Александр Годлевский

О МЕТОДАХ АНАЛИЗА

 

У этой статьи давняя история. К написанной в 1990 году статье, которую тогда никто не опубликовал, в 2000 г. написал я для сравнения вторую часть специально для журнала «Континент», но в приемлемом для меня виде им она уже не подходила, как и другая моя статья «Мы, право и Запад», но это – отдельная история. Зато сейчас сравнить все можно не только с горбачевскими временами, но и с эпохой Путина.

Декабрь 2010 г.

Dura lex, sed lex. - Суров закон, но закон (лат.).

Fiat iustitia, pereat mundus. - Правосудие должно свершиться, даже если рухнет мир (лат.).

(Давно забытая мудрость давно прошедших времен.)

В предлагаемой читателю статье первая часть в виде отдельной статьи была написана осенью 1990 года - много лет назад по следам недавних тогда событий. За это время очень многое у нас изменилось, и всему произошедшему разные люди дают разную оценку, зачастую прямо противоположную, - от суперрадикального демократического рывка в царство свободы до "вялотекущей дерьмократизации всей страны". Но, независимо от этого, все равно интересно сравнить тогдашние и сегодняшние времена, вспомнив совсем недавнюю историю. Поэтому в статье я специально ничего менять не стал, здесь она приведена в том виде, в котором была тогда написана, но нигде не опубликована. Так и лежала у меня в архиве, все больше покрываясь пылью. Разумеется, сейчас к этой статье было необходимо дать некоторое послесловие, что я и сделал, написав вторую часть. Да и о методах анализа упомянуть не грех, поскольку ошибка в выборе правильного метода исследования в самом его начале бывает единственной причиной ложности всех последующих конечных выводов в их основе.

Вообще говоря, такой метод научного познания, как сравнительный анализ - одно из величайших достижений человеческой мысли. Достаточно полный, глубокий, квалифицированный сравнительный анализ обычно дает блестящий результат. Но порой даже самое поверхностное сравнение весьма показательно, оно вполне может наглядно выявить не только существенные различия, но и ответить на вопросы: что осталось общего - в чем причины, определяющие течение процесса всего происходящего? Причем интересно сравнить не только произошедшие в разное время события, но и оценку этих событий обществом такой, какой она была тогда и сейчас. Иначе эту статью из архивной пыли и доставать бы не стоило. Пусть читатель простит мне в статье то, что с сегодняшней точки зрения воспринимается как легкий налет наивности.

ЧАСТЬ I.

СОВЕТСКОЕ ПРАВОСУДИЕ ВРЕМЕН ПЕРЕСТРОЙКИ

1.Суд да дело.

Через три года с начала перестройки "Литературная газета" в номере от 12 марта 1988 г. напечатала статью тогдашнего своего Нью-Йоркского корреспондента Ионы Андронова "Пешки в чужой игре". Статья с подзаголовком "Гласность" из оркестра подрывных голосов" целиком и полностью посвящалась независимому журналу "Гласность" и его главному редактору Сергею Григорьянцу.

Публикация, имевшая, как и обычно, клеветнический характер, обвиняла "Гласность" и Григорьянца во всех смертных грехах. В том числе и таких, которые по действующему советскому законодательству квалифицируются по ст. 64 УК РСФСР как измена Родине в виде шпионажа и оказания помощи иностранному государству в проведении подрывной деятельности, а также по ст.74 УК как разжигание национальной розни.

Еще несколько лет назад вслед за подобными публикациями обычно следовали аресты, суды, и герои газетных статей по соответствующим статьям УК на долгие годы отправлялись в тюрьмы, лагеря и психушки. Но былые времена, как известно, прошли, и все дело ограничилось тем, что 9 мая того же года редакция "Гласности" была правоохранительными органами разгромлена, редакционное оборудование разграблено, а сам Сергей Григорьянц, вероятно для профилактики, избит милицией и вместе с несколькими своими сотрудниками подвергнут административному аресту по наскоро сфабрикованному обвинению в неповиновении законным требованиям работников милиции.

Но все это всем известно. Теперь о том, что известно не многим.

В марте 1990 г. в Сокольнический райнарсуд г. Москвы в полном соответствии со статьей 7 Гражданского кодекса РСФСР поступил иск Григорьянца С.И. к редакции "Литературной газеты" о защите чести и достоинства. В исковом заявлении указывалось, что изложенные в публикации сведения не соответствуют действительности, позорят честь и достоинство истца и содержалось требование об опровержении этих сведений.

Исковое заявление было подано мною, как представителем Григорьянца по доверенности. Мои полномочия на ведение дела в суде подтверждались судебной доверенностью, удостоверенной 21-й Московской государственной нотариальной конторой. Народным судьей Щупляком А.Г. я был вызван на беседу, которая состоялась 23.03.90 г. с участием представителя редакции "Литературной газеты". Следующая беседа была назначена на 30.03.90 г. И вот, явившись в назначенный день в суд, я узнал от судьи, что его определением от 23.03.90 г. исковое заявление оставлено без движения.

Что это значит. В соответствии с действующим советским гражданским процессуальным законодательством подаваемое в суд заявление должно отвечать требованиям, установленным статьями 126, 127 Гражданского процессуального кодекса РСФСР и оплачено госпошлиной. В нем должны быть указаны: наименования истцов и ответчиков, исковые требования, обстоятельства, лежащие в основании иска, доказательства и т.д. В соответствии с ч. 4 ст. 126 ГПК РСФСР заявление подписывается истцом или его представителем, полномочия которого подтверждаются доверенностью, прилагаемой к заявлению. Если эти требования не соблюдены, то судья не принимает заявление к производству, а на основании ст.130 ГПК своим определением оставляет его без движения и назначает срок для исправления недостатков.

Определение народного судьи Щупляка от 23.03.90 г. мотивировано тем, что исковое заявление подписано не Григорьянцем, а мною. По мнению судьи, приложенная к заявлению доверенность Григорьянца на мое имя не дает мне полномочий на подачу заявления, так как такое право в доверенности специально не оговорено.

Вынеся определение об оставлении заявления без движения, судья Щупляк совершил сразу два деяния, которые по действующему советскому законодательству являются преступлениями и квалифицируются по ст.ст.170,177 УК РСФСР как злоупотребление властью и вынесение заведомо неправосудного определения.

Нормами гражданского процесса установлено, что нотариально удостоверенная доверенность на ведение дела в суде дает представителю право на совершение от имени представляемого всех процессуальных действий, за исключением наиболее важных, которые перечислены в ст.46 ГПК РСФСР. Право на совершение этих действий должно быть специально оговорено в доверенности.

Такое процессуальное действие, как подписание и подача искового заявления, не перечислено в ст.46 ГПК среди действий, право на совершение которых должно быть специально оговорено. Следовательно, приложенная к заявлению доверенность давала мне право на подачу в суд иска Григорьянца к редакции "Литературной газеты", а определение судьи неправосудно. К тому же, вызвав меня и представителя ответчика, судья тем самым начал подготовку дела к судебному разбирательству. Пленум Верховного Суда РСФСР в п. 17 постановления от 29 июня 1976 г. N 2 уже разъяснял, что на этой стадии рассмотрения дела судья вообще не вправе оставлять заявление без движения. Во время беседы в суде 23.03.90 г. я разъяснял судье Щупляку все вышеизложенное, обращал его внимание, что вынесение неправосудных определений уголовно наказуемо по ст.177 УК РСФСР. То есть судья знал, что выносимое им определение неправосудно, но вынес это определение, умышленно совершив тем самым преступление, предусмотренное ст.177 УК.

Кроме того, ст.129 ГПК РСФСР устанавливает, что если судья при предьявлении иска придет к выводу, что это заявление подано лицом, не имеющим на это полномочий, то судья обязан не оставлять заявление без движения, а отказать в его принятии, вынеся об этом соответствующее определение. Однако Щупляк не от­казал в принятии заявления, а оставил его без движения. Почему? Да потому, что по действующему законода­тельству отказ в принятии заявления можно обжаловать в кассационном порядке в Мосгорсуд, который обязан рассмотреть эту жалобу в открытом судебном заседании. А определение об оставлении заявления без движения обжалованию в кассационном порядке не подлежит. На него можно только подать жалобу соответствующему судебному чиновнику, который будет рассматривать ее единолично и неизвестно еще, будет ли рассматривать вообще.

Судья Щупляк, грубо нарушив требования закона, не вынес определения об отказе, хотя обязан был это сделать. В результате чего я и Григорьянц лишены возможности обжаловать это определение в кассационном порядке, что причинило существенный вред нашим охраняемым законом правам и интересам. Тем самым судья совершил еще одно преступное деяние, которое квалифицируется по ст.170 УК РСФСР как злоупотребление властью.

Для чего народному судье все это понадобилось? Вероятно, власти не желают рассмотрения дела в суде, благо они прекрасно понимают, что это чревато крупным скандалом. Обращаю внимание, что в соответствии с действующим законодательством истец по таким искам обязан доказать только сам факт распространения ответчиком сведений, позорящих его честь и достоинство. А обязанность доказывания того, что эти сведения соответствуют действительности, лежит на ответчике, иначе он дело проиграет. Это только чисто юридическая сторона этого дела, не говоря уже о стороне общественно-политической. Действия Щупляка как раз и направлены на то, чтобы иск Григорьянца к редакции "Литературной газеты" вообще не был рассмотрен по существу. Избранный им для этого способ не является очень сложным и нередко применяется в советских судах. Все очень просто. При поступлении в суд заявления судья под надуманным предлогом оставляет его без движения и дает заявителю срок для устранения якобы имеющихся недостатков. Если заявитель в установленный срок совершит требуемые действия, то судья под другим надуманным предлогом вновь оставит заявление без движения. И так может продолжаться до бесконечности. Если требования судьи в установленный срок не будут выполнены, заявление считается не поданным и возвращается заявителю. Настырный заявитель может снова обратиться в суд с тем же заявлением, но его опять ждет вышеописанная процедура.

Кстати сказать, при этом судья может выдвинуть заведомо невыполнимые требования. Так, если бы Григорьянц в установленный Щупляком срок сам подписал исковое заявление, то судья вполне мог бы вынести следующее определение об оставлении заявления без движения и потребовать от Григорьянца представления документов, подтверждающих, что он не шпион и не имеет от ЦРУ заданий на разжигание национальной вражды. Разумеется, такие документы представить в суд невозможно, поскольку их попросту не существует в природе. Не просить же Григорьянцу у директора ЦРУ справку, что в этом заведении на службе он не числится.

