ЖИТИЕ

МОЛДАВСКАГО СТАРЦА

ПАИСИЯ ВЕЛИЧКОВСКАГО.

(ПЕРЕЛОЖЕНО С СЛАВЯНСКАГО НА РУССКИЙ ЯЗЫК АРХИМ. А.).

Издание Козельской Оптиной пустыни.

Свято-Троицкая Сергиева Лавра.

СОБСТВЕННАЯ ТИПОГРАФИЯ.

1906.

ПРЕДИСЛОВИЕ К СОВРЕМЕННОМУ ИЗДАНИЮ

В 1847 году в Москве вышло в свет первое издание «Жития молдавского старца схиархимандрита Паисия Величковского», дополненное некоторыми творениями старца и его письмами. Также был издан ряд предисловий к подвижническим сочинениям святых отцов его друга, спостника и единомышленника старца Василия Поляномерульского (или Мерлополянского). Этой книгой был открыт более чем полувековой период публикации Оптиной пустынью творений древних и современных учителей благочестия и подвижничества. Инициатива этого начинания принадлежала супругам И. П. и Н. П. Киреевским, духовным чадам оптинского старца Макария (Иванова). Благословив это предприятие, о. Макарий с самых первых шагов принимал в нем самое непосредственное участие: он написал первые страницы предисловия к «Житию старца Паисия», а впоследствии отбирал и редактировал переводы, предназначенные для печати[1].

Житие «полтавского родимца» Паисия Величковского не случайно легло в основание оптинского книгоиздания. Старец Паисий первым возглавил движение по пути возврата к живому, но почти забытому к XVIII веку наследию древних отцов-подвижников. Сама Оптина была духовно взращена учениками старца, в ее библиотеке хранилось множество рукописных копий-переводов святоотеческих творений, и самое главное, — вся жизнь, преуспеяние и слава Оптиной пустыни зиждились на следовании пути, завещанному преподобным Паисием.

Более двух веков отделяет нас от времени жизни Преподобного. Угоднику Божию выпала трудная доля идти узким монашеским путем именно тогда, когда все исторические условия для этого подвига были чрезвычайно неблагоприятны. На протяжении всего XVIII века стремление государственной власти к полной европеизации России доходило до фактического отрицания ее духовных корней и принимало формы настоящих гонений не просто на ревнителей благочестия, но даже на традиционный народный уклад воцерковленной жизни. Гибельная для духовного здоровья страны политика привела на деле, с одной стороны, к распространению раскола и порождению всякого рода изуверских сект, а с другой — исказила и обеднила жизнь Церкви, оторвав от нее «просвещенный» слой общества, поставила на грань исчезновения монашество, которое преследовалось особенно безжалостно. Этот трагический контекст эпохи заставляет нас особенно пристально вглядеться в апостольский подвиг старца, поразительно созвучный нашему времени.

С юных лет ощутив духовную ревность к подвижничеству, Петр (мирское имя преподобного) Величковский покинул стены Киевской духовной академии и устремился на поиски старца, в послушании которому он надеялся овладеть наукой из наук — духовному монашескому деланию — посту, молитве, и взойти на лествицу духовных добродетелей. Но надеждам его не суждено было сбыться: оскудение Церкви живыми сосудами благодати, духовное невежество, воцарившееся тогда во многих обителях, привели юного подвижника после длительных странствий по монастырям Малороссии, Молдавии и Афона к отшельничеству — по сути, к духовному одиночеству. И здесь, в святогорском уединении, преподобный обрел источник спасительного наставления и совета — писания богомудрых отцов-подвижников, запечатлевших опыт Богообщения в своих творениях. Открыв для себя значимость и животворную силу этих писаний, старец Паисий всю свою последующую жизнь посвятил собиранию этих произведений на языке подлинника (греческом) и духовно точному переводу на славянский, т. к. старые переводы были во многом неточны и порой искажали подлинный смысл текста. А поиск верных списков этих произведений был связан с огромными трудностями — к этому времени и на Афоне почти полностью угас интерес к духовному просвещению. Здесь важно отметить, что самоотверженные разыскания старца Паисия, не жалевшего ни сил, ни скудных средств для приобретения драгоценных рукописей, проложили дорогу к созданию выдающейся антологии святоотеческой аскетики, получившей название «Добротолюбие» — (греч. — «Филокалия»), которую несколько позже составил и издал преподобный Макарий Коринфский в 1782 году в Венеции[2].

Вокруг духоносного старца образовалось большое единомысленное и единодушное братство, последовавшее за ним из Афона в Молдовлахию. Там, в Драгомирне, Секуле, а затем Нямецкой лавре подвиг Преподобного по переводу святоотеческих творений и воспитанию верных учеников в духе и силе древних отцов достиг полноты и завершился кончиной старца в 1794 году.

Множество учеников старца вернулось в Россию, и здесь они стали духовной закваской, буквально преобразившей монашескую жизнь. Они внесли в нее огненный дух подвижничества, пробудили интерес к аскетической литературе, раскрыли учение о внутреннем делании, — очищении ума и сердца путем непрестанного призывания спасительного имени Господня. Более чем в ста обителях Русской Православной Церкви подвизались ученики старца, всюду сея семена его учения, приобретая новых учеников и последователей. Оптина пустынь, Валаамский монастырь, Глинская пустынь, Белобережская обитель, Площанская пустынь и многие другие менее именитые монастыри и скиты аккумулировали в себе духовное наследие Преподобного, откуда оно распространялось на всю Россию. И можно с уверенностью сказать, что духовная традиция старца Паисия, со всеми ее особенностями, впитавшая аскетический опыт почти всего православного Востока (России и Афона, Молдавии и Греции), стала определяющей константой духовной жизни России на протяжении двух последних веков...

В издании воспроизводится переложение на русский язык славянского жития старца Паисия, которое принадлежит архимандриту Агапиту (Беловидову), известному своей замечательной книгой — жизнеописанием старца Амвросия Оптинского[3]. Труд схимонаха Митрофана, очевидца старца, по сравнению с капитальным исследованием прот. Сергия Четверикова[4], очевидно, имеет ряд недостатков, к которым принадлежит его краткость и отсутствие многих биографических подробностей, неизвестных составителю жития. Тем не менее главное достоинство этого произведения — фактическая достоверность, соединенная с глубоким проникновением в значение подвига старца, придают этому произведению особую ценность и непередаваемое духовное благоухание.

Публикацией жизнеописания старца Паисия мы предваряем издание его оригинальных трудов и некоторых переводов святых отцов, которое готовится к печати.

Андрей Лобашинский.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Побуждением к составлению жизнеописания Старца Паисия было прежде всего его собственное желание. В собственноручной его повести написано следующее: „Коль желательно будет чадам моим духовным, истинную ко мне по Бозе любовь стяжавшим, поне частно услышавшим о моем рождении и воспитании и из мира изшествии, и в монашестем образе пребывании!“[5] К этим словам старца жизнеописатель присовокупилъ: явно ради того, чтобы подражать ревности твоей и Богоугодным подвигам, в особенности же глубокому твоему смиренномудрию. А вместе это будет на общую пользу и всем ревнителям благочестия христианам.

Но не тотчас после кончины Старца Паисия приступлено было к составлению его жизнеописания. Более двадцати лет после того прошло в молчании, если не сказать — в небрежении. Наконец согрел Господь сердца старейших и преданнейших учеников блаженнаго Старца дабы непременно написать житие его. И поручили это дело одному из старейших учеников старца Паисия, схимонаху Митрофану, который собрав о нем сведения, написал жизнь старца на славянском языке, но по старости и слабости сил, в особенности же по слабости зрения исправить не мог. — По кончине о. Митрофана, схимник Иоанн, видя жизнеописание старца, составленное Митрофаном, неисправленным, сам, по совету других духовных отцев, поревновал вновь составить его жизнеописание, и составил обширнее прежняго на молдавском языке. Но только эти два жизнеописания были несходны между собою, и сходились только в главнейших частях. Кроме того читателям не нравилось составленное о. Иоанном жизнеописание за его длинноту. И потому братия монастыря Нямца упросили жившаго в то время в Нямецком монастыре иеродиакона Григория (бывшаго впоследствии митрополитом г. Букурешта и всей Валахии) составить краткое жизнеописание старца Паисия, — что он и исполнил. Труд иеродиакона Григория прочтен был Ясскому Митрополиту Вениамину и бывшему тогда Князю, и с их дозволения напечатан в монастыре Нямце и разошелся во множестве экземпляров.

Впоследствии братия монастыря Нямца стали скорбеть о разногласии двух жизнеописаний старца Паисия; и потому, разсмотрев их тщательно и держась более составленнаго схимонахом Митрофаном жизнеописания, и собрав в одно более важное и нужное, определили напечатать жизнеописание старца Паисия вторым изданием на славянском и молдавском языках.

Теперь это жизнеописание издается Оптиною Введенскою Пустынью на русском языке с самыми незначительными изменениями.

I. От рождения до водворения Старца Паисия на Афоне.

Великий Старец, схимонах, Архимандрит Паисий в мире Петр Величковский, родился в Малороссии, в г. Полтаве, в 1722 году, от благочестивых родителей отца протоиерея соборной Успенской церкви Иоанна и матери Ирины Величковских. В четвертый год, по рождении Петра, родитель его скончался; и отрок остался на попечении своей матери и старшаго родного брата Иоанна, который, по кончине отца, был на его месте тоже настоятелем соборной церкви, где прежде и дед и прадед его священствовали.

Мать озаботилась обучить отрока грамоте. При помощи Божией, чрез два года с небольшим, он навык читать букварь, часослов и псалтирь. Выучился от старшаго же своего брата и писать. С того времени он уже свободно стал читать книги и отчасти разумевать. С великим прилежанием прочитывал он книги Божественнаго писания ветхаго и в особенности новаго заветов, жития святых, поучения преподобных отцев Ефрема и Дорофея, св. Иоанна Златоуста Маргарит и прочия. От чтения таковых книг, и преимущественно житий преподобных отцев наших, в монашеском чине просиявших, начала появляться и в душе отрока Петра ревность к оставлению мира и восприятию святаго монашескаго, ангельскаго образа. Почему он и уединялся, и ненасытно занимался чтением. И так любил он молчание, что даже самая мать его редко слышала его говорящим; ибо он был кроток, весьма стыдлив и сдержан не только в отношении к людям посторонним, но и к своим. Таково было усердие к Богу в этом дивном еще десятилетнем отроке! Все видевшие и слышавшие о нем люди благоразумные удивлялись его добронравию, ревности и усердию, и прославляли Бога, говоря: слава Тебе, Христе Боже, что возносишь избраннаго от людей Своихъ!

На тринадцатом году от роду Петр лишился и старшаго брата своего Иоанна, который преставился ко Господу, прослужив священником только пять лет. В следствии сего нужда заставила мать отрока, захватив его с собою, пойдти в Киев к Архипастырю Рафаилу и просить его о зачислении за сыном отцовскаго места в вышеупомянутой соборной церкви. Она снабжена была и просительным письмом ко Владыке о сем деле со стороны крестнаго отца мальчика, Полтавскаго полковника, и почтенных граждан. Это было в 1734 году. Когда же Петр, став пред святителем, толково и с подобающею почтительностию произнес приготовленные к сему случаю одним ученым мужем стихи, Владыка обрадовался, благословил его, и сказалъ: быть тебе наследником (родительскаго места). Выдал матери его грамоту, и повелев отдать отрока в Киевское училище, отпустил их с благословением. Возвратившись домой, мать немедленно отправила сына своего в Киев ради школьнаго обучения, где он проучился только четыре года. С горячим усердием упражнялся он в это время более в чтении духовных книг. От чего в нем более укреплялось непременное намерение быть монахом.

К тому еще у него были единомысленные друзья, также имевшие одинаковое желание монашества. По вечерам они собирались в какое-либо потаенное и уединенное место, и во всю ночь до утренняго звона разсуждали как бы им удобнее было осуществить свое намерение, и где бы можно было найдти такое место, в котором, при помощи Божией, постригшись в иночество, они по истине могли бы проводить жизнь свою согласно с монашескими обетами. После многократных совещаний, при тщательном разсмотрении, они такое положили в душах своих твердое и непременное намерение: ради отречения от мира и пострижения монашескаго не поступать в такия обители, где проводят жизнь в сладкопитании, в возможном телесном удовольствии, покое и славе. В подтверждение этого своего намерения они указывали на святыя писания всех древних святых, проводивших в нищете жизнь монашескую, и на св. Симеона Новаго Богослова, который говорит такъ: „Имея в намерении удалиться от мира, смотри — не вдавай души своей в плотския утешения,“[6] и проч. Ибо если нам, говорили они, принять постриг в таких обителях, то неудобно будет, по обету монашескому, подражать нищете Христовой и проводить жизнь воздержную т. е. в скудости нужных потребностей и во всяком телесном злострадании, ради душевнаго спасения. Но по причине еще нашей немощи и удобопреклоннаго произволения и нетвердаго неустановившагося душевнаго усердия, а более от суеты и общения с другими, нам по неволе придется уклониться от теснаго пути, вводящаго в жизнь вечную и заблудить в широкий, который, по слову Господню, ведет в погибель. В таком случае они думали, что уж лучше оставаться в миру, нежели, отрекшись мира и всего мирскаго проводить жизнь во всяком покое и довольстве ради угождения плоти, на соблазн миру и поношение монашескаго образа и на вечное осуждение душ своих в день судный.

Кроме того благоговейный отрок Петр, из Божественнаго Евангелия и святоотеческих писаний основательно дознал, что желающему монашествовать без послушания, смирения, безпристрастия (к вещамъ) и терпения, без верности и любви и совершеннаго отсечения своей воли и своего разсуждения, и вообще сказать — без тщательнаго исполнения всех Христовых заповедей, одною православною верою спастись отнюдь невозможно. Потому он положил в душе своей пред Богом твердую решительность, ради исполнения заповедей Христовых, вместе с верою всячески понуждаться и на добрыя дела. Как напримеръ: отнюдь не осуждать ближняго своего, хотя бы и своими очами увидел, что он грешит; ибо осуждающий ближняго своего сам себе присвояет достоинство Божие; а есть ли что страшнее сего? Также отнюдь не иметь ненависти к ближнему; ибо, по свидетельству Св. писания, ненависть и злоба тяжелее всех грехов (1 Иоан. 3, 15). От всего сердца и от всей души прощать ближнему всякое оскорбление, в надежде отпущения и своих грехов; ибо кто не прощает ближнему своему проступков или какой-либо обиды, тот и сам отнюдь не получит отпущения грехов своих от Отца Небеснаго. — Этот, данный Богу, обет свой он во всю свою жизнь, при помощи благодати Божией, выполнял на самом деле.

Так пребывал отрок, упражняясь в чтении и сказанном поучении. В особенности же он скорбел и плакал, недоумевая — что делать. И вот он с сокрушенным сердцем и со многими и горькими слезами, бия в перси свои, начал припадать ко Христу Богу и молиться дабы Он поставил его на путь спасения. В плаче же размышлялъ: что мне делать, и куда идти? Ощутив в душе сильное рвение к странствованию, он немедленно, оставив училище, удалился из города Киева и как некий нищий и странник, в печали душевной скитался, взыскуя отечества небеснаго. Ибо еще в юности даровал ему Господь седину разума, мудрости и смиренномудрия.

Оставил он и друзей своих, которые препятствовали его скорому отбытию, и пошел, по указанию Божию, во святый монастырь Любицкий, который расположен близ города Любича над рекою Днепром. Когда же он пришел в обитель, один монах сказал ему: вот стоит наш о. игумен Никифор, и привел его к нему. Петр пал к ногам его и просил благословения. А игумен, по обычаю благословив пришедшаго, начал разспрашивать: откуда ты, братъ? Как твое имя? и за чем пришел в нашу обитель? Юноша ответилъ: я — с Киевской стороны, пришел в эту святую обитель на послушание, а имя мне Петр. Услышав это, игумен принял его с любовию, дал ему келлию и назначил послушание келаря[7]. Поклонившись в ноги игумену, пришлец принял от него благословение, и стал с усердием исполнять свое послушание.

Пребывая в сей обители, Петр ощущал в душе своей великое утешение. Ибо видел, что преподобный игумен, как отец чадолюбивый, управлял братиею с великою любовию и кротостию, смирением и долготерпением. И если бы случилось кому из братии, как человеку, в чем либо провиниться: то когда виновный просил прощения, игумен тот час прощал его, исправляя таковаго духом кротости и поучая душеполезными наставлениями. Назначал ему и какое либо покаянное правило по его силе, смотря на вину его. Потому и все братия пребывали в глубоком мире и любви к отцу своему и друг к другу.

Но вот спустя месяца три, по вступлении Петра в эту обитель, назначен был в нея иной игумен, муж ученый, Герман Загоровский. Прибыв в Любицкий монастырь, он стал управлять им не так, как вышеупомянутый блаженный игумен, с любовию, но властительски. Поняв его душевное устроение, братия пришли в большое смущение; так что некоторые от страха и разбрелись из обители незнамо куда.

Петр же продолжал нести послушание келаря, находясь в большом страхе и опасении как бы в чем не провиниться; однако и так не уберегся от искушения. Однажды призвал его игумен и приказал, чтобы к столу его подана была капуста. Не поняв приказания по причине его краткости, и не посмев переспросить игумена, он передал приказание его поварам; а они что знали получше, то и приготовили для него. Настоятель призвал Петра в свою келью, встал из за стола и сказалъ: такую-то пищу ты велел подать мне к столу? Сказав это, он так крепко ударил юношу по щеке, что тот едва мог удержаться на ногах; а за тем так сильно толкнул его, что он упал чрез порог его келлии. Когда же он встал, игумен крикнул на него: иди вон, бездельникъ! В страхе и трепете вышел вон смиренный Петр, размышляя такъ: если за это разгневался он на меня беднаго: то, если случится мне в чемъ-либо большем провиниться пред ним, чего не придется потерпеть? Кроме сего он услышал от духовнаго отца своего, что игумен грозил подвергнуть его еще более жестокому наказанию. Посему Петр задумал уйдти за Днепр. И в ту же ночь тайно, со слезами помолившись Господу, он сошел к Днепру, и при помощи Божией перешел на другую сторону реки по льду. Возблагодарив Бога с радостными слезами, он пошел вниз по Днепру в Украйну к монастырям.

