ОТЗЫВ доцента В. Д. ЮДИНА на кандидатскую диссертацию студента IV курса Академии диакона Александра КРАЛИ по кафедре Истории Русской Церкви на тему: «Деятельность митрополита Антония (Храповицкого) в должности ректора Духовных академий»

Оп.: Богословский вестник. - №4. - 2004. Сергиев Посад, 2004. С. 562-570. Номер страницы после текста на ней.

Прочитав представленный труд, умный и просвещенный, тем не менее, нам хотелось бы соискателю напомнить «Воспоминания» архимандрита Киприана (Керна) о его бывшем кумире митрополите Антонии, где мемуарист предупредительно роняет выстраданные им слова: «Нельзя ведь забывать всей заслуги митрополита Антония перед русской духовной школой, не забывая, конечно, и весь вред, нанесенный в известную минуту истории нашей школы. Не надо быть его панегиристом»2.

Диссертант все свои знания и пыл направил на прославление митрополита, некритично следуя за идеализацией его священником Анатолием Просвирниным, «...как ученого ректора — от-

2 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком) и епископе Гаврииле (Чепуре), М., 2002. С. 21.

562

ца, одновременно научного наставника, педагога и исследователя, а равно и духовного окормителя, вождя и старца студенчества».

А на нашу долю выпала вторая часть завета архимандрита Киприана: «Не надо быть его панегиристом», поскольку об ущербе педагогического воздействия его на академическую молодежь соискатель говорит извинительно, всячески выгораживая митрополита в моральных падениях его и в немалом числе пресловутых, печально известных постриженников.

Митрополит Евлогий (Георгиевский) отмечал, что на совести известного «фанатика монашества» немало искалеченных душ. Соискатель же из 49 постриженников митрополита Антония готов признать только одну «исковерканную душу» — иеромонаха Иоанна (Рахманова), превратившегося со временем в «босяка-воришку».

Относительно троих недостойных епископов, впоследствии лишенных сана и монашества и даже вступивших в брак (Владимира Путяты, Зосимы Сидоровского и Никона Бессонова), автор устанавливает какой-то срок давности: они, дескать, нарушили обет девства уже после революции (с. 83), что, впрочем, если и принять во внимание столь серьезный резон, не совсем верно. К примеру, Микола Бессонов, как он стал называться после отказа от епископства и иночества, еще в бытность епископом Кре-менецким (до февраля 1917 г.) за подозрение в связи с воспитанницей местного Епархиального училища был сослан в Сибирь, на Енисейскую кафедру, куда, словно жена декабриста, последовала за владыкой и его избранница.

Наибольшую ошибку, наверно, и, следовательно, максимальный вред митрополит допустил постригом в 1900 г. бывшего гвардейского офицера, потомка известного тысяцкого из свиты Святого Крестителя Руси3, бывшего затем архиепископом

3 См.: Мануил (Аемешевский), архим. Каталог русских архиереев за последние 60 лет. Ч. II. Чебоксары, 1959. С. 166. (Машинопись).

563

Пензенским Владимира (Путяты), который не оправдал своего славного рода.

Через 2 года попавший за границу (в Рим и Париж) бывший великосветский «лихой танцор и ухажер»4, а ныне галантный архимандрит, свободно объяснявшийся на всех европейских языках, стал вести великосветский образ жизни. За «соблазнительное поведение»5, по ходатайству русского посла и даже Пия X, он был отозван, но... в 1907 г. добился хиротонии во епископа Кронштадтского — IV-ro викария Санкт-Петербургской епархии, управлявшего всеми заграничными приходами Русской Церкви, с местом пребывания в Риме. А к концу 1909 года он выслужился до П-го викария. По смерти в 1911 году протопресвитера военного и морского духовенства Евгения Аквилонова он упорно домогался занять, войдя в доверие к императрице Марии Феодоровне, освободившееся место. Митрополит Мануил (Лемешевский) пишет: «В духовных сферах с его близостью к царю считались и опасались его»6. Ведь они в прошлом служили вместе в Лейб-гвардии Преображенском полку, и Путята «бывал у наследника как близкий человек и этим потом кичился»7.

За то же светское несоответствующее высоте священного сана поведение Синод перемещал его с кафедры на кафедру и, наконец, он водворился в Пензенской и Саранской епархии, уволенный с Донской и Новочеркасской кафедры по жалобе Наказного атамана войска Донского8. Последней епархией «салонный архиерей» управлял самочинно, не подчиняясь Синоду, за что, а больше за распущенный образ жизни был судим 50 епископами Поместного Собора 1917—1918 гг. и лишен сана9.

5 Там же. С. 168.

6 Там же. С. 167.

7 Там же.

8 См. там же. С. 170.

9 Иванов Н. П. История Путятинского брожения в городе Пензе в период 1915 — 1922 гг. М, 1956. (Машинопись).

