершину одного из соседних с Иерусалимом холмов, чтобы тем самым удовлетворить воображение христиан, которые непременно хотели, чтобы место смерти Иисуса находилось на горе». Следовательно, делает вывод Э. Ренан, топографы Константина относились к своему делу с известной серьезностью и руководствовались аналогиями («Жизнь Иисуса», гл. 25).

Что можно сказать на это? Во-первых, то место, где христианские топографы наметили строительство церкви, вовсе не было низким. Вряд ли бы стоявшее здесь славное святилище Афродиты-Венеры римляне соорудили в каком-нибудь низком и невзрачном месте. В абсолютных высотах платформа храма Гроба Господня даже превосходит платформу Храмовой горы: 755 м над уровнем моря против 735 м. Это отмечали и ранние христианские паломники: «Храм, по правде говоря, расположен в более низкой части города (in inferiore parte urbis), около восточной стены», — писал ок. 425 г. епископ Евхерий Лионский (CSEL, 39, 126). В том, что основание храма Гроба Господня выше площадки Харам аш-Шарифа, и сегодня может убедиться любой желающий, стоит ему только подняться на смотровую площадку Цитадели («башни Давида») и окинуть оттуда взглядом Старый город.

Во-вторых. Разумеется, ничто не происходит произвольно или случайно, и топографы Константина, выбирая в Иерусалиме место для строительства христианской церкви (и еще не зная, что это будет храм Гроба Господня), руководствовались некоторыми соображениями. И соображения эти диктовала тогдашняя императорская и церковная политика.

Укрепление власти Константина Великого, сделавшего ставку на Церковь, сопровождалось и обуславливалось ростом ее могущества. Повсеместно шло разрушение знаменитых и влиятельных в прошлом языческих святилищ и возведение на их месте христианских соборов и церквей. Тот же Евсевий рассказывает, как на месте разрушенного в Гелиополе храма Афродиты (Венеры) по повелению Константина была сооружена церковь (Жизнь Константина, III, 58). Это же самое несколько позже случилось с весьма популярным среди населения Газы святилищем Марнейоном, который, благодаря рвению местного епископа Порфирия (ум. 420 г.) и его клира, был сначала сожжен, а затем, после очищения места бывшего «идольского капища», на его руинах была возведена соборная церковь (Житие св. Порфирия Газийского, 66; 76). По распоряжению Константина в христианские церкви были обращены знаменитые святилища Цезарейон и Изеум в Александрии Египетской (Иоанн Никийский. Хроника, 64, 9). В повествовании Прокопия Кесарийского опять же встречаем рассказ о том, как император Зенон (474–491 гг.) «изгнал самарян с горы Гаризим, тотчас же отдал ее христианам и, выстроив на вершине храм, посвятил его Богородице» (О постройках, V, 6). Можно не сомневаться, что этот храм Богородице покоился на фундаменте знаменитого самарянского Храма. Точно также в Герасе (Джераше) кафедральный собор был построен на месте храма Диониса, с использованием его строительного материала. Церковь хотела покончить с язычеством путем тотального превращения бывших «идольских капищ» в христианские церкви.

Если этот процесс вовсю шел даже в глухой провинции, то тем более он должен был иметь место в Святом граде, который предписывалось в первую очередь очистить от всякого идолопоклонства. Прибывшие в Иерусалим доверенные лица Константина, бывшими на самом деле ревностными христианами, поступили так, как христиане обычно поступали в других городах. Они обратили внимание на языческий храм, все еще пользующейся популярностью, и решили его разрушить (или, скорее, переделать), чтобы на его месте учредить храм истинного Бога[17]. Не удивительно поэтому, когда под фундаментом римского храма нашлась гробница Христа, люди Константина тут же заподозрили своих предшественников — строителей Элии Капитолины — в том, что они делали сами: в использовании почитаемых мест в своих целях и в стремлении приспособить их к собственному культу.