Дошедши до монастыря святителя Христова Николая, именуемаго Медведовским, который стоит на острове реки Тясмина, где настоятелем был всечестный иеромонах Никифор (иной от вышеупомянутаго Никифора), Петр подошел к нему, поклонился в ноги, получил благословение, и начал просить его, чтобы принял во св. обитель в послушание. Настоятель принял его с любовию, даль ему келью и послушание трудиться в трапезе и ходить на клирос. Когда же настал пост Успения Пресвятыя Владычицы нашей Богородицы настоятель в праздник Преображения Господня постриг его в рясофор, переименовав из Петра Платоном. Тогда ему было от роду 19 лет. Пребывая в этой обители, он с усердием проходил послушание в трапезе. Всячески старался исполнять и правило церковное; днем сколько дозволяло послушание, а ночью опущений у него никогда не было. По повелению настоятеля ходил и на клирос. Кроме того, по своему усердию, и повару много помогал.

Тихо и мирно подвизался Платон в означенной обители. Но вот попущением Божиим воздвигнуто было в Украйне униатами гонение на православную веру, которые старались совращать православных к своему нечестию. Вследствие чего и в этой обители произошли большия смуты и озлобления. И когда жившие там монахи увидели, что уже более месяца церковь их была заперта и запечатана, то некоторые из них и начали расходиться, — кто куда захотел. С некоторыми из братий, пошедшими в Киев, пошел и Платон; ибо вследствие преследования от Поляков (папистовъ) невозможно было тогда идти в Молдавию. Между тем случилось это по Божьему смотрению, дабы верный раб Господень узнал об обстоятельствах своей матери. Пришедший в Киево-Печерскую Лавру, Платон был принять там, и определен при типографии, под ведением иеромонаха Макария, обучаться изображать иконы на меди. Когда же он пребывал в Лавре, пришла из Полтавы в Киев на поклонение святыни родственница его, жена покойнаго его брата протоиерея Иоанна. Увидевшись с ним, она начала разсказывать ему о матери его следующее.

„После того, как ты ушел из Киева, мать твоя предалась столь великой скорби, что неутешно плакала с горькими рыданиями. За тем вследствие безмерной печали она задумала ничего не есть ни пить, пока не умрет. И чрез несколько дней стала мешаться умом. Ощутив же некоторый страх и ужас, она начала читать акафист Божией Матери. Потом, пришедши в умоизступление, она замолчала; а так — как бы чрез полчаса громко воскликнула: если такова воля Божия, то уже не буду скорбеть о сыне моем. Когда же она опомнилась, то разсказала пред духовным отцом и пред всеми вот что: когда я от долгаго неядения и от печали совершенно ослабела, и ожидала близкой смерти, — увидела множество весьма мрачных и страшных бесов, покушавшихся напасть на меня, от чего пришла я в великий страх и ужас. Тогда попросила у вас книгу и стала прилежно читать акафист Пресвятой Богородице безпрерывно весь день и ночь. Этим чтением я защищалась от бесов; ибо слыша, как я читала акафист, они были в страхе и трепете, и отнюдь не могли приблизиться ко мне. Затем я пришла в изступление и взглянув вверх, увидела отверстыя небеса и пресветлаго ангела Божия, как молнию, сшедшаго с неба. Он стал близ меня, и начал мне говорить такъ: о окаянная! что это ты сделала? вместо того, чтобы возлюбить от всей души и от всего твоего сердца Господа Бога, Создателя твоего, ты паче твоего Создателя возлюбила Его создание, сына своего; и по причине безразсудной и богопротивной любви своей задумала уморить себя голодом, и за это подвергнуться вечному осуждению. Знай же достоверно, что сын твой при помощи благодати Божией, непременно будет монах. Должно и тебе, подражая своему сыну, отречься мира и всего, что в мире, и быть монахинею. Ибо такова воля Божия. Если же ты этой воле Божией будешь противиться: то свидетельствуюсь Христом Господом Богом и Создателем моим, что сей час же предам тебя ждущим схватить тебя бесам на поругание душе и телу твоему; дабы и другие родители чрез это научились не любить детей своих более Бога. — Как только ангел Божий изрек мне это и подобное сему, я воскликнула: если такова воля Божия, то уже отселе не буду скорбеть о сыне моем. — И тотчас бесы исчезли; Ангел же Господний, радуясь, взлетел на небо. А духовник и родственники матери твоей, услышав это от нея, со страхом, а вместе и с радостию, прославляя Бога, разошлись по домам своимъ“.

Ужаснулся Платон, услышав от своей родственницы, что уходом своим столь великую печаль причинил он душе матери своей. Впрочем он утешался тем, что, повинуясь воле Божией, она решилась быть монахинею, — что и исполнилось. Вступивши в девичий монастырь, она была пострижена и переименована из Ирины Иулианиею. Прожила в обители, подвизаясь в монашестве о спасении души своей, лет десять и более, и преставилась ко Господу.

Пребывая, как выше сказано было, в Киево-Печерской Лавре, о. Платон часто ходил во святыя пещеры, и с горячею любовию и со слезами лобызал святыя мощи, прося помощи от угодников Божиих и наставления на путь спасения. Ибо он горел желанием проводить пустынное, безмолвное и уединенное жительство с отцем духовным, который был бы сведущ во всех Божественных и отеческих писаниях, и понуждался и преуспевал бы в делании духовном, и был бы опытен в монашеском ратоборстве с бесами и страстями, пребывая в то же время в пустыни в нищете и скудости, и делая своими руками все для себя потребное. Прошло немного времени и, по Божию смотрению, пришлось ему обрести двух почтенных монахов, которые собирались идти в Валахию. Он стал просить их, чтобы они и его взяли с собою в путешествие. Так согласившись, они приготовились к пути, и помолившись Господу, отправились.

Прошедши благополучно Украйну и за тем Молдавию, они чрез долгое время, при помощи Божией, достигли Валахии и пришли в скит святителя Христова, Николая Чудотворца, называемый Трейстены, начальник котораго иеромонах Димитрий принял их с любовию и дал им приют. Старец же онаго скита иеросхимонах Михаил на этот раз быль в отсутствии. Он отправился на время по делам в один монастырь в Украйну. Когда о. Платон пребывал в этом ските, исполняя общия с братиями послушания, прибыль туда для посещения братии из скита Мерлополяны (что означает яблочная полона) общий всех там пребывающих учитель и наставник монашескаго жития, преподобный старец, схимонах Василий, о высокой жизни и разуме котораго написал немного старец Паисий (в то время еще Платонъ) — что приводится здесь дословно: „Прежде он (схимонах Василий) по ревности Божией прожил не малое время в России и в Мошенских горах и в других пустынях с великими ревнителями монашескаго жительства, а за тем вместе с учеником своим, вышеупомянутым иеросхимонахом Михаилом, прибыл в Богохранимую Валахскую землю. Этот Богоугодный муж, в знании Божественнаго писания и учения Богоносных отцев, и в разсуждении духовном и всесовершенном ведении священных правил св. Восточной Церкви и их толкования весьма искусный, несравненно превосходил всех в его время бывших отцев. Слава о его учении и Богоугодном наставлении на путь спасения разносилась повсюду“. — Этот, повторяю, старец святой жизни, пробыв несколько дней в ските Трейстены, много преподал братиям душеполезных наставлений. Слыша их, о. Платон радовался неизреченною радостию, и со слезами прославлял Бога, что сподобил его видеть таковаго мужа и слышать от него слова назидания. Старец же этот чрез начальника Дометия приглашал о. Платона к себе в сожитие. Но он (будучи предупрежден одним отцемъ) поопасался, как бы его там не принудили и против воли принять сан священства, и так чрез начальника отвечалъ: я не намерен принимать такой высокий и страшный сан до самой смерти. Это и было причиною, что о. Платон не сподобился пожить в ските Мерлополяне с таковым святым старцем, а оставался в ските Трейстены. Ибо и этот скить, как и скит Долгоуцы, находился под духовным окормлением старца Василия. И потому некоторые говорили, что о. Платон был несколько времени в послушании у старца Василия. Но хотя он и не жил с ним, однако сподобился быть его учеником, как о семь сказано будет ниже.

По отбытии старца Василия, в скором времени пришла радостная весть, что старец Михаил возвращается из Украйны, и уже приближается к обители. Услышав об этом, начальник и все братия исполнились радости, вышли ему навстречу, и приняли от него благословение. И все были этим утешены.

О. Платону, проходившему, как сказано, общее послушание, начальник дал келью недалеко от скита над потоком, откуда не видно было церкви. Случилось однажды, что, пребывая в этой кельи, он ночью спал и не слыхал, как ударяли в било к утрени; а день был воскресный. Когда же он проснулся, тотчас прибежал к церкви; но услышав, что уже прочтено было Евангелие и начали петь канон, весьма опечалился, и по причине стыда и смущения не вошел в церковь, а возвратился в свою келью, скорбя и плача о таковом, случившемся с ним, искушении. И так он опечалился, и такой ощутил страх и стыд неизреченный, что совсем не мог придти и к Божественной Литургии; но отшедши недалеко от кельи, сел на землю под деревом и горько плакал. Когда же после Литургии настал час обеда, Старец, начальник и братия удивились тому, что не видели его ни на утрени ни на Литургии. И сказал Старец братиямъ: прошу вас Господа ради подождите немного обедать; узнаем сначала, что случилось с братом нашим Платоном. Сказав это, он послал одного брата, по имени Афанасия, переписчика отеческих книг, поискать его. Не без труда посланный нашел о. Платона, который сидел на земле и горько плакал. Тот начал допытываться причины его плача; а он от стыда ничего не мог отвечать ему, но еще больше плакал, и едва возмог, будучи весьма к тому убежден, открыть причину своей скорби. Утешая его духовно, Афанасий всячески упрашивал его не скорбеть чрезмерно о случившемся искушении, и немедленно идти в скит к святым отцам, которые, в ожидании его, еще не обедали. Он же едва возмог проговорить ему: как же, отче святый, могу я придти к святым отцам, и с каким лицем явлюсь я к ним, сотворив такой грех на вечное мое пред Богом и пред ними посрамление? И просил Афанасия со слезами оставить его и не принуждать идти к отцам. Между тем Афанасий, не переставая, еще более просил его и увещавал не скорбеть и идти, и едва принудил его против воли идти с ним в скит. Тогда, вставши, пошел он с плачем и рыданием. Когда же пришел в скит и увидел Старца со всеми братиями, сидящих пред трапезою, о, какой тогда еще более напал на него страх и стыд безмерный! Он упал пред ними на землю, горько плача и неутешно рыдая, и просил прощения. Ужаснулись все. И тотчас вставши, Старец, начальник, и братия подняли его от земли. Когда же все братия от приведшаго его к ним монаха узнали причину его скорби и слез, удивились и, вздохнув каждый о себе, умолкли. Старец же, как отец чадолюбивый, начал утешать его своею духовною беседою. Он молил, просил и увещавал его не скорбеть чрезмерно о таком невольном с ним случае. Немного утешив его, все воздали Богу благодарение, что нашли его здоровым и душею и телом. За тем вошли в трапезу, и начали вкушать пищу. Велели и ему сесть с ними и есть. Однако по причине объявших его тогда печали и стыда он ничего из пищи не мог вкусить; и только после вкусил немного[8]. С того времени, во все свое тамошнее пребывание, он уже не ложился спать по ночам, а спал по немногу сидя на лавке. — Вышедши из трапезы, Старец и другие с ним старейшие духовные отцы сели под садовыми деревьями, и беседуя прославляли Бога Дародателя, удивляясь такой в юном Божественной ревности. Когда же о. Платон был еще в трапезе, Старец говорил всем присутствовавшим братиям и в особенности младшимъ: „видите, братие, какую ревность по Боге и огненную печаль имеет брат сей. Да будеть он всем вам в пример и подражание, чтобы вам с усердием вставать и ходить на церковное правило. Ибо он, и по причине невольно случившагося с ним опущения молитвы, настолько опечалился душею и так много болезновал и плакал, что и хлеба лишил себя, и не хотел видеть света солнечнаго, вследствие великой болезни сердечной и сокрушения. Молитесь и вы от всей души Христу Богу, понуждаясь к исполнению всех Его заповедей, да подаст Господь и вам всем такую же ревность и огненную печаль, по Боге разженную, о которой Божественный Исаак (Сиринъ) во многих местахъ[9] и другие святые отцы повелевают молиться и просить себе у Бога“. — Сказав это, Старец умолк. Братия же, поклонившись ему, разошлись каждый по своим кельям.

Пребывая, как сказано, в оном скиту в послушании, о. Платон с великим вниманием слушал духовныя наставления, которыми поучал братию старец Михаил. Ибо и этот муж так преуспел в смиренномудрии, любви и разуме духовном, и такой получил от Бога дар откровения таин, заключенных в св. Писаниях, что стал подобен своему старцу Василию. Ибо он возревновал самым делом подражать всем трудам и подвигам его. Потому и просиял подобными ему дарованиями Духа Святаго, разве мало не всеми. Часто и этот старец, поучая братию о многоразличных душевных, весьма нужных обстоятельствах, говорилъ: подобает нам, братие, в сии бедственныя времена, при совершенном оскудении истинных наставников монашескаго духовнаго делания и разума, вседушно даже до смерти держаться учения и наставления святых и Богоносных отцев наших, и верно следоват им и в словах и делах. — А еще сей блаженный старец с воздыханием и слезами говорил братиям о тщательном и верном исполнении душеспасительных Евангельских заповедей Христовых, также о хранении правил, преданий и учений Апостолов и всех святых православных вселенских и поместных Соборов восточной Церкви и великих Богоносных отцев, а еще о неотложном соблюдении святых постов и других чиноположений церковных, преданных всем христианам от св. Апостолов и великих Богоносных отцев. „Не будем увлекаться, говорил он, духом нынешних тяжких времен и слабостями людей, живущих в безстрашии, но будем держаться преданий св. Апостолов и св. Отцев, бывших на соборах. Ибо св. Василий Великий говоритъ: все издревле преданное св. и духовными отцами достойно почитания; вновь же привходящее весьма неуместно и безсильно“. Все это видя и слыша, о. Платон радовался неизреченною радостию, и со многими слезами благодарил Бога, что сподобил его слышать такия наставления из уст таких мужей — Василия и Михаила, и пользоваться ими.

По времени прибыл в сию обитель из скита, называемаго Кыркул, всечестный старец, схимонах Онуфрий, посетил старца Михаила и братию. И после бывшей о Господе, по благословению старца Михаила, ко всей братии от отца Онуфрия духовной беседы, говорил сей старец о местоположении своего скита Кыркула, что оно весьма красиво, что там хорошая вода и здоровый воздух и множество различных плодов и овощей и прочее нужное для монашескаго жительства, и что там великая тишина и безмолвие. Эта речь Старца возбудила в о. Платоне желание видет это место. Потому, поблагодарив честнейшаго старца Михаила за его отеческую любовь и наставление и получив от него благословение, пошел он с о. Онуфрием в предлежащий путь, который пролегал среди величайших лесов и по прекрасным долинам и чрез высокия горы. На третий день они при помощи Божией пришли в сказанный Скит, начальник котораго всечестный иеромонах ѲФеодосий принял о. Платона с любовию. На другой же день после его прихода дал ему и келью пустынническую. И стал о. Платон пребывать в келлии своей радуясь и со слезами прославляя Бога, обучаясь истинному монашескому безмолвию, по словам св. Исаака,[10] матери покаяния и молитвы. Для удовлетворения же необходимых потребностей он в начале получал помощь от начальника о. Феодосия.

Чин онаго Скита установлен был по подобию скитов Святой Горы. Ибо только по воскресным и праздничным дням все братия сходились вместе на церковную молитву; и после Божественной Литургии для всех предлагалась общая трапеза. По трапезе же они беседовали между собою, подавая один другому духовные советы, и укрепляя друг друга с воздыханием и слезами умоляли — мужественно и со благодарением претерпевать различныя тяжкия душевныя и телесныя искушения и скорби, и часто молиться, припадая со слезами ко Христу Богу. Так проводили они время до вечерни; а после вечерни все отшельники расходились по своим кельям. Так и о. Платон пребывал в келлии на безмолвии, занимаясь малым некиим рукоделием — деланием ложек. Прилежно внимая молитве и чтению отеческих писаний, простираясь в любовь Божию, и поминая грехи свои и повседневные недостатки, внезапно находящую смерть, страшный Божий суд и уготованныя бесам и непокаявшимся грешникам жестокия и вечныя мучения, он горько плакал и рыдал повседневно, полагая начало исправления пред Богом; и со слезами исповедуя грехи свои, облегчал свою совесть, и обретал мир и радость о Господе и некое утешение души. Также удерживая мысли свои от скитания и ум от худых помыслов, он пребывал до времени со смирением и надеждою на Христа Бога Спасителя своего.

Ходил о. Платон и к вышеупомянутому пустынножителю Онуфрию, который жил на высокой горе, разстоянием от Скита какъ-бы на один час ходьбы. Келья его была на самой вершине горы, оттуда видны были на далеком разстоянии прекрасныя пустынныя места, горы, холмы и долины, — все покрытое великим лесом; а внизу под горою, где келья, источник воды безпрестанно текущей. Старец упражнялся в молитве, чтении, псалмопении и рукоделии. Беседами своими он подавал великое утешение, и с усердием вопрошавшим его подробно говорил о страстях душевных и телесных, о страшной и неотдышной мысленной брани с бесами, об их засадах, нападениях и искушениях недомысленных. „И если бы, говорил он, не защищал людей Своих, по Своему человеколюбию, истинный Спаситель, и если бы не ратоборствовал за верных Своих Христосъ: то поистине не спасся бы ни один человек из святых, как ясно свидетельствует о семь Святейший Константинопольский Патриарх Каллист 2-й[11] “. Также и еще говорилъ: „но припадающему ко Христу Богу с верою и любовию, со смирением и слезами вскоре приходят душе неизреченныя утешения, мир, радость о Господе и горячая любовь к Богу. Признаками же всего этого бывают обильно изливаемыя от любви не прелестныя слезы, самоукорение, и ненасытное благодарение Христу Богу. В этот час весь человек от любви к Богу становится не чувствителен к миру сему. Кто достиг сего хотя отчасти, тот знает, что я говорю правду“.