Описанные действия судей, делающие невозможным рассмотрение по существу дел в суде, фактически являются отказом в правосудии. Справедливости ради следует сказать, что таким способом судьи поступают далеко не всегда и не по собственной инициативе. Они прекрасно понимают, что подобное отправление правосудия по действующему законодательству уголовно наказуемо и пользуются этим методом только тогда, когда дело затрагивает интересы власть имущих на довольно высоком уровне.

Слышу возмущенные возгласы: "Сейчас этого не может быть! Интересы интересами, но ведь власти на каждом углу кричат о построении правового государства! Есть же закон. Куда смотрят прокуроры, которые обязаны пресекать все его нарушения и привлекать виновных к ответственности!?"

2. Прокурор и закон.

Теперь о прокурорах.

1 декабря 1989 г. введен в действие Закон СССР "О статусе судей в СССР", который устанавливает, что уголовные дела в отношении судей народных судов союзных республик правомочны возбуждать только прокурор союзной республики или Генеральный прокурор СССР. В соответствии с этим Законом 05.04.90 г. в Прокуратуру РСФСР на имя Прокурора РСФСР поступило мое заявление о преступлении, в котором ставился вопрос о возбуждении уголовного дела по признакам ст.177 УК РСФСР в отношении народного судьи Сокольнического райнарсуда г. Москвы Щупляка А.Г. по факту вынесения заведомо неправосудного определения от 23.03.90 г. об оставлении без движения заявления по иску Григорьянца к редакции "Литературной газеты" о защите чести и достоинства.

Статьей 109 УПК РСФСР установлено, что заявление о преступлении должно быть рассмотрено в течении 3-х, а в исключительном случае - 10-и суток. В соответствии со ст.3 УПК прокурор обязан в пределах своей компетенции возбуждать уголовные дела в каждом случае обнаружения признаков преступлений, принимать все предусмотренные законом меры к установлению событий преступлений, лиц, виновных в совершении преступлений, и к их наказанию.

При этом, согласно требованиям ст.109 УПК РСФСР по поступившему заявлению о преступлении могут быть приняты только три решения: о возбуждении уголовного дела, об отказе в возбуждении дела, направление заявления по подследственности или подсудности. Направление заявления по подследственности или подсудности осуществляется только в случае, если возбудить уголовное дело по поступившему заявлению правомочен какой-либо другой правоохранительный орган. Решения о возбуждении или об отказе в возбуждении дела оформляются вынесением соответствующего постановления (ст.ст.112,113 УПК). Причем, в случае отказа выносится мотивированное постановление об отказе, в котором обязательно должны быть указаны мотивы, по которым признано, что или события преступления не было, или в нем отсутствуют признаки, образующие состав преступления, либо имеются иные обстоятельства, при наличии которых данное уголовное дело не подлежит возбуждению (например, издание акта амнистии или истечение срока давности).

Указанные требования уголовно-процессуального законодательства являются императивными, то есть обязательными для должностного лица, производящего рассмотрение заявления о преступлении и проверку изложенных в нем обстоятельств. Отклонение от требований императивных правовых норм недопустимо. Такое отклонение уже само по себе является грубым нарушением закона, гарантирующего процессуальные права граждан.

Установленный ст.109 УПК перечень решений, которые могут быть приняты по заявлению, является исчерпывающим и расширительному толкованию не подлежит. Это означает, что если в какой-нибудь правоохранительный орган поступило заявление о преступлении, в котором ставится вопрос об уголовном деле, возбуждение которого относится к компетенции данного органа, то должно быть вынесено постановление либо о возбуждении дела, либо об отказе в его возбуждении. О принятом решении сообщается заявителю. Не следует путать заявления о преступлении с иными обращениями, например, с жалобами по общему надзору, для рассмотрения которых установлен другой порядок, и в ответ на которые приходят обычно одни отписки - по таким жалобам вынесение постановлений законом не предусмотрено.

Впрочем, все это описано так, как должно быть строго по закону. Но наше государство всегда было очень веселым, где требования закона - это одно, а реальная правоприменительная деятельность государства - совсем другое, зачастую прямо противоположное. Меня всегда особо интересовала правоприменительная деятельность советского государства в ее соотношении с требованиями советских законов - то есть, как это государство соблюдает свои собственные законы, призванные гарантировать права и свободы граждан в различных областях жизни общества. И почему бы по этому поводу немного не поэкспериментировать. Благо, в таком деле я далеко не первый - в истории правозащитного движения в СССР примеров тому достаточно, оно и началось то у нас с самодельного плакатика с требованием: "Уважайте вашу Конституцию!" Когда в середине 60-х годов явочным порядком, то есть невзирая на запрет власти, несколько человек на Пушкинской площади гласно, прямо и открыто потребовали от сверхмощного советского государства соблюдать права человека, гарантированные советскими законами. Впоследствии, правда, многие об этом как-то стали забывать.

По закону Прокурор РСФСР, в сроки, установленные ст.109 УПК, был обязан возбудить уголовное дело по моему заявлению, а также принять меры к пресечению преступных последствий действий судьи Щупляка, фактически лишившего Григорьянца права на правосудие. Однако, Прокурор РСФСР вопреки интересам своей службы не принял предусмотренных законом мер, даже официальный ответ в виде простой отписки мне не прислал, что является грубым нарушением действующего законодательства. В результате чего им умышленно причинен существенный вред как интересам государства, которые вроде бы требуют от прокуроров пресекать преступления, так и охраняемым законом правам и интересам граждан. Тем самым Прокурор РСФСР совершил преступление, так как подобная правоохранительная деятельность квалифицируется по ст. 170 УК как злоупотребление властью. То есть он предпочел сам совершить преступление, чем, следуя требованию закона и интересам службы, защитить право граждан на правосудие.

Возбуждать уголовные дела в отношении прокуроров союзных республик правомочен только Генеральный прокурор СССР. 24.05.90 г. в Прокуратуру СССР на имя Генерального прокурора СССР поступило мое заявление о преступлении, в котором ставился вопрос о возбуждении уголовного дела по признакам ст.170 УК РСФСР в отношении Прокурора РСФСР по факту грубого нарушения закона.

Генеральный прокурор СССР является должностным лицом, на которое Конституцией СССР возложен высший надзор за соблюдением законов гражданами, организациями и должностными лицами, а также принятие мер к охране законных прав и интересов граждан от преступных посягательств. В соответствии с действующим законодательством он был обязан по моему заявлению привлечь к уголовной ответственности Прокурора РСФСР и принять предусмотренные законом меры к пресечению преступных действий должностных лиц правоохранительных органов.

Однако, никаких законных действий по этому заявлению о преступлении Генеральным прокурором СССР в установленном порядке принято не было, не было даже простой отписки. Генпрокурор молчит, как Зоя Космодемьянская. Что также является грубым нарушением закона, причинившим существенный вред официально провозглашаемым интересам государства, направленным на обеспечение законности и правопорядка в стране, а также охраняемым законом правам и интересам граждан. Тем самым Генеральный прокурор СССР, как и Прокурор РСФСР, в свою очередь совершил преступление, подходящее под признаки ст.170 УК РСФСР (злоупотребление властью).

Как говорится, рука руку моет - судья, совершив преступление, отказал в правосудии, а Прокурор РСФСР заодно с Генеральным прокурором СССР также совершили преступления, не приняв надлежащих мер к устранению беззакония. Особо подчеркну, что все преступления чиновники творили не таясь, в открытую. Кому-то может показаться странным, что в креслах Прокурора РСФСР и Генерального прокурора СССР сидят люди, которые совершают преступления и не особо это скрывают: "Ну и прокуроры у вас! Куда ни глянь - одни уголовники". Да что поделаешь. Уж какие есть. В этом государстве и не такое бывает.

Что делать, если сам Генеральный прокурор СССР совершил преступление? Действующим уголовно-процессуальным законодательством не установлено, кто правомочен возбуждать уголовные дела в отношении Генерального прокурора СССР. Из чисто спортивного интереса мною 02.07.90 г. в Прокуратуру СССР на имя Генерального прокурора СССР было подано заявление о преступлении, в котором ставился вопрос о возбуждении уголовного дела по признакам ст. 170 УК РСФСР в отношении Генерального прокурора СССР по факту совершенного им преступления.

Разумеется, на это заявление - ни ответа, ни привета. Многим покажется абсурдным мое требование к Генеральному прокурору СССР возбудить уголовное дело против него самого. Но, скажу по большому секрету, последнее заявление я подал специально для того, чтобы наглядно продемонстрировать всю абсурдность самой мысли о возможности правового государства в СССР, о том, что советская власть всерьез намерена соблюдать собственные законы и права человека, этими законами гарантированные. И это не какая-то моя литературная гипербола - по официально действующим советским законам такое поведение Генпрокурора СССР действительно квалифицируется как преступление. Во всяком случае, все предусмотренные действующим советским законодательством средства привлечения чиновников-преступников к уголовной ответственности мною исчерпаны, а результат налицо. Государство не хочет и, самое главное, не может соблюдать собственные законы, в том числе и охраняющие граждан от преступных посягательств должностных лиц, а заставить его некому. Апеллирующая всегда к западному общественному мнению горстка людей сейчас не в счет - Запад заворожен горбачевской перестройкой, как кролик, сам лезущий в пасть к удаву.

Еще один эпизод. Определение об оставлении заявления без движения может быть обжаловано в порядке надзора путем подачи жалобы соответствующему должностному лицу, которое может (если захочет) принести протест на это определение. Правом принесения протеста в порядке надзора на определения райнарсудов г. Москвы обладает председатель Мосгорсуда. Для очистки совести я направил ему надзорную жалобу на определение судьи Щупляка, которая поступила в Мосгорсуд 29.04.90 г. Членом Мосгорсуда Архиповой Л.А. эта жалоба 03.05.90 г. была направлена председателю Сокольнического райнарсуда, что само по себе незаконно, так как председатели нарсудов неправомочны рассматривать надзорные жалобы. 18.07.90 г. помошник прокурора Сокольнического района Иванов И.Л. официальным письмом сообщил мне, что по журналу регистрации Сокольнического райнарсуда моя надзорная жалоба не значится.