Примечательно, что мусульмане, занявшие в Иерусалим в 638 г., обвиняли христиан в том же, в чем те обвиняли язычников: в умышленном осквернении святынь. «Место скалы (ас-сахра) и вся область вокруг нее (=Храмовая гора) оставались пустынными руинами, и они (=христиане) выливали на скалу нечистоты, так что она совершенно была погребена под грязью», — читаем в арабских летописях[18]. «Очистителю» древнего Храма халифу Омару пришлось буквально по колено утопая в грязи пробираться к величайшей святыне. В отличие от строителей Элии Капитолины, объявленных христианами осквернителями на основании того, что они построили на месте Голгофы свой храм, христиане в данном случае действительно являлись осквернителями, ибо превратили Святую гору в свалку мусора. Следуя логике Евсевия Кесарийского и современной ему Церкви, халифа Омара также нужно счесть осквернителем, ибо он и его преемники выстроили на месте иудейского Храма мусульманскую мечеть (предварительно удалив, правда, оттуда христианские нечистоты).

* * *

Когда в начале IV века Церковь вступила в обладание Святой землей, она немедленно начала выявление святых мест и собирание связанных с ними преданий. При этом, что касалось ветхозаветных святынь, то христиане, как правило, следовали издавна существовавшим местным традициям — бывшие еврейские святые места естественным образом становились объектами христианского поклонения и паломничества. «Большинство традиций, связанных с указанными местами, — отмечает израильская исследовательница Ора Лимор, — приобрели типологическую трактовку, согласно которой исторические события, происшедшие там, содержат указания на тайну христианской истины. С христианской точки зрения то, что в прошлом принадлежало евреям, теперь по праву принадлежит Церкви. Поскольку Библия, унаследованная христианами, была прославлена своей древностью и не нуждалась в специальном подтверждении, то и подлинность знаменательных мест, упомянутых в ней, не могла вызывать сомнений»[19].

Сложнее обстояло дело с новозаветными святынями. «Если ветхозаветные святые места, — продолжает О. Лимор, — были известны издревле, и их идентификация обосновывалась старинными преданиями, то святые места, связанные с Новым Заветом, были так же новы, как и сама христианская традиция. Став обладателями Святой земли в IV веке, христиане вынуждены были искать доказательства подлинности тех святых мест, которые до этого не были известны или память о которых сохранялась только в устной традиции. Ведь прошло почти 300 лет после евангельских событий, и христиане, которые лишь теперь начинали строить церкви на местах этих событий, должны были найти доказательства подлинности выбираемых для строительства локаций» (там же).

До сей поры замечания и оценки Оры Лимор совершенно справедливы. Но цель ее работы состоит в том, чтобы показать, что «евреи оказались для христиан авторитетом, иногда даже единственным в своем роде и решающим для правильной локализации не только святых мест, связанных с Ветхим Заветом, но также мест и реликвий, относящихся к Новому Завету». Таким образом мы видим попытку реанимировать гипотезу Багатти–Теста, но уже не затем, чтобы доказать подлинность христианских святынь, а затем, чтобы подчеркнуть зависимость христианской традиции от еврейской. С такой целью О. Лимор рассматривает обстоятельства обнаружения гробницы Иисуса и легенду об обретении Святого Креста. Естественным образом исследовательницу интересует одна из позднейших версий этой легенды, а именно латинская, в которой большую роль играет крещеный еврей Иуда Кириак. Отнеся появление этой легенды к началу V века и приписав ей греческое или сирийское происхождение (правда, со знаком вопроса), О. Лимор приходит в выводу, что в своем первоначальном виде легенда подчеркивала авторитетность еврейской традиции: «без помощи Иуды христиане вместе с Еленой блуждали бы по Иерусалиму как слепые. Только он способен указать, где находится место, которое они ищут. Еврею отведена в легенде вдвойне ключевая роль: без него христиане не способны найти то место, которое обладает для них ореолом святости, и Иуда открывает им, что там сокрыто. Иуда — “иудей, который знает”. Он не верующий, но он знающий. И знает он в силу того, что является евреем. Его знание является наследственным и исключительным». «Похоже, — заключает О. Лимор, — что евреи появляются в этой легенде не только в целях полемических, но, главным образом, для того, чтобы воспользоваться их авторитетом для целей христианской пропаганды, то есть для того, чтобы и через евреев подтвердилась легитимность христианской власти как в Иерусалиме, так и во всей Империи и, таким образом, укрепилось основание христианской веры» (там же).