Все это блаженный Онуфрий ясно высказывал от всей души жаждущему назидания о. Платону. От этой святой его беседы слушатель так разгорался сердцем, и как огнем пылал Божественною любовию, имея великую ревность к подвигам духовнымъ[12], что, укрываясь где нибудь, падал ниц на землю, бия в перси свои и с горькими слезами молясь Христу Богу, прося Его помощи. И это было началом исполнения его обетов (данных Богу в детстве). Однако он не мог предать себя в послушание оным Богодухновенным отцам, ибо они жили не в пустыни, а в скитах. А он боялся жить в скиту, дабы не принудили его, как сказано выше, и против воли его принять страшное иго Священства.

Только три года и немного более пробыл блаженный Платон в Валахии, с целию обучиться Молдаво-Валахскому языку, в особенности же, чтобы видя благоприятное время, собрать от оных святых отцев духовный мед, от уст их истекавший. Насладившись им до сытости, он сохранил его в клети своего сердца, и молчанием до времени запечатлел, дабы возмог впоследствии услаждать им души имевших присоединиться к нему, и насыщать их и к добродетелям возбуждать. Ибо он узнал от оных отцев, — что есть истинное послушание, от котораго рождается истинное смирение и совершается умерщвление своей воли и разсуждения и всего, что в мире сем. А это есть начало и конец нескончаемый истиннаго монашескаго делания. И что есть видение, и умное истинное безмолвие, и внимание молитвы, умом в сердце совершаемой, не только уразумел он, но отчасти наслаждался и действием Божественной силы ея, в сердце приснодвижущейся. Ибо не мог бы он претерпевать такую нищету и скорбь, и радоваться со благодарением во всяких искушениях и теснотах, и за все скорбное прославлять Бога, что сподобился некиим образом быть подражателем своему Владыке Христу, ради нас обнищавшему, если бы сердце его от Божественной молитвы не было разжигаемо в любовь к Богу и ближнему. Любовь же Божия началась в нем еще в отрочестве от чтения книг, что было семенем Божественным, падшим, по слову Господню, на добрую землю, и впоследствии принесшим сторичные плоды Духа. Ибо там между оными скитскими подвижниками, посредством исполнения заповедей Божиих и упражнения в добродетелях нравственности, семя это, укрепляемое непрестанною умною молитвою, соделало в сердце его благоухание Христово; будучи же поливаемо многими слезами, при содействии Божием, возросло и процвело. Так о. Платон, укрепляясь Божественною умною рачительностию, преуспевал в благодати Христовой, которая и наполнила душу его совершенною любовию к Богу и ближнему и неизреченною радостию о Господе, и разжигала ее ревностию, как сказано, к подвигам духовным, подобно оленю, бегущему к источникам вод.

II. Пребывание Старца Паисия на св. Афонской горе.

Пришло время, возжелал о. Платон видеть и св. Афонскую гору. Потому посетив всех св. отцев в своем скиту и в других скитах, и особо пребывающих, он со слезами просил у них прощения, молитв и благословения на путь, благодаря их за великую к нему милость, любовь и духовное отеческое наставление. Святые же оные отцы Василий, Михаил и Онуфрий — каких слов, каких молений, каких советований не употребляли, не желая лишиться таковаго сподвижника? Ибо, беседуя между собою, и удивляясь в нем благодати Божией и добронравию, они называли его юным старцем. Тогда блаженному было только 24 года от роду. Но не могши удержать его, они помолились, благословили его, и отпустили с миром, поручая его воле Божией. Вышедши от них, он начал искать себе спутника на св. Афонскую гору. Между тем он ничего не имел на путь, как только 20 паръ[13]. Впрочем он и не заботился об этом, ибо возложил всю свою надежду на всемогущий Промысл Божий. Нашел он и спутника себе иеромонаха Трифона. Согласившись вместе, они, воздавая благодарение Богу, отправились в путь. Но каких бед от мора и голода, и каких страхов от смертных случаев, более же всего от Турок, претерпел юный старецъ! Только свыше помощь Божия подала ему силу все это перенести. Однако все-таки они с радостию и благодушием достигли св. Афонской горы.

Здесь, отступив немного от предмета, скажу вкратце нечто, достойное плача и рыдания.

Достигши пристанища жилищь монашеских, юный старец радовался духом, видя святое место, где из древле было нудничество о душевном спасении и непрестанная брань с бесами, вертоград и жребий Пречистой Богоматери. А в то время оная святая гора, которая в древности, как рай, цвела Богообразными и духовными старцами и добродетельными подвижниками, уже не вертоградом представлялась, но вертепом от бедствия и жилищем разбойников. Ибо враг и ненавистник всякаго добра и губитель христианскаго спасения, древний сеятель плевел посреди шпеницы, богоборец диавол так устроил, что где была большая святость и преподобие, где весь мир, в особенности же христианские народы, взирали на живших в горе сей, как на столп и утверждение православной веры, как на образ благочестия и спасения, благоговения и всякой душевной пользы; там лукавый постарался посеять свои плевелы, что началось в особенности с 1721 года. Устроил же он это чрез некоторых, пришедших зломудрых и страха Божия неимевших людей, которые, считая себя мудрыми и первыми, заблудили от чрева и обезумели. Будучи заражены гордостию, они произвели безпорядки и смущения, и для многих были на великий соблазн и душевное разорение. Сего ради, как говорит Апостол, предаде их Бог в неискусен ум творити неподобная (Римл. 1, 28). Видя все это, жившие там благоговейные и боящиеся Бога мужи, с воздыханием горько плакали и молились Господу, дабы виновные сознали свое заблуждение и свои губительныя страсти — гордость и тщеславие. Ибо знали они, что прогневанный сим Бог наведет на них праведный Свой гнев, а вместе с ними и на неповинных, за прелесть бесовскую, в особенности же за нерадение прельщенных человеков. Это вскоре и случилось. И по истине в то время святоименитая гора стояла на позор всему миру. В особенности же она возбуждала плач во всех любящих по Богу тихое и безмолвное, ведущее к преуспеянию, жительство, т. е. в истинных ревнителях благочестия — в монахах. Была гора уничиженная, поруганная, разграбленная, и с разогнаными монахами, и просто сказать — была под владычеством Турок. Ибо все святыя обители, скиты и келлии наполнены были Турками. И только немногие некоторые мужественнейшие духом, а телом уже немощные, оставались там как пленники, служившие варварам, повседневно терпевшиеѳ всякия бедствия и самую смерть, блаженные, верные в обетах своих рабы Христу Богу, будучи убеждены в том, что терпят это от варваров ради своего спасения.

Сказав о сем вкратце, возвращаюсь к своему предмету.

Достигши святой Афонской горы, и вышедши из корабля, отцы Платон и Трифон вошли во св. Лавру преподобнаго Афанасия, и отдохнули немного от пути, со слезами воздавая благодарение Христу Богу и Пречистой Его Матери, что сподобила их Царица Небесная прибыть во святый жребий Ея. Отправляясь же из Лавры к своим братиям, Славянам, жившим под ведением монастыря Пантократора, спутник о. Платона иеромонах Трифон сильно простудился, и впал в неисцельную болезнь. Поболев четыре дня, он и скончался. А о. Платон поместился вблизи братий своих, Славян, в одной калибе, именуемой Капарис. Оттуда он обходил отшельников и пустынножителей, ища, по намерению своему, некоего духовнаго отца, преуспевающаго в монашеском делании и сведущаго в Божественных и отеческих писаниях, пребывающаго на едине в безмолвии, тишине и нищете, которому он мог бы предать себя в послушание. Но по смотрению судеб Господних, он не обрел таковаго, и желаемаго душе своей послушания не улучил. Потому, возложившись на Промысл Божий, он стал пребывать один. Тогда блаженному было от роду 25 леть (1747 г.).

Но кто может высказать все его подвиги, когда он пребывал один с Единым Господом, объятый разженным к Богу рачениемъ? Кто мог изчислить его коленопреклонения и упражнения в псалмопении и ненасытном чтении св. Писаний? Каких не показал он — самопонуждения, воздержания, поста, алчбы и жажды, воздыхания, сетования! Каких не испустил молений, горьких слез и стенаний из глубины сердца! Каких не преодолел браней от гнева, похоти, взимающагося на разум Божий возношения и лютаго для безмолвника уныния и от прочих злых страстей! Каких не претерпел искушений и злостраданий, болезней и немощей и скорбей душевных и телесныхъ! Ко всему этому прилагались приражения недоумения, безнадежия и отчаяния, и страшныя и лютыя мысленныя борения, наносимыя от зависти бесовской. Но прилепляясь верою и любовию ко Христу Богу, побеждал все это юный старец о укрепляющем его Господе. И за победу каких от всего сердца и от всей души не излил он и не принес теплых слез и благодарений Христу Богу! Воздержание же его было таково: кроме субботних, воскресных и праздничных дней, вкушал он пищу через день однажды, и только сухари с водою. Нищета его и нестяжание были безмерныя; ибо он даже и рубашки не имел, а были у него один подрясник и ряска — все в заплатах. Но он так утешался своей нищетой, как иной своим богатством. И когда куда отходил, не запирал двери своей кельи; так как в ней и не было ничего кроме книг, которыя он брал из Болгарских монастырей, и читал прилежно с великим вниманием. Впрочем он скорбел и горько плакал о том, что лишился благодати Божией — святаго послушания. Так прожил юный старец, в одиночестве, подвизаясь и преуспевая от силы в силу духовную, полагая ежедневно восхождения в сердце своем и разжигаясь ревностию Божественною к большим подвигам, а вместе и наслаждаясь огнеросною Божественною любовию в тишайшем душеспасительном и радостотворном безмолвии три года с половиною.

Таковы были подвиги и злострадания юнаго старца! Ибо в том и состоит подвиг и брань истинных монахов против богоотступных сил диавольских, дабы грешная душа, хотящая спастись, понуждалась даже до крови и смерти противустоять и помощию Божиею побеждать их.

В то время, по смотрению Божию, прибыл из Валахии в Святую Гору вышеупомянутый старец, схимонах о. Василий, будучи вызван некоторым важным лицом. Нашел он там пребывавшаго в безмолвии о. Платона, и провел с ним несколько дней, поучая его и открывая ему о всех трех чинах монашескаго жительства[14], и о всех христианских таинствах от Святых Писаний. А о. Платон со слезами просил блаженнаго старца облечь его в мантию, что старец и исполнил, переименовав его из Платона Паисием. И стал Паисий учеником о. Василия. Тогда было ему 28 лет. Предав его Христу Богу и Пречистой Деве Богоматери, старец возвратился в Валахию, в свой скить Мерлополяну.

Потом так, как бы через три месяца, прибыл из Валахии во святую Гору молодой монах, именем Виссарион. Обшедши некоторых тамошних отцов, он искал себе наставника, и не нашел. Пришел он и к о. Паисию, и со слезами просил его сказать ему слово о спасении души и о том, каков должен быть наставник, которому можно бы было вверить свою душу. Вздохнув от сердца, блаженный заплакал, и немного помолчав, молясь в уме, сказалъ: братъ! о горестном деле понуждаешь ты меня говорить тебе, дабы обновилась болезнь сердца моего. Ибо и я также с великим тщанием и скорбию искал наставника, и не нашел. И много скорбей претерпел я, да и теперь еще терплю. Потому сочувствуя тебе (ибо вижу, что ты объят чрезмерною печалию, и боюсь, как бы не впал в отчаяние), скажу тебе немного, по силе немощнаго моего разума.

Спасение души, о котором ты меня вопрошаешь, не может с удобством иначе быть совершаемо, как только чрез истиннаго духовнаго наставника, который и сам понуждает себя исполнять все заповеди Господни, по слову Господа, говорящаго: иже сотворит и научить, сей велий наречется (Матф. 5, 19). Ибо как кто может наставлять другого на путь, которым сам не ходилъ? Должно прежде ему самому подвизаться до крови против всех страстей душевных и телесных, и при помощи Христовой победить похоть и ярость, и чрез смиренномудрие и молитву исцелить разумность души своей от безумия и гордости; также покорить душе сластолюбие, славолюбие и лютое сребролюбие — эти злыя эхидны мира сего, и прочия все злыя страсти, против которых Сам Господь Иисус был начальником брани и первым вождем победы над ними, по сказанному: будучи изведен в пустыню, Иисус постом, смирением, нищетою, бдением, молитвою и сопротивлением от Божественных Писаний отразил сатану, и даль венец победы сей на главу естества нашего, уча и нас тем же побеждать его, подавая нам и силу к тому (Лук. 4 гл.). И так кто всеми этими добродетелями последует Господу своему и приимет от Него служение, дабы и иных души врачевать, и на заповеди Его наставлять: тот, за смирение свое, получит вместе от Господа и силу победить и все вышеупомянутыя страсти (совершенно); а затем, по благодати Христовой, в нем просияет такое дарование Духа, по слову Господню: Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех (Матф. 5, 16). Таковой наставник самыми делами может и ученика своего безошибочно научить всем заповедям Христовым и всем добродетелям, в особенности же сим всеобъемлющимъ: смирению, кротости, нищете Христовой, долготерпению во всем, милосердию даже сверх силы, и горящей любви к Богу, и к ближнему от сердца нелицемерной, от которой рождается истинное духовное разсуждение. Такой наставник научит и душу свою полагать за все заповеди Христовы. Все это видя и слыша, учащийся от него, с верою и любовию последуя ему, может при помощи Божией, и чрез его наставление, преуспеть и получить спасение.

Такого, брат, следовало бы нам обрести наставника. Но увы, — какое наше время! Предвидя Духом Святым злополучие сего времени, Богоносные отцы, из жалости к нам, как чадам своим, в помощь нашу оставили нам все нужное в святых своих писаниях. По словам Божественнаго Симеона Новаго Богослова, по истине мало таких и в особенности ныне, которые были бы способны должным образом пасти и врачевать разумныя души. Пощение, бдение и образ благоговения может быть многие и показывают притворно, или и на самом деле усвоили, также и говорить от персей, и словами учить очень многие удобно могут; а чтобы чрез смиренномудрие и всегдашний плач и слезы отсечь страсти, и усвоить себе неотъемлемо всеобъемлющия добродетели, таковых весьма мало. В подтверждение же своих слов Пр. Симеон приводить свидетельство древних Святых отцевъ: ибо Божественнейшие отцы наши говорятъ: желающий отсечь страсти плачем отсекает их; и хотящий стяжать добродетели плачем стяжавает их. И так явно отсюда, что не плачущий на всякий день монах, ни страстей не отсекает, ни добродетелей не совершает, и никогда не бывает причастником дарований. Ибо иное есть добродетель, и иное дарование[15]. Потому и ближайший к нам Богоносный отец наш, Российское светило, Нил Сорский, все это с великим вниманием разсмотрев в Божественных Писаниях, и предвидя бедственные наши времена, и нынешнее человеческое нерадение, в своем предисловии на книгу свою советует ревнителям, говоря такъ: должно с особенным тщанием искать незаблудшаго наставника. Если же таковой не найдется, то святые отцы повелели нам учиться от Божественных писаний и наставлений Богоносных отцев, слыша Самого Господа говорящаго: испытайте писания, и в них обрящете жизнь вечную (Иоан. 5, 39). И если этот святой говорит это только о умном делании: то тем более необходимо обрести опытнаго делателя и незаблудшаго наставника в том, чтобы получить избавление души от всех злых страстей, и наставиться на правый путь делания заповедей Божиих.

Отсюда, брат, вытекает крайняя для нас необходимость с великою заботливостию и со многими слезами день и ночь поучаться в Божественных и отеческих писаниях, и с советом единомысленных старейших отцев обучаться исполнению заповедей Божиих и деланию Святых наших отцев. И таким образом, по милости Божией, при нашем самопонуждении, можем получить и спасение.

Слыша все это от о. Паисия, подумал тогда в себе монах Виссарионъ: чего еще искать? — И тот час пал со слезами к ногам о. Паисия, умоляя его принять к себе в послушание. Но о. Паисий и слышать не хотел о том, чтобы над кем начальствовать, так как сам желал жить в подначалии. А тот, с большим усердием припадая к нему со многими слезами, три дня неотступно просил его принять. Видя такое брата сего смирение и слезы, о. Паисий умилился и решился принять его, впрочем не как ученика, а как друга, дабы жительствовать средним путем вдвоем. И кому Бог подаст более разумения в св. Писании, чтобы друг другу открывать волю Божию, и возбуждать к исполнению заповедей Божиих и ко всякому доброму делу; также отсекать друг перед другом свою волю и разсуждение, слушаться в добром друг друга, иметь одну душу и одно произволение, и все потребное для жизни иметь общим. И таким образом, определив начало, стали жительствовать единодушно по правилам Св. Отцев. И утешался юный старец душою своею, что по благодати Божией обрел мир душевный в сожитии с единомысленным братом, ради отсечения друг перед другом своей воли и разсуждения, — что по определению отцев есть послушание. Вместо же отца и наставника они имели учение святых и Богоносных отцев наших. И пребывали они в мире глубоком, подвизаясь, горя духом, и повседневно полагая благое начало, дабы преуспевать в совершенное смирение и любовь к Богу и ближнему и друг к другу чрез исполнение Святых Божиих заповедей.