Вот так-то! Мосгорсуд в нарушение закона направил жалобу в народный суд, где она и исчезла загадочным образом. Как видно, судейские не брезгуют не только преступлениями против правосудия, но и классической уголовщиной - кражами судебных документов. Cлучай этот, может и не очень типичный для наших правоохранительных органов, но и не такая уж большая редкость. Здесь нет ничего непонятного. Из надзорной жалобы ясно, что определение судьи незаконно и подлежит отмене, а дело по иску Григорьянца о защите чести и достоинства должно быть рассмотрено и разрешено по существу в открытом судебном заседании. Но зачем руководству Мосгорсуда искать самим себе неприятности?! Вот они и отфутболили её ... в никуда. Плохо конечно, но всё же легче, чем принимать по ней решение по существу - приносить протест на неправосудное определение, или писать в мой адрес официальный ответ с очень глупым обоснованием отказа в опротестовании.

В любом обществе, демократическом или не очень, существуют различные механизмы защиты прав и свобод. В США, например, сила общественного мнения громадна, и средства массовой информации очень часто имеют определяющее значение и влияние на формирование внешней и внутренней политики государства. Случись там мало-мальски значимое нарушение прав и свобод, охраняемых американскими законами, как на это сразу начинает реагировать пресса, правозащитные и другие общественные организации - возникает общественный резонанс. Немедленно и необходимо следует реакция соответствующих государственных органов для восстановления нарушенных прав, и привлечения виновных к юридической ответственности. В правовых науках эти государственные структуры, управомоченные в пределах своей компетенции принимать непосредственные юридические меры к устранению нарушений закона и к наказанию виновных, именуются "узкоюридическими механизмами". В отличие от механизмов общественных - средств массовой информации, общественных организаций и других, действие которых осуществляется опосредствованно через общественное мнение, или, опять же, через узкоюридические механизмы.

Все юридические гарантии прав и свобод в обществе могут быть обеспечены в конечном счете только действием государственных узкоюридических механизмов, немедленно реагирующих на все ставшие известными нарушения закона. Особенно это относится к преступным нарушениям должностными лицами государства охраняемых законом прав граждан. Нет законного реагирования государственных механизмов - нет реальных юридических гарантий прав и свобод человека и гражданина, что бы там ни было написано в конституциях и законах. Америка считается одной из самых демократических стран, но представьте себе, что общественные механизмы защиты прав и свобод там есть, а узкоюридических - нет. То есть официально узкоюридические механизмы там как бы есть, но на практике не действуют. Это если бы в США какой-либо госчиновник грубо нарушил права и свободы гражданина, причем такое нарушение по американским законам считалось бы преступлением, - все общество этим возмущается, негодует и протестует, а реакции правоохранительных органов - никакой, будто их на белом свете не существует. Можно себе такое представить по отношению к любой, пусть даже не очень демократической стране?! Так почему демократический Запад представляет себе такое по отношению к перестроечному СССР, якобы осуществляющему демократизацию?! Получается, что демократизация есть, а юридических гарантий прав и свобод граждан как не было, так и нет. Без обеспечения деятельностью узкоюридических механизмов, все законы, что бы в них ни было написано на бумаге, превращаются в обыкновенные благие пожелания.

Вопрос о деятельности узкоюридических механизмов опять же по сути сводится к тому, как государство соблюдает свои собственные законы. Реальная демократия отличается от чего-то другого, прикрытого демократической мишурой, прежде всего деятельностью узкоюридических механизмов, обеспечивающих юридические гарантии прав и свобод не в теории, а на практике. То есть общественные акции по поводу грубых нарушений законных прав обязательно должны иметь необходимые правовые последствия через реагирование узкоюридических механизмов с целью пресечения нарушений и восстановления нарушенных прав. Но у нас этому вопросу особого внимания не придают ни наши, ни западные аналитики-политологи-советологи. Как будто и углубляющиеся демократические реформы, и расширяющийся произвол властей существуют одновременно в одном обществе сами по себе, независимо друг от друга, и друг с другом никак не соприкасаются. Если дело с обеспечением и реализацией на практике гарантированных законом прав и свобод через государственные узкоюридические механизмы остается в принципе без изменений, только произвол государства все расширяется, то все разговоры о демократизации так и остаются пустыми разговорами, не влекущими серьезных правовых последствий - существенных изменений в правоотношении "гражданин - власть". Похоже, у нас хотят построить демократию без прав человека.

Самое интересное, что узкоюридические механизмы, в отличие от общественных, есть во всех государствах без исключения - от супердемократических до откровенно людоедских. Иначе государство не будет государством. В тоталитарных диктатурах нет свободы слова, легальных оппозиционных общественных структур, но государственные узкоюридические механизмы есть обязательно, только методы и цели их деятельности прямо противоположны демократическим. У нас же, в перестроечные времена, общественные демократические механизмы как бы есть, а узкоюридических механизмов в вопросах гарантий законных прав граждан как бы нет. Официально они есть, но на практике не действуют. Во всяком случае, сообщения перестроечных и демократизирующихся средств массовой информации о грубейших нарушениях гарантированных законом прав граждан почти никакой юридической реакции государства не вызывают. Как нарушать права, у государства все есть, даже с избытком, - как защитить, так ничего нет. Этакая частичная государственная беспомощность, из-за которой многие говорят о царящей у нас анархии. Но если это и анархия, то она у нас весьма своеобразная - появляется только тогда, когда государству выгодна. А когда не выгодна, то у нас сразу узнается хорошо знакомый прежний советский тоталитаризм, пусть даже прикрытый перестроечно-демократической бутафорией. Вообще-то ссылки на анархию у нас довольно широко распространены, поскольку позволяют выдать прежний по сути режим за нечто совсем другое.

3. Слово и дело.

Сейчас перестроечная советская пропаганда трубит на весь мир о приоритете прав человека и общечеловеческих ценностей, о примате права во внутренней и внешней политике, о построении правового государства. Во время встреч на различных уровнях советское руководство заверяет всех, что массовые беззакония и нарушения прав человека в истории СССР являются лишь трагическими недоразумениями, которые безвозвратно канули в прошлое. Что в эпоху гласности и перестройки государство принимает все меры к охране прав своих граждан. Нетрудно понять истинную цену этой болтовни.

Как и прежде государство попросту не желает соблюдать права своих граждан, гарантированные как внутренним законодательством так и международными договорами СССР, если это не согласуется с интересами власть имущих. А ведь каждый человек имеет право на защиту чести и достоинства, на правосудие, на охрану своих прав и интересов от преступных посягательств должностных лиц государства. Когда дело касается хоть сколько-нибудь значимых интересов властей, и судьи, и прокуроры, во главе с Генеральным, всегда готовы растоптать все права человека, не дрогнув пойти на любое преступление, лишь бы соблюсти эти интересы.

В нынешней обстановке всеобщего покаяния и нравственного обновления общества на страницы официальной прессы пробили себе дорогу доброжелательные публикации как о независимых изданиях, так и об их редакторах и издателях. Не отстает от велений времени и "Литературная газета". Правда, покаяние официальной прессы довольно оригинально - оно носит ярко выраженный избирательный характер. Для той же "Литгазеты" одни правозащитники служат сейчас объектом преклонения, другие почему-то так и остаются шпионами и диверсантами, пытающимися взорвать что-то посредством неподцензурного слова. Интересно, по какому принципу газета отличает правозащитников "чистых" от "нечистых". Может быть редакция "Литературной газеты" располагает подлинными данными, что Сергей Григорьянц шпион? Почему бы газете тогда не опубликовать эти данные, подкрепив голословные обвинения конкретными фактами?!

Впрочем, в настоящей статье речь идет о правосудии, а не о нравственности сотрудников печатных флагманов перестройки и демократизации. Я не предъявляю претензий с нравственной стороны к "Литературной газете" за то, что она не хочет извиняться перед Григорьянцем за грязную публикацию. И не говорю, что газете, основанной Пушкиным, некрасиво обвинять в измене Родине людей, виновных всего лишь в осуществлении своего права на свободу слова без разрешения властей. Нет смысла говорить о нравственности газеты, главный редактор которой возглавляет официальную комиссию по правам человека, а один из ведущих журналистов является председателем секции "Пен-клуба". Неудивительно, что с такими правозащитниками в стране еще хватает политзаключенных. В том числе и осужденных по фальшивым обвинениям в шпионаже и других видах измены Родине. Но дело не в этом.

Пишу я все это вовсе не из-за какой-то там личной неприязни к перестроечным изданиям - я и вообще-то не любитель публичных нападок, если они не вскрывают суть общественных процессов. Просто обращаю внимание на такое важное общественно-политическое явление, имеющее глубинный характер, как полная подконтрольность прессы, её послушность указаниям властей. Умолчание об одном и грязные нападки на другое - две разные стороны одной медали. В наше бурное время все меняется очень быстро, и вполне возможно, что сейчас "Литгазета" просто вежливо бы извинилась за свою статью двухгодичной давности, если бы власть этому не препятствовала. Если бы перестроечные советские суд и прокуратура не выделывали по иску Григорьянца все вышеперечисленные "фокусы"- это одно, а если правоохранительные органы пошли на все возможные грубые нарушения закона, чтобы только не допустить рассмотрения иска в суде по существу - дело совсем другое. Такое весьма своеобразное вмешательство государства в отношения Григорьянца с редакцией "Литгазеты" переводит эти отношения в совсем иную плоскость - в область правоотношений "гражданин - власть". И дело здесь разумеется не только в одной "Литературке". У нас вся пресса такая, а другой - нет. Самиздат здесь не в счет.

Дело в том, что такая пресса считается основой демократизации. Но что может быть построено на такой основе?! Не собираюсь идеализировать демократическую прессу Запада, там тоже может случаться всякое. Но не следует смешивать отдельные эксцессы с устойчивой целенаправленной политикой государства по управлению всеми средствами массовой информации. То обстоятельство, что сейчас перестроечная пресса может позволить себе несоизмеримо больше, чем пресса застойных времен, в нашей стране само по себе еще ничего не значит. Сравните застойные газеты с газетами сталинских времен, и застойная брежневская пресса будет выглядеть супердемократической. У нас всегда СМИ демократизируются только в тех пределах, которые разрешены Идеологическим отделом ЦК КПСС, и под полным контролем власти.