Вопроса о подлинности открытого в 326 г. места погребения Христа, а в данном случае — подлинности найденного Иудой Святого креста, О. Лимор, разумеется, не ставит. Все, что христиане обрели благодаря евреям, безусловно подлинно. Все, что христиане обрели без евреев или вопреки им — не подлинно. Но шутки в сторону. Такое же решительное влияние еврейской традиции израильская исследовательница находит и в легенде об обретении останков первомученика Стефана в 415 г. (со ссылкой на Epistula Luciani ad omnem ecclesiam — PL, 41, 807–818), в обретении комитом Дорофеем одеяний Иисуса (Послание Дорофея; Analecta Bollandiana. 1986. 104. P. 145–159), в легенде о погребальном плате (сударионе) Христа, появившейся уже при мусульманах, и в других подобных же легендах. Во всех перечисленных случаях действительно обретение святынь связывается с евреями, которые, впрочем, вовсе не наделяются каким-то сокровенным знанием или авторитетом (как трактует израильская исследовательница), но появляются в легендах лишь как местные жители, которым удалось сохранить доставшиеся им от родителей и оказавшиеся священными для христиан предметы. В легенде о сударионе, которую передает галльский епископ Аркульф (ок. 670 г.), рассказывается о некоем верующем иудее, который по воскресении Христа похитил из гробницы его погребальный плат, хранил его у себя и, умирая, передал по наследству своему сыну как драгоценную реликвию. Далее дословно: «Таким образом этот сударион Господень с верою передавали отцы, происходившие от семени того благочестивого человека, своим детям, верующие верующим, как бы по праву наследства. По истечении пяти поколений и по прошествии многих лет, когда верующие наследники из этого семейства прекратились, святой сударион перешел в руки неверующих иудеев, которые, хотя и не были достойны такого дара, продолжали хранить его». Легенда заканчивается рассказом о том, как реликвия вернулась к верующим (т. е. христианам) при халифе Муавии в VII в. (CSEL, 39, 235–238).

Можно ли вывести из этого повествования ключевую роль евреев в сохранении евангельских святынь, а также существование авторитетной еврейской традиции, к которой обращались христиане по вопросу подлинности священных реликвий? Только при очень большом желании. Не свидетельствует о признании христианами авторитета еврейской традиции и появление в Epistula Luciani знаменитого фарисейского учителя Гамалиила, побуждающего к поискам останков святого Стефана. Этот законоучитель взят из Нового Завета и, к тому же, представлен как христианин, как свой брат, член Церкви. Никакого пиетета перед еврейской традицией здесь опять же нет. Предвзятость и тенденциозность рассуждений О. Лимор очевидна. Необходимо также заметить, что выбранные ею легенды составляют небольшую часть церковных преданий об обретении той или иной реликвии. Христиане находили новозаветные святыни и без участия евреев, а за пределами Палестины — совсем без них. Да и сами поиски реликвий на Святой земле — это лишь часть общего процесса, охватившего весь христианский мир.

Прежде чем говорить об этом процессе, отметим еще один момент. Существование некоей еврейской традиции относительно гробницы Иисуса тем менее вероятно, что после разгрома 132–135 гг. и изгнания из Иерусалима евреи утратили знание даже о многих библейских святынях, в том числе об особо почитаемой гробнице Давида (Иосиф Флавий. Война, I, 2, 5; Деян 2:29). Последними, кто знал настоящую гробницу Давида, считает археолог Б. Пикснер, были рабби Акиба (ум. 135 г.) и его современники[20]. С тех пор одна традиция сменяла другую: гробницу Давида помещали то в Вифлееме, то на горе Сион, то к северу от Иерусалима, — только не там, где она находилась на самом деле. Такая же судьба постигла и гробницу Соломона, о которой знали даже греческие авторы (Кассий Дион. Римская история, 69, 14, 2). После этого утверждать устойчивость и подлинность еврейской традиции относительно местонахождения святынь не приходится.