Но не долго наслаждались они таким тихим сладким о Боге, утешительным для души безмолвным житием, — всего четыре года и немного более (1754 г.). Ибо другие братия Святой горы и приходящие из мира, слыша и видя такое их мирное и любовное о Боге жительство, и сами имея великую к сему ревность, неотступным своим молением стали убеждать старца принять их в ученики. Он же много лет отказывался от сего, и не принимал иного четыре года, а иного три. Напоследок, будучи убеждаем то непрестанным усиленным их прошением, то плачевным молением жившаго с ним весьма братолюбиваго монаха Виссариона, начал и против своего желания принимать по одному, возлагаясь на всемогущий промысл Божий о душевном и телесном их окормлении. И в скором времени собрались около него братии восемь человек Молдавскаго происхождения. Поелику же они не помещались в двух калибахъ[16], то необходимо было им приобрести келлию с церковию Святаго Константина. Тогда начали присоединяться к обществу старца Паисия и братия Славянскаго народа. И собралось всех двенадцать братий. И начали вычитывать и петь правило в церкви по Молдавски и по Славянски. — Оказалась теперь крайняя нужда в иеромонахе и духовнике. И вот, согласившись, все братия начали усиленно смиренным своим молением упрашивать старца принять священство и духовничество. Но он и слушать о сем не хотел, говоря, что он по этой причине и из Валахии ушел. Однако как он не отказывался от сего со слезами, они все более и более также со слезами припадая к ногам его, просили и умоляли не презреть прошения их, предлагая ему многия важныя и благословныя причины, в особенности же следующую. Когда мы бываем на исповеди у других духовников, говорили они, то советы и заповеди, подобающия нашему жительству, которыя мы от тебя принимаем, они своими советами опровергают; и от того мы получаем большой душевный вред. Ибо и из духовных многие, или летами, или разумом, юны. И Божественное Писание говоритъ: Горе тебе граде, в нем же царь твой юн (Еккл. 10, 16). Приведши эти слова, святые отцы говорятъ: горе братиям, у которых начальник или духовник молод и с цветущим телом, к тому же в особенности если неопытен в духовной жизни, который не стяжал ни праваго разума и духовнаго по Богу разсуждения, и не ведает многообразия страстей и немощей душевных и телесных. Ибо если бы он был усердным исполнителем заповедей Христовыхъ: то по своей мере не лишен бы был и дарований от Господа, какъ-то: духовнаго разума и разсуждения, милосердия, смирения и любви к Богу и ближнему, — каковыя добродетели суть всеобъемлющия, или главныя и первейшия. Это подтверждает и Св. Симеон Новый Богослов, говоря, что невозможно вседушно ищущему и толкущему, по слову Господню не получить и не обогатиться дарованиями[17]. Это и многое другое высказывали братия, с плачем припадая к блаженному. А кроме того и почтенные старейшие отцы Святой горы всячески просили и увещавали его не отказываться от иерейства; ибо знали, что он достоин был сего, и мог, при помощи Божией, привести многия души ко Господу чрез свои наставления, в особенности же любовию и смирением своим. И потому они неослабно советовали ему, даже с угрозою за преслушание, принять сан священный, говоря: как же ты будешь учить братию послушанию и отсечению своей воли и разсуждения, будучи сам преслушником и презрителем слезнаго моления стольких просителей и насъ? Разве не знаешь, что породило преслушание? Тогда старец, видя себя в такой со всех сторон тесноте неудобоизбежной, и против воли покорился, сказав со слезами: воля Божия да будетъ! И рукоположен был во иерея, и определен духовником. И была великая радость чадам его духовным.

Потом, когда Господь умножил братию, так что они не помещались в церкви и келлиях святаго Константина, тогда старец Паисий, по совещанию с своими братиями, выпросил ветхую и праздную келлию Св. Пророка Илии тогоже монастыря Пандократора, а вместе и благословение от Святейшаго Патриарха Серафима, пребывавшаго в то время в том же монастыре. И начали с основания устраивать скит во имя Св. Пророка Илии. Построили церковь, трапезу, пекарню, поварню, странноприимницу и шестнадцать келлий. Ибо старец имел намерение более пятнадцати братий отнюдь не принимать; потому и келлий приготовлено было на такое число. Тогда все они вместе с радостию переселились в скит, благодаря и прославляя Бога за то, что Он благоволил им средний путь монашескаго жительства переменить на общежитие. Тогда более строго установил старец отправлять и правило церковное по чину Святой горы, разделив братию на две части, Славян и Молдаван. Затем он имел надежду, после таких трудов жить поспокойнее; а между тем подпал еще большим трудам. Ибо многие из братий Святой горы и из новопришедших, видя такое у него в церкви благочиние, т. е. в пении и чтении смирение, тихость и благоговение, и предстояние всех братий в церкви с благоговением и страхом Божиим, слово же в деле иереев и эклисиархов самое нужное, и отправлявшияся ими службы с благоговением и кротостию, а вне церкви на общих послушаниях ручные труды со смирением и молчанием, и между братиями всегдашний от сердца мир, любовь и отсечение своей воли, к Старцу благоговейное послушание с верою и любовию, а со стороны Старца к духовным своим чадам отеческое милосердие, распределение по послушаниям благоразсмотрительное, во всяких телесных потребностях ко всем сострадание и нелицемерную любовь, — все это видя, возревновали горячею ревностию присоединиться к такому жительству. И потому неотступно своею просьбою, со слезами и частыми поклонами, убеждали его и против желания принимать их. За неимением же келлий, по необходимости, внизу под келлиями, к каменной стене пристроивали по две и по три келлийки. — Все они вообще трудились в рукоделиях. Сам Старец днем, вместе с братиями, делал ложки, а ночью списывал отеческия книги. Ибо вся жизнь его проходила во всенощном бдении, и более трех часов в сутки он не мог спать. Писание же отеческих книг состояло собственно в переводе их с греческаго на славянский язык. Ибо Старец, при помощи Божией, скоро обучился не только простому греческому, но и еллинскому языку от одного из своих братий, по имени Макария, хорошо знавшаго сей язык, и по началу переводил книги под его руководством.

Вследствие сего добрая молва о старце Паисии разнеслась по всей Святой горе, и все относились к нему с почтением и любовию; ибо удивлялись многим Божиим дарованиям в нем, и прославляли Бога. Он был там духовником многим великим отцам, как и самому выше упомянутому Святейшему Патриарху Серафиму. И святитель этот часто посещал его иногда по немощи на осле, а иногда и пешком приходил в скить, который отстоял от монастыря как бы на полчаса ходьбы. Тут они с наслаждением беседовали о духовных и душеспасительных предметах и о вере и о разуме духовном, о мужественном подвижничестве и о дарованиях наставника по разуму и учению Богоносных наших отцев, вместе утешаясь душами, и горя духом подражать вере их. Не один раз в год бывало и то, что Святейший Патриарх и начальствующие отцы монастыря Пандократора, по любви своей к старцу, просили его придти к ним в монастырь, и в день воскресный или какой-либо праздник отслужить самому Божественную Литургию с монастырским диаконом в великой церкви. Служил он там по гречески неспешно и благоговейно, со страхом Божиим, непрестанно омочая ланиты свои слезами; ибо он никогда не мог без слез отслужить Святую Литургию во всю свою жизнь. Видя это, Святейший Патриарх, стоя также со слезами, приговаривалъ: слава Тебе, Господи, слава Тебе! А стоявшие в олтаре, видя его всего так к Богу простертым и как бы измененным и плачущим, едва могущим говорить возгласы, на столько умилялись и плакали, что иные не могли и стоять в олтаре по причине слез, выходили оттуда и, удивляясь благодати Божией, прославляли Бога.

Одновременно с старцем Паисием жил на Святой горе в Капсокаливском скиту, иной старец Молдаванин по имени Афанасий, с учениками своими. По летам он был старше о. Паисия. Сей Афанасий, по наветам лукаваго, завидуя славе старца Паисия, начал в слух многим разносить злохуления против него, называя его не только льстецом и прельщенным человеком, но и еретиком. Он хулил и священную умную молитву, которой старец Паисий научал своих братий. Слыша все это, о. Паисий долго терпел так, как будто и ничего не слыхал. Но Афанасий, разжегшись до нетерпимости завистию, написал и послал к нему письмо. В начале оно имело видь дружелюбнаго наставления, а за тем содержало многия хулы, укоризны и многия неправыя мудрования. Получив это письмо, старец Паисий, разсмотрев все в точности, пошел к своему духовнику, объяснил и прочитал его. Затем, вместе с духовником, они пошли к другим старцам соборным духовникам по сему делу. Все они, разсмотревши оное писание, оскорбились, и велели о. Паисию написать ему ответ, обличая его заблуждение и неправое мудрование. Вместе с тем они согласились, что если старец Афанасий не раскается и не испросит прощения, обличить его на соборе Святой горы. Как духовные отцы повелели блаженному, так он и сделал. Обличив невежество Афанасия четырнадцатью главами, в которых выяснено было его заблуждение, и опровергнуты были хулы и клеветы, он послал эти главы к нему. Прочитав их, Афанасий сознал свою погрешность, зазрел себя, раскаялся, и пришедши к старцу Паисию, просил у него прощения. Старец же Паисий с радостию простил его, и дружелюбно побеседовав с ним, открыл ему с любовию о своем с братиею жительстве волю Божию, и отпустил его с миром.

Так пребывал в своем скиту старец Паисий. Братий же у него со дня на день прибавлялось. Собралось уже более пятидесяти человек. И никаким образом он не мог избежать того, чтобы не принимать со слезами и усердным молением просивших его принять их в послушание. Чего только он не говорилъ? И чего не выставлял им на видъ? И недостаток в келлиях, и трудность послушания, и нужду в телесных потребностях, и во всем скудость. Но чем более он с кротостию отказывал им, тем более и более они, припадая к стопам его, с плачем и рыданием умоляли его принять их. И будучи убеждаем слезами их, как отец милосердый и исполненный любви к ближним, Старец принимал, возлагаясь на всемогущий Промысл Божий о душевном и телесном окормлении их, как и выше было сказано. Потому многие почтенные отцы советовали о. Паисию взять в свое распоряжение монастырь, называемый Симонопетр; ибо он был празден, так как был в долгу. Подал Старец о сем прошение Собору Святой горы, и немедленно дано было ему на это благословение. И так взяв с собою половинную часть братий, Старец переселился в монастырь. О долге же монастырском он немного что-то слышал. Но в монастыре этом пришлось ему прожить только три месяца. Ибо Турки заимодавцы, услышав, что в монастыре собралось общество монахов, немедленно пришли требовать долг; и взяли насильно с неповиннаго Старца сем сот левовъ[18]. Вследствие сего, убоявшись других заимодавцев, он возвратился в скит.

Пребывая же в скиту, и видя столь великую тесноту и скорбь братий, старец Паисий сокрушался и весьма скорбел душею, представляя неудобность места и совершенную невозможность общежития на Святой горе такому единодушному обществу, и впереди не видя надежды к благоустроению обители. И вот с общаго совета стали они готовиться к переходу в Валахию в страну Мунтянскую. Узнав об этом, Святейший Патриарх Серафим и другие почтенные отцы Святой горы весьма начали сожалеть о том, что Старец намерен удалиться от них. Пришедши к нему в скит, они много увещавали и просили его не оставлять Св. гору. Но когда узнали такую их крайнюю нужду и великое утеснение для братства и печаль самого Старца, то сказали: воля Божия да будетъ!

И упал Старец к ногам Святейшаго Патриарха, лобызая их со многими слезами, и прося у него последняго благословения. Также и Святейший Патриарх плакал, и со многим сожалением благословил его, обнимая и лобызая главу его, и со скорбию возвратился в свой монастырь. Старец же распростился и со всеми духовными отцами, испросив у всех на путь молитв и благословение.

III. Возвращение Старца Паисия с учениками в Валахию.

Когда все готово было к отбытию, нанял Старец два корабля, и в один вошел сам с своими учениками Славянами, а в другой отец Виссарион с Молдаванами. Всех братий тогда у него было шестьдесят четыре человека. При помощи Божией, они благополучно доплыли до Царьграда, а от Царьграда до Галаца; и вышедши на сушу, прибыли в Валахию, в скит именуемый Варзарегита. Но так как места для жительства в стране для них не нашлось, то старец Паисий по этому поводу прибыл в Яссы, где и принят был с любовию митрополитом Гавриилом и благочестивым господарем Григорием Каллимахом воеводою. В удовлетворение нужд Старца с братиею дан был ему в распоряжение монастырь Сошествия Св. Духа, именуемый Драгомирна со всеми его вотчинами. Благочестивый воевода утвердил грамотою, чтобы монастырь этот, со всем его братством, был свободен от всех податей; а Преосвященный митрополит попросил Епископа Радоуцкаго, чтобы передал старцу Паисию монастырь со всякою любовию и подобающею честию. И вселился там Старец со всем собором своего братства, благодаря и прославляя Бога, с радостными слезами, о непостижимых судьбах Его и безконечном милосердии, что приклонил сердца всех на любовь и милосердие к ним странным.

Спустя немного времени пришел посетить старца Паисия с его братиею, из скита Мерлополяны Валахской страны, любезнейший его, еще и в училищах бывший друг, иеромонах отец Алексей, также ученик старца Василия, и прожил в монастыре Драгомирне всю зиму, будучи задержан здесь любовию старца, ибо они часто наслаждались духовными беседами. И возжелал старец Паисий, дабы отец Алексий постриг его в схиму, так как оба они были учениками одного старца. Желание о. Паисия было исполнено, но имя ему не было переменено; а как он наименован был Паисием при постриге в мантию от старца Василия, такое имя оставлено было ему и в схиме. От сего случая все братство было в неизреченной радости. После же праздника пресветлаго Воскресения Христова, когда о. Алексий возвращался во-свояси, старец Паисий со всеми братиями провожал его с великою любовию и благоговением. Этот о. Алексий после старцев отцев Василия и Феодосия был в скиту Мерлополяне старцем.

После сего блаженный старец Паисий, отдохнув немного от трудов, начал возобновлять и установлять чин своего общежития по уставу Богоносных отцев наших, Василия Великаго и научившихся от него Феодосия Великаго и Феодора Студита, начальников общежития. Это не то значило, чтобы чин этот только начинался; ибо он еще на Святой горе введен был старцем Паисием среди своего братства, и соблюдался; но после перемещения, соединеннаго с суетою, он действительно как бы вновь начинался, и обновляясь устанавливался. — Во первых, в церкви положено было соблюдать чин Святой горы, по уставу Православной Соборной Восточной Церкви, как и прежде было. Петь определено было на правом клиросе по Славянски, а на левом — по Молдавски. Во вторых, положено было, чтобы никто из братий ни под каким видом не дерзал что-либо из вещей называть: это мое, а это твое; но все посылаемое от Бога, иметь общим, с завещанием строго соблюдать правило общежития. А что кому было нужно, всем подавалось от Старца. Трапеза для всех была общая, кроме больных, весьма престарелых и калек. Послушания внутри монастыря, как то: в поварне, пекарне и прочия должны были исполняться самими братиями. Разныя рукоделия, нужныя в общежитии, братия должны делать со страхом Божиим, и каждый по силе своей, а не насильно и с смущением. В общих некоторых послушаниях преслушание, прекословие и самочиние, которыми разоряются заповеди Божии, должны были быть изгнаны из души всякаго брата; а чтобы вместо сего первенствовали и царствовали в братстве послушание, смирение, терпение и мир, любовь и страх Божий, и над всем сим всесовершенное отсечение своей воли и своего разсуждения. На общих послушаниях положено было блюсти молчание уст; в уме же да действуется тайно и хранится молитва. И сам старец часто выходил с братиями на общия послушания, и вместе со всеми трудился со всяким смиренномудрием, молчанием и молитвою, подавая собою всем пример смирения и любви, и говоря: братия! никто из вас не должен оставаться в праздности, кроме крайне немощных и престарелых; ибо от праздности раждается всякое зло. В келлиях на едине братия должны упражняться в чтении писаний Богоносных Отцев и молитве, умом в сердце художественно совершаемой, по преуспеянию каждаго, полагая по силе частые поклоны со слезами. Все братия, и в особенности новоначальные должны были всякий вечер открывать свои помыслы духовным отцам. Ибо откровение это есть основание истиннаго покаяния и прощения грехов, и надежда спасения душе, с печалию истинно кающейся в грехах. А если бы случилось между некоторыми братиями какое-либо неудовольствие, то непременно в тот же день должно было последовать и искреннее примирение, по Писанию: солнце да не зайдет в гневе вашем (Ефес. 4, 26). Если же кто так ожесточился бы, что и не захотел бы примириться, таковаго старец подвергал отлучению, чтобы он и на порог церковный не вступал, и молитву „Отче нашъ“ не читал, пока не смирится. — На послушания вне монастыря старец определял и посылал таких братий, от которых не могло бы произойти какого либо соблазна для мирян, ни вреда для душ их самих. — Если за каким либо делом неизбежно следовало бы нечто, ведущее к преступлению заповеди, то повеленное дело должно было оставлять. Лучше, говорил старец, оставить дело без исполнения, нежели презреть заповедь Божию и подвергнуться вечному осуждению. Вообще же сказать: в обители, как внутри, так и вне, во всех послушаниях, старец Паисий всегда старался, чтобы между всеми братиями были мир и любовь по Богу, благоговение и страх Божий, смирение и повиновение со всесовершенным отсечением своей воли и своего разсуждения пред Старцем и друг перед другом.