Может ли кто-нибудь разумно объяснить мне-дураку, в чем принципиальное различие между горбачевской и брежневской прессой?! И тогда, и сейчас пишут только о том, о чем разрешено властью, хотя все, включая читателей, знают намного больше. Принципиальной разницы нет никакой. Во всяком случае, никто из демократов-перестройщиков членораздельно ее объяснить не может. Только некоторые прорабы перестройки изредка вынуждены из себя скупо выдавливать: официальной цензуры нет, но есть в нас "внутренний цензор". Следует разъяснить, что "внутренний цензор" – это и есть внутреннее сопряжение журналистов и редакторов с текущими потребностями власти. Адекватное отражение в СМИ сути происходящего в обществе здесь ни при чем. Конечно, грань между разрешенным и запрещенным сейчас стала гораздо более размытой, чем при Брежневе. Но в брежневские времена такая грань была еще больше размыта по сравнению с временами товарища Сталина. Все различия назвать принципиальными по существу нельзя даже с большой натяжкой.

А ведь "революционное раскрепощение советских СМИ" и у нас, и на Западе считается пока что самым главным и почти единственным результатом перестройки и демократизации. Мало того, только в таких СМИ и видят основную гарантию необратимости демократических реформ. Запад считает, что если даже Горбачев их и обманывает, то всё равно он обманул самого себя - разрешив обществу свободу слова, он выпустил джина из бутылки, и обратно его уже так просто не загнать. Ну что ж, как говорится, блажен, кто верует. И ничего особо здесь изменить не может введенный с 1 августа 1990 года Закон СССР "О печати и других средствах массовой информации", статья 1 которого официально гарантирует свободу слова и недопущение цензуры. Как это государство относится к соблюдению своих законов хорошо известно. А если кому не известно, то рекомендую вспомнить. что у нас творилось под прикрытием сталинской Конституция СССР 1936 г., которая полностью соответствовала мировым демократическим стандартам. Да и история с иском Григорьянца тоже дает об этом некоторое представление на основе конкретных фактов. Главное принципиальное отличие наших перестроечных СМИ от подлинно демократических в том, что они хотя и говорят о многом ранее запрещенном, но делают это в пределах, разрешенных перестроечной властью, и за эти пределы особо не выходят.

Публично отрекшись от прошлых зверств, советское руководство обычно сваливает всю вину за нынешние на несовершенство действующего законодательства - мы мол уже перестроились, стали хорошими, а если чьи права сейчас и нарушаются, то виноваты в этом не мы, а плохие законы. Потерпите немного, вот примем новые хорошие законы, тогда будет у нас и демократия, и права человека будут соблюдаться как во всем цивилизованном мире.

Особо подчеркну, что в описанном случае несовершенство законов ни при чем. Законы-то как раз были очень совершенны - они запрещали чиновникам творить произвол под страхом уголовного наказания. Больше того, советское законодательство настолько совершенно, что либо вышестоящий прокурор привлекает к уголовной ответственности нижестоящего за преступные нарушения прав граждан, либо сам должен нести уголовную ответственность за злоупотребление властью. Все дело не в законах, а в тоталитарной сущности советской системы, основанной на таком произволе и беззаконии, которые даже по законам государства расцениваются как преступные посягательства на права граждан.

Боюсь, что на Западе многие ведущие специалисты по Советскому Союзу явно поспешили с заявлениями о немыслимых успехах горбачевских реформ в политической жизни советского общества и о конце тоталитаризма в СССР. Вопреки широко распространенному на Западе мнению, аппарат не поделил, да и не собирается делить свою абсолютную власть с кем-либо. О реальных переменах в политике следует судить не по словам официальной прессы, а по делам должностных лиц государства. Дела же эти свидетельствуют, что утверждения о коренном изменении тоталитарной сущности советского режима являются не более чем очередным перестроечным мифом.

В самое последнее время, когда бывшие диссиденты-политзеки, эмигрировавшие на Запад при застое, понемногу начали получать возможность приезжать в Союз, я заметил один трагикомичный момент. Там на Западе, внимательно следя за положением у нас и видя торжество гласности, свободы слова и других демократических атрибутов, они, как много и достойно ради таких свобод сидевшие, твердо уверились, что советскому тоталитарному режиму пришел конец. Но здесь по самым мелким, порой только им заметным признакам (советская тюрьма очень хорошо приучает обращать пристальное внимание к мелочам) они сразу узнают все ту же прежнюю советскую власть. Долгие годы эмиграции не проходят бесследно, не могут они совместить две несовместимые для них вещи - демократические формы и советское содержание - и оттого у некоторых из них начинает, что называется, "ехать крыша".

Не буду здесь повторять давным-давно уже набившую оскомину среди диссидентов фразу о том, что Запад в нашей жизни ничего не понимает и понять не способен. Он и в царской России понимал не особо много, ну а о его понимании нас после 1917 года лучше вообще не говорить. Этот вопрос о понимании нас Западом - он всегда сознательно или подсознательно был одним из самых основных среди диссидентов с самого начала правозащитного движения в СССР. Попытка объяснить Западу нашу реальность, явно или неявно, в диссидентской деятельности присутствовала всегда, что бы там некоторые диссиденты сейчас публично не заявляли.

Многие наши очень умные люди многие годы пытались и пытаются объяснить Западу, что у нас есть что, при этом бились и бьются как рыба об лед, - и все безрезультатно. Некоторые частности там еще понимают, а насчет основных принципов дело с места никак не сдвигается. Я и не пытаюсь, где уж мне - слишком много существенных различий. Теории западных советологов явно неадекватны реальностям нашего общественно-политического положения. Выработанные и опробованные всей историей западных стран общественно-политические принципы государственного устройства к нам или вообще не подходят, или подходят с очень большими оговорками, в основном сводящими на нет их демократическую суть. Но почему бы не подойти к сравнению двух различных миров с чисто правовых позиций, и на некоторое время не отвлечься от сравнений по сопутствующим внешним видимым признакам - от внешней демократической атрибутики, которая у нас служит лишь благовидным прикрытием для чего-то по сути совсем другого. Но наиболее важные принципы права являются общими и для них, и для нас. Потому некоторые вполне понятные Западу сравнения привести стоит. Никто не требует от западных аналитиков понимать то, что они патологически понять неспособны, но для сравнения неплохо обратить внимание хотя бы на их собственную историю становления и развития демократии.

На Западе считают, что перестроечный Советский Союз революционными темпами идет по пути демократизации, но при этом никак не хотят обращать серьезного внимания на действия (и бездействие!) советских узкоюридических механизмов, как будто они ничего не значат. Ладно. Но во всемирной истории днем победы Великой французской революции считается день взятия Бастилии, которая была тюрьмой - структурным подразделением узкоюридических механизмов королевской власти Франции. А вот деятельность наших сегодняшних узкоюридических механизмов Западу не интересна - наличие у нас демократизации доказывают сравнением каких-то внешних форм, имеющих вид демократических. Что в нашем государстве за этими внешними формами скрывается в реальной жизни, знать никто не желает.

По мнению западных специалистов, раз демократические формы и атрибуты (или их элементы) у нас присутствуют, то само собой считается, что и советские узкоюридические механизмы работают соответственно демократическим, без всякого анализа их действия. Приведенная здесь история с судом, прокуратурами, включая Генерального прокурора СССР, все это опровергает. Возражения, будто это исключительный случай, поскольку в нём замешаны очень большие интересы очень высокого начальства легко опровергнуть. В наши перестроечные времена газеты пишут о вопиющих случаях преступных беззаконий чиновников в отношении простых граждан, где интересы высокого начальства непосредственно не затрагиваются. А реакции узкоюридических правоохранительных механизмов обычно никакой не следует, или она явно неадекватна требованиям закона о защите прав граждан. Да и требования закона, если это действительно закон, по правовому принципу равного масштаба, устанавливаюшего равенство всех перед законом, одинаково распространяются на все случаи нарушения прав, независимо от того, замешаны там интересы высокого начальства или нет. Закон - он или обладает высшей юридической силой и имеет императивный, то есть общеобязательный характер действия, или превращается в благие пожелания, которые ни для кого не обязательны, как не имеющие юридической силы.

Одним из важнейших памятников демократической истории государства и права является английская Великая хартия вольностей (Magna Hcarta) 1215 г. Все её положения пронизаны мыслью о том, что королевская власть ограничивается законом. По нашим временам это такая простая и всем понятная мысль. Но историки утверждают, что принужденный подписать Хартию английский король Иоанн Безземельный при её подписании "не помнил себя от злобы и бешенства, катался по полу, грыз солому и куски дерева". Хартия вводила очень скромные, по современным меркам, права граждан и ограничения королевской власти, да и те, в основном, в интересах верхушки феодальной аристократии, но тем не менее впервые в феодальные времена был законодательно закреплен правовой принцип ограничения любой власти законом. Поэтому и сейчас Великая хартия вольностей совершенно справедливо считается "краеугольным камнем демократии" и основой основ конституционного права Великобритании и США.

Необходимо отметить, что мысль о том, что любая власть должна быть ограничена законом, сейчас является простой и понятной где-нибудь, но только не в перестроечном демократизирующемся советском государстве, в котором вплоть до самого последнего времени требования граждан к власти о соблюдении ее собственных законов квалифицировались как особо опасные государственные преступления или как проявления вялотекущей шизофрении. Кого за это в тюрьмы, кого в психушки, а кого после тюрем и психушек обменяли на Луиса Корвалана. У нас и сейчас к требованиям граждан о соблюдении законов начальство относится, мягко говоря, не очень доброжелательно. Говорить же о реабилитации бывших политзеков в то время, когда их еще не всех освободили из тюрем, лагерей и психушек - вообще бессмысленно.

Наряду с Великой хартией вольностей свое достойное место в ряду великих демократических памятников права занимает принятый в Англии 26 мая 1679 г. "Акт о лучшем обеспечении свободы подданного и о предупреждении заточения за морями". Это тот самый знаменитый среди историков государства и права, да и не только среди них, Хабеас Корпус (Habeas Corpus), устанавливающий для граждан четкие гарантии судебного контроля правильности ареста и возможности судебной защиты от произвольного заключения под стражу. Надо сказать, что и до издания Акта в Англии существовали возможности судебной защиты от незаконного ареста, но они были явно недостаточны для надлежащих гарантий прав граждан в этой области. Кроме того, арестованного могли до суда отправить под стражей в заморские владения Англии, где на него не распространялись даже те недостаточные гарантии, существовавшие до издания Акта Хабеас Корпус. Принятый Акт установил особую процедуру, основная цель которой заключалась в четком определении правового положения лица, до суда находящегося под стражей, и окончательно отрегулировал сложный юридический механизм, обеспечивающий права личности судом в случае ареста.