IV и V века ознаменовались расцветом церковной археологии. Не только на Святой земле, но и повсюду шел поиск и сбор евангельских артефактов. Масса новообращенных христиан, унаследовав все нравы и обычаи своих языческих предков, остро нуждалась в материальных объектах почитания и поклонения. Совершенно так же, как и прежние греко-римские храмы, христианские церкви обзаводились соответствующим набором реликвий. Если раньше собирали священные предметы, оставшиеся от троянских героев и античных богов, то теперь бросились искать новозаветные святыни. Каждой общине хотелось иметь у себя какую-нибудь реликвию: то ли багряницу, то ли терновый венец, то ли гвозди распятия, то ли частичку Святого Креста, то ли, наконец, копье, которым был прободен бок Иисуса. Святая равноапостольная Нина (ум. ок. 340 г.) отправляется на поиски хитона Господня в далекую землю иберов и колхов. Комит Дорофей, раздобывший в 450 г. одеяния Иисуса, был далеко не единственным обладателем подобных же святынь. Непрерывный поток реликвий тек из Палестины в Константинополь. В IV веке в столице христианской империи появляются грозди распятия, часть Святого Креста, а также останки патриарха Иосифа и пророка Захарии; в V веке — останки первомученика Стефана и одежда Девы Марии, а также камень, которым был побит Иаков Праведный; в VI веке — нерукотворный образ Христа; в VII веке — копье, губка и еще одна часть Святого Креста. Переизбыток реликвий привел к тому, что в столице отказались принять останки святых апостолов Петра и Павла без полного комплекта, включающего темничные цепи и погребальные ткани[21].

В большом количестве извлекались из земли чудесным образом сохранившиеся книги, оказывающиеся Евангелиями (подчас неканоническими), Откровениями и Апокалипсисами, написанными рукою библейских патриархов, апостолов или ближайших учеников Христа. Человек, живший в доме апостола Павла в Тарсе, по велению ангела откопал под домом тайное писание знаменитого апостола (Откровение ап. Павла, 1). Даже рабочие императора Юлиана, противника христианства, посланные в Иерусалим восстановить иудейский Храм, и начавшие, по обыкновению, с раскопок и расчистки фундамента, согласно церковной легенде, открыли глубокую пещеру, в которой нашли столб с начертанным на нем Евангелием от Иоанна, помещенном туда еще при Соломоне (Филосторгий. Церковная история, VII, 14).

Пожалуй, никакая другая эпоха не была столь богата ценнейшими археологическими находками, как эпоха утверждения христианства в Римской империи. Современные археологи могут позавидовать небывалым археологическим успехам христиан начала IV в., которым хватило каких-нибудь пяти лет, чтобы установить в Палестине практически все объекты, связанные с земной жизнью Христа, при том, что они, по словам императора Константина, «оставались в неизвестности в продолжение целых веков» (Феодорит. Церковная история, I, 16).

Открытие Гроба Господня стоит в длинном ряду подобных же церковных открытий. Если даже, расчищая фундамент храма Венеры, рабочие Константина и не ставили своей целью найти какую-нибудь реликвию, тем не менее, всякая находка, вполне возможная при этом, должна была отвечать требованиям Церкви. Требования эти заключались в следующем: все изыскания и открытия должны подтверждать христианское вероучение, свидетельствовать об истинности христианства и действительности новозаветной истории. В Иерусалиме к этому общему правилу добавлялась конкретная задача: доказать права христиан на владение Святым градом (почему и возникла легенда о Евангелии от Иоанна под Соломоновым храмом). Любой другой результат изысканий Церкви был не нужен и поэтому заведомо исключался.

Когда рабочие Константина отрыли под слоем земли одну или несколько древних гробниц, первое, что могло и должно было прийти в голову истинного христианина, — это евангельский рассказ о погребении Иисуса Христа. Все-таки не где-нибудь, а в Иерусалиме копали! Судя по тогдашним раскопкам на Елеонской горе и в Вифлееме, христиане уделяли особое внимание пещерам и обыкновенно находили в них свидетельства евангельских событий. Таким же образом и найденная под храмом Венеры пещера-склеп была идентифицирована как гробница Христа. Была ли такая идентификация совершенно произвольной? Возможно, что и нет. Евсевий пишет, что открытая пещера «приходящим видеть ее представляла поразительную историю совершившихся в ней чудес, делами, громче всякого голоса, свидетельствуя о воскресении Спасителя». Как это понимать? Слова Евсевия более наводят тумана, нежели проливают света на обстоятельства чудесного открытия. В пещере что-то было найдено? Ясно лишь, что это были не три креста, не гвозди распятия и не табличка Пилата, как о том говорится в позднейшей легенде. Если бы было найдено нечто подобное, Евсевий, конечно, не умолчал бы об этом. Может быть под «делами, громче всякого голоса» надо понимать имевшиеся в гробнице надписи? Но почему бы Евсевию не сказать об этом прямо? Немало еврейских гробниц в окрестностях Иерусалима имеют еврейские, арамейские и греческие надписи, содержащие имена и отчества погребенных, а иногда даже краткие сведения о них[22]. Если бы и открытая в 326 г. гробница имела нечто подобное, без сомнения, Евсевий упомянул бы о надписи, указывающей на Христа, — ведь он так любил приводить разные документы. Следовательно, никаких надписей не было. Во всяком случае надписей, относящихся к Иисусу Христу.