Также ввел старец Паисий в своей обители и все прочие порядки, по уставу св. Василия Великаго и других Богоносных Отцев, заповедав хранить их ненарушимо, и заключив угрожением за преступления духовными епитимиями, вместе с тем изливая на всех своих духовных чад отеческое свое милосердие, и нелицемерною любовию всех объемля и согревая и поучая, благоразсмотрительно определяя послушание каждому по его силе, дабы все трудились благодушно и с усердием. — Больных, весьма немощных и престарелых повелел старец лечить в больнице и всячески успокоивать возлюбленному брату Гонорию, который несколько знаком был с врачебным искусством. Муж этот и духовною беседою мог утешать, и в телесных нуждах был весьма милостив; ибо чрез святое и усердное свое послушание и смирение преуспел в горячую любовь к Богу и ближнему и в разум духовный. Потому и блаженный старец имел сего прелюбезнейшаго ему брата над больными, как свой глаз. Ему только одному и дана была свобода, ради больных, самому брать в келлии старцевой деньги, сколько-бы он ни захотел. Его же после своей кончины по прошествии одного года (1795), Старец, по воле Божией, взял к себе и в небесный покой.

Затем, все время проживая с братиями природными Молдаванами, вышеупомянутым Макарием и Илларионом Даскалом и с другими, знавшими Еллиногреческий язык, старец Паисий трудился в переводе Отеческих и Богословских книг на Молдавский и Славянский языки. И когда, в зимнее время, все братия собирались с послушаний внемонастырских, и наступал пост Рождества Христова: тогда старец начинал, из переведенных им книг, говорить поучения ко всему вообще братству с первой недели поста, и продолжал до субботы Лазаревой. Каждодневно, кроме воскресных и праздничных дней, собирались все братия по вечерам в трапезу, зажигались свечи, и приходил Старец. Он садился на обычном своем месте, и читал или подвижническую книгу Св. Василия Великаго, или Св. Иоанна Лествичника, или Св. Дорофея, или Св. Феодора Студита, или Св. Симеона Новаго Богослова, или инаго какого-либо из Богоносных отцев. В один вечер читал он поучение на Славянском языке, а в другой на Молдавском, И когда на одном каком либо языке бывало поучение, тогда братия другаго языка читали для себя повечерие. А старец, читая поучение, в то же время толковал, приводя свидетельства из Святаго Писания обоих заветов и из учения Богоносных отцев, и говорил (примерно) такъ:

Братия и отцы! С болезнованием сердца нам должно заботиться (о спасении душевномъ), как учат Божественные отцы. Ибо Св. Иоанн Лествичник говоритъ: хотя бы мы и великие подвиги проходили в жизни нашей, но если мы не приобрели болезнующаго сердца, то все они притворны и суетны“[19] И Григорий Синаит говоритъ: болезнование сердечное и смирение и труд послушания, по силе каждаго, с правотою сердца обыкновенно делают дело, как оно есть по истине“. — И еще он же говоритъ: „всякое делание, телесное и духовное, не имеющее болезнования или труда, никогда не приносить плода проходящему его; потому что с нуждею восприемлется Царствие Небесное, говорит Господь, и нуждницы восхищают е (Матф. 11, 12). — Многие много лет делали или делают безболезненно и поелику не приболезненно, с горячим усердием сердца, поднимали и подъемлют труды покаяния, то оказывались и оказываются чуждыми чистоты и непричастными Духа Святаго. — И еще: с небрежением, леностию и слабостию делающие, может быть, как им думается и много трудятся; но никогда не собирают плодов. А кроме сего безболезненно монашествующие от уныния впадают в неполезныя попечения и помрачаются“.[20] И Св. Симеон Новый Богослов говоритъ: посему я и говорю, что те, которые покаянием и слезами, смирением, послушанием и терпением, паче же нищетою и злостраданием, и перенесением насмешек и поруганий не подражали страстям Христовым, и причастниками поносной смерти Его не были, не бывають здесь причастниками и духовнаго Его воскресения, и не получають благодати Св. Духа. — За какия же другия дела прославимся с Нимъ? Ибо Божественный Павел говоритъ: если с Ним страдаем, то с Ним и прославимся (Римл. 8, 17). Если же мы стыдимся подражать страстям Его, которыя Он претерпел за нас, и живеть в нас нежелание терпеть это, т. е. земное мудрование плоти: то явно, что и славы Его не будем причастниками[21]. И еще: без покаяния и слез, как мы сказали, ни одно из сих (дарований) ни в нас самих, ни в других некоторых никогда не было и не будет. Ибо и из Божественных писаний никто не докажет, чтобы кто либо из людей возмог без слез и всегдашняго умиления очиститься от страстей, или соделаться святым, или принять Духа Святаго, или узреть Бога, или ощутить Его посещение внутрь себя, или когда принять Его совершенно обитателем в сердце свое, — если т. е. не предварит покаяние и умиление. — Сie же все соделает Божественный огнь умиления вместе со слезами, или лучше посредством слезъ[22]. И еще говоритъ: смотрите, как бы вам не обмануться мнением, будто имеете в себе Христа, ничего не имея, и не отойдти из сей жизни с пустыми руками. Тогда вы восплачете и возрыдаете[23].

Все это старец Паисий говорил от Богоносных отцев братиям со слезами, убеждая их, дабы понуждались с горячим усердием к исполнению заповедей Христовых. Ибо все его учение, болезнование и попечение (о братияхъ) направлялось к той цели, чтобы все вообще, всем сердцем и всею душою хранили заповеди Божии, дабы время, данное от Бога на покаяние, не прожить в нерадении и не остаться безплодными. В конце же поучения старец всегда прилагал и некоторое нравоучение об исправлении случавшихся между братиями погрешностей. Ибо он, более иных страстей, особенно боялся совращения (с пути истины) и падения юных и злолютой страсти сребролюбия, лучше же сказать — златолюбия и веществолюбия — корня всех зол, как сказано в Божественном Писании (1 Тимоф. 6, 10); почему и почти на всяком поучении приводил в пример Ананию и Сапфиру. Ибо он достоверно наперед знал, — о чем и весьма скорбел, — что если эта злолютая страсть любоимения воровски войдет в его братство, и если увлекутся ею любители ея: то заведенное им общежитие немедленно разорится до основания; что впоследствии и случилось. В самом деле, открыто и дерзновенно говорить — это твое, а это — мое, и иметь собственность, и каждому заботиться о себе и питаться, не есть ли это всесовершенное разорение единодушнаго общежития. Потому еще издавна в монастырях Драгомирне и Секуле, предохраняя братию (от упомянутой страсти), он прикровенно обличал их; и показывая путь делания заповедей Христовых, часто со слезами увещавал их говоря:

Братие! если будете усердно понуждаться к чтению Отеческих книг, и чрез содержащееся в них учение всегда себя исправлять и разогревать (души свои), по сказанному: согреяся сердце мое во мне, и в поучении моем разгорится огнь (Пс. 38, 4): также если будете понуждать себя к прилежному молению на всякий день со слезами пред Богом и к деланию святых Его заповедей: то подастся вам от Христа Бога теплое усердие и ревность. И пусть никто не говорит, что невозможно на всякий день плакать. Ибо говорящий сие говорит и то, что невозможно и каяться на всякий день. И таковые извращают и самую заповедь Господню как говорит Божественный Симеон Новый Богословъ[24].

Прежде же всего этого должно вам, братие, несомненно, с твердою верою и теплою любовию, приступить ко Господу, и, по слову Его, всесовершенно отречься мира сего и всех его красот и сладостей, а еще и своей воли, и своего разсуждения, и быть нищими духом и телом. И таким образом возжется в душах совершенных святая ревност. По времени же, при возрастании сего делания, подадутся от Господа, по мере делания, слезы, плач и малая некая надежда в утешение души; а потом алчба и жажда правды, то есть разженное усердие дабы ко всем заповедям Его направляться (Пс. 118, 128), как то: к смирению, терпению, милосердию и любви ко всем, в особенности же к бедствующим душевно, также и к больным (теломъ), злостраждущим и престарелым, что все, по Божественному Апостолу, суть плоды Духа. И чтобы сносить немощи ближняго, и полагать душу свою за брата, и претерпевать случающияся искушения, то есть обиды, поношения, укоризны, досаждения, и от всей души прощать друг другу всякия огорчения и оскорбления, и чтобы любить врагов, благословлять кдянущих вас, добро творить ненавидящим вас, и молиться за творящих вам напасти, что все суть верховныя заповеди Христовы. Ко всему этому и чтобы мужественно и со благодарением претерпевать находящия и телесныя многоразличныя искушения: немощи, болезни, раны, лютыя и безутешныя временныя злострадания ради вечнаго спасения душ своих. И таким образом вы достигнете в мужа совершенна, в меру духовнаго возраста исполнения Христова (Ефес. 4, 13). И если пребудете в таком самопонуждении, то устоит и общежитие это до тех пор, пока Господь восхощет. Если же вознерадите о том, чтобы внимать себе, и о чтении книг отеческих, то отпадете от мира Христова и любви, то есть от делания заповедей Христовых, и водворится между вами мятеж, молва и неустройство, душевное смущение, малодушие и безнадежие, друг на друга роптание и осуждение. И за умноженение сих беззаконий иссякнет любы многих (Матф. 24, 12), вернее же сказать, мало и не всех. И если так это будет, то вскоре разорится и общежитие это, сначала душевно, а по времени и телесно.

Этими и подобными им весьма многими наставлениями старец Паисий издавна, как сказано, со слезами предохранял всех, малых и великих, молил и увещавал твердо и всею душею держаться тихаго, мирнаго и любовнаго, по заповедям Христовым, жительства. И такое имел он дарование, что словами своими и самаго унылаго мог воздвигнуть к ревности, и печальнаго утешить. А когда не мог инаго, весьма смутившагося и скорбящаго душею, умиротворять словами, такого уверяя, со слезами увещавал и утешал, говоря, что радуется Господь о его покаянии, и убеждал иметь твердую надежду на милосердие Христово; инаго же наконец в потребностях утешал своею щедродательностию. А где было нужно, обличал, запрещал, умолял, отлучал и долготерпел. По многократном же повторении сих способов, если иной не исправлялся, такого удалял (из обители). И так, к одному только ожесточенному, самочинному и развратившемуся, с прещением гнева Божия, относился он строго-взыскательно, как об этом выше кратко сказано. Тут он являлся, как некий грозный судия, гневаясь на таковаго, пока не смирится и покается; и тогда утешал его, наставляя и вразумляя ко исправлению с любовию и со слезами. И никто не отходил от него не исцеленным.

О гневе же своем сам старец одному духовному брату, на вопрос его, ответил такъ: а что я с гневом укоряю вас, то дал бы Господь и вам иметь таковой гневъ! Ибо я поставлен в необходимость противиться стремлениям каждаго из вас; и пред иным показываться имеющим гнев, котораго, по благодати Божией, я никогда не имею, а пред другим плакать, дабы тем и другим, или, как говорит Апостол, десными и шуиими доставить вам пользу. Быть же рабом страсти гневной да не будет мне! Подобным образом и когда говорил что в нравоучение братиям, возбуждая в них любовь и дерзновение к нему, часто так беседовалъ: не хочу я, братие, чтобы кто меня боялся, как какого страшнаго властелина; но чтобы все любили меня, как и я люблю вас о Господе, как моих духовных чад.

Скажем и о разсуждении сего пастыря духовнаго. Такой установлен был в его братстве порядок, чтобы всякий духовный отец объяснял ему о всяком брате, котораго сам не мог умиротворить, и о причине его смущения. Причины же скорбей приключались братиям, как человекам, таковыя: друг другу прекословия, укоризны и досаждения, и подобное сему. И когда какой либо брат, одержимый скорбию, входил к старцу в келлию, старец уже уразумевал, что у него на сердце; и вскоре, преподав ему благословение, сам, предваряя его, начинал безпрерывно беседовать к нему, не давая самому ему говорить; и сладчайшими и утешительными словами своими далеко отводил ум его от постигшей его скорби. Во время же своего беседования старец всматривался в лице онаго брата, и замечал устроение его нрава, разум и послушание. И если брат был человек разумный, то старец имел обыкновение высказывать ему что либо высокое, и затем приводил толкование онаго Богоносными отцами. К сему прилагал и еще нечто более высокое, и так удивлял и утешал его душу, что тот от радости духовной вменял все мирское — славу, радость и скорби в мерзость и мечту. Если же брат был простец, то речь свою к нему старец заимствовал или от обычных дел, или от святаго послушания, и своими дивными словами восхищал ум его от скорби, и этого опять так утешал, что он от радости духовной укорял и себя и приключившуюся ему скорбь. А потом брат, или тот или этот, войдя в себя, и ощутив свою душу исполненною мира и радости духовной, бывшия же смущение и скорби исчезнувшия как дым от ветpa, уже ни о чем не вспоминая, но приняв от старца благословение, отходил в радости, благодаря Бога. О, Божественная мудрость и любовь сего блаженнаго отца! Призывал брата не с тем, чтобы укорить его, или побранить, или подвергнуть запрещению, но дабы утешить его, и умиротворить душу его и сердце. А как и что можно сказать о его сладкоречии? Ибо все его духовныя дети готовы были повседневно стоять пред ним неотступно, дабы наслаждаться зрением светлаго его лица и сладкою его беседою. Потому и все братия, малые и великие проводили дни свои в глубоком мире, любви и радости духовной. — До девятаго часа (вечера) двери у старца никогда не затворялись. Ибо иные приходили к нему по причине телесных потребностей, а другие с нуждами душевными. И с одним старец плакал; а утешив его, с другим радовался, как будто и скорби никакой не имел. По душевному своему устроению старец был, как незлобивое дитя, по истине безстрастный и святый муж. Никогда не видели его скорбевшим о чем либо вещественном, хотя бы и важная какая случилась убыль. Тогда только он скорбел, когда видел какого либо брата, в чем либо преступающаго заповедь Божию, особенно по произволению. Ибо и за одну малейшую заповедь Владыки Христа старец готов был душу свою положить и говорилъ: пусть все наше (приобретение) разорится, пусть погибнет и дело какое-нибудь; только бы соблюдены были нами заповеди Божии, и ради их души наши.

Многократно старец Паисий говорил духовным своим детям и сие: когда я вижу чад моих духовных подвизающимися и понуждающимися к хранению заповедей Божиих, и отсекающих волю свою, и неверующих своему разсуждению, и живущих в страхе Божием и со смирением проходящих святое послушание: то такую неизреченную радость ощущаю в душе моей, что не желаю большей радости иметь и в царствии небесном. Если же вижу некоторых нерадящих о заповедях Божиих, и держащихся своей воли, верующих своему разсуждению, и живущих без страха Божия, и святое послушание презирающих, от самочиния же и самоугодия объятых леностию и ропщущих, то такая печаль объемлет мою душу, что большей печали для меня и во аде не может быть, пока не увижу их истинно покаявшихся.

И начали братия от поучений отца своего и от чтения Божественных писаний разогреваться (сердцами своими) и преуспевать в любви к Богу и в терпении, заповеданном Иисусом Христом, хотя и не все в одинаковой мере. Ибо это и невозможно. Но одни из них, которые и были в большом количестве, достигли великой любви к Богу и ближнему, и чрез послушание и смирение совершенно умертвили свою волю и разсуждение, считая себя прахом и перстию и подножием всех братий, и даже окаяннейшими всей твари. Ибо непрестанно, в тайне своего сердца, укоряя себя пред Богом, они претерпевали поношения, безчестия, укоризны, досаждения и всякий род искушений с великою радостию и великим благодарением Бога, принимая все это как благодать Божию, и всегда желая сего. Другие же, в меньшем количестве, падали и возставали, т. е. согрешали (малыми грехами), и тот час каялись, претерпевая также укоризны, поношения, и искушения, хотя и с трудом и горечью; однако вседушно понуждались достигнуть первых, и о сем усердно и со слезами непрестанно молились Богу. А иные, немногие числом, были слабы и немощны душею, как младенцы, не имея еще возможности принимать твердую пищу, т. е. претерпеват укоризны и поношения. Для воспитания своего они еще требовали млека милости и человеколюбия и снисхождения к их немощам, пока не достигнут духовнаго возраста терпения. Они восполняли скудость свою одним только благим произволением и всегдашним самоукорением, многократно и выше силы своей понуждаясь претерпевать укоризны и поношения и оставлять свою волю, великий труд и пот, как кровь, изливая пред Богом, и в этом непрестанно прося помощи у Бога. Таковые хотя были самыми немощными, однако сочтены будут у Бога, как понуждающие себя ради получения царствия небеснаго. — Вообще же все, хотя, как сказано, и не в одинаковой мере, понуждали себя исполнять заповеди Христа Бога нашего, и жить по учению Богоносных отцев. Ибо, как говорит св. Исаак, сокровенное делание заповедей врачует душевную силу. И сie произошло не просто и как ни есть, так как написано, что без кровопролития не бывает оставления (Евр. 9, 22)[25].

Радовался блаженный старец, видя духовных чад своих так усердно подвизавшимися; благодарил и прославлял со слезами Бога, а вместе и молил Его укрепить их Своею благодатию на больший подвиг; и непрестанно поучая, возбуждал их к большему усердно, говоря: чада! не унывайте, куплю деюще (Лук. 19, 13). Ибо се ныне время благоприятно, се ныне день спасения, говорит Апостол (2 Кор. 6, 2). И можно было тогда видеть в монастыре Драгомирне монашеское жительство, как новое чудо, или Богонасажденный земной рай. Ибо люди, будучи живы, отсекши свою волю ради любви Божией, волею своею и всеми чувствами были для мира сего мертвецы, т. е. как слепые, немые и глухие. Но как можно подробно высказать их сокровенное делание? Разве только скажем немногое, как то: о их сокрушении сердечном, глубоком смирении, о страхе Божием и благоговении, о внимании и молчании мысли, о приснодвижной в сердце молитве, горящей неизреченною любовию ко Христу Богу и ближнему; так что многие из них не только на едине в келлии, но и в церкви и в собрании на послушаниях, и во время беседы духовной, непрестанно источали слезы. А это показывало в них плоды Духа, т. е. веру, кротость и их любовь сердца к Господу. Справедливо сказал Св. Исаакъ: собрание смиренных возлюблено Богом, как собор Серафимовъ[26]. Во время такого мирнаго пребывания братства в монастыре Драгомирне, приключилась и скорбь блаженному старцу и всем братиям. Первый единодушный его друг, о. Виссарион, по Божиему благоизволению, отошел ко Господу на вечный покой. Как старец, так и все братия горько плакали о нем. И установил старец ежегодно совершать в память его соборную панихиду, и всему братству предлагать праздничную трапезу. Что и продолжалось до кончины старца Паисия.