Особо подчеркну, что Хабеас Корпус, вроде бы, провозгласил и установил не основные права человека и гражданина по отношению к власти во всех областях жизни общества. И даже не основные принципы правового положения личности по отношению ко всей деятельности узкоюридических механизмов государства, включая общие гарантии осуществления правосудия. Нет, Акт распространялся только на один вид деятельности государственных правоохранительных механизмов - на заключение под стражу. Он всего лишь определил процессуальные гарантии обжалования в суд правомерности ареста в ходе следствия - еще до рассмотрения судом обвинения в полном объеме по существу. Но тем не менее, то особое значение, придаваемое Акту и его современниками, и историками всех последующих поколений, совершенно справедливо. Если гражданина незаконно арестовывают и до суда под стражей высылают на сахарные плантации Барбадоса или Ямайки, то там, обливаясь потом и кровью под плетьми надсмотрщиков, он может рассуждать о правах и свободах человека и гражданина сколько будет душе угодно.

4. Демократия и действительность.

В Советском Союзе всегда все было гладко на бумаге - на газетных страницах. В застойные времена в реальной жизни творилось черт знает что, но в газетах все было гладко: у нас все делается по закону, закон и практика едины; отдельные недостатки пока ещё иногда встречаются, но мы с ними боремся, развивая критику и самокритику. Из реальной жизни в газеты мало что попадало. В перестроечные времена в советской газетно-журнальной "бухгалтерии" концы с концами перестали сходиться даже на бумаге. С одной стороны - на страницах перестроечных изданий описания массовых случаев произвола и беззакония, а с другой стороны - мало того, что за эти сегодняшние случаи юридического издевательства над гражданами почти никто никогда не несет никакой ответственности, да еще и этот произвол не пресекается и не прекращается. Чиновники творят беззакония, перестроечная демократизирующаяся пресса эти беззакония вскрывает и чиновников ругает. А они, госчиновники, на это особого внимания не обращают, знай себе и дальше попирают закон. А Васька слушает, да ест. Свобода слова считается сейчас главным реальным достижением всех горбачевских реформ, и на таком фоне действенность, влияние на реальную жизнь этой свободы выглядит совсем нехорошо. Даже на завороженном перестройкой Западе некоторые начинают недоумевать от такой нестыковки - слишком явно проступает вся суть перестройки и демократизации. На газетных страницах произошел дисбаланс, отражающий вопиющие противоречия реальной перестроечной советской жизни, и этот дисбаланс требовал разъяснений.

Рационально разъяснить здесь ничего нельзя, но можно напустить побольше тумана. Тогда демократы-перестройщики достали из нафталина и приняли на вооружение старый коммунистический лозунг "укрепление социалистической законности". Этот лозунг в перестроечной мифологии занимает одно из основных мест, наряду с усовершенствованием законов. А какая же тогда у нас сейчас законность? Неукрепленная?! Но юридически законность - это принцип строгого соблюдения законов, положенный в основу функционирования государственного механизма. А принципа не может быть больше или меньше - он либо есть, либо его нет вообще. Это как свежесть, которая бывает только одна - первая, она же и последняя. И любая неукрепленная законность есть беззаконие, точно также как осетрина не первой свежести - тухлятина. Укреплять законность введением новых законов еще более нелепо, чем освежать тухлятину. Тухлятину можно только выбросить.

И, самый главный миф всей нашей современной мифологии - о несовершенстве законов, как первопричине всех беззаконий. Этот миф с самого начала служит теоретическим правовым фундаментом перестройки и демократизации. Все остальные перестроечные юридические мифы в конечном итоге сводятся именно к нему - к необходимости усовершенствования законов для прекращения произвола властей и начала демократической счастливой жизни. Это явно прослеживается и по общедоступной публицистике, и по академическим научным изданиям - от юридических до философских. Иногда доходит до анекдотов. Высокоумные юристы-перестройщики говорят: произвол и беззакония творятся потому, что если у нас и есть хорошие законы, то они не действуют - надо принять закон, обязывающий всех чиновников соблюдать законы, вот тогда-то хорошие законы будут действовать. Хотят принять закон о соблюдении всех законов!!! Но если чиновники и раньше соблюдали свои собственные законы только тогда, когда им выгодно, то и этот закон соблюдать вряд ли будут. Что делать тогда? Еще один закон принимать?! Но если и он... И так далее - до бесконечности. Юридическую обязательность законам на практике придает необходимое и постоянное действие принципа неотвратимости ответственности. Именно он, в конечном итоге, делает право правом - не только на бумаге, но и в реальности. А где у нас его действие в отношении всем известных случаев произвола властей?!

Все права и свободы на практике могут быть юридически гарантированы только принципом неотвратимости ответственности, когда за каждым наказуемым нарушением законных прав неотвратимо следует ответственность, в том числе и, в установленных законом случаях, - уголовная. Конечно, обществу не должны быть чужды милосердие и прощение, вызывающие и смягчение нравов, и уважение к обществу, и еще много всего хорошего. Не следует только путать милосердие и прощение с бессилием общества перед преступлениями власти. Бессилие не вызывает ничего, кроме презрения к обществу, как со стороны тех, кто совершив тяжкие должностные преступления, остался безнаказанным, так и со стороны тех, кто понес тяжкие наказания без вины.

Многие сейчас касаются темы нравственного обновления советского общества. Если эту тему спроецировать на законность и правопорядок в обществе, то получится примерно такая картина. Должностные преступления известны, чиновники-преступники известны всему обществу, но к уголовной ответственности, как правило, не привлекаются. Это подобно ситуации на многолюдной площади, когда несколько грабителей грабят кого-нибудь, а вся площадь стоит, смотрит, громко возмущается и... ничего не делает - ждет, что будет дальше. В этой картине наглядно проявляется все - и мораль, и право, и гражданская доблесть такого общества вместе с нравственностью.

И право, и мораль общества наиболее ярко выражаются в его отношении к преступлениям власти против граждан. Почему многие должностные преступники, фабриковавшие и фабрикующие фальшивые уголовные дела, пытавшие и осуждавшие невиновных людей, остаются безнаказанными, преспокойно разгуливают на свободе, хотя по их собственным законам давно должны сидеть на нарах? Что это за нравственность в обществе, которое позволяет преступникам во власти не только оставаться безнаказанными, но и дальше совершать должностные преступления?! Нынешняя перестроечная нравственность выглядит еще подлее и гаже прежней застойной. Сейчас откровенную подлость общества выдают за его новую высокую нравственность. Такого даже в застойные времена не было. Новую "не тухлую" законность можно только установить вместо беззакония, а не "вырастить" из него путем реформирования, да еще под руководством перестроечной КПСС. Способно ли на это советское общество? Если принять во внимание качества нашего общества, описанные выше в сцене на многолюдной площади, то вряд ли.

В горячих и непримиримых спорах о дальнейших путях развития нашего общества при выходе его из коммунизма между западниками и почвенниками, вылившихся сейчас на страницы печатных изданий, проглядываются очень общие черты одних и других. Эта общность заключается в единой для них глубинной причине - в утопичности двух враждующих идеологий. Если общество настолько безвольно, что не может заставить соблюдать государство его же законы, гарантирующие права и свободы граждан, то идея демократии является для такого общества такой же утопией, как идея коммунизма для всего мира. В принципе то же самое относится и к идее соборности - что толку в особом духовном единении всего общества, если внешне это никак не проявляется, то есть не может защитить все общество и его "соборных" членов от беззаконий власти. На это в принципе очень похожи некоторые наши прорабы перестройки, типа Евгения Евтушенко, которые сейчас заявляют, что "внутренняя гласность" у них была всегда. Может быть, внутри-то гласность у них была всегда, только вот за пределы кухонь никогда не выходила - внешне никак не проявлялась. Не говоря уже о том, что обе стороны в сотрудничестве с советским режимом измараны изрядно.

Любая утопия, особенно при попытке воплотить ее в жизнь, не может существовать без образа врага - иначе она рушится до основания, лопается как мыльный пузырь. Поскольку при попытке осуществления любых утопических теорий на практике, результат обычно получается прямо противоположный желаемому, то жизненно необходим враг, на зловещие происки которого можно свалить весь негативный результат. Врага можно придумать, но чаще всего реально существующему врагу приписывают то, на что он просто не способен при всем его желании - реальное значение его "происков" несоизмеримо преувеличивают. "Жидомассонский заговор" - для славянофилов. "Ястребы-консерваторы" в Кремле и "силы торможения" во власти, везде и всюду препятствующие процессу перестройки и демократизации, - для западников-перестройщиков. Дело не в "силах торможения", а в полном отсутствии у нас сколько-нибудь реально значимых движущих сил демократии, способных хотя бы заставить власть соблюдать права граждан, гарантированные официальными законами этой власти.

Слава Богу, диссидентов сейчас сажать перестали, хотя прежних политзеков еще далеко не всех освободили, особенно тех, у кого нет мировой известности. Но даже если бы их всех уже выпустили, то в нашей стране это многого не изменит. А как же широкие народные массы - тот самый народ, именем которого наши демократы-перестройщики освящают все свои действия?! Массовые произвол и беззаконие против самых широких слоев простых граждан не только не прекращаются, но все больше начинают расширяться. В нормальных странах этого не может быть, потому что не может быть никогда. Там отсутствие политзеков и свобода слова, с одной стороны, и массовый произвол государства, с другой стороны, - вещи не совместимые, так как они взаимно исключают друг друга. Такое возможно только в нашем безвольном обществе, неспособном заставить государство соблюдать его же собственные официально действующие законы. Пользуясь этой безвольностью, кремлевские вожди не только всегда делали с таким обществом все, что хотели, но и с неизменным успехом обманывали Запад, благо он сам был всегда готов обманываться.