Есть предположение, что открытая гробница имела ряд характерных особенностей, соответствующих евангельскому описанию гробницы Иисуса, например, низкий вход, перед которым необходимо было наклониться, чтобы посмотреть во внутрь или войти (Лк 24:12; Ин 20:5), достаточно просторную скамью, где лежало тело покойника и на которой также мог бы сидеть и юноша-ангел (Мк 16:5) или даже два ангела (Ин 20:12). К числу таких особенностей мог бы относиться и камень, закрывавший вход в гробницу и имевший округлые очертания. Обычно камни, которыми блокировали вход в еврейские погребальные склепы, были квадратными или четырехугольными, похожими на плиты. По сей день из 900 скальных гробниц, обнаруженных в окрестностях Иерусалима, только у четверых отмечены круглые камни, закрывавшие вход[23]. Но и в IV в. гробница с круглым камнем должна была казаться большой редкостью. И вот, когда христиане открыли гробницу с таким камнем, на память им пришел евангельский стих: «и положил Его во гробе, который был высечен в скале, и прикатил (προσεκύλισεν) камень к двери гроба» (Мк 15:46; в Синодальном переводе: «и привалил камень»; Матфей уточняет: «и прикатил (προσκυλίσας) большой камень» — 27:60). Редкий в древнегреческой литературе глагол προσκυλίω («катить, перекатывать») встречается в Новом Завете только в этом случае и больше нигде. Не исключено, что большой круглый камень, закрывающий вход в гробницу Иисуса, считался ее отличительной особенностью, своего рода меткой. Находка такого камня у одной из гробниц во время разрушения «идольского капища» и расчистки места для строительства христианской церкви и послужила причиной возникновения слуха, превратившегося затем в уверенность, что именно в этой гробнице был погребен Христос.

О камне у Гроба Господня неоднократно говорит Кирилл Иерусалимский в «Поучениях», о нем упоминает Иероним в рассказе о паломничестве Павлы в Иерусалим (Письма, 108, 9). Другие пилигримы Аркульф (ок. 650 г.) и Виллибальд (ок. 720 г.) описывает этот камень как округлый (CSEL, 39, 227; Гунеберг. Путешествие св. Виллибальда). Камень этот, по-видимому, сохранился после разрушения храма и Эдикулы в 1009 г. халифом ал-Хакимом. Петр Диакон, посетивший Гроб Господень ок. 1137 г., а также неизвестный автор «Описания святых мест» конца XIV в. все еще видели этот камень приваленным к гробнице с восточной стороны (CSEL, 39, 107; ППС, 26, 13). Фрагмент камня, который, согласно Евангелию от Матфея (28:2), ангел отвалил от двери гроба, и сейчас демонстрируется в Эдикуле храма Гроба Господня. Правда, Матфей пишет, что ангел «сидел» на этом камне. Нынешний фрагмент — небольшой четырехугольный камень — вполне подходит для сидения. Но можно ли было удобно сидеть на большом круглом камне, отваленном от гробницы? Предоставим ответить на этот вопрос экзегетам. Допустим, что можно.

Разумеется, округлый камень у гробницы — это вторичный, отнюдь не решающий признак того, что это та самая гробница, в которой был погребен Иисус Христос. Но так представляется только современному критическому исследователю. Христиане IV века исследователями не были, тем более критическими, и поэтому даже малейшее подобие открытой гробницы евангельскому описанию Гроба Господня в их глазах было достаточным основанием для соответствующей идентификации. Впрочем, в Церкви, вероятно, понимали зыбкость такого основания, почему впоследствии и возникли рассказы о находках, неопровержимо указывающих на Христа, и в легенде об обретении Святого Креста вместо округлого камня у гробницы говорится о табличке Пилата, перекладинах и гвоздях распятия.

___________________