Таково было оное благоговейное и исполненное святыни братство в монастыре Драгомирне, в котором старец Паисий многими трудами и слезами возобновил древний монашеский единодушный чин. Ибо смотрением Божиим совокупив многия души во единодушие и единомыслие и связав их любовию Божиею и смирением Христовым, он сам перваго себя во всем поставил примером для всех, и утвердил общее жительство, имевшее все подобие общих житий Святых отцев. И все братия понуждались, сколько возможно, следовать и подражать жительству сему и хранить чины и уставы его в те (по выражению современника) бедственныя и плачу и рыданию достойныя времена.

Но тогда как братство старца Паисия, пребывая в монастыре Драгомирне, наслаждалось глубоким миром, содевая свое душевное спасение, неожиданно возстала страшная буря и страх смертный. Между двумя империями, Российскою и Турецкою возгорелась война (1768 г.). Кроме сего Божиим попущением случилась и еще иная пагуба и страх смерти, — мор и голод (1771 г.). Но эти последния горестныя беды, по милосердию Христову, вскоре миновались. И по истечении между Россиею и Оттоманскою империею шестилетней брани заключен был мир (1774 г.). Когда же Российское войско возвратилось из Молдавии в свое отечество, Римская держава стала требовать от Турецкаго Султана обещанной ей части Молдавскаго княжества. И взяли католики монастырь Драгомирну под свою власть. Тогда старец много слез пролил; ибо горько плакал о душевном разорении братий своих, а еще сокрушался о том, что монастырь его перешел во владение папистов, с которыми Восточная церковь никогда не может иметь мира духовнаго. Также и братия весьма скорбели и горько плакали.

Когда же старец и сам несколько успокоился от печали и плача, и братию утешал надеждою на Бога, неожиданно получено было им от Секульскаго игумена письмо, с любовным приглашением к себе всего его братства. Возрадовался старец, и прославил Бога, и возложив всю печаль на Всевышняго, послал прошения к благочестивому Господарю Григорию Гике и к митрополиту. В них он со скорбию писал, что не может жить под властию папистов, и просил у них милости, чтобы дан был ему в управление монастырь Усекновения честныя главы св. Иоанна Предтечи, именуемый Секул. Приложил при сем и письмо, полученное им от Секульскаго игумена. Очень пожалели о старце и его братстве Господарь и митрополит, и дали ему в управление монастырь, который он просил, утвердив то грамотою. — Получив грамоту, старец начал заботиться о переходе в Секул; и повелел братиям готовиться и собираться около стоявших на пути монастырских мельниц. Всех братий тогда было у него, с непостриженными послушниками, триста пятьдесят человек. Не малую часть братии и двух духовников оставил старец в Драгомирне до сдачи монастыря, как и должно было; а сам пошел в церковь, и там помолился Господу с горькими слезами, так как разлучался с этою обителью уже навечно. Всем же остававшимся плакавшим братиям преподал мир и благословение, утешая их в скором времени пришествием к нему. И вышедши из церкви и монастыря, он прибыл на то место, где собирались братия.

Собравшись таким образом, все они вместе отправились в путь, и прибыли в монастырь Секул, со слезами благодаря Бога, и водворились там в 1775 году. Монастырь этот стоял на месте тесном, по обе стороны покрытый лесом высокой горы, на небольшой долине, вблизи маленькаго источника воды, который находился под горою. Потому и подъезд к монастырю был весьма каменист и неудобен, по причине источника, всем своим стремлением — текущаго то в ту, то в другую сторону, а в особенности когда он наводнялся от дождей. Но место было тихое и безмолвное, и для монахов и ревнителей по Богу прелюбезнейшее. Потому старец и братия весьма были этим местом обрадованы, и утешены от печали о Драгомирнской обители, и со слезами возсылали благодарение Богу. Все же прочия нужды и неудобства они решались претерпевать ради любимаго им безмолвия и тишины. И установил старец Паисий в Секуле все порядки общежития по чину, каков был в монастыре Драгомирне. Всякую зиму (по вечерамъ) созывал он всех братий в трапезу, и поучал их от Божественных и отеческих писаний о делании заповедей Божиих, — о послушании, смирении, страхе Божием и о всех Богоугодных делах и подвигах.

При таких заботах и трудах старца о братиях, начали они опять понемногу, чрез его наставление достигать того же устроения, как и в Драгомирне, подвизаясь и преуспевая благодатию Христовою, по молитвам своего отца. А он радовался, и со слезами благодарил Бога, что, по желанию его, Господь даровал ему тихое и безмолвное место, и отнюд не имел в помысле искать иной обители более просторной и с большими удобствами. Напротив, он рад был тишине и тесноте, которую от юности своей возлюбил Христа ради, и к которой привык. Потому и братство свое поучал и увещавал, ради любви Божией, претерпевать все скорбное мужественно и со благодарением.

Однако нужды братий, великая скудость и недостаток келлий, а также мольбы и советы отцев духовных побудили старца написать прошение к князю Константину Мурузу, в котором выставлена была на вид крайняя нужда в келлиях. Благочестивый же Князь, получив прошение, обратился к Сенату своему с вопросомъ: каков монастырь Секул, в котором пребывает старец Паисий с братиею? Тогда один из главных Сенаторов, бывший некогда в монастыре Секуле, и все хорошо знавший, отвечалъ: монастырь Секул тесен, и церковь там мала. Не для такого многочисленнаго братства он устроен. И стоить он на месте неудобном; ибо дорога к нему каменистая, очень затруднительная и неудобная к перевозке отвне необходимых жизненных потребностей. Услышав это, христолюбивый Князь с соболезнованием сказал Сенаторамъ: нет ли в нашем княжестве такого монастыря, в котором можно бы было успокоить сего старца Паисия? Они отвечали: во всем нашем княжестве нет более просторной обители, как монастырь Нямец. В нем и церковь большая, и дорога к нему очень удобная; от Секуля же отстоит он только на два часа пути. Обрадовался сему Князь и предписал старцу, повелевая ему, без всякаго разсуждения, и ни на кого не взирая, переходить в монастырь Нямец. (В нем и церковь большая, и дорога к нему очень удобная). Когда же получил старец это предписание, и узнал из него неожиданное повеление, то весьма возмутился духом. Скрылся мир его, безмерная скорбь объяла его душу. Восплакался он горькими и неутешными слезами до изнеможения, и недоумевал что делать. Весьма смутились и братия, в особенности же духовные отцы — истинные ревнители по Богу, любившие тихое и смиренное монастырское жительство, и с соболезнованием сердечным желавшие преуспеяния душам братии, над чем много и трудились. Они одни с великою горестию соболезновали старцу об имевшем быть душевном разорении братий.

Что же было потомъ? Печаль и скорбь Старца так усилились, что он и от роду не испытывал того. Горько плакал и болезненно неутешно рыдал о том, что предвидел разоренie и погибель душевнаго устроения братий; еще же и о том, что должны были прекратиться общия его поучения к братиям, которыя он говорил им, при общем собрании в трапезе, — с одной стороны потому, что невозможно будет всем им вместе собираться, так как они будут разделены (одна часть в Нямце, а другая в Секуле), с другой же стороны потому, что будут приезжать гости миряне важныя особы, и невозможно будет запретить им, чтобы не приходили послушать поучения. А чрез это пресечется его нравоучение, которое он всегда прилагал в конце своего поучения касательно исправления случавшихся между братиями поползновений, в которых подобает, по Писанию, согрешающих обличать при всем собрании (1 Тим. 5, 20), не указывая на лица, устрашая их гневом Божиим, дабы согрешившие постыдились, и убоявшись исправились, а неповинные большее возъимели опасение и охранение от греха. Неутешно скорбел об этом старец, и непрестанно плакал день и ночь.

Когда же он собирался писать к Князю прошение об оставлении его в Секуле, пришли сюда начальствующие из монастыря Нямца. Припадая к нему со многими слезами, они смиренным прошением и неотступною мольбою начали умолять его, чтобы он не обижал их, и не разстраивал на старости жительства их, прибавляя к сему — чтобы им не плакать на него до смерти. Едва мог старец терпеть от жалости слушая слова эти, уязвлявшия его святую душу, боголюбивую и по истине братолюбивую, кроткую и всем мира, пользы и спасения желавшую. Показав им предписание Князя, он с горькими слезами говорилъ: видите, отцы Святые! вот причина смущения и скорби нашей и вашей. Но да известит вас Христос Господь, что никогда мне и в мысль не приходило, чтобы учинить такое беззаконие и насилие и опечалить души ваши, и за преступление заповеди Божией подпасть вечному осуждению. Сами вы знаете, что и Секул заняли мы не по насилию нашему. Но бывший в нем игумен, блаженной памяти отец Нифонт, видя наше смущение вследствие зависимости от папистов, сам, по любви своей к нам, приглашал нас к себе, так как желал жить с нами, скончав здесь и жизнь свою благочестно. Тогда мы, по любовному согласию, писали о сем ко властям, и получили просимое. И сказал им еще: как бы я дерзнул учинить такое злодеяние? Какими бы глазами взглянул я на ваши святыя лица, имея совесть свою судиею и обличителем в причиненной мною вам обиде? Как бы я приступил к престолу Божию, дабы причаститься страшных и Божественных Таин, имея плачущих и обвиняющих меня пред Господом за насилие мое? Да не будет сего, да не будетъ! Напротив, я буду писать к Князю, и со слезами просить и молить его, чтобы оставил и нас и вас мирно пребывать в своих обителях. Ибо мы здесь, по благодати Божией, имеем глубокий мир. — В рукописи на поле приписано: о горе мне! сколько скорбящих и воздыхающих на насъ!

Такою и подобною более пространною беседою старца Паисия быв успокоены, начальствующие Нямецкаго монастыря возвратились в свою обитель. Блаженный же старец написал к Князю весьма плачевное прошение. Ибо каких умилительных и убедительных он слов не употребил в немъ? Каких благословных причин не представилъ? Каких в этом писании он не изъявил прошений и слезных молений от всего своего братства, желая отказаться от Нямецкаго монастыря, и вместе принося благодарение Богу за безмолвное и тихое пребывание в монастыре Секуле? Написал он со смирением, при многих слезах, и о имевшем последовать для братии душевном вреде и о разорении тишины и безмолвия их, и об иных многих, имевших быть подобных сим причинам. — Написав таким образом прошение, Старец послал оное с первым духовником обители своей, Молдаванином, благоговейным о. Иринархом, который знал и греческий язык, присоединив к нему и еще другаго духовника! И ожидал ответа в надежде, что Князь исполнит его просьбу. Посланные пришли с прошением к Князю. По прочтении же сего прошения, они начали и словесно в подробности объяснять ему все, и со слезами припадая к ногам его, и представляя многия душевредныя причины, умоляли его, чтобы он оставил старца с братством пребывать в Секуле без смущения и соблазнов, но никак не могли упросить Князя. Ибо он повелел приготовить Старцу предписание, в котором ко всему написанному приписал своею рукою и такия слова: „сотвори послушание, иди в Нямец, нисколько не разсуждая“. Утвердив же эту бумагу собственным подписом и печатью, он отдал ее духовникам, и отпустил их с миром.

ИV. Перевод старца Паисия в Нямец, и блаженная его кончина.

Возвратились посланные с грамотою от Князя. И когда старец прочитал, и увидел написанное в ней с повелениемъ: „сотвори послушание, иди в Нямецъ“, то горько заплакал, и не знал, — что делать. И так усилилась и объяла душу его безмерная печаль, что он не мог ни есть, ни пить, ни спать, и весьма изнемог телом; ибо предвидел окончательное разорение душ братий своих. С своей стороны и все братия были в страхе, скорби и великом смущении, как бы старец не умер от безмерной печали[27]. Потому старейшие из духовников и братии, собравшись вместе, пришли к нему больному, и начали со слезами просить его, чтобы он оставил такую безмерную печаль, и подкрепился пищею. Говорили ему: какая нам польза, если ты безвременно умрешь, и мы без тебя останемся сиротами? Что нам тогда делать? Он же, как муж благоразумный, видя чад своих духовных, так сильно о нем сожалевших, плакавших, смущавшихся, и смерть его считавших для себя великою бедственною потерею более всякаго их разорения, помолчал немного и, возведши око ума своего ко Господу, тяжело воздохнул, горько заплакал и сказалъ: тесно нам, братие, отвсюду. Потом встал с постели, сотворил крестное знамение, поклонился иконе Пречистой Богоматери, и сказалъ: да будет воля Божия! Пойдем и нехотя.

Пищею он немного подкрепился, а спать не мог. За тем, призвав трех духовников и несколько прочих братий, послал их в монастырь Нямец, вручив им и предписание от Князя, чтобы его там прочитали, и приготовили келлию для него и для других более нужных иереев и певцов. Братия исполнили, как им было повелено, и возвратились назад. Тогда старец распределил всех братий — каким идти с ним в Нямец, и каким оставаться в Секуле. Назначил тут для управления и одного духовника, по имени Илариона. И вшедши в церковь со слезами помолился Господу, приложился к святым иконам, и преподал всем остававшимся плакавшим благословение, утешив их такими словами: всякий брат во всякой скорби душевной и телесной пусть приходить ко мне без всякаго препятствия. Ибо разстояние от Секула до Нямца было только на два часа пути. Наконец с горькими слезами вышел Старец из церкви, и отправился в путь. По причине же своей уже глубокой старости и немощи он брал по необходимости в помощь одного только коня; ибо до самой смерти гнушался всякаго славолюбия. Братия же, как пчелы окруживши его одноконную колесницу, шли по тихоньку пешком, наслаждаясь его духовною беседою. Иные его провожали, а иные с ним шли; и таким образом прибыли в монастырь Нямец, в самое повечерие праздника Успения Пресвятыя Богородицы 1779 года.

Там, вшедши в церковь при пении: „Достойно есть“ Старец поклонился святым иконам. Подошел и к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы, много пред Нею плакал, и вручал себя и братию Ея заступлению, хранению, покрову и окормлению, со слезами облобызал оную, возложив на Владычицу по Боге во всем всю свою надежду. Потом, вышедши из церкви, пришел в келлию, и немного отдохнул; но уснуть от великой печали не мог. Таким образом он уже пять суток провел без сна. Когда же настало время бдения, старец, хотя и с великим трудом от болезни и слабости, пришел в церковь, и слушал Божественную службу сидя, молясь в то же время Пречистой Богоматери, чтобы хоть немного заснуть ему. При конце вечерни и начале утрени начало клонить ко сну. Потому он вышел из церкви, пришел в келлию, поспешно лег и уснул, и спал три часа. Когда же проснулся, ощутил в голове легость и малое некое укрепление в теле, совсем освободившись и от печали. Потому со слезами вознес благодарение Христу Богу и Пречистой Богоматери.

После литургии старец созвал к себе начальствовавших в монастыре Нямце и любезно побеседовал с ними на едине, обещаясь во всем до смерти успокоивать их, и воли у них отнюдь не отнимать. Вместе с тем он принял от них то (из монастырскаго имущества), что они сами ему выдали, отнюдь ничего не разследывая. Таким образом они искренно примирились; по прошествии нескольких лет приняли постриг в схиму и поживши благочестно, преставились ко Господу. Только немногие, жившие там прежде братия вышли оттуда. Прочие же присоединились к братству старца Паисия, и таким образом из двух составилось одно братство, и водворился душевный мир. Тогда старец написал к Князю донесение о принятии монастыря Нямца и о примирении и соединении двух братств в одно. Уведомил его при сем и о крайней нужде в келлиях.

Когда прочтено было Князю это донесение, Князь очень обрадовался, и повелел написать грамоту (о том, что Нямец передать в заведывание старцу Паисию) и утвердить своеручными подписями и печатями Князя, Митрополита и Сената. Написал и от себя Старцу письмо, благодаря его за послушание, и обещаясь помоществовать ему в келлиях и во всех прочих нуждах. И отдал письмо с грамотою посланным (от Старца) братиям.

Получив эту грамоту и письмо от Князя, старец начал управлять обоими монастырями, по дарованному ему Богом благоразумию, с любовию и кротостию. Но теперь труды его усугубились. По милости Князя, он устроил в Нямце больницы и прочия нужныя келлии; так как и свои братия и странники монахи, престарелые, хромые, слепые и разслабленные, не имевшие где голову приклонить, приходили к нему, прося его с плачем и рыданием ради Христа оказать им милость. А старец определял их в больницу, и повелевал брату Гонорию, о котором выше было упомянуто, чтобы он имел об них всякое тщание и попечение, и заботился об их успокоении. Служителям заповедывал, чтобы прислуживали больным, как самому Господу, чтобы каждую субботу мыли им головы и переменяли сорочки, чтобы очищали их одежды, кровати и постилки от всего, в особенности же от насекомых; а летом чтобы одежды часто пересушивали на солнце и выветривали. Внутри больницы заповедывалось соблюдать всевозможную чистоту, ежедневно окуривать ладаном, или иным полезным курением, чтобы не было тяжелаго воздуха; пищу готовить самую лучшую, также и хлеб и вино. И все были признательны, — со слезами прославляли Бога, благодаря всегда и старца за его милосердие и попечение о них. — Приходившие монахи странники, так же успокоиваемые, пребывали в больнице, кто сколько хотел, седмицу, две и месяц. И никто никогда не говорил им ни одного слова, — что сидишь в праздности? А иные просили старца, чтобы благословил им и перезимовать, и он благословлял; не имевшим же одежды и сорочек подавал по их потребности. Когда же наставало лето, и странники уходили, давал им нужное для пути в сугубом количестве, и таким образом отпускал их с миром. — Принимал также старец и мирян мужескаго пола, страдавших от разных болезней и от духов нечистых, и не имевших где главу приклонить. Пища подавалась им от общей трапезы, только в иной больнице. И жили они там, сколько хотели, иные даже и до смерти.