Особенно ярко такой обман проявляется с самого начала горбачевской перестройки, когда любые демократические заявления членов Политбюро ЦК КПСС, и в первую очередь Генсека, воспринимаются Западом как чистая монета. Нельзя сказать, будто Запад не способен предположить, что его могут так нагло обманывать. Он, конечно, все это во внимание принимает (когда хочет) и внимательно анализирует. Тамошних аналитиков губит их же логика. Они рассуждают так: заявления произносятся публично, и если нас и обманывают, то собственное общество все равно потребует от Кремля выполнения им же публично данных своих обещаний. Логика рассуждений вообще-то правильная, но к нам не подходит - наше безвольное общество все равно от власти потребовать ничего не сможет. Если могло, то давно потребовало бы - еще задолго до прихода к власти Горбачева. Кто нашему обществу мешал давным-давно это сделать?! Или никто у нас не понимал, как плохо живем?! У нас советская власть на иностранных штыках никогда не держалась, в отличии от Восточной Европы. Да Прибалтика и некоторые другие территории были присоединены к Советскому Союзу в тридцатых-сороковых годах путем ввода туда Красной Армии и НКВД.

У западных экспертов-аналитиков все основные ошибки в исходных данных: они считают наше безвольное общество в принципе таким же, какими они существуют в западных демократических странах. По-моему эта ошибка является основой вопиющего непонимания профессиональными западными советологами и всем Западом нашей жизни. Здесь под ошибкой я имею в виду добросовестное заблуждение - то есть когда люди действительно хотят понять истинное положение дел и добросовестно ведут исследование, но из-за неосознанной ошибки в самой основе умозаключений приходят к ложным выводам. Сюда не относятся те специалисты, которые в силу определенных причин кровно заинтересованы в нужной для них оценке наших реальностей. Им не столь важно, правильные их теории или нет - для них самое главное, чтобы эти теории давали такие выводы, которые им нужны.

Еще один распространенный аргумент перестройщиков: произвол носит широкий размах, но органы ГБ сейчас особого отношения к нему уже не имеют. И что же? Если ГБ к нынешнему произволу не причастно, то этот произвол уже и произволом можно не считать?! У наших бескомпромиссных поборников демократии лихо получается - произвол возрастает сам по себе, демократизация идет сама по себе - друг другу они не мешают, если ГБ в это не вмешивается. Общепринятые мировые стандарты, вполне подходящие ко всем нормальным государствам, к нашему ненормальному государству не подходят. Лично мне кажется, что во всех этих высокоморальных и с первого взгляда очень умных заявлениях демократов-перестройщиков присутствует изрядная доля подлости и глупости. Так, многие перестройщики сейчас восхищаются Горбачевым: Брежнев нам не разрешал публиковаться на Западе (а сами без разрешения не могли) - он был плохой, Горбачев нам это разрешил - он хороший. Об отношении большинства народа к Горбачеву предпочитают помалкивать. Но здесь вопрос гораздо шире. Почему мало кто обращает внимание, как правовые последствия перестройки и демократизации отражаются на широчайших народных слоях?!

Господа большие правозащитные начальники! Смею обратить ваше внимание, что если вас перестали сажать за политику, то в нашей стране это само по себе еще не значит, будто идет демократизация. Случаи произвола властей по отношению к диссидентам в нашей стране составляли мизерный процент от массовых беззаконий государства против всего населения страны. Вам никогда не приходило в голову, что если демократия - власть народа, то говоря о демократизации, в первую очередь надо выяснить, как обстоит дело с юридическими правами простых граждан, составляющих подавляющее большинство населения, а уж потом о самих себе?! Или в голову вам это приходило, но дела с правами простых граждан сейчас обстоят еще хуже, чем в застойные времена, и вам очень не хочется поднимать этот вопрос?! Что вы и делаете.

Интересно у нас получается. Когда я говорю нашим теоретикам от демократии о постоянных и безнаказанных преступлениях должностных лиц государства против охраняемых законом прав граждан, от меня отмахиваются: "Ну и что?! Просто все они такие сволочи!" И ... продолжают дальше восхищаться своими супердемократческими теориями, а заодно и самими собой. Не хотят задаваться вопросом, что подлинная демократия и неотвратимость уголовной ответственности чиновников за такие нарушения прав граждан, которые по их собственным законам считаются должностными преступлениями - две неразделимые вещи. Если нет ответственности начальников даже за преступления против демократических прав и свобод граждан, за преступления, совершенные не когда-то в далеком прошлом, а которые постоянно совершаются с все возрастающим размахом, то все самые умные теории демократизации сразу начинают выглядеть утопиями. А вся высокая мораль этих высокоумных теорий оборачивается лишь красивой оберткой - привлекательным фантиком для того, что в наших реальных условиях является откровенной мерзостью. Поэтому наши демократы очень не любят заострять внимание на том, что у нас в реальности скрывается за их теориями на практике. Умышленное шараханье от истины - верный признак нечистоплотности помыслов.

5. По суду надо и честь знать.

Применительно к деятельности узкоюридических механизмов предусмотренные законом способы защиты гражданином своих прав и свобод различны: ведомственный контроль, прокурорский надзор и, самая высшая форма защиты, - правосудие. Так, если охраняемые законом права гражданина нарушены чиновником какого-либо министерства или ведомства, то гражданин может подать на чиновника жалобу его начальнику из того же министерства или ведомства. Это и есть так называемый ведомственный контроль, при котором каждый начальник обязан контролировать всех других начальников, подчиненных ему по службе. Гражданин также может обратиться с жалобой на нарушение закона в органы прокуратуры, и такая жалоба подлежит рассмотрению в порядке прокурорского надзора - то есть прокурор в пределах своей компетенции обязан принимать меры прокурорского реагирования, направленные на устранение нарушений закона со стороны должностных лиц, даже если они ему по службе не подчинены. А еще гражданин может обратиться за защитой своего права в суд, который по этому вопросу в порядке, установленном процессуальным законодательством, выносит решение или иной судебный акт. Вступившие в законную силу решение суда или иной судебный акт обладают высшей юридической силой и обязательны для исполнения всеми органами и должностными лицами, независимо от ведомственной принадлежности и высоты начальственного положения в системе государственной иерархии.

Именно поэтому правосудие считается высшей формой защиты прав и свобод человека и гражданина. Особенно хорошо это понимают в западных демократических странах, где без судов жить не могут. Нам с Григорьянцем отказали в праве на правосудие. Ему - в праве на защиту чести и достоинства от ложных измышлений, мне - в праве представлять его интересы в суде при осуществлении судопроизводства по делу. Опять же, отказ в праве на правосудие - это даже не вынесение неправосудного решения по окончании рассмотрения дела судом по существу. Это лишение нас права сделать так, чтобы рассмотрение дела в суде было хотя бы начато.

Все приведенные в данной статье факты тяжбы с правоохранительными органами перестроечного советского государства могут толковаться только однозначно - как четко определенные юридические факты, неопровержимо доказывающие грубые нарушения государством закона, в том числе и такие нарушения, которые по законам этого государства квалифицируются как уголовно наказуемые преступления. Правоотношения - это такие общественные отношения, в которых взаимные права и обязанности их участников (субъектов правоотношений) юридически установлены законом и им охраняются. И этим правоотношения отличаются от складывающихся в различных областях жизни всех иных общественных отношений - моральных, религиозных, любовных... Все нарушения законодательства являются правонарушениями - нарушениями юридических прав субъектов правоотношений.

Главное отличие преступлений от всех других правонарушений заключается в наиболее высокой общественной опасности преступных посягательств на правоотношения в обществе. Тем самым преступные нарушения должностными лицами охраняемых законом прав и свобод граждан - то есть нарушения, по уголовному закону считающиеся преступлениями, - представляют повышенную опасность для общества и должны решительно пресекаться. Отсюда необходимо следует, что преступным посягательствам госчиновников на права граждан должно уделяться повышенное внимание со стороны государства и общества с целью пресечения подобных деяний и наказания виновных. Особое внимание эта тема заслуживает и с точки зрения исследования и правильного понимания глубинных общественных процессов. Никакие демократические реформы невозможны без соблюдения государством своих законов, гарантирующих права и свободы граждан. Напомню, что должностные лица при исполнении служебных обязанностей действуют от имени государства. Если государство в лице своих чиновников открыто и безнаказанно совершает преступные посягательства на охраняемые законом права и свободы граждан, то все споры о демократизации бессмысленны. Факт - вещь упрямая, а описанные здесь факты преступных беззаконий должностных лиц государства подтверждены юридическими действиями (или бездействием!) официальных властных правоохранительных органов - суда, прокуратуры, в том числе и Прокуратуры Союза ССР с Генеральным прокурором СССР Сухаревым А.Я. во главе.

Еще более высокую опасность должностным преступлениям придает то, что в этом случае преступное деяние совершается не простым гражданином, а должностными лицами государства при исполнении ими своих служебных обязанностей от имени государства. И если при этом попираются гарантированные законом права и свободы граждан, то вред причиняется не только общественным интересам, но и официально провозглашенным интересам государства по строжайшему соблюдению своих собственных законов. Вопрос прост: если государство действительно кровно заинтересовано в соблюдении своими госчиновниками своих собственных законов, то почему эти чиновники остаются безнаказанными даже за преступления против таких кровных интересов государства?! Одним таким вопросом напрочь опровергается вся перестроечно-демократическая мифология. Жаль только, что на это мало кто обращает внимание.

И судьи, и прокуроры явно не боятся никаких законодательных и исполнительных властей, благо они прекрасно понимают в чьих руках реальная власть. Чиновники правоохранительных органов так легко идут на преступления, поскольку твердо уверены, что любое беззаконие, совершенное ими в интересах тоталитарной системы, останется безнаказанным. А если они, Боже упаси, будут соблюдать законы, ограничивающие произвол властей, то это грозит им крупными неприятностями.

Нынешние перестроечные издания одной из главных причин произвола и беззакония при советской власти, наряду с несовершенством законов, называют обвинительный уклон в деятельности правоохранительных органов. С виду, вроде бы, так оно и есть. У нас издавна в широких народных слоях царила уверенность, что в поле зрения органов лучше не попадать - был бы человек, а статья всегда найдется. Только вот не понятно, куда это вдруг этот обвинительный уклон сразу исчезает, когда государственные должностные лица, в том числе и из этих самых правоохранительных органов, совершают должностные преступления и преступления против правосудия, посягающие на права граждан. По действующему советскому "несовершенному" законодательству уголовно наказуемы любые деяния должностных лиц, причинившие существенный вред охраняемым законом правам и интересам граждан. Независимо от того, совершены ли эти деяния умышленно или по неосторожности - ст.170 УК РСФСР (злоупотребление властью), ст.172 УК (халатность), ст.179 УК (пытки и другие недозволенные методы допроса) и другие статьи. Но случаи привлечения чиновников к уголовной ответственности за преступления против граждан настолько редки, что только подчеркивают общее правило о безнаказанности начальства. Да и эти исключительные случаи в подавляющем большинстве происходят по причинам не столько правовым, сколько из-за внутриаппаратных разборок чиновников в борьбе за власть, как, например, расстрел Лаврентия Берия и его приближенных по фальшивому обвинению в измене Родине. Самого Берия, ко всему прочему, обвинили в том, что он де - английский шпион. Нет неотвратимости уголовной ответственности - нет юридических гарантий от преступлений власти.