564

В 1892 г. митрополитом Антонием был пострижен в МДА явно душевнобольной, вследствие неудачи пострижения вернувшийся с Афона, где был послушником 5 лет, небезызвестный Серапион Машкин. Покровительствуемый митрополитом, он дослужился до архимандрита Знаменского монастыря и нередко срывался, впадая в сильные запои. Во время очередного приступа хронического недуга он не мог даже встретить Государя и был уволен в 1900 году на покой.

Не прибавляет славы «Великому Авве» в когорте его постри-женников целый полк преосвященных, будущих церковных раскольников и сепаратистов. Это такие раскольники, как обновленческий митрополит Евдоким (Мещерский), старообрядческие епископы Андрей (Ухтомский) и Михаил (Семенов); сепаратисты: митрополит Варшавский Дионисий (Валединский), митрополит Минский Пантелеймон (Рожновский), архиепископ Подольский Пимен (Пегов), католикос-патриарх Грузии Амвросий (Хелая), архиепископ Батумский Давид (Качахидзе) и др.

Митрополит Сергий (Ляпидевский) предупреждал уже тогда в 90 гг. молодого ректора МДА: «Вы распложаете монахов, но из них есть такие, о которых говорят дурное» (с. 87 работы). Может быть, прав протопресвитер Шавельский, упрекавший Антония за то, что он в монашестве видел таинство, творящее чудеса, самое немощное — врачующее и оскудевающее сверх всякой меры — восполняющее»10.

К. П. Победоносцев с ужасом смотрел на чрезмерное умножение ученого монашества и не раз повторял: «Ох, уж эти монахи! Погубят они Церковь!» Вместе с нетребовательностью к кандидатам в монашество Антоний проявлял, по словам профессора Казанской духовной академии К. Харламповича, «необъятную снисходительность и доброжелательство» к академическим занятиям студентов: «Он принял в Академию и выпустил много лиц, недостойных звания кандидата богословия, равно как и низ-

10 Шавельский. Воспоминания. М. Т. II. С. 161.

565

вел с должной высоты звания магистров, докторов и почетных членов Академии, т. е. для чего-то принизил самую богословскую науку и подорвал ученый престиж Академии, ослабив в ней самые ученые запросы... Дисциплина ослабела... Студенты... стали по призыву его заниматься церковно-общественной деятельностью, иногда в явный ущерб академическим обязанностям, значение которых тем самым подрывалось»11. Казанский профессор высказывал и недовольство авторитарным стилем управления Духовной школой, а также тем, что ректор мало считался даже с малыми правами Академической корпорации, навязывая «ей свою волю и свою идею силою начальнического авторитета, особого красноречия и, чаще всего, быстротою в исполнении своих "кланов и намерений»12.

О каком педагогическом такте ректора можно говорить, если вспомнить, что говорил о сем другой очевидец, митрополит Евлогий, выпускник МДА 1892 г.: «Он честил самыми грубыми эпитетами профессоров; молодежью считалось это смелой независимостью в суждениях. Хлесткие, неразборчивые словечки передавались из уст в уста, и студенты привыкали бесцеремонно отзываться о профессорах. Об этом знали сами профессора и, конечно, очень недолюбливали своего несдержанного на язык молодого ректора и, в свою очередь, жестоко его критиковали»13.

В. В. Зеньковский, встречавшийся с митрополитом Киевским в 1918, когда он был министром исповеданий на Украине в правительстве гетмана Скоропадского, делился своими впечатлениями от общения с ним: «...он невыносимо циничен в своих речах, ни о ком не скажет доброго слова, часто груб, неприличен в суждениях, бестактен и невыносим в своих беседах»14. А архимандрит

11 Харлампович К. // Богословская энциклопедия. СПб., 1907. Т. VIII. Ст. 810, 830.

12 Там же. Ст. 810.

13 Евлогий, митр. Воспоминания. М., 1999. С. 43.

14 Зеньковский В. В. Пять месяцев у власти. М., 1995. С. 213.

566

Киприан (Керн) добавляет: «С острословием связано и его вошедшее в предание о нем сквернословие...»15. , ,

Примечательно то, что диссертанту известны негативные черты личности митрополита Антония, но он не дает им никакой оценки, что свидетельствует об односторонности, искаженности представленного им образа.

Историк И. К. Смолич выносит строгий приговор педагогической деятельности «вождя и старца студенчества»: «При более внимательном рассмотрении оказывается, что волна пострижений не принесла возрождения ученого монашества, а всего лишь численно пополнила его. Для развития духовного образования и богословия это мало что значило. Среди принявших монашество в 80—90 гг. можно выделить только одного значительного богослова — Сергия (Страгородского). Антоний (Храповицкий) многих мог воодушевить, но воспитать поколение монахов со здравыми аскетическими взглядами он не сумел (курсив наш — Ю. В. Д.). Его безудержная молодость и его характер совершенно не подходили для роли воспитателя студенчества»16. А нам представляется, что вся совокупность его педагогических приемов — снисходительность и подыгрывание молодежи — вольно или невольно выливались в популизм и вождизм. По словам самого Антония: «родственники предсказывали во мне фанатика и инквизитора» (с. 248 работы). Смолич зорко разглядел в нем планы клерикала: «Антоний считал, что монашество не должно посвящать себя созерцательной жизни, а призвано активно и действенно влиять на церковно-политическую жизнь России. Он был приверженцем самовластия епископата, возглавить который должен могущественный патриарх. Недаром любимым его героем был Никон. В единодушии царя и патриарха он видел единственно-возможный государственно и церковно-политический путь» 17.