Увеличился тогда и состав братства. В монастыре Нямце, с ближними скитами, было до четырех сот братий, кроме живших в Секуле, где всегда было до ста человек. Из них брал некоторых старец к себе в Нямец, а из Нямца также некоторых посылал в Секул. Всех их, там живших, он посещал только однажды в год, в праздник Усекновения честныя главы св. пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна; а после праздника, как и прежде у него было в обыкновении, говорил там поучение от Святаго Писания, прилагая к сему какое либо (частное) нравоучение. И в один вечер говорил на славянском языке, а в другой на Молдавском. В Секуле пребывал он девять дней. В это время все братия, от малаго до великаго, свободно могли входить к нему, и объяснять все свои нужды телесныя и душевныя; и всех он успокоивал.[28] А тем, которые из больницы отнюдь не имели возможности приходить к нему, он преподавал благословение чрез духовнаго отца Досифея, и всем им преизобильно выдавал все нужное для удовлетворения их телесных потребностей и для успокоения. Этот духовный отец Досифей всех в братстве превосходил как попечением о больных, милосердием и состраданием, так и кротостию и смирением, тихостию и любовию ко всем. Ибо часто видали как этот сердобольный отец по целой ночи просиживал около трудно больных с состраданием и воздыханиями, иного утешая надеждою на выздоровление, а другого получением спасения, подавая таким образом не малую им отраду в тяжких болезнях.

Отпраздновавши Секульский праздник, блаженный старец Паисий возвращался в монастырь Нямец, неся в старости сугубые труды, то есть попечение и сердечное болезнование о спасении душ всех братий обоих монастырей, и за все возсылая благодарение премилосердому Богу.

В монастыре Нямце храмовым праздником в великой церкви — праздник Вознесения Господня. К этому времени издавна собирается сюда безчисленное множество народа обоего пола и разных чинов, т. е. господ и поселян, богатых и убогих, не только из Молдавии и Валахии, но и из иных стран, которые приходят ради поклонения чудотворной иконе Пресвятой Богородицы. И всех их старец Паисий, по страннолюбию Авраама, старался по возможности успокоивать. Тогда он четыре дня с ряду не имел отдыха. С утра до вечера двери его келлии были отворены; и всякому богатому и бедному, желавшему войдти к нему, препятствия не было. Всех приходивших он любезно приветствовал, благодаря их за подъятые ими в пути труды, и обещая им от Господа и Богоматери, за их веру и любовь к Ней, душевную и телесную награду. Преподав же им благословение, отпускал их в гостинницу и в другия, приготовленныя для того, келлии. К тому еще Богомудрый и Богоблаженный Старец употреблял такую предосторожность. При начатии праздника определял некоторых благоговейных братий, летами, разумом и страхом Божиим исполненных, надзирать за немощными братиями, день и ночь обходя и осматривая, как бы не произошел какой соблазн. А братия, зная волю отца своего, и сами охраняли друг друга. По окончании же праздника, все возсылали благодарение Христу Богу и пречистой Его Матери, сподобившей их мирно и благопоспешно отпраздновать пресветлый Господний праздник.

Так жил старец с своим братством в монастыре Нямце. Но вот возстала страшная буря и страх смертный. Опять возгорелась жестокая война трех империй. Города и села Молдавии запустели; ибо все жители разбеглись по горам и лесам, где только кто мог укрыться от ярости Турок. Когда же, чрез недолгое время, появилось и расположилось у подошвы гор Молдавских Немецкое войско[29]; тогда все жители возвратились во свояси. Вступило в Молдавию и Российское войско; а с ним и князь Потемкин, с сопутствовавшим ему Архиепископом Амвросием, прибыли в город Яссы. И ярость Турок тот час исчезла. Этот архиепископ, пребывая в Яссах, и слыша о блаженном старце Паисии и о его братстве, возъимел непреодолимое желание увидеть его очами. Объяснив об этом высшей власти, и получив дозволение, он прибыл в монастырь Нямец, и с великою честию и благоговением принят был старцем. Отдохнув же от пути, почетный гость проводил два дня в духовных беседах с старцем; а в день воскресный служил собором Божественную Литургию, и произвел старца во архимандрита. Это было в 1790 году. Пробыв в монастыре еще два дня, и преподав всем мир и благословение, он утешенный удалился. Все братство провожало его с великою честию и любовию.

Получив, хотя и против воли, степень архимандрита, Старец даже и в мысли отнюдь не увлекся славою мира сего, и ничего даже и малейшаго от своего устроения и смиренномудрия не променял на гордость житейскую, которую обличил Божественный наперсник Христов, говоря: Не любите мира, ни яже в мире. Аще кто любит мир, несть любве Отчи в немъ: яко все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть (1 Иоан. 2, 15‑16). Подражая таким образом своему Господу, старец Паисий, чрез смиренномудрие и пламенную к Богу и ближнему любовь и чрез точное исполнение всех заповедей Господних, пребыл невредим от оной высокой степени священства и чести; но оставался таким же, как и прежде, в делах, словах и мыслях даже до смерти.

Затем все братия в монастыре Нямце по внешности жили в покое. Но духовное их жительство, в сравнении с первым единодушным, мирным и любовным по Богу пребыванием в Драгомирне и Секуле, окончательно и безвозвратно ослабело. Причины сему были: молва, обезпеченность, смятение и у каждаго попечение о самом себе, а в следствие этого оставление чтения Божественных и отеческих писаний и внимательности к себе. Об этом и прежде плакал и скорбел смертельно старец, как предвидевший все это, имевшее быть. Боясь этого во всю свою жизнь, он болезновал сердцем, и наставлял всех братий, младших и старших, переписывать и перечитывать отеческия писания, дабы, ревнуя жительству древних святых, они держались теснаго Евангельскаго пути, и избегли бы нерадивой и притворной монашеской миролюбивой жизни.

Потому и сам старец, до самой своей смерти, с великим прилежанием занимался переводом с еллинногреческаго на славянский язык отеческих и Богословских книг, дабы доставить пользу и окормление душам, которыя после него захотят подвизаться, ревновать и внимать учению Богоносных наших отцев. И удивляться надо письменным его трудам. Телом он был совсем немощный. На всем правом боку были у него раны. На кровати, где почивал он, окладывался кругом книгами. Тут у него лежали разноязычные словари, Библия греческая и славянская, грамматика греческая и славянская и книга, которую он переводил; а среди книг зажженныя свечи. Сам же он, как малое дитя, сидя согнувшись, писал по целой ночи, забывая и немощь тела и тяжкия болезни и труд. О, безстрастнейший святой мужъ! О, душа чистая, соединенная с Богомъ! Весь он любовию прилеплен был к Богу; весь и к ближнему пылал любовию. — Кто от имеющих здравый разум может усумниться, и кто не познает и не прославить Творца Дародателя, слыша об этом блаженном муже, бывшем избраннике еще от младенчества? Ибо хотя он и не был научен от людей внешним наукам, но пришед в мужа совершенна (Ефес. 4, 13), и будучи умудрен чрез исполнение заповедей Христовых, соделался избранным сосудом, быв научен свыше от благодати Божией, при тщательнейшем во всю жизнь чтении Божественных и отеческих писаний. И так как по слову св. Исаака, смиренномудрым открываются тайны[30], то и слово старца Паисия, исполненное благодати, было сильно и действенно. Оно искореняло страсти и насаждало добродетели в душах с верою и любовию слушавших его. Ибо говорит Божественное писание: Вознесох избраннаго от людей моих (Пс. 88, 20). Таким образом кого Господь избрал, того и вознес на высоту Божественнаго разума и после многих его трудов просветил ум его к познанию всех Божественных писаний. При том украсил его Бог и всеми божественными дарованиями. Видевшие все это в нем своими очами, и слышавшиеѳсвоими ушами (современники) несомненно свидетельствуют о нем следующее:

1) В нем, как в чистейшей обители, жила Ипостасная Божия Премудрость со Безначальным Своим Отцем и Божественным Духом. И от сей Премудрости чрез его уста истекал медоточный источник Божественных учений, услаждавший души и изсушавший лукавыя страсти.

2) В нем был разум Божественный, посредством котораго он право разумевал догматы Православной нашей веры, содержащиеся в святом Символе, также Евангельския завещания и заповеди, угрозы и обещания, а еще правила Св. Апостолов и всех святых Вселенских Соборов и великих церковных учителей и святителей, и толкования их, вместе с тем учения и наставления Преподобных и Богоносных наших отцев, и от всей души крепко защищал их, и невредимо хранил, как зеницу ока.

3) Имел он дар совета, посредством котораго право и истинно, по учению и наставлению святых и Богоносных отцев наших, преподавал всем просящим от него наставления. И кто с верою принимал их и упражнялся в делании заповедей Божиих по его учению и совету, тот преуспевал во смирении, терпении и любви.

4) Имел дар крепости, пребывая твердым в вере, любви и надежде на промысл Божий во всех скорбях и искушениях.

5) Имел страх Божий, храня заповеди Господни, как зеницу ока; ибо и за одну малейшую заповедь он готов был положить душу свою. Тому же учил и все свое братство.

6) В нем была любовь огненная, которою он от юности вседушно возлюбил Господа своего, и которая, преуспевая, все более и более воспламенялась, и разливалась равно на всех ближних. Ибо он всех разогревал своею любовию и ревностию, всякому соболезновал, всякому сострадал, объемля душею своею в особенности духовных своих чад. Впрочем он не отвращался и всякаго человека, приходившаго к нему, и просившаго у него милостыни, душевной ли, или телесной, и не отпускал от себя без удовлетворения,

7) Мир всегда он имел со всеми; ибо никогда ни на кого не скорбел, и никого не презирал, хотя бы что и потерпел от кого. Так же наставлял жить в мире и всех своих чад духовных.

8) Долготерпение с кротостию соединены были в нем не разрывно и как бы сросщены. Ибо никогда не видели в нем гнева или смущения, разве только за преступление заповеди Божией; но всегда он являлся кротким и терпеливым. Ибо обличал и запрещал он с кротостию, наставлял и поучал с любовию, миловал и долготерпел с надеждою исправления согрешивших.

9) Незлобие и простота в нем были младенческия; ум же и разумение — Божественные и высокие, а не младенческие.

10) Смиренномудрие же его было велико, и известно (вполне) только единому Богу. Ибо блаженный сей старец подвигами духовными и вышеестественными трудами подражал преподобным и Богоносным отцам нашим. Ради любви Божией, от юности, противостав до крови всем страстям, он презрел по слову Господню все, что в мире, род, славу и богатство; не пощадил и души своей, но возлюбил тесный и прискорбный Евангельский путь. Потому и Господь Своею благодатию покорил под ноги его, и даровал ему в попрание ярость и похоть и все злыя душевныя и телесныя страсти. Когда же он достиг меры мужа совершеннаго, Господь украсил его и всеми сказанными дарованиями Св. Духа.

Украшен был сей святый муж и всеми внешними достоинствами. Лицо его было бело и светло, как лицо Ангела Божия. Взор тихий, слово смиренное и чуждое дерзновения. Всех он любовию привлекал к себе, как магнит железо; ибо весь исполнен был благодати, изливая на всех милость. Ум же его всегда соединен был любовию с Богом. Свидетелем сему были слезы. Ибо когда он говорил что братиям от Святых Писаний, утверждая истину, сердце его горело любовию ко Господу, лицо его цвело духовною радостию, и сияло любовию к ближнему, а очи его проливали слезы. Но какия подъял блаженный старец труды и подвиги, со тщанием и великим усердием, относительно познания (чистаго разумения его) праваго Евангельскаго и истиннаго монашескаго пути, и касательно познания чистаго разумения его, безопаснаго от подсад и прилогов (вражиихъ) с десной и шуей стороны, которое (разумение истиннаго пути) поощряет ко всем по Богу добрым делам всякую душу, и в особенности понуждающую себя к соблюдению заповедей Господних, как говорит о сем ясно св. Петр Дамаскин. И какия изливал он горькия слезы, с печалию и воздыханиями, и в каких находился недоумениях, со смирением припадая к Богу о том, чтобы обрести искомое! По целым дням и ночам он изследывал Божественныя и отеческия писания, прилепляясь к Богу верою, надеждою и горящею в сердце любовию к Нему, ища и толча смирением, постом и непрестанными молитвами со слезами, во всякое время. И по благодати Божией обрел в сердце своем, по слову Господню, источник воды живой, от которой и сам напоявался до сытости, и всем искавшим подавал независтно.

Что есть монашество и в чем заключается сущность его делания, и что это за тайна общежительнаго монашескаго послушания, и какое доставляет оно преуспеяние послушнику, с духовным разумом проходящему оное, все это старец Паисий изъяснил и научил от Божественных писаний. И еще: что есть видение и умная сердечная молитва, то есть умом в сердце совершаемая, как этому он научен был вышеупомянутыми Святыми отцами, и собственным опытом навык при помощи благодати Божией, — все всем ищущим открыл непогрешимо, не только словесно, но и чрез писания. Впрочем там только открывал он это, где получал повеление, или будучи убеждаем крайнею необходимостию; ибо он был весьма смиренномудр, и удалялся от похвал, как от некоего зловония. Но сколько он, с самой своей юности, убегал и удалялся чести и славы человеческой, столько же во многих странах прославлял его Бог; и имя его пред всеми, и низшими и высшими, было и есть почтенно. И беседа о нем ведет беседующих к прославлению Бога. Ибо прославляя его, люди славят Бога, явившаго в недавния бедственныя и лютыя времена истиннаго угодника Своего и незаблуднаго наставника монашескаго общежития.

Не лишен был старец и дара прозорливости. И что он предвидел, то сбывалось. Так он предсказал благочестивому воеводе Григорию Гипе лютую смерть; ибо многократно видел во сне висевший над его головою меч на одном волоске. Что вскоре и потерпел оный воевода. По повелению Турецкаго Султана ему отрубили голову; и старец много плакал о нем. Еще: часто старец с воздыханиями плакал об одном брате своего общежития, и много увещавал его, чтобы он в некоторых погрешностях исправился; но брат оный не слушался и откладывал свое исправление. В третий день после увещания он утонул. Еще, старец много просил и увещавал одного брата, не уходить из обители; а наконец сказал ему со слезами: братъ! послушай меня; ибо не увидишь ты того места, куда хочешь идти. Но тот не послушал, и в четвертый день на пути умер. Блаженный старец много плакал о нем. Много и еще было подобных предсказаний старца вследствие его прозорливости.

О чудесах же и исцелениях старца Паисия нет нужды и писать; ибо не по чудесам одним познается святость по истине святых мужей, что они святы и непорочны пред Богом, а по истиной Православной вере и по точному знанию догматов о Боге, и по строгому хранению всех Апостольских и Соборных правил и преданий Православной Восточной Церкви, и по жизни непорочной, согласной со всеми Евангельскими и отеческими заповедями. Ибо многие и нечестивцы и еретики, попущением Божиим, и содейством диавола, творят чудеса. Об них сказал Господь: Мнози рекут Мне во он день: Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим Именем силы многи сотворихом (Матф. 7, 22)? И отвещав речет имъ: не вем вас, откуду есте. Отступите от Мене вcи делателие неправды (Лук. 13, 25. 27), презревшие и поругавшиеся Моим святым заповедям. К право верующим же говоритъ: Аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите. И еще: Имеяй заповеди Моя, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя. И: не любяй Мя, словес Моих не соблюдает (Иоан. 14, 15. 21. 24). И св. Иоанн Златоуст также учить о сем, говоря: узнавать праведнаго мужа, что он свят, должно не по чудесам и пророчествам, а по доброй его жизни, как сказал Господь: от плод их познаете их (Матф. 7, 16). Плоды же праведнаго мужа указал великий Апостол, говоря: плод духовный есть любы, радость, мир, долготерпение и прочее. А иже Христовы суть, плоть распяша со страстьми и похотьми (Галат. 5, 22–24). Таковыми словами изобразил Божественный Апостол жизнь, преуспеяние и плоды христианина, живущаго в мире, и монаха, дабы каждый из них старался приобрести в себе свои плоды. И преуспеяние христианина (мирянина) в том состоит, чтобы он только оставил всякое зло, и приобрел вышесказанные плоды. Преуспеяние же монаха в том, если он всему распнет себя, т. е. миру сему, страстям и похотям. Таковый будет ли творить чудеса, не будеть ли творить, известно станет, что он свят и друг Божий.

Потому старец Паисий все чудеса и исцеления, бывшия по его молитвам, приписывал, как и должно, Божией Матери.

Теперь, по обозрении всей жизни старца Паисия, насколько это в свое время возможно было, тайныя же его деяния представив Единому Всеведцу Господу, мы уже приблизились и к его блаженной кончине.

Среди обычных трудов старца Паисия, настало наконец и для него время отдать общий неизбежный долг, — приблизилось разрешение души от тела. И, по мнению бывших при нем, еще прежде многих дней он получил от Господа извещение о своей кончине. Ибо оставил уже и перевод книг, а только прочитывал и исправлял места, которыя требовали исправления. Затем впал старец в тяжкий недуг, разболелся, и быль так трудно болен четыре дня. В воскресный же день ему стало легче; и он изъявил желание слушать Божественную Литургию; пришел в церковь, и сидел. Пред началом причастнаго стиха вошел в алтарь, и причастился Святых Таин. А по окончании Литургии старец уже едва мог приидти в свою келлию. Его вел и поддерживал брат, который ему прислуживал. С тех пор он еще труднее проболел три дня. В это время ходившие за ним отцы Гонорий и Мартирий, никого не допускали к нему, кроме духовных, благоговейнейших и старейших из братий; ибо старец желал скончаться в тишине. В четвертый же день, когда приблизился час кончины, он еще причастился Божественных Таин, и за тем, призвав двух духовников Софрония Славянина и Сильвестра Молдаванина, преподал чрез них мир и благословение всему братству. Об избрании же настоятеля ничего не сказал. И так скончался, как бы уснул, предав святую свою душу в руки Божии 1794 года в 15 день Ноября, прожив от рождения 72 года.