Ныне многие демократы говорят или, в крайнем случае, на публике ведут себя так, будто за ними стоят несметные демократические силы из самых широких слоев населения. Но есть один "проклятый" для них вопрос: чего стоят все ваши силы, если они не в силах заставить даже мелких чиновников соблюдать их собственные законы? Один такой вопрос выбивает у наших "демократов" из-под ног всю основу их "демократической" деятельности. Не буду здесь описывать ни их реакцию на этот вопрос, ни все сплетни, которые из-за него обо мне ходят. Кстати сказать, нынешние демократы-перестройщики, основывающие демократизацию общества на принятии новых хороших законов, в большинстве своем происходят из той же либеральной советской элиты, которая в застойные времена с притворным возмущением упрекала диссидентов: вы что, требуете соблюдения советских законов для укрепления советской власти?!

Полнейшее пренебрежение чиновников всех рангов к правам граждан и требованиям закона полностью подтверждает точку зрения, согласно которой нынешние широкие демократические силы России являются не более, чем фикцией. Они не способны не только вести общество к новым прорывам в царство свободы, но даже не могут заставить государство уважать те права и свободы, которые гарантированы его же официально действующими законами. Очень наивны люди, сумевшие разглядеть в этих движениях реальную политическую силу, способную на сколько-нибудь значимое противостояние существующему режиму. И никакая самая-самая свободная супердемократическая пресса такое безволие не изменит. Уже сейчас печатные флагманы гласности перестройки и демократизации иногда сокрушаются: "Гласность есть - слышимости нет!" Или такой заголовок: "Гласность вопиющего в пустыне."

Сейчас в моде теории, утверждающие, будто произвол прекратится сразу, как только в ходе судебно-правовой реформы граждане получат возможность обжаловать любые действия должностных лиц в судебном порядке. Сильно сомневаюсь, что в обществе, в котором судьи и прокуроры открыто совершают преступления, самый гласный суд может дать какие-то серьезные гарантии от произвола властей.

В этой стране беззакония творятся не из-за отсутствия хороших законов, а из-за полного отсутствия сил, способных заставить власти соблюдать их же официально действующие законы, гарантирующие права граждан. Для уничтожения советского тоталитаризма не обязательно нужно добиваться принятия новых совершенных законов. Для этого необходимы общественные силы, которые могут заставить коммунистов выполнять их давно уже действующие законы. Если советские законы начнут вдруг соблюдаться, то от советской власти очень скоро не останется и следа. Соблюдать свои собственные законы эта власть не может, иначе она сразу рухнет. Произвол, как основа советского режима, пронизывает всю общественно-политическую систему сверху донизу и проявляется во всех областях нашей жизни. Под произволом здесь я понимаю нарушение государством именно своих законов, а не каких-то других правовых норм, пусть даже соответствующих общепринятым международным демократическим стандартам. Советские законы могут соответствовать или не соответствовать мировым стандартам, но все равно - если из-под режима вышибить его основу, то он рухнет.

Сколько в нашей истории с cамого начала перестройки их было - полных и окончательных побед демократии и крахов коммунизма?! Не говоря уже о неисчислимом количестве предсказаний скорого и неминуемого конца советской власти, начиная с октября 17-го года.

У нас произвол потому носит такой всеобщий характер, что при строгом соблюдении советских законов советская власть рухнет хотя бы уже из-за того, что подавляющее большинство носителей власти - чиновников, обладающих властными полномочиями, - по действующему Уголовному кодексу РСФСР (принят в 1960 году и введен в действие с 1 января 1961 г.) должно оказаться за решеткой. От постовых милиционеров до генеральных прокуроров. Как уже говорилось, я потребовал от Генерального прокурора СССР возбудить уголовное дело против него самого специально для того, чтобы наиболее ярко и наглядно продемонстрировать всю абсурдность самой мысли о возможности реформирования советского государства в правовое демократическое. Здесь налицо заведомый "тупик развития". Этот режим реформированию не подлежит и может быть только уничтожен.

Строго говоря, эволюция она и есть эволюция, как ее не называй, - постепенное изменение качества в ходе реформирования. В отличие от революции, когда переломный качественный скачёк изменения сущности происходит очень быстро. Это в нашем новомодном перестроечно-демократическом жаргоне умышленно или по глупости все путают - называют революцией то, где даже эволюционных изменений сущности нет и не предвидится. Для эволюции необходим достаточно длительный переходный период, в течении которого все изменения происходят. Могут наши демократы-теоретики представить себе и объяснить другим, как Генеральный прокурор СССР будет постепенно привлекать себя к уголовной ответственности - потихоньку-помаленьку сажать сам себя на скамью подсудимых?! А пока нет уголовной ответственности должностных лиц даже за преступные посягательства на права граждан, то уже по одному этому нет и не может быть демократизации даже в постепенном эволюционном виде.

В последнее время в Советский Союз для встреч с руководством правоохранительных органов часто приезжают государственные и общественные деятели демократических стран. Министры юстиции, помощники госсекретарей по правам человека, сотрудники независимых организаций обсуждают с Генеральным прокурором СССР проблемы укрепления правопорядка и борьбы с преступностью, вопросы юридической гарантии прав человека.

Способ довольно оригинальный - обсуждать подобные темы с преступником. С таким же успехом эти государства и организации могут посылать своих представителей вести переговоры о законности и правах человека с бандитами, насильниками и убийцами. Правда, эти уголовники не обладают властью в государстве, но зато они и не выдают себя за поборников закона и права, в отличии от уголовников, сидящих в судейских и прокурорских креслах. Да и по результативности встреч разницы почти никакой. Впрочем, каждый может иметь дело с тем, с кем ему больше нравится. Кстати, если еще кто надумает обсуждать правовые темы с Генеральным прокурором СССР, то пусть уж заодно поинтересуется, какое решение принято им по моему заявлению о возбуждении уголовного дела в отношении Генерального прокурора СССР.

6. Право на право.

Еще раз подчеркну особо, что ст.109 УПК РСФСР требует, чтобы поступившее заявление о преступлении должно быть рассмотрено по существу в течении 3-х, а в исключительном случае - 10-и суток, и согласно требованиям статей 112, 113 УПК решение по заявлению может быть вынесено только в форме постановления о возбуждении или об отказе в возбуждении уголовного дела. Установленные процессуальные сроки являются пресекательными и продлению не подлежат ни при каких обстоятельствах. Эти положения ст.109 УПК имеют императивный, то есть общеобязательный характер. Принятие каких-либо иных решений и в любых других формах, кроме вынесения соответствующих постановлений, а также рассмотрение заявления о преступлении сверх предусмотренных сроков, действующим уголовно-процессуальным законодательством не предусмотрено. Все нарушения указанных процессуальных правил уже сами по себе являются грубыми нарушениями закона, гарантирующего процессуальные права граждан, и подпадают под признаки ст.170 УК РСФСР, предусматривающей уголовную ответственность за злоупотребление властью. И с точки зрения закона безразлично, что делали должностные лица прокуратуры по поступившему заявлению о преступлении - ничего не делали, отписки писали или на голове ходили - но всё равно, если в предусмотренные сроки не вынесено соответствующее постановление о возбуждении или об отказе в возбуждении дела, то в любом случае это будет грубым нарушением закона, существенно нарушающим права граждан и подпадающим под признаки ст.170 УК РСФСР.

Вообще говоря, мне часто приходится слышать: ну что ты так "зацикливаешься" на каких-то чисто процессуальных тонкостях - надо принципиально защищать права человека, а не заниматься мелочами. Вопрос: добьётся человек своих прав или нет - конечно, очень важный. Но, если у гражданина нет даже права добиваться чего-либо, то тут и говорить не о чем. Дабы не прослыть таким уж отъявленным занудой-крючкотвором, цепляющимся по делу и без дела ко всяким-разным мелким процессуальным нарушениям, сообщаю следующее.

Всё право делится на материальное (не путать с имущественным!) и процессуальное. Материальное право определяет юридические права и обязанности в обществе и тем самым регулирует общественные отношения. Но, устанавливая нормы материального права, государство одновременно определяет формы и способы их осуществления, тем самым регулируя порядок деятельности соответствующих субъектов правоотношений по применению и исполнению норм материального права. Правовые нормы, устанавливающие порядок осуществления на практике материальных норм, именуются нормами процессуального права. Процессуальное право регулирует только те общественные отношения, которые складываются при реализации на практике норм материального права. Если для реализации материального права необходим какой-то порядок, то без устанавливающего такой порядок процессуального права осуществить в реальности право материальное на практике невозможно - оно так и останется только на бумаге. Отсутствие у гражданина прав процессуальных сразу гарантирует ему отсутствие всех других его юридических прав. Кстати сказать, поскольку правосудие является высшей формой защиты прав и свобод, то и право на правосудие занимает высшее место среди других процессуальных прав.

Гражданин может реализовать свое право на что-то в отношениях с государством только в ходе какого-либо процесса, который определяется процессуальными нормами. В юридической науке процессуальное право ещё называют "право на право". То есть право, дающее возможность в соответствующем процессе, установленными законом способами и в установленной форме защищать какое-либо свое материальное право, из-за которого этот процесс и возник. Если лишить гражданина процессуальных прав, то в таком процессе никакого своего материального права он защитить не сможет в принципе. Независимо от того, какой на дворе политический режим - супердемократический или откровенно людоедский - но если у человека нет процессуального права, то это означает, что все юридические гарантии его материальных прав в реальности полностью отсутствуют.