15 Киприан (Керн), архим. Воспоминания. М., 2002. С. 32.

16 Смолич И. К. История Русской Церкви. Синодальный период. Т. VIII. Ч. I. С. 476.

17 Смолич И. К. Русское монашество. М., 1997. С. 319.

567

Нам кажется, во мнениях И. К. Смолича, В. В. Зеньковского, митрополитов Евлогия, Сергия (Ляпидевского), обер-прокурора К. П. Победоносцева, проф. К. Харламповича, архимандрита Киприана (Керна) немало правды.

Но справедливо пишет и автор об очаровательном педагоге и кумире молодежи.

Пожалуй, верно предсказывал Киприан (Керн): «Либералы будут ругать за то второстепенное и совершенно случайное, что бывало у него, как у всякого человека, теневое. А правые и „почитатели" разведут такой елей и подхалимство, что и читать никто не станет, да и действительности соответствовать не будет»18.

Не трудно сказать, к какой партии принадлежит соискатель. Его труд из тех, где не критически и не исторически пишут «„Книгу его бытия", драму всей его жизни»19.

Сдается нам, что автор и сам подпал под влияние обаятельного человека, что случалось со многими. И еще. Он безоглядно доверился дневникам проф. А. Д. Беляева и статьям проф. В. Соколова, ставших для него главным свидетельством Академической жизни.

Проф. А. Д. Беляев в противоборстве молодого ректора с маститыми членами Корпорации профессорами Е. Е. Голубинским, В. О. Ключевским и др. принял сторону ректора, а Академии дал в своем Дневнике (17/11.1891) нелестный эпитет (см. с. 35 работы, примечание). Наверно, чтоб образ Антония был верным, объемным, надо подобные дневники поверять другими документами.

Кроме того, не корректно для объективной оценки личности брать приветственные и прощальные речи встречающих и провожающих (с. 109—111; с. 129).

Замечательной стороной диссертации является критический подход к «Жизнеописанию» митрополита Антония, составленно-

18 Киприан (Керн), архим. Воспоминания. С. 103.

19 Там же. С. 102.

568

му Никоном (Рклицким) (с. 89—90), но порой авторское недоверие повисает в воздухе, поскольку не имеет опоры на документы (с. 26).

Нет ссылок и там, где говорится о проведении внебогослужебных собеседований в МДА и о перестройках Академического храма после Антония (с. 71).

Непонятно, в каком смысле в труде говорится об удалении из МДА ректора Филарета (Гумилевского) (с. 69).

Недостаточно объяснить непопулярность идеи монашества в среде академической молодежи неприязнью к этому институту Обер-прокурора св. Синода Д. А. Толстого (с. 173).

Не можем также согласиться с автором, будто рост числа абитуриентов в Казанской ДА в 1990 г. объясняется только обаянием нового ректора (с. ИЗ).

Наконец, загадочна история с выпускником МДА (1894 г.), филокатоликом священником Николаем Толстым, который на аудиенции у папы заверил, что почти половина МДА «сочувствует католицизму и является униатским „гнездом", а ректора Антония чуть ли не причислил к сторонникам унии» (с. 53—54 работы). Вследствие такого скандала Толстой, виновник его, был лишен кандидатской степени, рецензент проф. А. П. Лебедев переведен в Московский университет. Уже в марте 1895 г. Московский митрополит Сергий (Ляпидевский) стал требовать ухода его из Академии.

А что с ректором? Уже в апреле 1895 он говорил о готовящемся его перемещении (с. 90). 23 мая 1895 г. приезжавший в МДА товарищ Обер-прокурора св. Синода В. К. Саблер, явно протежировавший ректору, в переговорах с митрополитом Сергием поставил точку в этом вопросе. Уже 21 июля 1895 г. издан Указ о переводе Антония в Казань.

В контексте распространявшихся тогда в МДА слухов о папистских устремлениях фанатика патриаршества (Голубинский и Ключевский дуэтом исполняли эту партию), случай с о. Толстым не стал ли причиной или, по крайней мере, поводом для перево-

569

да его в «Татарскую» Академию? Быть может диссертанту стоило задуматься об этом?..

Несмотря на вышесказанное представляется возможным положительно оценить представленную работу, а ее автора признать заслуживающим искомой степени.