Немедленно послан был от всего братства вестник с письмом в Яссы к Митрополиту Иакову о преставлении Старца. Митрополит же попросил Боголюбиваго Епископа Тумскаго Beниамина, который в последствии был митрополитом всей Молдавии, чтобы он отправился в монастырь Нямец на погребение. Когда разнесся повсюду слух о преставлении старца Паисия, собралось в обитель безчисленное множество народа, монахов и мирян, священников, господ и простолюдинов обоего пола. И все они оплакивали кончину его горькими слезами. Три дня ждали Епископа на погребение, но на четвертый всем собором честно похоронили тело его в великой церкви, на правой стороне.

А на другой же день по погребении ночью прибыл и Боголюбивый Епископ, и на утро служил собором Божественную Литургию и панихиду. Вскоре после сего этот Боголюбивый святитель, по согласию Собора, и по благословению Митрополита, поставил перваго в братстве Духовника, отца Софрония Старцем и Архимандритом монастыря. Потому все, находившиеся в скорби, братия получили некое утешение, душевно умиротворившись; ибо все братия Молдавскаго и славянскаго рода любили его за его любовь ко всем и смирение, в особенности за крайнее его милосердие. После же отца Софрония быль Старцем отец Дорофей; а за отцем Дорофеем отец Досифей. Оба эти Старцы, прежде своей кончины, по слабости, от Старчества уволились. После отца Досифея Старцем был отец Иоанн. Все эти четыре Старца были Славянскаго происхождения. По смерти же отца Иоанна первым Старцем Молдавскаго происхождения был отец Сильвестр. Все эти духовные мужи и другие, подобные им, были священными учениками старца Паисия.

Сказав немного кое-что об избранных учениках блаженнаго Старца, опять обратимся к нему самому, и закончим это о нем сказание такъ: О, душа смиренномудрая и кроткая! О, муж, исполненный разсуждения Божественнаго! О том только он во всю свою жизнь любомудрствовал, чтобы иметь себя ниже всех людей, как невежду и бездерзновеннаго, как раба и должника всем братиям. Ибо он хорошо навык сему от Божественнаго Апостола, так говорящаго: аще кто мнится мудр быти в вас в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет (1 Кор. 3, 18). И от Самаго Господа, сказавшаго: аще кто хощет старей быти, да будет всем слуга (Марк. 9, 35). Так он и при кончине поступил, никого не дерзнув назначить после себя Старцем, как выше сказано, но предоставив Христу Богу и Боголюбивому Епископу и святому Собору братий избрать Старца и наставника, кого сами разсудят. А сам, как исполнивший долг своего служения, отошел ко Господу.

Приложение[31].

Подвиги, наставления и писания Молдавскаго старца Паисия, соотечественника нашего и по месту рождения и по союзу любви, имели великое влияние на Российские монастыри; пример жизни и свет учения его пролился обильно на Российское монашество. Ибо многие из Россиян, ищущих спасения и отрекшихся мира, странствуя в Палестине, Афонской горе и Молдовлахии, и собирая, подобно пчелам с цветов, мед спасительнаго учения от обитавших в тамошних местах подвижников, находили особенно в обители старца Паисия величайшую душевную пользу, научаясь примером высокой его жизни и медоточными его наставлениями, подвигам монашеским и внутреннему деланию умной молитвы. По возвращении в Россию, они передавали приобретенное ими там духовное сокровище и друтим ищущим спасения, — некоторые начальствуя над обителями, а другие находясь в числе братства.

Не менее сего способствовали к распространению духовнаго просвещения и книжные труды блаженнаго старца Паисия, подъятые им в переводе отеческих писаний, из которых иные вовсе не были прежде переложены на славянский язык, другия же хотя и были переведены и находились кое-где в рукописях, но перевод их столь был древен и во многих местах искажен ошибками переписчиков, что сделался уже почти неудобопонятен. Старцем же Паисием исправлен по Греческим подлинникам со всевозможною тщательностию, как и сам он объясняет это в письме своем к отцу Феодосию архимандриту Софрониевой пустыни. Им переведена с Греческаго книга Добротолюбие, в которой собраны писания 24‑х Богомудрых отцев и подвижников, руководствующия к высшему христианскому любомудрию, коим очищается, просвещается и возводится к соединению с Богом Христолюбивая душа посредством внутренней, деятельной и созерцательной молитвы, непрестанно совершаемой умом в сердце. Высокопреосвященный Гавриил Митрополит Санкт‑Петербургский, глубоко уважавший отца Паисия и имевший духовное с ним общение, усердно желал видеть и издать в свет сию книгу, и неоднократно просил его о том; но мудрый старец долго не решался на сие, частию по чувству смирения, частию по опасению, чтобы люди самонадеянные не стали превратно толковать содержащееся в ней святое учение (о непрестанной молитве) и занимаясь ею самочинно, без надлежащего руководства и порядка, не впали бы в самомнение и прелесть, и тем не подали бы повода к уничижению святыни. Наконец ученик Старца Афанасий доставил Митрополиту и греческий подлинник и старцев перевод сей книги, который по назначению Митрополита, сначала был разсматриваем знающими греческий язык учителями Александроневской академии, а потом (как это известно из предания, сохранившагося в Троицкой Сергиевой Лавре) отдан для пересмотра и исправления учителю греческаго языка в Сергиевой Лавре Якову Дмитриевичу Никольскому (бывшему впоследствии протопресвитером Московскаго Успенскаго собора), исправлен им в местах трудных для разумения, и напечатан в Московской Синодальной типографии, в первый раз в 1793 году; потом усердным старанием Филарета, Митрополита Московскаго, во второй раз в 1822 г. и в третий в 1832 г. Кроме Добротолюбия старец Паисий перевел еще книгу высокаго учителя внутренней жизни, Св. Исаака Сирина[32], и перевод сей напечатан в Молдавии. Сверх сего хранятся в рукописях исправленные им древние славянские переводы писаний Макария Великаго, Иоанна Лествичника, Св. Варсануфия, Фалассия и Симеона Новаго Богослова; и им самим переведенныя книги: Максима Исповедника по вопросу и ответу Феодора Студита (с простого греческаго языка), житие Григория Синаита, слова Григория Паламы и другия, коими пользуются и Болгарские и Сербские, и Российские христиане, жаждущие душевнаго назидания и спасения.

Из Российских монахов, пользовавшихся примером и учением старца Паисия, известны следующие.

1) Софрониевой пустыни архимандрит Феодосий, ученик мудраго старца Василия, котораго учеником и постриженником быль и отец Паисий: с 1767 года управлял он, после старца Василия, Влахийским скитом Мерлополянским; а потом во время Турецкой войны в 1787 году вызван был с учениками своими, в Россию князем Потемкиным. В России дана ему в управление состоящая в Курской губернии Софрониева пустынь, в которой он пожил довольное время, пася словесное стадо и наставляя братию от отеческих писаний и собственнаго опыта духовной жизни. Из сей обители впоследствии многие были избраны в настоятели монастырей той епархии. Феодосий, во все продолжение своей жизни, был другом старца Паисия; к нему писано прилагаемое в сей книге письмо Старца, в ответ на его просьбу о присылке духовных книг для назидания братий, живущих в Софрониевой пустыне.

2) Старец Клеопа, не малое время живший на Афонской горе и в Молдавии в Драгомирнском монастыре, и имевший со старцем Паисием близкое общение духовное; по выходе в Россию, еще до 1788 года, был настоятелем Островской Введенской пустыни; духовный делатель и хранитель умнаго трезвения. Он ввел в Островской пустыни общежительный устав Афонской горы, который последователями его Игнатием и Макарием перенесен был и в Песношский общежительный монастырь, состоящий ныне в Московской епархии. — Игнатий, с 1778 года после Клеопы был строителем Островской Введенской пустыни; с 1788 года архимандритом Тихвина монастыря, где по благословению митрополита Гавриила ввел общежительный устав; наконец в 1795 году переведен архимандритом в Симонов монастырь, для учреждения общежития, и там скончался в 1796 году. Везде он был для братии примером добродетельнаго жития, а наипаче смирения, нищеты и нестяжания; шелковых одежд, со вступления в монашество, не носил; был к нищим милостив, к несчастным сострадателен, к братии исполнен любви и благодетелен. — Макарий был настоятелем Песношской обители с 1788 г. до самой своей кончины, последовавшей в 1811 году. Он имел духовную связь и переписку со старцем Паисием, — наставником его благодетеля старца Клеопы, — и получил в дар от него посох. Ему особенно обязана Песношская обитель своим устройством и благолепием, внешним и внутренним. Неутомимый и многосведущий в трудах хозяйственных, он еще более неутомим был в подвигах внутренней жизни. Вид его казался строгим, но душа была полна отеческой любви; не имел он никакой собственности, а все делил с братиею; всех принимал с благоприветливостью, и его сердечная простота, сопряженная с духовною мудростию, невольно привлекала к нему всеобщее уважение. Митрополит Платон часто представлял его в пример другим настоятелям и поручал ему приводить в устройство различныя обители; и действительно многия из них заимствовали от Песноши и порядок общежития и способных к поддержанию онаго иноков. Так известный по благочестивой жизни игумен Кириллоновоезерский Феофан, быв на Песноше в 1790 году, оттуда заимствовал общежительный устав и испросил у Макария нескольких из братий для помощи при заведении общежития в Новоезерском монастыре; так пустыни: Давидова, Оптина, Берлюковская, Екатерининская, Медведева, Кривоезерская, и монастыри: Голутвинский и Московский Сретенский получили лучшее устройство общежития по образцу Песношскаго монастыря, при содействии и руководстве Макария. Сподвижниками его в духовном делании были Самуил, впоследствии настоятель Голутвина монастыря, Аврамий, впоследствии настоятель Козельской Оптиной пустыни и Иерофей, бывший после того строителем Екатерининской пустыни.

3) Иеромонах Клеопа и 4) схимонах Феодор, первый из малороссиян, а вторый из граждан города Карачева, пожившие много лет в обители старца Паисия и принявшие от него пострижение в монашеский образ, были им основательно наставлены и утверждены в духовной жизни; вышли в Россию в 1801 году. Клеопа жил Орловской епархии в Белобережской пустыни и С.-Петербурской епархии в Валаамском монастыре; Феодор — в Чолнском монастыре; в пустыняхъ: Белобережской, Палеостровской, в ските Валаамскаго монастыря и в монастыре Александросвирскомъ[33]. — От них получили образование в прохождении духовных подвигов и умнаго делания: иеромонах Леонидъ[34], иеромонах Гавриил и многие другие. Равно и от сих последних преемственно пользовались духовно не только монашествующие, но и светские, получавшие от них назидание и утешение в душевных скорбях своих. Блаженная кончина сих духовных подвижников удостоверяет о плоде их благочестивой жизни. Иеромонах Клеопа скончался в Валаамском монастыре в 1816 году; схимонах Феодор в Свирском монастыре в 1822 году, а иеромонах Леонид в Оптиной пустыни в 1841 году.

5) Схимонах Афанасий, бывший ротмистр гусарскаго полка, по фамилии Захаров, жил при старце Паисие более 7‑ми лет и принял от него монашеский образ; всего более занимался он, по благословению старца Паисия, выпискою наставлений из отеческих книг о молитве, смирении, терпении, послушании, любви и прочих добродетелях, о стяжании которых имел всегдашнее попечение. По необходимым обстоятельствам и по просьбе своей, он был отпущен в Россию, с монахами Амвросием и Феофаном, в 1777 году. Здесь, по многих претерпенных им искушениях, был определен Владимирской епархии во Флорищеву пустынь, и пожив там довольно в благочестивых подвигах, получил успокоение по оных в Богородицкой Площанской пустыни, Орловской епархии, смотрительне переселен быв в оную ради многих, пользовавшихся его жизнию и учением, преисполненными любви и смирения. Почил блаженною кончиною в 1828 году. Из Флорищевой пустыни приезжая в Москву, имел он духовныя беседы о умном делании и о многих предметах монашеской жизни с находившимися в то время в Новоспасском монастыре иеромонахами Александром (впоследствии архимандритом в Арзамасе) и Филаретомъ[35], которые хотя не знали лично Паисия, но пользовались духовными учениями, содержащимися в переведенных им писаниях отеческих, и имели великую любовь и усердие, и благоговение к сему духовному вождю: из них Александр вел переписку с самим отцем Паисием.

6) Схимонах Афанасий, из сенатских секретарей, оставя мир странствовал в св. Афонской горе и в Молдавии, жил в обители старца Паисия, от котораго поручен был в назидание старцу Софронию (преемнику Паисиева начальства в Нямецкой пустыни).

Скончался в том же Свенском монастыре в 1811 году, на руках вышеписаннаго схимонаха Афанасия, Захарова. Он принес в С.-Петербург из Молдавии книгу: Добротолюбие на греческом языке и когда, в 1791 и 92 годах, по благословению митрополита Гавриила, сличаем был с греческим подлинником перевод сей книги, сделанный старцем Паисием, и встречавшиеся в оном трудныя к разумению выражения и обороты нужно было заменять более ясными и общепонятными, тогда трудившиеся в сем деле обязаны были, по назначению Митрополита, постоянно советоваться обо всем, что находили нужным исправить, с духовными старцами, проходившими самым делом, по руководству отца Паисия, высокое учение, излагаемое в Добротолюбии, — именно: с игуменом Валаамскаго монастыря Назарием, с иеромонахомъѲФеофаном, впоследствии архимандритом Новоезерскаго монастыря, с вышеупомянутым иеромонахом Филаретом, который тогда был еще иеродиаконом Александроневской Лавры и с принесшим сию книгу в Россию Афанасием, котораго мирское имя было — Андрей Николаевичъ: „Они, говорил мудрый архипастырь ученым переводчикам, — хотя и не знают так, как вы, греческаго языка, но лучше вас знают из опыта духовныя истины, непостигаемыя одним только книжным учением и потому правильнее вас могут понимать смысл наставлений, содержащихся в этой книге“.

7) Монах Павел, живший в Молдавии при старце Паисии и вышедший в Россию, окончил дни свои в Московском Симоновом монастыре. Он много пострадал в 1812 году, во время нашествия Французов, быв от них биен, и остальное время жизни своей провел в болезненном положении, духовным своим дарованием многим подавая пользу, ищущим оной.

8) Монах Герасим, старцев постриженец, вышедши в Россию, имел жительство в Софрониевой пустыни. Сей трудолюбивый старец, при духовных дарованиях, подавал собою пример прочим братиям, своим трудолюбивым послушанием, до глубокой старости, стяжав чрез оное глубокое смирение.

9) Монах Феофан, живший в Оптиной пустыни[36].

Известно, что и кроме сих благочестивых старцев, многие жившие при отце Паисии, получили от него духовное просвещение и потом вышли в Россию по разным обстоятельствам; иные же, проходя в странствии и успокоиваясь на время в обители его, насыщались духовным его учением, и все они расходясь и водворяясь по разным Российским монастырям, водворяли в них и духовное просвещение, приобретенное ими от жизни и учения старца Паисия. Всех их мы не можем исчислить; но по крайней мере известны некоторые из них, как то: иеромонах Василий, благороднаго происхождения, родившийся в Фатежском уезде; мирское имя его было — Владимир Тимофеевич Кишкин; он странствовал и жил несколько лет с учениками своими в Св. Афонской горе и в Молдавии после 1780 года; после того был строителем в Белобережской пустыни и окончил дни свои в Площанской пустыни на покое в 1831 году. Был духовный старец, от котораго многие пользовались духовно, и особенно отличался с юных лет целомудрием, смирением, терпением и любовию к оскорблявшим его. Из учеников его известны: Анастасий, Израиль, Серафим, бывший в последствии настоятелем Белобережской пустыни, и Филарет, игумен Глинской пустыни. — Монах Арсений, проводивший большую часть жизни своей в пустынных лесах и скончавший оную в Белобережской пустыни в 1844 году. Иеросхимонах Афанасий, духовнопросвещенный старец, также безмолвный обитатель пустыни, почил о Господе от трудов своих в Брянском Свенском монастыре, в 1843 году, храня до смерти при послушании духовное трезвение; он был для многих светильником во тьме светящим. Игумен Самуил, бывший настоятель Коломенскаго Голутвина монастыря, искусный делатель умнаго трезвения. — Монах Арсений был духовной жизни, скончался в Симоновом монастыре. — Иеросхимонах Ливерий, в Екатеринославской епархии, скончавшийся в 1824 году в глубокой старости. Его наставлениями пользовался архимандрит Макарий, управлявший Алтайской миссиею. Все сие от многаго весьма малое представлено здесь. Но кто может исчесть всех тех, кои пользовались и ныне пользуются в Российских монастырях духовным просвещением от трудов и учения старца Паисия, переданным и передаваемым друг другу? За все оное премилосердый Господь да умножить мзду воздаяния в некончаемом веке блаженному старцу Паисию; а мы, Россияне, должны чувствовать излиянную на нас промыслом Божиим чрез него духовную пользу, не для одного монашества, но и для укрепления всей Православной Церкви. Ибо он, при высоте духовной жизни, был ревностный хранитель догматов и правил святой Церкви, и других учил строгому хранению оных яко самонужнейшему основанию нашего спасения. Воздадим за все сие по силе нашей славу, благодарение и поклонение единому Богу, в Троице славимому и поклоняемому Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ К СОВРЕМЕННОМУ ИЗДАНИЮ 2

ПРЕДИСЛОВИЕ. 4

I. От рождения до водворения Старца Паисия на Афоне. 5

II. Пребывание Старца Паисия на св. Афонской горе. 16

III. Возвращение Старца Паисия с учениками в Валахию. 25

ИV. Перевод старца Паисия в Нямец, и блаженная его кончина. 38

Приложение. 48

ОГЛАВЛЕНИЕ 55