Имеет ли человек право на что-то (материальное право) - один вопрос, а имеет ли человек право добиваться этого законного или предполагаемого права на что-то в процессуальном порядке - другой вопрос (процессуальное право), хотя два таких вопроса очень тесно взаимосвязаны. Если у человека нет процессуальных возможностей добиваться своего материального права, то это материальное право на практике будет фикцией уже только по одним чисто процессуальным причинам. Оно может существовать в реальности только в виде подачки, как милостыня, которую государство бросает гражданину как нищему. Хотя это материальное право и гарантировано официальными законами, но на практике он его добиться не может без процессуальных прав, а может его только смиренно выпрашивать у государства, что у нас было и есть с 17-го года. Правосудие может быть очень хорошим или очень плохим, суд можно выиграть или проиграть, но если гражданина к нему не подпускают, лишают права на доступ к правосудию, то для человека особой разницы нет - правильное судопроизводство или фальшивое. Всё равно он лишен права отстаивать свои права и интересы даже в таком правосудии, каким бы оно ни было.

Всё сказанное относится ко всем без исключения политическим режимам. И уж во всяком случае первостепенное внимание "праву на право" должно уделяться при демократизации. Любая демократизация будет блефом, если при ней не гарантированы процессуальные права гражданина. Поэтому в демократических западных странах чисто процедурным вопросам всегда придавалось (и придается!) особое значение. Знаменитый Хабеас Корпус тоже отрегулировал исключительно процессуальные нормы, да и то только в одном виде процессуальной деятельности государства - при аресте. Но сейчас и у нас, и на Западе, применительно к горбачевским реформам, про процессуальные права не говорят, и про блеф помалкивают. Однако, если человека заведомо незаконно арестовывают не за что, долгое время до суда гноят в тюрьме, а потом пусть даже и освобождают, то не знаю, как в западных демократических странах, но у нас в широких народных слоях в этом видят мало хорошего. Причем никто из чиновников обычно не несет за это никакой ответственности.

Точно также правовые гарантии гражданина на защиту своих прав и законных интересов от преступных посягательств со стороны должностных лиц государства (материальное право) может быть реализовано только в ходе уголовного процесса при строгом соблюдении процессуальных норм. А если в грубое нарушение требований Уголовно-процессуального кодекса РСФСР уголовное дело в отношении чиновников даже не возбуждается, то право гражданина свою на защиту от преступлений начальников сразу превращается в фикцию. Такое право существует только на бумаге в рекламно-пропагандистских целях, как и все остальные права человека, которые на практике в реальности для государства юридически не обязательны. Для гарантий от этого ст.113 УПК предусмотрено обязательное вынесение мотивированного постановления об отказе в возбуждении уголовного дела с подробным приведением оснований и мотивов отказа - чтобы гражданин мог убедиться в правильности отказа и при желании обжаловать его в установленном законом порядке. Если такого постановления нет, то и обжаловать нечего.

Такое упрощение процесса, когда процессуальные права гражданина грубо нарушаются путем не вынесения предусмотренных законом процессуальных актов или не ознакомления с ними гражданина, ещё в застойные времена в юридической литературе официально клеймилось как "процессуальное упрощенчество", затрудняющее или делающее вообще невозможным установление истины по делу. Но в нашей истории ни по одному моему заявлению о преступлении мотивированного постановления об отказе в нарушении требований ст.113 УПК ни в одном случае не выносилось, что само по себе уголовно наказуемо по ст.170 УК.

По большому секрету скажу, что при составлении заявлений о преступлении в отношении чиновников есть одна тонкость. Кроме обоснованности заявления, оно должно быть составлено так, чтобы по нему было невозможно вынести постановление об отказе с приведением мотивов, хотя бы как-то более-менее создающих видимость законности отказа. Для чего необходимо писать как можно кратче - только самое основное, избегая расплывчатых формулировок, которые обязательно будут истолкованы не в вашу пользу. Тогда ситуация будет предельно проста: либо возбудят уголовное дело, либо НЕ вынесут постановление об отказе в возбуждении, что само по себе образует состав преступления, предусмотренный ст.170 УК РСФСР ("Злоупотребление властью"). Или вынесут явно незаконное постановление, что также квалифицируется по ст.170 УК. Таким не очень сложным способом не только вскрывается преступная сущность режима, но и всё это неопровержимо документально доказывается отсутствием обязательного для вынесения процессуального документа. И уж тем более такая логика непреложно действует в истории с иском Григорьянца. Возбуждать уголовные дела в отношении судейских и прокурорских чиновников прокуроры никак не хотят. Но поскольку какие-либо законные основания к отказу в возбуждении отсутствуют, то и выносить постановления об отказе им явно не с руки: какие мотивы они могут привести в обоснование правильности отказа?! Только сами себя опозорят на весь мир.

Обращаю внимание, что должностные лица государства при исполнении служебных обязанностей действуют от имени государства, и если при этом они совершают преступные деяния, то эти должностные преступления ложатся на государство, как совершенные от его имени. В таком случае государство или привлекает чиновников к уголовной ответственности, или оставляет преступление безнаказанным, тем самым фактически признавая, что преступление совершено его именем, и всю ответственность за него принимает на себя. Вообще-то если любое лицо совершает любое преступление в юрисдикции государства, а государство не принимает никаких мер уголовного преследования, то это уже выглядит с морально-правовой точки зрения довольно сомнительно. И уж нет никаких сомнений - ни правовых, ни моральных - когда государственные должностные лица при исполнении служебных обязанностей открыто и безнаказанно занимаются преступной деятельностью от имени государства.

В советской науке уголовного процесса есть такое понятие "уголовно-процессуальная форма" - то есть строгое и четкое соблюдение всех процессуальных требований, задокументированное в материалах уголовного дела в письменном виде и по установленной форме. Короче говоря - чтобы все было гладко на бумаге. Вопрос соблюдения чиновниками процессуальной формы для власти является особо болезненным, и ему всегда уделялось основное внимание. Правильное по существу обвинение или неправильное - другой вопрос. Главное, чтобы оно было предъявлено обвиняемому в надлежаще оформленном порядке, и все другие чисто процессуальные формальности были строго соблюдены. Кстати сказать, прокурорский надзор за органами государственной безопасности сводится именно к надзору за правильным оформлением документации в следственных делах - чтобы все было гладко на бумаге. А в случае чего, немедленно докладывать своему прокурорскому начальству, а также, независимо от этого и в самую первую очередь - в соответствующий партийный орган.

Знаменитая голодовка в Лефортово Владимира Буковского, закончившаяся его полным успехом, произошла из-за нарушения следствием именно этой самой уголовно-процессуальной формы. Сначала он специально потребовал адвоката, лишенного властями допуска к секретному делопроизводству. Ему отказали, сославшись на какую-то секретную инструкцию, противоречащую официально опубликованному закону (Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР), да еще и подделали его подпись под документом, будто он вообще отказывается от адвоката. Тогда Буковский объявил голодовку и голодал, пока у него в тюремной камере не появился помошник Генерального прокурора СССР и прямо на месте не решил вопрос о допуске адвоката, лишенного "секретного допуска". Только после того Буковский прекратил голодовку.

И это всего лишь один из примеров, которых у диссидентов великое множество. Если советская власть решила кого-то посадить, то все равно посадит, но можно было заставить это беззаконное государство играть уже по своим диссидентским правилам. И люди старались все сделать так, чтобы власть при их посадке была вынуждена слишком явно и грубо нарушать собственные официально действующие законы, самое главное и прежде всего - процессуальные нормы, уголовно-процессуальную форму. Либо полностью выполнять требования диссидентов, как в случае с голодовкой Буковского. В застойные времена умение делать так у диссидентов считалось высшей квалификацией в правозащитной деятельности.

С самого начала перестройки у многих, в том числе и у диссидентов стал возникать вопрос: что происходит - советский режим действительно изменяется на самом деле, или всё это является только лишь "косметическим ремонтом", не затрагивающим принципиальных основ власти? Не считаю себя слишком умным, но даже если у меня и были бы какие иллюзии, то они сразу бы рассеялись от того, как у этой перестроечной власти обстоит дело с соблюдением собственных законов, гарантирующих права граждан. В этом деле никаких принципиальных изменений не произошло. И, прежде всего, заслуживает внимания соблюдение государством процессуальных прав граждан - "прав на право" - поскольку при отсутствии процессуальных прав, гражданин не сможет осуществить своё материальное право уже только по одной этой причине. Я всегда очень внимательно следил за правоприменительной деятельностью советского государства - за тем, как государство на практике соблюдает свои официально действующие законы. А реальная советская перестроечная правоприменительная практика легко может избавить от любых заблуждений кого угодно, за исключением тех, кто держится за свои (или чьи-то чужие) иллюзии с маниакальным упорством. Массовое беззаконие власти у нас было всегда с октября17-го, с некоторыми видоизменениями таковым осталось и в перестроечные времена. Я просто наглядно продемонстрировал это, привязав к общественно значимой истории с иском Сергея Григорьянца к редакции "Литературной газеты".

Я решил немного поэкспериментировать с нашими узкоюридическими механизмами - с перестроечно-демократическим правосудием. И мой эксперимент, в общем-то, удался полностью. Если быть совсем точным, то это даже не научный эксперимент, а скорее демонстрационный опыт - какие школьникам и студентам для лучшего усвоения уже пройденного теоретического материала показывают на практических лабораторных занятиях. В отличие от научных экспериментов, направленных на познание истины и практическое подтверждение такого познания, демонстрационные опыты представляют собой только педагогическую ценность. Но даже такой демонстрационный опыт тоже заставляет над кое-чем задуматься.

Конечно, если к этой истории с иском Сергея Григорьянца к редакции "Литературной газеты" о защите чести и достоинства подходить с чисто адвокатскими стандартами, то с формально-юридической точки зрения мой "демонстрационный опыт" закончился полным крахом. Что не удалось отстоять в суде честь и достоинство "Гласности" и Григорьянца, так это еще не самое страшное. Если бы дело по иску рассматривалось в судебном заседании по существу, и решением суда в иске было бы отказано, то это, конечно, очень плохо. Но мне то не удалось добиться даже такого рассмотрения дела - в открытом судебном заседании, с участием сторон, с непосредственным исследованием доказательств и т.д. По адвокатским меркам, это такой крах, хуже которого и представить себе нельзя. Ну что ж, я не адвокат супер-экстракласса. Мне, по моей скромности, и такого "демонстрационного опыта" вполне достаточно. Во всяком случае, я сделал что мог, пусть кто может, сделает больше.

Еще раз обращаю внимание, что не я первый придумал такие эксперименты с советской властью. Четверть века назад нашлись люди, явочным порядком открыто потребовавшие от сверхмощного советского государства, чтобы оно соблюдало свои собственные законы, гарантирующие права человека.

Октябрь 1990 г.

(Окончание - часть II)